Второй консилиум диагностов для Конвея отличался от первого тем, что теперь он точно знал, чего ожидать: скрупулезного и безжалостного разбора его последних хирургических подвигов. Однако на сей раз на консилиуме присутствовали двое не-диагностов – Главный психолог и полковник Скемптон, офицер Корпуса Мониторов, в ведении которого находилось снабжение и эксплуатация госпиталя. Именно они стали мишенью для всеобщего внимания, расспросов и критики, причем критики настолько жёсткой, что Конвею даже жалко их стало, хоть он и немного радовался отсрочке собственной экзекуции.

Диагност Семлик требовал подтверждения безопасности установки источника питания для нового пищевого синтезатора. Источник должны были установить на два уровня выше его темного и жутко холодного царства, но Семлик все равно беспокоился за надежность теплоизоляции и тревожился, не попадет ли в его палаты излучение от реактора. Диагносты Супрод и Курзедт желали знать, наметились ли какие-либо сдвиги в деле выделения дополнительных помещений для сотрудников-кельгиан. Некоторые из них до сих пор жили в бывших комнатах илленсиан, где, невзирая на все принятые меры, до сих пор припахивало хлором.

Полковник Скемптон принялся убеждать в том, что запах чисто психосоматический, поскольку не регистрируется самыми чувствительными детекторами. Параллельно заговорил диагност-мельфианин Эргандхир. Он принялся перечислять ряд мелких недочётов в оборудовании палат ЭЛНТ, которые очень раздражали и пациентов, и персонал. Полковник заверил его в том, что необходимые принадлежности заказаны, но в связи с их специфичностью придется подождать. Покуда продолжалась эта перепалка, Восан, вододышащий АМСЛ, пристал к О'Маре с расспросами на тему о том, целесообразно ли поручать работу в палате, предназначенной для тридцатиметровых чалдериан, существ, имеющих острые зубы и щупальца, хрупким птицеподобным налладжимцам. Восан не сомневался в том, что чалдериане налладжимцев сожрут и глазом не моргнут.

Не успел Главный психолог ответить на этот вопрос, как зазвучал вежливый, с присвистом, голос ПВСЖ – диагноста Лахличи. Он высказал те же самые сомнения относительно появления всё большего числа мельфиан и тралтанов на уровнях, населенных хлородышащими, и добавил, что ради экономии времени О'Мара, наверное, мог бы ответить сразу на оба вопроса.

– Предположение верное, Лахличи, – отозвался О'Мара. – На оба вопроса ответ один. – Дождавшись тишины, он продолжал:

– Много лет назад мое отделение приступило к осуществлению плана, в рамках которого предполагалось дать возможность тем членам персонала, чей профессионализм и психологическая адаптабельность представлялись мне адекватными, приобрести как можно больший опыт в сфере межвидовой медицины. Вместо того чтобы поручать этим медикам заботу о представителях того вида, к которому они сами принадлежат, они получали самых разнообразных пациентов. Ответственность, ложившаяся на плечи этих врачей в то время, не всегда соответствовала их статусу. Об успехе осуществления этого плана можно судить хотя бы по тому, что сегодня здесь присутствуют двое из вышеупомянутых сотрудников. – С этими словами О'Мара многозначительно глянул на Конвея и на кого-то еще, кого не было видно за внушительным корпусом системы жизнеобеспечения. – У других дела также идут неплохо. Увеличивать размах проекта мы не стали, однако первоначальные высокие требования остаются в силе.

– Этого я не знал, – сказал Лахличи. Его перепончатое тельце беспокойно зашевелилось внутри заполненной желтоватой дымкой защитной оболочки. Эргандхир прищелкнул нижней челюстью и добавил:

– Я тоже, хотя подозревал, что имеет место нечто подобное.

Оба диагноста устремили взгляды на восседавшего во главе стола Торннастора.

– В нашем заведении трудно хранить тайны, – признался Главный диагност. – Особенно мне. Требования к сотрудникам намного выше, нежели взаимопонимание, способность к слаженной работе с представителями других видов, умение по-настоящему проникнуться состраданием и любовью к любым пациентам и интуитивно выбирать правильный план лечения. Было решено, что о проекте не должны знать ни отобранные врачи-кандидаты, ни их коллеги, ни начальство – в тех случаях, когда испытуемые по каким-либо причинам не доберутся до вершины медицинской иерархии и их карьера остановится на почетной и уважаемой должности Старшего врача. Порой эти существа способны на более ответственную работу, а порой являют собой рассеянных зазнаек. И в том, и в другом случае им нет причин стыдиться или обижаться…

«Я провалился, – с тоской подумал Конвей, – и Торни старается сообщить мне об этом в самой мягкой форме».

– …так или иначе у каждого из кандидатов есть возможность со временем достичь цели. Именно поэтому о проекте Главного психолога не стоит распространяться ни с кем, кроме здесь присутствующих.

«Может быть, и для меня не всё потеряно, – подумал Конвей, – хотя бы потому, что меня посвятили в планы О'Мары?» Между тем другая часть его сознания с трудом пыталась свыкнуться с образом Торннастора – скрытного, честного хранителя тайн, в то время как он слыл главным сплетником в госпитале. Слово вновь взял Главный психолог.

– Наши намерения не заключаются в том, чтобы вынуждать кого-либо работать за пределами своей компетенции, – сказал он. – Однако нужды госпиталя таковы, что мы обязаны использовать и ресурсы персонала, и, – тут О'Мара выразительно глянул на полковника Скемптона, – весь остальной потенциал нашего учреждения на полную катушку. Относительно внедрения налладжимцев в палату чалдериан могу сказать следующее: я установил, что, если врачу или медсестре общение с пациентом грозит больше, нежели пациенту – его заболевание, или если, как в случае с палатами для хлородышащих, пациента больше его болезни пугает физическая масса тех, кто его выхаживает, волей-неволей со стороны медиков проявляется большая осторожность и забота, что, в свою очередь, весьма положительно сказывается на взаимоотношениях врача и больного.

А теперь, раз уж мы коснулись этой темы, – продолжал Главный психолог, – у меня тут подготовлен небольшой список сотрудников, которые на мой взгляд – в том случае, конечно, если вы одобрите мой выбор, – достойны повышения в должности и присвоения им звания Старших врачей. Это доктора Селдаль, Вестиморраль, Шу и Трегмар. Старшим врачом, заслуживающим перевода в разряд диагностов, безусловно, является Приликла… Конвей, у вас рот открыт. Вы хотели что-то сказать?

Конвей покачал головой и, запинаясь, проговорил:

– Я… я несколько… удивлен, что вы собираетесь выдвигать цинрусскийца на такую должность. Он хрупок, невероятно боязлив, и на нём может плачевно сказаться воздействие мнемограмм. Но как друг я пристрастен, и мне не хотелось бы…

– Среди сотрудников госпиталя, – торжественно пробасил Торннастор, – не нашлось бы ни единого, кто бы был беспристрастен в отношении Приликлы.

Взгляд, которым Конвея сверлил О'Мара, выдавал столь блестящий аналитический ум, что тут недалеко было и до телепатии. Конвей радовался тому, что на консилиуме отсутствует его маленький друг-эмпат, ибо ни собственными мыслями, ни собственными чувствами он сейчас гордиться не мог. Он испытывал муки ущемленного самолюбия пополам с завистью. Нет, не то чтобы он завидовал Приликле или хотел принизить его. Он искренне радовался тому, что цинрусскиец пошёл на повышение. Но зачем эмпату входить в ряды медицинской элиты госпиталя, когда он запросто мог бы остаться талантливым и уважаемым Старшим врачом!

– Конвей, – сдержанно проговорил О'Мара, – быть может, вы попытаетесь объяснить мне, почему, на ваш взгляд, возникла мысль о том, чтобы присвоить Приликле звание диагноста. Будьте пристрастны или беспристрастны – как вам угодно.

Несколько секунд Конвей потратил на то, чтобы призвать свои alter ego и самого себя к объективности. Далось ему это нелегко: стоило у него завестись задним мыслям, его партнеры по разуму тут же отвечали ему взаимностью. В конце концов он изрек:

– Дополнительная опасность в виде получения телесных повреждений в данном случае вряд ли велика, поскольку Приликла всю жизнь избегает физических и психологических потрясений. Думаю, это свойство характера он сохранит и на этапе первоначального замешательства, обусловленного действием мнемограмм. Да и само замешательство вряд ли будет столь резким, как мне подумалось сначала: ведь будучи эмпатом, Приликла знаком с чувствами множества различных существ. Нам, неэмпатам, наибольший дискомфорт создают именно чужеродные мысли и чувства.

В течение многих лет совместной работы с этим существом, – продолжал Конвей, – я наблюдал за тем, как он на деле применяет своё уникальное дарование, замечал, что он порой согласен взять на себя дополнительную ответственность, невзирая на то, что это чревато для него крайне неприятными эмоциональными последствиями. Взять хотя бы его самоотверженную работу по сортировке раненых после катастрофы в системе Менельден и ту неоценимую помощь, что он оказал нашей бригаде во время родов у Защитника. Когда в госпиталь прибудет гоглесканка Коун, я думаю, вряд ли кто, кроме Приликлы, сумеет лучше найти с ней общий язык, подбодрить, утешить…

Поняв, что уклонился от темы, Конвей закончил свою речь просто и безыскусно:

– Думаю, из Приликлы получится замечательный диагност.

А про себя он добавил: «Вот бы хоть кто-нибудь про меня сказал что-нибудь такое».

Главный психолог одарил Конвея долгим испытующим взглядом и сухо проговорил:

– Рад, что мы с вами солидарны, Конвей. Наш крошка эмпат способен сделать так, что рядом с ним выкладываются на все сто и подчиненные, и начальство. При этом он совершенно не занудствует, как некоторые из нас. – О'Мара саркастически улыбнулся и продолжал:

– Как бы то ни было, Приликле придется ещё как минимум год проработать во главе бригады медиков «Ргабвара» и в промежутках между вызовами неотложки нести дополнительную амбулаторную нагрузку.

Конвей промолчал, а О'Мара добавил:

– Как только в госпитале водворится ваша подруга ФОКТ и я подвергну её самому тщательному психологическому тестированию, не сомневаюсь, мне удастся удалить из вашего сознания импринтинг её разума и избавить её от вашего. Сейчас я не буду вдаваться в подробности, но вам недолго осталось мучиться.

О'Мара пристально смотрел на Конвея – наверно, ждал благодарности или вообще хоть какой-то реакции, но Конвей не в силах был проронить ни слова.

Он думал об одиноком, многострадальном, измученном страшными снами, но между тем таком славном существе, которое обменивалось с ним мыслями и направляло его поступки – порой настолько незаметно, что он этого и не понимал. Ещё он думал о том, как проста стала бы его жизнь, если бы его разум снова стал принадлежать только ему, за исключением доноров мнемограмм, но мнемограммы можно было стереть когда угодно… Он думал о прибытии Коун, которая будет содрогаться от страха всякий раз, когда мимо неё пройдет какое-нибудь инопланетянское страшилище, о том, что её визит сулит возможность решить, как избавить гоглесканцев от видового психоза. Но больше всего он думал об уникальной способности Коун удерживать его от опрометчивых шагов, упорядочивать его мышление, о её любознательности и осторожности, из-за которой у Конвея возникало желание всё проверять и перепроверять всё, о чём он думал, что собирался сделать. Не станет этого – и некому будет удержать его от поспешных выводов. Он вздохнул.

– Нет, – решительно заявил он. – Пусть всё останется как есть.

Послышалось множество непереводимых звуков. О'Мара, не мигая, смотрел на Конвея. Тишину нарушил полковник Скемптон.

– Я насчёт этой гоглесканки, – резко проговорил он. – Чем её прибытие грозит моему отделу? После оборудования палаты для Защитника и «детской» для его отпрыска и срочного заказа на протезы для худлариан…

– Никаких особых сложностей не возникнет, полковник, – улыбнувшись, прервал Скемптона Конвей. – Понадобится всего-навсего небольшое изолированное помещение с ограниченным перечнем посетителей и самой обычной средой для теплокровных кислорододышащих.

– Ну, слава Богу, – с чувством изрек Скемптон.

– Относительно протезов для худлариан, – вставил Торннастор, покосившись одним глазом на полковника, – их придется заказать побольше в связи с теми операциями, что задумал Конвей для стареющих ФРОБ. Его проект одобрен Главным психологом, и, по всей видимости, его с энтузиазмом восприняли все те худлариане, с кем довелось пообщаться О'Маре. Госпиталь при всем желании не сможет вместить всех желающих попасть на ампутацию, так что вашему отделу не придется разворачивать массовое производство протезов, но…

– Спасибо, порадовали, – облегченно вздохнул Скемптон.

– …мы намереваемся наладить такое производство непосредственно на Худларе, – продолжал Торннастор. – Там же со временем будут производиться и операции теми худларианами-медиками, которые закончат обучение в госпитале. На организацию производства и обучения уйдет некоторое время, Конвей, но я поручаю весь проект вам и просил бы вас сделать его приоритетным.

Конвей думал о единственной особи ФРОБ, в настоящее время стажировавшейся в госпитале, и о том, что вскоре к этой медсестре присоединятся во множестве другие её сородичи, столь же симпатичные и дружелюбные. А потом он вспомнил о тех муках ада, которые терпели пациенты в гериатрической палате, как страдал их ясный разум, заключенный в разлагающееся тело, и решил, что программа обучения худларианских медиков – дело в высшей степени приоритетное.

– Да, конечно, – сказал он Торннастору, посмотрел на О'Мару и добавил: – Благодарю вас.

Торннастор развел в стороны все четыре глаза, стараясь охватить взглядом сразу всех присутствующих, и изрек:

– Давайте поскорее закончим наше заседание, дабы приступить к работе вместо того, чтобы бесконечно говорить о ней. О'Мара, вы хотите ещё что-то добавить?

– Мне осталось лишь завершить перечень повышений в должности и новых назначений, – отозвался Главный психолог. – Я буду краток. В списке осталось одно имя. В случае вашего словесного одобрения этот специалист будет утвержден в своём нынешнем звании и назначен на должность Главного диагноста Хирургического отделения.

Торннастор прогулялся взглядом по членам высокого собрания и, уставившись на О'Мару, резюмировал:

– В обсуждении нет необходимости. Возражений нет. Утверждаем.

Когда отзвучали поздравления и наиболее массивные диагносты разошлись, Конвей ещё долго не мог подняться из-за стола – сидел, не сводя глаз с О'Мары, надеясь, что вот-вот оправится от потрясения и ощутит бурную радость. О'Мара пристально смотрел на него – угрюмый и непроницаемый, как всегда, и все-таки было что-то в его взгляде, похожее на отцовскую гордость.

– Неужели, – наконец провещился Главный психолог, – кромсая пациентов направо и налево в последние несколько недель, вы ожидали чего-то другого, а?