Минуло пять недель, и вот однажды вечером, когда птенцы уже спали, лебедь сказала мужу:

— Ты ничего особенного не замечал за нашим сыном Луи?

— Особенного? — отозвался лебедь. — А чем он отличается от своих братиков и сестренок? На мой взгляд, он совершенно нормальный. Он хорошо растет, прекрасно плавает и ныряет. У него хороший аппетит. Скоро у него начнут расти маховые перья.

— О, на взгляд-то он нормален, — сказала лебедь, — и аппетит у него завидный, еще какой завидный. Он здоровый малыш, сообразительный и плавает мамечательно. Но слыхал ли ты от него когда-нибудь хоть один звук? Слыхал ли ты от него хоть слово? Слыхал ли ты, чтобы он хоть разок пискнул, как другие?

— Никогда об этом не задумывался, — признался лебедь, заметно встревоженный. — Нет, ничего такого не припоминаю.

— Слыхал ли ты, чтобы Луи пожелал нам хоть раз спокойной ночи? Слыхал ли, чтобы он, как другие дети, желал нам доброго утра нежным тоненьким голоском?

— Хорошо, что ты сказала, — нет, не слыхал, никогда не слыхал, — заволновался отец. — Боже мой, куда ты клонишь? Ты хочешь сказать, что у меня неполноценный сын? Если это правда, я буду глубоко страдать. Я хочу, чтобы в моей семье все было благополучно и я мог бы грациозно и безмятежно скользить по глади вод, не обуреваемый в расцвете лет и тревогой и досадой. Отцовство и так достаточно тяжкое бремя. Я не желаю себе дополнительных треволнений, связанных с неполноценностью моего собственного ребенка, не хочу, чтобы с ним было что-то не так.

— Я последнее время присматриваюсь к Луи, — сказала жена. — По-моему, бедняжка не может говорить. Я не слыхала от него ни звука. Наверное, он вступил в этот мир безголосым. Будь у него голос, он бы давно нашел ему применение.

— Но ведь это ужасно! — вскликнул лебедь. — Это же убийственно! Дело очень серьезное.

Жена посмотрела на него с улыбкой.

— Сейчас это еще не очень серьезно, — сказала она. — Но это будет серьезно года через два-три, когда Луи влюбится, а это непременно случится. Юному лебедю непросто найти подругу, если он не сможет протрубить «ко-хо, ко-хо!» и сказать своей избраннице несколько нежных слов.

— Ты это точно знаешь? — спросил лебедь.

— Еще бы, — отвечала она. — Я очень хорошо помню ту весну несколько лет назад, когда ты в меня влюбился и начал ухаживать за мной. Как ты был хорош! Не заметить или не услышать тебя было невозможно. Это было в Монтане, помнишь?

— Конечно, помню, — мечтательно отозвался лебедь.

— Но сильнее всего меня очаровал твой голос — твой чудесный голос.

— Мой голос?

— Да. У тебя был самый чистый, самый мощный, самый звучный голос среди всех молодых лебедей на Красных скалистых озерах Национального заповедника в Монтане.

— У меня?

— Да, конечно. Стоило мне услышать твой низкий голос, и я была готова идти за тобой хоть на край света.

— В самом деле?

Лебедь был заметно польщен похвалами жены. Они подогревали его тщеславие и поднимали его в собственных глазах. Он всегда воображал себя обладателем прекрасного голоса, но, услышав подтверждение тому из уст собственной жены, затрепетал от радости. Поглощенный своей персоной, он даже на миг позабыл о Луи. Конечно, он помнил ту восхитительную весну на озере в Монтане, где нашел свою любовь. Он помнил, как очаровательна была лебедь, как юна и невинная, как она влекла к себе, как была желанна. И тут он понял, что никогда бы ему не добиться, не завоевать ее, если бы он не мог говорить.

— Пока за Луи можно не беспокоиться, — продолжала лебедь, — он еще очень мал. Но зимой, когда мы полетим в Монтану, к нему надо будет присмотреться. И мы должны держаться вместе, пока не увидим, как он справляется со своим недостатком.

Она подошла к спящим птенцам и уселась рядом. Ночь выдалась холодная. Лебедь осторожно подняла крыло и бережно накрыла детей. Они зашевелились во сне и придвинулись к ней поближе.

Отец стоял, не двигаясь, и думал о том, что ему сказала жена. Он был смелой и благородной птицей и уже теперь начал задумываться, как помочь сыну, маленькому Луи.

«Если это правда, и у Луи действительно нет голоса, — размышлял он, — я снабжу его каким-нибудь приспособлением, чтобы он смог производить много шума. Не может быть, чтобы я не нашел выход. Ведь мой сын — лебедь-трубач, и его голос должен быть подобен голосу труб. Но сначала испытаю его и проверю, правду ли говорит его мать».

Ночью лебедю не спалось. Он тихо стоял на одной ноге, но сон так и не пришел. Наутро, после вкусного обильного завтрака, он подозвал Луи к себе.

— Луи, — сказал он, — я хочу поговорить с тобой наедине. Давай отплывем подальше, где мы сможем спокойно побеседовать и нам никто не помешает.

Луи удивился. Он не понимал, зачем папе понадобилось говорить с ним одним, без братиков и сестричек. Однако он кивнул и последовал за отцом, изо всех сил работая лапками, чтобы не отстать.

— Вот мы и прибыли! — объявлял лебедь, когда они достигли верхней части озера. — Как грациозно мы скользим по водной глади, сколько в нас силы и достоинства! Мы удалились от других, и теперь нас окружают дивные красоты: светлое утро, тихое озеро; кругом царит безмятежный покой, нарушаемый лишь сладостным пением дроздов.

«Скорее бы папа перешел к делу», — подумал Луи.

— Лучше места для задушевной беседы нам не сыскать, — продолжал лебедь. — Ибо есть нечто, что я хотел бы обсудить с тобой прямо и откровенно — от этого зависит твое будущее. Нам нет нужды охватывать весь спектр жизни пернатого братства — лишь один жизненно важный аспект занимает нас сегодня, в сей знаменательный день.

«Ах, скорее бы папа перешел к делу», — снова подумал Луи. Он уже начинал беспокоиться.

— Мое внимание, Луи, привлекло одно обстоятельство. А именно: ты редко разговариваешь. По правде говоря, я не припомню случай, чтобы ты вообще произнес хоть слово. Я не слышал, чтобы ты беседовал с другими, сказал «ко-хо», закричал от страха или от радости. Для юного трубача это весьма странно. Пойми, Луи, это очень серьезно. Я хочу послушать, как ты пищишь. Ну-ка, пискни мне что-нибудь!

Бедный Луи! Под бдительным отцовским оком он набрал побольше воздуху, открыл клювик и выдохнул, надеясь, что получится писк. Но у него ничего не вышло.

— Попробуй еще раз, Луи! — приказал отец. — Может быть, ты недостаточно стараешься.

Луи попробовал снова. Напрасно: он не смог издать ни звука. Он печально покачал головой.

— Смотри на меня! — воскликнул отец. Он вытянул шею и крикнул «ко-хо», да так звучно, что голос его разнесся на много миль, и каждая лесная тварь услыхала его.

— А теперь послушаем тебя, — скомандовал он. — Пискни, Луи, громко и ясно!

Луи попытался, но пискнуть не смог.

— Тогда попробуй побормотать. Ну-ка, Луи! Вот так: бр-р, бр-р, бр-р.

Луи попытался побормотать, но не смог издать ни звука.

— Все ясно, — сказал лебедь. — Похоже, продолжать бесполезно. От тебя ни слова не добьешься.

Услыхав такое, Луи чуть не расплакался. Лебедь заметил, что обидел малыша.

— Ты не понял меня, сынок, — сказал он, желая его утешить. — Не понял потому, что выражение «от тебя ни слова не добьешься» можно понимать двояко. Как ругательство оно бы означало, что я низкого мнения о твоем уме. Но это не так. Я считаю, что, возможно, Ты способнейший, сообразительнейший, умнейший из моих птенцов. Слова порой имеют два значения, и выражение «ни слова не добьешься» как раз такое. Если кто-то ничего не видит, значит, он слеп. Не слышит ни звука — глух… Ни слова не говорит — нем. Немой — это просто тот, кто ничего не может сказать. Понимаешь?

Луи кивнул. Ему стало легче на душе. Он был благодарен отцу за то, что он разъяснил ему смысл своих слов. И все же он чувствовал себя очень-очень несчастным.

— Не позволяй злой печали поселиться в твоем сердце, — сказал отец. — Лебедь должен быть жизнерадостен — никогда не грустен; грациозен — никогда неуклюж; храбр — никогда не труслив. Помни, что многие юноши в этом мире встречают на жизненном пути серьезные трудности, которые необходимо преодолеть. В твоем возрасте немота, пожалуй, имеет свои маленькие преимущества. Ты по необходимости сделаешься хорошим слушателем. Мир полон говорунов, а умеющий слушать — большая радость. Уверяю тебя, когда слушаешь, можно узнать куда больше, чем когда говоришь.

«Мой отец и сам не прочь поговорить», — заметил про себя Луи.

— Некоторые, — продолжал лебедь, — всю жизнь проводят с бесконечной болтовне и сотрясении воздуха; они никогда ни к чему не прислушиваются — они слишком заняты оповещением всех о собственном мнении, которое зачастую ошибочно, либо проистекает из недостоверных фактов. А посему, сын мой, пребывай в радостном расположении духа! Наслаждайся жизнью; учись летать! Кушай и пей вволю! И присматривайся к миру, прислушивайся к нему! В один прекрасный день — обещаю тебе! — я устрою так, что у тебя появится голос. Существуют механические приспособления для превращения воздуха в дивные звуки. Одно из них зовется трубой. Странствуя, я как-то раз видел трубу. Думаю, она тебе пригодится, чтобы ты мог жить полной жизнью. Мне, правда, не приходилось видеть, чтобы лебедь-трубач играл на трубе, но твой случай особенный. Я намерен достать тебе то, в чем ты нуждаешься. Не знаю, как мне это удастся, но, когда придет время, мой план будет готов. Теперь же наша беседа завершена; так отправимся же в плавном скольжении к другому берегу озера, где ожидают нас твоя мать, твои братья и сестры!

Лебедь повернулся и поплыл прочь. Луи последовал за ним. Это утро принесло ему огромное горе. Он оказался не таким, как его братья и сестры, и это пугало его. Как это страшно — быть другим! Он не понимал, почему явился на свет безголосым. У всех вокруг него голос был. Почему же у него не было? «Как жестока судьба! — думал он. — Как она жестока ко мне». Потом он вспомнил, что отец обещал помочь, и ему стало легче. Вскоре они подплыли к остальным, и дети бросились в воду играть. Луи нырял и плескался, брызгался и барахтался, как все; только кричать при этом он не мог. А если не можешь кричать, то и плескаться не в радость.