При виде конфеты у меня захватило дух. Казалось бы, что может быть страшного в маленьком кусочке шоколада, завернутом в фольгу? Но он содержал в себе многозначительное, страшное послание. Я неуклюже попятилась к двери, вышла в коридор и огляделась. Никого. Мне хотелось бежать со всех ног, но вместе со страхом я почувствовала злость, и мне захотелось разузнать как можно больше. Я нашла в сумочке салфетку, вернулась в кабинет и осторожно взяла конфету салфеткой. Убрав ее в сумочку, я осторожно двинулась обратно. В главном коридоре было по-прежнему пусто. Со стороны «оркестровой ямы» послышался какой-то шум. Я замерла. Из-за угла вышла уборщица лет шестидесяти, никак не моложе, она катила большую тележку с мешком для мусора и всяческими принадлежностями для уборки.

— Простите, вы никого не видели на нашем этаже?

Уборщица посмотрела на меня бессмысленным взглядом, я даже засомневалась, понимает ли она по-английски, но решила попытаться еще раз:

— Вы, случайно…

— Да никого я не видала, я только что вышла из лифта.

Я была так рада, что уже не одна, что решила не обращать внимания на ее грубость. Прежде чем свернуть к «яме», я прошла в противоположном направлении через весь главный коридор, дошла до кофеварки и заглянула в коридор, куда выходили двери редакторов и корректоров. Нигде ни души.

Оставалось осмотреть еще одно место: вестибюль, где лежал журнал учета рабочего времени. Я окольным путем прошла до лифтов и свернула по направлению к главному коридору. Вписывая в журнал свое имя, я пробежала глазами другие записи. Большинство из тех, кого я знала, включая Кипа, Полли и Лесли, ушли из редакции между шестью часами и пятнадцатью минутами седьмого. Ничего неожиданного я не обнаружила.

В подземке было тесно, но я почти не замечала толкотни. Мои мысли занимал зловещий «Поцелуй», который теперь покоился в отдельном кармашке моей сумочки, закрывающемся на «молнию». Появление этой конфеты на моем столе могло иметь только одно объяснение: ее положил убийца Хайди. Конечно, коллеги иногда оставляют на моем столе что-нибудь вкусненькое, но сейчас, после того, что случилось, это никому бы и в голову не пришло. Убийца наверняка понимал, что я ни под каким видом не съем конфету, значит, он оставил ее с единственной целью напугать меня. По-видимому, распространились слухи, что я помогаю Кэт, и послание убийцы, присланное в виде конфеты, звучало так: «Не лезь не в свое дело!» Теперь я была почти уверена, что и анонимные телефонные звонки были частью той же тактики запугивания.

После конфеты на моем столе вывод, что убийца работает в «Глянце», уже не казался притянутым за уши. Кандидаты на роль подозреваемого у меня были: Полли, которую Кэт привела в бешенство, Лесли, которую она разозлила, Рейчел, которой она задала трепку. И Кип, которого она, наверное, соблазнила. И это только те «ходячие раненые», о которых мне известно, а их может быть и больше.

Однако нельзя было исключить и того, что на этаж проник кто-то посторонний. В холле возле лифтов не было дежурных, и хотя посетителям полагалось регистрироваться в специальном журнале, который хранился у охранника на первом этаже, было нетрудно проскользнуть незамеченным, особенно когда в вестибюле много народу.

Я долго не могла успокоиться; даже когда выходила из подземки, сердце все еще билось чаще, чем нужно. Войдя в квартиру, я сразу стала звонить Кэт. У нее сработал автоответчик. Потом я проверила свой собственный автоответчик, звонок был только один — от Лэндона. От Кайла по-прежнему ничего. Поскольку была среда, это означало, что он не торопится зарезервировать себе местечко на уик-энд. И как это я сразу не разглядела, что он боится связать себя обязательствами? Мне хотелось визжать и топать ногами, но я сказала себе: «Спокойствие, только спокойствие».

Дальше мне бы следовало собрать грязное белье и пойти его постирать, поскольку из чистых трусов у меня остались только старушечьи панталоны. Упаковку из трех штук таких штанишек я купила в Техасе, когда мне пришлось задержаться там из-за статьи. Но прачечная находилась в дальнем конце коридора, а мне совсем не хотелось выходить из квартиры, где я чувствовала себя в относительной безопасности. Из-за этой чертовой конфеты у меня все еще сердце было не на месте. Я решила завтра с утра пораньше позвонить детективу Фарли и спросить, как мне теперь быть. Потом я еще раз попытаюсь связаться с Кэт — нужно рассказать ей о встрече с Долорес и о «подарочке», который я получила. Кроме того, я хотела кое о чем ее расспросить: Джефф должен был заехать за ней на работу, во сколько он приезжал, поднимался ли он на наш этаж или ждал в вестибюле? К сожалению, я вспомнила об этом слишком поздно, а то бы можно было посмотреть в журнале для посетителей, во сколько он зарегистрировался. И наконец, я собиралась начать сбор информации о смерти Такера Бобба.

Я переоделась в футболку, в которой сплю, и плеснула себе в широкий низкий стакан немного коньяка «Курвуазье», который обычно приберегаю для гостей. Я надеялась, что коньяк поможет мне немного расслабиться. Взяв пульт телевизора, я легла в кровать и стала переключать каналы. В это время зазвонил телефон. Думая, что звонит Лэндон, я взяла трубку. Несколько секунд в трубке слышалось только чье-то дыхание, потом раздался щелчок. Я проверила определитель номера — как обычно, номер не определился. Снова, как в своем кабинете, я испытала приступ безотчетного страха и злости. Я мысленно добавила в список завтрашних дел еще один пункт: позвонить в телефонную компанию и узнать, как мне бороться с этими звонками.

Наутро, когда я проснулась (уснула я около полуночи, за ночь просыпалась два раза), моя постель была залита солнечным светом. Мне заметно полегчало, я уже не чувствовала себя такой издерганной, как вчера, хотя у меня опухло левое верхнее веко — наверное, от коньяка. Я вышла на балкон и посмотрела на ряды домов на западе, которые мне было видно. Я смотрела на них и думала, что вот где-то там ходит убийца, и теперь он играет со мной, как кошка с мышкой.

Умяв на завтрак английский пончик, я стала звонить детективу Фарли. В участке сказали, что его не будет на месте до полудня, поэтому я оставила для него сообщение. С Кэт мне повезло не больше: в квартире был включен автоответчик, а в офисе — голосовая почта. Я оставила и там и там сообщения с просьбой перезвонить мне как можно быстрее.

Затем я позвонила в телефонную компанию. Здесь мне сначала тоже пришлось долго выслушивать автоответчик, я уже чувствовала себя так, будто погрузилась в роман Кафки, но в конце концов я все-таки связалась с живым человеком, с девушкой, которая искренне желала мне помочь. Она сказала, что, к сожалению, разблокировать номер и узнать, кто мне названивает, невозможно, однако современная техника позволяет телефонной компании отсекать звонки с неопределяющихся номеров. Звонящего просят представиться, и если он отказывается, его не соединяют. Этот метод работает не только против телефонных хулиганов, но и против телефонных коммивояжеров. Если меня подключат к этой услуге, никто больше не сможет впаривать мне по телефону новую кредитную карту. Но я отказалась. В данный момент мне не хотелось отгораживаться таким способом от таинственного преследователя: это может разозлить его и спровоцировать на более агрессивные действия. Кроме того, если он своими звонками держит под контролем меня, то я в каком-то смысле держу под контролем его самого.

Покончив с этими пунктами, я перешла к последнему. Мне хотелось найти номер телефона вдовы Такера, не прибегая к помощи моей приятельницы из «Лучшего дома». Оказалось, что это проще простого. В биографии Бобба, размещенной в Интернете, упоминался город в округе Бакс, где находилась его ферма, а фамилия Такер все еще значилась в телефонном справочнике.

К телефону подошла сама Дарма Бобб. Она запыхалась, как будто ей пришлось бежать издалека. Когда я представилась редактором из «Глянца», она стала отвечать на мои вопросы очень коротко. Я объяснила, что звоню по поручению Кэт и что мне нужно обсудить с ней один очень срочный вопрос. Нельзя ли мне приехать к ней завтра, чтобы мы могли поговорить? Дарма не хотела давать согласия, требуя, чтобы я сначала объяснила, что мне нужно. Но я боялась, что, если скажу правду, она найдет предлог отказать, и я упирала на то, что это не телефонный разговор. В конце концов ее любопытство взяло верх над осторожностью, и она согласилась. Мы договорились встретиться в час дня. У Лэндона тоже есть летний домик в округе Бакс, в городке под названием Карверсвилл, поэтому, закончив разговор с Дармой, я сразу позвонила Лэндону и оставила на его автоответчике сообщение с вопросом, нельзя ли мне провести ночь с пятницы на субботу в его летнем доме. Это избавило бы меня от необходимости совершать две двухчасовые поездки на машине в течение одного дня. Затем я позвонила Полли и перенесла нашу с ней встречу с пятницы на воскресенье, поскольку в пятницу мне придется уехать из города.

Остаток утра я приводила в порядок заметки и материалы по делу о полтергейсте, чтобы после обеда можно было начать статью. Чтобы успеть к новому сроку сдачи, мне придется писать со скоростью света.

Подошло время ленча с доктором Джеком Херлихи, специалистом по детской психологии и разоблачителем полтергейста. Терпеть не могу брать интервью во время ленча: приходится одновременно есть, писать, возиться с салфетками, — но доктор, похоже, непременно хотел совместить интервью с едой. Наверное, приглашенных профессоров плохо кормят.

— Вы знаете Виллидж, — сказал он, — выбирайте место.

В его тоне слышались начальственные нотки, но это было типично для большинства психоаналитиков, с которыми мне доводилось общаться. Я предложила встретиться в маленьком кафе на Девятой улице Ист-Виллидж. Насколько я помню, в этом кафе есть уютный внутренний дворик. Я облачилась в короткую джинсовую юбку и красные босоножки, которые не надевала с прошлого августа. Такая одежда может показаться не совсем подходящей для штатного корреспондента, но я давно усвоила, что короткая юбка способна творить чудеса с мужчинами, у которых приходится брать интервью.

Выйдя из дома, я на секунду задержалась на тротуаре и посмотрела по сторонам. Ничего подозрительного, обычные для нашего района прохожие. Я опаздывала на две минуты и, подходя к кафе, с облегчением обнаружила, что психолог тоже опаздывает. Во всяком случае, я подумала, что он опаздывает, потому единственный мужчина, который сидел во внутреннем дворике, был одет в джинсы, белую футболку и темно-синий блейзер неопределенного кроя. Однако когда этот мужчина поднял глаза от «Нью-Йорк таймс» и увидел меня, он поднял руку и помахал. По-видимому, он составил обо мне достаточно точное впечатление по нашему телефонному разговору, чего я не могла сказать о себе. Я ожидала увидеть мужчину лет сорока с хвостиком, бородатого, с пробивающейся лысиной, возможно, немного неряшливого, этакого рассеянного профессора. В действительности же он оказался не старше тридцати четырех — тридцати пяти лет, гладко выбритым, с тонкими чертами аристократического лица, лишенного грубоватого налета, с высокими скулами и гладкой кожей. Вообще-то он был не в моем вкусе, но это не помешало мне оценить его по достоинству.

Когда я подошла к столику, мужчина встал и представился:

— Привет, я Джек Херлихи.

Я увидела, что в нем по меньшей мере шесть футов два дюйма.

— Бейли Веггинс. Вижу, вы благополучно нашли кафе.

Мы оба сели.

— Честно говоря, я ожидал чего-то другого. Я слышал, что Ист-Виллидж — весьма специфический район, где полно бродяг и хиппи.

— В шестидесятые годы, наверное, так и было, но сейчас у него есть даже свой шарм. Я живу на самой границе между Ист-Виллидж и Вест-Виллидж, так что могу считаться своей и там и там. А вы живете на Мёрсер?

— Да. Мне предоставили меблированную квартиру в доме, принадлежащем университету. Жилье вполне приличное, тем более что, как я слышал, за нормальную квартиру с одной спальней мне бы пришлось выкладывать больше двух тысяч баксов в месяц, так что мне грех жаловаться, вот только мебель выглядит так, будто ее перевезли году в сороковом из какой-нибудь сторожки в горах. Так и хочется поставить в проигрыватель диск с записью крика гагар — для полноты картины.

— У вас, часом, не висит над кроватью голова лося?

Он засмеялся, взъерошивая пятерней рыжевато-каштановые волосы:

— Ну нет, до этого дело не дошло. Но процентов сорок мебели сделано из березы.

Как человек доктор Херлихи— тоже оказался совсем не таким, как я представляла. По телефону он произвел на меня впечатление высоколобого интеллектуала, чуждого сантиментов, который жаждет просветить меня по части так называемой науки парапсихологии. Но он оказался добродушным, простым в общении, и это немного выбивало меня из колеи. Я предложила сначала сделать заказ, чем мы и занялись. Затем я достала из сумочки диктофон и пояснила, что делаю заметки во время интервью, но на всякий случай еще записываю разговор на пленку. Я нажала кнопку «запись», доктор откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и посмотрел на меня с чуть насмешливым выражением.

Под слишком пристальным взглядом голубых глаз я почувствовала себя неловко, но постаралась этого не показывать.

— Как я уже говорила в телефонном разговоре, я пишу статью об одной семье. В их доме происходит нечто очень странное. Многие считают, что это полтергейст. Я прочла две ваших статьи, из них мне стало ясно, будто вы не верите, что эти странные явления могут быть вызваны духами или призраками.

— Вы не хуже меня знаете — по крайней мере я так думаю, — что ни привидений, ни злых духов не существует. Должен сказать, что, когда мне было двенадцать лет, я увидел в гостях у друга фильм «Изгоняющий дьявола», и он меня здорово напугал. После этого фильма я почти полгода спал на полу в спальне родителей.

— Занимаясь этой статьей, — продолжила я, — я взяла интервью у нескольких парапсихологов. Уже из названия их профессии ясно, что они верят в существование паранормальных явлений, однако даже они не считают, что в данном конкретном случае мы имеем дело с чем-то сверхъестественным. Они полагают, что все эти беспорядки порождает телекинетическая энергия Марки.

Я оставила эту фразу без комментариев и не задала никакого вопроса.

— Вам не кажется, что это бред? — не выдержал Джек.

— Это я беру у вас интервью, а не наоборот.

— Извините.

Джек улыбнулся, сложил ладони домиком и прижал указательные пальцы к губам. Помолчав несколько секунд, он заговорил:

— Знаю я этих охотников за привидениями. Они любят разводить наукообразие. А в таких случаях, как этот, то есть когда в деле замешаны подростки, их доводы кажутся вполне разумными. Все остальные в один голос кричат: «Полтергейст, полтергейст!» — а они заявляют: «Не говорите глупостей, никакого полтергейста здесь нет, это проявление энергии возбужденного ребенка». Но сама мысль, что мозг ребенка может порождать кинетическую энергию, — полная нелепость.

— Тогда кто же все это вытворяет?

— А вы как думаете?

— Напоминаю вам — это я задаю вопросы.

Джек снова улыбнулся и пристально посмотрел на меня. В эту минуту я вдруг поняла, что он очень обаятелен. Его облик в целом воспринимался как нечто большее, чем сумма отдельных составных частей. Голубые глаза хороши, но не сногсшибательны, брови такие светлые, что их внешние концы почти сливались с кожей, губы — полные, но не настолько, чтобы женщина при виде их таяла, а нос всего лишь правильной формы, правда, самую малость великоват. Если разбирать его черты по отдельности, то в них нет ничего выдающегося, но вместе они образовывали неотразимое мужское лицо. Неудивительно, что Джек решил специализироваться на детях: для психоаналитика, консультирующего взрослых, он слишком красив, многие пациентки непременно влюблялись бы в него.

Наконец он сказал:

— Нечестно поступают сами дети.

— Но как? Я знаю, что в некоторых случаях, которые вы изучали, вам удалось это установить, но здесь я просто не представляю, как Марки могла передвигать все эти вещи, да и зачем ей это понадобилось.

— Давайте я немного расскажу вам о детях. Почти во всех случаях мы имеем дело с ребенком подросткового или предподросткового возраста. Обычно это девочка. Во всех случаях она либо на что-то рассержена, либо чем-то встревожена. Иногда это приемная дочь, случается, девочка перенесла какое-то сильное потрясение. Она имитирует сверхъестественные явления либо для того, чтобы привлечь к себе внимание, которого ей очень не хватает, либо давая таким образом пассивно-агрессивный выход своему гневу.

Я немного рассказала Джеку о Марки, она вполне вписывалась в его схему. Хотя, как мне казалось, родители были достаточно внимательны и заботливы к девочке, на самом деле Марки приходилась им не родной дочерью, а племянницей. Сестра жены — родная мать девочки — была местной проституткой, она родила дочь вне брака и умерла от рака матки, когда Марки было четыре года.

Официант принес большую бутылку пеллегрино и два бокала на тонких ножках. Он нес их в одной руке, зажав ножки между пальцами. Наполнив бокалы, он поставил бутылку на стол и ушел.

— Мне трудно представить, чтобы Марки могла устроить такой кавардак, — заметила я. — Некоторые из передвинутых предметов довольно тяжелые.

— У детей есть свои приемы. Даже если не хватает сил, крупный предмет мебели все равно можно сдвинуть, нужно только правильно направить усилие. Однажды мне удалось снять на пленку, как ребенок занимался этим, когда думал, что его никто не видит. А некоторые дети действуют еще изощреннее, прямо как маленькие фокусники.

Я спросила, какова вероятность того, что все это делает кто-то другой, например родители, чтобы Марки стала знаменитостью, или брат, чтобы навлечь на нее неприятности. Джек сказал, что теоретически все возможно, однако он готов поспорить, что это Марки.

Официант принес сандвичи, и я решила, что это подходящий момент, чтобы прервать интервью и поесть. День был на редкость погожий, легкий ветерок ласкал шею, как тонкая мягкая ткань, в такую погоду хочется, чтобы день никогда не кончался. Я даже расслабилась, несмотря ни на что.

За едой я спросила Джека, где он преподавал. Он сказал, что после колледжа, получив докторскую степень, он несколько лет работал в детской психологической консультации, пока не понял, что предпочитает преподавательскую работу. Теперь он преподает, но иногда, в особых случаях, по-прежнему проводит консультации. Работа в Джорджтауне ему нравится, но он охотно принял приглашение поработать летом в Нью-Йорке, так как подумывает, не перебраться ли сюда насовсем.

— А как вышло, что вы заинтересовались полтергейстом?

— Мой научный руководитель как-то раз попросил меня заняться одним десятилетним ребенком, мать которого сбежала с мужчиной, оставив сына на бабушку. С некоторых пор на ферме этой бабушки стали происходить странные вещи, и в округе решили, что в доме поселился призрак фермера, которого три года назад до смерти забили бандиты.

— Надо полагать, у вас была другая версия?

— Сначала я не знал, что думать, но потом, наблюдая за происходящим и стараясь не привлекать к себе внимания, заметил, как ребенок с помощью линейки раскачивает люстру.

Расправившись с сандвичами, мы заказали кофе, Херлихи — еще и тирамису. Повернувшись ко мне, он спросил:

— Попросить две вилки?

— Да, пожалуйста.

Я смутилась: он вел себя так, словно у нас с ним свидание. «Интересно, как у него с личной жизнью?» — подумала я. На «голубого» он не похож, обручального кольца не носит, судя по тому, что он рассказывал раньше, живет один. Небось в Вашингтоне какая-нибудь цыпочка считает дни до первого сентября, когда он должен вернуться, и знать не знает, что он подумывает о переезде в Нью-Йорк.

— Вы на выходные возвращаетесь в Вашингтон? — спросила я.

— Не всегда, я ездил туда всего пару раз, чтобы проверить, как там моя квартира. Вашингтон летом совершенно вымирает, в Нью-Йорке у меня есть друзья.

Он посмотрел на часы, и я поняла, что пора закругляться. Я знаком попросила официанта принести счет. Херлихи хотел было заплатить за нас обоих, но я уперлась и объяснила, что для меня это вопрос журналистской этики.

Выйдя на улицу, мы попрощались, а затем возник один из тех неловких моментов, какие бывают, когда вдруг понимаешь, что вам идти в одну и ту же сторону и надо снова заводить разговор, который вы только что закончили.

По дороге Херлихи стал расспрашивать меня о работе как я стала журналисткой, на какие темы мне нравится писать и как у меня обычно проходит день. Вопросы звучали продуманно, и мне было приятно, что мужчина интересуется моей жизнью, хотя я и понимала, что для Джека это часть его профессии. Потом вдруг, ни с того ни с сего, он стал рассеянным, как будто пытался одновременно и разговор поддерживать, и решать в уме какую-то задачу, например, вспоминал, где он оставил свой паспорт. Я вдруг почувствовала потребность снова завладеть его вниманием. Наверное, поэтому я выложила ему всю историю про убийство Хайди.

— Какой ужас, — сказал он. — Полиция уже кого-нибудь подозревает?

— Насколько мне известно, нет. Кажется, Кэт за годы работы успела нажить себе немало врагов, так что полицейским потребуется время, чтобы всех их просеять.

— Что касается преднамеренного убийства… я, конечно, плохо в этом разбираюсь, но кое-что все-таки могу сказать. Я знаю, что заранее подготовленное убийство почти всегда связано с корыстью и накалом эмоций. Если вы дали званый обед, а он оказался скучным, за это вас никто убивать не станет, за убийством обязательно стоят какие-то сильные чувства, например, ревность, жадность, месть. Может еще быть несчастная любовь, но обязательно большая.

На углу Бродвея и Девятой улицы Джек вдруг остановился посреди тротуара, и я поняла, что здесь ему пора поворачивать на юг, в сторону университета. Я протянула ему руку.

— До свидания, большое спасибо за консультацию, вы не представляете, как я вам благодарна.

Он улыбнулся:

— Рад, что смог вам помочь. Если возникнут еще вопросы, звоните. И, умоляю, не связывайтесь больше ни с какими парапсихологами, а то еще вдруг ваш собственный мозг начнет излучать телекинетическую энергию.

Я засмеялась:

— Когда я напишу статью начерно, у меня, возможно, появятся вопросы. Еще раз спасибо за помощь.

Мы расстались, и Джек зашагал по Бродвею на юг. Я посмотрела на его спину в слегка мешковатом блейзере и подумала, что вот сейчас он идет в свой офис, а может, в горную хижину, может, готовиться к лекции, а может, искать паспорт или звонить подружке в Вашингтон, чтобы она прилетела к нему на уик-энд. Не знаю, с какой стати мне это пришло в голову. Во-первых, внешне он совсем не в моем вкусе, а во-вторых, вообще не могу себе представить, чтобы я стала встречаться с психоаналитиком.

До моего дома оставалось идти всего футов тридцать, но вместо того, чтобы войти в подъезд и подняться в свою квартиру, я пошла по Девятой улице на запад. Мой организм настойчиво требовал добавки кофеина, кроме того, мне хотелось посидеть на свежем воздухе и подумать, как распорядиться информацией, полученной от Джека Херлихи. Я с большим доверием отнеслась ко всему, что он рассказал, но пока не знала, как вставить это в статью. Можно было напустить туману и сделать статью загадочной, а можно было писать обо всем в открытую.

В кафе на Юниверсити-авеню я купила каппучино навынос и зашла с чашкой в парк на Вашингтон-сквер. В парке было многолюдно: молодые родители прогуливались с колясками, подростки катались на роликовых коньках, а кто-то просто нежился на солнышке. Я нашла свободную скамейку возле корта для игры в итальянские кегли и приземлилась.

Позвонив по мобильному, я проверила голосовую почту в офисе. Мне пришло два сообщения: первое было от редактора из журнала «Трэвелз», она уведомляла меня, что высылает по факсу еще кое-какие материалы для моей будущей поездки в Англию и Шотландию — я собиралась туда в июле. А мой приятель Митч напоминал, что сегодня вечером его сестра поет в клубе Вест-Сайда и что он меня ждет. Я совсем забыла, что обещала прийти.

Потом я позвонила домой в надежде, что мне звонили детектив Фарли и Кэт. Но за те два часа, что меня не было дома, никто не оставил сообщений, зато два раза звонил тот тип, который дышит в трубку. Мое сердце подпрыгнуло, словно кто-то подошел сзади и подтолкнул его. Я спрятала мобильник в сумочку и вытянула ноги, положив их на скамейку. При этом приходилось следить за тем, чтобы не продемонстрировать всему парку старушечьи панталоны, которые на мне были. Откуда-то прискакали несколько облезлых белок. Не обращая на них внимания, я отпила каппучино и постаралась сосредоточиться на статье. Но это оказалось не так просто, как хотелось бы. Теперь, когда меня не отвлекал обаятельный доктор Херлихи, я мысленно без конца возвращалась то к злосчастной конфете на столе, то к анонимным телефонным звонкам. Пока что убийца ограничивается только неясными угрозами, но что, если он вдруг решит перейти к действиям? Было очевидно, что убийца не просто человек, который так ненавидит Кэт, что готов ее убить. Он еще и настолько безрассуден, что это пугает — он приготовил отравленные трюфели для Кэт, но его совершенно не волновало, что их может съесть кто-то другой, — так что у меня были все основания для беспокойства. Лэндон прав: с моей стороны самым умным шагом было бы дать задний ход. Но я как-то не представляю себя забившейся в угол и жалобно поскуливающей. Кроме того, что я беспокоилась за Кэт и была в ярости на неизвестного убийцу за бессмысленную смерть Хайди, меня еще бесило, что кто-то пытается меня запугать, и, наконец, надо признать, мне нравилось находиться в гуще событий: это возбуждало. Да и помимо всего прочего сейчас я, даже если бы захотела, не могла подать убийце сигнал: «Эй, оставь меня в покое, я больше не играю в начинающего детектива». Поэтому я решила, что завтра, как и собиралась, отправлюсь в округ Бакс. Посмотрим, удастся ли обнаружить какую-то связь между той смертью и этим покушением на убийство. Если связь обнаружить не удастся, я вернусь в Нью-Йорк и продолжу копать здесь. Нужно будет побеседовать с работниками «Глянца», узнать, что удастся, о сотрудниках других журналов, которые были на вечеринке. И все это время я должна вести себя очень осторожно.

Однако сейчас, в данную конкретную минуту, мне нужно было браться за статью о Марки. Возможно, на компьютере дело пойдет лучше. Я встала со скамейки, бросила бумажный стаканчик в урну и быстро пошла через парк к выходу. Проходя под мраморной аркой в северной оконечности парка, где начинается Пятая авеню, я быстро оглянулась. У меня возникло пренеприятное чувство, что за мной кто-то следит. Но сзади никого не было.