Я треснула себя ладонью по лбу. Выражаясь словами покойной Моны Ходжес, непростительно тупо было оставить папку со списком приглашенных на столе. Надо было думать головой, как журналистке и сотруднице «Базза», который нанимает таких проныр, что они даже знают, когда у тебя менструация. Самое ужасное — мне придется просить у Нэша копию.

Непонятно, кому мог понадобиться список? Из любопытства? Соперничества? О Моне пишем только мы с Райаном — если не считать заметки о вечеринке, — так что вряд ли за моими вещами кто-то здесь охотится. Что касается Райана, то он в последнее время так резок. Неужели это он взял папку, чтобы выяснить, чем я занимаюсь?

Пытаясь скрыть подозрение, я осторожно посмотрела на Райана. Он пялился в монитор со злостной гримасой, словно брокер, которому не нравятся котировки акций. Через пару секунд я заметила, что он косится на меня уголком глаза.

Я продолжила собираться домой и бросила взгляд в сторону кабинета Нэша. Ли разговаривала по телефону. Если повезет, у нее найдется копия списка, который я выпрошу без ведома Нэша. Я подошла к ее столу с перекинутой через плечо сумкой.

— О, Бейли, — произнесла она, повесив трубку. — Хорошо, что ты еще не ушла. Тут Нэш звонил. Он задержался в кабинете Дикера, просит отложить разговор с тобой.

— Он сказал, когда сможет уделить мне время?

— Видимо, завтра. Сейчас у него очень много дел. Ему приходится не только возглавлять журнал, но и улаживать вопросы с Дикером и полицией.

С великолепной учтивостью я сказала, что все прекрасно понимаю. Ли должна пожалеть меня и помочь выбраться из неловкого положения. Я придумала изощренное объяснение: мне необходима еще одна копия списка приглашенных, поскольку на мой лист пролился кофе, и он весь вымок.

Ли и глазом не моргнула. Сразу встала, зашла в кабинет Нэша и вернулась с ранее сделанным ксероксом, который тотчас размножила. В ожидании я бросила взгляд в сторону «чрева». На меня в упор смотрел Райан.

В общем, даже хорошо, что у Нэша не нашлось для меня времени. За последние сутки я вымоталась духовно и физически. Поблагодарила Ли за помощь и направилась отсюда подальше. Совсем недавно весь этаж шумел от бурной деятельности, а теперь все резко стихло. Видимо, сотрудники решили не задерживаться на работе допоздна, опасаясь за свою жизнь.

Когда я приехала домой, квартира напоминала машину, оставленную печься под солнцем на стоянке торгового пассажа. Пришлось врубить кондиционер на полную мощность. Когда я завешивала Уторки, любуясь закатом, раздался стук в дверь. Наверное, Лэндон услышал, как я вернулась. Выглянула через глазок — точно он.

— Бедняжка, — произнес он, когда я распахнула дверь. — Я умираю от любопытства. Ты голодна?

— Да, — ответила я. — Но так устала, что не в состоянии сполоснуть петрушку.

— А я собираюсь жарить бифштекс. Не откажешься от плотненького сочного ужина?

— С удовольствием. Я так давно не готовила ничего подобного, что скоро забуду, как это делается.

Я попросила полчаса, чтобы принять душ и переодеться. Закрыв дверь, сразу пожалела, что согласилась. Тело стонало и просилось на кушетку. К тому же надо пересмотреть сделанные за день заметки. С другой стороны, общение с Лэндоном пойдет на пользу, и не только от того, что он великолепно готовит и держит чудный винный бар — после часа беседы прояснится голова, и я смогу вернуться к работе со свежим взглядом.

Я завязала знакомство с Лэндоном вскоре после развода. У меня есть хорошие подруги, которые предлагали плечо, чтобы поплакаться, но мне неловко было им жаловаться. Они и так проявили участие: слушали, как я схожу с ума по тому мужчине, приехали в День труда на мою свадьбу на Кейп-Код, подарили мне столовые приборы от Тиффани. А мой брак распался, сгорев, как спичка. Разумеется, тогда я не знала, что мой муж — азартный игрок, который делает ставки на все, что угодно, включая петушиные бои. Как же это глупо. Представляю, как все говорили у меня за спиной: «Неужели Бейли не видела, за кого выходит замуж?», «Что она, слепая? », «Какой из нее журналист? » Вдобавок ко всему многие подружки стали обзаводиться детьми, и мне совсем не хотелось слышать о родовых схватках и боли в сосках от кормления грудью.

Лэндон как-то пригласил меня выпить и стал хорошим приятелем.

Я сняла одежду, приняла душ, надела шорты и футболку. Перед тем как выйти, достала из сумки записи — результат расспросов — и положила их на сосновый столик в зале. Пусть дожидаются моего возвращения.

— Давай рассказывай! — выпалил Лэндон, как только мы расселись на балконе. За нашими спинами на решетке шипел и трещал бифштекс. На моем друге тоже были шорты в полоску и спортивная темно-синяя рубашка с короткими рукавами. Он самый ухоженный гей на свете, а сегодня, с загаром цвета грецкого ореха и коротко подстриженными седыми волосами, он напоминал Ральфа Лорена. — Я знаю, что твоя начальница была стервой, но заслужила ли она смерти?

— Похоже, убийство совершено в порыве ярости. Наверное, Мона вступила с кем-то в горячий спор, и эмоции вышли из-под контроля. Собеседник разозлился или огорчился и ударил ее по голове.

— Почти любой житель Манхэттена хотел ее придушить. У тебя есть конкретные догадки, кто это?

— О, ее наглость распространилась и за пределы острова.

Я рассказала ему о Робби, объяснив, что все улики указывают на него.

— Думаешь, это действительно он натворил? — крикнул через плечо Лэндон, переворачивая бифштекс длинными серебряными щипцами.

— Боже, надеюсь, что нет. Я не такой уж близкий друг Робби, но мы хорошие приятели, и он всегда казался мне славным малым. С подобными преступлениями, однако, так и бывает. Их совершают люди, которых в жизни не заподозришь. С больными на голову карьеристами и психопатами все ясно: приходит время, и они убивают. В девять лет они поджигают соседскую кошку и с тех пор неумолимо движутся к насилию с фатальным исходом. Однако в нашем случае не исключено, что убийца — положительный персонаж. Трагедия произошла из-за неудачного стечения обстоятельств. Знаешь, когда я узнала, что бывший муж украл мои драгоценности, я была готова сбросить его с балкона. Как знать, стоял бы он рядом в тот момент, удержалась бы я или нет?

— Я бы дал в суде показания, что он спрыгнул сам, — сказал Лэндон. — Пойду принесу тарелки для мяса.

Взяв бокал каберне, я поднялась и подошла к перилам балкона. Совсем недавно закат словно сошел с картины Тернера: желтые и оранжевые языки переплетались по всему небу. А теперь синий воевал с черным. Я окинула глазами небосвод и водонапорные башни, покрытые гонтом, затем глянула вниз во двор с высоты четырнадцати этажей.

— Прикинь, какой величины осталось бы пятно от твоего бывшего мужа, — сказал Лэндон, появившись в дверях с белой фарфоровой тарелкой.

— Представляю. Я когда-нибудь рассказывала тебе историю о моем брате и девочках на качелях?

— Нет, но звучит романтично.

Когда умер отец, мы с Камероном поехали погостить неделю у тети. Видимо, мама решила, что нам надо сменить обстановку, но мы чувствовали себя там совершенно брошенными. К тому же наш младший брат остался дома. Тетя жила в шикарной высотке — этажей двадцать. Каждый день Камерон смотрел вниз на детскую площадку в парке. Я спросила, что там интересного, и он ответил, что две девочки в красных комбинезонах сидят на противоположных концах качелей и никогда с них не слезают. Я вгляделась и поняла, что там нет никаких девочек: Камерон принял за них красные круги, нарисованные на сиденьях.

— Моя сестра называет это явление оптической путаницей.

Я улыбнулась: подходящий термин, ничего не скажешь.

— У меня не хватило духа сказать ему, что там нет девочек, — продолжила я. — Надеюсь, этот вопрос терзал его не так уж долго.

Мы ели бифштекс с салатом из руколы и пармезана и разговаривали на разные темы: о предстоящем Лэндону отдыхе в Нантакете, о вестибюле, который он проектирует для маленького отеля во Флориде, о парике нашего общего друга, в котором его голова выглядит так, будто покрыта дерном.

— Кстати, раз уж речь зашла о мужчинах, как твоя личная жизнь? — спросил Лэндон.

— Так себе. Трудно найти то, что я ищу.

— А что ты ищешь?

Я надеялась на летнее романтическое увлечение. Еще в мае представляла себя с мужчиной, который приехал в Манхэттен только на лето, — скажем, с палеонтологом, читающим лекции в Музее естественной истории. У нас страстная любовь на протяжении трех месяцев, а затем он возвращается в Лондонский университет, или откуда там берутся палеонтологи.

— То есть отношения ради секса?

— Не совсем. Мне нужно и поговорить. Я же женщина, а значит, генетически расположена к болтовне. Рано или поздно возникает желание пообщаться.

— А если бы ты влюбилась?

— Исключено. Убеждая Джека, что не созрела для клятв преданности до гроба, я не шутила.

— Тебе не кажется, что на самом деле ты уже созрела, просто Джек — не тот, кто тебе нужен?

— О, не говори так. У меня душа болит от подобной мысли. К тому же это спорный вопрос. Да и в любом случае я никого не встретила. Нынешним летом острая нехватка приличных мужчин.

— Может, они все уехали за границу в качестве приглашенных профессоров? Как поживает сильный пол у тебя на работе?

— Никак. Есть там пара натуралов, но я не могу представить себя рядом с человеком, который следит за тем, какие туфли надела Камерон Диас на вручение «Оскара». Может, дело в возрасте? Знаешь, я тут шла по парку Вашингтон-сквер, и меня пытался подцепить мужчина с поясной сумкой для денег. Только не говори мне, что это чистая случайность и не имеет никакого отношения к факту, что мне уже за тридцать и судьба не может предложить мне ничего более.

Лэндон рассмеялся.

— Неужели поясная сумка так ужасна? — спросил он. — Считай, что это был любитель игр на свежем воздухе, который обожает крутить педали велосипеда вверх по склону. Если б на твоем пути встретился денежный мешок, я бы забеспокоился.

Он с трудом поднялся сходить за кофе, а когда вернулся, разговор опять коснулся Моны:

— Если убийца не Робби, тогда кто?

— Ну, маловероятно, что человек просто зашел с улицы и совершил преступление. Прошлым вечером было слишком много охраны. Значит, это один из сотрудников «Базза», задержавшийся на работе, или кто-то из приглашенных с вечеринки.

— Собираешься поиграть в детектива и разгадать загадку?

— Мне, конечно, хочется знать, кто это сделал, — призналась я, — но моя основная задача на данный момент — написать статью и не проморгать, если всплывет что-то новое.

Лэндон предложил мне бокал вина. Я совсем расслабилась и почти соблазнилась кусочком пирога, оставшегося с прошлого званого вечера. И все же отказалась, вспомнив, что меня ждет работа. Я обняла Лэндона, пожелала ему спокойной ночи и вернулась к себе.

Записи лежали на столе, маня меня к себе. Я проглотила две таблетки эдвила, схватила пару карандашей и пустую тетрадь, куда запишу вопросы и скопившиеся реплики по теме. Есть нечто в сочетании тетради и остро заточенного карандаша номер два, что заставляет включиться мой мозг и увидеть ситуацию под новым углом.

Прежде чем коснуться грифелем бумаги, я перечитала все записанное за день, обвела интересные моменты здесь и там, например, мысль Лайлы Паркер: «Да как ты смеешь?», и соответствующие факты о Кимберли и Кики. Затем я открыла тетрадь и настрочила последовательность вчерашних событий с точным указанием времени.

7.00 — Мона идет в туалет и пропускает звонок Мэри Кей.

7.05 (или около того) — Мона покидает кабинет. Идет с Эмми до лестницы. Прощается с ней и направляется в кабинет Дикера. Эмми говорит Карлу, чтобы он шел на вечеринку без Моны.

7.05 — Мне звонит Робби.

7.15 (или около того) — Мона спускается на вечеринку, где ее подстерегает Кики.

7.30 — Шустрик покидает редакцию «Базза».

Около 7.45 — Мона уходит с вечеринки в «Треке» и направляется к себе в кабинет. Это видит Тревис.

7.50 — Я выхожу из дома.

7.55 — Робби приезжает в «Базз», его встречает Харрисон.

8.02 — Робби покидает редакцию.

8.20 — Прихожу в «Базз» я.

8.28 — Слышу стоны, нахожу Катю и Мону.

Завтра надо будет расширить этот план, опросив как можно больше людей, включая Мэри Кей и Тома Дикера, хотя с Дикером придется быть осторожной. Судя по всему, Мона провела в его кабинете всего пару минут («Его не оказалось на месте?» — подписала я), спустилась вниз, зашла на вечеринку ровно настолько, чтобы ее обругала промоутер Евы, и вернулась к себе впритык к звонку. Состоялся ли разговор по телефону? Или на нее уже напали, когда он зазвонил? Наверное, полиции это уже известно, ведь они отслеживают звонки. А я не узнаю, пока не поговорю с Мэри Кей. Потом можно будет установить более точное время смерти.

Из головы не выходила фраза, которую Мэри Кей сказала Эмми: «Передай Моне, чтобы она была в своем кабинете без четверти восемь». Звучит так, будто Мэри стыковала ее с другим человеком.

Я также надеялась, что завтра мне дадут номер Кати. Вряд ли она добавит что-то новое к сказанному, однако есть все-таки шанс, что без боли и головокружения ее разум прояснится и она что-нибудь вспомнит.

Я отложила карандаш и откинулась на спинку кресла: решила напрячь воображение и представить Робби в качестве убийцы. По его же словам, он приехал в «Базз», когда Мона, вероятно, вернулась в кабинет. Увидел, что у нее горит свет, и пошел высказать ей все, что думает, поскольку терять ему нечего. Мона опять начала его оскорблять. Переполняемый негодованием, он ударил ее по голове пресс-папье.

Это первое, что приходит на ум, хотя не исключено, что Робби не имеет к убийству никакого отношения. В конце концов, он не единственный в «Баззе», кто ненавидел Мону. Прошлым вечером там мог ошиваться кто-нибудь еще, кого не заметила Эмми, чей кабинет находится в дальнем конце этажа. Нельзя забывать и о приглашенных. Насколько мне уже известно, Мону презирала Кимберли Ченс, и на нее сильно разозлилась промоутер Евы Андерсон. Возможно, одна из них увидела, как Мона уходит, и прокралась следом.

Надо поговорить с Робби, спросить, как у него Дела. Хотя он меня сегодня подставил, и, видимо, лучше пока держаться от него на расстоянии. Не хочется новых проблем с полицией.

Вскоре накатила волна усталости, и я собрала воедино последний запас энергии, чтобы сделать пару записей в тетради. Потом легла в постель и спала беспокойно, несколько раз вставала выключить кондиционер, гудение которого сводило меня с ума, а потом врубала его снова, ведь становилось чертовски жарко. Можно было просто оставить окно открытым, но с точки зрения безопасности этого лучше не делать. Моя спальня, как и гостиная, выходит на широкий балкон, прилегающий к крыше, куда можно забраться по лестнице.

К счастью, я все-таки поспала. После развода два года прострадала от бессонницы и только недавно начала спать спокойно.

На следующий день я появилась в редакции «Базза» ближе к двенадцати. Когда я с трудом вылезла из кровати, обнаружила на сотовом сообщение от знакомого полицейского. Он согласился встретиться со мной и выпить кофе в Верхнем Ист-Сайде. Поездка туда и обратно отняла у меня два часа, выяснилось только, что у полиции нет никаких улик против Робби, несмотря на все подозрения. Отпечатки его пальцев нашли на дверной ручке в кабинет Моны, что неудивительно — он заходил к ней днем, когда его уволили.

«Базз» погрузился в бурную деятельность, и казалось, жизнь снова шла своим чередом. Вряд ли сотрудники забыли о смерти Моны, но им надо готовить очередной номер, а для этого необходимо побегать. Ведь Америка, затаив дыхание, ждет новостей о знаменитостях: сплетен, разрывов, мерзких деталей и, конечно, умопомрачительных откровений.

Сев за стол, я заметила записку от Ли с номером Кати. Прекрасно. Помощница оставила его на обозрение всем окружающим, включая того, кто вчера украл список приглашенных.

Я не стала распылять энергию на раздражение. Быстро проверив голосовую почту, сразу набрала номер, начинавшийся с местного кода, — Бруклин или Куинс. Трубку взял мужчина лет тридцати — сорока, с акцентом, как у Кати. Я представилась и сказала, что звоню из «Базза».

— А зачем вам нужна Катя? — осторожно спросил он.

— Мне необходимо узнать некоторые подробности об инциденте во вторник вечером — для журнала и корпорации.

Надеюсь, это прозвучало достаточно официально, иначе он меня завернет.

Последовала долгая пауза, затем он представился Андреем, ее братом.

— Катя неважно себя чувствует, — добавил он.

— Мне очень жаль это слышать, — ответила я. — Но мне срочно надо поговорить с ней. Обещаю, это не займет много времени. Просто хочу убедиться, что она в порядке, и расспросить о нападении на Мону Ходжес.

Боже, я говорила как помесь бюрократа с гробовщиком, но он поверил. Сказал, что Катя сможет встретиться со мной в семь вечера, и дал адрес на Брайтон-Корт, который находится через один квартал на восток от Брайтуотер-Бич-авеню.

— Брайтон-Бич, — повторил он. — Знаете, Маленькая Одесса.

— Конечно, — ответила я, хотя в этом районе бывала только в Бруклин-Хайтс.

Повесив трубку, я решила проконсультироваться у Лео, который жил в Бруклине и мог рассказать, как лучше добраться до Маленькой Одессы.

— Во сколько тебе надо там быть? — спросил он.

— В семь.

— Движение на автостраде Бронкс — Куинс в час пик такое, что лучше не соваться. Верь или нет, но туда и обратно лучше добираться на метро.

— А там не безопасно ходить по улицам?

— Ну, это не Челси, но тебя никто не тронет — покуда ты ничем не обидела русскую мафию.

У меня оставалось около шести часов до поездки в Бруклин, и я собиралась посвятить это время сбору информации, чтобы к вечеру начать писать статью. Я также подала заявку на печать фотографий в фотоотдел. Скорее всего Нэш захочет, чтобы в журнале появилось изображение кабинета Моны и снимки того, как приглашенные выходят из здания после вечеринки, в частности, самые известные, вроде Евы. Перед тем как продолжить опрос сотрудников «Базза», я оставила сообщения детективу Тейту («Есть ли продвижения в расследовании, которые должна знать общественность? »), Мэри Кей, Кики и Кимберли. Я также связалась с приемной Ликера и напомнила, что он обещал мне пять минут, хотя мне не хотелось отрывать его от дел.

Затем я приступила к общению с коллегами. Вчера узнала очень мало, и сегодня у меня было смутное ощущение, что теория вероятности сыграет мне на руку и я наткнусь на кладезь информации. Однако этого не произошло. Я завершила свои расспросы, не выяснив ровным счетом ничего. Все, с кем я говорила, утверждали, что во вторник покинули редакцию в шесть вечера. Следовательно, никто ничего не видел. И хотя сотрудники испытывали противоречивые чувства по поводу смерти Моны, они боялись друг друга подставить.

Между делом я проверяла голосовую почту, но безрезультатно. Мне даже не удалось попасть в кабинет к Нэшу. После обеда Ли уведомила меня, что он «занят до умопомрачения» и не сможет выделить мне ни минуты. Завтрашний день уже не казался многообещающим. Как только позвонила Ли, я спросила название отеля, в котором скрывается Мэри Кей. Если раньше я оставляла сообщения ей на сотовый, то теперь на телефонный номер комнаты.

Вернувшись к столу, я увидела, что на своем рабочем месте материализовался Райан. Он ревностно пялился в экран и делал вид, что не замечает меня. Его бледная кожа стала болезненно желтой, будто он так усердно трудился над биографическим очерком о Моне, что забыл про сон и еду. Хотя на улице стояла невыносимая жара, Райан надел блузу с серым капюшоном, какую носят по осени в Ист-Виллидже. Если он и собирался сегодня брать интервью у знаменитостей, то оделся явно не к месту.

К тому времени как настал момент отправляться в Бруклин, я чувствовала себя опустошенной. Весь день провела в разговорах, расспросила больше тридцати человек, а похвастаться совсем нечем. И я до сих пор не связалась с основными персонами. Оставалось молиться, что встреча с Катей принесет хоть что-нибудь ценное.

Я просмотрела в Интернете карту района, вышла из офиса и пешком дошла до Рокфеллеровского центра, где спустилась в метро на Брайтон-Бич.

Поездка на метро должна была занять меньше времени, чем на машине, однако тянулась нескончаемо. Когда я уже решила, что больше не выдержку, электричка вырвалась из туннеля на эстакадный железнодорожный путь. Надо было предвидеть, что придется ехать над землей, но я почему-то удивилась. Пассажиры тряслись по рельсам мимо однообразных мрачных зданий из красного кирпича. И вскоре объявили мою остановку — Брайтон-Бич-авеню.

Я спустилась по длинной замусоренной лестнице и огляделась вокруг. Пейзаж казался буквально заморским, словно я ступила в Абу-Даби или Бутан. Такого не увидишь в Америке больше нигде: Брайтон-Бич-авеню — четырехполосная дорога под эстакадой с бесконечной вереницей магазинов, парикмахерских, стоматологии, похоронных бюро, хиромантов — все с вывесками на русском. Люди проносились мимо, выкрикивая непонятные слова в трубку сотового. В воздухе стоял запах сыра, жареного мяса и сигарет. Из гастронома вышла женщина, напевая какую-то песню.

Пытаясь сориентироваться, я прошла полквартала мимо уличных торговцев за столами, на которых лежало буквально все: от выпечки до DVD и уродливых свитеров в разноцветную полоску, которые вряд ли кому понадобятся в столь жаркий летний вечер. Старуха, вышедшая за покупками с тележкой из металлической проволоки, провела ладонью по потертой ткани.

— Вы собираетесь покупать или нет? — спросила у нее продавщица по-английски.

Вскоре я заметила, что люди подозрительно косятся на меня, потому что я явно не вписывалась в пейзаж. Это плохо. В Нью-Йорке опасно попадать туда, где ты не свой. Сразу становишься уязвимым. Интересно, стоит ли переживать по этому поводу? Насколько мне известно, вляпаться в неприятности здесь можно, только если полезешь в бизнес по продаже икры.

Как сказал Андрей, квартира Кати находится на улице, параллельной Брайтон-Бич-авеню. Я дошла до первого перекрестка и посмотрела направо. В самом конце улицы за зданиями виднелось только небо, значит, там Атлантический океан, и Брайтуотер-Корт тоже в том направлении.

Я повернула направо, на улицу низких домов из красного кирпича оттенка засохшего пятна крови. По обе стороны дороги стояли машины, но людей там было мало: двое мужчин отчаянно жестикулировали, заходя в здание, да старушка еле передвигалась с тележкой для покупок. Когда я достигла конца улицы, там висел указатель. Я действительно попала на Брайтуотер-Корт. Не зная, куда идти дальше, я свернула налево и только через квартал поняла, что пошла не туда. Пришлось возвращаться и пилить в противоположном направлении. Садилось солнце, и улица казалась подозрительно тихой после суматохи Брайтон-Бич-авеню. Издалека доносился приглушенный гул машин и шум прибоя Атлантического океана, который раскинулся за домами в конце улицы, вне поля зрения. Все казалось таким чужим, даже не верилось, что я нахожусь в нескольких милях от Манхэттена.

Дом с адресом, что дал мне Андрей, стоял напротив заднего входа в ресторан. Обеды с видом на океан. Семиэтажное здание из кирпича, как и все вокруг, начиналось с подъезда, покрытого грязно-желтой штукатуркой. Когда я открыла стеклянную дверь, меня чуть не сбило с ног запахом варева из капусты. Я нашла имя Витальев и нажала кнопку звонка. Подождала и повторила попытку. Тишина. О Боже, только не говорите мне, что я проделала такой путь напрасно. Я уже начала рыться в сумочке в поиске сотового, как из аппарата внутренней связи раздался мужской голос и спросил, кто я.

— Это Бейли Уэггинс, — ответила я.

— Поднимайтесь на четвертый этаж, — сказал он.

Дверь в подъезд открылась, я взглянула через плечо. По другую сторону улицы, у заднего входа в ресторан, под знаком парковки для персонала стояли двое мужчин.

Лифт был того древнего образца, что скрипят каждые пять секунд и двигаются со скоростью гиппопотама. Андрей — мужчина за тридцать, метр восемьдесят ростом, с темными, коротко стриженными, лоснящимися волосами — открыл дверь в квартиру и пригласил меня пройти в крошечную прихожую. На нем были черные штаны и футболка, из-под которой выглядывали мускулистые руки желтовато-белого цвета, как у старого холодильника. На шее висела цепочка с большим золотым крестиком.

— Добрый вечер, — сказал он. — Катя в гостиной. Следуйте за мной. — Его акцент оказался не столь уж ярко выраженным.

Андрей провел меня в небольшую гостиную, которая зрительно уменьшалась из-за непомерно громоздкой мебели, стоявшей подобно пасущемуся табуну буйволов. Огромный диван шоколадного цвета окружали два кресла и высокий комод из красного дерева времен моей бабушки. В комнате стоял затхлый запах сигарет и вареной капусты — то ли из собственной кухни, то ли хлынувший из коридора.

Катя свернулась калачиком в углу дивана, по пояс накрывшись зеленым одеялом. Она выглядела совсем иначе, чем я ее запомнила, видимо, потому, что теперь на ней не было синей униформы и русые волосы, подобранные вверх, свисали, окаймляя лицо. У нее был по-прежнему слегка ошарашенный вид, и я подумала, не страдает ли она осложнениями после сотрясения.

— Спасибо, что приняли меня, Катя, — сказала я, подойдя к ней ближе.

— Не за что, — ответила она со слабой улыбкой. Я едва расслышала ее слова из-за гула оконного кондиционера. — Спасибо вам за помощь.

— Я не так много смогла сделать.

— Когда вы позвонили, я не догадался, что вы та самая женщина, которая спасла мою сестру, — раздался голос Андрея за спиной. — Я вам очень-очень благодарен. Присаживайтесь. Хотите чаю?

— Нет, спасибо, — отказалась я, опустившись на край кресла. — Я буквально на минуту.

— Так вы расследуете преступление для владельца журнала? — решил уточнить Андрей, заняв другое кресло, так что мы оба смотрели на диван.

— Что-то вроде того. Я собираюсь писать для журнала очерк. Мы, понимаете ли, должны осветить происшествие. — Я развернулась прямо к Кате, чтобы Андрей не вел всю беседу за нее. — Как вы себя чувствуете, Катя? — спросила я. — Вам накладывали швы?

— Нет, — ответила она и инстинктивно коснулась поврежденного места. — До сих пор болит. И постоянно кружится голова.

— Мы с вами уже говорили во вторник, и все же не могли бы вы рассказать о случившемся еще раз, с самого начала?

Катя недовольно вздохнула. Очевидно, ее просили об этом уже сотню раз.

— Я пытаюсь вспомнить, но это очень сложно.

— Вы пошли убирать кабинет Моны Ходжес, так? Тележка осталась снаружи.

— Я начала с приемной, где сидят помощницы. Затем услышала шум в самом кабинете.

— Там горел свет, верно?

— Что?

— У Моны горел свет.

— Да, но я не подумала, что она у себя. Миссис Ходжес никогда не выключала свет, никогда. — В голосе Кати звучало раздражение. Очевидно, она не собиралась прощать Моне халатность, даже когда та умерла.

— И что было потом? После того как вы услышали шум?

— Я заглянула в кабинет и увидела ее на полу. Зашла внутрь и тотчас почувствовала боль на темечке. Кто-то стоял за дверью. Я упала на колени, схватилась за голову, а преступник ускользнул.

— Вы его видели, хотя бы уголком глаза?

— Нет, я его не видела. А когда поднялась, его уже не было.

— Вы говорите «его». Считаете, это был мужчина?

— Я не уверена.

Она замолчала, приоткрыв рот, и напряглась, словно хотела что-то сказать. Я вытянула шею.

— Вы пытаетесь что-то вспомнить? — спросила я.

— Да, есть одна деталь, — тихо произнесла она. — Не такая уж важная.

— Какая?

— Я, кажется, почувствовала прикосновение рукава одежды. Это был длинный рукав.

— Длинный рукав рубашки?

— Да.

— Какой у вас рост?

— Метр шестьдесят четыре. А вам зачем?

— Судя по траектории удара, преступник был выше вас.

— Не знаю, — сказала она и отчаянно затрясла головой. — Не знаю, какого он роста.

— Моя сестра еще не выздоровела, — вмешался Андрей. — Не следует более беспокоить ее.

— Только один вопрос. Что было после того, как вы поднялись?

— Я хотела позвать на помощь — для себя и миссис Ходжес. Вышла из кабинета, но тут все поплыло перед глазами.

— Вы никого не видели в тот момент?

— Нет, никого, — сказала она, покачав головой. Затем уставилась на меня: — Кроме вас, конечно.

— Что ж, — произнесла я. — Рада была помочь вам.

Андрей поднялся, давая понять, что беседа закончена. Я подошла к дивану и протянула Кате руку. Она сначала вздрогнула, но затем вяло ее пожала.

Брат проводил меня к двери, зажигая по пути сигарету. Видимо, он боролся с желанием закурить на протяжении всего моего визита, приняв меня за нью-йоркского сноба, который сразу подаст в суд, если в его присутствии начнут дымить.

— Спасибо, что уделили мне время, — поблагодарила я. — Катя скоро вернется к работе?

— А что? — спросил он, выпустив уголком рта струю дыма. — Хотите продолжить разговор?

— Нет, просто любопытно.

— Да, она должна вернуться на работу. Иначе потеряет место. Однако она очень обеспокоена.

— Боится подняться на этаж, где произошло убийство?

— Да. Не исключено, что преступник и сейчас находится там и думает, будто ей что-то известно. Она… нуда это наши проблемы, не ваши.

— Расскажите. Может, я смогу чем-нибудь помочь.

Он с приторной вежливостью улыбнулся.

— Ничего особенного, — сказал он.

Когда я вышла на улицу, солнце уже село, хотя разговор длился не более десяти минут. От редких фонарей шел тусклый свет, все погрузилось в полутьму.

Через улицу, у знака парковки для персонала ресторана, стоял человек — вероятно, тот же самый, кого я видела раньше, — с красным огоньком сигареты у рта. Он повернулся и нырнул в дверь.

Я пошла к ближайшему повороту. Несмотря на страх из-за пустынной улицы, я старалась шагать уверенно, как женщина, которая знает, что делает. Из машины передо мной вышли двое, они направились к ресторану. Дойдя до утла, я услышала шаги — скрежет туфель по асфальту. Резко развернулась. Никого. Но я чувствовала, что за мной идут.