Сет был недоволен восшествием брата на трон Бога — короля Египта.

— Игра, — объявил Сет, выставляя вперёд прекрасную грудь. — Мы увидим, кто подходит лучше всего.

Осирис подходил идеально. Неудивительно, ведь этот гроб был сделан специально для него.

Сет захватил его, запечатал и обрёк Осириса на медленную смерть. Он бросил гроб в глубины Нила, и Осирис не получил надлежащие похороны и вступление в загробную жизнь. Исида не допустила этого. Она обыскивала реку и море, пока не нашла гроб и не принесла его обратно в Египет, чтобы подготовить для погребения. Но умный и мстительный Сет выяснил, где она прятала Осириса, и расчленил тело брата на четырнадцать частей. После верующая Исида и ее сестра Нефтида обыскали весь Египет, и нашли… тринадцать из них. Четырнадцатая часть — пенис Осириса, была съедена рыбой. Трудолюбиво и без какого-либо смущения Исида сделала ему новый. С помощью этого волшебного пениса был произведён Гор, который продолжал неплохо бороться с Сетом и хаосом. Этот же член создал и Анубиса. А ещё меня, но мы не будем думать об этом.

Сириус подъезжает к центру города, который построен на холмах, выглядывающих из-за гавани. Большинство небоскребов намного южнее, но я люблю смесь высотных зданий и домов, построенных на рубеже веков, сохранившихся в центре. Здесь всё ярко, так много металла и разных знаков. Интересно, как здесь вообще можно что-то найти. Вчера я ходила в продуктовый магазин и так поразилась, что развернулась и пошла обратно. У них можно всё найти в одном месте. И однажды войдя туда, возможно ли оттуда выйти?

Я думала, что просмотр попавшихся на глаза американских фильмов и сериалов подготовит меня к жизни здесь. Я ошибалась. И это отстой. Но я сопротивляюсь тоске по дому, и любое место могу сделать похожим на него. В противном случае у меня совсем не будет дома. Любой вариант лучше, чем жить в прошлом и будущем, в котором нет места для меня.

— Как ты можешь сохранять Дину в секрете от мамы? — Спрашиваю я, пока мы ждём зелёный.

— Хм… А мама знает о ней. Она не в восторге от того, что я завёл семью здесь, а не в Египте, но мы так часто воевали с ней насчёт этого все эти годы, что мне кажется, я наконец-то дожал её.

Я хмурюсь. Нет никакого смысла. Я под впечатлением от того, что Сириус вообще поддерживает связь с Исидой. Может быть, отсутствие видеочатов связано с его болезненной технологической отсталостью, чем с действительным желанием избегать разговора с мамой.

— Почему ты не рассказал мне?

Он пожимает плечами, будто ему неудобна сама тема разговора.

— Думал, важнее говорить о том, что тебе хочется обсуждать со мной. У меня как бы вечно не хватает времени.

Очевидно — это хреновое оправдание. На самом деле, все эти годы он лишь притворялся, что понимает меня, в то время как тайком разговаривал с нашей матерью, хоть и не был обязан, и провернул свои делишки за моей спиной: женился и создал семью. Родители всегда такие эгоисты.

Нет причин приносить ребёнка в мир, кроме как из ваших собственных эгоистичных соображений.

Его соображения не могут быть столь же плохи, как у наших родителей, но всё же.

— И как, Дина устраивает маму? Несмотря на всю эту тему с работой?

— Ага, естественно. То есть, она немного переживает, что Дина не собирается уходить с работы, когда появится ребёнок, но она полагает, мы разберёмся со всем этим.

— Мы говорим про одну и ту же женщину?

Сириус смеётся.

— Знаешь, она совсем не такая сумасшедшая и контролирующая, как ты считаешь.

— Это ты говоришь, она отправляет меня на работу, которую я не просила и не хотела, но меня всё равно заставляют её делать. — С сердитым видом я смотрю в окно. На чьей он стороне?

Мы проезжаем перекресток и попадаем в заросшую травой парковую зону, и проезжая по мосту, попадаем в другой мир. Словно город построен внутри города: здания не высокие, но красивые, всё вокруг как из другого времени и места, скульптуры высечены прямо в стенах. Мы выезжаем на мощёную улицу, а над входом в здание они образовывают собой арку.

— Вот твой музей, — говорит Сириус, указывая на первое строение. Я успеваю увидеть огромные синие двери с замысловатой резьбой в окружении формованных бетонных лестниц, прежде чем мы проезжаем через другой подземный ход и оказываемся на круговой дорожке.

— Мне сейчас нужно торопиться на работу, водителей не хватает. Не возражаешь, если я высажу тебя здесь? — Он останавливает машину на парковочном месте для инвалидов.

Внезапно я начинаю нервничать, и мне это не нравится. На самом деле мне ведь не о чем беспокоиться. Я не просила об этом и меня не волнует, что они подумают обо мне, и я не прочь «случайно» опрокинуть бюст моей матери.

А потом станцевать на осколках.

Но мой желудок всё равно сжимается.

— Они, и правда, ждут меня?

Сириус ухмыляется.

— Думаешь, мама могла забыть проследить за этим? Вернусь в четыре. Грудь вперёд, детка.

Будет весело.

— Прям вечеринка, — бормочу я, выбираясь из машины. Дорога вьётся мимо амфитеатра под открытым небом, выложенного из той же бледной каменной кладки, как и большинство зданий. Всё окружают зеленые насаждения, яркие бутоны цветов и эксцентричный фонтан. Кажется, в архитектуре зданий нет большого смысла, в отличие от широкой пешеходной улочки, ведущей на противоположную сторону музея. Я её ещё потом изучу. Мне нравится то, как это место защищено от автомобилей и бесконечных рядов из домов и зданий.

Хотя, здесь тоже много народа, шатающегося взад-вперёд. Меня охватывает приступ клаустрофобии. Кто же знал, что жизнь в реальном мире подразумевает такую вот кучу людей?

Я иду по крытому тротуару, мимо причудливых современных скульптур в саду и вытягиваю шею, когда крыша заканчивается и видно куполообразную башню на вершине здания музея, отделанную синей и желтой плиткой. Колокол отбивает время. Почти опаздываю.

Мой шаг замедляется.

Но не слишком сильно, даже волоча свои ноги вверх по лестнице, я подхожу к дверям ровно в тот момент, когда они открываются. Крошечная, энергичная брюнетка ослепляет меня сверкающей улыбкой. Её глаза на уровне моей груди. Моя относительная высота в этом городе не перестаёт меня удивлять. Даже после моего болезненного скачка в росте, я всегда оставалась ниже всех, за исключением сутулого Тота.

Здесь же я высокая. Реально высокая. Конечно, не обходится без помощи моих шпилек, которые позволяют вырасти выше своих 180 сантиметров. Я наслаждаюсь этим ощущением. Мне становится легче дышать.

— Ты, должно быть — Айседора!

Не говоря ни слова, я расставляю руки в стороны, изображая ими сюрпризное «та-дам».

— Я — Мишель! Мы так рады, что ты будешь с нами этим летом. В музее будет так много работы, особенно когда в школах через пару недель начнутся каникулы. Всегда приятно иметь помощницу, а с твоим-то опытом, будет совсем здорово! И я, даже не могу сказать тебе, в каком мы восторге от невероятного пожертвования для передвижной выставки от твоих родителей. — Она буквально подпрыгивает на месте.

Теперь я понимаю, почему моя мать её выбрала, под милой блузкой на белых пуговицах она носит ожерелье с коптским крестом.

Я одета в чёрную юбку-карандаш и вишневый топ; волосы выпрямлены и оставлены распущенными, густая чёлка такая длинная, что почти закрывает мне глаза. Всё утро я обдумывала, стоит ли показаться там, в джинсах и футболке, разрываясь между бунтарским вызовом и вариантом сохранения верности дресс-коду, и быть милой. Всё-таки не музей виноват в том, что моя мама помешана на контроле.

Забавно наблюдать, как Мишель жестикулирует руками, пока объясняет план для отдельно расположенного крыла, в котором будет размещаться выставка, и за тем, как она перемешивает многие свои предложения фразой «то есть, в общем». К сожалению, если я сдамся и полюблю всё здесь (в том числе Мишель), моя мать выиграет.

Такая вот головоломка.

Мы проходим мимо вестибюля в форме круга с двойными дверями и входим в массивную главную комнату, в которой открытый потолок до самого верха здания. Балкон второго этажа опоясывает его по всему радиусу и позволяет проникнуть естественному свету из огромных, закруглённых сверху окон, а центр пола внизу демонстрирует массивные резные каменные колонны.

Мишель весело рассказывает мне о выставке, о населении древней Мезоамерики, её истории и о том, как долго она будет экспонироваться. За всю свою жизнь я ни разу не слышала, чтобы кто-то мог также быстро говорить. Она укладывает больше слов в одно дыхание, чем большинство людей делают в пять.

Мы направляемся к лестнице, проходим мимо выставки «О происхождении человечества», и оказываемся в египетском зале. Вход выполнен в тёмно-фиолетовом и зелёном цветах с золотыми буквами. Цвета подобраны неправильно, ну, правда. Я оцениваю их старания придать входу более царственный вид, но сделала бы всё по-другому.

Сама выставка ужасно маленькая — один зал, с витринами по бокам и в центре. Меня встречает картонная версия моего жуткого, развратного сводного брата Анубиса, которая меня сильно веселит.

Мишель поворачивается ко мне и прерывается на полуслове.

— Что?

Я качаю головой.

— А, ничего. Прости. Продолжай. — Карикатурный Анубис указывает рукой на центральное место в зале — обезглавленную мумию. У нас дома, в гробницах, есть и получше. Тем не менее, это приличная коллекция для столь небольшого музея. И целая витрина с вещами из Абидоса, одна из которых, якобы из гробницы Осириса. Довольно мило, они думают, что можно найти гроб Бога.

— Через эти двери попадаешь в зал детских открытий, — говорит Мишель, указывая на двойные двери с табличкой, на которой написано, что выставка закрыта. — Она откроется позже, это один из самых популярных наших залов. Есть также видеопрезентация процесса мумификации, рассказанная Анубисом. Тебе понравится!

— Уверена в этом. — Так и вижу, как Анубис, плотоядно ухмыляется, а его узкие глаза и острые зубы, обращены в улыбку. Потому что он, точно самый любимый детьми Бог. Я знаю, придурок с головой шакала, Бог бальзамирования, но, слушайте — это нужно детям? Им бы лучше показывать Тота с его птичьими руками.

— После того, как ознакомишься с залом, я дам тебе немного дополнительной литературы, чтобы ты могла отвечать на любые вопросы, которые будут возникать у посетителей, но я полагаю, с такими родителями, как у тебя, ты уже что-то вроде эксперта. — Она делает паузу и смотрит на меня, задирая голову. — Знаешь, если на тебя надеть головной убор и белую тунику, то могу поклясться, ты бы выглядела точь-в-точь как один из экспонатов!

— Вот поэтому моя политика — никогда не носить головные уборы.

Мишель смеётся, покачивая головой.

— Я буду с тобой здесь большую часть утра, а затем ты сможешь взять всё на себя. В действительности, пока мы не получим груз от твоей мамы и не установим новые экспонаты в зале, тебе нужно быть поблизости и помогать людям в приобретении самых интересных и доступных знаний из тех, которыми ты владеешь. На территории присутствуют сотрудники охраны, поэтому если когда-либо возникнут проблемы, тут же их вызывай.

— Поняла.

Она прикрепляет на меня временный бейдж и рацию, и я начинаю блуждать по залу и стараться не показывать, как мне будет невероятно скучно с несколькими десятками посетителей, которые должны прибыть через пару часов. Я радуюсь, когда её рация гудит, и она оставляет меня с улыбкой и поднятыми вверх большими пальцами рук. У меня появляется ощущение бессмысленности, пока я стою в углу.

Но теперь я одна в комнате, вместе с артефактами из периода расцвета родителей и мёртвого тела, которое мой отец, вероятно, сопроводил в загробную жизнь. В центре Сан-Диего, в Америке, в которую я собиралась сбежать подальше от своей истории.

Просто феноменально странно. Я рада, что всё происходит медленно, и никто не приходит за время отсутствия Мишель. До сих пор не могу перестать глупо улыбаться при взгляде на обожаемого детьми Анубиса. Если бы только они знали.

— Эй!

Я чуть не выпрыгиваю из своей кожи и, поворачиваясь, вижу долговязую ухмыляющуюся блондинку. Она почти такая же высокая, как и я, в очках прямоугольной формы, с волосами, собранными назад в хвост. Белая рубашка на пуговицах и брюки в тонкую полоску не идут ей, слишком туго обтягивают плечи и бедра, словно не предназначены для её тела. А вдруг у неё есть вопросы? Я не собираюсь выдумывать небылицы, что Анубис такой классный или пытаться выглядеть восторженно по поводу удивительно экспонируемого каменного ножа. Мама требует от меня лишь просто появляться здесь. Я это и делаю.

— Ты новенькая! Айседора, верно? Мишель не шутила, ты выглядишь так, словно сошла с одной из фресок! Вау! Так клёво, что ты и в самом деле египтянка.

Я включаю на лице улыбку.

— Клёво — это то самое слово.

— Я бы убила за то, чтобы иметь что-то вроде настоящего этнического наследия. Вообще-то, я — известная мулатка.

Я хмурюсь.

— Принадлежность к определённой расе отнюдь не единственный способ перенимать культуру. И то, что я родом из Египта не делает меня египтянкой.

Она смеётся резким лающим смехом, который вырывается из её горла. Никогда раньше не слышала подобного смеха. Он вызывает одновременно страх и умиление.

— Да, черт возьми, ты права. Прости, я — Тайлер. — Она протягивает руку, узкую и костлявую. Я неловко пожимаю её, потому что знаю, что так делается, но до сих пор не понимаю смысла рукопожатия.

— Я буду работать здесь всё лето на свою тётю, — говорит она.

— А кто твоя тётя?

— Мишель.

Я сравниваю Тайлер, бледную долговязую блондинку, с малюсенькой брюнеткой Мишель.

— Ты уверена?

— Так говорят мои родители. Так ты собираешься обедать? Знаю одно отличное место, где можно съесть «тако», в нескольких кварталах отсюда. Мы, может, и умрём от такой отравы, но это будет счастливая смерть.

— А нам можно выходить?

Она пренебрежительно машет рукой.

— А, не переживай. Я сказала тётушке Мишель.

Вслед за ней я выхожу на яркий солнечный свет. Она широко шагает, немного подпрыгивая при ходьбе, при этом плечи подаются вперёд и вниз, с засунутыми в карманы руками. Всё в ней кажется неправильным, на грани с неуклюжестью.

Я официально разрешаю себе полюбить Тайлер. Её тоже вынуждают работать в музее. То, что она мне нравится, не позволит моей матери выиграть. Кроме того, я уже могу сказать, что не влюбиться в Тайлер просто невозможно.

Пройдя под аркой, мы выходим на мост. В будущем я решаю проводить обеденные перерывы, прогуливаясь в этом парке, и знакомиться с деревьями. Здесь просто изобилие листвы и меня потрясает, что ни у кого из местных нет постоянных травм шеи от её вытягивания, в желании рассмотреть деревья. Поражает моё сознание и такое невозможное количество листвы. Я думала, что местность будет пустынна, но это место не имеет ничего общего с тем, в котором я выросла.

— Здорово! — Говорю я, останавливаясь, чтобы посмотреть через мост в каньон, он неглубокий, но с крутыми склонами. Я нервничаю, мне ещё ничего не приходилось покупать здесь, и хотя Сириус уверяет, будто моя пластиковая дебетовая карта — то же самое, что и деньги, я не знаю наверняка, сработает ли она на самом деле. А если не сработает? Опять же, мне нужно самой разобраться в этой системе. В моей голове начинает зарождаться план о том, чтобы опустошить свой счёт и снять все наличные. Если я всё сниму с карты, Исида не сможет ограничить мне доступ к моим же деньгам.

— А, точно. Природа офигенная. — Тайлер небрежно машет, прижимаясь ко мне, чтобы тоже посмотреть вниз. Её лицо сияет. — Эй! Э-эй!

Я удивлённо к ней поворачиваюсь. Она машет руками над своей головой.

— Эй! Рио! Я здесь!

Я слежу за её взглядом и вижу парня, сидящего в изогнутой впадине в месте слияния двух стволов дерева, и яростно строчившего что-то в чёрном блокноте. Его волосы уступают полуночи на один оттенок, и настолько сильно отросли, что вьются чуть выше глаз. Он одет в брюки цвета хаки и бледно-голубую рубашку на пуговицах с короткими рукавами, немного обнажающую по-настоящему красивые загорелые руки. Видны свисающие провода от наушников, и он так и не посмотрел наверх, чтобы увидеть нас.

— Твой парень? — Спрашиваю я и надеюсь, что она не захочет теперь обедать с ним. Я определённо не чувствую в себе достаточной смелости, чтобы самой что-либо себе покупать.

Тайлер смеётся.

— Нет. Вообще-то, я чувствую себя немножко грязной из-за своих случайных похотливых мыслей c тех пор, как мы познакомились. Я же могу ценить красоту, так? — Она наклоняется вперёд и так далеко, что я переживаю, вдруг она потеряет равновесие и рухнет прямо с моста. — Эй, Рио!

Наконец, он смотрит наверх.

Грёбаный потоп! Мне ещё никогда не доводилось видеть такие глаза!

Они кристально-голубого оттенка, которому не следует присутствовать в человеческом теле; оттенка, которого я тут же жажду; оттенка, который заставляет моё сердце биться чуть быстрее. Я хочу украсть его, покрасить им, использовать в каждой комнате, которую мне когда-либо случится украшать. Это самый совершенный голубой цвет за всю мою жизнь. Даже с такого расстояния его глаза выглядят просто потрясающе.

Он вытаскивает наушники и улыбается, ямочка только на одной щеке, хотя, похоже, он не особо на нас сосредоточен, его глаза смотрят сквозь нас. Он машет, и я вынуждена признать правоту Тайлер насчёт «ценности красоты».

— Что такое, Тайлер? — У него приятный тенор.

— Мы собираемся пообедать. Хочешь с нами?

Его взгляд скользит по мне, снова не совсем фокусируясь. Может быть, у него плохое зрение, зато я вижу его просто отлично.

— Ой, — кричит Тайлер. — Это Айседора. Она с сегодняшнего дня работает в музее. Она из Египта!

Он снова смотрит в свой блокнот, постукивая ручкой по странице.

— Из какой его части? — Отзывается он на безупречном арабском.

Я щурюсь. Такого я никак не ожидала.

— Ты её не знаешь, — отвечаю на английском. Он, вероятно, хочет похвастаться своим знанием арабского языка, но мне не нравится мысль о том, что он полагает, будто я не знаю английского. Я в совершенстве говорю на английском и идеально говорю на любом языке.

Он улыбается, так и не поднимая глаз, и Тайлер всё-таки откидывается назад, и я перестаю беспокоиться о том, что она может свалиться с моста.

— Идёшь или нет?

Только бы не пошёл. Если пойдёт, то мне придётся провести всё время за размышлениями о том, как вытянуть его цветовую палитру для интерьера. Чёрный, бриллиантовый голубой, оливковый загар. И ещё его губы, чтобы сделать акцент. Возможно в спальне.

Я разрумяниваюсь. Никаких спален. Тупица. Мне следует возвратиться в музей. Не такая уж я и голодная. Тайлер уж точно вовлечена в социальную жизнь, и не нуждается во мне. У меня же нет навыков по заведению друзей.

— Давай в другой раз? — Его взгляд поднимается наверх и потом снова падает вниз, и меня накрывает облегчением. При нём я чувствую себя некомфортно, не знаю почему.

— Конечно. Позднее!

Он машет нам, но его глаза всё так же прикованы к блокноту.

Я следую за Тайлер до окончания моста.

— Рио клёвый, — говорит она. — Мы должны потусоваться все вместе! Рано или поздно ты познакомишься со Скоттом, моим парнем. Он совершеннейший ботан. Не так хорош, как Рио, но к счастью для него, я по большей части сужу о людях не по их внешнему виду.

Я пожимаю плечами и улыбаюсь. Мне всё равно, так же красив её парень, как и Рио или нет.

Плевать мне на Рио. Но это не останавливает меня от одержимого воссоздания в памяти его глаз и попыток выяснять, есть ли какой-то иной разумный способ запечатлеть его.

Просто ради цветовой палитры.

Я пыталась удержать корону с коровьими рогами, хоть моя голова всё ещё маловата для неё, отчего она продолжала съезжать на глаза. Определённо, к одиннадцати годам она будет мне впору.

Я придерживала её, глядя на себя в мамино зеркало с отполированной медной рамой. В размытом изображении, которое пристально смотрело на меня, я практически видела её вместо себя, и от этого чувствовала себя красоткой. Интересно, какой богиней я буду, когда достаточно вырасту? Я думала, что хотела бы быть богиней животных. Может, в этом случае, Юбести сможет больше мурлыкать для меня.

Я встала и прошлась по комнате с максимально выпрямленной спиной, пока удерживала головной убор руками и торжественно смотрела вперёд перед собой.

— Что ты делаешь? — Хлестко прозвучал голос, и я отпрыгнула от испуга уронив корону, которая со звоном ударилась об пол.

— Да я просто… привет, Хаткор. Я просто… мм-м. — Я покраснела, мне стыдно. Мой брат Гор и его жена Хаткор пришли в гости, и даже несмотря на то, что он мой брат, он казался скорее моим дядей, потому что был старый. Хаткор прекрасна, но прекрасна по-другому, не как мама. Мамина красота тёплая и надёжная. А красота Хаткор заставляла почувствовать себя ничтожеством.

— Это моё! — прошептала она.

— Нет! Я бы ни за что не стала трогать твои вещи! Она мамина.

— Глупая девчонка. Твоя мама сразу забрала её. Она была моей. Она моя. Никогда не забуду, что Исида забрала у меня. — Она наклонилась и подняла корону за рога, единственный полированный диск золота между рогами тускло блестел в свете фонаря. — Моя, — прошептала она и одела её себе на голову. Увидев её в той короне, я пришла к осознанию того, как глупо должно быть в ней выглядела.

— Хаткор! — Прозвучал голос моей мамы, его тон злой, отчего у меня заболела голова. Я повернулась в ожидании неприятностей, но на месте дверного проёма, где должна была стоять мама, не было ничего, кроме контура, лишь темнота, чернее, чем ночь, и более густая, чем небо пустыни.

Я закрываю глаза. Я не хочу это видеть. Этого не должно быть там и я не хочу, чтобы оно тоже меня видело.