«Хоббит» появился на свет в тревожные времена. Разумеется, спокойно в мире не бывает никогда; но осенью 1937-го — не минуло и двадцати лет после первой Великой Бойни — человечество снова подошло к краю пропасти. Весной того года немецкие нацисты разбомбили Гернику, а в сентябре японцы устроили резню в Шанхае. Быть может, одна из причин популярности «Хоббита» состояла как в раз в том, что книга Толкиена открывала людям альтернативную реальность — мир вполне «реальный» (в том смысле, что и ему не чужды интриги и насилие, добро и зло), но без пушек, бомб и нацистов.

1938 год оказался ещё страшнее. Некоторые ещё пытались убедить себя и других, что мировой пожар не вспыхнет снова и человечество не повторит ошибок прошлого поколения. Но большинство понимало, что война неизбежна. В сентябре 1938 года премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен встретился с Гитлером и, вернувшись в Англию, наивно объявил, что «наше время будет мирным». Однако уже через пять дней Гитлер ввёл войска в Чехословакию. Англия и Франция в ответ приступили к перевооружению, и стала нарастать паника. Ещё год спустя Великобритания объявила Германии войну, а вся Европа превратилась в гигантское поле битвы.

Оксфорд вышел из второй мировой с куда меньшими потерями, чем большинство других британских городов. Гитлер считал Оксфорд очень красивым местом и хотел любой ценой сохранить его, чтобы впоследствии разместить там правительственную резиденцию. Поэтому между Германией и Великобританией с самого начала войны был заключён уникальный в своём роде договор, согласно которому ВВС Великобритании оставили в покое Гейдельберг и Гёттинген, а бомбардировщики «Люфтваффе» не приближались к Оксфорду и Кембриджу.

Правда, в остальном жители Оксфорда терпели те же лишения, что и всё население страны. Продовольствия и топлива не хватало, да и полной уверенности в том, что Гитлер сдержит своё слово, быть не могло. И всё же Оксфорд считался «тихой гаванью». Он находился далеко от побережья, и добраться до него немецким бомбардировщикам было нелегко, а в случае вторжения он наверняка продержался бы дольше большинства других городов. Из Лондона и прочих мест сюда свезли на хранение национальные ценности; кроме того, в самом Оксфорде и окрестных деревнях расселили около двадцати тысяч эвакуированных женщин и детей.

Несколько беженцев поселилось и у Толкиенов: часть комнат в большом доме на Нортмур-роуд теперь пустовала. Дома остались только Присцилла и Кристофер. Старший сын Толкиена, Джон, находился в Риме, где готовился принять сан священника (позже его эвакуировали обратно в Англию). Майкл в 1939 году был призван в армию и, проучившись год в оксфордском Тринити-Колледже, стал зенитчиком. А Кристофера несколько лет спустя, ещё до окончания войны, зачислили в ВВС и отправили в Южную Африку.

Но в остальном жизнь Толкиена почти не изменилась. Студентов в университете осталось гораздо меньше, но занятия шли своим чередом. Толкиен по-прежнему проверял экзаменационные работы и выполнял возложенные на него административные обязанности, а собрания «Инклингов» продолжались как ни в чём не бывало. Кроме Толкиена и Льюиса, на них обычно присутствовали Уильямс, брат Льюиса Уорни и Хамфри (доктор Хавард). Нередко из университета Ридинга приезжал и Хьюго Дайсон; не забывал старых товарищей и Когхилл. В сущности, именно на военные годы пришёлся расцвет деятельности «Инклингов». И, как ни досаждало Толкиену общество Чарльза Уильямса, можно не сомневаться, что всем без исключения членам клуба эти собрания помогали хоть ненадолго забывать о том, что вот уже второй раз на их веку страна ввязалась в военный конфликт, что доставать пиво и табак теперь непросто, а многие студенты могут так никогда и не вернуться в аудиторию, как двадцать лет назад не вернулись из окопов первой мировой многие их друзья.

Особенно тревожным и тягостным этот период оказался для Эдит. Сыновья её были далеко от дома и смотрели в лицо опасности, а её муж, как обычно, проводил почти всё свободное время с друзьями. Эдит вынуждена была смириться с тем, что в жизни Рональда ей отводится не так уж много места. Далеко не все друзья мужа вызывали у неё симпатию, и многих она сторонилась. Когда бы Джек ни заглядывал на Нортмур-роуд, после обычного обмена приветствиями между ним и Эдит неизменно воцарялось неловкое молчание. Единственной точкой соприкосновения с миром «Инклингов» для Эдит оставались визиты доктора Роберта Хаварда, который был семейным врачом Толкиенов и, заходя к ним в гости, играл с детьми и общался с хозяйкой дома.

Неприязнь и недоверие у Эдит вызывали и почти все жёны оксфордских донов, с которыми Толкиен поддерживал отношения. По большей части это были женщины из богатых семей, и жили они в роскошных особняках, по сравнению с которыми дом №20 по Нортмур-роуд выглядел весьма скромным. Эдит остро сознавала, что уступает другим профессорским жёнам и по происхождению, и по образованию. Ради мужа она поначалу старалась казаться общительной и дружелюбной, приглашала гостей на чай и на ланч, поддерживала светские беседы и пыталась растопить лёд отчуждённости, но в конце концов сдалась и решила, что эта сторона оксфордской жизни — не для неё. Постепенно она приобрела репутацию замкнутой и холодной дамы, и её предоставили самой себе.

Такой поворот событий, в общем-то, её устраивал. У неё оставались дети, муж и дом, и в этом отношении Эдит была довольна жизнью. Впрочем, она до сих пор не могла простить Рональду, что он заставил её перейти в католичество, и церковь посещала лишь изредка. Толкиен, напротив, с годами становился всё более набожным, но навязывать свои убеждения жене больше не пытался, хотя её равнодушие к церкви не могло его не огорчать. По этому поводу между ними время от времени вспыхивали ссоры, и наконец, на втором году войны, разразился настоящий скандал, завершившийся, впрочем, полным примирением.

По-видимому, не последней из причин этой бурной ссоры стало постоянное напряжение, в котором Эдит пребывала с самого начала войны. Она тревожилась за детей и, по-видимому, опасалась, что впереди её ждёт очень одинокая жизнь. Присцилла, которой в год объявления войны исполнилось десять, училась в школе; мальчики покинули семейный кров; Толкиен три вечера в неделю проводил с друзьями, а остальное время посвящал работе. Кроме того, вместе со многими другими сотрудниками университета (в том числе Льюисом и Уильямсом) он должен был участвовать в вечерних и ночных дежурствах в рядах противовоздушной обороны. Таким образом, для Эдит в его жизни места почти не оставалось.

К тому же, проблемами личного характера дело не ограничивалось. Толкиены едва сводили концы с концами. Много денег уходило на плату за образование детей. Государственной службы здравоохранения ещё не существовало, и медицинские счета также ложились на семейный бюджет тяжёлым бременем. Толкиен с самого начала понимал, что академическая карьера не принесёт ему больших денег, — и учёным он стал вовсе не ради денег. Однако дети подрастали, расходов становилось всё больше, а проверять экзаменационные работы ему уже давно надоело. Многие его знакомые неплохо зарабатывали на статьях для журналов и книгах, и неудивительно, что на успех «Хоббита» Толкиен возлагал большие надежды.

«Хоббит» действительно имел успех, но не внёс в жизнь Толкиенов никаких серьёзных перемен. В 1938 году Толкиен узнал, что американские издатели распродали трёхтысячный тираж, и в Англии за первый год разошлось примерно столько же экземпляров. Однако больших доходов автору это не принесло. Мало-помалу «Хоббита» открывали для себя издатели в других странах, и всё же настоящие деньги он стал приносить только в середине шестидесятых — после того, как прославился на весь мир «Властелин колец».

Восторженные отзывы в прессе привлекли к Толкиену внимание публики, имя его теперь было у многих на слуху, и вполне естественно, что Толкиен попытался извлечь из этой ситуации как можно больше. Осенью 1937 года Толкиен сообщил Стенли Анвину, что его друг, К.С. Льюис, написал роман, — и издатель немедленно пожелал с ним ознакомиться. Этот роман — «За пределы безмолвной планеты» — уже был отвергнут в одном издательстве, да и Анвин впоследствии отклонил его, получив неблагоприятный отзыв от рецензента. Но сам тот факт, что книга была принята к рассмотрению, свидетельствует о том, что статус Толкиена в литературном мире изменился и теперь его принимали всерьёз.

Уже через несколько недель после выхода «Хоббита» в свет Стенли Анвин понял, что книга пришлась широкой публике по вкусу и Толкиен может стать новой величиной в литературе. Он резонно предположил, что читатели захотят узнать о хоббитах побольше, и не замедлил сообщить об этом Толкиену. Будучи человеком деловым и опытным, Анвин понимал, что нужно ковать железо, пока горячо, и посоветовал Толкиену поторопиться с продолжением — «Новым ‘Хоббитом’».

Для искателей литературных сокровищ кабинет Толкиена был настоящим кладом. Здесь были не только детские сказки, но и целые горы заметок, рукописных и машинописных текстов, карт, рисунков и стихов, повествующих о Первой и Второй Эпохах Средиземья, о Берене, Гил-Галаде и Элронде, об эльфах и Валар, о злодеяниях Моргота и Саурона… Но нашёлся бы среди всех этих богатств «Новый ‘Хоббит’»?

15 ноября 1937 года Толкиен встретился со Стенли Анвином один на один за ланчем, чтобы обсудить планы на будущее. Он привёз с собой массу разнообразных материалов — и «Письма Деда-Мороза», и подборку детских сказок, и прозаическую версию части «Сильмариллиона» («Квента Сильмариллион»), и неоконченную версию поэмы «Жеста о Берене и Лутиэн». Ещё раньше он прислал в редакцию «Джордж Аллен энд Анвин» сказку «Мистер Блисс». Издавать её сразу после «Хоббита» не захотели, но согласились в будущем принять к рассмотрению в немного переработанном виде.

Судя по всему, Стенли Анвин просто не понял, что ему делать с толкиеновскими материалами. «Письма Деда-Мороза» ему понравились, но издать их как продолжение «Хоббита» было невозможно. Кроме того, эту подборку следовало публиковать с цветными иллюстрациями, что было бы слишком дорого. «Жесту о Берене и Лутиэн» Анвин не воспринял, а «Сильмариллион», который в то время состоял из разрозненных и обрывочных легенд, показался ему чем-то и вовсе странным. Он хотел ещё одну большую приключенческую сказку про Бильбо и гномов, эльфов, волшебников и троллей, — быть может, историю новой миссии Бильбо-взломщика.

Анвин с уважением принял рукописи и пообещал прочесть их. Он не боялся идти на риск и старался не упускать благоприятных возможностей: это и помогло ему преуспеть в издательском деле. Профессор Толкиен уже осчастливил его «Хоббитом»; кто знает, какие ещё сокровища припасены в ящиках его письменного стола?

Но рецензент издательства, Эдвард Крэнкшо, как и следовало ожидать, встал в тупик. Он ощутил очарование волшебства, исходящее от толкиеновских рукописей; однако было очевидно, что это не тот материал, которого ждёт Анвин. И Толкиену достало благоразумия понять это, хотя в очередном письме к Анвину он и признался, что сердце его «отдано Сильмарилам». Пожалуй, для него даже стало бы потрясением, если бы Анвин вдруг согласился опубликовать «Сильмариллион». Книгу такого рода не имело смысла издавать на волне успеха, который Толкиену принесла детская книга: публику «Сильмариллион» озадачил бы сейчас не меньше, чем рецензента. Более того, в 1938 году Толкиен ещё не был морально готов к тому, чтобы отдать своё любимое детище на редактуру в чужие руки. Он чувствовал, что эта книга очень далека от завершения и что пройдут ещё годы и годы, прежде чем из фрагментов и набросков выкристаллизуется живой и ясный образ Средиземья и Западных земель. К тому же, «Сильмариллион» всё ещё оставался для Толкиена чем-то глубоко личным, и вынести его на суд читателя он бы не решился.

Сейчас перед ним стояла другая цель — сочинить ещё одну детскую сказку, которая могла бы послужить продолжением или дополнением к «Хоббиту». В середине декабря Толкиен получил уведомление, что материалы, представленные Анвину, не могут быть изданы сразу же вслед за «Хоббитом» (хотя издательство и не отвергло и окончательно). В письме от 16 декабря он ответил, что обязательно займётся новой историей о хоббитах, но пока ещё не имеет представления, о чём писать и как поступить с идеями и персонажами, разработанными в первой книге.

На следующий день Толкиен получил письмо от своего редактора, Чарльза Ферта. В нём сообщалось, что на «Хоббита» огромный спрос и со вторым изданием пришлось поторопиться: для доставки тиража в магазины из типографии в Уокинге пришлось даже воспользоваться чьим-то личным автомобилем. Под влиянием ли этого письма, или по какой-либо иной причине, мы не знаем, но в тот же день Толкиен испытал прилив вдохновения и приступил к работе над новой историей о хоббитах. Уже 19 декабря он известил Ферта, что первая глава новой книги готова и что называется она «Долгожданный званый ужин».

Итак, начало было положено. Но следовало иметь в виду, что в то время шли рождественские каникулы и Толкиен был почти свободен от большей части своих рутинных обязанностей. Начать новую историю ему обычно ничего не стоило, но вот удержать взятую на старте скорость подчас бывало нелегко. К тому же, придерживаться жёсткого графика в творческой работе и выжимать из себя вдохновение для Толкиена было чем-то немыслимым.

Между прочим, точно так же он относился и к своим научным трудам. К примеру, в начале тридцатых он приступил к работе над переводом трёх поэм — «Перл», «Сэр Гавейн и Зелёный рыцарь» и «Сэр Орфео», которые планировал опубликовать единым сборником. Этот проект был завершён лишь к началу шестидесятых — и издателю оставалось всего-навсего дождаться предисловия к книге, которую Толкиен обещал ему вот уже тридцать лет. Несколько редакторов, один за другим, уговаривали Толкиена написать хотя бы краткое введение и даже обращались к его друзьям, чтобы те его поторопили; но всё оказалось напрасно. В конечном счёте книга была опубликована лишь посмертно с предисловием Кристофера Толкиена.

Но с «Новым ‘Хоббитом’» всё складывалось иначе. Мысли Толкиена возвращались к нему вновь и вновь: отчасти его увлекала возможность взяться за что-то новое и свежее, но несомненно и то, что он просто не мог себе позволить отступить после того, как широкая публика приняла его первую книгу с таким восторгом. Кроме того, не следует забывать, что между Толкиеном и Льюисом возникло своего рода соперничество. В тот период они всё ещё оставались близкими друзьями; Чарльз Уильямс уже появился на сцене, но ещё не перебрался в Оксфорд и не «вторгся» в их давнюю дружбу. «Инклинги» переживали самый плодотворный в своей истории период, и Льюис строчил книгу за книгой — и художественные произведения, и эссе, и трактаты… Кроме того, он писал статьи для газет и журналов, и в кругу общих знакомых именно Льюиса, а не Толкиена, считали восходящим светилом в мире литературы.

Но важнее всего было то, что Льюис работал очень быстро и, казалось, обладал неисчерпаемым запасом сил и творческих идей. Ещё до того, как вышло в свет первое издание «Хоббита», Льюис опубликовал два трактата («Кружной путь, или Возвращение паломника» и «Аллегория любви»), а в 1937 году всего за несколько месяцев написал «За пределы безмолвной планеты». Толкиена торопливость Льюиса раздражала. Сам он работал в совершенно иной манере — кропотливо и старательно; он просто не мог допустить, чтобы книга его увидела свет до того, как он проработает всё до последней мелочи.

Любопытно, однако, что примерно в это же время Толкиен и Льюис собирались написать книгу в соавторстве. Идея исходила от Льюиса, которому казалось, что таких книг, которые нравились бы им обоим, публикуется слишком мало, а потому следует хотя бы одну издать самим. Льюис взялся написать о путешествии в пространстве, а Толкиен — о путешествии во времени. В результате из-под пера Льюиса вышел роман «За пределы безмолвной планеты», но Толкиен отказался от задуманного, написав лишь четыре главы романа под названием «Утраченный путь» — об отце и сыне, возвращающихся во времени к падению Нуменора.

Не последнюю роль в рождении «новой книги о хоббитах» сыграло то восхищение, которое питал Льюис к своему другу. Он поддерживал и поощрял Толкиена, помогал ему советами и критическими замечаниями. Много лет спустя Толкиен заявил биографу Льюиса, Уолтеру Хуперу, что «Властелина колец» он написал, «чтобы сделать для Льюиса историю из ‘Сильмариллиона’». А в беседе с другим писателем он признался: «По-моему, ‘Властелина колец’ я никогда бы не дописал и не издал без поддержки К.С. Льюиса».

Таким образом, Толкиен в тот период находился под влиянием самых разнородных побуждений. С одной стороны, он хотел написать продолжение «Хоббита». Он чувствовал себя обязанным справиться с этой задачей и надеялся на то, что новая книга принесёт большие деньги и позволит ему в конце концов сосредоточиться на литературных трудах. Но с другой стороны, он не мог отказаться от привычного подхода к работе. К счастью, всю свою грандиозную мифологическую систему Толкиен был способен удерживать в голове, так что отрывочных заметок и набросков ему вполне хватало, чтобы не потерять нить повествования и не утратить стимул довести начатое до конца. За те двенадцать лет, в ходе которых «продолжение ‘Хоббита’» разрослось в самостоятельную полноценную книгу, работа не раз приостанавливалась на месяцы, а то и на годы. По мере того, как прояснялся общий замысел, Толкиен неоднократно возвращался к уже написанным главам, чтобы внести в них поправки. Несколько раз он и вовсе откладывал работу над книгой ради других, посторонних проектов. И тем не менее, «Властелин колец» рос и развивался, ибо автор его обладал исключительной способностью удерживать перед мысленным взором целостную картину поистине эпических масштабов.

Посвятив тщательной отделке «Долгожданного званого ужина» остаток рождественских каникул, в начале февраля 1938 года Толкиен переслал издателям машинописный экземпляр этой первой главы. В сопроводительном письме он посоветовал Стенли Анвину дать её на прочтение юному Рейнеру, который в своё время столь благожелательно отозвался о «Хоббите».

Начальная глава (как, впрочем и все первые полтораста страниц) «Властелина колец» очень похожа на какую-то дополнительную главу из «Хоббита». В своём окончательном варианте, вошедшем в книгу, она отличается от первоначальной версии лишь немногим. Существенные различия сводятся к тому, что персонаж, впоследствии получивший имя Фродо, поначалу был не племянником, а сыном Бильбо, и звали его ещё не Фродо, а Бинго (в честь игрушки, принадлежавшей детям Толкиена); о том же, какую роль сыграет в новой книге кольцо, найденное Бильбо в «Хоббите», Толкиен пока ещё имел лишь самое смутное представление.

Рейнер прочёл главу, и она его очаровала. Через несколько дней Стенли Анвин известил об этом Толкиена и попросил поторопиться с продолжением. На волне воодушевления Толкиен немедленно приступил к работе. За три недели он добрался до конца третьей главы, после чего взялся разрабатывать центральные темы книги.

В окончательном варианте эта третья глава стала четвёртой и получила название «Напрямик по грибы». В ней по-прежнему было много от «Хоббита», однако, по замыслу автора, на данном этапе книга начала приобретать принципиально иной тон. Поворотная в этом отношении глава «Тень прошлого» (глава 2 в окончательном варианте), в которой разъясняется предыстория кольца, была написана позднее, но уже к февралю-марту 1938 года кольцо заняло центральное место в сюжете. Толкиен пришёл к выводу, что стержнем книги должно стать некое путешествие, связывающее воедино хоббитов, кольцо и Тёмного Властелина, Саурона (вскользь упоминавшегося в «Хоббите»).

Правда, в июне 1938 года работа застопорилась. Старый друг и коллега Толкиена, Эрик Гордон, внезапно скончался в возрасте пятидесяти двух лет, и Толкиен тяжело переживал эту потерю. Кроме того, подоспела очередная партия экзаменационных работ. И, в довершение всего, Толкиен запутался в сюжете и не мог понять, в каком направлении должна развиваться история кольца. Но отсрочка, по всей видимости, пошла на пользу, так как месяц спустя сюжетная структура книги прояснилась окончательно.

Толкиен понял, в чём должна заключаться основная идея: кольцо Бильбо некогда принадлежало Саурону (Некроманту из «Хоббита»), и теперь тот его разыскивает, а силы добра в Средиземье, объединившись, стремятся уничтожить кольцо, чтобы сорвать зловещие планы Саурона. В июле-августе 1938 года Толкиен изложил эту идею в одной из важнейших начальных глав — главе «Тень прошлого», в которой Гэндальф рассказывает Бильбо историю кольца.

В августе Толкиены всей семьёй отправились на каникулы в приморский городок Сидмут. Здесь в приливе творческого вдохновения Толкиен довёл хоббитов до «Гарцующего пони» и описал их встречу с Арагорном. Сделано было немало, но слишком многое всё ещё оставалось неясным. Толкиен наметил основную нить повествования и уже представлял себе, как будет развиваться и чем завершится вся история, однако проблема заключалась в том, что книга уже «переросла» детскую сказку, а до серьёзного романа для взрослых «не доросла». О последнем свидетельствуют даже некоторые имена и характеристики персонажей: Арагорн на том этапе был хоббитом по имени Trotter, т.е. Непоседа, а Фродо по-прежнему звался Бинго. Но несмотря на обилие деталей, роднящих её с «Хоббитом», по духу и настрою новая книга уже существенно от него отличалась. В ней уже были затронуты важные, возвышенные темы, и общая панорама неуклонно расширялась, приближаясь к эпическим масштабам.

На этом этапе перед Толкиеном открывалось несколько возможных путей. Проще всего, наверное, было бы вернуться в накатанную колею, к стилистике «Хоббита», — тем более что Стенли Анвин рассчитывал именно на такой поворот событий, да и сам Толкиен мечтал издать новую книгу как можно скорее. Летом 1938 года он жаловался Анвину на финансовые затруднения и объяснял, что держится на плаву только благодаря изнурительной работе над экзаменационными сочинениями. Он прекрасно отдавал себе отчёт, что мог бы сбросить с себя это нелёгкое бремя, если бы пошёл на компромисс с самим собой и написал «развлекательную» книжку. Но он этого не сделал. Перед его мысленным взором уже забрезжила иная, величественная картина, и отвернуться от неё Толкиен уже не мог.

Той же осенью он изъял из книги все детали, приличествовавшие только «Новому ‘Хоббиту’», и отныне стал именовать свой новый роман «Властелином колец». Ответственность за судьбу кольца принял на себя Фродо: именно ему теперь предстояло сокрушить силу Саурона, проникнув в самое сердце Мордора и добровольно бросив кольцо в огненную Расселину Рока.

В последние месяцы 1938 года работа продвигалась быстро, но после Рождества Толкиен взялся за подготовку к лекции об Эндрю Лэнге, которую ему предстояло прочесть 8 марта 1939 года в университете Святого Андрея в Шотландии. Сказки Эндрю Лэнга в своё время оказали на Толкиена огромное влияние, и вполне естественно, что посвященную ему лекцию Толкиен решил назвать «О волшебных сказках».

Эта лекция позволила ему не только тщательно проанализировать столь близкую его сердцу литературную форму, но и точнее сформулировать для себя некоторые идеи, сыгравшие в работе над «Властелином колец» огромную роль. Волшебные сказки вырастают на тучной ниве культурной традиции и мифологии: каждая сказка — лишь сверкающая капля из безбрежного океана Истории и Легенды. Классический пример тому — «Хоббит», коротенькая история нескольких персонажей, вписанная во всеобъемлющий контекст грандиозного мифа. «Властелин колец» начинался как ещё одна коротенькая история — быть может, как повесть о новых приключениях Бильбо и гномов или каких-нибудь других обитателей Средиземья. Но довольно быстро Толкиен осознал, что Средиземье гораздо масштабней того мирка, что открылся читателям «Хоббита». Средиземье — это целый огромный мир со своей историей и географией: кроме Сумрачного леса и Туманных гор, в нём немало других удивительных мест, волшебных и странных. Более того, мифология, история и география, в рамках которых разворачивалось действие «Хоббита», были, в общем-то, уже готовы: «Сильмариллион» уже существовал. И когда Толкиен понял, что масштабная и величественная панорама, на которую он мог бы опираться в своём повествовании, у него уже есть, он пришёл к выводу, что во «Властелине колец» он вовсе не обязан ограничиваться горсткой скромных персонажей, подобных героям «Хоббита». К его услугам — целый мир во всём его многообразии!

К сентябрю 1939 года хоббиты добрались до Ривенделла, а в Оксфорде тем временем начались большие перемены. 3 сентября была объявлена война. Гражданам раздавали противогазы и строгие инструкции насчёт светомаскировки; дома обкладывали мешками с песком; алюминиевые ванны и сковородки сдавали на переплавку. Подвалы и туннели, прорытые в центре города ещё в средние века, переоборудовали в бомбоубежища (в одном из самых глубоких подвалов под новым зданием Бодлианской библиотеки во время воздушного налёта могло укрыться до 1100 человек). В здании Экзаминейшн-Скулз разместили военный госпиталь, а в крикетном павильоне Джизус-Колледжа устроили временный детский сад. По всему городу, как и по всей стране, появились плакаты с обычными для военного времени лозунгами, призывавшими к экономии и бдительности. Автомобильный завод Каули перешёл на производство танков и самолётов.

Однако Толкиен, затворившись в своём кабинете, усилием воли отгораживался от невесёлой действительности и погружался в воображаемый мир Средиземья. Здесь опасностей тоже было невпроворот, но с ними Толкиен чувствовал себя уютнее. Бумаги, правда, не хватало, но можно было писать на оборотных сторонах старых экзаменационных работ. Почерк у Толкиена, к счастью, был убористый.

И всё же работа неизбежно затормозилась. Студентов в университете осталось немного, но зато прибавилось других забот. Толкиен чувствовал себя обязанным вносить посильный вклад в оборону. Война тревожила его до глубины души. Как и большинство его друзей, он считал её совершенно бессмысленной тратой времени, сил и человеческих жизней. Неужели люди так и не усвоили урок первой мировой?

Вне всяких сомнений, Толкиен был патриотом и любил свою страну. Однако «британцем» он себя не считал — он определял себя как «англичанина». Предки его приехали в Англию из Центральной Европы за двести лет до его появления на свет, но идеалов Британской империи и, тем более, Британского Содружества Наций Толкиен не принимал и не одобрял. Он чувствовал свою причастность к более древней традиции, восходящей к самым истокам английской культуры. И не удивительно, что Гитлер, этот «чёртов неуч», вызывал у него отвращение: Толкиена глубоко возмущало, что такое ничтожество смогло совратить великий германский народ.

Этот прискорбный факт Толкиен осознал ещё до начала войны. Летом 1938 г. сотрудники «Джорд Аллен энд Анвин» переслали ему письмо из немецкого издательского дома «Рюттен & Лойнинг», желавшего приобрести права на публикацию «Хоббита». В письме спрашивалось, арийского ли происхождения автор книги.

Толкиен пришёл в ярость: он понял, что на самом деле немецкие издатели хотят удостовериться, что он не еврей. Однако он сознавал и то, что сотрудники «Рюттен & Лойнинг» всего лишь выполняют то, к чему обязывают их государственные предписания. По совету Стенли Анвина, Толкиен написал два письма и предоставил работникам «Джордж Аллен энд Анвин» выбрать подходящий вариант. Оба варианта были исполнены праведного негодования, хотя один, очевидно, содержал более мягкие формулировки. Его-то Стенли Анвин и переслал в Германию. Немцы проигнорировали оскорбление и подтвердили запрос на право перевести и издать «Хоббита».

С началом войны работа над новой книгой замедлилась настолько, что к концу 1940 года Толкиен добрался лишь до середины будущей книги II. Братство эльфов, хоббитов, людей и гномов обнаружило могилу Балина, после чего работа прервалась почти на год.

Причины этой затянувшейся паузы нам неизвестны. Но известно, что в январе 1941 года Майкл Толкиен был госпитализирован с тяжёлым ранением, а сам Толкиен вынужден был посвящать университетским делам больше времени, чем обычно. И тем не менее, интерес к книге не угасал, и в конце 1941 года Толкиен к ней вернулся.

Совершенно очевидно, что в период работы над первой половиной «Властелина колец» Толкиен временами переставал понимать, куда ведёт его повествование. Ни Лотлориена, ни Рохана ещё не существовало, а Древобрад был отрицательным персонажем (именно он держал в заточении Гэндальфа, а о Сарумане тогда ещё не было и речи).

Ещё через год Толкиен дошёл до 31-й главы (в окончательном варианте — 9-я глава книги III). На этом этапе, в декабре 1942 года, он полагал, что до конца книги осталось всего шесть глав. Но весной следующего года, попытавшись направить ход повествования к финалу и разобраться со всеми второстепенными темами, он начал понимать, что просчитался. В результате дело опять застопорилось.

Вплоть до этого момента Толкиен во многом опирался на предания из «Сильмариллиона». Первая половина «Властелина колец» изобилует отсылками к минувшим Эпохам, в песнях и стихах, вложенных в уста персонажей, содержатся намёки на многие события «Сильмариллиона», и всё это в целом придаёт книге поразительную насыщенность и глубину. Так, в главе 11, «Кинжал во тьме», Арагорн вспоминает предание о Берене и Лутиэн, а позднее Бильбо в Ривенделле поёт песню об Эарендиле, основанную на стихотворении, которое Толкиен написал двадцатью годами ранее (и в котором Эарендил ещё именовался Эаренделем). Но чем глубже Толкиен погружался в «Сильмариллион» в поисках новых сокровищ, тем больше он находил и тем яснее становились взаимосвязи между отдельными эпизодами и персонажами.

По мере того, как перед Толкиеном неторопливо разворачивалась история кольца, одна за другой возникали побочные сюжетные линии и целые темы. Игнорировать их было невозможно, и вместо того, чтобы развивать основной сюжет, Толкиен волей-неволей обратился к разработке второстепенных ходов и линий. Широко разлившись, река повествования замедлила свой ход и разделилась на множество рукавов, ручьёв и речушек.

Разумеется, такой поворот событий обещал принести столь же богатые плоды, как и пауза 1938 года, после которой окончательно оформился основной замысел книги. Однако напряжение нарастало, и Толкиену, должно быть, начинало казаться, что он зашёл в тупик окончательно. С одной стороны, он нежно привязался к этой новой книге: она была сродни его любимому «Сильмариллиону» и уже соперничала с ним за первое место в сердце автора. Но с другой стороны, время не стояло на месте. Анвин уже потерял всякую надежду на продолжение «Хоббита». Правда, Толкиен пытался подбодрить его, уверяя в письмах, что конец «Нового ‘Хоббита’» уже не за горами. Но памятуя о том, как фанатично Толкиен стремится к совершенству в своих литературных трудах, издатели уже практически смирились с тем, что новой книги о хоббитах им не дождаться. В 1942 году ситуация усугубилась тем, что склад, на котором хранился тираж «Хоббита», был разрушен при воздушном налёте. Толкиен огорчился не меньше издателей и принял это несчастье близко к сердцу; но делать было нечего — оставалось только работать дальше.

Самым тяжёлым периодом в истории работы над книгой стали для Толкиена осень и зима 1943 года. Он совсем перестал писать и никак не мог заставить себя снова взяться за дело. Он так запутался в мелочах, что потерял из виду главное. В какую же сторону развернуть ход повествования? Как довести всех персонажей до приемлемой развязки?

Истинную причину своих затруднений Толкиен не осознавал. Но если бы он хоть ненадолго перестал анализировать всё, что делает, то пришёл бы к выводу, что одержимость деталями и стремление к безупречной точности во всех мелочах были для него вовсе не помехой, а, напротив, методом работы. Ведь именно этим особым даром во многом объясняется уникальность художественного мира, предстающего перед нами на страницах «Властелина колец» и «Сильмариллиона». Именно благодаря тому, что Толкиен стремился разработать каждую грань повествования во всей её полноте и расцветить фон основного сюжета всем богатством красок, книги, вышедшие из-под его пера, далеко превосходят большинство других произведений, написанных позднее в том же жанре. Но с другой стороны, этот же дар доставлял ему немало мучений. Не всегда отдавая себе в этом отчёт, Толкиен мало-помалу терял ориентацию: сложность многопланового сюжета начинала его угнетать, и ему всё труднее становилось удерживать перед мысленным взором целостную картину. Осознать это и освободиться было нелегко — но, как это часто бывает, на помощь пришло совершенно постороннее и, на первый взгляд, незначительное событие из обычной, повседневной жизни.

Соседка Толкиенов по Нортмур-роуд, пожилая леди Агнью, как-то пожаловалась Толкиену на тополь, росший у её дома. Она опасалась, что дерево может рухнуть ей на крышу, если поднимется сильный ветер. Толкиен, всегда любивший деревья, счёл её страхи нелепыми и попытался убедить леди Агнью, что дерево устоит, — скорее уж сам дом снесёт бурей! Той же ночью ему приснился сон об этом дереве, а при пробуждении у него уже была готова сказка. Казалось, сказка «сочинилась сама», и он тотчас же записал её.

Так родился знаменитый «Лист работы Ниггля» — удивительно точная аллегория того затруднительного положения, в котором оказался сам Толкиен. Главный герой сказки, художник Ниггль, стремится до мельчайших деталей проработать картину, над которой трудится вот уже много лет. Он понимает, что жизнь его подходит к концу, но всё равно постоянно на что-то отвлекается и не может сосредоточиться на работе. В конце концов Ниггль умирает, так и не дописав своей картины, но, попав в загробный мир, обнаруживает, что картина его закончена и ждёт его.

Эту изящную и трогательную сказку домашние Толкиена полюбили больше всего, и Присцилла Толкиен впоследствии утверждала, что история эта, вне всяких сомнений, автобиографична. «Лист работы Ниггля» помог Толкиену освободиться от тяготивших его опасений, но прежде, чем он отважился вернуться к «Властелину колец», прошло ещё около года. Работа продвигалась медленно и тяжело: приходилось вести параллельно три сюжетных линии, и в письме к сыну Кристоферу, который в то время проходил обучение на базе ВВС в Стэндертоне (Трансвааль), Толкиен признавался, что каждая страница даётся ему с огромным трудом и снова настроиться на повествование очень и очень непросто.

К июлю 1944 года Толкиен добрался до конца книги IV — до конца будущего второго тома, получившего затем название «Две твердыни». Фродо попал в плен к оркам, Мерри и Пиппин готовились к великим битвам, а Гэндальф и Арагорн — к свершению своих великих судеб. Однако до финала всё ещё было далеко. А затем, осенью 1944 года, в работе снова наступил перерыв. На сей раз Толкиен просто выбился из сил.

Перерыв этот затянулся на год с небольшим, оказавшись самым долгим за всё время работы над книгой. 9 мая 1945 года завершилась война в Европе. Кристофер Толкиен вернулся из Южной Африки и продолжил учёбу в университете. Наставником его на некоторое время стал Льюис, к осени того же года предложивший юноше вступить в клуб «Инклингов» (как заметил Толкиен, «независимо от того, состою в нём я или нет»). Кристофер интересовался произведениями своего отца с юных лет и впоследствии стал его литературным агентом и редактором; кроме того, он был превосходным чтецом, и К.С. Льюис заявил, что «Хоббита» и «Властелина колец» Кристофер способен прочесть лучше автора.

Летом того же года Толкиен стал профессором английского языка и литературы в Мёртон-Колледже, где обстановка, к немалому его удовольствию, оказалась не столь церемонной и чопорной, как в Пембруке. Получив небольшую прибавку к жалованью, Толкиен вздохнул свободнее и вскоре подал заявку на аренду одного из домов, принадлежавшего колледжу. Но подходящее жильё освободилось только в марте 1947 года.

Все сыновья Толкиена к тому времени покинули родительский кров: Джон служил священником в одном из центральных графств, Майкл женился и обзавёлся сыном, а Кристофер проводил большую часть времени в стенах университета. Таким образом, дом №20 по Нортмур-роуд было решено продать, и Толкиены перебрались в дом № 3 на Мэнор-роуд. Однако новое жилище оказалось далеко не идеальным: это была уродливая кирпичная постройка, тесная и неуютная. Толкиен лишился просторного кабинета и вынужден был обходиться крошечной комнатушкой в мансарде.

За эти два года, минувшие с окончания войны, работа над книгой мало-помалу продвигалась, и летом 1947 года Толкиен счёл, что уже может показать часть романа своему любимому критику — Рейнеру Анвину, который к тому времени уже стал студентом Оксфорда.

28 июля Толкиен встретился со Стенли Анвином за ланчем в Лондоне и вручил ему книгу I «Властелина колец». Рейнер прочитал её за несколько дней и счёл весьма увлекательной. В отзыве он отметил, что книга довольно странная, совершенно непохожа на «Хоббита» и едва ли подойдёт детям. Однако, предположил он, те взрослые читатели, которые преодолеют в себе недоверие к книгам такого сорта, найдут в ней немало достоинств. Так или иначе, публиковать книгу стоило, и в этом он не сомневался.

Такой отклик Толкиена очень обрадовал, и всё же довести книгу до конца он не спешил. Сюжет был доработан, оставалось только «подобрать хвосты», — но Толкиен просто не в силах был подвести черту под эпическим повествованием, которому он посвятил вот уже десять лет. Подобно тому, как прежде он бесконечно раздумывал над мельчайшими деталями «Сильмариллиона», не позволяя себе признать, что книга окончена, так и сейчас он погрузился с головой в мир Средиземья и настолько сжился с этой иной реальностью, что никак не мог подвести персонажей к последней странице — и даже к последней главе.

Книга была дописана в конце 1947 года, но ещё целых два года Толкиен перерабатывал и переписывал целые эпизоды и главы. Он сделал ряд пояснительных вставок и подобрал все «хвосты». И наконец, осенью 1949 года, он заставил себя поставить точку. Он перепечатал всю эпопею набело. Наконец-то «Властелина колец» можно было представить на суд читателей. И первым, кому Толкиен отважился вручить готовую книгу, стал его старый друг — К.С. Льюис.