— Ага! Вот и снова он. Как обычно, в первый вторник месяца.
— Кто?
— Парень, что выходит из легковушки у ворот колледжа. Внимание: сейчас он достанет свой багаж. Ну, что я говорил? Два чемодана и коричневый сверток — всегда одно и то же. Но что же в этом свертке? Глянь, он длинный, будто в нем пара дренажных труб, а? Какие только идеи уже не приходили мне в голову. Вот что, Бадген: вместо того, чтобы просиживать штаны в страховом офисе, мне нужно было стать детективом. У меня врожденное любопытство к окружающему миру, и его не так-то просто удовлетворить заполнением всяких там бумажек. А вот парень напротив…
— Кто он?
— Хотелось бы и мне это знать. Но, как я уже сказал, мне любопытно. Вон он: паркуется, пока швейцар перетаскивает его вещи. Наверняка они все снова застрянут там до одиннадцати. Но кто же эти люди? И какого черта они тут собираются каждый месяц? Хотел бы я знать. Видишь тот эркер?
Он указал на окна первого этажа колледжа Сен-Освальда через дорогу.
— Ну?
— Они собираются в том помещении. Чем бы эти чудаки ни занимались, они проводят там весь день, не считая перерыва на обед. Их там около дюжины. Сейчас они пойдут вдоль дороги… Ладно, пойдем лучше разберемся с бумагами — шеф вот-вот придет.
Он взглянул на офисные часы. Пишущая машинка Бадгена застрекотала, а Джордж Уилкинс, старший клерк эксбриджского филиала «Объединенной страховой компании», склонился над бесконечными колонками с числами.
Офисы компании располагались на втором этаже здания над швейной мастерской и галантереей на главной улице университетского городка Эксбридж, прямо напротив колледжа Сен-Освальда, а окна помещения, в котором работали Уилкинс с новым клерком, выходили прямо на дорогу. Тот, кто причислял любопытство к своим достоинствам, конечно, довольно часто поддавался искушению время от времени выглядывать из окна на оживленную улицу.
— Ага! — вдруг воскликнул он. — Они собираются — как всегда по двое и по трое. Смотри! Вон тот парень, который машину парковал, я называю его Президентом, и с ним два священника. Высокий и надутый до того, что если нагнется, того и гляди треснет — это преподобный Старчи, а коротыш с улыбкой до ушей — преподобный Смайли.
— Откуда ты знаешь, как их зовут?
— А я и не знаю. Просто даю им имена, подходящие к облику. Вон там еще двое: Полковник — крупный парень с усами. А тот чисто выбритый товарищ с цветком в петлице выглядит важной шишкой, а? Я обозвал его Герцогом, а еще там стоит Малыш Джокер.
— Который из них?
— Бородач в гольфах. Этакий живчик. Кажется, он всегда всех смешит. Ты только посмотри на него! Сэр Старый Морж — чудак с длиннющими свисающими усами — смеется над какой-то его шуткой. Обрати внимание на только что подошедшего сноба в светло-сером костюме и белом галстуке. Не могу понять кто он, но почти уверен, что очередной пастор. Я окрестил его Официантом-на-пьянке. Похож, не? Интересно, чем же они все там занимаются. С чемоданчиками…
— Наверное преподаватели или кто-то в этом роде.
— А вот и нет! Сейчас не время учебы и не время экзаменов, так что они не могут быть преподавателями…
Его оживленная речь резко оборвалась: дверь отворилась, впуская менеджера филиала. Разговор о загадках пришлось отложить.
Не подозревая о столь пристальном наблюдении за собой, объекты любопытства Джорджа Уилкинса группками проходили в колледж Сен-Освальда. Портье почтенно встречал каждого гостя и предупреждал:
— Осторожнее у лестницы в кабинет мистера Хенлоу. У нас проводят какие-то работы, там большая дыра.
Пройдя через ворота, прибывшие оказались на прекрасной маленькой лужайке, окруженной серыми стенами старейшего колледжа. По мощеной каменной дорожке они резко свернули направо, а дойдя до угла — налево. Пройдя примерно две трети пути, они вновь повернули направо и прошли через арку во внутренний дворик — совершенно тихое место, буквально отделившееся от шумной мирской суеты.
Минуя левый поворот (он вел в другую часть здания), гости снова свернули направо, обнаружив в дальнем уголке дворика проход без дверей. Именно в этот момент они вспомнили предостережение портье. Здесь работали двое мужчин. Они удалили несколько каменных плит и вырыли глубокую яму. Половина прохода была завалена кучей земли, а над самой ямой рабочие положили пару досок, соорудив импровизированный мостик. Они стояли с инструментами в руках, пока члены загадочной компании по одному проходили по дощечкам.
— Простите за неудобства, — сказал один из рабочих, — но нужно закончить работу до вечера, и тогда мы все вернем на место.
— О, все в порядке, — ответил «Президент», осторожно ступая по доскам. — Мы вам мешать не будем. Только выйдем на обед — он начнется около часа, — а вернемся к половине третьего.
— Спасибо, что предупредили, сэр. Мы с помощником тоже должны отлучиться на ланч в час, а к тому времени работы еще не будут закончены, так что мы положим эти доски еще раз специально для вас.
В проходе показалась старая дубовая лесенка в два пролета, на верху которой помещалась крохотная площадка с двумя дверьми. Дверь слева не была никак обозначена, а вот на правой на двух булавках висела потрепанная карточка с надписью «Мистер Сидни Хенлоу».
«Президент», шедший во главе компании, без стука открыл дверь и вместе со всеми проследовал внутрь просторного помещения. Окно на левой стене смотрело во двор, а из двух правых окон — обычного и эркерного — открывался вид на городскую улицу. В центре комнаты стоял широкий стол; между окнами находился камин, у которого расположилась пара вместительных кресел. Вокруг стола были расставлены обычные стулья. У стены напротив двери был огромный книжный шкаф, начинавшийся у эркера и тянувшийся почти во всю стену, огибая другую дверь, которая, по всей видимости, вела в какую-то внутреннюю комнату. В полукруге эркера уютно пристроился мягкий диван. Так выглядел кабинет мистера Сидни Хенлоу. Сам мистер Хенлоу был человеком Сен-Освальдского колледжа — выдающимся ученым и преподавателем греческой литературы. Вышеупомянутый книжный шкаф хранил в себе помимо всего прочего не одну книгу с его именем на обложке.
Когда все вошли, «Преподобный Старчи» занял место во главе стола, а остальные расселись по бокам. «Президент», на самом деле оказавшийся секретарем, вынул из чемоданчиков огромные кипы бумаг, а из свертков — столь же внушительные свитки документов. Собрание приступило к работе.
И все же кем были эти люди? Перво-наперво каждый из них, клирик или мирянин, был человеком здравомыслящим, с хорошими знаниями и изысканными манерами. Их объединяли прекрасный вкус и творческий взгляд на жизнь, а некоторые из мирян после своего имени в подписи ставили буквы F.S.A. или R.A. «Президентом» был мистер Стейси Пеннингтон, выдающийся архитектор; «Старчи» — художественно одаренный клирик-каноник Алан Рослунер; «Полковник» был сэром Джоном Литтлпортом, пусть не профессиональным, но зато общепризнанным знатоком искусства; «Герцог» — Френсисом Хаттоном, сельским джентльменом-дилетантом, знатоком и любителем архитектуры; «Малыш Джокер» был художник по фамилии Стэнхоуп — энтузиаст и один из лучших экспертов по средневековому церковному искусству в стране; «Старый Морж» — Гай Бакленд, знаменитый архитектор; священник, названный «Официантом-на-пьянке», был непревзойденным экспертом в области убранства церквей, и звали его на самом деле Джеймс Кершоу. Помимо них, группа состояла еще из каноника Херберта Файнстока, Ангуса Макфейла, Хартли Прайора, а также человека, чье имя мы уже встретили на дверной табличке, — Сидни Хенлоу. В общем, каждый из них был так или иначе связан с миром искусства в лучшем смысле этого слова.
Эти личности входили в учрежденный епископом Эксбриджа Консультативный комитет, в котором они участвовали, не получая жалованья или какого-либо другого вознаграждения. Этот комитет выполнял важную роль в епархии Эксбриджа: без его особого разрешения нельзя было ничего менять и переделывать (будь то памятники или витражные стекла) во всех церквях округа. Епархия была большой, так что за месяц скапливалось много работы. Установка электрического освещения или обогревательной аппаратуры, новая мебель, алтари, гранитные плиты и другие мемориалы, расширение зданий, новые органы — и так до бесконечности. Многие приходы сначала подавали свои проекты в комитет, а потом уже обращались к казначею. И в каждый первый вторник нового месяца члены собрания внимательно изучали все присланные документы, досконально разбирая каждое обращение, читая письма с описаниями, оценивая планы и чертежи, и после отвергая или утверждая проект.
Все искусствоведы были хорошими друзьями. Хоть встречи эти были исключительно деловыми, тем не менее проходили они в непринужденной обстановке. Большинство членов комитета курили и могли свободно высказываться за или против проекта, но редко не оказывались единодушны в решении. Это были встречи братьев по духу. Они могли бы, конечно, подобно остальным епархиальным комитетам собираться в одном из пустующих городских офисов, но Хенлоу любезно предоставил для встреч свой кабинет в колледже Сен-Освальда, так что собрания комитета проходили в уютном месте. Обедала эта дружная компания в любимых ресторанчиках, а на прощание Хенлоу всегда угощал товарищей чаем. В эти вторники они выполняли уйму работы, но поскольку она была им близка, не замечали, как проходит время. Это была действительно славная группа единомышленников.
Итак, что бы там ни предполагал молодой клерк из конторы напротив, теперь читателю известно, кем были эти люди и чем они занимались. Это был комитет экспертов, и хоть он и назывался «консультативным», в девяти случаях из десяти его решения носили не рекомендательный, а приказной характер. У них была власть, и церкви, предлагавшие непрактичные или безвкусные проекты, знали об этом!
В этот первый сентябрьский вторник в одиннадцать часов утра девять членов комитета приступили к работе. Пеннингтон вынырнул из тонны зарисовок, планов и чертежей и открыл чемоданы, вытаскивая новую партию чертежей, планов и зарисовок. Каноник Рашмер занял свое место, несколько членов комитета закурили трубки. Методы работы у них были самые дружеские и неформальные. Прежде чем зачитать протокол последней встречи, Пеннингтон показал всем почтовую открытку.
— Она от Хенлоу, — пояснил он. — Я получил ее с последней почтой в пятницу, судя по всему, из Женевы. Я зачитаю.
В открытке было всего несколько строк:
Прошу прощения, но я не смогу присутствовать на заседании в следующий вторник. Я проинструктировал Уильямса приготовить все как обычно для вас и заварить чай.Ваш Сидни Хенлоу.
Уильямс, один из работников колледжа, видимо действительно получил указания от хозяина кабинета — в камине весело полыхал огонь, а сам он вошел с вопросом, кто и какой будет чай. Семеро решили остаться. Хаттон сказал, что ему нужно будет уйти пораньше, а сэр Джон Литтлпорт собирался выпить чаю со знакомым доном из другого колледжа.
Спокойно и неторопливо по одному начали разбирать пункты длинного перечня дел на день. Некоторые члены комитета отчитались о сделанных ими визитах в несчетное число церквей с последнего собрания — это был еще один пункт повестки дня. Все они прибыли из разных частей епархии, большинство были автовладельцами. В трудные моменты, или когда был необходим осмотр отдаленной церкви, обычно поручали кому-нибудь, кто живет поближе к ней, съездить на место и приготовить отчет.
— Итак, — сказал Пеннингтон, протягивая руки к очередной связке писем, — у нас снова были небольшие трудности вот здесь, в церкви Литтл-Марплтон.
— Что, опять то окно? — спросил Бакленд.
— Именно.
— Но я думал, что с этим покончено, разве нет?
— Не совсем так, — сказал каноник Рашмер. — Вспомните, мы предложили существенные изменения в дизайне и посоветовали обратиться к казначею. Это его дело. Они уже пытались выпросить у него разрешение без обращения в наш комитет, а тот все равно перенаправил их к нам.
— И они готовы принять наши предложения? — спросил Хартли Прайор.
— А вот пусть Хаттон расскажет нам об этом, — ответил секретарь. Хаттон, ты ведь ездил в Литтл-Марплтон, не так ли?
Хаттон вынул трубку изо рта и рассмеялся.
— Да, и в общем-то это был не самый приятный визит.
— Расскажи нам, — предложил председатель.
— Вся проблема в том, что в местном приходе есть один сквайр старого толка — старик Мэтью Финмер. Взгляды и веяния двадцатого века ему чужды, и он хочет самостоятельно управлять деревней, церковью и всем-всем, причем железным кнутом. По-хорошему он способен на это — большинство местных жителей являются его арендаторами, так что этот сквайр там что всеобщий покровитель. Сварливый старикашка с жестким характером, да еще и скупой до ужаса, хотя денег у него предостаточно. Год назад его жена умерла — бедная женщина! — думаю, он доставил ей хлопот. То ли раскаявшись в плохом обращении с ней или, предположим, дело в сильной привязанности, но он захотел в память о жене вместо обычного стекла установить витраж в восточной части алтаря, а заодно увековечить и собственное имя, поместив его на огромной латунной табличке под подоконником прямо над жертвенником.
Ни с кем не советуясь, он обратился к парнишке, который называет себя художником. Сам по себе Финмер особым вкусом не одарен — максимум может судить о лошадях да о выпивке. А вот в искусстве он точно ничего не смыслит. Так вот, он пошел к тому парню — Гастингсу…
— Гастингс? — переспросил Стэнхоуп. — Знаю я этого скота, — Стэнхоуп никогда не стеснялся в выражениях, — третьесортный маляр, я бы не стал нанимать его даже установить окна в свинарнике — после его руки через них любая приличная свинья будет казаться бесноватой. Продолжай, Хаттон.
— Так вот, этот Гастингс состряпал Финмеру набросок, и тот сказал что это то, что надо.
— Еще бы, — буркнул Стэнхоуп.
— Затем он поручил викарию созвать приходской совет. Финмер — церковный староста и, как вы можете предположить, одновременно и глава совета. На самом деле он один и выполняет все его функции. Викарий мягко намекнул, что все в самом деле не по-должному, чем, бедняга, обрушил на себя гнев старика. В итоге они пришли к компромиссу и все-таки договорились просить разрешения на установку витража. Вот такие дела.
Да, на прошлой неделе я действительно был там и встретился и с викарием, и со сквайром. Викарий толком ничего сказать не смог, а вот старый Финмер буквально набросился на меня. Я попытался убедить его обратиться к художнику, который может спроектировать что-то подобающее церкви — скажем, ажурное прямое окно или что-то вроде того. Но он и слышать ничего не хотел. Сказал, что уже сделал Гастингсу заказ, стекло в процессе изготовления, и он не намерен тратить лишние деньги из-за вмешательства каких-то пустоголовых идиотов.
— То есть нас? — спросил каноник Рашмер.
— То есть нас. Он добавил, что собирается установить витраж, не взирая на наше согласие.
— Естественно сделать этого он не сможет, — сказал Литтлпорт. — Давайте еще раз оценим эскиз.
Пеннингтон развернул огромный рулон и приколол его к шкафу булавками. Все встали со своих мест и образовали у рисунка полукруг. Это в самом деле был абсолютно бездарный проект с грубыми линиями, в вычурных, кричащих цветах. Он изображал святую Сесилию, (покойная миссис Финмер вроде как была пианисткой и играла на церковном органе) в желто-зеленых одеждах, с немыслимой арфой и в окружении восхищенных длинноволосых ангелов с радужными крыльями в аляповатых робах.
— Ох! — вырвалось у Стенхоупа. — Какая кошмарная нелепость! Это непозволительно — никуда не годится!
Все единодушно согласились с ним, и секретарю поручили вернуть проект казначею, сопроводив его ярко выраженным осуждением и советом не выдавать разрешения на установку витража. После комитет перешел к обсуждению других дел.
Без десяти час они пришли к согласию по вопросу новой запрестольной перегородки в церкви Кэтфилда. Секретарь вновь взглянул на длинный список дел.
— Следующий вопрос достаточно сложен, — сказал он. — Он касается Вестингхерстской церкви — они хотят перенести орган в старинную часовню возле алтаря. То есть перенести его в западную часть церкви и восстановить часовню. Я думаю, что лучше обсудить это дело после обеда.
Сказано — сделано. Члены комитета начали облачаться в пальто и шляпы и расходиться группками по ресторанчикам. Почти все ушли, но Хаттон все еще сидел за столом. Стэнхоуп закурил трубку. Он обратился к товарищу:
— Я собираюсь пообедать в «Колокольчике». Хаттон, пойдешь со мной?
— Нет, — ответил тот. — Я принес обед с собой и съем его здесь. Мне нужно, эм-м, написать пару писем.
— Хорошо, — сказал Стэнхоуп, возвращаясь к столу. — О! Я ее даже не заметил!
Он взял в руки книгу.
— Что это?
— А, сообщение от «Общества защиты памятников старины». Думаю, Хенлоу оставил его для нас посмотреть. Интересно, что в нем говорится о старом рынке в Фраттенбери? — он глазами прошелся по содержанию. — Мм, пятьдесят вторая страница не разрезана.
Хаттон передал ему нож для бумаги, вернее нож, использовавшийся Хенлоу для этой цели. На самом деле это был небольшой кинжал с массивной бронзовой рукояткой и лезвием порядка шести дюймов в длину. Стэнхоуп разрезал им листы книги.
— М-да, здесь не так-то много, я погляжу. Клянусь, Хаттон, этот малыш выглядит довольно опасным, — он положил нож на стол. — Ну что ж, пойду я тогда. Увидимся в половине третьего.
Хаттон кивнул. Он вынул из кармана какую-то бумажку и начал внимательно ее рассматривать. Стэнхоуп вышел из кабинета и по привычке взглянул на часы: без трех минут час!