Речной дьявол

Уайтсайд Диана

Хэл Линдсей – самый богатый судовладелец на реке Миссури.

Розалинда Скайлер – наследница нью-йоркского магната.

Эти двое – не те, кем кажутся.

Им обоим есть что скрывать.

Они не доверяют никому – даже друг другу…

Но страсть не признает доводов рассудка – и первая же встреча с таинственной красавицей заставляет Хэла забыть о давних клятвах, а Розалинду – очертя голову броситься в объятия настоящего мужчины…

 

Пролог

Нью-Йорк, декабрь 1871 года

Розалинда Скайлер уходила с танцевальной площадки прихрамывая, повиснув на руке своего жениха. Следом за ней тянулась шлейфом оборка, наполовину оторванная от бального платья.

Взглянув на хозяйку вечера, дирижер взмахнул палочкой, и оркестр заиграл медленный вальс, а после полуночи большинство из тех, кто собирался уехать рано, уехали. Теперь лишь из комнат, где играли в карты, доносился тихий гул голосов. Оставшиеся в зале гости начали вставать со своих мест и выходить на танцевальную площадку.

– Моя дорогая!

Эти слова Дэвид проворковал хорошо поставленным голосом, который выработал, готовя себя к карьере политика и оратора.

Розалинда насторожилась, гадая, что он предпримет дальше. Попытается соблазнить ее? Мало кто знает, как она любит понежиться в объятиях того, кто выше ее ростом и обращается с ней как с настоящей женщиной.

– Прости, дорогая, но я должен с тобой попрощаться. Призрачные картины экстатического восторга в руках Дэвида мгновенно улетучились из головы Розалинды.

– Видишь ли, я обещал прокатиться верхом с Ником Ленноксом перед завтраком в клубе «Перикл».

– В самом деле? Нуда, конечно, нельзя отказывать, когда представляется возможность провести время в компании банкира, – пошутила она мягко.

Что-то неуловимое в облике Николаса Леннокса вызывало у Розалинды ощущение бегающих по коже мурашек: возможно, причиной тому служила его неустанная погоня за нужными знакомствами.

– Можешь воспринимать его в таком свете, если угодно – как-никак он младший партнер в банке твоего отца, – но я знаю Николаса как друга. Проводишь меня до двери? Уверен, отец отвезет тебя домой после последнего танца.

– Разумеется.

Глядя на Розалинду с высоты своего роста, Дэвид улыбнулся и ласково потянул за пружинку ее локона, после чего они вместе двинулись по роскошному бальному залу, выдержанному в коричневых и золотых тонах, намереваясь попрощаться с хозяевами, Джульеттой и Уолтером Таунсенд. Самоуверенность светской львицы и бархатное платье с глубоким декольте, столь поразительно сочетавшееся с великолепным сапфировым колье, были способны у кого угодно вызвать зависть, но Розалинда старалась об этом не думать: она чувствовала себя гораздо свободнее во фраке и брюках, нежели в дорогом бальном туалете от Уорта.

Рассеянно кивнув Розалинде, Таунсенд повернулся к Дэвиду:

– Насколько я понимаю, ты планируешь в следующем году участвовать в выборах. Наверное, возьмешь с собой в Олбани жену или…

Розалинда чуть не заскрежетала зубами, но в итоге ее вежливая улыбка даже не дрогнула. Она привыкла, что к ней относятся как к чему-то второстепенному только потому, что она женщина, и не стала открыто проявлять раздражения. Тем не менее ее бросало в дрожь при одной мысли, что и в будущем ей придется терпеть подобное пренебрежение, если она станет женой политика.

Если бы Дэвид не умел так хорошо ладить с детьми и не являлся единственным человеком в Нью-Йорке, равнодушным к деньгам ее отца, Розалинда вряд ли зашла бы с ним дальше обычной учтивости, с какой относилась к военному товарищу своего покойного брата. Порой, чтобы преодолеть желание разорвать с ним помолвку, она напоминала себе, что его достоинства так же включают обходительность и уважение к женщинам.

После пережитой досады Розалинда испытала настоящее облегчение, когда обнаружила, что великолепный мраморный холл первого этажа практически безлюден. Повсюду по стенам между резными дверями, а также под не менее богато декорированным потолком висели гобелены. Интерьер в целом был выдержан в стиле королевского замка эпохи Возрождения; на расставленных между неудобными диванами столиках красовались серебряные сосуды и вазы, полные оранжерейных роз, и соответствующие им подсвечники, увитые вечнозелеными растениями. На огромной люстре сияли газовые лампы, превращая буйство красок брюссельского ковра в мерцающий океан света.

– Моя дорогая Порция, ты должна помнить, чего ждут от тебя как от леди, и поступать соответствующим образом, – нравоучительно наставляла на другом конце комнаты десятилетнюю девочку Дездемона Линдсей. В седеющих волосах Дездемоны сверкали бриллианты, а пышные формы, казалось, вот-вот выпрыгнут из слишком плотно облегающего наряда льдисто-голубого цвета. Судя по цвету волос и чистым, словно вырезанным из слоновой кости, чертам лица, ребенок был старшей дочерью Джульетты Таунсенд. – Неприлично выходить из детского крыла и подсматривать за гостями на балу матери, – продолжала сидеть дама.

– Да, бабушка Линдсей, – вежливо ответила Порция Таунсенд, устремляя взгляд на парадную дверь. В простом голубом платьице, с тоненькими светлыми косичками, она выглядела куда более пристыженной, чем можно было бы заключить по ее тону.

У Розалинды невольно дрогнули губы; она вспомнила, как во времена, когда еще была жива ее мать, она сама украдкой спускалась вниз, чтобы взглянуть, что происходит на балу у родителей.

В этот момент лакей бросился вперед и распахнул широкие створки парадного входа, впуская в дом вместе с облаком холодного воздуха и снежного вихря нового гостя.

В роскоши пышного убранства новоприбывший казался живым олицетворением какого-нибудь языческого вождя, который с трудом переносит условности цивилизации. Его лицо со спокойными синими глазами, слегка крючковатым носом и тонким шрамом на волевом подбородке выражало твердость и силу, характерную для скульптур Средневековья. Великолепная, с золотыми пуговицами, форма флотского капитана и позолоченная шпага на боку придавали его облику сходство с рыцарями времен короля Артура. В его золотистых волосах играли блики отраженного света. Этот гость на голову превосходил ростом специально подобранных лакеев Таунсендов, и, глядя на него, Розалинда едва сдержала стон неподдельного восхищения.

Дездемона и Порция тоже повернули головы в сторону вошедшего, и лицо Порции озарило выражение нескрываемого обожания, а Дэвид рядом с Розалиндой застыл в настороженном ожидании.

– Дядя Хэл! – Порция бегом бросилась через комнату. Подхватив ребенка на руки, исполин просиял улыбкой.

– Здравствуй, принцесса! Ты правда ждала меня?

– Я же обещала, разве нет? – воскликнула Порция. Мужчина рассмеялся.

– Смотри, это Хэл Линдсей, – прошипел Дэвид. – Наверняка прибыл прямо с банкета у адмирала Портера.

Розалинда кивнула, чувствуя, что не в состоянии произнести ни слова. Конечно же, незнакомец был одним из знаменитых Линдсеев: золотоволосые и богатые, мужчины этого рода всегда добивались успеха на флоте и в бизнесе.

– Интересно, ты с ним уже встречалась? Он редко бывает в Нью-Йорке. Вынесешь знакомство еще с одним ветераном? – мягко пошутил Дэвид.

Розалинда покачала головой, и Дэвид снисходительно похлопал ее по руке.

– Идем, я вас познакомлю.

Заметив их приближение, Линдсей скользнул взглядом по лицу Розалинды, затем перевел глаза на Дэвида. Его черты на секунду омрачились, но тут же снова разгладились, и он аккуратно опустил племянницу на пол.

– Резерфорд?

– Именно. Рад снова тебя видеть, Линдсей. – Дэвид с энтузиазмом потряс руку собеседнику.

Розалинда отчего-то пожалела, что взгляд Линдсея не задержался на ней чуточку дольше, она чувствовала, как колотится сердце, и понимала, что ее щеки наверняка зарделись от возбуждения. Впрочем, подобная реакция на мужчин была ей несвойственна и обычно при новом знакомстве с мужчиной она оценивала степень его интереса к деньгам отца, а не испытываемое к ней физическое желание.

Как бы она повела себя, если бы он не слишком вежливо уставился на нее? Упала бы в обморок? Конечно, это невозможно, и все же…

– Розалинда, дорогая, это Хэл Линдсей, бывший командующий эскадры Миссисипи. Линдсей, это моя невеста, Розалинда Скайлер.

– Здравствуйте, мисс Скайлер.

У Линдсея был глубокий бас, способный легко растопить нежное женское сердце. Он склонился над рукой Розалинды, и она ощутила теплое прикосновение его большой жесткой ладони. Вполне пристойный жест. Любой благовоспитанный мужчина на его месте поступил бы так же, но у нее почему-то перехватило горло и она едва сумела выдавить вежливый ответ.

– Хэл привел в Шайло нам на подмогу канонерскую лодку, – важно сообщил Дэвид, – и он был одним из тех отважных капитанов, которые провели эскадру мимо мощных укреплений конфедератов в Виксберге. – Дэвид широко развел руки, словно хотел обозначить размеры потерпевших поражение фортов; при этом он задел высокую китайскую вазу с узким горлом. Ваза, покачнувшись, начала падать, и Линдсей сделал шаг по направлению к ней, но Розалинда подхватила ее первой. В результате изрядная часть воды из вазы вылилась ей на платье.

Дэвид, конечно же, ничего не заметил и продолжал ораторствовать:

– Потом Линдсей, понимаешь ли…

– Эй, Резерфорд!

Одно-единственное слово пресекло поток красноречия Дэвида как метко брошенный в цель нож; он быстро обернулся, и Розалинда, обернувшись вслед за ним, увидела, что через холл навстречу им идет Николас Леннокс с черной траурной повязкой на рукаве и элегантной тростью-рапирой в руке. Превосходя на несколько дюймов не по-женски высокую Розалинду, он со своими темно-каштановыми волосами и густыми бакенбардами напоминал осанкой скаковую лошадь, а его темно-карие глаза смотрели с проницательностью карточного шулера, выискивающего очередную жертву.

Леннокс происходил из старинного рода – возможно, не менее старинного, чем Скайлеры и Линдсей, – но на долю последнего поколения этого рода выпали тяжелые времена. Старший брат Леннокса отправился на Запад в поисках счастья, но нашел там лишь свою гибель.

И все же… с чего вдруг Дэвид, услышав голос Николаса Леннокса, так быстро замолк?

Возникшую паузу нарушил голос Линдсея:

– Привет, Леннокс. Мои соболезнования по поводу кончины твоего брата. – Он протянул навстречу подошедшему руку, однако жест вызвал у Леннокса лишь усмешку.

Убрав руки за спину, он выпрямился во весь рост.

– По поводу убийства моего брата, ты хотел сказать? О том, как именно он умер, мы знаем лишь с твоих слов и со слов Донована.

Линдсей замер, и даже лакеи, казалось, застыли в оцепенении. Розалинда с трудом сдерживала волнение: Леннокс только что нанес Линдсею смертельное оскорбление. Случись это несколько лет назад, незамедлительно последовала бы дуэль и один из двоих нашел бы успокоение в могиле.

– Как смеете вы говорить такое о моем дяде? – неожиданно для всех вмешалась Порция.

Линдсей прищурился.

– Порция, детка, иди к бабуле.

Смерив Леннокса сердитым взглядом, Порция медленно удалилась, поглядывая на грубияна, как мангуста на кобру.

Хэл снова заговорил лишь после того, как ребенок отошел на безопасное расстояние; в его голосе звучала холодная сдержанность:

– Твой брат погиб во время паводка. Или у тебя есть сведения, способные опровергнуть слова тех, кто при этом присутствовал?

Леннокс чуть не задрожал от ярости, что было несвойственно человеку, известному своими изысканными манерами, и Розалинда всерьез забеспокоилась. С отцом и братьями, когда они были еще живы, она часто посещала игорные заведения, но никогда не видела, чтобы атмосфера до такой степени накалялась.

– Может, нам лучше поговорить о твоей сестрице, этой дешевой проститутке? – усмехнулся Леннокс.

– О Боже, – пробормотал Дэвид в тот миг, когда ладонь Линдсея сомкнулась вокруг рукояти шпаги.

– Прошу прощения?

Леннокс злорадно улыбнулся, а Розалинда непроизвольно потянулась к карманному флотскому «кольту». К счастью, она вовремя вспомнила, что на ней женское платье.

– Скажи мне, – продолжал Леннокс, явно довольный произведенным эффектом, – твоя сестра все еще спит с этим грязным придурком?

В этот момент Линдсей потерял самообладание и нанес Ленноксу удар кулаком в челюсть. Покачнувшись, тот мгновенно выдернул из трости клинок, после чего Линдсей обнажил свою шпагу и пошел в атаку. Клинки скрестились, издав чистый, мелодичный звон.

Мужчины дрались, не обращая внимания на страстные мольбы Дездемоны Линдсей и призывы остановиться; и хотя Леннокс превосходил Линдсея в скорости, это его преимущество компенсировалось силой и хитростью противника.

Нацелив острие Линдсею в грудь, Леннокс сделал внезапный выпад, так что его соперник едва успел уклониться.

Дездемона Линдсей пронзительно закричала.

– Помнишь нашу первую драку? – прошипел Леннокс. – Я оставил отметину на твоем лице, а теперь оставлю в сердце.

В ответ Линдсей лишь рассмеялся.

– Вряд ли ты сможешь это сделать после того, как я скормлю собакам твой лживый язык вместе с твоим членом.

Леннокс снова сделал яростный выпад, и клинки засверкали, со свистом рассекая воздух. Леннокс был гораздо подвижнее, и несколько раз его шпага проходила всего в нескольких дюймах от груди Линдсея. Однако Линдсей оказался сильнее и умнее; его тяжелый клинок неизменно отбивал все выпады Леннокса.

– Послушайте, господа, – начал Дэвид, но споткнулся о завернувшийся край ковра и упал, лишь чудом не ударившись об угол массивного стола.

Розалинда окинула комнату взглядом в поисках чего-нибудь, что бы могло остановить поединок, и в этот момент мимо нее промелькнула голубая тень – это Порция метнулась в сторону бального зала.

– Генри Андроник Линдсей, – выкрикнула Дездемона, – немедленно прекрати это безобразие!

Увы, драчуны не обратили на ее слова никакого внимания; с руки Линдсея закапала кровь, но он как будто не замечал ее. Леннокс бросил ему под ноги довольно уродливый мраморный бюст Вашингтона, но рослый флотский офицер с легкостью перепрыгнул через него.

Лакеи, до сих пор созерцавшие поединок как боксерский матч, пришли наконец в движение и переместились к двери, ведущей в помещение для слуг.

Поединок тем временем становился все более жестоким: в пылу схватки сабля Линдсея рассекла Ленноксу кожу под челюстью, пройдя всего в дюйме от сонной артерии.

– Ники! – громко позвала Дездемона.

Ники? Впрочем, размышлять, почему миссис Ричард Линдсей использует уменьшительное имя, Розалинде было некогда, ибо она наконец заметила нечто подходящее и, схватив большую серебряную вазу, замерла в ожидании. К этому моменту Линдсей уже сравнял счет, порезав Ленноксу лицо, однако трудно было предсказать, кто из двух фехтовальщиков выйдет победителем: сила Линдсея и скорость Леннокса делали их равными соперниками.

– Чтоб тебя! – выругался Леннокс, схватившись рукой за подбородок. Его пальцы тут же окрасились кровью.

– В другой раз я снесу тебе голову, дружок, – холодно предупредил его Линдсей. – Ты зашел слишком далеко, задев честь моей сестры.

Леннокс, исторгая проклятия, ринулся на него, и Линдсей вскинул шпагу…

В тот же миг сверху прогремел грозный мужской голос:

– Джентльмены!

Застыв на месте, Розалинда молча наблюдала, как по лестнице спускается капитан Ричард Линдсей – знаменитый герой Гражданской войны и владелец крупной линии речных пассажирско-почтовых перевозок на маршруте Цинциннати. За ним по пятам следовали трое его братьев с сыновьями; каждый в отдельности и все они вместе явно были настроены сражаться.

Черты Хэла Линдсея затвердели, когда он заметил, что ему на подмогу Порция привела весь клан Линдсеев. Он тут же отвернулся от Леннокса, и тот быстро отступил, бросая сердитые взгляды в сторону новоприбывших.

Капитан Линдсей прищурившись изучал Леннокса с высоты своего положения, обеспеченного преимуществом возраста и опыта, дополнительно подчеркнутого еще и роскошным вечерним костюмом; его семья почтительно выстроилась позади, готовая незамедлительно уничтожить любого противника.

Леннокс заскрипел зубами, и в его глазах блеснуло разочарование. К этому времени Дездемона Линдсей уже овладела собой и вновь обрела вид счастливой хозяйки, безмятежно взирающей на гостей.

Когда к Розалинде подошел ее отец, Корнелиус Скайлер, она с облегчением улыбнулась ему и аккуратно поставила вазу на ближайший столик, в то время как Дэвид поднялся на ноги и принялся стряхивать с сюртука мраморную крошку.

– Добрый вечер всем, – спокойно поздоровался Хэл Линдсей, вытирая клинок носовым платком.

Голос капитана Линдсея снова загремел в тишине подобно колоколу правосудия, сзывающего народ на публичную казнь:

– Мистер Леннокс, потрудитесь объяснить, почему вы подняли оружие на моего сына в доме моей дочери?!

Леннокс заскрежетал зубами.

– Это не совсем так, сэр, – резко ответил он, обводя глазами присутствующих. – Мы просто решили поразмяться. Прошу простить, что доставили вам беспокойство.

Услышав столь лицемерную ложь, капитан Линдсей недоверчиво поднял брови.

– Полагаю, вам следует извиниться перед моим сыном, – холодно заметил он.

На этот раз Леннокс не посмел возражать и с трудом выдавил:

– Примите мои извинения, Линдсей; я глубоко сожалею, если ненамеренно задел вашу честь или честь вашей семьи. Признаю также, что мои слова и поведение недопустимы и непочтительны по отношению к хозяину и хозяйке дома.

Такая речь, полная раскаяния и смирения, позволила дамам на лестнице расслабиться, но Розалинда скорее поверила бы игроку с неудачным сочетанием двойки и тройки на руках, чем Ленноксу.

Хэл Линдсей кивнул:

– Извинения приняты. А ты, Джульетта, прими мои извинения за то, что мы расстроили тебя. – Он сдержанно поклонился сестре.

– Какой же ты дуралей! – Джульетта быстро сбежала вниз и принялась обследовать раненую руку брата. – Помню, я советовала тебе жить веселее, но на этот раз ты явно переборщил!

Объяснение, позволившее всем участникам инцидента сохранить лицо, вызвало у остальных дам улыбки, и атмосфера заметно разрядилась. Едва ли сейчас было уместно требовать от Леннокса извинений по поводу оскорбления младшей сестры Хэла Линдсея, но Розалинда невольно задумалась, что будет, когда Линдсей и Леннокс снова встретятся.

Минутой позже, обведя собравшихся горящим взглядом, Леннокс ушел, и Порция тут же потащила за собой упирающегося дядюшку, чтобы положить припарку на его начавший синеть глаз. Тем временем капитан Линдсей галантно повел жену в бальный зал.

Что до Розалинды, то она отказала себе в удовольствии проводить взглядом Хэла Линдсея; слишком хорош он был для спокойствия ее ума.

 

Глава 1

Канзас-Сити, апрель 1872 года

Хэл Линдсей правил «Красоткой чероки» с легкостью, являвшейся следствием долгого знакомства. Одна его рука лежала на штурвале, в зубах торчала соломинка, и он лениво поглядывал в окно слева от себя, сверяясь с береговыми знаками. В результате качки флотский «кольт» в кобуре на его плече слегка переместился, но длинный арканзасский нож за спиной оставался неподвижным.

Многонедельное плавание вверх по реке от Сент-Луиса заканчивалось, и теперь Хэл был почти дома. Сегодня он покажет свой любимый Канзас-Сити младшей сестре, Виоле, и ее молодому мужу, а завтра они все вместе отправятся на «Красотке» в Монтану.

Теперь, когда Хэл помирился со своим старинным другом детства, лишь несколько туч омрачали его горизонт. Так, если бы вдруг исчезли железные дороги, он бы определенно почувствовал себя счастливее.

Хэл внимательно вглядывался в железнодорожный мост впереди, стараясь определить, не поджидают ли его неприятные сюрпризы. Никогда не знаешь, что скрывается за этим нагромождением камней – плавень, наносы, обломки или неожиданные водовороты. Похоже, владельцы железных дорог нарочно строили мосты для своих железных чудовищ так, чтобы портить водные магистрали.

Через некоторое время Хэл приступил к проверке скорости течения в поисках неожиданных бурунов или воронок на подходе к пристани. Миссури здесь текла в два раза быстрее, чем Миссисипи в районе Нового Орлеана, и почти вдвое превышала скорость марш-броска Шермана по Джорджии, весьма напоминая стремительное падение воды, низвергающейся в бездну. Время весеннего половодья уже прошло, но речной поток все еще несся, не зная удержу.

В последний раз оглядев мост Ганнибала и не обнаружив признаков опасности, Хэл повернул «Красотку чероки» к речному причалу, как вдруг из-за моста на огромной скорости вылетело дерево. Он быстро подал сигнал в машинное отделение уменьшить ход на одну четверть, а затем всем весом налег на рулевое колесо «Красотки».

Убийственный снаряд несся вперед, целясь прямо в судно и грозя, разорвав обшивку «Красотки», отправить ее прямиком на дно.

Хэлу следовало прикрыться плавучей пристанью, пока дерево не разнесло судно в щепки, а потом мгновенно вывернуть в сторону от причала, чтобы не протаранить его, однако необычная для апреля высокая вода и быстрое течение превращали выполнение этих маневров в горячечный бред пьяного, мечтающего о славе.

Послушная скаковая лошадь, которой, в сущности, и была «Красотка», немедленно отреагировала на команду и начала выполнять поворот, устремляясь под спасительное прикрытие причала. Ответ Нортона из машинного отделения пришел с неистовой пляской колокола, и тут же из высоких труб с ревом взметнулись клубы дыма.

Пассажиры с трудом удерживали равновесие на накренившейся палубе; послышались крики. В клетках позади капитанского мостика сердито раскудахтались куры, а с главной палубы подали недовольный голос две дойные коровы. Помощник капитана О'Брайен, разразившись нецензурной бранью, приказал команде вооружиться шестами и баграми, чтобы отвести от «Красотки» беду.

Бурлящий коричневый водоворот стремительно нес дерево, кидая его из стороны в сторону, взбивая воду в грязный пенный бульон, потом внезапно корни, вырванные вместе с землей, исчезли из виду, погрузившись в пучину, словно дерево вознамерилось укорениться на дне реки.

Затаив дыхание, Хэл замер в ожидании.

Подхваченное быстрым течением, дерево закружилось как волчок и снова ринулось на «Красотку».

Выругавшись, Хэл дал новую команду, и Нортон в машинном отделении отреагировал на этот раз еще быстрее. Из труб повалил густой черный дым, даже рубку обдавая смрадом. Хэл невольно порадовался, что борется с капризами Миссури вместе с Черным Джеком Нортоном, а не каким-то другим механиком из тех, что ходили по рекам западнее Миссисипи.

Выполняя крутой поворот, он молил только об одном – чтобы «Красотка» была чуточку менее расторопной и не врезалась носом в причал.

В это время притопленное дерево промчалось мимо пристани; течение по-прежнему несло его прямо на судно. Торчащие в стороны сучья грозили смертью, как штыковая атака.

Тяжелый топот ног на главной палубе дал знать, что по правому борту собрались матросы О'Брайена. Разбираемые любопытством пассажиры, уподобляясь стаду баранов, которым недостает ума бежать от опасности, бросились за ними.

Первый гибельный сук, приблизившийся к «Красотке», благополучно отвели багром, и постепенно багры и шесты отбили все атаки. Когда земляной ком, обвитый корнями, прошел в ярде от гребного колеса судна, пассажиры захлопали в ладоши, но тут на носу пронзительно завизжала женщина.

Хэл изо всех сил налег на штурвал, разворачивая «Красотку» в сторону реки, и просигналил в машинное отделение. Ответ Нортона прозвенел мгновенно: старый черт, вероятно, не мог дождаться этой команды.

Вода под гребным колесом парохода кипела в неистовстве, нос скользнул по илистому дну, и, содрогнувшись всем корпусом, судно вошло в глубокую воду. Матросы разразились ликованием, а О'Брайен снова обругал их, хотя и не так яростно, как раньше, и отослал готовиться к швартовке.

Хэл выправил штурвал и отдал команду «малый вперед», а пять минут спустя «Красотка чероки» благополучно замерла у причала. Матросы спустили трап, и пассажиры заторопились на берег, в то время как на главной палубе чернокожие матросы приступили к разгрузке судна, сопровождая свой труд ритмичной мелодией, в которой солировал Хезекая. Они явно рассчитывали подзаработать на пении и рекламе «Красотки».

Чуть впереди «Красотки» стояло расфуфыренное судно Алоизия Хатчера «Спартанец»; его трубы в этом сезоне тянулись выше прежнего, вероятно чтобы огонь в котлах пылал еще жарче. Судя по всему, Хатчер намеревался удержать рекорд скорости, отвоеванный у «Красотки». Хэл напомнил себе о необходимости поговорить с Белькуром, чтобы тот сохранял бдительность на случай возможных трюкачеств Хатчера в этом рейсе.

По Франт-стрит важно катили фургоны, между редкими строениями сновали пешеходы. Перед салуном местный пинкертон, детектив Джон Лонгботтом, дотошно расспрашивал о чем-то двух мужчин.

Хэл невольно задумался, что они обсуждают; скорее всего, железнодорожный транспорт, но сегодня был понедельник, так что Лонгботтом не мог заниматься поисками пропавшей наследницы. Человек он был честный, прилежный и совершенно предсказуемый: по вторникам, согласно получаемому жалованью, обшаривал отели и пансионы Канзас-Сити в поисках мисс Скайлер. Занятие это было совершенно бесперспективное. Железные дороги имели скверную привычку то и дело снижать плату за проезд, пока не отобрали у речных судов все виды перевозок – как пассажирские, так и грузовые. Единственным человеком, до сих пор успешно высмеивавшим всемогущество железных дорог, была пропавшая наследница. Второй крупный акционер «Нью-Йорк Сентрал», Розалинда Скайлер, обладала состоянием, которому мог бы позавидовать сам коммодор Вандербилт, но она исчезла из модного дома своего опекуна в Манхэттене, возбудив в прессе массу безумных спекуляций, в то время как блюстители закона и сыщики бросились на ее поиски.

Поговаривали, что ее нет в живых. Подобные слухи распускали благотворительные учреждения, рассчитывавшие завладеть ее деньгами. Они даже подали иск в суд, однако никто особенно не обращал на них внимания.

Активнее всех занимались поисками железнодорожники: миля за милей прочесывали они пути, но даже слабого запаха французских духов не обнаружили. Осиротевшая юная леди, похоже, выигрывала гонку: речники бурно за нее болели и посмеивались над железнодорожниками.

Хэл как-то видел Розалинду в Нью-Йорке, на балу в доме своей сестры, где она сразу привлекла его взгляд. Редко встретишь высокую женщину с гордо поднятой головой; чаще такие сутулятся, чтобы казаться меньше ростом. Огромные серые глаза красавицы, подвижный рот и густая масса золотисто-каштановых кудрей вызывали прилив крови к чреслам и порождали страстное желание немедленно заявить на нее свои права. Хэл с удовольствием затащил бы ее наверх и любил до тех пор, пока она не забыла бы обо всем на свете, кроме его имени, а потом, проснувшись поутру, он бы снова ею наслаждался. Столь опасной женщины Хэл еще не встречал, ибо она возбуждала в нем желание остаться.

Усилием воли Хэл заставил себя вернуться к делам насущным, а именно к заполнению судового журнала. Его так и подмывало сравнить железную дорогу с происками Сатаны, особенно когда он видел, как мало первоклассных пакетботов швартуется к причалу Уэстпорта. И все же он отверг эту идею, желая быстрее отправиться домой, отдохнуть и подготовиться к встрече с Виолой и Уильямом. После многолетней переписки с сестрой он должен сыграть роль хорошей рекламы увеселений в Канзас-Сити.

В рубку вошел Антуан Белькур, второй штурман судна.

– Мои поздравления, Линдсей; ты очень аккуратно пришвартовал «Красотку».

Хэл улыбнулся своему наставнику, пропуская похвалу мимо ушей.

– Это достаточно легко, когда течение имеет то же направление, что и во время половодья в прошлом году. Хотя скорость была чуточку выше – шесть миль в час, полагаю.

– В самом деле? Так вот как ты это сделал? – Белькур склонил голову, обдумывая новость, готовый, как и любой другой лоцман, внимательно выслушать, что толкуют о реке. Потом, очевидно, переварив результаты наблюдений Хэла, он с легкостью переключился на другую тему. – Собираешься сойти на берег, друг мой? Не зря вдова Камерон нетерпеливо трется у сходней, выглядывая тебя.

Закончив писать, Хэл недоверчиво вскинул бровь.

– А почему меня должно интересовать, что она делает?

– Если вспомнить, как вы флиртовали, когда шли из Сент-Луиса вверх по течению…

– Ты уверен, Белькур? – Хэл убрал в карман журнал для служебных записей и взял в руку прогулочную трость, выточенную из древесины колючего терна.

Белькур хмыкнул.

– Только слепой не заметил бы, как она пожирала тебя глазами.

– Сегодня вечером я ужинаю с сестрой и ее супругом, но никак не с женщиной, которая мечтает поскорее обзавестись муженьком и детишками.

Хэл нахлобучил на голову стетсон, который купил год назад в Тусоне, когда разыскивал Виолу. Не имея ничего общего с форменными головными уборами, которые носили офицеры «Красотки», шляпа не только выделяла его среди остальных, но и указывала, что он является владельцем судна.

– Твое нежелание жениться, Линдсей, просто поразительно, – мягко заметил Белькур, Его черные глаза светились недоумением. – Ты ведь чувствуешь себя в женском обществе как рыба в воде.

Рот Хэла сжался в твердую линию. Впрочем, Белькур был его другом еще с тех времен, когда он впервые появился на этой реке двадцать лет назад чумазым мальчишкой. По правде сказать, именно Белькур научил его читать реку и водить суда. Если он так долго ждал и не задавал лишних вопросов, то теперь заслужил право узнать правду.

Перекинув тросточку в другую руку, Хэл спокойно произнес:

– Вдова приходится сестрой миссис Беннет и миссис Тернер. Захотел бы ты породниться хотя бы с одной из этих двух семеек?

– Где отцы избивают своих сыновей с такой же частотой, с какой весной гремят грозы? Потом мальчишки вырастают и делают то же самое с собственными отпрысками. – Белькур сплюнул, и его лицо выразило отвращение. – Я живу в Канзас-Сити почти сорок лет, и все это время пять поколений Беннетов и Тернеров истязают своих детей, в то время как их матери стоят спокойно рядом и смотрят, как с их чад спускают шкуру…

Столь точное описание модели поведения семьи, которая из поколения в поколение повторяет одни и те же ошибки, заставило Хэла поморщиться.

Его друг на мгновение задумался. Черные глаза грозно сверкали, как лезвие обсидианового кинжала.

– Твоя красивая сестра все еще замужем за Россом? – неожиданно спросил Белькур.

Хэл был рад уступить старому учителю пальму первенства в разговоре.

– За этим глупым пьяницей? Он умер больше года назад, но Виола нашла себе другого – Уильяма Донована из компании «Донован и сыновья».

Белькур присвистнул.

– Неужели? Она очень правильно поступила.

Кивнув, Хэл на секунду задумался. Он никогда не понимал, почему сестра вышла замуж за Росса, а она и не стремилась объяснить.

Оставив досадную загадку в покое, Хэл спросил:

– Почему бы тебе самому не пофлиртовать с вдовушкой? Всего-то, что от тебя требуется, – посвятить ее в мои правила.

Белькур тихо рассмеялся, направляясь вслед за Хэлом из рубки на мостик.

– Поверь, мне больше нравится играть в покер у Тейлора, чем плясать на задних лапках перед женщиной.

Хэл по привычке проверил натяжение одной из двух тяжелых балансировочных цепей и убедился, что его судно стоит надежно. «Красотка чероки», как и все речные суда, имела мелкую осадку, так что могла обходиться без киля, которым оснащены корабли, бороздящие воды океана. Вместо киля использовались специальные цепи, идущие от форштевня до кормы. Мощные, туго натянутые цепи служили противовесом размещенному в трюме тяжелому грузу.

К Хэлу подошел один из чернокожих матросов и протянул конверт.

– Телеграмма, босс. Получена в конторе.

– Благодарю. – Отпустив матроса, Хэл разорвал конверт. – Проклятие, Виола и Донован задержались с отъездом из Вашингтона и прибудут в Канзас-Сити лишь с восходом солнца.

– Значит, они присоединятся к нам завтра?

Резкий лай заставил Хэла вскинуть голову, но особого беспокойства не вызвал. К его судну он точно не имел отношения.

– Видимо, да. В таком случае я, вероятно, пойду сегодня к Тейлору. – Хэл на секунду задумался. Может, лучше наведаться в публичный дом Энни Чамберс? Он знал на Миссури все бордели и дома терпимости, а также большинство подобных заведений на реках Миссисипи и Огайо. Час или два он мог бы поразвлечься с одной из тамошних жен-шин, если, конечно, у Энни есть какая-нибудь чистенькая и интересная.

Или лучше поиграть в покер? По крайней мере карты дольше любой женщины займут его внимание.

– Ты еще мог бы и за вдовушкой поухаживать, – предложил Белькур, когда они достигли палубы, под которой располагалось машинное отделение.

Тут снова раздался неистовый лай, который не смолкал, заглушая даже шум реки, и Хэл обернулся. На краю набережной возле железнодорожного моста собралась небольшая толпа, в воздух то и дело взлетали, мелькая, дубинки.

Неожиданно на солнце блеснуло лезвие ножа, и надрывный лай собаки перерос в визг. Сперва Хэл сжал кулаки, но тут же заставил себя расслабиться. Он слышал этот звук и раньше и неизменно реагировал на него с излишней эмоциональностью, позволяя себе ввязываться в драку ради спасения одного-единственного животного. На земле существуют тысячи бездомных собак, напомнил он себе, и мир вряд ли заметит смерть одной из них. Не может же он постоянно бросаться спасать каждого пса, подвергающегося физической расправе.

Собака снова завизжала, и Хэл, проклиная себя за сентиментальность, перепрыгнул через перила и очутился на главной палубе. Мгновение спустя, вооруженный арканзасским кинжалом и прогулочной тростью, он уже громыхал сапогами по причалу, откуда спрыгнул на грязную набережную. Времени вызывать полицейского или собирать подмогу у него не было; хорошо хоть Белькур за его спиной крикнул двум матросам следовать за ним.

Лай и визг собаки раздавались все реже, предрекая худшее. Продолжая самозабвенно истязать животное, толпа хулиганов не заметила приближения Хэла. С первым негодяем он расправился, огрев его тростью по ноге: перекувырнувшись через голову, тот скатился с набережной на Франт-стрит. Второго Хэл свалил резким ударом по затылку, и парень, пошатнувшись, ткнулся носом в грязь. Вращая тростью, Хэл оказывал на головорезов куда более оздоровительный эффект, чем если бы фехтовал ею как шпагой.

В руке следующего негодяя, повернувшегося к Хэлу, блеснул большой изогнутый нож. Все еще держа трость посередине, Хэл тотчас встал в защитную стойку, как научил его много лет назад французский мастер фехтования в Цинциннати. Бандит сделал выпад, и Хэл ткнул его со всей силы размаха набалдашником трости в солнечное сплетение. Хватая ртом воздух, дурень грохнулся на землю, в то время как по набережной вдоль железнодорожных путей к ним уже бежал, тяжело топая, Белькур.

Головорезы кинулись врассыпную, укрываясь в боковых улочках, отходящих от Франт-стрит, а вооруженные дубинками и ножами Белькур с матросами заняли позицию поперек железнодорожных путей. Вокруг них начала быстро собираться толпа зевак, кто-то глазел из простого любопытства, кто-то стал делать ставки на исход драки.

Теперь перед Хэлом стоял последний из бандитов, самый здоровенный: в руке он держал грязный нож, на боку висел в кобуре «кольт». У негодяя были темные волосы, большой живот и крупный красный нос – свидетельство неравнодушия к крепким напиткам. За его спиной висел маленький окровавленный мешок.

При виде охотничьего ножа Хэла и смертоносной трости бандит, вытаращив глаза, схватился за «кольт», но Хэл успел сделать бросок. Мгновение спустя мерзавец уже лежал неподвижно у кромки воды с перерезанным горлом.

– Очевидная самооборона, – заметил Белькур, подходя к Хэлу. – По поводу кончины этого типа полиция не станет поднимать шума; они уже год пытаются избавиться от него.

– Все равно мне придется объясняться с ними, да еще и оплатить похороны.

– Ну, тут уж ничего не поделаешь. – Белькур пожал плечами.

Хэл опустился на колени рядом с окровавленным пеньковым мешком, отчетливо вспоминая день, когда впервые держал в руках мертвую собаку.

– Тебе нужна помощь, дружище?

Голос Белькура вернул Хэла к действительности.

– Нет, справлюсь сам.

Что теперь? Как обращаться с раненым животным? Как это делала Виола.

– Все в порядке, парень, все в порядке, – пробормотал он и ласково погладил грубую мешковину.

Собака тихо заскулила, потом рыкнула в знак предупреждения.

Хэл осторожно раскрыл мешок, и его пальцы коснулись слежавшейся грубой шерсти. Снова раздался угрожающий рык, и на свет появилась собачья голова; темные глаза тут же заморгали, а верхняя губа беззвучно приподнялась, ощерив зубы.

– Хороший мальчик. – Хэл погладил пса. – Потерпи немного, я тебя осмотрю.

Звук собственного голоса заставил Хэла поморщиться; он быстро вытер нож и убрал в ножны. Этот сладкий тон куда больше подошел бы женщине. Увы, испуганные бездомные собаки гораздо чаще кусают мужчин, чем женщин, так что лучше выглядеть глупо, чем быть укушенным.

Собака постепенно успокоилась и притихла, лишь изредка поскуливая; пока Хэл обследовал ее раны, она не сделала ни одной попытки укусить и только подозрительно следила за его движениями.

– Что ж, парень, похоже, ты отделался синяками и несколькими рваными ранами, но все кости целы, так что ничего опасного. Хороший отдых, уход и полноценное питание вскоре поставят тебя на ноги. Купание тебе тоже не помешает, – добавил Хэл, едва не задохнувшись от обдавшей его волны зловония.

Выразив согласие глухим ворчанием, пес лизнул пальцы своего спасителя. Хэл и раньше спасал бездомных животных, наблюдая, как под присмотром его грума к ним возвращается жизнерадостность, после чего отдавал приемышей другим людям. У него собаки не задерживались, и ни одна не делала попытки остаться.

– Ты, наверное, хочешь есть? – Хмыкнув, Хэл стащил с маленького измученного тельца грязный мешок.

Пес слабо тявкнул и, покачиваясь из стороны в сторону, поднялся на ноги. С виду он напоминал ирландского терьера и достигал в холке почти двух футов, имел длинную голову с мягкими висячими ушами и короткую жесткую шерсть. Разглядывая человека, пес бесстрашно поднял морду и слабо взмахнул хвостом; судя по всему, он был прирожденным бойцом и мог бы успешно постоять за себя, если бы не мешок.

– Ну что, теперь тебе лучше?

Пес снова тявкнул и сделал нерешительный шаг по направлению к Хэлу, но тут силы оставили его.

– Я отнесу тебя домой, малыш. – Хэл подхватил собаку на руки.

К нему тотчас повернулась длинная собачья морда, и темные пуговки глаз стали изучать Хэла, а он задумчиво прищурился, поражаясь светящейся в собачьем взгляде смышлености.

Долгую минуту терьер мерил его взглядом, потом удовлетворенно тявкнул и, положив морду на плечо нового хозяина, свернулся клубком в уюте и тепле рук Хэла.

Тем временем сквозь толпу уже пробирался полицейский; окинув долгим взглядом убитого, он вопросительно поднял бровь и уставился на Хэла и его спутников.

– Похоже, нарвался, да? Прежде чем покинете город, зайдите ко мне.

– Хорошо, сэр… Я возьму на себя расходы на похороны, – поспешно добавил Хэл.

– Склонен думать, что теперь у тебя появится собака, – заметил Белькур, когда они возвращались на судно.

Хэл фыркнул:

– Не смеши меня. Наверняка этот пес, как и все предыдущие, благополучно отправится в какую-нибудь семью с десятью ребятишками.

– Можешь говорить что угодно, но он думает иначе. – Белькур кивнул на грязный клубок в руках Хэла.

– Пока. Скоро он изменит свое мнение. – Хэл рассеянно погладил лохматую голову.

– Это ты так думаешь, – возразил Белькур. – Ставлю пять долларов, что завтра утром этот пес придет следом за тобой на корабль.

– По рукам. А остальные денежки я выиграю у тебя сегодня вечером за покерным столом.

Белькур рассмеялся:

– Что ж, попробуй!

В то время как они медленно шли по направлению к «Красотке чероки», толпа зевак рассеялась, и, верно, поэтому внимание Хэла привлекла одинокая фигура: стройный молодой человек, державший в руках саквояж и трость с золотым набалдашником. Незнакомец наблюдал за происходящим с противоположной стороны улицы. Он был среднего роста и имел каштановые волосы, светлые глаза скрывались под широкими полями шляпы вроде той, что носят плантаторы. Бриллиантовая булавка для галстука, стильная одежда, а также его присутствие в этой части города выдавали в нем игрока, а заляпанные грязью сапоги давали основание предположить, что этот человек высадился на берег с затонувшей в то утро «Прелестной леди» и теперь подыскивал другое судно, где мог бы найти применения своему таланту.

Коснувшись рукой шляпы, игрок, поприветствовав Хэла, отступил в тень, и Хэл тут же забыл о нем, всецело переключив внимание на животное, которое держал.

Спрятавшись в нише жалкой гостиницы на берегу реки, Розалинда Скайлер отчаянно ругала себя за опрометчивость. Ей следует держать себя в руках и не расслабляться от радости. Хотя она в очередной раз избежала смерти, теперь ей надо сосредоточить все помыслы на том, чтобы сохранить свою свободу, а не глазеть на драку. Внутренний голос предупреждал ее, что преследователи напали на след и уже дышат ей в спину. Лучше поискать другое судно, идущее в верховья реки, вместо того чтобы таращиться на Хэла Линдсея, вздумавшего спасать от смерти несчастного терьера.

Странно, но почему-то до сих пор он казался ей таким же неотразимым, каким она его запомнила. Тогда Розалинда испытывала всего лишь обычный женский трепет при виде привлекательного мужчины в форме, а потом, в январе, внезапно скончался ее отец и Дэвид вдруг разорвал помолвку. Что до Леннокса…

Розалинда на секунду закрыла глаза, призывая себя к спокойствию.

Николас Леннокс, возможно, и был хорош собой, но имел сердце чернее, чем у Аида. Отец всегда учил ее, что судить о человеке следует по тому, как он относится к людям, стоящим ниже его по положению. Что ж, по этому стандарту Линдсей был образцовым джентльменом, поскольку спас раненую собаку, но теперь это уже не важно; важно только держаться как можно дальше от Николаса Леннокса. Ей нужно бежать, если она хочет еще год оставаться на свободе, чтобы потом, когда в следующем апреле ей исполнится двадцать пять лет, вступить в права на наследство. Тогда и только тогда сможет она посмеяться над Николасом Ленноксом и его настойчивым требованием обвенчаться. После этого она выйдет замуж и создаст собственную семью взамен той, которую утратила.

Наконец долгие размышления навели Розалинду на мысль о Форт-Бентоне, куда зимой не ходили ни поезда, ни корабли. Там и только там она могла оставаться в безопасности сколь угодно долгое время.

Сделав глубокий вдох, Розалинда пошевелилась, и тут же в животе у нее снова начались спазмы, а во рту она ощутила вкус желчи. Впрочем, проведя почти четыре месяца в бегax, она научилась не обращать на это внимания, однако одиночество и неотвязная тоска по близкой душе, о том, кто поймет ее и возьмет на себя заботу о ней, была сильнее и переносилась хуже, чем спазмы в животе при мысли о необходимости вновь подняться на борт судна.

Жаль, что она никогда не сумеет управлять судном так, как Хэл Линдсей, который на ее глазах обошел притопленое дерево как какую-нибудь щепку. На бесшабашность Розалинда была способна за игорным столом, но никак не за штурвалом судна.

Ее отец поставил жесткое условие: опека над имуществом закончится, как только она выйдет замуж, вот только кто захочет жениться на женщине, облаченной в мужскую одежду? Розалинда фыркнула, представив свадьбу, на которой оба, и жених и невеста, предстают перед гостями в брюках.

В настоящий момент всего несколько шагов отделяли Розалинду от конторы торгово-пассажирских перевозок, где она могла купить билет до Монтаны. К счастью, следующей весной она снова будет ездить на поезде. Это настоящее чудо техники, которое не может утонуть, да к тому же она родилась в поезде и выросла на железной дороге.

Поняв, что ей надо идти, Розалинда вздрогнула, ее нервы стали как натянутые струны. Что, если Леннокс поджидает ее по ту сторону двери?

Неожиданно из гостиницы вышла женщина и, обернувшись, с улыбкой попрощалась с кем-то:

– Доброго пути на «Спартанце», мое сокровище!

Сделав шаг вперед, женщина натолкнулась на Розалинду, и той пришлось поддержать ее. На вид женщине было лет шестьдесят; вокруг маленькой шляпки вились седеющие кудри, корсет плотно облегал фигуру, создавая иллюзию тонкой девичьей талии.

«Неужели это Дездемона Линдсей, мать Линдсея?»

Что делает женщина из богатого старинного семейства, владеющего речной флотилией, известная своим трепетным отношением к изысканной одежде и роскошной жизни, в жалкой грязной гостинице на реке? Она же не какая-нибудь карточная мошенница, обирающая прохожих игрой в «монте», и не ночная бабочка, зашедшая на часок «поразвлечь» портового рабочего. А что, если она встречалась здесь с любовником и на щеке у нее – след засохшей спермы? Подобные следы Розалинда всегда особенно тщательно стирала со своей кожи после интимных встреч с Дэвидом. «Любовник? Боже, неужели и Леннокс тоже здесь?»

– С вами все в порядке, мэм? – вежливо справилась Розалинда, старательно убирая с лица все признаки волнения.

– Да, сэр. Благодарю вас.

На Розалинду взглянули, оценивая, такие же синие, как у Хэла, глаза, после чего Дездемона игриво взмахнула ресницами, давая Розалинде возможность вздохнуть свободнее. Слава Богу, ее не узнали.

– О, мэм, мне это ничего не стоило. – Розалинда с легкостью сымитировала изысканные манеры и беспечность игрока, промышляющего на речных судах. – Если позволите, я провожу вас куда прикажете.

На лице Дездемоны отразился неподдельный испуг, но она быстро овладела собой.

– О, поверьте, в этом нет необходимости. Прошу меня простить, но мне пора идти.

– Всего доброго, мэм. – Розалинда слегка приподняла широкополую шляпу и отступила в тень, позволяя Дездемоне пройти и думая при том, что ей нужно поскорее убираться из Канзас-Сити, пока ее кто-нибудь не узнал.

Обведя взглядом речной берег, Розалинда попыталась найти конторы рекомендованных ей судовых компаний, затем принялась разглядывать пришвартованные рядом с плавучей пристанью два парохода: «Спартанец» и «Красотку чероки», чьи ярусы белоснежных палуб, изобильно украшенные резным деревом, напоминали свадебные торты или разложенный на тарелке сыр с крекерами.

Рулевую рубку «Спартанца» украшала метла – безмолвное свидетельство его нового статуса как самого быстроходного судна на участке от Канзас-Сити до Сиу-Сити. Правда, выглядел «Спартанец» довольно неопрятно со своей облезлой позолотой и потускневшей краской, а чересчур высокие трубы придавали ему какой-то неустойчивый вид.

Внешний облик «Красотки», напротив, всецело соответствовал имиджу скоростного пакетбота, способного в рекордно короткое время преодолеть путь от Канзас-Сити до Форт-Бентона в Монтане. Корпус «Красотки» длиной сто пятьдесят футов был покрыт свежей ослепительно белой краской, трубы окаймлены черными с золотом полосками. Золоченая резьба «Красотки» отличалась особой четкостью и элегантностью линий: даже с большого расстояния Розалинда видела, насколько у этого корабля ярче и разнообразнее краски оконных витражей, чем на других пароходах. Расположенные между высоких труб позолоченные буквы КЧ напоминали ожерелье на шее великосветской красавицы, а имя, гордо выписанное наверху капитанского мостика, словно бросало вызов другим речным судам.

По-видимому, именно этот пароход, как ни один другой, отвечал нуждам Розалинды, и она, вздохнув, направилась в управление «Линдсей и К'», хотя путешествовать на одном из кораблей Линдсея представлялось ей делом рискованным. Увы, выбора у нее нет: из Канзас-Сити в Форт-Бентон ходили только «Спартанец» и пароходы Линдсея, а если любовник Дездемоны Линдсей – Господи, только бы она ничего не рассказала Ленноксу! – находится на борту «Спартанца», Розалинде лучше босой отправиться в Монтану, чем ступить на палубу этого судна.

Контора «Линдсей и К°» блистала чистотой, здесь кипела деловая жизнь, что целиком соответствовало доброй репутации одного из лучших почтово-пассажирских перевозчиков на Миссури.

– Чем могу помочь, сэр? – вежливо обратился к Розалинде один из клерков, чей участливый взгляд и пустой рукав, аккуратно пришпиленный к груди, выдавали в нем ветерана войны.

– Я хочу купить билет на «Красотку чероки» до Форт-Бентона. Одноместную каюту, пожалуйста. – Розалинда поспешно протянула деньги. Она не боялась, что клерк узнает в ней женщину: впервые братья взяли ее в город в мужском костюме в шестнадцатилетнем возрасте, и с тех пор никто ни разу не посмотрел на нее подозрительно. При росте пять футов восемь дюймов Розалинда была выше многих мужчин и не уставала изумляться, что некоторые джентльмены, хотя и принимали ее за парня, все же приставали к ней. Впрочем, любой мужчина, проявлявший интерес к ее женственности, вызывал у Розалинды удивление, поскольку за всю жизнь она встретила лишь одного человека, который не охотился за состоянием ее отца и ухаживал за ней бескорыстно.

– Простите, сэр, но на «Красотку» есть билеты только для проезда без спального места; однако вы можете подождать до пятницы, когда в Форт-Бентон отправится «Звезда чероки».

Четыре дня ждать и все это время жить в страхе, что Леннокс или Пинкертоны обнаружат ее? Боже милостивый, неужели судьба никогда ей не улыбнется? Розалинде несказанно везло за карточным столом, но выигрыш в десять тысяч долларов представлялся издевательством в качестве компенсации за невозможность сбить со следа погоню Леннокса.

– Каюта на «Звезде» меня вполне устроит, – спокойно ответила Розалинда, уверенная, что страх не нашел отражения в ее голосе, – если только нет другого судна, отправляющегося раньше.

– Завтра в Форт-Бентон уходит «Спартанец» Хатчера, – подсказал клерк.

Розалинда решительно покачала головой.

– Благодарю, но я предпочитаю «Звезду».

– Что ж, очень хорошо, сэр. – Клерк почтительно поклонился.

Несколько минут спустя, вооруженная билетом на «Звезду чероки» и списком приличных местных гостиниц, Розалинда, не обращая внимания на шум реки за спиной, бодро шагала вверх по улице. Держаться вблизи от воды означало для нее оставаться на свободе; никто, даже Леннокс, не станет искать ее на речном транспорте.

Итак, что дальше? В ожидании «Звезды» она продолжит шлифовать свое искусство игрока, и, возможно, если повезет, сможет поучаствовать в одной из знаменитых партий игры в покер у Тейлора.

 

Глава 2

– Вы также можете посетить девочек в публичном доме Энни Чамберс, месье Карстерс. – Белькур с восторгом принялся перечислять список развлечений в Канзас-Сити.

Розалинда опешила, но тут же вежливо кивнула: Тейлор предупредил, что к нему ее привезет другой игрок, однако ни словом не обмолвился о том, что ее спутник знает город лучше любого гида.

– Они такие хорошенькие и шустрые, эти барышни, просто превосходные во всех отношениях, – не унимался Белькур. – Одна даже умеет играть «Марсельезу» на мужских яичках.

Розалинда хмыкнула; разумеется, она была довольна, что Белькур принял ее за мужчину, однако последнее заявление порядком обескуражило ее. С момента бегства из Нью-Йорка она не раз слышала откровенные мужские разговоры, включая всевозможные интригующие истории о том, что происходит в домах с дурной репутацией. Эти байки захватывали, особенно если рассказчики не подозревали, что их слушают женские уши, и все же теперь Розалинда надеялась, что они приедут к Тейлору до того, как Белькур пригласит ее составить ему компанию, направляясь к Энни Чамберс. Ей так и не удалось понять, почему, испытывая определенный интерес к домам терпимости и борделям, она все же не захотела навестить хотя бы один из них.

Белькур замолчал, только когда кабриолет свернул на посыпанную галькой живописную дорогу, казавшуюся в вечерних сумерках бледной нескончаемой лентой. С обеих сторон дорожки зеленела трава с возвышавшимися над ней здесь и там тенистыми деревьями. Роскошные клумбы весенних цветов обозначали тропинки и окружали бельведеры. В конце дороги журчал фонтан, а за ним поднимался большой белый дом в сельском стиле.

– Невероятно, не правда ли? – тихо произнес Белькур. – Тейлор приехал из Нового Орлеана перед войной и построил имение, которое потом с гордостью называл домом.

– Да, грандиозно, – согласилась Розалинда; при этом ее голос прозвучал грубее, чем обычно. Как ни странно, элегантная простота особняка вызвала у нее чувство неловкости. Она ожидала увидеть кричащую безвкусицу поместья нувориша, но никак не здание, классическая красота которого напомнила ей Оук-Хилл, старинное имение ее родителей на Лонг-Айленде.

После побега из Нью-Йорка Розалинда впервые пришла с визитом в чужой дом. Нью-йоркская аристократия, в кругу которой она выросла, впускала в свои дома лишь родственников, близких друзей и тех, кто занимал в обществе достаточно высокое положение. Согласно этому правилу сейчас ее присутствие в доме Тейлора представлялось неуместным, поскольку она была посторонним человеком и к тому же карточным игроком.

Тем не менее Розалинда заставила себя прогнать столь несвоевременные мысли. Она просто приехала на вечер поиграть в покер, что делала довольно часто после бегства из Нью-Йорка.

– Спасибо, что подвезли, месье Белькур, – поблагодарила Розалинда, спускаясь из коляски и полной грудью вдыхая влажный вечерний воздух, напоенный ароматом цветущей сирени.

– Не за что. – Белькур передал поводья подошедшему груму. – Мне было приятно иметь такого попутчика, как вы.

Белькур был высоким приятным мужчиной в годах, хотя и не таким высоким и красивым, как его приятель с ирландским терьером. Зато слухи, которыми полнится река, характеризовали его как хорошего игрока в покер.

Как и все остальные, после бегства Розалинды из Нью-Йорка Белькур видел в ней всего лишь мужчину; никаких косых взглядов на ее грудь или пристального изучения верхней губы, никаких порывов предупредительно открыть перед ней двери.

– Добрый вечер, Тейлор. Как ты и просил, я привез с собой месье Карстерса.

– Отлично, Белькур!

Мужчины обменялись рукопожатиями, затем хозяин, который был на полголовы ниже Розалинды, повернулся, и Розалинде отчего-то показалось, что его черные глаза способны видеть и запоминать каждую карту, легшую на стол.

– Рад, что вы решили присоединиться к нам, Карстерс. Такой честный игрок, как вы, наконец заставит здешних парней играть по правилам.

– Для меня честь быть здесь с вами, сэр, – ответила Розалинда, крепко пожимая протянутую ей руку. Ее брат Ричард часы потратил, чтобы научить сестру этой манере, и она с тоской вспоминала его каждый раз, когда здоровалась с кем-то за руку. – Уверен, что все игроки, которые пользуются гостеприимством вашего дома, сделают честь игре.

– Весьма любезно с вашей стороны, Карстерс. Знаете, моей жене не терпится с вами познакомиться. Элинор, дорогая, позволь представить тебе Фрэнка Карстерса.

– Добро пожаловать в наш дом, мистер Карстерс. Пожалуйста, считайте его своим, пока находитесь в Канзас-Сити. – Голос миссис Тейлор был богатым по тембру, с выраженным южным акцентом.

Столь радушный прием немало озадачил Розалинду. С какой стати респектабельной женщине предоставлять покерному игроку свободу посещения ее дома? Конечно, всем давно известно южное гостеприимство, но не до такой же степени!

– Для меня честь находиться здесь, мэм. – Розалинда уверенно пожала руку хозяйки.

Тем не менее она боялась, что проницательные глаза Элинор разглядят женские формы, тщательно скрытые покроем костюма, но, к счастью, миссис Тейлор видела перед собой всего лишь Фрэнка Карстерса.

– Это вы делаете нам честь своим присутствием, мистер Карстерс, – непринужденно сказала хозяйка дома и повернулась к Белькуру. – Антуан, я рада снова видеть вас здесь, и спасибо за французское шампанское, которое придало помолвке нашей младшей дочери восхитительный колорит.

Белькур поклонился, скромно отмахиваясь от похвалы; в этот момент он больше походил на любимого дядюшку, чем на грубого, хотя и общительного, речного волка, каким до этой секунды казался Розалинде.

Слегка поколебавшись, Розалинда отдала перчатки и шляпу чернокожей горничной. Она и раньше сидела за покерным столом без защитной тени шляпы, и никто ни разу не узнал в ней женщину, так что особых оснований для волнения у нее не было.

Несколько минут спустя все четверо прошли через дом в комнату с карточными столами; возглавляя процессию, Тейлор и Белькур дружески болтали о лошадях, тогда как миссис Тейлор взяла Розалинду под руку, к чему девушка уже успела привыкнуть, играя роль холостого джентльмена. К тому же, годами присматриваясь к поведению братьев, она научилась светским манерам, присущим мужчинам.

– Вы находились на палубе, мистер Карстерс, когда «Прелестная леди» налетела на препятствие? – поинтересовалась миссис Тейлор.

– Да, мэм; я совершал свой утренний моцион, ко1да все это случилось, и видел происшествие собственными глазами.

Мимоходом Розалинда бросила взгляд на интерьер особняка и отметила, что скромная белая с золотом элегантность весьма отличается от более модной темной роскоши дома ее родителей. Обстановка показалась ей изысканной и удобной благодаря восточным коврам на полах и семейным портретам на стенах, причем все это богатство сверкало и переливалось в мягком сиянии ламп.

– Там была коряга или цветочная кадка? – полюбопытствовала миссис Тейлор.

Розалинда едва успела ответить, и тут же ее внимание обратилось на куда более важный для нее объект: у окна она увидела Хэла Линдсея, который разговаривал с каким-то джентльменом. У нее сразу застучало в висках. Хэл предстал перед ней таким же привлекательным, как когда-то в Нью-Йорке; он обладал суровой красотой викинга, лишь выигрывавшей от шрама на подбородке. К тому же этот человек всего добился собственными силами и сделал состояние, не получив от своей семьи ни единого цента.

Господи, только бы он не узнал ее! Если он вернет ее в Нью-Йорк… Ох нет, лучше вообще не думать об этом.

Розалинда вздохнула. Ну почему столь серьезные проблемы возникают именно в тот момент, когда ей предстоит сразиться в покер с лучшими игроками Канзас-Сити?

Усилием воли Розалинда заставила себя переключить внимание на Тейлора, который, выдержав паузу, обратился к собравшимся с объявлением:

– Господа, позвольте представить вам Фрэнка Карстерса. С этим джентльменом я познакомился зимой на борту «Натчеза». Это весьма достойный игрок, и пока он ждет отправления «Звезды чероки», у вас есть возможность помериться с ним силами.

Розалинда вежливо поклонилась, про себя позабавившись тому, что ее назвали честным игроком. Впрочем, она действительно предпочитала побеждать честно, хотя отец в свое время обучил ее шулерским приемам.

– Теперь я представлю вам присутствующих джентльменов, Карстерс. Начнем слева. Капитан Питер Джонсон с «Осейдж Куин» и Макбентон, его инженер. Филипп Логан, штурман с «Красотки Палестины». Томас Ратлифф, доктор, сугубо сухопутный человек.

Мужчины вежливо кивали, и Розалинда, призвав на помощь все свое спокойствие, отвечала тем же.

– И, наконец, Хэл Линдсей, дипломированный штурман с правом вождения судов по Миссури и Миссисипи, владелец полудюжины первоклассных пакетботов.

– Привет, Карстерс, – вежливо поздоровался Линдсей. Его голос остался все таким же: глубоким, с хрипотцой, от которого у нее по спине сразу побежали мурашки.

– Приятно познакомиться, джентльмены. – Розалинда снова поклонилась.

К счастью, Линдсей действительно не узнал ее, и Розалинда незаметно перекрестилась.

– Не хотите ли чего-нибудь выпить, Белькур? А вы, Карстерс? У нас есть коньяк с мятой, вино и более крепкие напитки, а также чай и кофе – кому что нравится…

Розалинда взяла у слуги чашку с кофе, довольная уже тем, что имеет возможность оставаться трезвой.

– Как твоя новая собачка, Линдсей? – осведомился Белькур с другого конца комнаты.

Все с интересом повернули головы к Линдсею.

– Спит в доме. – Линдсей независимо вскинул бровь и отхлебнул из серебряной кружки.

Мгновенно мягкий гул дружелюбных голосов сменился молчанием; даже слуга замер, занеся руку с сахаром над серебряной кружкой с напитком.

Розалинда пристально вглядывалась в лица мужчин, стараясь понять значение происходящего, как вдруг доктор громко рассмеялся:

– Еще один приблудился? А я-то думал, Линдсей, что все псы, как и твои женщины, сбегают от тебя в течение часа.

Хэл фыркнул:

– Ну и что? Подумаешь! Просто он задержался чуточку дольше, чем другие. Завтра Сэмюел отвезет его в Индепенденс, на ферму любителей животных.

Белькур хмыкнул, его глаза засветились.

– Эта собака прожила с Линдсеем уже шесть часов, побив в два раза прежний рекорд. Ставлю пять долларов, что беспризорник уйдет с ним завтра в плавание.

Джонсон рассмеялся, остальные тут же к нему присоединились.

– Теряешь лицо, Линдсей. Не ты ли всегда говорил, что мужчинам следует избегать собак и детей?

Хэл слегка покраснел, но его ответ прозвучал достаточно спокойно:

– Это временное отклонение на пути в рай, друзья. К моменту моего возвращения терьера не будет, и единственной темой для разговоров останутся ваши жалобы на семейное положение.

Шутники еще немного подразнили Линдсея, но, в конце концов, Тейлор вернул их к теме предстоящего занятия.

Пока собравшиеся, дружелюбно переговариваясь, рассаживались за столом, золото и банкноты были обменены на фишки из слоновой кости с элегантной монограммой «Т».

Привычным жестом, отточенным за многие месяцы, Розалинда поправила серые брюки и проверила, насколько удобно сидит на ней фрак. Сможет ли она с легкостью выхватить из-за пояса «кольт» или нож, спрятанный в правом рукаве, если это потребуется? Сотни раз она проделывала этот ритуал, после того как покинула дом своего опекуна на Пятой авеню, но лишняя тренировка никогда не помешает.

Наконец успокоившись, Розалинда обвела взглядом игроков. Первым слева от нее сидел Тейлор, далее расположились Белькур и Джонсон. Справа находились Бентон, Логан и Ратклифф, а за ними…

Розалинда безмолвно выругалась, хотя лицо ее оставалось спокойным. Линдсей оказался как раз напротив, и ей оставалось только надеяться, что карты отвлекут его. Как выяснилось, он куда сильнее притягивает женское естество, чем Дэвид Резерфорд, этот трус, бросивший ее при первых признаках трудностей.

А ведь когда-то Розалинда видела в Дэвиде настоящий образец мужественности. Он поступил в армию после битвы при Боллс-Блафф и три года служил штабным офицером, в то время как обычно богачи нанимали служить за себя других людей, продолжая вольготную и сытную жизнь в тепле и безопасности. Розалинда считала его героем и, планируя скорую свадьбу, наслаждалась их близостью.

Линдсей тоже имел славу героя войны и был фигурой весьма замечательной. Каков, интересно, он в постели?

От этих мыслей Розалинду бросило в жар, обдав горячей волной грудь и лоно. Ее глаза расширились. Пара «кольтов» за поясом шевельнулась, напомнив о маскараде.

Медленно отхлебнув из чашки горячий кофе, Розалинда постаралась взять себя в руки. Она не может переспать с Линдсеем или с другим мужчиной, как бы сильно ни изнывало ее тело по головокружительной, умопомрачительной разрядке, какую приносит физическое наслаждение.

– Сегодня, джентльмены, мы играем в семикарточный стад. Правила помещены на плакате, – объявил Тейлор, непринужденно тасуя карты. – И запомните: здесь нет случайностей; это игра мастерства и умения, а не шанса. Первоначальная ставка полдоллара; полная – четверть «орла». В полночь все минимальные удваиваются, затем еще раз для тех, кто продолжает играть. Вопросы есть?

Розалинда покачала головой, спокойно наблюдая, как перед ней вырастает аккуратный столбик фишек. Два доллара пятьдесят центов полной ставки первой партии удваиваются, превращаясь в пять при пятой сдаче карт, затем снова удваиваются в полночь и еще раз в ранние утренние часы, чтобы вытеснить случайных игроков. Что ж, неплохо, хотя это были не самые высокие ставки за всю историю ее карьеры профессионального картежника. Фишек достоинством в две сотни долларов должно хватить с избытком, и прибегать к припрятанной пачке банкнот не придется. Четыре месяца жизни в бегах научили Розалинду мудрости, и она никогда не хранила все деньги в одном месте.

Каждый из игроков бросил на середину стола по одной фишке, делая первоначальный взнос. Тейлор раздал карты, по две каждому игроку картинкой вниз и по одной – картинкой вверх.

Аккуратно, чтобы никто не увидел, Розалинда быстро проверила две перевернутые карты. Это оказались дамы. С открытой десяткой бубен у нее был прекрасный расклад, высокий шанс взять банк, и она почувствовала за спиной сияющий в предвкушении победы призрак отца.

Положив карты перед собой, Розалинда ждала начала торгов.

Перед Линдсеем лежала двойка червей, самая низкая из открытых карт, так что начинать игру и торги предстояло ему. Изучив свои закрытые карты, он пожал плечами и кинул на середину стола фишку достоинством в четверть «орла».

Ход Линдсея озадачил Розалинду. С двойкой на столе рассчитывать на прибыль не приходилось. Линдсей либо блефовал, либо имел что-то интересное на руках, либо просто проявлял щедрость, повышая ставку уже на первом круге. Поскольку прежде склонности к щедрости она у него не наблюдала, как, впрочем, и склонности к блефу, то могла поспорить на все свои деньги, что в руках Хэл держал хорошую карту.

Тейлор протянул Линдсею элегантный нож с рукояткой из оленьего рога, признавая его право делать ставки в этой партии.

– Олень твой, Линдсей. Ратклифф?

Сидевший слева от Линдсея доктор покачал головой и бросил карты на стол:

– Я – пас. – Он откинулся на спинку стула с видом человека, приготовившегося наблюдать, и только.

Логан тоже быстро сдался, в то время как Бентон долго изучал карты со спокойной уверенностью бывалого игрока. Он обладал репутацией человека столь же агрессивного за карточным столом, как и у топок паровых котлов. Наконец он выдвинул на середину стола фишку достоинством в два с половиной доллара, делая ставку на свои карты, в том числе и на открытый бубновый валет.

Розалинда, в свою очередь, поставила два с половиной доллара и ждала, чтобы остальные игроки сделали свои ставки. Тогда она заберет банк.

Хэл вышел из игры на пятом круге, когда Тейлор сдал ему пятую карту и это оказались снова пики. Поначалу он получил червей и собрал бы полный комплект, если бы карточные боги подкинули ему еще две карты той же масти, но, увы, этого не случилось, и теперь он, откинувшись на спинку стула, спокойно наблюдал, как сражаются за обладание банком Маккензи, Бентон да еще этот гастролирующий игрок.

Битва Белькура и Бентона за карточным столом считалась самым захватывающим спектаклем в городе. Хэл и сам любил поиграть в покер, но не так, как эти двое. В порту он порой ходил искупаться, съесть ужин и даже иногда посещал девочек в местном публичном доме, после чего возвращался в игорный дом, чтобы увидеть окончание ночной схватки между Бентоном и Белькуром.

Слава Богу, оба они умели проигрывать в отличие от Николаса Леннокса, которого проигрыш мог довести до бешенства. У Хэла навсегда осталась на подбородке метка после того, как он попытался остановить Леннокса в Нью-Йорке, когда подонок хотел разделать под решето «ночную бабочку» зато, что проиграл в игорном заведении пять тысяч долларов.

На этот раз в гонке за обладание банком Карстерс заставил Белькура и Бентона изрядно попариться. Он весьма своевременно получил десятку червей в пару к своей открытой карте, десятке бубен, чтобы на пятом круге торгов удвоить минимумы. Его стиль напоминал расчетливую агрессию горного барса, крадущегося к антилопе.

Когда Белькур ответил аналогичной ставкой, образовав банк, чересчур крупный для столь раннего вечернего часа, Хэл вскинул брови и вернулся к созерцанию Карстерса. В момент знакомства парень показался ему чем-то испуганным, но это его не удивило – многие мужчины чувствуют себя не в своей тарелке, когда встречаются с теми, кто значительно выше их ростом. Теперь же, окунувшись с головой в карты, Карстерс предстал совершенно другим человеком: дисциплинированным, агрессивным, четким в словах и движениях. Он остался поразительно спокойным даже в момент, когда некстати получил обескураживающую тройку червей на четвертой сдаче.

Карстерс идеально соответствовал типу мужчин, которых Хэл охотно набирал в команду; правда, он был несколько худощав для службы во флоте, но это существенного значения не имело. Многие худосочные парни поражали окружающих своей выносливостью во время боевых действий.

Элегантные руки с длинными, словно женскими, пальцами обращались с фишками с легкостью, выработанной продолжительной практикой. Наверняка эти руки смогли бы отлично драить палубу. Серые глаза Карстерса, опушенные длинными густыми ресницами, поблескивали отраженным светом каждый раз, когда он поднимал их, чтобы взглянуть на соперника, и этот яркий свет напоминал Хэлу солнце, отражающееся в водах верхней Миссури. Ему с трудом удалось прогнать эти фантазии, слишком поэтические и неуместные для карточной игры.

Глядя на гладкие щеки Карстерса, Хэл невольно задумался о том, сколько ему лет. Его кожа была очень светлой, под стать светлому цвету волос и глаз, но Хэл предполагал увидеть хоть какие-то иные признаки возраста, хотя бы намек на бороду, поскольку игрок демонстрировал за карточным столом очевидную опытность.

Карстерс повернул голову, чтобы понять смысл оброненной Белькуром колкости, и Хэл увидел чистый профиль греческой статуи с завитком светло-каштановых волос на щеке. Другой завиток, похожий на женские кудряшки, спускался на шею. Внезапно его брови сошлись на переносице. Кажется, он видел похожий профиль в одном доме в Нью-Йорке, но тогда лицо обрамляла копна кудрей, сверкавших блеском бриллиантов.

Странная идея сравнивать облик мужчины с женским, и все же… Фигура Карстерса могла бы сойти за фигуру высокой стройной женщины; черты тоже в большей степени подходили женщине, чем мужчине, особенно пухлая нижняя губа, а серебристо-серые глаза с длинными ресницами были способны вдохновить на альковную поэзию.

Розалинда Скайлер, сбежавшая наследница, обладала именно такими серыми глазами и светло-каштановыми волосами медового оттенка…

Впрочем, Карстерс не мог быть женщиной. Женщины-игроки зарабатывали куда больше денег, чем их собратья по ремеслу: обычно они действовали шутя, флиртуя, предлагали сыграть в приватную игру вдвоем, а под конец обирали чувствительных простачков до последнего цента.

Карстерс ничем подобным не занимался – он не флиртовал с мужчинами за столом и даже не замечал томных взглядов, что бросал на него Джонсон; этот человек просто играл в покер, и очень хорошо играл – вероятно, лучше, чем большинство присутствующих мужчин.

Отпущенная Белькуром шутка заставила Карстерса рассмеяться, и его глаза вспыхнули; при этом хрипловатый, грудной смех напомнил Хэлу чудный звук, издаваемый женщинами, когда наступал момент решить, идти к мужчине в постель или нет. От этой мысли у него мурашки поползли по коже. Он уже слышал этот смех однажды: так смеялась высокая красавица в нью-йоркском доме. Розалинда Скайлер, при том что происходила из достойного рода, имела чувственный хриплый голос, достаточно низкий, чтобы ввести в заблуждение большинство мужчин, но тот, кто хоть раз слышал, как она смеется, уже никогда не мог забыть ее смех.

Неужели Карстерс – Розалинда Скайлер в мужском платье?

От сделанного открытия кровь прилила к паху, и Хэл поежился. Господи, как же ей удается так долго играть свою роль? Какое мужество требуется, чтобы столько месяцев скитаться в одиночестве! У него даже захватило дух. И как сумела она преодолеть свой вполне оправданный страх перед водным транспортом?

Что ж, он непременно поговорит с ней, завоюет ее доверие и выведает все секреты – этого требовало любопытство, его самый большой в жизни порок. К тому же самая мужская часть его тела выразила горячее согласие, натянув ткань брюк.

Выложив на стол карты, открыв две дамы и две десятки, Розалинда спокойно забрала свой выигрыш.

– Две дамы в запасе? Неудивительно, сэр, что вы проявили такой напор! – фыркнул Бентон, бросая на стол пару валетов.

– Простое везение. – Розалинда пожала плечами и начала расставлять перед собой новые фишки. Отличная победа, вполне ожидаемая от человека, способного играть по-крупному, как играла она.

– Да, хорошая игра, – похвалил Хэл негромко.

– Спасибо, сэр, – небрежно бросила Розалинда, продолжая складывать фишки.

Хэл подобрался. Сомнений больше не оставалось – это точно Розалинда Скайлер. Ее большие серые глаза взглянули на него так же, как в манхэттенском доме его сестры. На этот раз Хэл не мог не улыбнуться про себя. Возможно, он и не самый лучший игрок в покер на Миссури, но еще ни одна женщина, на которую он положил глаз, перед ним не устояла.

 

Глава 3

– Поднимаю ваши на десять, – твердо сказал Линдсей, выдвигая на середину стола столбик фишек.

Сбитая с толку, Розалинда гадала, на что он рассчитывает, ставя пятьдесят долларов на пятом круге торгов. Возможно, у него хорошая карта, а может, даже флэш или парочка тузов. Другие объяснения столь высокой ставки ей на ум не приходили, тем более что оставалось всего два круга. Впрочем, он наверняка блефует.

Элегантные часы на каминной полке пробили полночь, и каждая нота казалась Розалинде такой же чистой и ясной, как карты на столе.

– Минимумы удваиваются в следующем раскладе, джентльмены, – сообщил Тейлор. Он уже сдался, как и Ратлифф.

– Сворачиваюсь, – объявил Бентон, отходя от открытой пары семерок. В прошлой партии они могли бы выиграть.

Быстро и спокойно Розалинда оценила свои шансы взять банк с тузом и королем. Она могла бы обвинить Линдсея в блефе, если бы была уверена в своем предположении, но такой уверенности не было, так как держался он слишком независимо да и не блефовал раньше. Вероятно, у него имелись достаточно твердые основания. К тому же обвинение его в блефе будет стоить ей денег и не увеличит шансы на победу.

Она тоже сбросила карты.

Белькур уставился на Линдсея с подозрением и после продолжительной паузы сказал:

– Сдаюсь.

Не моргнув и глазом, Линдсей сгреб банк, равнявшийся сотне долларов. Так и не показав, какие карты имел на руках, вероятно, чтобы избежать обвинения в блефе, он отодвинул стул и встал. Следом раздался нестройный хор звуков, производимых отодвигаемыми стульями и вздохами игроков.

– Я закончил, – бросил Хэл, – мне пора откланяться, чтобы завтра поутру быть на «Красотке».

– Ты уверен? – осведомился Белькур. – Может, тебе еще больше повезет, когда ставки удвоятся, – добавил он многозначительно.

Линдсей усмехнулся:

– Надеешься отыграть у меня те пятьдесят, что я забрал у тебя?

Бентон рассмеялся, и остальная компания тоже.

Розалинда улыбнулась и поднялась, с трудом сдерживая желание потянуться, чтобы ненароком не привлечь внимание присутствующих к пышной груди.

– Какой груз везешь в этом рейсе, Линдсей? – поинтересовался Джонсон, вставая с места.

Мужчины начали прохаживаться по комнате, радуясь долгожданному перерыву в игре. Линдсей поморщился:

– Шипы, гвозди и прочие материалы для «Норзерн Пасифик».

– Вот ублюдки! – выругался Джонсон. – Мы еще должны возить их грузы, чтобы они прокладывали свои проклятые железные дороги и могли окончательно вытеснить нас из бизнеса.

– Аминь! – Бентон кивнул.

– Помните «Эффи Афтон»? Это был самый скоростной колесный пароход на Миссисипи, пока его не погубил мост в Рок-Айленде. Будь прокляты железные дороги и люди, которые их строят: они нарочно меняют течения, чтобы мешать навигации речных судов, – голос Логан, после чего возникло короткое молчание.

Розалинда с интересом наблюдала за происходящим. Гнев старого штурмана удивил ее. Речники на Миссисипи ненавидели железнодорожников, но не отказывались от сотрудничества, распределяя между собой перевозку хлопка.

– Помните славные довоенные деньки, когда на пристани Франт-стрит можно было денно и нощно видеть с десяток пришвартованных пароходов? – проворчал Джонсон. – Тогда трюмы в каждом рейсе были забиты до отказа, в главном салоне было тесно от пассажиров и люди дрались за право спать на палубе среди клетей и ящиков. Теперь и половины судов не увидишь, а все благодаря этим ненасытным ублюдкам с железной дороги. Заработки падают, как температура зимой в Монтане.

– Будь прокляты железные дороги вместе с их владельцами! Они воруют грузы, переманивают пассажиров и лишают работы речников.

– Аминь. – Джонсон поднял бокал, и остальные мужчины последовали его примеру.

Розалинда прищурила взгляд и лишь коснулась края чашки губами, но пить не стала. Являясь держателем акций «Нью-Йорк Сентрал» и многих других отделений железной дороги, она не могла заставить себя присоединиться к тосту за гибель железнодорожного транспорта.

Пока присутствующие продолжали изливать гнев на железнодорожный транспорт, Логан и Джонсон в сопровождении Тейлора покинули комнату, а Белькур попросил слугу принести ему еще чашечку кофе.

– Не хотите, чтобы я подвез вас до города, Карстерс? – лениво предложил Линдсей.

– Ты разве не на Нельсоне? – поинтересовался Белькур, подходя к ним.

– Нет, я взял кабриолет с Джонсом, а Нельсона оставил на ферме, так как надеялся проводить время в городе с сестрой и ее мужем.

Белькур кивнул:

– Ловите его на слове, Карстерс, если хотите уехать пораньше: мы с Бентоном всегда играем до рассвета. Ратлифф тоже обычно не торопится.

Быстро обдумав предложение, Розалинда кивнула; она была не прочь немного поспать до наступления дня. К тому же в светлое время суток больше шансов столкнуться с ищейками Леннокса.

– Сэр, я вам весьма признателен.

– Вот и хорошо. Увидимся завтра утром, Белькур.

– Благодарю за гостеприимство, сэр, – искренне сказала Розалинда, пожимая руку хозяину дома. – Пожалуйста, засвидетельствуйте мое почтение вашей супруге.

– Не стоит благодарности, Карстерс. Считайте наш дом своим, когда вам случится бывать в Канзас-Сити.

– Еще раз благодарю. – Надев шляпу, Розалинда следом за Линдсеем спустилась по лестнице к кабриолету – весьма современному и элегантному экипажу, запряженному серым красавцем.

Линдсей искусно управлял коляской и разговора не затевал; Розалинда тоже молчала. Во влажной прохладе весеннего утра она отчетливо чувствовала жар его большого тела и слабый запах сандалового дерева – спутник мужской привлекательности.

Внезапно Линдсей заговорил, и его голос прозвучал низким, тихим рокотом, сливаясь с цокотом лошадиных подков и размеренным стуком колес по пыльной дороге.

– У вас отличного покроя костюм – он прекрасно скрывает ваши формы, – заметил он мягко.

– Благодарю. – Розалинда подавила зевок и только тут поняла смысл сказанного. Боже, и ведь она согласилась. Вот черт!

Ее пальцы непроизвольно поползли к оружию. Однажды она уже убила человека; неужели ей придется сделать это снова?

– Простите, сэр, вы что-то сказали?

Даже при слабом свете она увидела, что Хэл улыбается.

– Верно, Карстерс. Или, может быть, мне следует называть вас «мисс Скайлер»?

Охваченная ужасом, Розалинда словно окоченела; от бешеного биения сердца в висках застучало. Может, ей выпрыгнуть из кабриолета? Но куда бы она тогда направилась – они ехали среди полей и пастбищ, слишком далеко от города, чтобы найти помощь или добраться до него самостоятельно.

Она инстинктивно потянулась за оружием, надеясь, что оно придаст ей смелости и поможет справиться с паникой.

– Перестаньте нервничать, моя милая. – Хэл искоса посмотрел на нее. – Я вас не выдам.

– Нет? Почему? Он пожал плечами:

– Чем дольше железные дороги вас разыскивают, тем глупее выглядят.

Розалинда уставилась на своего спутника, не в силах сразу переварить смысл услышанного. Хэл казался спокойным, как будто ее агрессия не произвела на него никакого впечатления. Впрочем, зная, как речники ненавидят железную дорогу, Розалинда могла допустить, что он говорит правду. Как ни странно, его грубость успокоила ее; а может, причиной тому был низкий, бархатистый тембр его голоса?

После долгого молчания Розалинда нехотя сдалась:

– У вас чересчур хороший нюх, Линдсей. Хэл добродушно усмехнулся:

– Неужели я первый догадался, что вы женщина? Розалинда медленно кивнула. Насколько она знала, ищейки Леннокса по-прежнему наводили справки о Розалинде Скайлер, а не о Фрэнке Карстерсе. Вероятно, только целеустремленность и основательность помогали им постоянно выходить на след, но отнюдь не догадка о ее маскараде.

– Значит, мне выпала счастливая ночь. – бросил на нее чересчур пронзительный взгляд из-под модного котелка, и Розалинда вдруг вспомнила, что он имел лицензию на вождение судов по Миссисипи, где регулярно совершались ночные рейсы. Должно быть, этот человек, словно кошка, видит ночью так же хорошо, как днем.

– Как насчет того, чтобы заехать ко мне и пропустить по стаканчику? – небрежно спросил он. – Может, заодно расскажете какие-нибудь забавные истории о том, как вы вводили ищеек в заблуждение своим костюмом…

Розалинда хранила молчание. Она не могла согласиться на его предложение, и все же ей хотелось провести время с этим мужчиной больше, чем с кем бы то ни было другим.

– Даю слово, что не причиню вам зла, – снова прозвучал в темноте его низкий голос.

За часы, проведенные с Хэлом за карточным столом, Розалинда узнала кое-что о его характере и не имела оснований сомневаться, что он сдержит слово. В конце концов разве не он спас несчастного беспризорного терьера? К тому же ей будет приятно пообщаться с человеком, который знает о ней всю правду. А если случится худшее, то у нее есть оружие и она сумеет дать отпор…

– Ладно. – Розалинда неторопливо кивнула. Это было похоже на вступление в большую игру. Она смотрела прямо перед собой, пытаясь убедить себя, что сумеет выйти из всей этой передряги победителем. Катаясь в экипаже с Дэвидом, она редко теряла разум, но сейчас ее вдруг начали посещать странные мысли. К примеру, что, если положить руку на бедро Линдсея и проверить, такое ли оно твердое, как кажется, или пробежать пальцами по тыльной стороне его ладони, а затем вверх по руке и ощутить различие текстуры кожи и ткани? А еще лучше прижаться в поцелуе к его щеке и уловить ноздрями его запах, потом расстегнуть пуговицы на его рубашке и прильнуть головой к мощной груди, чтобы услышать стук сердца. Уснув в его объятьях, она сможет забыть о страхах и вновь почувствовать себя свободной…

Как же чертовски давно это было, когда она в последний раз находилась в крепких мужских объятиях! Сейчас Розалинда отдала бы все акции тому, кто хотя бы на час огородил ее от тревог.

Съехав с грязной дороги на засыпанную гравием подъездную аллею, коляска остановилась у большого дома, первый этаж которого был обложен известняком. Элегантное здание вполне соответствовало холостяцкому статусу своего хозяина: над изысканно-белым парадным входом с колоннами высился фронтон из бледного известняка, увенчанный огромным веерообразным окном, по обе стороны дома тянулись закрытые белые галереи.

Комфорт и безмятежность дома произвели на Розалинду неизгладимое впечатление; несмотря на внушительный размер, этот дом больше походил на уютное семейное гнездышко, чем на чопорную резиденцию, и Розалинда ничуть бы не удивилась, если бы из дверей навстречу отцу высыпала галдящая орава детей.

Вместо этого из каретного сарая вышел чернокожий мужчина крепкого сложения и приветствовал Линдсея с фамильярностью старого слуги:

– Добрый вечер, сэр.

– Добрый вечер, Сэмюел. – Линдсей спрыгнул с коляски и передал слуге вожжи. Розалинда сошла на землю с другой стороны. Если ей придется бежать отсюда, она сможет взять лошадь в каретном сарае и на ней добраться до города.

– Вы сегодня еще захотите куда-нибудь выехать? – спросил слуга и, скользнув равнодушным взглядом по Розалинде, уставился на хозяина.

В это время в доме тявкнула собака, и Линдсей, прежде чем ответить, прислушался.

– Если мы куда и поедем, то верхом, а не в кабриолете, так что можешь смело отправляться спать.

Собака снова подала голос, и Хэл, прикусив губу, бросил взгляд на дом. Розалинда посмотрела на него в недоумении: во время игры в покер он был сдержанным и молчаливым, даже когда напоследок сорвал банк.

Слова Линдсея утонули в лае, когда он открыл парадную дверь, приглашая гостью войти.

– Добро пожаловать в дом, мисс. Что будете пить?

Розалинда прошла внутрь, но не успела оценить убранство интерьера, поскольку ее вниманием всецело завладел аккуратный ирландский терьер, просунувший голову между балясинами лестницы. На мгновение он умолк, но затем вновь зашелся лаем, не спуская с Линдсея преданных глаз.

– Чтоб ему пусто было! Неужели некому позаботиться о собаке? – проворчал Хэл, вешая шляпу на крючок возле двери. – Эзра! – Воздев глаза к потолку, он ударил кулаком в ладонь. – Черт возьми, он, должно быть, находится в каретном сарае, – пожаловался Линдсей. – О чем только этот Эзра думает?

Продолжая ворчать себе под нос и проклиная на все лады таинственного Эзру, Хэл начал медленно подниматься по ступенькам, тогда как Розалинда, повесив шляпу на крючок, с любопытством наблюдала за происходящим.

Терьер держался на ногах очень неуверенно, но от восторга, казалось, готов был выпрыгнуть из шкуры. Вихляя из стороны в сторону и не отрывая взгляда от Линдсея, он достиг ковровой дорожки, сбегающей вниз по лестнице, и отважно двинулся дальше… но вдруг потерял равновесие.

К счастью, Линдсей успел вовремя подхватить пса, пока он не скатился вниз, однако сам поскользнулся и вытянулся во весь рост на покрытых ковром дубовых ступенях.

– Вот черт, – пробурчал он, неторопливо принимая сидячее положение и по-прежнему не выпуская собаку из рук.

Кашлянув, чтобы скрыть смешок, Розалинда поднялась на лестничную площадку, а в холл тем временем влетел высохший как лист негр.

– Собака… Простите, сэр! Я думал, что она проспит всю ночь…

Линдсей смерил его уничтожающим взглядом, но чернокожий слуга и бровью не повел.

– Какого дьявола пес делает в доме, Эзра?

– Осмелюсь доложить, он продолжал лаять после вашего отъезда, сэр, и только когда я привел его в дом, успокоился. Вам помочь?

– Нет! – Хэл наконец поднялся. – Будь готов завтра явиться на «Красотку», – вновь обратился он к Эзре. – Я сам присмотрю за собакой. А теперь можешь идти.

– Спокойной ночи, сэр! – Эзра исчез не оглядываясь. Даваясь от смеха, Розалинда нагнулась, и тут Линдсей вдруг притянул ее к себе и поцеловал, потом нежно провел языком по ее губам.

Розалинда вздохнула, поддаваясь искушению, и, поняв, что сопротивляться бесполезно, разжала губы. От его умелых ласк она попросту потеряла разум.

Хэл целовал ее как дьявол, вознамерившийся похитить женскую душу; его аккуратная эспаньолка щекотала ей щеки и подбородок, в то время как язык искусно играл с ее языком.

Розалинда застонала и погладила пальцами щетину на лице Хэла. Теплый и настоящий, он, бесспорно, был лучше любых фантазий в одиночестве, особенно когда подхватил ее на руки, как если бы она была легкой пушинкой, а не рослой амазонкой. От его непринужденной властности Розалинда ощутила, как вспыхнувший в ней пожар заструился огненной рекой от горла до соединения ног.

От жара его большого тела ее соски набухли и затвердели, в то время как дыхание Линдсея оставалось спокойным.

– Сейчас же отпустите меня! – возмутилась Розалинда, отказываясь поддаваться его власти над собой.

– Не сейчас.

– Но что, если Эзра подумает, будто вы занимаетесь любовью с мужчиной, и станет потом распускать мерзкие слухи?

Линдсей рассмеялся.

– Эзра слишком хорошо меня знает и к тому же будет молчать, даже если я пожелаю спать со свиньями.

Розалинда не знала, что делать. Позвать на помощь? Но, кроме слуг, ее никто не услышит. К тому же возникшая теплая пульсация между ног мешала ей оказывать нахалу достойное сопротивление.

Теперь лишь один терьер ковылял за ними, беспечно помахивая куцым хвостом, а смятый ковер остался далеко позади – странное и бессмысленное нарушение великолепия холла.

Открыв дверь, Хэл опустил Розалинду на большую кровать красного дерева, приобретенную его крестным у британского торговца во время войны 1812 года. Хрустальные лампы и парчовые одеяла прибыли из Франции через Новый Орлеан в годы последней войны и в отличие от кровати были легально оплачены.

Однако последняя его добыча оказалась куда более ценной, чем все приобретения предков. Он завлек ее в дом с такой же изящной легкостью, с какой решился на неожиданный блеф и сорвал последний банк за карточным столом у Тейлора. Теперь он по праву вволю насладится этой изящной женщиной, которая завораживала его. Ему хотелось задать ей миллион вопросов, начиная с того, как ей удалось так хорошо замаскироваться, и кончая тем, что она думает о движении речных судов в низовьях Миссисипи. Но ни один из них до сих пор не сорвался с его губ. Прежде всего он хотел узнать все ее тело, старательно спрятанное под покровом фрака.

– Откуда это имя – Фрэнк Карстерс? – спросил он глухо. Розалинда слегка повернула голову, чтобы видеть его глаза. Ясное дело, опытная картежница должна сначала подумать. И все же после ледяного самообладания, которое она демонстрировала за игрой в покер, Хэлу чертовски хотелось вывести ее из равновесия и бросить в водоворот всепожирающей страсти.

– Моя мать до замужества носила фамилию Карстерс, – медленно ответила Розалинда.

Продолжая ласкать ее, Линдсей не понимал, как он мог принимать эти щеки за мужские.

– А Фрэнк?

– Мое второе имя – Фрэнсис.

– А мое – Андроникус.

– Тогда Генри – первое?

Рот Линдсея на мгновение вытянулся в тонкую нитку: никто, кроме отца, не звал его Генри, и он никогда не позволял любовницам называть себя этим ненавистным именем.

– Да, но для вас я Хэл, – произнес он и поцеловал ее в губы. Он был готов поставить на кон весь свой годовой доход, поспорив, что эта леди в течение часа ему не наскучит, как большинство респектабельных дам, с которыми ему приходилось встречаться до сих пор.

Стоило Хэлу приникнуть к ее губам в поцелуе, как от силы воли у Розалинды не осталось и следа. Теперь ее тело как будто проявляло еще меньше интереса к сохранению здравомыслия, чем на лестнице. Воспоминания о месяцах одиночества улетучились, изгнанные сладострастным желанием, вливающимся в вены и распаляемым требовательными мужскими губами.

Ладонь Хэла, ласкавшая ее спину, опустилась ниже и обхватила ягодицы. Розалинда со стоном изогнулась, теряя рассудок от первого же соприкосновения с твердостью его мужского великолепия, проступающего сквозь грубое сукно брюк. Из сада внизу в комнату проникало благоухание сирени как призыв предаться чувственному наслаждению…

Бормоча что-то, Хэл просунул руку ей за пояс, и Розалинда, вздрогнув, вопросительно уставилась на него, хватая ртом воздух. Как он узнал, что его нынешней любовнице нравится, когда ей сжимают ягодицы? Ее груди изнывали в ожидании ласк, и кровь шумела весенним половодьем. Розалинда млела в истоме, чувствуя, как жаркое место между ног исходит соком.

– О Хэл! – простонала она.

Линдсей посмотрел на нее сверху вниз: его глаза блестели голубым огнем, как у пирата, любующегося на богатую поживу.

– Черт, я хочу тебя видеть всю!

От его голодного взгляда и яростного рычания пожар вспыхнул в груди Розалинды с новой силой, и она слабо кивнула.

Небо разорвала вспышка молнии, далекая гроза подступала все ближе, но Хэл словно не слышал этого; его пальцы ловко развязали ее галстук в виде шнурка и отстегнули жесткий воротничок. Целуя у основания ее шеи пульсирующую жилку, он тихо застонал.

Кровь быстрее побежала по жилам Розалинды, и внутренняя поверхность бедер увлажнилась росой. Содрогаясь от поцелуя, она изогнулась, запустила пальцы в его шелковистые волосы и провела большим пальцем по шраму на подбородке.

– Что ж, сегодня я намерен славно порезвиться с твоими грудками! – прорычал Хэл, окидывая ее жадным взглядом, словно не зная, с какой части снимать первую пробу. – И я намерен насладиться каждым мгновением.

Кожа Розалинды горела, и ей вдруг стало тесно в плену одежды.

Хэл проворно расстегнул ее рубашку, затем так же быстро справился с пуговицами нижней.

Розалинда замерла. Ее высокая грудь пылала, увенчанная твердыми пиками сосков. Найдет ли он ее прелести достаточно привлекательными?

– Восхитительно, – промычал Хэл, примыкая губами к маленькому пику.

Тело Розалинды словно пронзила огненная стрела; она вскрикнула и изогнулась, оторвав бедра от кровати. Пальцы Хэла сомкнулись вокруг одной из нежных сфер, словно хотели удержать или успокоить, в то время как рот продолжал тискать розовую вершину.

Потом он посвятил не меньше внимания второй груди и, прижимая ладонь к ее паху под тканью брюк, принялся водить по нему рукой, согласуя ритм с движениями рта.

От прикосновения грубой ткани нежная кожа Розалинды еще обильнее покрылась росой. Извиваясь всем телом, она начала приподнимать бедра в такт его ласкам.

– О, Хэл, – прохрипела она, – сделай это снова, пожалуйста!

– Как скажешь. – Линдсей обратил свои ласки на другую грудь, потом вынул из-за пояса Розалинды оружие и положил оба «кольта» на постель у ее бедра. Несколькими отточенными движениями сильных рук он раскрыл ее брюки ровно настолько, чтобы стал виден полотняный пояс для денег.

Тяжело дыша, Розалинда наблюдала за ним, безразличная ко всему, кроме его ловких пальцев.

– Верное деньги надо прятать, а оружие носить в открытую. Черт, ты такая соблазнительная со всеми этими скрытыми сюрпризами, – пробормотал Хэл.

Покончив с брючной застежкой, Хэл стянул с Розалинды рубаху и замер в удивлении.

– Мужские подштанники? Боже правый! – Он неуверенно дотронулся до ее кальсон.

Розалинда выругалась. Она выцарапает ему глаза, если он ничего не сделает, чтобы заполнить распирающую ее пустоту…

И тут шершавый палец с самодовольным бахвальством нашел чувствительную точку: он ласкал ее, исследуя складку за складкой, пока Розалинда не забилась в крике. Как только Хэл убрал руку, она приказала:

– Сейчас же, черт подери, верни руку на место!

Линдсей усмехнулся и подчинился. Розалинда застонала, отдаваясь его ласкам и бормоча невнятную благодарность, когда он начал продвигаться дальше.

Когда один палец скользнул внутрь, она со свистом втянула в грудь воздух.

– Ты у нас тугая штучка, верно, Розалинда? Возьмешь и второй?

– Да! Дай мне кончить, чтоб тебя!

Хэл хмыкнул и погрузил внутрь два пальца.

Вторжение заставило Розалинду с криком изогнуть спину. Хотя она дважды имела половой контакт с Дэвидом, ее тело, похоже, утратило сноровку.

Рука Хэла застыла в неподвижности.

– Не слишком часто тренировалась с мужчинами, не так ли, моя сладкая? А ну-ка вдохни поглубже. – Он провел языком по ее соску, затем легонько куснул его.

– Еще!

Внезапно пульс Розалинды участился, и она содрогнулась в экстазе. Пока он сосал, ее мышцы, сомкнувшиеся вокруг сильных пальцев, медленно оттаивали.

– Хорошая девочка. Теперь расслабься, а потом снова напрягись. – Его пальцы чуть-чуть продвинулись вперед, а затем вернулись назад, и она сжалась, словно протестуя. – Вот умница, – похвалил Хэл. – Теперь мы немного увеличим скорость.

Сказано – сделано. Пока одна его рука обрабатывала ее снизу, а вторая мяла грудь, Розалинда билась в конвульсиях и стонала, вздымая и опуская бедра в ритме старом как жизнь.

Хэл добавил еще один палец, растягивая ее влагалище, и Розалинда все ждала развязки, требовала ее, уверенная, что финал вознесет ее на пик наслаждения.

Но Хэл продолжал усердствовать над ней, пока ее тело не зажглось огнем и страстью. Где-то глубоко в лоне Розалинды зародилась пульсация, нагнетаемая его проворными пальцами, усиливавшими агонию желания.

В небе сверкнула молния, но Розалинда ее не заметила. Откинув назад голову, она проклинала, молила, обещала райские кущи – лишь бы он помог ей освободиться.

Рука Хэла продолжала свой труд, пока она не превратилась в сплошной комок огня и неутоленной жажды. Розалинда всецело сосредоточилась на его прикосновениях и агонии обещаемого удовольствия. Развязка подступала все ближе и ближе, но она никак не могла ее достичь и от отчаяния всхлипывала и билась об одеяла.

Над головой прогремел гром, и с небес обрушилась стена дождя.

– Возьми его, Розалинда, иди ко мне! – прорычал Хэл не останавливаясь. По телу Розалинды мощным взрывом прокатился вал наслаждения, набирая силу, как паровой двигатель, разгоняющий колеса паровоза, и Розалинда наконец отдалась волнам нестерпимого блаженства, омывшим каждую клеточку ее существа и превратившим ее в сгусток чувственности.

Через несколько потрясающих мгновений Розалинда, потягиваясь и урча от удовольствия, задумалась над своими перспективами. Она все еще была полностью одета, если не считать перемещения пояса с деньгами и галстука на ночной столик. Ее фрак и рубашка были расстегнуты, и она, согнув пальцы, с легкостью дотянулась до «кольтов».

Дождь колотил по крыше и стеклам, наполняя комнату запахом свежести; в тучах снова полыхнула молния, но уже вдалеке.

Повернув голову к окну, Розалинда увидела Хэла: стоя у матросского сундучка, он поспешно срывал с себя одежду. В золотистом свете лампы он представлял великолепное зрелище: широкоплечий и мускулистый – истинное воплощение мужественности. На его теле кое-где бледнели рубцы от огнестрельных ранений, что только добавляло ему привлекательности.

Во рту у Розалинды пересохло. Забыв об оружии, она повернулась на бок и, приподнявшись на локте, продолжила разглядывать его. Хотя кандидатом в мужья ему все равно не бывать, но сейчас это не имело значения и Розалинда хотела лишь одного – забыться в его объятиях.

Плечи, спину и ягодицы Хэла сплошь покрывал узор из серебристых ромбовидных шрамов – такие Розалинде доводилось наблюдать у беглых рабов, подвергавшихся порке. Правда, эти отметины значительно отличались и были довольно правильными в отличие от разветвляющихся рубцов, оставляемых ударами плети, но кто мог сделать с ним такое и почему?

В этот момент Хэл повернулся, и Розалинда перестала дышать. Боже праведный, его орган имел неимоверные размеры, хотя и прекрасно гармонировал со всей фигурой.

Забыв обо всем, Розалинда застыла словно заколдованная, между ног снова стало влажно, будто и не было этих непередаваемых минут.

 

Глава 4

Отбросив в сторону остатки одежды, Хэл начал надевать кондом. Слава Богу, ему удалось откопать коробку с этими принадлежностями в сундучке моряка. Он всегда пользовался средствами защиты, но в этой комнате их не хранил, поскольку до сего дня не приводил любовниц в дом.

Обернувшись, Хэл одобрительно хмыкнул. Кровь прилила к его чреслам, и всякие мысли о продолжительной любовной увертюре вмиг испарились.

Черт, она была такой красивой! Глаза с густыми ресницами, спутанные кудри, пылающие опухшие губы. Все это составляло пленительный контраст с мужским костюмом, а из-за откинутой полы рубашки выглядывал розовый сосок.

Розалинда сбросила на пол второй сапог и сорвала с плеч подтяжки. Поскольку ее оружие лежало теперь на ночном столике, быстро дотянуться до него она не смогла бы, но чувство опасности почему-то не возникало.

– Есть проблемы, моряк?

– Нет, мэм, – ответил Хэл искренне. – Я невероятно рад, что вы решили подняться на борт.

В этот момент Розалинда стаскивала через голову рубашку, и ее ответ прозвучал несколько приглушенно:

– Мы пока не там, моряк, да и ты еще как будто одет. Розалинда спустила ноги на пол и, встав, протянула руку.

Ее длинные тонкие пальцы сомкнулись вокруг пульсирующей плоти, сжали ее, и в тот же миг Хэл со стоном притянул ее к себе. Когда его груди коснулся рубиновый сосок, он вздрогнул и стал неистово мять ладонями ее ягодицы.

Розалинда застонала, не отрывая от него рта, и закинула одну ногу ему на бедро, приоткрывая себя навстречу его нетерпению. Грубая шерсть брюк царапала кожу, создавая резкий контраст с влажным жаром ртов. Танцуя у нежной поверхности ее живота, плоть Хэла еще больше затвердела. Его тело занялось огнем, пылавшим все сильнее под смелым напором ее языка и твердости сосков. При всей своей неопытности Розалинда с восхитительной легкостью давала ему знать о своих желаниях.

Внезапно она отпрянула.

– Слишком много тряпок!

Стянув с себя брюки и все, что на ней еще оставалось, Розалинда села на кровать, и Хэл подхватил ее изящную ступню и приподнял для поцелуя, отчего Розалинда с тихим вскриком повалилась на спину.

Мгновение спустя носки присоединились к сапогам на полу, и Хэл занял традиционное положение между ее ног.

– Ты уже готова принять меня, дорогая?

– Ну конечно, готова.

– А ты в состоянии выдержать, пока я еще немного тебя помучаю? – Хэл погладил чувствительную кожу внутренней поверхности бедра, наблюдая за ее реакцией. Возбужденная женщина – самое прекрасное зрелище в мире, за исключением разве что скоростного речного судна, подумал он.

– Какого дьявола… – Розалинда обхватила его ногами, и выделившаяся из ее лона роса опрыскала его плоть.

На секунду Хэл перестал дышать, затем, продолжая ласки, добрался до укромных женских складок в золотисто-каштановом треугольнике. Ее лепестки от малиново-розового до вишнево-красного цвета, поблескивали росой, напоминая собой редкостный цветок – дикую орхидею, сорванную в джунглях с большим риском для жизни. То, как гордо и прямо стоял ее клитор, алый в своей готовности и без капюшона скромности, придавало особую ценность этому зрелищу в глазах любого мужчины.

– Ты что, собираешься извести меня? – Розалинда сжала его ногами; ее бедра приподнялись, и Хэл ощутил ладонью трепет ее складок.

Придвинувшись ближе, он завис над ней. Розалинда протянула к нему руку, их губы встретились… Его плоть застыла у преддверия и скользнула внутрь, когда она нетерпеливо шевельнулась.

Хэл вздрогнул, ощутив пульсацию ее тугого канала. В какой-то миг ему захотелось испытать эти ощущения без оболочки, но он тут же отмел эту мысль. Ему не столько нужно было обогатить спектр своих ощущений, сколько завладеть ею полностью, и немедленно.

Розалинда снова застонала; ее ноги обвились вокруг его бедер, и тут же она запустила пальцы в его волосы.

– О да, моряк!

Хэл начал погружение, прикусив губу, чтобы не поддаться искушению сделать это слишком быстро. Розалинда пьянила и восхищала его, вызывая радость, схожую с прокладыванием нового маршрута среди бурных речных водоворотов.

Наконец он погрузился в нее полностью, приникнув вплотную к ее телу. Золотисто-каштановый пух щекотал его кожу. Розалинда застонала и сильнее сдавила его бедрами.

У Хэла захватило дух от остроты разлившихся ощущений; ему даже показалось, что разум вот-вот его оставит. Он попытался сосредоточиться на прелестях Розалинды. Эта женщина – истинное сокровище, которым ему удалось завладеть, и к тому же чертовски красивая.

Поначалу он двигался медленно, прислушиваясь к ее стонам. Розалинда трепетала под ним, опаляя его жаром. Хэл видоизменял свои движения, пробуя разные углы наклона и силу, Розалинда то сжималась, то отпускала его, позволяя шевелиться, то стискивала бархатным кулачком.

Наконец, дрожа всем телом, она пробормотала его имя. По мере приближения оргазма ее голос делался все глубже.

Сменив положение, Линдсей подложил руки Розалин-де под плечи и пронзил ее со всей силой, на какую был способен, отчего она изогнулась и ее мышцы напряглись в стремлении увлечь его в водоворот страсти.

С лица Хэла стекали капли пота, и пульс стучал как бешеный от неутоленного желания. Шлепки их влажных тел звучали громче, чем стук дождя за окном. От нехватки воздуха у него чуть не разрывались легкие, но все это не имело значения по сравнению с желанием излить семя в эту шелковую, нанизанную на него плоть.

Розалинда начала новый взлет на пик экстаза. Пульсация отзывалась в ней бурными волнами. Хэл отчаянно желал вызывать у нее новый взрыв в одно время с ним, и скорость его движений нарастала. Глубоко в паху стали зарождаться предвестники развязки. Вопреки стремлению сохранять терпение угроза оргазма усиливалась, и он прикусил зубами мочку ее уха. Ахнув, Розалинда с пронзительным криком кончила. Ее тело забилось в конвульсиях, дав начало его оргазму. По всему его телу прокатилась волна восторга, и он излился в серии залпов, а затем рухнул на нее, опустошенный, как после весеннего торнадо, не имея сил даже шевелиться.

Дыхание Розалинды щекотало его плечо и вскоре приобрело медленный ритм сна.

Боже правый, как удалось неопытной девице довести его до состояния полного изнеможения? Хэл знал, что ноги его не выдержат, если он попытается встать. Подобное с ним случалось только после длительного воздержания, когда разрядку приносили старания искусной любовницы, но ни одно из обстоятельств не соответствовало данному случаю, поскольку в последний раз он занимался любовью всего два дня назад.

Что случится, если он порезвится с ней несколько дней или неделю? От возникших мысленных образов его молодец подал признаки жизни, выказывая явное желание провести с красавицей неделю вместо обычных нескольких часов.

Пробудившись, Розалинда обнаружила, что все еще лежит распростертая на кровати и Хэл водит языком по ее соску.

– Что? – пробормотала она, попытавшись разлепить глаза.

– Повернись на бок, дорогая.

Сильные руки пришли ей на помощь, и Хэл, согнув ее ногу, поднял колено Розалинды вверх.

– Какого черта?

– Сейчас узнаешь. – Хэл положил голову ей на бедро.

В золотистом свете лампы Розалинда видела все совершенно четко – и свою наготу, и открытую доступность мужчине, пристроившемуся у нее между ног. Что он затевает? Она сглотнула и стала ждать.

Хэл провел пальцем по ее складкам и оставил в секретном месте поцелуй.

– О Боже!

Когда он потерся об нее носом, щекоча нежную кожу своей эспаньолкой, от внезапного прилива острых ощущений Розалинда вздрогнула.

– Постарайся подольше подержать ноги раскрытыми, пока я наслаждаюсь тобой.

Розалинда поперхнулась в попытке сказать что-либо членораздельное. Ей нравилось делать Дэвиду феллацио, как это называлось в книгах. Он тоже порой ласкал ее языком, хотя предпочитал ублажать рукой, чтобы оставаться в готовности, но ничто из ее прежнего опыта не могло подготовить ее к тому, чтобы любовник облизывал ее как фруктовое мороженое.

Розалинда уже давно утратила счет времени и взлетов на гребень восторга, когда рот Хэла переместился по ее телу вверх, а затем, в конце концов, он оставил ее в покое, и она мгновенно уснула. Но вскоре к ней вернулся ночной кошмар, перенеся ее на яхту опекуна. В тот день все изменилось…

Сквозь тяжелые бархатные шторы сочился слабый зимний свет, но он не мог развеять мрачной атмосферы большого салона яхты. Витиеватые столы из розового дерева раскачивались вместе с судном, которое швыряло по волнам бушующего моря. Обитые красной парчой стены дрожали, словно от нарастающей ярости.

Розалинда всегда с трудом переносила Николаса Леннокса, но эта их стычка стала самой жестокой из всех. Возвращение в Манхэттен с похорон отца на Лонг-Айленде на яхте опекуна уже само по себе было худшим из кошмаров.

Дрожа и плача, Розалинда заставила себя подняться по трапу. Леннокс смотрел на нее сумрачным взглядом, положив руку на спинку кресла. Ее упрямство истощило его терпение, и запас вежливых фраз быстро заканчивался.

– Абсурдно лелеять надежду на возвращение Дэвида Резерфорда, – бросил Леннокс.

Розалинда гневно сверкнула глазами.

– Дэвид знает, что я для него единственная женщина!

Леннокс резко рассмеялся:

– Он спит со своей мачехой. Розалинда замерла:

– Ты лжешь!

Леннокс победоносно ухмыльнулся:

– Я не раз к ним присоединялся. Хочешь услышать подробности, узнать, как украшена ее спальня? Кстати, у него на бедре родимое пятно в виде полумесяца…

У Розалинды сжалось горло: Николас говорил правду. Ее пронзила боль, хотя удивления она не почувствовала.

– Я сказал, чтобы он оставил тебя, и пригрозил, что в противном случае распущу слух о его связи по всем клубам Манхэттена. Мне твои деньги нужны гораздо больше, чем ему.

Внезапно Розалинда подумала, что с потерей Дэвида ей, возможно, придется смириться, но принимать Леннокса она все равно не обязана.

– Чушь. Я никогда не выйду за тебя.

Леннокс сделал шаг в ее сторону и занес ладонь, словно собирался ударить, однако Розалинда лишь гордо вскинула подбородок, отказываясь отступать. Он никогда не трогал ее, тем более не решится сделать это на яхте опекуна.

Глаза Леннокса сузились, на его скулах проступили пятна лихорадочного румянца.

– Я назначил церемонию на воскресенье в моем фамильном имении! – прорычал он.

Его самоуверенность вызвала у Розалинды приступ бешенства.

– Я никогда не выйду замуж за такого мерзавца, как ты! И тут Леннокс со всего размаха ударил ее по щеке, так что у Розалинды зазвенело в ушах и она покачнулась. Ее каблук запутался в шлейфе платья, и, потеряв равновесие, она тяжело упала на алый бухарский ковер, каким-то чудом миновав острый угол массивного резного бюро. Леннокс стоял над ней со сжатыми кулаками.

– Ты выйдешь за меня замуж, и точка!

Розалинда села на колени. Как же ей не хватало в эту минуту безотказных «кольтов», которые были заперты в дорожном сундучке.

– Никогда!

Леннокс с силой ткнул ее сапогом в бок, так что она отлетела к бюро и от пронизывающей боли вскрикнула.

Он снова лягнул ее ногой, и теперь боль грозила разорвать ей грудную клетку.

Свернувшись клубком, она получала удар за ударом.

– Мисс Розалинда! – Бриджит О'Хара, горничная Розалинды и лучшая подруга, вбежала в салон в тот момент, когда Леннокс нанес своей жертве очередной удар.

Издав долгий, пронзительный вопль, Бриджит кинулась к хозяйке, и Леннокс резко обернулся к ней.

– Замолчи, стерва!

Его тон заставил Розалинду похолодеть.

– Бриджит, нет, – простонала она.

Бриджит снова завизжала, и тогда Леннокс вынул из кармана маленький револьвер и выстрелил ей в лоб. Служанка рухнула на ковер в ярде от Розалинды, и ее невидящие глаза уставились в потолок.

Инстинктивный крик застрял в горле Розалинды, хотя бок по-прежнему сильно болел. Леннокс убил Бриджит? Нет, Господи, нет! Ей не хватало воздуха, но она старалась не делать глубоких вдохов и осторожно сглотнула слюну, пытаясь распознать ее вкус. Слава Богу, не кровь. Что дальше?

– Теперь вы меня понимаете, мисс Скайлер? Розалинда повернула голову к своему мучителю, стараясь шевелиться как можно меньше.

Леннокс стоял напружинившись, явно готовясь ударить ее снова. На его губах играла злорадная улыбка шакала, стащившего у льва его законную добычу, а в глазах горел кровожадный огонь, выдавая желание продолжать избиение. Убитую девушку он словно вообще не замечал.

– Понимаю, – прошептала Розалинда, уже и не зная, что лучше – умереть или стать женой. – Я сочетаюсь с вами браком в понедельник, после отпевания мисс О'Хара в церкви.

На лице Леннокса отразилось разочарование, затем на нем появилось выражение триумфа.

В дверь тихо постучали, потом она бесшумно открылась. Сердце Розалинды запело от радости: наконец-то подоспела помощь!

Сайлас Данлеви, ее опекун, войдя в салон, остановился перед мертвым телом Бриджит, и его лицо выразило неодобрение. Глядя на труп, он скривил губы и перевел взгляд на Леннокса.

– Ты говорил мне, что собираешься убедить ее, а не поднимать такой шум, что даже в моей каюте было слышно. Слава Богу, у команды хватило ума не вмешиваться.

У Розалинды похолодела спина, и она, с трудом поднявшись, облокотилась о бюро.

Леннокс равнодушно пожал плечами.

– Она согласилась обвенчаться со мной в понедельник после похорон ее глупой служанки – разве ради этого не стоило постараться?

– Хорошо. В таком случае пора начать раздел денег: нам нужно время, чтобы разобраться со всеми акциями и облигациями.

Боже праведный! Леннокс и Данлеви действуют заодно!

– А моя служанка? – воскликнула Розалинда. Данлеви хмыкнул:

– Я пришлю стюардов, и они вычистят ковер. Дружно повернувшись, мужчины вышли, спокойно обсуждая между собой, как поделят деньги Розалинды. Она, разумеется, не сомневалась, что Леннокс лжет – он не даст Данлеви ни цента. Ей повезло хотя бы в этом – человек, предавший доверие ее отца, не должен получить вознаграждение.

– Только не вздумай обращаться в полицию, дорогуша. – Леннокс снова заглянул в дверь. – Я полицейских тоже подкупил.

Розалинда пожалела, что не имеет под руками пистолета отца, чтобы размазать обоих грабителей по стенке. В другой раз она никуда не выйдет без оружия даже в женской одежде.

– До понедельника, дорогая! – Леннокс рассмеялся. Теперь он вел себя вполне миролюбиво.

Когда дверь за ним закрылась, Розалинда опустила Бриджит веки и накрыла ее скатертью. Почти сразу же вошли два стюарда и, не удостоив Розалинду взглядом, унесли тело.

С трудом переставляя ноги, она добралась до своей каюты. Теперь она была по-настоящему одинока и беззащитна. Прежде у нее была любящая семья, друзья, слуги, но сейчас…

Кто ей поможет? Слуги? Вряд ли.

Друзья? Розалинда всегда гордилась, что имеет больше друзей среди честного рабочего люда, чем среди бездельников-богатеев, но сейчас не могла назвать никого, кто мог бы постоять за нее, не опасаясь, что Леннокс и Данлеви отнимут у них жизнь.

Полиция? Полицейские скорее предпочтут взять у Леннокса деньги, чем примут меры против него и Данлеви.

Впервые в жизни Розалинда ощутила, что значит быть одной-одинешенькой в мире, без семьи, способной встать на ее защиту. Она без сил опустилась на стул; ее бока пронзила острая боль, и она всхлипнула.

Однако уже через несколько минут Розалинда взяла себя в руки и начала составлять план. Замуж за Леннокса она, разумеется, не пойдет: тогда уж лучше умереть и оставить все состояние благотворительным организациям, перечисленным в завещании отца.

Впрочем, торопиться с этим вряд ли стоит: чтобы получить право распоряжаться деньгами, ей достаточно дожить до двадцати пяти лет или вступить в брак. Сейчас январь, а двадцать пять лет ей исполнится в апреле 1873 года; следовательно, ждать ей придется еще долгих пятнадцать месяцев. Но разве сможет она прожить все это время в доме Данлеви и уклониться от брака с Ленноксом? У нее больше шансов обыграть карточного шулера в монте. Если бы с ней были ее «кольты», она убила бы Леннокса – ведь ей уже приходилось защищать себя с их помощью, когда она играла в покер с отцом.

Покер. Многие люди говорили ей, что она настолько хорошо играет, что могла бы стать профессиональным игроком. Покер – вот ее спасение.

Мужской костюм Розалинды находился с ней, в каюте – она взяла его в память о славных временах с отцом, после того как Данлеви заставил ее переехать в его дом. У нее также был с собой пояс с деньгами, оставшимися с последнего вечера, проведенного с отцом в игорном доме.

Вылезти из окна в особняке Данлеви Розалинда планировала в воскресенье, после похорон Бриджит; никому не придет в голову, что она решится на побег с ушибленными ребрами. Обрезать волосы для нее не проблема. Но куда же ей двинуться потом? Если Леннокс начнет расспрашивать ее друзей, то из этого не выйдет ничего хорошего. Нет уж, лучше ей держаться от поездов подальше.

В итоге у нее оставалась только одна возможность – путешествовать на кораблях.

Розалинда поежилась, и ее пронзила волна острой боли. Чтобы не застонать, она прикусила губу. Ладно, корабли так корабли. Она доберется на поезде до Питсбурга, а там купит билет на первое речное судно, идущее в Огайо. Никто не станет искать ее на судах или вблизи воды.

Но, Боже праведный, неужели ей снова придется ступить на борт корабля и смотреть с палубы на бурливые воды? Сумеет ли она заставить себя пойти на это?

Да, если нет иного выхода. Ее опекун оказался заодно с Ленноксом, и в доме Данлеви ей не найти защиты.

– Розалинда, – донесся издалека глубокий голос. Она перевернулась и натянула на голову простыню.

– Просыпайтесь, маленькая леди.

Сознание наконец вернулось к ней. Господи милостивый, она провела ночь с Хэлом Линдсеем! Розалинда ощутила, как румянец стыда опалил ее кожу, растекаясь от макушки вниз, и судорожно сглотнула.

Хэл осторожно убрал с ее лица простыню. Свежевыбритый и безукоризненно одетый, он с улыбкой смотрел на нее сверху вниз. Ничто в его облике не напоминало о том безудержном сладострастии, которому он предавался всего несколько часов назад.

– Прости, что разбудил, но… ты вряд ли захочешь, чтобы Эзра видел тебя в таком виде, и к тому же кофе уже готов, горячая ванна тоже.

– Ванна? – Розалинда резко села, прижимая к груди простыню. Настоящая горячая ванна в полном уединении?

Хэл повернулся, видимо, собираясь уйти.

– Я уезжаю через час. Ты можешь отправиться со мной или приехать позже с Эзрой.

– Лучше первое. – Розалинда осторожно взяла чашку с кофе.

Хэл вышел, и дверь закрылась за ним с тихим щелчком, оставив Розалинду размышлять над случившимся с ней в этом доме. Внезапно ее пронзила довольно неприятная боль, и она поморщилась, но тут же прогнала прочь сожаление. Ей понравилось ночное развлечение с красивым любовником, а потом она хорошо выспалась – так чего же ей еще желать?

Розалинда не спеша допила кофе, а когда поставила чашку на стол, в столовую заглянул Хэл; ирландский терьер следовал за ним по пятам.

– Готова? – осведомился он.

– Конечно. – Промокнув губы салфеткой, Розалинда встала. Она выкупалась, и ее волосы уже почти высохли. Даже ее одежда была вычищена и выглажена благодаря усилиям Эзры. К счастью, ее телесные страдания внешне никак не проявлялись.

Хэл выглядел великолепно в белом полотняном костюме, который, как королевский наряд для коронации, выгодно подчеркивал мощь его фигуры и золотистый цвет волос.

Они направились к кабриолету, и только тут Розалинда позволила себе оглянуться.

– А что будет с этим замечательным ирландским терьером?

Глядя на Хэла, пес тут же энергично замахал обрубком хвоста.

– Эзра отвезет его на ферму Асбури, – ответил Хэл коротко. – Асбури помешан на собаках и с удовольствием приютит любую.

Розалинда приподняла брови.

– Ты уверен? Вернее, поверит ли в это терьер? Хэл усмехнулся:

– А куда он денется? В моей жизни для него нет места. – Хэл взял в руки вожжи. Сэмюел отошел в сторону, и кабриолет тронулся. Терьер, яростно залаяв, бросился следом.

Хэл пустил лошадь рысью, и пес начал отставать, но по-прежнему продолжал преследование. Розалинда обернулась.

– Он все еще бежит за нами…

– Ничего, он вернется к Сэмюелу, как все другие собаки, – процедил Хэл сквозь зубы.

На скользкой от грязи дороге кабриолет опасно раскачивало, так что Розалинде пришлось держаться крепче. Собачий лай постепенно удалялся, по мере того как Хэл гнал лошадь все быстрее и быстрее. Розалинда уже сомневалась, что в этой гонке им удастся остаться в живых.

Вдруг колеса кабриолета соскочили с колеи, и коляска, подпрыгнув, чуть не перевернулась. Выругавшись, Хэл придержал лошадь и съехал на обочину.

Розалинда сглотнула вставший в горле ком и отпустила поручни. Теперь лай терьера неуклонно приближался.

Хэл обернулся.

– Вот черт, неужели он никогда не отвяжется?

– По всей видимости, нет, тем более что боги на его стороне. – Розалинда усмехнулась, глядя, как пес упорно ковыляет к коляске.

Брови Хэла вытянулись в хмурую линию.

– Я не стану брать собаку, чтобы наблюдать, как она погибнет.

Розалинда удивленно взглянула на него.

– Погибнет? Думаю, он в состоянии о себе позаботиться.

– Что ж, может быть.

Тем временем терьер, тяжело дыша, остановился позади кабриолета, потом вспрыгнул на место для багажа и, покрутившись, лег, высунув язык и оскалив зубы в собачьей улыбке. Глухо тявкнув, он словно подал знак, что готов продолжить путешествие.

Тронув поводья, Хэл выехал на дорогу.

– Этот пес определенно не хочет с тобой расставаться, – недовольно сказал он.

Розалинда фыркнула:

– Пес смотрит на тебя, а не на меня. К тому же я не могу взять собаку в Форт-Бентон – она сразу привлечет внимание.

– Понимаю. Кстати, ты все еще не рассказала мне, почему уехала из Нью-Йорка.

Розалинда на мгновение задумалась. Хэл мог и сам догадаться, если слышал, что о ней болтают. Впрочем, она давно испытывала потребность кому-нибудь довериться.

– Если я расскажу, оставишь собаку?

– Не будь смешной. Конечно, нет.

– В таком случае мне нечего сказать. – Розалинда уставилась на проплывающий мимо пейзаж.

Несколько минут они ехали в полной тишине, потом Хэл неожиданно произнес:

– Ладно, твоя взяла. Я оставлю собаку.

– И как ты ее назовешь?

– Пусть будет Чертов Пес. Ах нет, я не смогу называть его так в присутствии моей сестры…

Розалинда прыснула.

– Конечно, нет. А как насчет Цицерона? Этот красавец явно обладает даром красноречия.

– Цицерон? Звучит неплохо.

Розалинда помолчала, потом, вздохнув, начала свое повествование:

– В январе из-за болезни сердца скончался отец.

– Мои соболезнования. Это был настоящий джентльмен, пример для всех нас.

– Спасибо. – У Розалинды сжалось горло, но она все же заставила себя продолжить: – В завещании он назвал моим опекуном своего банкира Сайласа Данлеви – тот должен был управлять моим имуществом, пока мне не исполнится двадцать пять лет. На похоронах я заметила пристальное внимание к себе со стороны Николаса Леннокса, младшего партнера «Данлеви и Ливингстон»; меня он не интересовал, но все же стал проявлять назойливость. Я напомнила ему, что у меня есть жених, но он усмехнулся: это препятствие не стоит шевеления его пальца. На другой день Дэвид разорвал помолвку, сославшись на то, что семья считает его слишком молодым для брачных уз.

– Вздор! Он любил тебя. И даже если нет, то только полный идиот мог отказаться от твоих денег под столь шатким предлогом. Дэвид Резерфорд, которого я знал как штабного офицера Гранта, не поступил бы столь опрометчиво.

– Да, он лгал. Его выдавали глаза. Я не стала требовать объяснений, просто вернула ему кольцо.

Хэл сочувственно похлопал ее по руке, и Розалинда, тряхнув головой, продолжила:

– Леннокс делался все более навязчивым, требовал, чтобы я немедленно вышла за него замуж, тогда как я постоянно отвечала ему отказом.

– Молодец. И что же дальше?

– Когда мы возвращались в Манхэттен, Леннокс сказал мне, что я нуждаюсь в сильной руке и что он уже начал свадебные приготовления в своем фамильном имении, а когда я возмутилась…

– Он избил тебя, да? – жестко спросил Хэл. Розалинда кивнула.

– Подлый ублюдок! Его нужно кастрировать и прогнать сквозь строй обиженных им женщин. – Хэл взял в руку ладонь Розалинды. То, что он принял ее сторону, придало ей храбрости; продолжая свою повесть, она высоко держала голову.

– Мои братья ради развлечения научили меня вести себя как мужчина. После их смерти отец показал мне, как держаться за игрой в покер таким образом, чтобы партнеры не заподозрили во мне женщину, и теперь я переоделась в мужской костюм, взяла немного наличности и убежала из дома Данлеви. Потом я обрезала волосы и направилась в Питсбург, надеясь, что никто не станет искать меня на речных судах.

– Ты оказалась права. Я полностью одобряю твои действия.

– Спасибо.

На короткий момент Розалинда прислонила голову к плечу Линдсея. Все-таки она провела с ним ночь, и эта ночь поможет ей не сдаваться и дальше.

Хэл ехал по Мейн-стрит в сторону набережной; Розалинда молча сидела рядом с ним. Он всегда любил, чтобы утро проходило в тишине и спокойствии, но с женщинами это редко получалось; неудивительно, что ему так приятно ее общество. Неужели через несколько минут они расстанутся?

– В каком отеле ты остановилась?

– «Джиллис-Хаус».

– Хороший выбор.

Улицы в этот час были пусты – лишь несколько пьяных брели домой покачиваясь да полицейский не спеша обходил свой участок: прямые плечи, поблескивающая в тумане раннего утра медь пуговиц.

Внезапно из видавшего виды пансиона вышел Джон Лонгботтом, запихивая что-то в кожаный портфель.

Хэл напрягся. Вот проклятие! Что-то рано начал Лонгботтом свою охоту. Поскольку сегодня вторник, у сыщика будет время заняться поисками Розалинды.

– Этот человек – агент, верно? – прошептала Розалинда. – Мне лучше спрятаться, пока он меня не заметил.

Хэл быстро перебрал в уме все возможности. Железная дорога? Он ни за что не отдаст этим ублюдкам то, что ему хоть немного дорого; спрятать же Розалинду в каких-нибудь вшивых меблированных комнатах было очевидным безумием: там Лонгботтом непременно сумеет ее обнаружить.

– У меня есть деньги. Я могу купить билет на «Спартанец» и уехать из города сегодня же… – В голосе Розалинды звучало отчаяние. В этот миг от Лонгботтома их отделяло всего два здания.

– Расслабься и прими скучающий вид, – внезапно предложил Хэл.

Розалинда подчинилась не рассуждая и, откинувшись на спинку сиденья рядом с ним, приняла позу сонного молодого человека, так что Хэлу осталось только поблагодарить Всевышнего за это послушание. Лишь бы выдержали ее нервы!

Когда они поравнялись с Лонгботтомом, сыщик в знак приветствия чуть коснулся шляпы.

– Доброе утро, капитан Линдсей. Могу я переговорить с вами?

– Конечно. – Хэл натянул поводья, и коляска остановилась. При этом Розалинда отодвинулась на самый край, прячась от взгляда Лонгботтома за массивным телом своего спутника.

– Вы, случайно, не видели эту женщину, сэр? – Протягивая Хэлу портрет в кожаной рамке, Лонгботтом бросил бесстрастный взгляд на пассажира, но ничего не сказал.

На портрете была изображена Розалинда Скайлер в бальном наряде. Женщина, вероятно, в первую очередь взглянула бы на платье, расшитое жемчугом и бриллиантами, а любой сластолюбец – на шикарную грудь. В целом же портрет служил хорошим отвлекающим маневром.

Линдсей передал портрет Розалинде, но она равнодушно вернула его назад. Вот что значит искусный игрок: ее руки даже не дрожали.

Лучше сказать Лонгботтому часть правды, решил Хэл: по крайней мере ту, которую он может услышать от кого угодно.

– Мисс Скайлер, верно? Я встречался с ней в прошлом году в Нью-Йорке.

Сыщик насторожился:

– А потом?

– Больше я ее не видел. А ты, Карстерс? Ты не встречал женщину, похожую на эту?

– Не могу сказать, чтобы встречал, сэр. – Голос Розалинды прозвучал твердо и спокойно, словно она делала ставку, имея на руках набор тузов.

Лонгботтом вздохнул:

– Что ж, жаль. Не стану вас больше задерживать. Удачи, капитан.

– Всего хорошего, Лонгботтом.

Мгновение спустя детектив возобновил движение по Мейн-стрит, и Розалинда с облегчением перевела дыхание.

– Вам никогда не хотелось стать штурманом? – словно откуда-то издалека долетели до нее слова Линдсея.

Она медленно обернулась.

– Ты что, спятил? Скорее люди полетят на Луну, чем я стану водить корабли.

– Обидно. А я уже был готов взять ученика и обеспечить его спальным местом на «Красотке»…

– Но я ненавижу воду! Из этого следует, что при первом моем появлении в рулевой рубке все поймут, что я самозванка.

– И все равно никто ничего не скажет, тем более не сделает, – уверенно откликнулся Хэл. – «Красотка чероки» принадлежит мне, а лоцманские права позволяют мне водить корабли по верхней и нижней Миссури, а также по низовьям Миссисипи. Еще у меня есть лицензия владельца, так что на этом пароходе я могу учить кого хочу и делать все, что мне вздумается.

Розалинда покачала головой:

– Стоит кому-нибудь догадаться, что я женщина…

– Разве кто-нибудь, кроме меня, заподозрил, что ты не та, за кого себя выдаешь?

– Нет, никто за все эти месяцы. Один ты.

– Но я встречал тебя раньше. Никто другой на «Красотке чероки» не обладает подобным преимуществом. – Хэл сделал паузу. – Я установлю в своей каюте раскладушку и не стану навязывать тебе свое внимание, а Эзра заберет из «Джиллис-Хауса» твой багаж. Никто ни о чем не догадается, поверь. Два мужчины, две отдельные постели. К тому же в рейсе не до любовников.

Розалинда молчала; ее пальцы нервно сжимались и разжимались.

Хэл нетерпеливо вздохнул.

– У тебя есть выбор?

– Нет.

– Тогда рискни, мой маленький картежник. Если не получится, ты всегда сможешь пересесть на первое же судно, идущее вверх по течению. Что, плохо придумано?

– Вовсе нет. Ладно, помоги нам Боже, – еле слышно прозвучал ее ответ.

 

Глава 5

Остановив коляску перед своей конторой, Хэл спрыгнул на землю и огляделся по сторонам. Всего в квартале от них по набережной людской поток направлялся к «Красотке чероки», сверкающей на фоне рассветного неба. В основном это были мужчины, реже встречались женщины и дети. Кое-где виднелась армейская форма и иногда мелькали замшевые куртки с бахромой.

В дальнем конце палубы грум увещевал кобылу зайти в стойло, портовый рабочий нес на борт ящик с вином. Груз занимал большую часть свободного пространствами специальные балки для его крепления выступали далеко за пределы корпуса, увеличивая ширину судна почти вдвое.

Три матроса, расставляя бочонки, пели что-то о длинных жарких летних деньках; ритмичный взлет их голосов сопровождался контрапунктом ругательств помощника капитана и звучал пророчеством грядущих времен.

С западного участка реки донесся резкий свист пара, потом еще: это «Спартанец» поднял шум, проходя мимо моста Ганнибала. Это означало, что любовник Дездемоны Линдсей, с которым она попрощалась в гостинице, покидает город.

– Хатчер – самый большой хвастун в Канзас-Сити. – Хэл фыркнул. – Слушая его, можно подумать, что у других пароходов нет гудка.

Он покачал головой и бросил Розалинде кожаную сумку, которую она с ловкостью поймала.

– Карстерс, отнеси это Макферсону в контору, а я подожду здесь свою сестру, – распорядился Линдсей.

– Слушаюсь, сэр!

Отправляясь с сумкой в контору, Розалинда сознавала, что Линдсей предоставил ей последний шанс передумать и сбежать.

Но зачем? Он спас ее от детектива и предложил возможность покинуть Канзас-Сити, где к ней все ближе подбирались щупальца Леннокса. Как тут не воспользоваться предложением Хэла, и совсем не важно, придется ей снова делить с ним постель или нет? Она приложит все силы, чтобы стать первоклассным учеником штурмана, и забудет о своей нелюбви к воде и кораблям.

– Мистер Макферсон! – важно обратилась Розалинда к клерку.

Тот на секунду нахмурился, но его черты тут же разгладились.

– Карстерс?

– Верно, сэр. Теперь я имею честь быть стажером мистера Линдсея, и он прислал вам этот пакет.

Макферсон принял сумку.

– Я передам О'Нилу, чтобы он возместил вам стоимость проезда на «Звезде», благодарю вас.

Розалинда поднесла руку к шляпе.

– Взаимно, сэр.

– Удачи.

– Всего хорошего, сэр. – Розалинда выскочила на свежий воздух, радуясь, что ее костюм и новая роль выдержали проверку Макферсона.

Хэла она увидела у офиса: он разговаривал с малорослым, хорошо одетым мужчиной. Цицерон прогуливался вдоль дощатого тротуара, не удаляясь от своего хозяина более чем на несколько шагов.

Розалинда подошла к Хэлу, и когда она остановилась за его плечом, умиротворенная мгновенно возникшей близостью, он скосил на нее глаза, давая понять, что заметил ее присутствие.

Набравшись терпения, Розалинда слушала, о чем они говорят – речь шла о намерении Хэла купить землю для строительства скотопригонного двора в Уэст-Боттомз. При этом она глазела на железнодорожные пути на набережной; все же более приятное занятие, чем таращиться на воду внизу.

Вдруг раздался гудок, не такой пронзительный и резкий, как у парохода, и Розалинда увидела, как из-за железнодорожного моста появился пыхтящий паровоз «Централ Пасифик». За ним следовала элегантная частная автомотриса, построенная Пульманом по специальному заказу. Завершал маленький ансамбль одиночный служебный вагончик.

Частный поезд – олицетворение богатства и благополучия! После смерти отца Розалинда ни разу не имела удовольствия путешествовать на таких.

Вспомнив элегантные сиденья, брюссельский ковер, мягкую кровать. Розалинда невольно вздохнула. Личный шеф-повар и стюард, личный телеграфист, чтобы отслеживать последние мировые и финансовые новости, машинист, который всегда с удовольствием показывал ей новейшие технические приспособления. Джереми и Джексон со своими очередными проказами, смеющаяся мать, Ричард с отцом, увлеченные бесконечными разговорами о железнодорожных маршрутах, длинные шахматные партии с отцом и братом…

– Интересное предложение, Коутс, но мне нужно встретить сестру и успеть на судно. Мы можем продолжить, когда я вернусь из Форт-Бентона, – отрывисто подытожил Хэл, пожимая руку дородному господину. – Идемте, Карстерс.

Прогнав сладкие воспоминания, Розалинда вежливо поднесла руку к шляпе, прощаясь с Коутсом, и последовала за Линдсеем вверх по насыпи. Хэл шел размашистым шагом и поднялся к путям как раз в тот момент, когда маленький состав остановился прямо перед лестницей, ведущей к речной пристани. Столь аккуратная остановка свидетельствовала о мастерстве машиниста, а мгновение спустя из вагончика выпрыгнула миниатюрная дама.

– Хэл, вот ты где! Розалинда прищурила глаза.

– Виола, дорогая!

Обняв женщину, Линдсей закружился вместе с ней, и Цицерон громко залаял, словно просился в их компанию.

Видя брата и сестру рядом, нельзя было не подивиться фамильному сходству: те же светлые волосы и синие глаза, но с яркими природными различиями, присущими противоположным полам. Невесомая Виола в изысканном дорожном платье из Парижа, которое не затмевало, а лишь подчеркивало ее тонкую красоту, казалось, могла танцевать на водяных лилиях, тогда как Хэл в своем белоснежном полотняном костюме, напротив, был воплощением мужественности и мог бы, наверное, завалить на землю быка.

Вслед за сестрой Хэла из вагона вышел высокий гибкий господин. Черноволосый и голубоглазый, в одежде от лучших английских портных, он обладал утонченной красотой живописных портретов эпохи Ренессанса. При всей элегантности внешнего вида и костюма в его движениях сквозила легкая грация опытного борца.

Инстинкт карточного игрока заставил Розалинду насторожиться. С этим парнем нужно держать ухо востро, отчего-то подумала она.

Тепло улыбнувшись Хэлу и жене, мужчина огляделся, оценивая окружающую обстановку, как мудрый человек в стане врага.

Заметив Розалинду, он прищурился, затем любезно поприветствовал ее.

Розалинда коротко кивнула.

– Уильям, любимый, поздоровайся с моим братом. – Виола подхватила мужа под локоть и потащила вперед.

Мужчины обменялись рукопожатиями, потом обнялись, после чего Хэл отступил назад и пригласил знакомиться Розалинду.

– Виола, Уильям, это Фрэнк Карстерс – мой штурман-стажер. В случае необходимости вы можете рассчитывать на его помощь. Карстерс, это моя сестра и ее муж, мистер и миссис Уильям Донован.

– Привет, Карстерс. – Донован наклонил голову.

– Здравствуйте, мистер Карстерс. – Виола протянула Розалинде руку.

Ее взгляд отличался такой же прямотой, как и у мужа, но был несколько мягче.

Розалинда крепко, по-мужски пожала руку Виолы, стараясь припомнить, где уже слышала это имя – Уильям Донован.

– Это Цицерон, мой новый товарищ. – Хэл указал на терьера.

– Что ж, рада познакомиться. – Улыбнувшись брату, Виола опустилась на корточки и забормотала что-то ласковое.

Цицерон вскинул уши и оживленно завилял хвостом, а мгновение спустя они уже стали друзьями.

– Помнишь Абрахама и Сару Чанг, Хэл? – Виола указала на двух слуг в черных ливреях, проворно выгружавших из вагона багаж. – Они очень нам помогали, пока мы были в Англии и в Ирландии.

– Конечно, помню. Доброе утро, Абрахам, доброе утро, миссис Чанг. – Линдсей дружелюбно кивнул. Ему ответили глубокими поклонами; судя по внешности, оба слуги имели восточное происхождение, что тотчас возбудило любопытство Розалинды, которая скорее ожидала увидеть негров или по крайней мере ирландцев. – А теперь позвольте мне представить вас своему судну. – Хэл повернулся к «Красотке чероки». Его лицо сияло, Цицерон важно пританцовывал рядом. Поток пассажиров, спускавшихся по насыпи вниз, уменьшился до тонкого ручейка и состоял теперь в основном из плохо одетых людей.

Неожиданно позади раздался звонкий женский голос:

– Хэл, мой дорогой сынок!

Хэл резко обернулся, а Виола заметно напряглась. Донован предусмотрительно взял жену под локоть и погладил по руке.

– Боже милостивый, мама! – пробормотал Хэл.

Розалинду словно обдала холодная волна, и она поспешно обернулась: вверх по насыпи торопливо поднималась Дездемона Линдсей; ее лицо под украшенной перьями шляпой восторженно сияло.

За спиной Дездемоны маячил капитан Ричард Линдсей, а из наемного экипажа изливался поток дорогих чемоданов, сундуков и шляпных картонок.

Святые угодники, неужели Линдсей собираются путешествовать на «Красотке чероки»? От одной этой мысли Розалинда пришла в ужас, и спасла ее лишь железная выдержка карточного игрока. Ее лицо приняло заученное выражение бесстрастной задумчивости, глаза уставились вверх, на голубое небо.

На скулах у Хэла заиграли желваки.

– Прости, Виола, – сказал он, оправившись от изумления. – Я и не знал, что они приезжают. Карстерс, проводи мою сестру с мужем на борт «Красотки» и не забудь: для них приготовлена каюта «Калифорния». Это по правому борту. Для Чангов предназначена каюта «Айова», прямо напротив «Калифорнии».

– Слушаюсь, сэр. – Розалинда надеялась, что голос не выдал ее искреннего облегчения. – Сюда, пожалуйста.

– Встретимся на борту, брат. – Виола быстро пошла вниз по лестнице с уверенной легкостью человека, привыкшего преодолевать препятствия.

Окинув еще раз долгим взглядом насыпь, Уильям последовал за ней. Розалинда замыкала шествие и поэтому едва успела разминуться с миссис Линдсей.

Дополняя суматоху, Цицерон заливался громким лаем, и Хэлу в конце концов пришлось призвать его к порядку. Терьер нехотя успокоился, но на всякий случай издал еще несколько угрожающих звуков.

– Матушка, дорогая! Приятно вас видеть, – поздоровался Хэл. – Когда вы приехали?

– Вчера пополудни. Дорога была невозможно утомительной, и я проспала весь остаток дня в надежде восстановить силы.

Наглая ложь Дездемоны настолько поразила Розалинду, что она чуть не пропустила ступеньку на неровном дощатом настиле, ведущем к «Красотке». Донован с кошачьей прытью повернулся к ней, но она все же сумела сохранить равновесие, и они продолжили путь.

Достигнув пристани, Розалинда застыла как вкопанная: «Красотку чероки» соединяла с плавучей пристанью всего лишь узкая полоска деревянного трапа с металлическими поручнями.

Боже, когда-то она отказалась от участия в лондонском сезоне именно из-за того, что не отважилась на путешествие через океан! Даже месяцы, проведенные на речных судах Миссисипи, не смогли приучить ее к водному транспорту. Первоклассный пакетбот, роскошное судно, надежный пароход… Никакие похвалы не могли сделать привлекательной в глазах Розалинды эту бело-золоченую груду пиломатериала. Ей было совершенно не важно, какие воды она бороздила – речные или Атлантического океана; корабли тонули везде, увлекая вместе с собой на дно пассажиров.

В памяти Розалинды вновь всплыло то роковое путешествие с семьей, когда они плыли на Манхэттен, чтобы встретиться с отцом. Северо-восточный ветер яростно раскачивал яхту, соленая вода то и дело врывалась в дверь. Проломив о стойку голову, мать лежала в неподвижности на полу каюты в луже крови, а близнецы Джереми и Джексон едва успели вытащить Розалинду из-под обломков переборки. Старший брат, Ричард, привязал ее к мачте, в то время как близнецы пытались удержаться за тросы. Хотя на них обрушивались валы ледяной воды, Ричард заставил Розалинду поклясться, что она выживет и скажет отцу, что бы с ними ни случилось, как сильно они его любят.

Внезапно мачта переломилась и в путанице парусов и морской пены смела их за борт.

Розалинда мало что помнила о той бесконечной ночи, кроме волн, терзавших ее снова и снова. Ни звезд, ни луны, только ветер, дождь и соленый душ да волны, которые то возносили ее наверх, то снова кидали в пучину.

Еще она запомнила отца: он ласково разговаривал с ней, держа за руку, и его голос доносился до ушей тонкой хриплой ниточкой звука. Когда она прошептала его имя, отец заплакал как ребенок. Потом она передала ему слова Ричарда, и они зарыдали вместе.

– Карстерс, – услышала Розалинда тихий, вкрадчивый голос Донована с неуловимым ирландским акцентом, словно он успокаивал пугливую лошадь.

По ее телу пробежала дрожь, и она с большой осторожностью ступила на трап, а затем на борт «Красотки чероки» и обернулась, чтобы взглянуть на насыпь. Положительным во всем этом было хотя бы то, что на речном судне она в любом случае будет дальше от Леннокса, чем на суше.

Стоя у поручня «Спартанца» и нервно потирая шею, Ник Леннокс опустил подзорную трубу и позволил себе на прощание еще раз яростно сверкнуть глазами в сторону «Красотки чероки». Над его головой из рупора парохода разносился бравурный военный марш.

Итак, его уволили, а потом еще внесли в черный список всех поездов «Юнион Пасифик» и других железнодорожных компаний, работающих в тесном сотрудничестве с «Юнион Пасифик», а все из-за того, что застали в постели с женами сразу двух директоров. Добраться до Канзас-Сити ему удалось лишь с помощью подкупа и шантажа. Теперь все возможности были исчерпаны, и единственным способом попасть в Омаху оставалось путешествие на борту судна.

– Поезд был бы сподручнее, но по крайней мере теперь Линдсей и Донован находятся под нашим наблюдением, – заметил рядом Илай Дженкинс, который своим огромным животом, бесконечным пыхтением, сигарным дымом и фальшивыми улыбками до жути напоминал Босса Твида. Его улыбки скрывали куцые мысли, как безвкусная одежда – неутолимую тягу к выпивке.

Илай был превосходным уполномоченным представителем «Централ Пасифик», где Ник впервые о нем услышал, пока его не уволили за то, что он слишком быстро пополнял свои счета. Попав в немилость, этот человек при каждой возможности стремился делать гадости своим прежним хозяевам и поэтому, получив приглашение Ника Леннокса помочь ему уничтожить Уильяма Донована, главного акционера «Централ Пасифик», ухватился за эту возможность с энтузиазмом крысы, набрасывающейся на фунт сыра.

– В пределах недели они оба сыграют в ящик с помощью моего нового друга, – добавил Илай радостно.

– Какая жалость, – заметил Ник с напускным благочестием и понимающе улыбнулся.

Если с обоими убийцы не покончат в течение недели, то по приезде в Омаху он обязательно раздобудет ту бесценную бухгалтерскую книгу, тот ключ, который поможет ему разорить Донована.

– Каковы шансы изыскать финансовые возможности, чтобы приобрести новых друзей? – тихо поинтересовался Дженкинс, шаря взглядом по палубе «Красотки».

Ник фыркнул:

– Найдем, если этот не справится с работой. Хотя, конечно, это обходится недешево.

– Надеюсь, Господь удостоит нас вниманием и покарает наших врагов.

Ник невольно улыбнулся: божественное вмешательство было бы куда дешевле уже предпринятых мер. Потратив все свое состояние на преследование Донована, он начал искать новые источники финансирования и, являясь одним из банкиров Розалинды Скайлер, высосал все, что можно, из имущества Корнелиуса Скайлера. Тогда алчные благотворительные организации заявили, что наследница так долго не подает признаков жизни, что ее, вероятно, больше нет на свете, и, являясь единственными законными наследниками, потребовали передать им недвижимость старика Скайлера. Суд не дал согласия, но постановил прекратить любые изъятия из имущества, пока не будет доказано, что Розалинда мертва.

Ленноксу, как никогда, нужны были деньги, а значит, он должен жениться на Скайлер до того, как стерве исполнится двадцать пять лет и она сможет распоряжаться имуществом самостоятельно. «Вздорный старик позволял бабе ворочать такими огромными деньгами – ну что за нелепость!»

Получение наследства было лучшим способом отомстить за Пола – любимого брата, о котором мог мечтать любой мальчишка. А еще за братьев О'Флэрти, доверенных солдат Пола и лучших друзей Ника. Они достали бы крошку Скайлер откуда угодно, хоть из-под земли, но теперь Пол и братья О'Флэрти сами обрели покой на глубине шести футов, убитые Донованом и Линдсеем в забытом Богом шахтерском городишке в Аризоне.

У Ника сжалось горло.

– Я спускаюсь вниз, – заявил он, и Дженкинс безмятежно кивнул:

– Я тоже. Партия в покер наверняка уже началась. Ник сложил подзорную трубу и направился к лестнице, как вдруг дорогу ему преградила группа мужчин: увлеченные разговором, они лениво прогуливались по палубе.

Ник зашел слева, потом справа, но не смог обойти их ни с одной стороны, и тогда Дженкинс кашлянул. Однако они никак не отреагировали – возможно, из-за надсадного шума двигателя и гребных колес. Тогда он просунул трость-шпагу под ноги последнему из группы, и тот, споткнувшись, стал падать вперед. Его товарищи тоже закачались и начали валиться как кегли, получив дополнительный толчок от Дженкинса. На помощь им устремились стюарды и другие пассажиры, а Ник и Дженкинс, бормоча неискренние слова сочувствия, начали аккуратно обходить их.

На подходе к салону Ник благополучно забыл об этом маленьком происшествии, а когда они вошли, Дженкинс поднял руку в прощальном жесте и двинулся к бару, где за карточным столом собралось с десяток человек.

Закрыв за собой дверь каюты, Ник налил в бокал бренди. Слава Богу, деньги у него еще были и он мог разместиться в отдельной каюте. Если бы девчонка Скайлер вышла за него замуж, то он стал бы достаточно богат, чтобы путешествовать как король, и мог бы приказать расправиться с Донованом хоть сотне убийц.

Но как же ему найти эту стерву? Ни одна из железнодорожных компаний, якобы хорошо ее знавших, не добилась успеха. Сыщики, эти бестолковые тупицы, стоили дорого и постоянно жаловались, что прочесывание железнодорожных стоянок, перегонов, платформ и городов не приносит никаких результатов. Ник даже лично опросил слуг мисс Скайлер, но ничего полезного не выведал. Еще он обыскал любимые места богатеев – Манхэттен, Лонг-Айленд, Нью-порт, Саратогу – и снова ничего не нашел. Объявление о вознаграждении в пятьдесят тысяч долларов, данное на территории протяженностью от Денвера до Калифорнии, привлекало лишь жуликов всякого рода, клятвенно обещавших разыскать пропавшую наследницу, но так и не сумевших сдержать обещание.

Куда же, черт побери, она подевалась? Ник и сам ее искал, пока находился на «Спартанце»: наводил повсюду справки, размещал объявления о награде и тому подобное. Расспрашивать о Розалинде на речных судах смысла не имело; слишком глубоко укоренился в ней страх перед водным транспортом, чтобы она рискнула подняться на борт судна. Однажды Леннокс видел, как с ней случилась истерика, когда ее хитростью заставили ступить на пристань в Бруклине.

Теперь в его план входило обследовать этот населенный индейцами край до Омахи, самой дальней точки его странствий по этой мрачной пустыне. Параллельно Дженкинс прочешет территорию до Сиу-Сити, самую северную железную дорогу по ту сторону Миссури, и кто-нибудь из них да найдет ее в конце концов!

И тогда уж он преподаст стерве урок, как надлежит себя вести, начав с воздаяния должного его мужскому достоинству. Дездемона Линдсей имеет в своем арсенале кое-какие хитрости; возможно, он убедит любовницу, и та научит мисс Скайлер уважать его.

Представив эту радужную картину, Ник даже замурлыкал от удовольствия и, опрокинув в горло бренди, позволил себе предаться воспоминаниям о том, как впервые познал сладость тела Дездемоны.

Стоял холодный зимний день 1862 года, когда восемнадцатилетний Ник Леннокс, возвращаясь в Колумбию, поднялся на борт парохода «Фивы», курсировавшего по Гудзону. Пол строго-настрого запретил ему идти в армию, так что Нику ничего не оставалось, как только добиваться успеха в учебе и ждать, когда ему выпадет шанс улучшить жизнь после выпуска.

Никого особенного среди своих попутчиков он не приметил, по крайней мере на бойлерной палубе; основную массу пассажиров составляли флегматичные коммерсанты, не способные предложить ему ни общения, ни связей. Проклятие! А Ник так надеялся в этом путешествии завязать знакомства с людьми, которые в один прекрасный день предоставят молодому банкиру работу, и со временем он сможет встать во главе компании «Данлеви и Ливингстон», которой владел его крестный отец Сайлас Данлеви. Вот только для этого требовались деньги и связи.

Образование Леннокса оплачивала миссис Пендлтон, которую он шантажировал связью с чернокожим столяром. Тем не менее этого было явно недостаточно, чтобы бороться за главенствующее положение в банковском деле в Нью-Йорке с этим ханжой-идиотом Дж. Пирпонтом Морганом.

Путешествие в целом обещало быть скучным, особенно без речных нимф на борту, то есть шлюх, промышлявших развлечением джентльменов во время плавания. Ник так и не смог понять, почему на речные суда западных перевозчиков вход для «жриц любви» был заказан.

Внезапно до его слуха донеслись обрывки разговора соседей. Стоя неподалеку, они тоже наблюдали, как на борт поднимаются последние пассажиры.

– А я говорю, что Грант – лучший из худших, – упорствовал человек рядом с Ником. – Он чертовски хорошо проявил себя у фортов Генри и Донелсон, а его победа при Шайло была отлично спланирована.

– Сын дубильщика? Нет уж, лучше Макклеллан – он по крайней мере джентльмен, – упрямо произнес второй мужчина, в словах которого слышались отзвуки старого спора.

Судя по всему, спорить эти двое могли до хрипоты, и Ника они не особенно интересовали; его внимание привлекли две женщины, прощавшиеся на пристани: одна, миниатюрная, с кремовой кожей и золотистыми волосами, выбивавшимися из-под шляпки, была исключительно хороша собой. Вторая, очевидно ее мать, была более высокой и темноволосой, с роскошной грудью и поразительно тонкой талией. Но самым важным ему представлялось то обстоятельство, что на обеих дамах красовались соболиные пелерины.

Уловив сладкий запах денег, Леннокс улыбнулся. К его большому сожалению, на борт поднялась одна мать, хотя Ник предпочел бы соблазнить молодую красотку. С другой стороны, женщины в возрасте охотнее расстаются с деньгами, когда видят миловидное мужское лицо.

– Макклеллан – трусливый дурак, – сказал первый мужчина.

– А Грант – горький пьяница, – парировал другой. Сидящий в нем демон заставил Ника вступить в спор, и он повернулся к мужчинам.

– Как насчет Роберта Ли, джентльмены? Он происходит из виргинского рода Ли и через жену связан родственными узами с Джорджем Вашингтоном. Можно быть уверенным, что он как раз тот человек, который нам нужен.

Мужчины смерили его неприязненными взглядами, и тут Ник заметил, что женщина с восхитительными формами внимательно смотрит на него, ожидая, когда проверят ее билет. В ее глазах блеснула надежда, но быстро пропала, и, скользнув взглядом по остальным пассажирам, она пошла вниз; за ней по пятам следовала чернокожая горничная.

Ник захлопал глазами, но быстро взял себя в руки и добавил:

– Если бы только Ли не был мятежником… Защитник Гранта рассмеялся.

– Если бы Ли сражался за правое дело, то, возможно, стал бы лучшим генералом континента.

Его приятель тоже повеселел, и короткая размолвка вскоре забылась.

За обедом Ник обнаружил, что сидит рядом с той самой женщиной: вероятно, стюард сделал это намеренно для ровного счета. При близком рассмотрении она оказалась настоящей красавицей – лет сорока, с синими глазами и черными волосами.

– Николас Леннокс к вашим услугам, мэм, – представился Ник, передавая супницу с черепашьим супом.

– Дездемона Линдсей, сэр, – ответила дама, с мягким южным акцентом растягивая слова. – Простите, вы не родственник покойных Генри и Кэтрин Леннокс?

Ник насторожился.

– Это мои родители, мэм.

– Примите мои соболезнования, сэр; они были воистину праведными людьми, как и генерал Ли, благослови его Боже. – Произнося нараспев последнее предложение, дама вскинула на Ника взгляд сквозь частокол густых ресниц.

Ник проглотил вставший в горле ком и безмолвно проклял румянец, заливший его щеки. Как же ему не хватает взрослости! А вот Пол никогда не краснел…

– Благодарю, мэм, сочувствие очень много значит, особенно если его выражает такая леди, как вы.

Дама наклонила голову, и по ее лебединой шее скользнула завитая прядь. Господи, какая же она красивая! Впрочем, с благородными дамами Нику в постели всегда было невероятно скучно; они вообще ни на что не годились, разве что для воспитания наследников.

– Вы очень любезны, сэр. – Дама говорила очень тихо, и от ее томного тона по его жилам медленно растекалось тепло. – Вы, должно быть, одни теперь, как и я.

Ник пожал плечами и помешал в тарелке суп, наблюдая, как кверху поднимается гуща, в попытке отвлечься от мыслей о том, как эти алые губы сомкнутся вокруг его члена.

– К одиночеству привыкаешь, мэм.

– Все же, насколько я знаю из опыта, человеку тягостно существовать без любимых. Возможно, мы сумеем облегчить друг другу боль – за задушевной беседой, разумеется.

Ник опешил. Он и до этого выступал объектом притязаний, но никогда не получал приглашений в столь открытой форме или в публичном месте. Возможно, он неправильно ее понял?

В этот миг на бедро Ника легла тонкая рука, и ему вдруг стало чертовски тесно в одежде. Он с трудом удержался, чтобы не расслабить галстук. Что, черт возьми, она себе позволяет?

Теплая ладонь поползла вверх, и Ник внезапно ощутил колкость шерстяной ткани своей нижней одежды.

Его сердце застучало барабанным боем.

– Мэм?

– Да, мистер Леннокс?

Один пальчик – всего один – погладил сквозь штаны нижнюю сторону его молодца. Ник захрипел и перестал дышать.

– Какие-то проблемы, сэр? Что я могу сделать, чтобы помочь вам? – справился официант.

– Унесите суп; я буду есть сегодня только простую пищу, – пробормотал Ник.

– Слушаюсь, сэр! А вы, мэм?

– Мой тоже можете унести. – Ее рука под скатертью принялась плавно скользить вверх-вниз по его члену, и теперь Ник не смог бы пошевелиться, даже если бы архангел Гавриил протрубил в свои трубы.

– Поздравляю вас, мэм, с выдвижением вашего супруга в капитаны. Какую колоссальную работу он провернул там, в Новом Орлеане, – заметил стюард, аккуратно собирая посуду.

Тонкая рука замерла, и разум, никогда не оставлявший Ника надолго, тут же вернулся к жизни. Супруг? Неужели это жена Ричарда Линдсея, миллионера, владельца той почтово-пассажирской линии Огайо? Но тогда почему она оказывает знаки внимания постороннему мужчине? И не сможет ли он извлечь из этого деньги?

– Спасибо, официант, вы очень любезны. Да, Линдсей очень гордятся Ричардом. – Дама едва ли не с плевком произнесла это имя. Выходит, она на них злится? Что все-таки происходит?

Ник украдкой погладил под столом тыльную сторону тонкой ладони, и тут же ее пальцы возобновили ласки. Тогда Ник откинулся назад, чтобы получить больше удовольствия.

Час спустя со столов убрали последнее блюдо, и пассажиры, поднявшись, отправились поразмять ноги. От прилива крови в паху у Ника все горело. Дездемона Линдсей, как никто другой, обладала искусством возбуждать мужчин, и несколько раз ему пришлось схватить ее за запястье, чтобы не опростоволоситься, как какой-нибудь неопытный юнец, в то время как в восемнадцать лет положено быть сильным.

Ник молил только об одном – чтобы у него не пылали уши. К его радости, их соседи по столу продолжали оживленно обсуждать высокие цены на хлопок, а потом, не обратив на них внимания, удалились к бару.

Ровно десять минут спустя Ник тихо постучал в дверь Дездемоны. Ему сразу же открыли, и он скользнул внутрь в состоянии полной боевой готовности.

В пеньюаре из богатой парчи и домашних туфлях, Дездемона немедленно притворила дверь и повернулась; с черными кудрями, обрамлявшими ее лицо, она была столь же прекрасна и загадочна, как Делайла. Ее груди под тонким шелком лихорадочно вздымались, привлекая взгляд к ложбинке между ними.

– Спасибо, что пришли, – прошептала Дездемона, припадая к его груди.

На приглашение к поцелую Ник отреагировал мгновенно и терзал ее губы, наслаждаясь их вкусом до тех пор, пока она не застонала и не обмякла в его объятиях. Ее большие твердые соски уперлись ему в грудь.

«Шлюха».

Ник притиснул Дездемону к себе еще крепче и, пробежав руками по ее спине, обхватил ягодицы. По ней прокатила волна дрожи, и она закинула ногу ему на бедро.

Наконец Ник оторвался от ее рта. Ему нужно было кончить, чтобы иметь возможность соображать и заставить ее молить о завершении.

– Мой член… – начал он и поморщился – настолько хрипло прозвучал его голос.

– О, эта чудная мужская игрушка. – Дездемона плутовски улыбнулась и облизнула губы. – Он что, болит?

– Вы знаете, да.

Она снова улыбнулась. На лице Делайлы тоже появилось бы это выражение чувственной осведомленности. Отступив на шаг, Дездемона опустилась на колени и потерлась щекой о его пах.

У Ника захватило дух, и он перестал дышать. Его орган распух еще больше. Если он немедленно не облегчится, то, вероятно, лопнет, не в силах больше выносить напряжение.

В то же время в его голове возникла мысль, что благородные дамы никогда не ублажают мужчин ртом, так что и рассчитывать на это не стоит.

– Какое крепкое мужское естество, – прошептала Дездемона. – Зрелое и почти готовое. Вероятно, оно нуждается в небольшой помощи. – Хмыкнув, она проворно расстегнула его брюки и мгновение спустя взяла член в руки.

Ник с такой силой закусил губу, что из нее потекла кровь, когда Дездемона слизала выступившую каплю семени предвкушения. Он застонал, невольно приподнимая бедра к ее лицу.

Вдруг она взяла член целиком в рот и сделала энергичное движение губами.

Дольше Ник терпеть не мог, и семя кипящим ключом излилось в ее хищный зев. Он изогнулся и только тихо постанывал, пока Дездемона не осушила его до дна, а потом без сил привалился к двери.

Взглянув на него снизу вверх, Дездемона театрально облизнула губы.

– Какой деликатес, – проворковала она и плотоядно улыбнулась.

И тут Ник вспомнил про инстинкт самосохранения. Уж слишком она была самоуверенной.

– Чего вы хотите?

Ее ресницы опустились, не позволяя прочитать в глазах правду.

– Тебя, конечно.

Он схватил Дездемону за подбородок и заставил поднять голову.

– Что еще?

Она попыталась увернуться, но пальцы на подбородке сжались сильнее. Ника не заботило, что он может сделать ей больно.

Наконец Дездемона перестала сопротивляться и гневно сверкнула глазами.

– У меня в Кентукки семья. Им не хватает самого необходимого: еды, лекарств, одежды…

– И что с того?

– В Кентукки беспорядки, нет закона. Товары часто пропадают по дороге. Мне нужен надежный человек, который мог бы доставлять мои подарки по назначению.

– Это все?

– Все. А что еще может быть? – произнесла Дездемона с вызовом.

В тусклом свете Ник долго изучал ее лицо и наконец кивнул. В случае необходимости он мог обратиться за помощью к О'Флэрти.

– На меня работают три брата, и они могут заняться доставкой вашего груза.

Глаза Дездемоны вспыхнули.

– Благодарю. О, благодарю, добрый сэр! – Она вскочила на ноги и крепко обняла его; полы ее пеньюара разлетелись в стороны.

Ник снова поцеловал ее, и она горячо ответила, а потом застонала, когда их языки сошлись в поединке.

«Какая чепуха, – подумал Ник. – Как же женщины заводят себя из-за всякой ерунды. Она, видно, просто не знает, как дать взятку, чтобы ее посылки доходили до адресата».

Дездемона потерлась об него ногой, и он застонал, чувствуя, как вновь приходит в боевую готовность. Разумеется, он напрямую обратится к О'Флэрти и попросит все устроить. Приняв это решение, Ник бросился в объятия Дездемоны с намерением всю ночь предаваться обещанным ею наслаждениям.

Вернувшись от воспоминания к реальности, Ник выругался. Каким же неоперившимся глупцом был он тогда!

Впоследствии оказалось, что интересы Дездемоны Линд сей не ограничивались одними продуктами питания и медикаментами; ее бесчестные схемы то и дела подвергали опасности жизнь Пола и других солдат-юнионистов. Тем не менее Дездемона стала его постоянной любовницей, хотя на публике играла роль безупречной светской львицы. Правда, к разочарованию Леннокса, несколько месяцев назад она ни в какую не желала пускать ищеек по следу стервы Скайлер, но зато, когда все-таки согласилась, подарила ему такой минет, что он забыл обо всем на свете.

Размышляя над своими возможностями, Ник отхлебнул из бокала бренди. Если все задуманное осуществится, то не пройдет и недели, как Донован и Линдсей навсегда покинут этот мир, и тогда ему уже не понадобится наследство мисс Скайлер, чтобы их закопать. Но все равно ее нужно найти, укротить и выдать замуж, чтобы счастливчик, танцуя на могильных камнях Донована и Линдсея, имел удовольствие пустить на ветер все до последнего цента состояние, заработанное поколениями Скайлеров.

Итак, решено: он отыщет ее. Неизвестно как и неизвестно где, но хитрая бестия непременно попадет ему в руки, и тогда уж он ни за что не позволит ей ускользнуть.

 

Глава 6

Хэл послушно поцеловал мать в щеку, игнорируя ее жалобы на тяготы путешествия из Чикаго, в то время как Цицерон за ногой хозяина издавал глухое ворчание. Через несколько минут Розалинда будет в безопасности, а «Красотки чероки» – вдали от его родителей, которые могут узнать ее и заставить вернуться к этой грубой скотине Ленноксу.

Виола и Уильям тоже почувствуют себя лучше, взойдя на борт. Хэл не знал толком, что случилось между дочерью и матерью в 1865 году, но с тех пор Виола замыкалась в присутствии матери, а та хранила несвойственное ей гробовое молчание. Лучше уж держать их друг от друга подальше.

– Я рад, что вы благополучно добрались до места. – Хэл кивнул.

Еще с младых ногтей дети Дездемоны и Ричарда усвоили, что для их матери нет ничего важнее комфорта; она ни разу не нарушила своего распорядка, чтобы утешить и пожалеть кого-то из детей после отцовских уроков воспитания.

Кивнув хозяину, мимо прошел матрос, с легкостью держа на каждом плече по свиному окороку. Хэл ответил на приветствие, и Цицерон по привычке подал голос.

В это время подъехала коляска с Эзрой, и тот, спрыгнув на землю, бросил вожжи Сэмюелу.

– Собственно, зачем вы приехали, если это доставило вам столько хлопот и неприятностей? – внезапно спросил Хэл у матери, заметив появление отца.

Мать ответила не сразу. Нелепая шляпа с пером затеняла ее лицо, не позволяя прочитать его выражение.

– Нужно выполнить кое-какие обязательства, – объяснила она наконец, – и это мы должны обсудить с тобой с глазу на глаз. – Дездемона особо выделила последние слова, неодобрительно глядя на двух приближающихся грузчиков.

Хэл удивленно вскинул брови. Мать хочет обсудить с ним какие-то обязательства? Последний раз она упоминала это слово, когда пыталась уговорить его вступить вместо флота юнионистов в армию конфедератов, а именно в полк его дяди Борегара.

– Что ж… – пробурчал он уклончиво.

Эзра тут же занялся чемоданами четы Линдсей, призывая на помощь Обадаю и Ребекку.

Ричард Линдсей задумчиво смотрел на своего единственного сына Генри, или Хэла, как он сам предпочитал себя называть. Слава Богу, Хэл выглядел здоровым, но все в нем выдавало ожидание неприятностей, что было неудивительно: за последние восемнадцать лет отец с сыном только раз, встретившись, не поссорились; это случилось, когда оба флота северян воссоединились в Виксберге в шестьдесят втором.

В тот день Ричард стоял на юте «Анакостии», гордый тем, что командует красивым фрегатом. Он знал, что души его отца и деда были рядом с ним, как и во время того ночного ада, получившего название Новоорлеанского сражения. Отец долго и упорно трудился, чтобы подготовить его к этой ответственности, и даже порол, как нерадивого матроса, когда сын выполнял домашнее задание не на должном уровне.

От болезненных воспоминаний Ричард поморщился: он ненавидел порку. Вплетенные в плеть веревки кусочки металла больно впивались в тело, рвали плоть, и его рубашка после порки зачастую делалась мокрой от крови. Все же он выучил математику и стал морским офицером, чтобы потом уйти из флота ради счастья Дездемоны.

Ричард и своего сына пытался учить так, как учил его отец, только вместо плети использовал трость, но по мере взросления Хэл становился все более необузданным, а потом и вовсе исчез.

Когда Хэл убежал, Ричард очень беспокоился, но вскоре Виола получила от Хэла первое письмо. Узнав, что тот вступил во флот юнионистов, Ричард ужаснулся. Как младший брат, сын и внук морских офицеров, он не верил, что его неукротимый сын способен успешно нести службу на военном корабле.

Потом победитель Новоорлеанского сражения – эскадра, блокировавшая Западный пролив, встретилась под Виксбергом с Западной флотилией канонерских лодок – завоевателями Мемфиса. Ричард стоял, ликуя, на своем фрегате вместе со старыми морскими волками, когда мимо проходили обшитые металлом канонерские лодки.

И он заплакал, не стыдясь слез, когда увидел «Сент-Пол», под свежей краской которого скрывались многочисленные боевые шрамы, и своего высокого светловолосого сына, бравого капитана. Хэл казался слишком молодым, чтобы командовать канонерской лодкой такого класса, но он заслужил эту честь, когда его коптящая калоша выбила мятежников с фланга Гранта в Шайло.

Боже правый, как же они в тот вечер обнимались! Это был великий день, но он быстро кончился. К тому времени, когда морская эскадра вновь вышла в океан, они с сыном опять стали злейшими врагами.

С тех пор Ричард часто задумывался, не был ли успех Хэла лишь счастливой случайностью военного времени. Впрочем, возможно, воинственный дух унес его беспечность, превратив в великого морского офицера, как превратил Гранта в великого генерала.

Предстоящая поездка обещала стать первой за десять лет, когда им с Дездемоной надо было делить одну спальню. Их физические отношения прекратились, когда она потребовала, чтобы Ричард отправился на юг и вступил во флот конфедератов. Всю войну Дездемона провела в их доме в Цинциннати, и с тех пор они держались друг с другом как чужие, объединяясь лишь когда ходили на светские приемы. После очередной, особенно жестокой, ссоры Ричард даже хотел отправить жену к ее родным в Кентукки, но это означало бы полное признание его поражения.

Что касается сына, Ричард не знал, хочет или нет, чтобы дела у Хэла шли хорошо, поэтому в несвойственном колебании он прикусил губу, потом выпрямил спину и решительно зашагал вверх по насыпи, чтобы раз и навсегда узнать правду о жене и сыне.

Старик, как про себя называл отца Хэл, шел по насыпи навстречу сыну; такой же прямой и гордый, как в Виксберге. Время его пощадило, не убавив дюймов, и теперь они были одного роста. Ричард по-прежнему оставался мускулистым, с орлиным взглядом, одним из самых уважаемых капитанов на Огайо и Миссисипи. Лишь седые волосы и глубокие складки вокруг плотно сомкнутого рта отличали его от человека, который столь беспощадно наказывал Хэла восемнадцать лет назад.

– Добрый день, сын, – сказал Старик и протянул руку.

Подав для важности голос, Цицерон в довольно доброжелательной манере принялся обнюхивать ногу незнакомца, и старший Линдсей осторожно потрепал его по загривку, на что пес ответил благодарным вилянием хвоста.

Откровенные предпочтения терьера озадачили Хэла. Что он себе позволяет? Рыкнув на его мать и облаяв каждого проходившего мимо матроса, пес выказывал готовность подружиться с несдержанным жестоким стариком. Хэл покачал головой и сделал шаг вперед.

– Добрый день, сэр, – обменялся он с отцом коротким рукопожатием. – Насколько я понял, вы с матерью намерены плыть с нами. Позвольте спросить: куда именно?

– До Сиу-Сити или, возможно, до Форт-Бентона. – Ричард взял жену под локоть и приосанился, словно приготовился к драке.

Недели, а то и месяцы на борту? Хэл прищурился.

– Серьезный вояж, – холодно заметил он. – Полагаю, для столь длительного путешествия вы купили места в каюте первого класса?

– Конечно.

– Тогда позвольте мне прояснить некоторые вопросы. – Он непринужденно оперся на трость.

Старик склонил голову набок, внимательно наблюдая за сыном, а Дездемона нервно повела плечами.

– На борту «Красотки» находится моя сестра Виола с мужем, Уильямом Донованом. Я рассчитываю, что все пассажиры будут относиться друг к другу с должным почтением.

– Что? Виола здесь? – Дездемона чуть не взорвалась. – Я не потерплю этого. Немедленно высади ее!

– Это невозможно. Она и ее муж – мои гости и, следовательно, на моем судне будут пользоваться всеми правами.

Цицерон тявкнул, словно хотел подчеркнуть значимость этих слов.

– Ричард, неужели ты позволишь своему сыну указывать мне, как себя вести? – прошипела Дездемона, поворачиваясь к мужу.

– Полегче, дорогая. Генри – владелец «Красотки чероки» и вправе распоряжаться здесь, если, конечно, это не нарушает безопасности судна и пассажиров. Пусть договорит. – Глаза Старика настороженно посмотрели на Хэла. Он как будто обсуждал морской закон, а не выступал миротворцем в споре между матерью и сыном.

Дездемона буркнула что-то себе под нос, но Хэл этого словно не заметил.

– Если их обидят – тем или иным образом, – виновные при первой же возможности будут высажены на берег.

– Высадить меня где-нибудь на песчаной банке? – ахнула Дездемона. – Ты не посмеешь.

– Очень даже посмею. Не зли меня, мать.

– О Боже! Ты слышал, что он сказал, Ричард?

– Замолчи, Дездемона. – Ричард сжал руку жены.

Не обращая внимания на мать, Хэл впился глазами в отца, готовый к схватке. Цицерон у его ноги тоже сделал стойку: он вел себя в точности как Гомер, всегда ввязывавшийся в потасовку с Хэлом.

У Старика на щеках заходили желваки.

– Я не знаю никакую дочь по имени Виола и никакого зятя по имени Донован, но обещаю, что со всеми незнакомцами, с которыми мне предстоит встретиться, буду обходителен.

– Очень хорошо. Вам лучше поторопиться с посадкой на «Красотку»; в течение часа мы отчаливаем. Я присоединюсь к вам через минуту, после того как отдам Эзре необходимые приказания.

К счастью, мать и Старик не стали больше мучить его расспросами и двинулись вниз по насыпи. Старик вел жену, поддерживая на неровных деревянных ступеньках, в то время как она, приподняв шлейф, горько сетовала на грязь.

Хэл нагнал их на плавучей пристани, где Старик остановился, чтобы получше разглядеть судно, а мать, встряхнув юбками, принялась придирчиво себя осматривать, не запачкалась ли, а потом бросила несколько торопливых взглядов вверх по течению реки, туда, где только что исчез из виду «Спартанец».

Хэл настороженно ждал, что скажет отец.

– Построен в доке «Марин уэйз» в Цинциннати?

– Только корпус и верхняя палуба. Остальные палубы строил Илиас Илер.

Цицерон сел и почесал за ухом.

– Хорошие фирмы, – буркнул Старик. – Четыре паровых котла?

– Шесть котлов Дюмона, каждый с пятью жаровыми трубами. Двигатели Найлза с двадцатидвухдюймовыми цилиндрами и семифутовым ходом поршня.

– Большая мощь, – констатировал отец без выражения.

– «Красотка» держит рекорд скорости от Сиу-Сити до Форт-Бентона и очень близка к рекорду скорости на участке Канзас-Сити – Омаха. Она способна обогнать любое судно на Миссури и Миссисипи.

Старик вскинул брови, но оспаривать хвастливые утверждения сына не стал.

– При осадке в пять футов она может…

– Ходить по лужам, – закончил за него отец присказку военного времени. – Как твоя канонерская лодка.

– Точно. Только «Красотка» быстрее и комфортабельнее.

– Пожалуй.

Хэл нехотя хмыкнул, удивленный, что хоть в чем-то согласен со Стариком.

– Капитан судна – Тед Сэмпсон, может, ты помнишь его по «Сент-Полу», когда он был лейтенантом и занимал должность капеллана. Главный штурман вне моей вахты – Антуан Белькур. Помощник штурмана – Джейк Маккензи.

– А ты сам не будешь стоять за штурвалом?

– Нет, я предпочитаю общество сестры и ее мужа. Пробурчав что-то, Старик обратился к жене:

– Нам лучше подняться на борт, дорогая.

– Наконец-то! – Дездемона подхватила юбки и, аккуратно выбирая дорогу, двинулась на посадку.

Хэл проводил их на палубу, затем вверх, на бойлерную, по привычке проверяя, все ли в порядке. Цицерон важно вышагивал рядом, держась как король, входящий в свои владения, а не как бродячий пес, которому повезло с местом для ночлега.

Незадолго до этого Хэл предпринял необычный шаг: в честь визита Виолы он распорядился заново покрасить «Красотку чероки». Учитывая короткий срок жизни судов на коварных западных реках – три-четыре года, – мало кто из хозяев тратился на дополнительную покраску, но «Красотка» заслужила, чтобы выглядеть во всем своем великолепии. Белый цвет подчеркивали угольно-черная окантовка и позолота в отдельных местах. Хэл даже пригласил профессионального художника, чтобы расписать двери кают первого класса.

– Черный Джек Нортон по-прежнему твой главный инженер?

– Да, сэр, он все еще со мной. Как-никак лучший машинист на Миссури.

– Да, хороший человек – я помню его со времени службы на флоте.

Заметив, что Розалинда непринужденно беседует с Виолой в носовой части парохода, Хэл вздохнул с облегчением. Остальные пассажиры собрались у левого борта и, оживленно болтая, наблюдали за приготовлениями.

– В какую каюту вы купили билеты, сэр? – справился Хэл, открыв дверь в салон.

– «Арканзас».

– По величине как одноместная, – фыркнула мать, проплывая мимо с высоко вздернутым носом и презрительно шурша шлейфом.

– «Красотка» пользуется популярностью, – обронил Хэл. «Даже в эти дни снижения пассажирских перевозок».

Не пройдя по салону и трех шагов, Дездемона вдруг резко остановилась.

– Бог мой, какая красота!

Даже Старик разглядывал интерьер, не скрывая молчаливого восхищения. Их восторг вызвал у Хэла улыбку, но он постарался ее скрыть.

Салон, украшенный зеркалами, превышал в длину две сотни футов и был достаточно широк для одного ряда обеденных столов. С каждой стороны к потолку поднимались сверкающие белые переборки. По периметру потолка тянулись транцы с узорными стеклами, отбрасывая танцующие цветные блики на резную позолоту арок. Свет с наступлением темноты давали хрустальные люстры.

Всю переднюю стену салона занимал массивный золоченый буфет, являя собой симфонию розового, эбенового и красного дерева, зеркал и дорогого алкоголя. На противоположном конце, прославляя домашние добродетели, раскинулась дамская гостиная с элегантным роялем «Стенвей», который Хэл недавно велел настроить – специально для Виолы.

По обе стороны салона тянулись двери корабельных люксов, расписанные характерными пейзажами той местности, название которой носили. Всю ширь большого салона устилали брюссельские ковры, а там, где начиналась дамская гостиная, лежал ковер совершенно иной расцветки. Повсюду стояли бархатные диванчики и белые плетеные кресла-качалки, приглашая пассажиров отдохнуть.

– Первоклассный пакетбот! Удобства выше всяких похвал, – прокомментировал Старик.

– Благодарю, сэр. – Хэл склонил голову, стараясь не показывать, что его порадовала неожиданная отцовская оценка. Ричард никогда не хвалил сына, разве что однажды, когда тот поступил во флот. – Каюты-люкс расположены в том порядке, в каком штаты вступали в Союз, – заметил он. – «Делавэр» – впереди по левому борту, «Пенсильвания» – впереди по правому борту, «Нью-Джерси» – напротив «Джорджии»…

– И так далее до «Висконсина» с «Калифорнией» на корме, закончил за него Старик.

Оба они пропустили «Техас», поскольку это имя носила не одна каюта, а целый ряд, расположенный на навесной палубе.

– Точно. – Для Виолы и Донована он отвел «Калифорнию», самую безопасную каюту в случае взрыва парового котла. – Ванные комнаты на корме, прямо перед гребным колесом. Есть горячее и холодное водоснабжение, вода фильтрованная.

Услышав о столь невиданной роскоши, Дездемона вытаращила глаза, но быстро овладела собой.

– Как и должно быть на судне Линдсея, – фыркнула она.

Хэл не стал уточнять, что воду не фильтруют ни на одном из кораблей почтово-пассажирских перевозок по маршруту Цинциннати.

Из каюты «Арканзас» вышел Обадая и поклонился; его эбеновое лицо, как всегда, лучилось улыбкой. Ребекка присела в реверансе. Обадаю подарили Старику родители матери в честь женитьбы; с тех пор слуга повсюду следовал за хозяином, не покидая его и во время службы на флоте в годы войны.

– Добро пожаловать, сэр, мэм. Мы как раз раскладываем ваши вещи.

Не слишком удобная каюта служила напоминанием, что родители чересчур поздно позаботились о билетах. Вдоль одной стены поднимались две одноместные койки с аккуратным умывальником внизу. Самое большое преимущество этого люкса состояло в том, что он располагался в более безопасном и респектабельном углу дамской гостиной.

Еще одним преимуществом на этот раз стало то, что каюта Хэла была более просторной и располагалась в мужской части салона – это делало обмен с родителями невозможным.

Дездемона с глубоким вздохом вошла в каюту, и Ребекка незамедлительно начала суетиться вокруг нее. Она прислуживала Дездемоне еще в Фэр-Оукс, фамильной плантации родителей под Луисвиллом, и потом осталась у нее в качестве свадебного подарка. Насколько Хэл помнил, она всегда была наперсницей матери.

– Если во время плавания освободится подходящая каюта, я тотчас переведу вас в нее, – пообещал Хэл, отступая назад.

– Да уж, будь любезен! – бросила Дездемона, в то время как Ребекка стала растирать ее пальцы. – Иначе что подумают люди об отношении хозяина судна к своим родителям?

Хэл не обратил внимания на обличительный тон ее речи; с другими мужчинами мать всегда общалась с кокетливой веселостью, выдававшей в ней уроженку Кентукки.

– Полагаю, Обадая и Ребекка имеют спальные места в «Бюро Фридмана»? – поинтересовался он, придерживаясь первоначальной темы.

Так называлась спальная зона с койками, резервируемая исключительно для негров.

– Где же еще? – удивился Ричард, приподняв брови. Хэл скривил рот. Он боролся за освобождение рабов, в то время как Старик никогда не скрывал, что одобряет сохранение Союза, а не новые свободы для «черномазых». Глядя отцу в глаза, Хэл с трудом устоял от искушения сказать, что Донован купил билеты для Абрахама и Сары Чанг, своих слуг, в каюте первого класса. Более того, их каюта находилась в дамской зоне большого салона, как раз напротив «Арканзаса» – люкса его родителей.

– Если вам что-нибудь понадобится, стюарда зовут Роланд Джонс, а я должен идти на палубу Старик кивнул:

– Уверен, что в скором времени мы снова увидимся.

Хэл поклонился и быстро вышел. Пять минут с родителями почти истощили его скудный запах обходительности, и теперь он думал лишь о том, как сумеет выдержать последующие недели.

 

Глава 7

Розалинда испуганно замерла, когда позади нее бесшумно выросла массивная мужская фигура, но тут же расслабилась, узнав чистый, слегка пряный запах Хэла с примесью аромата сандалового дерева. Приняв в то утро ванну, она обнюхала потом все флаконы с туалетной водой в попытке закрепить в памяти воспоминания. О плотских ощущениях, конечно же, а не о мужчине, поспешила она себя заверить.

– Все в порядке? – справилась Виола, поворачиваясь лицом к брату.

Хэл пожал плечами:

– В лучшем случае они останутся с нами до Сиу-Сити, в худшем – до Форт-Бентона.

У Розалинды в животе похолодело, а мягкий рот Виолы сжался в твердую линию. Ее муж с ласковым увещеванием тотчас обнял ее за талию, и она, прильнув к нему, улыбнулась.

– Пока мы вместе, нам ничего не страшно и мы отлично проведем время, даже если кое-кому это придется не по вкусу, – заметила она с едкостью, противоречившей нежности, нашедшей воплощение в ее позе.

Тонкий деревянный настил под ногами начал слегка вибрировать, и вскоре вибрация переросла в тихий равномерный гул. Это заработали двигатели «Красотки», готовясь понести ее вверх по течению.

– Именно так мы и поступим, – усмехнулся Хэл. – Не желаете ли подняться на капитанский мостик и посмотреть, как мы отчаливаем?

Лицо Виолы просияло:

– Конечно! О, Хэл, плыть на твоем судне… Наконец-то сбылись наши детские мечты! – Она радостно взяла брата под руку и пошла с ним наверх. За ними увязался Цицерон, так что Доновану пришлось уступить ему дорогу; рослый ирландец сверкнул глазами, но покорно тронулся следом, не удостоив Розалинду взглядом.

Помня, что должна играть роль ученика, она тоже двинулась за ними. Ей нужно будет при первой же возможности поговорить с Хэлом. Жить несколько недель в тесном соседстве с людьми, которые могут отправить ее в Нью-Йорк, представлялось ей полным безумством.

Хэл проводил Виолу в рубку и бросил Белькуру золотую монетку. Цицерон рядом весело вилял хвостом.

Белькур ловко поймал сверкающий золотой и быстро спрятал в карман.

– Значит, ты признаешь, что я был прав? – Он рассмеялся. – Теперь пес твой.

В рубку вошел Донован, за ним – безмолвная Розалинда.

– Нет, я не стану признавать, что ты прав, иначе ты слишком много возомнишь о себе, – возразил Хэл.

Скромно пристроившись в углу большого помещения, Розалинда старалась держаться как можно незаметнее. Центральное место в рубке занимал огромный штурвал, почти двенадцати футов в поперечнике, по левому и правому бортам стояли скамейки и кресло-качалка.

– Виола, Уильям, это Антуан Белькур, старший штурман и рулевой «Красотки чероки» в мое отсутствие. Белькур, знакомься, мистер и миссис Уильям Донован.

– Месье! Мадам! – Белькур вежливо поклонился, и Виола слегка присела в реверансе.

– Рад с вами познакомиться, – поздоровался Донован, пожимая рулевому руку.

– Карстерса ты наверняка узнал, – добавил Хэл. – Он нанялся ко мне в ученики.

Белькур вскинул бровь.

– Сколько же он намерен платить тебе за обучение честному труду?

Хэл рассмеялся.

– Будет давать мне уроки игры в покер вместо трех сотен долларов.

– Так вы заключили сделку? Но в три сотни долларов ты не уложишься, чтобы стать великим игроком в покер.

У Розалинды немного отлегло от сердца, по крайней мере, Белькур принял ее в качестве ученика.

– Ничего, скоро ты узнаешь, насколько я преуспел, – ответил Хэл. – Если, конечно, Бентон не обобрал тебя до нитки.

– Вчера мы разошлись вничью.

Белькур развел руками и выглянул в окно, обращенное к берегу.

– Все готово к отплытию, сэр!

Голос О'Брайена прозвучал так ясно, словно он находился в рубке, а не на палубе.

Игривое настроение Белькура вдруг резко сменилось серьезным, рабочим.

– Позвольте попросить вас, мадам, занять место в кресле-качалке. Помощник капитана подал знак к отправлению.

Розалинда бросила взгляд в окно. Пассажиров видно не было; матрос на плавучей пристани отдавал концы, разъединяя последнюю связь «Красотки чероки» с сушей.

Со штормового мостика донесся одиночный удар большого колокола.

– О, как же все это будет замечательно! – воскликнула Виола, усаживаясь на обозначенное место; Донован расположился подле нее.

– Подойди ко мне, Карстерс, – приказал Хэл, – отсюда лучше видно.

Розалинда молча повиновалась и переместилась к правому борту, на сторону, противоположную пристани. Ее руки невольно сжались в кулаки, но она заставила себя успокоиться и стала медленно разжимать палец за пальцем.

Цицерон обошел рубку и уселся рядом с хозяином, высунув язык; в тот же момент Белькур дал серию гудков, прокатившихся по городу гулкими раскатами. Потом он отдал приказ отчаливать.

Судно задрожало, и могучие машины, которым предстояло унести Розалинду прочь от преследователей, начали быстро набирать обороты.

Белькур занял свое место за штурвалом и осторожно повернул его, сосредоточенно наблюдая за плавучей пристанью.

Чуть подрагивая, «Красотка» начала неторопливо двигаться вперед. Вода под ударами гребного колеса вспенилась, и вскоре частный поезд на насыпи исчез из виду, половина железного пролета моста Ганнибала впереди медленно переместилась к массивной каменной опоре.

Минуту спустя «Красотка чероки» прибавила ход. Дрожание судна усилилось.

Розалинда прикусила губу, чтобы не всхлипнуть, и закрыла глаза. Течение реки, похоже, не уступало силе волн пролива Лонг-Айленд в ту ужасную ночь. Если паровые котлы «Красотки» взорвутся, не выдержав нагрузки, то она вместе с другими пассажирами утонет в этом потоке.

– Песчаная коса осталась позади, Белькур, – заметил Хэл и, почти вплотную придвинувшись к Розалинде, улыбнулся одними уголками губ.

Постепенно под влиянием его восхитительного запаха и тепла панический страх Розалинды отступил. Каким-то чудом она сумела себя заставить снова посмотреть на воду. Зазвучал наигрываемый на каллиопе веселый танцевальный мотив.

Теперь «Красотка чероки» скользила вверх по течению, рассекая водную гладь как нож масло, и вибрация почти не ощущалась. Судно спокойно проплыло между каменными быками моста, а вскоре шпили храмов Канзас-Сити стали медленно исчезать из виду и Розалинде показалось, будто они плывут в края, еще не тронутые цивилизацией.

В окна рубки долетало монотонное пение матросов, перемежающееся приказами помощника капитана, и Розалинда наконец вздохнула свободнее. Впервые со дня смерти матери и братьев она, отчаливая от берега, не заперлась в каюте, уткнув в подушку залитое слезами лицо.

Хэл отодвинулся от нее и повернулся к Виоле, которую, похоже, все интересовало на судне. Розалинда сожалела, что не может разделить с ней ее любопытство. Все же она внимательно слушала ответы, надеясь, что, возможно, в будущем ей, ученику штурмана, пригодятся эти сведения.

Донован молча наблюдал за женой; жесткую линию его рта смягчала легкая улыбка; даже Цицерон начал исследовать свой новый мир, обнюхивая все углы в рубке.

Час спустя «Красотка» миновала реку Канзас. Болтая с Виолой, Хэл привалился к боковому окну и теперь напоминал отдыхающего льва. Донован, прихлебывая кофе, следил за парившим в небе ястребом.

Двумя палубами ниже мерно работали двигатели, и Розалинда стала думать обо всех известных ей механических чудесах.

Она почти забыла, что находится на борту судна, когда в салоне под ними мелодично пропел колокол.

– Время завтрака, – объявил Хэл. – Ты, наверное, проголодалась, Виола?

– Вовсе нет. Ты еще не рассказал мне о течениях на подходе к Форт-Бентону…

Донован кашлянул.

– Любовь моя, ты обещала, что будешь хорошо есть во время путешествия.

Виола покраснела.

Очарованная ее реакцией, Розалинда прищурилась.

– Может, мне лучше позавтракать у нас каюте, Уильям, где ты сможешь покормить меня с ложечки? – Тон Виолы был полон скрытого значения.

Донован улыбнулся и поцеловал ее пальцы.

– Почту за честь. Прошу простить нас, джентльмены.

– Конечно, – усмехнулся Хэл.

– Ах как воркуют эти влюбленные голубки! – усмехнулся Белькур, когда Донованы покинули капитанский мостик.

– Что правда, то правда. Приятно видеть их такими, а не препирающимися, как другие семейные пары. – Хэл с минуту наблюдал за течением реки. – Ладно, мы с Карстерсом будем в моей каюте. Ему еще нужно многое усвоить, прежде чем я подпущу его к штурвалу.

Белькур кивнул.

– Не беспокойся насчет «Красотки», мы с Маккензи о ней позаботимся.

Насвистывая песенку Стивена Форстера о речном кораблике, Хэл начал спускаться по трапу на навесную палубу; Цицерон не отставал от него, счастливо повизгивая.

Розалинда молча шла следом, стараясь не смотреть на широкие плечи Хэла, узкие бедра и мелькавшие перед ней мускулистые ноги. Она уже затруднялась сказать, что в большей степени лишало ее присутствия духа: этот мужчина или быстрое течение реки?..

На бойлерной палубе было гораздо теплее, чем в рубке, поскольку она находилась непосредственно над котельным отделением. На лбу Розалинды выступили капли пота, пока она следовала за Хэлом вдоль большого салона с каютами. По мере их продвижения к корме, где взбивало воду гребное колесо, дрожь судна возрастала, но ни жара, ни вибрация не могли заставить Розалинду выбросить из головы мысли о мускулах, спрятанных под прекрасным костюмом Линдсея. Открыв дверь каюты, Хэл дал знак Розалинде, и она не заставила себя уговаривать – вошла первой.

Каюта оказалась просторной, почти шестнадцати футов в ширину, и с большими окнами по обе стороны от наружной двери. В углу стоял умывальник, в то время как центральное место занимала огромная бронзовая кровать. Кресло розового дерева и такой же комод составляли остальную часть обстановки. На полу лежал богато украшенный восточный ковер, над кроватью тянулся ряд крючков для одежды. Стены, шторы на окнах, полностью задернутые, и постельное белье – все было белоснежным. Каюта поражала элегантным убранством, почти таким же великолепным, как частный железнодорожный вагон ее родителей, и полностью заслуживала чести называться апартаментами владельца первоклассного корабля.

Плотно притворив дверь, Хэл повесил шляпу на крючок.

– Я велел принести раскладушку для тебя, – сообщил он, и Розалинда прыснула.

– А Цицерону ты это объяснил?

Хэл опустил взгляд, и его брови поползли вверх: Цицерон с остервенением трепал одеяло и простыни раскладушки с очевидным намерением довести их до уровня бахромы.

Розалинда зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться.

– Ах ты маленький жалкий… – заговорил Хэл. Цицерон тут же улегся посредине своего нового лежбища, взглянул на хозяина, зевнул и положил голову на лапы.

Розалинда, чуть не даваясь от смеха, обернулась, и Хэл обнял ее за талию. Она тут же прильнула к нему, и он поцеловал ее в волосы, потом в шею.

Розалинда в отчаянии сомкнула колени, чтобы не обмякнуть в его объятиях. Сзади сквозь ткань брюк она отчетливо ощущала крепость его налитой плоти, и под грубым полотном рубашки у нее тут же набухли соски.

– Ты согласишься спать в моей постели? Сквозь шум машин его голос был едва слышен.

– Но… мы не можем, – пробормотала Розалинда, пытаясь сохранять благоразумие. – Люди узнают.

Хэл фыркнул:

– Ученик делает то, что приказывает учитель. Эта раскладушка – единственная на судне и поставлена специально для тебя по моему приказу. Все будут думать, что ты спишь на ней, если ты будешь вести себя достаточно тихо, – продолжал Хэл, скользя по ней руками. – А я не стану целовать тебя в губы. Хотя соблазн велик, синяки могут выдать в нас любовников. В остальном, я уверен, мы сможем продолжать свои шалости, а окружающие будут видеть то, что мы им представим. – Хэл нежно подул на жилку, пульсирующую у нее на шее, и Розалинда, застонав, расставила ноги, повинуясь напору его колена. – Тебе хорошо, Розалинда?

– А что Эзра?

– Мы старые друзья, и он ничего не скажет, даже если я пересплю с Клеопатрой. – Взяв в ладони ее груди, Хэл легонько помял в пальцах соски.

От сжигавшего ее сладострастия Розалинда задрожала и запрокинула голову.

Хэл провел языком по ее уху.

– Ты согласна?

– О Боже, разве я могу сказать «нет»?

– Хорошая девочка. – Хэл повернул ее к себе лицом и, расстегнув ворот рубашки, поцеловал ямку на шее.

Розалинда вздрогнула и обхватила его голову, балансируя на грани здравомыслия. Ее грудь налилась твердостью.

– Тебе лучше снять одежду, чтобы мы ее не помяли.

Это предложение вызвало у Розалинды в животе судорожные спазмы. Должно быть, она ответила что-то в знак согласия. Хэл мгновенно снял с нее верхнюю одежду, сапоги и пистолеты.

– Когда-нибудь у меня будет возможность заняться этим на досуге. – Он аккуратно развесил ее одежду на крючки. – Но сегодня я хочу пить твой нектар как утренний кофе.

Розалинда поперхнулась и покраснела, не в состоянии вымолвить ни слова. Раньше она и предположить не могла, что когда-нибудь утратит способность к членораздельной речи.

Хэл провел пальцем вниз по ее щеке, она инстинктивно поцеловала палец. Тогда он улыбнулся ленивой улыбкой предвкушающего трапезу хищника.

Розалинда приподняла ему навстречу бедра, давая возможность стащить с себя нижнее белье, однако Хэл не стал этого делать и приложил ладонь к ее паху поверх ткани. Тепло его пальцев опалило ее огнем, поднявшимся горячей волной вверх по позвоночнику.

– Ты истекаешь соком, дорогая. Не пора ли мне его испить? – Он пощекотал ее интимное место. Розалинда перестала дышать и лишь еще выше приподняла бедра. – Это и есть твой ответ?

– Да, – прохрипела она.

– Какая ты у меня умница, – похвалил Хэл и тут же уложил ее спиной на большую кровать, стянул с нее штаны, затем нижнюю рубашку и побросал все это на кресло.

Теперь Розалинда лежала во всем своем великолепии на безукоризненно чистом покрывале, и Хэл пожирал ее взглядом. При виде нескрываемой страсти в его глазах ее желание спрятать наготу мгновенно улетучилось. Впервые Розалинда осознала всю полноту власти женщины. Она осторожно изогнулась, выставляя себя напоказ.

Хэл зарычал, и выпуклость его стала рельефнее. Воспользовавшись его реакцией, Розалинда поиграла своими сосками, отчего они стали тугими и спелыми, как ягоды.

Не в силах больше терпеть, Хэл со стоном принялся срывать с себя одежду, а Розалинда урчала в предвкушении, ощущая, как к ее влагалищу подступает волна наслаждения.

Оставшись в одних брюках, Хэл опустился перед ней на колени и, подтянув ее к себе, раздвинул ей ноги, раскрывая ее перед собой, как персик. Когда его язык пробежал по ее складкам, по ней прокатила волна дрожи.

Его пальцы исследовали Розалинду, раздвигая и сжимая лепестки бутона; он играл с ней, растягивал, лизал нежную кожу, пока ее не стала бить дрожь от малейшего прикосновения. Внутренний жар нарастал, проступая росой. Хэл продолжал ласкать ее, и когда его язык достиг средоточия всех ощущений, она снова вскинула бедра, а он принялся легонько терзать ее зубами, пока она не начала всхлипывать. В конце концов Розалинде пришлось зажать рот рукой; она боялась, что перекричит гул двигателей и голоса завтракающих в салоне пассажиров.

Чтобы притянуть Хэла ближе к себе, Розалинда обняла ногами его голову, а когда он взял в рот, смакуя, как конфету, ее самую нежную точку, ее накрыла волна удовольствия.

Хэл промычал что-то нечленораздельное, но продолжал свою пытку. Его искусные руки и рот дразнили ее, напоминая, что он упивается ею. Теперь стук двигателей казался ей тише, чем пульсация крови в жилах.

Один его палец скользнул внутрь, дразня ее нервы и мышцы, второй украдкой кружил вокруг потайного входа, увлекая ее в игру куда более заманчивую, чем те, которым она предавалась, когда сама исследовала свою анатомию и мечтала о любовнике, который знал бы толк в запретных соблазнах.

Напряжение все нарастало; каким-то чудом Розалинде удалось найти в себе силы, чтобы не кончить и не закричать, хотя ни о чем другом она не могла думать.

Неожиданно Хэл поднялся, и Розалинда посмотрела на него большими от удивления глазами, сконфуженная и несчастная. Его брюки торчали, как будто внутрь засунули кол. Глядя на этот выразительный знак, она непроизвольно облизнула губы.

В синих глазах Хэла блеснул огонь ненасытного желания, и когда он перевернул Розалинду на живот, она содрогнулась от предвкушения.

С хриплым смешком он приподнял ее за плечи и подложил ей под голову подушку. Вторая подушка отправилась под бедра, после чего он завис над ней и погладил ягодицы. Потом его шершавые пальцы соскользнули в складки и нащупали наиболее уязвимое место.

– Боже милостивый, ты способен соблазнить монашку, – ахнула Розалинда.

– Ты мне льстишь, – прозвучал над ней хриплый голос. – Хэл театрально поклонился и принялся кружить у ее входа, дразня призраком грядущего наслаждения.

Розалинда со стоном зарылась лицом в подушку, боясь, что если она увидит хищное выражение его глаз, то у нее начнется истерика.

К счастью, тут на смену пальцам подоспела другая часть его тела, затянутая в мембрану кондома. Розалинда снова застонала, издав низкий грудной звук. Ее грудь ныла, соски горели, и она потерлась об одеяло, испытывая недостаток в дополнительной ласке.

Хэл еще шире раздвинул ей ноги, и она затрепетала в предвкушении скорой развязки. Одним быстрым движением он вошел в нее, и это положило конец его сдержанности. Крепко оседлав Розалинду, он припустил галопом; его сердце колотилось как бешеное, дыхание стало прерывистым.

Розалинда стонала в подушку, умирая от неистовости желания; кровь, пульсировавшая в жилах, требовала большего, и оргазм приближался.

Ее внутренние мышцы ритмично сжимались, постепенно набирая темп, и тут Хэл зарычал, вздрогнул и кончил, извергнув семя могучими толчками.

Сопротивляться наслаждению у него не было ни силы, ни желания, и Розалинду тоже подхватила волна восторга, вознося на вершину экстаза.

 

Глава 8

Хэл повернулся на бок, увлекая Розалинду за собой, и она прильнула к нему непринужденно, все еще подрагивая от эха страсти: такая гордая, сдержанная леди во всем, кроме постели.

При этой мысли Хэл обнял ее еще крепче. То удивление, которое она выразила, поддаваясь стремительной, глубокой чувственности, многое сказало ему о ее неопытности. Резерфорд, возможно, и лишил ее девственности, но не затронул певчих струн; однако это не объясняло до конца ее реакции на него. Хэл никогда не стремился соблазнять девственниц, даже если они не требовали от него вступления в брак; зато его всегда привлекали опытные партнерши и приятные, но кратковременные связи. Он тщательно отбирал любовниц по внешности, речи и чувственности, обольщал и проводил день или два в смерче сладострастия, а потом расставался с ними и никогда не испытывал желания повторить опыт.

А вот Розалиндой он никак не мог насладиться. Через десять дней они доберутся до Омахи, через шесть недель – до Форт-Бентона, и уж к этому-то времени она наверняка ему наскучит. Наверняка.

А пока он должен уберечь ее от этого подонка Леннокса. От нее требуется лишь одно – вести себя как ученик штурмана, обедать за одним столом с офицерами, тогда как он будет есть с Виолой и Донованом.

Хэл поцеловал Розалинду в шею и, ласково шлепнув по бедру, встал.

– Какого дьявола? – Она села, недовольно сверкнув глазами.

Не отвечая, Хэл вышел и вскоре вернулся с влажным полотенцем. Слава Богу, Эзра умел держать язык за зубами, а горничная была его сестрой.

– Расслабься и позволь мне поухаживать за тобой. Потом мы начнем урок судовождения.

Он попытался уложить ее на спину, и после короткого сопротивления она откинулась назад на локтях, а Хэл начал аккуратно подмывать ее. Пискнув, Розалинда зажмурила глаза, и его губы дрогнули, но он сумел сохранить серьезное выражение.

– Я должна этому учиться? – спросила Розалинда некоторое время спустя.

Хэл кивнул и прополоскал полотенце.

– Ты здесь ученик штурмана – следовательно, должна вести себя соответствующим образом, иначе вызовешь подозрение.

– Вот черт! – Розалинда на мгновение закрыла глаза, потом быстро поднялась.

Храбрая леди, готовая учиться судовождению. Хэл слышал, как погибла ее семья. Сама она в ту ночь едва не утонула, и немудрено, что от одного вида корабля с ней случалась истерика. Даже сильный мужчина на ее месте мог сломаться.

Хэл начал одеваться, размышляя над тем, как лучше помочь Розалинде.

– Твой отец увлекался всякими механическими штучками, верно?

– Да. – Она грустно улыбнулась, застегивая рубашку.

– А ты?

– Да, сэр. Я обожаю звук отлично налаженного локомотивного двигателя и…

– Как насчет знакомства с хорошо налаженным паровым двигателем высокого давления?

В глазах Розалинды вспыхнули огоньки.

– А это возможно? Я раньше бывала только в местах, предназначенных для пассажиров. К тому же отец показывал мне двигатели паровозов, но не пароходов.

Хэл хмыкнул. Шикарный капитанский мостик «Красотки» не восхитил Розалинду открывающимся с него великолепным видом, каким многие хотят полюбоваться, а вот предложение посетить тесное грязное помещение машинного отделения вызвало у нее живейший отклик.

Розалинда взирала на шумный хаос с таким видом, словно вошла в сокровищницу Синдбада. Наконец она попала в знакомую обстановку.

Повсюду на палубе высились штабеля груза; свободным оставалось лишь место для паровых котлов и кочегаров. В носовой части корабля на удивительно маленьких основаниях стояли три цилиндрических паровых котла в тридцать футов длиной; в каждом имелась дверца, за которой бушевал огонь. Металл вокруг дверец был раскален докрасна, свидетельствуя о высокой температуре в топках, куда то и дело кидали уголь черные, как эбеновое дерево, кочегары. У каждого котла стояло ведро с сосновыми шишками, и когда на деревянную палубу выпало несколько угольков, с ними тотчас разделались.

Здесь было жарко и шумно; палуба под ногами немного покачивалась.

Хэл похлопал Розалинду по плечу и повел вдоль ряда труб. Цицерон следовал за ними по пятам. В очень тесном помещении на носу их глазам предстал массивный двигатель с довольно старомодным рычагом и тарельчатым клапаном; он соединялся с шатуном, ритмично скользившим вперед-назад по глубокому желобу в палубе. Этот жуткого вида двигатель и его брат-близнец, размещавшийся в другом машинном отделении на заставленной грузом основной палубе, приводили в движение большое гребное колесо, видимое в иллюминаторы с кормы.

Преобладающим звуком в тесном помещении был ритмичный стук ходившего вверх-вниз шатуна и плеск воды под лопастями гребного колеса.

Кругом было чисто и аккуратно, работа кипела, и неожиданно вперед вышел седоволосый мужчина с удивительно молодыми глазами. Как и другие, он обливался потом, но выглядел гораздо чище. Бросив мимолетный взгляд на Розалинду, он широко и непринужденно улыбнулся Хэлу.

– Что привело тебя сюда, Линдсей? Я полагал, в этом рейсе ты будешь прохлаждаться на бойлерной палубе.

– Показываю судно ученику. Он немного знаком с двигателями, поэтому мы начали отсюда. Черный Джек, это Фрэнк Карстерс. Карстерс, это Черный Джек Нортон, инженер «Красотки».

– Рад познакомиться, сэр, – искренне сказала Розалинда, пожимая руку Нортона.

С легендарным инженером, следящим за работой паровых котлов, она могла чувствовать себя относительно спокойной. Канонерская лодка Нортона благополучно выдержала бой при Шайло, хотя из-за перебитых труб в машинном отделении было полно пара. Не вызывало сомнения, что в мирное время он и подавно способен поддерживать двигатели в рабочем состоянии на протяжении нескольких сотен миль.

Розалинда с удовольствием принялась задавать вопросы, а Нортон поведал несколько историй о своей службе во время войны, в том числе о том, как однажды привязал наковальню к тросу, пропущенному через верхний шкив. Достигнув во время той эскапады особенно высокого давления, он оставался абсолютно уверенным, что котлы скорее десять раз взорвутся, чем сработают предохранительные клапаны. В конце концов, благодаря дополнительному пару ему удалось развить требуемую скорость.

Розалинда понимающе кивнула, быстро оценив и риск и достоинства трюка. Ей чрезвычайно нравилось, что к ней относятся как к мужчине, а не как к безмозглой племенной кобыле, и разговоры вроде этого были для нее спасительной наградой за маскарад.

По прошествии часа с небольшим Хэл деликатно кашлянул, заставив Розалинду прервать увлекательное обсуждение преимуществ использования различных сортов угля.

Нортон усмехнулся:

– Не бойся утомить его, Карстерс; Линдсей работал у меня еще в пятьдесят шестом, когда мы вели старушку «Кэти-Энн» до Форт-Бентона. Тогда пароходы лишь второй год ходили по стремнине, и он до сих пор помнит мои уроки.

Хэл рассмеялся:

– Дважды в день он заставлял меня отскребать грязь с паровых котлов, давать обратный ход машинам, поднимать и переставлять проклятую булаву, когда вниз поступал сигнал рулевого, а сам валял дурака.

Наконец, вежливо кивнув, Розалинда проследовала за Хэлом на прогулочную палубу; Цицерон бежал впереди, радостно облаивая каждого встречного.

Легкие облачка утреннего тумана совершенно рассеялись. День стоял солнечный и ясный, с едва заметным дуновением свежего весеннего бриза. Большинство пассажиров не спеша гуляли по палубе после обильного завтрака.

– Хочешь, я отведу тебя на капитанский мостик? – предложил Хэл. – Оттуда отлично видно реку.

Розалинда кивнула.

Просторная рубка, наполненная светом и воздухом, возвышалась над «Красоткой», как королевский трон. Белькур по-прежнему стоял за штурвалом и, обозревая горизонт, время от времени поворачивал колесо.

– А знаешь, Карстерс, Антуана Белькура знакомил с Миссури его отец, французский охотник. И сам Белькур исходил Миссури на каноэ, плоскодонках и пароходах, прежде чем научить меня всему тому, что я знаю о судовождении.

– Я рад, что вы присоединились к нам, Карстерс. – Белькур поклонился. – Река во многих отношениях все такая же, как в прежние времена, но она меняется едва ли не каждый день, по мере того как прибывают новые поселенцы. Взгляните вокруг и убедитесь сами.

Розалинда оглянулась, чтобы посмотреть, что творится за пределами рубки.

Цицерон, вбежав на мостик, остановился у бочки с водой и деловито принюхался. Понаблюдав короткое время за терьером, Розалинда переместила взгляд на реку, хорошо обозреваемую со всех сторон. Вибрация от гребного колеса и двигателей здесь практически не ощущалась; свежий ветерок, пахнувший ей в лицо, принес запах молодой пробуждающейся зелени. Из береговых зарослей вылетел стриж и над самой водой поймал какую-то мошку, после чего, кружа, вновь скрылся из виду.

Здесь царило спокойствие и умиротворение, напоминая Розалинде о любимом месте для рыбной ловли на Лонг-Айленде.

Впервые после смерти матери, оказавшись на борту корабля, Розалинда не ощутила болезненного стеснения в груди. Осторожно взглянув на рябь, смущающую водную гладь, она не испытала страха от того, что легкое волнение может обернуться громадами волн.

Несколько минут царила тишина. Откуда-то из-за «Красотки» вылетела голубая цапля и, устремившись вперед, исчезла за подтопленными дубами. Вдали курились дымом высокие трубы «Спартанца».

В этот момент на палубу вышел Донован; он огляделся по сторонам, но попытки подняться в рубку не сделал.

– Твоя семья, Линдсей, быстро разрастается, – заметил Белькур. – Сначала сестра с мужем, потом родители, теперь ученик. А вот моя спит в Канзас-Сити, вдали от тех мест, где я провожу свои дни. Тебя, должно быть, разрывают на части, а у меня избыток времени, чтобы размышлять о своем одиночестве.

Розалинда насторожилась. О чем это он?

– Не позволишь ли мне взять шефство над твоим учеником? Парень вроде наблюдательный, уравновешенный, и Маккензи мне поможет.

На мгновение у Розалинды остановилось сердце. Учиться у Белькура – что могло быть лучше! К тому же в отличие от Хэла он не будет смущать ее.

Линдсей задумчиво нахмурился, потом взглянул на Розалинду, его глаза светились озабоченностью.

– Тебя это устраивает, Карстерс?

– Конечно. – Розалинда уверенно улыбнулась, полагая, что с Белькуром и Маккензи будет в полной безопасности. Играя каждый день с мужчинами в покер, она научилась хорошо разбираться в людях.

– Ладно, Белькур, будь по-твоему.

– Значит, он может иногда выходить со мной на вахту? Хэл кивнул.

– Раз так, я оставляю вас одних.

– И, Линдсей…

– Да?

– Спроси Сэмпсона, нельзя ли Карстерсу обедать со мной и Маккензи за офицерским столом. Он должен учиться в нашей компании, а не среди пассажиров.

– Согласен.

Розалинда с трудом подавила вздох облегчения: находясь за одним столом с офицерами, она избежит контакта с капитаном и миссис Линдсей, которые знают ее по Нью-Йорку.

Хэл отправился на палубу, и Донован рассмеялся. Розалинда снова повернулась к реке.

– Ты когда-нибудь ловил рыбу, Карстерс? Охотился на уток, гусей? – поинтересовался Белькур, с легкостью вращая рулевое колесо.

– Да, сэр.

– Тогда расслабься и изучай реку, как изучал ее, когда удил рыбу, заводь, в зависимости от того, что рассчитывал поймать. Приглядывайся к птицам и насекомым – они подскажут тебе все о мелководье, быстрине и течении.

Розалинда склонила голову набок, раздумывая над сложностями, связанными с таким анализом реки. Пожалуй, это труднее, чем играть за столом в семикарточный стад с пьяными, когда не имеешь представления, что они выкинут в следующий момент, и любой их шаг может быть чреват опасностью.

– Да, сэр. И что потом?

– Пытайся предугадать мои движения за штурвалом «Красотки».

– А потом?

– Тебе потребуется несколько дней, чтобы научиться этому.

Брови у Розалинды взлетели вверх.

– Несколько дней?

– Ну да.

Дни? В таком случае она все еще будет в статусе ученика по возвращении в Канзас-Сити. Розалинда отошла к окну и начала выискивать места, где можно поймать кошачью рыбу или окуня, которые должны были водиться в этой мелкой реке. Черный окунь любит чистую спокойную воду, кошачья рыба – быструю.

– Видишь ту птицу на отмели по правому борту? – нарушил тишину глубокий голос Белькура.

Розалинда напрягла зрение. Для песочника было еще, пожалуй, рановато, но характерные семенящие шажки не вызывали сомнения.

– Песочник, сэр?

– Верно. Что говорит эта птица о реке?

Розалинда припомнила детство, когда облазила с братьями все пляжи на Лонг-Айленде.

– Они любят спокойную воду – там тихая заводь, – предположила она.

– Хорошо. Что еще?

Розалинда подумала еще немного.

– Сильное течение будет у другого берега. Не по этой ли причине с северной стороны уже имеется промоина, сэр?

– Отлично. Миссури готовится смыть эту отмель, она создает островки и так же быстро их поглощает.

Радуясь похвале, Розалинда все же ограничилась сдержанным кивком.

– Каким судном ты управлял раньше? – справился Белькур, непринужденно огибая выступающую полоску земли.

– Яликом и весельной лодкой, сэр. Это было на Лонг-Айленде и в заливе.

– Отличная подготовка. Значит, ты и реку быстро освоишь. «Красотка» – послушное судно и имеет прекрасную остойчивость. Ею даже легче управлять, чем прогулочной лодкой. – В голосе старика прозвучали горделивые нотки, и Розалинда улыбнулась. Одному Богу известно, какой упрямой калошей был тот ялик, но она все же научилась им править. Возможно, она так же справится с ролью ученика рулевого; к счастью, она неплохо разбиралась в двигателях и знала основы судовождения. Все остальное как-нибудь приложится, в результате и «Красотка» и она благополучно доберутся до Форт-Бентона.

– Рад видеть тебя, Цицерон, – пробурчал Хэл, почесывая собаку за ушами.

Цицерон зажмурил глаза от блаженства и снова тявкнул.

– У тебя прекрасный пес, Линдсей, – заметил Уильям, останавливаясь в футе от Цицерона. – Я знал похожих, когда рос в Ирландии.

– Спасибо. Как прошел завтрак? – осведомился Хэл, выпрямляясь. – Нет, не говори. Есть вещи, о которых братьям не следует знать.

Уильям рассмеялся и похлопал Хэла по спине. Цицерон тут же заворчал и напрягся, явно намереваясь защищать хозяина.

Хэл покачал головой:

– Вот дуралей!

– Они верны одному человеку или одной семье, – пояснил Уильям. – Умные, смелые, хорошие охотники, отличные бойцы. Тебе повезло с ним.

– Согласен. Ну а ты? Как бизнес? – Хэл поспешил сменить тему разговора.

– В общем, все не плохо, – медленно ответил Уильям.

– Но?..

– Но слишком много неприятностей. Платежи запаздывают, оборудование ломается, поставки пропадают. Неспроста все это.

– Так ты не веришь в случайность?

Цицерон заворчал, словно поддерживал хозяина. Побарабанив пальцами по рукоятке охотничьего ножа, Уильям покачал головой:

– Нет. Боюсь, это не злой рок. Особенно странно, что военные отказываются от контрактов, не давая никаких объяснений.

– Ну и ну!

Уильям пожал плечами.

– Я и сам не нахожу причин для такого поведения. Контракты просто пропадают, едва достигают стола военного министра. Такое впечатление, будто я стал парией, запятнав себя каким-то неизвестным мне преступлением.

– Может, это проделки Белкнапа? – спросил Хэл.

– Возможно. Но он наверняка бы сто раз подумал, прежде чем доставлять неприятности одному из старых приятелей Шермана.

Хэл кивнул.

– Ничего, мы как-нибудь все поправим.

– В этом нет необходимости. Я уверен, что сам смогу…

– Спасибо, – растроганно пробормотал Уильям и тут же вновь принял вид преуспевающего бизнесмена.

– У меня есть друзья в Вашингтоне, в департаменте военно-морского флота, – сообщил Хэл. – Я могу им телеграфировать…

– В этом нет необходимости. Белкнап представляет собой проблему лишь в силу того, что является самым коррумпированным чиновником в Вашингтоне.

Хэл присвистнул.

– Военный министр? До меня доходили кое-какие слухи, но ничего определенного.

– Да он грязнее любого из твоих кочегаров. Нам с Виолой пришлось уехать из Вашингтона до того, как мы сумели выяснить, кто его подкупил. Я попросил Моргана Эванса узнать, что происходит, и сообщить мне на борт «Красотки».

Хэл нахмурился. Он знал Эванса еще по Аризоне как местного десятника Донована и отличного бойца в салунной драке, но ни то ни другое не делало его подходящим на роль шпиона.

– А он с этим справится? Уильям рассмеялся.

– Этот человек был во время войны одним из скаутов Бедфорда Форреста.

Хэл неоднократно сталкивался с людьми Форреста и даже получал шрамы, проверяя их компетентность.

– Форрест? Еще одна заноза у нас в заднице. Значит, Эванс был одним из дьяволов Форреста? Я почти сочувствую этим конторским крысам. Когда ты рассчитываешь с ним увидеться?

– На подъезде к Омахе.

– Туда десять дней ходу, – задумчиво произнес Хэл. – Значит, на следующей неделе мы узнаем, кого нам нужно уничтожить.

– Уничтожить? Но суть вопроса в том, кто дергает за веревочки…

Хэл пожал плечами.

– Иногда достаточно просто смыть грязь, чтобы получить чистое судно.

Мужчины обменялись понимающими взглядами.

– Спасибо, – тихо поблагодарил Уильям. – Мне еще не приходилось ввязываться в драку с такой поддержкой.

– Тогда начнем со стойки бара. – Хэл хлопнул его по плечу. – Варне приготовит для тебя один из своих знаменитых лимонадов, а я выпью настоящий мужской напиток, мятный джулеп.

Уильям хмыкнул.

– И ты называешь это напитком? По-настоящему сильные мужчины отказываются от спиртного в пользу респектабельного питья, – пошутил он. – Может, тебе лучше ограничиться молоком?

Розалинда вошла в каюту и потянулась, потом включила лампу и начала закрывать ставни, радуясь возможности отгородиться от внешнего мира.

Из каюты по соседству, где устроилась чета фермеров, доносился звучный храп. С другой стороны, в люксе «Мичиган», поселился коммерсант с женой; там пока никого не было, так как все время ее хозяева проводили в баре.

Через час после наступления темноты «Красотка чероки» причалила на ночь к берегу. Как и другие суда на Миссури, она ходила лишь в дневное время суток, чтобы можно было оценить капризы реки и благополучно справиться с ними. Розалинда видела, как Маккензи, подыскав надежное дерево на отвесном берегу, направил к нему «Красотку» и пришвартовался.

Перед тем как разойтись по каютам, моряки сели ужинать за офицерский стол, после чего Белькур и Маккензи выразили желание проверить способности игроков в покер, но Розалинда сказала, что хочет пораньше лечь в постель.

Она действительно устала. После утомительной ночи с Хэлом и длинного дня, в течение которого она наблюдала за работой рулевых, было неудивительно, что она чувствовала жжение в глазах.

Задраив окна, она зевнула и сняла сюртук. Большая медная кровать манила ее белоснежными простынями и взбитыми подушками. Наконец-то она могла выспаться с комфортом: кровать была такой широкой, что на ней можно было лежать раскинув руки. Устойчивая и крепкая, она не качалась и даже не скрипела, когда утром они с Хэлом занимались на ней любовью.

О Боже, когда они занимались любовью…

У Розалинды пересохло в горле, и грудь затвердела. Какой он великолепный и искусный! Одного поцелуя его требовательного рта достаточно, чтобы прогнать из ее головы любые мысли и превратить ее в вулкан сладострастия.

Розалинда повесила жилет и улыбнулась.

К счастью, Хэл не знал, что такое колебание, в то время как Дэвид постоянно мялся, пока ей не удалось уговорить его пойти дальше поцелуев. Хэл просто брал и наслаждался: без колебания, без сожаления он кидался в танец страсти.

Все же было бы чудесно снова исследовать его великолепное тело. Мускулы плеч, курчавые светлые волосы на груди, увенчанной медными сосками… Так ли они чувствительны, как женские? Могут ли твердеть и вытягиваться, когда их ласкаешь пальцами или языком?

Розалинда ощутила тепло между ног и инстинктивно погладила свою грудь сквозь полотно рубашки.

В этот момент где-то залаяла собака, и тут же ей ответила другая. На палубе снаружи послышались мужские шаги, но закрытые ставни не позволяли видеть, кому они принадлежат.

Розалинда резко повернулась к двери и схватилась за револьвер.

– Тише, Цицерон! Неужели ты намерен перебрехиваться со всеми фермерскими собаками до самой Монтаны? – проворчал Хэл, толкая дверь каюты.

Цицерон проскользнул внутрь и тотчас прыгнул на раскладушку; войдя за ним, Хэл на мгновение застыл, но тут же сложил на груди руки и, не оборачиваясь, толкнул дверь ногой.

– Ты собираешься пристрелить меня из этого, ученик? – насмешливо спросил он.

У Розалинды едва не подогнулись колени.

– Нет, сэр, конечно, нет.

– В самом деле? Тогда почему оружие нацелено на меня? Или у тебя есть другие планы на этот вечер? – Он подошел ближе, окутывая Розалинду облаком своего запаха и тепла. Рот под аккуратной эспаньолкой дрогнул.

У Розалинды затрепетали ноздри от пряного запаха мужской похоти. Господи, как же ей нравился этот запах! Обхватив ладонью ствол «кольта», Хэл улыбнулся:

– Я мог бы забрать его, ты знаешь. Или, может, мне настоять, чтобы ты обратила на меня внимание как женщина?

Они стояли так близко друг к другу, что Розалинда ясно видела биение пульса на его шее. Она опустила взгляд и заметила, как натянуты его брюки в области ширинки. От желания к нему прикоснуться, ощутить его, зажечь огнем у нее задрожала рука.

– Могу ли я кое о чем тебя попросить? – Она старалась говорить спокойно, насколько это было возможно для женщины, чье тело изнывало от желания завладеть мужчиной.

– Например?

– Сними одежду, а я притушу лампу. Ставни – хорошо, но это не гарантия, особенно если мне предстоит оказывать тебе знаки внимания.

– Какая прямолинейность… – Хэл вздохнул. – Я постараюсь с этим разобраться.

Фыркнув, Розалинда убрала оружие в кобуру.

– Похоже, мои слова тебя возбудили.

– Нет, это твой вид сводит меня с ума.

Хэл снова поцеловал ее, и у Розалинды закружилась голова, когда он оторвался от нее и начал раздеваться.

Подкручивая фитиль лампы, Розалинда заметила, что руки ее дрожат. Слава богу, ей не приходится играть в покер, после того как стала любовницей Хэла; она не смогла бы в его присутствии логически мыслить и делать разумные ставки. От его вида у нее захватывало дух и сердце подпрыгивало в груди. Хэл стоял в чем мать родила, положив кулаки на бедра и расставив ноги.

Какой же он неотразимый!

– Что дальше? – пророкотал Хэл голосом игрока, предвкушающего жирный куш.

Розалинда заставила себя подумать.

– Ляг на спину, – приказала торопливо она, пока он не завалил ее на раскладушку.

– Как пожелаете. – Хэл распластался на белоснежном покрывале, словно знал, что является большим искушением, чем шоколадные конфеты, и улыбнулся Розалинде, сгорая от желания побыстрее узнать ее намерения.

Тем временем Розалинда отложила «кольты» в сторону. Сегодня она вела себя чертовски отважно: ни один мускул не дрогнул на ее лице. Такая стойкость пробудила у Хэла воспоминания о Виксберге, когда снаряд конфедератов снес голову его рулевому. К штурвалу «Сент-Пола» тотчас подскочил молодой старшина-штурман и, даже не имея опыта вождения судна, сумел удержать корабль на курсе.

В тот момент парень тоже держался болезненно прямо, как Розалинда сегодня; а еще он улыбался как идиот, когда Линдсей приказал налить ему дополнительную чарку рома.

И все же Хэл не сомневался, что получит огромное удовольствие от того, что задумала Розалинда, когда ее голос вернул его в настоящее:

– Руки за голову.

– Что?

– Я не хочу, чтобы ты отвлекал меня. Убери руки за голову.

– Хорошо. – Он подчинился ее просьбе и заурчал, когда она остановила взгляд на его молодце. Судя по всему, ему сегодня предстоит повеселиться на славу. Жаль, что в Форт-Бентоне Розалинда сойдет на берег.

Розалинда пробежала пальцами по его руке до плеча, затем исследовала ключицу и линию, разделяющую грудную клетку надвое. После мимолетного колебания она по очереди обвела грудные мышцы.

Насколько она искусна? Раньше Хэл не давал ей возможности проявить свое умение. Медленно кружа, она достигла соска, и он тотчас затвердел в ожидании продолжения ласк.

Страсть туманом заволокла сознание Хэла, мешая думать, и он прикусил губу, чтобы не застонать.

Розалинда лизнула его сосок и принялась описывать языком ленивые круги, повторяя предшествующие движения своего пальца. Она была менее ловкой, чем другие любовницы, но более сосредоточенной. Потом она попробовала пососать сосок.

Хэл напрягся. Его стон вырывался в одном ритме с ее медлительными движениями, мышцы затвердели, и в паху запульсировало. Тогда Розалинда переключила внимание на другой сосок. Уже усвоив первый урок, она быстро нашла наиболее чувствительное место и стала распалять его языком, пальцами, зубами, пока не превратила Хэла в стонущего от похоти подростка. От страсти его глаза подернулись поволокой. Господи, как же ему нравилось быть в центре ее внимания! Одновременно Розалинда поглаживала его бедра, словно успокаивала норовистую лошадь, но к средоточию ощущений ни разу не притронулась.

Хэл попытался намекнуть, чтобы она положила руку туда, где он мог получить максимальное удовольствие. Если бы Розалинда сделала это раньше, он наверняка уже кончил бы и смог вернуть себе самообладание. Он выгнулся, подставляя ей бедра.

– Проклятие, Розалинда! – ахнул он, когда ее рука нежно пробежала по его паху.

– Перевернись.

Какого черта? Она стояла подбоченившись, ее грудь высоко вздымалась, щеки пламенели. Сквозь белый хлопок рубашки просвечивали торчащие соски.

Хэл удовлетворенно улыбнулся. Он соблазнял ее, не шевеля и пальцем, лишь разрешив с собой забавляться.

– Перевернись, – снова приказала она.

– Слушаюсь, мэм. – Хэл подчинился, нарочно растягивая время, чтобы она лишний раз увидела, что теряет. Наконец он повернулся, скользнув нежным местом по толстой вышивке покрывала. Ощущение, оставленное грубой хлопчатобумажной нитью, напоминало прикосновение руки.

От этого всплеска ощущений у Хэла перехватило дыхание. Он до крови прикусил губу, борясь с подступившим желанием извергнуть семя.

Он не сразу нашел на одеяле участок без вышивки, воздействующей на него столь возбуждающе. И тут он вспомнил о старых шрамах, оставленных тростью, к которым не позволял никому прикасаться. Может, пора ее остановить?

– Готов?

– Конечно.

Боже правый, что она подумает о его рубцах?

Розалинда хмыкнула и принялась исследовать его спину. Плечи, позвоночник, лопатки – все это она ласкала сначала пальцами, потом губами и языком, целуя старую метку от пули под ребром.

Хэл вздрогнул. От ее легчайших прикосновений его тело плавилось как воск. Она исследовала его спину с тщательностью ученика штурмана, изучающего большую реку, и Хэл не мог дышать. Его бедра непроизвольно двигались, усиливая сладостные ощущения, и он с трудом заставил себя молчать, отдаваясь на ее милость, – слишком велико было его желание позволить Розалинде удовлетворить ее плотские фантазии.

Сладкая мука ее ласк выжгла старые воспоминания об отцовской трости, исполосовавшей его спину. Извиваясь в изнеможении и стремясь к развязке, тело Хэла хотело большего. Одобрительно рыча в подушку, он подставлял ей бедра…

Сладкий рот Розалинды заскользил вниз по спине к ягодицам. Погладив мышцы, она спустилась вниз по позвоночнику до того места, Где он заканчивался, и поцеловала ямку над массивной мышцей, потом спустилась ниже.

Бедра Хэла плясали в ритмичном танце, не в состоянии оставаться в неподвижности, все быстрее и быстрее, ибо сладострастие требовало большего. Ему едва хватило здравомыслия, чтобы зажать подушкой рот.

И тут Розалинда укусила его за мягкое место, чуть-чуть сдавив зубами, что стало последней каплей. Тело Хэла сотрясла конвульсия, и кипящее семя вырвалось наружу как пар из бойлера. Перед глазами он увидел звезды и прорычал в безответную подушку имя Розалинды.

 

Глава 9

Рука Розалинды подрагивала, непроизвольно повторяя движения Белькура за штурвалом «Красотки чероки». Белькур вел большое судно по серебристой ленте реки между островками, как по прямой дороге.

Рост и цвет волос достался ему в наследство от племени, к которому принадлежала его мать, а общительность – от француза-отца, работавшего лесником. В результате он знал много историй, услышанных от матери, и унаследовал талант отца их рассказывать.

Река так сильно подмыла берег, что дубы склонялись над самой водой, словно хотели погладить проходящее мимо судно, а когда они остались позади, с навесной палубы донесся собачий лай и Розалинда выглянула в окно. Виола Донован дразнила Цицерона большой костью, завернутой в старый носок: она перекладывала ее из руки в руку, играя с ней на глазах терьера. Цицерон радостно прыгал перед ней со счастливым лаем и, высунув язык, выпрашивал угощение. Муж Виолы наблюдал за их забавой и снисходительно посмеивался, предусмотрительно заняв позицию на краю палубы.

Розалинда тоже невольно улыбнулась, вспоминая, как играла со старым спаниелем, гонявшимся за мячиком. Хэлу повезло, что у него такая семья и счастливые воспоминания детства.

Словно услышав ее мысли, Хэл на мостик поднялся и огляделся.

– Следующее половодье наверняка смоет эти дубы, – высказал предположение Белькур, крутя колесо с легкостью крупье, тасующего карточную колоду. Подав сигнал увеличить скорость, он выровнял штурвал и кивнул Хэлу. – Есть телеграммы из ассоциации штурманов? Хэл нахмурился.

– Нет. А что? Интересуешься, не изменился ли уровень воды?

Белькур кивнул.

– Думаю, весенний подъем будет долгим и высоким. Хэл присвистнул.

– Зима была суровая, и если нас ждут разливы, это очень опасно.

– Зато меньше шансов сесть на мель.

– А как насчет шансов напороться на топляк? – Хэл вздохнул. – Чтобы избежать неприятностей, нам понадобится два дежурных на вахту.

– Пожалуй. Не встанешь за штурвал? Я хочу телеграфировать кое-кому из друзей в Омаху и Небраска-Сити, чтобы узнать их мнение относительно местных рек.

– С удовольствием. – Хэл занял место за штурвалом. Розалинда поразилась, с какой легкостью он взял на себя управление судном. Одна его ладонь непринужденно обняла спицу колеса, другая легла на сигнал связи с машинным отделением.

– Попроси Сэмпсона остановиться на ферме Брунсона, – сказал Хэл, – независимо от того, поднят флаг или нет. Мы заплатим им доллар, если их старший отнесет телеграмму на ближайший телеграф.

Хорошо. – Белькур исчез, ни разу не оглянувшись.

Розалинда снова перевела взгляд на реку. Ей нравились эти спокойные моменты с Хэлом в рулевой рубке, когда он стоял рядом и ее дразнил его чистый запах. Как бы ни завидовала она его радости общения с сестрой, ей не приходило в голову присоединиться к ним. Как ни странно, но сама она испытала самое большое счастье этой весной, когда плыла по дикой реке на груде деревянных обломков в дюйм толщиной.

Хэл хранил молчание, пока «Красотка» выполняла повороты, лавируя между песчаными отмелями, островом и высоким утесом западного берега, после чего перед ними открылся на удивление прямой и длинный для Миссури участок реки протяженностью почти в две мили. Над их головой, словно ориентируясь по реке, летела на север большая стая пеликанов; далеко впереди едва виднелись высокие трубы «Спартанца», выписывающего замысловатые повороты.

– Положи руки на штурвал, Карстерс.

– Слушаюсь, сэр. – У Розалинды подпрыгнуло сердце, но она надеялась, что голос не выдал ее волнения. Ее пальцы обхватили штурвал. «Думай о «Красотке», а не о том, что вода способна сделать с тобой», – увещевала она себя.

– Почувствуй, как судно слушается руля. Этот фарватер достаточно глубок и не имеет песчаных банок, так что, кроме воды, тебя не должно ничто заботить.

Розалинда прислушалась: «Красотка» шла против течения, издавая тихое рокотание. Она без труда распознала вибрацию, исходящую от гребного колеса, и даже сумела различить силу, поднимающую корпус.

– Хочешь попробовать вести «Красотку» самостоятельно?

От его предложения у Розалинды захватило дух, и она кивнула.

Хэл убрал руки со штурвала, предоставляя судно в ее полное распоряжение, и Розалинда всецело отдалась управлению.

Порывом ветра «Красотку» понесло к восточному берегу, за пределы глубокой воды, и Розалинда, сердито бурча что-то под нос, вернула пароход на середину фарватера. Судно тотчас понесло влево. От напряжения костяшки ее пальцев побелели, хотя большой белый корабль гораздо лучше слушался руля, чем ялик ее родителей.

– Видишь впереди тот большой дуб на обрывистом берегу? Держи гюйс-шток на одной линии с ним и будешь идти прямым курсом.

Она кивнула, собираясь последовать совету Линдсея. Но от ее необычного движения пароход начинал вихлять как взбесившийся паром.

– Не крути сильно штурвал, когда поправляешь курс. На две спицы лучше, чем на четыре.

Глядя, как Розалинда старается вывести упрямое судно на прямой курс, Хэл хмыкнул.

– Спорим, что не сможешь удержать курс в течение минуты, поворачивая колесо каждый раз всего на одну спицу?

В Розалинде немедленно проснулось самолюбие и желание выиграть пари. За всю жизнь она ни разу никому не проиграла ни одного спора, разве что отцу.

– Что, если я выиграю? Хэл пожал плечами.

– Я простою с тобой завтра первую вахту. Но если я выиграю, то ты принесешь мне завтрак в постель.

– Договорились. – Она сжала рот и сердито уставилась на гюйс-шток. Если только он посмеет отклониться…

Хэл вынул карманные часы.

– Начали.

Прищурившись, Розалинда перевела взгляд на утес и выровняла «Красотку». Озорной ветерок тут же подтолкнул пароход к восточному берегу, и Розалинда немедленно сделала поправку на одну спицу от центра…

Она напрягла руку, и колесо остановилось; вторая спица замерла, не перевалив через высшую точку. Слава Богу, река была здесь достаточно широкой благодаря впадающему в нее полноводному ручью.

– секунд.

Гюйс-шток попытался отклониться от ствола дуба к ветвям, и Розалинда легким поворотом колеса тотчас скорректировала курс.

– Десять секунд, – бесстрастно заметил Хэл.

Почти повиснув на штурвале, Розалинда молила Бога, чтобы стрелки часов двигались быстрее.

– Все. Поздравляю, Карстерс.

У Розалинды от радости подкосились ноги, но она мужественно выпрямила спину.

– Я всегда знала, что у меня получится:

– Ну конечно! – Хэл прохлопал ее по плечу. – А теперь позволь мне самому встать за штурвал.

– Слушаюсь, сэр.

Розалинда медленно выпустила из рук рулевое колесо, с удивлением поймав себя на том, что с удовольствием взялась бы за него снова.

Вечером, вернувшись в каюту, Розалинда снова задумалась над этим вопросом и после ужина, пока Хэл гулял с сестрой и Донованом по палубе, сыграла несколько партий в покер.

Супруги Линдсей проводили в большом салоне настоящий светский прием. Капитан рассказывал всякие небылицы и время от времени поглядывал на жену. Вокруг собралась группа мужчин, которые развлекались тем, что обменивались историями о рыбалке, военных подвигах и успехах в бизнесе, в то время как миссис Линдсей открыто кокетничала.

Розалинда поморщилась. Сознавая, что не все супружеские пары обожают друг друга, как ее родители, она, коренная жительница Нью-Йорка, чувствовала себя неловко, наблюдая, как замужняя дама строит глазки посторонним мужчинам, а те бросают на нее похотливые взгляды.

К счастью, обязанности ученика рулевого позволяли ей днем находиться в стороне от Линдсеев, а вечером ужинать за офицерским столом, где она держала язык за зубами, как и положено самому младшему по званию, после чего исчезала в каюте, которую делила с Хэлом.

Легкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Войдите, – отозвалась она.

В дверь просунулась голова Эзры.

– Добрый вечер, сэр. Вы позволите расстелить постели?

– Да, спасибо. – Розалинда отругала себя за то, что забыла о необходимости соблюдать конспирацию. Если бы Эзра пришел несколькими минутами позже, она уже спала бы на большой кровати.

Облокотившись о стену умывальника, Розалинда старалась придать себе в присутствии. Эзры по-мужски непринужденный вид, а он, выполняя привычную работу, тихо насвистывал и за все время ни разу на нее не взглянул.

– Когда ты встретился с мистером Линдсеем, Эзра? – в конце концов спросила она.

– В июне шестьдесят второго, сэр.

– Десять лет работы у одного человека – большой срок, – заметила Розалинда.

– Он спас мне жизнь, и я буду служить ему, пока жив. – Эзра поднял глаза, разглаживая одеяло на раскладушке. Хотя он был не выше пяти футов ростом, в его черный глазах светился неукротимый дух.

Удивленная его ответом, Розалинда изогнула бровь.

– Как это случилось?

– Это было на плантации Виксберга. Я опоздал на две минуты принести кофе хозяину, и меня высекли тростью. Хозяин любил учить новых рабов основам флотской дисциплины и приказал дать мне по одному удару за каждую секунду опоздания.

– Не может быть!

– Меня первый раз били тростью, но скажу сразу, что лучше бы меня высекли плетью, – произнес Эзра грустно, устремив взгляд в пространство.

Розалинда не могла поверить, что есть наказание страшнее порки.

– Я получил уже тридцать из обещанных ста двадцати ударов, когда у меня начало туманиться сознание. Вдруг из-за деревьев вылетел какой-то человек, словно архангел Гавриил протрубил в трубы и привел целую армию янки.

– Это был мистер Линдсей?

– Лейтенант Линдсей, – вежливо поправил Эзра. – Во главе группы моряков со своей канонерской лодки он искал проход по болотам в обход пушек повстанцев.

– И?.. – Розалинде не терпелось услышать продолжение.

– Он не должен был меня спасать и мог подождать, пока закончат порку…

– Но мистер Линдсей начал действовать не раздумывая, – осторожно предположила Розалинда.

– Да, сэр. Он застрелил надсмотрщика, потом приставил ружье к голове моего хозяина и сказал, что у него есть выбор: либо продать меня, либо получить пулю.

– И что негодяй выбрал?

– Он продал меня, а мистер Линдсей освободил, как только смог. Он сказал, что хочет, чтобы я спал ночами, а не видел кошмары, в которых мой старый хозяин возвращается за мной. – Эзра сделал паузу. – Вот почему я все сделаю для мистера Линдсея, все, без исключения. – Его глаза сверлили Розалинду, словно он хотел, чтобы она хорошо это усвоила.

И тут ее вдруг озарило.

– А его шрамы – это тоже следы от трости?

– Да, сэр. Трость в умелых руках всегда оставляет такие рубцы.

– Твои, должно быть, еще хуже, – медленно произнесла Розалинда, стараясь не проявлять большой заинтересованности.

Эзра пожал плечами.

– Нет, сэр. Просто свои он получил раньше, чем я. К тому же он моложе и не привык к побоям.

– Как таких злобных подонков земля носит? – Розалинда выругалась.

– Да, сэр, я тоже часто думаю об этом, но потом вспоминаю, что говорила мне моя матушка, и молю Господа даровать им прощение.

– Не сомневаюсь, что Всевышний их простит, но за себя не ручаюсь.

Эзра сверкнул белозубой улыбкой.

– Я тоже, сэр. Будут еще какие-нибудь распоряжения на ночь?

– Нет. Спокойной ночи, Эзра.

– Спокойной ночи, сэр.

Эзра вежливо поклонился, словно был благовоспитанным английским дворецким, и исчез за дверью, оставив Розалинду наедине с ее мыслями. Кто избил Хэла? И где это случилось? Дома или на корабле?

Наконец, отмахнувшись от бессмысленных вопросов, она начала готовиться ко сну. Она уснула сразу, едва взобралась на раскладушку, убаюканная несмолкаемым храпом фермеров за стенкой.

Проснулась она внезапно от испуга, почувствовав, как взлетела в воздух, закутанная в кокон одеяла, и инстинктивно начала драться.

– Какого черта…

– Тише, тише, – прозвучал у ее уха голос Хэла.

Розалинда в изумлении огляделась. Сквозь ставни просачивался слабый свет газового фонаря, делая золотистые волосы Хэла похожими на нимб ангела.

– Пожалуйста, положи меня на место.

– Всему свое время, ученик, всему свое время. В конце концов, Цицерон тоже нуждается в постели.

– Ой, Хэл, я не могу двигаться, – пожаловалась Розалинда и попыталась высвободиться.

– Это правда. И я не могу потрогать твою сладкую грудь, зато могу дотянуться до твоего рта. – С этими словами Линдсей поцеловал ее, подразнив языком губы и пощекотав эспаньолкой кожу. При этом Розалинда уловила слабый запах бренди и еще специфический аромат – смесь мускуса, сандалового дерева, кастильского супа и еще чего-то, присущего исключительно Хэлу.

Она со вздохом покорилась, впуская в рот его язык, чтобы полнее насладиться его вкусом. Какое-то время они играли языками, гладили друг друга в ритме, все более приближающемся к плотскому наслаждению.

От прилива сластолюбивого голода Розалинда поежилась; ее затвердевшая грудь истомилась в ожидании его прикосновений. Плотно закутанная в одеяло, она даже сквозь простыню и ночную сорочку чувствовала, как грубая шерсть царапает ее нежную кожу, вызывая сладкую муку.

Две ночи с Хэлом приучили ее тело мечтать о нем, как игрок в покер мечтает о короле для полноты королевского стрейта.

– Хэл, пожалуйста, мне нужно дотронуться до тебя, – простонала она.

Л и идеей усмехнулся:

– Сейчас ты вся в моей власти, а это хорошая возможность делать с тобой все, что мне захочется.

Его губы вновь прильнули к ней. И он стал целовать ее так, словно имел целью получить абсолютное удовольствие.

Признавая, что уступает ему в мастерстве и силе, а также слишком хорошо помня прошлое наслаждение, Розалинда сдалась, прекратив неравную борьбу, она стала существом, весь мир которого заключался в чувствовании. Его рот, тепло тела и сила нежно обнимавших ее рук были единственным, что связывало ее с остальной вселенной.

Она снова изогнулась, стремясь прижаться к нему плотнее, а Хэл продолжал яростные поцелуи, доводя ее почти до обморока. В коконе простыней и плену его рук Розалинда не могла даже пошевелиться. В какой-то момент Хэл присел на кровать, и теперь она чувствовала твердую опору его бедер. Ее лоно пульсировало в одном ритме с движениями его языка, кожа горела огнем.

Внезапно Розалинду окатила волна экстаза, и, не в состоянии сопротивляться, она выгнулась и кончила, всхлипывая от удовольствия. Когда он ввел в нее два пальца, потом три, пользуясь знанием плотского аппетита ее тела, и жадно примкнул к ее рту, заглушив мольбы не останавливаться, она снова содрогнулась и ее сознание померкло.

Ее бедра обдало холодным воздухом, в то время как по лицу струился пот, и Розалинда заморгала.

– Хэл…

– Да, маленькая леди?

Она раздвинула ноги, и он завладел ею одним стремительным движением.

Ахнув, Розалинда протянула к нему руки; ее кокон развернулся, и она обрела свободу.

– Сделай это еще раз.

Хэл тихо хмыкнул и поцеловал ее в волосы. Даже сквозь ночную сорочку она чувствовала, как ее щекочет тонкая шерсть его сюртука.

– Еще раз, – потребовала она, приподнимаясь, чтобы подчеркнуть свою готовность.

– Ненасытная, – сказал он и снова пустился вскачь. По мере того как распалялась их страсть, движения Хэла становились все быстрее; он скакал как жеребец на последнем круге, почуявший скорую победу.

Боясь закричать во весь голос, Розалинда укусила его за плечо, и Хэл, тихо застонав, еще сильнее сжал ее бедра. Немного изменив положение, он снова начал набирать скорость и на этот раз проник в самые ее глубины, где мышцы стиснули его с жадностью игрока в покер, схватившего выигрыш.

Он зарычал и замер. Розалинда ощутила спазмы его экстаза и утонула в бездне, выкрикивая его имя, в то время как страсть сотрясала все ее тело. Мир утратил четкость очертаний, затем вовсе растаял.

Наконец Хэл скатился с нее и, обняв, прижал к своему боку. Чувствовать рядом его тепло было для Розалинды сейчас самым главным, и она, улыбаясь, провалилась в сон.

Сделав еще один глоток дымящегося кофе, Розалинда напомнила себе, что должна поблагодарить Эзру, горячий напиток оказался ничуть не хуже того, что она пила в доме своего отца, и превосходно дополнял прелестную картину раннего утра.

Вид особенно радовал ее своей красотой, когда она не смотрела на воду. Воздух был чистым и неподвижным, создавая подходящий фон для нежных завитков тумана, поднимавшихся от воды и струившихся по веткам деревьев. В небольшой бухточке поодаль прохаживалась группа крупных голубых цапель; на верхушке затопленного дуба горделиво восседал орел. Находясь достаточно далеко, вся эта живность не обращала на пароход никакого внимания. Внезапно небо на востоке заиграло радугой красок – это сотни каролинских попугаев слетелись на открытое поле завтракать.

Стоя за штурвалом и напевая под нос незамысловатый мотивчик, Белькур с легкостью провел «Красотку» мимо бокового фарватера, когда Хэл выглянул в окно левого борта и пробормотал что-то невнятное.

– Пока не видно? – осведомился Белькур.

– Пока нет.

Хэл взял подзорную трубу и принялся изучать ландшафт впереди. Розалинда постеснялась спрашивать о предмете их разговора, хотя Белькур отличался разговорчивостью и знал множество историй о реке, о своем отце французе и родичах индианки-матери. С ним скучать не приходилось. Розалинда не сомневалась, что в скором времени он объяснит суть беседы.

В рубку заглянул Цицерон и, решив, что люди интереса для него не представляют, удалился; вскоре Розалинда увидела, как он весело носится по навесной палубе, играя в игру, понятную лишь ему одному.

Хэл опустил подзорную трубу.

– Вот он, на вязе по правому борту. Видишь? Напрягая зрение, Розалинда смогла разглядеть высоко на дереве какой-то большой сверток.

– Отлично, – пророкотал Белькур. – Теперь у нас к ужину будет оленина.

– Или фазан, или дикие куры. А может, медвежатина. У Розалинды вытянулось лицо. Медвежатина? Белькур покачал головой.

– На этом отрезке реки медведи уже несколько лет не встречаются. Нужно подняться ближе к северу, чтобы отведать это восхитительное мясо.

Хэл перехватил удивленный взгляд Розалинды.

– Похоже, ты не имеешь большого опыта путешествий по верховьям Миссисипи, Карстерс?

– Нет, сэр. Вы говорите об охотниках?

– Да. На «Красотку чероки» работают два охотника; они движутся впереди и бьют любую дичь, какая попадается, а потом кладут ее в мешок и прячут для нас.

– У каждого судна есть такие охотники?

– У тех, кого интересует свежее мясо. Мы, конечно, по мере возможности делаем закупки, но охотники – наивернейший источник. А на территории индейцев они выступают в роли скаутов.

– У «Спартанца» нет охотников в этом сезоне, – заметил Белькур.

Брови Хэла сдвинулись к переносице.

– Я думал, они заключили контракт в Канзас-Сити. Белькур покачал головой:

– Нет.

– Простите, господа, – вмешалась Розалинда. – О чем вы говорите?

Белькур пожал плечами, и его лицо помрачнело.

– В прошлом сезоне «Спартанец» врезался кормой в утес, в результате чего обвалилось кладбище Черноногих.

Хэл кивнул:

– Чертов дуралей! Ему следовало обогнуть его, как все, вместо того чтобы пытаться сэкономить час.

– В результате разнесся слух, что «Спартанец» проклят, и теперь ни один охотник на территории индейцев не согласится сопровождать его.

– А Хатчер в силу своего высокомерия хочет либо все, либо ничего, – пояснил Хэл Розалинде. – Если охотник не подписывает контракт целиком на весь маршрут до Форт-Бентона, то он отказывается от его услуг вообще.

– Последний человек, которого он нанял в Канзас-Сити, был слишком пьян, чтобы куда-либо ехать, и «Спартанец» ушел без охотника.

Возникла пауза, пока Белькур выводил «Красотку» на широкий участок реки, такой спокойный, что его можно было бы назвать озером. Перед деревом, на котором висел мешок с мясом, тянулась широкая грязная отмель. Розалинда слегка нахмурилась, обдумывая, как наилучшим образом приблизиться к дереву.

Она много раз наблюдала высадку на берег. Речные суда, кроме пакетботов почтово-пассажирской линии капитана Линдсея Цинциннати, подбирали пассажиров и грузы везде, где бы их ни попросили: в городах, на фермах, – и их при этом всегда привязывали то к дереву, то к пристани. Сейчас мешок с мясом висел на ближайшем к реке дереве, но оно находилось слишком далеко от глубокой воды.

Розалинда все еще ломала голову над загадкой, когда скорее почувствовала, чем увидела, как Хэл и Белькур обменялись взглядами.

– Окажешь мне честь, Линдсей? – первым подал голос Белькур.

– С удовольствием. – Хэл занял место рулевого.

– Карстерс, действуй.

– Слушаюсь, сэр.

Розалинда сглотнула вставший в горле ком и подчинилась. Неужели ей поручили пришвартовать «Красотку»?

– Веди ее прямо на песчаную косу, – приказал Хэл спокойно и отпустил штурвал.

– Но там нет дерева, чтобы пришвартоваться, – заметила Розалинда.

– У «Красотки» лопатообразный нос, так что она будет устойчива на любом участке раскисшей земли. От тебя лишь требуется править, я буду сам подавать сигналы в машинное отделение, – добавил Хэл.

– Благодарю, сэр, – произнесла Розалинда с чувством облегчения – она уже представила, как по ошибке подает сигнал «полный вперед».

Розалинда выровняла пойс-шток в одну линию с вязом и мысленно помолилась. Водоворот попытался отклонить «Красотку» в сторону, но она твердо держала ее на курсе.

– Ты можешь причалить ее в любом месте отмели, – заметил Линдсей. – Тогда людям О'Брайена придется пробежаться чуточку дальше.

Розалинда кивнула; слова Хэла помогли ей успокоиться. Такое же умиротворение нисходило на нее за покерным столом; настороженная и внимательная, она полностью владела собой и обстановкой, зорко подмечая все, что творится вокруг.

Хэл подал сигнал, и шум бурлящей воды уменьшился.

– Просигналь, что причаливаешь, Карстерс, – подсказал он.

– Да, сейчас. – Розалинда потянула за шнур, и «Красотка» послушно издала приятные гудки, прозвеневшие над безмолвными водами, как крик большой белой певчей птицы: один длинный и два коротких.

Хэл подал сигнал «малый вперед». Теперь из-под носа «Красотки» исходил едва уловимый шум, а береговая линия быстро приближалась.

Наконец Хэл подал сигнал «малый назад», и инерция «Красотки» вынесла ее на отмель с грацией лебедя; углубившись на несколько футов в песок, «Красотка» с легким толчком остановилась.

Менее чем через пять минут матросы уже вернулись с двумя большими мешками в руках и широкими улыбками на лицах; едва они взобрались на борт, как О'Брайен ударил в судовой колокол.

Хэл подал в машинное отделение сигнал, означающий «средний назад», и «Красотка» сошла с отмели с такой же легкостью, с какой взгромоздилась на нее, а течение плавно развернуло судно. После этого Хэл подал сигнал «средний вперед» и затем «полный вперед», и «Красотка» легла на прежний курс. Впервые за время, показавшееся ей вечностью, Розалинда перевела дух.

– Очень хорошо, Карстерс! – похвалил ее Белькур. – В самом деле все вышло очень аккуратно, гораздо лучше, чем первый опыт Линдсея…

Хэл рассмеялся:

– Тогда в болотах, под обстрелом речных пиратов? Я до сих пор утверждаю, что моя швартовка в тот день была наименьшим из зол.

Розалинда тоже рассмеялась. От радости у нее кружилась голова. Корабли, во всяком случае этот, все же могут порой доставлять радость, подумала она.

– Поздравляю, Карстерс.

Звук этого голоса заставил Хэла напряженно застыть. В дверях рубки стоял капитан Линдсей в элегантном сюртуке из черной шерстяной ткани и не мигая смотрел – нет, не на новичка, а на сына.

– Благодарю, сэр. – Розалинда была рада, что ее голос прозвучал грубее, чем обычно.

– Не хотите ли с нами позавтракать, а заодно отпраздновать ваш первый самостоятельный успех? Со своим наставником, разумеется. Вчера купили свежее масло, и кок обещал моей жене приготовить бриоши.

Лицо Хэла вмиг стало холодной маской ничего не выражающей вежливости; гордую самоуверенность рулевого, только что помогавшего Розалинде осуществить первое самостоятельное причаливание, сменила настороженность. Он открыл было рот, но первым заговорил Белькур:

– Теперь я поведу, Карстерс; не стоит дразнить удачу. Капитан Линдсей – знаменитый штурман, и тебе есть чему у него поучиться. Что до «Спартанца», похоже, он сдает позиции.

Розалинда послушно выпустила штурвал, и в этот момент Хэл наконец ответил отцу, при этом в его тоне сквозило плохо скрываемое нежелание принять приглашение.

– Спасибо, сэр, мы с Карстерсом почтем за честь к вам присоединиться.

Капитан Линдсей склонил голову в знак согласия и, бросив на сына внимательный взгляд, удалился, тогда как Розалинда могла поклясться, что видела в глазах старика тоску и печальную гордость.

 

Глава 10

Розалинда медленно спускалась по трапу вслед за отцом и сыном, вспоминая свою последнюю встречу с Дездемоной Линдсей. Это было в Канзас-Сити, и она тогда обратила внимание на следы спермы на лице женщины. А до этого она видела ее морозным зимним вечером на Манхэттене, за два дня до смерти Корнелиуса Скайлера…

Розалинда и ее отец, Корнелиус Скайлер, вышли из игорного притона в январский холод и остановились, чтобы застегнуть пальто.

Пятничные вечера семья Розалинды традиционно проводила за игрой в карты; к тому моменту, когда ей исполнилось десять лет, их любимой игрой стал покер.

После смерти на воде' матери и братьев в шестьдесят пятом году отец только с помощью покера вернул ее к жизни. Ей тогда было семнадцать. Он играл с ней почти постоянно и частенько брал с собой в игорные дома, а чтобы ее не узнали, они прибегали к маскараду. В скором времени переодевание стало для них главным развлечением, и они щекотали себе нервы, посещая злачные места и играя с шулерами.

В неверном свете таверн на улице после полуночи часто попадались подозрительные личности, рыщущие в поисках жертвы или желающие отметить успех. Гулящие женщины тоже не покидали поста и не уходили искать ночного прибежища, надеясь отловить еще одного запоздалого клиента.

На углу улицы Розалинда увидела своих лакеев, Кларка и Мэтьюза. Кларк коснулся шляпы, и Розалинда улыбнулась. Экипаж их ждет и отправится сразу же, как только они с отцом сядут в него.

– Что думаешь о последней колоде карт? – спросил Корнелиус, и Розалинда ощутила бедром ствол одного из его револьверов. Несмотря на многие поколения богатых предков, Корнелиус Скайлер любил рисковать. Он играл в карты в самых жутких притонах Северной Америки и вкладывал деньги в железные дороги; при этом он зачастую шутил, что игра в фаро в какой-нибудь волчьей западне в Цинциннати ведется честнее, чем на фондовом рынке. В волчьей западне по крайней мере существует надежда найти в толпе честных людей.

На самом деле волчьим западнями именовались самые примитивные игорные притоны; особую опасность они представляли своими жестокими драками, вспыхивавшими на пустом месте. Сама игра обычно протекала честно, в противном случае за жизнь сдающего карты не дали бы и цента. Лучшего места для игры, если ты честен и имеешь холодную голову, нельзя было и придумать.

– Наверняка крапленые. – Розалинда пожала плечами и переложила свои «кольты» в карманы пальто, откуда их легче достать. Пальто слегка обвисло, но передвигаться без оружия в этом бандитском районе было бы нелепо и небезопасно. – Края были очень гладкие, зато середина слишком тонкой.

Пистолеты ей подарил брат Ричард на Рождество; это была облегченная версия его тяжелых смертоносных «кольтов». Сначала брат и сестра много дней тренировались вместе, прежде чем Ричард позволил ей носить оружие в общественных местах. Теперь она не расставалась с ним, если отправлялась в сомнительные районы.

– Хорошее наблюдение.

– Спасибо.

По взаимному согласию отец и дочь не упоминали сумму в пять сотен долларов. Владелец притона, вероятно, предупредил вора о выигрыше, предложив разделить добычу, которую предполагалось отнять у Скайлеров.

Следом за ними из притона вышли Лоусон и Макнамара, беззлобно пререкаясь насчет честности человека, сдававшего карты в фаро, но Розалинда, не обращая на них внимания, плотнее натянула на голову широкополую шляпу и вместе с отцом зашагала к экипажу.

Обычно Корнелиус Скайлер посещал заведения, куда ходили буржуа, незнакомые с ним и его дочерью, но когда ему хотелось противопоставить свое мастерство искусству профессионалов, он вел ее в более опасные места, при этом он неизменно брал с собой несколько доверенных слуг для охраны. Так, Лоусон и Макнамара, к примеру, были ветеранами армии юнионистов, отличными боксерами и… садовниками.

– На завтра Дэвид пригласил меня на ленч к своей бабушке, – обронила Розалинда, аккуратно обходя накренившийся столб ограды.

Корнелиус одобрительно буркнул.

– Ты рассказала ему о своем маскараде?

– Пока нет.

– Он хороший человек и, думаю, поймет. Розалинда пожала плечами:

– Хотелось бы надеяться.

Она не стала делиться с отцом своими опасениями, однако полагала, что Дэвид бросит ее, едва узнав о столь нетрадиционном занятии, как переодевание в мужчину. Имея планы стать политической фигурой, Дэвид предъявлял чрезвычайно высокие требования к поведению своих близких, хотя, безусловно, был идеальным женихом во всех отношениях.

Мимо них прошел, шатаясь, пьяный, обдав запахом пота, и Розалинда поморщилась, мечтая как можно быстрее очутиться дома. Она так и не смогла привыкнуть к запахам неблагополучных районов и всегда молила Бога, чтобы не наступить на что-нибудь омерзительное, от чего не сразу очистишься и что не скоро позабудешь.

В проулке мелькнуло что-то белое, и Розалинда повернула голову. В тени маленькой таверны стоял мужчина. Перед ним на коленях сидела женщина в плаще. Розалинда слышала, как он стонет, прижимая к своим бедрам ее голову. Внимания со стороны пьяниц сцена не привлекала, но одна из шлюх разразилась грязной бранью по поводу того, что некоторые устроили из приличного места свинство.

Розалинда густо покраснела, но задерживаться не стала; она сомневалась, что когда-либо привыкнет к таким картинам.

Внезапно что-то странное в облике пары заставило ее обернуться. Плащ женщины, отороченный котиковым мехом, мерцал глянцем роскоши. Богатая дама – здесь?

Коленопреклоненная женщина оторвалась от мужчины, выпустив изо рта его член, и ее профиль стал отчетливо виден. Мужчина зарычал и согнулся, чтобы вернуть женщину на место, но Розалинда успела хорошо рассмотреть лица обоих и, узнав, вытаращила глаза.

Корнелиус тут же схватил ее за руку.

– Идем, быстро!

Розалинда не заставила себя уговаривать, радуясь, что ни мужчина, ни женщина не заметили ее.

Короткое время спустя, сидя в тепле и безопасности экипажа, она уставилась на отца, все еще находясь под впечатлением увиденного.

– Это была миссис Ричард Линдсей, верно? И с ней Николас Леннокс.

Корнелиус мрачно кивнул:

– Так оно и есть. Только обсуждать это неприлично.

– Да, конечно.

Розалинда попыталась забыть о происшествии, но теперь предложение Леннокса выйти за него замуж пробудило давние воспоминания. Ответить ему отказом ей было нетрудно, даже после того как Леннокс жестоко ее избил: она вовсе не желала иметь мужа прелюбодея и мерзкого ублюдка.

Выглянув из-за двери в поисках пропавшего ученика, Хэл заметил Розалинду на прогулочной палубе.

– Карстерс, – позвал он, и Цицерон поддержал его лаем.

Розалинда испуганно оглянулась.

– Простите, сэр, я задумался о новом фарватере за Сент-Джозефом.

Фальшивое оправдание заставило Хэла вскинуть брови, но он промолчал и вслед за отцом прошел в каюту. Он не сомневался, что за столом Розалинда сосредоточится. Все же риск, что его родители ее узнают, оставался; а значит, ему придется все время занимать их внимание.

В столь ранний час пассажиров в салоне было немного. На столиках уже лежали белые скатерти и сверкал фарфор, как в любом первоклассном отеле. Официанты в безукоризненных черных ливреях с белыми передниками стояли навытяжку, готовые предупредить любое желание гостей. Все выглядело ничуть не хуже, чем в ресторане какого-нибудь из кораблей Старика.

Дездемона, разодетая в пух и прах, что само по себе было удивительно для женщины, научившей своих детей не тревожить ее до обеда, встала из-за столика, занимавшего одно из центральных мест большого салона. При виде приближающейся троицы она просияла, как рулевой, узревший впереди прямой участок реки.

– Мой дорогой мальчик, – пропела она, бросаясь к Хэлу и целуя его в щеку. – Как это мило, что ты пришел с нами позавтракать!

– Конечно, матушка. – Хэл обошелся официальным приветствием, теряясь в догадках, что заставило мать подняться так рано да к тому же еще одеться как на торжество. – Позволь представить моего ученика, Фрэнка Карстерса. Карстерс, это моя мать, миссис Линдсей.

Розалинда вежливо поклонилась.

– Мэм.

Ни удивления, ни признаков узнавания на лице Дездемоны не отразилось.

– Мистер Карстерс, как приятно видеть на борту красивое молодое лицо. Вы должны сесть рядом со мной, чтобы поведать все местные сплетни.

Боже правый, неужели мать собирается флиртовать, как обычно, когда знакомится с новым мужчиной? Она и во время войны неизменно кокетничала с его младшими офицерами.

– Хэл, дорогой, сядь справа от меня. «Дорогой? К чему эта грубая лесть?»

Хэл нехотя занял указанное место и подал знак стюарду Роланду Джонсу. Тот, незаметно кивнув, вышел вперед. Этот завтрак он обслужит сам.

Ричард, подставив жене стул, сел напротив; Розалинда и Хэл сидели по обе стороны от него. Лицо Хэла ничего не выражало – он все равно не сможет ни о чем предупредить Розалинду, если беседа, не дай Бог, затронет опасную тему.

Цицерон занял привычное положение у ног хозяина. К счастью, пес умел вести себя за столом и никогда не привлекал внимания.

Первым делом на столе появилась корзинка с бриошами, преподнесенная Роландом с большой помпой.

– Помнишь, Хэл, – миссис Линдсей осклабилась, – ты поклялся, что будешь есть на своем судне бриоши, как твой прадед, сбежавший из британской плавучей тюрьмы.

Мать упоминает представителя клана Линдсеев как пример для восхищения? Обычно он считала достойными восхищения лишь своих родственников, Дэвисов.

– Коммодор тоже всегда наслаждался бриошами по утрам, – добавил Ричард. – Как и я на своем судне.

С появлением еды Старик как будто немного расслабился. Мужчины с удовольствием поглощали яичницу с ветчиной, в то время как мать лишь ковыряла сваренное всмятку яйцо.

– Скажите, Карстерс, как давно вы стали штурманом? Молодой человек с таким отличным телосложением, вероятно, был настоящим сокровищем для предыдущего работодателя. – Дездемона вскинула ресницы.

Хэл сжал рот.

– Для меня большая честь, мэм, что меня взяли на «Красотку чероки» учеником рулевого. – Розалинда спокойно намазала булочку маслом, не обращая никакого внимания на попытку флирта. – Вам подать масло или соль для яйца?

Улыбка Дездемоны стала чуточку бледнее.

– Нет, благодарю. Я так скверно спала ночью, что должна ограничиться постной пищей.

– О, это ужасно, миссис Линдсей.

Розалинда нашла-таки одну из двух идеальных приманок, подумал Хэл. Он много раз слышал разговоры на эту тему и знал, что мать обязательно за нее ухватится. В следующий момент она и в самом деле села на своего любимого конька и принялась жаловаться на постель, простыни, обогрев и прочее. Единственное, что могло ее отвлечь, – это упоминание об успехах в обществе.

– Знаете, сэр, самое ужасное наступает по ночам, когда судно становится на причал, – наклонилась вперед, чтобы добавить значимости своему утверждению. Ее близость к Розалинде заставила Хэла поморщиться, и он подумал, что при первой возможности нужно будет сменить тему. – Тишина, полное отсутствие успокаивающих звуков цивилизации – все это делает для меня сон абсолютно невозможным.

– Очень жаль, что все это так вас расстраивает, мэм, – произнесла Розалинда серьезно, сохраняя спокойное лицо игрока в покер. – Вы, должно быть, храбрая женщина, раз бросили вызов опасности и лишениям ради того, чтобы увидеться с сыном.

Дездемона приосанилась.

– Стойкости духа способствует ситуация, – объявила она. – Мы должны думать о бедной потерянной сиротке, которая в одиночестве скитается по диким просторам Запада.

– Что за сиротка, матушка? – удивился Хэл.

– Розалинда Скайлер, конечно. Ты ведь помнишь ее по последнему рождественскому вечеру в доме твоей дорогой сестры Джульетты? Высокая и нескладная, но из очень хорошей семьи.

– Наш долг – найти ее и вернуть жениху, Николасу Ленноксу, – добавил Старик.

Тут Розалинда непроизвольно принялась крошить ветчину на очень мелкие кусочки.

На скулах Хэла заиграли желваки. Как смеют они грозить вернуть Розалинду Ленноксу! Все же он сумел подавить приступ гнева и потребовал объяснений:

– С какой стати вы озаботились судьбой беглянки?

– Наш христианский долг – заботиться о заблудших душах в этом мире, – пояснила Дездемона благочестиво. – Мисс Скайлер надо найти во что бы то ни стало, и как можно быстрее.

Хэл пожал плечами. Мать никогда ни о ком не заботилась, кроме себя самой.

– Подумай о ее женихе, – добавил Старик. – Представь, как бы ты мучился, если бы твоя невеста пропала.

– К счастью, у меня нет невесты. – Хэл изо всех сил старался увести разговор подальше от пропавшей наследницы.

– Ну пусть это будет твоя жена или дочь. Боль родителя, когда пропало любимое дитя, рвет сердце больнее, чем удар сабли. – Лицо Ричарда избороздили глубокие морщины.

Внезапно Хэл ощутил приступ застарелой ярости, горячей и жгучей, словно его отходили тростью только вчера, а не много лет назад. О, если бы Старик чувствовал себя несчастным, когда Хэл исчез.

Дездемона безмятежно наблюдала за ними, переводя глаза с одного на другого, как всегда делала, когда ее дети спорили с отцом. Розалинда тоже молчала, терпеливо затаившись, как игрок в ожидании подходящего момента для хода.

И тут Хэл впервые в жизни произнес правду, которая должна была всецело приковать внимание его родителей:

– Я не женат и никогда не буду женат и не заведу детей. Глаза Дездемоны на мгновение сузились, и она промокнула их салфеткой.

– Но, дорогой, как можешь ты лишить меня радости иметь внуков? Их милое воркование и чудные…

Ее слова заглушил Старик, ударив кулаком по столу.

– Кто будет ухаживать за тобой, когда ты заболеешь? Кто станет твоим утешением в старости?

– Я никогда не рискну подвергнуть ребенка издержкам своей несдержанности, сэр.

– Глупости! Ты был превосходным флотским офицером и умеешь отлично собой владеть, а значит, обязан в скором времени обзавестись потомством.

– А что, если нет? Тогда ты снова отходишь меня тростью?

Голос Хэла прозвучал очень тихо; он точно знал, где находятся его «кольты» и длинный охотничий нож. Сейчас он был вполне способен защититься от отца, чего не смог сделать много лет назад.

Старик посмотрел на Хэла долгим взглядом, а Дездемона уронила ложку и торопливо огляделась по сторонам.

– Тростью? – прошептала Розалинда. Роланд Джонс кашлянул.

– С вами говорит капитан, сэр.

Хэл гневно смотрел на отца в ожидании ответа, в то время как глаза Старика сузились и взгляд устремился в пространство. Он так ничего и не сказал.

Довольный, что защитил Розалинду и положил конец диктаторским требованиям родителей, Хэл бросил на стол салфетку и встал.

– Прошу простить, нам пора.

Минуту спустя он уже входил в котельную по правому борту; Розалинда следовала за ним. Двигатели работали, как всегда, ритмично, не вызывая опасений, а Сэмпсон ходил в проходе между двигателями.

– Что такое? – осведомился Хэл, повышая голос, чтобы перекричать шум.

– Взгляните сами, – ответил Сэмпсон, отходя в сторону. На его прикушенной губе выступила капелька крови.

Сэмпсон так обеспокоен, что не стыдится показать это? Кивнув, Хэл вышел вперед.

Нортон и его помощник Брейди, а также Уильям смотрели на предохранительный клапан. Выражение лица Уильяма было таким же серьезным, как в тот момент, когда он вел похитителей Виолы к обрушившемуся серебряному руднику.

Вот проклятие, неужели клапан сломался? Значит ли это, что котлы могут перегреться и взорваться? Хэл ощутил прикосновение ледяных пальцев страха. Не было среди западных речников человека, который не боялся бы такой напасти. Он сам был очевидцем чудовищного взрыва на «Султане», унесшего жизни тысячи шестисот человек, и помогал вытаскивать из воды их тела. Несчастные бедолаги, только что освобожденные из тюрьмы в Андерсонвилле, заслуживали лучшей судьбы, чем умереть в нескольких сотнях милях от дома. В ночных кошмарах Хэлу до сих пор снились плавающие в Миссисипи обуглившиеся трупы.

– В чем дело?

Теперь он говорил с таким же спокойствием, с каким отдал приказ в Шайло вступить в бой с преобладающими силами повстанцев.

– Показывая двигатели мистеру Доновану, Брейди нашел в машинном отделении кузнечную наковальню, привязанную к тросу предохранительного клапана, – спокойно пояснил Сэмпсон. – Котлы могли сто раз взорваться, прежде чем сработал бы предохранительный клапан.

– Вы знаете, кто за это в ответе?

Нортон протянул ему грязную до неузнаваемости кепку, какие носят мальчишки из бедных семей.

– Брейди нашел еще это. Кепка висела поверх предохранительного клапана, чтобы мы не видели давление.

– Кепка Харрисона, – тихо заметила Розалинда из-за плеча Хэла.

Парень подстроил все так, чтобы «Красотка» взорвалась при образовании первой же порции избыточного пара, убив всех находящихся на борту.

Спокойствие Розалинды восхитило Хэла. В мыслях он уже раздумывал, какую учинить над Харрисоном расправу: вспороть ему брюхо или бросить живым в топку и закрыть заслонку?

– Да, кроме него, никто из кочегаров не носил кепку, – согласился Нортон.

– Но его уже нет. Менее часа назад он перелез через борт и поплыл к ближайшему острову. Натянул нам нос! – Сэмпсон выругался с неожиданной злостью.

– Вы думаете, он сделал это ради забавы? – спросил Брейди, в чью смену работал Харрисон.

Уильям покачал головой.

– Когда мы обыскивали постель Харрисона, я нашел в его одеялах золотую монету в пять долларов.

Брейди присвистнул.

– Кому могло понадобиться поубивать всех на судне? – поинтересовалась Розалинда охрипшим голосом.

– Или же убить одного конкретного человека, не заботясь, что при этом могут пострадать и другие, – предположил Уильям. По его глазам Хэл понял, что зять хочет с ним потом поговорить с глазу на глаз.

– Пассажиры не должны об этом знать, – медленно произнес Сэмпсон.

Хэл стиснул зубы и кивнул. Он надеялся, что злоумышленник, посягнувший на жизнь Уильяма, не собирался погубить «Красотку» только из-за того, что тот находился на ее борту; но если кто-то вздумал причинить зло мужу Виолы, то он приложит все силы, чтобы расправиться с этим человеком, чего бы ему это ни стоило.

– Я пришвартую «Красотку» в районе фермы Маклерндона, – предложил Белькур из-за плеча Розалинды. – И мы сможем проверить, все ли на судне в порядке.

На лицах присутствующих отразилось удивление, однако Хэл и Нортон ответили согласием.

– Хорошая идея, – произнес Хэл.

– Мы можем перенести груз на берег, – подхватил мысль Сэмпсон.

Хэл кивнул:

– И получим шанс осмотреть его.

Сказано – сделано. Белькур взялся за штурвал и, умышленно сойдя с фарватера, посадил «Красотку чероки» на мель на песчаной банке под крутым склоном, а Роланд проворно высадил пассажиров на берег, чтобы они могли полюбоваться пейзажем или поудить рыбу, а заодно приказал официантам накрыть шикарный обед на свежем воздухе.

Последующие четыре часа Белькур и Сэмпсон делали вид, что пытаются снять судно с мели, в то время как сами тщательно обыскивали на борту все закоулки. Перепуганная команда трудилась вместе с ними не покладая рук. К счастью, других признаков саботажа обнаружено не было и к тому времени, когда пассажиры начали потихоньку возвращаться на борт, обыск завершился. «Красотка» вновь стала первоклассным транспортным средством, а не местом, где чуть было не совершилось убийство. «Спартанец», который они почти нагнали утром, давно уже скрылся из виду.

После ужина официанты убрали столы и подготовили большой салон для танцев. Дездемона приосанилась и, обмахиваясь веером, обвела взглядом доступных мужчин.

Оркестр начал настраиваться, и Виола пробежала пальцами по рукаву Уильяма, а он улыбнулся с видом человека, который знает, что скоро получит удовольствие.

– Не хотите потанцевать со мной, добрый сэр? – тихо спросила она; ее глаза сверкали многозначительным обещанием.

Уильям поцеловал ее руку.

– Буду бесконечно счастлив, дорогая леди. Казалось, они вот-вот бросятся друг к другу в объятия прямо на глазах у всех присутствующих, и Хэл молча выругался.

– Прости, Виола, у меня на мостике остались кое-какие дела.

– Разумеется, дорогой братец. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, милая сестрица и брат. – Хэл похлопал Уильяма по руке, собираясь уходить.

– Спокойной ночи, Хэл. А теперь, – Уильям сменил интонацию, – сердце мое, ты где предпочитаешь танцевать: в большом салоне или…

Хэл обратился в бегство. «Красотка чероки» стояла на причале, но, насколько он знал Белькура, тот будет теперь развлекать Розалинду рассказами своей матери индианки о звездах, тогда как ему хотелось поздравить ее с чудесной выдержкой, проявленной во время чертова завтрака с родителями.

Как он и ожидал, Розалинда с Белькуром расположились на навесной палубе перед гюйс-штоком. Ночь стояла темная, если не считать разноцветного свечения стеклянных люков в потолке большого салона. Розалинда, как всегда, почтительно внимала Белькуру и наблюдала за звездами. На реку она смотрела, лишь когда несла дежурство в качестве ученика штурмана.

Только голос Белькура и доносившаяся снизу музыка нарушали тишину ночи. Сэмпсон усилил ночные посты и вооружил караульных; после утренней тревоги они патрулировали по главной палубе с суровой бдительностью. С такой же бдительностью они будут нести караул и потом, несколько недель спустя, когда пароход окажется на индейской территории.

Бросив мимолетный взгляд на Хэла, Белькур продолжил свой рассказ. Нос Хэла уловил запах мыла с легким ароматом лимона – характерный запах Розалинды. Ощутив в паху прилив крови, он замер и велел своему молодцу угомониться, но его команда осталась без внимания. Тогда Хэл начал рисовать в памяти низовья Миссисипи вблизи Виксберга, стараясь представить, как выглядит эта местность в темноте. Свет на судне был притушен, включая даже трубку помощника капитана, чтобы Хэл мог видеть ориентиры на местности как различные оттенки черного цвета по сравнению с бледным сиянием реки. В результате его своевольная плоть успокоилась, обмякла и заняла привычное место.

Белькур эффектно закончил свой рассказ:

– Итак, теперь нам известно, что следует относиться к Койоту, хитрецу, с опаской.

– Действительно, сэр. Я запомню, – послушно сказала Розалинда. – Добрый вечер, Линдсей.

– Добрый вечер, Карстерс. Белькур, ты удовлетворен исходом сегодняшнего дня?

Белькур пожал плечами. Типично галльское движение было едва заметно в золотистом свете.

– Сегодня да, но кто знает, что принесет нам завтра?

– Ты думаешь… – Хэл осекся. Он доверял Белькуру свою жизнь и не хотел обсуждать возможность новой атаки при посторонних.

Линия рта Белькура затвердела, но голос оставался ровным:

– Слишком позднее время, чтобы думать. Доброй ночи.

– Доброй ночи, Белькур, – отозвался Хэл и повернулся к реке, чувствуя каждой клеточкой своего существа присутствие женщины за спиной. Розалинда была так близко, что он мог до нее дотронуться, а ее запах дразнил его воображение.

Под ними на бойлерной палубе мужчины делали ставки в никогда не прекращающейся игре в покер; из большого салона доносились звуки разухабистой польки, но ни одно из собраний его не манило, когда совсем близко в темноте стояла Розалинда. Может, они поиграют в свою игру, затрагивающую плотские ощущения.

– Как насчет игры в карты вдвоем, Карстерс?

– Не откажусь, сэр. – В ее голосе ясно прозвучали нотки энтузиазма. Похоже, его маленький игрок готов принять участие в любой предложенной игре.

– Тогда пошли в каюту.

Розалинда, слегка пританцовывая, последовала за ним в сопровождении Цицерона.

В каюте пес тотчас вскочил на койку, покрутился и зевнул. Словно подавая пример хозяевам, он свернулся калачиком и закрыл глаза.

Розалинда хмыкнула:

– Боюсь, что мы снова его разочаруем. Какую карточную игру вы предпочтете? Может, вист?

– Покер, разумеется. Пятикарточный дро, полагаю. – Хэл порылся в своем морском сундучке.

Розалинда изогнула бровь.

– Очень хорошо. Для двух игроков лучше не бывает. Какова минимальная ставка?

– Сыграем на раздевание, – объявил Хэл и бросил колоду карт на постель, зажимая в ладони кондом. Он спрячет его под подушку, когда она не будет смотреть.

– Раздевание? – Розалинда бросила виноватый взгляд на дверь, из-за которой доносились громкие звуки польки. – Ничего не получится, – сказала она рассудительно. – Мы не сможем играть в покер голыми.

Хэл усмехнулся. Он надеялся, что их нагие тела будут отвлекать от игры ее проницательный ум.

– Каждый предмет одежды будет стоить одну фишку. На кон можно ставить один, два, три и более предметов одежды, как бы ты ставила обычные фишки, но их придется снимать и класть в банк.

Розалинда капризно сложила губы, потом кивнула:

– Отлично. А победитель партии вновь облачится в ту одежду, которую выиграет.

Яркий образ нагой Розалинды с картами в руках вмиг поблек, и Хэл скрипнул зубами.

– Чушь! – выпалил он. – Одеваться снова нельзя. Можно делать ставки лишь теми предметами одежды, которые еще на теле. Победителем будет тот, на ком останется последний лоскут.

– Такты хочешь увидеть меня голой? – прошептала Розалинда.

Хэл пожал плечами:

– Боишься проиграть? Конечно, если ты предпочитаешь сыграть во что-то попроще – крибидж, например, или пинокль…

У Розалинды перехватило горло.

– Я не боюсь и буду играть, я выиграю в любой игре из названных тобой.

Хэл поклонился.

– Очень хорошо. Значит, стрит-покер. Можешь раздавать карты.

– Как скажешь. – Розалинда села на кровать. – Сколько карт можно менять?

– Пять пойдет? Нет нужды беречь их для других игроков.

Розалинда кивнула и начала тасовать колоду. Раздав каждому по пять карт, она уставилась на свои с пристрастием профессионала. У Хэла в руке было две четверки, что давало ему твердую основу для начала.

– Ставлю две фишки – часы и цепочку от часов. Плюс мой «кольт» с кобурой в качестве еще одной фишки. – Хэл аккуратно сложил все это на раскладушку рядом с Цицероном, и пес, оглядев вещи, вопросительно уставился на хозяина.

– Три? Очень хорошо. Ставлю часы, часовую цепочку и булавку для галстука. – Розалинда тоже сложила свою ставку рядом с Цицероном. – Сколько карт тебе нужно?

– Три.

Розалинда сдала ему нужное количество и взяла две себе. В новом приобретении ничего полезного не оказалось. Все же его цель состояла не в приобретении одежды, а в том, чтобы пробудить в Розалинде похоть.

– Сюртук и пояс для оружия.

Хэл встал и медленно снял сюртук. Розалинда, глядя на него, сглотнула. Его молодец воспринял это как добрый знак. С такой же медлительностью он снял с себя оружейный пояс, давая ей время представить, что ждет ее за ширинкой.

– Ага. Два моих «кольта» в придачу плюс галстук, чтобы подзадорить.

Хэл притворился, что рассматривает карты.

– Мой жилет.

Сняв жилет, Хэл подумал, что дальше не стоит повышать ставку. Женский аппетит лучше разгорается, когда дамы представляют будущее, а не видят его. Заметив, какими глазами Розалинда смотрит на его грудь, он пришел к выводу, что выбрал правильную тактику.

Она выложила свои карты.

– Пара семерок.

– Они бьют мои четверки, – довольно заметил Хэл.

Он перетасовал карты и сдал. Четыре карты могли положить начало стриту из валетов. Его обдала теплая волна предвкушения.

– Полагаю, твой черед делать ставку, если не хочешь сложиться.

Сверкнув глазами, она встала.

– Сюртук и воротник.

Быстро сняв сюртук, Розалинда уронила его на раскладушку по другую сторону от Цицерона. С воротником пришлось повозиться: он никак не хотел отделяться от мягкой горловины, – но в конце концов Розалинда с ним справилась. Раздеваясь, она ни разу не взглянула на Хэла.

– Сапоги – за две фишки, согласна? Стрельнув в него глазами, она порывисто кивнула. Раздеваясь, Хэл вальяжно согнулся, стянул сапоги и оставил их рядом со своим сюртуком.

– Сколько карт? – спросил он бархатным голосом, стараясь усилить атмосферу сладострастия.

– Три, пожалуйста.

К его радости, единственная карта, которую он взял себе, завершала стрит. Теперь Хэл умиротворенно ждал следующего хода.

– Мои сапоги и носки за две, – спокойно сделала Розалинда свою ставку.

Хэла терзало нетерпение.

– Мои носки плюс подвязки – как две. – Он поднял ставку на одну фишку, торопливо добавив: – Плюс моя рубашка.

Глаза Розалинды стали большими как плошки. Она нервно облизнула губы. Господи, какая же она соблазнительная! У Хэла сжалось сердце и болезненно затвердело в паху.

– Мой жилет.

Ее голос прозвучал сдавленным хрипом. Когда она сняла жилет, сквозь тонкое полотно рубашки стала просвечивать ее грудь с торчащими сосками, и Розалинда густо покраснела, избегая смотреть на Хэла.

– Святые небеса, какая ты красивая, – прошептал он. Розалинда вскинула голову.

– Что?

– Ты красивая, – повторил Хэл. – Разве ты этого не знала?

Она покачала головой, продолжая неподвижно смотреть на него.

– Боже правый, взгляни на себя в зеркало. Высокая, с идеальными формами, а рот способен свести с ума любого мужчину…

– Это ты про меня?

Хэл кивнул. Как может она не понимать этого? Неужели ее жених-кретин не дал ей почувствовать, сколь она неотразима?

– Знаешь, с тобой одно удовольствием разговаривать, – сказал он нетерпеливо.

Розалинда пожала плечами.

– Мужчины обычно не считают ум привлекательным. Вернее, не находят мозги и упаковку интересными в одно и тоже время.

– Не хочешь ли ты сказать, что мужчины либо таращили на тебя глаза, либо разговаривали с тобой, но никогда не делали то и другое одновременно?

Розалинда изогнула губы.

– Точно. Все, кроме Дэвида Резерфорда, который сбежал при первых признаках трудностей.

– Болван. А что касается остальных мужчин, можешь смело выбросить их из памяти, – резко заметил Хэл, отчаянно желая расквасить носы нескольким благовоспитанным ньюйоркцам. – Отныне тебе следует знать, что ты поразительная женщина. У тебя тело Венеры, ум Афины и храбрость Дианы. Как может хоть один мужчина устоять против этого?

– Ты серьезно?

Он покачал головой, стараясь найти способ убедить ее.

– Подразни меня своим телом, и увидишь, как хорошо я играю.

Розалинда склонила голову, Хэл в ожидании затаил дыхание. Оркестр за дверью заиграл медленный вальс, но для него музыка служила лишь средством скрыть то, что происходило в каюте.

– Моя рубашка.

Хриплый шепот Розалинды пронзил его тело, и Хэл на мгновение закрыл глаза. Ему было трудно дышать, словно он долго бежал. В штанах вдруг стало тесно, но все это не имело никакого значения.

Розалинда спустила с плеча одну лямку подтяжек, и он вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Вторая лямка сползла вниз, и она вытащила рубашку из брюк.

Из горла Хэла вырвался стон, и Розалинда, улыбнувшись, медленно расстегнула первую пуговицу. У Хэла застучало в висках. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем вторая пуговица вышла из петли. С каждой последующей пуговицей длинные пальцы Розалинды двигались все медленнее, и Хэл с трудом сохранял самообладание. Теперь он вряд ли смог бы назвать свои карты, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Наконец Розалинда стащила с себя рубаху; ее полные груди поднялись и опустились, спелые и готовые. Темные соски ярко выделялись на фоне полотна. Понравится л и ей, если он завладеет ею сзади, чтобы подержать в руках эти пышные сферы?

Хэл застонал. Сможет ли он выдержать еще один круг торгов?

– Ты сказал мне правду, – прошептала она, изучая его лицо.

Хэл фыркнул:

– Кто бы сомневался! Посмотри на меня.

Розалинда опустила взгляд, от чего его плоть затвердела еще больше, превратившись в настоящее орудие пытки.

– Увеличиваю ставку. – Хэл встал и снял брюки. Двумя секундами позже на Цицерона полетело его нижнее белье и он, повернувшись к Розалинде, положил руки ей на бедра, демонстрируя свою боевую готовность.

– О да, – прошептала она. – Ты великолепен и очень-очень правдив. А теперь присядь и позволь мне играть.

Хэл задумался, какой черт дернул его за веревочку, подставив такую форму пытки. Он сел, широко расставив ноги, чтобы снять напряжение в паху.

– Отвечаю, – твердо сказала Розалинда и сняла брюки, потом подштанники. Теперь на ней была одна нижняя рубашка, прикрывшая бедра; под тонким хлопком были видны набрякшая грудь, темные круги сосков, едва приметный след росы на внутренней поверхности бедра…

Хэл чувствовал дразнящий запах ее мускуса, и у него перехватило дыхание. Его плоть изнывала от нетерпения скорее ощутить ее вкус, на кончике выступила капля.

Нетвердой рукой она раскрыла свои карты.

– Три десятки.

– Стрит из валетов.

– Ты выиграл.

Розалинда смахнула каплю пальцем и поднесла к губам. Закрыв глаза, она простонала:

– Соленая и вкусная.

– Откинься на кровать! – прорычал он хрипло.

Она тотчас исполнила то, что он просил, наблюдая за ним из-под ресниц.

– А теперь раздвинь ноги, чтобы я мог увидеть выигрыш.

Она покраснела, но подчинилась. Хэл подошел к ней и легонько погладил внутреннюю поверхность ее бедер. Ее пронзила дрожь, когда он пробежал пальцами по тонким голубым жилкам, и он деликатно ввел в ее складки один палец, потом второй и пощекотал.

Розалинда застонала и изогнулась, уронив назад голову; ее глаза закрылись. В этом положении ее грудь поднялась к нему навстречу, как языческая жертва.

– Красивая, – пробормотал он, пробуя подношение. Нежно лизнув один сосок, Хэл обвел его языком, потом потискал зубами и пососал… Из его горла вырвался стон, и он стал жадно терзать ее плоть, а она билась под ним как дикая кошка.

Когда Хэл переключил внимание на вторую грудь, Розалинда выкрикнула его имя и он взял обе груди в ладони, чтобы осыпать ласками одновременно.

Обвив рукой за шею, Розалинда притянула его к себе, и Хэл, одобрительно зарычав, поднялся вверх, чтобы прильнуть к ее рту. Он целовал ее с самозабвением, в то время как его эспаньолка щекотала ей подбородок, а жесткая поросль на груди дразнила соски, пока она окончательно не потеряла голову. Тогда Розалинда зарылась пальцами в его волосы и обхватила ногами бедра. Открытая, она соблазняла его своими складками, лишая возможности трезво мыслить.

Дальше его поступками управлял инстинкт и многолетние привычки. Не выпуская Розалинду из своих объятий, Хэл каким-то образом отыскал кондом и надел его. Стиснув руками ее бедра, он с легкостью завладел ею и застонал, чувствуя по непреодолимой пульсации приближение оргазма.

– О Хэл! – Розалинда шевельнулась под ним, и он погрузился на всю глубину. – Хэл, – повторила она, не скрывая удовлетворения, и прижалась к нему всем телом.

Здравомыслие уступило место инстинкту, более древнему, чем Миссури. Он зарычал и накинулся на нее как обезумевший зверь, стремящийся покрыть самку. Комната наполнилась влажными шлепками их разогретых тел, бьющихся друг о друга, отдающих и берущих по очереди, в то время как музыка за дверью делалась все громче и громче.

Розалинда разодрала ему ногтями спину. Прижавшись лицом к ее волосам, Хэл всхлипнул, и по его телу прошла дрожь конвульсий. Она тоже взлетела на гребне экстаза, выкрикивая его имя.

Вальс закончился громким разухабистым аккордом. Пассажиры засмеялись и захлопали в ладоши, потом начали переговариваться. В тот же миг Хэл вздрогнул и перевернулся, увлекая Розалинду за собой.

– Ты выиграл, – прошептала она.

– Нет, ты. На тебе осталось еще кое-что из одежды. Так что банк – твой.

Розалинда поцеловала его в плечо.

– Похоже, нам придется играть в эту игру снова и снова, пока мы не достигнем завершения.

Хэл застонал.

– Едва ли проживем так долго. Розалинда хмыкнула и прижалась к его боку.

– Проживем, – сказала она уверенно. – У нас много времени.

У него остановилось сердце. Сколько времени они пробудут вместе? Эта игра надоест им до того, как они придут в Форт-Бентон, где она сойдет с «Красотки чероки», и тогда… Он не мог, не смел думать, что они и потом могут оставаться вместе.

– Идиот, – пробурчал Ник, возвращаясь с Дженкинсом с наступлением темноты на «Спартанец». – Трудно поверить, что лучше Харрисона никого не нашлось.

Дженкинс разумно хранил молчание.

– А потом вернуться к нам и требовать – требовать! – еще больше денег для завершения работы. – Ник ударил рядом стоявшую иву своей тростью-шпагой, потом улыбнулся. – По крайней мере он хоть в чем-то оказался полезным. Скальпировать людей раньше мне не приходилось.

– Безмозглый дурак, – согласился Дженкинс. – Но у другого парня получится.

– Если нет, тогда мы бросим жребий, кому снимать скальп со второго. – Гораздо приятнее убивать Донована и Линдсея, если каждый будет знать, кого винить в своей гибели.

– Несомненно.

Дженкинс поклонился, и оба негодяя довольно улыбнулись друг другу.

 

Глава 11

– Доброе утро, Белькур. Доброе утро, Карстерс, – произнес Хэл, появляясь на капитанском мостике с Цицероном, следующим за ним по пятам.

Вместо ответа Розалинда кивнула и отвернулась к реке, но в ее глазах промелькнула улыбка. Хэл чертовски гордился ее умением быстро успокаиваться в рубке и править судном на простых участках. Лишь легкая дрожь в руках выдавала ее былой страх перед водой.

Розалинда помогала швартовать «Красотку» к берегу, чтобы принять на борт местного фермера, его невесту и их родственников, дабы во время регулярной воскресной службы на пароходе Сэмпсон мог провести обряд бракосочетания. Она потела и покрывалась бледностью, когда помогала Белькуру крутить штурвал при прохождении Грабель Дьявола. Этот лабиринт из плавня, топляка и сбитых в плотную кучу затонувших деревьев вызывал непредсказуемые водовороты и был сущим кошмаром для рулевых и лоцманов.

Неделя путешествия не уменьшила ее притягательности для Хэла – напротив, его страсть с каждой ночью, проведенной с ней в одной постели, как будто разрасталась. Но куда хуже было то, что и в дневное время компания Розалинды, ее быстрый ум, тонкая наблюдательность, искрометный юмор тоже доставляли ему удовольствие.

Все же через шесть недель, когда она сойдет в Форт-Бентоне, они распрощаются. Розалинда создана для семейной жизни – вроде той, в которой выросла, – в атмосфере любви, с любящим мужем и выводком шумных счастливых ребятишек, уверенных что она их защитит. Но такого благословения он не мог ей обеспечить.

– Привет, Линдсей. Ты пришел посмотреть, как зверье встречает солнце?

Белькур крутанул штурвал, посылая «Красотку» в крутой поворот, и тут же выровнял судно. Из тени дубов на утесе за ними наблюдала чета оленей. Мимо проплыла большая голубая цапля и пристроилась к парочке белых цапель у водной кромки.

– Конечно. Я бы хотел посмотреть, как выглядит сад теперь, когда эту часть берега изрядно подмыло.

– Сад, сэр? – удивилась Розалинда.

– Да. Перед войной Бикфорд посадил яблоневый сад на обрывистом берегу Миссури, – пояснил Хэл. – Одни говорят, что он слишком близко подходил к краю обрыва, другие считают, что это не имеет значения – вода все равно возьмет то, что хочет.

– И Миссури им завладела.

Хэл кивнул, наливая себе в чашку кофе из обязательного на капитанском мостике кофейника. Окинув взглядом знакомое пространство рубки, Цицерон удалился на открытые просторы навесной палубы и теперь носился вокруг, радуясь утренней свободе и возвещая об этом радостным лаем. Давным-давно с такой же радостью Гомер гонялся за листьями.

– Весеннее половодье затопило его неделю назад. Отныне весь сад на дне реки…

– До сих пор стоит вертикально с ветками, торчащими из воды, – завершила описание Розалинда.

– Это уж в зависимости от уровня воды. Если повезет, мы увидим и ветки, и листья. Если нет, то нам придется каким-то образом от них уворачиваться, чтобы не повредить корпус.

– К счастью, это препятствие не такое страшное, как Грабли Дьявола, которые мы прошли несколько дней назад, – заметил Белькур. – То место сродни аду, так что и безбожник начнет молиться.

Его описание вызвало смех у Розалинды и Хэла, и в этот момент рядом раздайся женский голос:

– Доброе утро, Хэл. Мы можем к вам присоединиться?

– Конечно. Здесь в углу есть кресло-качалка, если желаешь посидеть. – Хэл улыбнулся сестре и Уильяму. Цицерон снова зашелся счастливым лаем. Сегодняшнее утро было гораздо лучше того, которое они с Виолой разделили с его собакой…

Хэл, которому тогда было четырнадцать, шел домой с телом Гомера на руках. От слез на лице Хэла остались потеки грязи. Мальчишки Картеров поймали Гомера, воспользовавшись, вероятно, его слабостью к еде, и замучили.

Хэл прибежал на помощь сразу, как только услышал лай Гомера, но было уже поздно. Он победил двух мальчишек, которые оказались старше его по возрасту, но их разбитые носы и синяки, когда они обратились в бегство, служили слабым утешением по сравнению со смертью Гомера.

Боже правый, кто мог представить, что из такого крохотного тельца вытечет столько крови! Сломанные конечности собаки безвольно болтались, и он укутал ее в свой сюртук вместо савана, собираясь достойно похоронить.

«О Гомер, Гомер, что я буду без тебя делать? Ты и Виола были моими единственными верными друзьями».

Из окна до него долетали звуки пианино, разносясь вдоль длинного ряда особняков в фешенебельном районе Цинциннати, и это немного успокоило его душу.

Хорошо, что Виола дома. Она поймет, как много Гомер значил для него, хотя отец всегда называл его «сентиментальный придаток, недостойный звания будущего флотского офицера». Она не станет его ругать, как мать, за то, что он опозорил семью, появившись на людях в одной рубашке.

Хэл судорожно вздохнул и в последний раз вытер глаза, перед тем как подняться на высокое крыльцо большого городского дома.

Парадная дверь была открыта, и его встретил гневный взгляд отца.

О нет! Один Бог знает, какое наказание может придумать отец.

– Где тебя черти носили?

Музыка прекратилась. Все складывалось из рук вон плохо. Хэл расправил плечи и вошел внутрь. Его тело еще болело после последнего избиения.

Отец захлопнул дверь.

– Ну что, слабак, распустил нюни на улице из-за собаки?

Хэл сердито сверкнул глазами и крепче прижал к себе Гомера.

Старик снова разразился бранью, приблизившись почти вплотную.

– Ни одна женщина не пожелает иметь от тебя сыновей, если будет знать, какой ты сопливый слюнтяй.

В холл выбежала двенадцатилетняя Виола. Хэл издал предупреждающий крик, слишком хорошо зная, что отец не оставляет сюрпризы безнаказанными.

Не оглядываясь назад, Старик вытянул руку, чтобы остановить вошедшего, и Виола застыла на бегу в дюйме от кулака отца; от страха ее голубые глаза стали огромными, как блюдца.

– Виола, – прошептал Хэл, и его тело впервые за день сковал холод ужаса. До этого Старик никогда не поднимал руку на дочь.

В комнату бесшумно вплыла мать и замерла у своей любимой китайской вазы, сложив руки на груди. Вероятно, она принимала у себя других дам, поскольку была в нарядном платье.

– Неужели ваш сын, капитан Линдсей, распустил сопли на глазах соседей? Это недопустимо.

Старик обернулся.

– Уведите дочь, миссис Линдсей, это сугубо мужское дело.

Дездемона кивнула. Она никогда не спорила с мужем насчет воспитания детей и не утешала их потом.

– Идем, Виола!

Девочка медлила, изучая глазами лицо брата.

– А как же Хэл?

– Твой отец с ним разберется, – грубо ответила мать. – Идем.

– Хэл…

– Ничего, со мной все будет в порядке.

Он сдержит слово, лишь бы ей было хорошо. Что бы Старик с ним ни сделал, он не издаст ни звука. Виола испугается, если услышит его крики. Хэл старался не думать, что отец чуть не ударил ее.

Виола не отрывала от него взгляда, но Хэл сохранял на лице спокойствие, надеясь убедить ее, что ничего страшного не произойдет. Она никогда не видела, как Старик наказывает его.

– Позволь мне забрать Гомера, – сдалась она наконец.

Старик недовольно буркнул, но впервые ничего не сказал насчет сентиментальной слабости, и Хэл передал Виоле маленькое тельце.

– Бедный Гомер… – Виола заплакала.

– А ну идем! – Мать схватила Виолу за руку и потащила вон из комнаты.

– Это выше моего разумения, – с тихой угрозой в голосе произнес Старик. – Ну как можно быть таким сопляком! Ты потеряешь всю свою команду, если будешь лить слезы над каждой царапиной корабельного талисмана.

От оскорбления на скулах Хэла заиграли желваки, но он счел разумным смолчать. Слова лишь усилят отцовский гнев. Старик не знал пощады, когда в его руках оказывалась трость или веревка, как и подобает человеку, воспитанному в жестких традициях флотской дисциплины. Сына он предпочитал охаживать тростью, чтобы, по его собственному выражению, не тревожить в доме женщин. Наносимые тростью удары получались бесшумными и достаточно болезненными.

Повисла пауза, и вдруг губы отца дрогнули.

– Марш в свою комнату, мистер.

Хэл подчинился приказу; отец следовал за ним по пятам. Комната выглядела безукоризненно опрятной для любого придирчивого глаза, и на ее фоне внешний вид Хэла являл разительный контраст.

– Смирно! – рявкнул Старик.

Хэл вытянулся в струнку и замер, его грудь тяжело и часто вздымалась. Теперь, когда Виола находилась в безопасности, страх почти прошел, но его заменила неконтролируемая ярость.

– Пытаетесь корчить из себя моряка? – усмехнулся Старик. – В своем рванье вы бы не выдержали инспекции и слепого капеллана. Вам есть что сказать в свою защиту, мистер?

– Что мне это даст? Вы уже осудили меня и вынесли приговор, – ответил Хэл, теряя самообладание. – Вас ничуть не заботит, что я хочу быть штурманом, а не флотским офицером. Вы хотите, чтобы я стал вашей точной копией – чисто выбритым задирой, как все Линдсей.

– Такты еще смеешь мне грубить, паршивец! – Ричард ударил его по лицу, и Хэл ответил ударом в челюсть. Старик слегка покачнулся и выпучил глаза, а потом обрушился на сына со всей силой, на которую только был способен. Теперь Хэл в очередной раз убедился, что во время службы на флоте отец не только стоял на вахте, но, вероятно, принимал участие в многочисленных портовых потасовках, пока не женился на матери и не переехал в Цинциннати.

Две минуты спустя Хэл лежал ничком на кровати с привязанными к спинкам руками и ногами, но продолжал сопротивляться, осыпая отца ругательствами, которым научился, исследуя темные закоулки Цинциннати.

Старик сунул в рот Хэлу кожаный ремень и застегнул его на затылке, потом стянул с него штаны до колен и, задрав вверх рубаху, оголил спину и плечи.

В душе Хэла вновь пробудился ужас, внушенный прежними наказаниями, и он удвоил ярость сопротивления. Ему не было стыдно – ведь он дрался за Гомера и оплакивал его, своего друга, который отлично знал и любил Хэла.

С красным от ярости лицом Старик отступил на шаг и протянул руку за тростью, которую держал в комнате сына специально для этих целей.

– Клянусь Богом, я научу вас, как подобает вести себя со старшими, мистер, и вы научитесь дисциплине, чтобы командовать матросами и растить сыновей, сколько бы мне ни понадобилось времени, чтобы вбить это в вашу тупую голову.

Генри занес трость, и Хэл увидел себя в маленьком зеркале, висевшем на уровне груди. Он выглядел точь-в-точь как отец – с пылающим лицом и сверкающими глазами.

Старик резко опустил трость на его ягодицы, и Хэл ощутил знакомый двойной взрыв боли – сначала от силы удара, потом от жгучего жжения.

Хэл ожидал, что отец, как всегда, сделает паузу, чтобы растянуть его страдания, но второй удар последовал сразу за первым, усилив остроту боли.

В его сознании блеснула вспышкой мысль, что на этот раз отец не объявил количество ударов, как делал обычно. Старик избивал его как безумный, без устали охаживая палкой и проклиная упрямство Хэла и его несостоятельность как сына.

Хэл закрыл глаза и пообещал Всевышнему, что, если выживет, никогда не будет иметь собственных детей. Задыхаясь, он боролся с волнами боли сколько мог, но в конце концов потерял сознание.

Когда позже Хэл пришел в себя, то обнаружил, что его руки и ноги свободны, но одежда по-прежнему в беспорядке. Он попробовал перевернуться, но от резкой боли, пронзившей тело, вскрикнул и зажал рот одеялом. Не справившись с болью, он снова впал в беспамятство. Когда он вновь очнулся, рядом плакала Виола. Хэл попытался что-то сказать, но вместо членораздельного звука из его горла вылетел лишь невнятный хрип.

Он снова сделал попытку пошевелиться и ощутил, как на его руку легла маленькая ладошка.

– Лежи спокойно, Хэл, тебе нельзя двигаться, пока твоя спина не подживет. – Ее голос дрожал от слез. – Позволь мне за тобой поухаживать.

Виола начала осторожно обмывать его спину, и Хэл зарылся лицом в подушку, чтобы заглушить крики. От очередного прикосновения полотенца его накрыла новая волна боли, и он опять отключился.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Хэл вернулся к реальности. Виола уже обмывала область под коленями, которые, к счастью, не пострадали.

– Ты не должна была видеть меня таким, – произнес он едва слышно.

– Больше некому о тебе позаботиться. Отец… – Виола запнулась, а когда продолжила, ее голос дрожал: – Они с матерью и Джульеттой уехали в Луисвилл. Перед отъездом отец сказал, что Обадая тобой займется, но Обадая до завтрашнего вечера пробудет на ферме. Я не могла позволить тебе ждать так долго, поэтому стащила ключ и пришла… Я рада, что сделала это.

– Спасибо. – Хэл застонал от нового приступа боли.

– Хэл, что мы будем теперь делать? Может, мне пригласить врача?

– Не стоит. Он обзовет меня сопляком, скажет, что отец имеет право учить сына, и откажется помогать без отцовского разрешения. Так, во всяком случае, он говорил раньше, когда отец избил меня за то, что я не выучил спряжение латинских глаголов.

– Отец не имеет права калечить тебя! – возмутилась Виола. – Я научилась кое-чему у Ребекки и слушала рабов на плантации дедушки, но как лечить такое, не знаю.

– От этого я не умру, не бойся. Виола колебалась.

– Если до возвращения Обадаи у тебя начнется горячка, я все-таки вызову доктора.

Хэл пробормотал что-то, и она восприняла это как согласие.

– Он и раньше тебя бил, да?

Хэл молчал, не желая говорить правду. Его спина скажет за него.

– Будь он проклят!

– Виола!

– Это не проклятие, это пожелание, – упрямо сказала сестра; ее руки порхали над ним легкие, как крылья ангела. – Может, он и великий судовладелец, но воспитывать тебя не умеет. Тебе нужно уйти.

– А что станет с тобой, если я уйду? Джульетта покинет дом, как только найдет себе богатого мужа, и тогда некому будет тебя защищать.

– Обо мне не беспокойся, я знаю, как не навлечь на себя беду.

Боль стала непереносимой, и Хэл заскрежетал зубами.

– У тебя есть деньги? – спросила Виола спокойно, словно они обсуждали покупку конфет.

– Нет. Отец отобрал мое содержание за последние полгода.

– Я могу дать тебе пятьдесят долларов, которые получила от бабушки Линдсей за ноты; этого тебе хватит, чтобы добраться до Индепенденса и продержаться первое время. Река Миссури далеко отсюда, он не станет искать тебя там.

– Я не возьму твои деньги!

– Хэл, я не могу просто стоять и смотреть. Когда-нибудь он убьет тебя или ты убьешь его.

Хэл не мог не согласиться с ее предсказанием.

– Я верну.

– Не надо. Береги себя и напиши мне, когда представится возможность.

– Я сделаю для тебя все, что смогу. Сестра поцеловала его в макушку.

Тогда он подвел Виолу, и она вышла замуж за Росса. Сознание своей неудачи разъедало душу Хэла сильнее, чем трость отца калечила спину.

– Хэл, мой дорогой мальчик, – проворковал за спиной женский голос.

Хэл остановился и медленно повернулся, надевая на лицо обычную маску вежливости, которую носил в присутствии матери.

– Добрый вечер, матушка. Чем могу быть полезен? Дездемона обвела взглядом салон, полный пассажиров, занимавших места для музыкального вечера, между которыми носились официанты, выполняя последние заказы. Виола за роялем исполняла популярные мелодии, и когда к ней наклонился Уильям и сказал что-то, рассмеялась. Ее лицо светилось такой радостью и счастьем, что у Хэла сжалось сердце.

– Можем мы отойти и поговорить с глазу на глаз? Кентуккийский акцент матери был особенно заметен, что не предвещало ничего хорошего.

– Разумеется. – Хэл посмотрел на Уильяма, взглядом обещая вернуться позже, и Уильям ответил спокойным кивком, но тут Виола подняла голову и, увидев брата с матерью, умолкла. Выражение беспечной радости на ее лице сменилось холодной настороженностью, как у лоцмана, изучающего водоворот.

Уильям положил руку ей на плечо, и она подняла на него глаза. Между ними определенно произошел безмолвный обмен информацией, о смысле которой Хэл не смог догадаться. Мгновение спустя лицо Виолы вновь обрело приятное выражение, и она продолжила выступление.

После освежающей вечерней грозы воздух снаружи был прохладным и чистым. Хэл облокотился на перила и в ожидании разговора смотрел, как мать нервно мерит шагами палубу. Предлагать ей что-либо было бесполезно; она принимала все и требовала большего. Как все ее дети, Хэл еще ребенком усвоил, что мать сама должна начать разговор.

– Мой дражайший мальчик, меня глубоко волнует мисс Скайлер.

Хэл напрягся, но, к счастью, внешне это никак не проявилось.

– Напрасно, матушка. Пинкертоны из кожи вон вылезут и, конечно же, найдут ее.

– Лучше, если бы ее нашел ты, дорогой; тогда ты смог бы на ней жениться и стать благодаря ее наследству железнодорожным бароном.

Хэл поморщился.

– А разве в Нью-Йорке у нее не остался жених или ухажер, уже сделавший предложение руки и сердца?

Дездемона сделала неопределенный жест.

– Там нет никаких обязательств.

– Я слышал, что кто-то еще, помимо ее опекуна, снарядил сыщиков на поиски. Кажется, это Николас Леннокс, который называет себя ее женихом.

Дездемона побледнела, и Хэл прищурился, наблюдая за ее реакцией.

– Николас Леннокс, – медленно сказала Дездемона, – младший партнер в банковском доме ее отца. Его беспокойство вполне объяснимо. Формально они не обручены, так что путь для тебя открыт.

Хэл покачал головой:

– Нет.

Внезапно Дездемона положила руку ему на локоть и умоляюще заглянула в глаза.

– Мой милый мальчик, подумай о себе. Речные перевозки на Миссури умирают; лет через пять здесь ничего не останется, кроме барж, но они едва ли достойны твоего таланта. О да, на Миссисипи речной транспорт, возможно, просуществует немного дольше из-за хлопка, поскольку железнодорожные перевозки с ним не справляются, но на Миссури нет хлопка и железная дорога вскоре вытеснит конкурентов.

Хэл не мог опровергнуть логику матери и внутренне сжался.

– Чтобы выжить, сын, ты должен найти себе другое занятие. Мисс Скайлер досталось в наследство огромное количество железнодорожных акций и облигаций сопутствующего бизнеса. В роли ее мужа ты сможешь стать великим железнодорожным магнатом, которого будет уважать даже коммодор Вандербилт или Джей Фиск. Вот почему тебе для твоего же собственного блага нужно как можно быстрее найти ее и жениться.

Не в состоянии ничего противопоставить ее требованию подыскать для себя другой источник дохода, Хэл сделал ставку на упрямство:

– Нет. Я не женюсь, как уже много раз говорил, ни на мисс Скайлер, ни на ком другом.

– О, я отлично понимаю твою злость на отца, дорогой Хэл.

«Дорогой»? Почему это она называет его «дорогим» в отсутствие посторонних ушей? Хэл начал терять терпение.

– Сыновья всегда ссорятся с отцами, – продолжала Дездемона сладким голосом, полным фальшивого участия. – Ты должен сделать это не для него, а для себя.

– Невозможно. Я не женюсь. – Голос Хэла был неумолим, как замерзшая река.

Озадаченная Дездемона захлопала ресницами, потом вернулась к прежней теме:

– Хэл, дорогой, пожалуйста, забудь о прошлом и пораскинь мозгами. С твоим большим опытом на Миссури ты наверняка знаешь, как напасть на след этой пропавшей наследницы.

Неужели она никогда от нею не отстанет? Черт, если она не угомонится, то скоро начнет предлагать способы поиска Розалинды. Его мать была очень умной женщиной; ей вполне могло прийти в голову, что им следует искать женщину, которая играет в карты под видом мужчины. Такие рассуждения могли стать особенно опасными, если она начнет анализировать свои предположения, указывая на их преимущества и недостатки. Этот разговор следовало прекратить.

– Вам больше не о чем поговорить, матушка? Если нет, то простите – я должен вернуться к сестре.

На лице Дездемоны отразился страх, и она судорожно сглотнула, теряя нить разговора. Хэл прищурился. Черт, почему при упоминании о Виоле она испытывает такие сильные эмоции?

И тут Дездемона с наигранной беспечностью пожала плечами:

– Иди, если тебе надо; мы сможем продолжить беседу позже.

– Всего хорошего, матушка.

Позже так позже. Хэл поклонился. Вернувшись в салон, он сразу заметил, что Розалинда стоит у стены. Увидев Хэла, она резко выпрямилась и подняла на него глаза.

На другом конце зала Донован пел «О Сюзанна!». Виола аккомпанировала ему на рояле. Цицерон сидел у пустого стула Хэла, давая понять окружающим, что никто, кроме его хозяина, не может занять это место.

Подпевая Доновану, Хэл направился к сестре, как черный окунь на приманку рыболова. Большинство пассажиров разместились на стульях, расставленных рядами на всю ширину салона; они радостно подпевали, хлопали в ладоши и для пущей выразительности притопывали ногами во время припева. Стюарды «Красотки» стояли вдоль стен, мурлыча под нос незамысловатый мотив, готовые в любой момент исполнить просьбу каждого пассажира.

Вскоре вслед за Хэлом в салон вошла миссис Линдсей и тотчас собрала вокруг себя привычную когорту молодых людей. Она держала свой двор вблизи бара, твердо повернувшись спиной к женской половине, смеялась и флиртовала, как восемнадцатилетняя барышня.

Капитан Линдсей, как обычно, развлекался игрой в покер, хотя на этот раз желающих сразиться с ним было значительно меньше. Он взглянул на жену поверх карт, но его лицо было больше похоже на маску из гранита.

Розалинда непроизвольно сжала кулаки. Она по-прежнему испытывала желание его пристрелить. Опустившись на стул в одном из передних рядов, откуда было удобно наблюдать за происходящим, Розалинда оставалась неприметной и могла в любой момент быстро удалиться.

Хэл, Донован и Виола закончили петь и поклонились под гром аплодисментов, после чего Хэл уселся на стул, охраняемый Цицероном, а Донован запел «Дженни со светло-каштановыми волосами». Его глубокий тенор без труда выражал страсть, которую он испытывал к жене. Виола аккомпанировала ему с мастерством настоящей пианистки. Зрители быстро затихли. Слушая пение, Хэл лениво почесывал собаку между ушей, отчего на собачьей морде застыло выражение полного блаженства.

Розалинда про себя улыбнулась. Судя по терпению, с которым Хэл относится к непоседливой собаке, и любви к нему корабельной команды, из него в будущем должен получиться отличный отец. К черту наследственность, он явно непохож на своих родителей и станет превосходным мужем какой-нибудь счастливицы. Любящий, надежный, уважительный; страстный и смелый.

На миг Розалинда позволила себе помечтать, как славно было бы жить с ним одной семьей…

– Хочешь посмотреть в следующем году инаугурацию Шермана? – спросила Розалинда Хэла, выходя с ним поздним летним вечером из большого игорного заведения.

– Шермана? – Ей даже не требовался свет, чтобы увидеть, как Линдсей элегантно изгибает светлую бровь. – Я думал, он отказался баллотироваться.

Небрежно пожав плечами, Розалинда направилась к коляске, собираясь ехать домой, довольная, что вместо тяжелых юбок надела наконец брюки. Но был ли этому рад Хэл? Она весь вечер собиралась спросить его об этом, и эта мысль настолько отвлекла ее, что она проиграла все деньги. Чтобы прогнать мысли о том, как твердеют ее груди от его прикосновений, Розалинда решила отвлечь себя разговором, тем более что ей бесконечно нравились их непринужденные споры.

– Шерман обязательно будет баллотироваться и станет президентом; сейчас, когда у Гранта заканчивается второй срок, Шерман является наиболее очевидным его преемником. К тому же он честный.

– Да, это редчайшее качество в Вашингтоне, – согласился Хэл. Правя экипажем, он слишком круто вошел в поворот, и коляска наклонилась.

У Розалинды перехватило дыхание, и она ощутила, как по ее телу прошла волна беспомощной дрожи. Они жили в браке уже четыре года, но она по-прежнему реагировала на мужа как влюбленная девчонка.

– Все же я утверждаю, что он не станет участвовать в президентской гонке, – упорствовал Хэл. – Потому что на этом континенте нет такого количества мустангов, чтобы заставить Уильяма Шермана сделать то, что он обещал не делать. Я ставлю на Хейза.

– На Хейза? – Хэл потерся о нее ногой, и голос Розалинды слегка дрогнул. Она попыталась придать ему больше мужественности, чтобы он соответствовал ее облику. – Ты имеешь в виду Резерфорда Хейза, губернатора Огайо?

– Да. Ветеран войны, и тоже честный. Хейз обещал сотрудничать с южными демократами, чтобы покончить с реконструкцией Юга. Чего еще можно желать?

– Шермана с проведением честных выборов на Юге и признанием негров полноправными членами общества.

Интересно, что он сделает дальше? – гадала Розалинда. Она и их двое детей так и не научились предсказывать его действия.

– Ты витаешь в облаках, – спокойно сказал Хэл. – При нашей жизни этого не случится. Нет, в ноябре я надеюсь голосовать за Хейза.

Его большие теплые пальцы принялись гладить внутреннюю поверхность ее бедер, и Розалинда закрыла глаза. До этого он никогда не заводил сексуальную игру за пределами дома, тем более когда она была в мужской одежде.

– Какую сумму ты готова поставить на кон? – справился Хэл, сжимая ладонью ее пах.

Ахнув, Розалинда невольно выгнула тело ему навстречу. Если бы кто-нибудь увидел их в этот момент…

– Пять тысяч, – пробормотала она.

Только его неровное дыхание удержало ее от желания отвесить ему оплеуху или оседлать его колени.

– Это большая сумма. Думаешь, что ты готова к этому?

– Боже, Хэл! – Она вздрогнула. Каким-то образом ему удалось запустить руку за пояс ее брюк. Если она сумеет проехать еще квартал, не потребовав, чтобы он немедленно овладел ею, то всю жизнь будет благодарить Всевышнего.

Хэл хмыкнул, и Розалинда пожалела, что не может увидеть степень его готовности.

– Ты полагаешь, что можешь сделать столь высокую ставку? – спросил он, просовывая пальцы дальше.

– Конечно. – Она вздохнула и сползла немного вперед, бесстыже раздвигая ноги, чтобы сделать себя доступнее.

– В данном случае, может, да, а может, и нет.

Почти достигнув цели, его рука вдруг упорхнула.

Каким-то чудом Розалинда сумела не разрыдаться. Коляска остановилась, и она, медленно открыв глаза, увидела свой дом. Вот черт!

Хэл спрыгнул на землю и протянул вожжи Сэмюелу. Пока мужчины обменивались тихими приветствиями, она тоже спустилась с коляски, хотя не так проворно, как он. Сэмюел отогнал экипаж, а Хэл направился в сад.

– Хэл, почему мы идем этим путем?

– Потому что нам нужно кое о чем поговорить.

– О президентских выборах? – Розалинда терялась в догадках. Ей казалось, что они закончили свой маленький спор. – Разве ты не хочешь взглянуть на детей, перед тем как отправиться спать?

– Сначала мы посвятим несколько минут себе.

Стоя среди пахучих трав, Хэл смотрел на жену, положив руки на бедра. От ухоженных растений исходил густой аромат. Высокая живая изгородь надежно отделяла их от остального мира, под ногами белели дорожки, посыпанные крошкой из устричных раковин. В глубине сада тихо журчал фонтан, мраморные скамейки манили отдохнуть и насладиться прекрасным видом.

Под ногами танцующего на постаменте мраморного сатира были расстелены одеяла с подушками, словно он желал лицезреть, как вакхи и вакханки будут предаваться любовным утехам. На маленькой жаровне стояла дымящаяся кастрюлька с водой, а в ней – глиняный горшочек.

Розалинда тотчас его узнала, и ее лоно затвердело. В горшочке на огне подогревалось густое масло для умащения интимных участков тела. Ее напряженные соски горели и ныли.

– Пять тысяч – очень большая сумма, – снова заметил Хэл. Его спокойствие и выдержка производили тем более сильное впечатление, что теперь Розалинда видела всю степень его возбуждения. Ее рука невольно потянулась к нему, и его глаза заблестели. – Повторяю, мне требуется подтверждение твоих добрых намерений, чтобы согласиться на такую ставку.

– Что ты имеешь в виду?

Она надеялась на какую-нибудь интимную ласку, которая немедленно заставит их вернуться в дом, чтобы получить удовлетворение, но губы Хэла расплылись в улыбке, столь же сладострастной, как и у мифологического существа за его спиной.

Тело Розалинды от лона до груди пронзила дрожь.

– Поцелуй устроит? Или нечто большее?

– Я готова на все, – вздохнула она радостно.

Хэл взял в руки ее лицо, и она потерлась о него щекой.

– Что ж, можно для начала…

Он склонил голову и припал к ее рту, и она обвила его шею.

Хэл незамедлительно воспользовался разрешением, и она почувствовала, что его руки уже ласкают ее интимные складки. За годы совместной жизни он знал, что делать, чтобы поставить ее на колени.

Розалинда закричала и забилась в экстазе, а он снова поцеловал ее, не переставая теребить источник наслаждения.

– Хочешь прокатиться, дорогая?

– Да, зачем спрашивать? – простонала она.

– Тогда встань на колени над подушкой и отстегни подтяжки.

Стоило Розалинде догадаться о его намерениях, как ее бросило сразу и в жар, и в холод.

– Как прикажешь, – выдохнула она, вставая на колени на толстом одеяле, и нетерпеливо нащупала пуговицы подтяжек в стремлении как можно быстрее отстегнуть их и обрести свободу. Мгновение спустя она уже заняла излюбленную позу, подняв попку к глазастой луне, тогда как пальцы любимого мужчины заскользили вниз по ее позвоночнику.

– Черт, какая же ты красивая! – ахнул он в восхищении. – Нам следует чаще заниматься этим при свете луны.

– Но здесь нас могут увидеть, – посетовала она слабо, пока он ласкал ее под рубашкой.

– Тогда будем делать это при свете дня.

– При свете дня?

Розалинда плохо соображала, но все же каким-то чудом смогла возразить. Впрочем, ей всегда нравилось делать то, что он предлагал. В знак одобрения она изогнула к нему бедра, и он прижал ладонь к ее сокровенному месту. Так, что она застонала.

– Ты очень возбуждена, дорогая?

Розалинда пробормотала что-то невнятное, желая ощутить его большой шершавый палец внутри.

– Ты знаешь, что все у тебя пульсирует от нетерпения, дорогая?

– Правда? Тогда чего же ждешь? – едва сумела она спросить, сгорая от сладострастия.

Хэл всегда долго мучил ее, перед тем как завладеть сзади, и она не понимала, зачем так долго готовиться к тому, что ей так нравится.

Усмехнувшись, Хэл потянулся за глиняным горшочком. Секунду спустя он уже смазывал густым теплым маслом ее промежность, заставляя Розалинду урчать от удовольствия. Чем ближе подбиралась его рука к цели, тем сильнее делалось ее нетерпение. Она не могла дождаться, когда он наконец овладеет ею, как будто много дней не знала мужчину, хотя последний раз отдавалась ему в полдник.

Он осторожно ввел в нее один палец, затем второй и поцеловал в плечо. От третьего пальца по ее позвоночнику побежали мурашки удовольствия. Изнывая от чувственности, она была готова его принять.

Со стоном он подразнил ее пальцами, потом пристроился к ней сзади. Издав стон одобрения, Розалинда прижалась к нему ягодицами, и он железной хваткой сжал ее бедра.

Она выкрикнула его имя, и ее тело призывно раскрылось ему навстречу. Хэл вошел в нее одним быстрым движением сразу на всю длину и замер, не шевелясь, потом вздрогнул и, прошептав ее имя, пришел в движение, чтобы получить удовольствие от любимой женщины.

Каждая клеточка ее существа упивалась радостью его силы. Они неслись все быстрее и неистовее, приближая себя к вершине развязки.

Вдруг Хэл замер; по его телу пробежала дрожь, и в ее глубины выплеснулось горячее семя, отчего она тоже взлетела на волне экстаза.

Сотрясаемая последними волнами оргазма, Розалинда сползла на пол по двери каюты. К счастью, ей удалось сбежать из большого салона и вернуться сюда, прежде чем ее фантазия достигла конца.

Все это глупости, конечно. Хэл не собирался обзаводиться детьми; ей было нетрудно понять это после встречи с его отцом. Лучше думать о нем как о доброжелательном партнере и защитнике на пути в Монтану, чем о потенциальном муже, решила Розалинда, и по ее щеке скатилась слеза.

 

Глава 12

Захватив пончики для Белькура, Розалинда тихо спускалась с навесной палубы, радуясь возможности наконец вытянуть ноги. Накануне, когда они добрались до постели после продолжительного музыкального вечера, Хэл владел ею как одержимый, и у Розалинды до сих пор не гнулись конечности, но она чувствовала себя сытой, хотя от повторения тоже не отказалась бы.

Прогулочная палуба в этот час была почти пуста – большинство пассажиров завтракали в салоне. Из носовой части парохода до нее доносился шорох юбок и шагов, но людей из-за лестницы и ряда кают она не видела.

В этот момент раздался женский голос:

– Можно вас на одно слово, миссис Линдсей? Неужели Виола Донован?

Разбираемая любопытством, Розалинда прокралась вперед и заглянула за угол. Спиной к ней стояли изысканно одетая Виола Донован и ее мать.

Розалинда застыла.

– Нам нечего сказать друг другу, миссис Донован, – холодно произнесла Дездемона, глядя на дочь как герцогиня на кухарку.

– Если вы не станете со мной говорить, мне придется обратиться к капитану Линдсею. – Виола казалась бесстрастной, словно выбирала яблоки на рынке.

На лице Дездемоны отразился мимолетный ужас, быстро сменившийся холодностью.

– Чепуха. Даже если вам есть что сказать, он не станет вас слушать.

– А вы можете позволить себе рисковать? – Дездемона вопросительно изогнула бровь и повернулась к Розалинде, но ее внимание целиком поглощала дочь, стоявшая между ними. При одинаковом с матерью росте Виола имела стройную гибкую фигуру, тогда как мать обладала пышными формами, – дитя, уж не перегрелась ли ты на солнце? – надменно осведомилась Дездемона; ее черты выражали смесь жалости и превосходства. – Чего ты хочешь от меня? Признания в благородном обществе? Или чтобы твоего ирландца-мужа приняли в клуб «Перикл»? Это невозможно, хотя капитан Линдсей и является его членом. Люди не поймут нарушения приличий, особенно от меня, потомка одной из первых виргинских семей.

Виола невесело рассмеялась.

– Вам важен лишь успех в обществе, не так ли? А о чем-нибудь другом вы когда-нибудь задумывались?

– Боже, а что еще важно? Если бы ты когда-нибудь стояла посреди толпы одна, без друзей, то не задавалась бы вопросом о необходимости социального статуса.

У Виолы дрогнули губы.

– А честь? А любовь к своим детям? Дездемона пожала плечами.

– Честь, безусловно, важна, но она не защитит тебя. Только власть, деньги и успех служат защитой. Как дочь Ричарда Линдсея ты могла бы без труда все это себе вернуть.

Виола покачала головой:

– Невозможно. Отец отказался от меня много лет назад. Лицо Дездемоны выразило фальшивое участие.

– Разве ты не хотела бы посещать лучшие из раутов? Самые известные люди боролись бы тогда за право быть гостями в твоем доме. Ты могла бы обедать с президентом. Разве это звучит не заманчиво? Как только я смогу убедить капитана Линдсея простить тебя и одобрить твой развод…

Виола топнула ногой.

– Довольно. Я здесь, чтобы поговорить с тобой о Хэле.

– О Хэле? При чем здесь он?

– Не проси его о том, чего он не готов дать.

– Что такое? Хэл – взрослый мужчина, и у него своя голова на плечах.

– Я видела вас вчера вечером. Если ты попытаешь втравить его в какую-нибудь мерзость, я расскажу отцу о твоих похождениях во время войны.

Глаза Дездемоны расширились, и Розалинда затаила дыхание.

– Ты не посмеешь, – хрипло произнесла Дездемона.

– Отчего же?

В этот момент Розалинда убедилась, что Виола могла бы сделать состояние за игрой в покер. Она разыгрывала свою карту с таким видом, словно имела на руках королевский флэш.

– Ричард никогда тебе не поверит, – пробормотала Дездемона, заикаясь.

Виола пожала плечами.

– Ты уверена, что Эдвард Росс не оставил мне – своей вдове – доказательства твоих преступлений? Или ты думаешь, что отец не станет меня слушать?

Дездемона закрыла глаза.

– Чего ты хочешь?

– Не навязывай Хэлу свою волю. Поверь, я на все пойду, лишь бы видеть, что он счастлив и живет так, как ему хочется.

Дездемона пробурчала что-то себе под нос, и ее лицо исказила злоба. Наконец она кивнула:

– Ладно, согласна.

– Если ты думаешь, что сможешь нарушить наше соглашение, то лучше откажись от этой идеи заранее: я всегда найду возможность рассказать все отцу, если возникнет необходимость.

Дездемона зашипела как рассерженная гусыня, но тут же взяла себя в руки.

– Я уверена, что мы поняли друг друга. Только не жди, что будешь дорогой гостьей в моем доме. – Она вскинула голову и уплыла в салон, громко хлопнув дверью.

Виола вздохнула и расправила плечи.

– Теперь можете выйти, мистер Карстерс.

Набрав в грудь побольше воздуха и придав себе самый непринужденный вид, Розалинда появилась из-за угла. Ей следовало предвидеть, что Виола, прожившая много лет на границе, догадалась о ее присутствии.

– Доброе утро, миссис Донован. Виола приподняла бровь.

– Я знаю, мистер Карстерс, что вы слышали все до последнего слова. Более того, я не сомневаюсь, что вы, являясь учеником мистера Линдсея, умеете хранить чужие тайны.

Розалинда не знала всех секретов семейства Линдсей, да и не желала знать, но она хотела видеть Хэла счастливым и поэтому вежливо поклонилась.

– Даю вам слово, миссис Донован.

– Благодарю. – Виола чуть смягчилась. – Тогда я с вами прощаюсь, мистер Карстерс, и возвращаюсь к мужу.

Розалинда уважительно поднесла руку к шляпе.

– Всего доброго, миссис Донован.

Хотя ее сердце колотилось от ярости, Дездемона Линдсей умудрилась выдавить улыбку и приветственно махнуть рукой двум молодым офицерам. Однако их предложение вместе позавтракать она отклонила, отрицательно качнув головой и снова улыбнувшись, на этот раз с искренним сожалением. Молодые военные часто уходили из армии, чтобы заняться другим, более важным видом деятельности: политикой, к примеру, или железнодорожным транспортом, что делало дружбу с ними особенно выгодной. Такие же офицеры разносили весьма интересные и полезные слухи во время последних неприятностей. К тому же их красивые молодые тела были истинным удовольствием для усталых глаз после многодневного созерцания скучной реки.

Кивнув стюарду – наиболее вежливому молодому человеку, бесспорно знавшему, как выражать почтение тем, кто выше тебя по положению, – Дездемона удалилась в свою каюту, где на туалетном столике поблескивали ее богато орнаментированные принадлежности из массивного серебра, служившие молчаливым напоминанием о ее истинном статусе в обществе.

Как смеет Виола так разговаривать с матерью? Невыносимо! Пригрозить, что расскажет отцу о ее давнишнем поведении, – нелепость! Любая женщина, вышедшая замуж за этого грубого пьяницу, Эдварда Росса, чтобы заставить его молчать, вряд ли станет болтать теперь.

Правда, существует надежда, что в скором времени люди Ники убьют этого ирландского выскочку. Тогда она позаботится, чтобы Виола купила себе на его деньги важного мужа, предпочтительно какого-нибудь политика. Было бы очень полезно иметь в семье поддающегося убеждению политика в отличие от высокомерных и до нелепости прямолинейных Линдсеев. А если Хэл найдет эту глупую девчонку Скайлер и сделает ее своей женой, то их семья сможет состязаться с Вандербилтами.

Благодаря этому ободряющему рассуждению Дездемона смогла сделать глубокий вдох и, закрыв глаза, попыталась успокоиться. Вдох и выдох, очень медленно и очень ровно. За много лет носки тугого корсета она едва замечала налагаемые им ограничения. С мечтательной улыбкой Дездемона ласково провела рукой по серебряному зеркалу, полученному в качестве свадебного подарка, вспоминая, как много лет назад ее кузины чуть не умерли от зависти, увидев это чудо.

Легкий стук в дверь заставил ее с раздражением обернуться, и она увидела, как муж, войдя, прикрыл за собой дверь. Он принес с собой маленький поднос с бриошами и чайной посудой.

Дездемона собиралась пожаловаться, но тут же захлопнула рот. С чего это вдруг Ричард решил подать ей чай, если подобные вещи он всегда поручал слугам?

– Чай, Дездемона?

– Конечно. – Она наблюдала, как он справляется с мелочами: удаляет листья заварки, размешивает сливки и сахар, – и все это в тесном пространстве каюты, где едва хватало места, чтобы расправить юбки. – Как это у тебя получается?

– Что? – спросил он не оборачиваясь.

– Быть столь аккуратным и ловким в такой тесноте.

– Здесь гораздо больше места, чем было у меня на «Конститьюшн», когда я служил гардемарином, – заметил Ричард, подавая ей чашку чаю, сервированного так, как она любила, с маленькой булочкой, издающей чудный аромат масла. Его лицо сохраняло выражение обходительности, которое на людях помогало ему скрывать истинные чувства.

Восхитительный запах булочки и чая напомнил Дездемоне, как мало ей удалось съесть за завтраком, и она с удовольствием приступила к щедрому угощению, наслаждаясь божественным вкусом.

– Хорошо утром погуляла?

Дездемона чуть не уронила чашку, но, тут же взяв себя в руки, подняла на мужа невинные глаза.

– Прекрасно, благодарю. Я видела белых цапель – их перья могли бы отлично продаваться на шляпки. И еще…

– Как миссис Донован? – Взгляд Ричарда посуровел. Итак, он решил изменить правила игры. Присутствие дочери на борту они больше не игнорируют, во всяком случае наедине.

– У нее как будто все в порядке.

Глаза Ричарда сверлили жену как маленькие буравчики.

– Ты и вправду так считаешь?

– Конечно.

– Мы славно устроились в жизни, Дездемона, не так ли? – холодно заметил Ричард. – Ты родила мне трех прекрасных детей. Теперь они выросли и уже подарили нам четырех прелестных внуков. У нас два великолепных дома, поместье в Цинциннати. Бог наградил нас отменным здоровьем. И все же…

– И все же чего еще можно пожелать? – вставила Дездемона непринужденно. – Замок в Испании?

Ричард резко повернулся к ней.

– Счастья для наших детей, – сказал он, впиваясь в нее взглядом, и Дездемона от неожиданности захлопала глазами. О чем это он?

– Дорогой, что ты имеешь в виду? У Джульетты все превосходно – у нее богатый муж, четверо детей, пять или шесть домов. Она одна из ведущих фигур в высшем обществе Нью-Йорка и вхожа во все влиятельные дома. Короче говоря, у нее есть все, о чем она когда-либо мечтала.

– Это правда. Джульетта получила все, чего добивалась. А как насчет Хэла и Виолы?

На этот раз Ричард казался опечаленным, что противоречило характеру человека, чья непревзойденная самоуверенность покорила ее когда-то. Ники с его смазливым лицом и красивым телом обладал слишком мягким характером, без той надменной уверенности, которая была свойственна Ричарду.

– У нас теперь осталась только одна дочь, – напомнила Дездемона мужу.

Ричард сверкнул глазами.

– Давай скажем друг другу правду, жена, нас ведь здесь никто не слышит.

Чтобы скрыть непроизвольную дрожь, Дездемона принялась намазывать булочку маслом. Если Ричард что-то вбивал себе в голову, легче было повернуть вспять реку Огайо, чем заставить его передумать. Но что она скажет, если он решит выяснить причину поведения Виолы? Прошло столько лет; сможет ли она убедить его, что уже ничего не помнит?

– Виола Донован, – начала Дездемона, тщательно подбирая слова, – похоже, вполне довольна своей жизнью.

– Это правда. Для большого ирландца она как свет в окошке. – Ричард постучал пальцами по подоконнику. – Мы тоже смотрели так друг на друга сразу после свадьбы, разве нет?

Дездемона улыбнулась, вспоминая те далекие дни. Ей было шестнадцать, когда она впервые встретила Ричарда, гостившего на богатой плантации своей родни. Безумно одинокая и остро сознающая свое положение бедной родственницы из захолустного Кентукки, Дездемона тотчас ощутила влечение к высокому статному лейтенанту Линдсею с военно-морской базы Норфолка. Она сразу же не преминула испытать на нем силу своих «иди ко мне» взглядов.

Узнав, что Ричард из богатой нью-йоркской семьи, Дездемона решила пококетничать с ним, чтобы в случае успеха утереть нос кузинам, но чем дальше, тем яснее она сознавала, что притворство переросло в настоящую страсть. Когда Ричард сделал ей предложение, пообещав оставить флот, чтобы жить поблизости от ее семьи, она посчитала себя самой счастливой женщиной в Америке. Тридцать пять лет спустя основатель и владелец второй по величине компании почтово-пассажирских перевозок Соединенных Штатов, империи, которую не смог подмять даже коммодор Вандербилт, Ричард по-прежнему мог составить для любой жен-шины весьма заманчивую партию.

– Да, мы были счастливы тогда, – сказала она скорее себе, чем ему.

– Мы спорили порой, но оставались вместе, – продолжил Линдсей, не сводя глаз с жены.

Вместе? Она согласно кивнула, тщательно маскируя волнение, чему научилась во время войны. На самом деле она возненавидела Ричарда, как только он записался в армию юнионистов, в то время как ее братья и племянники служили делу Юга. И до сего дня она не пожалела ни об одном из своих поступков, совершенных за время их размолвки, а также не видела нужды принимать его снова в своей постели. Если, конечно, сам Ричард не решит отослать ее с позором в Кентукки, назад в ее семью. Ради того чтобы сохранить свое положение, Дездемона готова была использовать все средства и даже снова соблазнить его.

Ричард сжал рот, напомнив ей о своей способности читать мысли людей по их лицам, и Дездемона внутренне сжалась.

– У Хэла все иначе. – У Ричарда на щеке неожиданно задергался мускул. – Он несчастлив, Дездемона.

– Но почему? Хэл очень богатый человек, – возразила Дездемона, – его уважают, и у него обширные связи.

– Особенно среди военных, – буркнул Ричард.

Рот Дездемоны вытянулся в тонкую линию, Хэл должен был внять ее мольбе и сражаться за южан. С другой стороны, если бы он и Ричард взяли сторону Юга, то она сейчас жила бы, как ее кузины, перебиваясь с хлеба на воду.

Все же сливки всегда поднимаются кверху, как любила поговаривать ее бабка. Когда она вернется в Цинциннати, к благам цивилизации, то непременно пошлет кузинам что-нибудь из своих тряпок. К тому времени как раз подоспеет ее новый осенний гардероб из Парижа, и это непременно вызовет завись двоюродных сестер. Размышляя о столь приятных вещах, Дездемона вполуха слушала привычный рассказ Ричарда о войне.

– Я всегда стремился сделать из него доблестного офицера. Подвиги, которые совершил Хэл на «вонючке» и потом на «Сент-Поле», сделали его легендой эскадры Миссисипи и Атлантического флота.

– Это и твоя заслуга, – вскользь бросила Дездемона, раздраженная тем, что Ричард продолжает без умолку говорить о службе Хэла во флоте юнионистов.

– Ты так думаешь? А тебе не кажется, что я слишком часто и слишком сурово бил его тростью? Поскольку Хэл бежал из дома вскоре после последнего наказания, я не переставал гадать, не моя ли в том вина.

Дездемона в недоумении уставилась на мужа. Ричард всегда был образцовым отцом, строгим, но справедливым к своим детям. Ну и что, если Хэла наказывали чаще, чем сестер? Просто он больше шалил.

– Чересчур часто его наказывал? О чем это ты? Ты поступал так, как подобает поступать отцу с непослушным, недисциплинированным сыном!

– В последний раз я потерял над собой контроль. Лежа потом в постели, Хэл казался таким маленьким, таким хрупким… Когда он сказал, что еще одно избиение…

Поднявшись, Дездемона обняла мужа, впервые со времен войны решившись на добровольный телесный контакт. Может, хотя бы ее близость отвлечет его от этой чепухи.

– Перестань, ты всегда был нежным отцом. Ты даже не позволял мне отшлепать Виолу, которая частенько участвовала в эскападах Хэла.

– Ты уверена? – Ричард посмотрел на жену долгим взглядом, вызвав в ней невольную досаду. Теперь она хотела лишь одного – поскорее вернуть здравый смысл своему идиоту мужу. – Традиция требовала строгой дисциплины, но меня всегда преследовала мысль, не является ли счастье сына чем-то более важным…

– Конечно, уверена, можешь не сомневаться. Это благодаря тебе Хэл стал таким хорошим человеком.

Ричард спрятал подбородок в ее волосы, портя ей элегантную прическу, и Дездемона прикусила губу. Впрочем, не страшно – Ребекка потом все поправит.

– Спасибо, дорогая, что поддержала меня. – На этот раз голос Ричарда прозвучал гораздо спокойнее. Наконец-то он отбросил сомнения относительно правильности методов воспитания сына. Пусть лучше сосредоточится на более важных вещах, таких, например, как поиск наследницы Скайлер и устройство ее брака с Хэлом.

Хэл мерил шагами навесную палубу, с радостью неся вахту на ночной стоянке в своем любимом месте на Миссури. Вечернее солнце окрасило крутой западный берег в малиново-золотистые тона; там, неподалеку от причала «Красотки чероки», в реку впадал небольшой ручей, вдоль берегов которого росли тополя. С палубы открывался отличный вид на возвышенности, песчаные отмели и поросшие кустарником островки, медленно исчезавшие под водами весеннего разлива. По обрывистому берегу тянулась большая дубовая роща, к юго-востоку от которой лежал дровяной склад.

К воде спикировала и схватила добычу неясыть, единственная из сов, питающаяся рыбой, и полетела к роще на западе, потом, совершив вираж, направилась на юг и, мелькнув над деревьями, исчезла из виду. Интересно, кто мог ее встревожить?

Снизу доносились запах кофе и звуки струнного оркестра, настраиваемого перед вечерним концертом. Розалинда и Белькур находились внизу, развлекаясь в баре игрой в крибидж. При этой мысли губы Хэла тронула улыбка. Белькур вряд ли станет быстро обыгрывать ее, как обыгрывал других.

Среди листвы в кроне одного из дубов глаз Хэла уловил яркую вспышку света, похожую на луч солнца, отразившегося от зеркала. По старой привычке он насторожился, но, поскольку других признаков, указывающих на присутствие человека, не заметил, вскоре снова расслабился.

Вряд ли источником света был снайпер, засевший на дереве; из военного опыта, полученного на территории повстанцев, Хэл знал, что только белый человек способен выстрелить в беззащитного рулевого в стеклянной рубке. Однако пока речной телеграф не передавал сведений о появлении пиратов или разбойников. Не видел Хэл и подозрительных судов.

Все же Хэл внимательно изучал возвышенность, пытаясь выяснить, что могло послужить причиной вспышки. В чужом краю следовало учитывать каждую мелочь и держать ухо востро.

– Можно к тебе, Хэл? – Виола поднялась на навесную палубу и шла к нему.

Она рассеянным взглядом скользнула по навесной палубе со всем многообразием ступенек и трапов, ведущих к каютам, с массивом труб, уходящих в чрево парохода, балансировочными цепями над головой и перилами, едва достигающими в высоту колена.

Закутанная в элегантный меховой плащ, оберегавший от стужи весеннего вечера, она аккуратно обогнула препятствия и повернулась к реке.

– Дровяной склад еще не виден? – осведомилась Виола, извлекая небольшую подзорную трубу, и принялась изучать восточный берег Миссури.

– Он там, за тем большим тополем…

– Ага, теперь вижу. – Настроив подзорную трубу, Виола принялась разглядывать дровяной склад. – Удивительно, но люди в Сан-Франциско никогда не поверят, что такие места существуют.

– Ты хочешь сказать, что они никогда не видели лесных складов в окружении частоколов, украшенных черепами?

– Ну да. Не зря индейцы опасаются белых, убивших столько их сородичей и выставивших на обозрение черепа в назидание новым смельчакам.

– Очень благоразумно с их стороны. – Хэл обнял сестру за плечи. – Я рад, что ты здесь. Мне всегда хотелось показать тебе Миссури.

– И я всегда буду бережно хранить воспоминания об этих днях. Это все равно что побывать в девственном лесу задолго до того, как человек вырубил деревья и проложил по земле борозды.

– Кое-кто считает это прогрессом.

Виола фыркнула и показала на плывущие по реке комья мусора и отбросов, сопутствующих жизнедеятельности человека.

– Ты это называешь признаком цивилизации?

– Увы. Это явный признак большого города впереди. Завтра мы прибудем в Омаху, куда еще не добрались такие блага цивилизации, как канализация.

– В Омаху? – удивилась Виола.

– Да.

– Не зря железнодорожные агенты советуют своим клиентам путешествовать в объезд Омахи.

Хэл пожал плечами.

– Город быстро разрастается благодаря красивому ландшафту и наличию железнодорожной ветки.

Виола взглянула на него исподлобья, но он не обратил на это внимания.

– Железной дороги?

– Железной дороги, – подтвердил Хэл бесстрастно. При всей нелюбви к железным коням он не мог не уважать их огромный потенциал. – Ладно, хватит об этом. Уильям к нам присоединится?

На губах Виолы появилась столь счастливая улыбка, что Хэл испытал болезненный укол зависти.

– Конечно, он сейчас придет.

– Тогда давай прогуляемся, пока его нет. Скажи-ка мне…

– Да?

– Ты никогда не отвечала на этот вопрос раньше, но, может, теперь ответишь, поскольку вышла замуж за Уильяма. – Хэл сделал глубокий вдох. – Почему ты стала женой Росса? Может, он тайно служил юнионистам, чем и заслужил твое восхищение?

Несколько минут Виола хранила молчание, потом бесстрастно произнесла:

– Это мой секрет, Хэл, прости.

– Ты не любила его?

– Боже милостивый, конечно, нет! Я с трудом его выносила. Однако я была единственной в то время, кто мог воздействовать на Росса. Не ты и не отец. Но, слава Богу, теперь все кончилось, и у меня есть Уильям.

– Я не ослышался? Не мое ли имя тут упоминали? – произнес Уильям, появляясь на палубе; в лучах заходящего солнца его черные волосы светились красивым ореолом.

Лицо Виолы просияло.

Щелк! Тишину сумерек разорвал выстрел, и в стену звонко впилась пуля.

Схватив сестру, Хэл потащил ее в дальний конец надстройки; Уильям последовал за ними.

Щелк, щелк, щелк – пули отскакивали от жестяной крыши штормового мостика и лишь чудом никого не задели.

Все трое прильнули к стене, а Цицерон прижался к ноге хозяина.

Хэл настороженно обвел взглядом берег по правому борту «Красотки». Выстрелы раздавались из дубовой рощи на отвесном берегу, севернее впадающего в Миссури ручья.

Цицерон зарычал, на палубе под ними суетливо затопали матросы.

– Кто посмел обстрелять мой корабль? – проревел Сэмпсон.

Крики Нортона и О'Брайена звучали еще громче и неприличнее, но никто из них ничего не мог сделать, так как стрелок держал на прицеле единственный трап, ведущий на верхнюю палубу.

Повернув голову, Хэл увидел, что по щеке Уильяма стекает струйка крови.

– Уильям, ты ранен!

Уильям осторожно коснулся своего лица.

– К счастью, это всего лишь царапина. Вероятно, меня задела последняя пуля.

Виола приподнялась, чтобы взглянуть получше, и – щелк! – пуля пролетела в дюйме от плеча Уильяма.

Хэл понял, что снайпер явно не настроен шутить. Но как им добраться до укрытия? Оставалась единственная возможность – перелезть через край мостика и спуститься на бойлерную палубу. Проделать это с юбками Виолы будет трудновато, но ради спасения жизни стоит попытаться.

Щелк! В стену вонзилась еще одна пуля.

Хэл открыл рот, чтобы отдать приказ, и тут выстрел прогремел с южной стороны ручья. Ровный звук винтовки Генри. На дереве на утесе затрещали, ломаясь, ветки, раздался громкий всплеск…

Хэл, Уильям и Виола стояли в полной неподвижности и ожидали.

Наконец до них донесся зычный мужской голос, по которому легко угадывалась речь жителя Миссисипи:

– Все чисто, Донован, ублюдок больше тебя не побеспокоит.

Хэл внезапно расхохотался.

– Морган Эванс, – пробормотал он. – Кто ж еще, как не один из избранных бойцов Бедфорда Форреста, мог застрелить снайпера и спасти нас!

 

Глава 13

– Отбой тревоги, – объявил Хэл, входя в каюту Сэмпсона и закрывая дверь. – Мы сменили стоянку и пришвартовались к маленькому островку посреди реки – это самое безопасное место, которое можно найти до наступления темноты.

С момента снайперской атаки прошло два часа, но команда и пассажиры «Красотки чероки» все еще никак не могли успокоиться. Теперь судно патрулировали четыре вооруженных человека; отменные стрелки, они были готовы в любой миг убить злоумышленника. Абрахам Чанг, слуга Уильяма, известный непревзойденными бойцовскими качествами, дежурил в кормовой части штормового мостика, в то время как Розалинда – в носовой, возле капитанской каюты. Для Хэла это был наипростейший способ держать ее поблизости.

Хэл попросил у Сэмпсона разрешения занять его каюту, чтобы все свидетели атаки – он, Эванс, Уильям и Виола – могли поговорить без посторонних. Сэмпсон хотя и был рукоположен в сан, но, смерив Хэла продолжительным взглядом, кивнул.

Его каюта, как и надлежит капитану «Красотки чероки», была самой большой на борту и располагалась прямо под рулевой рубкой, занимая всю ширину палубы. Окна в трех стенах, задернутые плотными шторами из белой парчи, позволяли капитану следить за тем, что происходит на судне. Внутренняя обстановка была дорогой, но функциональной и включала письменный стол, два стула и большую кровать. Как и в пассажирских каютах первого класса, на полу лежал богатый брюссельский ковер, создавая контраст с белыми стенами, украшенными гравюрами на библейские сюжеты. Нотку дисгармонии вносили лишь маленькие кружки из некрашеного дерева, которыми корабельный столяр заткнул пулевые отверстия, обещав завтра их покрасить.

– Готов к разговору, Морган? – осведомился Уильям, сидя с перевязанной головой на кровати Сэмпсона и обнимая одной рукой Виолу. Пятна крови на ее кружевных манжетах свидетельствовали, что ей пришлось немало поработать в попытке привести голову мужа в порядок.

Морган Эванс был одет в ту же пыльную фланелевую рубаху и холщовые брюки, в которых выслеживал снайпера, что являло разительный контраст с его привычным элегантным обликом и аристократическими манерами. Его каштановые волосы и кавалерийские усы были аккуратно подстрижены, но подбородок покрывала тень однодневной щетины, а на щеке алели следы свежих царапин, оставленных ветками во время засады на снайпера.

– Ты уверен, что твой ученик не станет болтать? Сквозь тонкие переборки слышно лучше, чем сквозь бархатные занавески моей бабки.

– За Карстерса я ручаюсь, – буркнул Хэл.

– Я тоже, – согласился Уильям. – Давайте приступим к делу.

Сделав несколько кругов по просторной каюте, Эванс начал первым:

– Прошлой осенью, отправляясь с миссис Донован в свадебное путешествие, Уильям поручил мне контроль над всеми делами компании «Донован и сыновья». Постепенно я заметил, что число новых военных заказов значительно снизилось. К тому же армия аннулировала несколько уже подписанных контрактов. В феврале проблемы закончились, и я решил, что это были временные затруднения, вызванные недальновидностью какого-нибудь интенданта. Все же надо было этот вопрос расследовать.

«Февраль? Не в это ли время благотворительные организации подали исковое заявление в суд, чтобы завладеть наследством Розалинды, и суд заморозил доступ к финансам Скайлер?»

– Мы уже обсуждали эту тему, так что продолжай, – попросил Уильям.

– Я докладывал тебе обо всем, и в конце марта ты уехал в Вашингтон, чтобы провести расследование с помощью своих старых связей, а я отправился в командировку по делам «Донована и сыновей».

– Тогда ни один из моих источников не располагал никакими сведениями, – подхватил нить повествования Уильям. – А если кто и располагал, то предпочитал молчать. Когда нам с Виолой пришлось уехать, чтобы успеть в Канзас-Сити и на «Красотку чероки», я поручил Моргану продолжать расследование, используя любые методы, какие он сочтет необходимыми.

– Любые необходимые методы? – вмешалась Виола. – Могу я называть вещи своими именами, Морган?

– Разумеется.

– Во время войны Морган служил в сопровождении у Бедфорда Форреста, – пояснила Виола, – и научился отлично вести слежку.

– Поздравляю, – искренне сказал Хэл. – Напомни мне, чтобы даже не старался что-либо от тебя скрывать.

– Я побеседовал как южанин с южанином с одним клерком из военного министерства, ответственного за наши контракты, – продолжил Эванс. – Он намекнул, что проверка кое-каких банковских счетов могла бы прояснить дело. Оказалось, что депозиты приходили из Нью-йоркского банка, и тамошний клерк не отказался снабдить меня полезной информацией, после того как я дал ему на лапу. Уильям Уорт Белкнап, министр обороны, получал взятки от твоего врага, и каждый раз, когда он аннулировал очередной контракт компании «Донован и сыновья», на его личных счетах немедленно появлялись значительные депозиты.

– Ничего удивительного, – усмехнулась Виола. – Его деятельность, связанную с продажей оружия французам, теперь расследует сенат.

– Может статься, что он таки выйдет сухим из воды. Этот человек изворотлив как уж, – заметил Хэл.

– Так ты его знаешь? – удивился Уильям. Хэл пожал плечами.

– Встречался несколько раз. Очень преуспел во время войны. Только что похоронил красивую жену со склонностью к роскошной жизни и теперь собирается жениться на ее сестре с еще большими запросами.

– Наряды из Парижа недешево стоят, – заметила Виола. Эванс кивнул.

– Тем же самым занимается он и в Вашингтоне. Там в открытую говорят, что ему нужно дать взятку, если хочешь вести бизнес с армией, – проворчал Уильям.

– А ты не заплатил, – вздохнула Виола.

– Я заплатил, но не так много, как следовало.

– Итак, он не прервал армейские контракты с «Донованом и сыновьями», – медленно произнес Хэл, размышляя над фактами.

– Не сразу, но в течение последних четырех месяцев.

– А почему?

– Николас Леннокс, – ответил Эванс. – Я проследил за депозитами до Нью-йоркского банка и откуда они поступали. Клерк оказался довольно разговорчивым – после того, как ему позолотили ручку.

– Речь идет о младшем брате Пола Леннокса, – уточнила Виола, – банкире и гаде ползучем со злобным характером. Он платил Белкнапу, чтобы разорвать все деловые связи «Донована и сыновей» с армией. А начал он с нападок на самого Уильяма – стал распространять о нем лживые слухи, чтобы испортить репутацию.

– Леннокс банкир, верно? Может, он обворовывал своих клиентов? – предположил Эванс.

Отец Розалинды умер четыре месяца назад, почти сразу после Нового года. Может, этот тип незаконно использовал деньги Розалинды? Хэл чуть не зарычал. Если это так, то неудивительно, почему Леннокс бросил все силы, чтобы жениться на ней и заполучить все, особенно после того, как благотворительные организации убедили суд наложить арест на имущество Корнелиуса Скайлера.

– Но откуда у него столько денег? – задумчиво спросил Уильям.

– Да уж, пяти тысяч определенно не хватит, чтобы прервать контракт.

Хэл начал мерить шагами каюту.

– Никто не в состоянии долго платить такие деньги. Даже коммодор Вандербилт нашел бы это обременительным.

– Я могу, – медленно сказал Уильям.

– После дождичка в четверг! – фыркнула его жена. – Ты слишком упрям.

– Но что, если вопрос не в деньгах, а в чем-то другом? – предположил Эванс.

– Например? – спросил Уильям.

– Бухгалтерская книга Джебедаи Этериджа.

– А кто это? – удивилась Виола.

– Джебедая Этеридж был любимым маркитантом Гранта во время войны; он даже последовал за генералом на восток, чтобы тот мог пить именно тот кофе, который любил. – Хэл внимательно посмотрел на Эванса. – Недавно Этеридж стал маркитантом в Форт-Макгоуне, где продавал продукты, табак, алкоголь и тому подобное солдатам и индейцам, но месяц назад погиб во время налета индейцев.

– Верно, погиб, – согласился Эванс.

– Белкнап торгует этими местами с тех пор, как сел в свое кресло, – задумчиво заметил Уильям. – Солидная сумма сразу, чтобы получить должность, и помесячные или поквартальные платежи потом. Если в бухгалтерской книге Этериджа имеются подробности относительно этих платежей…

– Тогда даже президент Грант из могилы вряд ли спасет своего друга от грядущего суда. Зато человек с бухгалтерской книгой Этериджа может шантажом заставить Белкнапа делать все, что угодно, – закончила Виола мысль мужа.

– Точно. – Эванс кивнул.

По словам клерка, Леннокс узнал о бухгалтерской книге от одного своего знакомого и тотчас приложил необходимые усилия, чтобы приобрести ее.

– Так она у него? – Хэл вскинул голову.

– Пока нет. Преемник Этериджа, Джеймс Рипли, поехал с ней на восток. Торги должны состояться на этой неделе, а у него в Каунсил-Блаффс и Сиу-Сити имеются родственники, так что встреча произойдет на Миссури.

– Где именно?

– Возможно, в Сиу-Сити, – предположил Эванс.

– Возможно?! – воскликнула Виола. – Мы должны помешать Ленноксу приобрести эту книгу, а вы не знаете, куда идти.

Эванс развел руки.

– Мой информатор сказал: либо Сиу-Сити, либо Омаха. Я склонен думать, что Сиу-Сити, поскольку Омаха – город «Юнион Пасифик», а эта компания имеет поддержку «Креди мобилье», откуда Леннокс был уволен три года назад.

– И за что же?

– Кузен Дункан говорит, что Леннокса обнаружили в постели с двумя директорскими женами, – рассеянно ответил Хэл, мысленно определяя расстояние до Сиу-Сити.

– Какая ненасытность, – хмыкнула Виола.

– Омаха находится ближе к Форт-Макгоуну, так что, вероятно, это место удобнее для Рипли, – задумчиво произнес Уильям.

– Ставлю на Сиу-Сити, куда Леннокс сумеет добраться, не пользуясь услугами железнодорожного сообщения, – не унимался Эванс. – После этого он сможет вернуться в Вашингтон, к Белкнапу, меньше чем за неделю.

– Звучит вполне логично, – заметил Уильям.

– «Красотка» дойдет до Омахи завтра к вечеру, и там ей придется задержаться на ночь. – Хэл кивнул. – Завтра мы сможем поискать Леннокса и Рипли, на тот случай если они и впрямь там окажутся. Если нет, то с первыми лучами солнца мы отправимся в Сиу-Сити. В городе они вряд ли отважатся на второе нападение.

– И когда мы найдем их…

– То заберем бухгалтерскую книгу, – закончила мысль мужа Виола. – С применением силы, если понадобится.

Губы Хэла медленно сложились в невеселую улыбку. «Сила. О да, если понадобится, мы будем сражаться». И на этот раз Ленноксу не уйти, как во время ссоры под стенами игорного притона в Филее или во время дуэли в доме его сестры. Он просто обязан положить конец угрозам в адрес сестры и ее семьи, а заодно защитить Розалинду.

Когда Хэл, увидев Розалинду в накидке из непромокаемой ткани, терпеливо ожидающую на штормовом мостике его возвращения, у него потеплело на сердце. Скользнув по нему взглядом, Розалинда уставилась на реку с тем же скучающим и в то же время настороженным выражением, которое он так часто наблюдал у часовых во время войны. Ее серые глаза то и дело оглядывали местность, тогда как тело было расслаблено, хотя руки могли в любой момент пустить в ход оружие.

– Что-то случилось? – тихо спросил Хэл, спускаясь вниз на несколько ступенек. Дождь прекратился, и судно было теперь окутано густым речным туманом.

Розалинда покачала головой.

– Они опознали снайпера. Бродяга, известный своим подлым характером и жадностью до денег. Не слишком хороший стрелок, слава Богу.

– Аминь – отозвался Хэл, вспоминая струйку крови на лице Уильяма и ужас в глазах Виолы при виде крови. Меткий снайпер мог бы убить Уильяма первой же пулей и сразить следующей Виолу. Боже правый, он сам мог погибнуть и никогда больше не увидеть Розалинду.

Хэл снял шляпу и пробежал рукой по волосам; его пальцы дрожали. Он был твердым как скала, когда вел эскадру в район Виксберга, но мысль никогда больше не увидеть эту рослую длинноногую женщину с высокой грудью почему-то лишала его присутствия духа.

Наконец Хэл надел шляпу и повернулся.

– Вы собираетесь идти спать, сэр? – спросила Розалинда.

– Да. И ты идешь со мной. – Он должен был до нее дотронуться, должен был убедиться, что все еще жив, а она все еще принадлежит ему.

Пока шли к каюте, Хэл снова попытался завязать разговор:

– Есть какие-нибудь соображения?

– Все это достаточно убедительно, сэр. Леннокс принимал участие во многих вашингтонских сделках своего банка и легко мог узнать, кто ведет дела с армией.

Хэл вздохнул.

– Как ты думаешь, Леннокс поедет в Омаху или в Сиу-Сити?

– В Сиу-Сити, – быстро ответила Розалинда.

Оказавшись на главной палубе, они двинулись по прогулочной галерее в сторону каюты, и тут Розалинда сказала:

– Сэр, многие из членов правления «Креди мобилье» ненавидят Леннокса и из кожи вон лезут, чтобы погубить его. Появиться в Омахе значило бы разозлить их сверх меры. Сиу-Сити куда спокойнее.

– Согласен. Но мы все равно обойдем в Омахе все гостиницы и игорные притоны на случай, если он все же там объявится.

Они вошли в каюту, и Цицерон, проскользнув мимо, сразу направился к раскладушке.

Неожиданно Розалинда нахмурилась.

– Я могла бы помочь в ваших поисках, – предложила она и задумчиво посмотрела Линдсея. – Я лучше вас знаю, как выглядит Леннокс.

– Нет, это слишком опасно. Давай поищем другой выход. – Хэл склонился над Розалиндой, и она откинула голову, поднимая к нему лицо. Он поцеловал ее, едва касаясь губами, усы щекотали ее кожу, вызывая дрожь во всем теле. Хэл наслаждался мягкостью ее подвижного языка и крепостью прохладных зубов. Его руки заскользили по ее плечам – таким хрупким и сильным, – потом по спине… Какая же она красивая, черт возьми, и как приятно чувствовать ее под своими ладонями.

Оторвавшись от Розалинды, Хэл поднял голову, и она посмотрела на него затуманенными глазами.

– Слишком много одежды, – ответил он на ее безмолвный вопрос.

– Да. – Розалинда начала расстегивать сюртук.

Хэл подошел сзади и пощекотал носом ее шею.

Охваченная дрожью, Розалинда застонала и в бессловесном приглашении изогнула шею, но Хэл не торопился. Он медленно стянул с ее плеч рубашку, чуть прикасаясь к ней руками.

– Не спеши, – тихо произнес он.

– Но я едва стою на ногах. – В ее хриплом голосе сквозило желание.

– Обопрись о дверь ладонями, только сначала сними рубашку.

– Но, Хэл… – Розалинда хотела возразить, но тут же осеклась.

Хэл пощекотал языком точку, где бился ее пульс, и с удовольствием увидел, как по ее коже побежали мурашки. Если он останется за ее спиной, то она не заметит, как трясутся у него руки. Боже милостивый, он чуть было ее не потерял.

Бормоча что-то под нос, Розалинда стянула рубашку и бросила ее на стул, потом повернулась к двери и положила на нее руки. Сквозь фрамугу в противоположной стене в каюту вливался свет из салона, озаряя четкий изгиб ее спины.

– Хэл, прошу тебя…

Линд сей хмыкнул и легонько заскользил пальцем по ее спине, лаская по очереди каждую выступающую косточку позвоночника; потом его ладони легли на ее лопатки и поднялись к ключицам.

– Прелесть, – сказал он глухо, касаясь ее губами.

– О Боже, Хэл! – Голова Розалинды безвольно упала вперед.

Он начал спускаться вниз по ее спине, исследуя и лаская губами, зубами и языком каждый дюйм ее кожи. Его ладони и кончики пальцев тоже не бездействовали, заставляя ее вздрагивать и шептать его имя. Время от времени Хэл поигрывал с ее упругой грудью и мягким животом, получая удовольствие от того, как она изгибается и дрожит под его руками.

Где-то на задворках его сознания промелькнула мысль, что их могут услышать, но Хэл тотчас ее отогнал: сейчас ничто не имело значения, кроме этой женщины и желания навсегда запечатлеть ее в своей памяти.

Розалинда крутила бедрами, предлагая себя и вызывая у Хэла приступы нестерпимого желания.

Опустившись на колени, он начал нежно пощипывать губами сквозь ткань округлость ее ягодиц, и Розалинда зажала рот рукой, чтобы не закричать.

– Хэл, пожалуйста. Ты убиваешь меня.

Ее голос прозвучал жалким хрипом. Хэл почувствовал, как дрожат ее бедра в преддверии экстаза. Стимулируя ее пальцами, он усилил давление руки, и она, всхлипнув, кончила, после чего обмякла и прильнула к его телу. Тогда Хэл поднял ее и положил лицом вниз поперек кровати, оставив ноги на полу. Мгновение спустя, стянув с нее остатки одежды, он пристроился у нее между ног.

Розалинда снова застонала, и когда ее бедра пришли в движение, он грубо овладел ею, вздрогнув, как «кольт» после выстрела. От близости с ней все его мысли мгновенно испарились, и он превратился в спаривающегося жеребца.

Розалинда встретила его жаркая и влажная, как воплощение сокровенной мечты, и он крепко обнял ее за плечи, чтобы быстро и мощно пуститься вскачь. Она выкрикнула его имя, и они слились в единстве его жесткой твердости и ее ласковой влажности.

Увы, так не могло продолжаться вечно. Чувствуя приближение развязки, Хэл попытался ее отсрочить, балансируя на краю экстаза, чтобы совершить еще один восхитительный нырок в омут, но не смог.

Когда Розалинда содрогнулась и сжала зубами свою руку, чтобы подавить стон, вызванный первой волной оргазма, Хэл лишился последних крох самоконтроля.

Сомкнув рот в гримасе боли и наслаждения, Хэл сдался на милость страсти, потом обмяк на ней и долго лежал в неподвижности, постепенно возвращаясь к реальности. Зашевелился он только тогда, когда его слух уловил звук ее размеренного дыхания. Улыбнувшись, он освободил Розалинду от груза своего тела. Хватит, сегодня он больше ее не тронет.

Помедлив минуту, Хэл поднялся и остановил взгляд на возлюбленной. В тусклом свете, сочившемся сквозь фрамугу, она была прекрасна и обольстительна, как Афродита. Он протянул к ней руку, но тут же отдернул. В Форт-Бентоне она сойдет на берег, чтобы так же внезапно исчезнуть из его жизни, как и появилась.

 

Глава 14

– Итак, вот и столица Небраски. – Ник Леннокс стоял, облокотившись о перила, на палубе «Спартанца» и наблюдал, как команда спускает сходни, чтобы пассажиры могли насладиться сомнительными прелестями Каунсил-Блаффс. Ниже по течению поблескивали трубы приближающейся к Омахе «Красотки чероки». – Большой мост и широкая река, готовая его снести, да группа построек, часть из которых имеет довольно крепкий вид. Интересно, кому-нибудь из местных приходило в голову замостить улицы?

– «Одни места гордятся красотой, другие – пролитою кровью. Омаха, что ни говори о ней, утрет всем нос своею грязью», – продекламировал Дженкинс между затяжками своей удивительно мерзко воняющей сигары. – Так, во всяком случае, писала одна местная газетенка.

– Описание представляется весьма точным, по крайней мере весной. Где это ты научился стихи декламировать?

Дженкинс пожал плечами.

– Мой отец был священником и заставлял сыновей, когда они его разочаровывали, заучивать стихи наизусть. Они до сих пор помогают мне, когда я хочу подзадорить толпу. Неудивительно, что Дженкинс мог спровоцировать мятеж быстрее любого другого подстрекателя. Леннокс улыбнулся.

– Все, что от вас требуется, сэр, – это сказать. Проблема будет решена, не успеете вы и глазом моргнуть. У меня есть кое-какие планы насчет этого речного судна, если нам суждено на него вернуться.

– Что ж, отлично. – Леннокс покосился на подельника. Он предложил награду в десять тысяч долларов за головы Донована и Линдсея, чтобы Дженкинсу было за что стараться.

– Добрый день, капитан Хатчер, – услышал он знакомый голос позади себя.

Алоиз Хатчер, как и его судно, терял лоск; его бычья грудная клетка, типичная для речных рулевых, казалась еще больше из-за широкой талии. В то время как «Спартанец» отчаянно нуждался в свежей покраске, некогда модная одежда Хатчера требовала ремонта и чистки. Однако пароход с боковыми гребными колесами доставил их в Омаху в рекордный срок, несмотря на бурное течение, а Хатчер до сих пор имел острое зрение и мог без устали следить за рекой.

– Добрый день, господа. Как видите, мы производим разгрузку судна и высаживаем пассажиров, чтобы приготовиться к дальнейшему плаванию. У вас есть какие-нибудь планы на вечер, мистер Леннокс?

– Да, я встречаюсь в городе с друзьями.

Неужели Хатчер все еще пытается втереться к нему в доверие? Ник с трудом сдержал раздражение.

Сообразив, что разозлил своего золотоносного гусака, Хатчер разразился длинной речью:

– В Омахе столько всего интересного, сэр, и полно всяких развлечений. Профессиональный бокс, петушиные бои, собачьи бои. Кому что больше нравится. Еще есть бордели, где женщины дерутся на арене. Потом можно купить себе одну из них, хотя большинство больны сифилисом. А может, вы со своим приятелем хотите…

– Довольно, – оборвал его Леннокс.

Женщины перестали его интересовать при первом же упоминании о сифилисе. Таких он предпочитал обходить за версту.

Хатчер закрыл рот, алая роза на его лице увяла. В этот момент тишину нарушил слащавый голос Дженкинса:

– Ваши предложения чрезвычайно интересны, но, боюсь, у мистера Леннокса другие планы.

– Разумеется, – сдержанно согласился Хатчер. – Надеюсь, он отлично проведет время на берегу.

Кивнув, Хатчер оставил их в покое и наконец отошел. Ленноксу не терпелось быстрее покинуть корабль и его капитана.

– А у тебя какие планы? – спросил он, в упор глядя на Дженкинса.

– Следить за Донованом, чтобы начать действовать при первой же возможности. Задумай он, скажем, поужинать в одиночестве в отеле «Коззенс» на берегу, и мы без труда возьмем его.

– Отлично. Я пересеку реку с заходом солнца, когда будет спокойнее, и останусь в городе до рассвета. Не посоветуешь, где можно поиграть в покер?

– В игорном заведении Алена, если вас интересует честная игра. Или Клаппера Билла – там играют более жестко.

– Что ж, благодарю и… удачи.

– И вам того же, сэр.

Слегка щурясь от заходящего солнца, Розалинда разглядывала город. «Красотка чероки» была единственным пакетботом первого класса, пришвартованным в этом месте. «Спартанец» стоял на причале у противоположного берега реки.

Последний раз Розалинда была здесь два года назад, в разгар лета, когда все разговоры сводились к негодованию по поводу пыли и пылевых бурь. Тогда она проводила время на крутом берегу и к кромке воды не спускалась, как и подобает молодой незамужней девушке, путешествующей с отцом.

Со своего теперешнего наблюдательного пункта ей открывался вид на грязную набережную, городские склады и салуны. Ряды деревьев за ними служили обозначениями более респектабельных улиц.

В целом город производил впечатление преуспевающего, хотя и вызывал некоторое недоверие. Даже с парой «кольтов» за поясом Розалинда не рискнула бы появиться на его улицах в одиночестве и была рада иметь Хэла в качестве сопровождающего. В его компании она забывала даже о тех опасностях, которые таила в себе вода.

Виола, облаченная в скромную одежду, тоже изучала город. Рядом с ней стоял Уильям Донован. Морган Эванс разглядывал Омаху бесстрастным и беспощадным взглядом охотника, а Маккензи и Белькур над ворохом телеграмм обсуждали последний паводок.

Когда в их разговор вклинился голос Хэла, у Розалинды стало тревожно на сердце. На поводке рядом с Хэлом вышагивал Цицерон; темные бусинки его глаз смотрели настороженно, уши торчали, словно ему не терпелось совершить что-то героическое.

– Готова сойти па берег, дорогая? Джентльмены?

– Конечно, – отозвалась Виола.

– Все знают, где проводить поиски? – осведомился Морган.

Уильям кивнул.

– Разумеется. Мы с Виолой займемся хорошими отелями, начиная с «Коззенса», Хэл и Карстерс прочешут деловой центр. Вы с Маккензи возьмете на себя район, прилегающий к реке, а Белькур просеет городские сплетни.

– Как мы договорились, – добавил Морган коротко, – в случае обнаружения Леннокса на глаза ему не попадайтесь. Отправьте сообщение в пакгауз «Донован и сыновья». Гиллеспи, менеджер компании, разыщет Уильяма и остальных. Если Леннокса в Омахе нет, встречаемся через два часа в «Вайоминге».

– Мы с Уильямом приглашены к Гиллеспи на ужин, – уточнила Виола. – У него недавно родился ребенок, и он хочет, чтобы Уильям стал крестным отцом.

– Весьма важное дело, – обронил Хэл, хотя сам никогда не соглашался брать на себя обязанности крестного отца.

Спустя несколько минут Донованы сели в наемный экипаж, а Белькура радостно встретила парочка джентльменов среднего возраста и тут же увела прочь. Эванс и Маккензи исчезли в ближайшем пакгаузе.

Хэл молча двинулся вверх по Фарпам-стрит, отстукивая тростью каждый свой шаг и не обращая внимания на тявканье Цицерона, который не мог пропустить ни одной местной шавки. Удивленная таким поведением, Розалинда попыталась привлечь к себе его внимание.

– Процветающий город, не правда ли?

– Правда.

Нет уж, лучше найти другую тему.

– Чем это воняет?

– Какой-то дохлятиной.

– Несет из-под настила. Хэл пожал плечами:

– Может, какая живность спряталась там от зимней стужи, а потом сдохла.

Розалинда подавила невольную дрожь. По крайней мере он с ней разговаривает и на реку смотреть не нужно.

– Кажется, Омаха не тот город, где убирают мусор.

– Нет. С другой стороны, в июне они собираются устроить здесь большой праздник в честь деревьев.

Розалинда от изумления чуть не споткнулась.

– Деревьев?

– Местные жители считают, что нужно привлекать больше людей к посадке деревьев.

«Праздник для деревьев? Впрочем, сады и рощи, несомненно, уменьшат количество пыли».

Хэл остановился на краю пешеходного настила перед большим салуном и внимательно огляделся по сторонам; Розалинда сделала то же. Она увидела набережную, «Красотку чероки» и несущиеся мимо бурные воды Миссури. В четырех милях, на восточном берегу, вздымались кручи Каун-сил-Блаффс.

Четыре мили. Она чуть не утонула в узком проливе Лонг-Айленда, на расстоянии менее двух миль от суши. От этих воспоминаний у Розалинды по коже побежали мурашки.

Повернувшись, Хэл зашагал дальше, едва не сбив с ног двух подвыпивших мужчин.

– Поторопись, – бросил он через плечо. – Нам нужно добраться до церкви до захода солнца.

«Церковь? Зачем ему церковь?» Неужели он намекает на долговременный союз? Невозможно. И вообще, он, кажется, ищет Леннокса.

Заметив в дверном проеме салуна двух собак, покрытых боевыми шрамами и вдвое больше его размерами, Цицерон угрожающе зарычал.

Проглотив застрявший в горле ком, Розалинда бросилась вдогонку за Хэлом.

– Я думала, мы идем в деловую часть города, – осторожно заметила она.

– После того как закончим дела в церкви. Нам нужно успеть до того, как священник уйдет на ужин.

Розалинда замерла на месте, вынудив Хэла повернуться. Она хотела, чтобы предложение руки и сердца ей сделали как полагается, а не на бегу.

Пианино в салуне заиграло сентиментальную песенку о потерянной любви. Мимо пронеслась открытая коляска с парочкой расфуфыренных и вульгарно накрашенных голубков, из-под копыт резвых лошадок, запряженных в коляску, разлетались во все стороны комья грязи. Однако ни Хэл, ни Розалинда в направлении экипажа даже не взглянули.

– Зачем нам церковь? – спросила Розалинда. Хэл сжал рот и снова огляделся.

– Чтобы обвенчаться, – ответил он с плохо скрываемым раздражением.

«И ни слова о любви?» Хоть они и находились в общественном месте и на ней был мужской костюм, признание в нежных чувствах определенно не помешало бы.

– Зачем?

– Это единственный способ защитить Виолу и Уильяма. Твои деньги могут стать порукой благожелательности Белкнапа и остановить Леннокса.

Цицерон разразился яростным лаем и получил достойный отпор со стороны враждебно настроенных собак.

«Деньги? Все, что ему нужно, – это мои деньги?» Розалинда вздрогнула как от удара. Леннокс хотел от нее того же.

Она попробовала получить другое объяснение:

– Это единственная причина? Хэл помрачнел.

– А что еще? Мы хорошие друзья и отлично ладим друг с другом.

«Только друзья?» Словно желая согреться, Розалинда обняла себя за плечи. Конечно, это не Леннокс, который принуждал ее к браку и потом убил лучшую подругу Розалинды за то, что та посмела вмешаться.

Хэл хочет на ней жениться. Галантный, обходительный Хэл, воплощение мечты каждой женщины. Она отчаянно искала повод, чтобы согласиться. Если он не осчастливит ее своей любовью, тогда, возможно, она найдет утешение в любви к рожденным от него детям.

– А как насчет детей?

– Я сделаю все, чтобы их не было.

Глаза Хэла стали непроницаемы, как у каменного истукана.

И тут Розалинда почувствовала, что в ней словно что-то надломилось. Боже, это, пожалуй, хуже, чем принуждение Леннокса.

– Нет, – ответила она холодно.

Свирепо лая, Цицерон бросился на своих обидчиков, но Хэл резко дернул его назад.

– Что «нет»? – удивился он.

– Брака не будет.

Внезапно Хэл схватил ее за плечи. Леннокс тоже схватил ее так, перед тем как застрелить Бриджит. Черная прогулочная трость Хэла с громким звуком упала на дощатый настил, как осколки ее разбитого сердца.

– Ты должна согласиться. – Он смотрел на нее так, словно рассчитывал убедить одним взглядом. – Я же сказал: это единственный способ сохранить жизнь Виоле и Уильяму.

Натягивая поводок, Цицерон заливался яростным лаем, из-за которого Розалинда почти не слышала слов Хэла.

– Никогда. – Она попыталась освободиться. – Пусти меня!

– Черт подери, Карстерс, ты выйдешь за меня замуж, даже если мне придется тащить тебя в церковь насильно! – Хэл встряхнул ее что было силы, и Розалинда инстинктивно подняла колено, готовясь нанести ответный удар. В отличие от ситуации с Ленноксом теперь ее костюм позволял драться.

Пес стремительно бросился на своих врагов, и поводок выскользнул из пальцев Хэла.

– Цицерон! – крикнул Хэл, пытаясь схватить кожаный ремешок. На тротуаре тут же возник клубок из рычащих животных.

Розалинда наступила каблуком сапога по ногу Хэла, и он, потеряв равновесие, отпустил ее. Этого ей хватило, чтобы броситься наутек. Линдсей метнулся за ней, но собачий клубок подкатился ему под ноги и он чуть не растянулся.

Розалинда бежала что есть силы. Она не могла позволить себе вновь оказаться в западне, в плену у мужчины, которому нужны только ее деньги.

– Карстерс! – взревел Хэл.

Господи, помоги ей. Если бы он хоть раз сказал «Розалинда», возможно, она возвратилась бы.

Свернув за угол, Розалинда понеслась сломя голову, словно за ней гналась вся округа. Бегать так быстро ей уже доводилось, когда она покинула дом опекуна, не желая выходить замуж за Николаса Леннокса. Бежать так быстро она была готова и в тот драматический момент, когда тонула яхта, погубившая ее мать и братьев.

Розалинда мчалась, перепрыгивая через ухабы, увертываясь от колес карет, и лишь одна мысль стучала в ее голове: «Нет, только не он!»

Наконец в каком-то темном переулке она остановилась и, тяжело дыша, прислонилась к стене, слушая неистовое биение своего сердца.

«Хэл, – стонало ее больное сердце. – Хэл».

Мало-помалу к ней вернулась способность видеть окружающий мир. В тени степы она заметила заплатку наледи. Солнце скрылось, освещая лишь конек крыши над головой. В проулке внизу сгущались сумерки. За одной из построек стояли составленные клети и бочонки, из расколотого ящика высыпался прогорклый сыр, и со стороны здания до нее донеслись пьяные голоса.

На земле сидела, шевеля усами, большая коричневая крыса и с любопытством смотрела на Розалинду, словно примеряя, за что лучше укусить. В руке Розалинды как по волшебству возник карманный флотский «кольт», и она уставилась на него в некотором недоумении, как будто не понимала, зачем ей эта штуковина.

Пришедший ответ вызвал потрясение. Слишком много времени провела она на «Красотке чероки», слишком часто спала с Хэлом. В результате она забыла о необходимости защищать себя от хищников, в изобилии водившихся в бедных кварталах.

Ее передернуло от отвращения. Больше двенадцати месяцев придется ей мириться со всевозможными паразитами, если она собирается прятаться от Николаса Леннокса без помощи Хэла.

Двенадцать месяцев. В этой крысе не меньше фута длины. Сколько еще подобных тварей предстоит ей встретить? Розалинда ощутила приступ тошноты, но переборола его. Ничего, она с этим справится и заново построит свою жизнь, чтобы в один прекрасный день – Господи, помоги – у нее появились любящий муж и прекрасные дети.

Розалинда вскинула пистолет и навела его на крысу. Огромная мерзкая тварь, находившаяся всего в шаге от ее ноги, застыла, только ее нос неистово подергивался. Бусинки глаз смотрели на Розалинду не мигая.

Не сводя с крысы яростного взгляда, Розалинда положила палец на курок. Она могла бы поспорить на тысячу долларов, что выстрел в этом районе ни у кого не вызовет тревоги.

Неожиданно крыса, словно спохватившись, метнулась в укрытие спаленных в кучу бочонков. Не успела Розалинда опомниться, как животного и след простыл.

И что же дальше? Ответ был прост: в Монтану.

Розалинда прислушалась к голосам, доносившимся из салуна. Большинство из них неприятно резали слух, но два на общем фоне выделялись своей грамотной и вежливой речью, хотя их владельцы тоже явно подвыпили. Один мужчина, похоже, был жителем Нью-Йорка.

– Речь шла о двух сотнях долларов, а не о пяти! – возразил он в сердцах.

Чувствовалось, что этот человек взбешен. При этом Розалинде показалось, что голос ей знаком. Она похолодела. Не может быть.

Продвигаясь вдоль стены, она подобралась поближе.

– Это было до того, как я ознакомился с бухгалтерской книгой, мистер, но теперь-то я знаю ее содержание. Вы заплатите мне пять сотен, или я найду того, кто даст более высокую цену, – заявил собеседник, очевидно, житель Запада.

Бухгалтерская книга? Розалинда осторожно заглянула за угол и увидела слегка приоткрытое окно рядом с узкой дверью. Чтобы услышать продолжение разговора, она вышла на тротуар и шмыгнула в укрытие дверного проема.

– Ладно, пять сотен, – нехотя согласился первый.

Боже правый, да это Леннокс! У Розалинды перехватило дыхание, а сердце, казалось, перестало биться. Она подняла револьвер, и тут же услышала шуршание бумаг и звон монет. Один мужчина – вероятно, Рипли, удачливый хранитель бухгалтерской книги Этериджа, – удовлетворенно хмыкнул. Потом что-то глухо стукнуло.

– Ну как, довольны тем, что видите, мистер?

– Вполне, – буркнул Леннокс тоном игрока, сорвавшего банк. – Такой удачи я не ожидал.

Розалинда прикусила губу, борясь с искушением. Как же она мечтала хотя бы раз увидеть этого человека, раздавленного неудачей. Хотя бы раз.

– Ну то-то же… – Рипли, казалось, был не менее счастлив, чем Леннокс.

Последовала пауза, в течение которой Розалинда слышала, как собеседники осушают стаканы. Расстояние от нее до Леннокса не превышало ярда; если она выстрелит в окно, встав за бочонками, то, возможно, успеет после этого убежать… Нет, на хладнокровное убийство она не пойдет. Но что еще она может сделать?

– Есть ли в городе хорошие игорные заведения? – поинтересовался Леннокс. – Я бы хотел отпраздновать наше знакомство игрой в покер.

Розалинда усмехнулась; Леннокс явно намеревался вернуть свои потраченные пять сотен. Что это – бедность или жадность? Какую взятку пришлось ему дать Белкнапу? Жалованье младшего партнера в «Данлеви и Ливингстоне» – должность которого занимал Леннокс – с трудом покрывало его расходы на одежду. Его семья уже много лет жила в стесненных обстоятельствах, имея в качестве единственного осязаемого источника средств к существованию лишь трущобные доходные дома его брата. По словам Донована, Ленноксу также достался в наследство незначительный капитал с серебряного рудника. Может, деньги – его слабое место?

– Первоклассные игроки посещают салун Дэна Алена. Есть здесь еще заведение Клаппера Билла, но оно для тех, кто любит места пошумнее, – ответил Рипли.

– Значит, салун Дэна Алена. Не хотите составить мне компанию?

Леннокс в игорном притоне? Среди азартных людей Нью-Йорка он имел репутацию заядлого игрока в покер, но славой мастера не пользовался. Розалинда, возможно, могла бы его обыграть, тем более что никогда не употребляла за карточным столом горячительных напитков. В игорных домах по рукам кочуют большие деньги…

– Нет, у меня ужин с друзьями, так что желаю удачи.

– Жаль, – разочарованно отозвался Леннокс, и по его тону можно было предположить, что он и впрямь на мели.

– Всего хорошего, мистер.

– Всего доброго, сэр.

Стукнул о стол стакан, со скрипом отодвинулся стул, и удаляющиеся шаги зашаркали по мостовой.

Розалинда задумалась. Если Леннокс проиграет за карточным столом все свои деньги, то его план потерпит крах и он не сможет нанять другую команду или снайпера. Возможно, все деньги, имеющиеся у него в наличии, лежат в его в карманах. Если ей повезет и она его обчистит, то он не сможет снова напасть на Хэла и Донована.

Разумеется, ключевая роль во всей этой истории отводилась бухгалтерской книге Этериджа. С ее помощью Леннокс мог шантажировать Белкнапа, добиваясь разорения Донована. За эту книгу он будет биться до конца. Если бы Розалинда завладела книгой, то смогла бы управлять Белкнапом и сделать Леннокса неопасным.

Решено, она разорит его сегодня в игорном доме Дэна Алена, где мошенничество за карточным столом не допускается. Выиграть там нечестным путем Леннокс не сможет, и ей лишь нужно сконцентрироваться и провести хорошую, жесткую игру. С долей удачи и солидной мошной она сумеет завладеть этой бухгалтерской книгой, и Ленноксу придется возвращаться в Нью-Йорк несолоно хлебавши.

Потом она отдаст книгу Доновану и отправится не домой, в Нью-Йорк, а в Монтану. Имея возможность пресечь дальнейшие нападки Леннокса на Хэла и Донована, Розалинда не обладала властью помешать Данлеви выдать ее замуж за Леннокса, а это означало, что до следующей весны ей придется скрываться.

К тому же этот простой план имел один существенный недостаток: если Леннокс узнает ее, то сможет потребовать возвратиться с ним в Нью-Йорк и обвенчаться.

При мысли о браке с хладнокровным убийцей у нее по спине побежали мурашки.

Но как он ее узнает? Это маловероятно. Правда, Хэл распознал женщину под мужским костюмом, а радости, с которыми он познакомил ее в спальне, сделали ее тело еще более привлекательным.

Розалинда со вздохом заставила себя прогнать воспоминания и вернуться к предстоящей встрече с Ленноксом. В предчувствии опасности у нее засосало под ложечкой, но под натиском логики она заставила страх отступить. Тень от шляпы скроет лицо, да и вряд ли Леннокс станет ее искать в подобном месте и к тому же около воды. Мужской костюм надежно замаскирует ее грудь и бедра, так что ей не грозит стать объектом его похотливых взглядов. Конечно, изредка он будет поглядывать на ее глаза и руки, но это неизбежно для игрока.

Если удача от нее не отвернется, это сработает и Леннокс разорится. Ради того чтобы нанести ему поражение, Розалинда готова была пойти на риск. Если же случится худшее и Леннокс вернет ее в Нью-Йорк, убить его и потом будет не поздно, пусть даже на ожидание удобного случая уйдет много лет.

Мстительно улыбнувшись, Розалинда спрятала «кольт» в кобуру. Тем или иным способом она уничтожит Леннокса, а там будь что будет.

Дездемона угрюмо смотрела на мужа. Не все ли ей равно, что погода этой весной переменчива и паводок грозит смыть весенние всходы пшеницы? Дав согласие пообедать на берегу с одним из деловых знакомых Ричарда, она и думать забыла, какой невероятной скукой веет от званых обедов в провинциальных городках – с довоенных времен она не заезжала дальше западных границ Сент-Луиса.

Правда, Ричард пообещал ей роскошь отдельной спальни на берегу. Пока он будет храпеть в комнате за соседней дверью, она сможет незаметно выскользнуть из гостиницы и встретиться с Николасом Ленноксом.

Ах, красавец Ники, с волшебными руками и языком. Ей нравилась секретность их связи, радость обладания таким красивым кавалером, тогда как остальные женщины ее возраста довольствовались лишь собственными мужьями.

Ники, безусловно, имел свои недостатки – он слишком часто напоминал ей об их связи, требуя послать Хэла на поиски наследницы Скайлер, и страшно разозлился, когда она усомнилась, что Хэл ее послушает. Он даже пригрозил, что расскажет Ричарду, как она в годы войны шпионила.

Что за несносный мальчишка! Он получит-таки свое, когда Хэл женится на малышке.

Кокетливо вскинув ресницы, Дездемона позволила подлить себе шампанского. Ее скучный сосед немедленно приосанился и удвоил усилия, живописуя пропавшую пшеницу во все более красочных подробностях, а под столом коснулся ее колена своим. Этот жест означал приглашение.

Дездемона почувствовала себя оскорбленной. Одно дело покорные, обещающие взгляды, но незнакомец, склоняющий ее к физическому контакту? Она немедленно заковала себя в броню великосветской дамы и, вскинув бровь, послала соседу безмолвный приказ отодвинуться. Будь он таким же прелестным, как Ники, она все равно не соблазнилась бы. Подлинная радость в ее жизни заключалась в восхищении общества; все остальное было лишь средством добиться еще большего признания или удовлетворения мельчайших прихотей.

Ее сосед поперхнулся и, вернув ногу на подобающее место, переключил разговор на оказание благотворительной помощи сиротам.

Дездемона одобрительно кивала, но думала о куда более приятных вещах. Сегодня ночью они с Ники снова станут любовниками, и тогда…

Пряча улыбку, Дездемона поднесла к губам шампанское.

Хэл соскреб с подошв сапог остатки грязи и вошел в отель «Вайоминг»; широкополая шляпа сидела на его голове с обманчивой небрежностью. Цицерон семенил следом. Холл блистал дорогой роскошью, в нем было тесно от постояльцев и посетителей, в вожделении бросавших нетерпеливые взгляды на большой ресторанный колокол.

Но все это мало волновало Хэла. Розалинда сбежала. Боже милостивый, неужели он испугал ее своим поведением? Он сказал правду, но у него язык не повернулся выразить свои чувства к ней.

Впрочем, может, это и к лучшему. Наверняка в скором времени она найдет другого мужчину, который будет боготворить ее, как она того заслуживает. При мысли о неизвестном парне, с которым она будет делить постель, Хэл яростно сжал кулаки, но тут же заставил себя расслабиться. Без него она будет счастливее. Лучшее, что он может для нее сделать, – это найти и уничтожить Леннокса.

В дальнем углу гостиничного холла с шикарными плюшевыми креслами и дорогим диваном, Хэл заметил Уильяма с Виолой. Уильям помахал ему рукой, и он, кивнув, направился к ним.

Глаза сестры, как и в детстве, смотрели на него с пристальным вниманием, не упуская ни малейшей детали в его облике. На ее лице появилось мимолетное выражение озабоченности, быстро сменившееся маской вежливости. Придвинувшись к мужу, она похлопала рукой по бархатному сиденью дивана:

– Сядь рядом со мной. Мы почти научили официанта, как готовить настоящий чай. Если предпочитаешь кофе, то Морган или Белькур закажут его для тебя.

– Спасибо, лучше чай.

Сохраняя прямую осанку и спокойное лицо, Хэл сел, и Цицерон, громко зевнув, свернулся клубком у его ног. Виола наполнила чашку и молча подала брату.

– Карстерс тоже к нам присоединится? – справился Уильям.

Хэл пожал плечами.

– Нет. Он ушел от меня. Уильям вскинул брови.

– Я предложил ему другую работу, но он отказался и предпочел уйти, – уточнил Хэл. На сердце у него скребли кошки, однако он был горд хотя бы тем, что голос не выдал его внутреннего уныния.

Цицерон тихо заскулил и потерся головой о ногу хозяина, и Хэл рассеянно погладил его.

– Понимаю, – мягко произнес Уильям. – Нам будет не хватать его.

Хэл насторожился.

– Он мог бы стать превосходным штурманом, – пробормотал Белькур. – Вода была для него, что дом родной.

Хэл покачал головой.

– Довольно об этом. Вы видели Леннокса?

– Никаких следов.

Черт! Сейчас Хэл не отказал бы себе в удовольствии разбить ублюдку голову.

– Надеюсь, мы навестим сегодня Гиллеспи? – спросила мужа Виола. – Если ты не против, я бы хотела взглянуть на младенца.

Уильям с нежной улыбкой поцеловал жене руку.

– Конечно.

Она ответила ему исполненным любви взглядом, от которого у Хэла сжалось сердце. Жить с Розалиндой в любви и доверии…

Он громко отхлебнул из чашки.

– А разве Гиллеспи с женой живут не за городом? – удивился Эванс. – Вы что, планируете остаться у них на ночь?

– Планировали, – кивнул Уильям. – Я бы хотел переночевать у них, чтобы не нарваться ночью на бандитов.

– Хорошая идея, – поддержал его Хэл. – При свете дня будет легче заметить на реке коряги и плавень, когда мы поплывем в Сиу-Сити.

– А у меня будет время получить ответы на телеграммы в Сиу-Сити, – добавил Белькур.

– Сможет Абрахам сегодня ночью нести караул на «Красотке»? – осведомился Эванс, обдумывая варианты.

Виола прыснула.

– Не завидую бедняге, которому вздумается напасть на судно, охраняемое Абрахамом!

Уильям рассмеялся.

– Да будет так, моя дорогая. Конечно, он может подежурить, если Хэл не против.

– Со всем удовольствием.

Однажды Хэл видел, как Абрахам Чанг дерется; это было, когда Пол Леннокс похитил Виолу. Он тоже сочувствовал тому, кто попытался бы проскользнуть незамеченным мимо китайского воина.

– А что остальные, составят нам компанию? – спросил Уильям, останавливая взгляд на Хэле. – Гиллеспи и его жена весьма гостеприимные люди и очень гордятся своим первенцем. Уверен, они радушно примут вас.

Хэл поморщился. «Счастливая чета с новорожденным ребенком? Нет». Краем глаза он уловил, что и Белькур рядом с ним тоже поморщился.

– Хорошо молодым. – Белькур хмыкнул. – Вы умеете ворковать с детишками, а я предпочту поиграть в покер и поделиться новостями со старыми приятелями.

– Звучит неплохо. Ну а ты, Морган? – спросила Виола.

– Я решил остаться в городе, неподалеку от «Красотки чероки». Поужинаю и пропущу несколько стаканчиков.

Он беспечно развел руками.

– Типично мужское занятие, – безжалостно подытожила Виола.

Эванс поклонился.

– Возможно, Линдсей захочет ко мне присоединиться.

– С радостью.

Лучше провести время с таким же холостяком, как он, чем находиться в доме, которого у тебя никогда не будет, подумал Хэл.

– Значит, встречаемся завтра утром на «Красотке чероки», час спустя после восхода, – провозгласила Виола.

Уильям в знак прощания поднял чашку с чаем.

– До завтра.

Первый день без Розалинды. На скулах у Хэла заходили желваки, но все же он присоединил свой голос к всеобщему хору:

– До завтра.

 

Глава 15

Розалинда разглядывала игорное заведение Дэна Алена из укрытия отеля напротив. С неба капал теплый дождь, смягчая сцену за окном и обещая пополнить воды Миссури.

Судя по движущимся за окнами силуэтам, на первом этаже располагался шумный салун, а игорные комнаты находились наверху. Розалинда также подметила, что на задворках, прямо под игорными комнатами, размещался ломбард. Игроки, от которых леди Удача отвернулась, могли получить дополнительное время за столами, заложив свои вещи. Заведение в целом выглядело аккуратным и многолюдным, хотя публика была простоватой.

Леннокс вошел в салун, неся себя с важностью Наполеона, и Розалинда решила снять номер в соседней гостинице, чтобы привести себя в порядок, а следить за салуном поручила местному оборвышу.

Вскоре ее сапоги и брюки вновь приобрели безукоризненный вид. Сюртук был выглажен, бриллиантовая заколка для галстука сияла, как и подобает дорогому украшению. Волосы, смазанные маслом, блестели. От щек Розалинды исходил легкий запах сандалового дерева, как будто она, это есть изображаемый ею мужчина – только что побрился. Все это создавало образ игрока, способного делать высокие ставки в самом лучшем игорном заведении города. Аккуратно заткнутые за пояс флотские «кольты» служили зримым предупреждением, что игрок не лыком шит и ограбить себя не позволит.

Отделив тысячу долларов от остальных денег, Розалинда положила их в карман сюртука, чтобы использовать по мере надобности. Остальное ждало своего часа в холщовом поясе. Если потребуется, она и их пустит на уничтожение Леннокса.

То, что скрывалось за безукоризненной внешностью игрока, было вопросом другого свойства. Пока горничная гладила ее сюртук, Розалинда слегка перекусила цыпленком с хлебом. Теперь ее сердце неистово стучало, словно искало способ вернуть этого цыпленка на ферму.

Так она не нервничала даже в тот раз, когда впервые отправилась с отцом в игорное заведение. Тогда она еще оплакивала потерю матери и братьев и была благодарна отцу за то, что, стараясь как-то отвлечь ее, он помог ей научиться профессионально играть в карты. Короткие волосы, остриженные во время пневмонии, едва не унесшей ее жизнь, и элегантная мужская одежда давали ей успокоение, но самым главным утешением служило присутствие отца. В ту ночь он подарил ей бриллиантовую заколку для галстука.

Увы, теперь она была одна. Ей придется вести этот бой без поддержки отца или Хэла. Если ее постигнет неудача и ее разоблачат, то запрут в уединенном загородном поместье Данлеви до свадьбы с Ленноксом.

Розалинда вздрогнула. Каюта на тонущей яхте во время бури представлялась ей куда более приятным местом, но единственным способом сделать Леннокса безвредным было лишение его денег и компрометирующего материала для шантажа. В этой кампании только она может одержать победу.

Розалинда уверенной рукой нахлобучила на голову широкополую шляпу. Она должна, во что бы то ни стало сыграть и разорить Леннокса.

Линдсей поставил на пол тарелку с недоеденным бифштексом и взялся за кофе. Издав счастливое урчание, Цицерон набросился на еду. Хэл завидовал простой собачьей радости, тогда как для него даже хорошее вино утратило аромат без Розалинды.

Эванс вскинул брови, но ничего не сказал, а официант начал убирать тарелки. Здесь, в отдельном кабинете лучшего в Омахе ресторана, обслуживали быстро и ненавязчиво, особенно если официанту платили чаевые заранее.

Эванс остановил взгляд на лице друга и тихо проговорил:

– Я слышал, в городе есть дом, где можно воплотить любые фантазии. Я бы хотел там побывать, если время позволит.

Хэл прищурился. Фантазии? Вероятно, Морган имел в виду бордели, где можно развлекаться довольно изобретательными и сладострастными играми с опытными женщинами. В нем проснулось любопытство, и к паху прилила кровь.

Забарабанив пальцами по столу, он задумался. Боже, какие фантазии он мог бы воплотить в жизнь вместе с Розалиндой. Маленькая кокетка, вероятно, предложила бы для начала сыграть партию в покер, чтобы решить, кому быть наверху. Он прикусил губу, чтобы прогнать раздражающие мысли. Ему нужно научиться жить без нее и вновь замечать других женщин, вот и все.

– Пойдешь со мной, Линдсей? Я могу за тебя поручиться, – предложил Эванс.

У Хэла сжалось сердце.

– Нет, спасибо. Я глубоко ценю оказанную мне честь, но боюсь, что должен вернуться на судно.

По крайней мере, он нашел более или менее подходящее оправдание, чтобы не сказать, что с другой женщиной, кроме Розалинды, у него ничего не получится.

Эванс вежливо развел руками.

– Жаль. Может, в другой раз, когда все утрясется. Утрясется? Это возможно лишь в одном случае – если Розалинда станет его женой, – но такое вряд ли не могло случится. Она сбежала от него и, вероятно, в скором времени выйдет замуж за другого.

– Там посмотрим, – ответил Хэл уклончиво и подал знак официанту принести чек. Ему даже не хотелось думать, что Розалинда может воплощать свои фантазии с другим мужчиной.

Розалинда пересекла улицу, стараясь идти подоскам, переброшенным через грязь. Войдя в заведение, она ощутила резкий запах алкоголя, табака и немытых мужских тел, но ее это не обескуражило – она и раньше бывала в похожих притонах, поэтому спокойно переносила вонь, от которой с ее матерью случилась бы истерика.

У порога ее остановил охранник и молчаливым жестом велел предъявить оружие – обычная мера предосторожности в респектабельных салунах. Розалинда спокойно протянула «кольты» и получила взамен номерок, после чего оружие убрали в большой ящик шкафа и заперли на замок. Теперь она могла оглядеться и подготовиться к встрече с Ленноксом.

Всю дальнюю стену занимал огромный бар с зеркалами и бутылками в резных нишах. За стойкой суетились четыре бармена, проворно разливая пиво и виски мужчинам, выстроившимся перед баром. Чернокожие официанты в форме с белыми передниками разносили клиентам подносы с бутылками.

Рядом с баром вверх поднималась лестница, у подножия которой стояли два узкоглазых человека. Вероятно, наверху располагались кабинеты для игры в покер или вист и охрана свято оберегала доступ к ним.

Салун наполняли небрежно одетые мужчины со стаканами в руках. Вокруг столов, где играли в фаро, плотной толпой стояли зрители, выкрикивая ставки и поддерживая игроков. Сквозь гул голосов пробивались звуки пианино, складываясь в некое подобие музыки.

С десяток крикливо одетых женщин громко поощряли проведение карточных торгов, демонстрируя окружающим свои прелести. Розалинда не обращала внимания на проституток: она своим поведением снискала однажды репутацию мужчины, отдающего предпочтение мужчинам. Зная, что это правда, она в прошлом только посмеивалась, но не сейчас, когда перед ней стояли другие цели.

В поисках своей жертвы она проталкивалась сквозь толпу, вежливо извиняясь каждый раз, когда тревожила того или иного головореза, но Леннокс, как и ожидала, в толчее салуна ей не встретился. Чтобы найти его, требовалось получить доступ к частным кабинетам наверху. Для этого имелось два способа – поиграть для начала в покер за одним из столов либо дать взятку.

Сгорая от нетерпения приступить к выполнению плана, Розалинда предпочла второй путь и направилась к охранникам у подножия лестницы.

– Добрый вечер. Не подскажете, где найти в этом городе хорошее место для игры в покер? – Говоря это, она крутила между пальцами монету достоинством в пять долларов.

При виде денег у одного из охранников разгорелись глаза, словно он узрел путь к спасению.

– Наверху в частных кабинетах, сэр, играют в стад-покер, дро-покер вист…

– И делают высокие ставки?

– Да, когда играют в стад-покер, сэр. Игра скоро начнется. Вверх по лестнице и до самого конца коридора, – подсказал охранник, перемещая взгляд с монеты на лицо Розалинды.

– Благодарю.

Вручив каждому из охранников по пятидолларовой монете, Розалинда двинулась вверх по лестнице.

– Спасибо, сэр. Скажите Бриттену, что вас прислали Чарли и Билл. – Первый охранник спрятал золотой в карман.

Наверху Розалинда обнаружила длинный коридор, декорированный такой же обивкой из красной парчи, как внизу. Освещался он ярким светом газовых светильников на стенах. В коридор выходили четыре двери, а за ее приближением холодно наблюдал мускулистый лысый мужчина и с огромными усами. На нем был превосходный фрак, подобного которому она, пожалуй, не видела со времен Нью-Йорка.

Подойдя к нему, Розалинда остановилась, зажав между пальцами «золотой орел».

– Мистер Бриттен, меня прислали Чарли с Биллом. Мужчина слегка расслабился.

– Какая игра вас интересует, сэр? – спросил он вежливо, глядя ей в лицо.

Тот факт, что он увидел в ней игрока и мужчину, вызвал у Розалинды прилив уверенности. Заведения вроде этого она понимала куда лучше, чем реку Миссури.

– Стад с высокими ставками, сэр, если можно, – ответила она спокойно.

– Тогда пожалуйте сюда, сэр. – Мужчина толкнул дверь рядом с собой, и Розалинда вошла, сунув на ходу золотой в его ждущую руку. – Удачи, сэр.

– Спасибо, Бриттен.

– Вот вам еще игрок, джентльмены, – объявил Бриттен и закрыл за Розалиндой дверь.

Комната оказалась на удивление просторной и имела вид скорее мужского клуба, чем задворок таверны. Стены до половины высоты были обиты резными панелями из орехового дерева и оклеены красными в полоску бархатными обоями. Центр комнаты занимал большой круглый стол с девятью стульями вокруг; вдоль стен стояло еще несколько боковых столиков и кресел.

Над центральным столом висела огромная люстра из граненого стекла; она не только обеспечивала яркое освещение, но и лишала мошенников возможности мухлевать. В дальнем углу виднелся кухонный лифт и шнурок для звонка – вероятно, для связи с ломбардом. Тут же высился буфет с графинами и стаканами.

При появлении Розалинды в ее сторону повернулось восемь голов: крупье в такой же темно-голубой ливрее, как и охрана, шестеро безукоризненно одетых игроков… и Леннокс.

Сердце Розалинды оборвалось, но она не подала виду и, гордо держа голову, спокойно поздоровалась:

– Добрый вечер, джентльмены.

В ответ прозвучал хор приветствий, однако Леннокс не присоединил к нему свой голос.

– Явились проиграть денежки, мистер Шулер? – съязвил он.

Его грубость заставила Розалинду вскинуть брови, но она сумела сохранить самообладание.

– Сэр, я здесь, чтобы помериться силами в искусной игре с джентльменами.

Неужели балбес рассчитывает заполучить хорошую карту, отвлекая других игроков унизительной грубостью?

Леннокс сжал рот и покраснел. Он хотел добавить что-то еще, менее вежливое, но высокий, хорошо одетый господин сверкнул из-под стетсона зелеными глазами и Леннокс прикусил язык. Слава Богу, он не узнал ее.

Розалинда подавила улыбку и поздоровалась с высоким мужчиной, которого знала по «Натчезу».

– Добрый вечер, Бристоу.

– Карстерс, верно? – Бристоу в знак приветствия коснулся полей шляпы. Розалинда вежливо поклонилась, довольная, что за столом есть хоть один честный игрок. – Я рад, что ты все же добрался до Небраски, чтобы поиграть в покер, – продолжал Бристоу. – Позволь представить тебя другим игрокам.

Кивнув, Розалинда заняла место за круглым столом и купила себе фишки на значительную сумму, впрочем, не слишком большую, чтобы не вызвать настороженности и не превысить ставок Леннокса и Бристоу. Лучше как можно дольше держать толщину своего кошелька в секрете.

С непринужденной легкостью опытных игроков собравшиеся за столом заканчивали подсчет и расстановку своих фишек.

Сдавая карты, Гамильтон, мужчина среднего возраста, плотной комплекции и флегматичного характера, со всевидящим взглядом первоклассного профессионала, спокойно объявил правила заведения. Четверть «орла» – начальная ставка, половина «орла» – полная. В полночь все минимумы удваиваются, потом еще раз в два – для тех, кто продолжает игру. Игра будет, безусловно, с высокими ставками, так как играют профессионалы, а не любители. Как только все игроки внесли первый банк, он мастерски сдал каждому по три карты.

Розалинда быстро проверила свои карты. Тройка и шестерка разной масти. Построить выигрышную партию с ними и смотревшей на нее со стола десяткой будет очень трудно, хотя десятка и шестерка были бубнами. Видно, ей придется сбросить и дождаться более удобного шанса.

Приняв решение, она стала изучать партнеров по игре. При виде тройки червей Леннокс усмехнулся и погладил фишки, видимо, готовясь начать торги.

Взглянув на Леннокса, Бристоу зевнул – верный признак того, что высоко оценивает свои шансы на выигрыш.

Открытый валет подкреплялся, по всей вероятности, какой-то удачной картой у него на руках.

– Пять долларов, джентльмены, – провозгласил Леннокс, выдвигая фишки к центру. – Найдется среди вас храбрец, чтобы претендовать на них?

Бравада Леннокса вызвала за столом слабый шелест, но никто не произнес ни слова. Игрок рядом с ним безмолвно сбросил карты, и тогда настал черед Бристоу.

– Я, – объявил он, противопоставляя большой ставке Леннокса свою.

Из своего опыта Розалинда знала Бристоу как жесткого игрока, если он торгуется таким образом, следовательно, более чем уверен в своих картах.

Два других игрока тоже сбросили карты, уступив право бороться за банк Ленноксу и Бристоу.

Далее предстояло делать ставку Розалинде. Собираясь сбросить, она вдруг заколебалась, прокручивая в голове всевозможные комбинации.

Какая разница, кто заберет деньги Леннокса, если в конце игры он останется с пустыми карманами? Ее открытая карта была достаточно хорошей, так что никто не удивится, если она поведет себя напористо. Возможно, ей удастся создать крупный банк, повысив ставки, а потом на четвертом или пятом круге свернуться, сведя свой риск к минимуму. Если после этого Бристоу возьмет банк, Леннокс потеряет больше денег, чем в случае, если она предпочтет консервативный стиль игры.

Столь необычная стратегия требовала глубоких карманов и существенно отличалась от профессиональной тактики, суть которой состояла в продолжении игры лишь при наличии выигрышных карт. К счастью, ее кошелек благодаря успехам на пароходах Миссисипи был достаточно тяжел. Теперь настало время использовать выигранные деньги для победы над врагом.

– Поднимаю на два, – объявила она, увеличивая минимальную ставку до семи долларов.

Чтобы остаться в игре, Бристоу и Ленноксу придется добавить к минимальному взносу еще по два доллара, за то она могла потерять ставку, если ее попросят открыться, поскольку не могла подкрепить свою позицию картами. У Розалинды засосало под ложечкой.

Бристоу слегка потянулся – следовательно, он из игры не выйдет, и это уже хорошо.

– Как это великодушно с вашей стороны – пополнить для меня банк, – съязвил Леннокс, надувая губы и приглаживая усы. Потом он расслабился. Значит, тоже продолжит.

Оставшиеся игроки быстро свернулись, то же сделал и Бристоу. У Розалинды немного отлегло от сердца. Она старалась не выдать своего напряжения: ее стратегия сработала, и благодаря этой уловке Леннокс потеряет больше денег, если Бристоу возьмет банк.

Гамильтон повторно роздал карты для четвертого стрита. К своему удивлению, Розалинда получила семерку бубен, одной масти своей шестерке и десятке. Может, это приведет ее к простому флэшу? Но игра, основанная па надежде сделать удачный подбор карт, была бы скорее любительской, чем профессиональной.

Леннокс снова повысил ставку, Бристоу и Розалинда поступили аналогично.

Получив на пятом круге восьмерку бубен, Розалинда еще на шаг приблизилась к простому флэшу, но она не знала закрытых карт Бристоу. Его открытые карты, лежавшие на столе, едва ли стоили серьезной игры.

Остальные игроки пристально наблюдали за происходящим, едва слышно обмениваясь между собой редкими замечаниями. На пятом круге торгов ставки удвоились. Теперь каждый из оставшихся игроков, вероятно, будет участвовать в партии до конца.

В открытых картах Леннокса появились уже две пары: два туза и две восьмерки – все черной масти.

– Карта мертвеца, – прошептал мужчина, стоявший за его спиной, и отошел от стола.

Продолжая ухмыляться и пристально глядя на Бристоу, Леннокс поставил пятьдесят долларов.

Бристоу демонстративно удвоил ставку и зевнул, когда Леннокс отчитал его, сославшись на свое право преимущества. Пока Леннокс поносил логику Бристоу, Розалинда молча поддержала ставку последнего.

Взглянув на выложенные карты Розалинды, Леннокс подогнал свою ставку под сумму Бристоу. Его две открытые пары по-прежнему превосходили ее набор.

Бристоу бросил на Розалинду вопросительный взгляд, но ничего не сказал. Не заподозрил ли он ее в желании разорить Леннокса по личным причинам? Видит Бог, ее открытые карты, как и его, не стоили таких агрессивных действий.

На четвертом круге Розалинда получила четверку бубен. Если ей сдадут девятку бубен на «реке», то у нее будет флэш и она заберет деньги Леннокса. Вырисовывающаяся перспектива хоть и представлялась нереальной, но заставила ее губы дрогнуть.

Она чувствовала, что течение несет ее в нужную сторону. Если она чему и научилась у Хэла на его «Красотке чероки», так это тому, что должна доверять реке. Ее пальцы сжались, словно искали рулевое колесо.

Леннокс явно демонстрировал самонадеянность человека, имеющего в руках полный набор. Бристоу мог обладать тремя одинаковыми картами, если среди его скрытых имелись пары, подходившие одной из выложенных.

Леннокс положил в банк сто пятьдесят долларов. Бристоу холодно поддержал его ставку. Розалинда удвоила сумму, чувствуя себя так же спокойно, как у себя дома на Лонг-Айленде, и отхлебнула кофе.

– С чего это ты, глупый щенок, отдаешь мне свои деньги с такой легкостью? – усмехнулся Леннокс.

Розалинда пожала плечами:

– Вы удваиваете ставку или сворачиваетесь?

Громко понося наглых дуралеев, Леннокс повысил ставку. Бристоу без слов сделал то же самое.

В комнате стало так тихо, что Розалинда слышала шуршание, с которым на стол каждому из игроков сливалась «река». Последнюю карту крупье, как водится, положил мастью вниз. Розалинда быстро отвернула край, чтобы посмотреть. «Река» принесла ей девятку бубен. Она ждала.

Леннокс подозрительно уставился на нее. Его красивое лицо, наконец, приобрело выражение задумчивости.

– Сотня, и открываемся. Естественно, он хотел увидеть ее карты.

– Сворачиваюсь, – объявил Бристоу со вздохом. Розалинда спокойно ответила на ставку Леннокса и перевернула свои карты.

– Прямой флэш, джентльмены. Десять.

Леннокс чуть не проглотил язык, когда увидел, как крупье забрал фишку и передал Розалинде, но из игры не вышел, а значит, у нее по-прежнему оставался шанс опустошить его карманы и лишить бухгалтерской книги. С этой надеждой она оделила Гамильтона большей суммой, чем полагается.

Хэл торопливо шел по дощатому тротуару. Теплый дождик прекратился, уступив место туману, окутывавшему здания и улицы влажной серой ватой. Расставшись с Морганом в салуне, он мог видеть в ярком свете окон на расстоянии пятнадцати шагов. Цицерон тихо семенил рядом.

Издалека доносился шум железнодорожной станции и прилегающих к ней салунов, где делались быстрые деньги для «Юнион Пасифик» и собирались азартные мужчины и проститутки, но здесь Хэл был один как перст, в этом мире клубящегося тумана и жалких деревянных строений.

И все же у Хэла имелась с собой прогулочная трость, ножи и пистолет – этого было достаточно, чтобы обескуражить любого наемного убийцу. Хотя у него болело сердце и разрывалась душа от тоски по прошедшим дням, он высоко нес голову и не терял бдительности.

Впервые в жизни Хэл столкнулся с неизбежностью потери. С раннего детства он мечтал стать штурманом на речном судне, повелителем всего, что видит на реке глаз, и теперь достиг и этого и многого другого. Он владел «Красоткой чероки», «Звездой чероки», во многих речных городах у него были солидные участки земли, даже в Чикаго.

Но речное судоходство приходило в упадок, как заметила его мать. Через десять лет на Миссури не останется иной работы, кроме как толкать баржи, ибо железные дороги перетянут на себя все остальные перевозки. Только глупец стал бы отрицать, что речной пассажирский транспорт исчезает быстрее, чем летнее половодье.

И что тогда? У других мужчин есть жены и семьи, ожидающие их возвращения, которые будут рады им независимо от заработка, а у него нет никого и даже Розалинду он потерял.

Никогда он больше не увидит ее блестящие серые глаза, то сияющие умом, то горящие страстью.

Хэл подошел к последнему повороту перед пристанью, отмеченному большим белым бочонком посреди перекрестка. «Нет дна», – провозглашал он точно и коротко. Дорогу покрывала тонкая корочка льда, делая ее обманчиво прочной. Хэл довольно много повидал за свою жизнь заносчивых дуралеев, которые пытались пересечь ее, увязая по самую грудь в жидкой грязи. Мокрая и изменчивая весенняя погода лишь усугубила опасность.

Из небольшой таверны впереди доносилось громкое пьяное пение, в окне наверху блеснул огонек масляной лампы и тут же погас.

Хэл поднял воротник пальто и продолжил путь. Как придет на «Красотку», он обязательно выпьет чашку кофе или, может, виски, чтобы заглушить мысли о Розалинде.

Заслышав в тумане шаги, Цицерон зарычал, и Хэл замер.

Внезапно из тумана вылетел ящик, запущенный ему в голову бегущим человеком. Хэл согнулся, отклоняясь в сторону, и ящик пролетел в нескольких дюймах от него.

Когда нападающий поравнялся с ним, Хэл огрел его по колену тростью, и тот слетел с тротуара на дорогу. Лед треснул, забулькала грязь. Человек взвыл отболи и отвращения, пытаясь выбраться из трясины.

Цицерон снова залился лаем.

В тумане раздался странный шорох, и Хэл, обернувшись, вскинул трость. Перед ним стоял крепыш с пастушьим посохом в руках; выставив вперед тупой конец посоха, бандит бросился в атаку.

Хэл парировал удар, и Цицерон тут же прыгнул на разбойника, но смог вцепиться зубами только в одежду. Мужчина с легкостью стряхнул его, отделавшись разорванной штаниной, и снова ударил Хэла, стараясь держать дистанцию.

Защищаясь, Хэл взмахнул тростью и тут же пошел в атаку. Перехватив трость двумя руками, он нанес противнику удар по ребрам. Бандит зарычал, и в его глазах блеснуло невольное уважение, отчетливо заметное в падающем из салуна свете. Цицерон зашелся в лае, словно от произведенного им шума зависела его жизнь, а потом закружился у ног разбойника.

Пока Хэл сокращал расстояние, нанося хлесткие удары то слева, то справа, бандит отбивал их и делал выпады, используя классический захват оружия одной рукой. Со стороны оба дуэлянта напоминали ветряные мельницы, сошедшиеся в поединке, однако отдельные удары достигали цели, поражая, и в какой-то момент Хэл рассек противнику голову. Хлынула кровь. Бандит бросился в яростную контратаку, словно надеялся одержать быструю победу, и тут Хэл, отступая в сторону, зацепился сапогом за торчащий гвоздь и пошатнулся.

В руке головореза мелькнул длинный узкий нож; выставив перед собой сверкающее оружие, он рванулся вперед, целясь противнику в лицо, и Хэл отчаянно завращал тростью, стремясь остановить смертоносное лезвие… Однако в этот момент бандит вдруг оступился – это в его ногу, чуть выше колена, впились зубы Цицерона.

– Проклятая шавка! – выругался он, не опуская руки с ножом. Тем не менее атака Цицерона дала Хэлу время блокировать удар, а затем он дважды ударил головореза ногой в пах.

Из горла разбойника вырвался булькающий звук, и он уронил посох, но сдаваться все же не желал. Смертоносный нож стремительно приближался к лицу Хэла.

Хэл проворно увернулся, и острое лезвие лишь чиркнуло его по уху. И тут же он саданул бандита тростью по незащищенным ребрам, а в тот момент, когда нападающий проносился мимо, Хэл развернул трость и ударил его по голове набалдашником.

Негодяй со стоном повалился на землю; его голова и плечи свесились с тротуара в каком-нибудь дюйме от замерзшей грязи.

Цицерон зарычал, затем осторожно обнюхал поверженного противника. Тот слегка пошевелился и снова сник.

Тем временем первый из напавших, наконец, выбрался из грязи и встал на противоположной стороне улицы, но Хэл откинул назад полы плаща, демонстрируя револьвер, и человек, быстро отвернувшись, поспешил удалиться. При этом он двигался с таким проворством, словно удирал от погони.

Цицерон торжествующе залаял, усердно виляя обрубком хвоста, как адмиральским флагом, а Хэл вынул платок и прижал к уху, чтобы остановить кровотечение. Ребра, похоже, были целы, и он подумал о том, что десять лет назад упивался бы этой победой и рассказывал о ней каждому встречному и поперечному. Однако теперь он мечтал лишь о стакане бренди, горячей ванне и Розалинде.

– Идем, Цицерон, – позвал он. – Идем домой. Взглянув на хозяина, пес еще раз тявкнул и, подняв уши, гордо пошел по тротуару.

Хэл улыбнулся. Об этом надо будет обязательно рассказать Розалинде, но сначала он должен найти ее. У него есть друзья в Омахе и выше по течению Миссури, которые помогут. Он будет ухаживать за ней, как полагается, с цветами и красивыми фразами, а еще постарается, чтобы пи один мужчина к ней не приблизился.

 

Глава 16

Розалинда откинулась на спинку стула, старательно пряча карты – две дамы – в руке. На столе среди других открытых карт лежали два туза. В комнате, казавшейся прежде просторной, теперь в каждом углу стояли зрители, что не вызывало удивления, учитывая продолжительность игры и размер банка.

Было уже половина пятого утра, и минимальные ставки дважды удваивались. Банковская сумма в фишках, которую должен был получить один из трех игроков: Леннокс, Бристоу или Розалинда – насчитывала свыше двадцати пяти тысяч.

Остальные игроки покинули стол, их деньги перекочевали к Бристоу или Розалинде; теперь они лишь наблюдали за игрой и перешептывались. До слуха Розалинды долетали разговоры о том, кто выиграет, но единодушия не было.

Одна из «ночных бабочек» пришла с двумя подругами и, казалось, более других проявляла интерес к удачливым игрокам. Красивое стройное создание в эффектном наряде из розового шелка, украшенном рядами роз и розовыми оборками. Будь они в Нью-Йорке, Розалинда позавидовала бы платью и самоуверенности, с которой держалась эта девушка.

Перебирая оставшиеся фишки, Бристоу время от времени искоса бросал взгляды на Леннокса и Розалинду.

Сумма фишек на столе перед Розалиндой не превышала двадцати долларов – это все, что оставалось у нее от наличности и залога галстучной булавки. Если она выиграет, то сможет вернуть себе напоминание об отцовской мудрости, но это мало что для нее значило. Все ее помыслы были сосредоточены на игре и уничтожении Леннокса.

У Леннокса также оставалось в фишках не более двадцати долларов. Он заложил золотые часы, рубиновую булавку и шпагу-трость.

– Будьте готовы подвести итоги и прослезиться, джентльмены, – объявил он, делая большой глоток виски.

С течением времени и по мере того как карты у него не складывались, он становился все более нервным, но сейчас у него появился шанс на выигрыш.

Ни Розалинда, ни Бристоу не обращали внимания на его болтовню.

Гамильтон с невозмутимым видом раздал каждому из них по «реке» – последней карте мастью вниз. В комнате стало очень тихо, лишь из-за стены долетали звуки пианино.

Розалинда спокойно проверила, что получила. Оказалось – даму бубен, в результате чего у нее собрался полный дом и теперь ее уже не волновало, что у Бристоу мог иметься вариант из четырех одинаковых карт.

Она сделала медленный вдох, стараясь не выдать эмоций, хотя чувствовала вибрацию удачи. Так на подвесной палубе «Красотки чероки» чувствуется вибрация течения Миссури.

Взглянув на свою карту, Леннокс издал сдавленный возглас ликования и с триумфальным видом «я продолжаю, а вы катитесь к чертям» выдвинул оставшиеся фишки на середину стола.

Его самонадеянность заставила Розалинду вскинуть брови, но она ничего не сказала.

Настал черед Бристоу.

– Свернулся, – спокойно объявил он и, отложив карты, отодвинулся от стола, но вставать не стал. Его глаза смотрели на Леннокса не отрываясь.

Розалинда видела, как левая рука Леннокса легла на запястье другой, словно готовилась выхватить нож. Вряд ли он что-нибудь предпримет на глазах такого количества зрителей, но его самообладание явно растаяло, а в таком состоянии он был способен на непредсказуемые действия.

– Продолжаю. – Розалинда с неестественным спокойствием выдвинула необходимое число фишек для последнего круга торгов. Спазмы в животе давно уступили место ледяной, хорошо знакомой ей отстраненности.

Все присутствующие, казалось, перестали дышать.

Леннокс выложил свои карты – стрейт. Пять карт последовательного достоинства трех мастей.

Розалинда раскрыла свои. Полный дом, дамы поверх тузов. Теперь она обладала всеми деньгами до последнего цента, с которыми он сюда вошел, но ей еще надо было заполучить бухгалтерскую книгу.

Уставившись на ее карты, Леннокс залился густой краской. Его губы шевелились, не издавая звуков, в то время как пальцы нервно барабанили по столу.

Гамильтон начал собирать фишки, и тут же тишину разорвал громкий гул голосов зрителей.

Леннокс бросил на Розалинду последний испепеляющий взгляд и отодвинулся от стола.

– Поздравляю, Карстерс! – воскликнул один из бывших партнеров по игре, пробираясь к ней сквозь толпу. – Позволите купить вам выпивку, чтобы отметить это событие?

Розалинда подняла руку, останавливая его.

– Один момент, сэр. Мистер Леннокс, – она собиралась сделать последнюю партию и молила Бога, чтобы удача ей не изменила, – позвольте предложить еще одну ставку?

Леннокс повернулся и уставился на нее, крепко сжимая в руке свою шпагу-трость. В комнате снова стало очень тихо, и глаза присутствующих наполнились удивлением.

– О чем это вы? – спросил он осторожно.

– Все, что лежит на столе, против одного единственного предмета из ваших карманов, который я сам выберу. Победитель определится путем снятия колоды.

Все присутствующие дружно ахнули. Леннокс облизнул губы и сглотнул. Его адамово яблоко судорожно дернулось, а лицо исказила гримаса алчности, обезобразив красоту Нарцисса.

– Что ж, ладно, – согласился он и швырнул на стол золотой футляр для карт.

– Я сам выберу предмет, если вы не забыли, мистер Леннокс, – уточнила Розалинда; ее голос прозвучал резко и низко, как рев двигателей «Красотки чероки», несущих ее по бурным водам.

Линия рта Леннокса затвердела, он оглядел комнату, словно искал поддержки, но никто не проронил ни слова.

– Как пожелаете, – произнес он наконец.

– Выложите содержимое ваших карманов на стол, – приказала Розалинда.

«Господи, только бы он не перепрятал бухгалтерскую книгу в другое место в мое отсутствие».

С недовольным ворчанием Леннокс начал действовать. Небольшой плоский кожаный кошелек. Коробочка с зубочистками. Ключи.

– И из карманов плаща тоже, – уточнил Бристоу, упредив Розалинду, и ее губы дрогнули в улыбке. Слава Богу, Бристоу помогает ей, а не мешает. Теперь и подавно нужно разыгрывать из себя джентльмена с безукоризненными манерами.

Леннокс кинул в сторону Бристоу недовольный взгляд, но все же полез в нагрудный карман пальто, откуда достал носовой платок. Последней на стол легла маленькая книжица в кожаном переплете с краями, испачканными водой и кровью: вероятно, это и была бухгалтерская книга Этериджа.

Пока присутствующие перешептывались и жестикулировали, Розалинда пробежала пальцами по предметам на столе, с притворным интересом задержавшись на золотом футляре для карт. Добравшись до книжицы, она полистала страницы, испещренные записями о покупке товаров и их продаже солдатам Форт-Макгоуна. Аккуратные записи каждого прихода и расхода денег с итоговым подведением баланса в правой колонке.

Особенно ее поразили две записи.

«8 июня 1871 г. Снял 1500 долларов наличными со своего счета в Национальном банке К…».

И следующая строчка:

«8 июня 1871 г. Отдал 1500 долларов наличными У. Белкнапу в Уэст-Пойнте, Нью-Йорк».

После каждой записи стояли инициалы Дж. Э., явно свидетельствуя, что Джебедая Этеридж платил министру обороны в открытую. Если ей удастся завладеть этой книгой и всеми деньгами Леннокса, он не сможет больше ни шантажировать, ни подкупать Белкнапа с целью испортить репутацию зятя Хэла и лишить его средств к существованию.

Если же она проиграет и Леннокс сохранит книгу и заберет все деньги на столе, то получит целое состояние, которое позволит ему продолжать дальнейшие атаки.

Розалинда сжала зубы и взглянула на Леннокса.

– Это меня устроит. – Она постаралась разыграть беспечность, которой не чувствовала. – Славная книжица и, думаю, сослужит мне хорошую службу.

По комнате пронесся шепот, но сразу затих.

– Только не эта книга, нет. – Леннокс энергично покачал головой, и в его расширившихся глазах отразился испуг. – Наверняка вам больше подойдет золотой футляр или мой кошелек.

– Уж не хотите ли вы пересмотреть нашу договоренность? – осведомилась Розалинда. – Один предмет из содержимого ваших карманов, выбранный по моему усмотрению, против всех денег на столе. Желаете отказаться?

– Нет, черт возьми. Я пройду через это до конца и куплю всем присутствующим выпивку в случае выигрыша, – заверил он, пытаясь вернуть себе прежнее высокомерие.

– Очень хорошо. Мистер Аллен, пожалуйста, перетасуйте новую колоду.

– Вы не можете… – попробовал возразить Леннокс, но тотчас умолк, так как среди зрителей начал подниматься ропот.

Аллен занял место Гамильтона и театрально распаковал свежую колоду. Он тасовал карты с большой профессиональной элегантностью, пока они не превратились в его руках в послушно льющийся поток. Хэл тоже обладал такой же непринужденной виртуозностью мастера, когда стоял в рулевой рубке, изучая воду; в его светлых волосах играло солнце, голубые глаза сияли. Дорогой красивый Хэл…

Аллен протянул карты Ленноксу, и тот, нервно сглотнув, потер пальцы друг о друга, затем быстро разделил колоду надвое и перевернул верхнюю часть, демонстрируя нижнюю карту.

Валет треф. Только дама, король или туз могли принести ей победу. Не колеблясь ни секунды, Розалинда взяла нижнюю часть колоды и перевернула ее.

Белокурый король в элегантных красных одеждах, украшенных сердцами. Леннокса победил червовый король.

Бухгалтерская книга с записями, способными причинить зло Уильяму, отныне принадлежала Розалинде. Леннокс больше не будет угрожать Уильяму и его родным.

– Нет! – взорвался Леннокс. – Вы не можете выиграть. Это я должен забрать деньги и книгу! – Он сделал движение, чтобы извлечь из рукава нож, но Розалинда тотчас выхватила свой. Секундой позже то же проделали Аллен, Бристоу и большинство присутствующих мужчин.

При виде явного преимущества в силе противника Леннокс зарычал от бессилия, зато неожиданная демонстрация агрессии вызвала среди женщин радостное оживление. Высокая блондинка, замахав веером, в восторге уставилась на Розалинду.

– Не соблаговолите, сэр, повторить то, что вы сказали? – холодно осведомился Бристоу. – Игорный дом Алена известен тем, что здесь не обманывают. Предположить обратное – значит поставить под сомнение честь наилучшего заведения в Омахе. – Судя по его гону, лишь смерть могла смыть подобное оскорбление.

– Будь оно все проклято! – прорычал Леннокс. Его взгляд метался по комнате, оценивая число обнаженных против него ножей и расстояние до двери. Впрочем, только идиот мог ввязаться в драку в столь невыгодном положении, а Леннокс никогда не слыл глупцом.

– Ну так что вы сказали? – холодно справилась Розалинда.

Ее жизнь стала бы значительно проще, если бы она сейчас покончила с Ленноксом раз и навсегда и могла никогда в будущем не думать о том, что ее могут ограбить. Тогда она смогла бы вновь мечтать о встрече с Хэлом, о вкусе его губ и тела…

– Ничего. Это какое-то недоразумение и только, – ответил Леннокс и, убрав нож, поднял руки к лацканам пиджака, показывая, что вполне владеет собой. – Премного благодарен за гостеприимство, – обратился он к Алену. – А теперь я спешу на другую встречу. – Слегка коснувшись полей шляпы, он направился к выходу, и присутствующие расступились перед ним, словно боялись испачкаться.

Розалинда молила Бога, чтобы эта его встреча была всего лишь предлогом покинуть комнату, а не действием с целью устроить очередную неприятность.

– Спасибо за отличную игру, Бристоу, – искренне произнесла она. – Сердечно благодарю.

– Поздравлю с выигрышем, Карстерс. – Бристоу пожал ей руку. – Вы играли просто превосходно.

Вокруг Розалинды тут же собралась толпа желающих поздравить ее с успехом. Аллен приступил к обмену фишек на наличность, и потом Розалинда немного пообщалась со зрителями, вежливо обсуждая детали своей стратегии.

Со стола на нее смотрел червовый король, как напоминание о том, что выиграла она в этот день и что потеряла. Ей нужен Хэл, чтобы жизнь имела смысл, и это уже не изменить, как бы далеко она ни убегала и как бы долго от него ни пряталась.

Что может она сделать? Бороться за его любовь, но как? Она не сможет завоевать его сердце, живя в Монтане, в то время как он будет в Миссури. Тогда она должна вернуться. Может, все же стоит принять его предложение?

А если он не сумеет полюбить ее, то ей придется ограничиться крохами его симпатии. В любом случае у нее больше шансов быть счастливой самой и сделать счастливым Хэла, вступив в брак с ним, а не с другим мужчиной. Ну а дети – что ж, пусть дети остаются мечтой.

Неожиданно Розалинда перехватила взгляд высокой блондинки.

– Вы позволите купить вам чего-нибудь освежающего? – любезно спросила она.

– Ну конечно, – проворковала красавица, принимая протянутую руку.

Кивнув Бристоу, Розалинда повела блондинку к выходу. Если она намерена завоевать Хэла, то между ними не должно быть лжи, а значит, ей потребуется женский гардероб. Но сначала она заберет свою бриллиантовую булавку.

Леннокс в ярости вылетел из салуна в туманную ночь. Никто, черт побери, не имел права отбирать у него деньги и бухгалтерскую книгу Этериджа, а тем более какой-то молокосос. Ему придется отправить телеграмму в нью-йоркский офис с требованием выслать еще денег. Если же они пожалуются, что не прошло еще и половины месяца и что деньги за аренду они ему уже отправили, то он будет вынужден заставить их поднять ренту и немедленно собрать дополнительные средства с проклятых ирландцев, проживающих в его доходных домах.

Пока он шел, его ярость постепенно остыла и теперь он мог подумать о других делах.

Дездемона. Он должен встретиться с ней в пять утра. Но на что она ему сдалась? Она ведь не выполнила его просьбу и не нашла эту стерву Скайлер.

Впрочем, у Дездемоны водились денежки; вернее, у ее мужа. Если они прикончат этого заносчивого старого медведя – Леннокс заскрежетал зубами, вспомнив, как старик унизил его во время прошлого Рождества, – тогда он сможет сполна воспользоваться свалившимся на Дездемону богатством и с его помощью разделаться с Донованом и Линдсеем.

Развод тоже его устроил бы. Правда, это сопряжено со скандалом, но обманутые мужья готовы на все, лишь бы избежать сплетен о том, как им наставляли рога.

Еще более простым решением было убийство, к тому же оно принесло бы ему большее удовлетворение. Увидеть старика в луже крови у своих ног…

От этой мысли Леннокс сразу воспрянул духом и взглянул на часы. До свидания с Дездемоной оставалось менее десяти минут. Это была ее идея – назначить встречу в бандитском районе, и слава Богу: добраться вовремя до респектабельного района он просто не успел бы.

Войдя в условленное помещение, Дездемона огляделась. Крохотная сторожка охранника имела лишь самую необходимую обстановку: стол, стул и койку в окружении голых дощатых стен. Сквозь щели между досками внутрь сочился сырой туман с реки, но, к счастью, на кровати в отличие от последнего места их свидания в Питсбурге лежали одеяла.

Когда раздался тихий стук в дверь, она тотчас бросилась к порогу, и в тот же момент в комнату, улыбаясь, вошел Ник. Когда-то он был для нее золотым мальчиком, послушным ее воле, а позже попытки шантажировать ее за то, что во время войны она оказывала содействие конфедератам, сделали его не столько опасным, сколько еще более привлекательным.

Едва Ник протянул к ней руку, как она бросилась в его объятия; ее пронзила дрожь радости. Со дня их первой встречи Ник гораздо лучше научился возбуждать ее. Сейчас он расстегнет ей платье и обнажит грудь, чтобы даровать неземные ласки…

От этой мысли Дездемону бросило в жар, и, трепеща от предвкушения, она еще сильнее прижалась к его плечу.

Ричарда Линдсея сковал леденящий холод. Ему не было так холодно, даже когда он нес вахту на океане, покрытом плавучими льдинами. Дездемона разбудила его, когда тайком выскользнула из гостиничного номера, и он последовал за ней. Теперь, стоя в промозглом переулке среди штабелей и бочонков, пропахших соленой рыбой, он сознавал, что оправдался худший из его страхов.

Ричард прожил жизнь, придерживаясь семейных и флотских традиций, а также правил светского общества. Дездемона также всегда ценила условности высшего света и требовала, чтобы ее дети – включая Хэла и Виолу – следовали тем же правилам. Когда кто-то оступался, она приходила в неистовство и призывала наказать провинившихся. В частной жизни она отказывала мужу в исполнении супружеских обязанностей и в то же время имела вид женщины, чьи сексуальные аппетиты находят регулярное удовлетворение.

Найдя щелочку в стене, Ричард даже испытал облегчение от сознания, что сейчас наконец узнает, изменяет ли ему жена. Услышав шаги, он выглянул из своего укрытия и увидел мужчину, входящего в дверь, за которой находилась его жена.

Ричард и раньше подозревал Дездемону в изменах, но не имел доказательств. При всех недостатках их брака он все же надеялся, что снобизм и желание быть объектом восхищения в обществе удержат его жену от адюльтера. Боже, как он ошибался! Вошедший к ней мужчина явно был уверен в ласковом приеме.

Из помещения доносились стоны и вздохи вперемежку с шуршанием шелковых юбок. Пересилив желание ворваться и убить соперника, Ричард стиснул зубы и припал к щелке.

Его жену обнимал самый грязный в Нью-Йорке шантажист, Николас Леннокс. Вот черт! Неужели она не могла найти себе более достойного любовника?

– Ник, – прошептала Дездемона голосом, пронизанным сладострастием.

– Ты готова, моя шлюшка? Уже истекаешь соком? По-видимому, Леннокс удовлетворенно улыбнулся, и Ричард сжал кулаки.

– Ты такая красивая в моих руках, когда я распаляю тебя для своей постели. Сколько раз за последние десять лет ты так танцевала для меня – сто? Двести?

«Десять лет?» Так она спала с Ленноксом, пока он воевал, и потом тоже? Выходит, все это время их брак был обманом?

– Не так уж часто! – посетовала Дездемона томно.

– Истинная правда, моя шлюшка, истинная правда. Ты самая восхитительная из всех любовниц, что у меня были. Возможно, нам стоит сделать свой союз постоянным?

«Какого дьявола…»

Дездемона нахмурилась и уронила руки.

– Что ты имеешь в виду?

– Выйдешь за меня замуж, и мы сможем наслаждаться друг другом каждую ночь.

«Жениться на моей жене?»

– Мы могли бы поехать в Европу, поселиться в Италии и доставлять друг другу удовольствие, как это делали римляне. Или…

– Глупости. Я стану в обществе парией, если разведусь с мужем и выйду за тебя. – Дездемона сделала шаг назад и, положив руки на бедра, уставилась на любовника с недовольным видом – она всегда так поступала, когда ее что-то не устраивало.

Леннокс прищурился, но в состоянии возбуждения Дездемона не заметила опасности, тогда как Ричард покинул свое укрытие и направился к входу в сторожку. Он не уступит жену этому поганцу. Удержит и научит ее, как должна вести себя настоящая супруга.

– И это все, что ты можешь сказать? – осведомился Леннокс вкрадчивым голосом, прозвучавшим достаточно громко.

Ричард замер.

– Просто «нет»? Что, если я расскажу твоему мужу, чем ты занималась в годы войны? О винтовках, которые отправляла конфедератам? Сотни и сотни винтовок, из которых стреляли по солдатам-юнионистам и морякам вроде твоего сына? Как ты думаешь, захочет он с тобой жить после того, как все это услышит? Скорее он разведется и оставит тебя без средств. Для тебя будет гораздо лучше, если ты станешь моей женой, а я буду молчать обо всем, что знаю.

«Предательство? Дездемона Дэвис Линдсей, жена и мать солдат-юнионистов, продавала оружие врагу?»

– Что? Ты смеешь меня шантажировать, негодяй! – выкрикнула Дездемона.

Леннокс презрительно хмыкнул.

– Я до сих пор храню расписку в получении оружия и боеприпасов, так что выбирай, шлюха, либо ты согласишься, либо я тебя уничтожу.

Ударом ноги Ричард вышиб дверь, собираясь сначала убить Леннокса, а уж потом разобраться с женой.

Выхватив пистолет, Леннокс оттолкнул Дездемону, так что она, подметая юбками пол, пролетела вдоль стены, и выстрелил. Ричард тоже успел спустить курок. Маленькое помещение потряс звук сразу двух выстрелов.

Огонь обжег Ричарду висок, и у него подогнулись коле-г ни. По его лицу заструилась кровь. Сползая вниз по дверному косяку, он все еще силился снова взвести курок, чтобы уничтожить предателя.

– Мой Бог, посмотри, что ты наделал! – выглянула из-за плеча Леннокса. – Ты убил моего мужа!

Она издала пронзительный крик, похожий на пароходный гудок.

– Проклятая шлюха! Замолкни! – прорычал Леннокс, но Дездемона завизжала еще оглушительнее.

В этот момент в комнате прозвучал еще один выстрел, и Дездемона рухнула на пол рядом с Ричардом. Леннокс едва успел шагнуть в сторону, чтобы она его не задела.

– Отличное избавление, – буркнул он.

«О Господи, нет!» Кровь и мозги обрызгали стену и теперь медленно стекали вниз, капая на Ричарда. От потери крови у него в глазах потемнело. Теперь он мог видеть лишь волосы Дездемоны и сапоги Леннокса. И все-таки он должен убить этого подонка.

Заскрежетав зубами, Ричард обнял левой рукой правую и направил ствол пистолета в голову убийцы, но Леннокс ударом ноги выбил оружие из его руки. К счастью, на поясе у него висел кривой нож, и пальцы Ричарда подползли к рукоятке…

Однако Леннокс лишь рассмеялся и ударил Ричарда ногой по руке.

– Дурак. Упрямый гордый дурак. – Он с силой пнул раненого в ребра, и бок Ричарда взорвался болью. Воздух вылетел из его легких, рот открылся в попытке сделать вдох…

Леннокс приставил к уху Ричарда «кольт» и взвел курок, но старый капитан, все еще задыхаясь от нехватки воздуха, нашел в себе силы не дрогнуть.

Внезапно снаружи послышались шаркающие шаги двух пьяниц, которые пытались исполнить припев старинной шотландской песни. «Я лягу и умру». Эти слова заставили Ричарда поморщиться; он молил Бога, чтобы они не стали пророческими. Он сделал попытку закричать, но смог издать лишь жалкий хрип.

Леннокс замер и медленно отвел пистолет в сторону.

– Лучше я не стану в тебя стрелять, не дай Бог, кто-нибудь услышит и придет проверить, что тут творится. Думаю, жить тебе осталось минут пятнадцать. – Он оттащил Ричарда за ноги в сторону, перевернул на спину и оттолкнул от двери голову Дездемоны, так что Ричард ощутил у своей груди ее еще теплое тело. Голубые глаза Дездемоны были открыты.

Помедлив, Леннокс перешагнул через порог.

– По крайней мере одну битву я сегодня выиграл, – пробормотал он. – Убил старого медведя.

Дверь за ним тихо притворилась.

Если он выживет, то обнимет своих детей и внуков и скажет, как сильно их любит, подумал Ричард. Он извинится перед Хэлом и Виолой и каждый день жизни, что дарует ему Господь, будет благодарить его и делать людям добро.

Вот только как выжить? Ричард начал молиться с таким рвением, с каким никогда раньше не молился.

 

Глава 17

Прохаживаясь по крыше «Красотки чероки», Хэл разглядывал Омаху с ее постройками, казавшимися смутными тенями на фоне просторов простиравшейся к западу равнины.

Противоположный берег реки почти не просматривался. Со «Спартанца» донесся хорошо известный всем прибрежным обитателям звук колокола, возвещая о том, что пароход скоро отчалит от восточного берега Миссури.

Хэл чувствовал, что в это апрельское утро солнце, припекавшее голову и плечи, жжет сильнее обычного. Очень скоро оно развеет туман и сделает день по-летнему теплым. Возможно, во второй половине дня разразится весенняя гроза и напитает Миссури новой водой; тогда, чтобы справиться со штурвалом «Красотки», придется поставить сразу двух рулевых.

Белькур на капитанском мостике готовился к отплытию, мурлыча под нос незамысловатый мотив. Как только Уильям и Виола поднимутся на борт, «Красотка чероки» отчалит от берега и направится в Сиу-Сити. Возвращения Розалинды ожидать не приходилось.

Хэл зажмурился. Господи, как же ему хотелось остаться в Омахе и разыскать ее! Если он отложит это до возвращения из Сиу-Сити, то, возможно, потеряет Розалинду навеки.

Неожиданно приняв решение, Хэл поднялся в рубку.

– Я иду на берег, Белькур, искать Карстерса. Вернусь в течение часа, до того как придут мистер и миссис Донован.

Белькур удивленно взглянул на него и пожал плечами.

– Как знаешь, Линдсей. Пожалуйста, постарайся не ввязаться в какую-нибудь переделку.

Хэл усмехнулся их старой шутке и торопливо распрощался. С семенящим по пятам Цицероном он спустился на бойлерную палубу, где его догнал Эзра.

– Сэр, вы знаете что-либо о планах капитана и миссис Линдсей?

На лице Хэла отразилось удивление: отец никогда не обсуждал с детьми свои дела.

– Они мне ничего об этом не говорили. А почему ты спрашиваешь?

– Они провели ночь на берегу, в отеле «Коззенс», сэр, а только что от Обадаи пришел посыльный и интересовался, не видели ли мы их. Он относил им кофе, но не обнаружил в номере ни капитана, ни миссис Линдсей. Он также навел справки, но, похоже, их никто не видел.

Хэл нахмурился. Матери не оказалось в постели на восходе солнца? Она любила комфорт и обычно спала допоздна, а старик никогда бы не опоздал к отходу судна.

– Нет, я их не видел. Передай привет Сэмпсону и скажи, чтобы послал надежного человека помочь с розыском.

– Слушаюсь, сэр.

Хэл, наконец, сошел на берег. Если его родители в скором времени не появятся, ему придется заняться этим вопросом, хотя он не знал, где, кроме отеля, их искать.

Продолжая хмуриться, он пересек пристань и направился в город. Цицерон неотлучно следовал за ним, то и дело, оглядываясь по сторонам.

У Хэла имелся целый список мест, где он мог бы найти Розалинду. Вверх по Миссури в этот день уходили лишь два судна: «Спартанец» и «Красотка чероки», но от услуг одного из них она уже отказалась, хотя в Канзас-Сити по какой-то неизвестной ему причине она предпочла «Звезду чероки» «Спартанцу». На основании этого Хэл мог предположить, что и теперь ее предпочтения не изменились. Сначала он решил искать Розалинду по игорным заведениям, затем расширить круг поисков до гостиниц. В игорных заведениях первого разряда наверняка вспомнят молодого элегантного игрока в покер, обладающего мастерством профессионала. Если предположить, что сыщики уже задержали ее, он либо подкупом, либо силой вернет ей свободу.

Туман на улицах Омахи был гуще, чем на борту «Красотки», ограничивая видимость до двадцати пяти футов.

Стук колес повозок хотя и оставался приглушенным, делался все громче – это город возвращался к жизни.

– Линдсей! – услышал он из переулка незнакомый голос и резко повернулся, инстинктивно потянувшись за пистолетом; однако в нескольких дюймах от курка его рука застыла. Незнакомец целился ему в грудь из двустволки с расстояния двадцати футов.

Цицерон угрожающе зарычал, и к Хэлу тут же вернулось самообладание. Он неплохо умел блефовать; если удастся потянуть время, возможно, он привлечет внимание какого-нибудь прохожего и тот придет ему на помощь.

– Боюсь, я не знаю вас, мистер… Пузатый хлыщ рассмеялся.

– Ну ты и наглец! Я Илай Дженкинс, партнер Николаса Леннокса.

– Как поживаете? – вежливо поздоровался Хэл, про себя оценивая ситуацию. Если Цицерон бросится на бандита, то, возможно, на короткое время отвлечет его внимание. Этого будет достаточно, чтобы выхватить «кольт». С другой стороны, попытка может стоить Цицерону жизни… – Чем обязан чести этой встречи, мистер Дженкинс?

– За твою голову объявлена награда в десять тысяч долларов, и я намерен ее получить-.

– Мистер Дженкинс…

– У меня нет желания болтать с тобой, Линдсей, поскольку я спешу на «Спартанец». Денежки мне нужно получить сейчас, до того как я последую в Бут-Хилл за гробом Донована.

За плечом Дженкинса заколыхались перья дамской шляпки.

– Берегитесь, мэм! – крикнул Хэл и бросился вперед; в тот же миг Цицерон подпрыгнул и вцепился в руку Дженкинса.

Почти в одно время прозвучало два пистолетных выстрела, после чего ружье, дернувшись вверх, выстрелило в небо. Шея Дженкинса взорвалась облаком крови и плоти, и он медленно повалился лицом в грязь. В тот же момент прозвонил колокол «Спартанца», созывая на борт последних пассажиров.

Хэл резко остановился, Цицерон удивленно взвизгнул и попятился под защиту хозяина.

Дама на другом конце проулка не спеша опустила два своих «кольта» и, спрятав их за пояс юбки, подняла вуаль, потом уставилась на тело Дженкинса, и ее лицо позеленело.

– Господи на небесах, прости меня, – пробормотала Розалинда Скайлер.

Тут Хэла словно прорвало:

– Черт возьми, я люблю вас, мисс Скайлер. Вы станете моей женой?

Розалинда посмотрела на него и слабо улыбнулась. Она выглядела неотразимой в модном дорожном платье с рукавами-колокольчиками и низкой оборкой спереди. Туалет довершала бархатная шляпка с высокой тульей, украшенной перьями. Отделанная кружевом и бусинками из гагата черная вуаль была отвернута на поля, а сзади спускалась на спину аккуратными складками.

Ее облик, утонченный и женственный, ничем не напоминал ни дебютантку из Нью-Йорка, ни карточного игрока, промышляющего на реке. Ни один из пинкертонов не смог бы ее опознать. Если бы Хэл с ней не спал, то тоже вряд ли узнал бы ее.

– Да, я выйду за вас, – кивнула Розалинда, и на ее губах заиграла улыбка. Она поискала в сумочке носовой платок, чтобы прижать к носу, словно хотела оградить себя от запаха смерти. – Но сначала нам нужно предупредить мистера и миссис Донован о грозящей им опасности.

Хэл кивнул.

– Они провели ночь в доме друзей и должны скоро вернуться; я же первым делом отправился разыскивать тебя. Понимаешь, я не могу больше прожить без тебя ни дня.

Черты Розалинды осветились радостью, и она протянула к нему руки, а он распахнул объятия и прижал ее к себе. Никогда больше он ее от себя не отпустит!

В этот момент рядом с ними остановился экипаж с большим сундуком, притороченным сзади. Вероятно, его наняла Розалинда.

Когда-нибудь потом он спросит, где она его раздобыла, а сейчас Хэл испытывал такую радость, что не хотел и думать о земных делах.

Стук копыт возвестил о прибытии еще одного экипажа.

– Привет, Линдсей. А это, кажется, мисс Скайлер? – прозвучал из экипажа голос Уильяма Донована. В руках он держал карабин Шарпса, а Виола натягивала вожжи. Складной верх коляски, а также шляпа Уильяма светились пулевыми отверстиями, перья на головном уборе Виолы обуглились и висели обломками. Длинная царапина на крупе лошади запеклась кровью.

Хэл со скрипом сжал челюсти. Пока жив Леннокс, никому из них не знать покоя. Он еще крепче прижал к себе Розалинду.

– Верно, это мисс Скайлер, но в скором времени она станет миссис Линдсей. – Хэл обернулся. – Как ты узнал ее?

– Она сильно смахивает на одного молодого джентльмена, бывшего ученика штурмана с «Красотки чероки», – добродушно пояснил Уильям.

– Это правда, но что с вами случилось? – встревожено спросила Розалинда.

– По пути в город на нас напала банда разбойников. Шериф сейчас допрашивает двоих, оставшихся в живых, – ответил Уильям, однако не стал вдаваться в подробности.

Хэл кивнул.

– Илая Дженкинса тоже постигла похожая судьба.

– Дженкинс был человеком Леннокса? – Уильям вскинул брови. – Это многое объясняет. Он точно знал, как нанести убыток моим товарным поездам. Слава Богу, теперь я избавился от него.

– Это мисс Скайлер ты должен благодарить. Дженкинс угрожал мне, а она спасла мою жизнь.

Розалинда вздрогнула.

– О, спасибо, дорогая, что спасла моему брату жизнь! – воскликнула Виола и, выйдя из коляски, устремилась к Розалинде. – Поздравляю с обручением. Я всегда знала, что вы созданы друг для друга.

– Такты знала? – Розалинда закашлялась. – Когда вы догадались, что я женщина?

– Уильям понял это сразу, как только тебя увидел, но дал мне слово даже не заикаться на эту тему. Теперь я рада за вас обоих.

– Полагаю, настал момент поздравлений? – послышался протяжный говор, и навстречу им вышел Морган Эванс.

Свежевыбритый, в тщательно отглаженном пиджаке, он выглядел на редкость опрятным. Кроме слегка припухших глаз и выражения сытости на лице, ничто в его облике не выдавало бурной ночи, проведенной в дорогом борделе. Ему хватило такта сделать вид, что он не узнал Розалинду, и проявить искреннее любопытство.

Вскоре маленький кружок распался. Виола вернулась к мужу, а Розалинда осталась с Хэлом.

– Мисс Скайлер, позвольте представить вам Моргана Эванса, первого помощника мужа моей сестры. Эванс, это мисс Скайлер, моя невеста, – любезно произнес Хэл.

– Мистер Эванс!

Эванс замер в нерешительности, изучая лицо Розалинды, затененное модной шляпкой с вуалью, потом просиял искренней улыбкой.

– Очень рад с вами познакомиться.

Галантно склонившись над ее рукой, он тут же отошел назад, к Доновану.

Вскоре прибыл Эзра с целой охапкой теплой одежды, и в этот момент атмосферу всеобщего благодушия нарушила Розалинда.

– Ты сказал, что собираешься отправиться на поиски родителей, – обратилась она к Хэлу. – С ними что-то случилось?

Хэл растерянно пожал плечами.

– Похоже, они пропали; по крайней мере в гостинице их нет.

– Дездемона встала с постели на рассвете? – искренне удивилась Виола. – Невозможно. Даже во время войны она предпочитала спать до полудня.

– Так же невозможно представить, чтобы Старик опоздал к отходу судна, – добавил Хэл задумчиво. – Я отправил на их розыски несколько матросов с «Красотки», но все равно мы не можем особенно задерживаться, поскольку должны прибыть в Сиу-Сити раньше Леннокса.

– Сиу-Сити? Ах да, я кое-что забыла. – Порывшись в сумочке, Розалинда извлекла из нее потрепанную кожаную книжицу и протянула Уильяму. – Полагаю, это может оказаться вам полезным.

Брови Уильяма изумленно взлетели вверх.

– Неужели бухгалтерская книга Этериджа?

– Она самая, – кивнула Розалинда.

– И как она к вам попала?

– Покер, – догадался Хэл. Розалинда снова кивнула.

– Теперь ты можешь спокойно искать своих родителей, Хэл, – сказала она и нежно заглянула ему в глаза.

Хэл вздохнул.

– «Красотка чероки» должна придерживаться расписания. Уверен, что Старик скоро появится.

– Но ведь теперь нет нужды преследовать Леннокса, верно? Ему понадобится немало времени, чтобы подготовить следующую атаку.

– Пожалуй, – нехотя согласился Хэл.

– Вот и отлично. Цицерон поможет нам в поисках.

– Цицерон? Нам? Ну уж нет! Вы с Виолой должны немедленно вернуться на «Красотку».

– Еще чего! Я хоть и не Цицерон, но тоже не намерена сидеть сложа руки.

В этот момент долго молчавший Уильям подал наконец голос:

– Мы с Виолой составим вам компанию. В квартале отсюда есть склад «Донована и сыновей», и я распоряжусь, чтобы мои люди позаботились о теле Дженкинса.

– Благодарю. Как насчет экипажа?

– Приятель одолжил мне его на все утро, и мы возьмем его с собой на тот случай, если капитан и миссис Л и идеей предпочтут ехать с комфортом, – сказала Розалинда.

Осознав, что проиграл этот раунд, Хэл обернулся и посмотрел на охапку одежды в руках Эзры.

– Это для капитана и миссис Линдсей?

– Да, сэр. Я подумал, вдруг они замерзли. Перчатки я тоже взял.

– Вот и хорошо. Дай мне перчатки капитана.

Взяв перчатки, Хэл помахал ими перед носом Цицерона.

– Ты знаешь, кто такой капитан Линдсей, верно? – Наблюдая за псом, Хэл поднес перчатку ближе.

Терьер обнюхал тонкую кожу и, уставившись на хозяина, громко тявкнул.

– Отлично! А теперь ищи. Ищи капитана Линдсея.

– Гав! – Цицерон вскочил и, выбежав на улицу, начал принюхиваться.

В тумане прозвучал сигнал «Спартанца»: два длинных гудка и один короткий. Итак, Леннокс покидает город. Хэл стиснул зубы, чтобы не думать о тех неприятностях, которые еще мог причинить этот мерзавец.

Цицерон залаял, словно хотел привлечь внимание людей, и направился вверх по Фарнам-стрит.

– Он что-то обнаружил! – воскликнула Розалинда.

– Он бежит в сторону отеля «Коззенс». Этим путем ходят многие, – посчитал нужным пояснить Хэл. – Возможно, учуял самку.

– Но они именно в этом отеле остановились, разве нет? – возразила Розалинда.

– Да.

– Значит, он хороший мальчик. Хэл сдался:

– Пожалуй, да. Идем?

Хэл, Розалинда и Эванс последовали за Цицероном. Уильям и Виола поехали за ними в коляске, шествие замыкал Эзра в экипаже. Их сопровождала, держась поодаль, небольшая толпа, численность которой постепенно возрастала. Хэл решил, что в этом районе Омахи впервые за многие годы люди видят подобное зрелище.

На первом же углу они остановились, пропуская открытый экипаж, направлявшийся, судя по всему, на пристань. В экипаже сидели две женщины в черных траурных одеждах, но без плотных вуалей, свидетельствующих о понесенной утрате. Обе женщины имели аристократические черты и, вероятно, были родственницами, но разного возраста. Младшей не было на вид и тридцати, в то время как старшая уже явно переступила шестидесятилетний рубеж.

Эванс замер. Обернувшись, Хэл обнаружил, что человек, способный выслеживать снайперов и непринужденно рассказывать о своих похождениях с женщинами, во все глаза таращится на пассажирок. Вдруг на его лице появилась хищная улыбка, от которой у Хэла по спине поползли мурашки. Он не хотел бы, чтобы таким взглядом смотрели на его близких.

Перехватив взгляд Эванса, молодая женщина в экипаже с силой сжала руку. Ее глаза расширились, словно она увидела перед собой гадюку. Хэл украдкой взглянул на Уильяма, но тот лишь пожал плечами. В этот момент коляска Уильяма закрыла экипаж с женщинами.

Эванс, стряхнув оцепенение, сорвался с места. Обернувшись, Хэл увидел, что экипаж сворачивает за угол, а молодая женщина все еще смотрит на Эванса.

Тем временем Цицерон уверенно бежал вверх по крутой улице, не обращая внимания на движущийся по дороге транспорт. Возницы глазели на дерзкого пса и осаживали лошадей, уступая ему дорогу.

Со «Спартанца» доносились постепенно удаляющиеся звуки, и Хэл задумался. Какого дьявола «Спартанец» идет вниз по течению? Неужели Леннокс возвращается в Канзас-Сити, чтобы потом, пересев на поезд, двинуться на восток? Учитывая большую скорость течения реки, пароход доставит его в Канзас-Сити за считанные дни. А может, это туман сбивает с толку, приглушая звуки, и «Спартанец» все же движется вверх по реке?

Семеня вдоль жилых кварталов, пересекая перекрестки, Цицерон неуклонно приближался к гостинице «Коззенс».

Неожиданно он остановился и вскинул вверх морду. Его ноздри пришли в движение, и он закрутился на месте, нюхая воздух.

– Неужели он потерял след? – пробормотала Розалинда.

– Нет. Скорее он нашел место, где Старик спустился с холма, – ответил Хэл.

Ему не хотелось думать, почему его родители могли свернуть с главной дороги в этом опасном районе пакгаузов.

Громко залаяв, Цицерон устремился вперед по узкой боковой улочке. Розалинда немедленно свернула за ним.

Натянув поводья, Уильям остановил коляску, и к ней аккуратно подкатил экипаж Розалинды. Сзади собралась толпа зевак, глазеющих на странное представление.

Хэл вынул пистолет и свернул в проулок. Впереди шла Розалинда, за ней – Уильям и Виола. Теперь, что бы ни случилось, с ним были трое самых близких Хэлу людей и собака.

Залившись лаем, Цицерон запрыгал перед дверью убогого склада.

– Какого черта мог он тут найти? – удивилась Розалинда.

– Посторонитесь, мисс Скайлер, и пропустите нас вперед. – Уильям встал рядом с Хэлом, и они обменялись взглядами.

«Господи, только не оба», – молил Хэл Всевышнего.

Он тронул дверь, и она распахнулась. Теперь запах стал сильнее: пахло кровью и смертью.

В маленькое темное помещение проник робкий свет раннего утра, обозначив отдельные предметы мебели – стол, стул, кровать. На полу сразу за дверью темнела какая-то неясная масса.

– Господи помилуй, – пробормотала Розалинда. Цицерон влетел в комнату и начал тыкаться носом в неподвижную груду. Следом вошел Хэл и зажег фонарь у двери.

На полу лежали два человека. На женщине был надет черный жакет матери Хэла с тройной ниткой жемчуга. В середине ее лба чернело аккуратное отверстие.

У Хэла сжалось горло. Мать. Ее застрелили в этой хибаре.

Под ней лежал мужчина, наполовину закрытый ее юбками; вокруг него растекалась лужа крови, свидетельствуя об угасании жизни.

«Господи, сделай так, чтобы Старик был жив!»

В какой-то миг Хэл вспомнил обо всех светлых моментах, которые связывали его с отцом: путешествие по реке в Луисвилл, когда он впервые правил судном; встреча в Виксберге, когда моряки обоих флотов сорвали от радости глотки…

Человек зашевелился и снова затих.

– Отец? – прошептала Виола. – Неужели он умер? Хэл поднял тело матери, перенес на кровать и быстро завернул в лежавшее там тонкое одеяло.

Залитое кровью лицо отца было почти неузнаваемым, но грудь едва заметно вздымалась.

– Слава Богу, он жив!

Виола, оставив мужа, опустилась возле отца на колени и протянула руку, чтобы проверить пульс отца.

– Ему нужен доктор, – объявила Виола, не оглядываясь назад. – Уильям, наделай бинтов. Розалинда, мы воспользуемся твоим экипажем.

– И пожалуйста, попроси Эзру пригнать повозку, чтобы забрать тело матери, Розалинда, – добавил Хэл.

Кивнув, она направилась к выходу.

– Дочь…

Чуть слышный звук заставил всех замереть.

– Я здесь, отец. Молчи, береги силы. – С щеки Виолы сорвалась слеза.

– Не стоит. – Раненый глотнул ртом воздух, прежде чем вновь заговорить. – Хэл?

– Да, сэр. – Хэл опустился рядом с отцом и впервые за многие годы взял отцовскую ладонь. – Спокойно, Старик. Мы спасем тебя.

– Леннокс. Застрелил. Ее. – Ричард говорил тяжело и отрывисто.

– Вот сукин сын! – выругался Хэл.

Отец смотрел на Хэла глазом, не заплывшим кровью.

– Ты должен… отомстить… за нее, – потребовал он. Его рука шевельнулась, сжав ладонь сына.

– Конечно. Он получит свое, не сомневайся.

– Прости, что я бил тебя. И ты прости, – обратился он к Виоле, – что отказался от тебя. – Его голос стал слабее. – Вы простите меня, дети?

– О да, конечно, – произнесли Хэл и Виола одновременно. Сердце Хэла разрывалось от горя, но он сумел повторить фразу, которую столько раз произносил на канонерской лодке: – Только останься в живых, слышишь?

Старый моряк слабо улыбнулся.

– Сначала… увижу… как… ублюдок… сдохнет.

 

Глава 18

С болью наблюдала Розалинда, как Хэл, Донован и Эванс под руководством Виолы несут неподвижное тело капитана Линдсея сначала на пристань, а потом на «Красотку чероки». Слезы, которые она выплакала четыре месяца назад, следуя за гробом своего отца на кладбище, вновь жгли ей веки. Она молила Бога, чтобы Хэлу довелось вновь услышать характерный рык отца. Когда она поднялась на палубу, Цицерон держался у ее ног, словно понимал необходимость соблюдения приличий.

Матросы на палубе бросились освобождать проход для носилок, тогда как пассажиры, потрясенные, не отрываясь смотрели на них и тихо перешептывались. С пристали за происходящим молча наблюдали клерки и грузчики. Один из них, О'Нил, схватился за сундук Розалинды как за спасательный плот на тонущем корабле. Проворно зарегистрировав багаж и приклеив ярлык, он, не говоря ни слова, понес его на судно.

Мужчины осторожно положили капитана Линдсея на его кровать, после чего Эванс сразу покинул каюту, а Донован опустил руку на плечо жены.

В каюту вошла горничная с подносом, уставленными всевозможными коробочками и баночками из запасов походной аптечки.

Пока капитану Линдсею оказывали необходимую медицинскую помощь, Хэл и его друзья обсуждали судьбу погибшей миссис Линдсей. Ее тело решили предать земле в Омахе в присутствии бывших рабов, ставших свободными, и местного представителя компании Донована – незавидная судьба для женщины, больше всего на свете любившей поклонение и угодничество.

Розалинда даже боялась представить, о чем думает Хэл. Когда он стоял рядом с отцом, его лицо казалось высеченным из камня, словно горе и потрясение были слишком велики для выражения.

Стюард Роланд Джонс принес охапку чистых простыней и большой кувшин с горячей водой.

– Отлично, Роланд, – похвалила Виола. – Поставь это на комод, чтобы я смогла обмыть отца. И еще – можно мне горячего чая?

Хэл глазами указал на дверь Доновану, и тот, выйдя из каюты, остановился рядом с Розалиндой.

– Чай готов, мэм, – доложил Роланд. – Еще я взял на себя смелость заказать у кока крепкий бульон, а капитан Сэмпсон послал за хорошим доктором.

Хэл поцеловал отца в лоб и тоже вышел, плотно прикрыв за собой дверь, чтобы не мешать Виоле заниматься раненым.

– Мне нужно немедленно поговорить с офицерами, – обратился он к Сэмпсону. – В вашей каюте, если не возражаете.

– Конечно, сэр.

Молча предложив руку Розалинде, Хэл повел ее наверх, в просторную каюту капитана, и, усадив в кресло, встал рядом в ожидании. Вскоре здесь собрались все: Сэмпсон, О'Брайен, Черный Джек Нортон, Белькур, Маккензи и О'Нил; Сэмпсон и Белькур сели, остальные остались стоять. В каюту втиснулись даже младший клерк О'Нила и помощник Нортона.

Цицерон с беспокойством огляделся и улегся на пол подле Хэла. Младший клерк О'Нила попробовал закрыть дверь, но не смог. Слишком много народу набилось в каюту.

– Пусть дверь остается открытой, – спокойно произнес Хэл. – В любом случае скоро все узнают о том, что произошло… А теперь, джентльмены, позвольте представить вам мою невесту, мисс Розалинду Скайлер. Позже я представлю ей вас, каждого в отдельности.

– Добрый день, джентльмены, – спокойно поздоровалась Розалинда.

Сэмпсон почтительно поклонился:

– Мэм.

Переходя к деловой части собрания, Хэл понизил голос:

– Джентльмены, прошлой ночью Николас Леннокс, пассажир со «Спартанца», застрелил мою мать и тяжело ранил капитана Линдсея, когда тот попытался защитить свою жену.

По рядам собравшихся прошел ропот, от которого у Розалинды волосы на голове зашевелились. Не хотела бы она в этот момент оказаться на месте Леннокса.

– Теперь негодяй уходит вниз по течению Миссури. На «Спартанце», – продолжил Хэл.

– Вот проклятие! – выругался Белькур. – Мы не сможем его нагнать до самой реки Канзас, а добравшись до Канзас-Сити, он просто исчезнет.

– Что, если отправить телеграмму? – предложил Донован.

– Мы можем телеграфировать шерифу, – ответил за всех Хэл. – Но тогда потребуется остановить «Спартанец».

– А разве они не будут останавливаться, чтобы пополнить запасы топлива?

– «Спартанец», как и мы, может обходиться дровами, – заметил Сэмпсон. – Их устроит любой берег, поросший деревьями и защищенный островом, где никому не придет в голову их искать.

– От остановки до остановки «Спартанец» может проходить изрядное расстояние, – добавил Хэл. – Течение нынче сильное, стремительное. Прибавьте сюда скорость самого «Спартанца», и получится, что до следующей заправки он пройдет бог весть сколько миль.

– А если отбить телеграмму прямо на «Спартанец» с требованием остановиться и высадить Леннокса на берег, Хатчер подчинится? – Судя по тону, сам Эванс не возлагал на это больших надежд.

Нортон отрицательно покачал головой.

– Всем хорошо известно отношение Хатчера к закону; он не испытывает к нему почтения и никогда не отказывает себе в удовольствии сцепиться с полицией. Если Ленмокс дал ему на лапу, он ни за что не остановится.

Остальные офицеры дружно закивали в знак согласия.

– Мы, конечно, можем надеяться, что Хатчер поведет себя как законопослушный гражданин, но рассчитывать на это не стоит, – подытожил Хэл. – Следовательно, чтобы нагнать Леннокса и отдать в руки правосудия, остается лишь уповать и на то, что «Красотка» – самое быстроходное судно на Миссури. Мы высадим на берег пассажиров и выгрузим груз. «Красотка» подберет их через три дня, когда вернется, а те, кому некогда, могут воспользоваться услугами другого судна или железной дороги. В любом случае «Линдсей и К°» оплатит им проезд и проживание. Все ясно?

– Да, сэр, – ответил О'Нил.

– Я сам сделаю объявление.

– Благодарю, сэр.

– Мы с Белькуром поможем вам, Сэмпсон. Капитан кивнул, его тонкое интеллигентное лицо оживилось.

– Моя фирма займется устройством пассажиров и груза, – спокойно добавил Донован. – Морган останется здесь и проследит за всем.

– Спасибо, Уильям, – искренне поблагодарил Хэл. Розалинда невольно вздохнула с облегчением, узнав, что не является объектом интереса Эванса. К реальности ее вернул голос О'Брайена, прозвучавший с удивительной мелодичностью:

– Как насчет обслуживающего персонала и палубных матросов? Для такого похода понадобятся все члены команды.

– Если кто-то пожелает сойти на берег, я не стану чинить препоны и зла держать ни на кого не буду, – решил Хэл.

– Я передам ваши слова, сэр. Полагаю, команда вас не оставит, даже если Моисей спустится с небес и заставит реку расступиться перед ними.

Хэл кивнул.

– Нортон, «Красотка» должна развить максимальную скорость. У нас достаточно топлива?

– Не помешает взять еще угля, раз мы освобождаемся от груза, – задумчиво произнес Нортон. – На лесном складе старой горы я изрядно пополнил запас сосновых шишек, чтобы повысить температуру в топках. «Красотка» – первоклассное судно, сэр, и сегодня полетит как ласточка.

– Отлично. Пусть плотник смастерит запасные лопасти для гребного колеса; от поломок в воде, где болтается всякий мусор, никто не застрахован.

– Да, сэр.

– Белькур, тебе стоять первую вахту с Маккензи, а во вторую выйду я с Донованом.

Белькур поднял брови.

– Второй человек просто необходим, когда река показывает такой норовистый характер, но, может быть, вы все же предпочтете сразу заступить на вахту?

Хэл решительно покачал головой.

– Вторая вахта начнется сразу после захода солнца, а в сумерках никто лучше меня с судном не справится, так что мне и управлять «Красоткой» в ночное время.

– Если разразится гроза и дождь добавит воды в Миссури, возможно, мы еще до рассвета достигнем Граблей Дьявола, мой друг, – мягко заметил Белькур.

Розалинда поежилась. «Красотка» затонет за считанные минуты, если налетит в темноте на невидимую корягу, не говоря уже о целом лесе мертвых деревьев. Впрочем, в этом мире у нее никого не было, кроме Хэла. Если он считает, что может идти по Миссури ночью, значит, она последует за ним хоть на край света.

– Именно поэтому мы должны рискнуть, – сказал Хэл. – Будем двигаться столько, сколько можно. У «Спартанца» уже есть час форы; к тому моменту, когда мы отчалим, будет еще больше, и все равно мы должны рискнуть, джентльмены. Правда на нашей стороне. Леннокс избил мисс Скайлер, когда она отказалась выйти за него замуж. Она бежала, на нее была объявлена охота, и последние четыре месяца она вынуждена скрываться от полицейских, частных сыщиков и просто придурков, жаждущих награды. Слава Богу, что теперь она доверилась реке.

Розалинда старалась сохранять невозмутимый вид: ей всегда казалось, что она уповала на покерную «реку», седьмую карту, – но теперь Хэл сказал правду. Она обратилась за помощью к рекам: великой Миссисипи и Миссури, и они ее не подвели.

– Хороший корабль как хорошая женщина: он не станет терпеть зло, – произнес Сэмпсон, выражая общее настроение. – «Красотка чероки» поможет нам схватить негодяя, как и всемогущий Господь!

– Аминь! – поддержал его хор голосов охваченных энтузиазмом людей.

– А теперь, джентльмены, пусть каждый займется своим делом, – потребовал Сэмпсон. – Мы теряем время, тогда как должны поскорее отправиться в погоню за убийцей.

Присутствующие начали расходиться. Покидая каюту, члены команды живо обсуждали, что им нужно сделать, чтобы поджарить Леннокса в аду.

Поднявшись, Розалинда повернулась.

– Может быть, ты хочешь жениться на мне прямо сейчас? Хэл уставился на нее с недоумением.

– Как? Разве ты не мечтаешь о красивом венчании в церкви?

Глядя в синие глаза возлюбленного, Розалинда покачала головой.

– Еще сильнее я мечтаю помочь тебе. Леннокса нужно остановить до того, как он снова соберется с силами. Если ты женишься на мне сейчас, то получишь возможность обратиться за помощью к влиятельным людям.

– Семья Линдсей…

– Не может останавливать поезда, идущие вдоль Миссури. Коммодор Вандербилт, Фиск, Хантингтон и другие могут. Они не станут слушать меня, женщину, но послушают моего мужа, второго крупного держателя акций «Нью-Йорк Централ».

– Но я ведь женюсь на тебе не из-за денег! – воскликнул Хэл.

Розалинда улыбнулась:

– Милый, я это знаю, а они – нет. Они будут относиться к тебе со страхом и уважением.

– Железнодорожные бароны будут относиться к речнику со страхом и уважением? – В глазах Линдсея заплясали лукавые искорки, на лице заиграла хитрая улыбка. – Дорогая Розалинда, уже ради одного этого мне стоит на тебе жениться. – Хэл опустился на одно колено и стал целовать ее руки.

Два часа спустя Хэл и Розалинда стояли рядом с Донованом на навесной палубе «Красотки чероки» и махали оставшемуся на берегу Эвансу. От ветра мягкая черная вуаль на шляпке Розалинды шуршала, словно тоже шептала слова расставания. По коже Розалинды бегали мурашки, но, наслаждаясь близостью Хэла, она не обращала на них внимания.

Белькур дал гудок, оповещая округу об отходе «Красотки», и вывел ее на глубокую воду. Едва отдали последний линь, связывавший судно с берегом, как «Красотку» тотчас подхватило быстрое течение Миссури, развернуло и понесло вниз по реке. Гребное колесо закрутилось, с силой вспенивая воду, двигатели ритмично набирали обороты. Скорость постепенно возрастала, и пароход пошел веселее, как скакун, перешедший в галоп.

Столпившиеся на пристани люди одобрительно зашумели. Погоня за «Спартанцем» началась.

На западе клубились темные тучи. В клетках мирно кудахтали куры, единственные спокойные пассажиры на борту. Под строгим взглядом О'Брайена матросы продолжали переставлять ящики и бочонки на главной палубе. Из кузни слышались громкие удары молота – это Черный Джек Нортон трудился у наковальни над изготовлением запасных частей для двигателей. Ему вторили размеренные удары молотка плотника, работавшего над запасными лопастями для гребного колеса. Прачки поснимали с веревок все белье, и вместо привычных белых простыней и рубах видны были только аккуратно выкрашенные доски.

Хэл, Розалинда и Донован еще долго стояли перед рулевой рубкой, молча наслаждаясь освежающим лица бризом.

Казалось, всего мгновение потребовалось «Красотке», чтобы обогнуть первую излучину.

– Ты готова, дорогая? – спросил Хэл, когда Омаха скрылась из виду.

– О да. – Розалинда улыбнулась, не стыдясь радости, осветившей ее глаза.

В большом салоне было на удивление тихо: никто не обедал, не выпивал, не играл в карты; лишь световые люки оживляли яркими бликами и всполохами света полированное дерево столешниц. На полу сиял великолепный брюссельский ковер, а резное, покрытое позолотой дерево сверкало как врата рая. Стоя вокруг большого стола, официанты упаковывали в коробки дорогой фарфор и хрусталь, напевая сентиментальную песенку Стивена Фостера. Бармен снимал с полок резного бара бутылки со спиртным и передавал их помощнику, в то время как О'Нил, сидя у себя в конторе, лихорадочно заполнял бухгалтерские книги.

Капитан Сэмпсон с Библией в руках уже ждал Розалинду со всей компанией у каюты капитана.

– Вы готовы?

– Да, – ответил Хэл и похлопал Розалинду по руке. Суровые черты Сэмпсона смягчила улыбка.

– Я провел на реке немало брачных церемоний, но должен признаться, эта доставляет мне особую радость. Миссис Донован предупредила меня, что ритуал должен быть по возможности коротким. Есть ли у вас какие-либо пожелания относительно его проведения?

Розалинда покачала головой.

– Я хочу как можно быстрее вступить в брак.

– Понятно. Линдсей?

– Она сказала за нас обоих.

– Очень хорошо. – Донован открыл дверь каюты.

– Позже, когда будет время строить планы, мы с Виолой закатим для вас грандиозный бал, – шепотом произнес он.

Узкая каюта блистала безукоризненной чистотой; глядя на нее, ни за что нельзя было бы догадаться, что всего несколько часов назад сюда внесли истекающего кровью человека. Залитые кровью одеяла, простыни и покрывала сменило белое как снег постельное белье. Сквозь жалюзи на окнах, задернутых тюлем, пробивались тонкие лучи света, придавая обстановке сияющую мягкость.

Капитан Линдсей лежал, вытянувшись, на кровати с легким лихорадочным румянцем на лице; его голова утопала в бинтах. Один его глаз был скрыт повязкой, второй смотрел с орлиной зоркостью. Виола Донован стояла рядом с отцом, положив ладонь на его подушку. Былой напряженности в ней больше не чувствовалось, и, глядя на нее, Розалинда поняла, что отец с дочерью счастливо разрешили прошлые противоречия.

Хэл и Розалинда остановились напротив кровати, так чтобы капитан Линдсей мог их видеть, и Донован подошел к жене. Цицерон сел на полу у ног Хэла, готовый бросить вызов любому, кто посмел бы усомниться в важности его роли в происходящих событиях.

Сэмпсон занял место перед дверью, ведущей в большой салон, и призвал присутствующих к вниманию.

Официанты и бармен за его спиной прекратили работать, глухой стук укладываемой в коробки фарфоровой посуды стих; теперь в каюте слышались лишь тяжелые удары гребного колеса да шум воды за бортом.

Розалинда закрыла глаза; она не сомневалась, что в этот миг к ней присоединились ее родители и братья, всем сердцем одобряя ее выбор.

Сэмпсон постарался сделать церемонию простой и короткой, но Хэл и Розалинда все равно расчувствовались. Глаза Розалинды наполнились слезами, когда Хэл пообещал любить ее и в радости, и в горе. Она в свою очередь дала ему обещание быть послушной, и ее ясный голос дрогнул от волнения.

Едва она закончила, как Хэл приник к ней в поцелуе, и Розалинда с радостью обняла его. Сэмпсон погрозил им с напускной строгостью, но его глаза при этом одобрительно искрились.

Виола и Донован, со смехом обняв молодоженов, поздравили их, потом Хэл и Розалинда приблизились к постели раненого. Абрахам, слуга Донована, подал им бокалы с шампанским, и Розалинда, наклонившись к капитану Линдсею, поцеловала его в щеку, уверенная, что он рад ей, как радовался бы ее отец.

– Поздравляю, дорогая. – Голос капитана Линдсея прозвучал тихо, но вполне отчетливо; он поцеловал Розалинду в лоб, а потом стал внимательно всматриваться в нее единственным здоровым глазом, как будто хотел убедиться, что она понимает его. – Вы будете прекрасной женой моему сыну. Только не бойтесь с ним не соглашаться… Хэл усмехнулся:

– Розалинда у нас настоящая тигрица, сэр. Она сделает все, если захочет, чтобы я понял ее. – С этими словами он неловко поцеловал отца в голову.

Старик закрыл здоровый глаз, и из него выкатилась одинокая слеза, а Донован поднял бокал лимонада – наиболее пристойного напитка для трезвенника.

– За мистера и миссис Генри Линдсей. Пусть долго и счастливо плывут они вместе в любви и гармонии!

– Мистер и миссис Линдсей, – хором провозгласили Виола и Сэмпсон, после чего все трое осушили бокалы.

Вскоре Сэмпсон распрощался, и следом за ним Абрахам тоже покинул каюту.

Несколько минут капитан Линдсей лежал с закрытыми глазами, потом, открыв здоровый глаз, остановил взгляд на Розалинде и прищурился.

– Что ты хочешь получить в качестве свадебного подарка, дорогая? Какую-нибудь изысканную безделушку из Парижа?

Розалинда пожала плечами. Ее куда больше интересовали мужские увлечения, что-нибудь вроде акций и азартных игр, чем женские побрякушки.

– У тебя уже есть все, что нужно, верно?

– Да, сэр, – кивнула Розалинда.

– Тогда, может, что-то другое? Возможно, тебе нужно убрать какое-то препятствие?

Розалинда нахмурилась.

– Я не вполне понимаю, к чему вы клоните, сэр.

– Данлеви, твой опекун. Разве не он помогал Ленноксу, когда тот решил сделать тебя своей женой? И разве не из-за него тебе пришлось бежать?

Розалинда все еще никак не могла взять в толк, к чему клонит старый капитан.

– Да, сэр, Данлеви собирался поделить мои деньги с Николасом Ленноксом…

Стоявший рядом-с ней Хэл шевельнулся, но так и не произнес ни слова.

– Только не в меру оптимистичный глупец мог надеяться, что хитрый паразит уступит ему хотя бы часть богатства. – Голос старого Линдсея дрогнул.

Виола с тревогой пощупала Старику лоб и забрала у него шампанское, заменив его стаканом воды.

– Вы, безусловно, правы, сэр, – согласилась Розалинда. – Я тоже часто об этом думала.

Капитан Линдсей отхлебнул воды, а когда вновь заговорил, его голос окреп:

– Я уберу этого подонка с твоего пути. Как? Да очень просто – дам ему отведать его же собственного лекарства.

– Благодарю, сэр, но…

– О, поверьте, это не составит труда. Мне доставит удовольствие превратить его в ничто, – ответил старый капитан и закрыл глаза.

Вскоре он уснул, и Виола знаками выпроводила Хэла и Розалинду из каюты.

Поставив стаканы на ближайший столик, Хэл обнял Розалинду.

– Теперь я могу целовать тебя на публике сколько мне заблагорассудится, – довольно заметил он.

– О нет, Генри Линдсей! – Розалинда ахнула, и по ее телу разлилась глубокая истома.

Господи, как могла она подумать, что респектабельность уймет ее речного дьявола? Да и зачем ей это? Впрочем…

– Мы в общественном месте, и к тому же на нас глазеет весь обслуживающий персонал. Может, позже, – прошептала она, – когда мы будем у себя.

– Мадам, ваши пожелания для меня – закон. – Хэл подхватил жену на руки, и Розалинда невольно ухватилась за его плечи.

Миновав каюту первого класса, Хэл открыл дверь «Висконсина», последнего из люксов на корме по левому борту.

Мгновение спустя он уронил Розалинду на большую медную кровать, которую стюарды перенесли сюда по распоряжению Эзры, когда перемещали вещи Хэла и Розалинды. Это была одна из немногих кроватей, способных вместить Хэла.

Цицерон успел прошмыгнуть внутрь, прежде чем Хэл пинком закрыл дверь.

Здесь, вблизи кормы, шум и вибрация заглушали все остальные звуки. Под полом ходил взад-вперед огромный шатун, передавая мощь двигателей громадному гребному колесу.

Розалинду подбросило на пружинах, ее оборки разлетелись в стороны и парик съехал набок. Ее сердце билось так же быстро, как лопасти о воду. Отметив, что жалюзи опущены, спасая их от любопытных глаз, она попыталась придумать какие-нибудь возвышенные слова, но тут на нее бросился Хэл и их губы сомкнулись. Подминая ее под себя, Хэл смело раздвигал коленом ее ноги. Никакие юбки с подъюбниками и нижним бельем не могли помешать ее лону сжаться в сладостном томлении. Неужели всего день с небольшим прошел с тех пор, как она прикасалась к нему в последний раз? Розалинде казалось, что минула целая вечность… Она едва не потеряла его здесь, в Омахе…

Содрогаясь, Хэл пробежал губами по ее шее, потом поласкал языком самое чувствительное место за ушком, а она лишь стонала и извивалась в отчаянной мольбе продолжать.

Он потерся о ее ногу своей ногой, сдвинув в сторону трусики из тонкого батиста, чтобы подразнить женскую плоть.

– Боже всемилостивый, Хэл!

Он ущипнул ее, и она, вскрикнув, кончила.

Тогда Хэл начал срывать с нее одежду. Отлетали пуговицы, рвались кружева, что-то трещало, но ей было все равно. Ее грудь вновь сжималась, заставляя трепетать тело.

– Я хотел бы услышать, как ты кричишь, – обронил Хэл, кидая на бюро ее парик.

– Что? – Распахнув глаза, Розалинда уставилась на него, но его вид заставил ее забыть о логике: Хэл блистал великолепной наготой и боевой готовностью.

– Очень громко, естественно. Очень, очень громко. – Он стянул с ее плеч разорванный воротник. – Теперь мы женаты, и я хочу, чтобы весь мир знал об этом.

– Громко, – повторила Розалинда, очарованная простотой его цели.

Ее соски затвердели до боли, выражая свое безмолвное согласие.

Из чехла на шее Хэл вынул нож. Розалинда закрыла глаза, чувствуя, как сочится между ног роса. Господи, смилуйся. Почему ей не хватает здравомыслия обуздать его своеволие, изобразить хотя бы видимость благопристойности, приличествующей супружеской постели? Увы, она не могла думать ни о чем другом, кроме его сильных рук, эспаньолки, языка и тех волшебных ощущений, которые он вызывал у нее, исследуя потаенные женские секреты.

Розалинда застонала, когда он разрезал шнуровку на ее корсете и разорвал дорогую сорочку.

– Ты чертовски прекрасна! – восторженно произнес Хэл. – Сейчас самый разгар дня, и я вижу каждый дюйм твоего тела. Моя дорогая, сегодня нас ждет отличная скачка!

Упав перед ней на колени, он положил себе на плечи ее ноги и поцеловал ямочки под коленями.

– Бога ради, только не там! – воспротивилась Розалинда. Она не раз теряла разум от ласк, которые, однажды начинаясь, уже никогда не прекращались.

– Серьезно?

Он лизнул ее и ощутил на языке первый след росы. Розалинда застонала; ее лоно судорожно сжалось, и она затрепетала.

– Может, здесь тебе больше понравится? – приглушенно прозвучал его голос: Хэл неумолимо приближался к цели.

Она снова застонала. – Ты не забыла, что тебя должны слышать? – напомнил он, изводя ее пальцами. – Кричи громче.

– Я никогда этого не делала, – возмутилась Розалинда. – Никогда! К тому же леди так себя не ведут.

– В таком случае к черту благородные манеры. Ты моя, и мир должен это знать. Лучше послушай меня, иначе я не позволю тебе кончить. – Хэл ввел в нее два пальца и пошевелил ими.

Розалинда изогнулась, оторвав бедра от кровати. Ее голова откинулась назад, и она ахнула от острых ощущений, пронзивших тело.

– Громче, – велел Хэл, прикладываясь к ней ртом. Его пальцы снова зашевелились, растягивая ее.

Когда он ввел внутрь третий палец, за которым вскоре последовал четвертый, Розалинда взвизгнула и закричала, бесстыдно подставляя ему свои бедра.

Она молила его и ругала, пуская в ход весь словарный запас, который усвоила от докеров Миссисипи, но он заглушил ее ругань, закрыв ее рот своим.

Наконец большие ладони приподняли ее бедра, и массивная горячая плоть вошла туда, где ей и надлежало быть.

Он идеально подходил ей. Она была создана для него и только для него.

Хэл оторвался от ее рта. Его грудь тяжело и быстро вздымалась, щекоча ее воспламененные соски грубыми волосками. Изгибаясь под ним, она в бесстыдной мольбе о продолжении потерлась о него бедрами.

Обняв ее за плечи, Хэл еще теснее прижал к себе ее тело, потом с громким стоном стал совершать могучие броски, как шатун, толкавший гребное колесо «Красотки», а Розалинда стонала и рыдала, выражая удовольствие.

Когда Хэл содрогнулся в последнем броске, она закричала во всю мощь своих легких. Ее потряс взрыв экстаза, и в глазах заплясали маленькие фейерверки. От избытка ощущений ее сознание ненадолго померкло.

Придя в себя, Розалинда обнаружила, что лежит поверх Хэла. Их мокрые тела блестели от пота. Из дальнего угла доносилось сопение Цицерона.

Розалинда слабо хихикнула: рядом с любимыми она чувствовала себя бесконечно счастливой и даже не жалела, что он, как обычно, воспользовался кондомом.

– В чем дело? – пророкотал Хэл, нежно гладя ее короткие волосы.

– Мне нравится слушать, как храпит во сне Цицерон. Значит, мы сейчас в безопасности и уюте.

– В данный момент да, – согласился Хэл, чмокая ее в макушку.

Розалинда зажмурилась, стараясь не думать о Ленноксе, и поцеловала Хэла в грудь.

– Ты любишь меня?

– Да, всем сердцем.

– Этого более чем достаточно.

– Но, прости, даже ради тебя я не смогу жить в Нью-Йорке.

Розалинда отклонилась назад, чтобы увидеть его лицо.

– Тогда мы будем жить в Канзас-Сити. Хэл прикусил губу.

– Речной транспорт умирает, Розалинда.

«Речные суда уйдут? Это значит, что мой бедный возлюбленный потеряет то, что любит больше всего на свете».

– Очень скоро заработать в, Канзас-Сити можно будет лишь на железной дороге, зерне и породистом скоте, но ничто из этого меня не прельщает. – Хэл вздохнул. – К тому же, хотя в Канзас-Сити предпочитают сильных женщин, заниматься им позволено лишь благотворительностью.

Розалинда поморщилась. Она довольно намучилась, посещая подобные мероприятия, когда была жива ее мать. Видно, им придется подыскать для нее что-нибудь другое.

– Неосвоенных территорий еще немало. Нам просто нужно найти для себя подходящую.

Хэл ответил молчанием.

– Ты хочешь детей? – спросил он после длинной паузы. Розалинда открыла было рот, чтобы выразить горячее согласие, но передумала. С такой обреченностью мог смотреть на нее игрок с двумя двойками на руках.

– Розалинда, я люблю тебя больше жизни, – сказал Хэл тихо. – Но я не могу заводить детей, зная, что, по меньшей мере, три поколения моих предков избивали своих сыновей. Я боюсь повторить их опыт, потому что это в крови, и предприму все меры, чтобы детей не было.

Боже, смилуйся, он просит ее выбирать между ним и детьми. Но в его объятиях она не имела выбора. Она возьмет то, что можно, и постарается сохранить столько, сколько получится.

– Мне все равно, где жить, лишь бы ты был со мной. Ход игрока – поставить на карту все в надежде, что удача не отвернется.

Хэл стиснул ее в своих сильных руках, и Розалинда, дрожа, прильнула к нему.

– Как насчет Чикаго? – спросил Хэл некоторое время спустя.

– Чикаго? Это хороший город с развитой железнодорожной сетью, – ответила Розалинда сонно.

– Я могу построить там почтово-пассажирскую линию для сообщения с Канадой.

– Да, это будет просто отлично.

– К тому же я купил там недвижимость, когда цены сильно упали, и у меня есть должность в торговой палате, которую ты сможешь занять.

Розалинда насторожилась. Легализованная форма игры с рисками повыше, чем за покерным столом? В торговой палате ей никогда бы не прискучило.

– Но они никогда не допустят туда женщину.

– Если у них возникнут претензии относительно того, как я распоряжаюсь своей должностью, они всегда смогут мне пожаловаться, а если хочешь, мы можем сделать вид, что ты выполняешь мои распоряжения.

Розалинда рассмеялась.

– Обязанность хорошей жены – подчиняться своему господину и повелителю.

– Верно. – Хэл поцеловал ее, и она с удовольствием отдалась вновь нахлынувшим ощущениям. – Вот только сначала мы должны поспать и восстановить силы: нам предстоит долгая ночная смена в погоне за «Спартанцем».

Розалинда улыбнулась, уютно устраиваясь под боком мужа. Что ж, она не против и с радостью станцует на надгробной плите Леннокса.

 

Глава 19

– Пришла телеграмма от шерифа; он требует, чтобы я вернул вас в Омаху, – спокойно объявил Хатчер. – Говорит, что вы убили женщину.

– Невозможно! – отрезал Ник. Черт, он не ожидал, что тело Дездемоны обнаружат так быстро. – К тому же я заплатил вам за проезд до Канзас-Сити. Позвольте мне там выяснять отношения с законом.

– За нами следует на всех парах «Красотка чероки». Вероятно, она нагонит нас, когда станем на ночевку.

Ник с трудом переборол желание выругаться.

– Тогда продолжайте движение. Корабли на Миссисипи на ночь не останавливаются.

Хатчер покачал головой; его маленькие поросячьи глазки смотрели на Ника с неприязнью.

– Слишком опасно даже при полной луне. Миссисипи не меняет русло раз в несколько месяцев, как Миссури. Штурманы на Миссисипи в состоянии запомнить фарватер и водить суда без опаски и днем и ночью, а нам придется на ночь пришвартоваться.

Ник заскрежетал зубами, но тут же вспомнил, что деньги решают любые вопросы.

– Сколько будет стоить продолжать движение? Хатчер улыбнулся, и Ник понял, что сунул голову в пасть льву. Проклятие!

– Пятьдесят тысяч долларов.

– За эти деньги можно купить новый корабль, – возразил Ник, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног.

Хатчер пожал плечами:

– Может быть. Но ведь я могу передать вас в руки закона.

– Ладно, я дам вам чек, – хмуро пообещал Ник. Хатчер покачал головой.

– Я слышал, что вы играли вчера в покер и крупно проигрались. Либо золото, либо ничего.

Золото? Откуда? Но что еще он мог предложить? Доходные дома в Нью-Йорке? Вряд ли они покажутся привлекательными человеку с Миссури. Дом Пола? Даже наполовину достроенный, он стоил куда больше пятидесяти тысяч, но ведь это последнее воплощением мечты Пола. Черт, черт, черт!

– У меня есть дом на Гудзоне, рядом с имением Рузвельтов. Я оформлю вам купчую на него.

У Хатчера заблестели глаза.

– На реке?

– Да.

– По рукам. «Спартанец» будет идти без остановки до самого Канзас-Сити, – ухмыльнулся Хатчер.

Хэл остановился на штормовом мостике, чтобы доесть сандвич с ветчиной и оценить положение «Красотки чероки».

День близился к вечеру, и небо клубилось черными тучами; подгоняемые северным ветром, они явно несли с собой грозу. Нигде не было видно ни одной птицы; видимо, приближающаяся непогода заставила их попрятаться.

Далеко на западе, где с треском рвались молнии, висела густая пелена дождя. Очень скоро его воды вспучат Миссури, но и сейчас река неслась стремительным потоком коричневой жижи, достигая скорости шести, а то и семи узлов. Быстро, чертовски быстро. Вероятно, сегодня ночью Миссури разольется, открыв новые фарватеры. Белькуру и Маккензи придется как следует потрудиться, чтобы справиться с течением и удержать «Красотку» на привычном курсе.

Цицерон, поскуливая, льнул к ногам хозяина, и Хэл почесал его за ушами.

– Не дрейфь, парень. Не любишь грозу, да?

Из высоких труб валил густой серый дым вперемешку с пеплом и искрами. Серый цвет дыма свидетельствовал о том, что Нортон еще не добился максимальной температуры пара. Все же Хэл порадовался, что заранее изолировал трубы «Красотки» от контакта с хрупкими деревянными постройками.

Пожары на пароходах случались довольно часто. Речные суда строились из легкого мягкого дерева, чтобы иметь малую осадку и ходить по мелководью; пропитанные маслом и скипидаром, они хорошо высыхали, годами подвергаясь воздействию ветра и солнца. Не стоило также сбрасывать со счетов легковоспламеняющийся груз, дрова и уголь, который хранили в носовой части.

Как и в годы войны, Хэл предпринял на корабле усиленные меры безопасности. Жестяная крыша на капитанском мостике и навесной палубе являлась последним словом в области защиты судов от пожаров. Все ведра и бочонки на крышах и палубах «Красотки» были заполнены водой для борьбы с огнем.

Хатчер на «Спартанце» засыпал крыши песком, вместо того чтобы обить железом, считая, что металл снизит быстроходность судна; так поступали многие, и эта стратегия не подводила, если, конечно, песок не сдувало ветром и не смывало дождем.

Смерив реку долгим взглядом, Хэл стряхнул с ладоней крошки хлеба, когда, держась за руки, к нему безмолвно подошли Уильям и Виола.

– Готов?

– Да, – спокойно ответил рослый ирландец.

Все вместе они проследовали в рулевую рубку. Белькур и Маккензи стояли у штурвала и, обливаясь потом, боролись с огромным колесом, изо всех сил напрягая мышцы, вздувшиеся буграми на шее и плечах. Их сюртуки небрежно валялись в кресле-качалке, и на маленьком столике стояла кружка давно остывшего кофе. Застекленные окна по бокам были закрыты, а широкое окно впереди, никогда не застеклявшееся, частично заколочено досками, что обычно делали в непогоду, оставляя рулевым и лоцманам для обзора лишь узкую щель.

– Добрый вечер, джентльмены. Готовы смениться? – справился Хэл.

– О, мы можем продолжать в том же духе сутками, – пошутил Белькур, вместе с Маккензи заставляя «Красотку» сделать изящный поворот.

Когда Хэл снова заговорил, судно взяло новый курс.

– Все же я вынужден потребовать, чтоб вы позволили нам разделить с вами это удовольствие. – Он положил руку на штурвал рядом с рукой Белькура. Уильям сделал то же самое с другой стороны.

Могучая сила реки, вливаясь в ладони Хэла, растекалась к плечам. Расставив для устойчивости ноги, он противопоставил ей силу «Красотки», но течение оказалось сильнее, чем он предполагал.

Белькур отпустил колесо, и Хэл напряг мышцы. Почувствовав, что штурвал подвластен его воле, он немного расслабился.

Аналогичная смена произошла с другой стороны рулевого колеса, когда Уильям занял место Маккензи. Поначалу его напарник держался неуклюже, но сумел быстро подстроиться под Хэла и слушать его команды. Поскольку Уильям хорошо справлялся со своими обязанностями, менять его на Сэмпсона было незачем. Рассчитывая идти по вздувшейся реке всю ночь, Хэл хотел, чтобы все свободные люди находились на основной палубе, готовые в любую минуту убрать мусор или произвести срочный ремонт.

Белькур и Маккензи отступили и рухнули в кресла-качалки как подкошенные, словно ноги их больше не держали.

– Добрый вечер, джентльмены, говорит Нортон, – пропел из переговорной трубы знакомый голос.

– Рад слышать твой голос, Черный Джек, – бодро ответил Хэл.

Источая запах виски, сандвичей и кофе, в рубку вошел Роланд Джонс. Оба штурмана приняли кофе с радостью, а Виола, сидя на высоком табурете, попросила чаю.

– Согласно последней телеграмме, мы сократили разрыв со «Спартанцем» минут на тридцать, – объявил Бель-кур. – Остановиться Хатчер, естественно, отказался.

Хэл удивленно присвистнул.

– Поздравляю. Ты сумел приумножить свою славу самого стремительного рулевого.

Уильям тоже не преминул вставить хвалебное слово, воспользовавшись короткой передышкой перед следующим поворотом.

У Хэла взмокла спина, пока они старались удержать «Красотку» посреди фарватера, а река по-прежнему стремилась срезать угол, используя мощь энергии бурлящей воды и всего, что она несла с собой.

Менее чем в двух милях от них сверкнула молния, ударив в высокий вяз. Пелена дождя приближалась к ним с неизбежностью седьмой карты в покере, на которую так уповал а Розалинда.

– Уровень воды в Миссури поднялся фута на два по сравнению со вчерашним, – отметил Белькур. – Возможно, в районе Спринг-Крик все же откроется новая стремнина.

– Это сократит нам двадцать, а то и все тридцать речных миль, что составит час или больше по времени.

Мысли Хэла заметались, взвешивая возможности.

– Если штурману хватит отваги и везения, чтобы во тьме ночи двигаться незнакомым узким фарватером, – предупредил Белькур, – то в конце все равно придется пройти сквозь дубовый лес.

– Твоя правда, – согласился Хэл и начал готовиться к очередному повороту.

Небо вновь расколола вспышка молнии. Множество речных судов нашли погибель, рискнув в первый раз пройти неизвестным маршрутом даже средь бела дня, но Хэл надеялся, что Розалинда проспит всю ночь и опасный вояж не заставит ее волноваться.

– Мы вернемся через шесть часов, если только ты не решишь пришвартоваться на ночь, – нарушил молчание Белькур.

– Я планирую остановиться перед Граблями Дьявола. Возможно, паводок переместил их, так что проходить это место лучше при свете дня.

Маккензи с облегчением вздохнул и с шумом отхлебнул кофе.

Хэл усмехнулся. Он, конечно же, любит рисковать и способен провести судно по самому узкому из фарватеров, но вряд ли захочет проходить Грабли Дьявола ночью.

– Вот и хорошо, – промолвил Белькур умиротворенно. – Увидимся во время смены вахты в шесть утра. Удачи, мои друзья.

Вдвоем с Маккензи они покинули капитанский мостик, сбегая вниз по трапу, как мальчишки, удирающие от дождя.

Небо прорезала стрела молнии, прогремел гром. Высокое дерево на берегу с громким треском раскололось и медленно повалилось.

Бросив на него мимолетный взгляд, Хэл вновь сосредоточил внимание на реке. За час до захода солнца мир окутала черная мгла, разрываемая лишь вспышками молний.

С главной палубы донесся голос Сэмпсона, и О'Брайен позвонил в колокол, а спустя мгновение «Красотка чероки» уже кипела бурной активностью. Матросы и обслуживающий персонал задраивали иллюминаторы, закрывали трубы и вентиляционные отверстия специальными холщовыми накидками. О'Брайен церемонно выбил трубку, отмечая начало ночного пробега «Красотки». Глаза рулевых будут теперь прикованы к реке и берегам впереди, и ни один огонек или искорка на судне не должны отвлекать их внимание.

Новая вспышка молнии озарила тучи, за ней последовали вторая и третья. Окрестности огласились шипением и треском. Хэл не мог не признать, что такой неистовой грозы давно не видел.

Продолжая управлять судном, он напряженно вглядывался в реку в поисках малейших изменений потока. Стоячая волна свидетельствовала о затопленной коряге, рябь на воде – об отмели, вздутие воды – о внутреннем изгибе фарватера, меняющем его русло.

Уильям послушно повторял все движения Хэла; теперь они работали слаженно, как одна пара рук.

– Во время грозы вы обычно становитесь на причал? – поинтересовался Уильям.

– Нет, – ответил Хэл, а Виола засмеялась.

– Молния редко попадает в речные суда, – объяснила она. – Ветер представляет куда большую угрозу, поскольку может перевернуть судно.

– Но это справедливо скорее для Огайо или Миссисипи с продолжительными отрезками прямой воды, – уточнил Хэл. – Мы, конечно, остановимся в случае необходимости, если таковая возникнет.

Хэл и Уильям благополучно выполнили очередной поворот; их путь теперь почти непрерывно освещали вспышки молний и сопровождал громкий треск.

Решив, что настало подходящее время для вопросов, пока они одни, Хэл прикрыл переговорную трубу с машинным отделением и обратился к сестре:

– Ты не в курсе, Николас Леннокс был любовником матери?

Виола молчала.

– Скажи мне правду сейчас, пока мы живы. – Голос Хэла прозвучал с непривычной мягкостью. – Я не люблю вступать в бой, не зная, какое оружие заготовил против меня неприятель.

– Он был ее любовником десять лет, – ответила Виола нехотя.

– Их связывало что-нибудь еще, кроме физической близости? – Мать постоянно внушала мне, что я должен отправиться на Юг и воевать за дело конфедератов. Подозреваю, что она не только языком чесала, но и предпринимала кое-какие меры – например, шпионила или отправляла на Юг оружие.

– Так оно и было, – ответила Виола чуть слышно. – Как ты догадался?

Вот проклятие! Хэл надеялся услышать опровержение. Отец точно не вынес бы, если бы узнал, что его жена была предательницей.

По крыше рубки застучали первые тяжелые капли дождя.

– Во время войны много болтали, – заговорил Хэл хрипло, – о ее странном для дамы интересе к докам Цинциннати и армейским штабам например. И еще о ее флирте с видными людьми.

– Все это правда. Полагаю, Николас Леннокс помогал нашей матери в подрывной деятельности – в частности, переправлял оружие мятежникам.

Виола прислонилась лбом к спине мужа, и он тут же пробормотал что-то утешительное.

Хэл сопоставил кое-какие факты.

– Росс, вероятно, о чем-то пронюхал и заставил тебя выйти за него замуж. Какая жалость, что я ничего не знал, иначе утопил бы его в Огайо, чтобы тебе не пришлось с ним мучиться.

– Ну уж нет! Если бы я не стала женой Росса, а потом не похоронила его, то никогда не познакомилась бы с Уильямом, – возразила Виола, повышая голос, чтобы перекричать усиливающийся стук дождя по жестяной крыше.

Уильям снова сказал ей что-то по-ирландски, и она прыснула.

В этот миг новый разряд молнии озарил небо зловещим зеленым огнем, и тут же в рубку ворвалась Розалинда.

– Добрый вечер, – выдохнула она. Ее простое повседневное платье прилипло к телу, обтянув французский корсет.

– Здравствуй, любовь моя, – ответил Хэл.

Он мог бы предвидеть, что его маленькая картежница никогда не пропустит опасного приключения, подобного этому. Раз уж она пришла, то нужно чем-то занять ее голову. Он открыл переговорную трубу, чтобы Нортон мог слышать каждое слово.

– Розалинда, ты помнишь три мертвых дуба на вершине обрыва вблизи Спринг-Крик?

– Это те деревья на обрыве, частично подмытом с южной стороны?

– Точно. Теперь смотри внимательно и подай нам сигнал, как только их заприметишь. Через боковые окна ты увидишь гораздо больше, чем мы сквозь щели между досками.

Розалинда заняла положение у окна, выходящего на ту сторону, где ожидалось появление Спринг-Крик.

– Вот он, Хэл, – сказала она спустя несколько минут, – десять румбов по правому борту и примерно в миле отсюда.

Хэл посмотрел в указанном направлении, щурясь от задуваемых в щели водяных брызг. Вспышка молнии осветила берега и группу деревьев. Розалинда не ошиблась. Благодаря бурному потоку они достигли приметного места раньше, чем он предполагал.

– Нортон!

– Да, командир?

Хэлу пришлось кричать, чтобы быть услышанным сквозь стук дождя, барабанившего по крыше, громче, чем полковой оркестр.

– Притопи двигатели и будь готов к столкновению с препятствиями. Мы пойдем у Спринг-Крик новым фарватером.

Если Господь смилуется, они ни во что не врежутся и котлы не сорвет со стоек, подумал он.

– Слушаюсь, командир. Я передам информацию мистеру Сэмпсону.

– Спасибо. Вы, дамы, будьте готовы держаться крепче; сейчас нас немножко потрясет.

Хэл молил Бога, чтобы они уцелели и их не раскидало во все стороны, если «Красотка» наскочит на топляк, раздерет днище или лишится капитанского мостика, снесенного торчащими ветками. Ничего не поделаешь: чтобы нагнать Леннокса, он просто обязан сократить путь.

Вскоре перед носом «Красотки» замаячили три старых дерева, за которыми Миссури должна была сворачивать налево – там проходило ее русло неделю назад, – однако поток, вместо того чтобы сделать поворот, продолжал нестись по прямой.

Миссури прокладывала себе новый маршрут, выпрямляя массивную излучину заводи и сокращая путь до Канзас-Сити по меньшей мере на двадцать речных миль. Но успела ли она снести дубы у основания излучины? Не разнесут ли древние деревья «Красотку чероки» в щепки?

«Полный вперед!» – этот приказ Хэл передал в отделение без малейшего колебания.

– Дай ей жару, Нортон! – прорычал он. – А вы держитесь, леди!

Теперь он направлял свою любимую «Красотку» в неизведанные воды, освещаемые лишь вспышками молний. Подрагивая, судно устремилось вперед, завывая двигателями и выплевывая в небо облака золы. Сквозь зазоры между досками в рубку хлынула вода, заливая Хэлу глаза, и Цицерон тут же разразился лаем, словно хотел выразить поддержку хозяину.

Прямо перед «Красоткой» вырос ряд ив, отмечая край суши, являвшейся когда-то островом; между деревьями имелся просвет, где Миссури кипела и пенилась в титаническом усилии уничтожить землю.

Раздался треск. Одна из ив качнулась и, рухнув в воду, исчезла в потоке. Хэл немедленно скорректировал курс, направив судно вслед за унесенным рекой сваленным деревом.

Достигнув бывшей границы речного берега, где вода стояла не слишком высоко, «Красотка» взбрыкнула, но двигатели с ревом потащили ее дальше, как на его старой канонерской лодке, когда они протаранили укрепления мятежников в Мемфисе, и судно с трудом перевалилось через преграду.

Наконец они вышли на глубину. Течение здесь было быстрее, чем в главном русле, и река стремительно несла «Красотку» вперед, словно хотела скорее вернуть ее в фарватер. Над головой время от времени вспыхивали молнии, освещая путь. «Красотка» то и дело подпрыгивала, цепляясь днищем за невидимые кочки, но пока все шло благополучно. Ивы сгибались перед ней, скрываясь под корпусом, и затем за кормой распрямлялись, выныривая из воды.

Впереди замаячило дерево с нависающими над водой ветками, одна из которых представляла реальную угрозу для капитанского мостика, но речной поток вдруг сменил направление и заставил «Красотку» повернуться. Ее корма стремительно описала широкую дугу. Раздался громкий треск. Когда надстройка задрожала, Розалинда взвизгнула, но уже в следующий миг доблестное судно выровнялось и понеслось дальше, безмолвно проинформировав Хэла, что все осталось в полном порядке, включая трубы и балансировочные цепи.

– Что это было, черт подери? – крикнул Донован.

– Мы снесли крышу с прачечной! – прокричал Хэл в ответ. – Остальные части «Красотки» целы и невредимы.

Хэл очень надеялся, что сможет после вахты принять горячую ванну, а пока, обливаясь потом, удерживал судно в новом фарватере.

Молнии продолжали озарять небо под канонаду грома, и по прошествии некоторого времени Розалинда сообщила:

– Впереди появились дубы – это роща, указывающая на старое речное русло.

Слава Богу, Миссури уже прорыла новый рукав и смыла часть дубов, иначе «Красотка» либо разбилась бы о деревья, либо на многие дни застряла на мелководье.

Сверкнула молния, осветив Хэлу узкий проход впереди. Здесь река аккуратно снесла несколько дубов, но хватит ли ширины коридора для «Красотки»?

– Готов, Черный Джек?

– Да, командир.

– Тогда вперед на всех парах, и пусть отстающий пеняет на себя.

– А ну поддайте ей жару, ребята! – проревел Нортон, и «Красотка» устремилась в проем. Один могучий дуб затрещал и, сломавшись, ушел под воду; второй устоял, останавливая судно.

Хэл и Уильям переглянулись. Могучие двигатели ревели под их ногами, гребное колесо быстро набирало обороты, взбивая буруны. Вода бурлила и пенилась вокруг дубов. Цицерон лаял и повизгивал, явно прося о помощи. Наконец, издавая стоны, упрямый дуб неохотно сдался и рухнул. Освобожденная «Красотка» рванулась вперед, скрипом оповещая округу о преодолении каждого препятствия. Подпрыгнув в последний раз и подняв тучу брызг, она пробилась в старое русло.

Хэл громко выругался и закрутил штурвал, силясь развернуть судно, пока оно не врезалось в противоположный берег; Уильям бросился ему на помощь. Вдвоем они сумели-таки заставить «Красотку» повиноваться, и судно послушно взяло правильный курс.

Небо озарила очередная молния, и россыпь искр на фоне бледно-зеленого света засвидетельствовала местонахождение «Спартанца». Как и ожидал Хэл, «Спартанец» несся вперед на всех парах, но теперь благодаря предпринятому маневру «Красотку» от «Спартанца» отделяло всего несколько миль.

– Как ты думаешь, Хэл, мы нагоним их до Граблей Дьявола?

По-видимому, этот вопрос пришел в голову не только Розалинде, и Хэл пожал плечами.

– Ладно, тогда будем молиться, – сказала Виола. – Нам непременно нужно нагнать их, потому что Леннокс должен ответить за свои преступления.

Гроза длилась почти час. Выполняя повороты, Хэл вопреки привычке старался идти по внутреннему кругу, о чем красноречиво говорили ободранная краска на бортах и вмятины на обшивке. Люди Сэмпсона рьяно убирали обломки и в случае необходимости производили ремонт. Двигатели под руководством Нортона работали ритмично, разогнав «Красотку» до невиданной доселе скорости, однако вскоре судно начало сбавлять ход.

У лесного склада старой горы дрейфовала в сопровождении маленького буксира баржа. Матросы проворно сбросили на нее линь и, подтянув к борту «Красотки», перегрузили ее бесценный груз, после чего отпустили баржу восвояси. Загрузка дровами на ходу не имела такого распространения на Миссури, как на Миссисипи, но хозяин склада специально позаботился, чтобы оказать им эту услугу.

Эзра и Абрахам принесли на мостик еду и питье, и Хэл с Уильямом смогли перекусить, пока матросы на палубе пели душещипательные песни о колесницах, несущихся в небо.

Тем временем «Красотка чероки», окутанная клубами черного дыма и искрами, напрягая все силы, мало-помалу нагоняла «Спартанец». Дождь наконец прекратился, и тучи рассеялись; из-за них показалась полная луна. Перед ними лежала Миссури, залитая серебряным светом; вода в ней поднялась выше, чем несколько дней назад, и продолжала быстро прибывать, по мере того как ручьи и речки несли в нее дождевые потоки.

Два матроса сняли с переднего окна доски, чтобы ничто не мешало обзору. На берегах то тут, то там стояли группы людей, радостно приветствуя проходящую мимо «Красотку». В пенящейся воде крутились, то исчезая, то всплывая, всевозможные обломки и мусор. Когда подтопленные коряги представляли угрозу для безопасности судна, матросы шестами отпихивали их от борта.

Очередную опасность впереди они заметили издалека: конгломерат мертвых деревьев, переплетенных ветвями, не оставлял надежды на благополучное завершение плавания. Только топоры и пилы могли проделать проход для судна в этой непроницаемой стене. К счастью, бурное течение прибило этот завал к обрывистому берегу и «Красотка» проскочила мимо без приключений.

С северо-запада потянуло холодным ветром, принесшим с собой дыхание заснеженных горных вершин и зимних морозов. Поежившись, Виола быстро покинула рубку и вскоре вернулась вместе с Абрахамом, они принесли всем теплую одежду и кофе.

Неожиданно на нос «Красотки» посыпался сноп искр, вырвавшийся из труб «Спартанца», и Сэмпсон тотчас подал сигнал тревоги, после чего матросы с ведрами бросились тушить возгорание. Минуту спустя все снова пришло в норму.

Хэл внимательно смотрел вперед. До «Спартанца» оставалось не более мили; Нортону каким-то образом удалось немного увеличить скорость, и теперь расстояние между пароходами сокращалось еще стремительнее.

Наконец, миновав очередную излучину, они увидели перед собой «Спартанец» на расстоянии не более трех корпусов.

– Эй, на «Спартанце»! – прокричат Сэмпсон к рупор. – У вас на борту находится убийца. Немедленно остановитесь, и мы заберем его, чтобы доставить в Омаху.

– Никогда! – так же в рупор ответил Хатчер. – На моем судне нет убийц, и до Канзас-Сити я не остановлюсь!

– Ну вот: все идет, как я и ожидал, – пробормотал Хэл.

Аккуратно управляя судном в узком фарватере, он пристроился в хвост «Спартанцу». В это время на капитанский мостик поднялись Белькур и Маккензи. Прошло почти шесть часов с тех пор, как они сменились.

С близкого расстояния было видно, что «Спартанец» пережил куда больше столкновений с деревьями, чем «Красотка»; краска на его корпусе была ободрана, а одна из труб покосилась.

В машинном отделении «Спартанца» наблюдалась странная суета, что заставило Хэла нахмуриться. Неужели желание Хатчера экономить на всем в конце концов создало проблемы? Возможно, они не вычистили хорошенько паровые котлы и пароотводящие трубы забило грязью. Еще могли расшататься крепежные заклепки двигателя или парового котла. Или…

Вариантов поломок имелось множество, но, по-видимому, возникшие проблемы не были существенными, так как «Спартанец» продолжал быстро мчаться вниз по Миссури.

Применяя многочисленные хитрости, Хэл продолжал сокращать дистанцию между «Красоткой» и «Спартанцем» – теперь их разделяло всего два корпуса.

Тем временем Грабли Дьявола неумолимо приближались. Если Хатчеру хватит безрассудства броситься в этот лабиринт коряг и топляка во тьме ночи, он, безусловно, отыграет время у осторожной «Красотки». Прохождение Граблей Дьявола в ночи равнозначно протаскиванию иглы длиной в две сотни футов через терновые заросли замка Спящей красавицы.

Хэл заскрежетал зубами.

– Появился треугольный утес, – предупредил спокойный голос Розалинды. Чересчур спокойный. Этот утес служил опознавательным знаком двух крутых поворотов, сразу за которыми и начинались Грабли Дьявола. На вершине утеса горел небольшой костер, отбрасывая пляшущие тени; вокруг него толпились многочисленные зрители.

На первом повороте «Спартанец» заложил чересчур крутой вираж; «Красотка» последовала его примеру и зацепила берег, но на такие мелочи Хэл уже не обращал внимания.

Впереди на расстоянии менее трех корпусов замаячил второй поворот. «Спартанец» немного задержался с маневром, желая срезать угол, но Хатчер недооценил течение и конфигурацию фарватера, в результате чего пароход ударился кормой о берег и его развернуло поперек реки.

– Полный назад! – закричал Хэл и тут же позвонил в машинное отделение.

Бум! «Спартанец» с силой швырнуло к противоположному берегу. С деревьев с пронзительным криком взметнулась стая птиц. Послышался лязг и скрежет металла, от которого у всех, кто следил за происходящим, зашевелились волосы.

Люди на «Спартанце» с криками заметались по палубе.

Наконец течение оторвало пароход от берега, вернув в фарватер, и тут же на палубе «Спартанца» что-то громыхнуло. Следом раздался пронзительный вопль.

Гребное колесо «Красотки чероки» замедлило вращение, потом остановилось и начало вращаться в противоположную сторону, взметнув вверх гейзеры воды. Теперь все силы корабля были направлены на то, чтобы избежать столкновения.

Над главной палубой «Спартанца» взметнулся огненный вихрь; в звездное небо повалил густой черный дым, тогда как гребное колесо судна продолжало бешено крутиться.

– Господи помилуй, кажется, у них сорвало паровой котел, – прошептала Виола.

Между стойками палубы стали пробиваться языки пламени.

– Они потеряют судно в считанные минуты, – прошептала Розалинда сдавленным от слез голосом.

– Пятнадцать минут от силы, или, скорее, пять. Если повезет, то Хатчер успеет дотянуть до берега, – попытался успокоить жену Хэл.

Неуправляемый «Спартанец» понесло вниз по Миссури, и вскоре он скрылся за поворотом; однако из-за утеса по-прежнему валил густой дым, затягивая пеленой полную луну.

– Средний вперед, – скомандовал Хэл в машинное отделение.

Нортон среагировал незамедлительно, и «Красотка», устремившись вперед, минуту спустя обогнула излучину.

«Спартанец» несся прямо на спутанный клубок мертвых деревьев.

– Ого, они таки уже потеряли штуртросы, – пробормотал Белькур.

Огонь уже вовсю бушевал на палубе «Спартанца», сверкал сквозь стекла, и пассажиры с криками прыгали в реку. Зеваки на берегу пришли в неистовство; некоторые побежали вниз к кромке воды, чтобы оказать помощь терпящим бедствие.

По мере того как «Красотка чероки» приближалась к «Спартанцу», запах гари усиливался. Уильям произнес что-то на латыни, и Белькур эхом повторил его слова; оба они и следом за ними Виола перекрестились.

Пламя, объявшее «Спартанец», перекинулось на капитанский мостик, и огонь стал быстро распространяться, пожирая хрупкую надстройку.

– Спустить шлюпки и оказать помощь оставшимся в живых, – приказал Хэл матросам, направляя «Красотку чероки» на безопасную швартовку.

Прямо за «Спартанцем», как приглашение в ад, чернели, царапая торчащими сучьями залитое лунным светом небо, первые коряги Граблей Дьявола. Метал на крыше капитанского мостика «Спартанца» занялась огнем, взметнув в небо дым и фейерверк искр. Отныне этот пароход уже никогда не сможет претендовать на звание самого быстроходного пакетбота в низовьях Миссури, грустно подумал Хэл.

 

Глава 20

Спрятавшись за штабелем бочонков, Николас Леннокс шарил глазами по палубе в надежде заметить какого-нибудь беспечного матроса. Он сумел во тьме добраться до «Красотки чероки» и вскарабкаться на борт с левой стороны, в то время как спасшихся поднимали на судно с правого борта. Самонадеянные идиоты.

Теперь ему оставалось раздобыть сухую одежду. Миссури, как прилежный камердинер, сняла с него обувь и унесла пистолет, а здесь ему вряд ли удастся разжиться оружием; на этом аккуратном до умопомрачения пароходе оно хранилось в запертой оружейной комнате или висело на поясах мужчин. Что ж, он не станет рассчитывать на чьи-либо жалкие потуги и выполнит работу сам, поскольку, слава Богу, у него остались ножи.

Розалинда почувствовала, как потянуло холодком, и недовольно зашевелилась, реагируя на исчезновение большого теплого тела рядом.

– Что? Что такое? – сонно пробормотала она.

– Спи, дорогая, мне пора на дежурство. – Хэл поцеловал ее в макушку.

Розалинда зевнула и скинула с себя одеяла. Раз Хэл идет на дежурство, она последует за ним.

– Разве Белькур или Маккензи не могут отстоять первую вахту?

– Они и так крутили штурвал, пока мы с Уильямом помогали спасать людей со «Спартанца», – напомнил Хэл. Взяв у Эзры поднос с кофе и бритвенными принадлежностями, он закрыл дверь.

Потянувшись, Розалинда начала быстро одеваться.

– Тело Леннокса обнаружили?

– Нет. – Хэл приступил к бритью. – Еще день или около того мы продолжим двигаться вниз по течению, чтобы найти его, а заодно подобрать оставшихся в живых.

Розалинда поежилась.

– Надеюсь, что скоро мы найдем их всех. Утренний воздух показался холодным и бодрящим, когда они с Хэлом поднялись на капитанский мостик. Цицерон последовал за ними. Миссури под ними по-прежнему бурлила, но уровень воды значительно снизился и повсюду виднелись коряги и скопления мертвых деревьев; их и теперь торчащие сучья походили на костлявые руки приспешников Сатаны, пытающиеся схватить и утащить в преисподнюю несчастную зазевавшуюся душу. Вдоль кромки воды прохаживались белые цапли, высматривая рыбу себе на завтрак; с высоты небес сорвался стервятник и выловил из Миссури жирного окуня прямо там, где затонул «Спартанец».

Розалинда нахмурилась, потом улыбнулась, радуясь красоте дикой природы. Корпус «Спартанца», вернее, то, что от него осталось после пожара, вероятно, никогда не будет обнаружен, но жизнь продолжалась.

«Красотка чероки» подняла на борт десятки оставшихся в живых людей, которые теперь вповалку спали на главной палубе и на полу салона, безмерно счастливые уже тем, что спаслись.

Из кочегаров «Спартанца» почти никто не уцелел: они, вероятно, погибли в тот момент, когда сорвался паровой котел, что и послужило причиной пожара. Хатчера нашли в бессознательном состоянии, с обширной раной на голове, к тому же он сильно обгорел. Виола сомневалась, что он доживет до следующего вечера.

Что до Леннокса, то он бесследно исчез. Кое-кто из обслуживающего персонала «Спартанца» дал показания о том, что он находился в рулевой рубке и грязно ругался, наблюдая, как их нагоняет «Красотка», но после того как «Спартанец» врезался в берег и загорелся, его никто не видел.

На капитанском мостике «Красотки» царил идеальный порядок; ничто не выдавало напряжения прошедшей ночи. Двигатели под ногами Розалинды мерно рокотали на холостом ходу, готовые в любой момент привести пароход в движение.

– Доброе утро, – обратился Хэл к Нортону через переговорную трубу, при этом спокойно жуя соломинку, подобранную в яслях пустого стойла для перевозки скота.

Перед тем как заступить на дежурство, он неизменно совершал обход трюма и главной палубы, чтобы проверить, как распределен на судне груз, но на этот раз Розалинда уловила в его действиях желание убедиться, что на «Красотке» все в порядке. К счастью, ничего дурного он не обнаружил, и теперь, несмотря на холодное утро, она распахнула в рубке окна для улучшения обзора, как нравилось Хэлу.

– Ты готов отчалить? – крикнул Хэл в переговорную трубу.

– По первой команде, сэр, – немедленно отозвался Нортон. – Машины работают отлично.

– Тогда вперед. – Хэл взялся за штурвал и дал короткий гудок к отправлению. Матрос на берегу отдал швартовы и прыгнул на борт.

Положив ладони на рулевое колесо, Хэл спокойно отчалил, но при входе в фарватер бурные воды Миссури тотчас подхватили «Красотку» и развернули. Все же, несмотря на быстрое течение, вскоре она уже шла задуманным курсом с малой скоростью, послушная командам руля и готовая остановиться в случае обнаружения живого человека или бездыханного тела.

Из кают не доносилось никаких звуков, кроме звучного храпа: изможденные после ночного бдения офицеры и обслуживающий персонал крепко спали. Два матроса начали поливать палубу из шланга, а признаки деловой активности на камбузе указывали, что кок уже приступил к приготовлению завтрака. В целом же судно все еще дремало: никто не двигал груз, и О'Брайен не кричал и не ругался. Не было и недовольных пассажиров, требующих спозаранок кофе и жареной ветчины.

Розалинда замурлыкала как кошка; она всю жизнь вот так бы и простояла рядом с Хэлом и была бы счастлива.

Хэл повернул рулевое колесо, огибая подтопленное дерево, и в этот момент в открытую дверь влетел кинжал и вонзился в штурвал в дюйме от его большого пальца.

Какого черта?

В следующий миг в рубку ворвался Леннокс, босой, грязный, в матросской одежде с чужого плеча и с длинным охотничьим ножом. Быстро оглядевшись, он бросился на Хэла, и тот, грубо выругавшись, лягнул его по ноге, заставив отступить. Оставшись без управления, «Красотка» свернула с курса и устремилась к большой коряге.

Розалинда метнулась к штурвалу.

– Я буду за рулевого, Хэл! – выкрикнула она. Линдсей отпустил колесо, и Розалинда вцепилась в него обеими руками, в то время как течение дергало судно, словно насмехаясь над ее попыткой взять ситуацию под контроль.

Хэл выхватил свой арканзасский нож и, заслоняя Розалинду, встал в боевую стойку.

Розалинда сделала глубокий вдох и поклялась оправдать его доверие.

– Ну что, готов отправиться на тот свет? – крикнул Хэл Ленноксу.

– А ты? Тебе смерть больше к лицу, как и твоей матери потаскухе, – прохрипел Леннокс; пританцовывая перед Хэлом, он выискивал слабое место в его защите. Капитанский мостик, казавшийся раньше просторным, словно сузился, и Розалинда не представляла, как мужчины смогут здесь драться.

– Линдсей, что там у вас происходит? – донесся из переговорной трубы голос Нортона.

– Здесь Леннокс! – крикнула Розалинда.

В этот момент Цицерон залился лаем и кинулся на непрошеного гостя.

– Будь ты проклят, Линдсей! – прорычал Леннокс. – Ты не доживешь до полудня, и Донован тоже.

За спиной Розалинды послышался лязг металла, но она не могла обернуться, так как все силы сосредоточила на коварной стремнине впереди и прибрежных водах, забитых топляком и вырванными из земли деревьями.

С главной палубы доносились крики, но подоспеет ли помощь вовремя?

По правому борту впереди замаячила коряга, и Розалинда, расставив для устойчивости ноги, налегла на штурвал, пытаясь противостоять бурному течению и отвернуть «Красотку» от опасности.

Хэл по-прежнему стоял спиной к Розалинде, защищая ее; он был холоден как лед и спокоен. Он не имел права на ошибку, так как от него сейчас зависела жизнь его жены. Лучше всего увести Леннокса в другое место – туда, где с ним легче будет справиться.

Резким броском вперед Хэл ударил Леннокса плечом в грудь, и тут же ребра обожгло огнем – это нож Леннокса оставил на его коже глубокий след.

Внезапно на них посыпались обломки дерева, и мужчины вывалились из рубки. Прокатившись около ярда, они упали на крышу главной палубы и тут же вскочили на ноги. Следом за ними из рубки выпрыгнул Цицерон и, прошмыгнув под ногами Хэла, укусил Леннокса за лодыжку.

– Чтоб она сдохла, эта паршивая шавка!

Пока Леннокс стряхивал с себя собаку, Хэл снова пошел в атаку, и лезвие его ножа пропороло Ленноксу плечо. Потом они закружились по узкой крыше, и в свете восходящего солнца клинки их ножей отливали кровавым блеском. В клетке в нескольких футах от них проснулись и удивленно раскудахтались куры, поглядывая на начинавшуюся сразу же за клетками прачечную, точнее то, что от нее осталось. Похожая раньше на аккуратную солнечную веранду, теперь она лежала скопищем развороченных стен и поломанных жердей.

«Красотка чероки» немного покачивалась, однако Розалинде все же удавалось удерживать судно на курсе. Снизу до нее доносился голос Сэмпсона – он отдавал команды своим людям, спешившим на помощь Хэлу. В другой ситуации Хэл рассмеялся бы, слушая отборную брань капитана, но сейчас его внимание занимал Леннокс – самый опасный противник из всех, с кем ему доводилось драться.

Внезапно Леннокс сделал выпад, и в занесенной для смертоносного удара руке сверкнуло длинное лезвие охотничьего ножа. Хэл почти инстинктивно блокировал удар. Едва не соприкасаясь головами, они некоторое время боролись, пытаясь преодолеть силу друг друга.

Лицо Леннокса исказила гримаса ненависти.

– Я выпущу из тебя кишки, – проревел он, – и твоего гаденыша-зятя, а потом покажу твоей сучке, кто здесь хозяин!

Однако слова негодяя, вместо того чтобы напугать противника, произвели на Хэла прямо обратный эффект, и он всем своим весом навалился на руку Леннокса. От такого напора его противник потерял равновесие, поскользнувшись на заиндевевшей крыше, и отступил, после чего принялся искать возможности для новой атаки.

Желая отвлечь Леннокса, Хэл ринулся вперед, используя массу своего тела и хитрые приемы, которым научился в речных портах. Их клинки снова скрестились, и когда Хэл пригнулся, нож Леннокса скользнул по его щеке, пройдя над старым шрамом. В тот же момент он наступил на ногу Леннокса и полоснул его ножом по руке.

Леннокс с проклятиями отскочил под прикрытие большой клети с курами, Цицерон, рыча, кинулся за ним; Хэл тем временем обошел клеть с другой стороны. Выглянув из-за угла, он увидел, что Леннокс, отбиваясь от Цицерона, стоит на небольшом открытом участке и в двух футах за его спиной в крыше прачечной темнеет дыра с неровными краями, сквозь которую виднеются бочки с водой, выпускные трубы и край навесной палубы, плавно сбегающей к гребному колесу. Теперь они находились так близко от кормы, что Хэл воспринимал вибрацию гребного колеса как удары своего сердца.

Под ногами раздавался стук дверей – это товарищи Хэла выбегали из своих кают, спеша ему на помощь. В лучах утреннего солнца поблескивали натянутые по обе стороны балансировочные цепи.

Цицерон с неистовым лаем бросался на Леннокса, оттесняя его к краю крыши, и когда негодяй инстинктивно попятился, то оступился и провалился в прачечную. Чтобы установить падение, он попытался ухватиться за край крыши, но дерево под его пальцами начало крошиться, и, разразившись потоком ругательств, он исчез из виду.

Придерживаясь за резной карниз для устойчивости, Хэл спрыгнул на навесную палубу, и тут же ему навстречу вышел Леннокс; одновременно с мостика послышалась громкая брань Розалинды, и «Красотка» вильнула влево, вероятно, огибая корягу. Затем Розалинда, исправляя курс, резко заложила руль вправо.

Леннокс пошатнулся и опустил нож. В тот же миг Хэл, пользуясь возникшей заминкой, зажав в зубах лезвие своего арканзаса, подпрыгнул и схватился обеими руками за балансировочную цепь, а затем, раскачавшись на ней, с силой ударил Леннокса ногами в грудь.

Отлетев назад, Леннокс свалился с палубы, исторгая громкие проклятия, переросшие вдруг в нечеловеческий, леденящий душу крик. Потом все смолкло.

Гребное колесо «Красотки чероки» запнулось, словно буксуя, и судно задрожало, но вскоре вибрация прекратилась и колесо заработало в прежнем ритме. Судно безмятежно продолжало движение, купаясь в лучах утреннего солнца. Теперь за штурвалом стоял сам Хэл, а прибывшие на помощь матросы сгрудились вокруг него.

Передав штурвал одному из членов команды и держа нож наготове, Хэл подошел к ограждению палубы и перегнулся через корму, но увидел в воде лишь расплывающееся красное пятно, которое уносило течением.

Рядом с Хэлом собрались все его друзья и вместе с ним высматривали их общего врага, а Цицерон громко лаял, словно требуя, чтобы Леннокс явил свое лицо. Тем временем впереди по курсу возник новый завал из сбившихся в клубок деревьев и мусора.

Внезапно куча веток качнулась на волне, и ее края погрузилась в воду, а когда она вынырнула, с ней вынырнули две ноги в дешевых суконных штанах. Вода вокруг них сразу стала алой.

Это было все, что осталось от Леннокса, вернее от его тела. Миссури, забрав остальное, сама совершила суд над жестоким шантажистом.

– Хорошее судно никогда не станет терпеть на борту присутствие зла, – заметил Сэмпсон и убрал свой «кольт» в кобуру, а Белькур перекрестился.

– По крайней мере Розалинда сможет спокойно спать по ночам, – медленно произнес Хэл и, сделав глубокий вдох, подумал, что теперь у них с Розалиндой впереди целая жизнь.

* * *

Год спустя Хэл сидел в своей библиотеке в Нью-Йорке вместе с отцом и Уильямом. Когда-то этот большой городской дом в Манхэттене принадлежал родителям Розалинды, а теперь стал нью-йоркским пристанищем для нее и Хэла. Дом украшали произведения искусства и мебель, назначение которой состояло в том, чтобы служить человеку, а не быть объектом одобрения критиков.

Библиотека занимала огромное помещение в два этажа, заставленное доверху книгами в кожаных переплетах и статуями великих мыслителей. В одном углу располагался большой камин, в другом – камин поменьше. Возле каждого из каминов стояли кожаные кресла и старинные столики красного дерева; поверх дубового паркета лежали персидские ковры, играя яркими красками в свете алебастровых ламп.

Перед огнем на матрасике с монограммой сладко посапывал Цицерон. Тихо тявкнув, он перевернулся на спину и задергал лапами, словно преследовал во сне добычу.

Улыбнувшись собачьему счастью, Виола и Розалинда продолжили свою оживленную беседу; судя по приглушенному тону, они обсуждали беременность Виолы.

Розалинда старалась не показывать Хэлу, как радуют ее разговоры о скором появлении младенца. Сама она никогда не заговаривала с ним о детях и с искусством опытного игрока пресекала вопросы друзей на эту тему.

– Как бизнес, Уильям? – спросил Старик.

– Мог бы быть лучше, особенно армейские контракты. Спасибо за подсказку Пьерпонта Моргана насчет вероятности возникновения в конце года паники в деловых кругах. Я консолидирован ценные бумаги, как он и советовал, чтобы уменьшить риск остаться с обесцененным акционерным капиталом на руках.

– Я тоже, – сообщил Хэл. – Я распродал акции слабых железнодорожных компаний и сконцентрировался на преуспевающих. Кто бы мог подумать, что вся эта болтовня о том, какую железную дорогу речник менее всего хотел бы лицезреть, окажется столь полезной?

Мужчины дружно посмеялись над странностями ситуации.

– «Красотка чероки» уже начала ходить вверх по Миссури от Канзас-Сити? – поинтересовался Уильям.

– Да, сегодня утром, – ответил Хэл. – Она перезимовала в низовьях Миссисипи, занимаясь перевозкой хлопка. Сэмпсон также испробовал ее в качестве экскурсионного судна с посещением Нового Орлеана в последний день карнавала.

– «Красотка» необыкновенно элегантна. Думаю, она будет пользоваться популярностью, – заметил Старик.

– И приносить большие доходы. Мы сумели сохранить команду в полном составе на протяжении всей зимы, не отправляя никого в четырехмесячный отпуск.

– Отлично. Своими судами на Миссури и новым флотом в Чикаго ты скоро затмишь самого коммодора Вандербилта. Кстати, раз мы его упомянули, как вел себя коммодор во время завтрака, сын? – спросил Ричард.

Сын. Признание, прозвучавшее в этом простом слове, согрело Хэлу сердце.

– Он был очень вежлив. Уильям тихо присвистнул.

– Поразительно. Хэл пожал плечами.

– Бабушка Розалинды и мать коммодора, ставшая крестной матерью матери Розалинды, были лучшими подругами.

– Единственный человек, которого когда-либо уважал этот высокомерный гордец, – произнес Старик со вздохом и поднес ко рту чашку с чаем, по-видимому обдумывая значимость происшедшего. После смерти жены он сильно похудел и на его лице образовались глубокие морщины, но кожа постепенно приобрела здоровый цвет, и он стал намного бодрее.

Известие о беременности Виолы Ричард встретил с улыбкой.

– Полагаю, сегодня Вандербилт к нам присоединится, чтобы не упустить возможности отобедать с президентом и генералом Шерманом.

– Коммодор придет в «Перикл» по нашей инициативе.

– Так же как и Белкнап, – добавил Уильям. – Судя по всему, ваша беседа с ним насчет бухгалтерской книги Этериджа произвела эффект, сэр.

Старик приподнял брови.

– В самом деле?

– Он из кожи вон лез, стараясь убедить меня, что относится ко мне с величайшим почтением и надеется, что «Донован и сыновья» будут и впредь еще много лет обслуживать армию Соединенных Штатов. – Уильям хмыкнул. – Хотя я буду первым ирландским папистом, кто войдет под священные своды залов клуба «Перикл», он даже не посчитал нужным упоминать об этом.

Хэл и Ричард дружно рассмеялись, Уильям не замедлил к ним присоединиться. Женщины вскинули головы и тоже одобрительно заулыбались. От этого проявления семейной сплоченности Хэл ощутил прилив тепла.

Первым умолк Старик, вытирая слезы радости.

– Один Бог знает, какое удовольствие я получил, когда заставил этих надутых старых дурней принять тебя в клуб, Уильям.

– Я бесконечно благодарен вам, сэр. – Уильям протянул тестю руку, и некоторое время они не разнимали ладоней.

Старик определенно изменился – это был уже не тот человек, который не желал разговаривать с ослушавшейся его дочерью и ее мужем-ирландцем. Теперь он сам заставлял общество принять ирландца как настоящего члена его семьи. Хэл никогда не думал, что такая перемена возможна.

Разомкнув руки, мужчины взялись за чашки, словно устыдились чрезмерного проявления эмоций.

– Какой подарок ты приготовил Розалинде по случаю ее двадцатипятилетия? – негромко спросил Уильям.

– Бриллианты, – так же тихо ответил Хэл. – Она показала себя таким отличным коммерсантом, что мне захотелось преподнести ей нечто особенное. Я собираюсь вручить их сегодня, а не завтра, чтобы она могла надеть драгоценности на банкет.

– Великолепный подарок. Твоя жена будет довольна, – заметил Старик.

По спине Хэла пробежал холодок. В самом ли деле Розалинда будет довольна? Действительно ли это самый лучший подарок для нее?

– Да и твоя мать…

Тут Старик осекся. По негласному договору ни он, ни Хэл, ни Виола в семейном кругу никогда не говорили о Дездемоне. Публично они произносили приличествующие банальности, скрывая груз страшного предательства, который она им оставила.

– На прошлое Рождество я подарил Виоле ожерелье из аметистов и бриллиантов, – прервал неловкую паузу мелодичный голос Уильяма, но Хэл его не слушал.

Разве вкус матери является достаточной гарантией того, что и Розалинде это понравится? Дездемону волновала исключительно собственная красота и высокое положение в обществе, а дети были для нее лишь средством достижения успеха, а не объектом материнской любви и нежности. Она, ничуть не переживая, отворачивалась от сына, когда его наказывал отец.

Невозможно представить, чтобы и Розалинда поступала таким же образом. Она будет драться как тигрица, чтобы защитить свое дитя, что доказала, когда стояла насмерть, стремясь в целости и сохранности провести «Красотку чероки» по опасным водам Граблей Дьявола.

Она хочет детей, и он может подарить их ей. Но хватит ли ему смелости решиться на это? Поколения Линдсеев били своих сыновей с благой целью воспитания. При мысли увидеть свое несчастное, избитое чадо, истекающее кровью, у Хэла потемнело в глазах как от удара в солнечное сплетение. Сможет ли он нарушить традицию?

Ответ пришел сам собой. Он не будет одинок. Розалинда поможет ему перебороть наследственность, чтобы их дети не страдали. Хэл переместил взгляд на жену и прищурился. Может ли он пойти на риск? Вернее, может ли он продолжать отказывать женщине, которую любит больше жизни?

Обдумывая свои возможности, Хэл нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

В тот вечер Розалинда изо всех сил держалась за столбик своей чипендейловской кровати красного дерева, пока Нелли О'Хара, младшая сестра дорогой Бриджит, затягивала ее корсет. Даже год спустя ее тело по-прежнему предпочитало простор мужской одежды, упрямо отказываясь принимать модные женские формы.

Нелли, не говоря ни слова, затягивала шнуровку. Как и ее покойная сестра, она была превосходной горничной, но в отличие от Бриджит старалась по возможности хранить молчание.

Прислонившись лбом к высокому столбику в изножье кровати, Розалинда закрыла глаза. Она была уже полностью одета, не хватало только перчаток и великолепного парижского платья. В прическе, украшенной блестящими накладными локонами, сияли бриллианты ее матери, по ногам мягко струился тонкий шелк нижней сорочки и юбок.

На сегодняшнем банкете она должна выглядеть лучше всех, ибо впервые предстанет перед обществом в роли миссис Генри Линдсей в городском доме Скайлеров в Манхэттене, куда ожидалось прибытие миссис Грант и миссис Шерман. Все старейшины нью-йоркского общества с энтузиазмом отнеслись к приглашению Розалинды. К счастью, Виола тоже обещала присутствовать.

Банкет устраивался в честь посвящения Хэла и Донована в члены «Перикла», самого старого и престижного частного мужского клуба Нью-Йорка. По традиции жены вновь принятых членов устраивали прием для жен постоянных членов, в то время как мужчины проводили официальную церемонию посвящения своих новых товарищей. Поскольку возглавлять церемонию согласились президент Грант и генерал Шерман, их женам надлежало находиться на женском банкете, что делало это событие наиболее значимым явлением года в жизни общества.

Почувствовав, что шнуровка корсета внезапно ослабла, Розалинда обернулась:

– Что ты делаешь, Нелли?

И тут увидела вскинутые брови мужа. Цицерон проворно вскочил на кушетку под портретом красавицы в бархате и перьях кисти Рейнолдса.

– Я не Нелли, а туго затянутая ты не сможешь свободно дышать. Мне больше нравится, когда ты мягче и нежнее, а твои податливые формы наполняют мои ладони.

Хэл был ослепителен в форме флотского офицера – в безукоризненно белой рубашке, хорошо отутюженных брюках из синей шерсти и начищенных сапогах. Не хватало только форменного кителя с золотыми галунами, но его великолепное тело с восхитительными мускулами являло неотразимое зрелище даже в рубашке.

Розалинда одобрительно вздохнула, ощутив прилив сладострастия, ставшего еще сильнее после года супружества. Ее грудь в клетке корсета немедленно затвердела.

Она отвернула лицо к кровати и закрыла глаза. Через несколько минут она должна спуститься вниз. Капитан Линдсей, вероятно, уже мерил зал шагами в ожидании Хэла; Уильям и Виола тоже к нему присоединились. С минуты на минуту начнут прибывать гости, выстраиваясь в шеренгу для встречи первой леди.

– Хэл, – осторожно возразила она, – мне нужно одеться. Ты должен уехать с капитаном и Уильямом до того как начнут собираться дамы.

Глаза Хэла заискрились.

– В самом деле? – Он обнял ее и поцеловал в щеку.

– Ну, Хэл, пожалуйста… – Слова Розалинды прозвучали как просьба продолжать. – Ты можешь помять мою одежду…

В этой фразе было больше убедительности, но меньше энтузиазма.

Он поцеловал ее в шею, в то место, которое особенно любил, и Розалинда ахнула, почувствовав, как ее опалил огонь страсти. Она инстинктивно задвигала бедрами.

– Вот и умница. – Хэл пробежал по ее шее языком, легонько покусывая.

Розалинда приподнялась на цыпочки, реагируя на зов плоти. Ее соски, казалось, вот-вот прорвут броню корсета. Когда Хэл заключил ее груди в ладони, она затрепетала.

Он играл с ее сосками, ласкал и разминал их, пока Розалинда не ощутила, что находится на грани безумия. Прижавшись лбом к прохладе красного дерева, он старалась направить мысли в другое русло и думать о чем угодно – о цене на уголь, о пугающем количестве шампанского, заказанного для банкета, о твердом заде Хэла…

О Боже, только не это!

Хэл вынул ее грудь из корсета.

– Дивное сокровище. Любой мужчина сочтет за счастье подержаться за них.

– Хэл, я люблю тебя, но… – Розалинда застонала. Ее бедра затрепетали, и между ног проступила роса.

Хэл потерся о ее тело, и сквозь шелк белья Розалинда ощутила содрогание его плоти. Так сквозь доски палубы чувствовалось биение о воду гребного колеса «Красотки чероки».

Розалинда снова застонала и подняла ногу, чтобы обвить вокруг его ноги; тогда Хэл еще сильнее притянул ее к себе, шепча что-то невнятное. Сквозь тонкую преграду нижних юбок грубая ткань его брюк щекотала нежные складки ее женской сущности, но теперь ей этого было мало.

– Хэл, пожалуйста, дай мне кончить, – взмолилась Розалинда, нимало не заботясь, что горничная может ее услышать.

Хэл хрипло засмеялся и вскинул ее юбки.

Изогнувшись, Розалинда бесстыдно расставила ноги, давая ему возможность овладеть ею.

Волна любви, глубокой и могучей, как Миссури в период полноводья, захлестнула ее.

Розалинда застонала, изгибая спину и насаживая себя на его великолепный кол.

– Я люблю тебя, мой моряк!

Хэл продолжал работу бедер, погружаясь все глубже, и ее лоно призывно запульсировало.

Откинув назад голову, Хэл застонал, работая с напором и силой шатуна, который заставлял крутиться гребное колесо «Красотки».

Схватившись двумя руками за столбик кровати, Розалинда покачивалась из стороны в сторону. Внутренний жар усиливался, грозя взрывом.

Она снова и снова повторяла его имя, и ничто, кроме него, в этом мире больше не имело значения.

Хэл заревел как зверь, и его семя, вырвавшись наружу, заполнило ее лоно, но он по-прежнему не останавливался, насыщая своей любовью и жаром каждую ее потайную складку и каждую ложбинку.

Словно распадаясь на части, Розалинда закричала от наслаждения. Ее обжег огонь экстаза, и по телу прокатилась волна блаженства, а по ногам под шелковыми юбками медленно стекала матовая жидкость. «Нужно будет привести себя в порядок, прежде чем спускаться вниз», – с трудом подумала она.

Такой мокрой она никогда не была и ощущала глубоко внутри какое-то тайное движение, словно там вскрылись потайные реки. Это не ее роса.

Розалинда обернулась к мужу, остановив на нем вопросительный взгляд.

– Из меня течет!

Хэл опустил взгляд, и его рот дрогнул.

– Могу представить, – ответил он сдержанно, занимаясь собственным туалетом у тазика с водой. – С днем рождения, Розалинда!

Ее глаза сделались большими, как блюдца.

– Ты попытался сделать мне ребенка. – Эта неожиданная мысль показалась ей просто восхитительной. – А я-то думала, ты не хочешь детей…

– Больше всего на свете я хочу видеть тебя счастливой, и это желание сильнее страха стать продолжателем традиции сурового родительского воспитания. Я знаю, что вместе мы вырастим счастливых детей.

Прихрамывая от еще не прошедшей дрожи в ногах, она подошла к мужу, и он поцеловал ее руки.

– Это ты дала мне смелость рискнуть. – Его руки дрожали, могучая грудь высоко и часто вздымалась.

Розалинда подняла лицо и нежно поцеловала мужа, безмолвно обещая грядущее счастье.

– Дай мне слово, – прошептала она.

– Все, что угодно, моя любовь.

– Ты сделаешь это снова.

– Обещаю.

Ссылки

[1] В греческой мифологии бог подземного царства

[2] «Орел» – 10 долларов

[3] Клавишный музыкальный инструмент.

[4] Комбинация карт по старшинству одной масти.

[5] Последняя сдача карт.