Захватив пончики для Белькура, Розалинда тихо спускалась с навесной палубы, радуясь возможности наконец вытянуть ноги. Накануне, когда они добрались до постели после продолжительного музыкального вечера, Хэл владел ею как одержимый, и у Розалинды до сих пор не гнулись конечности, но она чувствовала себя сытой, хотя от повторения тоже не отказалась бы.
Прогулочная палуба в этот час была почти пуста – большинство пассажиров завтракали в салоне. Из носовой части парохода до нее доносился шорох юбок и шагов, но людей из-за лестницы и ряда кают она не видела.
В этот момент раздался женский голос:
– Можно вас на одно слово, миссис Линдсей? Неужели Виола Донован?
Разбираемая любопытством, Розалинда прокралась вперед и заглянула за угол. Спиной к ней стояли изысканно одетая Виола Донован и ее мать.
Розалинда застыла.
– Нам нечего сказать друг другу, миссис Донован, – холодно произнесла Дездемона, глядя на дочь как герцогиня на кухарку.
– Если вы не станете со мной говорить, мне придется обратиться к капитану Линдсею. – Виола казалась бесстрастной, словно выбирала яблоки на рынке.
На лице Дездемоны отразился мимолетный ужас, быстро сменившийся холодностью.
– Чепуха. Даже если вам есть что сказать, он не станет вас слушать.
– А вы можете позволить себе рисковать? – Дездемона вопросительно изогнула бровь и повернулась к Розалинде, но ее внимание целиком поглощала дочь, стоявшая между ними. При одинаковом с матерью росте Виола имела стройную гибкую фигуру, тогда как мать обладала пышными формами, – дитя, уж не перегрелась ли ты на солнце? – надменно осведомилась Дездемона; ее черты выражали смесь жалости и превосходства. – Чего ты хочешь от меня? Признания в благородном обществе? Или чтобы твоего ирландца-мужа приняли в клуб «Перикл»? Это невозможно, хотя капитан Линдсей и является его членом. Люди не поймут нарушения приличий, особенно от меня, потомка одной из первых виргинских семей.
Виола невесело рассмеялась.
– Вам важен лишь успех в обществе, не так ли? А о чем-нибудь другом вы когда-нибудь задумывались?
– Боже, а что еще важно? Если бы ты когда-нибудь стояла посреди толпы одна, без друзей, то не задавалась бы вопросом о необходимости социального статуса.
У Виолы дрогнули губы.
– А честь? А любовь к своим детям? Дездемона пожала плечами.
– Честь, безусловно, важна, но она не защитит тебя. Только власть, деньги и успех служат защитой. Как дочь Ричарда Линдсея ты могла бы без труда все это себе вернуть.
Виола покачала головой:
– Невозможно. Отец отказался от меня много лет назад. Лицо Дездемоны выразило фальшивое участие.
– Разве ты не хотела бы посещать лучшие из раутов? Самые известные люди боролись бы тогда за право быть гостями в твоем доме. Ты могла бы обедать с президентом. Разве это звучит не заманчиво? Как только я смогу убедить капитана Линдсея простить тебя и одобрить твой развод…
Виола топнула ногой.
– Довольно. Я здесь, чтобы поговорить с тобой о Хэле.
– О Хэле? При чем здесь он?
– Не проси его о том, чего он не готов дать.
– Что такое? Хэл – взрослый мужчина, и у него своя голова на плечах.
– Я видела вас вчера вечером. Если ты попытаешь втравить его в какую-нибудь мерзость, я расскажу отцу о твоих похождениях во время войны.
Глаза Дездемоны расширились, и Розалинда затаила дыхание.
– Ты не посмеешь, – хрипло произнесла Дездемона.
– Отчего же?
В этот момент Розалинда убедилась, что Виола могла бы сделать состояние за игрой в покер. Она разыгрывала свою карту с таким видом, словно имела на руках королевский флэш.
– Ричард никогда тебе не поверит, – пробормотала Дездемона, заикаясь.
Виола пожала плечами.
– Ты уверена, что Эдвард Росс не оставил мне – своей вдове – доказательства твоих преступлений? Или ты думаешь, что отец не станет меня слушать?
Дездемона закрыла глаза.
– Чего ты хочешь?
– Не навязывай Хэлу свою волю. Поверь, я на все пойду, лишь бы видеть, что он счастлив и живет так, как ему хочется.
Дездемона пробурчала что-то себе под нос, и ее лицо исказила злоба. Наконец она кивнула:
– Ладно, согласна.
– Если ты думаешь, что сможешь нарушить наше соглашение, то лучше откажись от этой идеи заранее: я всегда найду возможность рассказать все отцу, если возникнет необходимость.
Дездемона зашипела как рассерженная гусыня, но тут же взяла себя в руки.
– Я уверена, что мы поняли друг друга. Только не жди, что будешь дорогой гостьей в моем доме. – Она вскинула голову и уплыла в салон, громко хлопнув дверью.
Виола вздохнула и расправила плечи.
– Теперь можете выйти, мистер Карстерс.
Набрав в грудь побольше воздуха и придав себе самый непринужденный вид, Розалинда появилась из-за угла. Ей следовало предвидеть, что Виола, прожившая много лет на границе, догадалась о ее присутствии.
– Доброе утро, миссис Донован. Виола приподняла бровь.
– Я знаю, мистер Карстерс, что вы слышали все до последнего слова. Более того, я не сомневаюсь, что вы, являясь учеником мистера Линдсея, умеете хранить чужие тайны.
Розалинда не знала всех секретов семейства Линдсей, да и не желала знать, но она хотела видеть Хэла счастливым и поэтому вежливо поклонилась.
– Даю вам слово, миссис Донован.
– Благодарю. – Виола чуть смягчилась. – Тогда я с вами прощаюсь, мистер Карстерс, и возвращаюсь к мужу.
Розалинда уважительно поднесла руку к шляпе.
– Всего доброго, миссис Донован.
Хотя ее сердце колотилось от ярости, Дездемона Линдсей умудрилась выдавить улыбку и приветственно махнуть рукой двум молодым офицерам. Однако их предложение вместе позавтракать она отклонила, отрицательно качнув головой и снова улыбнувшись, на этот раз с искренним сожалением. Молодые военные часто уходили из армии, чтобы заняться другим, более важным видом деятельности: политикой, к примеру, или железнодорожным транспортом, что делало дружбу с ними особенно выгодной. Такие же офицеры разносили весьма интересные и полезные слухи во время последних неприятностей. К тому же их красивые молодые тела были истинным удовольствием для усталых глаз после многодневного созерцания скучной реки.
Кивнув стюарду – наиболее вежливому молодому человеку, бесспорно знавшему, как выражать почтение тем, кто выше тебя по положению, – Дездемона удалилась в свою каюту, где на туалетном столике поблескивали ее богато орнаментированные принадлежности из массивного серебра, служившие молчаливым напоминанием о ее истинном статусе в обществе.
Как смеет Виола так разговаривать с матерью? Невыносимо! Пригрозить, что расскажет отцу о ее давнишнем поведении, – нелепость! Любая женщина, вышедшая замуж за этого грубого пьяницу, Эдварда Росса, чтобы заставить его молчать, вряд ли станет болтать теперь.
Правда, существует надежда, что в скором времени люди Ники убьют этого ирландского выскочку. Тогда она позаботится, чтобы Виола купила себе на его деньги важного мужа, предпочтительно какого-нибудь политика. Было бы очень полезно иметь в семье поддающегося убеждению политика в отличие от высокомерных и до нелепости прямолинейных Линдсеев. А если Хэл найдет эту глупую девчонку Скайлер и сделает ее своей женой, то их семья сможет состязаться с Вандербилтами.
Благодаря этому ободряющему рассуждению Дездемона смогла сделать глубокий вдох и, закрыв глаза, попыталась успокоиться. Вдох и выдох, очень медленно и очень ровно. За много лет носки тугого корсета она едва замечала налагаемые им ограничения. С мечтательной улыбкой Дездемона ласково провела рукой по серебряному зеркалу, полученному в качестве свадебного подарка, вспоминая, как много лет назад ее кузины чуть не умерли от зависти, увидев это чудо.
Легкий стук в дверь заставил ее с раздражением обернуться, и она увидела, как муж, войдя, прикрыл за собой дверь. Он принес с собой маленький поднос с бриошами и чайной посудой.
Дездемона собиралась пожаловаться, но тут же захлопнула рот. С чего это вдруг Ричард решил подать ей чай, если подобные вещи он всегда поручал слугам?
– Чай, Дездемона?
– Конечно. – Она наблюдала, как он справляется с мелочами: удаляет листья заварки, размешивает сливки и сахар, – и все это в тесном пространстве каюты, где едва хватало места, чтобы расправить юбки. – Как это у тебя получается?
– Что? – спросил он не оборачиваясь.
– Быть столь аккуратным и ловким в такой тесноте.
– Здесь гораздо больше места, чем было у меня на «Конститьюшн», когда я служил гардемарином, – заметил Ричард, подавая ей чашку чаю, сервированного так, как она любила, с маленькой булочкой, издающей чудный аромат масла. Его лицо сохраняло выражение обходительности, которое на людях помогало ему скрывать истинные чувства.
Восхитительный запах булочки и чая напомнил Дездемоне, как мало ей удалось съесть за завтраком, и она с удовольствием приступила к щедрому угощению, наслаждаясь божественным вкусом.
– Хорошо утром погуляла?
Дездемона чуть не уронила чашку, но, тут же взяв себя в руки, подняла на мужа невинные глаза.
– Прекрасно, благодарю. Я видела белых цапель – их перья могли бы отлично продаваться на шляпки. И еще…
– Как миссис Донован? – Взгляд Ричарда посуровел. Итак, он решил изменить правила игры. Присутствие дочери на борту они больше не игнорируют, во всяком случае наедине.
– У нее как будто все в порядке.
Глаза Ричарда сверлили жену как маленькие буравчики.
– Ты и вправду так считаешь?
– Конечно.
– Мы славно устроились в жизни, Дездемона, не так ли? – холодно заметил Ричард. – Ты родила мне трех прекрасных детей. Теперь они выросли и уже подарили нам четырех прелестных внуков. У нас два великолепных дома, поместье в Цинциннати. Бог наградил нас отменным здоровьем. И все же…
– И все же чего еще можно пожелать? – вставила Дездемона непринужденно. – Замок в Испании?
Ричард резко повернулся к ней.
– Счастья для наших детей, – сказал он, впиваясь в нее взглядом, и Дездемона от неожиданности захлопала глазами. О чем это он?
– Дорогой, что ты имеешь в виду? У Джульетты все превосходно – у нее богатый муж, четверо детей, пять или шесть домов. Она одна из ведущих фигур в высшем обществе Нью-Йорка и вхожа во все влиятельные дома. Короче говоря, у нее есть все, о чем она когда-либо мечтала.
– Это правда. Джульетта получила все, чего добивалась. А как насчет Хэла и Виолы?
На этот раз Ричард казался опечаленным, что противоречило характеру человека, чья непревзойденная самоуверенность покорила ее когда-то. Ники с его смазливым лицом и красивым телом обладал слишком мягким характером, без той надменной уверенности, которая была свойственна Ричарду.
– У нас теперь осталась только одна дочь, – напомнила Дездемона мужу.
Ричард сверкнул глазами.
– Давай скажем друг другу правду, жена, нас ведь здесь никто не слышит.
Чтобы скрыть непроизвольную дрожь, Дездемона принялась намазывать булочку маслом. Если Ричард что-то вбивал себе в голову, легче было повернуть вспять реку Огайо, чем заставить его передумать. Но что она скажет, если он решит выяснить причину поведения Виолы? Прошло столько лет; сможет ли она убедить его, что уже ничего не помнит?
– Виола Донован, – начала Дездемона, тщательно подбирая слова, – похоже, вполне довольна своей жизнью.
– Это правда. Для большого ирландца она как свет в окошке. – Ричард постучал пальцами по подоконнику. – Мы тоже смотрели так друг на друга сразу после свадьбы, разве нет?
Дездемона улыбнулась, вспоминая те далекие дни. Ей было шестнадцать, когда она впервые встретила Ричарда, гостившего на богатой плантации своей родни. Безумно одинокая и остро сознающая свое положение бедной родственницы из захолустного Кентукки, Дездемона тотчас ощутила влечение к высокому статному лейтенанту Линдсею с военно-морской базы Норфолка. Она сразу же не преминула испытать на нем силу своих «иди ко мне» взглядов.
Узнав, что Ричард из богатой нью-йоркской семьи, Дездемона решила пококетничать с ним, чтобы в случае успеха утереть нос кузинам, но чем дальше, тем яснее она сознавала, что притворство переросло в настоящую страсть. Когда Ричард сделал ей предложение, пообещав оставить флот, чтобы жить поблизости от ее семьи, она посчитала себя самой счастливой женщиной в Америке. Тридцать пять лет спустя основатель и владелец второй по величине компании почтово-пассажирских перевозок Соединенных Штатов, империи, которую не смог подмять даже коммодор Вандербилт, Ричард по-прежнему мог составить для любой жен-шины весьма заманчивую партию.
– Да, мы были счастливы тогда, – сказала она скорее себе, чем ему.
– Мы спорили порой, но оставались вместе, – продолжил Линдсей, не сводя глаз с жены.
Вместе? Она согласно кивнула, тщательно маскируя волнение, чему научилась во время войны. На самом деле она возненавидела Ричарда, как только он записался в армию юнионистов, в то время как ее братья и племянники служили делу Юга. И до сего дня она не пожалела ни об одном из своих поступков, совершенных за время их размолвки, а также не видела нужды принимать его снова в своей постели. Если, конечно, сам Ричард не решит отослать ее с позором в Кентукки, назад в ее семью. Ради того чтобы сохранить свое положение, Дездемона готова была использовать все средства и даже снова соблазнить его.
Ричард сжал рот, напомнив ей о своей способности читать мысли людей по их лицам, и Дездемона внутренне сжалась.
– У Хэла все иначе. – У Ричарда на щеке неожиданно задергался мускул. – Он несчастлив, Дездемона.
– Но почему? Хэл очень богатый человек, – возразила Дездемона, – его уважают, и у него обширные связи.
– Особенно среди военных, – буркнул Ричард.
Рот Дездемоны вытянулся в тонкую линию, Хэл должен был внять ее мольбе и сражаться за южан. С другой стороны, если бы он и Ричард взяли сторону Юга, то она сейчас жила бы, как ее кузины, перебиваясь с хлеба на воду.
Все же сливки всегда поднимаются кверху, как любила поговаривать ее бабка. Когда она вернется в Цинциннати, к благам цивилизации, то непременно пошлет кузинам что-нибудь из своих тряпок. К тому времени как раз подоспеет ее новый осенний гардероб из Парижа, и это непременно вызовет завись двоюродных сестер. Размышляя о столь приятных вещах, Дездемона вполуха слушала привычный рассказ Ричарда о войне.
– Я всегда стремился сделать из него доблестного офицера. Подвиги, которые совершил Хэл на «вонючке» и потом на «Сент-Поле», сделали его легендой эскадры Миссисипи и Атлантического флота.
– Это и твоя заслуга, – вскользь бросила Дездемона, раздраженная тем, что Ричард продолжает без умолку говорить о службе Хэла во флоте юнионистов.
– Ты так думаешь? А тебе не кажется, что я слишком часто и слишком сурово бил его тростью? Поскольку Хэл бежал из дома вскоре после последнего наказания, я не переставал гадать, не моя ли в том вина.
Дездемона в недоумении уставилась на мужа. Ричард всегда был образцовым отцом, строгим, но справедливым к своим детям. Ну и что, если Хэла наказывали чаще, чем сестер? Просто он больше шалил.
– Чересчур часто его наказывал? О чем это ты? Ты поступал так, как подобает поступать отцу с непослушным, недисциплинированным сыном!
– В последний раз я потерял над собой контроль. Лежа потом в постели, Хэл казался таким маленьким, таким хрупким… Когда он сказал, что еще одно избиение…
Поднявшись, Дездемона обняла мужа, впервые со времен войны решившись на добровольный телесный контакт. Может, хотя бы ее близость отвлечет его от этой чепухи.
– Перестань, ты всегда был нежным отцом. Ты даже не позволял мне отшлепать Виолу, которая частенько участвовала в эскападах Хэла.
– Ты уверена? – Ричард посмотрел на жену долгим взглядом, вызвав в ней невольную досаду. Теперь она хотела лишь одного – поскорее вернуть здравый смысл своему идиоту мужу. – Традиция требовала строгой дисциплины, но меня всегда преследовала мысль, не является ли счастье сына чем-то более важным…
– Конечно, уверена, можешь не сомневаться. Это благодаря тебе Хэл стал таким хорошим человеком.
Ричард спрятал подбородок в ее волосы, портя ей элегантную прическу, и Дездемона прикусила губу. Впрочем, не страшно – Ребекка потом все поправит.
– Спасибо, дорогая, что поддержала меня. – На этот раз голос Ричарда прозвучал гораздо спокойнее. Наконец-то он отбросил сомнения относительно правильности методов воспитания сына. Пусть лучше сосредоточится на более важных вещах, таких, например, как поиск наследницы Скайлер и устройство ее брака с Хэлом.
Хэл мерил шагами навесную палубу, с радостью неся вахту на ночной стоянке в своем любимом месте на Миссури. Вечернее солнце окрасило крутой западный берег в малиново-золотистые тона; там, неподалеку от причала «Красотки чероки», в реку впадал небольшой ручей, вдоль берегов которого росли тополя. С палубы открывался отличный вид на возвышенности, песчаные отмели и поросшие кустарником островки, медленно исчезавшие под водами весеннего разлива. По обрывистому берегу тянулась большая дубовая роща, к юго-востоку от которой лежал дровяной склад.
К воде спикировала и схватила добычу неясыть, единственная из сов, питающаяся рыбой, и полетела к роще на западе, потом, совершив вираж, направилась на юг и, мелькнув над деревьями, исчезла из виду. Интересно, кто мог ее встревожить?
Снизу доносились запах кофе и звуки струнного оркестра, настраиваемого перед вечерним концертом. Розалинда и Белькур находились внизу, развлекаясь в баре игрой в крибидж. При этой мысли губы Хэла тронула улыбка. Белькур вряд ли станет быстро обыгрывать ее, как обыгрывал других.
Среди листвы в кроне одного из дубов глаз Хэла уловил яркую вспышку света, похожую на луч солнца, отразившегося от зеркала. По старой привычке он насторожился, но, поскольку других признаков, указывающих на присутствие человека, не заметил, вскоре снова расслабился.
Вряд ли источником света был снайпер, засевший на дереве; из военного опыта, полученного на территории повстанцев, Хэл знал, что только белый человек способен выстрелить в беззащитного рулевого в стеклянной рубке. Однако пока речной телеграф не передавал сведений о появлении пиратов или разбойников. Не видел Хэл и подозрительных судов.
Все же Хэл внимательно изучал возвышенность, пытаясь выяснить, что могло послужить причиной вспышки. В чужом краю следовало учитывать каждую мелочь и держать ухо востро.
– Можно к тебе, Хэл? – Виола поднялась на навесную палубу и шла к нему.
Она рассеянным взглядом скользнула по навесной палубе со всем многообразием ступенек и трапов, ведущих к каютам, с массивом труб, уходящих в чрево парохода, балансировочными цепями над головой и перилами, едва достигающими в высоту колена.
Закутанная в элегантный меховой плащ, оберегавший от стужи весеннего вечера, она аккуратно обогнула препятствия и повернулась к реке.
– Дровяной склад еще не виден? – осведомилась Виола, извлекая небольшую подзорную трубу, и принялась изучать восточный берег Миссури.
– Он там, за тем большим тополем…
– Ага, теперь вижу. – Настроив подзорную трубу, Виола принялась разглядывать дровяной склад. – Удивительно, но люди в Сан-Франциско никогда не поверят, что такие места существуют.
– Ты хочешь сказать, что они никогда не видели лесных складов в окружении частоколов, украшенных черепами?
– Ну да. Не зря индейцы опасаются белых, убивших столько их сородичей и выставивших на обозрение черепа в назидание новым смельчакам.
– Очень благоразумно с их стороны. – Хэл обнял сестру за плечи. – Я рад, что ты здесь. Мне всегда хотелось показать тебе Миссури.
– И я всегда буду бережно хранить воспоминания об этих днях. Это все равно что побывать в девственном лесу задолго до того, как человек вырубил деревья и проложил по земле борозды.
– Кое-кто считает это прогрессом.
Виола фыркнула и показала на плывущие по реке комья мусора и отбросов, сопутствующих жизнедеятельности человека.
– Ты это называешь признаком цивилизации?
– Увы. Это явный признак большого города впереди. Завтра мы прибудем в Омаху, куда еще не добрались такие блага цивилизации, как канализация.
– В Омаху? – удивилась Виола.
– Да.
– Не зря железнодорожные агенты советуют своим клиентам путешествовать в объезд Омахи.
Хэл пожал плечами.
– Город быстро разрастается благодаря красивому ландшафту и наличию железнодорожной ветки.
Виола взглянула на него исподлобья, но он не обратил на это внимания.
– Железной дороги?
– Железной дороги, – подтвердил Хэл бесстрастно. При всей нелюбви к железным коням он не мог не уважать их огромный потенциал. – Ладно, хватит об этом. Уильям к нам присоединится?
На губах Виолы появилась столь счастливая улыбка, что Хэл испытал болезненный укол зависти.
– Конечно, он сейчас придет.
– Тогда давай прогуляемся, пока его нет. Скажи-ка мне…
– Да?
– Ты никогда не отвечала на этот вопрос раньше, но, может, теперь ответишь, поскольку вышла замуж за Уильяма. – Хэл сделал глубокий вдох. – Почему ты стала женой Росса? Может, он тайно служил юнионистам, чем и заслужил твое восхищение?
Несколько минут Виола хранила молчание, потом бесстрастно произнесла:
– Это мой секрет, Хэл, прости.
– Ты не любила его?
– Боже милостивый, конечно, нет! Я с трудом его выносила. Однако я была единственной в то время, кто мог воздействовать на Росса. Не ты и не отец. Но, слава Богу, теперь все кончилось, и у меня есть Уильям.
– Я не ослышался? Не мое ли имя тут упоминали? – произнес Уильям, появляясь на палубе; в лучах заходящего солнца его черные волосы светились красивым ореолом.
Лицо Виолы просияло.
Щелк! Тишину сумерек разорвал выстрел, и в стену звонко впилась пуля.
Схватив сестру, Хэл потащил ее в дальний конец надстройки; Уильям последовал за ними.
Щелк, щелк, щелк – пули отскакивали от жестяной крыши штормового мостика и лишь чудом никого не задели.
Все трое прильнули к стене, а Цицерон прижался к ноге хозяина.
Хэл настороженно обвел взглядом берег по правому борту «Красотки». Выстрелы раздавались из дубовой рощи на отвесном берегу, севернее впадающего в Миссури ручья.
Цицерон зарычал, на палубе под ними суетливо затопали матросы.
– Кто посмел обстрелять мой корабль? – проревел Сэмпсон.
Крики Нортона и О'Брайена звучали еще громче и неприличнее, но никто из них ничего не мог сделать, так как стрелок держал на прицеле единственный трап, ведущий на верхнюю палубу.
Повернув голову, Хэл увидел, что по щеке Уильяма стекает струйка крови.
– Уильям, ты ранен!
Уильям осторожно коснулся своего лица.
– К счастью, это всего лишь царапина. Вероятно, меня задела последняя пуля.
Виола приподнялась, чтобы взглянуть получше, и – щелк! – пуля пролетела в дюйме от плеча Уильяма.
Хэл понял, что снайпер явно не настроен шутить. Но как им добраться до укрытия? Оставалась единственная возможность – перелезть через край мостика и спуститься на бойлерную палубу. Проделать это с юбками Виолы будет трудновато, но ради спасения жизни стоит попытаться.
Щелк! В стену вонзилась еще одна пуля.
Хэл открыл рот, чтобы отдать приказ, и тут выстрел прогремел с южной стороны ручья. Ровный звук винтовки Генри. На дереве на утесе затрещали, ломаясь, ветки, раздался громкий всплеск…
Хэл, Уильям и Виола стояли в полной неподвижности и ожидали.
Наконец до них донесся зычный мужской голос, по которому легко угадывалась речь жителя Миссисипи:
– Все чисто, Донован, ублюдок больше тебя не побеспокоит.
Хэл внезапно расхохотался.
– Морган Эванс, – пробормотал он. – Кто ж еще, как не один из избранных бойцов Бедфорда Форреста, мог застрелить снайпера и спасти нас!