Розалинда испуганно замерла, когда позади нее бесшумно выросла массивная мужская фигура, но тут же расслабилась, узнав чистый, слегка пряный запах Хэла с примесью аромата сандалового дерева. Приняв в то утро ванну, она обнюхала потом все флаконы с туалетной водой в попытке закрепить в памяти воспоминания. О плотских ощущениях, конечно же, а не о мужчине, поспешила она себя заверить.

– Все в порядке? – справилась Виола, поворачиваясь лицом к брату.

Хэл пожал плечами:

– В лучшем случае они останутся с нами до Сиу-Сити, в худшем – до Форт-Бентона.

У Розалинды в животе похолодело, а мягкий рот Виолы сжался в твердую линию. Ее муж с ласковым увещеванием тотчас обнял ее за талию, и она, прильнув к нему, улыбнулась.

– Пока мы вместе, нам ничего не страшно и мы отлично проведем время, даже если кое-кому это придется не по вкусу, – заметила она с едкостью, противоречившей нежности, нашедшей воплощение в ее позе.

Тонкий деревянный настил под ногами начал слегка вибрировать, и вскоре вибрация переросла в тихий равномерный гул. Это заработали двигатели «Красотки», готовясь понести ее вверх по течению.

– Именно так мы и поступим, – усмехнулся Хэл. – Не желаете ли подняться на капитанский мостик и посмотреть, как мы отчаливаем?

Лицо Виолы просияло:

– Конечно! О, Хэл, плыть на твоем судне… Наконец-то сбылись наши детские мечты! – Она радостно взяла брата под руку и пошла с ним наверх. За ними увязался Цицерон, так что Доновану пришлось уступить ему дорогу; рослый ирландец сверкнул глазами, но покорно тронулся следом, не удостоив Розалинду взглядом.

Помня, что должна играть роль ученика, она тоже двинулась за ними. Ей нужно будет при первой же возможности поговорить с Хэлом. Жить несколько недель в тесном соседстве с людьми, которые могут отправить ее в Нью-Йорк, представлялось ей полным безумством.

Хэл проводил Виолу в рубку и бросил Белькуру золотую монетку. Цицерон рядом весело вилял хвостом.

Белькур ловко поймал сверкающий золотой и быстро спрятал в карман.

– Значит, ты признаешь, что я был прав? – Он рассмеялся. – Теперь пес твой.

В рубку вошел Донован, за ним – безмолвная Розалинда.

– Нет, я не стану признавать, что ты прав, иначе ты слишком много возомнишь о себе, – возразил Хэл.

Скромно пристроившись в углу большого помещения, Розалинда старалась держаться как можно незаметнее. Центральное место в рубке занимал огромный штурвал, почти двенадцати футов в поперечнике, по левому и правому бортам стояли скамейки и кресло-качалка.

– Виола, Уильям, это Антуан Белькур, старший штурман и рулевой «Красотки чероки» в мое отсутствие. Белькур, знакомься, мистер и миссис Уильям Донован.

– Месье! Мадам! – Белькур вежливо поклонился, и Виола слегка присела в реверансе.

– Рад с вами познакомиться, – поздоровался Донован, пожимая рулевому руку.

– Карстерса ты наверняка узнал, – добавил Хэл. – Он нанялся ко мне в ученики.

Белькур вскинул бровь.

– Сколько же он намерен платить тебе за обучение честному труду?

Хэл рассмеялся.

– Будет давать мне уроки игры в покер вместо трех сотен долларов.

– Так вы заключили сделку? Но в три сотни долларов ты не уложишься, чтобы стать великим игроком в покер.

У Розалинды немного отлегло от сердца, по крайней мере, Белькур принял ее в качестве ученика.

– Ничего, скоро ты узнаешь, насколько я преуспел, – ответил Хэл. – Если, конечно, Бентон не обобрал тебя до нитки.

– Вчера мы разошлись вничью.

Белькур развел руками и выглянул в окно, обращенное к берегу.

– Все готово к отплытию, сэр!

Голос О'Брайена прозвучал так ясно, словно он находился в рубке, а не на палубе.

Игривое настроение Белькура вдруг резко сменилось серьезным, рабочим.

– Позвольте попросить вас, мадам, занять место в кресле-качалке. Помощник капитана подал знак к отправлению.

Розалинда бросила взгляд в окно. Пассажиров видно не было; матрос на плавучей пристани отдавал концы, разъединяя последнюю связь «Красотки чероки» с сушей.

Со штормового мостика донесся одиночный удар большого колокола.

– О, как же все это будет замечательно! – воскликнула Виола, усаживаясь на обозначенное место; Донован расположился подле нее.

– Подойди ко мне, Карстерс, – приказал Хэл, – отсюда лучше видно.

Розалинда молча повиновалась и переместилась к правому борту, на сторону, противоположную пристани. Ее руки невольно сжались в кулаки, но она заставила себя успокоиться и стала медленно разжимать палец за пальцем.

Цицерон обошел рубку и уселся рядом с хозяином, высунув язык; в тот же момент Белькур дал серию гудков, прокатившихся по городу гулкими раскатами. Потом он отдал приказ отчаливать.

Судно задрожало, и могучие машины, которым предстояло унести Розалинду прочь от преследователей, начали быстро набирать обороты.

Белькур занял свое место за штурвалом и осторожно повернул его, сосредоточенно наблюдая за плавучей пристанью.

Чуть подрагивая, «Красотка» начала неторопливо двигаться вперед. Вода под ударами гребного колеса вспенилась, и вскоре частный поезд на насыпи исчез из виду, половина железного пролета моста Ганнибала впереди медленно переместилась к массивной каменной опоре.

Минуту спустя «Красотка чероки» прибавила ход. Дрожание судна усилилось.

Розалинда прикусила губу, чтобы не всхлипнуть, и закрыла глаза. Течение реки, похоже, не уступало силе волн пролива Лонг-Айленд в ту ужасную ночь. Если паровые котлы «Красотки» взорвутся, не выдержав нагрузки, то она вместе с другими пассажирами утонет в этом потоке.

– Песчаная коса осталась позади, Белькур, – заметил Хэл и, почти вплотную придвинувшись к Розалинде, улыбнулся одними уголками губ.

Постепенно под влиянием его восхитительного запаха и тепла панический страх Розалинды отступил. Каким-то чудом она сумела себя заставить снова посмотреть на воду. Зазвучал наигрываемый на каллиопе веселый танцевальный мотив.

Теперь «Красотка чероки» скользила вверх по течению, рассекая водную гладь как нож масло, и вибрация почти не ощущалась. Судно спокойно проплыло между каменными быками моста, а вскоре шпили храмов Канзас-Сити стали медленно исчезать из виду и Розалинде показалось, будто они плывут в края, еще не тронутые цивилизацией.

В окна рубки долетало монотонное пение матросов, перемежающееся приказами помощника капитана, и Розалинда наконец вздохнула свободнее. Впервые со дня смерти матери и братьев она, отчаливая от берега, не заперлась в каюте, уткнув в подушку залитое слезами лицо.

Хэл отодвинулся от нее и повернулся к Виоле, которую, похоже, все интересовало на судне. Розалинда сожалела, что не может разделить с ней ее любопытство. Все же она внимательно слушала ответы, надеясь, что, возможно, в будущем ей, ученику штурмана, пригодятся эти сведения.

Донован молча наблюдал за женой; жесткую линию его рта смягчала легкая улыбка; даже Цицерон начал исследовать свой новый мир, обнюхивая все углы в рубке.

Час спустя «Красотка» миновала реку Канзас. Болтая с Виолой, Хэл привалился к боковому окну и теперь напоминал отдыхающего льва. Донован, прихлебывая кофе, следил за парившим в небе ястребом.

Двумя палубами ниже мерно работали двигатели, и Розалинда стала думать обо всех известных ей механических чудесах.

Она почти забыла, что находится на борту судна, когда в салоне под ними мелодично пропел колокол.

– Время завтрака, – объявил Хэл. – Ты, наверное, проголодалась, Виола?

– Вовсе нет. Ты еще не рассказал мне о течениях на подходе к Форт-Бентону…

Донован кашлянул.

– Любовь моя, ты обещала, что будешь хорошо есть во время путешествия.

Виола покраснела.

Очарованная ее реакцией, Розалинда прищурилась.

– Может, мне лучше позавтракать у нас каюте, Уильям, где ты сможешь покормить меня с ложечки? – Тон Виолы был полон скрытого значения.

Донован улыбнулся и поцеловал ее пальцы.

– Почту за честь. Прошу простить нас, джентльмены.

– Конечно, – усмехнулся Хэл.

– Ах как воркуют эти влюбленные голубки! – усмехнулся Белькур, когда Донованы покинули капитанский мостик.

– Что правда, то правда. Приятно видеть их такими, а не препирающимися, как другие семейные пары. – Хэл с минуту наблюдал за течением реки. – Ладно, мы с Карстерсом будем в моей каюте. Ему еще нужно многое усвоить, прежде чем я подпущу его к штурвалу.

Белькур кивнул.

– Не беспокойся насчет «Красотки», мы с Маккензи о ней позаботимся.

Насвистывая песенку Стивена Форстера о речном кораблике, Хэл начал спускаться по трапу на навесную палубу; Цицерон не отставал от него, счастливо повизгивая.

Розалинда молча шла следом, стараясь не смотреть на широкие плечи Хэла, узкие бедра и мелькавшие перед ней мускулистые ноги. Она уже затруднялась сказать, что в большей степени лишало ее присутствия духа: этот мужчина или быстрое течение реки?..

На бойлерной палубе было гораздо теплее, чем в рубке, поскольку она находилась непосредственно над котельным отделением. На лбу Розалинды выступили капли пота, пока она следовала за Хэлом вдоль большого салона с каютами. По мере их продвижения к корме, где взбивало воду гребное колесо, дрожь судна возрастала, но ни жара, ни вибрация не могли заставить Розалинду выбросить из головы мысли о мускулах, спрятанных под прекрасным костюмом Линдсея. Открыв дверь каюты, Хэл дал знак Розалинде, и она не заставила себя уговаривать – вошла первой.

Каюта оказалась просторной, почти шестнадцати футов в ширину, и с большими окнами по обе стороны от наружной двери. В углу стоял умывальник, в то время как центральное место занимала огромная бронзовая кровать. Кресло розового дерева и такой же комод составляли остальную часть обстановки. На полу лежал богато украшенный восточный ковер, над кроватью тянулся ряд крючков для одежды. Стены, шторы на окнах, полностью задернутые, и постельное белье – все было белоснежным. Каюта поражала элегантным убранством, почти таким же великолепным, как частный железнодорожный вагон ее родителей, и полностью заслуживала чести называться апартаментами владельца первоклассного корабля.

Плотно притворив дверь, Хэл повесил шляпу на крючок.

– Я велел принести раскладушку для тебя, – сообщил он, и Розалинда прыснула.

– А Цицерону ты это объяснил?

Хэл опустил взгляд, и его брови поползли вверх: Цицерон с остервенением трепал одеяло и простыни раскладушки с очевидным намерением довести их до уровня бахромы.

Розалинда зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться.

– Ах ты маленький жалкий… – заговорил Хэл. Цицерон тут же улегся посредине своего нового лежбища, взглянул на хозяина, зевнул и положил голову на лапы.

Розалинда, чуть не даваясь от смеха, обернулась, и Хэл обнял ее за талию. Она тут же прильнула к нему, и он поцеловал ее в волосы, потом в шею.

Розалинда в отчаянии сомкнула колени, чтобы не обмякнуть в его объятиях. Сзади сквозь ткань брюк она отчетливо ощущала крепость его налитой плоти, и под грубым полотном рубашки у нее тут же набухли соски.

– Ты согласишься спать в моей постели? Сквозь шум машин его голос был едва слышен.

– Но… мы не можем, – пробормотала Розалинда, пытаясь сохранять благоразумие. – Люди узнают.

Хэл фыркнул:

– Ученик делает то, что приказывает учитель. Эта раскладушка – единственная на судне и поставлена специально для тебя по моему приказу. Все будут думать, что ты спишь на ней, если ты будешь вести себя достаточно тихо, – продолжал Хэл, скользя по ней руками. – А я не стану целовать тебя в губы. Хотя соблазн велик, синяки могут выдать в нас любовников. В остальном, я уверен, мы сможем продолжать свои шалости, а окружающие будут видеть то, что мы им представим. – Хэл нежно подул на жилку, пульсирующую у нее на шее, и Розалинда, застонав, расставила ноги, повинуясь напору его колена. – Тебе хорошо, Розалинда?

– А что Эзра?

– Мы старые друзья, и он ничего не скажет, даже если я пересплю с Клеопатрой. – Взяв в ладони ее груди, Хэл легонько помял в пальцах соски.

От сжигавшего ее сладострастия Розалинда задрожала и запрокинула голову.

Хэл провел языком по ее уху.

– Ты согласна?

– О Боже, разве я могу сказать «нет»?

– Хорошая девочка. – Хэл повернул ее к себе лицом и, расстегнув ворот рубашки, поцеловал ямку на шее.

Розалинда вздрогнула и обхватила его голову, балансируя на грани здравомыслия. Ее грудь налилась твердостью.

– Тебе лучше снять одежду, чтобы мы ее не помяли.

Это предложение вызвало у Розалинды в животе судорожные спазмы. Должно быть, она ответила что-то в знак согласия. Хэл мгновенно снял с нее верхнюю одежду, сапоги и пистолеты.

– Когда-нибудь у меня будет возможность заняться этим на досуге. – Он аккуратно развесил ее одежду на крючки. – Но сегодня я хочу пить твой нектар как утренний кофе.

Розалинда поперхнулась и покраснела, не в состоянии вымолвить ни слова. Раньше она и предположить не могла, что когда-нибудь утратит способность к членораздельной речи.

Хэл провел пальцем вниз по ее щеке, она инстинктивно поцеловала палец. Тогда он улыбнулся ленивой улыбкой предвкушающего трапезу хищника.

Розалинда приподняла ему навстречу бедра, давая возможность стащить с себя нижнее белье, однако Хэл не стал этого делать и приложил ладонь к ее паху поверх ткани. Тепло его пальцев опалило ее огнем, поднявшимся горячей волной вверх по позвоночнику.

– Ты истекаешь соком, дорогая. Не пора ли мне его испить? – Он пощекотал ее интимное место. Розалинда перестала дышать и лишь еще выше приподняла бедра. – Это и есть твой ответ?

– Да, – прохрипела она.

– Какая ты у меня умница, – похвалил Хэл и тут же уложил ее спиной на большую кровать, стянул с нее штаны, затем нижнюю рубашку и побросал все это на кресло.

Теперь Розалинда лежала во всем своем великолепии на безукоризненно чистом покрывале, и Хэл пожирал ее взглядом. При виде нескрываемой страсти в его глазах ее желание спрятать наготу мгновенно улетучилось. Впервые Розалинда осознала всю полноту власти женщины. Она осторожно изогнулась, выставляя себя напоказ.

Хэл зарычал, и выпуклость его стала рельефнее. Воспользовавшись его реакцией, Розалинда поиграла своими сосками, отчего они стали тугими и спелыми, как ягоды.

Не в силах больше терпеть, Хэл со стоном принялся срывать с себя одежду, а Розалинда урчала в предвкушении, ощущая, как к ее влагалищу подступает волна наслаждения.

Оставшись в одних брюках, Хэл опустился перед ней на колени и, подтянув ее к себе, раздвинул ей ноги, раскрывая ее перед собой, как персик. Когда его язык пробежал по ее складкам, по ней прокатила волна дрожи.

Его пальцы исследовали Розалинду, раздвигая и сжимая лепестки бутона; он играл с ней, растягивал, лизал нежную кожу, пока ее не стала бить дрожь от малейшего прикосновения. Внутренний жар нарастал, проступая росой. Хэл продолжал ласкать ее, и когда его язык достиг средоточия всех ощущений, она снова вскинула бедра, а он принялся легонько терзать ее зубами, пока она не начала всхлипывать. В конце концов Розалинде пришлось зажать рот рукой; она боялась, что перекричит гул двигателей и голоса завтракающих в салоне пассажиров.

Чтобы притянуть Хэла ближе к себе, Розалинда обняла ногами его голову, а когда он взял в рот, смакуя, как конфету, ее самую нежную точку, ее накрыла волна удовольствия.

Хэл промычал что-то нечленораздельное, но продолжал свою пытку. Его искусные руки и рот дразнили ее, напоминая, что он упивается ею. Теперь стук двигателей казался ей тише, чем пульсация крови в жилах.

Один его палец скользнул внутрь, дразня ее нервы и мышцы, второй украдкой кружил вокруг потайного входа, увлекая ее в игру куда более заманчивую, чем те, которым она предавалась, когда сама исследовала свою анатомию и мечтала о любовнике, который знал бы толк в запретных соблазнах.

Напряжение все нарастало; каким-то чудом Розалинде удалось найти в себе силы, чтобы не кончить и не закричать, хотя ни о чем другом она не могла думать.

Неожиданно Хэл поднялся, и Розалинда посмотрела на него большими от удивления глазами, сконфуженная и несчастная. Его брюки торчали, как будто внутрь засунули кол. Глядя на этот выразительный знак, она непроизвольно облизнула губы.

В синих глазах Хэла блеснул огонь ненасытного желания, и когда он перевернул Розалинду на живот, она содрогнулась от предвкушения.

С хриплым смешком он приподнял ее за плечи и подложил ей под голову подушку. Вторая подушка отправилась под бедра, после чего он завис над ней и погладил ягодицы. Потом его шершавые пальцы соскользнули в складки и нащупали наиболее уязвимое место.

– Боже милостивый, ты способен соблазнить монашку, – ахнула Розалинда.

– Ты мне льстишь, – прозвучал над ней хриплый голос. – Хэл театрально поклонился и принялся кружить у ее входа, дразня призраком грядущего наслаждения.

Розалинда со стоном зарылась лицом в подушку, боясь, что если она увидит хищное выражение его глаз, то у нее начнется истерика.

К счастью, тут на смену пальцам подоспела другая часть его тела, затянутая в мембрану кондома. Розалинда снова застонала, издав низкий грудной звук. Ее грудь ныла, соски горели, и она потерлась об одеяло, испытывая недостаток в дополнительной ласке.

Хэл еще шире раздвинул ей ноги, и она затрепетала в предвкушении скорой развязки. Одним быстрым движением он вошел в нее, и это положило конец его сдержанности. Крепко оседлав Розалинду, он припустил галопом; его сердце колотилось как бешеное, дыхание стало прерывистым.

Розалинда стонала в подушку, умирая от неистовости желания; кровь, пульсировавшая в жилах, требовала большего, и оргазм приближался.

Ее внутренние мышцы ритмично сжимались, постепенно набирая темп, и тут Хэл зарычал, вздрогнул и кончил, извергнув семя могучими толчками.

Сопротивляться наслаждению у него не было ни силы, ни желания, и Розалинду тоже подхватила волна восторга, вознося на вершину экстаза.