В середине апреля 1987 года исполнился только месяц, как Джеймс Энглтон дал интервью Дэвиду Биндеру из «Нью-Йорк тайме». Хотя пятью месяцами раньше у бывшего шефа контрразведки обнаружили рак легких, в течение всей беседы он курил сигареты с фильтром.

Хотя Энглтон заявил корреспонденту газеты, что не хотел бы обсуждать вопросы разведки, он не смог устоять, когда разговор зашел о «кротах». Было ясно, что по прошествии времени Энглтон утешал себя тем, что по крайней мере одного «крота» он выявил.

Энглтон не назвал его имени, тем не менее было очевидно, что он говорил об Игоре Орлове, который, по его убеждению, и был тот «Саша», о котором сообщил Голицын. Он сказал Биндеру, что «речь идет о том случае, когда Советы внедрили своего человека в ЦРУ».

В статье слова Энглтона были приведены в пересказе: «В соответствии с тщательно разработанным хитрым планом во время второй мировой войны он был заброшен за линию немецкого фронта. Немцы схратили его, перевербовали, сделав двойным агентом. Но в действительности он сохранял верность русским. После войны его наняло ЦРУ, он работал под прикрытием в советских эмигрантских организациях, базировавшихся в Берлине, и в конечном счете был принят на службу». В статье прямо цитируются слова Энглтона: «…как состоявшийся офицер разведки».

Говоря о Голицыне без упоминания его имени, Энглтон сказал, что один высокопоставленный сотрудник КГБ, перешедший на Запад, предупредил американскую контрразведку, и та пришла к убеждению, что оперативный работник ЦРУ, о котором идет речь, является советским агентом. Далее в интервью слова Энглтона вновь приводятся в пересказе: «В итоге из-за рада «неуклюжих бюрократических действий» подозреваемый сумел уклониться от судебной ответственности и, насколько известно Энглтону, спокойно проживает в районе Вашингтона. «Это был гениальный человек», — сказал Энглтон с истинно профессиональным уважением».

Ссылка на «неуклюжие бюрократические действия», возможно, была использована Энглтоном как способ сообщить, что ФБР не смогло выстроить дело против Игоря Орлова или арестовать его. Его убежденность в виновности Орлова, несомненно, усилилась благодаря информации, предоставленной американской разведке в 1985 году сомнительным перебежчиком Виталием Юрченко.

Юрченко, высокопоставленный сотрудник КГБ, ответственный за операции в США и Канаде, бежал в августе 1985 года. Прежде чем он вновь перебежал в Советский Союз, Юрченко дал большое количество информации ЦРУ и ФБР, при этом некоторые сведения оказались точными. Он идентифицировал Орлова как советского агента. Более того, в одном из своих заявлений, ошарашивших оба ведомства, он сообщил, что Орлов привлек одного или обоих своих сыновей к шпионской деятельности на СССР.

В воскресенье, 9 января 1988 года, все новое поколение агентов ФБР, из которых никто не помнил о расследовании 23-летней давности, нагрянуло в галерею Орлова в Александрии. Одновременно другие агенты ФБР в Чикаго и Бостоне распределились на группы и заявились к двум сыновьям Орлова, Джорджу и Роберту, в их загородные дома.

Джордж Орлов, младший из сыновей Орлова, помнил, как в тот день, после обеда, агенты пришли к нему в дом в Хинедейле (штат Иллинойс). В то время Джордж Орлов, физик и инженер-атомщик, некогда имевший допуск категории «Q», работал частным консультантом по атомным электростанциям.

«Они постучали в дверь, поскольку звонок не работал, сразу после полудня, — сказал он. — Их было двое — Винсенте Росадо, кубинец, и Стивен Васс. Они предъявили свои удостоверения и заявили: «ФБР. Мы хотели бы поговорить с вами»».

«Я ждал вас», — ответил Орлов.

«Я предложил им войти в дом, они сказали, что хотели бы задать мне несколько вопросов, но не здесь. «У нас есть место, где мы можем поговорить». Мы сели в их маленький синий автомобиль «селика» и направились в «Хайатт Ридженси» в Оук-Брук, где прошли в симпатичный номер. ФБР снимало несколько номеров. В отеле они сказали, что считают меня советским агентом. На что я ответил: «Тогда почему я работаю консультантом по менеджменту, вместо того чтобы трудиться в технической, ракетной или какой-то иной области, которая могла бы представлять интерес для русских?»» И Джордж, и Роберт, эксперт по вычислительной технике, окончили Массачусетсский технологический институт, но в 1988 году ни тот, ни другой не работали в военной области.

Агенты ФБР продолжали расспрашивать Джорджа.

«Мне предложили ленч, я заказал себе салат. Они сказали: «Мы хотим показать вам кое-что». Это была копия записи показаний Юрченко, в которых он заявил, что мой отец завербовал нас с братом.

Показания были на пяти страницах. В них говорилось: «Русский агент, работавший на нас, Игорь Орлов, имеет мастерскую по изготовлению рам для картин. У него два сына, обучались в северо-восточной части страны, имеют техническое образование; он завербовал их и они работают на нас». Дано смутное описание, чем занимались Роберт и я. Юрченко сообщил, что я часто нахожусь в поездках.

Затем они включили магнитофон. Он (Юрченко) изъяснялся на ломаном английском с бесконечными запинками и паузами, поэтому мне дали эту запись, чтобы я мог следить за тем, что он говорил. Не знаю, был ли это Юрченко, но они утверждали, что это так.

Не знаю, отвисла ли у меня челюсть, думаю, что да. Я посмотрел на них с недоверием и сказал, что этот парень несет бог знает что, это ошибка. Я сделаю все возможное, чтобы прояснить этот вопрос.

Тогда агенты ФБР спросили меня, почему же Юрченко дал такую информацию? «Возможно, по двум причинам, — ответил я — чтобы занять ФБР расследованием семьи, в которой не было агентов. Может быть, чтобы отвлечь его от реальных шпионов». Я немного читал об

Энглтоне 60-х годов, знал, как несколько слов можно увязать в единый узел и таким образом запутать дело.

У них были вопросы. Зачем я ездил в Канаду в 1978 году? — Планировался эксперимент на исследовательском реакторе. Зачем я ездил в Институт перспективных исследований в Принстоне? — Навещал родственников со стороны жены, они живут в Принстоне. Это было в середине 80-х годов. По-видимому, они следили за мной и по пути моего следования обнаружили красные и синие нейлоновые ленты, привязанные к заборному столбу».

«ФБР заподозрило, что эти ленты являлись сигналом, оставленным мною советскому агенту.

— Это вы их там привязали? — спросили они.

— Нет.

— Разве вы не знали, что в одном из этих зданий находился советский ученый по имени такой-то?

— Нет.

Они сказали, что по пути к Хинсдейлу я пересек мост через какую-то речушку, и они обнаружили на этом мосту несколько отметин, сделанных белым мелом. В ФБР провели химический анализ и вообразили, что это мел, которым пользуются контролеры, а поскольку в то время я работал на строительном объекте одной атомной электростанции, они подумали, что эти пометки сделал я. Разумеется, наши контролеры пользуются краской».

Кульминацией интервью явилось объяснение Джорджа в «получении условного сигнала от агента КГБ». Это случилось, когда Джордж отправился в восточную часть страны навестить свою мать. «Прибыв на машине в Вашингтон, я поднялся на третий этаж галереи. Они наблюдали, как я подходил к окну всегда в одном и том же красном тренировочном костюме. Агенты ФБР сообщили мне, что они выследили какого-то русского шпиона из посольства, который прогуливался взад-вперед по улице, тем самым подавая мне условный сигнал. Я спросил, что это значит. Мне объяснили, что этот человек давал мне знать: «Мы здесь, мы все еще здесь». Мне показали фотографию этого русского — не видел ли я его когда-либо прежде? — Нет. Они сочли, что моя манера вождения автомобиля подозрительна. Я то и дело отрывался от них — таким методом обычно пользуются профессионалы, обученные уходить от наружного наблюдения. В то время у меня был «порш каррера-911» и я отчаянно гонял на нем. Я не знал, что за мной следят.

Меня спросили, был ли мой отец шпионом. Я сказал, что не знаю. Мне показали множество фотографий людей, которые, как они считали, посещали галерею. Известны ли мне эти люди? Я ответил, что нет.

Спустя 20 лет после того, как ФБР провело первый обыск в галерее, они все еще пытались найти людей, которые бывали там. Они спросили: «Кто были друзья отца, знакомые?» В сущности, по их словам, они и сегодня еще разыскивают людей, которые были связаны с моим отцом или которых он мог привлечь на свою сторону. Они были твердо уверены, что я русский агент, завербованный собственным отцом».

Сотрудники ФБР задали также вопрос Джорджу Орлову о его поездке в Сан-Диего, в штаб-квартиру корпорации «Сайенс Аппликэйшнз, инк», где он работал семь лет назад. «Эта корпорация осуществляет руководство военными контрактами. В начале 80-х годов она являлась основным подрядчиком для СОИ, программы «звездных войн»».

Конечно, у ФБР практически не было выбора, как всерьез принять информацию Юрченко. Высокопоставленный перебежчик, должностное лицо КГБ, ведающее операциями по Северной Америке, он заявил, что Игорь Орлов, человек, который двадцать лет тому назад оказался в эпицентре охоты на «кротов», развязанной ЦРУ, являлся советским шпионом и завербовал одного или двух своих сыновей. Как только Юрченко заявил об этом, ФБР было вынуждено допросить сыновей Орлова.

Не вызвал удивления интерес ФБР к прежней работе Джорджа Орлова, так как после окончания института в 1977 году он некоторое время работал в одной фирме, которая являлась подрядчиком министерства обороны и разрабатывала аппаратуру для измерения точности баллистических ракет.

После воспроизведения магнитофонной записи беседы с Юрченко и допроса Джорджа Орлова агенты ФБР спросили Орлова, согласен ли он пройти проверку на детекторе лжи. Орлов согласился. «Мы прошли в другую комнату, где находились два специалиста из Вашингтона. Меня подключили к аппаратуре и начали задавать вопросы. Говорю ли я по-русски? Я сказал, что знаю только «да», «нет» и еще «до свидания» — это все мои знания русского языка. Они снова и снова задавали одни и те же восемь вопросов, но в разном порядке. «Ваше имя Джордж Орлов? Вы работаете на советское правительство? Вы когда-нибудь передавали секреты русским? — Нет. Один вопрос возмутил меня: «Вас завербовал ваш отец?» Они задавали его снова и снова. Я отвечал «нет». Проверка длилась полтора часа. Мне сообщили, что я прошел ее по семи вопросам из восьми. Но на вопрос, не завербован ли я собственным отцом, ответ был получен аномальный. Я ответил, что для меня этот вопрос оскорбителен. Мой отец не сделал бы этого, если он любил меня, он, конечно, никогда не сделал бы этого. Он всегда говорил мне, чтобы я никогда не связывался с правительством, с ЦРУ. Американское ЦРУ — это скопление никчемных, непрофессиональных людей. «Приготовишки», «ковбои без чести и совести». Когда он узнал, что после окончания колледжа я подал заявление в Разведывательное управление министерства обороны, то сказал: «Ты же не хочешь там работать, как и в любой другой разведывательной службе».

Вербовать меня! Какой же любящий отец будет вербовать собственных детей и толкать их на опасный путь? Это невероятно. Росадо (агент ФБР) рассказывал мне, что его отец убежал с Кубы от Кастро. Я спросил его: «Как бы вам понравилось, если бы я сказал, что ваш отец, коммунист, завербовал вас для работы на Кастро?» — «Да я бы плевал на эти слова», — ответил он. Мне сказали, что результаты проверки они увозят в Вашингтон и со мной свяжутся.

В тот вечер мы пошли пообедать. Они разыгрывали роль хорошего парня и плохого парня. Росадо был хорошим парнем, он казался искренне дружелюбным. После всего того, что они думали о моей деятельности, я полагаю, они поняли, что я не был гадким советским агентом. Поначалу они были готовы упрятать меня в тюрьму».

Его отец, продолжал Джордж, голосовал за Никсона. В разговорах, происходивших за столом, он придерживался консервативных взглядов. Он работал по 12–16 часов в день. Он считал, что свои деньги надо отрабатывать и не надеяться на подаяния. Как можно быть республиканцем? Моя жена, выпускница Гарварда, — либералка, я — консерватор. Консервативнее самого гуннского предводителя Атиллы.

Игорь Орлов, по словам Джорджа, никогда не говорил с ним о Советском Союзе. «Он никогда не рассказывал мне о своей жизни там или о войне. До сегодняшнего дня я не знаю, кто мои дед и бабка по отцовской линии. Сам я не видел, но моя мать говорила мне, что мое свидетельство о рождении — фальшивое, изготовленное в ЦРУ. Что я родился под чужим именем».

«Я не собираюсь вам рассказывать о том, был или не был мой отец шпионом, я не знаю этого. В 1963 году мне было шесть лет от роду и у меня не было оснований считать, что он шпион. Как, впрочем, и впоследствии. Он редко покидал мастерскую, никогда ни с кем не встречался. Знаю, что у него было мало друзей, скорее его можно назвать затворником. Я не видел, чтобы он кого-нибудь вербовал или обрабатывал».

Роберт Орлов, проживавший со своей женой в Сад-бэри (штат Массачусетс), отказался делать какие-либо комментарии по поводу беседы с представителями ФБР, но Ричард Лоран, близкий друг, выросший с ним в Александрии, сказал, что виделся с Робертом в период допроса в ФБР и тот выглядел «почти свихнувшимся», поскольку расследование отнимало много времени и энергии.

Он вспомнил, что Роберт Орлов с подозрением относился к расположенному поблизости пустующему дому, явно считая, что оттуда за ним наблюдают. Лоран рассказал, что Роберт включал стереомагнитофон, чтобы они могли разговаривать. «Он полагал, что они могли использовать направленные подслушивающие устройства».

Роберт Орлов рассказал ему о некоторых вопросах, которые задавали сотрудники ФБР, сообщил Лоран.

— Вы фотограф, не правда ли?

— Да.

— Не правда ли, вы еще и летчик?

— Да.

— Тогда что вам мешает произвести съемки с воздуха военно-морской базы в Портсмуте, в Нью-Гэмп-шире?

Они задавали ему этот вопрос снова и снова. В один из моментов он сказал им: «Неудивительно, что это отлично удавалось уокерам и поллардам, поскольку вы тратили время на то, чтобы следить за мной, но не за настоящими шпионами».

Что касается Элеоноры Орловой, то для нее визит ФБР в 1988 году явился всего лишь повторением пройденного. Теперь она уже имела опыт в подобных расследованиях. «Они пришли в субботу, 9 января 1988 года, около пяти часов вечера, — сказала она. — Два агента ФБР предъявили свои удостоверения: Стефания Глисон и Чарльз Шиарини. Женщине — около 25 лет, мужчине — около 29 лет. Это были молодые, дружелюбно настроенные люди. Они заявились и передали, что сообщил Юрченко. Я не могла поверить в это. Ордера у них не было. Они попросили разрешения обыскать дом». Агенты, вспоминала она, «сказали, что они ищут крупную сумму денег и аппаратуру. Коротковолновый радиопередатчик. Я сказала, что у нас был только радиоприемник «Грюндиг», но он сгорел во время пожара в январе 1987 года.

Они пытались перерыть весь задний двор.

— Ваш муж когда-нибудь копал на заднем дворе? — спросили они. — Для чего он это делал?

— Чтобы посадить дерево, похоронить кошку.

— Где?

— Смотрите, вот же дохлая кошка.

Было уже 11 часов вечера. Обыск продолжался уже пять часов, они открывали все ящики, нашли его бумажник, кредитные карточки — все унесли с собой. Взяли также и папку мужа с уроками английского языка. Учебник грамматики. Они ушли за полночь.

На следующее утро позвонил Джордж из Чикаго и рассказал о посещении агентов ФБР. Он посоветовал: «Скажи им все, что ты знаешь о папе. Ведь ты знаешь, что они могут сделать со мной. Они могут упрятать меня в тюрьму на двенадцать лет, и никто даже не услышит обо мне».

Когда сотрудники ФБР явились к Роберту, продолжала г-жа Орлова, он спросил:

— У вас есть ордер?

— Нет.

— Урегулируйте этот вопрос.

— Мы можем войти, — сказали они, — это вопрос национальной безопасности.

Они остановили его на улице. Он возвращался с дочерью домой с прогулки. Они катались на санках. Он попросил разрешения позвонить своему конгрессмену. Ответа не последовало».

В воскресенье утром Элеонора Орлова позвонила своему старому другу Фреду Тэнси, бывшему агенту ФБР. «Я позвонила мистеру Тэнси и сказала, что я не уверена, что эти люди действительно агенты. Не мог бы он проверить это. Через пять минут он был здесь. Он посадил меня в свою машину. Мы ехали часа два. Он сказал: «Самое лучшее — позвонить этим двум агентам и еще раз поговорить с ними. Ты должна убедить их в том, что дети не являются агентами. Забудьте о своем муже, что бы он ни сделал, он оплатил все тысячу раз». Он позвонил в ФБР из автомобиля. Было воскресенье. Он попросил Глисон и Шиарини. Те были в церкви, но их вызвали, и они вскоре перезвонили. Он сказал: «Я друг Элеоноры Орловой. Нахожусь на стоянке недалеко от здания суда в Александрии в черной машине. Пожалуйста, подъезжайте ко мне и предъявите ваши удостоверения». Через полчаса Шиарини приехал в большом фургоне, в котором еще находилась детская коляска. Он вышел из машины и сказал: «Я Шиарини, работаю в ФБР». Тэнси сказал: «Если вы еще когда-нибудь придете в этот дом, она подаст на вас в суд. Вы наносите непоправимый ущерб их бизнесу. Вы уже это сделали 25 лет назад. Если у вас возникнет желание поговорить с г-жой Орловой, отправляйтесь в отель или любое другое место, но не к ней в дом».

Они заказали номер в гостинице «Холидей». Я пришла в отель. Глисон и Шиарини встретили нас с Фредом и начали спрашивать меня о Берлине, с кем я встречалась. Они показывали фотографии — встречала ли я когда-нибудь из изображенных на них людей? Они показали мне фото супругов Козловых. После стольких лет я не узнала их. Я работала с Козловой в отделе цензуры, но это было тридцать лет тому назад. Они подробно расспрашивали о Козлове. Я знала только, что мой муж ненавидел его, — это все, что я могла сказать.

Они явились опять во вторник, прошли в цокольный этаж и просмотрели все детские вещи. Одеты они были в джинсы, так как я предупредила их, что в помещении полно сажи и масла после пожара. Они осмотрели игры, игрушки. Упаковали все в большие коробки. Я получила американское гражданство в 1976 году, а Саша стал гражданином США примерно в 1971 году. Они сказали, что ордера на обыск не требуется. Речь идет о национальной безопасности.

Было жутко. Как в кошмарном сне. Они спросили, делал ли мой муж новые деревянные перекрытия во время реставрации этого дома. Он мог оборудовать там какие-то тайники. Я спросила: «Мог? Но для чего?» — «Для денег, которые он получал от русских». Они сказали, что ищут место, куда Саша мог спрятать сотни тысяч долларов. «Ищите, — сказала я. — Может, мне помочь вам? Для кого он их спрятал? Он бы сказал мне, он знал, что умирает».

Они приходили в галерею два раза в неделю в течение трех месяцев. Но ФБР не обнаружило ни денег, ни тайника — ничего. В конце концов я согласилась на проверку на полиграфе. И тут они мне сказали: «Если вы пройдете проверку на детекторе лжи, мы оставим ваших сыновей в покое на двадцать лет». — «А если нет?» Они только улыбнулись. Но я уловила смысл.

Впервые я прошла такую проверку тридцать лет назад в Германии, до того, как приступила к работе в качестве переводчика писем, когда я впервые поступила на работу в ЦРУ. Мне задали шесть вопросов, которые взволновали меня. Но я поставила одно условие — никаких вопросов о сексе.

Проверка проводилась в отеле «Моррисон Хаус» в Александрии. Присутствовали на ней оператор из Нью-Йорка, Глисон и Шиарини. Аппаратура была установлена в спальне, и проверка длилась пять часов с 18.00 до 23.00. Глисон и Шиарини все это время находились в гостиной. Было задано 27 вопросов. «Был ли ваш муж советским шпионом?», «Имел ли он связи с КГБ?», «Почему Роберт обучался водить самолет?» и т. д. Я ответила, что ему нравилось это».

Потом все закончилось так же внезапно, как и началось. ФБР исчезло, сыновья Орлова вернулись к нормальной жизни. Элеонора вновь занялась своей галереей. Она была при деле, но иногда в сумерки, когда уходил последний покупатель и она оставалась в компании кошек, у нее было время задуматься над тем, а знала ли она когда-нибудь правду о человеке, которого встретила много лет назад в Швабинге в трамвае № 8.

Энглтон никогда не любил вспоминать второе, окончившееся провалом, расследование дела «Саши», ставшее для него возмездием. Утром И мая 1987 года он скончался от рака легких в госпитале «Сибли мемориэл» в Вашингтоне в возрасте 69 лет.

Он был оплакан друзьями, если не врагами. Но да-же те, кто более всего восхищался им, а их было немало, казалось, осознавали, что его навязчивая идея «кротов» и его очарование Анатолием Голицыным обернулись роковой ошибкой.

Рольф Кингсли, возглавлявший советский отдел в разгар охоты на «кротов», ценил свои тесные отношения с Энглтоном и восторгался им как человеком эпохи Возрождения. Но даже он видел предел его возможностей. «Джим был одним из самых блестящих офицеров, с которыми я когда-либо работал, пока не появился Голицын, — сказал он. — Больше я ничего не скажу».

Миссис Энглтон разделяла точку зрения Кингсли. Бывшему начальнику одной из резидентур ЦРУ, хорошо знавшему ее мужа, она сказала, что отчасти она винит Ричарда Хелмса: «Для Джима самое худшее, что могло произойти, стало появление Голицына. Почему Дик не убрал его от себя?»

Панихида состоялась в пятницу 15 мая в церкви конгрегации Рок-спринг в Арлингтоне. Лились песнопения, читали священное писание, поэт Рид Уитмор, старый друг Энглтона и товарищ по учебе в Йельском университете, читал Т. С. Эллиота. В заключение прозвучал гимн «Моя страна, это о тебе».

Дэниел Шорр, интервьюировавший Энглтона в течение четырех часов 13 лет назад и с тех пор поддерживавший контакты с бывшим шефом контрразведки, решил присутствовать на службе. Его поразил тот факт, что ни слова не было сказано ни о жизни, ни о работе Энглтона.

По окончании службы, проходя между рядами, Шорр заметил, ни к кому конкретно не обращаясь: «Вот так-так! Никакого надгробного слова!»

Кто-то, идущий впереди, обернулся и резко оборвал Шорра: «Это секретные сведения».