КОМАНДАРМ УБОРЕВИЧ. Воспоминания друзей и соратников.

Военное издательство министерства обороны СССР Москва. 1964

«Жертвами репрессий стали такие видные военачальники, как Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Егоров, Эйдеман и другие. Это были заслуженные люди нашей армии, особенно Тухачевский, Якир и Уборевич, они были видными полководцами».

«Товарищи предлагают увековечить память видных деятелей партии и государства, которые стали жертвами необоснованных репрессий в период культа личности. Мы считаем это предложение правильным».

Н. С. ХРУЩЕВ Из заключительного слова на ХХ съезде КПСС 27 октября 1961 года

Орел и Кромы, Харьков и Одесса, Екатеринадар и Новороссийск, Каховка и Проскуров, Спасск и Владивосток - таковы лишь некоторые этапы победного пути, пройденного в 1919-1922 годах советскими войсками во главе с командармом Уборевичем. С его именем связан разгром англо-американских и иных интервентов на Севере, деникинских дивизий у самого центра России и на Юге, врангелевских войск в Северной Таврии и Донбассе, петлюровских и махновских банд на Украине, антоновщины в тамбовских лесах, банд Булак-Балаховича в Белоруссии, охвостья белогвардейщины на Дальнем Востоке.

В книге собраны воспоминания людей, прошедших вместе с Уборевичем по славным дорогам побед, и тех, кто под его руководством готовил войска Севера-Кавказского, Московского и Белорусского военных округов к грядущим испытаниям в борьбе за честь и независимость нашей социалистической Родины. В воспоминаниях прослеживается весь жизненный путь полководца-коммуниста - от ранних лет до трагической гибели на сорок первом году жизни.

Сборник подготовлен с участием Военно-научного общества при Центральном музее Советской Армии. Рассчитан на широкий круг читателей.

Составители: П.Н. АЛЕКСАНДРОВ, А.Т. ЯКИМОВ, В.И. УБОРЕВИЧ-ВОРОВСКАЯ, М.С. АНГАРСКИИ.

Литературная подготовка текста В.И. САВОСТЬЯНОВА.

 

О. П. Уборявичюте-Масенене. РАННИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ.

/Записал научный сотрудник Института истории партии при ЦК КП Литвы М. Тамошюнас. Перевод с Литовского/

Я родилась в августе или сентябре 1895 года в деревне Антандрия, Дусятской волости, Утянского уезда (в настоящее время - колхоз «Венибе», Бикунской апилинки, Утянского района, Литовской ССР).

О детских годах моего брата Иеронима Уборевича (Уборявичюса) /По-литовски фамилия Уборевич произносится Уборявичюс. Та же фамилия, принадлежащая незамужней женщине, звучит как Уборявичюте, а замужней - Уборявичене. Все имена и фамилии в переводе даны в их литовской транскрипции, исключение составляют лишь имя и фамилия самого И.П. Уборевича./ кое-что еще помню, но с тех пор прошло уже столько времени, что многое изгладилось из памяти. В нашей семье было одиннадцать детей - четыре девочки и семь мальчиков, но в живых остались только я с сестрой и трое братьев, остальные умерли еще в детстве - одни от болезней, других погубили нужда и бедность, царившие у нас в доме. У родителей земля была истощенной, и им трудно было содержать многочисленную семью, тем более что Иеронима решили послать в школу.

Иерониму было, наверно, не более девяти лет, когда его отвели в первое отделение начальной школы в местечко Даугайляй. Учение давалось ему легко. Не прошло и года, как он поехал в Даугайляй, а учитель, как мне помнится со слов домашних, сказал, что Иерониму в первом классе нечего делать.

В следующем году Иероним окончил второй класс дусятской начальной школы и, проучившись лето у Пранаса Валюкенаса из деревни Миколаюнай, ученика старших классов двинской гимназии, осенью сам уехал в Двинск (ныне Даугавпилс) и, успешно выдержав испытания, поступил в третий класс реального училища. В училище он переходил из класса в класс первым учеником. За хорошую учебу получил золотую медаль.

Летом Иероним всегда приезжал на каникулы в родную деревню. Мы к этому времени жили уже на хуторе на северо-восточной окраине деревни Антандрия, на заросшем ольхой и орешником участке земли. Примерно в 1908- 1909 годах, когда крестьяне нашей деревни выделялись на отруба, нам досталась самая плохая земля. Все хозяйство велось моим братом Балисом, и хотя площадь земли увеличилась, нам от этого легче не стало, так как прежде всего надо было на всей земле корчевать кустарник.

Иероним и на каникулах не расставался с книгой. Он очень любил читать и почти все свое время отдавал чтению. Читал не только русские, но и немецкие книги. К тому времени он уже неплохо владел немецким языком. Брат Балис, бывало, упрекал его даже: «Приехал отдохнуть, а от книги не отрываешься».

Иероним дома жаловался иногда, что среди всех учеников он выделяется своей плохой одеждой, но брату нечем было помочь ему. Иногда Балис даже горевал: купим Иерониму книги, а самим нечего будет есть, не во что одеться. Иероним понимал, в каком тяжелом положении находится семья, и всячески старался хоть немного заработать уроками. Во время каникул, не помню в каком году, он давал Пранасу Чяпенасу из деревни Велайкяй уроки. Давал он уроки и в Двинске.

Балис примерно раз в две недели возил Иерониму продукты - хлеб и мясо.

Летом 1915 года, перед самым приходом немцев в наш край, Иероним приехал домой и через несколько дней уехал. После этого он еще раз приезжал на очень короткое время, кажется, в 1917 году, когда кайзеровская оккупация уже подходила к концу. Он был в военной форме. Рассказывал, что был на фронте, приходилось летать на аэроплане. Остаться дома он не захотел. «Здесь жить не буду, поеду в Россию», - отвечал Иероним на вопросы домашних и вскоре после этого, скрываясь от немцев, уехал. Немцы разыскивали Иеронима, говорили, что он, вероятно, прячется где-нибудь в кустах. С этого времени мне больше не пришлось видеть Иеронима.

Потом я узнала, что он перебрался в расположенную поблизости деревню Забичюнай (теперь колхоз «Яунойи гвардия», Зарасайского района) к своей сестре Ангеле. Здесь он скрывался некоторое время, но потом попросил мужа сестры Антанаса Букяльскиса отвезти его в Рокишкис, бывший в то время центром так называемого «крейза», чтобы там зарегистрироваться в комендатуре. Букяльскис поехал с Иеронимом в Рокишкис. По приезде туда Иероним сказал, что пойдет в комендатуру, и они расстались. Букяльскис остался ждать. Иероним вернулся лишь к вечеру и сказал, что все регистрирующиеся должны пройти через карантин и лишь после этого отпускаются по домам. Рассказав это, Иероним опять пошел как будто в комендатуру, но больше не вернулся. На следующий день Букяльскис, не дождавшись Иеронима, сам зашел в военную комендатуру и, найдя там многих пришедших регистрироваться, стал расспрашивать их, не видели ли они Иеронима Уборевича. Никто, однако, о нем ничего не знал и его не видел. Домой Антанас вернулся один.

Когда Иероним жил в Советском Союзе и занимал там в армии какой-то высокий пост, мы получали от него письма. Присылал иногда и фотографии, на одной из них была надпись: «Дорогой маме от сына». Брату Балису прислал из Советского Союза и деньги.

В 1935 году Балис ездил в Минск к Иерониму и там пробыл около полугода. В том же году, когда тяжело заболела мать, в деревню Антандрию приезжала жена Иеронима, так как сам он не мог приехать.

Кажется, в 1936 году Иероним Уборевич вместе с другими советскими генералами проезжал через Каунас. Он хотел встретиться с братом и другими родственниками, но буржуазные власти не разрешили.

Когда в 1937 году к нам пришли вести о том, что Иероним Уборевич в Советском Союзе расстрелян; на его родину, в деревню Антандрию, приезжали журналисты, один, помню, приезжал из Италии, расспрашивал о его происхождении.

Наши родители давно уже умерли. Отец, Пятрас Уборявичюс, умер в 1928 году, а мать, Каролина Навадничайте- Уборявичене, умерла в 1935 году. Умерли и наши братья. Брат Юозас, окончивший фельдшерскую школу, проживал в Литве и работал в местечке Ужпаляй, Утянского уезда, а также в местечке Анталепте. Он умер в 1938 году.

В июне 1941 года Балис Уборявичюс и члены его семьи, как близкие родственники генерала Уборевича, были репрессированы и сосланы. Балис Уборявичюс, как и главы других сосланных семей, на станции Науйон-Вильня был отделен от своей семьи, и с того времени родные его больше не видели. Позже через других узнали, что он умер около 1942 года где-то в лагере.

Другие члены семьи Балиса Уборявичюса: сын Ионас и четыре дочери - Алдона, Эугения, Ангеле и Ванда - почти весь срок ссылки отбыли в Якутской АССР. Ионас Уборявичюс за добросовестную работу на месте поселения был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». В Литву он вернулся в 1959 году. Сейчас работает шофером утянской районной больницы, живет в городе Утяна. В Литву недавно вернулась и сестра Ионаса Алдона. Другие сестры Эугения, Ангеле и Ванда - живут в Якутске, все замужем. Сестра Иеронима, Ангеле Уборявичюте-Букяльскене, умерла в 1959 году.

 

П.С. Шелухин. ПОМОЩЬ ИЗ-ЗА ПРУТА.

ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ АВИАЦИИ П.С. ШЕЛУХИН.

Февральская революция застала меня на Румынском фронте.

Служил я тогда авиатехником в 36-м корпусном авиаотряде, который стоял в Галаце. Как только пришла весть о свержении царя, пошли митинги, собрания. Кадеты, эсеры, меньшевики яро выступали против большевиков, призывавших кончать войну, брать в свои руки землю и фабрики.

Наша большевистская организация находилась в подполье. Осенью меня арестовали за большевистскую агитацию. Но грянул Октябрь, солдаты меня освободили и избрали председателем солдатского комитета авиаотряда.

Все наши офицеры примкнули к генералу Щербачеву, выступившему против Советской власти, и ушли из отряда. А рядовые солдаты и авиаспециалисты пошли за своим комитетом. Все авиационное имущество осталось в наших руках, но мы не знали, что делать дальше. Связались с другими частями, стоявшими в городе. Всюду оказалась такая же картина: солдаты за Советы, офицеры - против.

Стало известно, что командующий фронтом начал формировать из офицеров белогвардейские отряды, в которые вступали кулацкие элементы из солдат, кубанских и донских казаков.

Щербачев сговорился также с румынскими королевскими войсками, которые не прочь были воспользоваться случаем отхватить жирный кусок советской земли.

Только небольшая часть офицеров не пошла за Щеpбaчевым и встала на сторону Советской власти. Эту часть офицеров возглавил подпоручик Иероним Уборевич, о котором было известно, что он еще в марте вступил в партию большевиков. Ему-то и поручила большевистская организация фронта приступить в Бессарабии к формированию революционных отрядов из солдат и отрядов Красной гвардии.

Последняя весть нас очень обрадовала. Нами пока никто не руководил, отряд оставался как бы беспризорным. И вот теперь мы решили перегнать самолеты в Бессарабию к Уборевичу, весь личный состав отправить туда же походным порядком. Помню, на рассвете мы направились к своему аэродрому. Подошли и ахнули: его уже захватили офицеры-белогвардейцы и румынские войска. Завязался бой, но силы оказались слишком неравными, и нам пришлось отступать в Бессарабию.

Мы захватили транспортные средства и все ценное авиатехническое имущество, но возникло опасение, сумеем ли уберечь все это от преследовавших нас белых. Подошли к реке Прут. Мосты взорваны, никаких переправочных средств нет, а белогвардейцы все больше наседают, прижимают нас к реке, чтобы окружить и уничтожить. Стали мы совещаться: что делать? И решили организовать оборону, биться до последней возможности, используя все, чем располагали, вплоть до авиационных бомб, а тем временем из ящиков и пустых бочек сколотить два плота, посадить на них двух мотоциклистов, наказав им разыскать Уборевича и просить его помощи.

В сумерки мотоциклисты отчалили, а мы до утра кое как отбивались от врага. Но вот подходят к концу патроны, падают один за другим красные бойцы, отряд тает. Ясно стало, что к концу дня от него ничего не останется.

И вдруг в центре расположения врага, в его тылу, загремели разрывы снарядов. Мы поняли, что это помощь от Уборевича. Радость была неописуемая.

А потом к левому берегу Прута подошел посланный Уборевичем небольшой красногвардейский отряд с двумя полевыми орудиями и переправочными средствами. Красногвардейцы быстро навели переправу, помогли нам отбиться от противника и уйти в Бессарабию.

Доставленное нами авиационное имущество очень пригодилось. Оно пошло на вооружение первого на юге красного авиационного отряда. Нас направили в Одессу. Там красногвардейцы-железнодорожники дали нам хорошие по тому времени самолеты «Сопвич», отбитые у белогвардейцев. И наш 1-й Красногвардейский железнодорожный авиаотряд в составе Одесского гарнизона вступил в борьбу с белогвардейцами генерала Щербачева, которые при поддержке боярской Румынии рвались к Одессе. Но прорваться к Одессе им так и не удалось, только отдельные контрреволюционные отряды в обход Одессы прошли на Дон. Одесский гарнизон, может быть, и не устоял бы перед этим натиском, если бы ему не помогли отряды Уборевича, состоявшие в основном из революционных солдат Румынского фронта.

Но вот в феврале 1918 года на советский юг хлынули полчища австро-германских оккупантов. Они вклинились в стык между красными бессарабскими и одесскими войсками, ударили в тыл отрядам Уборевича. Мы потеряли с ними связь. Интервенты подошли к Одессе и завязали бои на окраинах города. Нашему отряду было приказано эвакуироваться. Летный эшелон отправился в Харьков, а наземный стал отходить на Николаев, Херсон и Александровск. Мы подходили к Александровску, а его уже захватили немцы, они завладели и всеми переправами через Днепр. Мы оказались в окружении и вынуждены были разбиться на мелкие группы и перейти на положение партизан.

С небольшой группой я пробивался к Бессарабии в надежде разыскать отряды Уборевича, но их следов найти не удалось. В 20 километрах от Тирасполя, в местечке Плоское, мы влились в Плосковский отряд южно-советской армии. В этот отряд влилась довольно большая группа бойцов из отрядов Уборевича, воевавших в Бессарабии. От них мы узнали, что революционные солдаты под командованием Уборевича сражались исключительно храбро, но были окружены немцами со всех сторон. Интервенты потребовали, чтобы они сдались в плен. Уборевич отказался от всяких условий капитуляции и решил продолжать борьбу в окружении. В бою он был тяжело ранен и потерял сознание, немцы скрутили ему руки.

Бойцы с большим уважением отзывались о своем командире и очень печалились о его участи, полагая, что немцы его не пощадят. Мы так и думали, что Уборевич в плену погиб.

В начале 1920 года, окончив Московскую школу летчиков- истребителей, я был направлен в 21-й отряд 12-й армии Юго-Западного фронта. За отличие в боях с белополяками - на моем счету был не один десяток успешных боевых вылетов - я был награжден орденом Красного Знамени.

Для вручения награды меня вызвали в Харьков, в штаб фронта. Там я услышал о командующем 14-й армией Уборевиче, который был награжден почетным золотым оружием за доблестное командование 9-й армией на Кавказе. Подумал сначала, что это однофамилец Иеронима Петровича, но оказалось, что это он самый, а из плена ему удалось бежать. Я загорелся желанием познакомиться с человеком, с которым так тесно связана была судьба нашего отряда в Бессарабии и которого мне тогда не привелось даже увидеть.

Я удивился, когда увидел совсем молодого человека среднего роста, скромного, с задумчивыми глазами. Ему не минуло тогда и двадцати четырех лет! Поразила его не по годам серьезность и какая-то внутренняя собранность. Выслушав слова горячей благодарности за помощь, оказанную им при переправе нашего отряда из Румынии, командарм рассказал, как тяжело было бороться с белогвардейцами и интервентами в отрыве от своих войск, сколько хороших людей погибло в этой борьбе, как жестоко расправились враги с пленными бойцами.

Иероним Петрович расспросил меня о судьбе нашего отряда, о плосковских красногвардейцах, а потом задал такую уйму вопросов о работе авиации 12-й армии, что я удивился: зачем это ему, общевойсковому командиру? Он дознавался о качествах различных машин, их вооружении, о дальности, высоте и скорости полетов, о работе навигационных приборов, зрительной памяти летчика, об условиях полетов ночью и в тумане, о боевых приемах авиаторов. Когда же я упомянул, что мне приходилось держать по воздуху связь между 12-й и 1-й Конной армиями и садиться в тылу противника, Уборевич с досадой спросил: Почему было не установить такую связь между Одесским гарнизоном и нашей Бессарабской группой? Я чистосердечно признался, что в то время не был летчиком и плохо представлял себе боевые возможности авиации, да и все мы тогда не имели в этом никакого опыта.

Мне жаль было расставаться с этим обаятельным человеком, серьезным командиром.

Позже, начиная с 1931 года, мне много раз приходилось встречаться с И. П. Уборевичем, наблюдать его разностороннюю деятельность: в Белорусском военном округе, которым он командовал, я был командиром 6-й смешанной авиабригады.

Занимаясь совершенствованием различных родов войск, он усиленно присматривался к авиации, видя в ней большое будущее. Нас, летчиков, он просто изматывал, заставляя до тонкостей отрабатывать взаимодействие с наземными войсками. Требовал разрабатывать новые, более эффективные приемы боевого применения самолетов.

Уборевичу принадлежит немалая заслуга в создании нового типа авиации - штурмовой. Мы в то время не слышали, чтобы в других округах так упорно изучались штурмовые действия авиации с внезапным подходом к цели на бреющем полете, чтобы применялось пикирующее бомбометание по таким малогабаритным целям, как танк, автомашина, самолет, паровоз. Командующий приказал во всех авиагарнизонах создать специальные полигоны с подобными мишенями. Эти полигоны не знали отдыха.

Иероним Петрович указывал, что в конце первой мировой войны немцы и французы применяли так называемые «Штурмовые действия» авиации, но так, как делали это они, для нас не подходит. То были просто-напросто бомбардировочные действия с низких и средних высот - 200-400 метров, причем бомбы сбрасывались с прямого полета. Страху они нагоняли, а поражения были ничтожны: войска находились в окопах и потерь почти не несли. А нападающие самолеты, наоборот, несли большие потери от зенитного огня. Совсем другой эффект получался в 1920 году, когда мы применяли штурмовую авиацию для ударов по скоплениям войск белополяков. Истребители внезапно подходили к цели на бреющем полете, маскируясь деревьями и строениями, взмывали на небольшую высоту и вели прицельный огонь по противнику из пулеметов, а с круто планирующего полета сбрасывали бомбы в намеченную цель. Достигались максимальное поражение и безопасность для летчиков. Но для такого способа действий требуется высокая подготовка летчиков. Над этим и следует работать.

В другой раз командующий говорил нам:

- Нам надо добиться, чтобы все наши части применяли пикирующее бомбометание, несмотря на то, что в других округах его не применяют, боясь аварийности. Надо сделать так, чтобы аварийности не было, а эффективность была высокая.

Мы приняли к исполнению это указание и добились больших результатов. Помню, осенью 1931 года И. П. Уборевич вызвал начальника военно-воздушных сил округа Кушакова и меня и сказал:

- На днях в округ приезжает на учение чуть ли не весь штаб РККА во главе с наркомом. Вот вам и случай продемонстрировать новые боевые приемы. Вы, товарищ Шелухин, объедините истребительные эскадрильи Смоленской и Витебской авиабригад и перед атакой сухопутных частей нанесете штурмовой удар по условному противнику.

Перед учениями по одну сторону глубокого оврага, недалеко от витебского аэродрома, мишенями был обозначен «противник». По другую сторону оврага находились наземные войска. С командного пункта, построенного на окраине аэродрома, хорошо просматривалось поле боя. До начала учения оставались считанные минуты, а авиация, действиями которой должны были начаться учения, все не показывалась. Работники штаба РККА забеспокоились. К. Е. Ворошилов обернулся к Уборевичу, с раздражением сказал:

- Пора начинать, а авиации не видно и не слышно. Вот ваша хваленая педантичность!

- Авиация еще никогда не подводила меня, - слегка улыбаясь, ответил Уборевич, - не подведет она и вас, товарищ нарком.

И тут внезапно в каком-нибудь километре от цели из-за деревьев показалась летящая на огромной скорости группа в 60 истребителей. Взмыв перед целью на 100-150 метров, истребители с круто планирующего полета перешли поотрядно в атаку, обстреляли «противника» пулеметным огнем и забросали учебными бомбами с замедленными взрывателями.

Атака кончилась, самолеты перешли на бреющий полет и так же быстро скрылись за деревьями. Не теряя ни минуты, в атаку на условного противника бросились стрелковые части. Впечатление было огромное. Все восхищались маневром. Но кто-то из штаба РККА усомнился в его результатах:

- Надо еще посмотреть, куда попали бомбы, каковы результаты пулеметного огня.

Пошли к мишеням - они все оказались пораженными.

Меня вызвали на командный пункт.

Представив меня наркому, Уборевич деловито сказал: - Товарищ Шелухин! Приготовьтесь к пикирующему бомбометанию. Высота - тысяча пятьсот. На подготовку - полчаса.

- Есть, товарищ командующий! - ответил я.

В центре аэродрома заблаговременно был обозначен круг в 25 метров диаметром. В него и предстояло уложить бомбы.

Мы, восемь летчиков, вылетели на самолетах И-3, имея на борту по шести учебных бомб каждый. Быстро набрали высоту 1500 метров и, прикрываясь облачностью, внезапно подошли к аэродрому и стали пикировать. На высоте 750 метров вывели самолеты из пикирования и сбросили бомбы. Проверка показала, что все бомбы лег ли в обозначенный круг.

Ворошилов долго жал руку Уборевичу, а потом объявил, что даст указание ввести обучение штурмовым действиям и бомбометанию с пикирования во всех округах.

Уборевич и после этих учений не успокоился и упорно искал все новые и новые способы боевого применения авиации.

Сам он настолько хорошо изучил авиацию, что смог написать наставление по организации военных авиационных игр. Таких наставлений тогда еще не имела ни одна зарубежная армия.

И вот там, в Белорусском округе, я уже понял, для чего так дотошно расспрашивал меня Уборевич в 1920 году о работе авиации на польском фронте.

 

П.А. Смирнов, Ф.И. Крючков. СОЛДАТ РЕВОЛЮЦИИ.

Англичане, американцы, французы высадили десанты и заняли Мурманск, Кемь, Онегу, Архангельск. Посланный В. И. Лениным для инспекции северных губерний М. С. Кедров принялся организовывать отряды для отпора врагу. Но были эти отряды малы, разрозненны, слабо вооружены, не имели боевого опыта. Почти не было командного состава. Кедров телеграфировал В. И. Ленину: «… Присылайте надежных товарищей, бывших боевых офицеров и просто желающих бороться революционеров. / ГАОРСС ЛО, ф. 1000, оп. 45, д. 2, л. 89./

На этот призыв из Питера потянулись эшелоны с отрядами только еще создававшейся Красной Армии. С одним из таких эшелонов отправился на Север и 7-й инженерный отряд имени Петроградского Совета под командованием Петра Солодухина. Один из нас, пишущих эти строки, - П. А. Смирнов, бывший офицер, - был назначен командиром батальона, а другой - большевик Ф. И. Крючков - его адъютантом.

В августе 1918 года петроградские добровольцы разгрузились в Котласе. Командующий Котласским боевым районом А. И. Геккер сразу же направил наш отряд вниз по реке, в распоряжение командира Нижне-Двинской бригады П. Ф. Виноградова.

Интервенты рвались от Архангельска в глубь страны по двум направлениям: по железной дороге через Вологду - к Москве и Петрограду; по Северной Двине через Котлас, Вятку и Пермь- в тыл 3-й советской армии, которая едва сдерживала Колчака, занявшего Екатеринбург. Остановить врага должна была 6-я советская армия, в которую мы теперь входили.

Отряды нашей армии были слабо вооружены, красноармейцы плохо одеты и обуты, питались иногда чем попало. А англичане, американцы, французы, итальянцы, поляки, сербы и примкнувшие к ним белогвардейцы имели хорошую по тому времени технику, добротное обмундирование и вполне достаточные запасы продовольствия. Численное превосходство тоже было на их стороне: наша 6-я армия едва насчитывала девять тысяч бойцов, а противник - до шестнадцати тысяч штыков и сабель в регулярных, обученных частях.

К августу 1918 года Интервенты продвинулись от Архангельска по Северной Двине на 300 километров, достигли ее притока - реки Ваги, захватили Шенкурск и развивали наступление на Котлас.

По прибытии 7-го инженерного отряда в Конецгорье Солодухин взял с собой несколько командиров и направился на командный пункт П. Ф. Виноградова. Отряд получил задачу расположиться на правом берегу Двины, где вместе с командами буксиров и барж находилось до 1700 красноармейцев, отбивавших натиск противника.

Нам приходилось бывать на совещаниях в штабе бригады. Среди командиров появился вскоре молодой командир гаубичной батареи Иероним Уборевич. Когда ему задавали вопросы, он отвечал быстро, лаконично и предельно ясно. Предложения, вносимые им, были продуманны, дельны и не встречали возражений. По всему чувствовалось, что это специалист своего дела. Бывший подпоручик, по национальности литовец, он добровольно вступил в Красную Армию в Петрограде и прибыл на Северный фронт в качестве инструктора артиллерии. Здесь быстро обратил на себя внимание знаниями и опытом, благодаря чему А. И. Геккер назначил его командиром Отдельной котласской тяжелой батареи.

Мы познакомились с И. П. Уборевичем. Оказалось, что он окончил ускоренный курс Константиновского артиллерийского училища и задолго до Октября вступил в большевистскую партию, организовывал революционные отряды на Румынском фронте, командовал революционным полком в боях против белогвардейцев и австро-германских оккупантов.

Осенью 1918 года, в конце навигации, бои на Северной Двине носили ожесточенный характер. Противник прилагал усилия к тому, чтобы прорваться к Котласу, по крайней мере продвинуться как можно дальше вверх по реке и закрепиться там до следующей навигации.

Наши артиллеристы разрушали укрепления противника, громили скопления его войск, немало потопили на Двине вражеских судов. И в этом значительная доля «вины» Уборевича. Под руководством Иеронима Петровича моряки установили доставленные ими из Кронштадта 120-миллиметровые пушки на две железные баржи, и наша флотилия пополнилась двумя плавучими батареями.

В краткие передышки между боями Уборевич обучал артиллеристов, показывал нам, пехотным командирам, способы наилучшего использования орудий. Запомнились его уроки по применению малокалиберных пушек Маклена. Он брал схемы вражеских целей, карандаш, топографическую карту и говорил: - Давайте поставим «макленовки» вдоль берега на сто - сто пятьдесят шагов одну от другой и замаскируем.

Появляется на реке вражеская канонерка - даем по ней четыре-пять выстрелов. Противник ищет наше орудие, а оно уже быстро переместилось на другую позицию. В это время другая пушка стреляет. Чередуясь, меняя позиции, «макленовки» становятся неуязвимыми. Если нам даже не удастся вывести из строя бронированный корабль, то по крайней мере заставим врага отходить или вести бесцельный огонь.

После гибели П. Ф. Виноградова командование Двинской бригадой временно принял на себя военный комиссар Беломорского округа Макаров. Но в конце сентября нам был объявлен приказ командующего Котласским боевым районом: «Товарищи красноармейцы и матросы, на ваших глазах доблестной смертью героя пал командующий Двинской бригадой товарищ Виноградов, показавший пример самопожертвования во имя мирового социализма, во имя торжества миллионов угнетенных тружеников над шайкой мировых угнетателей. Дабы не внести смятения в ваши ряды после гибели товарища Виноградова, мною приказано было вступить во временное командование военному комиссару Беломорского округа товарищу Макарову, как старому партийному работнику... Товарищ Макаров просил при первой возможности заменить его лицом надежным и обладающим специальными военными знаниями.

Сего числа я приказал вступить в командование тов. Уборевичу- командиру гаубичной батареи, сформированной благодаря его неутомимой энергии и познаниям. Товарищ Уборевич - член Коммунистической партии, верный товарищ, доказавший на деле свою преданность трудовому народу, подвергавшийся гонениям и арестам во времена Керенского. Кроме того, товарищ Уборевич обладает военными познаниями, так недостающими в нашей Красной Армии.

Приказываю исполнять все его приказания и всеми силами способствовать проведению их в жизнь...

Я глубоко уверен, что товарищ Уборевич со своей железной энергией с честью выполнит задачу, возложенную на него, при условии, что инструкторы, красноармейцы и матросы проникнутся желанием оказать ему полную поддержку, точно будут исполнять все его приказания.

Командующий Котласским районом Геккер» / ЦГАСА, Ф 750, оп. 1, д. 3, л. 36/.

А на следующий день мы прочли первый приказ Уборевича: «Согласно приказанию начальника Котласского района тов. Геккера в командование бригадой вступил.

Приветствуя вас, храбрые защитники социализма, в своем первом приказе к вам я требую именем векового горя бедняка проявить стойкость и храбрость в оказании сопротивления коварному врагу.

Стойко будем защищать долгожданное освобождение от ига богачей и никогда не склоним нашего Красного знамени перед плетью гордого насильника.

И да не загрязнит никто из нас насилием и грабежом мирного населения нашу чистую идею коммунизма. Гоните вон из ваших рядов всех грязных и преступных людишек!

Товарищи, вспомните смерть и раны наших вождей u товарищей, мощно и дружно крикнем: Да здравствует непобедимая наша революция!

Командующий Двинской бригадой Уборевич- Губаревич» / ЦГАСА. Ф 2166, оп. 2, д. 8, л. 158./

И. П. Уборевич принимал бригаду, далеко еще не сформированную, слабо обученную, с пестрым составом бойцов и командиров - малообстрелянных добровольцев.

В нее вливались и новые пополнения. Иные из новых отрядов были засорены эсерами, меньшевиками, анархистами.

В 1-м Вологодском полку, набранном по мобилизации в Ярославской губернии, оказалось немало кулаков. Две роты ярославцев отказались выступить на позицию. К ним присоединились некоторые подразделения других батальонов, и вся эта ватага двинулась в тыл, бесчинствуя по дороге.

Уборевич вызвал Солодухина и приказал немедленно задержать смутьянов.

- Это, Петр Андрианович, прямой отголосок ярославского мятежа, - сказал Уборевич. - Надо каленым железом пресечь попытки эсеров ударить нам в спину.

Две роты под командованием П. А. Смирнова и пулеметную команду Иероним Петрович перебросил в лес и скрытно расположил по обе стороны дороги. К месту засады подтянули петроградских моряков под командой товарищей Разина и Кара.

Уборевич и Солодухин в сопровождении конников Хаджи-Мурата внезапно появились из-за поворота дороги. Мятежники остановились. Тут же перед ними развернулись двуколки с пулеметами, а из лесу показались красногвардейские цепи. Мятежники окончательно растерялись.

Иероним Петрович спокойно подъехал к ним и потребовал:

- Кто не желает защищать Советскую власть, клади винтовку и сходи с дороги.

Мятежники замерли, но не прошло и минуты, как среди них раздались голоса:

- Кончай бузу!

Уборевич вместе с Солодухиным въехал в гущу гудевшей толпы, поднял руку.

- Я понимаю, - сказал комбриг, - что вы одурачены подстрекателями. И все же стыдно, товарищи! Кого вы послушали? Почему они прячутся за вашими спинами?

- Да вот они! - раздался голос из толпы. - Тащи их вон!

- Нет, нет. Разберемся после. А сейчас – стройся. Вот ваш новый командир, - сказал комбриг, указывая на Солодухина.

Прошло несколько минут, и перед нами выстроились мятежные роты.

- Слушай мою команду! - раздался голос Солодухина.

- Смирно! На пле-чо!

Случай в Вологодском полку явился хорошим уроком для Уборевича. Было обращено серьезное внимание на политическую работу в частях. Каждый перерыв в боях стал использоваться для воспитания бойцов. Коммунисты разъясняли красноармейцам положение на фронте, очередные задачи Советской власти, рассказывали о деятельности В. И. Ленина. К нам приезжали члены Реввоенсовета армии Н. Н. Кузьмин, М. К. Ветошкин, представители политического отдела армии, в частности Р. С. Землячка. Они обходили избы, где размещались красноармейцы, вели с ними беседы.

Одновременно в ходе боев и в перерывах между ними приходилось обучать бойцов военному делу. Уборевич сам проверял, как они знают материальную часть оружия, как стреляют в цель, владеют штыком. Особое внимание обращал на бойцов новых пополнений. Бригада по-деловому готовилась к зимнему наступлению. Разрозненные отряды переформировывались в полки и батальоны, укреплялась дисциплина и политическая сознательность бойцов, накапливался боевой опыт.

В октябре 1918 года Уборевич задумал широкое наступление.

Первый штурм укрепленных позиций противника у деревни Ивановской выпал на долю нашего отряда. В атаку вместе с питерскими рабочими пошли и местные добровольцы. Но противник держался крепко: ни первая, ни вторая, ни третья наши атаки успеха не имели.

Тогда к нам прибыл Уборевич. Изучив положение, он посовещался с Солодухиным и принялся за организацию атаки.

Деревня лежала на высоте примерно в километре от наших исходных позиций. Именно на этом километре, насыщенном вражескими укреплениями, и предстояла решающая схватка.

- Артиллерийскую подготовку атаки Уборевич взял на себя. Орудия открыли огонь по окопам перед деревней. Еще рвались снаряды, когда Солодухин поднял питерцев в атаку. За ними, уступом справа, двинулась еще одна рота. Она обогнала бежавшего впереди Солодухина и приблизилась к вражеским окопам. Тут Уборевич прекратил обстрел окопов из орудий и весь огонь перенес на деревню. Еще дружнее бросились вперед атакующие. Вот уже линия окопов позади. С криками «ура!» на высоту кинулись питерцы. Пошли в рукопашную. Польские легионеры, шотландцы и французы начали сдаваться, большая часть их бросилась бежать.

 Наш отряд, подкрепленный ротой латышей, получил приказ закрепиться в Ивановской и непрерывно беспокоить врага, создавая впечатление, будто мы пытаемся продолжать наступление. А когда введенный в заблуждение противник оттянул часть сил с левого берега Двины на правый, мы начали демонстрировать наступление вниз по Двине. Приходилось продвигаться по заболоченной местности, заросшей кустарником, нередко проваливаясь в холодную воду. От огня противника укрывались за кочками, залегали, а где позволяла земля, окапывались.

Солодухин остановил нас у деревни Троицкой, где и простояли два дня, чутко прислушиваясь к тому, что происходило на левом берегу Двины. Там шла ожесточенная артиллерийская и ружейно-пулеметная перестрелка, лишь изредка устанавливалась томительная тишина.

Но вот командир латышской роты, располагавшейся у самой реки, прислал связного: над Селецкой трижды взмыли вверх красные ракеты. Т о был сигнал: селение взято, развивать наступление по обоим берегам Двины одновременно. Мы двинулись в атаку на Троицкую.

Через несколько дней мы узнали, что в трудный момент боя за деревню Селецкую Уборевич сам вел прямой наводкой огонь картечью по контратакующей вражеской пехоте. В сводке штаба 6-й армии об этом бое говорилось: «... Наши части под д. Селецкой и Городецкой достигли значительных результатов под доблестным командованием тов. Уборевича... Противник подвез пятьсот штыков подкреплений к д. Городецкой. Нами было начато наступление на левом берегу Двины на д. Селецкую и одновременно начат глубокий обход позиций противника у д. Селецкой.

В результате наших маневров противник в панике бежал из д. Селецкой, а немного позже и из д. Городецкой... Трофеи: три морских 120-мм орудия; два 100-мм; одно 42-линейное орудие, два зенитных орудия, два 37-мм орудия...» / ГАОРСС ЛО, ф. 1000, оп. 45, д. 11, л. 51./

Овладев Троицкой, мы с боями продвигались вперед.

В начале декабря 1918 года в один из редких дней затишья И. П. Уборевич заехал в штаб нашего отряда. Мы узнали, что он назначен начальником 18-й стрелковой дивизии, действующей на железнодорожном направлении, и отправляется в штаб на станцию Плесецкую. А к нам заехал неспроста.

В деревенской избе за кружкой чая Иероним Петрович рассказал нам в общих чертах о плане захвата Шенкурска.

- Шенкурск будем брать, Петр Андрианович, - говорил он Солодухину, - с трех сторон: с запада, юга и востока. Удар с востока, от Северной Двины, явится для белых полной неожиданностью: они убеждены в непроходимости тайги, а тут надо пройти сто пятьдесят верст. В штабе армии я порекомендовал поручить это дело тебе. Сколько у тебя сейчас людей?

- Немногим больше шестисот, - ответил Солодухин.

- Этого, конечно, маловато. Усилим тебя Железным батальоном и петроградцами. Прежде всего надо научить людей хорошо ходить на лыжах. Ответственным за лыжную подготовку, по-моему, надо назначить комбата Павла Смирнова.

- Согласен, - ответил Солодух ин.

- Поучитесь у здешних крестьян-охотников. Посмотрите, как они одеваются в поход, как ходят, какие берут с собой продукты.

После отъезда Уборевича мы стали усиленно готовиться к новому походу. Разыскали среди партизан опытных охотников. Они научили, как смазывать лыжи, подгонять снаряжение, оружие, чтобы не было помех на ходу. Научились мы работать палками и пробираться через леса. И мы не подвели Иеронима Петровича.

В январе наш отряд участвовал в боях за Шенкурск, а в марте бригада Солодухина с боем заняла важный опорный пункт противника Большие Озерки и наступала на сильно укрепленную станцию Обозерскую.

Потом главное командование Красной Армии приказало перебросить часть сил с Севера под Петроград, на борьбу против Юденича.

И тут проявились высокие партийные качества Иеронима Петровича. Сознавая важность защиты Петрограда, он не считался с тем, что на Севере предстоят еще жестокие бои с интервентами, и отдавал на Петроградский фронт лучшие части, выделял проверенных командиров. С согласия Реввоенсовета 6-й армии он отправил большую группу командиров и политработников во главе с П. А. Солодухиным.

Провожая нас, Иероним Петрович говорил:

- Части Красной Армии, прикрывающие подступы к Питеру, остро нуждаются в получившем боевой опыт, пролетарском по духу командном составе. Смелее выдвигайте, товарищи, на командные должности хорошо показавших себя на деле рядовых бойцов. Не ослабляйте политическую работу в частях. Очищайте части от антисоветских элементов.

В июне 1919 года, когда было подготовлено решительное наступление на нарвском направлении, командование оборонявшей Петроград 7-й армии стало давать странные, подчас нелепые распоряжения.

Никто тогда еще не знал, что в штабе армии обосновались искусно замаскировавшиеся враги, уцелевшие после разгрома контрреволюционного «национального центра» и поддерживаемые подпольным английским комитетом. В числе заговорщиков, готовивших антисоветский мятеж в момент приближения противника к красному Питеру, оказался и начальник штаба армии. Командиры-коммунисты стали отказываться выполнять распоряжения штаба 7-й армии, казавшиеся явно вредительскими. Приказы стали обсуждаться. В частях создалось нетерпимое в условиях военного времени положение.

Тогда начальник 6-й дивизии Петр Солодухин предложил Петроградскому комитету обороны вытребовать И. П. Уборевича и назначить начальником Нарвского боевого участка. Из Смольного был послан запрос на Север. Но Реввоенсовет 6-й армии ответил:

«... Петроград, Смольный, Комитету обороны.

... Положение на фронте армии в связи с назревающими событиями требует присутствия Уборевича, как начдива, пользующегося доверием войск. Выдающиеся качества тов. Уборевича без соответствующей лично им проведённой подготовки порученных ему частей и знакомства с ним последних пользы не принесут. Почему РВС-6 не находит возможным командировать его в ваше распоряжение». / ГАОРСС ЛО, Ф 1000, оп. 46, д. 16./

Так не привелось нам встретиться с И. П. Уборевичем на защите Петрограда. Но предстояло еще много боев с белогвардейцами на разных фронтах.

В октябре 1919 года мы с П. А. Солодухиным и группой других командиров получили приказ отправиться на Южный фронт.

Примерно в то же время Совет обороны Республики назначил И. П. Уборевича командующим войсками 14-й армии. Встретились мы с ним в штабе Южного фронта, в Серпухове.

Перед этим мы получили назначение в 9-ю стрелковую дивизию 13-й армии, и как ни просили направить к Уборевичу в 14-ю армию, нам ответили отказом.

В штабе фронта мы разыскали Иеронима Петровича и пожаловались ему.

- Девятая дивизия, друзья, - стал успокаивать он нас, - входит в тринадцатую армию, которой командует наш боевой товарищ по Северу- Анатолий Ильич Геккер. К тому же ваша дивизия будет действовать на правом фланге тринадцатой армии, то есть рядом с левым флангом четырнадцатой армии. Стоит ли расстраиваться? Ведь цели и задачи у нас одни. Значит, громить дроздовцев и корниловцев будем вместе! И не раз еще увидимся!

В действительности так оно и получилось. В сложной обстановке боев под Орлом не раз приходилось о6ращаться к И. П. Уборевичу, согласовывать действия 9-й дивизии с левофланговыми частями 14-й армии.

И мы гордились успехами 14-й армии, как и своей, 13-й. Нас радовало, что армия Уборевича одной из первых нанесла тяжелый удар белогвардейским войскам под Орлом и Кромами.

В день взятия Харькова войсками Уборевича мы решили его поздравить и подали Солодухину мысль послать ему телеграмму: «... Командарму-14 Уборевичу. Члену РВС Орджоникидзе.

Дорогой друг! Восхищаемся героическими подвигами 14-й армии под умелым командованием сына пастуха. Гордясь ими, шлем тебе и тов. Орджоникидзе сердечный привет. Мы тоже доказали способность стремительно идти вперед и бить белогвардейские банды под славным руководством командарма-13. Сегодня прибыл Алешин. Находясь далеко от вас, мы мысленно с вами, просим быть уверенными, что у вас есть искренние друзья. Вперед, друзья, к победе!

Ваши друзья начдив-9 Солодухин, Алешин». / ЦГАСА, ф. 1203, оп. 2, д. 46, л. 5./

А уже на польском фронте весной и летом 1920 года нам довелось снова воевать под начальством И. П. Уборевича.

П. А. Солодухину он поручил командовать Сводной дивизией, П. А. Смирнову- 63-й стрелковой бригадой, начальником штаба бригады назначил Ф. И. Крючкова.

В июле 1920 года Иероним Петрович был послан на врангелевский фронт и назначен командующим 13-й армией, сменив Р. П. Эйдемана. Взял он с собою П. А. Солодухина и нас.

Все мы трое попали в одну дивизию - 15-ю Инзенскую, только что укомплектованную необстрелянными еще бойцами и командирами. Зная Солодухина, И. П. Уборевич не сомневался, что дивизия под его командованием выполнит любую задачу, и включил ее в Правобережную группу. Вместе с 52-й и Латышской дивизиями мы форсировали Днепр и участвовали в боях на Каховском плацдарме.

Белое командование не придавало большого значения нашей Правобережной группе, полагаясь на непреодолимость мощной водной преграды- Днепра.

Уборевич постарался всячески укрепить это убеждение противника. Он выпустил несколько ложных приказов, указывавших на то, что командование 13-й армии считает участок Правобережной группы пассивным и главные операции намеревается вести совсем в другом направлении. Сделана была и ложная перегруппировка войск. А тем временем наши части форсировали Днепр.

Обосновавшись на левом берегу, группа под командованием Р. П. Эйдемана потеснила корпус Слащева и стала угрожать всему тылу врангелевских войск в Северной Таврии и их сообщениям с Крымом. Тогда Врангель спохватился. Он бросил против нас из своего резерва конный корпус генерала Барбовича. Наша 15-я дивизия приняла на себя удар крупной группы конницы противника и, отбиваясь от нее, вынуждена была отступать к Корсунскому монастырю.

Здесь во время яростной контратаки пал смертью храбрых начальник дивизии Петр Андрианович Солодухин.

И все же Латышская и 52-я дивизии отбили натиск белых, стремившихся прижать к Днепру и уничтожить войска Правобережной группы. Каховский плацдарм остался в руках 13-й армии и сыграл потом немалую роль в борьбе против Врангеля.

Едва затихли бои, нас вызвал командарм Уборевич.

Вид его был печален. Долго молчал, потом вздохнул, подошел к нам, обнял и сказал: - Вам, друзья, я поручаю доставить тело Петра Андриановича в Питер...

После траурного митинга мы отправились с телом начдива в Петроград и в солнечный день 22 августа 1920 года опустили прах Петра Солодухина в могилу на Марсовом поле.

В газете 13-й армии за 4 сентября мы прочли некролог: «... Революция требует жертв, и вот ещё одна жертва, ещё одна незаменимая потеря для Советской Республики и нашей Коммунистической партии. 8 августа смертью героя, смертью, которой умеют умирать только немногие из лучших, пал начальник 15-й стрелковой дивизии Петр Андрианович Солодухин. Петр Андрианович умер, но дело его, дело освобождения трудящихся, не умрет.

Его геройская смерть вдохнет новые силы и мужество в сердца оставшихся бойцов дивизии и заставит их твердо идти к той великой цели, к которой всю жизнь стремился наш дорогой товарищ. Слава погибшему герою-борцу! Имя его будет навеки вписано в историю революционной борьбы русского пролетариата. Командарм-13 Уборевич».

Нам не забыть траурного митинга.

Прощаясь с прахом П. А. Солодухина, Иероним Петрович сказал тогда: - Пусть знают наши враги, как красные бойцы защищают свое право на жизнь без капиталистов. Пусть они знают, что бойцы и командиры Красной Армии готовы до последней капли крови защищать власть Советов. Такой смерти - смерти героя, с оружием в руках, в пылу борьбы, с сознанием того, что ты умираешь за правое дело, - можно только позавидовать...

Это были трогательные, искренние слова. Командарм Уборевич сам почел бы за счастье, если того потребовала бы революция, умереть в бою за нее с оружием в руках.

Он умер обезоруженный, оклеветанный.

Великая партия коммунистов восстановила доброе имя своего славного сына, развеяв туман лжи и провокаций.

Благодарные советские люди не забудут тебя, наш дорогой друг и наставник. Сыновья и внуки бойцов и командиров, которых ты вел в атаки за власть Советов, под руководством великой партии Ленина строят и построят коммунистическое общество, о котором мы мечтали в те далекие годы.

 

И. Ф. Куприянов. НАЧДИВ ВОСЕМНАДЦАТОЙ.

Летом и осенью 1918 года я был комиссаром плесецко- сийского боевого участка железнодорожного направления Северного фронта. В лесистой, заболоченной местности разрозненные отряды архангельских, питерских, рязанских рабочих, беломорских и балтийских моряков едва сдерживали натиск англо-американских интервентов и русских белогвардейцев, стремившихся прорваться по линии железной дороги Архангельск - Вологда к Москве.

Наши отряды под командованием пожилого коммуниста И. В. Терехина, солдата первой мировой войны, медленно отходили к важному железнодорожному узлу - станции Плесецкой. Отступая, мы переходили в контратаки, отгоняли противника от Плесецко-Селецкого тракта, почти единственного в этом районе грунтового пути, пригодного для движения машин, обозов, артиллерии и танков. Иногда в наши руки попадали орудия, пулеметы, боеприпасы, продовольствие. Наконец нам у далось закрепиться, и станция Плесецкая осталась в наших руках.

Зимой командование фронта начало реорганизацию войск: вместо боевых завес, районов, участков и колонн создавались регулярные дивизии, бригады и полки.

Я был вызван в Вологду, в Реввоенсовет 6-й армии, и назначен комиссаром при командующем войсками железнодорожного направления Ленговском, которому поручалось сформировать из разрозненных отрядов 18-ю стрелковую дивизию.

Из бесед с командующим армией В. М. Гиттисом, членами Реввоенсовета Н. Н. Кузьминым и М. К. Ветошкиным я узнал, что дивизия должна сыграть решающую роль в срыве вражеского наступления на Вологду и оттянуть на себя силы противника с Северной Двины, чтобы не дать интервентам соединиться через Котлас с колчаковскими войсками на Урале.

Ленговский, в прошлом интендант, производил впечатление барина. Дивизия комплектовалась безалаберно. Фортификационные работы шли из рук вон плохо. На обучение частей слаженным действиям на поле боя начдив мало обращал внимания. Вместо деловитой требовательности к штабу Ленговский всех распекал и требовал, чтобы «все было в порядке», а в чем должен состоять этот порядок, по-видимому, и сам не представлял.

Я не раз высказывал Ленговскому опасения за состояние дивизии. Он посмотрит на меня искоса, - мол, что ты, комиссар, понимаешь? На этом все и кончалось.

Вскоре мне разрешили выехать в Реввоенсовет армии. Там я доложил о положении дел и поставил вопрос о замене Ленговского. Меня поддержала Землячка, только что вернувшаяся с Северо-Двинского направления, где познакомилась с боевой работой совсем еще молодого командира Иеронима Уборевича. Дав Уборевичу довольно лестную характеристику и как коммунисту, она подала мысль, что он мог бы быть хорошим начдивом.

Вернувшись в штаб дивизии, я вручил Ленговскому приказ, и он тут же уехал. Через день приехал Уборевич. Я был поражен: ему не дашь и 22 лет. Пришел в штаб в новенькой трофейной, крытой хорошим сукном и подбитой белым мехом шубе, в суконном шлеме с большой красной звездой и козырьком, из-под которого выглядывало худое, чуть нахмуренное, гладко выбритое лицо. А когда разделся, показался таким молодцеватым, с такой выправкой, что ни дать ни взять офицер! Я подумал, что все это вряд ли придется по нраву бойцам: слишком напоминало «золотопогонников». Но ведь он коммунист, и Землячка его хвалит. Вспомнился лестный отзыв об Уборевиче в приказе командующего Котласским районом А. И. Геккера, когда тот назначал его командиром Двинской бригады.

На первое время новый начдив попросил меня взять на себя контроль за снабжением, а сам занялся боевой под готовкой, строительством дорог и укреплений. Уезжая в части, он справлялся у меня и в политотделе, что надо сделать по политической работе, возил с собою свежие газеты и сводки, рассказывал бойцам о ходе боевых действий на соседнем направлении и на фронтах; захватывал он с собою и валяную обувь, белье, мыло, а главное, махорку.

Возвращаясь, он подолгу не отпускал оперативных работников, снабженцев. Уборевич быстро оценил начальника штаба дивизии А. Н. Машина и создал ему нормальные условия для работы. Должен признаться, я все еще настороженно относился к нему, бывшему капитану старой армии. Но дело показала, что Уборевич быстрее умеет распознавать людей: оперативные разработки Машина отличались тщательностью, он прекрасно разбирался в строительстве инженерных сооружений, высказывал много хороших мыслей о создании и использовании резервов. В общем, Александр Николаевич оказался действительно нашим человеком, и я тоже поверил в него.

Уборевич быстро перегруппировывал отряды на железнодорожном, онежском и кочмас-тарасовском направлениях, влив их в две бригады 18-й дивизии. Во главе первой бригады поставили М. С. Филипповского - дельного, уравновешенного сибиряка, а комиссаром к нему - дальновидного, образованного Мандельштама. Второй бригадой стал командовать бывший офицер И. В. Окаемов - порывистый, горячий человек; комиссаром был назначен В. С. Степанов.

Еще при Ленговском я часто разъезжал по деревням, разбросанным по берегам рек Шелексы, Емцы и Онеги, и там познакомился с вожаками партизанских отрядов Ларионовым, Агапитовым, Григорьевым, Дьяковым и Палкиным. Их отряды были малочисленны, бойцы - в меховых шубах, затянутых веревками, в сибирских пимах, самодельных шапках-ушанках, а из оружия имели лишь ржавые охотничьи «берданы», кинжалы да топоры.

Партизаны просили помочь им оружием, боеприпасами. Но Ленговский отклонял мои предложения, отвечая:

- Как это можно, товарищ Куприянов, государственное имущество - оружие, боеприпасы- отдать случайным людям? Да и что оно такое, ваше «таежное войско»? При первом же выстреле из пушки все разбегутся... Нет, я рисковать не буду!

Совсем по-другому отнесся к этому Уборевич. Он увидел в партизанах надежных помощников в борьбе, которые могли бы по крайней мере оградить наши тылы от белых партизан, набранных из кулачья.

Я вызвал вожаков красных партизан на Плесецкую. Уборевич долго беседовал с ними, набрасывал планы возможных совместных действий. Партизаны кивали давно не стриженными головами, разглаживали прокуренные бороды, просили: - Ты, человек хороший, ружьишек нам подбрось, патрончиков... Гранатков бы... А мы черта те сломим! Без пороху мы - что? Чучела огородные...

Начдив обещал им оружие, но при условии, что партизаны и дивизия будут действовать согласованно.

- Дык что? - соглашались они.- Вместе-то оно крепше...

Партизаны стали получать у нас винтовки, патроны, гранаты, взрывчатку, бикфордов шнур. Действия их активизировались, отряды быстро росли. За короткое время отряд Палкина-Дьякона на реке Шелексе уже насчитывал около 150 бойцов, отряд Ларионова-Агапитова в районе Онеги- около 200, а Мурзин и Григорьев собрали из жителей сел Церковнического, Средь-Мехреньги и других свыше 150 человек. Уборевич установил также связь с крупным партизанским отрядом рабочих-железнодорожников, насчитывавшим до 1200 человек. Возглавлял этот отряд сормовский слесарь Федор Артемьевич Луков, работавший до прихода интервентов в депо на станции Исакогорке. Белогвардейцы расстреляли его жену и детей и за голову неуловимого партизана назначили награду в 15 000 рублей золотом.

Ни лютые морозы, ни вьюги, ни туманы, ни весенние ливни не страшили партизан. Это были хорошие проводники, а в стрельбе- почти снайперы. Маскируясь, чаще всего сидя на деревьях, они не давали покоя интервентам. Они доставляли нам связанных по рукам «языков» и тем значительно облегчали действия нашей разведки. По заданиям Уборевича партизаны совершали рейды по вражеским 32 тылам на трактах сийского, обозерского и других направлений, ходили в атаки вместе с регулярными частями.

Хорошо помогли нам партизаны при взятии селения Тарасово, превращенного противником в сильно укрепленный пункт.

Наши цепи пошли в атаку и тут же откатились. Шквальный огонь, хлеставший из окопов и блокгаузов, не позволял приблизиться к селу. Не имели успеха и повторные атаки.

Тогда партизаны Мурзин и Пирогов предложили поставить на широкие салазки несколько трехдюймовых пушек и ночью подвезти их по просеке к наиболее слабым местам противника в тылу. На рассвете наши бойцы вместе с партизанами открыли огонь с той стороны, откуда враг меньше всего мог его ожидать. Цепи 155-го Петроградского полка пошли в решительную атаку. Важный опорный пункт врага на плесецко-селецком направлении был взят. Начдив, встретив угрюмого бородатого Мурзина и голубоглазого Пирогова, расцеловал их.

В марте мы наметили наступление на станцию Обозерскую. Эта задача была возложена на отряд, состоявший из трех полков и партизанского отряда О. Н. Памшна, под общим командованием П. А. Солодухина. Надо было дойти до деревни Большие Озерки и обойти Обозерскую справа. Единственный путь - Обозерско-Онежский тракт- сильно охранялся противником, простреливался артиллерией из Обозерской. Но неутомимый Палкин предложил провести наши части глухой таежной тропой. Пройдя 60 километров, красноармейцы и партизаны темной ночью напали на Большие Озерки, разгромили несколько блокгаузов, захватили несколько орудий и пулеметов, большие запасы продовольствия и пленных.

В числе пленных оказался капеллан одного из английских полков - Роджерс. По дороге в штаб дивизии он сильно волновался, напуганный россказнями о том, что большевики подвергают пленных мучительным пыткам.

Но случилось неожиданное. Уборевич мирно побеседовал с ним, рассказал о грязной роли иностранных войск на советской земле, угостил завтраком и, созвонившись со штабом армии, отпустил его на все четыре стороны. Роджерс никак не мог поверить в свое избавление.

- Вы хотите убить меня... при «попытке к бегству»?

- Да нет же, - улыбнулся Уборевич; - Мы слову не изменяем! Священник прослезился, затем, опустившись на колени, помолился и произнес: - Всегда буду молить бога за добрых большевиков! Как потом стало известно от наших разведчиков, генерал Айронсайд не долго продержал капеллана в Архангельске: как «распропагандированного» большевиками, его отправили в Англию.

У противника было несколько бронепоездов. Иероним Петрович иногда вздыхал: - У белых бронепоезда есть, а у нас... Обидно!

И вот начдив, артиллерист по специальности, пригласил к себе Федора Лукова, опытного слесаря-железнодорожника. Вдвоем они просидели всю ночь. Советовались. Уборевич что-то чертил, подсчитывал.

В Няндомских железнодорожных мастерских закипела работа. Туда пригнали несколько платформ, отремонтировали. На них установили по две трофейных дальнобойных пушки на вращающихся лафетах, пулеметы.

Платформы обшили со всех сторон толстым котельным железом- в два слоя, между которыми засыпали и утрамбовали песок.

Изготовленные таким образом бронеплощадки сыграли большую роль в последующих боях за железнодорожные станции.

Отсутствие знаков различия у командного состава, одетого в обычную красноармейскую форму, создавало большие неудобства в боевой обстановке. Бойцы, особенно новички, иной раз нарушали дисциплину, не слушались командиров, звавших в наступление. «Тебе надо, ты и иди... Ишь какой начальник выискался...» -ворчали они иногда. Потом, когда с нарушителя взыскивали перед строем, он бормотал, как бы очнувшись: - Да я же не знал, что вы начальник...

Уборевич своим распоряжением ввел временные знаки различил, о чем телеграммой сообщил в штаб армии: «Вологда. Реввоенсовету-б. 22.50 8 января 1919 г. Доношу, что мной вводятся как временная мера отличительны е знаки на левом рукаве для отделенных, взводных, ротных, батальонных и полковых командиров. Надеюсь, что Реввоенсовет- б утвердит, так как эта мера вызывается необходимостью. Подробности с нарочным. Начдив-18 Уборевич» / ЦГАСА, Ф 1265, оп. 1, д. 154, л. 37./.

Это нововведение не получило тогда одобрения Реввоенсовета армии, по-видимому потому, что не отвечало принципу демократизации армии. Но введение в дальнейшем знаков различия для командного состава показала, насколько прав был Уборевич.

Я никогда не слышал, чтобы Иероним Петрович жаловался на здоровье. И вдруг врачи предписали ему постельный режим и строгую диету. Оказалось, он с ранних лет страдал острым катаром кишечного тракта. А молчал. Он лежал на станции Плесецкой в купе классного вагона, служившего жильем для командного состава.

Как-то ему принесли обед, приготовленный по распоряжению врача из трофейных продуктов. Но, как ни просил врач, больной отказался от этого обеда. Дело в том, что Уборевич установил строгий порядок учета и распределения трофейных продуктов поровну между командирами и красноармейцами. Если трофейных продуктов не было, все командиры питались из общего котла чечевичной кашей, похлебкой с сухой воблой, получали три четверти фунта хлеба на день.

- Нечего меня уговаривать, -ответил начдив врачу. - Давайте из котла.

Наши купе были рядом, и я часто навещал больного начдива. Он жадно читал сводки, до мельчайших подробностей расспрашивал о положении на каждом участке, даже в самом маленьком отряде.

Однажды я застал Иеронима Петровича за чтением армейской газеты. На откидном столике тускло мерцала сальная свеча. Мы разговорились.

Вдруг в купе вошел красноармеец - небольшого роста, рыжеватый - и замялся у двери.

- Тебе чего, товарищ? - спросил я.

- Да вот, слыхать, начдив заболел. Принес ему галеты... Или вот шоколад... Англичанский!

- Ты ешь сам, дружище, - ответил Иероним Петрович. - Спасибо, у меня все есть.

Красноармеец вынул из кармана сверточек в грязной бумаге:

- Тогда вот табачку... «Вырви глаз», из деревни прислали...

- Вот от этого не откажусь! -взял подарок Уборевич и в знак благодарности пожал руку бойца.

Тот, довольный, ушел.

В летнее время бои все чаще заканчивались в нашу пользу. Некоторое значение имело и то, что солдатам вражеских войск начинала надоедать бесплодная война и их все больше тянуло «домой». Эти настроения не остались секретом для нас.

Уборевич целыми ночами просиживал с добровольцами, вызывавшимися идти в тыл противника, кропотливо инструктируя их.

Из таких посланцев больше всех запомнился мне коренастый, с выцветшими бровями, побывавший в немецком плену унтер-офицер Щетинин. За несколько месяцев до Онежской операции Щетинин перешел линию фронта. Попав к белым, он стал клясть большевиков и упросил зачислить его в белую армию. Там его приняли с распростертыми объятиями. Осмотревшись, Щетинин стал осторожно беседовать с мобилизованными крестьянами, рассказывать им о политике Советской власти по отношению к бедняку и середняку, о никчемной, позорной борьбе русских против русских за толстый карман иностранцев. В 5-м белогвардейском полку, куда он попал, нашлись единомышленники, возникла подпольная организация. Вскоре в нее вступил бывший прапорщик (фамилию его, к сожалению, не могу припомнить), насильно мобилизованный белогвардейцами.

Полк стоял на берегу Онеги - ближе других к линии фронта. В ночь на 21 июля 1919 года весь 5-й полк восстал против своих командиров. Наиболее ненавистные из них были перебиты, а двадцать офицеров солдаты арестовали и под конвоем повели в сторону красных.

Помню, утром в штабе на станции Плесецкой запищал полевой телефон. Уборевича не было, подхожу к аппарату.

- Товарищ начальник! - захрипело в трубке. - Мы ведем к вам целый полк белых... Встречайте!

- Какой полк? Г де вы находитесь? - Пятый... Когда-то железным назывался. А теперь не железный, а наш. Приезжайте в Чекуево!

Вскочив на мотоцикл, я помчался, по дороге думаю: «Не провокация ли?» Приостановил мотоцикл на пригорке за полверсты от Чекуева, увидел в бинокль серую, утопающую в дорожной пыли колонну. Подъехал ближе. Впереди полка, двигавшегося при полном вооружении, шли человек двадцать офицеров. Новенькие мундиры почему-то у них были распахнуты, а руками они придерживали расстегнутые шаровары. Вид довольно странный.

- Кто командует полком, товарищи? - спросил я.

Из строя вышел Щетинин. Спрашиваю:

- Почему держатся за животы? Болят, что ли? - Да нет, не болят... Это мы посрезали у них пуговицы...

- Зачем?

- Да чтоб не убегли, черти... Лес ведь кругом!

Среди арестованных офицеров был один англичанин. В его полевой сумке оказалась фотография, на которой был заснят расстрел русских партизан и пленных. Англичанина мы отправили в штаб армии, а командиром полка назначили помощника начальника штаба дивизии по оперативной части Третьякова.

Щетинина И. П. Уборевич представил к награде орденом Красного Знамени.

Надо было пополнить полк, и начдив разослал обращение к местному населению:

«Красная Онега должна быть спасена от английских разбойников. Сознательные рабочие и крестьяне, коммунисты и все, кому дорога власть трудящихся, идите добровольцами в 5-й Северный полк! Ряды 5-го Северного полка, восставшего против ига разбойников и перешедшего на нашу сторону, необходимо срочно пополнить новыми силами. И я надеюсь, что эти силы найдутся! Начдив-18 Уборевич». / ЦГАСА, ф. 1265, оп. 1, д. 120, л. 246./

Впоследствии этот полк, хорошо показавший себя в боях, был переименован в 156-й стрелковый.

Переход полка на нашу сторону несколько ослабил силы противника на онежском направлении. Уборевич не теряя времени двинул туда 154-й стрелковый полк и партизанский отряд Ларионова с задачей овладеть городом Онегой. 22 июля город был занят. Туда прибыл на усиление отряд вологодских курсантов в составе 150 человек под командованием политработника штаба армии Г. С. Иссерсона. Прибыл и сам Уборевич. Англичане предприняли попытку отбить у нас Онегу, высадив с канонерских лодок десант.

5 августа 1919 года армейская газета писала:

«...1 августа 1919 года в 14 часов три канонерские лодки, одно колесное судно и один катер подошли к городу Онеге и начали бомбардировку. Наша артиллерия встретила противника беглым огнем и, несмотря на превосходство артиллерии врага, продолжала упорную борьбу до 5 часов 2 августа - вплоть до окончательной ликвидации десанта... Бой продолжался 16 часов. Вначале противнику удалось с несколькими пулеметами засесть в двух домах на окраине города, но наша батарея, руководимая тов. Подлесным, прямой наводкой уничтожила эти опорные пункты противника. Командир полка Мулин с первой цепью бросился в штыки и пал смертью храбрых. Комиссар полка тов. Корнеев был ранен в ногу и остался в строю до окончания операции.

...Во время боя самоотверженной работой отличались товарищи Алешин, Иссерсон и Уборевич, увлекавшие наши цепи в атаку и руководившие частями... Слава боевым орлам Севера!»

А 21 августа 1919 года в армейской газете «Наша война» была перепечатана заметка из «Таймса».

Ухудшение положения английских войск на русском Севере в ней объяснялось какой-то радикальной переменой, происшедшей в русской армии. «Таймс» отмечала, что стрельба русских колоссально улучшилась. Заканчивалась заметка словами: «Говорят, что командующим назначен Уборевич, бывший поручик царской армии. Мало найдется английских офицеров, которые будут отрицать, что он знает свое дело. Поразительная точность его огня... показывает, что у его орудий находятся хорошие инструкторы».

В конце сентября 1919 года, когда англо-американские захватчики уже убирались с Севера, Уборевич был отозван Реввоенсоветом Республики на Южный фронт, на борьбу с Деникиным.

Расставаясь с родной дивизией, он издал прощальный приказ:

«Дорогие товарищи 18-й стрелковой дивизии!

Сегодня я получил приказание и уезжаю на Южный фронт. После года совместной тяжелой работы я расстаюсь с вами, оставляя вам доведение до конца нашей задачи- взятие Архангельска и освобождение Севера.

Враг наполовину разбит, союзники признали непобедимость Красной Армии и отказались продолжать борьбу на Севере. Насильно мобилизованные правительством генерала Миллера, рабочие и крестьяне показали, что они с нами. Мы пережили здесь несколько счастливых минут победы труда, когда целый полк противника протянул нам свою братскую руку. В момент, когда противник сосредоточил против нас почти все свои силы, на Северной Двине, на участке соседней дивизии, противник под давлением наших частей отступил на расстояние около 150 верст, причём на нашу сторону солдаты белой армии переходят целыми взвода.

Общее положение на нашем фронте таково, что несколько решительных ударов - и противнику станет так худо, как выражаются перебежчики, что они сдадут нам и Архангельск.

Надеюсь, что боевые красноармейцы моей дивизии сумеют сделать, чтобы через полтора-два месяца увидеться на юге, где, покончив с последним и самым сильным врагом трудящихся, русские рабочие и крестьяне завоюют себе мир и свободу.

Желаю успеха и побед, дабы поскорее встретиться на Юге» / ЦГАСА, ф. 1265. оп. 1, д 407, л. 90. /

Снова встретились мы с Иеронимом Петровичем в 1930 году в кабинете председателя Рязанского губсовнархоза товарища Лаврова, под руководством которого я тогда работал. Иероним Петрович, будучи заместителем председателя Реввоенсовета СССР, приехал к нам инспектировать гарнизон. Мы сразу узнали друг друга, вспомнили боевое прошлое... Вдруг Иеронима Петровича осенила какая-то мысль, и он попросил у Лаврова минут на десять машинистку.

Он продиктовал ходатайство перед правительством о награждении меня орденом Красного Знамени.

- Этот орден, - пояснил он, - давно бы уже был на груди Куприянова, но Иван Филиппович в девятнадцатом году отказался от него в пользу одного отличившегося пулеметчика. Сейчас это надо поправить...

Он подписал ходатайство и посоветовал мне обратиться к проживавшим в Москве Н. Н. Кузьмину, А. М. Орехову и Н. Ф. Новикову, чтобы они тоже. скрепили ходатайство своими подписями. Я долго не мог выбраться в Москву. И только когда был переведен туда на работу, выполнил совет Иеронима Петровича. В 1932 году, приехав в Москву из Смоленска, он выругал меня за то, что я держу при себе ходатайство, и сдал его по назначению. Копию с подписями товарищей по боевому прошлому я храню и до сих пор как дорогую реликвию.

 

М. С. Медянский. ПО ФРОНТАМ РЕСПУБЛИКИ.

ПОЛКОВНИК М. С. МЕДЯНСКИЙ

В августе 1918 года англо-американские интервенты предприняли наступление вверх по Северной Двине на Котлас и Вятку, захватили устье реки Ваги и Шенкурск. Их мониторы и канонерки, бронированные пароходы и вооруженные катера успешно продвигались вперед, расстреливая наши отряды и береговые укрепления.

Тогда-то и прибыли на левый берег Северной Двины в распоряжение командующего Нижне-Двинской бригадой П. Ф. Виноградова две наши батареи, укомплектованные слушателями Первых московских артиллерийских курсов.

В начале сентября бригада Виноградова перешла в контрнаступление, но в 50 километрах от устья Ваги, недалеко от села Троицкого, на нас обрушили удар свежие части интервентов и белогвардейцев. Понеся крупные потери, мы стали отходить вверх по реке.

8 сентября погиб в бою на правом берегу Виноградов. Отряды, и без того деморализованные неудачей, лишились единого руководства. Они то останавливались, чтобы отбиться от наседавшего врага, то снова пятились по единственной, залитой грязью дороге. Я с одним орудием и небольшим прикрытием отходил последним. Отступая, мы несли все новые и новые потери от огня противника. Трудно было даже представить, чем все это кончится.

Наконец перейдя мелкую речушку, мы поднялись на высокий ее берег и наткнулись на какую-то заставу: окопы со станковыми пулеметами были хорошо замаскированы, на деревьях притаились наблюдатели.

- Дальше пропускать не приказано, - объявил нам незнакомый командир. - Приказ командира бригады

- Какого командира? - удивились мы. - Да ведь он убит!

Мы узнали, что командиром бригады назначен комиссар Беломорского военного округа Макаров. Но он командовал бригадой недолго. Дней через десять его сменил Уборевич.

Вскоре недалеко от переднего края разместился полевой штаб бригады. Мы увидели нового комбрига. Среднего роста, худощавый, в аккуратной кавалерийской шинели, в хромовых - наверное, единственных на всем Северном фронте - сапогах и очень уж молодой, он резко отличался по внешнему виду от наших командиров, одетых в одинаковую красноармейскую форму. Прошел слух, что он из офицеров. Это не могло говорить в его пользу, так как всего несколько дней назад во время отступления к англичанам перебежал от нас бывший полковник Потапов. И теперь среди бойцов пошли разговоры: «Зачем к нам назначили какого-то барчука? Белая кость, она и есть белая, только погоны снял. Что, разве не нашлось бы своего брата- солдата или рабочего?»

Но оказалось, что Уборевич прост в обращении с людьми, совершенно не заносчив, очень добросовестно и даже с усердием готовит отпор белым и интервентам, при всем том хорошо знает дело. Поэтому его требовательность ко всем стала восприниматься как должное.

Я был тогда командиром артвзвода и по совместительству комиссаром батареи. От работников политотдела армии узнал, что Уборевич еще весной 1917 года вступил в большевистскую партию. Это окончательно рассеивало какое бы то ни было недоверие к новому командиру бригады.

Воспользовавшись тем, что противник прекратил пока наступление, Уборевич занялся реорганизацией полупартизанских отрядов в настоящие воинские части. «Железные», «Непобедимые», «пугачевские», «имени международной революции» и всякие другие отряды с не менее пышными наименованиями превращались в роты, взводы. Вместо выборных начальников, нередко неподготовленных в военном отношении, назначались более опытные командиры.

Не обходилось, конечно, без недовольства: ведь ломались успевшие укорениться примитивные представления о демократии в революционной армии. Но Уборевич был твёрд и терпеливо разъяснял бойцам, что только четкая организация, единоначалие и железная дисциплина могут обеспечить победу над врагом.

Коммунисты, хоть нас и немного было, поддержали Уборевича, и дух партизанщины постепенно развеивался.

Попутно Уборевич изучал настроения бойцов, проверял, насколько они владеют оружием. Для слабо подготовленных организовал учебные команды. Командир бригады особо заботился о подразделениях, занимавших передовые позиции, добивался, чтобы они были хорошо вооружены, обеспечены боеприпасами, продовольствием, чтобы огневые средства были расставлены наиболее целесообразно. Он успел досконально проверить все подразделения. Боевые порядки на глазах у всех укреплялись.

Помню, как пришел командир бригады к нам на батарею. Поинтересовался, по каким целям подготовлен огонь, сам проверил наводку и действия расчетов, обратил внимание на готовность к ведению огня по фарватеру реки ночью, а на прощание пообещал прислать махорки и несколько пар сапог. Бойцы тепло проводили комбрига. Их теперь не смущали ни его хромовые сапоги, ни длинная офицерская шинель, ни даже пенсне.

Но вот кончилось затишье. Противник сделал попытку прорвать нашу оборону, но был встречен организованным огнем. Да и стойкость бойцов и командиров была куда выше прежней. Несколько вражеских атак захлебнулось, и интервенты сами вынуждены были перейти к обороне.

Как-то я был вызван в штаб. Уже подъезжал к избушке, в которой он помещался, и попал под шквал артиллерийского огня противника. Я прижался к земле. Снаряды рвались вокруг штаба один за другим, из окон сыпались стекла, но из штаба никто не вышел. Только прекратился обстрел, я вошел в избушку. Там шла работа, как будто не было никакой стрельбы.

Однажды Уборевич осматривал прибывший к нам на фронт батальон, набранный из местных таежных охотников- зырян. Они плохо говорили по-русски, но один командир как-то ухитрялся их понимать и оказался вроде бы переводчиком.

Зыряне обмолвились, что белку они стреляют только мелкой пулькой и только в глаз, чтобы не попортить шкурку. Уборевич обрадовался: такие стрелки- чистое золото. И он распорядился использовать зырян для постов на деревьях. Маскируясь ветками, они стали без промаха уничтожать солдат и офицеров противника. Англичане теперь не высовывались из-за брустверов, боялись передвигаться в окопах.

Мы, артиллеристы, с любовью наблюдали за этими бородатыми охотниками, когда они на заре шли сменять своих товарищей на переднем крае обороны. Таежные стрелки прямо-таки терроризировали англичан, заставив их целыми днями сидеть на дне залитых водой окопов. По сведениям разведки, «испанка» косила их ряды.

Интервенты не выдержали наконец такого сидения, вылезли из окопов и тучами бросились в атаку. Но зыряне так опустошили их ряды, что атакующие, не пройдя и полпути, поверну ли назад, а нашей артиллерии осталось добить их.

Потерпев неудачу в атаках, англичане и американцы пустили против нас авиацию. Их аэропланы бомбили наши орудия, разрушали наши села. Противодействовать им мы ничем не могли- не было зенитных орудий. Тогда Уборевич приказал приспособить 3-дюймовое орудие к стрельбе по противовоздушным целям. Вначале эта установка капризничала, а потом мы так приладились к ней, что все же сбили один самолет. После этого вражеские аэропланы стали остерегаться бреющих полетов, а летать выше не позволяла низкая облачность.

В октябре противник зловеще молчал и, потеряв надежду соединиться до зимы с Колчаком, стал укреплять позиции, намереваясь продолжить наступление, как только замерзнут река и земля.

Уборевич решил опередить врага, перейдя в наступление.

К нам приехали члены Реввоенсовета армии Р. С. Землячка и А. М. Орехов. Вместе с Уборевичем они разъясняли бойцам и командирам задачи предстоящего наступления, воодушевляли на успешные бои.

10 октября началось наступление. Оно действительно оказалось успешным. Англичане были выбиты из деревни Селецкой и обратились в паническое бегство.

Преследование продолжалось несколько дней. Мы заняли селения Липовец, Ильинская, Лапинская. А на правом берегу части нашей бригады под командованием Петра Солодухина выбили американцев и белогвардейцев из нескольких сильно укрепленных пунктов. Многие белогвардейцы, боясь окружения, бросались вплавь и гибли в студеной и быстрой реке.

Спустя несколько месяцев все мы читали приказ Реввоенсовета Республики: И. П. Уборевич был удостоен самой высокой в то время награды.

В приказе говорилось:

«Награждаются орденом Красного Знамени:

…Командир Двинской бригады, тов. Иероним Петрович Уборевич-Губаревич, за то, что благодаря его личному, умелому и энергичному руководительству частями вверенной ему бригады в боях с 10-гo по 15-е октября 1918 1ода противнику было нанесено решительное поражение у дд. Селецкой, Городецкой, причем нам досталась огромная добыча: 10 орудий, склады обмундирования, продовольствие, повозки и проч. Во время всех боевых операций тов. Уборевич-Губаревич своей личной доблестью воодушевлял войска, присутствуя в самых опасных местах и показывая пример отваги и самоотвержения...

За Председателя Реввоенсовета Республики Э. Склянский

Главнокомандующий всеми вооруженными силами Республики Вацетис

Член Революционного Военного Совета Республики Окулов» / ЦГАСА, ф. 4, oп. 3, д. 91, л. 43./

Партийная организация выдвинула меня по совместительству на должность секретаря Ревтрибунала.

Был я очень молод, в юридических делах ничего не понимал, а секретарь трибунала должен был еще заниматься и следовательскими делами. Шел я к себе в избу и думал: «Ну какой из меня судейский работник?!» Но я надеялся на помощь Иеронима Петровича Уборевича.

Бывало, что ни затруднение, иду к нему и на все получаю ясный ответ, хотя командир бригады был всего-то на три года старше меня.

- Никаких скидок предателям, шпионам, трусам, любителям чужого добра, особенно народного, - учил он меня. - Продался белым - становись к стенке, взял курицу у своего брата мужика- изволь ответить. Надо еще посмотреть в душу человека. Если душонка гнилая, гаденькая, неисправимая- нечего ее жалеть. А если темный человек запутался, попал под чье-то влияние, тут надо подумать... А главное, нельзя судить людей по подозрению - только по фактам, и фактам, всесторонне доказанным.

Эти слова глубоко запали мне в душу. Рассматривая судебные дела, я старался видеть перед собой человека, понять причину совершенного преступления.

Шло судебное следствие по делу бойцов 1-го Вологодского полка, только что прибывшего на правый берег Двины и взбунтовавшегося под влиянием кулаков-эсеров. Те «распропагандировали» бойцов так, что они отказались выступить на фронт и, повредив линию связи с Котласом, повернули назад. Во время следствия я убедился, что это малограмотные, несознательные люди, искренне готовые искупить свою вину. Не их надо было судить, а подстрекателей.

В другой раз судили мы летчика Орлова, сбитого нашими моряками-зенитчиками вместе с английским самолетом. Летчик оказался бывшим офицером. На суде, сидя за столом президиума, я слышал, как члены трибунала настаивали приговорить изменника к расстрелу. Из накуренного зала доносились хриплые крики:

-К ногтю его!

- Дай я пристрелю его!

- У-у, подлюга!..

Иероним Петрович внимательно прислушивался, потом встал и сказал:

- Товарищи красноармейцы! Ваши чувства понятны.

Измена Родине- что можно придумать подлее этого? Подсудимый безусловно заслуживает самой суровой кары- расстрела. Но что полезнее: уничтожить врага или сохранить ему жизнь, а взамен получить подробнейшие разведывательные данные о состоянии войск интервентов? Согласны ли вы, - обернулся Уборевич к подсудимому, рассказать все подробно о войсках ваших покровителей? Встаньте, Орлов, и чистосердечно ответьте.

- Клянусь, - встал бледный Орлов, - что расскажу такое, о чем ваши разведчики не знают.

В зале- грозная тишина.

- Я думаю, товарищи, - заключил Уборевич, - что будет целесообразнее подвергнуть подсудимого строгому тюремному заключению, а если его показания подтвердятся, заставить служить советскому народу.

Члены трибунала согласились с Иеронимом Петровичем. По лицам присутствовавших красноармейцев было видно, что и они поддерживают это решение.

Когда на Северном фронте наступило затишье, из Москвы пришло распоряжение вернуть нашу группу для окончания прерванной учебы на артиллерийских курсах.

Закончить курсы мне не пришлось. В числе других слушателей меня направили на Украину, где я попал в бригаду червонного казачества В. М. Примакова и был назначен старшим помощником начальника штаба бригады С. А. Туровского.

В октябре 1919 года нашу бригаду перебросили из района Чернигова под Орел, куда подошли войска Деникина, наступавшие с юга на Москву.

«Наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции», - писал незадолго перед тем В. И. Ленин./ В. И. Ленин. Соч., т. 29, стр. 402./

Измотанные в тяжелых боях, советские дивизии начали отходить и оставили Курск и Воронеж. В. И. Ленин писал 4 октября 1919 года: «Никогда еще не был враг так близко от Москвы»/ В. И. Ленин. Соч., т. 30, стр. 30./.

По решению Пленума ЦK партии на укрепление Южного фронта под Орел перебрасывались с Западного фронта Латышская стрелковая дивизия, из резерва Главкома Отдельная стрелковая бригада П. А. Павлова и наша бригада червонного Казачества. Сюда, на Южный фронт, переводились с других фронтов ответственные работники коммунисты и лучшие представители командного состава. В числе их был направлен с Северного фронта Иероним Петрович Уборевич, назначенный командующим 14-й армией.

Наша бригада вместе с Латышской дивизией и стрелковой бригадой Павлова составила ударную группу и с 14 октября была передана в подчинение командующего 14-й армией. Мы разгрузились на станции Карачев и отсюда должны были нанести удар в юго-восточном направлении на Кромы - во фланг и тыл группировке противника, занявшей уже Орел.

В двадцати километрах от города Кромы, у села Мелихово, мы впервые увидели издали батальон белых, как потом оказалось, Самурского полка. Они шли без охранения, горланя разухабистую песню, с оркестром.

Наш 1-й полк атаковал и уничтожил этот батальон. В плен к нам попало около двухсот пятидесяти солдат и офицеров.

Под Кромами ударная группа встретилась с главными силами Добровольческого корпуса. Началось знаменитое Орловско-Кромское сражение, продолжавшееся больше двух недель.

Ударная группа оказалась в центре борьбы, развернувшейся на Южном фронте. Деникинцы заняли Орел, намеревались взять Тулу - и вдруг у них в тылу начинает орудовать довольно сильная группа советских войск. Им пришлось переключить силы на разгром ее, но ничего не получилось. Командование 14-й армии (Уборевич, Орджоникидзе) направило на помощь ударной группе другие дивизии. Орловская группировка противника была поколеблена, выпустила из своих рук инициативу действий. Тогда Реввоенсовет фронта решил нанести удар по Орлу. Вместе с войсками 13-й армии, которой командовал А. И. Геккер, и Эстонской дивизией ударная группа повернула фронт и частью своих сил наступала на Орел с юго-запада. 20 октября белые очистили город и отступили на юг к станции Стишь.

Пытаясь спасти положение орловской группировки, корпус генерала Кутепова усилил нажим против ударной группы с юга. Вокруг Кром снова завязались упорные бои. Город переходил из рук в руки. Не утихали кровопролитные бои и в районе станции Стишь.

Через Карачев мы поддерживали связь со штабом 14-й армии. Командарм Уборевич требовал не отбрасывать противника, а уничтожать его живую силу. Мы, бойцы и командиры ударной группы, чувствовали постоянную поддержку командования 14-й армии. А бои были тяжелы.

В. И. Ленин писал о них в те дни: «Никогда не было еще таких кровопролитных, ожесточенных боев, как под Орлом, где неприятель бросает самые лучшие полки, так называемые «корниловские», где треть состоит из офицеров наиболее контрреволюционных, наиболее обученных, самых бешеных в своей ненависти к рабочим и крестьянам, защищающих прямое восстановление своей собственной помещичьей власти» / В. И. Л е н и н. Соч., т. 30, стр. 62./

Наконец враг был отброшен на 40-50 километров на юг, но не разбит окончательно. Его надо было добить.

И. П. Уборевич и Г. К. Орджоникидзе приехали в село Шарыкино, где стоял штаб Латдивизии, созвали на совещание всех командиров ударной группы и рассказали о положении на фронтах, о том, что резервов в стране больше нет, что оставшимися силами, хотя они и ослаблены, надо разгромить войска Кутепова, пока он не подтянул резервы. Только выигрыш времени и стойкость бойцов и командиров могут спасти положение.

В. М. Примаков предложил бросить червонных казаков в кавалерийский рейд по тылам белых.

Уборевич не сразу согласился. Сражаться несколько дней в тылу врага без связи с остальными войсками дело нелегкое, опасное. Командарм внимательно всматривался в лица Примакова и Туровского. Наконец приказал:

- Готовьтесь к рейду!

Наша бригада была подкреплена на время рейда Кубанской кавалерийской бригадой Карачаева в 300 сабель и кавалерийским полком Латышской дивизии под командой Яна Кришьяна. Прорыв фронта для ввода красной конницы в рейд на участке между селами Чернь и Чернодье Уборевич возложил на начальника Латышской дивизии Калнина.

Перед выходом в рейд у Примакова собрались начальник Латышской дивизии Калнин, военком Дозит, комбриги Вайнян и Стуцка, командиры кубанцев и червонцев.

Надо было отработать все детали взаимодействия при прорыве фронта, обеспечить скрытность рейда, не ввязываясь в бой до подхода к Понырям, обсудить порядок встречи латышей-пехотинцев и конников Примакова при возвращении из рейда, чтобы они не перестреляли друг друга: ведь конники будут в погонах.

За ночь штаб уже свернулся, подготовил все лишнее для отправки в тыл. Латышские стрелки начали упорный бой между Чернью и Чернодьем, пробивая брешь, через которую конники могли бы незамеченными проскочить подальше в тыл врага.

К Примакову явился начальник снабжения:

- В рейд выданы, товарищ комбриг, последние патроны, а штаб армии не дает ничего: на армейских складах, говорят, пусто.

Комбриг бросился к прямому проводу, попросил к аппарату командарма.

Потом приказал мне: - Собирайся в Брянск. Получишь две тысячи японских винтовок, патроны. Вихрем назад и на подводах гони вслед за нами. Догнать нас не позже чем через трое суток.

Вьюга пришла на помощь червонцам. Теперь уже не нужен широкий прорыв, метель поможет бригаде пройти незамеченной и в узкую щель.

На дворе трубачи не трубят, как всегда перед походом, слышно только: «Марш, марш!»

Серая масса людей на конях заколыхалась и двинулась на юг. Примаков, выругав меня за задержку, поскакал в голову колонны, чтобы проследить, как пройдут полки на участке прорыва. Я с завистью посмотрел вслед товарищам и помчался на север, в Карачев. Со мной отправились полусотенный комендантской роты широкоплечий великан, в прошлом харьковский борец-профессионал, Иван Столбовой и шесть червонцев с пулеметом «Льюис».

В Карачеве у коменданта уже было распоряжение штаба 14-й армии: мы получили паровозик и вагон 4-го класса. Под хриплые гудки паровозика я размышлял: «К кому же там обращаться? К снабженцам или к самому командарму? Пойду к Уборевичу!»

И вот вхожу в простенький кабинет командарма:

- Товарищ командующий! Разрешите обратиться по делам червонного казачества!

Уборевич, с крайне утомленным лицом, оторвался от карты, нацелив на меня пенсне: - За винтовками? Ба-ба-ба! Медянский! Секретарь северного трибунала. Рад, рад видеть вас здесь. Ну как, удачно вошли ваши в рейд?

- По-моему, удачно. Метель помогла, товарищ командующий.

- Да вы садитесь и рассказывайте. Ну, а как по-вашему... выдержат?

- Не такой у нас народ, чтобы не выдержать, да и к рейдам не привыкать.

- Расскажите мне коротко о ваших командирах. Я их еще не так хорошо знаю.

Пока мы разговаривали, принесли документы на получение оружия.

- Поезжайте быстрее, Медянский. Транспорт у вас есть. Обязательно догоните Примакова, - пожал мне руку Уборевич.

Когда мы приехали на обратном пути в Карачев, начало темнеть. Помощник начальника снабжения Смоляров ждал уже нас на станции с людьми, подводами и тачанками.

К полуночи винтовки и патроны были погружены. Обоз под прикрытием ночи повел по условленному маршруту Смоляров под охраной Столбового и тридцати червонцев при двух «Льюисах». Я же с ординарцем уехал вперед, чтобы найти своих, организовать встречу и раздачу оружия.

Южнее города Кромы мы нагнали обоз Латышской дивизии, узнали, что конная группа продвинулась далеко на юг. А на утро я догнал конников в селе Сабуровке и послал ординарца встречать Смолярова.

Доложив Примакову о выполнении задания, я зашатался, так как более двух суток не спал.

- Молодец, Михаил, -сказал Примаков. - Я разрешил бригаде немного отдохнуть, подкормить коней, выспаться маленько. Иди спать и ты.

Рейд проходил успешно. Конники без единого выстрела со стороны белых вышли на оперативный простор. 1-й и 2-й полки под командой Петра Григорьева пошли к станции Поныри.

- Далеко ли до штаба его превосходительства Шкуро? - спрашивал Григорьев встречных офицеров. - Идем на помощь.

Пройдя 80 верст, приблизились к Понырям. Лошади устали, их пришлось вести в поводу.

На станции- бронепоезд белых «Три святителя». Наша батарея открыла огонь. Бронепоезд стал уходить в сторону Курска, провожаемый разрывами гранат.

Оба полка ворвались на станцию, уничтожили маршевую роту в эшелоне, конвойную и комендантскую команды. Подрывники занялись своим делом: разбили здание станции, обрубили провода связи. В воздух взлетали рельсы и стрелки. Корпус Кутепова лишился связи со своим тылом.

Червонцы поскакали в окружающие села. Латышский полк занял южнее Понырей село Ольховатку и станцию Возы. 3-й кубанский полк лихим налетом захватил Фатеж, разгромил застигнутую на отдыхе офицерскую роту, караульную команду, 8-дюймовую батарею. В тылу белых началась невероятная паника.

За 37 часов конники прошли 120 верст. Кони и люди падали от усталости.

Примаков послал взвод из 1-го полка в направлении на Кромы с донесением Уборевичу о результатах рейда. Взводу надо было пробиться через линию фронта к Латышской дивизии.

К полудню 5 ноября противник под ударами латышей попятился назад. Один пехотный полк с артиллерией отходил к Понырям через село Сабуровку. Там он напоролся на оставленный Примаковым Латышский кавалерийский полк, встретивший белых на огородах севернее Сабуровки.

На помощь латышам Примаков послал 2-й полк Потапенко, с двумя орудиями поскакал к ним и сам. Встреченные картечью, корниловцы попятились. 16 пулеметных тачанок 2-го полка, вырвавшись вперед, открыли опустошительный огонь по врагу. Тогда латыши вскочили на коней и вместе со 2-м полком Потапенко бросились в атаку.

Полностью лег под Сабуровкой офицерский полк корниловской дивизии. А в семи верстах, у села Тягин, 1-й и 3-й полки ликвидировали несколько рот белых, отступавших с севера. Там и встретились червонные казаки с пехотинцами- латышами, преследовавшими белых. Латыши обнимали червонцев, благодарили за помощь с тыла. Оказывается, белые, получив крупные подкрепления, после прорыва нашей конницы в рейд начали теснить Латышскую дивизию и бригаду Павлова, но вдруг почувствовали у себя за спиной что-то недоброе, замялись и в ночь на 5 ноября стали сами отходить на юг. Латыши бросились вдогонку.

За двое суток изменилась вся обстановка на фронте. В панике белые вообразили, что у них в тылу рейдирует конница красных «В количестве не менее 10 000 человек с огромной массой артиллерии». Так, по крайней мере, говорилось в перехваченном донесении деникинскому штабу.

6 ноября 1919 года Г. К. Орджоникидзе писал В. И. Ленину: «Дорогой Владимир Ильич, пользуюсь случаем сообщить Вам кое-что о положении наших дел на Южфронте, в частности в районе нашей армии (XIV.

3 ноября в 6 часов утра нам удалось прорвать фронт противника в районе шоссе Кромы - Фатеж.

В прорыв пустили кавалерию т. Примакова, которая 3/ XI же сумела взорвать мост на р. Свапа и двинуться на восток к ст. Поныри железной до рощ Орел- Курск. По пути в селе Студенка Примаковым разбит 3-й дроздовский полк, захвачена батарея, 9 пулеметов, обоз. Пехотные части в этом же направлении продолжают наступление, но с конницей связи уже нет: она далеко в тылу у противника, полагаем, что она уже побывала в г. Фатеже. На этом участке были сосредоточены лучшие силы противника - марковские, корниловские, дроздовские и полк Алексеева. Этой группе была дана задача до зимы захватить Москву. Из Орла они из наших рук ускользнули, дав нам потрепать довольно сильно 2-й корниловский полк и батальон марковского полка... Сейчас мы наблюдаем, как корниловские и марковские полки не выдерживают удара латышей. Латыши наводят больше страха, чем на самом деле. Только что (6/ХI) получил донесение от Примакова, и наши ожидания больше чем оправдались... На этом участке противник безусловно сильно деморализован, но довольно сильно нажимает на другом участке: Севск- Дмитриев. Если нам удастся парировать этот удар, тогда мы одерживаем крупную победу. Вообще на всем Южфронте мы накануне больших событий. Думаю, что Деникина разобьем, во всяком случае о Москве он должен перестать думать... Ваш Серго» / Г. К. Орджоникидзе. Статьи и речи (1910-1926). М., 1956, т. 1, стр. 103-104./.

Потерпев поражение на орловском направлении, деникинцы решили ударить на Брянск и уже захватили в 70 верстах севернее Льгова станцию Комаричи.

Чтобы сорвать наступление Деникина на брянском направлении, командарм Уборевич приказал группе Примакова, преобразованной в 8-ю кавалерийскую дивизию червонного казачества, снова идти в рейд. На этот раз нам предстояло разгромить деникинские части севернее Льгова и разобщить Добровольческую армию и левый фланг деникинских войск, действующих на Украине.

Разговаривая с Примаковым по прямому про воду, Уборевич указал, что рейдом под Льгов червонное казачество окажет содействие и соседней, 13-й армии, которая развивает наступление на Курск.

В это время начался снежный буран. Он помог нам снова прорвать фронт. Под прикрытием пурги дивизия ночью подошла к селам Ольшанка и Мармыжи вблизи Льгова. Дроздовцы, видимо, не предполагали, что в такой буран можно вести боевые действия, и были захвачены врасплох.

А утром 16 ноября червонцы атаковали и заняли Льгов, захватив при этом большие трофеи, в числе которых был бронепоезд «На Москву» - его переименовали в «Червонный казак». Почти одновременно 13-я армия заняла Курск, из-под Воронежа под ударами конного корпуса Буденного бежали конные части Мамонтова и Шкуро. Деникинцы покатились на юг, рассчитывая еще удержать в своих руках Харьков.

Харьков был родиной червонного казачества. В декабре 1917 года В. М. Примаков сформировал там первый червонноказачий полк. Теперь туда шла дивизия. И конечно, всем хотелось двухлетний юбилей червонного казачества отметить на своей родине.

Но когда мы подошли к селу Ракитное - это между Белгородом и Сумами, - вдруг узнали, что червонцев забирают из 14-й армии и направляют на преследование врага, отходящего на Полтаву. Досадно это было для червонцев - ведь до Харькова совсем близко. Но, к радости всех, командование Южного фронта поручило захват Харькова 14-й армии, а Уборевич настоял, чтобы мы остались в его армии.

Командарм бросил нашу дивизию в обход Харькова, к станции Мерефа, подкрепил нас бригадой латышских стрелков, посаженных на подводы, а на правом фланге армии безостановочно наступали 41-я и 46-я стрелковые дивизии под командованием Ю. В. Саблина и Р. П. Эйдемана.

В ночь на 12 декабря 1919 года наши части и бригада 41-й дивизии вошли в Харьков. Деникинцы, оставившие город, не успели вывезти ценности. «Все государственное имущество, находящееся на территории города Харькова, объявляется собственностью трудового народа», - гласил вывешенный приказ начальника гарнизона начдива-41 Саблина.

По представлению командующего 14-й армией И. П. Уборевича Реввоенсовет Республики «Во внимание к победоносным боям, ведёным от Орла до Харькова» в конце декабря наградил Латышскую и 8-ю червонного казачества дивизии Почетными Революционными Красными Знаменами. За умелую организацию прорыва и рейдов по тылам деникинских войск удостоились награждения орденом Красного Знамени Ф. К. Калнин, В. М. Примаков, С. А. Туровский, П. П. Григорьев. Получил орден Красного Знамени и я.

После небольшого отдыха нашу дивизию передали в 13-ю армию. Мы преследовали отходившие в направлении Крыма деникинские войска под командованием генерала Врангеля и всю зиму 1919/20 года предпринимали попытки ворваться в Крым, но силы пока были явно недостаточны.

Весной же сильно обострилось положение на Белопольском фронте.

По ходатайству И. П. Уборевича, снова командовавшего 14-й армией, которая прикрывала левый фланг советско-польского фронта, туда и перебрасывалась 8-я дивизия червонных казаков.

В июне, совершив 30-дневный поход из-под Перекопа, мы сосредоточились по приказу командарма в районе Старая Синява- Хмельник. Иероним Петрович приехал в Старую Синяву встречать червонцев. Он появился на рослом тонконогом скакуне. Командиры и бойцы радостно приветствовали «своего» командарма. Иероним Петрович узнавал многих старых знакомых, дружески здоровался, призывал острее точить клинки против нового врага Советской страны.

Вечером на совещании командиров и комиссаров командарм напомнил нам о рейдах под Кромами, Льговом, Харьковом и потребовал так же успешно громить белополяков.

Перед фронтом нашей 14-й армии оборонялась 6-я польская армия. Ее позиции были оборудованы окопами полного профиля, проволочными заграждениями.

Сосредоточив в районе Старой Синявы Сводную стрелковую дивизию под командованием П. А. Солодухина, командарм приказал ей прощупать боем крепость противника.

На рассвете стрелки Солодухина пошли в наступление на село Мессиоровку, где вдоль реки Иквы проходили позиции белополяков. Червонцы были скрытно сосредоточены за складками местности в готовности развить успех пехоты.

Уборевич и Примаков наблюдали бой с высоты недалеко от Старой Синявы.

Дойдя до колючей проволоки, части Сводной дивизии были встречены сильным ружейно-пулеметным огнем и залегли. Потом поляки, открыв проходы в заграждениях, перешли в контратаку и стали угрожать Старой Синяве, где расположились наши штабы.

Голубые цели (солдаты Познанской дивизии были в голубом французском обмундировании) приблизились к наблюдательному пункту командарма, но он спокойно изучал движение противника. И в момент, когда наметился полный успех познанцев, Уборевич сказал Примакову:

- Виталий Маркович, пора!

Адъютант Примакова галопом поскакал ко 2-й бригаде с приказанием идти в атаку.

Справа от наблюдательного пункта послышалось громкое «ура!». Червонцы пошли в атаку. Контратака голубых цепей замедлилась, но не приостановилась. Тогда 4-й полк червонных казаков у дарил во фланг контратакующих и обратил познанцев в бегство. В азарте преследования червонцы наткнулись на проволочные заграждения.

Не сдобровать бы познанцам, если бы не подоспели польские резервы. Они с фланга открыли сильный ружейно- пулемётный огонь, и наши конники поскакали назад. Мы потеряли 40 человек убитыми и ранеными. Погиб один из лучших командиров наших полков С. Н. Новиков. Но много больше потерял противник. До 400 солдат попало к нам в плен.

Командарм вызвал к себе всех командиров и комиссаров Сводной и Червонноказачьей дивизий.

В это время дальнобойная французская артиллерия открыла по селу яростный огонь, но наших полков там уже не было- они вышли на новые исходные позиции. Я выскочил на улицу. Снаряды разносили постройки, слышались стоны людей, мычание коров, тревожное ржание лошадей.

Вдруг шальной снаряд разорвался около дома, где происходило совещание командиров. Взрывной волной дом как-то неестественно перекосило. Осколки ударили в стену, в окна. Замерло сердце. Я бросился к дому, с ужасом думая о возможных последствиях этого взрыва. В этот момент Уборевич- живой Уборевич! - хладнокровно сходит с крыльца, беседуя на ходу с Солодухиным и рукой стряхивая с плеч осыпавший его мусор. За ним вышли остальные командиры, тоже смахивая с гимнастерок белую пыль.

Все перешли в избу, в которой остановился Примаков. Стрельба вскоре прекратилась, а совещание все еще шло. Наконец командарм вышел на крыльцо и, щурясь от солнца, улыбнулся собравшимся у штаба связным бригад и полков, бойцам разведдивизиона:

- Ну-с, дорогие товарищи, давайте закурим.

- Он открыл портсигар, предлагая папиросы. -Кое на ком из вас английское обмундирование- сразу видно, что били деникинцев. Теперь скоро кое-кто оденется и в серо-голубые французские мундиры. Тогда по вашему обмундированию можно будет писать историю червонных Казаков!

Бойцы и командиры расхохотались. Когда же подали автомобиль, командарм весело козырнул:

-До скорой встречи, друзья!

- Счастливого пути, товарищ командарм!

Вечером Примаков собрал командиров и комиссаров всех частей нашей дивизии. Он сообщил, что, по показаниям пленных и данным разведки, командующий 6-й польской армией генерал Ромер сосредоточивает крупную группу войск в районе Староконстантинова, намереваясь ударить во фланг 1-й Конной армии на Шепетовку и тем самым приостановить преследование 3-й польской армии.

- Командарм Уборевич, - объявил Примаков, - принял решение послать нас в рейд, нанести удар по тылам и резервам 6-й польской армии. Командарм поехал в шестидесятую дивизию для организации прорыва, в который мы должны войти.

Вечером 3 июля 1920 года 60-я стрелковая дивизия при поддержке двух бронепоездов прорвала оборону противника на участке от железнодорожной станции Комаровцы до местечка Волковинцы.

Ранним утром, едва забрезжил рассвет, шесть наших полков с 6 орудиями и 48 станковыми пулеметами на тачанках незаметно проскользнули в прорыв и двинулись в направлении города Проскуров (ныне Хмельницкий), где находился штаб 6-й польской армии.

И. П. Уборевич с членом Реввоенсовета армии М. Л. Рухимовичем недалеко от Комаровцев провожали червонных казаков в рейд. Стоя на обочине дороги, они напутствовали добрым словом и пожеланиями победы каждую проходившую сотню. Опытным глазом командарм проверял каждую тачанку, каждую повозку - не лишняя ли она, не стеснит ли маневр конницы.

В первой колонне на штабной тачанке Иероним Петрович заметил меня, завернутого в бурку. Мне нездоровилось, и Примаков разрешил ехать пока на тачанке. Немедленно я был высажен из тачанки. Иероним Петрович приказал перебраться в его автомобиль и следовать вместе с ним в Ольвиополь (ныне город Первомайск), где размещался основной штаб 14-й армии. Проводив конницу, мы уехали в штаб.

На другой день я почувствовал себя лучше и решил добраться до штаба тыла своей дивизии. Но Иероним Петрович приказал остаться и работать у него для поручений, пока червонные казаки в рейде.

В те годы радиосредства были весьма несовершенными. Связь с ушедшей в рейд дивизией прервалась. Что она там делает? Добилась ли успеха? А может быть, ее постигла неудача? Командарм ничего не знал и страшно нервничал.

На третий день стали поступать агентурные сведения о том, что червонцы громят тылы 6-й польской армии. Но Уборевич ждал весточки от самого Примакова.

И вот через линию фронта прорвался командир взвода и привез донесение В. М. Примакова: «Проскуров взят, штаб 6-й армии разгромлен, взяты пленные. Генерал Ромер случайно оказался в Староконстантиновской группе, поэтому избежал плена. В Черной Остраве захвачены в плен крупные резервы польской армии, пленены генерал и полковники, взяты очень большие трофеи. Враг в панике бежит на запад. Генерал Ромер стремится отвести перепутавшийся части армии за реку Збруч».

Иероним Петрович был несказанно рад.

В первых числах июля 1920 года И. П. Уборевича перевели на врангелевский фронт. Он взял с собой и меня.

Поездом из пяти вагонов с двумя паровозами мы выехали 7 июля из Ольвиополя в Александровек (ныне Запорожье), где стоял штаб 13-й армии.

В четырех вагонах размещалась вооруженная «льюисами» и гранатами охрана, на головном паровозе -два станковых пулемета. Прожектор далеко вперед освещал наш путь. Мощный луч света, нервно перебегая, прорезал темень то с одной, то с другой стороны железнодорожного полотна. Все эти меры комендант поезда принял на случай налетов махновских шаек, носившихся по Екатеринославщине.

Поезд летел почти без остановок, и все же командарм то и дело посылал меня к коменданту:

- Пусть нажмет еще. Я должен быть на месте завтра!

В зловещей темноте не раз строчили пулеметы, но, к счастью, огонь бандитов нас не зацепил.

8 июля мы прибыли в Александровск. Командарм прямо с вокзала поехал в штаб к Р. П. Эйдеману, от которого должен был принять 13-ю армию, а мне приказал подыскать квартиру вблизи штаба. Я и нашел ее в каких-нибудь 200 метрах от штарма, но жить в ней Иерониму Петровичу почти не пришлось: он с головой ушел в дела - то работал в штабе, то разъезжал по фронту.

А фронт армии растянулся в трехсоткилометровую дугу - от Херсона шел по правому берегу Днепра до Никополя, пересекал Днепр, южнее Александровска поворачивал на Орехов, Семеновку, Большой Токмак и упирался у Бердянска в Азовское море.

Дивизии давно не получали пополнений- все силы бросались на белопольский фронт. Людей косил тиф. В Латышской дивизии полки сжались до размеров батальона. В армии не было, как у Врангеля, танков, не хватало авиации и бронемашин.

Разобравшись в обстановке, Иероним Петрович поехал знакомиться с дивизиями. Начались ежедневные рейсы: утром - на фронт, ночью - в штаб. Шoфep командарма Закладной не успевал осмотреть доверенные ему «бенц» и «Мерседес», как снова надо было мчаться на передовые позиции. Иероним Петрович, сам со слипающимися глазами, иногда давал отдых шоферу, разрешал подремать на заднем сиденье, садился за руль и на предельной скорости вел машину.

Я успевал каждую ночь по нескольку раз вздремнуть за столом в приемной командарма или в штабном телеграфе, где полтора десятка морзе выстукивали сводки и бесконечные просьбы из дивизий. Командарм часто посылал меня на телеграф торопить штадивы с донесениями, передавать очередные распоряжения, выяснять разные вопросы. Возвращаясь, я всегда заставал его бодрствующим, часто беседующим с членом РВС армии Н. П. Горбуновым.

Колоссальная энергия и работоспособность Иеронима Петровича, почти ежедневные выезды на фронт, его умение оперативно решать сложные вопросы и находить выход из любых трудностей привели к некоторой стабилизации фронта армии. Его властную руку почувствовали и штаб армии и тыловые органы.

Отличным помощником командарма была авиационная группа, которой командовал летчик И. У. Павлов. Разведывательные и бомбардировочные полеты проводились почти ежедневно. Иероним Петрович знал всех летчиков в лицо, часто вызывал их сразу после посадки на доклад, для смелых и находчивых не жалел наград. Летчика Туманского наградил орденом Красного Знамени прямо после доклада.

Любил командарм летчика Сапожникова, считавшегося грозой белогвардейской авиации. На своем вертком «снайпе» он нередко пролетал низко над городом, выполняя целый каскад фигур высшего пилотажа. Иероним Петрович не раз указывал И. У. Павлову и самому Сапожникову на опасность таких полетов. И все же Сапожников стал жертвой лихачества- разбился при взлете горкой с виражом. Достаточно было мотору раз «чихнуть» - и самолет, потеряв скорость, упал на землю.

Иероним Петрович и Н. П. Горбунов поехали на похороны. Подъезжая, мы услышали звуки вальса. Оказалось, что Сапожников просил товарищей в случае его гибели не унывать, на похоронах играть вальс, а не грустный марш.

Выступая у могилы, командарм сказал:

- Большая, очень большая для нас потеря. Неустрашимый и прекрасный летчик, товарищ Сапожников мог еще много сделать для разгрома врагов. Неуместная лихость унесла от нас прекрасного бойца и человека. Смерть его должна научить всех нас осмотрительно относиться к своим поступкам, помнить, что каждый из нас еще очень нужен Родине.

Разведка донесла, что Врангель, сосредоточив крупные силы конницы, затевает крупную операцию на орехово- александровском направлении. Силы 13-й армии были не столь велики, чтобы предотвратить нависшую опасность.

Корпуса Кутепова, Абрамова и Бабиева 25 июля нанесли сильный удар в районе Орехова и захватили город. Наши малочисленные 3-я и 46-я стрелковые дивизии не устояли. Только восточнее Орехова, г де враг наступал не так ожесточенно, 42-я и 40-я дивизии не дали белым расширить прорыв. Особенно напряженное положение создалось южнее Александровска, где конница Бабиева, несмотря на огромные потери, рвалась к городу. Отбиваясь от ее атак, наши дивизии стали отходить. Штарм и тыловые учреждения эвакуировались на станцию Лозовую.

Организуя это наступление, Врангель рассчитывал разгромить советские войска на Левобережной Украине, захватить Донбасс, вторгнуться на Дон и Кубань. Сознавая опасность, командование фронта ввело в помощь нашей армии только что сформированную 2-ю Конную армию, которая нанесла контрудар с востока на Орехов.

Враг не смог прорваться к Александровску. С 25 по 30 июля в этом районе происходили ожесточенные встречные бои, город Орехов несколько раз переходил из рук в руки. Врангель ввел в дело конный корпус генерала Барбовича.

Нажим противника усиливался. Над Александровском, где командарм оставался с небольшим узлом связи, нависла опасность.

Уборевич приказал мне и начальнику связи:

- Осмотрите комнаты и сожгите все, что имеет хоть малейшее отношение к нашей армии. Ни клочка бумаги, ни обрывка телеграфной ленты не должно попасть в руки противника. Связь свернуть и отправить через Кичкас в тыл.

Когда мы доложили о выполнении этого приказания, командарм распорядился подавать автомобили. В одну машину сели И. П. Уборевич и Н.П. Горбунов, в другую - мы с начальником связи.

По улицам города, торопясь, обгоняя друг друга, отходили наши части, между ними пробивались патронные и санитарные двуколки. На юго-восточной окраине города трещала частая ружейно-пулеметная стрельба, над нашими головами то и дело повизгивали пули.

Командарм остановил одного из командиров:

- Куда так торопитесь? Выдержки не хватает? Идите ровно, спокойно, отступать тоже надо уметь!

Переправа на единственном понтонном мосту у села Кичкас была организована плохо. Шум, крики, гомон, нахлестывание лошадей, отсутствие какой-либо очередности...

Командарм вышел из машины, собрал командиров и приказал организовать прикрытие переправы, назначил более толкового начальника переправы, выделил ему нескольких помощников. Когда установился порядок, Уборевич перешел на правый берег Днепра и потребовал восстановить связь с отходящими дивизиями, но как ни старались связисты, ничего из этого не получалось.

Ночью прибыли в Екатеринослав, заняли какое-то пустующее помещение рядом с телеграфом.

Попытки начальника связи «поймать» отходящие дивизии по-прежнему кончались неудачей. Командарм решил ехать в Синельникова.

Начальник автоарма пришел в ужас, зашептал мне:

- Нельзя пускать туда командарма, там махновцы, да и противник подходит, наверно. Отговори его!

- Кто же это может отговорить Уборевича, если он принял решение!

- Тогда упроси отложить отъезд, а я тем временем пригоню бронеавтомобиль из ремонтных мастерских.

Я доложил Иерониму Петровичу, он согласился:

- Хорошо. Жду полчаса, не больше.

Начальник автоарма отправился в загородные мастерские. Прошло полчаса. Под всякими предлогами я старался оттянуть отъезд. Наконец Уборевич не выдержал:

- К черту ваши броневики. Подать машину!

На мосту через Днепр нас все-таки догнал Мокрый от пота начавтоарм, а за ним подъехал и броневик.

На станции Синельниково командарм связался по железнодорожному телефону с Лозовой, переговорил с начальником штаба армии Алафузо.

На рассвете 2 августа мы выехали навстречу отходящим дивизиям. Через 10-12 километров стали попадаться обозы, неорганизованные группы красноармейцев.

Вскоре на фронте 13-й армии произошел резкий перелом. По распоряжению Реввоенсовета фронта к нам подошли 1-я и 23-я стрелковые дивизии. Уборевич произвел перегруппировку, и 7 августа армия перешла в контрнаступление. Противник оставил Александровск, Орехов и отошел на линию, с которой начал наступление 25 июля.

Теперь командарм выезжал на фронт на бронепоезде, который превратился в полевой штаб. Там он проводил встречи с командирами, вызывая их на такой-то километр.

Штаб армии переместился в Славянск. Туда к нам приехала старая знакомая по Северному фронту Р. С. Землячка. Она стала начальником политотдела армии.

Узнав, что я состою для поручений при командарме, она обратилась к Иерониму Петровичу:

- Что ж это ты делаешь? Я таких парней готовила еще на Севере в политработники, а ты их держишь в адъютантах. Отдай мне его!

- Что ж, иди, Медянский, в политотдел. Там люди нужны.

Я получил назначение заместителем комиссара 9-й кавалерийской дивизии, только что прибывшей в армию.

Осенними маневрами Белорусского военного округа в 1931 году руководил новый командующий - И. П. Уборевич.

Вот на этих-то маневрах я и встретился с ним после 11-летней разлуки.

К тому времени я закончил школу военных летчиков и как командир разведывательной эскадрильи участвовал в маневрах.

В те дни летчики одного из наших экипажей, вернувшиеся из полета, доложили, что недалеко в кустарнике лежит наш одномоторный самолет Р-5. Командующий ВВС округа В. А. Кушаков приказал мне выехать с аварийной комиссией к месту происшествия.

Самолет мы нашли в километре от проселочной дороги в болоте. Деревенские мальчишки сказали, что двух раненых летчиков крестьяне увели к себе домой.

Мы решили осмотреть самолет, а потом идти в село к летчикам. Не успели дойти до него, как на другой стороне болота увидели двух военных в сопровождении крестьян.

Высоко подобрав полы шинели, прыгая с Кочки на кочку, они тоже спешили к самолету. В одном из военных я сразу узнал Иеронима Петровича. Он несколько удивился неожиданной встрече, но, протягивая руку, сказал:

- Слышал, слышал, что ты изменил коннице. Это неплохо! Я за то, чтобы укреплять нашу авиацию Людьми, понюхавшими пороху. Что тут у вас случилось? Что с летчиками?

Оказалось, что командующий ехал через село и узнал от крестьян об упавшем самолете. Он прервал путь и немедленно пошел к месту аварии. Я доложил Иерониму Петровичу то, что узнал от ребят о раненых летчиках.

- Детально осмотри самолет, - сказал он, - окажи летчикам максимальную помощь.

После осмотра самолета, беседы с летчиками и крестьянами- очевидцами стало ясно, что в воздухе заклинило мотор. Мы поехали с докладом к командующему и начальнику ВВС Кушакову.

Иероним Петрович прервал наш доклад о самолете и причинах аварии, спросил:

- Что с летчиками? Как они себя чувствуют?

Узнав, что летчики с легкими ранениями отправлены в госпиталь, успокоился:

- Значит, большой опасности для них нет, а это самое главное!

Я был назначен Командиром бригады четырехмоторных бомбардировщиков, которая только еще создавалась в Белорусском военном округе. При мне строился аэродром, возводились жилые и служебные здания, одновременно шли учебно-боевые тренировки летного состава.

К нам часто приезжали заместитель командующего войсками округа А. И. Жильцов, руководители и специалисты строительных органов. От них мы получали деловую помощь. Радовало, что любая комиссия или инспекция приезжала помогать нам, а не писать акты, как это нередко бывает. Как-то я поблагодарил А. И. Жильцова за помощь, он ответил:

Благодарите командующего, это он не дает нам покоя, посылает помогать молодым гарнизонам.

В первых числах июня 1935 года на наш аэродром без всякого предупреждения прибыл сам командующий с небольшой группой командиров штаба округа.

Выслушав доклад, он пригласил меня и начальника штаба в свой вагон, подробно расспросил о встречающихся затруднениях, а потом приказал продолжать работу частей по своим планам и расписаниям. Сказал, что приехавшая с ним группа будет инспектировать части и подразделения в процессе их повседневной деятельности, сам он поприсутствует со специалистами на тренировочных полетах и осмотрит аэродромные сооружения. Ни тревог, ни специальных учений не намечается. Командующему хотелось посмотреть, как обычно идет служба и работа в гарнизоне, а не то, что мы можем сделать напоказ.

На аэродроме, наблюдая полеты, он расспрашивал о летных качествах нового корабля ТБ-3 с мощными по тому времени моторами М-34РН.

Оставив авиационных специалистов наблюдать за полетами, Иероним Петрович заинтересовался бомбохранилищем. Я сел за руль автомашины и, увлекшись разговором, не заметил выбоин на дороге. Машина подпрыгнула. Иероним Петрович охнул, попросил остановиться и, сменив меня за рулем, сказал:

- Прошло то время, когда мы с Закладным ломали рессоры на ухабах Украины.

Теперь у меня слишком много швов. Они часто дают о себе знать, а при резких толчках тем более. Поедем тихо.

И плавно повел машину, сдерживая на рытвинах.

На бомбохранилище внимание командарма привлекли приспособления для транспортировки бомб к кораблям, придуманные нашими изобретателями. Он приказал сопровождавшему его командиру штаба округа набросать чертежи и записать необходимые данные.

Шеф-повар нашей летной столовой попросил командующего заказать обед, предлагая на выбор различные продукты из нашего подсобного хозяйства. Иероним Петрович ответил:

- Покормите моих инспекторов так же, как кормите своих летчиков. А я обойдусь своими запасами - врачи предписали строгую диету. Люблю печеную картошку, да вам ее в кухне с автоклавами не приготовить.

Мой заместитель по тылу Пуциловский устроил недалеко от вагона костер и вместе с проводником салон-вагона стал печь картошку.

Иероним Петрович подсел к ним, но съел только две горячие картофелины и, вздохнув, сказал: - Мне и это запрещают есть.

На совещании с командирами и военкомами командующий привлек наше внимание к главным недостаткам в работе и службе, выяснил их причины и способы устранения. Он не поучал, а добивался, чтобы мы сами поняли свои недостатки.

Уже ночью командующий задержал меня в вагоне и, как старший, более опытный товарищ, внушал мне, как надо работать с людьми:

- Вся сила не в нас, командирах, а в той массе людей, которые исполняют наши приказы. Чем лучше они понимают смысл задачи, тем выше боеспособность армии. Держись ближе к подчиненным, но никому и никогда не разрешай класть руку на плечо. Панибратство в армии вредно.

В 1936 году нашу авиабригаду передали из БВО в состав авиации особого назначения (АОН) под командование комкора В. В. Хрипина - весьма опытного командующего и отличнейшего, душевного человека. Но известие о выходе из подчинения И. П. Уборевича, к которому мы так привыкли, огорчило весь наш коллектив. Мы написали ему письмо, в котором высказали надежду, что, если наступит тяжкая для нашей Родины година, мы снова будем сражаться под водительством своего любимого командующего.

Нет, не сбылись наши чаяния. В тяжелый 1941 год талантливого полководца и сильнейшего организатора не было во главе войск ответственейшего приграничного округа. Проходимцы типа Ежова и Берия с полного одобрения Сталина вырвали его из рядов защитников Родины. И. П. Уборевич был в результате злостного обвинения расстрелян 12 июня 1937 года.

На другой же день после гибели Уборевича меня без каких бы то ни было объяснений отстранили от должности. Находясь в полном недоумении, я в резкой телеграмме, посланной наркому, просил срочно разобраться в моем деле. Нарком вызвал меня в Москву, но сам не принял, а поручил поговорить со мной своему заместителю по ВВС командарму 2 ранга Я. И. Алкснису.

Алкснис сказал, что я, как объяснил нарком, взят под подозрение, потому что был близок к Уборевичу еще с гражданской войны, но К. Е. Ворошилов обещает разобраться во всем и внести в дело полную ясность.

Меня потряс рассказ Алксниса о суде, на котором он присутствовал. Он едва узнал Иеронима Петровича - такими страшными были его лицо и согбенная фигура. Я тогда подумал, что это тяжкое горе окончательно надломило слабое здоровье командарма.

Я был арестован через час по возвращении из Москвы. Два года и семь месяцев меня возили и водили по тюрьмам, подвергали пыткам, добиваясь признания, будто я участвовал в контрреволюционном заговоре под руководством И. П. Уборевича. Следователей совершенно не интересовала правда в показаниях, им нужны были только слова: «Я участвовал в контрреволюционном заговоре» или «Мы изменили Родине», а дальше требовалось назвать несколько фамилий, чаще всего подсказанных самими следователями. Мой первый следователь (в калининском управлении НКГБ) Крылов не бил меня - и сам оказался в одной тюрьме со мной.

В конце 1937 года меня перевозили из Калинина в Москву на допрос. Видимо, по небрежности конвоиров минут 10-15 я пробыл в купе арестантского вагона вместе с командиром стрелкового корпуса БВО Я. И. Зюзем-Яковенко. Он успел мне сказать, что из него усиленно выбивают показание об участии в изменнических действиях вместе с И. П. Уборевичем. В чем состояли эти действия, не говорят, а только держат на «конвейере» и требуют писать «роман» (так на языке тюрьмы назывались тогда ложные показания).

В Бутырской тюрьме к нам в камеру втолкнули командира авиакорпуса А. А. Туржанского. Его тоже пристегнули к «делу» Уборевича. (Генерал-майор авиации в отставке А. А. Туржанский, пробыв в заключении 14 лет, работает сейчас в вузах Москвы, стремясь наверстать не по своей вине недоделанное на пользу Родине). Высокий авторитет Иеронима Петровича Уборевича в Красной Армии, как видно, пугал Сталина и ежовых даже после его гибели. Не потому ли они выискивали всякую грязь, какой можно было облить славного полководца?

Я очень хорошо знал Иеронима Петровича и никогда, ни на одну секунду не сомневался в его преданности Родине, партии, социализму. Верил в высокую партийность его большого друга Ионы Эммануиловича Якира, показавшего в гражданскую войну и в последующие годы замечательные качества верного сына своего народа. Я знал Роберта Петровича Эйдемана, много работал с Виталием Марковичем Примаковым, преклонялся перед полководческим талантом большевика до мозга костей Михаила Николаевича Тухачевского.

Как можно простить Сталину, что замечательные полководцы, готовившие нашу армию к жестокой схватке с германским фашизмом, были умерщвлены и не смогли встать во главе защитников Родины в грозные годы Великой Отечественной войны?

 

П. Н. Александров. ОТ ПОБЕДЫ К ПОБЕДЕ.

ПОЛКОВНИК П. Н. АЛЕКСАНДРОВ

К исходу 19 октября 1919 года части 14-й армии- Латышской дивизии Калнина, Эстонской дивизии Пальвадре - и входившей в 13-ю армию 9-й дивизии Солодухина изготовились к наступлению на Орел.

Наступлением руководили недавно прибывшие на Южный фронт с Севера командующий 14-й армией Иероним Петрович Уборевич и командующий 13-й армией Анатолий Ильич Геккер.

Я тогда командовал группой войск в составе 9-й дивизии. Она состояла из 80-го ударного стрелкового полка, кавалерийского полка, двух бронепоездов, инженерного батальона и двух артиллерийских дивизионов.

Я пробирался на коне к передовым позициям 80-го полка у Оки. В северных пригородах дымились полуобгоревшие дома, а вокруг по балкам и кустарникам валялись трупы людей и лошадей. Виднелись изуродованные пушки, пулеметы, зарядные ящики, разбитые фургоны с красным крестом, кое-где стонали раненые, около них суетились санитары с носилками.

В город по изрытому снарядами шоссе мчались ординарцы. Связисты тянули провода. На рысях, громыхая, мчались артиллерийские батареи. Обгоняя их, продвигались «фордики» - штабные легковые машины.

Солнце светило по-осеннему мягко, как бы радуясь вместе с нами первой, только что одержанной победе.

Наконец мой конь зашагал по улицам, загроможденным поваленными заборами, кучами кирпича, дерева и щебня. Лошадь лавировала между мчавшимися полевыми кухнями, обозными повозками и группами понурых пленных. На юге еще была слышна винтовочная стрельба, воздух изредка прорезали пулеметные очереди, а на отдельных домах уже показались красные флаги.

- С победой, Александров! - услышал я голос Солодухина.

Он молодцевато сидел на рослом гнедом дончаке, нервно танцевавшем стройными ногами. С ним ехали комиссар дивизии С. П. Восков и начальник штаба П. Г. Ярчевский.

Я подъехал к ним.

- Куда путь держишь, Павел Николаевич? - спросил Солодухин.

- Не в восьмидесятый?

- Туда, Петр Андрианович, в восьмидесятый. Надо посмотреть, что там делается.

- Мы только что оттуда. Белых не видать верст на шесть, я приказал полку закрепиться у Оки. А сейчас, пожалуй, поедем в «Метрополь» на межармейское совещание.

Вот и ресторан при гостинице «Метрополь».

В коридоре мы встретились с Калниным, Пальвадре и членом Реввоенсовета нашей 13-й армии Быком.

- Анатолий Ильич приехал? - спросил у Быка Солодухин.

- Болен. Рвался ехать сюда, да удержала Землячка.

В зале - дым, шум, гомон, под ногами хрустит разбитое стекло. Слышны разговоры о пережитой ночи.

На возвышении для оркестра появился Уборевич. Худощавый, в черной кожанке, маузер через плечо, чуть близорукий, лицо чисто выбрито.

Жестом он кого-то подозвал к себе. К нему протиснулись Калнин, Пальвадре и Солодухин. Беседуя с ними, он то жестикулировал, то внимательно слушал, чем-то огорчался, снова оживлялся, что-то отрывисто говорил. Подошел в мягких сапогах и длинной шинели Г. К. Орджоникидзе, член Реввоенсовета 14-й армии. Лучистыми глазами из-под густых бровей он окинул зал, затем тепло, обеими руками, поздоровался со всеми. На возвышение вскочила Р. С. Землячка, начальник политотдела 13-й армии.

Пригласив широким жестом Землячку, Уборевича и Быка за стол, накрытый красным кумачом, Орджоникидзе открыл совещание и предоставил слово Уборевичу.

Тот, несколько волнуясь, встал:

- Дорогие товарищи! Позвольте мне прежде всего поздравить вас с блестящей победой. Орел наш! Много героев отдали жизнь за эту победу.

- Предлагаю почтить память погибших вставанием! - медленно поднялся из-за стола Орджоникидзе.

Все в едином порыве встали. Продолжая прерванную траурной минутой речь, Уборевич сказал о героизме бойцов и командиров обеих армий, проявленном при взятии Орла, затем обрисовал обстановку на фронте. Остановился он и на недостатках в боях за Орел. По замыслу командования фронта надлежало не только захватить город, но и уничтожить оборонявшую его группировку противника. Но продвижение Латышской дивизии сначала замедлилось, а потом она не позаботилась об установлении взаимодействия с Эстонской дивизией; Эстонская в свою очередь не вошла в связь с 9-й стрелковой. В результате Кутепов оставил Орел, а живую силу сохранил. Командарм предупредил, чтобы в дальнейшем не допускалось подобных оплошностей.

- Противник, товарищи, надломлен, - продолжал Уборевич. - Надо еще смелее бить по его уязвимым местам. Мы должны научиться за счет пассивных участков быстро сосредоточивать силы и наносить внезапные удары на решающих направлениях. А когда враг дрогнет, наращивайте удар, не давайте противнику ни минуты передышки. Поэтому каждый начальник дивизии, каждый командир бригады обязан постоянно заботиться о резервах. Без резервов успешно воевать нельзя.

Увлекшись, Уборевич говорил об умении наращивать удары по врагу, настойчиво доводить каждый бой до конца. Его звонкий металлический голос властно звучал в зале, темпераментная речь и ног да прерывалась, видны были упрямо сжатые губы. Заканчивая речь, он призвал всех собрать волю, с тем чтобы задача разгрома Деникина, которую ставит командование фронта, Центральный Комитет партии во главе с В. И. Лениным, была безусловно выполнена.

Выступил и Орджоникидзе. Он подчеркнул большое моральное значение победы под Орлом. Она вернула бойцам и командирам веру в то, что Деникин будет разбит. В то же время настроение деникинцев неизбежно должно упасть. Перед лицом новых задач, решение которых требует огромной выдержки, энтузиазма, Орджоникидзе обратил внимание командного состава на необходимость усиления революционной дисциплины в частях, борьбы с дезертирством и паникерством. Он заверил, что в ближайшее время фронт получит подкрепления, так как партия, Совет Народных Комиссаров ведут большую работу в помощь Южному фронту. Ленин лично занимается организацией разгрома Деникина.

При выходе из «Метрополя» ко мне подошел П. А. Солодухин:

- Павел Николаевич, Реввоенсовет армии требует срочно навести порядок в городе. Ты назначаешься начальником гарнизона. Изыми оружие, чтобы оно не стреляло нам в спину. Помоги ревкому установить Советскую власть, пресекай бандитизм и мародерство. Похорони замученных. Дела тут хватит. В помощь тебе назначен комендант города Вениамин Попов. Наведешь порядок - опять на фронт.

Я возвращался с совещания с командиром 3-й бригады нашей дивизии Н. В. Куйбышевым. Наши впечатления о командарме-14 совпали. Несмотря на молодость Уборевича, мы почувствовали, что выбор сделан правильный: именно такой командарм, энергичный, твердый, и нужен был в ту пору на решающем участке Южного фронта. Ход военных действий в ближайшее время подтвердил эти впечатления.

Все попытки противника расколоть фронт 13-й и 14-й армий в районе Стишь и Кромы потерпели крах. Правильно оценив оперативное значение рубежа Стишь- Кромы, Уборевич искусными маневрами применял ударные кулаки, во взаимодействии с 13-й армией наносил удары по врагу.

Бои в районе Кром еще далеко не закончились, нависла угроза со стороны Дмитровска, где Кутепов сосредоточил 5-й кавалерийский корпус генерала Юзефовича, 3-ю пехотную дивизию и дроздовские части, которым была поставлена задача уничтожить нашу ударную группу. Против них Уборевич направил полки 7-й дивизии А. Н. Бахтина, 41-й дивизии Р. П. Эйдемана и подчиненную Реввоенсовету армии группу войск Ю. В. Саблина. В помощь им двинул бригаду Латышской дивизии из-под Кром. Дмитровск был взят, части белых отброшены на юг.

Закончились бои и на рубеже Кромы - Стишь: Эстонская дивизия совместно с 9-й дивизией овладели станцией Стишь, а латыши и червонные казаки ворвались в Кромы. Противник бежал, неся потери убитыми, ранеными, пленными, В это время я снова был на фронте - командовал 1-й бригадой 9-й дивизии. Вместе с бригадой Н. В. Куйбышева мы прикрывали в районе станции Золотарева фланг наших войск, сражавшихся за Стишь.

Потом, во время рейда конной группы Примакова на Поныри, мне пришлось командовать 2-й бригадой 9-й дивизии. Когда же Латышская и Эстонская дивизии преследовали врага, отступавшего на Белгород, а 9-я дивизия наступала на Старый Оскол, командовал созданной Солодухиным ударной группой из пяти полков.

13-я и 14-я армии гнали деникинцев на юг в тесном взаимодействии. Естественно, что нам и в 13-й армии приходилось много слышать об искусном руководстве Уборевича войсками. Мы все больше убеждались в его полководческих способностях.

Помню, в конце февраля 1920 года до нас дошел приказ командующего Юга-Западным фронтом А. И. Егорова:

«Распоряжением Главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики командующий 14-й армией тов. Иероним Петрович Уборевич отзывается с Юго-Западного фронта для назначения командующим одной из армий Кавказского фронта, на которую возложена особо ответственная задача.

Под опытным руководством тов. Уборевича войска 14-й армии запечатлели свою боевую работу взятием столь крупных тактических и стратегических пунктов, как Кромы, Дмитриев, Белгород, Харьков, Полтава, Екатеринослав, Николаев, Херсон, Очаков, Одесса, Тирасполь, и целого ряда других городов.

Беспрерывно встречая на своем пути упорнейшее сопротивление наиболее стойких частей добрармии, части 14-й армии, проникнутые высоким революционным порывом, искусным маневром, главным образом - путем применения фланговых ударов, решали быстро и с блестящим успехом самые сложные оперативные задачи.

Огромные трофеи, захваченные армией в этих боях, а именно: свыше 15 000 пленных, более 350 орудий, более 600 пулеметов, 23 бронепоезда, 10 бронемашин, 15 аэропланов, более 400 паровозов, несколько сотен вагонов, миллионы ружейных патронов, сотни тысяч снарядов и десятки тысяч винтовок, несколько десятков автомобилей и другая военная добыча- являются свидетелями этого победоносного похода.

Столь блестящие результаты, достигнутые войсками армии, несомненно обязаны энергичному талантливому руководству боевыми операциями тов. Уборевича.

Расставаясь ныне с тов. Уборевичем, Реввоенсовет Югзапфронта выражает ему от лица службы свою сердечную благодарность и желает в выпадающей на его долю дальнейшей ответственной работе на Кавказском фронте полного успеха.

Командюгзап Егоров

Член Реввоенсовета Югзапфронта Верзин

Наштаюгзап Петин» / ЦГАСА, ф. 102, оп. 3, д. 873, л. 87./.

Командующим Кавказским фронтом был тогда М. Н. Тухачевский, членом Реввоенсовета - Г. К. Орджоникидзе. Перед войсками фронта стояла задача окончательно ликвидировать деникинскую армию.

9-я армия Уборевича шла от Новочеркасска на Новороссийск, а наша 8-я армия - правее ее - из района Ростов - Азов по побережью Азовского моря тоже к Новороссийску. В 8-ю армию входила и 9-я дивизия, которой командовал Н. В. Куйбышев, так как Солодухин по указанию Орджоникидзе был назначен особоуполномоченным по восстановлению железнодорожного транспорта на Кавказе. Я в то время командовал 25-й стрелковой бригадой.

Когда мы уже овладели Анапой - это было в конце марта 1920 года, - М. Н. Тухачевский приказал создать в 8-й армии ударную группу и направить ее прямо на Новороссийск. В группу вошли 16-я дивизия имени Киквидзе, 15-я Инзенская дивизия под командованием А. И. Седякина и вверенная мне 25-я бригада. Командование ударной группой было возложено на начальника 16-й дивизии Медведовского.

Подойдя к станице Крымской, расположенной недалеко от Новороссийска, мы увидели картину только что закончившегося боя. На улицах валялись перевёрнутые тачанки, подбитые пушки, мертвые лошади, рассеченные пополам трупы белых конников. Это дралась повстанческая кавалерийская дивизия Екимова, входившая в 9-ю армию.

К Медведовскому прискакал вестовой и передал приказание явиться к командарму Уборевичу в полевой штаб 9-й армии, разместившийся в доме станичного священника.

Вернувшись, Медведовский объявил, что мы перешли в состав 9-й Кубанской армии. Командарм Уборевич разрешил перед походом два часа отдохнуть.

Вскоре 15-я Инзенская и 16-я стрелковая дивизии завязали бой с отступавшим противником на шоссе Крымская - Новороссийск.

На подступах к Новороссийску нас ждало ожесточенное сопротивление врага. Деникинская артиллерия и пулеметы вели отчаянный огонь. Сюда были стянуты двенадцать белогвардейских бронепоездов. Им помогали с моря английский линкор «Император Индии» и французский крейсер «Вальдек Руссо».

Левее нас наступали 21-я и 33-я стрелковые дивизии под общим командованием Г. И. Овчинникова.

Оказалось, что под прикрытием огня бронепоездов и кораблей деникинцы эвакуируются из города. В страшном хаосе там грузились на английские и французские транспорты солдаты и буржуазия.

На рассвете 27 марта, сломив наконец сопротивление врага, первой ворвалась в город кавалерийская дивизия Екимова, а за ней, почти одновременно, войска Овчинникова и Медведовского. Уборевич снял со своей груди орден Красного Знамени и прикрепил его к гимнастерке Екимова.

В городе мы захватили до 100 орудий, 12 бронепоездов, много пулеметов, винтовок и боеприпасов, большие запасы английского обмундирования, сотни вагонов, 15 000 лошадей и 22 000 пленных.

Стало ясно, что участь Деникина на Северном Кавказе решена. Правда, мы тогда еще не предполагали, какую опасность представят для Советской Республики остатки его войск, переправившиеся в Крым. Но Дон и Кубань в основном были очищены от белогвардейцев.

А в это время начинал активные действия против Советской Республики Пилсудский, и Уборевичу было приказана сдать 9-ю армию М. И. Василенко, а самому снова принять 14-ю армию, прикрывавшую левый фланг польско-советского фронта. В распоряжение 14-й армии переводился по указанию Г. К. Орджоникидзе и П. А. Солодухин. Он приехал к нам, собрал знакомых ему по Северу П. А. Смирнова, Ф. И. Крючкова и военного инженера А. В. Адамовича, спросил:

- Здесь хотите остаться или поедете со мной к Уборевичу? Тот же вопрос задал он и мне.

Мы без колебаний согласились ехать на белопольский фронт. Собирались недолго. По распоряжению Василенко и председателя Краснодарского ревкома Яна Полуяна для командиров и политработников, добровольно отправлявшихся на Юга-Западный фронт, был сформирован эшелон в 15 вагонов, в него же погружен эскадрон кавалерии.

Позади нас остались тысячеверстные дороги, испепеленные в огненных ночах города и села, стоны раненых, мечущиеся то к нам, то от нас беженцы, осиротевшие, голодные, плачущие дети. И вот мы снова движемся на новую войну по забитым эшелонами путям. На вагонах призывы: «Смерть панам!», «Пилсудскому - одна могила с Деникиным!», «Руки прочь от Советской России». Везде пробки паровозы стоят без топлива. По пути проводим летучие митинги. Теплые встречи и проводы, напутственные пожелания победы над белополяками... Проехали Ростов-на-Дону, Таганрог, Харьков, Екатеринослав, Кременчуг...

Солнечным утром наш поезд остановился на станции Голта, где на колесах стоял штаб Уборевича.

Вместе с Солодухиным мы вошли в салон-вагон командарма. Иероним Петрович расцеловался с Солодухиным, тепло поздоровался со Смирновым, Крючковым, Адамовичем. Меня Петр Андрианович представил как однополчанина по боям с Деникиным.

- Тебе, Петр Андрианович, - сказал командарм, - предлагаю выбор: оставайся моим помощником или сколачивай на правом фланге сводную дивизию; две бригады уже готовы, а третью надо сформировать из разрозненных частей.

- Я готов принять любое назначение, Иероним Петрович, - ответил Солодухин. - Но я бы лучше пошел на дивизию.

- Будь по-твоему, - согласился командарм. - Начальника штаба сам подберешь.

- А вот Александров. Чем не наштадив?

Уборевич познакомил нас с общим положением на фронте, дал приказание начальнику штаба армии Терпиловскому выделить для штаба Сводной дивизии двух генштабистов - Чурилона и Степаненко. Начальником связи дивизии стал опытный связист Кокадиев, дивизионным инженером - Адамович.

Вскоре наш поезд прибыл на станцию Зятьковцы, в 5 верстах от Гайсина. Мы приняли отряд бронемашин и бронепоезд. Солодухин быстро стянул бригады и стал знакомиться с командным составом.

К концу мая 1-я Конная армия заняла тремя дивизиями фронт Оратово - Пятигоры северо-восточнее нашего правого фланга. Наша дивизия готовилась к наступлению на Гайсин.

Иероним Петрович придавал большое значение овладению гайсинским узлом обороны поляков, так как он угрожал левому флангу и тылу 1-й Конной армии, преследовавшей белополяков, мешал развертыванию наступления 14-й армии.

12 июня гайсинская группа белополяков предприняла попытку ликвидировать наше предмостное укрепление на берегу реки Саб, перейдя в наступление. Солодухин применил свой излюбленный тактический прием. Он приказал командиру 189-го полка Кабанову инсценировать панический отход, заманить противника на наш берег и отрезать его от моста. Эта хитрость удалась. От пленных мы получили много ценных сведений, что облегчило нам овладение гайсинским узлом.

В то время в тылах наших войск оперировали банды петлюровцев. Они то и дело нарушали связь, и я часто не мог доставить в штаб армии оперативную сводку.

- Подтянитесь, Александров, - указывал начальник штаба армии Терпиловский. - Уборевич не терпит перебоев в информации. Никакие причины срыва ее не могут служить оправданием. Вам уже объявлен выговор приказом по армии.

Я принимал все меры, чтобы налаживать связь и своевременно представлять сводки: наладил посты летучей почты, посылал в бригады дрезины, использовал предоставленный нам Уборевичем самолет, посылал группы конных связистов и повозки с пулеметами. Но петлюровцы нападали на нарочных, и перебои в связи не прекращались.

Однажды Солодухин объявил мне:

- Командарм снимает тебя с должности начальника штаба. Будешь начальником тыла дивизии.

Признаться, я обиделся на Уборевича, воспринял его решение как проявление самодурства. Расстроился, конечно. Но Солодухин убедил меня, что тыл тоже важное дело. К слову сказать, начальник тыла тогда была должность не хозяйственная, а боевая: в его задачи входила борьба с бандитизмом в тылу. Начальником тыла Юго-Западного фронта был сначала Р. П. Эйдеман, а потом Ф. Э. Дзержинский.

К середине июня Красная Армия стала успешно наступать по всему фронту. 1-я Конная армия, прорвав оборону 2-й и 3-й польских армий у 1китомира, продвинулась на 120 верст и продолжала теснить белополяков. Наша армия развивала наступление на 6-ю армию генерала Ромера, сковывая его силы и не позволяя ему оказать помощь 2-й польской армии.

Наша Сводная дивизия была переименована в 47-ю стрелковую. 17 июня она заняла Винницу, а 8-я кавалерийская дивизия Примакова повела наступление северо-восточнее Винницы. Этот успех помог 1-й Конной армии подойти к Новоград-Волынскому, а 60-й стрелковой дивизии - овладеть Жмеринкой.

Соседняя 12-я армия захватила Киев и вместе с 1-й Конной армией вела наступательные бои в районе Коростень - Овруч. Войска Западного фронта продвигались в варшавском направлении.

Польское командование, поучаемое французским генеральным штабом, стало принимать меры к тому, чтобы выправить свое положение и остановить наступление советских войск. Наше продвижение стало замедляться, начались тяжелые встречные бои. Я был восстановлен в должности начальника штаба 47-й дивизии, когда она вела бои в направлении городов Ново-Константинов и Хмельник.

Объезжая передовые части, Уборевич заехал к нам. Зайдя в штаб, он поздоровался за руку с женщинами - шифровальщицами и увидел меня:

- А, Александров! Ну как, расправился с бандами в тылу?

- Расправился, товарищ командующий.

- А не обиделся на меня за смещение?

- На войне обижаться нельзя, товарищ командующий.

- Вот это верно! Вы думаете, мне не попадает от начальства? Еще как! Солодухин где?

- На участке сто сорок первой бригады.

- Тогда доложите обстановку вы.

Я доложил, и командарм уехал в наши передовые части на подступы к Хмельнику.

Особую остроту бои приняли на рубеже Старая Синява - Ново-Константинов - Летичев - Комаровцы - Бар - Могилев-Подольский. Неоднократные попытки 47-й стрелковой и 8-й червонноказачьей дивизий прорвать фронт противника не удались.

Приехав на передовые позиции, Уборевич собрал командиров на совещание в Шпиченцах. У него были новые данные об обстановке: противник снял противостоявшую нам 18-ю пехотную дивизию и отправил на помощь 2-й польской армии под Старо-Константинов, заменив ее резервами своей 6-й армии, но этим самым ослабил другие участки фронта.

Командарм решил прорывать фронт на участке 60-й дивизии в районе Комаровцы, а Солодухину поручил провести в своей полосе ложное наступление. 8-я дивизия червонного казачества, скрытно переброшенная в полосу 60-й дивизии, с рассветом 3 июля благополучно вошла в прорыв и двинулась на Проскуров. Это был блестящий удар по белополякам. Червонцы разгромили в Проскурове штаб 6-й армии, уничтожили и взяли в плен до 5000 солдат и офицеров.

Уборевича снова перебрасывали на самый горячий участок борьбы, в Северную Таврию, где развил активные действия преемник Деникина Врангель.

Иероним Петрович забирал с собой и Солодухина.

В это время наша дивизия вела штурм Старо-Константинова.

- Ну, дружище, - говорил мне на прощание Солодухин, - давай обнимемся. Много верст прошли мы с тобой вместе... Увидимся ли? Взял бы и тебя с собой, да надо тебе принять дивизию, а там пришлют нового начдива. Желаю успеха, будь жив!

В тот день я в последний раз видел Петра Андриановича. Он погиб на врангелевском фронте в бою на Каховском плацдарме.

С И. П. Уборевичем вновь я встретился в Киевском военном округе, куда приехал в ноябре 1920 года. Иероним Петрович был в то время помощником командующего войсками округа А. И. Егорова, а меня назначили начальником отделения агентурной разведки.

Уборевич только что вернулся с Подолии, где ликвидировал петлюровские войска. Именно с этой целью Главное командование и перебросило его с врангелевского фронта, поручив Иерониму Петровичу в третий раз командование 14-й армией. В нее входили конный корпус червонного казачества, 60, 41, 45 и 24-я стрелковые дивизии.

Петлюра наметил наступление на 11 ноября 1920 года. Но Уборевич быстро оценил обстановку и опередил его. На рассвете 10 ноября командарм двумя ударными группами повел стремительное наступление на врага. На участке Шаргород- Черновцы 8-я червонноказачья и 41-я стрелковая дивизии стремительным ударом опрокинули части генерал-хорунжего Удовиченко и захватили Могилев-Подольский. Повернув на север, они во встречном бою разгромили бригаду донских казаков и гайдамаков. Жалкие остатки петлюровцев в панике бежали за Днестр.

На правом фланге 14-й армии противник успел захватить город Литии.

Ударом 17-й червонноказачьей, 60-й и 45-й стрелковых дивизий Уборевич освободил город и развил наступление на Проскуров.

Стремительно преследуя петлюровцев, эта группа войск 14-й армии ворвалась в Волочиск. Остатки петлюровцев бежали за Збруч и Днестр, на территорию буржуазной Румынии. За каких-нибудь 11 дней Уборевич полностью ликвидировал 40-тысячную армию Петлюры.

Мы мало видели Уборевича в штабе округа. Он постоянно разъезжал по районам борьбы с бандитизмом, инспектировал разбросанные на огромной территории войска.

Между тем потерпев поражение на Левобережной Украине, Махно перебросил на правый берег Днепра часть своей «армии» Она насчитывала до 1000 сабель при 4 орудиях. Но в условиях неналаженности советского управления на Правобережной Украине возникали многочисленные «повстанческие» банды, возглавляемые разными атаманами - «батьками». Переправлялись сюда через польскую границу и недобитые отряды Петлюры и Тютюника. С появлением Махно они совсем распоясались: налетали на города и села, истребляли советских работников, грабили сахарные заводы, товарные поезда, дезорганизовали железнодорожное сообщение.

Командование округа решило покончить с бандитизмом всех мастей. Уборевич был назначен командующим группой войск особого назначения. В его полевой штаб назначили и меня.

Полевой штаб разместился в эшелоне, впереди которого шел бронепоезд.

Поручив 9-й кавалерийской дивизии уничтожение крупной банды в районе Никополя и на Полтавщине, Уборевич со своим штабом 10 марта прибыл на станцию Корсунь.

Мы постоянно видели Иеронима Петровича у аппаратов Морзе и Юза. Из штаба летели оперативные распоряжения, сюда стекались донесения и сводки.

По многим дорогам прошел эшелон со штабом Уборевича. По его указаниям наши части громили бандитов, летчики бомбили скопления петлюровского охвостья, пытавшегося укрыться в лесах и балках Украины.

Наконец мы миновали Винницу. В Гайсине Уборевич встретился с Виталием Марковичем Примаковым и начальником 8-й дивизии червонного казачества М. А. Демичевым.

Командующий пригласил к себе на совещание командиров местных частей, начальников гарнизонов, представителей партийных и советских органов.

- До сих пор, - говорил он на совещании, - мы не учитывали в достаточной степени особенностей антисоветского повстанчества, прибегали главным образом к карательным мерам. А они должны применяться лишь в крайних случаях. Надо признать и недостаточную подготовленность наших частей к борьбе с бандитизмом. В этой борьбе были допущены ошибки, подчас серьезные. По окончании Крымской кампании наше командование выделило для разгрома Махно очень большие силы, а результаты оказались ничтожными. Махно ускользнул, почти целиком сохранив свою армию, совершил глубокие рейды по Украине, причинил Республике и трудовому народу немало вреда. Почему? Да потому, что «малая война» требует иной организации, иной подготовки войск, чем война с Врангелем или, скажем, с белополяками. Наши части сохраняют громоздкие обременительные тылы, поэтому мы действуем медленно, тяжеловесно, а на стороне Махно - быстрота и смелость маневра. Не учитываем мы и среду, питающую уголовные шайки. У них есть свои базы- значит, за их спиной стоят определенные слои населения, прожженная агентура. И если нам удастся уничтожить отряд, это ещё не значит, что на том и кончается все дело. Разве у нас нет случаев, когда командир доносит о разгроме банды, а назавтра попадает под удар той же банды, бывает разоружен, да еще и оказывается в плену? Самое существенное в борьбе с бандитизмом - это согласованные действия воинских частей с советским аппаратом. Нам самим нужно заботиться об установлении и укреплении Советской власти.

Выполнение этих указаний И. П. Уборевича стало давать хорошие плоды.

В конце апреля 1921 года полевой штаб Киевского военного округа был расформирован, а Иероним Петрович отправился на Тамбовщину на ликвидацию банд, возглавляемых эсером Антоновым.

 

В. А. Катанян. ВОЕННЫЙ СОВЕТ В ШАРЫКИНЕ.

В 1934-1935 годах я собирал материал для книги о червонном казачестве. Встречался с участниками боев, расспрашивал и записывал рассказы старых червонцев, ездил выспрашивать их в Харьков, Ленинград, Проскуров, Ростов... Потом редакция «Истории гражданской войны» предоставила мне стенографистку, так что часто моя работа сводилась только к умению задавать наводящие вопросы и поддерживать беседу.

В боевой истории червонных казаков был период, когда бригада червонного казачества действовала в составе 14-й армии, которой командовал И. П. Уборевич. Это было осенью 1919 года, в один из самых острых моментов гражданской войны, когда Деникин взял Воронеж и Орел и непосредственная угроза нависла над Москвой.

Тогда из наиболее боеспособных спаянных частей была создана ударная группа, которой предстояло сыграть одну из главных ролей в разгроме отборных дивизий генерал Кутепова, двигавшегося через Орел на Москву.

В состав группы вошли Латышская дивизия, бригада червонного казачества и Отдельная стрелковая бригада П. А. Павлова. Когда наши войска освободили Орел, обе стороны, истощенные боями, остановились....

С Виталием Марковичем Примаковым, организатором и бессменным командиром червонных казаков, я видался часто, расспрашивал его о подробностях - какой был у него тогда конь, как червонцы были одеты, где остановились и т. д. Я сам еще не знал, зачем нужны эти подробности, но задавал новые и новые вопросы.

Виталий Маркович не удивлялся, иногда переспрашивал и отвечал немногословно и удивительно точно, словно не вспоминал, а рассказывал то, что видит в окно.

- Надо вам повидать Иеронима Петровича, - сказал он, как только мы подошли к осени 1919 года. - Там было одно важное совещание в селе Шарыкино, где все решилось. Пусть он расскажет...

С И. П. Уборевичем я был знаком раньше, и, вероятно, было бы просто уговориться о встрече, если бы Иероним Петрович не жил в то время в Смоленске, где был штаб Белорусского военного округа. Мы откладывали эту встречу с одного его приезда в Москву до следующего, который оказывался таким же коротким и заполненным заседаниями, как и предыдущий.

- Знаете что, - сказал в конце концов Иероним Петрович, - приезжайте лучше ко мне в Смоленск. Так будет вернее. Скоро Мирочкины каникулы, вот и приезжайте вместе...

Отлично. Там он от меня не уйдет!.. Когда наступили эти каникулы, я с 12-летней Владимирой и женой Иеронима Петровича Ниной Владимировной поехал в Смоленск.

Иероним Петрович был удивительно гостеприимен - в военном городке под Смоленском мне были предложены все удобства и развлечения- теннис, бильярд, кегельбан, даже отдых за рулем зеленого «бьюика», но не была забыта и цель визита - в моей комнате лежали приготовленные двухверстные карты тех участков фронта, о которых пойдет речь.

И однако... Этот стройный элегантный человек, по-спортивному подтянутый, прославленный герой гражданской войны, прошедший с боями до самой крайней точки страны на западе и до самой дальней на Дальнем Востоке, - этот человек был скромен и почти застенчив, когда речь заходила о нем самом. Видимо, на протяжении минувших лет ему не приходилось заниматься воспоминаниями о прожитом, анализом пройденного пути, - не было к тому каких-либо поводов.

Вооружившись цветными карандашами, Иероним Петрович быстро чертил на карте расположение сил красных войск и деникинцев. Командарм двигал полками, бригадами, дивизиями. С двухверстки перешли на десятиверстку. Красные стрелы проникали все дальше, окружали города, ползли на юг, на запад... Вся операция была разобрана, как после маневров в кругу командиров.

Как вы принимали четырнадцатую армию? - спрашивал я. - Где это было? Какой у вас был конь или автомобиль? Вы носили тогда пенсне?

Иероним Петрович отвечал скупо, порой смущаясь и не разделяя моего интереса к разным пустякам.

Потом мы рассматривали старые фотографии, сохранившиеся у Нины Владимировны. Их было немного…

- Вот эти того времени... - говорит она. - Девятнадцатый, двадцатый год... Ну конечно, пенсне было. Вот худющий стоит у стола - тоже Иероним Петрович. Френч из солдатского сукна...А за спиной на стене какие-то карты... Разобрать невозможно. А вот Серго! Смотрите, какой молодой!

На выцветшей любительской фотографии - Серго Орджоникидзе, какой он был в 1919 году, - с пышной гривой черных волос, с черными усами.

Взглянув на эту фотографию, Иероним Петрович вспомнил свою первую встречу с Серго незадолго до описываемых событий, когда Серго принял его за адъютанта.

- Такой, очевидно, был у меня вид по молодости... Серго был только что назначен членом Реввоенсовета четырнадцатой армии и приехал к нам в штаб, который стоял тогда в Брянске. Стремительно вошел ко мне в кабинет, огляделся:

- Командующий здесь?

- Здесь, - отвечаю.

Ступай доложи ему, что Орджоникидзе приехал...

... Конечно, то, что я так мало сумел почерпнуть из этого богатого источника, что так скромно в отношении литературных материалов использовал радушное гостеприимство И. П. Уборевича, я могу приписать только своей неловкости и неопытности. Правда, в плане моей работы командарм-14 осенью 1919 года проходил по касательной- его заслоняли основные герои будущей повести- червонные казаки с их блестящим командиром Виталием Примаковым. И все же как сегодня не пожалеть, что рыцарский образ одного из талантливейших военачальников революционной армии, чудесного человека, с которым мне пришлось встретиться в его короткой жизни, сохранен в моей памяти с таким скупым количеством деталей!

Через несколько дней я уехал из Смоленска.

Первоначальная запись главы, которая называлась «Военный совет», была такой:

«... После полудня в штаб червонной казачьей бригады по телефону передали из Латышской дивизии, что в село Шарыкино приезжает командарм и зовет на совещание. Решено было ехать вдвоем: Примакову и его начальнику штаба Туровскому, с ординарцами. Штаб бригады помещался в селе Чувардино, в поповском дворе. Дом стоял на взлобке, и со взлобка, откуда за версту видно было, шла долина и дальше - Дмитровская большая дорога.

Было первое число ноября 1919 года. Накануне задул северо-восточный ветер, и начался первый зазимок. Земля стала звонкой, каменной, на вспаханных полях лошадям стало ходить колко.

На участке было спокойно. Больной, чахоточный Логинов, начальник оперативной части, вышел проводить командиров на крыльцо. Все вместе еще раз послушали тишину фронта, не нарушаемую ни единым артиллерийским выстрелом, решили, что вечер будет спокойный, прогнали Логинова с холода обратно в хату.

Лошадей подали во двор. Ординарец Примакова, Данила Ситник, среднего роста, коренастый, круглолицый черниговский хлопец, одетый в шинель и черную папаху с красным облезлым верхом, держал в поводу Мальчика. Мальчик - маленький, два аршина с вершком, чистопородный араб с узкой щучьей веселой мордой, с легонькими сухими ногами, уже оброс на зиму густой шерстью и от первого морозца не стоял на месте, а все заигрывал с рослой рыжей кобылой Туровского.

Лошади спустились со взлобка на большую Дмитровскую дорогу и пошли широкой рысью на Шарыкино.

В Шарыкино приехали в сумерки. Подъехали ко двору, в котором стоял штаб дивизии. Соскочили с коней, ординарцам велели никуда не отлучаться, быть на случай под рукой. Ординарцы пошли добывать сено. Примаков и Туровский взошли на крыльцо и толкнули дверь.

В одной половине хаты жили хозяева, другая была занята штабом. В углу на полу был пристроен полевой телефон, гудевший разными голосами. За столом сидело с десяток командиров-латышей и прибывших из штаба с Реввоенсоветом. Латыши все в старых офицерских шинелях, без шашек, револьвер и две «бонбы» (гранаты). Сидели в избе в шапках и папахах. Большой мужицкий стол был завален картами - десятиверсткой и трехверстками. На запечке стоял каганец, светильник плавал в масле. К широкому столу было прикреплено несколько штук перевитых золотом толстых церковных свечей.

Уборевича и Орджоникидзе еще не было. Примаков, широко улыбаясь, поздоровался с латышами. Отношения у них всегда были очень хорошими. Недавно один из латышей сказал ему:

- Когда нам говорят, что впереди червонцы, - значит, можно раздеваться и спать спокойно.

Это - большая похвала в устах командира одной из самых стойких частей. Но сегодня они не отвечали улыбкой на улыбку. Латыши были сумрачны. Калнин- начдив. Командир бригады Стуцка, в очках, с длинными волосами, с виду студент. Артиллерист Фрейберг, бородатый.

Калнин и Стуцка помалкивали. Вайнян, комбриг-3, был более говорлив, махал руками, рассказывал. Сапоги растрепались и раскисли в невылазных боях по осенней грязи. Идут холода, в шинелишках холодно по ночам. Огромная убыль комсостава и рядовых бойцов. Две недели напряженных боев, когда дрались за каждую рощу, за каждый бугор, за каждую речку, за каждое село.

- Ты понимаешь - сзади никого нет, резервов тоже нет, а у меня вчера было донесение от разведки: к корниловцам подходит четвертый полк, к дроздовцам тоже идет запасная часть. Плохо. Очень плохо! Фронт очень растянулся, трудно ввести что-нибудь в резерв, очень большая усталость от боев.

Примаков, сдвинув брови, внимательно слушал товарищей, хотя все, что говорили латыши, он знал по себе.

В середине разговоров в хату вошли Орджоникидзе - в солдатской шинели, в кудлатой папахе, с маузером- и командарм Уборевич- аккуратный, молодой, с худым лицом, поблескивавшим при свечах узеньким пенсне.

Все без команды встали. Уборевич поздоровался. Орджоникидзе с мороза оттирал себе уши и кивал головой. Все сели за стол, развернули карты. Уборевич подчеркнуто бодрым голосом сказал:

- Ну что ж, начнем работу, товарищи командиры!

Первым говорил Калнин. Он говорил спокойно и внушительно, без тени беспокойства в голосе, но не сказал ничего ободряющего. Большая усталость от боев. Большая.

Было ясно, что назревал новый кризис операции и возникала опасность, что боевая инициатива, с таким огромным трудом вырванная в Орловском сражении, перейдет к противнику.

Уборевич наклонился над картой и заносил что-то на большой лист бумаги. После Калнина он дал слово кавалеристам.

Примаков говорил очень ясно, выговаривая все буквы слова до последней, говорил очень точно, просто и подробно. Он говорил, что червонцы чувствуют себя более крепко, хотя у них тоже, как и у латышей, большая убыль в людях, примерно сорок процентов потерь убитыми, ранеными и больными. Особенно много заболевших, потому что паршивая еда, мало хлеба, нет подвоза из тыла. Чем кормят крестьяне, тем приходится жить, а кормят больше яблоками и картошкой. Но у него в обозах резерв хлопцев с Украины, оставшиеся без коней и худоконных. В отделе снабжения тоже накопилось сотни две вернувшихся из госпиталей, залечивших раны бойцов, и потому потери менее чувствительны.

Орджоникидзе как был - в папахе и шинели - ходил по комнате.

Уборевич поднял голову от карты и таким же уверенным голосом, каким он открывал совещание, сказал:

- Положение действительно напряженное. Но войско должно сделать еще усилие - добить офицерский корпус, отброшенный от Орла. Победа под Орлом уже окрылила фронт, а остановка и отступление дезорганизуют его.

Кто-то из командиров бросил слово «резервы». Все обернулись. Наступило молчание.

- Резервов Главное командование не имеет, - сверкнув пенсне, жестко отрезал Уборевич.

Орджоникидзе, остановившийся и молча слушавший Уборевича, быстро добавил:

- Резервов, товарищи, нет. Последние резервы, которые были мобилизованы, - коммунисты г давно уже в войсках.

И потом, подчеркивая каждое слово:

- Мы должны, товарищи, победить с теми силами, какие у нас есть.

Туровский толкнул локтем Примакова:

- Рейд?

Примаков кивнул:

-Да, рейд!

И обратился к Уборевичу:

- Может быть, кавалерийский рейд в тыл офицерскому корпусу поможет Латышской дивизии сломить фронт? У нас есть кое-какой опыт в этих делах. Мы ходили с удачей против петлюровцев на Украине, на Правобережье, ходили в тыл к Деникину под Полтавой, на станцию Кигичевку. Попробуем прорваться и разгоним резервы, которые собирает сейчас Кутепов.

- Ты что - хочешь с налету захватить Курск? - спросил кто-то из латышей.

- Нет, в Курске никого нет, кроме губернатора, а нам нужно раздавить живую силу корниловцев. Я разгоню артиллерию, переловлю штабы, заберу обозы, разорву телефонную связь, лишу их возможности вести организованный бой. А здесь латыши будут бить каждый полк в отдельности.

И опять Примаков выговаривал все буквы, перечисляя штабы, обозы, связь, артиллерию...

- А не погибнешь ты вместе с твоими казаками? - спросил Орджоникидзе.

- Надо не погибнуть.

- Нужно все очень точно рассчитать, - сказал Орджоникидзе и внимательно посмотрел на Примакова.

Уборевич уже набрасывал на карте направление рейда.

- Вы должны взорвать железную дорогу Курск - Орел... Отрежьте бронепоезда и эшелоны и сразу поверните на север, чтобы захватить корниловцев с двух сторон - между вами и латышами... - Он показывал все на карте. - На шоссе Орел - Курск взорвите мост, чтобы они не смогли откатить при отступлении артиллерию. Фронт нужно прорвать на стыке корниловской и дроздовской дивизий.

Потом он набросал план операции и продиктовал директиву армии о подготовке прорыва для рейда. Когда директива была подписана, Калнин попросил снять со стола карты, и на стол поставили два котелка картошки и яичницу. Орджоникидзе снял папаху и подсел к столу.

Была уже темная ночь, когда все вышли из хаты. С фронта доносилась редкая перестрелка. Шофер командарма заводил застывший «бенц» бывшего великого князя Николая Николаевича. Садясь в машину и надвигая папаху на уши, Орджоникидзе сказал Уборевичу:

Он свое дело сделает. Как ты думаешь?.. Скажи...

- Сделает, - ответил Уборевич.

- Поехали!» Так этот военный совет в Шарыкине был записан со слов комбрига и командарма.

Что было дальше? В ночь на 3 ноября две бригады латышей, закутавшись в белые простыни, подкрались к позициям корниловской дивизии и штыковой атакой прорвали фронт. В прорыв вошли полки червонцев и ворвались в тыл дроздовцев и корниловцев.

Фронт дрогнул.

В середине ноября червонцы повторили рейд на станцию Льгов. Белые сразу откатились на 150 километров и продолжали отступать, преследуемые по пятам...

4 декабря Уборевич приказал: Латдивизии и конной группе Примакова овладеть Харьковом не позднее 11-го.

12 декабря Председатель Совнаркома В. И. Ленин получил телеграмму, подписанную Уборевичем и Орджоникидзе: «Весьма срочно. Прошу передать всем, в особенности кто имеет связь Москвой. 11 сего декабря после упорных боев войсками N-ской Красной армии взят город Харьков».

К этому краткому перечню событий, которые произошли после военного совета в Шарыкине, можно добавить еще одну крохотную деталь. Я помню - был у В. М. Примакова небольшой квадратный желтый портсигар с изумрудом- желудем на крышке. Внутри с одной стороны расписался бывший царь- «Самому дорогому существу. Николаша », а с другой выгравирована совсем другая надпись- «Непревзойденному рейдисту т. В. М. Примакову от Реввоенсовета XIV армии».

 

В. В. Бурлин. К БЕРЕГУ ЧЕРНОГО МОРЯ.

ПОЛКОВНИК В. В. БУРЛИН

Брянск. Октябрь 1919 года.

- Без пропуска не пущу! Стой, не то стрелять буду! - хрипло забасил часовой у входа в аппаратный зал телеграфа штаба 14-й армии.

Я невольно обернулся. Какой-то молодой человек в потертом френче и галифе, несмотря на окрик, с взволнованным лицом быстро подошел к аппарату Юза, крикнул:

- Где телеграфист?!.

Перед его приходом я только что разрешил телеграфистам на пять минут отойти от аппаратов: из ближайшей воинской части привезли чечевичную похлебку, пшенную кашу и скудные пайки хлеба, выпеченного из муки пополам с отрубями. Связисты расположились на подоконниках слабо освещенного зала с котелками на коленях и ели.

Часовой уже вскинул было винтовку к плечу, но я остановил его и, подойдя к вошедшему, потребовал:

- Ваши документы!

Незнакомец пристально посмотрел на меня:

- А вы не читали приказа о моем вступлении в командование армией? Вот мое удостоверение. А вы кто такой?

Прочитав документ, я доложил:

- Уполномоченный Верховной комиссии связи Республики Бурлин. На часового не обижайтесь, товарищ командующий. С него ведь требуют.

- Не обижаюсь. Служба. В дивизии было проще, там меня все знали... Заготовьте мне круглосуточный пропуск. А сейчас свяжите меня с сорок первой дивизией.

В тот день Уборевич вел переговоры с начдивами так, будто командовал армией не первый месяц. Удивительна было, когда он успел так изучить положение на фронте. Закончив переговоры, командарм сказал мне:

- Надеюсь, товарищ Бурлин, вы хорошо понимаете, что значит для армии связь. Если чего не хватает - говорите, штаб фронта поможет. Но если связь хоть раз подведет- пощады не ждите.

Расстроенный таким предупреждением, я доложил о потребностях узла связи то, что пришло в тот момент в голову. Уборевич записал все в кожаную тетрадь и посоветовал:

- Продумайте лучше и доложите дополнительно.

В ту ночь я и засыпал с мыслями о том, что требуется для узла связи. А утром написал подробную докладную записку командарму.

Следующей ночью меня вызвали на телеграф. Сидевший у аппарата Бодо Уборевич сказал:

- Сейчас подойдет командующий фронтом. Давайте перечень, что надо просить.

Я подал докладную записку.

Закончив разговор по оперативным вопросам, Командарм развернул поданный мною лист бумаги и доложил командующему фронтом А. И. Егорову о состоянии и потребностях армейской службы связи.

Вскоре к нам прибыли связисты с нужным имуществом.

В те дни наши войска уже оставили Орел и вели ожесточенные бои с деникинцами, рвавшимися к Туле, Москве. Перед нашей и 13-й армиями стояла задача задержать врага и перейти в контрнаступление.

В штабе Уборевич бывал редко, проводя большую часть времени в дивизиях. Возвращаясь, он приходил на телеграф усталым, невыспавшимся, но энергия, казалось, никогда не покидала его. Поговорив с командующим фронтом, он брал в работу тех, по чьей вине случались какие-либо упущения. Однажды крепко досталось и мне.

Зайдя на телеграф одной из дивизий вблизи Севска, Уборевич обнаружил, что штаб дивизии держит связь с армией не по буквопечатающему аппарату Юза, а по аппарату Морзе. Из-за этого оперативные документы легко могли стать достоянием врага. Аппаратом Юза дивизия не пользовалась только потому, что своевременно не получила в штабе армии источники тока. Иероним Петрович арестовал начальника связи дивизии, а мне приказал немедленно доставить источники тока и наладить связь по аппарату Юза.

Я помчался в дивизию с двумя ящиками сухих элементов. Через два часа доложил:

- Связь налажена, товарищ командующий!

- А наши с вами отношения далеко не налажены, - ответил он. - Как это вы допустили такую беспечность? За это отдают под суд! Счастье ваше, что в других дивизиях я наблюдал обратное: везде связь работает хорошо. Но если случится еще раз что-нибудь подобное... С этих пор я потерял покой: как быстро ни перемещались штабы дивизий, неотступно следил за поддержанием связи с ними.

В ноябре я был направлен для организации связи на Юга-Восточный фронт, а в январе 1920 года- в 9-ю армию Кавказского фронта.

28 февраля я приехал в Новочеркасск, куда переместился штаб армии из станицы Каменской, и по распоряжению исполнявшего обязанности командующего армией А. А. Душкевича организовал временный узел связи в помещении гражданского телеграфа.

Однажды я увидел там у одного из аппаратов Уборевича. Он записывал в кожаную тетрадь разговор с начальником какой-то дивизии.

Дождавшись конца разговора, я представился:

- Начальник и военком управления связи прибыл, товарищ командующий!

Сидя ко мне спиной и продолжая что-то записывать, командарм недовольным тоном заговорил:

Почему не изолировали узел, а сунули его в какой-то проходной двор? Почему, черт возьми, здесь шатаются посторонние люди?

- Узел развернут в отведенном мне помещении, товарищ командующий... - оправдывался я. - Обслуживают его только военные связисты...

- Бабушкины сказки! Сам видел, как при входе, на первом этаже, прошмыгнул какой-то чиновник в форменной куртке. Вот отправлю вас на фронт простым красноармейцем!

Уборевич повернулся ко мне, помедлив, спросил:

- Позвольте... А где вы служили до девятой армии?

- В четырнадцатой, потом в штабе Юга-Восточного фронта. Моя фамилия Бурлин.

- Ах, черт возьми, вот что делает борода... Здравствуйте! - подавая руку, он улыбнулся. - Рад встрече. Можете вы организовать узел, как полагается на войне?

- Передайте мне здание казачьего училища, где был штаб Деникина, и армейский узел будет там развернут через три часа.

- Штаб Деникина? - переспросил он и на клочке бумаги написал записку коменданту города. - Вечером приду на переговоры.

Приехав на новый узел, Уборевич остался доволен: в большом светлом помещении шелестели узкие ленты аппаратов Юза, у окон связисты напряженно выстукивали на Морзе, а в центре сверкал чистотой солидный двухкратный Бод о.

2 марта командующий вызвал руководящих работников штаба и после короткого разбора оперативной обстановки объявил: - Темп наступления повышается. Мы не можем больше сидеть в штабе. Многое надо решать на месте.

Поэтому Реввоенсовет армии решил создать полевой штаб, который будет идти на конях вслед за ударной группой. Выезжаем завтра.

В полевой штаб были назначены начальник оперативного отдела Петрасевич, его заместитель Алексеев, начальники служб армии, еще четыре оперативных работника и я как начальник связи. Для обеспечения радио- и конной связью я решил взять с собой полуэскадрон, походную радиостанцию на конной тяге, аппарат Морзе и телефонные аппараты.

4 марта походный штаб выступил в направлении станицы Богаевской, нагоняя ушедшую вперед ударную группу, которой командовал заместитель командарма Г. И. Овчинников: в нее входили 21-я и 23-я стрелковые дивизии и части сводного конного корпуса.

Перед нами расстилалась южная степь. Хорошо грело солнце, журчали ручьи, сбегаясь в степные балки. Уборевич ходко едет по черноземной слякоти впереди на вороном норовистом жеребце.

Вдруг остановка. Лошади, как их ни нахлестывают бойцы, не могут вытащить из колдобины застрявшую походную радиостанцию. спрыгиваем на землю, помогаем выбившимся из сил лошадям.

В первый же день позади осталось 25 километров. На ночлег остановились в небольшой станице.

За второй день прошли еще 35 километров, но угнаться за штабом какой-либо дивизии так и не удалось. Раненые командиры рассказывали в станицах, что штабы дивизий зорко следят за движением полевого штаба командующего; узнав, что он близко, тут же снимаются и уходят вперёд. Так мы подгоняли штабы дивизий, а они - подчинённые им части.

Вечером мы въезжали в станицу Екатериновскую. Не обнаружив в ней воинских частей, двинулись дальше, но у околицы нас остановил высокий усатый комбат с группой красноармейцев:

- Стой! Ваши документы!

Походный штаб выглядел подозрительно: кто в шинелях, кто в куртках, кто в полушубках, на головах - фуражки, шапки, шлемы, на плечах - винтовки и японские карабины, кто с шашкой, кто без шашки, у двоих на седлах- ручные пулеметы. Но узнав, что с группой всадников сам командарм, усач вытянулся и доложил, что недалек о за станицей часа три назад был бой, передовые части ушли на юг, а штаб дивизии остался позади, севернее, правее дороги, по которой мы двигались.

Пришлось вернуться. Проезжаем через Какой-то хутор. На крыльце Казачьей избы- полный мужчина в галифе и нательной рубахе с расстегнутым воротом. Умывается из глиняного горшка, подвешенного к перекладине, с удовольствием растирает шею и лицо, отфыркивается. Услышав чавканье копыт по грязи, испуганно оборачивается:

- Что за войско?

- Полевой штаб армии, - подъезжает к нему с бледным лицом командарм. - Я- Уборевич. Вы кто такой?

Умывавшийся вытягивает руки по швам, называет себя комбригом 23-й дивизии.

- Комбриг?!- прищурил глаза Уборевич. - Так какого же черта вы здесь прохлаждаетесь?! Вон отсюда! Через четверть часа чтоб вашего духу здесь не было! Нагнать дивизию!

Комбриг побледнел, щелкнув шпорами, исчез в избе, оттуда послышалось:

- Трубить тревогу! Через десять минут выход!

10 марта мы пересекли у станции Сосыка железную дорогу Ростов- Тихорецкая и в станице Павловской настигли штаб ударной группы Овчинникова.

Еще издали, подъезжая к станице, почувствовали запах гари, увидели на земле трупы людей и лошадей, брошенные пулеметы, разбитые орудия. Горели избы. Красноармейцы вместе с казачками, детьми и стариками бегали с ведрами от колодца к хатам и скотным дворам, откуда доносилось тревожное мычание волов, блеяние овец.

Навстречу нам тянулись колонны пленных.

В избу, где остановился Уборевич, вошел высокий, в грязных сапогах, заросший щетиной, с воспаленно-впалыми глазами Овчинников.

Уборевич и Овчинников радостно пожали друг другу руки.

По пути от Новочеркасска ударная группа очистила от деникинцев десятки хуторов, станицы Богаевскую, Манычскую, Кагальницкую, Гуляй-Борисовку и продолжала преследовать Донскую армию белых, сильные удары нанесла 3-му и 1-му донским корпусам в районах Кагальницкой и Мечетинской. 6 марта сводный конный корпус Д. П. Жлобы и приданная ему 33-я стрелковая дивизия М. К. Левандонского штурмом взяли Новопашковскую. 7 марта был тяжелый бой у Екатериновской, г де стремительное движение ударной группы пыталась задержать свежая конница генерала Секретева. Но из этого ничего не вышло. Части Жлобы и Левандовского ворвались в Екатеринавекую и погнали белых в направлении станицы Павловской. Окружив и захватив в плен три полка 4-го донского конного корпуса, вышли во фланг скопившимся под Тихорецкой войскам деникинцев.

- Можете немедленно двигаться дальше? -спросил Уборевич.

Сделав ночевку, Овчинников повел ударную группу на Кореневскую.

С выходом войск на линию железной дороги Тихорецкая- Екатеринодар Уборевич приказал подтянуть основной штаб ближе к линии наступления. Со станции Бурсак был послан для штаба захваченный у деникинцев эшелон из нескольких классных вагонов.

Отправляясь с наступающими частями вперед, Уборевич поручил мне развернуть в классном вагоне узел связи. Я остался с оперативными работниками на станции и должен был явиться в Екатеринадар после его освобождения.

14 марта на станцию Бурсак прибыл поезд командующего Кавказским фронтом.

 М. Н. Тухачевский знал меня еще по 5-й армии и, вызвав к себе в вагон, приказал срочно выехать на Тихорецкую, распутать там провода на телеграфе и восстановить связь штаба фронта с армиями. На бланке со своим штампом он написал мне предписание и уехал в сторону Енатеринодара.

Я отправился в Тихорецкую и сделал все, что требовалось. Узел связи фронта заработал и вскоре принял донесение: 9-я армия штурмом взяла Екатеринодар. Я поехал туда.

Войдя в штаб армии на углу Красной и Екатерининской улиц, я увидел Иеронима Петровича, возбужденно говорившего о чем-то с незнакомым мне военным. Я ожидал, что командарм похвалит за быстрое выполнение задания Тухачевского. Но, к полному моему недоумению, Уборевич, увидев меня, зло сжал губы:

- Ах вот он! Дезертировать?! Бросить армию в такое время?! Под суд, в трибунал!

Зная горячность командарма, я стоял молча, вытянувшись.

- Да говорите же, наконец, где все это время вы пропадали!

Я достал из полевой сумки предписание командующего фронтом и подал Иерониму Петровичу.

Прочитав документ, он сразу подобрел:

- Ах, черт возьми, это же совсем другое дело! Ведь Михаил Николаевич ничего не сказал мне при встрече. Вас не могут найти. Я и не знал уж, что подумать, - и он пожал мою руку. -Инцидент исчерпан. А сейчас - за дело!

Командарм приказал подготовить узел связи для прибывающего в город штаба.

Я уезжаю в войска, - добавил он. - Как только узнаете, что подходим к Новороссийску, выезжайте туда.

После отъезда Уборевича из Екатеринадара к нам почти каждый день приходили радостные вести. Переправившись через Кубань, ударная группа неудержимо шла вперед, не давая противнику передышки.

Была взята станица Абинская, затем Уборевич и Овчинников, упершись в горы, повернули войска на запад. Сильный бой произошел у станицы Ниберджайской. Ударная группа оседлала Ниберджайский перевал и вышла на железную дорогу Краснодар- Новороссийск. Узкое и высокое ее полотно тянулось среди болот. Это был единственный путь, по которому мог отступать противник. Он бежал в панике, спеша добраться до Новороссийска, до иностранных судов и барж.

Наконец 27 марта 1920 года пришла радостная весть: Новороссийск взят! Я отправился туда на мотодрезине.

Южное солнце пекло, а проходившие с обозами войска так забили железнодорожное полотно грязью, что мне с двумя бойцами приходилось подолгу расчищать его. Поэтому двигались мы медленно и невероятно устали.

К вечеру 28 марта на перроне небольшого полустанка я увидел Иеронима Петровича с четырьмя красноармейцами, которых он угощал папиросами. Командарм возвращался на ручной дрезине в Екатеринодар; бойцы устали, и командарм дал им передышку.

Уборевич был весел. Дымя папиросой, он делился впечатлениями о боях, восторгался героизмом бойцов, командиров и политработников, находчивостью командующего ударной группой Г. И. Овчинникова.

Он предложил поменяться дрезинами, так как ему надо было быстрее добраться до Екатеринадара и организовать ликвидацию остатков белогвардейских банд.

- Вам на ручной дрезине ехать не так уж далеко - только до взорванного моста. Переберетесь на ту сторону и пересядете в поезд, составленный из вагонов штаба Деникина. Он вас и довезет до Новороссийска. С трофеями там непочатый край работы.

Он написал распоряжения коменданту поезда и начальнику гарнизона Новороссийска, перечислив в них данные мне поручения. Мы простились и двинулись каждый в своем направлении.

По возвращении из Новороссийска в Екатеринодар, когда все деникинские войска на Северном Кавказе были разгромлены, мы с горечью узнали, что Иеронима Петровича забирают от нас и назначают снова командующим 14-й армией.

Он уезжал солнечным апрельским утром. На вокзале собралось много провожающих. Командарм был весел, по-товарищески общителен со всеми, хотя и выглядел усталым. Ему крепко жали руку, желали здоровья, боевых успехов.

Но вот комендант поезда протиснулся в кольцо провожавших:

- Прошу садиться, товарищ командующий!

Уборевич крепко расцеловался с фронтовыми товарищами, поднялся на площадку вагона. Послышался гудок, из-под колес паровоза как бы нехотя вырвались клубы пара.

Поезд тронулся. Уборевич взмахнул рукой в нашу сторону:

- До свиданья, друзья! Мы еще встретимся!

Мне встретиться с ним больше не пришлось.

 

А. К. Туманский. ЗАДАНИЕ КОМАНДАРМА.

Иеронимом Петровичем Уборевичем мне пришлось встречаться всего два раза, но обе эти встречи запомнились на всю жизнь.

Я служил в авиадивизионе, сформированном из нескольких многомоторных воздушных кораблей «Илья Муромец».

В сравнении с «фарманами», «ньюпорами», «вуазенами» и другими самолетами того времени это были надежные, обладавшие высокими летно-тактическими данными тяжелые корабли.

В августе 1920 года наш отряд получил приказ о переброске «Муромцев» из-под Минска на Южный фронт, в распоряжение 13-й армии, штаб которой стоял тогда в городе Александровске.

На снабжение нас поставили в группу известного в то время летчика И. У. Павлова. База располагалась у разъезда Воскресенского, где теперь построен Днепрогэс.

Командарм распорядился, чтобы я со своим экипажем вылетел утром на бомбежку станции Джанкой, а на обрат ном пути разбомбил вражеский аэродром у станции Федоровки.

С утра 8 сентября 1920 года небо обложили низкие темно- серые облака, лил дождь. Было ясно, что обычно выделяемые для охраны «муромца» истребители подняться в воздух не смогут. Павлов заволновался:

- А может, отставим полет? Подождем погоды?

- Ничего не случится, Иван Ульянович, - ответил я.- Приказ командарма надо выполнить.

Самолет шел сначала над самой землей, потом облачность рассеялась, и мы поднялись на высоту до 500 метров. Вот и Джанкой. Несколько заходов- и от станции, водокачки, железнодорожных путей и пакгаузов остались обломки. Мы полетели назад.

Подлетели к Федоровке. С двух коротких заходов сбросили весь запас бомб. Результат получился неплохой: из шести стоявших в ряд «хевилендов» четыре были уничтожены. Улетая, мы видели, как дымились их обломки. А ведь во врангелевской авиации таких машин было всего двадцать штук.

Весь экипаж сиял, когда мы вылезали из машины. Павлов первым, волнуясь, крепко всех обнял и расцеловал.

Я подробно доложил о бомбежке заданных объектов.

- А ты не врешь? - все еще не верил И. У. Павлов. - Не подведешь меня перед командармом?

Стало обидно, и я ответил:

- В таких случаях говорят: не веришь - проверь!

- А что ж, и проверим... И обижаться тут нечего!

Прошел день, погода разгулялась. Два разведчика сфотографировали вражеский аэродром. Мой доклад подтвердился.

Меня вызвали в штаб армии к командарму Уборевичу. На фронтоне здания- неровные буквы, намалеванные красной краской: «Добей Врангеля!»

Когда я тихо вошел в кабинет, Уборевич меня не заметил. Сидя за небольшим столом, он о чем-то горячо спорил с лысоватым человеком в кожаной тужурке.

Кабинет командарма был прост. На окнах не было занавесок, вдоль стен - десяток стульев. Посреди комнаты небольшой стол, заваленный картами и бумагами, на краю стола - два полевых телефона, чернильница. Я всмотрелся в командарма. Он был в темной гимнастерке, на груди орден Красного Знамени. Лицо молодое, но очень усталое, впалые глаза, прикрытые пенсне, казались темными. Наконец решил доложить о себе:

- Товарищ командующий! Летчик Туманский по вашему приказанию прибыл!

- Туманский? -обернулся Уборевич, и усталость со шла с его лица. - Подойдите ближе.

Выйдя из-за стола и пожимая мне руку, добавил:

- Слышал, слышал о вас... Расскажите, как вам все удалось? Когда мой доклад подходил к концу, Уборевич нажал кнопку. Вошел адъютант. Командарм сделал какой-то знак рукой, адъютант исчез за дверью, но быстро вернулся и положил на стол сверточек в папиросной бумаге.

Иероним Петрович растроганно произнес:

- Благодарю и поздравляю вас, дорогой товарищ Туманский! Вы сделали большое дело.

Командарм прочитал приказ о награждении меня орденом Красного Знамени.

Когда адъютант прикрепил орден к моей гимнастёрке, Уборевич подошёл ко мне и крепко обнял. Всматриваясь мне в лицо, спросил: - В прошлом вы офицер?

- Нет, товарищ командующий.

При Керенском, правда, был произведен в прапорщики, а до того много лет был солдатом.

- При царе орденами награждались?

- Да.

Полный георгиевский кавалер: четыре солдатских креста.

- Это хорошо. Желаю, чтобы советских орденов на вашей груди было больше, чем царских.

Как пьяный ехал я к аэродрому, нет-нет да и ощупывая свой новенький орден...

Второй раз мы встретились примерно в 1929 году в Москве.

Музыка вообще - Чайковского особенно - издавна вошла в быт нашей семьи. Со старшим братом Григорием мы собрались в Большой театр. Шла «Пиковая дама».

В антракте мы прохаживались в фойе, и вдруг я издали заметил тонкую фигуру военного, одетого в аккуратно сшитый френч. Блеснули стеклышки пенсне, и у меня не осталось сомнений: это Уборевич!

Я впился в него глазами. Сразу же вспомнилось боевое прошлое. К моему счастью, обернулся и он, остановил взгляд на мне. Уборевич что-то сказал своему собеседнику -коренастому военному, подошел ко мне. У меня почему- то захватило дыхание.

- Хоть вы и в гражданском платье, - улыбаясь заговорил он, - но я готов побиться об заклад, что вы служили в тринадцатой армии.

- Служил, товарищ Уборевич, - ответил я.

- Значит, и меня помните?

- Нашу встречу забыть невозможно. В тот день я получил первый орден.

- Вы Туманский? - Уборевич улыбнулся. - Вы - летчик! Это было в Александровске, верно?

- Верно... Все верно... -отвечал я, не зная, что сказать дальше.

- А почему же на вас гражданский костюм? Ушли из авиации?

- Да нет, товарищ командующий...

- Какой же я сейчас командующий? Я просто Иероним Петрович... Но простите, что перебил. Где же вы теперь?

- Летчик-испытатель.

- Вот это здорово! Приходится испытывать И-4, ТБ-1 или Р-6? - Да всего приходится понемногу...

- Рад за вас. Это интереснейшая специальность... Я очень часто думал о профессии летчика-испытателя. - Лицо Уборевича стало серьезным. - Человек в этой области не может работать не творчески. Проследить рождение машины от ее модели в конструкторском бюро, наблюдать ее на стапелях, в аэродинамической трубе, затем в воздухе, узнавать первым ее капризы и летные свойства - как это увлекательно! Если бы я смолоду не стал артиллеристом, обязательно пошел бы в летчики!

Звонок оборвал нашу беседу. Направляясь в партер, Иероним Петрович сказал на прощание:

- Как жаль, что не пришлось поговорить побольше. Но если вы захотите видеть меня или, упаси бог, с вами случится какая беда, сообщите мне. В Наркомате обороны вам всегда дадут мой адрес и телефон. До свидания! Надеюсь, увидимся.

Но в третий раз увидеться не удалось. И теперь, когда я смотрю на его фотографию, перед глазами встает Уборевич - то уставший, каким я его видел в Александровске, то живой и веселый, каким был в Большом театре...

 

А. И. Черепанов. НЕЗАБЫВАЕМЫЕ ВСТРЕЧИ.

Генерал-лейтенант А. И. Черепанов

Весной 1921 года на Воздвиженке, в бывшем Охотничьем клубе, где тогда помещалась академия Генерального штаба РККА, был назначен доклад о методах ликвидации повстанческих банд Антонова. Сделать его должен был молодой в то время военачальник И. П. Уборевич, только что вернувшийся с Тамбовщины.

Имя И. П. Уборевича за время гражданской войны было уже широко известно. Поэтому на встречу с ним пришли не только мы, слушатели академии, но и многие профессора и преподаватели, перешедшие к нам из старой, николаевской академии.

Просто и ярко обрисовал Уборевич борьбу против антоновщины, охарактеризовал настроение населения, соотношение сил и действия советских войск, которыми руководили М. Н. Тухачевский и он. Неторопливая, грамотная в военном отношении речь докладчика увлекла всех.

Особенно интересными показались всем нам методы борьбы. Как ни остра была эта социальная борьба, наше военное командование решило выиграть ее с наименьшей потерей крови с обеих сторон. Для этого потребовалось прежде всего изолировать банды, таившиеся в лесах и, как правило, избегавшие открытых столкновений, от их местной агентуры. Бандитов постепенно лишили связей с их единомышленниками из местного населения. Все меньше стало поступать к ним продовольствия, табака, мыла, а главное, боеприпасов, заранее припрятанных в потайных местах. Наряду с этим Тухачевский и Уборевич развернули агитацию среди терроризованного бандитами населения. Крестьяне стали охотно содействовать войскам и органам Советской власти. Почва из-под ног бандитов ускользала, они вынуждены были выходить из лесов. Большую роль сыграло применение бронемашин, автомобилей, вооруженных пулеметами, от которых не могли удрать даже самые резвые кони бандитов. Такое сочетание различных мер и решило успешный исход борьбы: повстанцы были постепенно расчленены, перебиты или захвачены в плен.

- Вот так, потихоньку, - улыбнулся под конец И. П. Уборевич, - мы и закончили эту необычную, пренеприятнейшую кампанию...

Аудитория наградила докладчика дружными аплодисментами.

Не сходя с трибуны, Иероним Петрович как бы невзначай сказал:

- Я, товарищи, в Москве проездом. Направлен в Белоруссию, под Минск. Там предстоит удалить еще одну злокачественную опухоль...

- Какую же? - спросил кто-то из аудитории.

-Там орудуют бандиты под предводительством бывшего царского ротмистра, ныне «атамана» Булак-Балаховича. Этот аферист с помощью эсера Савинкова систематически засылает к нам террористические банды из Польши. И пока мы не устраним это зло, нормальную жизнь в Белоруссии наладить трудно. Я обращаюсь с просьбой к слушателям академии помочь мне выполнить это задание партии.

Уборевич так пленил наше воображение, что я не задумываясь записался в группу командиров, отбывавших в Белоруссию.

По приезде на место наша группа была принята командующим войсками Минской губернии И. П. Уборевичем. Помню, я уселся рядом с моим товарищем Михаилом Кульчаком. В комнате находился член Военного совета Адамович и начальник штаба, выпускник нашей академии Венцов-Кранц.

Иероним Петрович расспросил каждого о прежней службе в войсках и тут же, посоветовавшись с Адамовичем и Венцовым-Кранцем, определил на должности.

Я, в частности, был назначен в город Игумен (ныне Червень) начальником боевого участка. Венцов-Крану подробно рассказал нам о расположении, состоянии и задачах войск, Адамович - о политическом положении в крае, потом мы снова попали к Уборевичу. Перед каждым, в зависимости от положения на местах, он поставил конкретные задачи.

- В Игуменском уезде, - говорил мне Иероним Петрович, - расквартированы стрелковая бригада и кавалерийский полк. Их надо бережливо и очень умело использовать. Вам же будут подчинены местные отряды самообороны и милиция - тоже немалая сила, если действовать в тесном контакте с местными сельскими и городскими властями. Оторветесь от местных органов - вы пропали, наладите связи - вы на коне. Местные власти помогут во всем: сориентируют в обстановке, расскажут об особенностях той или иной местности, укажут друзей и врагов... Что нужно сделать в первую очередь? Нащупать базы, выявить конкретных лиц, на которых опираются бандиты. Это самое главное. Лишившись баз, бандиты, наскакивая из Польши, вынуждены будут тащить продовольствие и боеприпасы из-за кордона. Этим самым они потеряют маневренность и долго гостить на нашей земле не смогут. Потеряв же осведомителей, им придется действовать вслепую, значит, с их стороны будут ошибки, которые вы обязаны всячески использовать. Бандиты не могут перевозить свои грузы транспортом, это было бы слишком заметно. Их сила в ногах. Чтобы умело перехватывать такого рода «пешеходов», надо досконально изучить местность, все тропинки и проходы по болотам, обзавестись надежными проводниками из местных жителей.

- Разве наши пограничники не могут крепко, как говорится, на замок закрыть границы? - задал кто-то вопрос командующему.

- Для этого потребовалось бы организовать по границе нечто вроде позиционной обороны, - ответил И. П. Уборевич, - а на это у нас сейчас не хватит сил: началась, как вы знаете, демобилизация, люди нужны промышленности и деревне, чтобы предотвратить голод. Поэтому-то мы и вынуждены сейчас рассредоточивать отряды с довольно большими разрывами между ними. Булак-Балахович знает об этом, и его шайки, пользуясь лесисто-болотистой местностью, находят «окна», пробираются на нашу территорию, а иногда и прорываются с боем. Чем чаще мы будем их ловить и уничтожать, тем быстрее отобьем охоту разбойничать в чужом доме.

- Товарищ командующий, - обратился к Уборевичу кто-то из нашей группы, - на Тамбовщине вы преследовали врага с помощью автомашин. А у нас они будут?

- К сожалению, автомашин здесь почти нет. Да и конных немного. Поэтому в районе каждого отряда надо иметь дежурные подводы. В этом помогут вам опять-таки местные власти. На подводах же организуйте подвижные подразделения. Но все это нужно делать по-хозяйски, чтобы не обезлошадить крестьянина. Сейчас идут покосы, подходит время уборки хлебов- везде нужен расчет и расчет...

Игуменский уезд, г де находился мой боевой участок, оказался довольно обширным, покрытым лесами, перелесками, угрюмыми болотами. Села и деревушки встречали нас наглухо закрытыми окнами, щемящей, настороженной тишиной. Бывало, спросишь у кого-нибудь из местных крестьян:

- Ну как, сильно вас беспокоят бандиты?

- Да нет, ничуть. Мы их и не видим...

- А чьи же трупы висят неподалеку, за околицей, разве не ваших односельчан?

- Не знаем, человек хороший, ничего не знаем...

Такие ответы можно было услышать как от явных кулаков, так и от забитых бандитским террором бедняков.

Объехав воинские части, ознакомившись с отрядами самообороны и милиции, я убедился, что их численность совершенно недостаточна для выполнения задачи, поставленной Уборевичем.

И вот тут-то и пригодились его советы.

Я связался с местными органами власти, с рабочими организациями и предложил действовать вместе. По всему уезду стали проводить митинги и собрания. Наши агитаторы призывали население, особенно крестьян, получивших помещичьи земли, начать наконец организованную жизнь, а для этого прежде всего перестать бояться террористов. Кое-кто из крестьян получил от нас оружие для самозащиты. Все это стало давать результаты.

Все смелее на помощь к нам стали приходить люди, пополняя милицейские группы и отряды самообороны. Из числа новых друзей нашлись опытные проводники, смелые наводчики. Крестьяне указывали, в какой глухомани прячут кулаки продовольствие, боеприпасы и лошадей. Вскоре наш конный обоз сильно вырос, укрепилась подвижность отрядов. Радовало и то, что в Минске о нас не забывали: Уборевич щедро оделял наши отряды оружием и боеприпасами. И все же бандиты проскальзывали сквозь наши воинские цепи, грабили и вешали бедняков, посмевших косить травы или сеять хлеб на помещичьих землях.

Я был недоволен своей работой и попросил Уборевича приехать на боевой участок.

К этому времени нам удалось открыть новый способ выявления в лесах бандитских шаек и, обнаружив их, не терять из виду. Как-то один командир полка краснознаменец Соколов пошел с группой товарищей на охоту. Взяли с собой и собак. Охотники неожиданно наткнулись на шайку закордонных «Гостей». Началась перестрелка. Бандиты пытались уйти, но за ними с лаем бросились собаки, и вскоре белопольские головорезы были перестреляны. Возникла мысль, что четвероногие друзья могут и впредь сослужить нам хорошую службу.

Приехавший Уборевич сразу же одобрил использование собак:

- Хорошее дело. Завтра же пойду с вами на охоту. Думаю, что лучше будет взять не только собак, но и их хозяев. А то собаки, чего доброго, перегрызутся и могут испортить все дело.

На следующий день отправились в лес. Собаки быстро поняли, чего от них хотят. Наткнувшись на бандитов, они дружно преследовали их, и у нас был в этот день немалый «улов».

Уборевич уезжал в Минск довольный:

- Обязательно порекомендую это дело и другим участкам!

Перед отъездом он побывал со мной в местных организациях, потребовал от них более активных действий, со своей стороны пообещал прислать подкрепление. И прошло нe так уж много времени, как переброска бандитов на нашу сторону стала затихать, а потом и совсем сошла на нет.

Весна 1923 года. Пассажирский поезд подходит к Чите. В одном из купе собрались мы, пять командиров, едущих в Китай добровольцами по приглашению доктора Сун Ятсена на должности советников в его войсках.

В куле вошел А. И. Геккер, военный атташе в Китае, и сказал:

- Я дал телеграмму Иерониму Петровичу Уборевичу, командующему здешней пятой армией. Мы с ним давние друзья, захотелось повидаться. Интереснейший человек! Кто желает познакомиться, прошу ко мне в куле.

Когда Уборевич поздоровался с Геккером, я заметил, что командарм ничуть не изменился: такое же молодое, чисто выбритое лицо, такой же стройный, подтянутый, в хорошо подогнанной форме - одним словом, такой же, каким я его видел в Москве.

А. И. Геккер тепло обнялся с ним, начал представлять каждого из нас, а когда очередь дошла до меня, Уборевич жестом остановил его:

- Погоди, погоди, Анатолий Ильич... Я знаю этого товарища... Вы Черепанов! Правильно?

- Правильно, Иероним Петрович! А ведь мы так мало с вами встречались...

- Жизнь - это книга, - ответил Уборевич, - а если отдельные ее страницы хороши, они обязательно запоминаются.

Так же обстоятельно, как в 1921 году в академии Генерального штаба, И. П. Уборевич рассказал нам о положении в Маньчжурии и Китае. Запомнились его наставления:

- С тех лор как нам удалось выдворить японцев с Дальнего Востока, они подкармливают целую сеть белогвардейских, шпионских и террористических организаций. Маньчжурия, через которую вам придется переезжать, кишмя кишит белогвардейцами. Поэтому будьте очень осторожны. Старайтесь на станциях не выходить, а при пересадке в Чанчуне и Харбине держитесь все вместе. Японцы открыто подстрекают белогвардейских головорезов создавать какие-нибудь инциденты, с тем чтобы потом всю вину за них свалить на советских людей. Оружие-то у вас есть?

- Есть, есть, - ответили мы дружно.

- Вот и хорошо. Держите револьверы на взводе. Но пускайте их в дело только при крайней нужде. Постарайтесь проехать без выстрелов. Они и так осточертели!

Эти советы принесли нам немалую пользу, особенно при пересадке в Чанчуне, где белогвардейцы пытались затеять с нами скандал. Револьверы были наготове, но мы вышли из положения без них.

В 1935 году я был начальником группы контроля в Народном комиссариате обороны. Довелось мне ехать в Белорусский военный округ для участия в учениях. Иероним Петрович тепло встретил меня, пригласил остановиться на его смоленской квартире, но я успел уже устроиться с сослуживцами в местной гостинице.

Войсковые учения были тщательно подготовлены и проходили весьма поучительно. Судя по организации, руководству учениями, разбору их командующим, стало ясно, что И. П. Уборевич не перекладывал эту сложную работу на штабных или других командиров, а все направлял сам.

На одном из учений отрабатывалось форсирование Березины. Командир дивизии Г. С. Иссерсон, увлекшись, подвез на автомашинах и разгрузил понтоны на берегу реки днем, на глазах у «противника», занимавшего противоположный берег. Мало того, он неосторожно прогарцевал по берегу верхом на лошади. За это на разборе ему крепко досталось от командующего. Некоторые командиры решили; «Погиб Иссерсон в глазах командующего!»

После войсковых учений была проведена оперативная игра с высшим командным составом. Находясь при штабе руководства, я видел, с каким искусством руководил игрой, менял обстановку, давал вводные и ставил новые задачи играющим И. П. Уборевич.

Перед разбором Иероним Петрович пригласил на обед присутствовавших на игре командующего Приволжским округом П. Е. Дыбенко, заместителя начальника штаба РККА В. Н. Левичева, Г. С. Иссерсона, уходившего из округа на работу в Москву, и меня. Опасения товарищей были напрасны: Иссерсон не погиб в глазах командующего. Частные ошибки, допущенные при форсировании Березины, не изменили мнения Уборевича об Иссерсоне как о высокограмотном командире. За обедом о его ошибках не было сказано ни слова. А когда пришло время расставаться, командующий тепло попрощался с ним и поблагодарил за плодотворную службу в дивизии.

Разбор оперативной игры с командным составом Иероним Петрович сделал блестяще. При этом он ни разу не заглянул в какие-нибудь записи, не поднимался на приготовленную для него кафедру. Он только переходил по мере надобности от одной схемы к другой и к справочным материалам о соотношении сил.

На ежегодном подведении итогов боевой и политической подготовки Вооруженных Сил сам по себе установился порядок, что в прениях задавали тон два славных командарма 1 ранга: начинал прения командующий Украинским (Киевским) военным округом И. Э. Якир, а вслед за ним выступал командующий Белорусским округом И. П. Уборевич.

Их выступления блистали развернутым анализом прошедшего учебного года. На основе этого анализа всегда выдвигалось что-то новое, принципиальное, дельное, находившее потом отражение в приказах НКО в виде задач в обучении войск на следующий год. К выступлениям Якира и Уборевича чутко прислушивались и крупные государственные деятели, и умудренные глубоким военным опытом боевые командиры, и политические работники.

Последняя моя встреча с Иеронимом Петровичем произошла в 1936 году. Это было на подведении годовых итогов боевой подготовки в Наркомате обороны. По окончании этой работы в Краснознаменном зале ЦДСА нарком обороны устроил товарищеский ужин, на котором присутствовали руководящие партийные и советские работники. Вечер прошел исключительно тепло. Все улыбались, говорили по душам независимо от рангов и положения. Особенно непринуждённо вел себя И. П. Уборевич.

И никто в этот вечер не знал о надвигавшейся грозе. Никто не думал, что находящийся здесь маленький, дегенеративного типа субъект - Ежов через несколько месяцев при покровительстве Сталина перебьет этот прославленный, имеющий громадные заслуги перед Родиной, золотой актив Красной Армии и тем самым в какой-то мере подготовит для нашей страны трагедию 1941 года...

 

А. И. Чугунов. РЕВНИТЕЛЬ ВОЕННЫХ ЗНАНИЙ.

ГЕНЕРАЛ-МАЙОР АВИАЦИИ А. И. ЧУГУНОВ

Он помнится так, как будто я виделся с ним вчера: всегда подтянутый, с хорошей строевой выправкой, умный и ровный в обращении со всеми - как на службе, так и в быту.

Я служил в штабе 5-й армии в должности помощника инспектора пехоты, временно исполнял обязанности инспектора пехоты, а затем был назначен в штаб Восточно- Сибирского военного округа начальником отдела подготовки и обучения войск. Это было в 1921-1922 годах, перед тем как Иероним Петрович Уборевич ушел от нас в Народно-революционную армию ДВР.

Я нередко докладывал командарму о состоянии подготовки войск. Он внимательно изучал доклады и планы на будущее, по-деловому критиковал их, давал указания для исправления. Все делалось мягко и деловито, в том новом стиле работы, который он принес с собой в нашу 5-ю армию. По духу своему указания были партийны, а в военном отношении - предельно квалифицированны.

Уборевич всегда внимательно выслушает, не оборвет доклада, не бросит обидного замечания или сравнения, хотя иногда по лицу было видно, что с некоторыми доводами или положениями он не согласен.

Другим завидным качеством Уборевича была его организованность.

- Он четко регламентировал рабочий день. Каждый из подчиненных знал день и час, продолжительность своего доклада. Но если возникала какая-нибудь срочность, каждый свободно мог переговорить с командармом по телефону. И эти короткие телефонные доклады и мгновенные распоряжения бывали весьма содержательными. Будучи сам человеком строго организованным, Уборевич приучал тому же всех командиров штаба армии. И его удивляла нерациональная трата рабочего времени, из-за которой иные командиры засиживались в штабе по вечерам, полагая, что в глазах начальства это может показаться похвальным.

После работы командарм проходил по всем комнатам штаба, где горели огни, и спрашивал у засидевшихся командиров, не умевших уложить свой труд в служебное время:

- Скажите, что вы сумели прочесть за последнее время из новинок военной литературы?

Часто такой командир ничего вразумительного ответить не мог. Уборевич не ругал его, а по-деловому говорил:

- Как бы вы ни работали, время для чтения обязательно должны находить. Завтра утром зайдите ко мне в кабинет. Там для вас приготовлены хорошие книги. Я надеюсь, что этим мы с вами положим начало постоянному чтению. Книга - друг человека!

Требование читать Иероним Петрович предъявлял командирам и на служебных совещаниях. Не откладывая, он обычно тут же вручал кому-либо книгу и просил по прочтении рассказать ему содержание.

И это была вовсе не странность. Командарм больше других знал, что командный и политический состав армии и аппарата округа молод по возрасту и, хотя имел опыт первой мировой и гражданской войн, был теоретически слаб.

В своем докладе на съезде командного и политического состава Сибири 3 июня 1922 года Уборевич прямо заявлял: «По малограмотности командного и политического состава постановка воспитания и обучения малонаучна, а значит, плохо понятна».

Еще за полгода до этого съезда Уборевич приказом по округу потребовал создать во всех гарнизонах армии и округа «военные аудитории», чтобы «Подытожить опыт, приобретенный за гражданскую войну, выяснить сущность классовой стратегии и тактики и провести в армии определенную военную доктрину». Весь командный состав гарнизона обязан был участвовать в работе «военных аудиторий», посещать еженедельно доклады и сообщения на военные темы.

Тем же приказом устанавливалась тематика докладов. Основу ее составляло освещение опыта мировой и гражданской войн, изучение свойств и тактики различных родов войск. На старших командиров возлагалась персональная ответственность за ведение занятий в «аудиториях». В Иркутске за это отвечал начальник штаба армии Любимов, в Красноярске - начальник 26-й стрелковой дивизии, в Минусинске - командир 147-й бригады. Главное руководство «аудиториями» командарм взял на себя.

Это руководство не было общим. Уборевич присутствовал на докладах и дискуссиях в «аудитории» Иркутского гарнизона и всегда выступал с четкими выводами по обсуждавшийся теме.

Газета «Красный стрелок», издававшаяся Реввоенсоветом 5-й армии и Восточно-Сибирского военного округа, постоянно освещала ход занятий в различных «аудиториях». 5 октября 1921 года она сообщала о ходе в Иркутском гарнизоне дискуссии по теме «Стрелковое дело за границей и в Красной Армии». С докладом выступил преподаватель пехотной школы Яковлев, в обсуждении его приняли участие инспектор пехоты Чугунов, начальник строевого управления Логвиненко, начальник штаба Любимов, начальник разведки Репин, член Реввоенсовета Мулин и другие. Как обычно, с заключением выступил командующий армией И. П. Уборевич.

16 ноября та же газета рассказала читателям о докладе работника штаба Соколова на тему «Тактика пехоты». И опять после обсуждения с заключением выступил командующий, убедительно показавший, что будущая война явится маневренной, а не позиционной.

По инициативе И. П. Уборевича с осени 1921 года в Иркутске стал издаваться ежемесячный военно-политический журнал «Красная Армия на Востоке». В состав редколлегии вошли начальник разведки армии Репин, представитель политического управления Анишев и сам командарм Уборевич. Много ценного, нового дал нам, молодым, этот журнал. Каждый желающий повысить свою военную культуру зачитывался им.

Так Уборевич, вступив в командование армией, настойчиво втягивал командный и политический состав в изучение теории и практики военного дела. И во всем, что бы ни предпринимал Иероним Петрович, чувствовались его громадный опыт и эрудиция. Все это создавало ему в армии и округе заслуженный, непререкаемый авторитет и всеобщее уважение.

Высокий уровень знаний и опыт нашего командарма был известен не только нам. По ходатайству начальника штаба РККА П. П. Лебедева и военкома штаба Иорданского Реввоенсовет Республики в июне 1922 года перевел И. П. Уборевича, несмотря на отсутствие у него официального высшего образования, в состав лиц, причисленных к Генеральному штабу. В то время такого рода явление было редким.

На одном из очередных докладов я, как инспектор пехоты, высказал командарму давно беспокоившую меня мысль: - Товарищ командующий! Всем известно, что винтовочный огонь наиболее губителен лишь на коротких дистанциях- двести метров и ближе, а на более дальних значительно эффективнее огонь пулеметов и артиллерии. Между тем у нашей винтовки наименьшим прицелом является «4», а не «2». Мне кажется целесообразным спилить конец прицельной рамки и сделать наименьшим прицел «2». Это сильно повысило бы винтовочный огонь на ближних расстояниях. Вы меня понимаете?

- Как не понять, - сразу же ухватился за эту мысль Иероним Петрович. - Дельное предложение, спасибо!

Начальнику 35-й стрелковой дивизии было приказана переделать в одной из бригад прицельные рамки у винтовок. Стрельба из них стала давать куда лучшие результаты.

Когда же об этом узнали работники Главного артиллерийского управления, в Иркутск пришел запрос: «Кто разрешил самовольничать, портить винтовки?»

Кое-кто из моих сослуживцев уже покачивал головой, сокрушенно вздыхая: - Попадет, Александр Иванович, не миновать беды...

Но Иероним Петрович всю ответственность взял на себя.

В своём ответе он убедительно доказывал очевидную пользу переделки винтовочных прицелов и предлагал сделать это во всей армии, тем более что такого рода «реконструкция» может быть совершена силами любой полковой оружейной мастерской.

ГАУ долго молчало, потом согласилось с командующим 5-й армией.

Хочу подчеркнуть: в работе с Уборевичем не было случая, чтобы он переложил ответственность с себя на подчиненного. А этот случай дал толчок развитию рационализаторства. Люди стали активнее - знали, что командующий всегда поддержит разумное предложение.

 

В. П. Малышев. ШТУРМОВЫЕ НОЧИ СПАССКА.

ПОЛКОВНИК В. П. МАЛЫШЕВ.

К началу октября 1922 года главнокомандующий Народно-революционной армией Дальневосточной республики И. П. Уборевич закончил подготовку своих войск для наступления на Приморье, где японцы создали белогвардейское «правительство» во главе с Колчаковским генералом Дитерихсом. Дитерихс собрал под своим командованием остатки семеновских, каппелевских и других белогвардейских банд и сформировал из них армию, названную им «земской ратью», которая должна была перейти в наступление на Дальневосточную республику. Программой Дитерихса было восстановление в России монархии.

Солдатская масса вражеской армии состояла из деревенского кулачья, обманутых шумной пропагандой сибирских и дальневосточных казаков да случайных людей, схваченных патрулями «земского воеводы» Дитерихса на улицах городов и насильно отправленных в казармы. Мне вспоминается, как пешая разведка 6-го Хабаровского полка захватила под Спасском группу белых. Пленные оказались скрипачами, еще несколько дней назад игравшими в одном из ночных ресторанов Владивостока.

Но как-никак «земская рать» представляла собой внушительную силу: она насчитывала около 8000 штыков н сабель, была неплохо вооружена, ею руководили опытные генералы и офицеры.

В сентябре 1922 года Дальневосточная краевая конференция РКП(б) обратилась к бойцам и командирам НРА с воззванием, в котором раскрывались замыслы белогвардейщины в Приморье: «Армия Дитерихса пытается задержаться в укрепленном Японией Спасске и Никольске-Уссурийском. Потеряв надежду на успех, Дитерихс готовит себе отступление в Маньчжурию. Мечущийся в припадке исступления, Дитерихс создает «московские» полки для наступления на Москву, закрывает университет и мобилизует студенчество, набирает специальную милицию из крупной буржуазии. Ища опоры у буржуазии, Дитерихс громит рабочие организации, расстреливает рабочих и крестьян. Дитерихс до бесстыдства обнажил свою классовую вражду к трудящимся массам... Недовольство политикой Дитерихса начинает проникать и в его армию. Достаточно одного крупного поражения, и «Земская рать» окончательно развалится. Это поражение должна нанести Дитерихсу Народно- революционная армия. Но задачи НРА этим не ограничиваются. Потерпев неудачу в Приамурье, Япония снова пытается создать «черный буфер» в Маньчжурии. Сюда собирается перевезти свои войска Дитерихс, спасаясь из Приморья. Здесь сосредоточивается бригада белогвардейца Мациевского. В Маньчжурии вербует новых белогвардейцев уполномоченный Дитерихса генерал Лохвицкий...»

Перед Народно-революционной армией ДВР стояла задача не только освободить Приморье от белогвардейцев, но и уничтожить их живую силу до бегства в Маньчжурию.

Из состава основной наступательной силы НРА - 2-й Приамурской стрелковой дивизии, которой командовал Я. З. Покус, - командарм Уборевич выдвинул вперед ударную группу в составе 5-го и 6-го стрелковых полков, двух артиллерийских дивизионов и кавалерийского эскадрона. Командующим этой группой он назначил помощника начальника дивизии С. С. Вострецова, военным комиссаром - меня.

Выполняя поставленную командармом задачу, наша группа 6 октября 1922 года отбросила к Спасску корпус генерала Молчанова, начавший еще в конце сентября наступление вдоль Уссурийской железной дороги.

Во встречном бою 6-й Хабаровский полк захватил у белых на разъезде Краевском бронепоезд, 2 орудия и 12 пулеметов. В бою противник потерял 200 человек убитыми и ранеными, нами были почти полностью уничтожены юнкера корниловского военного училища, из них только 60, поднявших руки вверх, остались живы.

Штаб нашего полка передвигался в село Александровку, расположенное недалеко от станции Свиягино. Когда въезжали в село, увидели кузницу, около нее толпились бойцы конной разведки. Один из них, потный, раскрасневшийся, медленно и явно неумело ковал лошадь.

Вострецов, в прошлом кузнец, соскочил с коня и дал команду нашей конной группе спешиться. Войдя в кузницу, он взял из рук незадачливого кузнеца молоток и клещи, быстро подковал одну ногу лошади, подвешенную на ремнях в станке. Провел ногтем вокруг подковы, удовлетворенно сказал:

- Во! Принимай работу! Надо так подгонять подкову, чтоб между ней и передним краем копыта оставался тоненький зазорчик... не толще ногтя. А ты что тут напортачил? Эх, парень! Не понимаешь ты, что ноги лошади - это ноги армии...

Все улыбались, глядя на унылое лицо молодого народноармейца. Вдруг Вострецов крикнул:

- Внимание! Главком едет!

К кузнице, где нас скопилось человек сорок, быстро приближалась группа всадников. Впереди на тонконогой поджарой кобыле ехал Иероним Петрович Уборевич.

До этого я ни разу не видел его, хотя за годы гражданской войны много слышал о нем.

Мне показалось, что Уборевич бледен, пенсне без оправы собрало поперек высокого лба большую вертикальную складку. На груди его висел большой полевой бинокль.

Отдав ординарцу поводья, главком подошел к нам и, здороваясь, спросил:

- В чем дело, товарищи?

- Да вот учу ковать лошадей... - ответил Вострецов. - В дрянной обуви лошадь и пяти верст не пройдет...

- Хорошее дело, нужное дело, - улыбаясь ответил главком. - Каждый специалист обязан передавать знания молодым!

Все засмеялись.

А это кто? - Показывая на меня, спросил Уборевич.

- Военком полка Василий Прокофьевич Малышев.

- Уборевич, - пожал мне руку главком.

Затем, оглядев командиров, Уборевич спросил: - Скажите, кто из вас имеет военное образование?

Да все мы бывшие офицеры, - ответил Вострецов, - кроме нашего военкома.

- Освободим Приморье, надо ехать учиться в Москву, в академию! -повернулся опять ко мне Уборевич.

- Я бы с удовольствием, товарищ главнокомандующий, - смутился я, - но у меня нет и среднего образования... Некогда было.

- А теперь надо найти время и сесть за парту. Возраст учебе не помеха.

Поговорив с нами о состоянии полка, пошутив с бойцами подошедшей пулеметной роты, Уборевич поехал в штаб соседнего 5-го Амурского полка.

Полки 2-й Приамурской дивизии двигались вперед, к Спасску. Обширный район вокруг этого города был подготовлен к круговой обороне. Японцы еще в 1920 году строили здесь укрепления, рассчитывая, что самим придется драться с красными войсками. На семи сопках, окружающих Спасск, они оборудовали мощные форты, соединили их окопами, прикрыли проволочными заграждениями в 3- 5 рядов. Сами японцы считали эти позиции неприступными. Белогвардейцы тоже надеялись, опираясь на форты, нанести красным сокрушительный удар.

Подойдя к Спасску, главком Уборевич узнал, что противник еще не подтянул свои резервы, и решил воспользоваться этим. Он отдал приказ на штурм Спасского укрепленного района, а партизанским отрядам Приморья - начать решительные действия в тылу врага между Никольском- Уссурийским и станцией Евгеньевкой.

В ночь на 5 октября 6-й Хабаровский полк, вместе с которым был и я, вышел к подступам Спасска. С пешим дивизионом Отдельной кавалерийской бригады, двумя батареями и бронепоездом полк составлял правую колонну 2-й Приамурской дивизии; в левую входили 5-й Амурский, 4-й Волочаевский полки и бронепоезд.

Видя, что наступает решающий момент, политработники развернули разъяснительную работу среди красноармейцев. Агитаторы использовали многочисленные листовки Дитерихса. В одной из них генерал призывал «земскую рать, весь православный народ идти в поход на Москву». Бойцы хорошо поняли значение предстоящей операции для окончательного освобождения Приморья.

Ночью 8 октября под грохот артиллерийской подготовки обе колонны нашей дивизии, заняв исходное положение, изготовились к штурму.

В 17 часов 30 минут 1-й и 3-й батальоны 6-го Хабаровского полка ворвались на окраину Спасска. Ураганный огонь форта № 1 заставил их остановиться и залечь. Появилось много раненых.

Я был на командном пункте 1-го батальона, когда главком потребовал к телефону командира или военкома полка. Командир полка Г. В. Кондратьев находился в расположении 3-го батальона. Я поспешил к телефону. С другого конца провода вестовой передал, что командарм уже уехал, но приказал обеспечить эвакуацию раненых с поля боя, а с наступлением темноты дать бойцам горячую пищу.

Левая колонна дивизии встретила упорное сопротивление конницы противника. Но после ожесточенного боя наши части взяли село Славянку и приблизились к форту № 3. Атаку Троицкосавского кавалерийского полка в промежуток между фортами № 2 и 3 враг отбил сильным огнем.

От Уборевича пришло распоряжение: как только бойцы поужинают, бой возобновить. Только скрылось солнце, кругом снова все загрохотало. 5-й Амурский полк и дивизионная школа младших командиров выбили белых из форта № 3. Те несколько раз бросались в контратаки. Форт остался в наших руках.

Закончилась первая штурмовая ночь Спасска. В 6-м Хабаровском стрелковом полку, остававшемся на позициях до рассвета, потери были велики.

В 7 часов утра наши части снова пошли на штурм Спасска. После двухчасового боя 1-й батальон нашего полка овладел фортом № 1 и вступил в город. Роты в пороховом дыму продвигались по улице от дома к дому, ведя огонь из пулеметов по отходящим белогвардейцам. Связисты тянули телефонный провод в дом, куда перемещался штаб Полка.

Командир полка Кондратьев, свернувшись комочком, лежал в овчинном тулупе на земле и дрожал мелкой дрожью: начался сильный приступ малярии, которой он страдал хронически.

Из-за угла дома показался главком Уборевич со своим полевым штабом. Иероним Петрович соскочил с коня, спросил:

- К то ранен? Почему нет санитаров?

- Они тут не помогут, товарищ командующий, - ответил я.- Часа через полтора Григорий Васильевич подымется сам. Малярия...

Подозвав адъютанта, командующий приказал налить из фляги разведенного спирта и поднес железный стаканчик к губам Кондратьева. Тот, стуча зубами, выпил.

- Оставьте при Кондратьеве надежного бойца, - приказал главком, - а сами неотступно следите за боем полка.

Уборевич вскочил на коня и ускакал.

Спасск взят. Испугавшись окружения, деморализованные части генерала Молчанова бежали на юг. Его штаб не успел свернуться и был захвачен нашими бойцами. Части Народно-революционной армии преследовали беспорядочно отступавшего противника. Когда мы вошли в село Манзовку - на полпути между Спасском и Никольском-Уссурийским, Уборевич с полевым штабом армии был уже там. Он вызвал Кондратьева и меня, расспросил о состоянии полка. Мы доложили о больших потерях и попросили дать в полк пополнение. Г лавкам ответил, что пополнение ему неоткуда взять, да оно теперь и не нужно, так как противник бежит в панике.

Г лавкам оказался прав. Белогвардейцы сдали Никольск-Уссурийский без боя. 6-й Хабаровский полк, заняв город, получил разрешение остановиться на отдых.

В Помещении «общественного собрания» было созвано заседание городского ревкома. Прибыл Уборевич. Он рассказал о перспективах освобождения Приморья и от имени Реввоенсовета армии вручил более чем шестидесяти бойцам, командирам и политработникам нашего полка орден Красного Знамени. Получил орден и я.

Остатки «земской рати» силою до двух тысяч штыков поспешно удирали через Славянку, Краскино, Посьет и Хунчун к Корейской границе. Преследуя их, наш полк занял конный завод и олений питомник местного богача Янковского. Владелец успел бежать и оставил свое имущество под присмотром служащих. Занимала завод и питомник 3-я рота, состоявшая из партизан-корейцев, только что присоединившихся к нашему полку.

Когда полк вытянулся по дороге к военному урочищу Барабаш, мы с командиром полка удивились: куда же девалась в 1-м батальоне 3-я пехотная рота и откуда появился там кавалерийский эскадрон, да еще какого-то экзотического вида? Подъехали ближе и увидели бойцов-корейцев в белых национальных костюмах, гордо восседавших на породистых неоседланных лошадях.

Через сутки я получил от Уборевича приказание вернуть племенных лошадей на конный завод, ставший теперь государственным. Главком предупредил, что комиссар Полка будет предан суду военно-революционного трибунала, если приказание не будет выполнено немедленно.

Мы спешили 3-ю роту, лошадей вернули на конный завод, о чем я немедленно телеграфировал разгневанному главкому.

Двигаясь в погоне за белогвардейцами к корейской границе, я с разведкой полка дошел до небольшой рыбачьей деревушки Посьет, расположенной на берегу залива Японского моря. Тут пришел приказ главкома отвести войска назад во избежание столкновения с японской армией. В приказе объяснялась причина этого дипломатического маневра, вместе с тем Народно-революционная армия предупреждалась, что необходимо «держать крепко винтовку в руках и ждать дальнейших распоряжений». Затем было опубликовано советско-японское соглашение об эвакуации японских войск из Владивостока не позднее 25 октября 1922 года. Гражданская война на Дальнем Востоке закончилась.

Признанием заслуг бойцов-дальневосточников явился приказ Реввоенсовета Республики № 219 от 28 октября 1922 г.: «Награждается третично орденом Красного Знамени Главнокомандующий Народно-революционной армией Дальневосточной республики Уборевич-Губаревич Иероним Петрович за то, что, руководя действиями подчиненных ему частей Народно-революционной армии, проявил необычайную энергию и настойчивость по проведению плана операции очищения далекого Приморья от последних в истории Гражданской войны регулярных белогвардейских банд. В результате этой блестяще проведенной операции 25 октября 1922 года доблестные войска Дальневосточной республики, составляющие нераздельную часть Рабоче-Крестьянской Красной Армии, вступили во Владивосток, открыв России выход в Тихий океан.

Зам. председателя РВСР Э. Склянский».

В конце 1922 года 6-й Хабаровский полк был переведен на зимние квартиры в Никольск-Уссурийский. Начались регулярные занятия по обучению и воспитанию личного состава. Летом в лагере под Хабаровском Уборевич провел инспекторский смотр 2-й Приамурской ордена Красного Знамени стрелковой дивизии. Смотр удовлетворил командарма. Он объявил в приказе благодарность многим командирам и политработникам за добросовестное отношение к учебе.

Через месяц Г. В. Кондратьев и я по распоряжению И. П. Уборевича были направлены в Военную академию РККА. И радостно, и тяжело стало на сердце: мы расставались с боевыми друзьями и в то же время нас отправляли в лучшее военное учебное заведение, казавшееся мечтой для каждого воина Красной Армии.

В 1925 году после осенних маневров я был вызван в кабинет начальника академии, где снова увидел И. П. Уборевича. Не знаю, как удержался, чтобы не броситься ему на шею. Мы тепло поздоровались, разговорились. Иероним Петрович очень заботливо расспрашивал меня об учебе, жизни и быте слушателей, интересовался моими планами на будущее. Я отвечал и влажными глазами все смотрел на его худое, утомленное лицо. Это было мое последнее свидание с И. П. Уборевичем.

 

А. Т. Якимов. ДА БУДЕТ ИЗВЕСТНО ТРУДЯЩИМСЯ РОССИИ.

ПОЛКОВНИК А. Т. ЯКИМОВ

Нам нужно укреплять аппарат, - говорил мне в сентябре 1922 года секретарь Дальбюро ЦK РКП(б) Н. А. Кубяк. -Ты человек грамотный, учился в университете, имеешь опыт партийной работы... Чем не заместитель заведующего орготделом?!

- Мне хотелось бы, Николай Афанасьевич, вернуться к партизанам, в боевую обстановку...

- Ничего, ничего, - настаивал Кубяк, -поработаешь и здесь. Начнем оформлять твое назначение, а потом уведомим, когда приступать к работе. У меня - все.

Я уже собирался уходить, но в этот момент в кабинет вошел чем-то взволнованный военный министр ДВР и главнокомандующий Народно-революционной армией И. П. Уборевич.

- Прошу прощения, Николай Афанасьевич, - обратился он к Кубяку, - я к вам по небольшому, но срочному делу.

- Сейчас договорим, - пожал руку вошедшему Кубяк и, показав на меня, добавил: - Вот, кстати, познакомьтесь. Это Якимов- политработник из партизанского района Приморья. Теперь он будет работать у нас, в Дальбюро.

Крепко пожав мне руку, Уборевич сказал:

Это очень и очень кстати. Мне о многом надо с вами поговорить. И, если можно, теперь же.

- Подожди, товарищ Якимов, в комнате рядом, - сказал мне Кубяк. - Она свободна, там вы и побеседуете с Иеронимом Петровичем.

Я прошел в комнату, указанную Кубяком. Вскоре в нее вошел Уборевич. Мы уселись, закурили. О партизанах можно было рассказывать много, но я медлил, не знал, с чего начать. Собеседник выручил:

- Вы руководили политотделом большого района. Вот и расскажите о партизанских вожаках, об условиях жизни и настроениях партизан, об отношении к ним местного населения.

Иероним Петрович сказал это просто, по-товарищески. Казалось, передо мной сидел не главком армии, а рядовой командир.

Я приободрился, решив начать рассказ с численности отрядов: - К концу августа у нас насчитывалось до пяти тысяч бойцов...

- Об этом я знаю, - сказал Уборевич. - Это большая сила!

- Среди них, - продолжал я, - человек пятьсот коммунистов... А, впрочем, трудно различить, кто коммунист, кто беспартийный: постоянная смерть за спиной, суровость походной жизни, взаимовыручка сроднили всех.

- А что представляет собой комсостав, политработники?

- Народ опытный, боевой, политически безусловно преданный. Многие из командиров партизанят уже несколько лет. Взять хотя бы Вольского - командующего партизанскими отрядами: он не выходит из тайги с девятнадцатого года. В бою - железный, решительный человек, а на привалах, на стоянках- мягок со всеми.

- А не устали люди? - интересовался Уборевич. Домой не тянет?

- Лишений, конечно, много, что и говорить. Люди, естественно, устали, да и крови пролито не мало. Шутка ли сказать- сколько земли освободили! Две трети Дальнего Востока. Но надо закончить дело - это все понимают. Дезертирства нет. К тому же и население относится к партизанам хорошо, помогает всем, чем может... А вооружение, в основном, - за счет противной стороны. Жить во многом приходится на подножном корму...

- Значит, народ верит в победу, не расходится по хатам? Это чудесно! Это очень важно, товарищ Якимов!

Он походил по комнате, затем продолжал: - Мне кое-что известно о товарище Вольском. Расскажите о нем побольше. Что это за человек, верят ли в него партизаны?

Я хорошо знал М. П. Вольского, участвовал с ним в 1921 году в работе Учредительного собрания Дальневосточной республики, депутатами которого мы оба были.

- Вольский родом из Самарской губернии. Там в 1917 году он стал большевиком, вступил добровольцем в Красную Армию. В боях с белыми попал в плен, а осенью 1918 года в одном из «поездов смерти» был доставлен на Дальний Восток.

- «Поезда смерти»... я слышал о них, - оживился главком.- Расскажите о них подробнее и как в таком поезде оказался Вольский?

- Это были кошмарные транспорты, - сказал я. - Когда белых прижали к Волге, Самару предстояло вот-вот сдавать, из тюрем согнали на вокзал многие сотни революционеров, набили ими по шестьдесят - семьдесят человек товарные вагоны и повезли в неизвестном направлении. Поезд шел полтора месяца. По пути люди мерзли, сильно голодали, сутками не получали даже воды. Начались эпидемии. Пьяные белогвардейские офицеры и конвоиры нередко- ради забавы или устрашения- стреляли по закрытым вагонам. В Самаре в поезд, в котором ехал Вольский, было погружено до двух тысяч политзаключенных, а в Никольске- Уссурийском выгрузилось меньше тысячи. Вот народ и дал этим поездам такую мрачную кличку. Но наши люди не сдавались. Не сдался и Вольский. Собрав последние силы, он организовал групповой побег из концлагеря и в тайге встретился с партизанами. Храбрый и волевой человек. За это-то его и любят...

В дверь постучали. Вошел Курьер и пригласил главкома к председателю правительства ДВР на совещание. Уборевич встал, пожал мне руку:

- Благодарю за информацию. Нам надо встретиться еще раз. Если вам будет нужно- заходите ко мне без всякого стеснения.

Впоследствии, в 1922-1924 годах, мне приходилось не раз встречаться с Иеронимом Петровичем. В эти годы он командовал Народно-революционной армией Дальневосточной республики, а когда последние очаги гражданской войны были потушены, - 5-й Краснознаменной армией.

Обычно эти встречи происходили на заседаниях Дальбюро ЦK РКП(б), в которых Иероним Петрович регулярно участвовал, а я присутствовал как работник аппарата.

Не ограничиваясь делами сугубо военными, он интересовался многими деталями жизни края. За годы совместной работы с И. П. Уборевичем все мы убедились, что он и большой общественный деятель.

Успешно закончив бои за освобождение края, он хотел практически помочь становлению советского Дальнего Востока.

Вспоминается одно из заседаний Дальбюро в 1923 году, на котором обсуждался мой доклад о состоянии крестьянского хозяйства и сложившемся после освобождения от белых общественном укладе в деревнях Забайкальской области. В то время я только что вернулся с комиссией из длительной командировки по деревням и докладывал Дальбюро обо всем, что видел, слышал, и о том, чт6 следовало предпринять в первую очередь, чтобы крестьянство зажило полнокровной жизнью в новых условиях.

По докладу мне был задан ряд вопросов, в том числе и Уборевичем.

- А скажите, - интересовался он, - как настроены бывшие партизаны и демобилизованные Красноармейцы? Участвуют они в партийной и советской работе? Играют ли они ведущую роль или больше жмутся к теплой печке?

- Партийные ячейки в селах еще малочисленны, - ответил я, - но в большей своей части состоят из бывших партизан и красноармейцев. Первая роль за ними, но не все они включились в общественное дело, а кулачье еще пытается протащить в органы власти своих сынков, особенно тех, что пограмотнее да понахальнее...

- Значит, кое-кто из наших людей уже работает! - воскликнул Уборевич. - Это хорошо! Значит, наша политико- воспитательная работа в армии уже дает свои результаты. А насколько еще сильны в деревнях религиозные предрассудки? Сильно они тянут назад, к прошлому?

- Да, пока поп на селе еще фигура, но это, думаю, ненадолго. Молодежь в большинстве в бога не верит.

Когда же обсуждались меры, которые нужно было предпринять среди крестьянства, Иероним Петрович настаивал:

- Сельские организации быстро окрепнут, если мы смелее будем выдвигать на руководящую работу бывших армейцев и партизан, рисковавших жизнью за Советскую власть. Надо только побыстрее помочь им освоить грамоту и знание советских законов. Надо умело рассказать, с чего начинать новую жизнь, а если нужно, и пожить рядом с ними несколько месяцев. Это и будет реальной помощью с нашей стороны!

Затем Иероним Петрович с большим интересом просмотрел привезенные мной групповые фотографии сельских активистов - коммунистов и комсомольцев. Вглядываясь в лицо одного из них, он воскликнул:

- Ба! Да это, кажется, Васюков, Никифор! Во всяком случае, очень похож. Хор-р-роший был пулеметчик! Я сам вручал ему орден Красного Знамени!

Запомнился мне и короткий разговор с Иеронимом Петровичем летом 1924 года, после заседания Дальбюро, на котором М. П. Вольский, тогда уже председатель Камчатского губревкома, выступал с докладом. Были намечены мероприятия по оказанию помощи Камчатке: поставлен вопрос о направлении туда работников, в частности выдвинута моя кандидатура в члены бюро Камчатского губкома партии и губревкома.

Иероним Петрович подошел ко мне и Вольскому и сказал:

- Ну что же, вот вы вместе воевали в Приморье, а теперь вместе будете работать на Камчатке. Это хорошо. Вам ведь и там надо вести борьбу с японскими и американскими капиталистами, но на этот раз - на экономическом фронте. Желаю вам успехов в этом деле.

Иероним Петрович от всей души желал, чтобы советские органы побыстрее и навсегда вытеснили своих камчатских, довольно сильных в то время, конкурентов- американских торговцев и японских рыбопромышленников.

Интерес Иеронима Петровича к общественной жизни Края и, конечно, к связям между Красной Армией и трудовым народом сказывался во многом. Он выступал в печати, а еще чаще - лично перед крестьянами, трудовым казачеством и рабочими. В этих выступлениях он не забывал, несмотря на то, что гражданская война уже кончилась, призывать людей к бдительности. Всюду, где бы ни выступал Иероним Петрович, он говорил о постоянной угрозе со стороны империалистов, любил привести для сравнения какую-нибудь русскую поговорку вроде: «Спит лиса, а и во сне ворон щиплет...»

В феврале 1923 года наша краевая газета «Дальневосточный путь» писала о связях И. П. Уборевича с рабочими: «В дни празднования пятилетия Красной Армии у нас, на Дальнем Востоке, главком 5-й Краснознаменной т. Уборевич идет в первую очередь на конференцию профессиональных союзов к пришедшим прямо с работы, с замазанными руками, пролетариям, делает доклад о строительстве армии, о стоящих перед ней идейных и технических задачах...»

Мне довелось присутствовать в сентябре 1922 года, в дни подготовки наступления на Спасск, на партконференции 1-й Забайкальской стрелковой дивизии.

В своей речи перед коммунистами дивизии Иероним Петрович говорил:

- Масса людей, неорганизованная, представляет собой толпу... Армия необученная -это также толпа. Встает вопрос - какую работу вести для превращения толпы в армию? Воля к победе есть не физическое, а психологическое состояние. В военной истории есть примеры, когда армия, более многочисленная, при лучшем вооружении, бывает побеждена. На воспитание духа, организующего толпу в армию, и должно быть обращено главное внимание. Воспитание духа состоит из трех элементов: политического воспитания, военного воспитания и военного обучения. Политическое воспитание преследует цель воспитания в бойце гражданина, военное воспитание - создать гражданина военного. Но этого мало. Дух надо облечь в материю, и это делается с помощью военного обучения. В смысле воспитания в бойце гражданина мы мало сделали, хотя у нас есть удивительный материал, у нас есть идеи, каких мир не видел...

С чего же начинать воспитание в бойце гражданина? Сначала надо дать грамотность, затем объяснить, зачем он в армии. Нужно дать народноармейцу в понятной форме те величайшие идеи, за которые он борется. Ибо дух армии -это главное... Кроме этого, должно всеми силами стремиться к созданию общественного мнения красноармейской массы. Это величайший двигатель по пути развития... Военная пропаганда должна держаться на конкретных вещах, способствовать поднятию воинской дисциплины, скрасить военный режим, при всем этом надо помнить и знать психологию народноармейцев и уровень их развития. Но кто же проделает все это? Политработники совместно с командирами. Командиров надо втянуть в эту работу, чтобы они завоевали авторитет бойцов... Командир должен быть и воспитателем.

Эта речь 14 сентября 1922 года была напечатана в «Дальневосточном пути».

Высокая партийность сочеталась у Уборевича с большой эрудицией в области военного искусства. Конечно, он хорошо знал боевой опыт гражданской войны, но этим не ограничивался. Он разбирал до деталей операции полководцев далекого прошлого, начиная с наполеоновских войн.

Как это присуще натурам творческим, у него была потребность делиться своими знаниями, опытом, мыслями с возможно более широкой аудиторией. Эта сторона его характера, видимо, и имела не последнее значение в том, что по его инициативе в бытность его командующим 5-й армией, когда еще шла война, стал издаваться военно-политический журнал «Красная Армия на Востоке». Первый номер его вышел в ноябре 1921 года в Иркутске. В нем был опубликован и приказ по армии, в котором подчеркивалась необходимость организации военно-научной работы и роль журнала в этой работе.

«В целях постановки на должную высоту уровня военных знаний войск армии и округа путем ознакомления их по всем отраслям военного дела изданием необходимых руководств, пособий, наставлений, справочников и периодического военного журнала, - говорилось в приказе, - сформировать при Реввоенсовете редакционную коллегию... Редколлегии немедленно приступить к изданию военно-научного и политического журнала «Красная Армия на Востоке». В редколлегию пошел и сам Иероним Петрович.

Определяя содержание журнала, Уборевич указал в том же приказе тематику материалов. Она была довольно разнообразна: цели и основы организации Красной Армии; морально-политическое воспитание бойца и командира; методика военного дела; вопросы стратегии и тактики; информационные и научные военные статьи; военная история (обзоры, воспоминания); изучение Восточного театра военных действий.

В первом же номере И. П. Уборевич опубликовал свою статью «Очередные задачи строительства Красной Армии», начальник штаба армии Смородинов рассказал о возникновении Восточного фронта и организации 5-й армии. В журнале был помещен обзор «Развитие артиллерии и ее техники в эпоху империалистических войн», освещалась партийная жизнь армии.

Но особенно мне запомнилась передовая статья, по всем признакам, написанная И. П. Уборевичем.

В ней говорилось: «Красная Армия выполнила великий подвиг в истории человечества. Она отстояла единственную в мире Пролетарскую Республику и огнем зажгла сердце пролетариата всего мира. Но роль Красной Армии не окончена... Империализм готовит новую борьбу с Советской Россией, и Красная Армия должна быть настороже... Классовая война имеет свои отличия. Помимо того, что она внесла новый дух в армию, она и в тактику и в стратегию, естественно, внесла свои особенности. Эти особенности еще не учтены. Их нужно собрать, подытожить, зафиксировать для дальнейшего изучения... Вести подготовку войск по старым учебникам - значит не выполнять задачу подготовки армии к революционным боям.

Это не значит, что мы отказываемся от старой военной доктрины. Но мы должны внести в нее новый дух классовой стратегии и тактики, основанной на революционно - марксистской сознательности. Эту задачу и ставит себе редакция, приступая к изданию военно-политического журнала».

Духом творчества, революционным пафосом дышат и другие его статьи в журнале. В одной из них, напечатанной под названием «Воспитание и обучение Красной Армии», И. П. Уборевич писал: «Строительство Красной Армии, ее организация, воспитание, обучение, техническое снабжение, а также подготовка всей страны в военном отношении должны вестись в соответствии с задачами РСФСР внутреннего и международного характера и на основании опыта мировой и гражданской войн... Те материалы, которые дает нам военная история, и в особенности мировая и гражданская войны, должны быть использованы Красной Армией возможно шире. Не приходится доказывать, что это должно проводиться в виде стройной системы под углом единого научного понимания этих явлений для выработки единых методов воспитания, обучения и действия...»

Анализируя далее опыт первой мировой и гражданской войн, Уборевич делает вывод, что «сила Красной Армии была и будет в твердости революционного духа масс, в энергии, в воле личностей, составляющих руководящий, организующий аппарат...» и что «важно усвоить, что в современной войне, как ее любят называть - машинной, наступление возможно не только после подготовки машинами, но и путем искусного маневра, внезапности и разложения рядов и тыла противника».

Приведя высказывание В. И. Ленина «Мы духом не падем и свое дело доведем до конца», И. П. Уборевич заканчивает статью: «Мы видим, с каким трудом рабочий класс и крестьяне строят свое государство и улучшают жизнь, но, несмотря на все, мы имеем победы в прошлом... Красная Армия, несмотря на все препятствия, изо дня в день качественно растет, укрепляет свою мощь и уверенно смотрит в глаза своему будущему».

Вот эта непоколебимая вера в будущее своего народа, вера в Ленина и его дело были органически свойственны самому Уборевичу.

И. П. Уборевич был еще молодым человеком, когда писал эти статьи, но за его плечами лежала большая интересная жизнь. Поэтому-то его страстные выступления и прельщали нас своей свежестью, великолепным опытом. Удивляла его способность находить время для военно-литературной работы, когда его рабочий день был перегружен будничными армейскими хлопотами.

Журнал, и особенно статьи И. П. Уборевича в нем, служил хорошим подспорьем в воспитании войск. Будучи начальником политотдела Восточного фронта НРА, я с большим удовлетворением наблюдал за ростом идейно - теоретического уровня и интересов армейских политработников, изучавших статьи журнала в процессе командирской учебы.

Под командованием И. П. Уборевича наша армия нанесла противнику решающие удары под Спасском, в районе Монастырища, на подступах к Владивостоку, а затем вошла без единого выстрела в столицу Приморья. Это был результат не только боевых успехов Красной Армии, но и умелой дипломатической работы.

Владивосток надо было освободить без столкновения с японскими войсками, чтобы не втянуться в новую войну. Эту нелегкую задачу как нельзя лучше выполнил И. П. Уборевич. С большим достоинством и тактом вел он через своих представителей переговоры с японским командованием и иностранными консульствами, находившимися во Владивостоке.

Японцы затягивали эвакуацию своих войск из города, не хотели идти на переговоры, одно время была даже опасность нападения на части НРА, когда они подошли к станции Океанской (пригород Владивостока) и заняли ее. Уборевич отдал тогда приказ своим войскам отойти назад, к станции Угольной; между японскими и нашими частями образовалась нейтральная полоса в 15 километров. Не теряя времени, Уборевич послал за своей подписью ноту японскому командованию и консулам США, Англии и Японии. Уведомив их о временном отводе частей НРА, он писал в ноте: «Из полученных мною сообщений от американских и английских консульских представителей и из других сведений явствует, что беспорядки и бесчинства во Владивостоке еще более увеличиваются и мирному населению города грозит опасность стать жертвой грабежей и насилия, от которых пострадают также иностранные граждане. Поэтому считаю целесообразным установить порядок немедленного мирного занятия частями НРА города Владивостока, что при создавшихся условиях будет служить единственной гарантией безопасности жизни и имущества русских и иностранных граждан. Я гарантирую полную личную и имущественную неприкосновенность всем иностранным подданным с момента полного перехода охраны Владивостока к частям НРА. С другой стороны, я надеюсь, что как японское командование, так и английские и американские консульские представители примут все меры к тому, чтобы до входа в город частей Н РА была гарантирована полная безопасность всех рабочих, всех политических заключенных и сторонников власти Дальневосточной республики, находящихся во Владивостоке, а также было прекращено преступное разграбление и вывоз русского имущества, увод русских судов и разрушение разных сооружений. Все указанные вопросы требуют срочного разрешения, поэтому в связи с имеющим уже место обменом мнений предлагаю начать немедленные переговоры с представителями японского командования, для чего прошу прибыть их на ст. Угольную 21 октября. Также прошу прибыть и принять участие в переговорах американских, английских и японских консульских представителей как заинтересованных в охране их подданных и их имущества и сохранении порта, имеющего международные связи. Дальнейшее промедление в разрешении этих вопросов считаю недопустимым, могущим привести к тяжелым последствиям для русских и иностранных жителей г. Владивостока... В случае отклонения и затяжки моего предложения ответственность за последствия русский народ возлагает на представителей того государства, которое в этот опасный момент не пожелает пойти на путь мирного соглашения, несмотря на мои искренние и гуманные предложения. Народно-революционная армия еще раз заверяет, что она желает добиться скорейшего установления мирной жизни как во всем Приморье, так и во Владивостоке».

Видя бесперспективность новых провокаций, бесполезность затяжки эвакуации, японское командование вынуждено было согласиться на переговоры.

Затянув, однако, свой ответ до 23 октября, японский генерал Сибаяма в ответе на ноту Уборевича отрицал наличие беспорядков во Владивостоке и писал: «Я никогда не заявлял своего желания об открытии мирного разговора с Вами относительно занятия г. Владивостока НРА, о чем здесь подчеркиваю... Но если Вы искренне желаете Владивостокским горожанам безопасности и стремитесь к устранению кровопролития, то я иду навстречу Вашему желанию и не отказываюсь от переговоров. Для этого предлагаю Вам прибыть лично или прислать Вашего уполномоченного сюда в город».

Ответ японского командования показывает, с какой неохотой шло оно на переговоры о мирном занятии Владивостока Народно-революционной армией.

Предложенные Уборевичем переговоры состоялись 24 октября 1922 года на разъезде Седанка Уссурийской железной дороги и закончились подписанием Соглашения об освобождении от японских войск Владивостока не позднее 16 часов 25 октября 1922 года. Соглашение было подписано уполномоченным японского командования генерал-майором Сибаяма и уполномоченным Главкома НРА начальником Военно-политического управления В. Смирновым.

Извещая в приказе личный состав НРА об атом соглашении, Уборевич писал: «Товарищи бойцы, командиры и комиссары HPA! Знайте, что день 25 октября- день нашего вступления во Владивосток - является историческим днем для всего русского народа. Занятием Владивостока к концу 5 года Великой Октябрьской революции присоединяется к телу нашей родины- Великой Революционной России- еще одна истерзанная нашими врагами область... Помните, что перед народом всего мира мы неуклонно проводили нашу политику всеобщего мира, разоружения и установления нормальных экономических отношений... И здесь, под стенами Владивостока, мы подтвердили наше миролюбие...»

В телеграмме В. И. Ленину, посланной после освобождения Владивостока, Уборевич сообщал: «Народно-революционная армия в радостные дни разгрома разбойничьих банд... Дитерихса и освобождения Приморья от интервенции шлет пламенный привет в Вашем лице трудящимся России и геройской непобедимой Красной Армии. Да будет известно трудящимся России и Красной Армии, что НРА, проходя по селам, фабрикам, заводам и городам Приморья, нашла тысячи могил рабочих и крестьян, замученных интервенцией и черной русской сотней... Измученные рабочие и крестьяне Приморья и г. Владивостока восторженно встречали полки НРА. Мы поклялись общими силами продолжать революционное строительство мирной жизни на основах Великой Октябрьской революции».

Наша партия, В. И. Ленин придавали этому событию огромное значение. В телеграмме на имя председателя Совета Министров ДВР В. И. Ленин писал: «К пятилетию победоносной Октябрьской революции Красная Армия сделала еще один решительный шаг к полному очищению территории РСФСР и союзных с ней республик от войск иностранцев-оккупантов. Занятие народно-революционной армией ДВР Владивостока объединяет с трудящимися массами России русских граждан, перенесших тяжкое иго японского империализма. Приветствуя с этой новой победой всех трудящихся России и героическую Красную Армию, прошу правительство ДВР передать всем рабочим и крестьянам освобожденных областей и гор. Владивостока привет Совета Народных Комиссаров РСФСР».

 

И. Я. Смирнов. НАШ КОМАНДУЮЩИЙ.

В феврале 1919 года в подмосковном городке Богородске (теперь Ногинск) я вступил добровольцем в Красную Армию. Попал в 307-й полк 35-й (впоследствии- Сибирской) стрелковой дивизии 5-й армии, да так и служил в нем до сентября 1923 года, пока не демобилизовали. К этому времени 5-я армия уже называлась Краснознаменной, а я стал начальником пулеметной команды.

В 1922 году наш 307-й полк стоял в селе Кудара, Кабанского уезда, Иркутской губернии. Примерно в феврале, в самую студеную пору, стало известно, что скоро приедет инспектировать полк командующий округом И. П. Уборевич. Стали готовиться.

От одного командира роты я узнал, что Уборевич очень справедливый командир, заботится о красноармейцах, но и дисциплину требует. И мы, младшие командиры, по правде если говорить, побаивались его приезда.

В тот день роты и пулеметные команды командир полка приказал вывести на площадь на строевые занятия. Стоял крепкий мороз, ветер гнал мелкую колючую поземку. Показались несколько командиров. Они шли от штаба полка к площади. Впереди И. П. Уборевич - в белом, туго, по-командирски, затянутом полушубке, со шлемом на голове - большая красная звезда на нем, а на ногах, несмотря на стужу, хромовые начищенные сапоги. Шли с ним начальник дивизии К. А. Чайковский, комбриг А. А. Глазков, командир полка Гришин, комиссар Дронов, еще какие-то командиры, видать, из округа.

Командир полка еще накануне сказал, чтобы первым рапортовал окружному начальству я - один из первых орденоносцев полка. Я и занял со своей пулеметной командой место поближе к дороге.

Когда командиры подошли к нам, я вытянулся и доложил:

- Товарищ командующий! Вторая пулеметная команда триста седьмого полка тридцать пятой Сибирской стрелковой дивизии вверенного вам округа занимается строевой подготовкой! Начальник Команды Смирнов.

И. П. Уборевич поздоровался с командой. Бойцы мои лихо ответили. Командующий посмотрел на меня, спросил:

- Скажите, за что вы получили орден?

Я рассказал как мог. Было это в 1919 году под Петропавловском, когда командир полка Глазков во время преследования колчаковцев приказал мне во что бы то ни стало не допустить разрушения деревянного моста через реку Ишим. А белые заминировали мост, зажгли уже солому и шнур. Взорвись этот мост- задержалось бы наше наступление. Ночь была. Я подскочил к двум кострам, попробовал притушить шинелью огонь - не тут-то было. Ветер раздувает пламя. Что делать? Обжигая руки, я оборвал горящие фитили и бросил в воду. Радостный, побежал к своим. Командир полка поднял людей, все закричали «ура!», и я вместе со всеми помчался по мосту, догоняя врага. Белые отстреливались из винтовок и пулеметов, но мы ворвались-таки в город и после уличных боев выбили колчаковцев из Петропавловска.

- Кто тогда командовал пятой армией? -спросил командующий.

- Михаил Николаевич Тухачевский, - четко ответил я.

- Значит, вы действительно молодец: Тухачевский зря орденов не давал...

Обернувшись к командирам, Уборевич пояснил:

- Такие скромные герои, наверно, и сами тогда не знали, Какую услугу оказали Родине. Колчак считал, что под Петропавловском решится или его судьба или судьба красных, и подтянул большие силы. А вот такие Смирновы опрокинули его.

А мне командующий сказал:

- Вашу пулеметную команду, товарищ Смирнов, я посмотрю позднее, на занятиях по специальности. А сейчас ведите людей в тепло.

Команда занималась стрелковым делом в большом сарае, называвшемся у нас «стрелковым кабинетом». Оборудование «кабинета» было простенькое, кустарное, но было это тогда новым делом.

После обеда в сарай пришел И. П. Уборевич. Команда выстроилась и, как положено, приветствовала командующего. Он дал «вольно».

Оглядев «кабинет», остался, видимо, доволен. И начал то одному, то другому бойцу задавать вопросы: «Как живете, не тесно ли?» «Как обстоит дело с баней, с бельем?» «Получаете ли письма, газеты?»

Бойцы как-то быстро освоились и отвечали, перебивая друг друга:

- Ничего живем... Начальство не обижает... Только вот в отпуск не пускают...

Иероним Петрович сочувственно кивал головой. Потом бойцы сами стали задавать вопросы- больше о положении на Дальнем Востоке. Разъяснив нам линию Советской власти в деле ликвидации интервенции и контрреволюции на Дальнем Востоке, командующий сказал, что нужно всем быть готовыми принять участие в очищении последней нашей территории от вражеской нечисти.

- А теперь давайте посмотрим, как вы умеете стрелять, - переменил он тему разговора.

Он обращался то к одному, то к другому красноармейцу и экзаменовал их по стрелковому делу.

Прощаясь с командой, сказал:

- Осмотром команды я доволен. Но вы не зазнавайтесь, еще лучше изучайте оружие: оно может скоро пригодиться.

- Посмотрим, как у вас хранится оружие, - обернулся он к командиру полка.

Выходя от нас, командующий посоветовал начдиву Чайковскому:

- Устройте такие же «стрелковые кабинеты» во всех батальонах. Не смущайтесь, что оборудование бедновато. Кое-какие приборы можно самим изготовить. Для повышения огневой культуры это будет иметь большое значение.

Уборевич сам осмотрел несколько винтовок в ружейном парке, а одному из штабных командиров приказал проверить снаряжение пулеметных лент, тот доложил:

- Непорядок, товарищ командующий! Проверил на выдержку три ленты: в каждой не хватает по пяти патронов до двухсот пятидесяти. Эти пять лежат в коробках россыпью.

Уборевич рассмеялся:

- В этом-то и порядок. Набей в ленту все двести пятьдесят - заедать будет!

Командующий подозвал меня:

- Покажите лошадей команды.

Лошади содержались, по моим понятиям, хорошо: помещение утеплено, фуража вдоволь, как следует вычищены. Так что я с удовольствием повел командующего в конюшню.

Приняв рапорт дневального, он похлопал лошадей по холкам, а потом что-то шепнул начдиву Чайковскому. Тот приказал мне:

- А ну-ка выйдите из помещения.

Я в недоумении вышел. Подумал: «Неужели не доглядел чего? Какая же у меня промашка?»

Не прошло и двух минут, как меня позвали в конюшню.

Вошел и ахнул: командующий и начдив курили, а вместе с ними - и дневальный! По уставу-то курить в конюшне запрещено.

На беду вошел командир полка с начальником штаба, говорит ему:

- Отдайте приказом: за нарушение устава начальника второй пулеметной команды и дневального посадить под арест на пять суток каждого! - сурово посмотрел на меня, добавил: - Исполняйте приказание!

- Есть, - вытянулся я, - отправиться под арест начальнику пулеметной команды и дневальному по конюшне!

Только повернулся я к дневальному, чтобы вместе с ним идти на гауптвахту, командующий говорит командиру полка Гришину:

- Скажите, а часто приходится отправлять под арест людей из этой команды?

- За два с половиной года, как ею командует товарищ Смирнов, - доложил командир полка, - это первый случай, и я сам не пойму, товарищ командующий, как это боец...

Если так, товарищ Гришин, - перебил Уборевич, я прошу вас отменить этот приказ. Тут прямо-таки провокация с нашей стороны.

Так я и дневальный неожиданно были избавлены от наказания, а почему - я и сам не понимал.

Когда командиры ушли, я с пристрастием допытывался у потного дневального: как это он посмел закурить в конюшне? Оказалось, когда меня выдворили, Уборевич вынул портсигар и предложил папиросу дневальному. Тот оробел и отказался. А начдив подмигнул: «Бери, бери, чего там!» - и сам задымил папиросой. Закурил и Уборевич. Дневальный не посмел не взять папиросу и тоже закурил, полагаясь на то, что разрешило само высшее начальство...

Я долго не мог успокоиться из-за этого случая. А потом в полк пришел приказ: в числе других командующий наградил меня карманными часами за хорошую подготовку пулеметной команды.

Ко мне в команду прислали нового взводного командира.

Раньше он был командиром роты в Нижнеудинске, потом получил суровое наказание- шесть месяцев отсидел в тюрьме - и теперь с понижением попал ко мне.

Я спросил у него, за что его так наказали.

И он рассказал такую историю. У знал как-то Уборевич, что в Нижнеудинском полку командиры сильно развинтились, вместо занятий с красноармейцами играют по домам в преферанс.

Командарм сел в свой вагон, сзади прицепил платформу и поставил на нее автомобиль, которым сам хорошо управлял.

Доехав до Нижнеудинска, он переоделся в солдатскую шинель, сел в машину и остановил ее примерно в километре от расположения полка. Подойдя к первой попавшейся казарме, спросил: Здесь какая рота?

- Третья, - ответили ему.

- Ну вот, сюда я и назначен!

Вошел в казарму, огляделся: теснота, духота, белье на постелях несвежее...

- Что же так плохо живете? -спросил он у красноармейцев.

- Да ведь какое начальство, такая и житуха, -пояснили ему.

А как кормят? Щи с «пycтoм» да каша с «нетом»...

И само начальство так же ест?

Начальство есть начальство! Пройди мимо их столовой - в нос так шибанет жареным, что, гляди, на ногах не удержишься.

- А в поле сильно гоняют?

- На это обижаться не приходится. Да и к чему теперь муштра? Война кончилась.

Увидев кругом грязь, Уборевич спросил:

- А часто здесь бывает ротный командир?

- А зачем ему? Он, поди, и сейчас пьяный лежит. Вон его домик - напротив.

Уборевич вспыхнул, заспешил к домику.

Встать! - закричал он, увидев развалившегося на койке командира.

- Ты что, счумел, чертова морда? -вскочил ротный.

- Вон отсюда!

Тут Уборевич распахнул шинель- блеснули его ордена, потянулся рукой к кобуре револьвера:

- А ну-ка дыхните на меня!

Ротный сразу все понял. Встал в положение «смирно», дыхнул.

- Командира полка ко мне! - приказал Уборевич дежурному по роте.

Тот метнулся из дома, а ротный так и стоял, пока в комнату не вбежали командир полка и комиссар.

Уборевич холодно спросил у комиссара:

- Как у вас, товарищ комиссар, дела идут с боевой подготовкой?

- Я, товарищ командующий, как положено, занимаюсь своими делами. Пусть лучше командир доложит...

- А как у вас с политической подготовкой? - повернулся Уборевич к командиру полка.

- Это дело комиссара, товарищ командующий... Я...

- Все ясно. Хватит! Завтра обоим явиться ко мне в штаб!

Командир и комиссар были сняты, понижены в должности, получили взыскания по партийной линии, а ротный отдан под суд.

Когда Народно-революционная армия ДВР под руководством Уборевича очистила от белогвардейцев и интервентов Дальний Восток, ее части влились в нашу 5-ю Краснознаменную армию. Командовал ею снова И. П. Уборевич.

В Чите готовился праздничный парад войск в честь победы и установления Советской власти на всем Дальнем Востоке. Из моей пулеметной команды была выделена небольшая группа для доставки из Иркутска в Читу боевых знамен и реликвий 5-й армии.

В назначенный день на центральной площади Читы выстроились перед трибуной войска.

Наша группа несла почетный караул при знаменах и реликвиях 5-й армии. По условному сигналу под звуки оркестра мы понесли их к трибуне, на которой стояли высшие командиры, руководящие советские и партийные работники.

И. П. Уборевич жестом позвал меня на трибуну. Я оробел, но пошел. Командарм представил меня находившимся на трибуне товарищам, а затем как равного начал расспрашивать о нашей жизни в Иркутске, о пулеметной команде.

- А вы помните, как я подвел вас с дневальным в селе Кудара? Обиделись тогда?

- Какая может быть обида, товарищ командующий?!- покраснел я.-Наоборот, не будь вас - сели бы мы на губу.

- Ну ладно. Мы потом еще поговорим, а сейчас подумайте и приготовьтесь выступить с этой трибуны.

- С какой трибуны? Что вы, что вы, товарищ командующий?! Какой из меня оратор?

- Оратором может стать всякий, кому есть что сказать от сердца... Как он сумеет сказать- не так уж важно. Главное, чтобы от сердца...

Когда пришел черед выступать, я заволновался. к горлу подступил комок. Уборевич подтолкнул:

- Смелее, смелее...

И я начал говорить, имея в виду как образец речь Уборевича с этой же трибуны. Невесть откуда взялись слова про нашу победу над врагами, про боевую честь нашей армии. Закончил призывом крепко держать в руках знамя, водруженное Красной Армией на берегах Тихого Океана.

Когда я, потный, сошел с трибуны, командарм пожал мне руку: - Ну вот... А говорил - не оратор... Какую зарядку дал людям! Я так не сумею.

Командарм шутил, а у меня в глазах стояли слезы.

Вечером в одном из ресторанов города состоялся большой праздничный ужин. Я со своими красноармейцами был тоже приглашен. Иероним Петрович, увидев меня, усадил в кресло, участливо спросил:

- Где вы здесь устроились? Все у вас в порядке?

- Не все, товарищ командующий. Тут своя валюта, а наши советские деньги не принимают... Без табаку сидим.

- Ах, черт возьми, как же это о вас не позаботились? Он разыскал какого-то солидного командира, поговорил с ним и вернулся:

- Утром получите местную валюту, вас уже зачислили на питание. Меня в городе уже не будет. Если выйдет заминка, звоните по телефону моему заместителю товарищу такому-то (названную им фамилию не помню).

Много раз поднимались бокалы, зал то и дело оглашался аплодисментами.

В конце ужина Уборевич поблагодарил за теплые слова, обращенные к Народно-революционной армии, и неожиданно закончил свою речь тостом:

- Предлагаю поднять бокалы за наших беззаветных героев - красноармейцев и партизан, обеспечивших победу, за ветеранов армии - пулеметчиков, доставивших сюда боевое Знамя пятой армии, и за старейшего орденоносца пятой армии Ивана Смирнова!

Снова раздались аплодисменты. Я не ждал такой чести и, как ребенок, расплакался.

 

К. А. Мерецков. ГОДЫ СОВМЕСТНОЙ СЛУЖБЫ.

ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА МАРШАЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА К. А. МЕРЕЦКОВ

В середине ноября 1928 года я с группой офицеров штаба Московского военного округа входил в кабинет нового командующего войсками И. П. Уборевича.

Навстречу нам, легко поднявшись из-за стола, шагнул безупречно одетый, подтянутый командир. С первого взгляда он показался строгим, даже сердитым, как будто чем-то недовольным.

Выслушав мой рапорт и сухо с нами поздоровавшись, он сказал:

- Я ознакомился с вашими личными делами. Теперь хочу посмотреть, как вы подготовлены к решению практических задач. Для этого сейчас проведем занятие. С заданием знакомы все?

- Да.

- Вопросы есть?

- Нет.

- Тогда за дело.

В вашем распоряжении сорок пять минут. Сейчас четырнадцать ноль-ноль. Все документы сдать в четырнадцать пятьдесят.

До этой встречи И. П. Уборевич почти двое суток знакомился с должностными лицами управления округа, но меня, помощника начальника штаба, временно исполнявшего в то время обязанности начальника и комиссара штаба округа, пока не вызывал. Это до некоторой степени волновало меня, тем более что раньше мне не приходилось встречаться с Уборевичем.

Наконец ко мне явился адъютант командующего и вручил пакет с заданием на командно-штабное занятие «Встречный бой стрелковой дивизии». На время занятия я назначался командиром дивизии, а офицеры штаба округа, находившиеся в моем подчинении, - Командирами полков и на различные должности в штабе дивизии.

Мы приложили все усилия для того, чтобы в срок справиться с поставленной задачей и качественно отработать документы.

Делая разбор, Уборевич детально проанализировал каждое решение, внимательно рассмотрел отработанные документы. В заключение он выразил удовлетворение нашей работой и дал хорошую оценку.

Особенно его радовала быстрота исполнения.

- Вы работали, - говорил он, - энергичнее и быстрее, чем офицеры немецкого генерального штаба, где недавно мне пришлось присутствовать на занятиях. Между прочим, - продолжал Уборевич, - Московский военный округ мне почти незнаком. Служить мне приходилось в основном на окраинах Республики: на севере страны и на юге Украины, в Сибири и на Дальнем Востоке. После гражданской войны служил на Северном Кавказе, а теперь назначен к вам. Правда, в период разгрома Деникина под Орлом, где я командовал четырнадцатой армией, и при подавлении кулацко-эсеровского мятежа в Тамбовской губернии мне пришлось побывать в южных районах центральной России. В целом же территорию округа к знаю плохо. Этот пробел я прошу помочь мне восполнить в самое ближайшее время.

Затем Уборевич поинтересовался постановкой командирской учебы, жизнью войск, работой и отдыхом командиров, трудностями, встречающимися в работе, и многим другим. Командиры разговорились, и официальная встреча перешла в непринужденную беседу.

Надо было видеть, с каким вниманием и интересом слушал он наши рассказы. Его лицо совершенно преобразилось. От недавней суровости не осталось и следа.

Иероним Петрович оказался приятным собеседником. У всех сложилось впечатление, что этот обаятельный человек культурен, образован. Его краткие высказывания дышали глубоким знанием военного дела. Всех подкупало, что он умел не только говорить, но и слушать: никого не перебивал, только при крайней необходимости вежливо вставлял одно-два слова, направляя беседу в нужное русло.

Так произошло мое знакомство с И. П. Уборевичем, положившее начало длительной совместной службе в Московском, а затем Белорусском военных округах.

С приходом Уборевича в округ я по служебному положению оказывался его ближайшим помощником. И для того чтобы хорошо понимать своего начальника, я решил прежде всего перечитать его труды и различные выступления, напечатанные в газетах и журналах.

Оказалось, что он еще в 1921 году, командуя 5-й армией в Сибири, выступал со статьями в организованном им же военно-политическом журнале «Красная Армия на Востоке». В одной из статей он призывал командный и политический состав расширять свой кругозор систематическим изучением принципиальных основ тактики и стратегии, готовиться к ведению будущей войны с противником, который неизбежно будет сильнее и организованнее войск Колчака, Деникина и Пилсудского. Классовому воспитанию он отводил первостепенную роль. «Только действительная, сознательная заинтересованность масс в войне, - говорил И. П. Уборевич на съезде командного и политического состава Сибири, - только преданность идеям может двигать в современном бою войска на победу». Поэтому надо «Поднять классовое сознание до ясного понимания идей войны, чтобы оно вошло в плоть и кровь каждого».

Небезынтересны были его взгляды на перевооружение стрелковых частей и подготовку начальствующего состава армии. Выступая в «Военном вестнике» по поводу реорганизации нашей пехоты, он в 1924 году ратовал за оснащение ее легким автоматическим оружием и, полемизируя с М. Н. Тухачевским, писал: «Станковые пулеметы в несколько раз дороже легких или автоматов. При наступательных действиях преимущества нескольких легких пулеметов над станковыми очевидны, - поэтому наша задача - главное внимание направить в сторону количественного развития легкого автоматического оружия».

Все, что удалось прочесть из других трудов и печатных выступлений Иеронима Петровича, убедило меня, что мы имеем дело с одним из способнейших организаторов боевой подготовки войск. И это было не только моим мнением: на протяжении многих лет военно-теоретические работы И. П. Уборевича являлись ценными пособиями для командного и начальствующего состава армии.

Практическая деятельность И. П. Уборевича в Московском военном округе протекала в период, когда наши Вооруженные Силы заканчивали переход на новую организацию, основанную на сочетании кадровой армии с милиционно-территориальной системой. Кадровые части, особенно в стрелковых войсках, были малочисленны. в Московском военном округе была одна стрелковая кадровая дивизия- Пролетарская- и одна кавалерийская бригада, впоследствии развернутая в дивизию. Остальные соединения входили в милиционно-территориальную систему. Они имели учетный аппарат, небольшие кадры командного состава и приписанных по месту жительства военнообязанных, которые отбывали службу на кратковременных учебных сборах.

При такой организации армии боевая подготовка войск являлась делом довольно сложным: требовалось сочетать решение учебных задач с целесообразностью отрыва военнообязанных от работы в народном хозяйстве. Не менее сложной оказывалась и подготовка командного состава. В условиях начавшегося перевооружения армии, пересмотра взглядов на способы и формы ведения боя и операции она приобретала исключительно важное значение. Надо было изучить на занятиях и учениях два только что вышедших боевых устава- пехоты и артиллерии, ознакомиться с достижениями техники, усвоить способы боевого применения вновь поступающего оружия, изучить опыт минувших войн.

Вскоре по прибытии Уборевича в округ мы приступили к подготовке учения войск Московского гарнизона. За несколько дней до учения командующий вызвал меня и приказал разработать по его указаниям задание. Отпуская меня, сказал:

- Задание должно быть коротким и исчерпывающим, в то же время оно не должно связывать инициативу участников учения заранее установленным вариантом действий. Впрочем, вы все найдете вот в этой работе.

И он подал мне еще пахнувшую типографской Краской книгу «Подготовка комсостава РККА (старшего и высшего). Полевые поездки, ускоренные военные игры и выходы в поле» издания 1928 года.

В тот день я засиделся в штабе дольше обычного. Книга захватила меня, в ней я нашел ответы на многое, что нас тогда интересовало, но нигде не было разъяснено. В ней было разжевано главное - методика совершенствования и воспитания начальствующего состава. И. П. Уборевич рекомендовал различные приемы проведения занятий, сопровождая рекомендации поучительными, оригинальными мыслями.

Исходя из того, что только всесторонняя подготовка общевойскового командира обеспечит ему успех в руководстве войсками, Уборевич советовал подбирать участников военных игр так, чтобы пехотинец побывал в роли артиллериста, штабной работник покомандовал частью, а строевой командир поработал в штабе. Придавал большое значение и тренировке политработников на командных должностях, так как в бою им приходится нередко заменять командиров. Уборевичу это было хорошо известно по опыту гражданской войны.

Успех командно-штабных игр, учений и обычных занятий Уборевич ставил в зависимость от подготовки руководителя. Сам он готовился удивительно тщательно, продумывая множество вариантов решений. Так советовал готовиться и мне.

В своей книге он писал: «Правильно руководить боевым учением- это значит самому прорешить, продумать всю динамику, весь путь решения, все возможности и потом провести по этому сложному пути обучаемых, обращая их внимание на важнейшие моменты, причины и факторы, уметь ценить и уважать самобытное творчество каждого и дать для углубления познаний свой образец решения.

Руководитель делает глубокую ошибку, когда на учении убивает в зачатке развитие самостоятельной мысли и воли. Руководитель обязан в категорической форме (на основе проверенного опыта и своих знаний) научить командира и штаб рационально вести работу, то есть научить методам быстрой оценки обстановки, принятию решения, организации боя на основе решения и необходимых расчетов для проведения всего этого в жизнь».

Он обращал внимание на то, что при составлении плана учения руководитель должен выразить свое решение в конкретной форме: приказе, распоряжении или расчете. «Руководитель, Который не дает своего решения в вышеуказанных формах, не вполне сам понимает, чему он хочет научить; такой руководитель - это, по существу, пассивный участник учения, плетущийся в хвосте событий. Нельзя поучать других общими разговорами - то плохо, то еще хуже, - а надо давать свое решение. В этом выражается основной порядок военной учебы - а именно показ... Особенно нужно использовать заключительную обстановку для изучения способов выхода из тяжелого положения. У нас слишком много учений и игр, где так гладко все побеждают, это может приучить к вредным иллюзиям...»

Мне не раз приходилось получать от Уборевича указания на разработку учений, игр, полевых поездок. И каждый раз поражало его умение ясно и конкретно ставить задачи. Уходя от него, я всегда знал, чего от меня хотят, а, следовательно, и что мне делать.

Очень часто он сам принимал участие в разработке замысла, а меня, обычно выполнявшего роль начальника штаба руководства на учениях, инструктировал и готовил к этой роли. Так, перед сборами командиров дивизий, начальников училищ и руководящего состава в Гороховце, на которых все участники должны были вести артиллерийские стрельбы дивизионом, Уборевич пригласил меня к себе и начал задавать вопросы по теории артиллерийской стрельбы.

Хотя я и готовился к этому заранее, не все мои ответы удовлетворили Иеронима Петровича. Он взял лист бумаги и показал, как вести стрельбу артиллерийским дивизионом.

- Вам, товарищ Мерецков, придется первому командовать дивизионом. С вас будут брать пример, поэтому нужно быть на высоте положения. В конце дня у меня будет немного свободного времени - заходите, потренируемся.

Иероним Петрович не терпел объемистых разработок и длинных штабных документов. Он всегда вносил в них коррективы, доводя до предельной четкости и простоты. Такой же штабной культуры добивался и от нас.

На одном из учений требовалось передать средствами связи приказ армии о наступлении. Приказ был длинным, связисты технику знали слабо, и передача сильно затянулась. Тогда Уборевич, руководивший учением, дал вводную на отвод «Противника». Командованию армии пришлось снова разрабатывать приказ и передавать его. Приказ опять оказался длинным, опять передача велась очень долго. Руководитель дал опять вводную на отвод «противника», а когда штаб армии замешкался с решением, последовала вводная на переход «Противника» в наступление. Так, изменяя обстановку и время, Уборевич добился от штаба армии ясного и конкретного приказа.

Разбирая это учение, он указывал, что техника принятия решения и работа штаба по его оформлению и доведению до войск должна считаться со временем, которое предоставляется обстановкой. Если времени достаточно, то решение может быть оформлено приказом в развернутом виде. В кризисные моменты боя приказ должен содержать только короткое изложение решения и задачу соединения, части. Рационально давать предварительные распоряжения, устные приказы и приказания.

Командно-штабные игры, учения, полевые поездки и занятия Уборевич проводил с большим мастерством. Добивался большой динамичности игры, создавал сложные и интересные ситуации, максимально приближая игру к условиям военного времени. Занятия всегда проходили поучительно, с трениями и нагрузкой, характерными для боевой обстановки. На них тесно связывалось обучение с воспитанием.

Остаются и до сих пор актуальными высказывания Уборевича против зазнайства и шаблона в обучении. В книге, о которой я уже говорил, он писал: «От руководства требуется и от него же зависит дать такое направление взаимоотношениям на занятиях, чтобы на них не получилось грубого ущемления отдельных лиц за совершенные ошибки, чтобы не появлялись выскочки и претенденты на «всезнайство», «все могу», чтобы не было затирания отдельных командиров, чтобы ценилась не только начитанность, которая сама по себе совсем не решающий фактор ценности и боевой пригодности командира, а чтобы, главное и прежде всего, доказано было умение командира управлять частью в бою, в конкретной обстановке, толковыми распоряжениями. Руководитель так должен брать в работу играющего (участника), потребовать от него такого умения распоряжаться, делать расчеты, находить выходы из тяжелого положения, чтобы с играющего слетел нанос шаблонов, чужих мыслей и он выявил себя таким, какой он есть, выказал все, что он умеет...

... Разборы и выводы... составляют очень ответственную часть работы руководителей. Нужно много раз продумать и проверить, когда возникает положение, идущее вразрез с уставным или установившимся порядком применения оружия. Все новое, все лучшее должно властно заменять старое, но после тщательной проверки.

По форме разборы должны быть кратки и давать решение руководителя или указание, каким путем действие оружия можно было провести лучше. На всех разборах, как и на самих занятиях, главное место должно быть отведено вопросам применения оружия, техники (часто предоставляя слово специалистам родов войск).. »

Я до сих лор с удовольствием вспоминаю, как искусно проводил Уборевич разборы. Пользуясь расчетами, фактами, примерами из гражданской и первой мировой войн, он живо и понятно анализировал ход учения, обосновывал выводы, увязывая их с насущными задачами боевой и политической подготовки начальствующего состава штабов и войск. А поучительные моменты он умел находить в любом учении, даже в неудавшемся.

Вспоминается учение, проведённое в 1929 году с только что сформированной танковой бригадой. Это было первое танковое соединение в нашей армии, родившееся в результате разработки теории глубокой операции с применением больших масс танков, мотопехоты, механизированной Конницы и авиации.

На учении присутств6вал заместитель начальника Генерального штаба В. К. Триандафиллов, разрабатывавший замысел учения. Танковая бригада должна была в ходе параллельного преследования выйти на один рубеж с кавалерийской дивизией «Противника», прикрывавшей отход «вражеских» войск, и нанести удар по ее флангу. Но этого не получилось. Танковая бригада израсходовала запланированные моторесурсы и не смогла угнаться за кавалерийской дивизией.

Неудача не могла поколебать убеждения Командующего Округом в большом будущем танковых войск.

- Другое дело, - говорил он, - что на этом учении мы неумело управляли танковой бригадой: такое важное качество танковых соединений, как маневренность, не получило должного развития. Танковая бригада- новое соединение, оно еще не изучено, не освоено. Наша задача должна состоять в том, чтобы в кратчайший срок научиться управлять ею как при ведении боя самостоятельно, так и совместно с кавалерией, стрелковыми войсками и авиацией.

И он тут-же нарисовал план подготовки подразделений, частей и штабов танковой бригады, с тем чтобы такого рода ошибки не повторялись.

Свои действия Уборевич рассчитывал прямо-таки до минуты. К такой же точности приучил и подчиненных. И если случалось из-за чьей-нибудь оплошности менять сроки, очень сердился.

Начальник штаба округа Е. А. Шиловский, готовивший учение саперных подразделений, допустил просчет во времени сбора подразделений, и учение нельзя было начать в запланированное время. Когда Уборевич об этом узнал, никак не мог согласиться перенести занятие на более позднее время. А когда увидел, что это неизбежно, Сказал Шиловскому:

- Как это вы могли допустить такой просчет?

В этом вопросе прозвучало и сожаление по поводу случившегося, и упрек Шиловскому. Впоследствии начальник штаба признался мне, что этот вопрос командующего потряс его больше, чем какое-либо резкое замечание, и что он никогда так не переживал, как в тот раз.

Стараясь исправить ошибку Шиловского, Уборевич привлёк штабных командиров, прибывших на учение, направил их в дивизии, мобилизовал местный транспорт, одним словом, делал все, чтобы ускорить сосредоточение саперных подразделений.

И. П. Уборевич был высокообразованным человеком: глубоко понимал литературу, искусство, хорошо разбирался в технике. Он много и упорно читал. В годы гражданской войны самостоятельно изучил историю военного искусства, тактику и стратегию. После войны познакомился с трудами М. И. Драгомирова о подготовке войск в мирное время. Он неоднократно говорил мне, что чтение книг явилось для него своего рода академией, давшей познания в различных областях науки, и особенно в военном деле. Каждая новинка в этой области радовала его.

- Учиться, - вспоминается его фраза, - все равно, что грести против течения. Как бросишь весла, так тебя гонит назад.

Иероним Петрович с сожалением смотрел на командиров, которые прибывали на сборы и, не досыпая, сидели над учебниками, как будто за короткое время могли восполнить пробелы в знаниях. Иероним Петрович говорил им:

- Видите, что получается! С книгой постоянно мы не дружим, а сейчас захлебываемся. А ведь книга большой друг и воспитатель человека. Без нес невозможно расширить кругозор. Чтение- это работа, и нелегкая работа. Читать надо регулярно, годами, всю жизнь, а не урывками. На сборах мы учимся действовать, водить соединения и части практически, а книга этому может только помочь.

Большая личная культура, помноженная на постоянную, неуемную заботу об армии, выдвигала И. П. Уборевича в ряды крупных новаторов подготовки войск. В то время неудержимо развивались механизация и моторизация, все больше внедрялась в войска новая техника. На одном из заседаний Реввоенсовета СССР Иероним Петрович говорил: «... Усвоение современной техники... сейчас нас полностью захватывает и определяет все дальнейшее содержание нашей подготовки... » И с сожалением замечал, что «здесь мы упираемся в незнание элементарной математики, элементарных основ физики, химии- именно того, что сейчас важно в связи с применением машин, действующих в армии...» На том же заседании Уборевич настойчиво добивался создания необходимой базы для технической учебы войск. «...Я особенно напираю на усиление нашей учебы... Нельзя с теми полигонами, стрельбищами и полями, которые мы имеем, добиться значительной работы... Базис наш требует резкого отражения в смете, в решениях Реввоенсовета с тем, чтобы подготовить техническую учебу войск...» / ЦГАСА, Ф 25883, оп. 59, д. 15, лл. 434-435./

Внимательно следя за развитием авиации, сопоставляя ее возможности с состоянием наземных средств противовоздушной обороны, Уборевич пришел к выводу, что угроза нападения на объекты глубокого тыла с каждым годом возрастает, значит, необходимо усиление средств ПВО. Рассмотрев 10 июня 1929 года эти соображения, Военный совет Московского округа пришел к заключению, что требуется «решительный перелом в сторону усиления активных средств ПВО как в отношении их количества, так и в качественном отношении», и наметил широкую программу усиления противовоздушной обороны столицы и территории Округа, одновременно внес в РВС СССР исключительно важное и актуальное предложение об улучшении военно-химических изыскательских работ и о противохимической подготовке войск.

Работа И. П. Уборевича в Московском военном округе продолжалась около полутора лет. Его передовые взгляды на перевооружение армии не мог ли остаться незамеченными, и он был назначен начальником Управления вооружения РККА и заместителем народного комиссара по военно-морским делам и председателя Реввоенсовета СССР.

Уборевич с присущей ему энергией взялся за дело. Под его руководством осуществлялась модернизация многих образцов стрелкового, артиллерийского, танкового и других видов оружия.

В его приемной постоянно толпились конструкторы, представители войск и органов снабжения. Мне приходилось видеться с ним и в этот период. И всегда он, несмотря на крайнюю занятость, интересовался моими успехами, жизнью войск, их подготовкой и бытом.

Однажды Иероним Петрович глубоко вздохнул:

- Работы много, Кирилл Афанасьевич, заниматься приходится решительно всем, исключая авиацию. Время, сами знаете, бурное. И за что ни возьмись, все надо менять либо совершенствовать. А затронь одну часть почти в любом оружии, - тут же наступает цепная реакция, сразу же заявляют о себе и другие компоненты.

- Что же сейчас является главным? - спросил я.

- Автоматика. Автоматическое оружие - дело большой перспективы.

Среди архивных документов сохранилось немало записей, говорящих о большой, напряженной и плодотворной работе Иеронима Петровича в Управлении вооружения.

Но, видимо, его деятельная, непоседливая натура не могла смириться с кабинетной работой. Его снова потянуло в Войска. В июне 1931 года он получает назначение на должность командующего большим приграничным Белорусским военным округом. По его ходатайству вскоре туда перевели и меня - начальником штаба округа.

Встретил меня Иероним Петрович как старого сослуживца: справился о здоровье, расспросил о семье, об общих знакомых. Затем коротко рассказал об обстановке в округе и положении на границе:

- Наши взаимоотношения с панской Польшей - не из дружественных. Белополяки ведут себя задиристо, пограничные инциденты- не редкий случай... Мы должны укрепить рубежи так, чтобы агрессор поломал о них зубы, а боевую подготовку поднять на самый высокий уровень. Задача не из легких, но мы с нею справимся. В первую очередь ознакомьтесь с мобилизационным планом округа, с приказами по боевой подготовке, побывайте в штабах соединений. Войдете в курс дела - скажите мне, и я ориентирую вас на дальнейшее.

Белорусский военный округ являлся одним из ответственейших в стране. В нем было много войск, в том числе кавалерийские; танковые и авиационные соединения.

Корпусами командовали заслуженные герои гражданской войны опытные военачальники- Е. И. Ковтюх, С. Е. Грибов, А. Д. Лактионов, Л. Я. Вайнер, С. К. Тимошенко. Во главе дивизий стояли И. С. Конев, Г. К. Жуков, В. Д. Соколовский. Начальниками штабов корпусов были А. А. Новиков, А. В. Гвоздков, В. Я. Колпакчи. В штабе одного из корпусов служил И. Х. Баграмян. Да и в штабе округа на ответственных постах находились опытные, знающие дело Командиры. Заместителем командующего был А. Я. Лапин, членом Военного совета- Л. Н. Аронштам, а затем П. А. Смирнов, командующим артиллерией- Д. Д. Муев, бронетанковыми войсками- С. С. Шаумян, начальником отдела боевой подготовки- Н. Д. Шумович, начальником связи - Григорьев. Многие из них, став впоследствии, в период культа личности Сталина, жертвами репрессий, не дожили до Великой Отечественной войны, а те, кто остался в живых, проявили себя в дни испытаний с наилучшей стороны. Моими заместителями по оперативным н организационным вопросам стали способные, инициативные, знающие дело Ф. М. Чернов и И. Г. Клочко.

Очень хорошим оказался командный состав оперативного отдела. Возглавлял его М. В. Захаров, в отделе служили Р. Я. Малиновский, В. В. Курасов, А. П. Покровский, Ф. П. Озеров и другие. В Великую Отечественную войну они стали выдающимися военачальниками: одни командовали фронтами и армиями, другие руководили штабами фронтов.

Такой подбор руководящего состава был не случаен: Уборевич, подбирая кадры, умел хорошо выявлять способности командиров.

Помню, в округ прибыла группа командиров, только что окончивших Военную академию имени М. В. Фрунзе. Прежде чем послать их в войска, командующий провел с ними кратковременный сбор.

Программа сбора включала показные и практические занятия по методике огневой подготовки со стрельбой из револьвера, ручного и станкового пулеметов, ночные стрельбы, преодоление штурмового городка с метанием гранат, тактико-строевое учение на наступление стрелкового батальона, поддержанного артиллерией и танками, решение летучек в поле на бой полка и дивизии.

На сбор были вызваны командиры корпусов и дивизий. Выпускники академии не только получили практику в проведении занятий и узнали требования Командующего, но и познакомились с высшим командным составом округа. А Иероним Петрович изучил вновь прибывших командиров и определил, где каждый из них принесет наибольшую пользу.

Трудно переоценить то внимание, которое уделял Уборевич воспитанию и подготовке командного состава. Он лично учил командиров корпусов и дивизий, готовя их к командованию войсковыми объединениями в условиях бурно развивающейся военной техники. Он неустанно заботился, чтобы все новое, что дал опыт учений и полевых поездок, немедленно внедрялось в войска и повышало их выучку и боевую готовность, чтобы ценные достижения одних частей или соединений как можно быстрее становились достоянием других.

Я отчетливо помню, как проходила командирская учеба руководящего состава штаба. В нашу группу входило около 20 человек, включая всех командиров оперативного отдела.

Занятия велись раз в неделю. На них отрабатывались в форме летучек различные оперативные задания, и прежде всего по ведению глубокой операции, использованию танков и авиации. Разрабатывали летучки все командиры по очереди. Они же и проводили их, делали разборы. Командиры получали великолепную практику и как руководители, и как обучаемые.

Нагрузка в ходе занятий была предельная. Считалось: чем острее задание, тем лучше. Первое занятие Иероним Петрович провел сам, в следующих участвовал на правах играющего, оставляя за собой право на заключении, которое излагал весьма деликатно.

Мы регулярно занимались верховой ездой. Уборевич подавал пример прилежного выполнения упражнений. И беда тому, кто отставал от него: провинившегося наказывали ездой на норовистой лошади. После езды все вместе шли в столовую завтракать.

Для подготовки командиров и штабов И. П. Уборевич использовал разнообразные формы: от командно-штабных: игр до учений с войсками и крупных маневров. Но преимущественно это были занятия на местности. Командующий внушал нам, что розыгрыш задач на картах, особенно мелкого масштаба, не идет ни в какое сравнение с работой на местности.

На общевойсковых учениях и маневрах попутно проверялись и получали дальнейшее развитие принципы теории глубокого боя и операции. Глубоко исследовалось применение танковых соединений, способных действовать самостоятельно и во взаимодействии со стрелковыми и кавалерийскими Войсками, проверялся эффект массированных артиллерийских ударов при прорыве обороны противника пехотой и танками, изучались действия крупных воздушных десантов, массированное применение штурмовой и бомбардировочной авиации в наступательных операциях.

Белорусский военный округ являлся одной: из творческих баз и лабораторий, где разрабатывалась теория глубокого боя и глубокой операции, усваиваемая сотнями и тысячами участников игр, учений и маневров. Лишь потом и далеко не полно результаты творческих поисков находили отражение в статьях, брошюрах, академических разработках. В практическом создании этой теории И. П. Уборевичу принадлежит видное место, хотя он почти ничего не писал по этим вопросам в открытой печати.

Непосредственно разработкой учений, связанных с проверкой теории глубокой операции, занимался Р. Я. Малиновский. Уборевич высоко ценил его оперативные способности, всегда с похвалой отзывался о выполняемых им работах, считая его многообещающим командиром. Вместе с Малиновским, Захаровым, Курасовым, Шумовичем и начальником артиллерии Муевым мы много работали над «Инструкцией по глубокому бою», введенной в действие в 1935 году.

Замечательной организации достигал И. П. Уборевич на дивизионных учениях с боевой стрельбой. На одном из таких учений в 1934 году присутствовали начальник Генерального штаба А. И. Егоров и военные делегации некоторых иностранных государств. Всех тог да поразила слаженность движения и огня. Зрелище «боя» было настолько захватывающим, что А. И. Егоров не раз пытался покинуть укрытие, чтобы ощутить на себе «дыхание войны».

Уборевич участвовал почти во всех учениях. Их общеармейский интерес бывал настолько велик, что на них часто присутствовали ответственные представители Наркомата обороны. Несколько раз приезжал М. Н. Тухачевский. Крупной новинкой являлось тогда вождение танков под водой, которым занимались командующий бронетанковыми войсками округа С. С. Шаумян и командир танковом бригады Тылтин. Были достигнуты результаты, позволявшие дать заказ промышленности на изготовление оборудования для подводного вождения танков. К сожалению, это новое и полезное изыскание не нашло тогда поддержки в верхах, и ценный опыт был забыт.

Немалую заботу проявлял Уборевич о повышении ударной и огневой мощи стрелковых частей. Хороший результат в различных видах боя показала стрелковая дивизия, в полки которой были введены батальоны танкеток. Вставал вопрос о введении в штаты полков танковых батальонов.

Иногда Уборевич сам участвовал в экспериментах. Как-то мы проверяли влияние «броска» на способность солдат вступать в бой сразу после марша: вести прицельный огонь, бросать гранаты, колоть штыком, преодолевать полосу заграждений и т. д. Уборевич решил все это проверить на себе и вместе с батальоном совершить бросок на десять километров за один час. Пригласил и меня. Я чувствовал себя очень тяжело. Не легче было и Уборевичу. Но он выдержал бросок до конца. Потом поговорил с солдатами, командирами и только после этого сделал вывод о целесообразности тренировки в бросках.

Не все учения проходили без происшествий. Вспоминается курьезный случай, когда мы изучали эффективность действия бомбардировочной авиации по танковой колонне, обозначенной мишенями-макетами. Учение проводилось в воскресный день, и присутствия людей в районе бомбардировки не предвиделось. Но в тот момент, когда из-за леса показалось первое звено самолетов, мы с ужасом увидели, что вдоль линии мишеней тащится крестьянская повозка. Уборевич схватился за голову, что-то крикнул командиру авиационной бригады. Но предпринять что-либо уже было невозможно. Прошла минута, другая. Пыль, поднятая разрывами бомб, скрыла от нас и мишени и повозку. Мы все подумали, что человеку, сидящему в повозке, не сдобровать. Каково же было наше удивление, когда через некоторое время сквозь просветы оседающей пыли показалась повозка, по-прежнему медленно двигающаяся вдоль мишеней, уже разбитых точными бомбовыми ударами. Произошел обман зрения. Повозка хотя и плелась вдоль мишеней, но не так близко, как нам показалось с вышки.

В бытность И. П. Уборевича командующим Белорусским военным округом широким фронтом велись работы по укреплению западных границ, строились укрепленные районы, аэродромы, дороги. Контролируя ход работ, намечая совершенствование оборонительных рубежей, он ежегодно проводил оперативные рекогносцировки. К ним привлекался широкий круг штабных командиров и в обязательном порядке работники оперативного отдела. На месте определялись наиболее важные рубежи и направления, проигрывались отдельные эпизоды.

Поучительными в смысле подготовки начальствующего состава и войск являлись не только сборы, различные учения и маневры, но и инспекторские проверки войск, которые проводил Уборевич. Выезжая в войска, он обычно брал с собой двух-трех командиров из отдела боевой подготовки и представителей родов войск. Всего в инспекторскую группу входило пять-шесть человек.

Бывая в войсках, он подолгу беседовал с бойцами, командирами подразделений, внимательно изучал их думы и настроения. Часто выступал перед ними с докладами. Во время лагерных сборов и учений Иероним Петрович жил в тех же условиях, что и начальствующий состав. Если разбивался палаточный городок, палатка командующего находилась на правом фланге.

Никаких объемистых актов обследований Уборевич не признавал. Вместо них издавались короткие приказы, в которых отмечались недостатки и давались исчерпывающие указания, как их устранять. И весь округ быстро узнавал о новых требованиях командующего войсками.

Роль и заслуги И. П. Уборевича в укреплении обороны и повышении боеспособности войск на одном из важнейших участков западного направления - да и не только там - бесспорны.

В своей работе он опирался на партийные организации, на командный и политический состав.

Его взаимоотношения с политическими работниками носили деловой партийный характер. Не помню случая, чтобы между членами Военного совета и командующим возникали трения. На заседаниях, при поездках в войска, при обсуждении принципиальных вопросов Уборевич внимательно прислушивался к политическим работникам, согласовывал с ними решения.

Особенно примечательны успехи И. П. Уборевича в подготовке и духовном выращивании преданных партии и Родине руководящих военных кадров: знающих дело командиров полков, дивизий и корпусов, творчески мыслящих штабных командиров, политических работников и хозяйственников, обладающих высокими организаторскими способностями. Многие командиры, пройдя «школу Уборевича», впоследствии добивались высокого уровня подготовки войск.

К великому прискорбию, в уродливой обстановке, порожденной культом личности Сталина, многие талантливые командиры были репрессированы, другие, преимущественно молодые, переведены в глубь страны, подальше от Белоруссии. Все теоретические разработки по вождению войск были опорочены, изъяты из употребления, а богатейший опыт многочисленных учений, полевых поездок и маневров отвергнут.

В начале 1935 года меня перевели на Дальний Восток начальником штаба Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, которой командовал В. К. Блюхер.

После этого я виделся с Уборевичем раза три на совещаниях в Москве и один раз в Сочи, где мы отдыхали вместе с семьями. Последний раз мы встретились осенью 1936 года в Москве, на заседании Реввоенсовета СССР.

Иероним Петрович, как всегда, был внимателен, расспрашивал о службе, о трудностях, давал советы. Поделился со мной и своими творческими планами по дальнейшей разработке теории глубокой операции и углубленному исследованию вопросов подготовки и воспитания командных кадров.

- Очень хочется, Кирилл Афанасьевич, - говорил Уборевич, - написать капитальный труд по подготовке начальствующего состава армии. Опыта много, а вот времени не хватает...

В тот раз мы долго беседовали, вместе обедали, гуляли.

Примерно через год, возвратясь из Испании, я узнал, что Уборевич арестован, а все его военно-теоретические взгляды признаны вредными. Для меня, столько лет прослужившего с Иеронимом Петровичем, непосредственно наблюдавшего, с какой чистосердечной преданностью он отдавал всего себя укреплению обороноспособности Родины, все это явилось полной неожиданностью.

Особенно смутно стало на душе, когда на одном из совещаний Сталин указал мне:

- Учите войска так, как вы учили их при Уборевиче.

Это указание вызвало тревожные и недоуменные мысли: «Как же так? Человек арестован и, по-видимому, не без ведома Сталина, и именно он, Сталин, рекомендует учиться у этого арестованного. Где же логика? За что арестован Уборевич? Какая на нем лежит вина?»

И сколько ни пытался я выяснить суть дела у близких к Сталину лиц, это не удавалось. Они делали намеки, якобы Уборевич, как и другие военные деятели, был ненадежен: учился в Германии, хорошо знал немецких военных руководителей, а те, в свою очередь, его...

Прошли годы... Над нашей страной пронесся свежий, очистительный ветер. ХХ съезд партии отмел инсинуации времен культа личности Сталина. Никита Сергеевич Хрущев в заключительном слове на XXII съезде сказал: «Здесь с чувством боли говорили о многих видных партийных и государственных деятелях, которые безвинно погибли. Жертвами репрессий стали такие видные военачальники, как Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Егоров, Эйдеман и другие. Это были заслуженные люди на шей армии, особенно Тухачевский, Якир и Уборевич, они были видными полководцами...

 

Н. Е. Разгильдеев. В УПРАВЛЕНИИ ВООРУЖЕНИЯ.

В 1928 году для прохождения годичного срока военной службы я был зачислен согласно моему желанию в авиацию. Наша эскадрилья входила в состав Московского военного округа.

Помимо авиации меня с юношеских лет интересовала стенография. Я окончил специальные курсы и добился записи до 130-140 слов в минуту. Кто-то доложил об этом командующему войсками округа И. П. Уборевичу, и вскоре я был переведён в секретариат командующего.

Когда я вошел в его кабинет, Уборевич вышел из-за стола, поздоровался и деловито спросил:

- У меня есть три вопроса: где вы учились, где получили квалификацию и имеете ли желание работать стенографом в штабе? Это все же не мужская профессия...

Я ответил на два первых вопроса и уверенно заявил:

- Готов выполнить любое задание, товарищ командующий!

- Ну вот и хорошо. Сейчас я дам распоряжение, чтобы вам предоставили жилье и рабочее место.

С тех пор редкий день я не виделся с командующим. И всегда встречал заботливое, предупредительное отношение. Иероним Петрович усаживал меня поближе к себе, и я стенографировал какой-нибудь документ под его диктовку, а иногда - выступления командиров и политработников на совещаниях.

Дни штабной работы были только частью кипучей деятельности Иеронима Петровича. Много времени уделял он инспектированию войск. Командующий вникал во все мелочи: проверял знание уставов, состояние материальной части, умение владеть оружием и хранить его. Всюду бывал он: в пороховых погребах, на конюшнях, в ангарах, в ротных столовых, в солдатских казармах, в полковых политшколах. И как, бывало, вернется, сейчас же вызывает к себе командиров штаба и меня, стенографа. Немедленно отдавались приказы по округу, в которых отмечались положительные и отрицательные стороны состояния частей.

Но наибольшее внимание он уделял различного рода маневрам, учениям, выходам в поле. Одно из учений запомнилось мне. Это было в 1929 году на Тамбовщине. Там, на степных просторах с редкими лесами, широкими оврагами и крутыми балками, были назначены кавалерийские учения.

Рано утром группа высшего комсостава во главе с Уборевичем верхом на конях направилась в район вероятной встречи двух кавалерийских полков- «красных» и «синих». А я на несколько минут опоздал.

Когда я увидел коновода с лошадью для меня, со страхом вспомнил, что ездил верхом всего раз в жизни в деревне, еще мальчишкой. Неуклюже взобрался на седло, конь чуть присел на задние ноги и тронулся. Не успел я подобрать поводья, как лошадь с места взяла рысью.

Сзади послышался голос коновода:

- Облегчайтесь! Только не обгоняйте командующего!

Первого наставления я не понял. Желая замедлить нервный бег коня, натягиваю поводья, сжимаю бока ногами, а лошадь развивает еще большую скорость. Дернул за узду - конь перешел на галоп.

Через несколько минут я не только догнал группу командующего, но и под удивленными взглядами командиров проскочил мимо. Совершенно расстроившись и обессилев, я опустил поводья, ухватился за гриву: будь, что будет! К счастью, на пути встретился курган. На подъеме лошадь остановилась. Потный, с подавленным настроением, слез с коня, стал дожидаться Уборевича и сопровождавших его командиров.

Вдали показалась группа командиров. Впереди свободно и красиво ехал Уборевич, отлично владея конем.

Поравнявшись со мной, он спокойно спросил:

- Вы что же... никогда не ездили верхом?

- Нет, товарищ командующий, - отвечаю.

- Хотел догнать вас, да вот...

Уборевич, видя мою растерянность, улыбнулся:

- Ну ничего. Это поправимо. А все же военный человек должен владеть конем так же, как ложкой за обедом...

Видимо пожалев меня, командующий распорядился поместить горе-кавалериста в автомашину к Кириллу Афанасьевичу Мерецкову.

Тем временем замаскировавшийся на опушке леса кавалерийский полк «Красных» получил сведения о том, что «Синие» скрытно идут по широкому оврагу. Несколько мгновений потребовалось на размышление командиру «красных». Он подал команду «За мной!», кавалеристы выскочили из засады и, развернувшись, бросились к оврагу.

- Хотят смять противника, - пояснил К. А. Мерецков, - стремятся не дать ему полностью развернуться для встречного боя.

Мы видим, как полк несется в атаку. Потом наша машина приближается к группе командиров, окружающих Командующего. Уборевич, видимо, доволен общим ходом учений.

Вечером на гумне у небольшого села был собран командный состав. Иероним Петрович, став в центре широкого круга рассевшихся людей, приступил к разбору учения. Было видно, с каким вниманием слушают молодые командиры своего наставника, одобрительно кивают головами пожилые ветераны.

В июне 1930 года Иеронима Петровича назначили заместителем Народного комиссара по военно-морским делам, заместителем председателя Революционного военного совета Республики и одновременно начальником Управления вооружения Красной Армии.

Перебравшись вместе с ним на новую работу, я наблюдал, как еще шире развернулись его организаторские способности.

Уборевич разрабатывает план перевооружения Красной Армии, рассчитанный на ряд лет. Прежде всего новый начальник управления взялся за укрепление существовавших в военной промышленности конструкторских бюро. В их состав привлекались видные специалисты-новаторы. Он принимает меры к улучшению на заводах, занятых изготовлением стрелкового и пушечного вооружения, калибрового хозяйства, уделяет много внимания полигонам, выезжает туда сам для участия в испытаниях нового оружия.

Уборевич создал Отдел военных изобретений (ОВИ). Каждый талантливый изобретатель находил там всяческую помощь: получал материальную поддержку, разрешение на пользование полигоном, консультацию опытных инженеров, помощь в разработке чертежей.

Помню, как Иероним Петрович поддержал изобретателей железнодорожного путеукладчика, сухопутной торпеды - предтечи современного противотанкового оружия. Особое внимание обратил Уборевич на изобретателя Курчевского, предложившего образец реактивной безоткатной пушки. В Управление вооружения потянулись многие, потерявшие надежду получить признание своего изобретения.

Стремясь быстрее усовершенствовать вооружение Красной Армии, Уборевич тщательно изучал все новое, что появлялось в технике зарубежных армий.

Он вел переговоры с иностранными фирмами, закупал новые образцы оружия, вместе с конструкторами изучал их, выявлял недостатки, испытывал на полигонах. В результате разрабатывались требования к новым образцам. Указания Уборевича, основанные на отличном знании тактики и богатейшем военном опыте, наталкивали конструкторов на новые технические решения. При посещении конструкторского бюро Путиловского завода Иероним Петрович познакомился с молодым конструктором, который трудился над разработкой нового пушечного вооружения.

Конструктор в присутствии Уборевича быстро набрасывал ориентировочные расчеты. Сначала все шло хорошо, потом что-то не сошлось. Конструктор растерялся и виновато взглянул на Уборевича. Тот приободрил его.

- Вы хорошо вели расчет. Но мысль новая, а расчетные нормы старые. Вы попробуйте от них отрешиться. Смелее! Прикиньте еще.

Конструктор снова произвел расчет, и лицо его озарилось улыбкой: он нашел нужное решение! Улыбнулся и Уборевич:

- Ну вот видите!

 

М. В. Захаров. ДРУГ И ВОСПИТАТЕЛЬ.

ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА МАРШАЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА М. В. ЗАХАРОВ

Летом 1931 года в Смоленск прибыл новый командующий войсками Белорусского военного округа - И. П. Уборевич.

Мы уже были наслышаны о нем как о прославленном полководце гражданской войны. Многие из нас были знакомы с его трудами и высказываниями по различным вопросам военного искусства. До назначения к нам он командовал войсками Северо-Кавказского и Московского округов, был начальником вооружений Красной Армии и снискал репутацию высокограмотного командира, творчески преломляющего боевой опыт в обучении и воспитании войск.

По приезде новый командующий собрал командный состав окружного управления. На этом совещании довелось быть и мне, служившему тогда в оперативном отделе штаба округа.

Бросилась в г лаза какая-то особенная подтянутость, собранность, серьёзный, проникновенный взгляд нового командующего. Все его вопросы и реплики по докладам начальников отделов отличались глубоким знанием военного дела и практичностью. Выглядел он сравнительно молодо, но чувствовалось, что перед нами опытный военный специалист.

Нас -поразило, что И. П. Уборевич, не успев как следует «обжиться» в Смоленске, собрал оперативников, командующих родами войск, начальников служб и выехал на рекогносцировку приграничной полосы. Он долго знакомился с местностью, условиями развертывания войск и прочими особенностями ответственного приграничного округа.

Обследуя войска, он вникал в такие тонкости, которым мы зачастую не придавали значения. Поэтому наши доклады его мало удовлетворяли. Ему хотелось знать подробности боевой и политической подготовки, повседневного быта бойцов и командиров. Не только проверит караульную службу, знание уставов, состояние оружия, но и отведает, чем кормят в полковой столовой, а в казарме заставит красноармейца расстегнуть воротник гимнастерки, посмотрит качество белья.

- Ну, теперь держись! - многозначительно говорили в штабе округа.

Большое внимание уделял он грамотности и политической сознательности красноармейцев. Интересовался, насколько они понимают идеи, за которые в случае войны им пришлось бы бороться. Как проводят красноармейцы досуг, как помогают им командиры и политработники, ничто, казалось, не ускользало из поля зрения командующего. Он находил время и для личного общения с красноармейцами вне службы; ему хотелось знать душу рядового бойца, его нужды и стремления.

По возвращении в Смоленск И. П. Уборевич давал подробные указания по устранению замеченных недостатков, держал многие мелочи на контроле и не успокаивался до тех пор, пока положение не было выправлено. Так полк за полком, корпус за корпусом повышали свою боеготовность, улучшалось их бытовое устройство.

На длительных учениях, неоднократно проводившихся под Слуцком, Полоцком, Минском и в других районах, командующий добивался прежде всего высокого уровня взаимодействия всех родов войск на поле боя.

Вспоминаю большие учения, проведённые на сильно пересеченной местности в 1935 году. В них участвовали стрелковые соединения, конница, мотомехчасти, авиация, парашютисты, артиллерия.

По мнению многих, учения прошли удачно. Но И. П. Уборевич не склонен был рассматривать их итоги в радужном свете. Приступая к разбору, он деловито отметил:

- Значение этих учений прежде всего в том, что они дают богатейший материал для изучения и большой упорной работы на будущее.

Затем он дал подробный анализ действий всех родов войск, обратив особое внимание на подвижные соединения и авиацию. С нескрываемым удовлетворением отметил он удачную высадку воздушного десанта, что было тогда делом новым.

Слушая сделанный им разбор учений, мы восхищались четкостью анализа, глубоким знанием военного дела. И так было всегда, когда мы собирались возле него по окончании учений.

Шли месяцы, годы. Мы не могли не замечать, как много и неустанно работал И. П. Уборевич над собой, пытливо изучая все новое в военном деле. Едва ли в то время из его поля зрения ускользало что-либо значительное из военной литературы, как нашей, так и зарубежной. Знание новинок особенно важно было в связи с ростом моторизации и механизации армии.

Учась сам, он не давал покоя и нам, требуя от всех командиров изучения новинок военной литературы.

Чтобы убедиться, насколько серьезно относится командный состав к повышению своих знаний, он проводил специальные сборы. Особенно требовательно относился И. П. Уборевич к командирам, окончившим военную академию. Их он обязывал не только досконально знать все новое, но и творчески развивать военную теорию, проверять ее на практике.

Мне пришлось испытать такую требовательность на себе. Однажды Иероним Петрович вызвал меня и поздравил с назначением на должность начальника оперативного отдела штаба округа. При этом сказал:

- Чтобы признать вас полностью соответствующим этой большой должности, я поручаю вам написать работу на тему «Возможное стратегическое развертывание сил противника перед Западным фронтом». Это должно быть исследование, диссертация, если хотите. Думаю, шести месяцев вам будет достаточно. Затем я приглашу командиров, окончивших академии, и мы послушаем вас. Доклад рассчитывайте на полтора часа. Вот вы и покажете свою эрудицию и понимание современных оперативно- стратегических вопросов. Рекомендую проделать то же самое и с вашими подчиненными, командирами оперативного отдела.

Такая постановка вопроса была новой, неожиданной. Но, овладев собой, я твердо ответил:

- Задание, товарищ командующий, будет выполнено в срок!

Вернувшись к себе, я наметил темы для командиров оперативного отдела, поручил разработать их и доложить к определенному сроку. Самому же пришлось вечерами и ночами трудиться над заданной мне темой.

Я недосыпал, недоедал, делая все, чтобы работа была не только завершена к сроку, но и удовлетворила новейшим требованиям.

И вот прошло шесть месяцев. Доклад закончен и представлен командующему. И. П. Уборевич назначил время «защиты». Не знаю, все ли диссертации защищаются в условиях такой строгости, - для заслушивания моего доклада были вызваны 36 командиров с академической подготовкой. Аудитория исключительно солидная по тем временам!

Начиная доклад, я, разумеется, волновался. Потом, следя за выражением лиц, почувствовал, что аргументация убедительна и доклад заинтересовал присутствующих. Волнение понемногу улеглось.

Началось обсуждение. Критики было мало, большинство выступавших одобрило мой труд. А командующий округом молчал, загадочно поблескивая стеклышками пенсне. По его лицу нельзя было определить, как он оценивает мою полугодовую работу.

В душу закралось сомнение: «Неужели он не одобряет? Уж не начнет ли сейчас «разносить», как это иногда случалось в его беседах с некоторыми чрезмерно уверенными в себе подчиненными?»

Но вот взял слово Уборевич. Высказав некоторые замечания, Иероним Петрович одобрил мою диссертацию. Потом подошел ко мне, пожал руку и весело сказал:

- Теперь мы можем смело сказать, что у нас есть достойный начальник оперативного отдела. Верю, что вы и в дальнейшем будете работать над собой.

Благодаря такой требовательности впоследствии целая группа командиров, служивших в штабе округа, была выдвинута на высшие должности: А. П. Покровский стал начальником штаба 5-го корпуса (ныне он генерал-полковник запаса), В. В. Курасов - начальником штаба 16-го корпуса (ныне он генерал армии), Р. Я. Малиновский - начальником штаба 3-го кавалерийского корпуса, К. А. Журавлев - начальником штаба Мазырекого укрепленного района.

Много внимания уделял И. П. Уборевич выращиванию командиров дивизий и полков. В 1928 году, по окончании академии, в Белорусский округ прибыл на должность командира батальона В. Я. Колпакчи. Прошло немало времени, пока он стал командовать полком. И. П. Уборевич, зорко наблюдавший за ростом каждого из нас, подметил способности В. Я. Колпакчи и назначил его начальником штаба дивизии. Продолжая следить и помогать ему, командующий выдвинул его затем на должность командира дивизии.

Всплывает в памяти и другое событие. Я считал, что нельзя стать полноценным командиром, не пройдя основных ступеней строевой службы, и решил попроситься на должность командира полка в стрелковую дивизию, которой командовал В. Я. Колпакчи. Этот перевод означал известное понижение в сравнении с тем положением, которое я занимал в штабе округа.

Командующий поддержал мое стремление и, пожимая руку, сказал:

- Правильно делаете. Так и нужно постигать службу.

Постоянная забота И. П. Уборевича о командных кадрах оказала благотворное влияние на судьбы многих из нас. Многие командиры, служившие под его руководством, оказались подготовленными к ответственным постам в грозные дни Великой Отечественной войны: генералы Р. Я. Малиновский, К. А. Мерецков и И. С. Конев командовали фронтами. А. П. Покровский, В. В. Курасов, Ф. П. Озеров и я стали начальниками штабов фронтов. В. Я. Колпакчи командовал армией. Всем нам пригодилась школа военной службы под начальством командарма 1 ранга Иеронима Петровича Уборевича.

Командующий нашим округом не был только военным специалистом. Это неоспоримое качество сочеталось в нем с кипучей общественной и партийной деятельностью. Помню, с каким вдохновением рассказывал он нам о работе пленумов ЦK ВКП(б), кандидатом в члены которого он являлся. В простых, но ярких словах, доходящих до глубины души, он умел нарисовать убедительную картину, над чем работает в настоящий момент многомиллионный коллектив советских коммунистов. Мы с интересом слушали эти рассказы, заражались его вдохновением и решимостью во что бы то ни стало претворить решения партии в жизнь.

Последний раз мне пришлось видеть И. П. Уборевича в начале 1937 года. Эта встреча состоялась в Академии Генерального штаба, где я учился. Он приезжал узнать, как овладевают военной наукой командиры, посланные им в академию. Внимательно, с присущей ему щепетильностью Иероним Петрович интересовался нашими успехами и даже бытом.

На прощание он сказал нам:

- С Запада все больше попахивает войной, товарищи. Мы должны быть ко всему готовы. И ваша учеба должна стать вкладом в эту готовность.

У нас, воспитанников И. П. Уборевича, навсегда сохранилось яркое впечатление об этом умелом воспитателе и кристально чистом коммунисте. Переняв от него многие методы руководства войсками, мы не без успеха применяли их на полях сражений Великой Отечественной войны, применяем и сейчас в практике обучения и воспитания командных кадров.

 

Г. Т. Горбачев ТАК МЫ СТРОИЛИ АЭРОДРОМ.

ИНЖЕНЕР-ПОЛКОВНИК Г. Т. ГОРБАЧЕВ

Когда мне предложили должность командира и комиссара 5-го инженерно-аэродромного батальона, я не задумываясь принял назначение. Я нисколько не сомневался, что справлюсь с батальоном, так как, окончив Военно- техническую академию, а в 1933 году и Военно-инженерную, считал, что и военное, и инженерное дело знаю. Меня не смущало, что батальона еще не существовало и его только предстояло укомплектовать призывниками-москвичами с образованием не ниже семи классов средней школы.

Прибыв в Смоленск, я направился к начальнику ВВС Белорусского военного округа товарищу Локтионову.

- Завтра я представлю вас командующему округом, сказал он, - и поговорим о предстоящей вам работе. Ее у нас по горло...

Войдя с Лактионовым в кабинет командующего, я увидел молодого, лет под тридцать, аккуратно одетого, тщательно выбритого командира.

Он сидел в глубоком кресле и молча - мне показалось, с напускным спокойствием кивал головой, слушая доклад какого-то грузного черноволосого командира.

«Ишь ты, модник какой, - подумал я, всмотревшись в командующего. - От такого помощи не жди... Ну и бог с ним! Будем все дела решать в штабе округа...»

- Я подумаю и вызову вас после обеда, -сказал Уборевич докладывавшему и рукой пригласил нас с Локтионовым к столу.

Как специалист-инженер, я чувствовал свое превосходство над этим молодым командующим, который, видимо, и понятия не имел о всем том, чему нас обучали в академиях. Локтионов подошел к столу чуть ли не строевым шагом, а я, считая, что знакомство с командующим носит всего-навсего процедурный характер, приблизился вразвалочку, неизвестно чему улыбаясь. Уборевич протянул мне руку, я фамильярно пожал ее, будто здоровался с равным себе. Командующий удивленно поднял брови, но обошлось без замечаний.

- Известно ли вам, товарищ Горбачев, - спросил он, - что мы начинаем строить впервые в стране аэродромы с жестким покрытием?

- Слышал краем уха, -ответил я.

- Жаль, что только краем уха... Это конструкция новая, весьма ответственная, на нее будут садиться самолеты весом более двадцати тонн... Поэтому я обязываю вас в месячный срок изучить иностранную литературу по этому вопросу, иначе вы для нас не будете полезным. А как вы мыслите себе поставить боевую выучку батальона?

- Это дело второе, как мне кажется, товарищ командующий. Наше дело строить, а не воевать.

- Глубоко заблуждаетесь. В том-то и сложность вверенного вам батальона! Вы обязаны в самый короткий срок создать слаженную, вполне работоспособную строительную организацию и в то же время боеспособную воинскую часть. Никаких скидок ни на то, ни на другое не будет.

Долго еще говорил командующий о содержании работы командира и комиссара строительного батальона, а я только потел и думал: как же мало говорилось нам обо всем этом в академиях!

- Я думаю, вам трудно будет сочетать роль строевого командира и технического руководителя, - покачал головой Уборевич.

- Это почему же, товарищ командующий? - удивился я.

- Да потому что вы, видимо, лишены воли вообще, к тому же не представляете себе, что каждый отделенный командир должен быть и квалифицированным бригадиром, каждый взводный- умелым десятником, а ротный всесторонне образованным, инициативным прорабом. Ведь не случайно же нам присылают сто сорок инженерно-технических работников, окончивших Краснодарское техническое училище! Этими людьми надо уметь руководить, а не покрикивать только на том основании, что у них на петлицах будет по два-три кубика, а у вас шпалы. Вы думаете, мне легко было добиться укомплектования батальона москвичами с семилетним средним образованием? Как вы думаете поставить дело, чтобы всех этих людей увлечь работой и службой? Доложите!

- Будем заниматься с людьми, товарищ командующий, - отвечал я растерявшись. - Дело покажет...

- Не уверен, что оно у вас покажет. А пока обязываю вас ввести жесткий режим дня: два часа строевой подготовки и шесть часов специальной технической учебы с преимущественным вниманием строительству жестких полос аэродрома. Если не будет ладиться, обращайтесь за помощью к товарищу Лактионову, моему заместителю товарищу Жильцову, ко мне. Но если проявите вялость - добра не ждите.

Выйдя из кабинета, я долго вытирал платком шею, лоб, виски.

Бывало, приедет Уборевич неожиданно в штаб батальона и сейчас же идет в классы, где идет техническая учеба. Посмотрит, послушает, как идут занятия, спросит у слушателей на выдержку:

- Скажите, какое давление должна выдержать полоса жесткого покрытия аэродрома при посадке тяжелого бомбардировщика? Какое соотношение компонентов предусматривается в массе для бетонирования полосы? Через сколько часов схватывается бетон, когда можно снимать опалубку?

Если ответ был правильным и быстрым, командующий улыбался, а если неправильным или вялым - бросал гневный взгляд из-под пенсне на преподавателя. И мы удивлялись: откуда у него все эти специальные, чисто инженерные познания?

Увидит захламленность на каком-нибудь участке, скажет:

- Кто здесь прорабом? Понизьте его в должности. От неаккуратного человека нечего ждать хорошей работы.

Однажды от него сильно досталось моему начальнику товарищу Терскому за то, что у кухни столпилось много красноармейцев, чистивших картошку. Снабженцы не завезли вовремя картофель, и, чтобы не сорвать обед, Терский послал на кухню вместо обычных пяти человек пятнадцать.

- В следующий раз замечу, - рассердился Уборевич, - заставлю вас лично отработать время, непроизводительно потраченное красноармейцами. Государство послало их к нам из-за важности стройки, а вы чуть не взводами ставите на картошку...

Но если, бывало, позвонишь в штаб округа, пожалуешься: «Автомашин не хватает, товарищ командующий», они появлялись незамедлительно.

Крепко досталось и мне, когда я не успел сдать вовремя жилой дом, а эксплуатационный состав аэродрома уже прибыл к месту работы.

Командующий вызвал для объяснений. Я ехал и надеялся, что Уборевич поймет мою невиновность: проект дома запоздал; чтобы ввести дом в эксплуатацию, не хватало сантехнического оборудования; были и другие причины, не зависевшие от нашей подрядной организации.

Но Уборевич ничего не хотел знать:

- Квалифицированные люди размещены в палатках, их семьи рассованы по углам в крестьянских избах! Какое тут настроение для работы?

- Но ведь проект запоздал, товарищ командующий, оправдывался я, - до сих пор нет раковин, смывных бачков, ванн...

- Почему вы не говорили раньше об этом? А я, надеясь на вас, вызвал командиров, они с семьями приехали... Ведь это же люди, в лесу, что ли, им ночевать?

На этот раз я и Терский получили по выговору. Но случалось и похвалы зарабатывать.

Иерониму Петровичу очень понравился ночной санаторий, который я организовал для лучших рабочих.

- Скажите, пожалуйста, до чего дожили... - улыбался он. - Какой контраст со временами гражданской войны! Бывало, услышим, что в армию едет командующий фронтом - Егоров, Фрунзе, Тухачевский, - горим от стыда. Продукты если есть, так стол накрыть нечем. Бегут снабженцы к деревенскому попу или кулаку: дайте, ради бога, тарелочек да вилочек... А тут для рабочих санаторий! Очень хорошо.

Не любил Иероним Петрович нерадивости, очковтирательства, малейшего нарушения дисциплины и порядка.

Однажды собрал совещание строителей аэродромов. Пригласил не только нас - строителей-подрядчиков. Присутствовали все командиры и комиссары авиационных частей, члены Реввоенсовета округа.

Объясняя отставание от назначенных сроков, начальники строек ссылались на некомплектность чертежей, нехватку оборудования. Докладывали только о завозе материалов, о подготовке земляного «корыта» будущих взлетно-посадочных полос, но никто не говорил о главном: об укладке бетона, венчающей сооружение взлетно-посадочной полосы.

У всех членов президиума кислые лица. Особенно Недоволен докладами Уборевич.

Но вдруг положение изменилось. Начальник строительства ржевского аэродрома Терский назвал такие показатели укладки бетона, что в зале прокатились возгласы удивления.

- Тысячу Квадратных метров полосы даем в сутки! - докладывал Терский.

- Ого! Это же рекордная цифра! - вырвалось у кого- то в президиуме.

- Чудесно! - повеселел Иероним Петрович. - Кто же это сумел так организовать дело?

- Главная заслуга в этом, - ответил Терский, - нашего главного инженера Горбачева. Сильно тормозило работы рифление плит - Горбачёв отменил его. Укладку бетона...

- Как отменил? -сразу же насторожился командующий.

- Кто ему разрешил? Как же будут садиться самолеты?!

В зале и в президиуме замешательство.

- Никто не разрешал, - сразу оторопел Терский, но ведь это оправдывается... Горбачев пошел и на дальнейшее упрощение проекта: укладывать бетон мы стали в площадь опалубки не метр на метр, а два на два...

- И опять без разрешения?! -побелел Уборевич.Кто же позволил ему самовольничать? Что он- с ума сошел?!

- Но ведь производительность выросла в два-три раза, товарищ командующий... - стушевавшись, оправдывался Терский.

- Какая, к черту, производительность, когда вы бесцеремонно выкидываете целые элементы из проекта, нарушаете технологию, указания центра и мою директиву! Вы, товарищ Терский, пошли на поводу Горбачева и несете чушь. Это же чистейший авантюризм, в жертву которому приносятся интересы государства. Очковтирательство, если не вредительство! Я прерываю совещание. Прокурор сегодня же займется вашими делами.

В приемной меня окружили товарищи:

- Кончилась твоя песня, Горбачев, в округе...

- Да что- в Округе! Из армии выгонят!

- А может, поедет туда, куда Макар телят не гонял...

Я вернулся в гостиницу как обреченный. Только где-то в самой глубине мозга билась надежда: «Не может быть, чтобы не разобрались, не может быть, чтобы не признали пользы...»

В номере зазвонил телефон.

- Горбачев слушает.

- С вами говорит прокурор Округа. Я уже пятый раз звоню вам. Прошу зайти ко мне в шестнадцать часов.

Я совсем упал духом, собрался пойти в ресторан, залить навалившееся горе вином. Но тут снова звонок:

- Говорит Уборевич. Скажите, Горбачев, в состоянии ли вы обосновать свою партизанщину инженерными расчетами?

- Да, товарищ командующий!

- Тогда - готовьтесь.

На вечернем совещании дадите ваши доказательства.

Я послал в Москву самолет за специалистами- прилетят Сошин и Овруческий.

- Простите, товарищ командующий, но я не могу быть на заседании: вызывает прокурор.

- Прокурор подождет. Отдать под суд легче всего...

В приемной командующего товарищи говорили:

- Ты-то зачем пришел, чудак? Твои дела тут закончились.

Терский приободрил:

- Я упросил Уборевича принять меня и доложил о наших делах более обстоятельно. Он выслушал, вызвал из Москвы консультантов и даже забеспокоился, не обидел ли тебя зря. Я уже говорил с Сошиным - он склоняется на нашу сторону. Держись, Трофимыч!

Снова началось совещание. К удивлению всех, Иероним Петрович произнес:

- Слово предоставляется товарищу Горбачеву. Послушаем его доклад: как и почему он нарушил проект.

Я внутренне собрался, вышел на трибуну и доложил о существе дела.

- Рифление специальным валиком я распорядился заменить затиркой вручную. Расчеты показали, что затирка обеспечивает не меньший, а, наоборот, больший коэффициент трения, и самолеты с еще большей безопасностью могут садиться на полосу. Заливка бетона в ячейку, превышающую проектный размер вчетверо, да к тому же измененную нами на шестиугольник вместо квадрата по проекту, дает большие выгоды. При квадратной форме ячейки мы трамбовали бетон плоскостными вибраторами, которые прямой угол не захватывали, и приходилось переходить на мелкую металлическую трамбовку. При шестиугольнике все углы тупые - по сто двадцать градусов, поэтому вибратор проникает всюду и дополнительная трамбовка по углам отпадает, а качество стыков улучшается. Кроме того, вместо шестнадцати углов при проектной фигуре ячейки мы теперь трамбуем всего шесть углов. Опять же, экономия опалубки, дефицитной и крайне трудоемкой в изготовлении. Толщина ее измеряется миллиметрами, и сломать ее можно прикосновением пальца. А при шестигранной форме плиты она экономится на две трети против проекта. Отсюда рост производительности труда, более чем вдвое экономия лесоматериалов. Только так и можно давать тысячу квадратных метров в сутки без снижения качества...

Говорил я и о других деталях. Всматриваясь в лица Уборевича, Сошина и Овруческого, заметил, что консультанты московские благосклонно кивают головами, наконец исчезло напряжение и с лица Иеронима Петровича.

Когда же Сошин и Овруческий дали заключение, что проект изменен удачно, командующий совсем повеселел:

- Выходит, товарищ Сошин, что вы наши «ошибки» будете популяризировать и менять проекты остальных аэродромов?

- Да, - ответил Сошин, - полагаю, что наше руководство так и сделает.

- Тогда я должен извиниться перед товарищем Горбачевым, - улыбнулся Иероним Петрович. - Его ждет не скамья подсудимых, а, может быть, даже награда...

После совещания Терский стал свидетелем сцены, когда Иероним Петрович «Шерстил» своего помощника К. И. Жильцова и начальника строительного отдела И. В. Козловского за то, что они не вникли в рационализацию, применённую молодым инженером, и не помогли своевременно в оформлении ее надлежащим порядком.

Трудно было войти в доверие к Иерониму Петровичу, но если он изучил человека и убедился в его добросовестности, то поколебать его доверие было еще труднее. Он часто стал привлекать меня к работам, не входившим в круг моих обязанностей по должности.

Поехал он под Полоцк, где шли инженерные работы по укреплению района. Взял и меня с собой.

Перед нашим приездом геодезисты закончили разбивку местности и определили, как следует располагать огневые точки. Везде были расставлены вехи.

Уборевич прошел несколько километров, по-хозяйски придирчиво осматривая работу геодезистов.

Вдруг остановился.

- Как вы думаете, Георгий Трофимович, - обратился он ко мне, - будет обстреливаться этот овраг? Строя здесь амбразуру, мы углубимся на полтора метра, значит, образуется пространство. Будет оно простреливаться или окажется мертвым?

- Надо бы проверить... - неопределенно ответил я.

- Вот и давайте проверим!

Он лег на землю и пополз к контрольному колышку. Убедившись в правильности разбивки, облегченно вздохнул:

- Кажется, не ошиблись...

В 1934 году на строительстве ржевекого аэродрома в годовой программе работ были пропущены такие объекты, как сброс северной дренажной системы аэродрома, оголовок этой системы и рулежные дорожки к ангарам. Не было и рабочих чертежей на эти объекты, хотя в генеральном проекте они значились. Я задумался: «Если не построить сброс дренажной системы, то все выполненные под покровом аэродрома дренажные каналы длиной 20 километров заилятся и очищение их потом потребует больших усилий и непроизводительных затрат. Если не построить подъездных дорожек к ангарам, то сами ангары нельзя будет эксплуатировать. Значит, средства будут затрачены на них впустую. Разве это дело?»

Я решил строить эти объекты, хотя финансирование их на этот год не было разрешено. Чертежи приказал изготовить проектному бюро подчиненного мне батальона, и работы на «нетитульных» объектах начались. Приезжавшие на стройку начальник квартирно-эксплуатационного отдела округа Шмурицкий и начальник сектора КЭО Калинин предупреждали меня:

- Кто позволил вам тратить материалы и рабочую силу на неразрешенные объекты? Сами будете расплачиваться потом.

- Да ведь это нужное дело, товарищи, - убеждал я их, - измените титульный список - и эти объекты станут законными.

- Едва ли в вашу обязанность входит, - кипятились мои оппоненты, - поучать, какие объекты включать и какие не включать в титульный список!

Я был убежден в своей правоте и продолжал строить «нетитульные» объекты. А тут как раз был издан закон о привлечении к строгой ответственности лиц, нарушающих финансовую дисциплину на стройках. Калинин и Шмурицкий составили акт, в котором зафиксировали, что мною произведены «незаконные» работы на сумму до двух миллионов рублей.

Я ахнул. Ведь за это мне полагалось не менее восьми лет тюремного заключения. Что делать? Акт уже передан прокурору, меня вот-вот должны снять с работы н отдать под суд.

В отчаянии написал письмо начальнику финансового управления РККА А. В. Хрулеву с подробным объяснением и поставил об этом в известность заместителя командующего округом А. И. Жильцова, отдыхавшего в то время в Сочи.

Медленно шли дни, настроение было отвратительное. Дело тянулось до тех лор, пока А. В. Хрулев не прислал своего представители товарища Школьникова. Он внимательно осмотрел «незаконные» объекты, изучил состояние сметного дела на стройке, заглянул в баланс и убедился, что стройка идет с прибылью, а организация производства безупречна. Мы встретились с ним.

- Если говорить о технически грамотной эксплуатации аэродрома, - сказал Школьников, - вы совершенно правы, строя эти «Незаконные» объекты. Но ведь закон есть закон, и вы обязаны были все это своевременно оформить! Как те вы так оплошали?

- Я те обращался к Шмурицкому и Калинину. Но разве их прошибешь? Как об стенку горох!

- А Уборевича ставили в известность?

- Нет, не ставил. Как-то постеснялся...

- Ну вот- постеснялся. А теперь хоть садись в тюрьму. Надо попросить Иеронима Петровича приехать сюда, в Ржев. Только он может приказать прокурору прекратить дело.

- Да разве он поедет? - усомнился я.- У него только и дела, что возиться со мной... Школьников сам позвонил в Смоленск Уборевичу. Тот не сказал ничего определенного. Я совсем расстроился.

А утром на железнодорожную ветку аэродрома прибыл вагон командующего округом. Я не знал, что А. И. Жильцов телеграфировал начальнику строительного отдела Округа Козловскому, чтобы тот доложил о моей беде Уборевичу.

Иероним Петрович привез с собой Козловского, Шмурицкого, Калинина и других работников управления округа, вызвал командира авиационной бригады М. С. Медянского и комиссара бригады Кузнецова. Когда все собрались, командующий приказал мне:

- Покажите все ваши объекты: «грешные» и «безгрешные».

Медянский и Кузнецов хорошо отзывались о качестве работ, не жаловались и на темпы стройки.

- Все было бы хорошо, если бы не самовольство Горбачева... - с деланным сожалением проговорил Шмурицкий, когда мы подошли к сбросу дренажной системы.

По выражению лица Уборевича я никак не мог понять, осуждает он меня или оправдывает.

После осмотра объектов началось совещание в салон-вагоне командующего. Первым говорил Шмурицкий.

- Горбачев обворовал государство. Никому не позволено разбазаривать средства не по назначению. Что будет, если каждый строитель начнет расходовать деньги, материалы и рабочую силу по своему усмотрению? Против таких безобразий и направлен новый закон. Горбачев безусловно заслуживает самого строгого наказания, тем более что мы предупреждали его. Пора заняться этим прокурору.

Шмурицкого поддержал Калинин.

- Если вы не хотите называть Горбачева по имени и отчеству, - обернулся к ним Уборевич, - называйте его товарищ Горбачев. Он пока еще не осужден. А каково ваше мнение, товарищ Школьников? Залез товарищ Горбачев в карман государства или не залез?

- Формально- да, а по существу- нет. Он не положил деньги себе в карман. Я удивляюсь одному: какие беспринципные работники есть еще в управлении Белорусского округа! Неужели у них не хватает соображения определить, что нужно на аэродроме в первую, во вторую и третью очередь?! Взять к примеру железобетонный забор вокруг аэродрома. Ведь у нас сотни аэродромов обнесены простым дощатым забором, какой издавна стоит и здесь. Так неужели нельзя было снять деньги с этого объекта, не строить в этом году железобетонный забор, а пустить средства туда, где они более нужны для нормальной эксплуатации аэродрома?

- Я с вами, товарищ Школьников, вполне согласен, встал с места Медянский. - Начальник стройки товарищ Горбачев действует в интересах нашей бригады: мы же сами требовали, чтобы он строил эти «незаконные» объекты. Посудите сами: велика ли выгода государству, если ангары построены, а пользоваться ими нельзя, потому что нет рулежных дорожек? А работники округа хотят защитить честь мундира. Прохлопали время, чтобы изменить титул, а теперь валят вину на других. Несправедливо это, товарищ командующий!

Произошла небольшая пауза.

Иероним Петрович подозвал своего секретаря и что-то шепнул ему на ухо. Тот вышел из салона.

- Мне ясно, почему товарищ Школьников встал на сторону начальника стройки, - сказал Иероним Петрович, - но мне совершенно неясно, откуда мы возьмем два миллиона, израсходованные товарищем Горбачевым без моего ведома. Ну, объявим мы ему выговор или отдадим под суд, а деньги-то от этого не родятся!

Как я ни был взволнован, все же слышал, как в соседнем купе стучала пишущая машинка, затем увидел, как проводник стал накрывать в другом конце салона обеденный стол. «Для всех жизнь идет своим обычным чередом, а я... Что же будет со мной?»

- Вам, товарищ командующий, - ответил Уборевичу Школьников, - предоставлено право менять титул, и я без труда найду в нем объекты, без которых легко обойтись в этом году. Миллион рублей наскребу, а остальное додаст Москва: деньги-то израсходованы технически грамотно, а значит, и с государственной точки зрения правильно. Товарищ Горбачев не заслуживает наказания. Наоборот…

- Иероним Петрович резко встал, глаза его сощурились:

- Товарищ Калинин! - Тот вскочил со своего места, выпрямился.

- Немедленно покиньте вагон! И вообще - вон из округа! Мне такие помощники не нужны.

Калинин вобрал шею в плечи и поплелся к выходу.

- Товарищ Шмурицкий! Уходите и вы. Здесь вы больше не нужны. Поговорю с вами в Смоленске.

Иероним Петрович что-то записал в блокноте и направился к обеденному столу.

- Прошу, - весело обратился он к присутствующим. Первую рюмку товарищу Горбачеву. Мы должны ценить смелых людей, понимающих, что такое народная копейка и государственные интересы!

Все сели за стол. Расцвели улыбки, будто у каждого свалился камень с души. Я почувствовал себя на десятом небе.

Во время обеда Иероним Петрович снова подозвал секретаря. Тот подал лист бумаги. Командующий пробежал глазами напечатанное на машинке, поставил свою подпись и передал лист мне. Это был приказ о премировании меня двухмесячным окладом и предоставлении мне и жене путевок в санаторий.

Зимой 1936 года Иероним Петрович приехал на нашу строительную площадку.

Я, как всегда в его приезды, почувствовал себя в каком-то внутреннем напряжении: вдруг заметит какие-нибудь неполадки! А он вместо официальных разговоров пригласил меня на празднование дня рождения его жены на дачу в Гнездово.

Семья Уборевичей занимала там простой рубленый дом, без каких бы то ни было излишеств. Внутренняя «отделка» - строганые бревна, самая скромная мебель.

Гости были самые разные: заместители командующего Жильцов и Апанасенко, командир корпуса Ковтюх, рядовые командиры из штаба округа, секретарь командующего Смирнова с мужем.

Когда кто-то поднял бокал за здоровье хозяина дома, Уборевич запротестовал:

- Нет, нет, пожалуйста, без подхалимажа! Сегодня день жены, и я у нее праздник отнимать не хочу. Давайте что-нибудь споем! Кто затянет?

Полилась певучая «Гляжу я на небо...», потом «Если завтра война, если завтра в поход...», «Орленок». Уборевич подпевал, хотя сильным голосом не обладал. В промежутке между песнями кто-то спросил:

- Иероним Петрович! А что, война будет?

- От нас зависит, - ответил он. - Враг только сильного боится. Но о войне будем думать завтра с утра. А сейчас- танцы!

Он завел патефон, подошел к жене, вместе с Ниной Владимировной закружился в танце. Пошли танцевать и все.

 

А. А. Новиков. ЕГО ДОБРОЕ ИМЯ.

ДВАЖДЫ ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ГЛАВНЫЙ МАРШАЛ АВИАЦИИ А. А. НОВИКОВ

Двадцать шесть лет прошло с тех пор, как командарм 1 ранга Иероним Петрович Уборевич трагически погиб в расцвете своих сил, а люди, лично знавшие этого незаурядного человека и крупного советского полководца, до сих пор с большой любовью произносят его имя и хранят его образ в своих сердцах.

Впервые я узнал об Иерониме Петровиче в марте 1920 года.

Борис Иннокентьевич Кузнецов, в прошлом офицер генерального штаба, был тогда начальником учебной части нижегородских пехотных курсов и читал нам курс тактики.

Однажды на занятиях, характеризуя старый генералитет, в том числе и главарей контрреволюции Деникина, Врангеля, Колчака, Корнилова, Юденича, Кузнецов противопоставил им плеяду советских полководцев - Фрунзе, Тухачевского, Каменева, Егорова и других. Назвав Уборевича, он добавил, что это самый молодой из всех командующих армиями, очень талантливый и перспективный военачальник.

«В 22 года - и командует армией, - поражались за обедом курсанты, - а мы - его сверстники - еще только учимся командовать отделением или взводом! Кто же он такой? Почему ему доверили такое большое дело?»

Все мы готовы были отдать жизнь за молодую Республику, и редкий молодой человек тех лет не мечтал стать похожим на героев, идущих во главе войск на бой с врагами Отечества. Уборевич, видимо из-за возраста, больше всего импонировал таким мечтателям, и я снова обратился к Кузнецову:

- Как же это получается, Борис Иннокентьевич? Молодые люди командуют на фронтах армиями, а иные опытные офицеры работают в глубоком тылу.

Ведь вот товарищ Горячко: бывший полковник, а командует всего-навсего курсами. Чем же отличился Уборевич, что заслужил такой пост?

- Чем заслужил? -переспросил Кузнецов. - Прежде всего тем, что всей душой отдален своему народу, понял великий смысл борьбы народа за новую жизнь. Понял, что классовые бои - это не то, что война «За веру, царя и отечество». Он пришел к бойцам революции с чистым сердцем, готовый и сам отдать жизнь за народное дело. Вот и заслужил доверие. Да еще доказал, что умеет побеждать. За таким солдат всегда пойдет, как говорится, и в огонь, и в воду. Талант, одним словом, он не каждому дается.

После этой беседы образ Уборевича еще больше завладел моим воображением, и я решил по окончании курсов проситься под начало Уборевича. Но из этого ничего не вышло: меня назначили в 43-ю стрелковую дивизию 7-й армии, находившуюся в районе Петрозаводска.

Наступил 1925 год. Я служил командиром батальона в тбилисской военно-политической школе. На выпуск политруков приехали член Реввоенсовета Кавказской Краснознаменной армии Г. К. Орджоникидзе и начальник штаба армии Б. И. Кузнецов, от которого н впервые услышал об И. П. Уборевиче. Орджоникидзе расспрашивал выпускников, где они служили до поступления на курсы, участвовали ли в гражданской войне. Два курсанта - Пискарев и Семибратов - сказали, что в 1919-1920 годах служили в 14-й армии, хорошо помнят члена Реввоенсовета товарища Серго и командарма Уборевича. Завязался непринужденный разговор, наполненный воспоминаниями о боевых годах. Орджоникидзе заговорил об Уборевиче.

- Командарма Уборевича, - сказал он, - я поставил бы вам всем в пример. Он был тогда очень молод, энергичен, грамотен в военном деле, решителен. Что сделало его таким? Ответственность перед людьми, перед партией, которая ему доверяла, кристальная честность, истинная любовь к народу. Его посылали всегда туда, где трудно. Ленин для него - самый высокий авторитет. С Уборевичем было легко и приятно работать. Уборевича все любили за доступность, хладнокровие в самые опасные моменты и, конечно, за заботу о бойцах.

- Не забывал, что на передовой и табачок требуется, добавил Семибратов.

И я в который раз подумал: когда же приведется увидеть Уборевича? Увидел я его только осенью 1931 года в Смоленске, когда он сменил командовавшего Белорусским военным округом А. И. Егорова.

Я был тогда начальником оперативного отдела штаба стрелкового корпуса, которым командовал Епифан Иович Ковтюх, а тот знал Уборевича еще по Северо-Кавказскому военному округу.

Когда приехал Уборевич, Епифан Иович сказал мне:

- Новый командующий прохлаждаться не позволит. Беспокойный человек! Он заставит напряженно работать войска и штабы.

В первую очередь Уборевич обратил внимание на огневую подготовку войск, стал лично проверять части. Когда он проверял снайперскую команду стрелкового полка нашего корпуса в Вязьме, я был там представителем от штаба корпуса.

Командир дивизии Клява, командир полка Данилов и я, встретив командующего рано утром, доложили о готовности снайперской команды к стрельбе.

- В девять часов начнем проверку, - приказал Уборевич, поздоровавшись. - Стрельба по падающим мишеням.

В тот день, как на зло, завьюжило, было очень холодно, кружилась поземка. Командующий прибыл на стрельбище точно в назначенное время, и мы приступили к стрельбе. Метель разыгрывалась все сильнее, а Уборевич как будто не замечал этого. Он стоял в длинной кавалерийской шинели, начищенных хромовых сапогах, не опуская на уши задника шлема.

Стреляли плохо. Даже сам начальник команды не выполнил упражнений. Уборевич нервным шагом подошел к нему:

- Какой же вы после этого начальник команды?

- Да ведь метет, товарищ командующий! Вот и сбивается наводка.

Командующий взял у него винтовку. Лег на линию огня, выстрелил. Мишень упала. Молча отдал винтовку и приказал командиру полка:

- Выстроить команду!

Перед строем Уборевич внимательно оглядел лица снайперов, смерил с ног до головы Данилова:

- Какие же вы снайперы? Значит, весь полк подготовлен еще хуже? Инспектирование прекращаю. Через месяц произведу проверку всего полка.

Начальника снайперской команды он тут же отстранил от должности, приказав заменить энергичным, любящим стрелковое дело командиром.

Перед отходом поезда Иероним Петрович внушал нам в своем салон-вагоне:

- В современном бою атак густыми цепями не ждите. От меткости огня зависит успех боя. Он должен быть губительным для противника. Без этого даже хорошее тактическое решение не принесет успеха. Вы же как будто бы имеете боевой опыт, а таких простых истин или не понимаете, или недооцениваете. Требую научить войска стрелять отлично! А вы, товарищ Новиков, передайте Епифану Иовичу, чтобы научил свой корпус стрелять так, как когда-то стрелял сам.

Выйдя из вагона, мы почувствовали себя, как наказанные. Вечер и почти всю ночь сидели, вырабатывая меры по повышению огневой подготовки дивизии.

Результат проверки в Вязьме стал известен всему округу. Всюду началась стрелковая горячка. Наш корпус, начиная с Е. И. Ковтюха и кончая каптенармусом, ежедневно тренировался в стрельбе. Через месяц в Вязьму приехал вместе с Е. И. Ковтюхам начальник отдела боевой подготовки штаба округа Шумович. Полк Данилова отстрелялся на «ОТЛИЧНО».

Кончался август 1931 года. Е. И. Ковтюх вызвал меня u кабинет и сказал:

- Командующий приказал провести опытное учение на тему «Обслуживание разведывательного отряда самолетом». Готовность к учению - максимум через две недели. Возлагаю на вас разработку и проведение этих учений. Уборевич очень интересуется этой темой, значит, сам будет контролировать ход дела. Уж я его знаю.

Действительно, незадолго до начала учений меня вызвали к командующему. Наслышанный о его строгости, жесткой требовательности и сухости в обращении, я волновался. Знал, что Уборевич особенно присматривается к окончившим академию, в личных беседах и во время проверки выполнения заданий выявляет способности каждого из них. Поэтому на свою первую деловую встречу с ним я смотрел как на своего рода экзамен и тщательно готовился к ней.

Войдя в кабинет, четко доложил. Командующий сдержанно поздоровался, медленно осмотрел меня с головы до ног, сказал:

- Для начала расскажите, когда окончили академию, где воевали в гражданскую войну, где служили до поступления в академию.

Я коротко ответил и попросил разрешения доложить разработку учения.

Командующий слушал доклад не перебивая, внимательно рассматривал карту района учения. Следя за выражением его Лица, я понял, что Уборевич докладом доволен.

- Какие основные задачи могут выполнять самолеты при обслуживании разведывательного отряда? - спросил он.

- Воздушную разведку, связь между разведотрядом и штабом, выславшим его, наблюдение за полем боя и непрерывную информацию о действиях противника.

- Как практически будет осуществляться связь?

- Посредством авиасигнального поста, радиостанции, условных сигналов и сбрасываемых вымпелов.

- А вам приходилось летать на военном самолете?

- К сожалению, только раз, в двадцать втором году, когда учился на курсах «Выстрел». Был десятиминутный полет в районе подмосковного аэродрома «Подосинки».

- Как вы думаете, - Уборевич пристально посмотрел мне в лицо, - полезно было бы руководящим штабным командирам освоить профессию летчика-наблюдателя? Хотя бы в минимальном объеме? Например, овладеть ориентировкой в воздухе, уметь вести визуальную разведку, а может быть, и научиться фотографировать?

Я ответил, что в необходимости этого убедился при разработке учения. Ведь даже не умел читать фотоснимки. Летнабы научили. А небольшая летная практика помогла бы штабным командирам лучше познакомиться с авиацией, изучить ее возможности, что позволит грамотно ставить ей задачи.

- У меня давно зреет мысль, - перебил командующий, - направить кое-кого из штабных командиров на стажировку в авиацию. У нее большое будущее!

В заключение командующий одобрил разработку учений и назначил срок их проведения. Учения прошли хорошо, и я с разрешения командования изложил результаты их в статье «Обслуживание РО самолетом», которая была напечатана в 1932 году в четвертом номере журнала «Военный вестник».

В сентябре 1932 года меня и командира из Бобруйска Аргунова прикомандировали к штабу ВВС округа для стажировки, предусматривавшей практические полеты. Но Аргунову тогда состояние здоровья не позволило летать, и я стал первым стажером-авиатором из штабных командиров. Эта короткая стажировка с легкой руки И. П. Уборевича явилась первой ступенькой для моего перехода в авиацию.

В начале марта 1933 года командир корпуса Е. И. Ковтюх сказал мне:

- Звонил Уборевич, собирайтесь в штаб округа. Сейчас подбирают общевойсковых командиров для перевода в авиацию. Командующий расспрашивал о вас, я дал положительный отзыв, но просил оставить в корпусе. Остальное зависит от командующего.

Я интересовался авиацией, но уходить из корпуса не хотелось. Все здесь было хорошо знакомо - обстановка, люди, техника, да и мнением Ковтюха дорожил.

С таким настроением и вошел в кабинет командующего. И. П. Уборевич приветливо поздоровался и, заметив некоторую мою скованность, пригласил сесть и начал говорить о делах в корпусе, о моей статье в «Военном вестнике», а потом спросил:

- Что дала вам летная практика?

- Стажировкой доволен, - ответил я, - но она, к сожалению, была очень короткой. Всего десять полетов на Р-5. Освоил визуальную ориентировку для решения навигационных задач в воздухе, а с воздушной стрельбой, бомбометанием, фотографированием ознакомиться не успел. Мне сказали, что надо прежде хорошо усвоить аэронавигацию, пройти серьезный курс подготовки на земле.

- Вы, значит, хотели большего? Это хороший признак. А вообще вам правильно сказали. Работа летнаба сложна, требует хороших знаний, большой практики. Достигнуть этого можно только систематическими занятиями, длительной службой в авиации. Вот мы и решили предложить вам перейти туда. Как вы на это смотрите?

Вспомнилась просьба Ковтюха, привычная рабочая обстановка в корпусе, товарищи по работе...

- Я очень благодарен за доверие, товарищ командующий, - робко ответил я. - Но мне совершенно незнакома авиация, соприкасался я с ней очень мало.

- Боитесь? А вы думаете, мне легко было в девятнадцатом принимать армию? В ней и пехота, и артиллерия, и кавалерия, и бронемашины, и авиация. А принимать все это надо было в бою с отборными войсками Кутепова, без какой бы то ни было предварительной стажировки. Но если партия нашла нужным, как же я мог отказаться?!

В моем воображении всплыло лицо юного командарма, каким оно представлялось мне в 1920 году, когда я мечтал служить под началом Уборевича. И внутренне я стал сдаваться: «Прощай, товарищ Ковтюх, прощайте, товарищи по работе...» Но тут же мелькнула другая мысль: «А зрение?» И я сказал:

- Я коммунист, товарищ командующий, и готов принять любое назначение. Но меня, видимо, не пропустят врачи. На последнем курсе академии я был забракован для службы в авиации и с тех лор уже не мечтал о летной профессии.

- Значит, все же мечтали? Это очень хорошо! А что у вас со зрением?

- Правый глаз- единица, а левый- ноль шесть десятых.

- Не так уж плохо! Такое зрение нисколько не помешает освоению специальности летнаба, а может быть, и летчика. К тому же этот небольшой физический недостаток вы компенсируете в авиации знанием общевойскового боя.

Уборевич улыбнулся и стал расхаживать по комнате.

- Вы читали книгу Дуэ «Господство в воздухе»? - вдруг спросил он.

- К сожалению, нет, не читал.

- Напрасно. Обязательно прочтите. Дуэ и его последователи предлагают использовать авиацию главным образом для самостоятельных воздушных операций по военно-промышленным и административно-политическим центрам, по коммуникациям противника. Они рассматривают эти операции как единственное средство решения исхода войны. Это совершенно неправильно. Такая теория вредна и не может культивироваться в нашей армии. Мы не против использования части сил боевой авиации для действий по глубоким тылам противника, но главный наш принцип - применение авиации для непосредственной поддержки сухопутных войск на поле боя.

Иероним Петрович увлекся и высказал некоторые интересные для того времени мысли. Я слушал с большим вниманием. Командующий говорил о том, что авиация явится могущественным оружием в будущей войне. Она быстро прогрессирует технически, расширяет базу и формы своего применения. Необходима глубокая разработка способов взаимодействия ее со всеми родами войск. Правильное решение этой проблемы зависит прежде всего от ясного понимания задач авиации в будущей войне. При этом должно учитываться, что сухопутные войска будут вести наступательные действия на значительную глубину. Надо умело сочетать огонь артиллерии, действия танков и мощные сосредоточенные удары штурмовиков и бомбардировщиков, обеспечивающие взламывание обороны и поражение противника на всю оперативную глубину.

Уборевич подчеркнул, что тактика глубокого боя, пришедшего на смену «прогрызанию» обороны методом последовательного поражения боевых порядков противника, требует от командиров всех родов войск основательных знаний природы и методов ведения общевойскового боя и операции. А поскольку авиации отводится теперь чрезвычайно важная роль, ее надо досконально изучить. Знание авиации означает не только умение владеть материальной частью, но и использование техники с максимальной эффективностью в интересах сухопутных войск.

- Вот почему, Александр Александрович, необходимо направлять в авиацию командиров из сухопутных войск, закончил Иероним Петрович. - Кто же, как не они, имеют опыт организации общевойскового боя? Согласны вы со мной?

- Согласен, товарищ командующий.

- Так, значит, переходим в авиацию?

Я от всей души пожал руку, протянутую командующим.

Через два дня меня вызвал командующий ВВС округа А. Я. Лапин. Это был сравнительно молодой, лет 35 - 36 командир, а на петлицах его кителя уже поблескивали три красных ромба, на груди - четыре ордена Красного Знамени.

- Приказом командующего вы назначены начальником штаба авиационной бригады в Смоленске, - объявил Лапин и представил меня присутствовавшим - командиру бригады В. А. Юнгмейстеру и военкому Тарутинскому.

- Когда же мне приступать к работе? - поинтересовался я.

- А вот они сейчас заберут вас с собой в машину, рассмеялся Лапин. - Приедете и приступите к работе.

- Но у меня нет знаний, нет опыта работы в авиации. Может быть, вы разрешите сначала подучиться, пройти краткосрочные курсы?

- Берите пример с Уборевича или с нас, грешных, дружественным тоном ответил Лапин. - Учитесь пока на ходу, на работе, как мы начинали службу в авиации. А будет возможность, пошлем вас в Качинскую школу.

С этого дня началась моя долголетняя служба в авиации - сложная, трудная, любимая. И сколько бы лет с тех пор ни прошло, я всегда был и буду благодарен Иерониму Петровичу за резкий поворот в моей военной судьбе.

Я не был одиночкой, переведенным в авиацию из сухопутных войск Белорусского округа. К весне 1933 года на должностях начальников штабов всех авиационных соединений округа находились офицеры с высшим военным образованием, переведенные преимущественно из общевойсковых штабов, как, например, Синяков, Шкурин, Косых, Лозовой-Шевченко, Глухов и другие. Во главе авиасоединений стояли квалифицированные летчики-профессионалы Я. В. Смушкевич, А. А. Туржанский, В. А. Юнгмейстер, А. И. Циэмгал и другие.

Разумное сочетание работы опытных общевойсковых командиров и квалифицированных летчиков сыграло несомненно положительную роль в повышении оперативно-тактической подготовки боевой авиации, в изучении и освоении летно-подъемным составом общевойскового боя. И вряд ли кто мог тогда сказать, что в этом не было заслуги И. П. Уборевича. Он выращивал эти кадры, помогал им и контролировал их работу.

В августе 1933 года командующий задумал провести большое опытное учение в районе Минска. Авиация на этом учении была представлена смешанной группой из трех эскадрилий- истребительной, штурмовой и легкобомбардировочной - по 31 самолету в каждой.

В это же время приближалось проведение в округе первого Дня Воздушного флота СССР. В. А. Юнгмейстер по распоряжению Уборевича улетел в Смоленск, поэтому командование авиагруппой на минских учениях было возложено на меня.

Впервые в жизни пришлось мне командовать реальным авиасоединением, в задачу которого входили бомбометание и штурмовка целей боевыми бомбами.

«Справлюсь ли, не оскандалюсь ли? - тревожили беспокойные мысли. - И надо же, чтобы Уборевич пожелал сам приехать на эти учения...» Особенно беспокоило то, что мне не был знаком уровень подготовки летного состава штурмовой и легкобомбардировочной эскадрилий: летчики на время учений прибыли из Гомеля и Витебска.

Батяев, командир штурмовой эскадрильи, получил задачу с бреющего полета атаковать колонну танков на марше, а Курочкин - командир легкобомбардировочной эскадрильи - произвести бомбометание по боевым порядкам батальона пехоты во втором эшелоне обороны полка.

Началась подготовка. Тут я узнал, что летчики не имеют четкого представления о боевых порядках пехоты, артиллерии и танков в различных видах боя. «Ах, черт возьми, гляди неприятностей не оберешься!» - пригорюнился было я, но, овладев собой, решил, как бы там ни было, выйти из положения. Пришлось разъяснять боевую задачу в деталях, а с ведущими экипажами, от которых главным образом зависели результаты бомбометания, провести занятия поэскадрильно. Вскоре мы нашли общий язык, и появилась уверенность, что учения не сорвутся.

Для чего мы старались? Вовсе не из страха перед командующим, а из-за безграничного уважения к его громадной и разнообразной работе, направленной на укрепление обороноспособности страны. Каждый из нас чувствовал себя участником этой работы и сознавал свою ответственность перед Родиной.

Уборевич остался в основном доволен учениями, но на разборе сделал некоторые замечания. Помню, он указывал, что авиация должна всегда стремиться действовать наступательно; только массированные удары дадут должный эффект; надо учить бомбометанию по ведущему залпом не только звеньями, но и отрядами, эскадрильями.

Творчество - в теории и на практике - вот отличительная черта работы Уборевича в округе. Он искал новые методы подготовки войск, стремился теоретические положения проверять в процессе учений, военных игр, маневров. Едва ли кто умел так мастерски создавать острую обстановку на любом занятии, максимально приближать ее к условиям военного времени и держать участников в напряжении. В заданиях на военные игры Иероним Петрович всегда рекомендовал литературу, которую необходимо изучить предварительно. И никто в округе не пренебрегал ею. Все знали, что Уборевич может в любой момент задать вопрос. Но не боязнь попасть в неловкое положение обязывала выполнять задание. Это вытекало из большого уважения к командующему.

Е. И. Ковтюх, например, не раз говорил мне:

- Почему я читаю все, что предлагает Уборевич? С одной стороны, он приучил нас к железной дисциплине. Как смотреть ему в глаза, когда ты не выполнил задания? Но главное не в этом. Прочтя книгу, глубже узнаешь предмет! Уборевич лучше нас знает, как, кому и в чем надо помочь... С виду вроде близорук, а видит каждого насквозь...

И это говорил закаленный в боях Ковтюх, вся натура которого являла собой громадный комплекс военного опыта, воли и решимости. Да, Уборевича не столько побаивались, сколько уважали.

От каждой встречи с Иеронимом Петровичем я уносил что-то новое в области военной теории и практики. Как образцовый общевойсковой командир, он знал тактико- технические свойства и вооружение самолетов, знал все типы бомб и очень неплохо разбирался в теории полета.

В 1934 году командующий прибыл к нам на аэродром для проверки готовности эскадрильи, отправляемой на Дальний Восток. Закончив проверку, он зашел в кабинет командира авиасоединения Е. С. Птухина и начал разговор о плоском штопоре, о возможности вывода из него самолета- истребителя И-5:

- Расскажите мне, товарищ Птухин, как возникает этот плоский штопор? Является ли он стихийным, неодолимым бедствием, вырваться из которого можно только чудом? Или человек может бороться с ним, если его научить этому?

- Плоский штопор не возникает мгновенно, товарищ командующий, - объяснил Птухин. - Непроизвольному или преднамеренному срыву самолета в штопор предшествует уменьшение скорости, ухудшение устойчивости и управляемости самолета. Самолет может попасть в штопорное положение на любом участке любой фигуры. И если летчик опытный, то сразу определит неустойчивость и постарается устранить ее.

Птухин объяснил, по каким признакам обнаруживается потеря скорости, рассказал о причинах, приводящих к плоскому штопору, и способах возврата самолета в нормальное положение.

Иероним Петрович внимательно слушал, а когда Птухин кончил, привел ряд других, сугубо специфических факторов, влияющих на характер штопора, на вывод из него самолета. Говорил грамотно, чувствовалось, что он серьезно занимался изучением проблемы.

- Меня не может не волновать безопасность пилотирования. Никто нам не простит гибели машин, а боязнь штопора тормозит совершенствование высшего пилотажа, вызывает опасения, особенно среди молодых летчиков. Недавно в Брянске я беседовал со многими из них. Большинство дает прекрасную оценку самолету И-5, считает его простым в технике пилотирования и в то же время утверждает, что его невозможно вывести из плоского штопора.

Получается какой-то парадокс. Опытные летчики да небольшая, к сожалению, литература по этому вопросу подсказывают, что такое мнение ошибочно. Где же истина?

- Истину эту, товарищ командующий, никто пока не выяснил в печати. От собственного опыта летчика зависит его жизнь и судьба машины.

- Неудовлетворительный ответ, - поморщился Уборевич, - совсем неудовлетворительный. Мы, правда, работаем не в летно-исследовательском институте, но нельзя же оставаться равнодушным к безопасности полетов истребителей! Вы, товарищ Птухин, опытный истребитель, и вам под силу доказать, что не штопор владеет человеком, а человек штопором! Считайте это моим неотложным заданием.

Птухин засучив рукава принялся за выполнение задания. Он советовался со многими летчиками-истребителями, рылся в литературе. Командир эскадрильи М. М. Головня не раз поднимался в воздух, выискивая способы борьбы со штопором.

Один из московских летно-исследовательских институтов опередил нас. К нам в округ пришли документы, раскрывающие методику борьбы с плоским штопором. Все мы облегченно вздохнули: «Наконец-то!» С тех пор и у нас в округе никто не спорил с Уборевичем о возможности вывода И-5 из плоского штопора.

Глубокой осенью 1934 года как-то часа в три ночи в моей квартире резко зазвонил телефон.

- Тревога! - услышал я в трубку. -Тревога, товарищ начальник штаба! Докладывает дежурный по авиагарнизону.

- Откуда взяли? - удивился я.- Кто объявил тревогу?

- Да сам Уборевич. С ним прибыл командующий ВВС Локтионов.

На случай боевых тревог у каждого из нас, как и полагается, всегда стоял наготове чемоданчик с предметами личного обихода. Схватив чемоданчик, застегиваясь на ходу, я вскочил в машину и помчался по темным улицам.

Е. С. Птухина на аэродроме еще не было. Я отрапортовал о прибытии и плане действий по тревоге. Уборевич взглянул на часы:

- Вами затрачено десять минут на прибытие с момента объявления тревоги. Это еще терпимо, но вот Птухин подводит и себя и меня...

В этот момент в комнату вошел Е. С. Птухин. Иероним Петрович сверкнул на него недобрым взглядом.

- Вот пакет с заданием. Действуйте, - ворчливо проговорил он. - А я пойду посмотреть, как собирается личный состав к самолетам. Вы, товарищ Локтионов, проверьте готовность материальной части.

Через 45 минут Уборевич вернулся.

- Не повезло! - вздохнул он. - Окклюзия /Фронт окклюзии- атмосферный фронт, образующий туман в результате смыкания теплого и холодного фронтов/ помешала. Взлет эскадрилий отменяю - туман закрыл весь аэродром. Специалисты говорят, что в нашем округе осенью и зимой чаще наблюдаются теплые фронты окклюзии, чем окклюзии по типу холодного фронта. Утверждают, что окклюзии опасны для полетов обледенением, грозами и сильной болтанкой. Так ли это?

Е. С. Птухин подтвердил, что такие явления летчиками наблюдаются.

- Туманы, - сказал командующий, - это большое зло не только для авиаторов. Они сильно затрудняют действия и сухопутных войск, особенно стрельбу артиллерии.

Мы неожиданно убедились, что Иероним Петрович хорошо разбирается в таких узкоспециальных вещах, как радиационный, адвективный и фронтальный /Радиационные туманы возникают преимущественно в долинах, низинах, заболоченных местах в результате выхолаживания земной поверхности и охлаждения приземного слоя воздуха. Адвективные туманы возникают при движении (адвекции) теплых влажных масс воздуха по холодной подстилающей поверхности; в результате приземный слой охлаждается и в нем образуется туман, часто сопровождающийся моросящими осадками. Фронтальные туманы возникают преимущественно на теплом фронте в зоне выпадающих осадков вследствие понижения давления перед теплым фронтом, которое приводит к расширению и охлаждению теплого воздуха/ туманы. Грамотно и коротко охарактеризовав их, он подчеркнул:

- Насколько мне известно, наибольшую опасность для авиации представляют адвективные и фронтальные туманы. Они охватывают большие районы и сохраняются долгое время. Туман, закрывающий ваш аэродром, наверняка радиационного происхождения. Он наплыл на вас из долины Днепра. Так или нет?

Мы подтвердили, что это так.

- А вот как с ними, с туманами, бороться - этого пока никто не придумал... А надо бы!

Уборевич уехал. В этот приезд он не сказал ничего нового, но нельзя было не любоваться его знаниями в метеорологии, позволяющими ему грамотно решать вопросы использования авиации.

Для меня ночное посещение командующего послужило толчком для более глубокого изучения авиационной метеорологии. Пришлось взять за правило ежедневно, прежде чем войти в рабочий кабинет, зайти на метеорологическую станцию, изучить погоду и прогноз на сутки. Начальник метеостанции Шириков был этим очень доволен и самым добросовестным образом посвящал меня в тайны своей любимой науки, знание которой многие из летчиков тогда, к сожалению, недооценивали.

Мне странно было иногда слышать от некоторых командиров, что Уборевич недостаточно чуток, сух в обращении. Это неверно. Нельзя же обычную военную требовательность расценивать как сухость в обращении.

На самом же деле чуткость, отзывчивость, человечность командующий проявлял постоянно. Нельзя было не заметить, как повышается благоустройство гарнизонов и военных лагерей, как улучшается питание и культура обслуживания командного состава и красноармейцев.

За короткий срок во всех крупных авиагарнизонах были построены добротные Дома Красной Армии для летно-подъемного состава, открыты дома отдыха с бесплатным питанием. Округ располагал многими детскими садами, яслями, пионерскими лагерями. Для командного состава и семей в живописной местности под Смоленском был выстроен дачный поселок Гнездово. И жильем в городе мы были обеспечены хорошо.

У нас, в Смоленском авиагарнизоне, ночной дом отдыха летчиков был размещен в неудобной квартире. Уборевич, побывав там, возмутился:

- Как это так? Ведь это же люди, на плечах которых лежит такая ответственность. Безобразие!

И мы скоро получили бывший помещичий дом в совхозе «Изовенька» под Смоленском.

Однажды я высказал командующему желание перейти со штабной работы на командно-строевую.

- Что же вас туда тянет? -спросил он.

- Только тогда можно хорошо понять авиацию, - ответил я, - когда сам несколько лет покомандуешь эскадрильей. Ведь там, а не где-нибудь происходит летное и боевое обучение экипажей, звеньев, отрядов, сколачивание их как боевых организмов.

- Вот это мне нравится! - улыбнулся Уборевич.

Прошло лишь несколько месяцев, и в октябре 1935 года, находясь на отдыхе в Сочи, я получил телеграмму с запросом: согласен ли я принять командование одной из авиачастей БВО.

Такое внимание тронуло. Я тотчас же ответил согласием и был назначен командиром легкобомбардировочной эскадрильи.

В 1934 году М. З. Логинову, командиру одной из эскадрилий нашего авиагарнизона, исполнилось 40 лет.

В тот день адъютант командующего округом позвонил на квартиру Логинова по телефону:

- Ждите гостей. К вам, наверно, приедет член Военного совета округа Жильцов, а может быть, и сам командующий.

Логинов почему-то усомнился в сообщении адъютанта и начал семейный праздник. Каково же было его удивление, когда в квартире вдруг появились Уборевич и Жильцов! Иероним Петрович душевно, по-товарищески поздравил «новорожденного» и преподнес ему подарок от Военного совета - золотые часы с надписью.

М. З. Логинов потом рассказывал: - И посидели-то они у нас всего около часа, а какое впечатление осталось у всех! Умеет Уборевич ценить людей. Вначале чувствовалась какая-то скованность, мы не знали, о чем и говорить в присутствии таких гостей. Но Иероним Петрович своим простым обращением расшевелил всех, напряженность исчезла, послышались шутки, смех. Уборевич рассказал несколько остроумных эпизодов на тему о дне рождения и этим окончательно завоевал наши сердца. Время пролетело незаметно, и так нам было жаль с ним расставаться!

Во время Великой Отечественной войны, в марте 1942 года, командующий ВВС 43-й армии полковник Кулдин разговорился со мной:

- Враг Уборевич или нет, я не знаю. Но в душе у меня сохранилось к нему теплое, хорошее чувство. К нам, летчикам, он был очень внимателен и отзывчив. Будучи уже командиром авиабригады, я ощущал со стороны Уборевича только помощь и помощь. О семьях погибших летчиков он проявлял особую заботу, с пристрастием допытывался, не обижаем ли мы их. Погибли летчики Семенов и Тархов - Уборевич сам занялся устройством их семей. Вручая мне орден Красной Звезды, он так тепло поздравил меня, как будто это был не мой, а его личный праздник, и при всех расцеловал. Так поступает не каждый высший командир. Я был настолько взволнован, что едва удержался от слез. Правда, за этот поцелуй я потом дорого заплатил, но зла на Уборевича не имею. Горечь на сердце осталась только от тюрьмы.

Мы с Кулдиным были давно и хорошо знакомы. Его словам нельзя было не верить. Да я и сам хранил добрые чувства к Иерониму Петровичу, которые в то время нельзя было открыто выражать. И я хранил их глубоко в себе, как тайную любовь к опальной святыне.

Кулдин погиб в воздушном бою в 1942 году как верный сын Родины. А если бы он сейчас был жив? О, как бы он радовался, как бы морально ожил, узнав, что с человека, за которого он напрасно пострадал, снято незаслуженное бесчестие!

Белорусская весна 1937 года вступила в свои права. Фруктовые деревья уже скинули свою бело-розовую одежду. Доцветала сирень, уступая место жасмину и другим летним цветам.

Утром 27 мая многие военные спешили к Дому Красной Армии: там открывалась окружная партийная конференция. За столом президиума, как всегда, сидел среди других общий любимец, кандидат в члены УК КПСС, командующий войсками И. П. Уборевич. Прошел первый день конференции, второй. Командующий внимательно записывал в блокнот выступления ораторов, готовясь, видимо, к своему выступлению.

В середине следующего дня адъютант Уборевича положил перед ним на стол какой-то бланк. Это была, как говорили потом, телеграмма о вызове в Москву. Уборевич показал документ председательствующему, обменялся с ним несколькими словами и покинул стол президиума.

Направляясь в фойе, Уборевич прошел через весь зал. Он казался веселым и бодрым. И никто не представлял себе, что видит своего командующего в последний раз. В 16 часов был объявлен перерыв до следующего дня. «Электропроводка испортилась», - объяснили причину перерыва.

А в это время Уборевич подъезжал по залитой солнцем площади к смоленскому вокзалу. Все радовало его: и предстоящая встреча с семьей в Москве, и щебет воробьев, и погожий весенний день, заставлявший людей улыбаться.

Но не успел Иероним Петрович переступить порог салон- вагона, как случилось невероятное: он был схвачен, обезоружен и взят под стражу.

На следующий день перед началом работы конференции член Военного совета Смирнов объявил: - Уборевич вчера арестован как враг народа и во всем уже признался.

В зале стало так тихо, что я услышал стук сердца. Из президиума объявили, что конференция продолжается, но каждый - и в президиуме, и в зале - немо смотрел перед собой, думая о чем-то другом... Не хотелось верить случившемуся. Голову сверлила одна мысль: не ошибка ли это?

И вот история подтвердила, что это больше, чем ошибка. Партия и ее ленинский ЦK вскрыли гнусную провокационную «работу» ежовско-бериевской банды, перебившей с ведома Сталина незадолго до войны ценнейшие кадры Советской Армии.

Как знать, может быть, не такой была бы трагедия в начале Великой Отечественной войны, если бы уцелели Тухачевский, Уборевич, Якир, Егоров, Блюхер и многие, многие другие. Современники и потомки воздадут им должное. Их добрые и славные имена будут жить в веках!

 

Ф.П.Самсонов. СМЫСЛ ЕГО ЖИЗНИ.

К концу 1932 года я двенадцать лет прослужил в Украинском военном округе. Все здесь - и люди, и обстановка - стало привычным, родным. Поэтому я отказался от предложения начальника разведывательного отдела Белорусского военного округа Х. А. Пунги перейти к нему на работу даже с повышением в должности. Но вскоре он позвонил мне из Москвы по телефону:

- Не обижайся, Федор Петрович: приказ о твоем переводе подписан. Ты назначен моим заместителем.

Раз приказ- надо собираться в дорогу.

Прибыл к месту назначения. Х. А. Пунга представил меня начальнику штаба округа К. А. Мерецкову и заместителю командующего округом М. Я. Германовичу. Командующий войсками находился где-то в частях. В Смоленске я узнал, что мой сектор разведывательного отдела находится в Минске. Туда я и отправился.

Прошло немного времени. Однажды вечером Х. А. Пунга предупредил по телефону, что на следующий день командующий войсками округа будет проездам в Минске и примет меня с докладом.

Времени на подготовку была одна ночь, к тому же Пунга ничего не сказал: сколько времени отводится на доклад, что больше всего будет интересовать Уборевича. Я шел на первое свидание с командующим не особенно уверенным в себе.

В половине десятого вагон командующего прибыл на запасный путь. Адъютант доложил обо мне.

Войдя в салон, я увидел за столом человека, безукоризненно одетого в полевую форму с четырьмя ромбами в петлицах гимнастерки. Как сейчас помню его высокий прямой лоб, упрямый, гладко выбритый подбородок, усталые и строгие серые глаза, прикрытые пенсне.

Я представился. Командующий встал из-за стола, энергично пожал мою руку и пригласил сесть.

Он пристально посмотрел на меня и совершенно неожиданно произнес:

- Так вот вы какой... Сапега!

- Почему Сапега, товарищ командующий?

- Такие брови были у одного из героев Сенкевича. Знаете такого писателя?

- Кое-что читал.

- Что именно?

- «Потоп», «Крестоносцы», «Камо грядеши» ...

Конечно, только в переводе? - перебил Уборевич.

- Да, в то время польского языка я не знал.

- Советую прочесть еще раз и обязательно на польском, в оригинале. Можете взять кое-что из моей библиотеки.

Простота беседы, отсутствие какой бы то ни было официальности в поведении командующего смутили меня. Я не знал, с чего начать доклад. Но Уборевич сам вывел меня из замешательства:

- Ну-с, поговорим о главном. Познакомьте меня со своими наблюдениями и выводами.

Я вынул из полевой сумки карту с нанесенной на ней дислокацией частей польской армии и начал докладывать.

Уборевич внимательно слушал минут десять, потом задал вопрос, уводивший меня от намеченной схемы доклада. И посыпались вопросы один за другим. Командующего интересовало все: и тактическая подготовка, и огневая мощь частей польской армии, и материальная часть технических родов войск, и структура штабов, и система подготовки офицеров, и настроения польских солдат и населения, и многое другое.

«Прощупывает», - мелькнула мысль. Потом она так же быстро улетучилась, как и пришла.

Выслушав мои ответы, командующий поставил передо мной практические задачи и закончил примерно так:

- Меня впредь будет особенно интересовать развитие и состояние технических родов войск будущего противника, в первую очередь - истребительной и бомбардировочной авиации, артиллерии и танков. За этими родами войск следите непрерывно и особенно тщательно. Если вы предупредите меня за сутки до столкновения о сосредоточении авиации противника на аэродромах нашего театра, я сумею принять контрмеры.

Я записывал указания в блокнот. Немного задумавшись, Уборевич спросил:

- Какими вы владеете языками, кроме польского?

- Украинским. Числюсь переводчиком второго разряда по немецкому языку.

- Числитесь или можете переводить с немецкого?

- Должен сознаться, что немецкий язык знаю слабо.

- Мучат неправильные глаголы? - улыбнулся Уборевич. - Они когда-то доставляли неприятности и мне. Но одолел! Справитесь с ними и вы. Надо настойчиво и ежедневно хотя бы час заниматься языком. И обязательно читать, много и систематически.

Я дал обещание, что в течение нескольких ближайших лет овладею немецким языком как следует.

- Что, что? - пристально посмотрел он на меня. - Неужели вы думаете, что нам будут долго давать покой? Немецкий язык нам будет очень нужен. Даю вам год, максимум полтора, чтобы из второго разряда вы перешли в первый.

Я доложил нужды сектора и попросил укрепить его квалифицированными людьми. Уборевич обещал.

Выйдя из вагона, я долго еще находился под впечатлением этой беседы. Радовало, что командующий по-настоящему интересуется работой нашего отдела. Почувствовал в нем хорошо образованного военного командира, простого в обращении, корректного куда более, чем многие командиры, с которыми пришлось сталкиваться.

Свое обещание Уборевич выполнил. Вскоре в наш отдел пришли хорошо подготовленные командиры.

В дальнейшем мне приходилось часто докладывать командующему. Он всегда требовал, чтобы новые данные, факты тщательно анализировались и обобщались.

Однажды я показал Иерониму Петровичу фотографию танков, проходящих по улице города Н. по ту сторону границы. За танками были видны жители города, преимущественно женщины. Кое у кого из них в руках были букеты цветов. Внимательно осмотрев фотографию, Иероним Петрович спросил:

- Откуда могли появиться в Н. танки? их там никогда не было. Очевидно, это сфотографировано в городе К.?

- Нет, товарищ командующий, -ответил я, -танки идут по улицам Н. Они проходят к железнодорожной станции, видимо, на погрузку после учений.

- Фантазируете! Где вы видите станцию?

- Самой станции, действительно, не видно, но танки идут именно туда. У меня в этом нет сомнений.

- А у меня есть сомнения. Вот вы и постарайтесь их рассеять, - улыбнулся Уборевич.

Я встал, взял в руки карандаш:

- Обратите внимание на вывеску: «Аптека Фишбейна». Она находится на углу двух улиц в городе Н. Скрещение улиц видно отчетливо, передние танки уже перешли его и движутся по улице Третьего мая в сторону улицы Колеевой, а там рукой подать до вокзала. Мы имеем сведения, что в районе города Н. проходили тактические учения, в которых участвовали и танки. Но документальных данных об этом у нас не было. А теперь и документ есть.

- У ж не хотите ли вы меня убедить, что на память знаете все улицы, магазины и аптеки в городах возможного театра войны? - серьезно спросил Уборевич.

- Нет, товарищ командующий, - ответил я, - на память полагаться нельзя. Я потратил немало времени на проверку фотографии, сличая ее с планом и телефонно-адресной книгой города Н.

Уборевич, видимо, признал неоспоримость моих объяснений, но все же сделал замечание:

- А почему вы не делаете никаких выводов из этого документа? Жители стоят с букетами цветов в руках. Значит, они с восторгом провожают танкистов?

- Я бы этого не сказал.

Цветов не так много, а большинство людей смотрит на танки с простым обывательским любопытством.

- Спорить не буду, но вывод о настроениях населения вы обязаны сделать. Мы должны научиться даже плохонький документ читать до последней строчки!

Наступил 1934 год. Мой непосредственный начальник Х. А. Пунга был переведен в Московский военный округ, а на его место был назначен А. П. Аппен, работавший с И. П. Уборевичем еще в штабе 5-й армии в Сибири. Их связывала и личная дружба, зародившаяся в годы борьбы с белогвардейцами и интервентами. Жену Аппена, Ларису Михайловну Смирнову, служившую тоже в 5-й армии, назначили секретарем командующего округом. Случилось так, что и я с аппаратом сектора переместился в Смоленск и поселился вместе с А. П. Аппеном в одной четырехкомнатной квартире. Появилась возможность узнать Иеронима Петровича ближе. Я стал чаще встречать его на службе, на партийных собраниях, служебных совещаниях, военных играх и вне службы.

Иероним Петрович жил тогда в Смоленске без семьи. Его обслуживала старушка-домработница М. Ф. Власова, на руках у которой находился малолетний внук, сын ее дочери. А жена Уборевича Нина Владимировна вместе с дочерью Владимирой приезжала из Москвы каждое лето, а иногда и в зимние каникулы.

Иероним Петрович при назначении в Белорусский округ был предупрежден, что в любой момент может быть отозван на работу в столицу. Жена его училась в Москве в Литературном институте, а дочь в средней школе и музыкальной школе имени Гнесиных. Кроме того, Нина Владимировна работала в Народном комиссариате снабжения СССР. Поэтому Уборевич решил не трогать пока семью, тем более что самому приходилось часто ездить в Москву, так как он был членом Военного совета при Наркомате обороны, членом ЦИК СССР, кандидатом в члены ЦK ВКП(б).

Хороший семьянин, он, хоть и часто разговаривал с женой по телефону, все же скучал по семье и, естественно, тянулся к семейным людям. Поэтому-то он нередко после работы или в воскресенье бывал в семье начальника штаба округа, заходил и к нам на квартиру, где проживали две семьи - Аппена и моя, и здесь, за чашкой чая, проводил по нескольку часов. Часто Иероним Петрович приглашал нас с женами к себе. В домашней обстановке он вел себя просто и непринужденно со всеми, независимо от положения. Это был гостеприимный хозяин, культурный, разносторонне образованный человек, очень интересный собеседник. У него была большая библиотека. Уборевич любил поэзию. Гейне и Мицкевича читал в оригинале, любил Байрона. Кто-то «зачитал» у него том сочинений Байрона. Иероним Петрович сильно горевал и попросил Л. М. Смирнову при первой же поездке в Москву найти у букинистов этот том, обязательно того же издания, какое было у него.

- В этом томе, - сказал он, - есть самое совершенное из всего, что создал Байрон: «Шильонский узник».

Специальный шкаф в его библиотеке был отведен для советской и иностранной военной литературы. Обладая прекрасной памятью, он в случае спора быстро находил нужную книгу, безошибочно открывал соответствующую страницу и подкреплял текстом спорное положение.

На совещаниях, во время инспекционных поездок, в печати Иероним Петрович постоянно подчеркивал необходимость повышения знаний всех звеньев командного состава, обобщения накопленного опыта и всемерного повышения на этой основе боевой подготовки войск округа.

В начале мая 1936 года в письме к командирам корпусов, дивизий и полков Уборевич писал: «Объезжая войсковые части и знакомясь в беседах с командным и начальствующим составом (в том числе и академиками), я выявил, что командный и начальствующий состав недостаточно работает над повышением своего военно-теоретического уровня... не уделяет достаточного внимания изучению истории войн и армий (их тактики, техники и оружия) наших вероятных противников... Такое положение грозит начсоставу опасностью отставания в овладении техникой ведения современного боя, и здесь особое значение приобретает военная литература. Без систематического самостоятельного чтения и работы над военной книгой невозможно повысить качество учебы, невозможно двинуть вперед подготовку командного и начальствующего состава... Совеем мало мы работаем над созданием военной литературы, мало выращиваем командиров, могущих писать книги и статьи, а посему накапливаемый опыт наших частей слабо передается и распространяется среди частей как нашего округа, так и в масштабе РККА...» /«Красноармейская правда» (орган БВО) № 102, 5 мая 1936 года/.

Мы гордились тем, что командующий нашим округом был не только крупным практиком, но и видным военным теоретиком. Боевой подготовке Красной Армии, и в частности ее командного состава, был посвящен не один печатный труд Уборевича.

Однако наиболее существенный вклад в теорию военного искусства, по мнению многих, Иероним Петрович внес при разработке Полевого устава РККА 1936 года. Он был членом комиссии по разработке этого устава. Когда мы читали свежий, только что выпущенный устав, на каждой странице находили мысли, не раз высказывавшиеся до этого нашим командующим.

Вот хотя бы такое положение: «Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение. Достижение решительной победы и полное сокрушение врага является основной целью в навязанной Советскому Союзу войне». Сколько раз в своих выступлениях и беседах он подчеркивал эту мысль!

В уставе нетрудно было обнаружить знакомые нам его соображения о правильном использовании новейшей техники - танков, самолетов, артиллерии, о взаимодействии их в наступлении и обороне.

В общем, все основное, что было в новом уставе, к моменту его выхода в свет уже составляло основу практической работы войск округа, отрабатывалось на военных играх командного состава, на тактических учениях и маневрах. Однако едва ли кто-нибудь слышал от И. П. Уборевича о его личном участии в разработке этого устава, настолько он был скромен.

Маневры всегда венчали боевую подготовку войск за год. Каждый раз это был серьезный и всесторонний экзамен. И программа этого экзамена определялась решительным требованием Уборевича: проверить, как научен каждый боец и командир «понимать и знать, что делается на поле боя, знать боевую обстановку и задачу своей части, и не только знать, но и проявлять наибольшую активность, чтобы с особой прозорливостью найти противника и, сблизившись с ним, драться страстно, искусно, с полной верой в победу... В любое время знать, кто твой противник, характер его действий, и знать, что делают соседи...» / Из письма к бойцам и командирам БВО. «Красноармейская правда» № 208, 8 сентября 1936 года /.

В сентябре 1936 года были назначены крупные маневры Белорусского военного округа. Из Москвы ожидался приезд наркома, его первого заместителя, начальника штаба РККА, главного инспектора Кавалерии, начальников управлений бронетанковых войск, военно-воздушных сил, боевой подготовки, политуправления и многих других ответственных работников штаба, а также представителей ЦK ВКП(б) и делегатов других военных округов страны. На маневры приглашались военные делегации иностранных армий: английской- генерал Уэйвелл и полковник Мартенс, французской - генералы Швейцгут и Виемен, чехословацкой- генерал Лужа, полковник Голубек и подполковник Птак.

Главной целью маневров являлась отработка встречного сражения, прорыва сильных оборонительных линий и контрманевра. Кроме того, намечались воздушно-десантная операция и воздушный бой.

Маневры шли непрерывно трое с половиной суток. Отдых, довольствие и снабжение войск организовывались в условиях боевых действий.

Эти маневры показали высокую подготовку войск к сложным боевым операциям.

- Мне хочется отметить два качества наших войск, - сказал Иероним Петрович после маневров, их исключительную активность и мобильность. Эти качества появляются у бойца, когда он хорошо знает поставленную задачу и проявляет большую инициативу, самоотверженно выполняя понятые с полуслова приказы командира. В этом отношении наши бойцы представляют для нас, начальников, радость и гордость. И как не радоваться? Молодой гражданин СССР, пришедший к нам, в армию, год тому назад, уже сегодня стал опытным бойцом. Задача воспитания дисциплинированного, хорошо знающего военное дело бойца остается одной из основных задач на ближайшее время. Командиры и политработники значительно выросли как организаторы боя. В этом направлении мы будем работать с ними с еще большим напряжением. Маневры показали, что мы имеем отличных бойцов, безотказно работающую технику, нерушимую любовь местного населения к своей родной Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

Маневры получили отличную оценку наркома и Штаба РККА. Отмечалась прекрасная организация действий танковых войск и авиации в сложнейших условиях крупной операции.

Делегации иностранных армий тоже высоко оценили боевую подготовку частей, штабов и командного состава.

После маневров английский генерал Уэйвелл, владевший русским языком, сказал, обращаясь к И. П. Уборевичу:

- От имени великобританской делегации сердечно благодарю вас за любезный прием и гостеприимство, оказанное нам. Английская военная делегация первый раз присутствует на маневрах в Советском Союзе. Мы очень рады, что счастливый случай дал нам возможность осмотреть и оценить вашу доблестную Красную Армию. Нас очень поразили ее громадные достижения, как духовные, так и технические. Особенно мы восхищаемся боевым духом и настойчивостью ваших бойцов и командиров...

На следующий день Уэйвелл добавил:

- Если бы я не видел всего этого собственными г лазами, то никогда и никому не поверил бы, что можно провести подобную операцию.

Так говорил Уэйвелл официально. В частной же беседе он с недоумением пожимал плечами и пытался понять, какими средствами можно добиться столь высокого морального духа огромной массы бойцов.

- Как вам удается заставить красноармейцев с таким энтузиазмом прыгать с самолетов? - спрашивал Уэйвелл Уборевича. - У нас это невозможно, нам не отпускают на это необходимых денежных средств.

- О каких, собственно, денежных средствах тут может идти речь? - поинтересовался Иероним Петрович.

- Как о каких? О средствах на страхование жизни! Без страхового полиса хотя бы в тысячу фунтов у нас ни один солдат не прыгнет с парашютом. Представляете, сколько надо денег?!

- Ах вот вы о чем! У нас дело обстоит по-другому. Наш боец не нуждается в специальном страховании. Во-первых, он знает, во имя чего совершает прыжок, во-вторых, верит в надежность парашюта, а в-третьих, знает, что Советская власть - это его власть, и она в случае несчастья не оставит без внимания ни его самого, ни его семью.

- Удивительно, что это за армия, непостижимо, как изменился русский солдат! -вздохнул Уэйвелл.

- Да, наш красноармеец так же не похож на запомнившегося вам русского солдата, как вся наша страна не похожа на царскую Россию. Вы, вероятно, заметили на наших самолетах, танках и пушках клеймо: «Мэйд ин Раша» (сделано в России)?

- Нет, - высоко поднял брови Уэйвелл, - этого я не видел.

- Я пошутил, - улыбнулся Уборевич, - такого клейма мы, разумеется, не ставим. Но оно незримо присутствует: все, что вы здесь видели, - наше, советское, сделано руками советских людей, на отечественных заводах...

- Колоссальный прогресс! - перебил Уэйвелл. - И всего за девятнадцать лет!

- Неточно ведете счет, господин генерал, - поправил Уборевич, - всего за пятнадцать, а, пожалуй, и того меньше. В девятнадцатом году, когда я командовал на Северном фронте дивизией, у меня на вооружении были пушки с маркой английской фирмы «Виккерс».

- Да, Англия помогала в прошлой войне своему союзнику - России, чтобы быстрее поставить Германию на колени. Это был наш долг. Но, видимо, это же оружие пригодилось вам и в гражданской войне!

- Тут опять есть некоторая неточность. Марка на пушках действительно стояла та же- фирмы «Виккерс», но путь приобретения этих пушек был совсем другой: дивизия, которой я командовал на Севере, захватывала их у английских частей, руководимых известным вам генералом Айронсайдом...

Уэйвелл сверкнул глазами и усиленно принялся за поданное ему мороженое.

С приходом Гитлера к власти неизбежность нападения Германии становилась с каждым годом все очевиднее.

В 1936 году мы имели данные разведки, что гитлеровская Германия будет готова начать большую войну не раньше осени 1939 года. Именно это обстоятельство побуждало командующего округом, войска которого первыми должны встретить лавину фашистских войск, использовать оставшееся время на скорейшее завершение заданий партии и правительства по укреплению обороны западных рубежей.

В конце ноября 1936 года Уборевич обращал внимание делегатов съезда Советов Западной области на приближающуюся опасность:

- В фашистской Германии все брошено на подготовку войны, подготовку большой, хорошо вооруженной армии... Военной опасности нужно смотреть прямо в глаза.

В эти месяцы Иероним Петрович горел на работе, считая, что он в первую очередь ответствен за оборону Белоруссии. В начале 1937 года на одном из совещаний в штабе округа он говорил:

- В этом году мы воевать еще не будем, задача обеспечения мира возложена пока на комиссариат иностранных дел. Но мы не имеем права довольствоваться какими-либо иллюзиями: мол, все обойдется. Именно поэтому нам придется поработать больше, чем когда бы то ни было. Остается очень мало времени, чтобы полностью и как следует подготовиться к встрече врага. Нам нужно еще очень много сделать, так как военная техника, структура современной армии меняется так же быстро, как летит время.

Он перечислил, какие новые формирования нужно осуществить, заостряя внимание на создании парашютно-десантных дивизий, мотомеханизированных и авиационных соединений.

Свое выступление он закончил так:

- Поэтому-то и нужно напрячь все силы, чтобы сделать все вовремя и хорошо.

Дополнительные задачи поставил Уборевич и перед нами, разведчиками: неослабно следить за ходом подготовки гитлеровской Германии к войне, максимально увеличить подготовку переводчиков с немецкого и польского языков, подготовить разведывательную сеть на военное время.

Огромную опору в будущем он видел в молодежи, родившейся и воспитанной в советских условиях, особую роль отводил комсомольцам, которые должны были личным примерам увлекать в бой остальную массу молодых бойцов. В феврале 1937 года на слете лучших комсомольцев округа Иероним Петрович призывал:

- Мы должны изо дня в день крепко внедрять в сознание красноармейцев мысль о нарастающей военной опасности. Нужна большая работа, чтобы воспитать себя и всех красноармейцев мужественными, сознательными и политически грамотными бойцами - в этом сейчас главная задача.

Чем большая ответственность возлагалась на наш округ, тем требовательнее и тем нетерпимее относился командующий к проявлениям расхлябанности, неорганизованности и благодушия. Он требовал, собственно, такого же стиля работы, каким отличался сам.

Работоспособность его была поразительной. Рабочий день начинался строго в 9 часов утра, как бы поздно накануне он ни ушел из штаба. Множество людей проходило за день через его кабинет, и он успевал всех выслушать, все обсудить, вовремя решить.

Будучи предельно занят служебными делами, Иероним Петрович не забывал и об отдыхе. Он любил спорт. Сам хорошо играл в теннис, неплохо бегал на коньках и лыжах. В зимнее время, выйдя из штаба (часто это бывало в 10 - 11 часов вечера), брал коньки и приглашал кого-нибудь из нас на каток или на двухчасовую лыжную вылазку. В летнее время не пропускал футбольных игр с участием команды БВО.

Проводя совещание инструкторов физической подготовки частей округа, Уборевич в своем выступлении отметил, что многие из них не умеют практически продемонстрировать выполнение физических упражнений и сами мало участвуют в спортивных играх. По окончании совещания он предложил сформировать из числа физинструкторов две волейбольные команды и провести показательные соревнования. Была сформирована и команда из руководящего состава штаба и политического управления округа «Сборная Военного совета БВО». Состав этой команды получился такой: командующий войсками И. П. Уборевич (капитан команды), член Военного совета и начальник политического управления Л. Н. Аронштам, заместитель командующего войсками округа М. Я. Германович, начальник штаба округа К. А. Мерецков, заместитель начальника политуправления Зиновьев и начальник сектора политуправления Д. Я. Новиков. Сборная Военного совета сыграла с обеими командами физинструкторов девять игр, из которых выиграла четыре.

Мы любовались, с каким задором эта импровизированная команда с Уборевичем в качестве капитана играла на глазах у многочисленных зрителей- работников штаба и управлений округа.

Физкультуру и спорт И. П. Уборевич рассматривал как необходимейшее средство воспитания бойца и командира. Он всегда подчеркивал это и в приказах по округу, и в выступлениях, и в беседах. Вот что он писал в окружной газете в январе 1937 года: «Физкультура нам нужна для боя. Она является не только хорошим средством отдыха, она закаляет мускулы, волю, воспитывает храбрость, отвагу, выносливость, умение переносить тяготы и невзгоды в боевой обстановке...»

От командиров он требовал регулярно заниматься физкультурой.

«Каждый командир и начальник систематически, регулярно должен заниматься спортом, - писал он в мае 1936 года в окружной газете. - Абсолютно нетерпимо халатное отношение к личной физической подготовке. Независимо от положения и возраста каждый командир и начальник должен ежедневно находить время для продуманной, строгой и достаточно напряженной физической зарядки».

Удивляла и восхищала непоседливость нашего командующего. Очень часто он уезжал из Смоленска и подолгу пропадал в частях округа. Эти поездки не носили чисто инспекционного характера. Они имели целью прежде всего непосредственную помощь войскам. Уборевич стремился хорошо знать жизнь каждой части, нужды личного состава и трудности. А если обнаруживал успехи, спешил перенести опыт лучших в другие соединения округа.

Вовремя помочь, исправить, подбодрить, проверить, все ли идет ритмично, планомерно, - в этом он видел смысл своей жизни. И чем больше сгущалась международная обстановка, тем большую развивал энергию, не считаясь со временем. А вокруг него горели на работе его заместители, командиры штаба округа, командиры частей и подразделений. Сам горел и других зажигал.

Отделенный командир одного из наших полков писал в окружную газету о посещении части командующим: «Его простота, деловитая задушевность, забота о каждом командире и красноармейце глубоко врезались в память каждого... Он старается узнать от самих бойцов о быте красноармейцев, условиях занятий, успехах боевой и политической учебы... Нет такого уголка, где бы не побывал командующий войсками...»

Уборевич с большим вниманием относился к письмам красноармейцев. Для них был заведен специальный контроль. Иероним Петрович указывал своему секретарю Л. М. Смирновой:

- Письма красноармейцев - это дух армии. И я не смог бы простить никому бюрократического отношения к просьбе бойца. Следите, как они выполняются, как расследуются жалобы на несправедливое отношение, а если где-либо выявится тормоз, докладывайте мне.

Однажды я был свидетелем, как Иероним Петрович, находясь в одной из дивизий, позвонил в Смоленск своему заместителю В. М. Мулину:

- Что у нас в округе нового, Валентин Михайлович?

Видимо, последовал какой-то неопределенный или успокоительный ответ. Уборевич передернул плечами:

- Как это «ничего существенного»? В течение суток в жизни трехсот тысяч человек ничего существенного не произошло? Этого не может быть, Валентин Михайлович, понимаете - не может быть! Вы просто не сумели или не смогли увидеть новое, а это в обоих случаях прискорбно. Я знаю, вы много работаете, видимо, устали, значит, нужно отдохнуть, поехать в отпуск. Вы же понимаете, что мы не имеем права позволить себе благодушие и не видеть жизнь наших войск каждый день, каждый час. Люди ведь живут, работают, творят что-то, а мы говорим «ничего существенного...»

И Уборевич в сердцах положил трубку.

Чуткость Уборевича к людям была просто поразительна. В 1934 году произошел такой случай.

В штабе РККА работал В. П. Глаголев, бывший офицер генерального штаба, человек высокоэрудированный. В первые годы революции он занимал в Красной Армии крупные должности, вплоть до начальника штаба фронта. Начальник нашего отдела А. П. Аппен давно искал для себя помощника по информации и, будучи в Москве, обратился к начальнику Разведупра С. П. Урицкому с просьбой дать согласие на перевод Глаголева в Белорусский округ. Тот, уступая просьбе, согласился.

Когда же А. П. Аппен поделился этой новостью с командующим, тот воспротивился:

- Глаголева в наш округ брать нельзя.

Тут Аппен и я начали усиленно рекомендовать Глаголева, убеждая, какую большую пользу он мог бы принести нашему отделу.

Иероним Петрович печально улыбнулся:

- Я знаю Глаголева лучше вас, ценю очень высоко. И все же... в Белорусский округ переводить его не следует.

- Но почему же, товарищ командующий, объясните! - добивались мы.

- Да потому что Белорусским округом командует Уборевич, а этот Уборевич в восемнадцатом году был небольшим подчиненным у Василия Павловича Глаголева. Зачем же старому, честному и хорошему работнику причинять боль? Разве только потому, что Василий Павлович очень скромен и кто-то не видит, что он достоин куда большего поста? Я поговорю с Урицким о Глаголеве, а вы оставьте его в покое.

Вскоре мы узнали, что В. П. Глаголев выдвинут на более ответственную работу и ему присвоено звание комбрига.

Иероним Петрович много внимания уделял подготовке к «малой войне». Он пытливо изучал особенности будущего театра военных действий, анализировал условия работы небольших групп в тылу врага, готовил такие группы еще в мирное время.

Кадры для таких отрядов и групп, особенно командиры, отбирались при содействии секретаря ЦK Коммунистической партии Белоруссии Н. Ф. Гикало. Это были главным образом коммунисты из числа командиров и политработников запаса, хорошо знавшие язык противника и условия Западной Белоруссии и Литвы.

Заранее определялись места деятельности ударных групп и отрядов, готовились базы боеприпасов. Командующий указывал, что в ходе военных действий может встать необходимость объединения некоторых партизанских отрядов и групп в соединения и тогда потребуются штабы для руководства ими. В такие штабы подбирались хорошо подготовленные, политически и морально стойкие работники. Командующий лично разрабатывал систему их подготовки.

Если не ошибаюсь, в декабре 1936 года, вернувшись из поездки в Москву, Иероним Петрович зашел вечером к нам с Аппеном на квартиру. Он был мрачен.

Полковник Аппен поинтересовался, какие же неприятности вызвали такое настроение у командующего.

Уборевич снял пенсне, протер его платком и ответил:

- «Хозяин» предложил мне возглавить Военно-воздушные силы. Вводится специальная должность заместителя наркома по ВВС. Ну какой к черту из меня авиатор! Это не для меня, да и в округе дел по горло...

Увлекшись, он перечислил то, что нужно сделать до наступления войны.

- А вы... не сказали ему об этом? -спросил А. П. Аппен.

- Да говорил! И слушать не стал.

Мы были расстроены не меньше самого Уборевича: жаль было расставаться с этим образованным и культурным человеком, к которому все так привыкли.

- Может быть, кто-нибудь поможет, замолвит за вас словечко? - высказал надежду Аппен.

- Попробую позвонить Грише (он имел в виду Г. К. Орджоникидзе), может быть, он уговорит Сталина... А если и он не поможет, придется доставить всем вам удовольствие - уйти из округа. Признайтесь - ведь надоел я здесь всем вам до чертиков?!

Прошло два дня, и Иероним Петрович снова зашел к Аппену.

На этот раз он был в хорошем, бодром настроении, тепло пожал нам руки:

- Все в порядке! Григорий все уладил, уговорил Сталина не трогать меня. Хотите вы или не хотите - я остаюсь здесь!

Уборевич и Орджоникидзе были настоящими друзьями. Их дружба зародилась в боях, когда Уборевич Командовал 14-й армией в борьбе против Деникина, а Орджоникидзе был членом Реввоенсовета этой армии. С тех пор они держали дружескую связь, переписываясь, посылая друг другу приветственные телеграммы в дни праздников.

Вспоминая иногда минувшие годы, Иероним Петрович с большой любовью отзывался о Серго как о кристально чистом человеке, у которого учился мужеству и большевистской стойкости. По его рассказам изучал историю партии.

Когда пришла весть о смерти Г. К. Орджоникидзе, Иероним Петрович долго не находил себе места.

- Какой большой и чистый человек ушел! - горько вздыхал он. - Сердце обливается кровью... Настоящий и искренний друг, сколько в нем было хорошего и светлого!

27 мая 1937 года в смоленском Доме Красной Армии открылась очередная окружная партийная конференции. В ее президиум был единогласно избран член ВКП(б) с марта 1917 года, кандидат в члены ЦK Иероним Петрович Уборевич.

Два дня он присутствовал на конференции, на третий день в зале его уже не было.

«Срочно вызвали в Москву», - объясняли его отсутствие. 12 июня злая воля нелепо и жестоко оборвала жизнь этого кипучего, закаленного, любившего свой народ коммуниста.

Так и не успел он завершить свой план подготовки войск округа к неумолимо надвигавшейся тяжелой войне.

Результат этого известен всем.

 

М.Ф.Власова. В СЕМЬЕ УБОРЕВИЧА.

С восьми лет я начала работать по крестьянству. К двадцати шести годам, когда у меня было уже двое детей, я стала вдовой и поступила в Новочеркасске кухаркой в богатый дом.

Но вот установилась народная власть. Братья, Прокофий и Григорий, оба матросы, говорили мне: - Хватит, Мария, горе мыкать. Теперь заживешь по-человечески!

В просторном доме генерала Фомина разместился отряд товарища Беленковича. Вскоре Беленкович стал начальником гарнизона, а я - поварихой в командирской столовой. Обслуживала и семью Беленковича.

И куда бы ни бросала его судьба в те беспокойные годы, всюду ездила с ним и я.

В 1925 году А. М. Беленкович был назначен командиром 11-й дивизии в Северо-Кавказском округе. Штаб ее стоял в Армавире. Однажды начснаб дивизии Морозов предупредил меня:

- Приготовься, Мария Федоровна. К нам приезжает новый командующий, Уборевич.

- Не беспокойтесь, в грязь лицом не ударим, - ответила я.

Приехал Уборевич в штаб дивизии, поздоровался с красноармейцами, выстроенными для встречи во дворе, а потом принял приветствие от товарищей Беленковича и Морозова.

Вышла я во двор посмотреть на нового командующего округом. Уборевич заметил меня, подошел, протянул руку, улыбнулся:

- Это, наверное, самое главное лицо в штабе?

Командиры рассмеялись, а мне уж очень понравился этот ласковый и красивый командир.

Пока начальники разговаривали в штабе, я очень волновалась, приготовляя обед. И приятно было, когда в конце обеда Уборевич похвалил:

- За украинский борщ и вареники вас когда-нибудь представят к награде.

Бывал Уборевич не раз в нашей дивизии и потом. Иногда приезжал со своей женой, Ниной Владимировной, такой же ласковой и обходительной, как он сам. И она хвалила мое кулинарное искусство.

В 1929 году А. М. Беленковича перевели в Москву. Поехала и я с ним. А Уборевич в то время командовал уже Московским Округом. Судьба разлучила меня с Беленковичами, и летом 1929 года я стала домработницей в семье Уборевичей.

Проработав два года, я так привыкла к ним, что заливалась слезами, когда пришло время расставаться. А получилось так.

Мой сын Иван учился тогда в Московском военно-инженерном училище (теперь он генерал-майор), а дочь Наталья учительствовала на Дону. Ее часто переводили с места на место, и ей трудно стало растить сына Олега. Мне пришлось взять внука.

А как же оставаться домашней работницей с внуком на руках? Так подумала я, а Нина Владимировна и Иероним Петрович успокоили меня:

- Никуда вам уходить от нас не надо. Растет у нас дочка, вырастет рядом и Олег.

Я осталась у Уборевичей и никогда об этом не пожалела.

Дочь Иеронима Петровича от первого брака - Надежда - жила в Брянске у своих теток, приезжала к Уборевичам только изредка. А другой дочке - Владимире было пять лет. Росла она хрупкой, хорошенькой девочкой. Воспитывали ее строго: приучали к работе, чистоте, уважению к старшим. Попросит она меня:

- Дайте мне стакан воды.

А отец скажет:

- Не подавайте. Не маленькая, сама может взять и напиться. Не старшие должны угождать ей, а она старшим.

Не дай бог, если родители узнают, что я уберу утром за Владимиру ее постель!

Девочку приучали ко всему хорошему. Сама еще малышка, а всегда старалась защитить слабого: будь то воробей, котенок или человек. Как-то к Уборевичам зашла их бывшая домработница Нюся. Стала помогать мне убирать квартиру. Выронила из рук хрустальную вазу и разбила. Испугалась, конечно. На шум прибежала Нина Владимировна. А девочка твердит:

- Это я, это я разбила вазу! Накажи меня, мама, меня!

Мать видела, что девочка на себя чужую вину принимает. Но ничего ей не сказала и, конечно, не наказала.

В 1931 году Владимиру в первый раз провожали в школу. Мать, одевая, наставляла ее:

- Веди себя в школе тихо и смирно. Не смей кичиться: я - дочь командующего войсками! Отец твой - большой командир, но это его заслуга, а не твоя и не моя.

Нина Владимировна мало бывала дома - работала инспектором Наркомснаба, а по вечерам училась в Литературном институте.

Часто навещал меня сын. Нина Владимировна и Иероним Петрович принимали его как родного. Каких только забот не проявляли о нем! И дельный совет дадут, и купят нужные книги, дадут билет в театр. Сын мой считал Иеронима Петровича своим духовным отцом.

В 1931 году Иеронима Петровича назначили командующим войсками Белорусского военного округа. Его жена работала и училась в Москве. Дочь тоже училась. Они остались в Москве, а я с внуком поехала с Иеронимом Петровичем в Смоленск.

Иероним Петрович много работал. Придет со службы поздно и опять сидит в кабинете, там у него была библиотека - тысячи книг. А вставал всегда рано. Проснется - и за гимнастику, потом начнет чистить сапоги.

От сына Ивана и от приходивших к нам военных я слышала, что Иероним Петрович - человек образованный, большого ума. Сама не раз видела, как он, сняв пенсне, тихо и спокойно говорил с людьми и малыми и большими. И всегда с уважением. Слушали его внимательно.

Знал он многие языки, читал иностранные книги и журналы. А когда дома собиралась вся семья, для практики Мирочки все говорили по-немецки.

В Смоленске дочерей рядом не было (Надя и Мира приезжали только на летние каникулы), так он много внимания уделял моему внуку Олегу: следил за его учебой, выписывал для него учебники, давал книги Некрасова, Тургенева. А когда Олег однажды заболел, ухаживал за ним, как за Владимирой в Москве.

Жили при нашем доме в Смоленске истопник (не помню уж, как его звали} и женщина-дворник по фамилии Уварова. Был прикреплен к Уборевичу шофер Юняев. У всех были большие семьи, жили не особенно хорошо. Раздавая им продукты из своего пайка, Иероним Петрович оставлял себе самую малость: любил кислые щи, кусок вареного мяса, кисель. Я стыдила его:

- Вы же командующий!

А он отвечал:

- Хватит и этого. С детства деликатесов не ел.

Однажды постучалась к нам в квартиру пожилая женщина с далекого хутора: загорелая, пыльная, в сапогах, в потрепанной одежонке. Два дня шла пешком. Сына мобилизовали в армию, а дома осталось его охотничье ружье. Местные власти потребовали сдать оружие. Мать загоревала. Ее кто-то надоумил: «Иди к командующему округом». Она и пришла. Накормили ее, напоили. В тот же день Иероним Петрович распорядился выдать старушке охранную грамоту на ружье.

Женщины, жены командиров, имели обычай делать подарки командирам - вышитые Скатерти, полотенца, перчатки... Отказаться от подарка нельзя- обычай. Так Иероним Петрович всегда отплачивал им своими подарками.

На летних маневрах 1936 года одному красноармейцу как-то выбило зубы. Он пошел в лазарет, там его записали на очередь, так что зубные протезы он мог получить не раньше чем через полгода. А парню подходил срок демобилизации, жениться собирался.

Загрустил красноармеец и рискнул обратиться к командующему. Улучил момент, когда Иероним Петрович садился в машину, и доложил свою просьбу: нельзя ли поскорее вставить зубы? Командующий дал распоряжение начальнику поликлиники вставить бойцу новые зубы и через неделю доложить; пострадавшему парию сказал, чтоб через неделю пришел в штаб и показал, хорошо ли сделали.

Вспоминается случай с шофером Юняевым. Однажды вез он Иеронима Петровича из штаба Округа в Дом Красной Армии. Дорога шла под гору, надо было пересечь трамвайный путь. Остановиться бы, а Юняев решил проскочить, да не сумел: трамвай сбил машину. Иероним Петрович вылетел на тротуар, сильно поранился. Это называлось «Чрезвычайное происшествие». Как знать, Юняева, наверно, строго наказали бы, да командующий отказался лечь в госпиталь: пустяшная, мол, царапина, и Юняева приказал не трогать, будто сам виноват.

Главное командование подарило Иерониму Петровичу домашнюю радиостанцию с приемником и передатчиком. Следил он за передачами из Германии. Однажды слышу поздним вечером по радио вроде бы кто-то лает. Спрашиваю Иеронима Петровича:

- Что это за сатана там говорит?

- Это первая сатана на свете, - отвечает он, - Гитлер. Спит и во сне видит, как бы напасть на нас. Нападет-не сдобровать ему!

Наступило 29 мая 1937 года. Нет, не забыть мне этот день никогда. Иероним Петрович пришел с работы веселый, широко улыбнулся и говорит мне:

- Давайте собираться. Едем в Москву. Через день два вернемся. Меня вызывают по делу, а вы немного проветритесь.

А я недавно только побывала с внуком в Москве и отказалась:

- Да нет, поезжайте уж вы одни. Квартира большая, уборки много, вот я и развернусь без вас вовсю.

Уезжал он в веселом настроении, рвался к семье. Набрал кипу книг, весело простился:

- До свидания. Скоро увидимся.

Но так его я больше и не увидела. Прошло два или три дня, пришла к нам в квартиру соседка, говорит:

- Гамарник застрелился.

А я не удивилась этому:

- Не смог, видать, бедняга, терпеть дольше. Давно его мучила сахарная болезнь...

В тот день сердце мне не подсказало, что и над Иеронимом Петровичем нависла гроза. Но потом проходит день за днем, а его все нет. Сердце почему-то защемило. Тишина в квартире тяготить стала. Все хотелось, чтобы снова зазвонили телефоны, не знавшие раньше отдыха. Да и сны какие-то снились нехорошие.

И вот к нам на квартиру явились пять человек в гражданском платье. Я забеспокоилась, не хотела пускать их. Но они показали какой-то билет, приказали сидеть на кухне и сторожа приставили ко мне. Целый день до позднего вечера, пока в квартире шел обыск, ныло сердце. К ночи мне разрешили войти в комнаты. Ужаснулась: все разбросано, разворочено, раскидано...

В тот день меня ни о чем не спрашивали. А через день позвали на допрос.

Спросили, что говорил Иероним Петрович о Сталине, как о нем отзывался?

- Как полагается, так и отзывался. Никогда не слышала, чтобы командующий отзывался плохо о начальниках.

- Да что вы заладили? Командующий, командующий. Нет больше вашего командующего!

Как я добралась в тот день домой- не знаю.

 

В. И. Уборевич-Боровская. О СЕБЕ НЕ УСПЕЛ РАССКАЗАТЬ.

Из рассказов маминой подруги Т. И. Розановой я знаю, что мои родители познакомились в 1922 году на дальневосточном курорте Дарасун. Мама работала там медицинской сестрой, а отец приезжал на лечение после какой-то операции. Потом мама была начальником санитарного поезда в Народно-революционной армии ДВР.

Из ранних детских впечатлений у меня в памяти сохранилось возвращение из Германии. Папа учился там в военной академии, а меня родители определили в пансион. Помню, что там был очень суровый режим - за провинности детей пороли.

В Москве мы поселились в Большом Ржевском переулке. В первые же дни я сдружилась с жившей этажом выше, над нашей квартирой, девочкой Ветой - дочерью Яна Борисовича Гамарника. Так мы и остались подругами и в хорошие и в тяжкие времена нашей жизни.

Я начала учиться в школе, когда папа был заместителем Народного комиссара по военным и морским делам. Помню, как мама вела меня в первый класс и по дороге наставляла «не задирать нос», так как я ничем не лучше других детей.

С 1931 года папа был командующим Белорусским округом и жил в Смоленске. Мы проводили у него каждое лето - я все каникулы, а мама свой отпуск. Папа возвращался со службы очень поздно, читал часов до трех ночи, а иногда я заставала его в кабинете сидящим над картой с цветными карандашами и сосредоточенно о чем-то размышляющим.

И в смоленской его квартире, как и в московской, было полно книг, журналов - русских, немецких, французских. Не знаю, кого из писателей папа любил больше, но точно запомнилось, что он очень хорошо знал Мицкевича. А мне он читал вслух «Трех мушкетеров», под его чтение я и засыпала.

Когда обращаюсь мыслями к своему детству, не припоминаю ни одного пасмурного дня, вижу все в ярком золотом свете.

Чем отец занимался на службе - такой вопрос у меня почему-то не возникал. У меня был папа, добрый, веселый и ласковый. Я боялась даже признаться, что люблю его больше, чем маму (она была построже со мной).

Он не принадлежал к тем родителям, которые пичкают детей нравоучениями. В моем сознании отложилось, что он очень любил математику. В пятом классе я с ужасом встретилась с задачами о поездах, идущих всякими способами из городов А и Б. По-моему, это самые трудные задачи. А отец объяснял их как-то легко и понятно.

Его приезды в Москву были для меня огромной радостью. О том, что он приехал, я узнавала еще в передней по запаху сигар. Он сразу же начинал задирать меня, дразнить мальчишками, жившими в нашем доме. Играли мы с ним в теннис, и он гордился моими успехами. Почему-то особенно мы любили болтать с ним, когда он принимал ванну. Натянет занавеску, я сажусь с другой стороны, и начинаются разговоры. Рассказывал он о рыбалке, об охоте, о людях, с которыми встречался, о местах, где побывал. Но, как ни странно, никогда не рассказывал о своих походах в гражданскую войну. Мы, дети, распевали «Штурмовые ночи Спасска» и не подозревали, что эта песня имеет прямое отношение к отцу. Он ушел из жизни, так и не рассказав мне о себе. Помню только один случай, когда он нечаянно коснулся своего прошлого, да и то совсем не героического. Я сидела в нашей московской квартире на коврике в столовой и играла в камушки. Папа подсел и моментально обыграл меня. И чтобы утешить меня, пояснил: я, говорит, в детстве пас гусей и имел много времени, чтобы наловчиться в этой игре, состязаясь с другими пастушатами.

3 июня 1937 года застрелился Ян Борисович Гамарник. В комнату, где он лежал, нас с Ветой не пустили. Мы сидели с нею в их гостиной и рассматривали альбомы с фотографиями военных, отмечая черным карандашом тех, кто уже погиб. Не могу сейчас сказать, почему мы это делали, что при этом думали, чувствовали. О том, что случилось с папой, я тогда еще ничего не знала, но теперь понимаю, что мама меня уже подготовляла к восприятию этого известия, говоря, что отец был дружен с Гамарником и у него тоже могут быть неприятности.

Потом уже от верного друга нашей семьи Марии Спиридоновны Болотской я узнала, как это произошло.

29 мая 1937 года папа получил вызов из Смоленска в Москву. Когда поезд подходил к Москве, маме дали знать по телефону служащие ВОСО. Мама попросила Марию Спиридоновну - Машу, как она ее называла - приготовить завтрак, а сама побежала встречать отца. Но вернулась поздно, одна, и сказала, что отец где-то задерживается. На самом же деле случилось вот что.

Подойдя к вагону, мама увидела, что у всех входов стоят работники НКВД. Она неожиданно резко оттолкнула охранника и вбежала в вагон. Навстречу по коридору шел отец, в штатском, очень бледный. Мама крикнула: «Иеронимус!» Отец успел только сказать: «Не волнуйся, Нинок, все уладится», как их растащили в разные купе и заперли. Маму продержали под запором около четырех часов. Когда выпустили, она поехала в НКВД, ворвалась в кабинет какого- то начальника, резко спросила: «Что это у вас творится? Иероним Петрович арестован в своем вагоне!» Ее усадили на стул, успокоили, сказав, что во всем разберутся, все будет в порядке. А в тот же день к нам пришли с обыском.

10 июня маме предложили выехать из Москвы, дали на выбор пять городов: Оренбург, Гурьев, Актюбинск, Семипалатинск и Астрахань. Мама выбрала Астрахань, полагая, что там легче найти работу. Бедная, она не подозревала, какая ужасная участь ее ждет.

Выехали мы 12 июня, в тот день, когда приговор над отцом и его товарищами уже был приведен в исполнение. Но я целый месяц не знала об этом. Мама носила горе в себе, скрывала пока от меня. В поезде мне не давали в руки газет. Мама ни минуты не сомневалась в полной невиновности отца и не знала, как объяснить мне происшедшее. Сама она держалась удивительно мужественно, я не видела на ее глазах слез. И никакой истерики.

О том, что у нас не стало отцов, я узнала от Пети Якира. Прибежала в гараж, отведенный нам под жилье. Мама начала отчитывать за то, что я долго где-то пропадала. Я в сердцах ответила ей: «У меня нет теперь папы, а ты еще ругаешь!» Бедная мамочка, разве я могла подумать, что этими словами причиню тебе такую рану? Мама бросилась на кровать и зарыдала. Я в страхе прижалась к ней.

В Астрахани мы прожили недолго. 5 сентября во двор, где мы жили, вошел человек в форме НКВД. Мама увидела его, сказала: «Это за мной». Она засуетилась, забеспокоилась обо мне. Человек сказал: «С ней ничего не сделается. Соберите ей вещи». Укладывал вещи, мама незаметно положила в мой туфель маленькую папину фотографию. Чем старше я становилась, тем больше мне говорил о мамином отношении к отцу этот факт.

Легковая машина увезла маму и через короткое время вернулась за мной. Меня привезли в детприемник. Там я встретила своих друзей - Вету Гамарник, Светлану Тухачевскую, Славу Фельдмана. Прожили мы там семнадцать дней. 22-го вечером нас повезли на грузовике через весь город на вокзал. Вечер был теплый, весь город в зелени. Мы с горечью смотрели на этот безмятежный мир, понимая, что выброшены из него. И начался долгий путь: детдом, тюрьмы, пересылки, этапы, лагеря. На этом пути я везде встречала людей, которые старались облегчить мне его, людей, которые, услышав мою фамилию, подходили, с волнением говорили об Иерониме Петровиче Уборевиче, высказывали мне то человеческое сочувствие, которое так ценишь в беде.

Надеялась еще, что когда-нибудь встречусь с мамой. Вернувшись в Москву в 1956 году, от М. С. Болотской узнала, что в начале Отечественной войны в тюрьме прекратили принимать передачи для мамы...

В 1959 году, летом, я поехала в Вильнюс. Меня очень хорошо встретили в ЦK КП Литвы, дали машину, я добралась до Дугсят, а оттуда к сестрам отца - тете Оне и тете Ангеле. Мы с трудом объяснялись с тетей Ангелой: она плохо говорила по-русски, а я не знаю литовского языка. Из ее рассказов я все же многое поняла. Она говорила, что отца открыл бродячий учитель, живший то на одном, то на другом хуторе и учивший крестьянских детей. Он обратил внимание на необыкновенную память Иеронима. Мальчик мог, прочитав раз страницу, повторить текст наизусть. Поразили учителя не только большие способности мальчика, но и удивительная для его лет жажда знаний и воля. Учитель стал уговаривать его отца Пятраса Уборявичюса дать младшему сыну серьезное образование. Пятрас не соглашался - считал это ненужным и страшился больших денежных затрат. И вот тут старший брат Балис (он был старше папы на двадцать лет) настоял на том, чтобы Иеронима послали учиться, заявив, что материальные заботы берет на себя.

Тетя Ангела говорила, что, научившись читать, мальчик так пристрастился к книгам, что именно тогда и испортил зрение: читать приходилось при свете маленькой свечи.

Тетя показала мне фундамент домика, в котором прошло детство моего отца. Я выломала из него небольшой слоистый камень и взяла с собой.

 

Н. И. Уборевич. МОЙ ОТЕЦ.

Я рано лишилась матери. Она умерла в ноябре 1920 года, когда я только родилась.

Отца, как мне потом говорили, дома тогда не было. Он где-то воевал. Моя бабушка С. А. Дубинина оставила меня у себя в Брянске.

Почта тогда работала плохо, но отец всегда находил, с кем переслать нам с бабушкой деньги, кусок сала, фунт сахару или мешочек муки из своего походного пайка.

В самые ранние годы отец казался мне каким-то сказочным, веселым волшебником. Бывало, нежданно-негаданно приедет и так же неожиданно уедет. А если проводил в Брянске несколько дней, весь дом оживал, было шумно и весело.

Помню, я сильно болела, а наступал Новый год. Бабушка устроила елку и приговаривала:

- Ах, дед-мороз, дед-мороз! Что же это он опаздывает с подарками? Вдруг в комнату постучали.

За дверью кто-то хрипло спросил:

- Здесь живет девочка Надя?

- Здесь, - робко ответила я.

В комнату вошли несколько человек. Все в причудливых масках. Один из них, с бородой, в костюме деда-мороза, с мешком за плечами, подошел к моей кроватке, суровым голосом спросил у бабушки:

- А она хорошая девочка?

- Хорошая, - ответила та.

- Тогда получай, Надя, подарки!

И дед-мороз вынул из мешка какие-то свертки. Развернул один и положил около меня большую куклу. Она была так хороша - таких я никогда не видела. Поздравляя с Новым годом, дед-мороз поцеловал меня и спросил:

- А ты хотела бы видеть папу?

- Конечно! Тогда отвернись, - сказал кто-то другой.

Я отвернулась, и через минуту передо мной стоял папа в гимнастерке. Он наклонился, крепко обнял меня.

Закончив семилетнюю школу, я готовилась вступить в комсомол.

Отец теперь уже говорил со мной серьезно, как со взрослой:

- Ты вступаешь в Ленинский комсомол.

А ты знаешь, кто такой Ленин? Понимаешь ли ты, что это за человек, имя которого носит комсомол?

Он в простой, понятной форме рассказал о Ленине. Мне кажется, что именно от отца я узнала о нашем Ильиче по-настоящему, куда больше, чем слышала до того в школе. Наверно, потому он так хорошо сумел рассказать, что сам под руководством Ленина боролся и побеждал врагов.

Потом папа часто напоминал мне, как нужно поступать в разных случаях жизни, чтобы быть достойной звания члена Ленинского союза молодежи.

Нетрудно было заметить, что он и сам старался подражать Ленину. Был трудолюбив и скромен, не любил роскоши и всяких излишеств. Взять хотя бы его последнюю квартиру в Смоленске. Просторная и очень просто обставлена. В кабинете - большой письменный стол, за которым папа работал, много времени проводил за учебой. В центре стола - высеченный из красного мрамора бюст Ленина, а по сторонам - книги, книги, журналы. Вдоль стен - шкафы с тысячами книг.

Отец говорил мне, что от молодежи Ленин требовал прежде всего учиться. Учиться, учиться и учиться. И сам свято выполнял этот ленинский завет. В возрасте за тридцать лет он начал изучать английский язык, не удовлетворяясь знанием польского, немецкого и отчасти французского языков. А разве только языками он занимался? Языки изучал не для того, чтоб слыть образованным, а для того чтобы читать иностранные книги, журналы. Хотел знать так много, что русских книг ему не хватало.

Наставлял меня активно участвовать в общественной жизни.

- Мне будет неприятно, если ты окажешься в стороне от коллектива, в котором живешь. Человек обязан быть полезным другим.

Отец увлекался спортом. Смоленская квартира была расположена рядом со стадионом Белорусского военного округа. Вставая спозаранку, он обязательно занимался дома гимнастикой и часто перед работой заходил на стадион сыграть партию в теннис или городки. Очень «болел» за результаты игр двух футбольных команд Белорусского военного округа и сердился, когда «наши» проигрывали.

Близка была отцу и классическая музыка. Он любил Шопена и Бетховена. Нередко после работы, переодевшись в пижаму, просил сыграть что-нибудь на рояле. Чаще всего это был «Революционный этюд» Шопена. Однажды я спросила:

- Почему именно эта вещь нравится тебе больше других?

- Молодость вспоминается - вот почему, - ответил он.

Меня поражала постоянная доброта и простота отца в отношениях с людьми. Вспоминается случай, прошедший в дачном местечке Гнездово, где летом военнослужащие жили с семьями. Был воскресный день. Отец, наигравшись в теннис, присел на скамью отдохнуть. Как и все, он был в тот день в гражданской одежде. К нему подошел военный и обратился с просьбой: его жена срочно нуждалась в помощи хирурга, а в окружной поликлинике предложили подождать до завтра. Отец вскочил со скамьи и быстро пошел в одно из зданий. Через несколько минут военный горячо благодарил отца.

Моя учительница музыки рассказала, что в одном с ней доме в проходной комнатке живет одинокая старушка, муж которой погиб в гражданскую войну. Из-за отсутствия нужных документов она никак не может добиться пенсии. Узнав об этом, отец принял сердечное участие в судьбе старушки. Она быстро получила и комнату, и пенсию.

Отец гордился способной военной молодежью. Любила и она своего командующего округом. На праздник авиации из Москвы прибыли высокие гости. Летчики, желая щегольнуть меткостью, сбрасывали с самолетов на трибуны именные букеты цветов, адресованные руководящим товарищам. Больше всего букетов досталось отцу. Пришлось звать на помощь, чтобы сложить их в автомашину.

С аэродрома поехали в авиационную часть, где состоялась теплая встреча с летным составом. Отец роздал букеты наиболее талантливым летчикам. При этом сказал:

- Желаю вам, если это понадобится, метать по вражеским объектам и кое-что другое с такою же меткостью, как вы это продемонстрировали сегодня с букетами.

- Не подведем, товарищ командующий! - весело отвечали летчики.

Когда нужно, отец любил сострить. Жене одного из его сослуживцев не нравилась смоленская квартира отца.

- Уж очень у вас неуютно, - высказалась она. - Все книги да книги. Не квартира, а библиотека!

Когда я рассказала об этом отцу, он пожал плечами: - Я знаю вкус этой благородной дамы. Не нравится библиотека - ей подавай галантерейный магазин!

В 1936 году на экраны страны вышел интересный фильм о маневрах Белорусского военного округа. Он назывался «Ударом на удар». Я не отрывала глаз от экрана, а отец, сидя рядом, смущался.

- Неужели я со стороны кажусь таким строгим, почти грозным? Что-то я не замечал за собой этого. - А выйдя из кино, добавил: - А все же лучше не попадать на экран!

Большими и искренними друзьями отца были Михаил Николаевич Тухачевский и Александр Ильич Егоров. Оба они нередко приезжали в Белоруссию на маневры, учения, с инспекцией и непременно заходили к отцу в дом.

Долгие часы могли они просиживать за стаканом чаю, вспоминая боевые годы, друзей-однополчан, особенно тех, кто погиб в боях.

Помнится, А. И. Егоров в шутку называл папу «свояком»: оба они, будучи еще очень молодыми, женились на двух подругах: отец - на Надежде Дубининой (моей матери), а Александр Ильич - на Галине Цешковской.

В 1936 году в Смоленск из буржуазной Литвы приехал старший брат отца - Балис Уборявичус. В глазах у него стояли слезы: он не видел своего младшего брата восемнадцать лет и не мог надивиться, какое положение теперь занимал простой в прошлом крестьянский паренёк. А ему, бедняге, нечего было рассказать о себе: как и прежде, маялся в безысходной нужде.

Отец успокаивал старшего брата:

- Ничего! Придет время- солнце засветит для всех одинаково, вздохнут и литовцы свободно...

В 1937 году начались аресты. Мы, дети командиров, однажды завели между собой необычный разговор. Володя Апанасенко, сын заместителя командующего округом, говорил:

- А вдруг и с нашими отцами что-нибудь случится? Что тогда?

Я была старше других, остановила Володю:

- Наши отцы- честные люди. Ничего с ними не случится!

И все-таки в душу запала какая-то тревога. Я рассказала об этом папе. Он внимательно выслушал, спокойно ответил:

- Дочь коммуниста должна верить в отца.

... Случилось непоправимое.

Стало так больно, что не хотелось жить. Долгие годы носила я в сердце тяжкое горе. Но вот справедливость восторжествовала. Партия Ленина восстановила чистые имена безвинно погибших. Партия вернула мне светлое имя отца. За это в первую очередь я шлю земной поклон Никите Сергеевичу Хрущеву.

Мой сын воспитывается в Киевском суворовском училище. Я хочу, чтобы он стал таким же, каким был его дедушка, - смелым, скромным, любящим свой народ и до глубины души преданным Отчизне, родной Коммунистической партии.

 

Основные даты жизни и деятельности И. П. Уборевича.

1896, 24 декабря (1897, 5 января) - Родился в Крестьянской семье в деревне Антандрия, Ковенской губернии.

1912- Окончил Двинское реальное училище.

1913- Поступил в Петербургский Политехнический институт. Знакомство с марксистской литературой, вступление в студенческий революционный кружок.

1915 - Осужден Ковенским губернским судом за политическую агитацию. В конце года призван в армию. Направлен в Константиновское артиллерийское училище.

1916- Назначен командиром батареи запасного Сибирского артдивизиона, затем старшим офицером батареи 15-го тяжелого артиллерийского дивизиона.

1917, март - Подпоручик Уборевич - лектор солдатского университета 15-й армии. Активно выступает за прекращение войны. Вступает в РСДРП (б).

1917, октябрь - Командир революционной роты на Румынском фронте.

1917, декабрь - Избирается командиром революционного Рабоче- Крестьянского полка.

1918, январь- февраль - Участвует в ожесточенных боях с румынскими захватчиками и белогвардейскими войсками. Командует революционным полком в боях с австро-германскими оккупантами.

1918, 24 февраля - Раненный в бою, Уборевич взят в плен.

1918, август - Бежал из плена. Направлен на Северный фронт, где назначен инструктором артиллерии.

1918, 4 сентября - назначен командиром Котласской тяжелой гаубичной батареи.

1918, 23 сентября - Назначен командиром Нижне-Двинской бригады.

1918, октябрь - Успешно руководит частями в боях против англо-американских интервентов. Представлен к награждению орденом Красного Знамени.

1918, 1 декабря - При переформировании боевых районов 6-й армии в регулярные части назначен начальником 18-й стрелковой дивизии. Руководит боевыми действиями красных частей, преградивших путь англо-американцам к Вологде и Москве.

1919, 29 сентября - По распоряжению Реввоенсовета Республики убыл в распоряжение Южного фронта.

1919, 6 октября - Вступает во временное командование 14-й армией. Успешно командует войсками в боях против Деникина под Орлом, Кромами и Харьковом.

1919, 25 декабря - Утвержден в должности командующего 14-й армией. Организует преследование деникинских войск до Одессы.

1920, 20 февраля - Назначен командующим 9-й (Кубанской) армией Кавказского фронта.

1920, 8 апреля - За успешные боевые действия по очищению Северного Кавказа от деникинских войск постановлением ВЦИК награждается почетным золотым оружием.

1920, 15 апреля - Вторично назначается командующим 14-й армией (Юго-Западный фронт). Руководит боевыми действиями против белополяков.

1920, 3 июля - Назначен командующим 13-й армией Юго-Западного фронта. Сдерживает натиск войск Врангеля в Северной Таврии и Донбассе. Награждается вторым орденом Красного Знамени.

1920, 10 ноября - В третий раз назначается командующим 14-й армией. Организует ликвидацию петлюровской авантюры в районе Проскуров - Жмеринка и разгром белой армии генерала Перемыкина.

1921, 21 января - Назначается помощником командующего войсками Украины и Крыма М. В. Фрунзе. Организует разгром махновцев.

1921, 28 апреля - Назначается заместителем командующего войсками Тамбовской губернии М. Н. Тухачевского. Участвует в разгроме банд Антонова.

1921, лето - Назначен командующим войсками Минской губернии. Ликвидирует банды Булак-Балаховича.

1921, 27 августа - Назначается командующим 5-й армией и Восточно-Сибирским военным Округом. Готовит войска к освобождению советского Дальнего Востока от белогвардейцев и интервентов.

1922, 3 июня - По представлению Штаба РККА приказом Реввоенсовета Республики причислен к Генеральному штабу (лица с высшим военным образованием). Высшая аттестационная комиссия признала И. П. Уборевича достойным командовать войсками фронта.

1922, 17 августа - Вступил в должность военного министра Дальневосточной республики и главнокомандующего Народно-революционной армии. Избран членом Дальбюро ЦK РКП(б).

1922, 9 октября - Осуществляет штурм «дальневосточного Вердена» Спасской крепости и прорыв белогвардейского фронта.

1922, 25 октября - Народно-революционная армия ДВР под командованием И. П. Уборевича торжественно вступает во Владивосток.

1922, 30 октября - За успешное руководство войсками, доблесть и геройство при освобождении Дальнего Востока награжден третьим орденом Красного Знамени.

1922, ноябрь - При слиянии НРА и 5-й армии назначен командующим 5-й Краснознаменной армией. Публикует военно-теоретический труд «Принципы ведения боя и значение их в деле воспитания и обучения Красной Армии (по опыту мировой и гражданской войн)»

1922, декабрь - Избран членом ЦИК СССР 1-го созыва. С этого времени до конца жизни - бессменный член ЦИК СССР.

1923, 12 ноября - Назначен помощником командующего войсками Западного фронта.

1924, 1 февраля- Назначен командующим 5-й Краснознаменной армией.

1924, 15 июня- Назначен состоящим для особо важных поручений при Реввоенсовете Республики.

1924, 5 декабря - Назначен заместителем командующего вооруженными силами Украины и Крыма, начальником и военным комиссаром штаба Украинского военного округа.

1925, 21 февраля - Назначен командующим войсками Северо-Кавказского военного округа. Избран членом Бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б).

1926, 23 октября - Назначен членом Постоянного военного совещания при Реввоенсовете СССР, членом РВС СССР.

1927-1928 - Проходит Курс высшей военной академии германского генерального штаба. Публикует военно-теоретический труд «Подготовка комсостава РККА (старшего и высшего). Полевые поездки, ускоренные военные игры и выходы в поле».

1928, 10 ноября - Назначен командующим войсками Московского военного округа.

1929 - Публикует военно-теоретический тру д «Оперативно-тактические и авиационные военные игры».

1930, 3 июня - Назначен начальником вооружений, заместителем Народного комиссара по военно-морским делам и председателя Реввоенсовета СССР.

1930, июль - XVI съездом ВКП(б) избран кандидатом в члены ЦK ВКП(б).

1930, 1 августа - Назначен исполняющим обязанности председателя РВС СССР и наркома по военно-морским делам (на время длительного отпуска К. Е. Ворошилова).

1931, 11 июня - Назначен командующим войсками Белорусского военного Округа с оставлением членом РВС СССР. Избран членом Бюро ЦK КП(б) Белоруссии.

1932, 17 мая - Постановлением СНК СССР утвержден уполномоченным Наркомвоенмора СССР при Совнаркоме Белорусской ССР.

1934, февраль - XVII съездом ВКП(б) избран кандидатом в члены ЦK ВКП(б).

1934, 22 ноября - Утвержден членом Военного совета НКО СССР.

1935, ноябрь - И. П. Уборевичу присваивается звание командарма 1 ранга.

1937, 29 мая - Арестован.

1937, 11 июня - Вместе с М. Н. Тухачевским, И. Э. Якиром, Р. П. Эйдеманом, А. И. Корком, В. М. Примаковым, В. К. Путной и Б. М. Фельдманом предстал перед судом по клеветническому обвинению в шпионаже и измене Родине. Расстрелян.

 

Краткие сведения об авторах воспоминаний.

АЛЕКСАНДРОВ Павел Николаевич. Род. в 1886 г. Член КПСС с 1918 г. Подпоручик старой армии. В апреле 1917 г.-председатель полкового солдатского комитета. В годы гражданской войны - командир бригады, начальник штаба дивизии. В 1925 г. окончил Военную Академию РККА. В Великую Отечественную войну - командир механизированной бригады, заместитель командира танкового корпуса, начальник штаба танковой армии. В 1941-1943 гг.- старший преподаватель Академии Генерального штаба. Ныне полковник в отставке.

БУРЛИН Василий Васильевич. Род. в 1894 г. Член КПСС с 1940 г. В гражданскую войну- начальник связи армии. В годы Великой Отечественной войны - заместитель начальник управления связи фронта. В настоящее время полковник в отставке.

ВЛАСОВА Мария Федоровна. Род. в 1885 г. Пенсионерка.

ГОРБАЧЕВ Георгий Трофимович. Род. в 1899 г. Член КПСС с 1920 г. В годы гражданской войны - красноармеец, командир взвода, политработник. С 1933 г. по Окончании Военно-инженерной академии - командир и комиссар отдельного инженерно-аэродромного батальона, начальник и главный инженер строек Белорусского военного округа. В Великую Отечественную войну участвовал в строительстве оборонительных рубежей на Кавказе, начальник фронтового управления по строительству аэродромов. С 1955 г. - в запасе.

ЗАХАРОВ Матвей Васильевич. Род. в 1898 г. Член КПСС с 1917 г. Участник Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войны. В 1928 г. окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе, в 1938 г.- Академию Генерального штаба. В Великую Отечественную войну был начальником штаба различных фронтов, после войны- начальником Академии Генерального штаба, заместителем начальника Генерального штаба, главным инспектором Вооруженных Сил, командующим войсками Ленинградского Военного Округа, главнокомандующим Группой советских войск в Германии, начальником Генерального штаба. Герой Советского Союза. Депутат Верховного Совета СССР. Член ЦK КПСС. Маршал Советского Союза. В настоящее время - начальник Академии Генерального штаба.

КАТАНЯН Василий Абгарович. Род. в 1902 г. Писатель, литературовед. Член Союза советских писателей.

КРЮЧКОВ Федор Иванович. Род. в 1898 г. Член КПСС с сентября 1917 г. Гражданскую войну начал красноармейцем, закончил начальником полевого штаба дивизии. После войны окончил военно-политическое училище. С 1946 г. на пенсии.

КУПРИЯНОВ Иван Филиппович. Род. в 1888 г. Рабочий. Член КПСС с марта 1917 г. В 1918 г. сформировал 1-й Рязанский маршевый батальон, с которым отправился на Северный фронт. В 1918- 1919 гг.- военный комиссар 18-й стрелковой дивизии. Делегат IX партийного съезда. После гражданской войны- на хозяйственной работе. С 1956 г.- персональный пенсионер.

МАЛЫШЕВ Василий Прокофьевич. Род. в 1898 г. Член КПСС с 1920 г. Участник гражданской и Великой Отечественной войн. Окончил Военно-политическую академию имени В. И. Ленина и Военную академию имени М. В. Фрунзе. Доктор исторических наук Профессор Краснодарского пединститута. Полковник в отставке.

МЕДЯНСКИЙ Михаил Сергеевич. Род. в 1899 г. Член КПСС с марта 1917 г. В годы гражданской войны- красногвардеец, командир артиллерийского взвода, батареи, затем на службе в штабах соединений; после войны - командир кавалерийского полка. С 1923 г. в авиации. Служил летчиком, командиром отряда, эскадрильи, авиабригады. С 1946 г.- Командир Центральной авиагруппы Министерства геологии СССР. С 1951 г.- на пенсии. Полковник в отставке.

MEPEЦKOB Кирилл Афанасьевич. Род. в 1897 г. Член КПСС с мая 1917 г. Участник гражданской войны. В 1921 г. окончил Военную академию РККА. В 1918-1940 гг. был начальником штаба ОКДВА, Московского, Белорусского военных округов, командующим войсками Приволжского и Ленинградского военных округов. В 1940- 1941 гг.- начальник Генерального штаба и зам. наркома обороны СССР. В 1941-1945 гг. командовал армиями и фронтами (Волховский, Карельский, 1-й Дальневосточный). После войны - командующий войсками Приморского, Московского и Северного военных округов, пом. Министра обороны СССР по высшим военно-учебным заведениям. Герой Советского Союза. Депутат Верховного Совета СССР. На XVIII и XIX съездах КПСС избирался Кандидатом в члены ЦK КПСС, на ХХ съезде - членом Центральной ревизионной Комиссии. Маршал Советского Союза.

НОВИКОВ Александр Александрович. Род. в 1900 г. Член КПСС с 1920 г. Участвовал в гражданской и советско-финляндской войнах. В период Великой Отечественной войны командовал Военно-воздушными силами Советской Армии, зам. наркома обороны. С 1944 г.- Главный маршал авиации. Дважды Герой Советского Союза. В 1956 г. по состоянию здоровья ушел в запас. В настоящее время- начальник Высшего авиационного училища ГВФ. Профессор.

РАЗГИЛЬДЕЕВ Николай Евгеньевич. Род. в 1905 г. Член КПСС с 1940 г. В 1928-1933 гг. служил в Красной Армии. В настоящее время- главный инженер Московского монетного двора. Инженер-капитан запаса.

САМСОНОВ Федор Петрович. Род. в 1902 г. Член КПСС с 1919 г. В гражданскую войну- пулеметчик, после войны- командир роты, зав. разведкой полка и дивизии. Последняя должность в Советской Армии - заместитель начальника разведотдела штаба БВО. С 1955 г.- на пенсии. Майор в отставке.

СМИРНОВ Иван Яковлевич. Род. в 1895 г. Член КПСС с 1925 г. В феврале 1919 г. вступил добровольцем в Красную Армию. В гражданскую войну - красноармеец, начальник пулеметной команды полка. Участник Великой Отечественной войны. В настоящее время - персональный пенсионер.

СМИРНОВ Павел Алексеевич. Род. в 1896 г. Член КПСС с 1918 г. В первую мировую войну- прапорщик. В годы гражданской войны командовал бригадой. В 1939-1941 гг. учился в Военной академии. имени М. В. Фрунзе, участвовал в Великой Отечественной войне, после ранения преподавал в Военной академии тыла. Полковник в отставке.

ТУМАНСКИЙ Алексей Константинович. Род. в 1895 г. Член КПСС с 1944 г. Участвовал в первой мировой и гражданской войнах. Летчик-испытатель. С 1952 г. на пенсии. Майор в отставке.

УБОРЕВИЧ-БОРОВСКАЯ Владимира Иеронимовна. Род. в 1924 г. В 1957-1962 гг. училась в Московском инженерно-строительном институте им. В. В. Куйбышева. Инженер.

УБОРЕВИЧ Надежда Иеронимовна. Род. в 1920 г. На пенсии по состоянию здоровья.

УБОРЯВИЧЮТЕ-МАСЕНЕНЕ Она Петровна. Род. в 1895 г. Член колхоза «Венибе» (Утянский район, Литовской ССР).

ЧЕРЕПАНОВ Александр Иванович. Род. в 1895 г. Член КПСС с 1926 г. Штабс-капитан старой армии. В годы гражданской войны - командир полка, бригады. В Великую Отечественную войну- командующий 23-й армией. Генерал-лейтенант в отставке. Доцент.

ЧУГУНОВ Александр Иванович. Род. в 1891 г. Член КПСС с 1945 г. Участник первой мировой, гражданской и Великой Отечественной войн. Занимал командные и штабные должности от командира взвода до командира дивизии. В 1932-1954 гг. старший преподаватель и начальник кафедры Военно-воздушной академии. Генерал-майор авиации в отставке.

ШЕЛУХИН Петр Семенович. Род. в 1894 г. Член КПСС о 1919 г. В 1919 г. окончил Московскую летную школу и до 1954 г. непрерывно служил в Советской Армии. В 1935 г. Окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе. В Великую Отечественную войну командовал военно-воздушными силами Южного фронта и Сибирского военного округа. После войны - командующий ВВС Киевского военного округа, пом. командующего воздушной армией. Генерал-лейтенант авиации в отставке.

ЯКИМОВ Аристарх Тихонович. Род. в 1895 г. Член КПСС с мая 1917 г. Участвовал в гражданской и Великой Отечественной войнах. В последующем -редактор газеты Забайкальского военного округа, старший инструктор Главного политического управления Советской Армии, старший научный сотрудник Института народов Азии Академии наук СССР. Кандидат исторических наук. Полковник запаса.

 

Дополнительные сведения о некоторых лицах, упоминаемых в сборнике.

Составили А. С. Mepкулова, Ю. А. Геллер, Ю. И. Куликов

АВКСЕНТЬЕВСКИЙ К. А. (1890-1941) - учитель, подпоручик старой армии. Член РСДРП(б) с 1917 г. После Октябрьской революции активно участвовал в установлении Советской власти в Вологодской губернии, был секретарём Вологодского губисполкома, военкомом Ярославского военного Округа. В 1919-1920 гг. - командующий 4-й армией Восточного фронта, член РВС 1-й армии Туркестанского фронта, Командующий 6-й армией Южного фронта. После гражданской войны - заместитель командующего вооруженными силами Украины и Крыма, командующий Туркестанским фронтом.

АЛАФУЗО М. И. (1891-1937) - штабс-капитан старой армии. В Красной Армии с 1918 г. В гражданскую войну - начальник штаба 3-й армии (Восточный фронт), 13-й армии, Юго-Западного фронта. После войны - начальник штаба Киевского, Московского, Северо-Кавказского военных округов, Кавказской Краснознаменной армии, начальник Кафедры Академии Генерального штаба. Комкор.

АЛКСНИС Я. И. (1897-1938) - член РСДРП(б) с 1916 г. Сын батрака. В 1917 г. был призван в армию, окончил Одесскую школу прапорщиков. В дни Октябрьской революции принимал активное участие в революционной работе среди солдат Западного фронта. В годы гражданской войны - военком штаба Орловского военного округа, комиссар 55-й стрелковой дивизии, донской oблвоенком, помкомвойск орловского военного округа. В 1924 г. окончил Военную академии РККА. В 1926-1931 гг.-зам. начальника ВВС РККА. В 1929 г. окончил школу военных лётчиков. В 1931-1938 гг. начальник ВВС РККА, член Реввоенсовета СССР, зам. наркома обороны СССР по ВВС. Делегат XVII партсъезда. Депутат Верховного Совета СССР 1-гo созыва. Командарм 2 ранга.

АРОНШТАМ Л. Н. (1896-1937) - член РСДРП(б) с 1915 г. В гражданскую войну- военком полка. После гражданской войны- военком дивизии, военком инспекции артиллерии и бронесил РККА, член РВС и начальник политуправления Белорусского военного округа.

БАЗИЛЕВИЧ Г. Д. (1889-1938) - подполковник старой армии. Член РСДРП(б) с 1917 г. В 1818-1920 гг. - начальник Балашово- Камышинского боевого участка, член РВС 8-й армии, командующий войсками Северо-Кавказского военного округа, харьковский окружной военный комиссар. После гражданской войны- начальник Главного управления снабжения РККА, состоял для особо важных поручений при РВСР, командовал войсками Московского и Приволжского военных округов, член Постоянного Военного совета при РВС СССР, секретарь, Комитета обороны при СНК СССР. Депутат Верховного Совета СССР. Комкор.

ВАЙНЕР Л. Я. (1897-1937) -член РСДРП(б) с 1917 г. Офицер старой армии. В годы гражданской войны- командир стрелковых и кавалерийских бригад. После войны - командир 9-й и 6-й кавалерийских дивизий, 3-го кавалерийского корпуса. Делегат XVII партсъезда. Комкор.

ВЕКМАН А. К. (1884-1955) - капитан 2 ранга старого флота. В 1913-1920 гг. командовал Верхне-Астраханским речным отрядом, Северным отрядом Волжско-Каспийской флотилии, морскими силами Каспийского моря, Азербайджанским флотом. После гражданской войны- начальник бригады крейсеров Балтийского флота, начальник морских сил Черного, затем Балтийского морей. Вице-адмирал.

ВИКТОРОВ М. В. (1892-1938) - офицер старого флота, с 1918 г. на службе в Красном Флоте. В гражданскую войну командовал Кораблями Балтийского флота. После войны- начальник военно-морских сил Балтийского, затем Черного морей, начальник гидрографического управления штаба ВМС РККА, командующий флотилией Дальнего Востока, командующий Тихоокеанским флотом. Флагман флота 1 ранга.

ВИНОГРАДОВ П. Ф. (1890-1918) - рабочий Сестрорецкого оружейного завода. В 1912 г. был призван в царскую армию, за отказ от присяги и революционную пропаганду в дисциплинарном батальоне осужден на 8 лет каторги, которую отбывал в Шлиссельбургской крепости и в Сибири. Освобожден после Февральской революции. Участвовал в штурме Зимнего дворца. В марте 1918 г. был направлен Советским правительством в Архангельск для отгрузки хлеба трудящимся Петрограда. В июле 1918 г. участвовал в подавлении Кулацкого мятежа в Шенкурском уезде. Являлся заместителем председателя Архангельского губисполкома. Сформировал Северо-Двинскую речную флотилию, командовал бригадой советских войск в боях против белогвардейцев и интервентов. 8 сентября 1918 г. смертельно ранен в бою у устья р. Ваги.

BOCTPEЦOB С. С. (1883-1932) - рабочий-кузнец, член РКП(б) с 1920 г. Призванный в армию, вел революционную работу среди солдат, за что в 1910 г. военно-полевым судом приговорен к трем годам тюремного заключения. За храбрость, проявленную в боях в годы первой мировой войны, был награжден тремя георгиевскими крестами и произведен в подпрапорщики. В декабре 1918 г. вступил в Красную Армию. Командовал полком в 27-й стр. дивизии на Восточном и польском фронтах. В 1922 г., будучи помощником начальника 2-й Приамурской стр. дивизии, командовал ударной группой при штурме Спасска. Награжден четырьмя орденами Красного Знамени. После гражданской войны командовал 27-й стр. дивизией, 18-м и 9-м стр. корпусами.

ГВОЗДКОВ А. В. (род. в 1898 г.) - поручик старой армии. С 1918 г. на службе в Красной Армии. Участник гражданской и Великой Отечественной войн. Генерал-лейтенант в отставке.

ГЕККЕР А. И. (1888-1938) -штаб-ротмистр старой армии. В сентябре 1917 г. вступил в партию большевиков. Участвовал в революционном перевороте на фронте. После демобилизации старой армии назначается командующим советскими войсками Донецкого бассейна. Летом 1918 г. участвовал в подавлении контрреволюционного мятежа в Ярославле. Затем- комиссар Беломорского военного округа, командующий войсками Котласского и Астраханского районов, командарм-13, начальник штаба войск ВНУС, командарм-11. После гражданской войны- начальник военной академии, военный атташе СССР в Китае, на руководящей работе в Генеральном штабе. Комкор.

ГЕРМАНОВИЧ М. Я. (1895-1937) -прапорщик старой армии. Член РКП(б) с 1918 г. В гражданскую войну- комиссар и командир бригады, начальник штаба Минского района, командир бригады 46-й стр. дивизии, начальник 52, 15 и 23-й стр. дивизий. После войны - командир 5-го стр. корпуса, помощник командующего войсками Белорусского, Средне-Азиатского и Московского военных округов, начальник Военной академии моторизации и механизации РККА, зам. командующего войсками Ленинградского военного округа. Комкор.

ГИКАЛО Н. Ф. (1897-1939) - член ВКП(б) с июня 1917 г. В 1919 г. член Кавказского краевого комитета партии, один из руководителей партизанского движения в горных районах Чечни. В 1920 г.- командующий группой повстанческих войск Терской области, принимавшей активное участие в разгроме войск Деникина на Северном Кавказе. После окончания гражданской войны- на военной и партийной работе, секретарь ЦK компартии Узбекистана, Азербайджана, Белоруссии.

ГИТТИС В. М. (1881-1937) - полковник, командир полка старой армии. В феврале 1918 г. вступил в Красную Армию. Командовал 6-й и 8-й армиями, Южным, Западным и Кавказским фронтами. Член ВКП(б) с 1921 г. После гражданской войны - командующий войсками Ленинградского военного округа, зам. начальника снабжений РККА, начальник отдела внешних заказов НКО СССР. Комкор.

ГОЛОДЕД Н. М. (1894-1938) -слесарь, член РКП(б) с 1918 г. После февраля 1917 г. вел революционную агитацию среди солдат Юго-Западного фронта. После Октябрьской революции- на руководящей партийной и советской работе. С 1924 г.- член Белорусского бюро ЦK РКП(б), зав. орготделом ЦK КПБ, секретарь ЦK КПБ. С 1927 г.- председатель СНК БССР.

ГОРБУНОВ Н. П. (1892-1938) - член большевистской партии с 1917 г. С декабря 1917 г.-секретарь Малого Совнаркома. В 1918 г.- член Коллеги Высшего научно-технического отдела ВСНХ. В 1919-1920 гг. участвовал в борьбе с Деникиным, белополяками, Врангелем, был членом Реввоенсоветов 13-й и 14-й армий. После гражданской войны- в аппарате СНК, ВСНХ, на научной работе, управделами СНК СССР и СТО, член и секретарь Академии наук СССР.

ГРИБОВ С. Е. (1895-1938) - штабс-капитан старой армии. С 1918 г.-на службе в Красной Армии. Член ВКП(б) с 1926 г. В гражданскую войну- Командир полка, помощник начальника дивизии. После войны служил в Главном управлении РККА, командовал 5-м стрелковым Корпусом, войсками Северо-Кавказского военного округа. Комкор.

ГРИГОРЬЕВ П. П. (1892-1937) - рабочий-железнодорожник, солдат старой армии. Член партии большевиков с 1917 г. После Октябрьской революции вступил в Красную гвардию, а затем в Красную Армию. В 8-й дивизии червонного казачества командовал сотней, полком, бригадой. После гражданской войны- командир дивизии, конно-механизированного корпуса.

ДЕМИЧЕВ М. А. (1885-1938) -типографский рабочий, прапорщик старой армии. Член РКП(б) с 1920 г. Во время гражданской войны- командир Кавалерийского полка, бригады в 8-й дивизии червонного казачества. После войны командовал 1-й Запорожской кавалерийской дивизией червонного казачества, 1-м кавалерийским корпусом. Комдив.

ЕГОРОВ А. И. (1883-1941) - подполковник, командир полка старой армии. Член большевистской партии с 1918 г. На 2-м съезде Советов был избран во ВЦИК. Формировал красногвардейские отряды и части Красной Армии, командовал 2, 10, 14-й армиями, Южным и Юго-Западным фронтами. После гражданской войны - командующий войсками Петроградского военного округа, Западного фронта, Кавказской Краснознаменной армии, вооруженными силами Украины и Крыма. член РВС СССР, военный атташе в Китае, командующий войсками Белорусского военного округа, начальник Генерального штаба РККА и зам. наркома обороны. Кандидат в члены ЦK ВКП(б). Депутат Верховного Совета СССР. Маршал Советского Союза.

ЖИЛЬЦОВ А. И. (1896-1938) - рабочий, член РКП(б) с 1918 г. В гражданскую войну - военком 27-й стрелковой дивизии. После войны - военком дивизии, корпуса, зам. начальника политуправления Среднеазиатского и Белорусского военных округов, пом. командующего Белорусским военным округом по материальному обеспечению войск, начальник управления продснабжения РККА. Коринтендант.

ЖЛОБА Д. П. (1887-1939) - донецкий шахтер, участник Октябрьской революции в Москве. Член Коммунистической партии с 1917 г. В гражданскую войну командовал бригадой, дивизией и корпусом на Украине и Северном Кавказе. После гражданской войны - на партийной и хозяйственной работе.

ЗЕМЛЯЧКА Р. С. (1876-1947) -профессиональный революционер, член РСДРП с 1896 г. До Октябрьской революции арестовывалась, находилась в эмиграции. В 1918-1921 гг. - начальник политотделов армий на Северном и Южном фронтах. После гражданской войны - на руководящей партийной и советской работе. С 1939 по 1943 г.- зам. председателя СНК СССР, член ЦK ВКП(б).

ЗЮЗЬ-ЯКОВЕНКО Я. И. (1892-1937) - солдат старой армии, член РКП(б) с 1919 г. В гражданскую войну - военком полка и штаба тыла 14-й армии. После войны - командир дивизии, корпуса. Комдив.

КАЛНИН Ф. К. (1887-1938) - штабс-капитан старой армии. Вступив в Красную Армию, командовал 8-м латышским полком, Латышской стрелковой дивизией, в Орловско-Кромском сражении - ударной группой. После гражданской войны- на командных должностях, преподаватель Военной академии им. М. В. Фрунзе.

КЕДРОВ М. С. (1878-1941) - профессиональный революционер, член РСДРП с 1901 г. До Октябрьской революции неоднократно арестовывался, сидел в тюрьмах, был в ссылке и эмиграции. В 1917 г. вел партийную работу среди солдат, являлся членом Военной организации при ЦK РСДРП(б). После победы Октябрьской революции член коллегии Наркомвоена, комиссар по демобилизации армии. В 1918 г.-командующий северо-восточным участком завесы, затем уполномоченный ЦK партии по Южному и Западному фронтам. С 1919 г.-на руководящей работе в ВЧК, НКВД и Военной прокуратуре Верховного Суда СССР.

КЛЯВА К. Ю. (1894-1937) - прапорщик старой армии. Член РСДРП(б) с 1916 г., участник гражданской войны. После войны - командир полка, дивизии. Комбриг.

КОБОЗЕВ П. А. (1878-1941) - профессиональный революционер. Член РСДРП с 1898 г. С 1904 по 1914 г. учился и работал в Риге, был членом Рижского комитета партии. В 1914 г. выслан в Оренбург, участвовал в создании местной большевистской организации. В конце 1917-начале 1918 г. в качестве чрезвычайного комиссара Оренбургской губ. и Тургайской обл. руководил борьбой с дутовщиной. В 1918 г. - чрезвычайный комиссар Средней Азии, нарком путей сообщения РСФСР, член РВС Восточного фронта. В 1919- 1920 гг. выполнял ответственные поручения в Туркестане, был членом коллегии Наркомата РКИ, участвовал в борьбе с деникинщиной. В 1922-1923 гг.- председатель Совета Министров ДВР, затем - на научно-педагогической работе в Москве.

КОВТЮХ Е. И. (1890-1943) - штабс-капитан старой армии. Член РКП(б) с 1918 г. После Октябрьской революции служил в Красной гвардии, потом в Красной Армии. Участвовал в боях за Царицын, Ставрополь, Тихорецкую, Краснодар и на Taмaнском полуострове. Командовал авангардом Таманской армии при выходе ее из окружения, руководил десантом в операции против белогвардейских войск генерала Улагая. После гражданской войны окончил военную академию РККА, командовал дивизией и корпусом. С 1936 г. - армейский инспектор Белорусского военного округа. Комкор.

КОРК А. И. (1887-1937) - подполковник старой армии. Перейдя на сторону революции, служил в Красной Армии начальником штаба армии, начальником оперативного отдела штаба Западного фронта, командующим Эстляндской армией, помощником командующего 7-й армией, командующим 15-й и 6-й армиями. После гражданской войны- помощник командующего вооруженными силами Украины и Крыма, командующий войсками Туркестанского фронта, Кавказской Краснознаменной армии, Западного, Ленинградского и Московского военных округов, начальник Военной академии им. М. В. Фрунзе. Член РВС СССР. Член ВКП(б) с 1927 г. Командарм 2 ранга.

КУБЯК Н. А. (1882-1942) - член РСДРП с 1898 г. Участник революции 1905-1907 гг. После Октябрьской революции - председатель Сестрорецкого Совета рабочих депутатов, комиссар земледелия Северной области, секретарь Петроградского губкома РКП(б), председатель ЦK Всеработземлеса. В 1921 г. примыкал к «рабочей» оппозиции. С 1922 г.- секретарь Дальбюро ЦK РКП(б), секретарь ЦK РКП(б). С 1928 г. - наркомзем РСФСР, председатель Энергоцентра Наркомтяжпрома. С 1934 г.- председатель Всесоюзного совета коммунального хозяйства и жилкооперации при ЦИК СССР.

КУЗЬМИН Н. Н. (1883-1939) - профессиональный революционер, член РСДРП(б) с 1903 г. До Октябрьской революции несколько раз сидел в тюрьме и отбывал ссылку. Активный участник Октябрьского вооруженного восстания. В 1917-1918 гг. - комиссар штаба Юго-Западного фронта, один из руководителей борьбы против Центральной рады на Украине, член бюро Петроградского комитета РКП (б), член РВС 6-й армии (Северный фронт). С апреля 1919 г. до конца 1920 г. - член РВС 3-й, 6-й армий и Балтийского флота, командующий 12-й армией. До 1923 г. - на ответственной работе при РВС Республики и в Управлении военно-учебных заведений Красной Армии. В 1924 г. - на политической работе в Военной академии РККА и Верховном Суде СССР. В 1925-1934 гг. - член РВС и начальник политуправления Туркестанского фронта, начальник Главного управления военно-учебных заведений РККА, член РВС и начальник политуправления Сибирского военного округа. В последующем - на дипломатической, хозяйственной и партийной работе.

КУЙБЫШЕВ Н. В. (1893-1938) - капитан старой армии. Член РКП(б) с 1918 г. В гражданскую войну - военком и командир бригады, дивизии, корпуса. После войны - помощник командующего войсками Туркестанского фронта и Московского военного округа, командующий войсками Сибирского и Закавказского военных округов, начальник Главного Управления РККА. В 1920-1923 гг. награжден четырьмя орденами Красного Знамени. Комкор.

ЛАПИН А. Я. (1899-1937) - рабочий, член РСДРП(б) с 1917 г. В гражданскую войну - комиссар штаба 5-й армии, Командир полка, бригады, дивизии, врид. Главкома НРА ДВР, командующий войсками Приамурского и Забайкальского военных округов. После войны- командир корпуса, начальник штаба ОКДВА, начальник управления в штабе РККА, командующий ВВС Белорусского военного округа и ОКДВА. Комкор.

ЛЕВАНДОВСКИЙ М. К. (1890-1938) - штабс-капитан старой армии. Член РКП(б) с 1920 г. В годы гражданской войны командовал дивизиями, 11, 12 и 9-й армиями. После гражданской войны Командующий войсками Туркестанского фронта, Кавказской Краснознамённой армии, Сибирского военного округа, Приморской группы ОКДВА. Делегат XVII партсьезда. Командарм 2 ранга.

ЛОКТИОНОВ А. Д. (1893-1941) - прапорщик старой армии. Член РКП(б) с 1921 г. В гражданскую войну - командир полка и бригады Красной Армии. После войны - командир дивизии, корпуса, помощник командующего войсками Белорусского военного округа, командующий войсками Прибалтийского военного Округа. Кандидат в члены ЦK ВКП(б). Депутат Верховного Сонета СССР. Генерал-полковник.

МАШИН А. Н. (1884-1938) - капитан старой армии. В гражданскую войну - начальник штаба 18-й стр. дивизии, начальник оперативного отдела штаба 6-й армии и разведывательного отдела Северного фронта. В дальнейшем - на оперативной работе в штабах Беломорского военного округа, Западного фронта. После войны - на военно-научной и штабной работе.

МЕДВЕДОВСКИЙ С. П. (1891-1924) - член РКП(б) с 1917 г. В гражданскую войну - начальник 16-й стр. дивизии. После войны - командир 10-й стр. дивизии, помощник командующего войсками Приволжского военного округа.

МУЕВ Д. Д. (1887-1937) -офицер старой армии, на службе в Красной Армии с 1918 г. В гражданскую войну - начальник артиллерии дивизии и округа. После войны - начальник артиллерии ОКДВА и Белорусского военного округа. Комбриг.

МУЛИН В. М. (1885-1938) - член РСДРП(б) с 1906 г. В гражданскую войну - военком 30-й стр. дивизии, начальник политотдела 3-й армии, член РВС 16-й армии, начальник политуправления войск Сибири, член РВС 5-й армии. После войны - член РВС Бухары, командир 7-го стр. корпуса, помощник командующего войсками Приволжского военного округа, заместитель командующего войсками Закавказского военного округа. Комкор.

ОВЧИННИКОВ Г. И. (род. в 1888 г.) - прапорщик старой армии. С декабря 1917 г. - в Красной гвардии и Красной Армии. В гражданскую войну командовал 21-й стр. дивизией, ударной группой 9-й армии. После гражданской войны - на командных должностях в РККА. Комдив. В настоящее время - персональный пенсионер.

ОЗЕРОВ Ф. П. (род. в 1899 г.) - рабочий, член КПСС с 1918 г., участник гражданской войны. После войны на командных должностях в Красной Армии, служил в штабе Белорусского военного округа. Во время Великой Отечественной войны - начальник штаба Волховского фронта, командующий 50-й армией. В последующем начальник кафедры Академии Генерального штаба. Генерал-лейтенант запаса.

ОРЛОВ В. М. (1895-1938) - мичман старого флота. Член РКП(б) с 1918 г. В 1919-1920 гг.-начальник политотдела Балтийского флота. В последующие годы - помощник начальника ПУ РККА по флоту, начальник и военный комиссар военно-морских учебных заведений, Командующий морскими силами Черного моря. С июня 1931 г.- член РВС СССР и начальник Морских сил РККА, с января 1937 г. - зам. наркома обороны по морским силам. Флагман флота 1 ранга.

ПАВЛОВ А. В. (1880-1938) - поручик старой армии. После Февральской революции был избран солдатами председателем Полкового комитета, после Октябрьской революции - членом солдатского комитета 7-й армии Западного фронта. Участвовал в борьбе революционных солдат против войск Украинской рады, после чего вступил в командование войсками Юга-Западного фронта. В 1918-1921 гг. командир бригады Южной завесы, командир 233-го полка 26-й стр. дивизии, начальник 27-й стр. дивизии (Восточный фронт), командующий 10-й армией, командующий войсками Тамбовской губернии. С 1921 г.-комиссар и командир 4-го стр. корпуса, помощник командующего войсками Западного фронта и Приволжского военного округа, помощник инспектора пехоты РККА, преподаватель Военной академии им. М. В. Фрунзе. С 1917 по 1923 г.-член РКП(б). Комдив.

ПАВЛОВ П. А (1892-1924) - студент Петербургского Политехнического института, активный участник революционного движения против царизма, подвергался арестам. Член РКП(б) с 1919 г. В годы гражданской войны командовал партизанскими отрядами в боях против немецких оккупантов, войск Скоропадского и Петлюры, военком Киевской губернии, командующий Киевским боевым участком, командир стрелковой бригады в Орловско-Кромской операции, командир бригады 46-й стр. дивизии, начальник Сводной дивизии курсантов. После гражданской войны участвовал в ликвидации антоновщины и басмачества, являлся начальником Управления военно-учебных заведений Украины, начальником и комиссаром Высшей стрелково-тактической школы («Выстрел»), командиром 13-го стр. корпуса, военным советником Сун Ят-Сена.

ПЕТИН Н. Н. (1876-1937) - полковник Генерального штаба старой армии. В годы гражданской войны - начальник штаба 6-й армии, Западного, Южного и Юго-Западного фронтов. В 1922 г. - пом. командующего Сибирским военным округом. В 1925-1928 гг. командующий войсками Сибирского военного округа. В дальнейшем начальник Военно-инженерного управления Красной Армии. Член ВКП(б) с 1931 г. Комкор.

ПОЛУЯН Я. В. (1891-1940) - член РСДРП(б) с 1912 г. видный партийный работник Кубани, активный участник гражданской войны на Северном Кавказе. В 1917 г. - председатель Екатеринодарского Совета. В 1918 -1920 гг. - председатель Кубанского ревкома и облисполкома, член ВЦИК, председатель РВС войск Северного Кавказа (11-й армии), член РВС 9 й армии. В последующие годы работал на ответственных должностях в партийном и советском аппарате.

ПРИМАКОВ В. М. (1897-1937) - член Коммунистической партии с 1914 г. В 1915 г. за революционную деятельность осужден на вечную ссылку в Сибирь. После Февральской революции 1917 г. работал в Чернигове и Киеве. На 2-м Всероссийском съезде Советов был избран во ВЦИК. Участвовал в штурме Зимнего дворца. В гражданскую войну явился организатором и командиром частей червонного казачества. С ноября 1920 г.- командир корпуса Червонного казачества. В дальнейшем занимал должности: начальника Высшей кавалерийской школы, командира 1-го и 13-го Уральского стр. корпусов, военного атташе в Японии и Афганистане, заместителя командующего войсками Северо-Кавказского и Ленинградского военных Округов. Комкор.

ПТУХИН Е. С. (1900-1941) - член РКП(б) с 1918 г. Участник гражданской войны. После войны- на Командных должностях в ВВС РККА (командир авиационного отряда, бригады, командующий ВВС Ленинградского военного округа). Герой Советского Союза. Генерал-лейтенант.

ПУТНА В. К. (1893-1937) - прапорщик старой армии. Член Коммунистической партии с февраля 1917 г. В 1918-1921 гг.-витебский военком, военком дивизии, командир полка и бригады, начальник 27-й Омской стрелковой дивизии, которой командовал на Восточном и Польском фронтах и при подавлении Кронштадтского мятежа. После гражданской войны - начальник и комиссар 2-й Московской пехотной школы, инспектор РККА, начальник Управления военно-учебных заведений Красной Армии, командир стрелкового Корпуса, военный атташе в Японии, Финляндии, Германии, Великобритании. Комкор.

РУХИМОВИЧ М. Л. (1889-1938) - член партии большевиков с 1913 г. Во время Октябрьской революции - член Харьковского военно-революционного комитета. В гражданскую войну командовал отрядами Красной гвардии, являлся членом РВС армий, затем- на руководящей советской работе. С 1926 г.- зам. председателя ВСНХ. Последнее время жизни - зам. наркомтяжпрома. Член ЦK ВКП(б).

САБЛИН Ю. В. (1897-1938) - прапорщик старой армии, левый эсер, активный участник Октябрьской революции в Москве. Командовал войсками Красной гвардии при разгроме Каледина в конце 1917- начале 1918 г. Был комиссаром Московского района Западной завесы. Член ВЦИК. Участвовал в левоэсеровском мятеже в Москве в июле 1918 г. Порвал с левыми веерами и в 1919 г. вступил в Коммунистическую партию. Командовал партизанским отрядом, полком, бригадой, группами войск, 41-й, Эстонской, 46-й дивизиями. Делегат Х съезда партии, пом. командующего Южной группой 7-й армии при подавлении Кронштадтского мятежа. После гражданской войны - на Командных должностях в Красной Армии. Комдив.

САМОИЛО А. А. (1869-1963) - генерал старой армии. После Октябрьской революции -перешел на службу в Красную Армию. Весной 1918 г. являлся заместителем командующего отрядами Западного участка завесы, затем был назначен начальником штаба Беломорского военного Округа. В августе 1918 г.- начальник штаба Северо- Восточного участка завесы, после реорганизации завесы в 6-ю армию- начальник штаба армии. С ноября 1918 г. до конца боевых действий на Севере Командовал 6-й армией. В последующие годы занимал ответственные должности в высших учреждениях Красной Армии, затем перешел на военно-педагогическую работу. Член КПСС с 1944 г. Генерал-лейтенант в отставке.

СЕДЯКИН А И. (1893-1937) - штабс-капитан старой армии. Член большевистской партии с 1917 г. В гражданскую войну - комиссар и командир полка, бригады, дивизии, инспектор пехоты Петроградского военного округа. Командующий Южной группой войск 7-й армии при подавлении Кронштадтского мятежа, затем комендант Кронштадта и Петроградского укрепленного района. После войны - командующий войсками 5-й Краснознаменной армии и Приволжского военного Округа, зам. начальника ГУ РККА, начальник Управления ПВО РККА. Командарм 2 ранга.

СКЛЯНСКИЙ Э. М. (1892-1925) - член РСДРП(б) с 1913 г. В 1917 г. вел большую партийную работу в 5-й армии Северного фронта, был избран председателем армейского Комитета. Делегат 2-го Всероссийского съезда Советов, член Петроградского ВРК. После Октябрьской революции- член коллегии Наркомвоена. С конца 1918 до 1924 г. - заместитель председателя РВСР.

СМИРНОВ П. А. (1897-1938) - рабочий, член Коммунистической партии с 1917 г. Во время гражданской войны - военком полка и дивизии. В дальнейшем - военком корпуса, член РВС Балтийского флота, Севера-Кавказского, Приволжского и Белорусского военных округов, начальник Политуправления РВСР, народный комиссар Военно-Морского Флота. Армейский комиссар 1 ранга.

СМУШКЕВИЧ Я. В. (1902-1941) - рабочий, член РКП (б) с 1918 г. В гражданскую войну - политрук роты, батальона, военком полка. В 1922 г. перешел в авиацию, был комиссаром эскадрильи, авиационной бригады, окончил Качинскую школу военных летчиков. В последующем - командир авиабригады. В 1936-1937 гг. участвовал в антифашистской войне в Испании. Командовал воздушными силами в боях на Халхин-Голе. Занимал должности заместителя начальника ВВС РККА, генерал-инспектора авиации, помощника начальника Генерального штаба по авиации, начальника ВВС РККА. Кандидат в члены ЦK ВКП(б). Депутат Верховного Совета СССР. Дважды Герой Советского Союза. Генерал-лейтенант авиации.

СОЛОДУХИН П. А. (1892-1920) - рабочий-гидротехник, большевик. В 1918-1920 гг. командовал 6, 9, 47 и 15-й стр. дивизиями. Погиб в бою под Каховкой.

CTУЦKA К. А (1890-1937) - подпоручик старой армии. Член РКП(б) с 1918 г. В гражданскую войну- начальник Латышской, 52-й и 46-й стр. дивизий. После войны - командир дивизии и корпуса, помощник инспектора пехоты РККА, начальник курсов усовершенствования и переподготовки командного состава автобронетанковых войск РККА. Комкор.

ТЕРПИЛОВСКИЙ Б. Р. (род. п 1892 г.) - штабс-капитан старой армии. Член КПСС с 1919 г. В гражданскую войну- военком дивизии, командир бригады. В дальнейшем - на штабных и командных должностях в Красной Армии, участвовал в Великой Отечественной войне. Генерал-лейтенант в отставке.

ТРИАНДАФИЛЛОВ В. К. (1894-1932) - член Коммунистической партии с 1919 г. В годы гражданской войны - командир батальона, полка, бригады, начальник штабов соединений. После гражданской войны - на высших командных должностях, заместитель начальника штаба РККА. Погиб при авиационной катастрофе.

ТУРОВСКИЙ С. А (1895-1937) - младший унтер-офицер старой армии. Член РСДРП(б) с 1911 г. В 1914 г., будучи учеником Черниговской гимназии, за распространение революционных листовок был арестован и выслан в Вятку. С 1918 г. - бессменный начальник штаба соединений червонного казачества. После гражданской войны начальник Высшей Кавалерийской школы, начальник штаба корпуса Червонного казачества, начальник штаба Харьковского военного округа, армейский инспектор Киевского военного округа. Комкор.

ТУХАЧЕВСКИЙ М. Н. (1893-1937) - подпоручик старой армии. Член РКП(б) с 1918 г. В 1918 г. работал в военном отделе ВЦИК, был военным комиссаром Московского района Западной завесы, командовал 1-й революционной армией на Восточном фронте. В последующем командовал 8-й армией на Южном фронте, 5-й армией при разгроме Колчака, войсками Кавказского и Западного фронтов, 7-й армией при подавлении Кронштадтского мятежа, войсками Тамбовской губернии при ликвидации антоновщины. После гражданской войны - зам. начальника штаба РККА, командующий войсками Западного военного округа, член РВС СССР, начальник штаба РККА, Командующий войсками Ленинградского военного округа, зам. наркома по военным и морским делам, зам. председателя РВС СССР. Кандидат в члены ЦK ВКП(б). Маршал Советского Союза.

ФЕЛЬДМАН Б. М. (1890-1937) - солдат старой армии. Член большевистской партии с 1919 г. В годы гражданской войны - начальник штаба бригады, дивизии. В 1921 г. окончил Военную академию РККА, затем служил начальником штаба ряда военных округов, начальником Главного Управления Красной Армии (ГУ РККА). Комкор.

ФИЛИППОВСКИЙ М. С. (1896-1956) - поручик старой армии. Член КПСС с 1917 г. Активно участвовал в революционном перевороте на фронте, был избран председателем солдатского комитета 49-го стр. корпуса. В гражданскую войну - командир полка, начальник 18-й стр. дивизии, начальник штаба дивизии и отдельной бригады. После войны- командир дивизии, начальник отдела и управления в ГУ РККА, старший преподаватель Академии Генерального штаба. Генерал-лейтенант.

ХРИПИН В. В. (1893-1937) - поручик старой армии. Член РКП (б) с 1919 г. Во время Октябрьской революции был избран солдатами командиром 5-гo авиационного отряда. В гражданскую войну – помощник начальника авиации Юго-Восточного и Кавказского фронтов. После войны- на службе в Главном управлении ВВС, инспектор ВВС, начальник штаба ВВС РККА. В последнее время жизни - Командующий авиационной армией особого назначения. Комкор.

ЦИЭМГАЛ А. И. (1900-1937) - член РКП(б) с 1918 г. Участвовал в гражданской войне, затем - на командных должностях в РККА. В последние годы жизни - командир 9-й тяжелой бомбардировочной авиабригады (БВО). Комбриг.

ШИЛОВСКИИ Е. А. (1889-1952) - Капитан старой армии. С 1918 г. - на службе в Красной Армии. В гражданскую войну начальник штаба 16-й армии и помощник начальника штаба Западного фронта. По Окончании войны - на военно-педагогической работе, начальник штаба Московского военного округа, начальник кафедры Академии Генерального штаба. Генерал-лейтенант.

ЭЙДЕМАН Р. П. (1895-1937) - член большевистской партии с марта 1917 г. Во время гражданской войны командовал отрядами советских войск, 16, 41 и 46-й стр. дивизиями, 13-й и 14-й армиями, Правобережной группой войск Юго-Западного фронта. В 1921 г., являясь заместителем командующего войсками Украины и Крыма, руководил ликвидацией махновских и других антисоветских банд на Украине. В дальнейшем - командующий войсками Сибирского военного округа, начальник Военной академии им. М. В. Фрунзе, член РВС СССР, председатели Центрального совета Осоавиахима. Делегат XIV, XVI и XVЙ партийных съездов. Комкор.

ЯКИР И. Э. (1896-1937) - член Коммунистической партии с апреля 1917 г. в 1917-1920 гг. - член Бессарабского губревкома, командир батальона Красной гвардии, начальник политуправления Южной завесы, член РВС 8-й армии, начальник 45-й стр. дивизии, командующий Южной группой войск 12-й армии, Фастовской, Золочевской и Львовской группами войск. С апреля 1921 г.- командующий войсками Крымского, затем Киевского военных районов и Киевского военного Округа. В 1924-1925 гг. - начальник Главного управления военно-учебных заведений РККА. В 1925-1937 гг. - командующий войсками Украинского (Киевского) военного округа и член РВС СССР. Член Политбюро ЦK КП(б)У, член ЦИK УССР. Член ЦK ВКП(б). Командарм 1 ранга.

 

ИЛЛЮСТРАЦИИ

 

НАХЗАЦ

КОМАНДАРМ УБОРЕВИЧ

(Сборник)

М., Воениздат, 1964, 264 с. + 8 вкл.

Редактор В. Д. Поликарпов

Художник О. И. Айзман

Художественный редактор А. М. Голикова

Технический редактор Н. Н. Кокина

Корректор С. М. Мельник

Сдано в набор 8.8.63 г.

Подписано к печати 10.10.63 г.

Тираж 65000

1-я типография Военного издательства Министерства обороны СССР

Москва, К6, проезд Скворцова-Степанова, дом 3

Цена 60 коп.

«Командующий 5 армией и Восточно-Сибирским округом тов. Уборевич Иероним Петрович, находясь в славных рядах Рабоче-Крестьянской Армии с момента ее создания, выказал на деле свои исключительные военные дарования и солидную теоретическую подготовку, которую он приобрел упорным личным трудом в условиях непрерывных боевых действий на фронтах.

Командуя последовательно 14, 9 и 13 армиями, он с большим успехом применял вышеуказанные качества на деле, неоднократно проводя искусно и смело задуманные операции и блестяще руководя действиям и вверенных ему частей, доставив тем самым Республике много славных побед над ее врагами.

Оценив вышеизложенные обстоятельства при рассмотрении аттестации тов. Уборевича, Высшая аттестационная комиссия (ВАК) признала его достойным перемещения на высшую должность командующего войсками фронта и, вместе с тем, постановила перевести его теперь же в Генеральный штаб».

(Постановление ВАК РККА от 3 июня 1922 года)