Редко к человеку приходит желание задать себе простой и житейский вопрос: «Как я здесь оказался?» Видимо для этого требуются особенные обстоятельства: одинокая лодка посреди моря или скамья подсудимых. Впрочем, скамья подсудимых не исключает позу. В полном одиночестве всякая поза – абсурд.

Илья Облинский сидел в аэропорту «Сыктывкар» в жестком и неудобном кресле, положив рюкзак у ног, и смотрел в окно, где косые капли мелкого дождя разбивались о стекло, и растворялись в сером, скучном мареве непогоды. Впервые у него появилась возможность задуматься о том, как произошло все это. Вернее, как все это могло произойти.Могло произойти.Могло.В шумном зале аэропорта «Сыктывкар», вдалеке от людей, способных дать здравый совет – хотя не известно – существуют ли такие люди, и, уж тем более, бывают ли такие советы, – Илья Облинский вспоминал последние из прожитых им лет.Если бы ему пришлось писать мемуары, он, пожалуй, начал бы их такими словами:«В конце концов, жену каждый выбирает сам!В конце концов, жену каждый выбирает сам…К чему потом пенять на судьбу».В ее отношении к себе, Илья сразу почувствовал людскую породу, называемую серьезной.Серьезной.И серьезность эта захватывала медленно, но очень верно.И уже через год после свадьбы: «Ты опять собрался в четверг в парилку с приятелями? Наверное, парилка тебе дороже меня?»Вообще для того, что бы сравнивать жену с парилкой, видимо, нужен какой-то особый вкус к обстоятельствам.Илья этого не понимал и бросал привычки. Реже и реже встречался с товарищами, а вокруг слышал: «С женой тебе повезло. И красавица, и умница, и о тебе заботится…»Заботится.«Каждую неделю ты у нас в новом галстуке…»

МНС без ученой степени – это всего сто тридцать, и однажды: «Илья, почему бы тебе не устроиться еще куда-нибудь на полставки?» – прозвучало, казалось, вполне естественно: «Лишние деньги нам совсем не помешают…» «Лишние деньги» не помешали, но у него совсем не осталось времени, и над диссертацией навис маленький, но вполне осязаемый крест.Нужно было заниматься «лишними деньгами».А потом все было – проще некуда: «У Семеновых новый телевизор».Черт с ними, – хотел сказать Илья, но ничего не сказал.«Они нас к себе приглашали во вторник». «Но во вторник я работаю». «Тогда я пойду одна».– Тогда я останусь один, – должен был подумать Облинский, но ничего не подумал, и однажды, взяв деньги в кассе взаимопомощи, он купил цветной телевизор.Илья не хотел делать никаких сюрпризов – сюрпризы он вообще считал глупостями – но ничего не сказал жене заранее. Просто это было ни к чему.Поднимаясь на четвертый этаж с большой картонной коробкой в руках, он создавал шум, сравнимый с шумом, который создает полк тяжелой артиллерии, перебираясь с одних укрепленных позиций на другие. И все-таки, они не услышали ничего.Здесь, на лестничной клетке, освещенным тусклым электрическим светом, разбитого и давно не мытого, фонаря, среди обшарпанных, крашеных в зеленую краску стен, и разыгралась немая сцена, вызвавшая, в конце концов, хохот у Ильи Облинского.Хохот.Злой и сухой, но все-таки хохот, а не слезы.А они так и остались стоять с раскрытыми ртами.Она, его жена, в расстегнутой кофточке, и он, со следами губной помады на щеке. И его рука на ее талии.– Что же вы на лестнице? – Илья, наконец, прошел мимо них и остановился у дверей. Стал искать ключ в кармане.– А там… Там – Семеновы… – человек, стоявший рядом с женой Облинского явно подыскивал слова, но никак не мог этого сделать.– Кретин, – коротко отреагировала женщина, бросив презрительный взгляд на человека, которого вполне можно было назвать партнером. И больше никем.Это были последние слова, сказанные на лестничной клетке, но по выражению глаз обоих супругов Семеновых, Илья понял, что все давно известно всем, кроме него. Человека, которого это, собственно говоря, больше всех касалось.

Все получалось само собой. Во всяком случае, то, что само собой получалось. Тем же вечером Облинский сказал жене, что они должны развестись, а в ответ услышал:– Ты не мог ничего другого придумать?– Я ничего не придумывал. Все было на самом деле.– Хоть бы по роже дал бы или еще чего-нибудь.– Хочешь завтра пойти на работу с синяком?Мне?– А кому я еще должен был бить рожу?Ты, что, испугался?Я видел вещи пострашнее, чем мужчина и женщина на лестничной клетке.Облинский обманывал.Ничего страшнее, чем то, с чем он столкнулся на лестничной клетке этим вечером, он не видел.Ничего.– Ладно, я буду спать на кухне, – если бы Илья Облинский писал бы мемуары, ему пришлось бы закончить описание своей семейной жизни именно этими словами.Таким образом, бывшая жена оказалась проблемой, которую хоть и не удалось решить, но стала чем-то вроде прошлогоднего снега, а Илья стал человеком, знающим, что такое – болит душа…Но, что поделаешь. Для настоящей жизни дороги даже печали…Когда Илью иногда спрашивали:– Тебе везло с женщинами? – он отвечал:– Если с женщинами везет, можно быть счастливым. Если нет – можно стать философом……На Севере много трудностей: мороз, ветры, мошка, деньги, водка, тоска, – да и мало ли еще того, за что начисляется местный коофициент и проценты на стаж. Но одного на Севере нет – формализма.Промысловиком в Воркутинский горкоопторг Облинский был зачислен за пять минут. Ему задали только один вопрос:Вы оставили Москву – почему вы это сделали?– Чтобы хоть что-то сделать…Три месяца поработал в бригаде с двумя местными рыбаками, и к осени поставил свою собственную избушку на озере Ямба-ты, у слияния Тарь-ю и Сова-ю, рек по местным меркам не большим и не маленьким.Там он и встретит раненого волка, которого впоследствии назовут бешеным.Там он встретит и свою судьбу.И именно в его же избушке сойдутся все те, кто будет иметь прямое или косвенное отношение к истории с бешеным волком…