Чем меньше человек знает прошлое, тем легче он делает ошибки в попытках понять настоящее. Чем меньше человек понимает настоящее, тем проще он рассуждает о будущем.

Чем меньше человек разбирается в прошлом, настоящем и будущем, тем легче он становится профессиональным ученым-политологом.

Для того, чтобы понять, что происходит на самом деле, нужно, прежде всего, помнить, что ни одна социальная теория ничего не объясняет. Если бы социальные теории что-нибудь объясняли, они не смогли бы стать социальными теориями, потому, что на них не возможно было бы защитить диссертацию – оппоненты бы заявили:Все это мы и без вас знаем…

…Если не считать случайных вертолетов, вездеход в тундре, это единственная связь с Большой землей. Впрочем, тундра, это такая вещь, что в ней всегда найдется что-нибудь единственное.Или случайное…

Хотя вездеход Вакулы и Ананьева остановился возле избушки Облинского далеко за полночь, в окне горел тусклый свет керосиновой лампы. Этот архаический источник света в эпоху ядерных реакторов и космических рекордов продолжает спутничать всем тем, чей труд откладывает встречу с электричеством, на продолжительные сроки не связанные с приговорами.Керосиновая лампа, это судьба по собственному выбору.И если она гаснет, человек может пенять только на себя.

Вообще, избушка промысловика, это некоторое смешение жизненных мировоззрений. В ней уживаются два, совершенно противоположенных, человека. Один из них отшельник – человек, для которого окружающий мир слишком огромен и мешающь его собственной адекватности.Отшельник уходит из большого мира в маленький мир.Другой – первопроходец, для которого окружающий мир слишком мал. Первопроходец делает мир больше.Промысловик, это отшельник и первопроходец одновременно.Промысловику не мешают люди, просто он работает там, где людей нет…

Встреча с людьми для Ильи Облинского была не праздником, а событием. Праздник, это то, к чему долго готовятся. Событие – то, что долго вспоминают…

Первые минуты встречи всегда быстротечны. Даже, если затягиваются на часы.– Почему твои собаки не залаяли? – спросил Ананьев.– Наверное, потому, что узнали вас, – так уж выходит, что каждый, дошедший до избушки в тундре, это уже не гость, а сослуживец. Каждый, доходящий до нее регулярно – почти местный житель, – А потом, у меня новый вожак. Он вообще не лает.– Он, что, немой?– Он волк.– У тебя живет волк? – удивился Вакула, слышавший разговор Ананьева и Облинского.– Да, – ответил Илья.– Смотри, не доведет это до добра, – тихо проговорил Юрий Михайлович. И хотя, он имел ввиду нечто иное, никто из троих не знал, на сколько его слова окажутся пророческими…

Даже если в мире ничего особенного не происходит, не умирают старые генеральные секретари и на их место не приходят новые старые генеральные секретари, не тонут надводные и подводные корабли, не взрываются реакторы, не попадают под перекрестный огонь гражданские самолеты, а всего лишь, кто-то собирается на работу или к теще, кто-то ощупывает пограничную тишину восьмикратным цейсовским окуляром, а кто-то одалживает на два часа товарищу ключи от квартиры, да, может, где-то в тайге, тигр взглянет на свою жертву не мигающим желтым взглядом – и-то, новостей для одинокого человека в тундре на полночи хватит. Что уж говорить об эпохе перемен, толи в шутку, толи нет, названную перестройкой, да об эпохе гласности, когда не только на кухне, но и на улице сказать стало можно такое, за что, еще недавно, психоневрологический диспансер № 4 Медуправления Комитета государственной безопасности был обеспечен.А-то, и совсем не православное учреждение под названием «Кресты»…

Вакула жарил мясо, Ананьев и Облинский разговаривали. И разговаривали они о политике. Если люди много говорят о политике, значит, тирания завершилась совсем недавно…

Но конец тирании, это еще и не стройные и необустроенные мозги: – …Сейчас, говорил Облинский, – После путча, когда коммунистов распустили, и их больше нет…– Ты серьезно так думаешь, – с усмешкой перебил его Ананьев, – По-моему, это все равно, что сказать, что больше нет клопов. Повылезают.– Да, брось, Юрий Михайлович, никогда они не возродятся. Натерпелся от них народ.– Народ? Помнишь, как Моисей народ в землю обетованную вел?– Ну и что?– А то, что народ всю дорогу обратно в рабство просился. Так и мы – чуть нас прижмет, так сразу побежим снова за коммунистов голосовать.– Не любишь ты людей?– Нет, – соврал Ананьев, – А ты?– А я люблю, – соврал Облинский…Ход мысли разговаривающих был таким извилистым и столько раз елозил туда-сюда, что протоптал почти прямую.– Без большевиков сразу начнут люди делом заниматься. Мы ведь народ трудолюбивый. И талантов хватит, чтоб страну поднять.Большевистская бюрократия уйдет, мы ведь люди незабюрокраченные. Нам ведь чиновников власть навязывала. А теперь, зачем власти чиновники будут нужны, когда люди делом займутся.Да и, вообще, Россия чиновников не уважает.А не станет государственного насилия, так, глядишь, и преступность на нет пойдет. Мы же люди совестливые, не приступные по натуре. Нас насильничать друг над другом государство заставляло.И на деньги мы не жадные, не станем глотку друг другу из-за рубля рвать.Так, что главное, что от коммунистов избавились, а без них, постепенно начнет страна подниматься. И начнется нормальная жизнь – Илья говорил спокойно, безмитингово, скорее размышляя, чем утверждая.

– А что такое – нормальная жизнь, Илья? – Я точно не знаю, но, кажется, нормальная жизнь, это право говорить то, что думаешь, и возможность выбирать любимый сорт колбасы…Облинский на недолго замолчал, а потом спросил:– Ты не согласен со мной, Юрий?– Во всех твоих рассуждениях о будущем, – проговорил Ананьев, – Мне только одно не понятно.– Что?– Ангелы с крылышками, на каком этапе вступают…

– Что-то мало вы сегодня партийную власть ругали. Я и мясо зажарить не успел, – сказал Вакула, приоткрывая печку и подставляя огню свое мордатое лицо, – Если плохо Маркса ругать, то и без жратвы остаться не долго… – Вакула, – проговорил Юрий Михайлович Ананьев, – Ты прост, как дифференцирование экспоненциальных функций.– Это почему?– Потому, что любая производная от экспоненциальной функции равна ей самой…