Когда я рассказываю про то, о чем я думаю, бабушка говорит, что это сумбур – я правда не знаю, что это такое – папа очень внимательно смотрит на меня, а мама тоже смотрит внимательно.

Только не на меня, а на папу…

Мой папа очень плохой, а мама хорошая. Так мне бабушка говорит, когда про папу разговаривает. Почему мама хорошая, я знаю. А вот почему папа плохой, я знаю не очень, и когда бабушку спрашиваю про это, она мне отвечает:– Вот вырастешь, тогда поймешь, – хотя я уже вырос.Или почти.Мне годиков столько, что на целую ладошку пальчиков хватит. Только один пальчик нужно загнуть.Обо всем этом я, конечно, думал в садике – не дома же думать. Дома есть дела поинтереснее.И думал я, когда нас по кроваткам порассажали после обеда.Потому, что у нас карантин.У нас маленький Вася – вообще-то он не самый маленький – Жора еще мельче, но маленьким все почему-то называют все-таки Васю, а не Жору – который нас с Борькой научил зубную пасту есть – гриппом заболел.У нас всегда так, как кто-нибудь заболеет гриппом или свинкой, так сразу – карантин.Карантин, это когда можно взять по одной игрушке и в кроватку.После этого меняться игрушками уже нельзя.Вот и в этот раз, взял я мячик, а мой друг Борька – кубики. Но только Поля Николаевна уложили нас по кроваткам, как мне сразу захотелось поиграть в кубики или даже в машину, но только не в мячик.А Борьке в мячик захотелось поиграть.Вот мы Полю Николаевну и спросили – можно нам поменяться? А Поля Николаевна сказала, что нельзя. И что мы должны лежать тихо.Ну, я тихо полежал, а потом слышу – Борька говорит:– Знаешь, Димка, если не дают игрушками меняться, давай поорем.Я спросил:– Вдвоем? – а Борька сказал:– Я Верку за косу дерну, Юра, который всегда плачет, проснется и тоже заорет. А как начнем, так остальные поддержат, потому, что когда заставляют просто так лежать, поорать каждый согласится.– А в угол – как? – спрашиваю я у Борьки.– Так, ведь – карантин.– Тогда давай, – говорю, и как брошу мячиком в Сережу. Тут и Верка орать начала, и Юра, и мы с Борькой, и все остальные. А потом пришел мой папа.Он иногда приходит, чтобы меня домой отвести.Папа вошел к нам в группу, посмотрел, что все делают и говорит:– Все орут. Чувствуется, что настоящий коллектив. А по какому поводу орем?Мы орать перестали, и Борька сказал:– Нам, по поводу, не дают меняться игрушками.– Понятно, – говорит мой папа.И мне стало понятно.Когда я сказал папе, что мне стало понятно, папа ответил:– Вообще-то верно, только мне не известно, откуда ты это знаешь.А понятно мне стало вот, что: «Настоящий коллектив – это когда все орут из-за того, что им не дают меняться игрушками…»Каждый день, после полдника с пирожком и половинкой яблока, мы обычно читаем сказку. Раньше читали еще и рассказы о Ленине, только после комиссии мы о Ленине читать перестали, потому, что комиссия, хоть и похвалила нас, только ей не понравилось, как мы читали.Хотя комиссию все воспитатели иногда боятся, комиссия – это обычные дядя и тети, только они разговаривают так, словно в телевизоре им не хватило места.

Правда – это не очень – правда. Читаем всегда не мы, а Поля Николаевна или Таша Борисовна.А мы только слушаем.А потом повторяем воспитателям.В тот раз о Ленине читала Поля Николаевна. А когда говорили мы, то слушала и она, и комиссия. И потом толстый дядя сказал тонкому дяде, что лучше бы мы другие сказки слушали.Было так. Мы сидели. Не вертелись, потому, что нас предупредили, что дяди и тети это не дяди и тети, а комиссия.Поля Николаевна нам читала:«…Ленин боролся за народное счастье.А когда Владимир Ильич был совсем маленьким, он, собираясь на прогулку, часто путал правые и левые рукавички и валенки. И тогда его старший брат Саша помогал маленькому Володе одеться.А если было совсем холодно, то Саша надевал на Володю еще и папины и мамины теплые вещи. Потому, что Саша заботился о своем младшем братике.А потом царь повесил Володиного старшего брата Сашу…»Тут Поля Николаевна увидела, что мы начинаем вертеться, и строго сказала:– Ну-ка не вертитесь. Кто расскажет нам, что он понял из прочитанного?Мы, конечно, все поняли из прочитанного и подняли ручки, но спросили Верку, потому, что она первой руку подняла.Она всегда первой руку тянет, даже когда ее не спрашивают.– Говори, Верочка, – сказала Поля Николаевна.И Верка стала говорить, да так складно, будто дома наизусть выучила:– Владимир Ильич Ленин боролся за народное счастье, только он с детства не мог отличить правый валенок от левого…Хотя Верка все очень правильно пересказывала, Поля Николаевна зачем-то заудивлялась, потом заволновалась и растерялась зачем-то, и спрашивает Верку:– Это почему?Но тут Борька встал и сказал. Борька, он вообще очень умный. Я тоже умный, только встать не успеваю:– Потому, что, что левый, что правый, если они валенки, то они одинаковые. Я это давно понял, а Ленин – нет.И сел. А Поля Николаевна встала:– Давайте-ка лучше поговорим о другом. Почему, по-вашему, царь не любил Володиного старшего брата Сашу?– Потому, что Саша хотел забрать у пап и мам теплые вещи и отдать их своим братишкам…Вообще-то Поля Николаевна в тот раз обиделась на нас за что-то, потом задумалась так сильно, что нам не влетело.И даже орать не пришлось.

…Если честно, то дней у меня много, и я про каждый рассказать могу. Например, про тот, когда бабушка сказала маме: «Не давай ребенку ничего бьющегося», – а мне мама дала нести огурцы из магазина, и я их не разбил. Хотя мог бы.Я один потом на кухне пробовал разбить – ничего, получилось.Только это не очень важно, потому, что я рассказываю не про маму, которая очень хорошая, и не про огурцы, которые тоже ничего, а про папу, и только про те дни, когда папа за мной в садик приходит.А приходит он, когда день уже и так заканчивается. Уже после сна и игрушек, когда все уже послучалось.И всегда с воспитателями, с Полей Николаевной и Ташей Борисовной разговаривает. Все родители с ними разговаривают, потому, что воспитатели – это власть.Я сам слышал, как одна тетя из комиссии, так и сказала Поле Николаевне: «Вы власть, так употребите ее…»Хотя я знаю – баба Катя однажды говорила – что Таша Борисовна главнее, она уже институт окончила, а Поля Николаевна еще только стаж себе зарабатывает, педагогический, чтобы в институт поступить.Опыта набирается.Наверное, потому, что она такая неопытная, Поля Николаевна всякой комиссии иногда говорит так, словно спорить хочет.Вот и той тете из комиссии, когда тетя сказала: «Вы не понимаете: дети – наше будущее!» – Поля Николаевна тихо ответила:– Дети – это наше настоящее. А будущее, это то, какими глазами они будут смотреть на нас, когда вырастут…

Я вечером у бабушки спросил о том, что такое власть, а бабушка мне сказала, что власть это нефть. Я потом это и по телевизору услышал. Правда, что такое нефть, я не знаю, только ее ищут.Вот я и решил, пусть меня ищут тоже.И Борька так решил. Мы с ним всегда на двоих решаем.А потом оба в углу стоим.

Спрятались мы с Борькой в старый ящик из-под пианино. Пианино совсем не старое, это ящик старый.Сидели мы там тихо, чтобы никто не догадался, что мы там лежим – пусть думают, что мы потерялись.А сидеть-то тихо, знаете как трудно.Я вот в хоре петь не люблю, но тут, я бы лучше хором спел, чем в ящике лежать. В ящике лежать, это хуже, чем по столу дежурить и посуду собирать.Если бы Борька вылез, я бы тоже вылез бы, только Борька не вылезал. Он мне сам потом сказал – ждал, чтобы я вылез первым, а он за мной.А нас не то, чтобы не искали, но как-то шума не было.Только один раз крышку кто-то приподнял – я глаза зажмурил, и не знаю – Поля Николаевна или Таша Борисовна.А потом, нам в одно место захотелось, и мы вылезли.За обедом Поля Николаевна сказала, что ей понравилось, как мы с Борькой до обеда себя вели – очень тихо.Я вечером об этом вспомнил и папу спросил, и о чем подумал – спросил:– Папа, власть часто хвалит?– Иногда бывает, – ответил мне папа.– А власть хвалит только тогда, когда надеется, что мы будем тихо лежать в ящике?..

Вообще-то я не только про власть думаю. Иногда и про президента. Папа ведь приходит под вечер, когда мы иногда уже чему-то поучимся. А когда мы учимся, нам даже домой задают. Вот и вчера задавали.Выучить стишок про нашего президента.Я, конечно, выучил. А что трудно, что ли, если Поле Николаевне и Таше Борисовне это нравится.Хотя, что им нравится – подумаешь – не скажешь.Урок получился не только про президента, но и про Алешу.Алеша у нас все время руки в карманах держит.Я вот, всегда руками махаю, и Борька махает, а у Авроры вообще карманов нет потому, что девчонки штанов не носят. Или носят когда взрослые.А Алеша руки в карманах держит. Вот ему родители карманы и зашивают ниточками. Алеша ниточки повыдергивает, и опять ручки в карманы.Поля Николаевна вызвала его стихи читать про президента, а он ниточки повыдергивал.Она Алешу спрашивает:– Почему ты карманы расшил?Алеша молчит.– Ладно, – говорит Поля Николаевна, – Не молчи… Развяжи язык, и прочти нам стихотворение.Алеша и прочитал.Я бы лучше мог, но вызвали Алешу. А Поля Николаевна стала его хвалить:– Вот Алеша прочитал нам стихотворение про демократа новой волны. Он и сам, когда вырастит, станет таким же демократом…Я потом долго думал, но не надумал. Борька, он очень умный – думал, не надумал. Аврора, она очень красивая, не надумала.А думали мы вот о чем:– Почему демократы новой волны хороши, когда у них язык развязан, а карманы, все-таки, зашиты?..

Про то, что мама с бабушкой о демократии спорили все утро, я бы не вспомнил – они каждое утро про демократию спорят Я об этом никогда не вспоминаю, потому что, сколько я у бабушки и мамы про демократию спрашивал – они мне ничего объяснить не смогли.Бабушка даже сказала маме один раз:– Не забивай ребенку голову, – а мне мама никогда голову не забивает. Это я сам, когда с полки с книжками упал, то есть упал я один, а книжки остались – вот это забил голову. Мне даже пластырь прилепили.Значит не только я, но и они сами ничего про демократию ничего не знают.Я бы тоже не знал.Если бы не собрание.И, еще Миша.А было так. После сна нас всех в туалет водят.Кому руки помыть, кому еще что, а мы с Борькой стали спорить, можно ли чайник воды за один раз выпить или нет. Мы бы попробовали, но Миша обкакался.У нас всегда, после сна кто-нибудь обкакается.Пришли и Поля Николаевна, и баба Катя, разве в таком случае можно чайник пить?А Таша Борисовна нам сказала, что перед полдником будет собрание – урок демократии. За каждым столом будем выбирлать старшего.Я, конечно, предложил Борьку, Борька – меня. Верка – мы тогда еще с Авророй не познакомились, и с нами за столом Верка сидела – хотела предложить себя, но Борька ей щелбана дал. А четвертого, нашего, Миши не было – ему в туалете попку мыли.Я и спросил у Таши Борисовны: «Голосовать все должны? Или только те, кто есть?»Таша Борисовна всем громко сказала:– Голосовать должны все, – а потом подумала и добавила:– Те, кто присутствует.Тогда я понял: «Демократия – это то, что для всех; кроме тех, кто обкакался…»

Про Борьку я много рассказываю потому, что мы друзья. Мальчики часто дружат, а как девчонки – не знаю. Вообще-то я не какой-нибудь Витя, чтобы девчонок не любить.Вот мы с Лидкой недавно красками рисовали, так я ей даже на голову краской не побрызгал, хотя сто раз мог бы. И совсем не потому, что потом пришлось в углу бы…Мне иногда в углу даже лучше – стоишь и думаешь о себе, и никакие девчонки не мешают.Только с Веркой мы с Борькой не очень-то водимся из-за того, что случилось, когда к нам в группу Таша Борисовна пришла.До этого у нас только Поля Николаевна была.А когда Таша Борисовна к нам пришла, все девчонки сразу заговорили, что она очень красивая. Я взял и сказал, что у меня мама тоже красивая. Таша Борисовна меня по головке погладила, и сказала:– У такого красивого мальчика и мама, и папа должны быть очень красивые, – мне это приятно было, но тут Верка сунулась, будто ее спрашивают:– А у Димки нет папы, – ну что она врет. Ведь все знают, что у меня есть папа.Он, между прочим, за мной чаще всех приходит.Недели такой не было, чтобы папа за мной в садик не пришел.А если он живет не у нас, так это не Веркино дело.Правда, хоть это и не Веркино дело, а я не люблю плакать, но тут так обидно стало почему-то, что чуть не заплакал, а Борька взял кусок пластилина и как влепит Верке в голову. Ну, его, конечно, тут же в угол.Я к нему подошел и сказал:– Знаешь, Борька, спасибо тебе, и в углу я вместе с тобой стоять буду, только не надо больше Верке голову пластилином мазать.Потому, что она – дура!«Дура» – это такое слово, которое маленьким говорить нельзя, правда я еще и не такие слова знаю.Но вдруг Поля Николаевна с Ташей Борисовной о чем-то тихо поговорили, а потом нас из угла выпустили. Тогда Борька из-за спины достал еще один кусок пластилина, отдал его Поле Николаевне и сказал:– Ладно, не буду я Верку пластилином больше мазать, только папа у Димки есть!– Вот видите, мальчики, – говорит Таша Борисовна, – Оказывается и без пластилина найти правду можно.Борька тут же согласился:– Да, Таша Борисовна, можно найти правду и без пластилина, – а потом, когда воспитателей не было, он достал из-за спины третий кусок пластилина, положил его на стол, и сказал мне тихо:– Только для того, чтобы искать правду, много чего пригодиться может…

А Аврора – это совсем другое. Ее когда к нам в группу привели, так мы с Борькой даже Жору перестали мутузить – Жора жаловаться любит, вот мы с Борькой и мутузим его. Воспитываем.Там за Жору еще Миша стал, который нам в чай соли насыпал – они в одном подъезде живут и думают, что друзья. А нам с Борькой заодно помутузить еще и Мишу за соль в чае, очень кстати оказалось.Так вот, Аврора такая красивая, что мы не только Жору, но и Мишу мутузить перестали.И говорит она так просто:– Я – Аврора.Я к ней первый подошел и сказал:– Дима, – а Борька пыжился, пыжился и говорит:– А я – крейсер «Варяг».Эх, надо было мне сказать, что я броненосец «Потемкин». Только поздно уже было – если Дима вначале, а через пять минут броненосец «Потемкин», то так не бывает.А все-таки – Борька – он умный. Я тоже умный, только пока я свой ум раздумаю, Борька уже скажет…

Стали мы с Авророй с тех пор дружить, и так дружили, что все вместе делали. И когда в субботний театр пошли, то втроем сидели.Театр, это, конечно, для маленьких. Все поют, и тетя, которая думает, что она кошка, бегает за тетями, которые думают, что они мышки.Но мы сидели тихо, только Борька один раз Сережу шандарахнул по макушке, да Юра поплакал чуть-чуть, но потом увидел, что остальные не плачут, и тоже замолчал.А в перерыве нас повели в буфет – там, конечно, самое интересное.Поля Николаевна еще заранее мамам сказала, что нас, как взрослых в буфет поведут, и чтобы мамы нам по десять рублей дали.А там, вот что приключилось: оказалось, что десять рублей, это такие деньги на которые все не купишь, а только что-нибудь одно: мороженое, жвачку или пирожное.И тут мне так захотелось и пирожное, и мороженное ну а жвачку мне всегда хочется.Смотрю на Борьку, а Борька хоть ничего и не говорит, но по нему видно, что и ему все хочется.И что он – что делать не знает.И я не знаю.Так бы мы и стояли перед буфетом, как все, но Аврора взяла и предложила:– Мальчики, давайте купим одно пирожное, одну жвачку и одно мороженное. И все поделим.Как я сам не догадался, не знаю, а Борька говорит:– Я как раз это и хотел предложить.Ну, накупили мы этого всего, да еще пачку маленьких леденцов, сели за стол как большие и всего напробовались.А те, кто до нас покупали, стали друг у друга просить, потом ссориться и кончилось все ревом.Когда мы из театра на метро в садик возвращались, Борька меня спросил:– Димон, почему так – одни умеют пользоваться деньгами, а другие только и знают, что орут, что им денег не хватает?..

…Таша Борисовна однажды вывела нас во дворе перед садиком и сказала, чтобы мы собрали все коробочки, ящички и всякое такое для того, чтобы собрать на дворике большущее человеческое лего, вроде терминатора или памятника. Только, чтобы на нового человека было похожее.Мы тут же объединились с Борькой и Авророй и из-под лестницы вытащили старый ящик от телевизора.Нам такого делать еще не поручали, вот мы и заволновались – вдруг не получится новый человек.Или получится плохо.Но Таша Борисовна сказала:– Под моим руководством получится хорошо. Если постараться.Мы и принялись.Поработать мы, вообще любим – то стул впятером передвинем, то все вместе решаем, кому следующий стул передвигать.Чем хорошо что-нибудь делать – можно разговаривать на любую тему, и воспитатели не заругают, что ничего не делаешь, а тоже разговаривать начнут. На то она и работа, чтобы поговорить.По-моему, просто воспитатели так же любят работать, как и мы.Это не то, что за обедом.Ногу новому человеку, правда, только одну, сделали из старой швабры. Туловище из ящика, что мы притащили, руки из веточек, голову – из мячика.Одежду ему, как человеку, смастерили из старого коврика и мешка из-под тряпок.Борька ему даже саблю на веревочку привязал.Все очень старались. И лентами его обвязывали, и красками разукрашивали.Полдня трудились, и букетик с цветками ему девчонки на пояс привесили. И ботиночки старые на плечи проволокой прикрутили – получилось как у генерала.Даже шапку из травы сплели. Правда я не очень уверен в том, что вышла шапка, а не прическа.