Это хорошо, что с нами был Петр – он умеет прояснить самую запутанную ситуацию.

В этот раз, он прояснил ситуацию так.

Еще когда мы только подъезжали к зданию, в котором находился вытрезвитель, я не то, чтобы спросил, а скорее, размыслил вслух:

– А мы сами понимаем – что хотим сделать для Василия? – и Петя, не то, чтобы ответил, а скорее, размыслил в ответ:

– Нет. Но ведь нас не смущает то, что мы не всегда понимаем – что хотим сделать и для всех остальных людей…

…Калуга открывалась Киевскому шоссе постепенно, меланхолично и неторжественно – как-то провинциально. Вначале огородами, с малюсенькими домиками в одну-две комнаты, потом пригородными деревнями, где среди деревянных домишек попадались кирпичные особняки олигархов местного масштаба, и, наконец, своими дореволюционными пригородами.Восстановленными церквями, золотившими окружающую действительность своими куполами.– Красивые купола. Было бы время, здесь вполне можно было бы поработать, – сказал Андрей, а я вспомнил, как недавно разговаривал с батюшкой из церкви Иоана-война:– Видимо, я никудышный православий, – сказал я ему, когда оказалось, что я не знаю, какой рукой нужно креститься, – Утешает то, что католик из меня получился бы еще хуже.А батюшка ответил мне:– Если сомневаешься в своих добродетелях, значит с православием в твоей душе все в порядке…

У батюшки было два «Ордена Боевого Красного знамени», а у меня только грамота от ЦК профсоюзов, но он признавал мое право разговаривать с ним на равных.

И мы оба не лицемерили. Я ведь и вправду, до сих пор не знаю, что больше портит жизнь большинству людей: мысль о том, что Бога нет, или мысль о том, что с Богом когда-то придется встретиться…

…Калужский пригород завершился своим чередом. А потом появился сам город. Среднеэтажный, среднечистенький.Среднебезработный.

– Калуга – красивый город, – проговорил Андрей. – Почти, как Тверь. А Тверь – очень красивый город, – ответил ему Петр.– И Калуга, и Тверь – красивые города, – добавил я. А Петр подытожил:– И Калуга, и Тверь – красивые города.Если в них жить не надо.

Все чужие города красивые, до тех пор, пока в них не приходится жить. А, как только в них начинаешь жить – они становятся тем, что они есть. Чужими городами.Наверное, оттого все люди живут в своих, а не в чужих городах…

…Найти дорогу к больнице было не сложно. Прямо на въезде в Калугу стоял указатель «Ахлебинино», а в самом Ахлебинине оказалось одно единственное здание, огороженное забором из металлических прутьев. На побеленных воротных столбах, видимо для тех, кто не верит с одного раза, висели две черные таблицы с желтыми буквами: «Вторая психоневрологическая больница г. Калуги»По одной на каждый столб.

Василий тоже увидел эту надпись. Он посмотрел на меня, и его лицо потускнело:– Вы верите, что я брошу пить? – в этот момент, он был настолько жалок, что я не смог ему соврать:– Нет. Ведь водка сильнее человека.Но это ничего не меняет…

Вася вышел из машины, но не пошел никуда, а так и остался стоять в нерешительности в нескольких шагах от «Ленд-ровера». И тогда Андрей тихо проговорил:– А ведь когда-то его картины можно было любить без сострадания.Петр ответил:– Когда-то, без сострадания можно было любить его самого…

Вообще, слово имеет очень большую силу. Даже не смотря на то, что дураки тоже так считают.Помню такой случай – заехали мы с Андреем к Петру.А у Петра был, да кажется, продолжается и сейчас, весьма своеобразный роман.Впрочем, то, что у Петра был роман – это не удивительно. У него все время роман с кем-нибудь.Удивительным было другое.Однажды я слышал разговор между этими «любовниками». Конечно не весь разговор, а только ту часть, которую можно услышать, находясь в одной комнате с человеком, говорящим по телефону:– …Сегодня холодно. Ты не забыла надеть теплые носочки?– …А шарфик ты надела?– …А теплые колготочки?Для разговора между любовниками – самое оно.Но в тот раз, слушая их разговор, я как-то даже не задумался о том, что если мы так заботливы и деликатны со своими женщинами – то, какого черта они нас терпят в постели?

Добавлю, что Петру пятьдесят четыре, а она – училась в одном классе с его старшим сыном. И Петр называл ее «доченькой». И еще – «Баунти». Как-то раз, «доченьке» приехал ее одноклассник.Бывший спецназовец, или что-то в этом роде.В общем, самбист и боксер в одной коробке.И стучался он в дверь Петиной квартиры именно как самбист и боксер, по крайней мере, районного масштаба.– Ну-ка, выйди, дядя Петя, – сказал он Петру, – Разговор с тобой будет.– Когда-то, когда они все приходили ко мне делать уроки, я кормил их конфетами, а они говорили мне: «Вы…», – проговорил Петр, оглядываясь на нас с Андреем.

Мне этот спецназовец сразу не понравился: – Давай-ка я выйду с тобой.– Не стоит, – ответил мне Петр, – Сидите на месте.Но я не успокоился:– Андрей, выйди-ка за ними. И если – что, ни во что не ввязывайся, а зови меня.Потом, Андрей рассказал мне, каким получился разговор:– Если я тебя еще хоть раз с ней увижу, дядя Петя – придушу, – начал спецназовец, или, кто он еще там. А Петр спокойно ответил ему:– Знаешь, Максим, какое огромное преимущество у меня перед тобой?– Какое еще преимущество?– Если ты, молодой спортсмен, справишься со мной, пожилым уже человеком, то это будет позор для тебя.А если не справишься – тоже позор.Малый был явно озадачен:– И что же мне делать?– Быть лучше, чем я…

– Вот и весь конфликт? – спросил я Петра. – Конечно – нет, – ответил он.– А в чем проблема?– В том, что я не рассказал ему о том, какое огромное преимущество у него передо мной.– А какое ж у него преимущество?– Возраст…

– А почему бы тебе ни жениться на ней? – спросил я Петра. – Потому, что я на три месяца старше ее отца.– Не думай о возрасте. Сделай человека счастливым на год – и считай, что поступил честно. Это куда важнее, чем фантазировать о вечности.

– Для этого мне нужно говорить с ней о любви. А в моем возрасте говорить о любви к молодой девушке – это брать кредит, который ты заведомо не сможешь отдать…

– Не переживай, – сказал я ерунду. Правда, выбора слов у меня не было, – В любом возрасте есть свои достоинства и свои недостатки. – Не переживаю, – ответил Петр, – Но возраст – это не грядка для целей, а могила для иллюзий…

Вообще-то Петр, словом владеет. Видел я однажды, как он разговаривал с покупателем его картины.Есть такие покупатели, которые спокойно могут выложить тысячу проигранных в карты долларов, но не понимают, как можно платить за картину:– Триста долларов? Вы же ее сами написали?– Если бы эту картину написал не я сам, а Ван-Гог – она стоила бы тридцать миллионов.– Триста долларов за не большую картину? – не унимался покупатель.– Для этой картины, это совсем не дорого. Может быть, это дорого для вас? – такое тонкое хамство, покупатель не раскусил, и продолжал кипятиться:– А для вас – это не слишком жирно?– Для меня? – тут Петр свалил покупателя наповал, потому, что заставил его шевелить мозгами:– Вы – что? – сказал Петр, – Мне не по карману покупать мои картины…

…И вот теперь, Вася Никитин один стоял у капота моей машины и молчал. И мы, сидящие в машине, молчали тоже, и, наверное, каждый из нас думал: «Пошли мне Господи слова, которые были бы лучше молчания…»

…Понятно, что идти на переговоры к врачу нужно было нам с Петром. Андрей остался с Василием.Не то, чтобы мы боялись, что тот убежит, просто не стоило оставлять Васю одного в такой момент.

Какой момент? Мы и сами не знали.

Думали, что то, что происходит – трагедия. А это была только прелюдия…

…У дверей нам встретилась женщина в белом халате. Интересная вещь, мужчины всегда одевались однообразно: фрак, сюртук, пиджак, а женщины – наоборот – расцвечивали свои одежды и по форме, и по содержанию.Но, в то же время, как, на мой взгляд, форма – от военной, до медицинского халата – идет к лицу женщине, и как она глупит мужчину.Хотя многие считают – наоборот.

– А доктора еще нет, – сказала женщина, и нам ничего не оставалось сделать, кроме, как посмотреть на часы. – И здесь такой же бардак, как во всем государстве, – безэмоционально констатировал я. А Петр ответил:– Наводить порядок в государстве – довольно унылое занятие.– Откуда ты знаешь?– Сужу об этом по мытью посуды у себя на кухне…

В дверь входили и выходили разные люди, и прошедшего мимо нас врача, мы не заметили, но таже самая женщина в белом халате, выглянув из окна второго этажа, крикнула нам: – Доктор пришел…