Пока нас не было, в кабинете что-то неуловимо изменилось.

Как что-то меняется в доме, в который приходит «похоронка.»

Но это изменение было таким чувствительным, что я не удержался:

– Что случилось?

Доктор Зарычев поднял на меня свои глаза, но еще несколько секунд молчал.

Потом, вздохнув, проговорил:

– Ваш друг не только пьет.

Он еще и колется…

В предисловии истории о будущей трагедии последняя точка была поставлена. Хотя мы этого еще не знали…

Потом доктор говорил нам что-то о том, что по традиции у Василия будет взята кровь на анализ, о том, что у него есть методика лечения наркомании, а мне было стыдно за Василия, именно стыдно, хотя я и не понимал тогда, откуда взялось это чувство стыда. Это я пойму потом, а пока я просто сказал:– Доктор, делайте все, что можно.Мы заплатим.Видимо, я сказал это невпопад, потому, что вдруг наступило молчание.Секундное, но все же – молчание.И от этого, вернее от моих слов, мне стало неловко.Потом, доктор нарушил его:– Все проблемы были бы мелкими, если бы их удавалось бы решать только при помощи денег…

Уже когда мы выходили из кабинета, Петр спросил: – Дмитрий Николаевич, а Василия вы тоже спрашивали о том, хочет ли он остаться в вечности?– Да.– И что он ответил?– Он сказал: «Моя жизнь и так – вечность.Только усеченная…»

…Мы ездили в моей машине все, вчетвером, не часто. Это, скорее, случалось как исключение, а не, как правило.Но, сейчас, когда мы возвращались втроем, мне очень ясно сочувствовалось, что мы не все вместе.До пустоты, переходящей в боль где-то в районе солнечного сплетения.И по подвешенному в кабине, густому и неласковому молчанию, зналось, что и Петр, и Андрей испытывали то же самое.Может именно с этого начинается понимание ценности каждого отдельного человека – с того, что понимаешь, что твоего, а не чьего-то еще, друга нет с тобой рядом.

Если для того, чтобы начать понимать это, требуется беда – это довольно удручающий вывод. Для каждого из нас.И для человечества в целом.

– Ладно, – нарушил это молчание Андрей, – Время – лучший лекарь. Пройдет время, и мы не вспомним об этом.– Да нет, Андрей, вспомним, – вздохнул я, – Вернее – не забудем.Хотя, время – это действительно то, что лечит лучше всего.– Время не лечит, – ответил мне Петр, – А ставит диагноз…

…Когда-то, в своей безбородой юности, кстати, я и теперь отпускаю не то, чтобы бороду, а только недельную щетину, мне не раз задумывалось о том, в какой исторический период мне хотелось бы жить. И как только, мне удавалось полюбить какую-нибудь эпоху, как в ней находились неприемлемые для меня изъяны.Так случилось, например, с эпохой Великих географических открытий. Стоило мне позавидовать современникам Колумба и Магеллана, как выяснилось, что это было время разгула «охоты на ведьм».Какое-то время мне нравился Древний Рим, но, прочитав о любимом развлечении римлян – гладиаторских боях – я понял, что не хочу быть там.Ни на белом песке арены, ни скамейках амфитеатра, даже покрытых мягкими подушечками.

Когда я начал заниматься восточными единоборствами, вернее, когда стал выходить на соревнования, пришлось повидать и тех, и других – ведь я отлично понимаю, что три четверти людей в переполненных залах, приходят посмотреть на кровь, может – мою. А половина соперников выходят не соревноваться, а драться. И мне пришлось отнестись к этим людям безразличным терпением.

Что касается войн за мысль, то, если государство не приручает философов – это не государство. Правда, если государство приручило философов – это не философы.

С поэтами, кстати, то же самое… Теперь я понял, что каждое время, в том числе и отведенное мне, включает в себя и то, что мне нравится, и то, чего я терпеть не могу, и принимаю это настолько покойно, что даже не замечаю этого.Наверное, я стал терпимее к времени.А, может, просто перестал предъявлять к времени такие высокие требования, какие оно не может удовлетворить априорно.

– …Гриша, – прервал мои мысли Каверин, – Останови у какой-нибудь забегаловки. – Что случилось?– Хочу выпить.Я притормозил у ближайшего придорожного ларька.– Гриша, ты – за рулем, а тебе, Петр – я не предлагаю.– Редкий случай, – почти не разжимая губ, проворчал Петр, – Редкий случай, когда я сожалею, что я не пью.– Если уж праведники иногда сожалеют о своей праведности – чего же ждать от обычных людей…

Потом, уже вечером, у меня дома, мы, я и Андрей, напились. Пили долго.До темноты.Пока на небе не выступили здоровенные чистые звезды.– Ну и что раззвездились? – размахивая головой из стороны в сторону, высказался по поводу звезд Андрей Каверин.Мне как-то нечего было добавить, а Петя Габбеличев – он не пил, а просто сидел между нас – сказал:– Звезды – это то, что нам раньше обещали ученые, потом – политики, а теперь – врачи-психиатры…