Любой вопрос можно решить трояко: правильно, неправильно и так, как в России…

…Когда мне определили место в палате, я, поначалу, испытал некоторое замешательство, граничащее с легкой оторопью и, даже, с робостью. Просто, кое-кого из других отделений, я встретил во дворе, пока ждал старшую медсестру, выдавшую мне больничную робу и комплект довольно чистого, хотя и потертого постельного белья.

После раздачи слонов, старшая медсестра притянула мне какой-то гроссбух: – Это правила поведения в больнице. Прочтите и распишитесь.Я подержал увесистый канцелярский том на руке, ощутил его вес и значительность, а потом вернул его старшей:– Распишусь просто так.Мне жизни не хватит, чтобы все это нарушить.

Медсестра посмотрела на меня, не враждебно и даже не осуждающе. Скорее – разочаровано, как смотрят на человека, который не оправдал ожидания при разгадывании кроссворда, и не уловил очевидного: – Идите в палату…Правила занимают только первую страницу. Остальное – подписи пациентов.Дня была половина, и, наверное, из-за этого, палата была пустой.В ней оказалось четыре кровати, две по стенам и две – посредине комнаты, и мне досталась та, что у стены.Левой, если смотреть от входа.Кстати, запирающихся дверей в палате не было, и она отделялась от коридора, в который выходили входы в такие же палаты, только довольно глубокой нишей, в которой находился поем.Кирпичей в шесть, не меньше.Стены палаты были выкрашены казенной желтоватой краской, не яркой, видимо для того, чтобы не возбуждать пациентов, таких же как я, мучеников и мучителей судьбы.Я поймал себя на мысли о том, что впервые так внимательно осматриваю чужое рабочее помещение, в котором оказался.И которое, на жаргонах всех стран мира, называется сумасшедшим домом – психушкой…

– Почему я здесь оказался? – хотел спросить себя я, но тут же вспомнил слова Петра, сказанные им, уже не помню по какому поводу: – Только сумасшедший думает, что у всего есть причина.

Пока я разбрасывал мозги на эту тему, в палате появился молодой паренек, наверное, местный, потому, что в нем было что-то неуловимо околокалужское. Даже порочность его незлого лица казалась какой-то провинциальной. «Тоже – сумасшедший?» – подумал я, и, на всякий случай, поздоровался.Для начала, я решил играть самую безопасную роль – роль простака.Нужно быть достаточно хитрым, чтобы внушить другим, что ты прост.

– Здорово, – ответил мне парень и почему-то подмигнул, – Курить есть? – Есть, – сказал я, отлично видя, что из нагрудного кармана его куртки торчит пачка самой дешевой «Явы».– Значит санитары не обшмаляли. Они, из первого отделения, очень любят с новенькими так делать. А-то – мои закуривай.Мое представление о степени сумасшествия парня дало первую трещину:– А разве здесь можно курить? – спросил я парня.– Нет, но мы в туалете курим.Ты здесь в первый раз?– Конечно. А ты?– В четвертый, – в его словах звучала некоторая гордость. Не слишком бросающаяся в глаза, но все же заметная.Установленными мировыми рекордами так не гордятся. Тем более, что у авторов рекордов принято в начале благодарить тренеров и болельщиков.А тут было что-то от личного, бесколлективного достижения. Мол, поймал сома на четыре кило, а вы уж сами судите – кто молодец – я или сом, что таким в нашей речке-вонючке вырос.В общем, парень показался мне безнапряжным, и мы отправились в туалет курить.Там я и задал, мучавший меня вопрос:– Скажи, а что, здесь все сумасшедшие?– Да – не, – ответил парень, пуская кольца дыма в потолок. Потом задумался, наверное, решая, как бы мне получше, попонятней ответить:– Такие же, как мы…

В туалете было жарко из-за того, что двойные рамы с его окон не снимались круглый год. Невозможно было даже открыть форточку, фрамуга которой оставалась заклеенной еще с прошлого, а может даже с позапрошлого, если судить по толщине пыли на заклейке, года.Парень расстегнул робу.Под ней, на его голой худой груди висел медный крестик на суровой нитке.Увидев мой взгляд на крестик, он сказал:– Раньше у меня серебренный был, да я его пропил, – видимо, гордость за себя, была той немногочисленной ношей, которую пропить оказывается невозможно.Во всяком случае, даже то, что он пропил крест, парень сообщил мне с той же потаенной гордостью:Грех, конечно.Может из-за этого, я потом триппер подхватил, – про триппер было сказано с теми же гордыми интонациями, как и про крест:– Но ничего…И мне пришло в голову спросить парня.Все равно, в моем положении и в данном месте, спросить об этом больше было у некого:– Что страшнее: ад или триппер?Парень задумался, и довольно надолго. Я бы и сам задумался – задай мне кто-нибудь такой сложный вопрос.Потом, наверное, взвесив все за и против, он сказал:– Ад, конечно. Но, в смысле возможности – триппер в наших местах более вероятен…