Петр Габбеличев позвонил мне и сказал о том, что у Олеси СПИД.

Мы договорились встретиться у Андрюши Каверина, хотя нам обоим, в то время, было не понятно, чем мы можем помочь – СПИД – это ведь такая вещь, что переливанием крови не обойдешься.

А потом я сел и задумался о том, что такое везение.

Вот, например, мой дед, генерал, был репрессирован дважды, а, значит, дважды ходил по краю жизни. Дважды незаслуженно и бессмысленно рисковал тем, что, в лучшем случае, сгинет в холодных до мозга костей, и голодных до дистрофии колымских или воркутинских, известных ужасом смерти, или безвестных, и оттого еще более страшных, интинских, омских, волжских, читинских или еще каких, многосотенных, номерных лагерях.

И, вроде, не повезло моему деду. Но сам дед, считал, что ему повезло.Потому, что в первый раз, его арестовали в середине июня сорок первого, а в июле, многих генералов и старших офицеров, в том числе и моего деда, стали выпускать – не хватало Сталину командиров для бессчетной армии.А второй раз, деда арестовали первого марта пятьдесят третьего, а уже седьмого марта, Берия стал выпускать подследственных.Такое вот, везенье-невезенье выпало моему деду.И, поди, разберись – где она, правда…

Я думал о везенье. Не догадываясь о том, что о везенье думает и мой друг Андрей Каверин.Может, мистика в этом какая.А, может, о везенье думают все нормальные люди…

Хотя, приходить к выводу о нормальности в то время, когда другой мой друг, Вася Никитин, находится в сумасшедшем доме, не очень корректно. Как, вообще, не очень корректно, приходить к выводу о нормальности.

Когда-то, на какой-то презентации еще более какой-то выставки, мне пришлось разговаривать к кем-то, с кем я был знаком чуть-чуть, или не знаком совсем, что еще менее ответственно. Кстати, выставка мне совсем не понравилась, но я не говорил об этом, когда перешагивал через ворох грязных, мятых рубашек носков и трусов, разбросанных по полу. Я как-то не понял, что это искусство, потому, что никогда не относился как к искусству к тому, что иногда скапливалось на полу в моей собственной ванной. В этой мешанине я и разговаривал с тем самым кем-то.И хотя я слушал его не очень внимательно, до меня все-таки донеслась его фраза:– У вас, людей творческих, иной склад психики, необычный.Видимо, я к тому времени еще не много выпил даровой водки, и потому, не ответил.Хотя, ответ у меня был:– Необычный, иной склад психики, у людей нетворческих…А у творческих – с психикой все в порядке…

…Потом мне позвонил Андрей: – Что тебе сказал Петр?– Что у Олеси СПИД.– А, что еще он сказал?– Больше ничего.– Н-да. Петр такой умный, что даже молчит, когда ему нечего сказать.На политические разговоры меня не тянуло, и поэтому я не сказал, что именно этим, Петр отличается от нашего правительства.

Я вышел на балкон. Подо мной был пустой двор, уже оставленный шедшими на работу, пустая мостовая, от которой откатили машины работавших, и еще не начали заполнять те, кто остановился возле нашего дома по своим, дневным делам. Впрочем, мостовая оказалась не такой уж пустой – на ней, прямо под моим балконом, одиноко стоял мой «Ленд-ровер».Я посмотрел на свою неприкаянную машину и подумал о том, что сейчас мы с ней оба одиноки.Дело в том, что последнее время, я ощущаю вокруг себя какой-то вакуум.

В любом случае, мне одинаково не нравится и то, и другое. Вакуум – это пустота.А пустота начинается с безразличия.Мне стало надоедать все, что я делаю, а тому, что я делаю – стал надоедать я.Толи это начала кризиса, который у меня всегда короткий – с неделю, не больше, но глубокий и жилотянущий, толи это конец молодости, которая во мне, кажется, подзатянулась.

С этим предстояло смириться. Так, как ничего серьезного на горизонте не предвиделось, если не считать того, что я собирался заключить договор с Домом Высоцкого о написании серии картин по песням Владимира Семеновича.Впрочем, собирался я сделать это уже давно, а то, что собираешься сделать давно – вроде, как, уже и не собираешься.

И, как назло, погода стояла такая, что болеть не хотелось – тихая, солнечная, с приятным ветерком, на уровне моего, пятого, этажа. Болеть не хотелось самому, и не хотелось, чтобы кто-то был болен.

Торопиться мне было рано – у Петра дорога к Каверину занимает не меньше часа – вот я стоял на балконе и думал. Может, будь мое состояние иным, я и думал бы по-другому.А-то, выходило одно:«…Зло, не то, чтобы стало сильнее, просто оно, как-то разгулялось.Развязало себе руки, не ощущая рук, противодействующих ему.Я не переоцениваю свои силы.Конечно, я мог бы свернуть шею паре торговцев наркотиками, но меня за это просто посадили бы в тюрьму.И ничего, в конечном счете – не знаю, бывают ли другие счеты, но выражение очень точное – не изменилось бы ни в мире, ни в моем дворе.Тем более, я ничего не могу поделать с организованной преступностью, коррупцией, эпидемиями.Что, там – с обыкновенным хамством в трамвае – и-то, справиться мне не под силу.

Но это не повод, мне, здоровому мужику, ни делать ничего. И если я смогу хоть в чем-нибудь помочь одному человеку – я сделаю это.И пусть, этим человеком станет почти не знакомая мне девчонка…Значит, такая судьба нам с ней – обоим…»

О том, что, приблизительно в это же время, приблизительно так же думали и мои друзья, я не знал. Вру.Я знал это точно, потому и разговаривать нам долго не пришлось, когда мы, наконец, встретились у Андрея Каверина.

Мы не давали никому никаких слов, не были связаны никакими обязательствами. Больше того, попавшую в беду девчонку, мы едва знали, и ничем не были ей обязаны. И поступали мы так, как поступали не потому, что это нам нравилось. Просто, каждый из нас считал это правильным.

Это – очень большое дело – делать так, как считаешь правильным. Может, с этого и начинается свобода.А, может, это уже ее высшая стадия…

Мы поступили так совсем не потому, что мы были добрыми. Добрый – это, вообще, не тот, кто хочет делать добрые дела.Добрый тот, кто понимает, где начинается зло…

Мы собрались у Андрея Каверина, все трое. Не четверо, как когда-то раньше.Впрочем, вместе с нами собрались и наши души, так, что в каком-то смысле, нас оказалось шестеро, а не трое.Это уже был небольшой отряд – для атаки, конечно, маловато, а вот на спецоперацию в тылу врага, набиралось достаточно…