…Не задавая никаких вопросов, три тысячи долларов дал какой-то постоянный заказчик Петра.

Еще три – капитан дальнего плаванья.

И тоже – не задавая вопросов.

Звонили мы и одному живому классику. Тому, что до сих пор таскает не себе свою полуизносившуюся известность, забывая учинить ей ремонт.Наверное, он будет делать это до тех пор, пока не износит ее до дыр, сквозь которые станет видно его беспомощное тело.Секретарша классика выслушала и ответила нам, что тот занят сегодня, завтра и послезавтра – на этом общение прекратилось.

В общем, всего мы собрали около двадцати пяти тысяч долларов. Этого должно было хватить, по крайней мере, на год – ерунда для вечности. Вечность – для живущих.Время – это вообще, явление только для тех, кто понимает, что рано или поздно – всему приходит конец…

…Первую половину этого года, почти всю осень и зиму, Олеся провела в больнице. Когда родители и родственники собирали ее в больницу, Олеся попросила взять с собой потертого плюшевого медведя – первую свою игрушку, которую она помнила.И я подумал о том, что вещи слишком долговечны для людей.Это не значит, что я не верил в выздоровление.Это значит, что я знал, что выздоровления нет.

Мы боролись не за вечность – время, конец которого не виден. Мы боролись за то, чтобы видимый конец времени оказался как можно дальше.

Время – это правда смертных…

…И это хорошо, что ни Олеся, ни ее родственники так и не узнали, как именно мы – я, Петр и Григорий устраивали Олесю в больницу. Хотя все было довольно просто.Первый врач, врач районной больницы, напуганный словом СПИД, попросту отказался принимать Олесю.И никто из нас не осудил его – просто о СПИДе этот врач знал приблизительно, а о смерти – точно.

Это ложь, что врачи знают все о болезнях. Они даже о здоровье почти ничего не знают.

Тогда же, мне пришла в голову мысль, которую я не звал, и, единственное, что извиняло эту мысль, было то, что эта мысли пришла мне именно тогда: – Жизнь – это просто борьба со смертью.

После встречи со вторым врачом, врачом, не стану говорить, какой по номеру общегородской больницы – у нас с Петром возник такой разговор. Не получился, а именно, возник:– Глупо не любить жадность врача, – сказал Петр, – Терпим же мы жадность остальных людей.– Но, врачи имеют дело с людьми, – толи ответил, толи возразил я.– А остальные – что? Имеют дело с инопланетянами?– Врачи имеют дело с больными.– Остальные – имеют дело с пока здоровыми.

А все вышло на столько откровенно, что не по себе стало всем, даже тому врачу, что сказал: – Давайте деньги мне, а я сам стану покупать те лекарства, которые будут нужны, – и спрятал глаза на своем лице.Видимо, он еще не научился лицемерить с самим собой, и ему сложно было лицемерить с другими.– Почему вы так на меня смотрите? – едва не взвизгивая, зафальцетил доктор. На это Петр совершенно спокойно и беззлобно ответил, пожав плечами:– Вы сами знаете – почему?

– Почему? – это уже совсем из другого нашего с Петром разговора, но припомнилось отчего-то. Несколько месяцев спустя.– Потому, что честное не всегда совпадает с выгодным.И, оттого, подлость всегда найдет себе лазейку.

– Кажется, Петя, – вздохнул в очередной раз я, – Этот врач еще не научился поступать подло. – Все равно, он плохой человек, – ответил Петр, – Хороший человек тот, кто не делает подлостей, даже зная, как они делаются.

А потом появился третий врач. В клинике Первого медицинского. Он просто спросил:– Когда привезете больную? – и у меня вырвалось:– Спасибо.– Пока не за что.И помните – мы не всемогущи.В могущество врачей верят только больные.– Мы привезем все необходимые лекарства.– Главным лекарством в медицине является сам больной, – улыбнулся доктор.– Мы вам верим, – сказал я, не знаю – зачем, – Наверное, вы – хороший врач.И доктор снова улыбнулся:– Хороший врач спасает или от болезни, или от плохого лечения.

Когда мы вышли на улицу, я сказал Петру: – Почему-то, я доверяю этому доктору.– Я тоже, – ответил Петр.– А доверие – это хорошо? – вышло, что в последний момент, мое утверждение непроизвольно превратилось в вопрос.– Все зависит от того – это метод или принцип…