До прихода вечернего классика времени оставалось много, и мы с Ларисой могли заниматься чем угодно.

И что угодно – оказалось телефонными звонками.

На свою голову трубку взял я, и первого звонившего выслушивать пришлось мне:

– Клуб «Белая лошадь»? – я не стал уточнять, что не «лошадь», а «конь». Иногда, умножая подробности, теряешь суть, и ответил:

– Да.

– Современного творчества?

– Да.

– Значит, я попал туда, куда надо, – сказала трубка, и я искренне признался в ответ:

– Такое и со мной тоже иногда случается.

– Надеюсь, вы понимаете, что сейчас необходимо искусство, способное декларировать национальную идею? – трубка говорила голосом человека, привыкшего даже самые простые вещи превращать в митинг. И что-то в этом голосе вызывало у меня подозрение, хотя я и не мог сразу понять – в чем дело.Наверное, это можно было назвать интуицией.

Я доверял своей интуиции, и она не раз подводила меня. Впрочем, интуиция подводила и всех остальных людей на свете.Почти всегда.Интуиция подводит людей уже тем, что она заставляет себе доверять.

Митинговать мне не хотелось, и, чтобы как-то заполнить паузу, я сказал: – Искусство должно быть… – я притормозил фразу лишь на мгновение, подыскивая подходящее слово, – качественным.А что ему захочется декларировать – оно само скажет.

Видимо, произнесенное мной оказалось слишком сложным для любителя митингов, потому что в трубке раздалось молчание, которое, впрочем, довольно быстро превратилось в размыслину. Причем не от себя лично, а от всего человечества оптом:– Н-да… Боюсь, человечеству будет сложно судить по вам – художникам, о том, что происходит в России.– Вполне возможно.Впрочем, это большой вопрос – что хуже: если обо мне будут судить по тому, что происходит в России, или о России будут судить по тому, что происходит во мне?

– Вы идете не в ногу с нашим временем! – осудила меня трубка от имени эпохи. И мне ничего не оставалось сделать в ответ, как осудить эпоху от своего имени: – Да. Но моя походка мне иногда нравится больше.

– Да вы что, не хотите, чтобы наша самобытная страна стала великой державой?! – спросила трубка заунывным голосом. И я не ответил на этот вопрос.Просто потому, что понимал, что великую страну хотят строить те, кто не желает, чтобы страна была нормальной.Вместо этого я вспомнил одно маленькое Ларисино стихотворение:

Ни к каким берегам не прибытные,

Суверенно-маниакальные…

Может, хватит нам быть самобытными?

Не пора ли нам стать нормальными?..

…Я не знаю, какая из моей страны может получиться держава, может быть, потому, что прекрасно вижу – какая из моей державы получилась страна. – Ладно… Мы приглашаем вас на конгресс русских сил, как порядочного человека, – проверещал голос. Правда, в этом верещании слышалось вполне обоснованное сомнение.У меня иногда вызывает раздражение то, что кто ни попадя называет меня порядочным:– А откуда вы знаете, что я – порядочный человек?Может, я только что у соседской бабки последние три рубля украл?– Это не важно, – констатировала трубка. – Главное, чтобы вы евреев и хачиков не любили.После этого я повесил трубку – не стал продолжать разговор с человеком, существование которого можно было оправдать только перебоем в выпуске презервативов.Хотя ответ у меня был:– У России от дураков так много бед, что ни на каждую беду, ни на каждого дурака – никаких евреев не хватит.

Вот бывает так – поговоришь с человеком, и отчего-то хочется перейти с цензурного языка на общепринятый. И еще почему-то мне захотелось помыть руки.

Может, потому, что когда я общаюсь с русскими антисемитами, мне обидно и стыдно не за евреев, а за русских.

Не то чтобы я был «против» национализма. Я просто не могу понять тех, кто «за». Нелюбить людей нациями, по-моему, так же глупо, как нелюбить людей подъездами…

…Видя мое выражение лица, Лариса спросила: – Что-то неприятное? – и мне пришлось подумать, перед тем как ответить ей:– Понимаешь, Лариса, чтобы победить сильного, нужно стать сильнее его. Чтобы выиграть спор у умного – нужно стать умнее, чем тот, с кем споришь.А вот против быдла порядочные, интеллигентные, культурные люди бессильны.– Почему?– Потому, что культурный человек не может стать быдлее быдла.

– Да не расстраивайся ты. – Я и не расстраиваюсь.Потому что среди некоторых людей хорошим человеком быть не сложно.Среди негодяев годяем быть легко…

…Возможно, мне пришлось бы сказать еще что-то на эту неприятную мне тему, но тут позвонил мой друг, художник Гриша Керчин, и теперь трубку взяла Лариса: – Привет, Григорий…– Здравствуй, Лариса. Во сколько у вас мероприятие с… – он назвал фамилию нашего вечернего гостя.– В шесть часов, Гриша. Приходи обязательно.– Приду. А классик точно придет?– Обещал. Ты что, сомневаешься?– Нет. Но я слышал, что его так започитали, что от него ничего не осталось.– Вот и посмотрим.– А Петр где? – спросил Григорий.Я в это время гладил колени Ларисы, сидевшей на краю стола.Лариса и раньше иногда присаживалась на край стола в своем кабинете, но раньше она одергивала юбку.Теперь она перестала это делать.– Гриша, Петр подойти не может.Он занят со своей любовницей.– Да… А кто у него сейчас любовница?– Как – кто? Я, конечно.

Слушая их разговор, я начал смеяться: – Лариска, если не замолчишь, я тебя изнасилую, – и тут Ларисин голос стал серьезным:– Тогда я не замолчу точно.Мы с Ларисой еще поболтали бы и не только.Перед обедом.Но, похоже, обедать нам была не судьба, до самого ужина.Дело в том, что клуб, как, скажем, банк или фонд, политическая партия или госкорпорация, организуется не только для тех, кто его организует. Организация клуба постепенно перетекает во взаимоотношения с самыми разными людьми. И многое начинает зависеть не только от организаторов, но и от людей, которые считают организацию нужной себе.И в этих условиях ждать единственно плохого не только безнравственно, но и просто глупо…