…В возникшей паузе, очередной фазе молчания, начальник охраны склонился ко мне и тихо проговорил:
– Вы сказали уже очень многое.
Но мне кажется, это – еще не все, – и я ответил ему чистую правду, улыбнувшись:
– Всего вы никогда не узнаете…
– Впрочем, – после того, что я начал говорить, останавливаться уже не имело смыла, Как, возможно, не имело смысла и продолжать, – есть еще один очень важный момент. – Еще? – переспросил утомленный кандидат.А может быть, ему просто пора было обедать.– Дело в том, что политический успех любой партии… – начал я, но не успел продолжить, как голодный кандидат прервал меня:– Мы – не любая партия. Мы – партия власти! – но я не обратил внимания на его реплику и сказал:– Политический успех любой партии достигается не на политическом поле.– Почему?– Потому, что политического поля у нас просто нет.
– Ну, и где же нам «воевать» прикажете? – безразлично спросил явно утомленный строитель коммунизма на пивных заводах. – Везде.И каждый раз ваша партия должна демонстрировать свою незаменимость и мудрость.
– Ладно. Памятник, устраивающий и «красных», и «белых», и… – на этом этапе кандидат явно решил пошутить, – и «голубых» – вы нам предложили. А что еще?– Все остальное.Своей глупой шуткой владелец пивных заводов напомнил мне еще об одной вещи:– Кстати, о, как вы выразились, «голубых».В Страсбурге Россия проигрывает суд за судом по жалобам на запрет гей-парадов.Ваша партия могла бы прийти на помощь своей стране.– Разрешить гей-парады?– Нет.– А как же?– Очень просто.Объяснить в Страсбурге, что в традиции нашей страны – здесь даже можно рассказать байку о том, что мы православные – считать интимную жизнь личным делом людей, не подлежащим оглашению.Мы должны рассказать в Страсбурге о том, что мы не любим, когда нам в подъезде шепчут о том, кто с кем спит, и тем более не хотим терпеть то, что нам об этом станут орать на улицах и площадях.Объяснить, что мы не против геев – мы против публичных сексуальных демонстраций.И не хотим, чтобы нас заставляли заглядывать в чужую замочную скважину.Это – наша традиция.
Никакой европейский суд не станет выступать против традиций народа. А Россия из борца против свободы человека превратится в европейскую опору нравственности…
…Я посмотрел в глаза кандидата в депутаты, и его глаза не выражали ничего. Все сказанное мной ему было без затей скучным и неинтересным.
Наверное, он был совсем не плохим человеком. Просто то, чем он собирался заниматься, совершенно не интересовало его.С этого момента я понял, что общаться с владельцем пивных заводов мне совсем не сложно.Просто перестал воспринимать происходящее всерьез.
Он был безразличен мне, и, надеюсь, относился ко мне так же – я был безразличен ему. Так что наши отношения можно было считать почти равенством.
Разница между нами заключалась только в том, что он, а не я, навязывал себя России в качестве законодателя.
И со стороны было совершенно не ясно: то ли мы с Ларисой разговаривали с ним, как с дурачком, то ли он разговаривает с нами, как с дурачками? И не только – со стороны.
При этом кандидат был занятен уже тем, что не сомневался в своем праве претендовать на любое место, которое считал для себя выгодным и достойным…
…Смущало только одно – иногда из людей, уверенных в своем праве быть начальниками, выходят замечательные холуи. И ошибается тот, кто думает, что опорой тирании являются палачи.Тирания начинается не с палачей, а с холуев.И ими же заканчивается.Холуи – вот настоящая опора тирании…
…Ввиду своей полнейшей бесцельности, наш диалог с кандидатом в депутаты превращался в игру. Бессмысленную, но веселую.Возможно, мы оба одновременно поняли это.И дальше – разговаривали, улыбаясь друг другу.А в том, что меня не удивляло то, что я со смехом говорю серьезные слова, не было ничего странного.Не удивляло же меня то, что кто-то с серьезным видом говорит смешные вещи…
– …Так, Петр, ну а что еще? – в то время, когда кандидат в депутаты попросту ухмылялся, глядя в пустоту, начальник его охраны смотрел на меня почти как некую ископаемость, которую нашел именно он и не разочаровался в своей находке. И ожидая, что эта находка поможет ему сделать недостающие полной гармонии открытия.– Да – все что угодно, – меня охватило веселое безразличие карнавала. – Чем бы ни занималась страна – ваша партия должна вносить свою разумную лепту.– Ну вот, например, страна занимается модернизацией.Нанотехнологиями.Что же – членам партии взять в руки лопаты и выйти на субботник в «Сколково»?– Ну, зачем же брать лопату.Политическая партия должна демонстрировать не то, что у нее в руках, а то, что у нее в голове.
– Рассказывайте уж, Петр, все рассказывайте, – заторопил меня начальник охраны, и мне показалось, что он вошел в азарт и боится упустить что-то важное. – Понимаете, в «Сколково» мы не удивим никого и ничем.Даже – деньгами.И компьютеры, и аппаратуру для исследований закупим, и ученых со всего мира пригласим.А нужно сделать «Сколково» уникальным местом.Местом, которое каждому, кто побывал там, запоминается навсегда.
– Но ведь к нам в «Сколково» приедут серьезные люди, которых трудно удивить чем-нибудь. – Серьезных людей можно удивить только одним – иронией над тем, чем они занимаются.Например, поставить памятник «Барану-у-Новых ворот» и сделать надпись на всех языках: «Это был единственный баран, который заметил, что на дороге появились новые ворота, остановился и задумался о том, кто поставил эти ворота, и о том – куда ведет дорога…».А еще поставить памятник «Буриданову ослу» и написать: «Он умер не потому, что неправильно применял законы логики.Он умер от того, что был ослом…».
– Хорошо. Но ведь научный центр – это место все-таки серьезное, – слово «серьезное» наш кандидат в депутаты произнес с таким серьезным видом, что я поневоле усомнился в том, что он понимает, о чем говорит. Впрочем, этим владелец пивных заводов мало чем отличался от большинства говорящих что-то серьезно.И потому я продолжил спокойно и ненавязчиво:– Для того чтобы это место стало серьезным, нужно организовать все так, чтобы работать в этом месте хотелось бы веселым людям.Потому что иначе работать там станут грустные люди…
– …И что же там нужно сделать? Голых девочек танцевать заставить? – выдавил из себя остроту наш гость. Я давно заметил, что «голые девочки», которых заставили танцевать – это максимум того, как могут себе представить веселье в определенном кругу мужчин.Состоящим из тех, кто не понимает, что обнаженная женщина танцует веселее всего тогда, когда ее не заставляют это делать…
– …Я сказал: «Сделать весело» – а не глупо. – А – как?– Например, поставить монумент разуму – земные полушария, с позолоченным мозгом внутри, открывающиеся под воздействием сигналов от фотоэлементов в светлое время суток.На территории можно поставить шары, стилизованные мозговыми извилинами, вращающиеся под напором воды – символ работающего мозга.Да мало ли еще что можно сделать для того, чтобы «Сколково» оказалось уникальным, и каждому поработавшему там захотелось бы вернуться.
Только обо всем этом нужно подумать. Или поручить сделать это тем, кто это умеет.А партия, собрав, а потом внеся все эти предложения, продемонстрирует свою креативность.
– А еще, – проговорила со своего места Лариса, – в «Сколково» нужно повесить твои картины. – Почему – именно картины Петра? – посмотрев на Ларису, спросил начальник охраны.– Потому что «Сколково» – это обращение в завтра.А только Петр пишет не сегодняшний, а завтрашний день.
Это разговор об искусстве оставлял не у дел кандидата в депутаты, и он решил принять в нем участие: – Скажите, Петр, а вы умеете писать копии? Мне так хочется картину с тремя богатырями к себе в кабинет.Мне было неинтересно отвечать на этот вопрос, но ответить пришлось:– Писать копии так скучно, что за это нужно очень дорого платить.
– Впрочем, ладно, – усмехнулся кандидат в депутаты, считая разговор о живописи завершенным, – пока в стране есть нефть, все остальное не имеет значения. И я в очередной раз убедился в том, что все, что я говорил ему – я говорил зря.А все, что он мог себе представить – это лозунг: «Превратим Россию в главный Иран мира!» – и не провалиться при этом от стыда.С этого момента наш разговор превратился в свет без тени.Не потому, что тени не было, а потому, что мы решили ее не замечать.Не обращать на нее внимания.И от того, что предмет разговора потерял свою форму, ничего не изменилось…
…Видимо, все это отразилось на моем лице, и владелец пивных заводов заметил это, засмеявшись. Наверное, ощущая то, что всякая напряженность спала:– Петр, вы пытаетесь строить из себя оракула.Поздравляю!Только помните слова классика: «Пророков нет в отечестве своем…», – и я не успел ответить на его слова, потому что Лариса, даже не поднимаясь с табуреточки у рояля, тихо проговорила:
…И пусть не сразу их мы узнаем
Среди сомнений,
суеты,
пороков…
Пророки – есть в Отечестве своем!
Отечеству – нет дела до пророков…
Но кандидат уже уловил веселые флюиды, разнесшиеся по помещению клуба современного творчества: – Да бросьте вы, Ларисочка Павловна. Дорогая!Мы собираемся заниматься политикой, а вы хотите, что бы мы песенки пели?!Песенки попоем потом, на природе. – И тогда я так же весело и со смехом прервал кандидата в депутаты:– То, чем занимается наши законодатели – это не политика, а политический… – я остановился, подыскивая какое-нибудь подходящее жизнерадостное слово, а Лариса, в это время, прошлась пальчиками по клавишам, слегка исказив гамму: «До… Ре… Фа… Соль… Ля… Си…До…»
– …Пойдемте, Петр, на свежий воздух, – предложил начальник охраны кандидата в депутаты, видя, что его начальник запутан окончательно. И в вопросах вопросительный знак сменился скобками.– Пойдемте, – мне ничего не оставалось, как согласиться. – Возможно, вопросы остались у вас…