– …Почему ты не пишешь реальные картины, которые легко понять людям? – спросили меня на каком-то толковище. Толковище не запомнилось мне ничем, кроме того, что со мной постоянно пытались заговорить на импортных языках. Наверное, потому что на мне был белый португальский костюм.

Костюм этот я надел лишь однажды.

Не оттого, что он мне не нравился – так получилось потому, что я случайно вымазал обшлаг краплаком, и мне пришлось костюм выбросить.

Я вспомнил о костюме только потому, что костюм не было жалко, а времени на пустые разговоры – нет.

Краплак – очень едкая красная краска, а ответ на вопрос о моих картинах я дал самый очевидный. Даже для тех, для кого очевидность – не факт:– Ауросимволизм – это обращение внутрь человека.Мне – такое творчество легче понять…

…Отчего я стал заниматься ауросимволизмом? – такой вопрос иногда приходит мне в голову. И я никогда не задумываюсь над тем – приходит он случайно или закономерно. Возможно, ответа на этот вопрос я и сам не знаю.А может, я пишу свои картины потому, что мне, как всякому реальному человеку, легче всего думать отвлеченно…

…Когда-то, во времена перестройки, когда стали закрывать детские сады и открывать церкви, а рубли из деревянных стали превращаться в ворованные, моя приятельница, журналистка Анастасия, сказала мне: – Петька, начни писать иконы.За это скоро будут хорошо платить.– Я пробовал писать святые лики, – признался я. – Потом бросил.– Почему?– Потому, что когда я пишу святых, у меня получаются святые.– Тебя что – это не устраивает?– Не устраивает.– Почему?– Потому, что я хочу, чтобы, когда я пишу святых, у меня получались бы хорошие люди.

– Разве когда получаются святые – это плохо? – Анастасия смотрела на меня очень внимательно, и в ее взгляде сквозь обычного и временами порядочного человека постепенно начинал проступать журналист. Как маслянистое пятно на промокашке.– Вполне возможно, что это совсем не плохо. Как минимум, это традиционно и привычно для окружающих. И, вполне возможно, это исторично. Так что, может быть, это – даже хорошо, – согласился я, сам не зная, с чем соглашаюсь.Потом, увидев, что таким односложным ответом мне не разрешить проблемы, я дал развернутую, многообразную и всестороннюю характеристику ликописания святых:– Скучно…

…Иногда мой ауросимволизм, особенно его доведенную до гиперации форму, путают с абстракционизмом. Но – это совсем разные вещи.Абстракционизм – подтверждение реальности мысли.И – реальности мира.Если есть от чего абстрагироваться – значит, мир реален.А ауросимволизм – это попытка пройти по грани между реальностью и ее внутренним содержанием. И с этой грани взглянуть на окружающий нас мир.Абстракционизм – это утверждение мира, а ауросимволизм – погружение в его мечту.Ауросимволизм не изменяет того, что создала природа.Он просто соединяет то, что создала природа, с тем, что хотела бы создать душа.

Я не помню, с чего это началось, и не понимаю, с чем это связано – просто однажды я проснулся и почувствовал себя ауросимволистом. Может, революция какая-то во мне произошла.И не моя вина в том, что каждый раз, когда происходит революция, в ее результате выходит не то, что замышлялось……Как и все художники, я начинаюсь с того, что умею изображать.Изображать то, что меня окружает.Просто время от времени я прихожу к тому, что изображать суть явления интереснее, чем его форму.И тогда понимаю, что самое важное для художника – умение думать о большем, чем то, что он видит.Быть глубже деталей.

Реализм – в деталях. Человек – в нюансах.

Возможно, к этому я шел постепенно, и, видимо, еще не пришел. Но иду – точно.Хотя и не знаю – почему?

– Почему?.. – такие «Почему?» лучше не задавать ни себе, ни другим, хотя бы потому, что этим вопросом можно ответить на любой вопрос. Или, вернее – не ответить.Однажды меня спросил кто-то:– Почему на твоих картинах все хоть чуть-чуть, но не так, как на самом деле? То небо чуть синее, то вода чуть зеленее.Я не ответил сразу.Сделал небольшую паузу.Не оттого, что не знал ответа, а чтобы отделить небо от «самого́ дела».А потом сказал:– Потому что – то, как есть «на самом деле» – это зачастую большая ерунда.– Все-таки картина должна изображать все так, как должно быть в жизни, – не унимался мой визави, и мне ничего не оставалось, как согласиться с ним:– Да, – ответил я, избрав самую конформистскую форму продолжения спора – согласие с оппонентом, – только есть одна загвоздка.– Какая?– Так, как должно быть в жизни – в жизни никогда не бывает.

– Ну, а как же – реальность? – Отсутствие реальности тоже – реальность.– Почему?– Потому что любой художник – немножко конкурент с Творцом того мира, который его окружает.

– Но ведь ты же пишешь пейзажи? – То, что я пишу – это не пейзаж.– А что?– Ваше желание быть счастливыми.Ваше желание завтра жить лучше, чем сегодня…

…Впрочем, большую часть времени я занимаюсь тем, чем занимаются многие художники – фиксирую то, что вижу. Правда, в этом случае мое существование кажется мне каким-то тиражированным и бессмысленным, как существование солдата в строю на параде.В таких случаях я – как все.И, может быть, хорошо, что – кто такие «все», я не знаю, хотя сталкиваюсь с ними довольно часто.Ну что же.Признаваясь в незнании – точно не ошибешься…

– …Мне нужна картина шестьдесят на метр, в золотой раме, – позвонил мне однажды заказчик. – Вы сможете написать? – Если вы покупаете картины по размерам, то, конечно, смогу.– Вы ошибаетесь, когда смеетесь надо мной.– Не ошибаюсь, потому что я не смеюсь.– А что же вы делаете?– Обливаюсь слезами.– Я что-то вас не понимаю.Я ведь как все, – после некоторой раздумчивой паузы сказал «заказчик». – Что же, по-вашему: всем можно иметь картины, а мне нельзя?И хотя я отлично знал, что картины нужно иметь совсем не всем, я поступил так, как очень часто поступал в этой жизни – слицемерил.Я ответил:– Можно……Однажды я задумался над тем, иду ли я куда-то или болтаюсь из одной крайности в другую. Но мой друг Вася Никитин – он тогда спивался и говорил то, что думает – зашел ко мне, взял три доллара, будучи поддатым, поочередно ткнулся в оба дверных косяка, посмотрел на свои нетвердо стоящие ноги, пораздумывал, поднял указательный палец вверх и неожиданно успокоил меня:– Знаешь, Петр, шаг вперед – это всего лишь дань эволюции.А вот шаг в сторону – дань творчеству……Современный ли я художник?Вопрос для меня простой и сложный – одновременно.Можно сказать просто: современное искусство – это искусство, ставящее вопросы, соответствующие своему времени, помогающее найти ответы на современные вопросы и использующее соответствующие времени способы получения результатов.А можно сказать сложно: современное искусство – это искусство, делающее своего зрителя современным человеком.Здесь вроде бы все понятно – художник я, наверное, современный. Хотя бы потому, что понимаю, что искусство в наше время, переменное и переменчивое, должно фиксировать не эпоху, а ее устремления.И надежды.Впрочем, современность – это всегда компромисс между тем, что уже произошло, и тем, что может произойти.Хотя может быть, современность – это компромисс между тем, как точно было, и тем, как наверняка никогда не будет…

…С другой стороны, сейчас весь пиар сосредоточен на искусстве эпатажном, кричащем. Хотя ничего современного, кроме технологий, в этом искусстве нет. Скорее, это – каменный век творчества.Его мастодонтничество.Современное искусство вполне способно спокойно и даже тихо говорить новое обо мне, человеке, его современнике. А оно – зачем-то громко кричит о себе.

Я уверен, что это не проблема искусства. Скорее, это – проблема авторов. Да и эпатаж – это, в конце концов, всего лишь попытка дурака привлечь внимание к своей глупости.Когда мне говорят, что куча грязного белья на подиуме – это современное искусство, я вспоминаю, что к пятницам у меня в ванной собирается такая масса этих шедевров, что впору нью-Лувр открывать. И брать по десять евро за вход.О том, что я сам готов заплатить за то, чтобы этого бардака никто не увидел, я обычно не говорю, но не верю, что кучу мусора воспринимают как шедевр избранные.Если только этих избранных не из той же кучи мусора выбирали.– Это – современное искусство, – заявил мне на каком-то очередном «биенале» человек, работавший на этом сборе ведущим.– Я не знаю, искусство это или нет.Но думаю, что точно знаю, что оно не современное, а безвреме́́нное.– Почему?– Потому что, по-моему, оно одинаково бессмысленно и ненужно в любое время…– …Может, ты, – сказала мне однажды журналистка Анастасия, – просто слишком культурен для современного искусства?Потом немного помолчала и добавила:– А может, современная культура недостаточно культурна для тебя?Когда я повторяю что-то подобное, меня обычно спрашивают:– Так что же выходит: современного искусства нет? – В ответ я пожимаю плечами и повожу головой из стороны в сторону:– Оно должно быть……Даже если его нет.

– Ну и что же тогда такое – современное искусство? – Современное искусство – это искусство, способное сказать что-то новое современному человеку.И еще, современное искусство – способное рассказать о своем времени интересней и умнее, а значит, лучше, чем время само рассказывает о себе…

– …А тебя понимает большинство? – спрашивают меня время от времени. Вопрос этот так себе, не головоломка. Но ответить я не могу.Потому, что не могу объяснить, что для творчества не бывает большинства…