Ему снился какой-то жуткий и очень страшный сон. Из забытья его вернул Роки, который топтался на кровати и ворчал:

– Выпусти меня на улицу! Я же собака! У меня важные дела!

С трудом оторвав голову от подушки, Макс увидел, что комната залита солнечным светом. Он встал, выпустил пса из комнаты, умылся и спустился вниз. Роза Яковлевна накрывала на стол, всем своим видом демонстрируя, что ничего такого страшного накануне не произошло. Через несколько минут в столовой собрались все остальные.

– Я не стал будить вас рано, дал возможность выспаться, - сказал Гольдштейн.

– Тем не менее, нам пора выезжать, - ответила Виктория.

Ночные события как будто ничуть не отразились на девушке: она была как всегда свежа и собранна. Милана, похоже, тоже не сильно-то переживала из-за случившегося. У Макса же перед глазами все время стояла одна картина: монстры, раздирающие человеческую плоть. Какими бы ни были те наемники, они не заслуживали таких страшных похорон.

– Не думай об этом, - сказал Гольдштейн, - Впереди еще много страшного и незнакомого.

– Ну да, как в сказке: чем дальше, тем страшнее, - невесело усмехнулся Макс и тут же спросил:

– А почему вы не предвидели нападения?

– Я же и шел к тебе, чтобы предупредить, а тут ты в зеркало впялился! - оправдывался Лев Исаакович, - А вообще, я ведь далеко не всегда могу предвидеть будущее. Это я сразу вам говорю, чтобы не возникало недоразумений.

С улицы прибежал радостный Роки и потребовал свою порцию. Роза Яковлевна, почему-то проникшаяся к псу самыми нежными чувствами, поставила перед ним большую тарелку с вареной печенью и миску с молоком:

– Кушай, дорогой. Вы бы, Максим, собачку оставили. Нечего ему с вами по дорогам мотаться. Он вон какой милый и нежный!

"Милый и нежный" оторвал морду от миски. По обеим сторонам пасти стекали молочные струи:

– Спасибо тебе, добрая женщина! Далеко не каждый может оценить изысканную красоту бостон-терьера. Но я не могу остаться, мой долг быть рядом с хозяином.

После завтрака быстро собрались в дорогу. Макс закинул за плечи старый мешок, упаковал Роки в новый, более комфортабельный, и вышел во двор седлать Малыша. Он ласково погладил мощную шею жеребца, испытывая к нему благодарность за то, что унес от страшного карьера в целости и сохранности:

– Здравствуй, Черный Дьявол!

– Зови меня Малыш! - капризно потребовал вороной.

– Хорошо, Малыш так Малыш, - покладисто согласился Макс, - В конце концов, какая разница? Главное, что ты лучший конь на свете!

– Я знаю! - гордо объявил жеребец, но все же вид у него при этом был довольный.

Макс тяжело взгромоздился в седло. Сегодня у него это вышло немного ловчее. Милана и Виктория уже красовались в седлах. Ждали только Гольдштейна. Тот вышел из дома в сопровождении Розы Яковлевны, вытиравшей глаза белым платочком. За плечами у Льва Исааковича был большой дорожный мешок, в руках - тяжелый позвякивающий кошель величиной с небольшую диванную подушку.

– Все, Роза Яковлевна, хватит плакать! Что вы как девочка! - выговаривал Гольдштейн, - Денег я вам оставил, на месяц хватит. А там или я вернусь, или деньги уже никому не понадобятся.

Он привязал кошель к луке седла, закинул туда же походный шатер, подаренный Али Махмудом, и бодро вскочил на лошадь.

– Путешествие продолжается! Шоу маст гоу он! - весело прочирикала Милана, и всадники выехали со двора.

Через час Торговый город остался позади, и копыта лошадей весело зацокали по широкой дороге, ведущей на запад. Макс уже немного освоился в седле, хотя по-прежнему предпочел бы путешествовать с большим комфортом. Малыш, видимо, начавший привыкать к новому хозяину, вел себя вполне доброжелательно, так что Макс даже успевал оглядываться по сторонам, не рискуя вывалиться под копыта. Роки в заплечном мешке задремал и оглашал округу заливистым храпом.

На дороге то и дело встречались всадники и пешеходы, в сторону города проезжали кареты и груженые разным товаром телеги. Дорога огибала небольшие деревеньки и хуторки, на обочинах сидели крестьянки, продающие молоко, овощи и свежий хлеб. В середине дня путники остановились пообедать в придорожном трактире. Макс, проголодавшись, с аппетитом уплетал сочное жаркое, и не сразу почувствовал, что Виктория внимательно и изучающе смотрит на него. Он ответил ей вопросительным взглядом. Виктория задумчиво сказала:

– Ночью не было времени поговорить об этом. Я не понимаю, как у тебя получилось убить Серого.

– Он был моим ровесником, и опыта у него не было, - ответил Макс.

– Но ведь и у тебя нет опыта! - воскликнула девушка, - Ты вообще не должен уметь обращаться с мечом. Тебя никто этому не учил! А сын Серого странника обучался боевому искусству с детства.

– В чем ты меня обвиняешь? - Макс рассердился, - Лучше было позволить ему напасть на тебя со спины?

Виктория надолго задумалась, потом ответила:

– Пойми, я не виню тебя ни в чем, наоборот, пытаюсь понять, что с тобой происходит. Может быть, ты в опасности.

– Наверное, дело в моем даре, - предположил Макс.

– Нет, дар не имеет к этому никакого отношения, - неожиданно вмешался Гольдштейн, - Здесь что-то другое, но я не могу увидеть, что.

– Тогда, может, ты посмотришь его меч? - спросила Виктория, - Я могу только сказать, что в нем есть какая-то странная магия.

По просьбе Гольдштейна, Макс вынул меч из ножен и положил ему на колени. Тот прикоснулся к клинку пальцами и закрыл глаза. Через некоторое время его лицо исказила гримаса боли и страха. Словно находясь в трансе, он заговорил:

– Проклятие… Проклятие мертвых… Демон… Это оружие великого воина, его душа не успокоилась… Он высосет каждого, кто завладеет мечом…

Гольдштейн надолго замолчал. Казалось, он провалился в глубокий обморок. Макс, не выдержав ожидания, оттолкнул его пальцы от клинка и забрал меч. Тогда Лев Исаакович пришел в себя и лихорадочно прошептал:

– Избавься от меча, пока не поздно!

– Ну вот еще! - возмутился Макс, который привык к оружию и даже по-своему привязался к нему.

Отказаться от меча, который уже не в первый раз послужил верой и правдой, казалось ему верхом глупости и предательства. К тому же, подкупало то, что меч становился в бою как будто самостоятельным, и, несмотря на неопытность бойца, помогал одерживать победу.

– Он погубит тебя! - настаивал Гольдштейн.

– Да каким же образом? - Макс начинал терять терпение, - Вы сами говорили, что ваш дар проявляется не всегда. Вдруг вы на этот раз ошибаетесь?

– Я заметила, что ты всякий раз после боя чувствуешь слабость, - неожиданно вмешалась Виктория, - Не думаешь ли ты, что это действие меча?

Макс задумался. Действительно, после боя с Серым он был разбитым и усталым. Но кто, скажите, будет бодрым и цветущим, убив человека? Поэтому он огрызнулся:

– А что мне, скакать от радости надо было? Вокруг гора трупов, которые надо прятать, я убил молодого пацана - вот позитив-то! Это, может, тебе не в диковинку, а я, если помнишь, не являюсь великим воином!

– Это-то и пугает…- пробормотал Гольдштейн, - В любом случае, уже, судя по всему, поздно.

К столу подошел трактирщик, который все это время с опаской наблюдал за действиями Гольдштейна, и робко спросил:

– С вами все хорошо?

– Отлично, - ответил Макс, не без ехидства кивнув в сторону Льва Исааковича, - У нашего друга был небольшой приступ падучей.

– Что делается нынче! - посетовал трактирщик, - Больных и юродивых - пруд пруди! А по ночам-то страх какой творится!

– А что тут у вас по ночам? - заинтересовалась Виктория.

Хозяин перекрестился:

– Чудища разные появляются. К моим соседям во двор повадилась какая-то тварь, всю скотину погубила.

– Так может, это хорек, или волк какой-нибудь? - предположил Макс, плохо разбиравшийся в повадках хищников.

– Хорек? Лошадей и коров убил? - усмехнулся хозяин, - А что до волков, так они кровь у скотины не высасывают. Сосед-то утром выходит, глядь - лошадь на пороге конюшни лежит, а в шее дырочка махонькая. На другой день - корова, так всех-то и погубила нежить проклятая.

– Что ж твой сосед не убил душегуба? - возмутилась Виктория.

– Мужики собрались один раз, хотели подкараулить зверя. А как его увидели, вилы побросали и разбежались кто куда. Теперь ночью на двор никого не выманишь.

– Что ж вы там такое увидели? - вступил в разговор Гольдштейн.

– Сам не видал, врать не буду. А только сосед говорит, будто громадная летучая мышь, с человека ростом, во рту клыки с палец длиной, глаза кровью налитые. А морда-то противная-препротивная!

В этот момент из-под стола высунулась голова Роки, расправившегося со своей порцией и решившего попросить добавки.

– Вот такая! - взвизгнул трактирщик, тыча пальцем в дружелюбно оскалившегося пса, и спрятался за стойку.

Все дружно покатились со смеху. Макс давно уже обратил внимание на то, что Роки во Второй грани многие воспринимают со страхом и опаской. Видимо, суеверные местные жители, не зная иных пород кроме дворняг и волкодавов, принимали его за какое-то сверхъестественное существо. И в самом деле, пес своей курносой мордочкой и огромными ушами немного напоминал летучую мышь.

– Так может, и к его соседу такое же чудище приходило? - отсмеявшись, предположил Макс.

Гольдштейн посерьезнел:

– Нет, похоже, это твари из Мрака. Окно открывается все шире. Помните демонов в карьере? Нам надо спешить.

– Чего же мы ждем? - вскочила Виктория.

Напуганный хозяин трактира никак не хотел выходить из-за стойки, на все уговоры и объяснения он только согласно кивал головой, но, похоже, остался при своем мнении. Взять плату за обед он категорически отказался, видимо, мечтая лишь о том, чтобы путники поскорее убрались прочь.

Вскоре на пути перестали попадаться деревни, по обеим сторонам дороги потянулись бесконечные поля. Через несколько часов езды Макс обеспокоенно спросил:

– Где же мы ночевать-то будем?

– В поле, - ответила Виктория.

Макс поежился, вспоминая рассказ трактирщика, после которого спать в открытом поле не улыбалось. Что-то такое крутилось у него в голове, что-то давно прочитанное или виденное в передаче о сверхъестественных явлениях.

– Чупакабра! - наконец воскликнул он.

– Я бы сказал, обыкновенный упырь, - проговорил Гольдштейн.

Перспектива встречи с упырем Макса тоже не вдохновила, и он беспокойно вглядывался вперед, надеясь разглядеть на горизонте хоть какие-нибудь признаки жилья.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда Роки высунул голову из мешка, принюхался и объявил:

– Пахнет дымом и хлебом!

– Значит, рядом деревня, - обрадовалась Виктория.

Пустив коней в галоп, путники поспешили вперед. Вскоре они уже въехали в большое селение, жители которого встретили их с настороженным любопытством. Вокруг собралась целая толпа сельчан. Никто ничего не спрашивал, люди молчали и как будто чего-то ждали. Макс обратил внимание на их одинаковую одежду. Женщины все как одна были наряжены в длинные черные платья с глухой застежкой, подвязанные белыми фартуками. На головах красовались белые же крахмальные чепцы, полностью закрывающие волосы. Мужчины, несмотря на жаркую погоду, щеголяли в черных костюмах и шляпах с обвислыми полями. Их лица покрывали густые бороды.

Из толпы вышел пожилой человек с суровым взглядом пронзительных глаз, и спросил:

– Кто вы и откуда, и что ищете в нашей общине?

Макс спешился и ответил:

– Мы путешественники из Торгового города, просим у вас приюта на ночь.

– С Богом ли в душе вы пришли? - непонятно поинтересовался пожилой.

– Мы пришли с добром, - уклончиво сказал Макс.

– Меня зовут Иеремия, я старейшина общины.

Макс назвал себя и представил остальных.

– Что ж, добрые господа, - сказал Иеремия, - Добро пожаловать в нашу общину. Моя жена накормит вас ужином, а переночевать вы можете в доме для холостяков. Женщин разместят на другой половине, если, разумеется, среди вас нет супружеских пар.

Он окинул неодобрительным взглядом Милану в обтягивающих бриджах для верховой езды и Викторию в охотничьем костюме, и продолжил:

– У нас не принято, чтобы женщины ходили в мужской одежде, это смущает умы молодежи и сеет разврат в неокрепших душах. Пусть добрые девицы переоденутся в платья моих дочерей.

Милана скорчила недовольную гримаску и уже было открыла рот, чтобы высказать все, что она думает по поводу местных нарядов, но вовремя осеклась под предупреждающим взглядом Виктории и послушно пошла с ней куда-то в сопровождении молодой женщины. Действительно, жители общины посматривали на девушек осуждающе.

Иеремия проводил путников к своему дому, который находился в центре селения. Коней расседлали и привязали к коновязи возле дома. Сын старейшины принес им воды и овса. Несчастного Роки пришлось оставить во дворе, так как старейшина пояснил, что собака считается здесь нечистым животным. Макс с Гольдштейном вошли внутрь. Обстановка здесь была непритязательная: посреди комнаты стоял грубо сколоченный стол, по обеим сторонам которого тянулись длинные скамьи. Около большой печи в углу суетились женщины, раскладывая что-то по тарелкам. Старейшина сделал приглашающий жест, и Макс с Гольдштейном сели за стол. Вскоре к ним присоединились четверо молодых мужчин, видимо, сыновья хозяина. Женщины, закончив накрывать ужин, присели напротив них. Иеремия сел во главе стола на единственный здесь стул. Из боковой комнаты вышли еще две девушки, в которых Макс не сразу узнал Милану и Викторию. Он еле сумел сдержать рвущийся наружу смех. Если Милана со своим бледным личиком и сухощавой фигуркой смотрелась в пуританском наряде вполне органично, как будто она действительно родилась и прожила здесь всю жизнь, то Виктория выглядела дико и нелепо. Белый чепец подчеркивал экзотическую внешность девушки больше, чем любой самый откровенный наряд. Картину дополняло постное выражение на лице Виктории. Видимо, она сама находила ситуацию смешной, но изо всех сил старалась проявить уважение к местным обычаям. Милана же еле сдерживала обиду и злость. Она плюхнулась на скамью и застыла, стреляя по сторонам сердитым взглядом. Виктория, сохраняя на лице самое смиренное выражение, скромно присела рядом.

Макс, вдоволь налюбовавшись на девушек, оглядел стол. Как и все здесь, пища была скромной: на тарелках лежал вареный картофель и тушеные бараньи ребра. Посреди стола стояли два кувшина - с молоком и с водой - и большое блюдо с серым хлебом. Но порции были солидными, мясо вкусно пахло, и Макс почувствовал голод. Он потянулся к куску хлеба, но рука замерла на полпути, когда Иеремия удивленно спросил:

– Добрый Макс, ты разве не дождешься молитвы?

– Ах, да, простите, - смущенно пробормотал Макс, - Конечно, как я мог забыть…

Иеремия торжественно провозгласил:

– Сегодня у нас гости. Так отдадим же им право прочесть молитву и возблагодарить Господа нашего за хлеб, который он нам дал.

Все выжидающе уставились на Макса. Он лихорадочно искал в памяти подходящие слова, но как назло ничего не придумывалось. В голове почему-то всплывало только: "Исайя, ликуй" и почему-то "аллилуйя". Пауза затягивалась. Милана тихонько хихикнула. Ситуацию спас Гольдштейн, заявив:

– По праву старшего, молитву прочту я.

Он сложил руки перед собой и произнес что-то вполне приличное и напоминающее строки из Священного писания.

– Аминь, - удовлетворенно произнес хозяин.

– Аминь, - подхватили все, и ужин начался.

– Добрый Лев, - произнес Иеремия, видимо, признав за Гольдштейном главенство среди гостей, - Я вижу, у вас есть оружие. В нашей общине это запрещено. Вам придется оставить его в сарае возле дома холостяков. Завтра, отправляясь в путь, вы все заберете.

Виктория недовольно нахмурилась, Максу тоже не понравилась идея расстаться с мечом, но, решив не лезть со своим уставом в чужой монастырь, он согласился и отнес оружие в дощатый сарайчик около конюшни.

После ужина Макс отнес Роки кусок мяса и миску с водой. Затем, гостей провели в дом для холостяков, расположенный рядом с жилищем Иеремии. Это был грубо сколоченный барак с двумя входами, похожий на солдатскую казарму. Внутри барака располагались двухъярусные нары. На многих лежали мужские вещи.

– А что, все холостяки живут здесь? - изумленно спросил Макс.

– Да, все юноши, начиная с восемнадцати лет, уходят в дом для холостяков. Когда приходит время жениться, родители выбирают юноше невесту, и селят молодых в своем доме, - пояснил Иеремия, - Девушки же живут с родителями. Женская половина дома предназначена для гостей. К нам часто приезжают из других общин.

Старейшина откланялся и пожелал всем спокойной ночи. Милана с Викторией удалились на женскую половину. Макс нашел нары, по всей видимости, свободные, так как на них не было никаких вещей, и взобрался наверх. Гольдштейн расположился на нижнем ярусе.

– Что это за люди? - спросил Макс, свесив голову вниз.

– Пуритане, - ответил Лев Исаакович, - Не знаю точно, как они себя называют, но суть одна. Впрочем, они вполне безобидные, если, разумеется, не задевать их религиозные чувства.

– А если вдруг заденешь нечаянно?

– Тогда могут и повесить. Хотя, кажется, у них больше принято сожжение. Читал что-нибудь про Салемские процессы? Фанатики, одним словом.

– Кстати, а откуда вы знаете Священное писание? - поинтересовался Макс.

– Это был Талмуд, - сказал Гольдштейн и захрапел.

Макс, от души порадовавшись, что они смогли зарекомендовать себя как добрые христиане, закрыл глаза и моментально уснул. Сквозь сон он слышал, как хлопала дверь барака, и скрипели нары, когда устраивались на ночлег местные холостяки.