Дорогой читатель, я заранее прошу твоего прощения, потому как собираюсь совершить смертный грех и нарушить хронологию повествования. Здесь на время прекратится мое разглагольствование о мюзиклах, и начнется история о том, как мы с Сарой наткнулись на Сидмонтон-Корт, архитектурную дворняжку, которая остается моим домом и по сей день.

Сара говорит, что как только я вошел во вкус загородной жизни в Саммерлизе, стало очевидным, что когда-нибудь любовь к архитектуре одержит верх надо мной, и я захочу перенести наш основной дом в здание побольше, вроде Чатсуорта. Вокруг нашего фермерского домика было много симпатичных вариантов, и вскоре наблюдение переросло в алчность. В общем, в 1972 году я серьезно занялся поиском какого-нибудь архитектурного шедевра, выставленного на продажу. Я практически купил замечательный особняк Хэйл-Парк к югу от Солсбери, спроектированный одним из лучших архитекторов восемнадцатого века, Томасом Арчером. Мы с Сарой неоднократно осматривали дом, а ее мать Фанни уже думала о том, где бы разместить прачечную. Но мне не нравился вид на линии электропередач.

Я уже было отложил поиски особняка, когда увидел небольшое объявление в London Times. В нем говорилось о большом доме с двадцатью акрами, в шестидесяти милях к западу от Лондона, на севере Хэмпшира. Мы с Сарой плохо знали те места. Это был первый не исследованный нами островок на пути из Лондона в Саммерлиз. Мне было любопытно.

Как сейчас помню нашу первую поездку в Сидмонт. Сара была за рулем, я разбирался с картой. Скажу прямо, места, которые мы проезжали, были не из лучших. В те дни самый быстрый путь пролегал мимо огромных ядерных подстанций в Алдермастоне. Но после деревни Кингсклер виды за окном поменялись на захватывающие дух. Слева был Уотершип-Даун, прославленный Ричардом Адамсом в романе о кроликах. Прямо по курсу располагались Бикон-Хилл и Хайклер-Касл, который годы спустя приобрел всемирную популярность благодаря сериалу Джулиана Феллоуза «Аббатство Даунтон».

Все было настолько замечательно, что моя чековая книжка готова была выпрыгнуть из кармана. Конечно, дом требовал ремонта, но что-то было в полном порядке. Немецкий еврей доктор Николаус Певснер описал в своей обширной работе «The Englishness of English Art», что именно делает английское изобразительное искусство таким особенным. Сидмонтон мог появиться только в Англии. Я хорошо был знаком с Певснером. Однажды он описал Сидмонтон как английскую архитектурную дворняжку, которую хочется выходить и любить до конца жизни. Мы продали жилье в Лондоне и в ноябре с помощью очередного большого кредита от Coutts & Co купили «Сид», как все стали называть мой дом. Люди считали, что я болен, раз покупаю загородное поместье в ноябре 1973 года. Мои ближайшие друзья открыто говорили, что я совершенно безответственный, раз обременяю Сару таким мастодонтом. Грозовые тучи сгущались над политическим горизонтом. Спустя примерно месяц после того как я купил Сид, Британия была охвачена всеобщей забастовкой шахтеров и вынужденно перешла на трехдневную рабочую неделю. В марте 1974 года премьер-министр Хит назначил выборы, и его правительство проиграло. За один день новый социалистический режим захватил Вестминстер. Двадцатилетняя Сара и я только стали владельцами особняка с двенадцатью спальнями, а новый министр финансов Дэнис Хили уже объявлял, что будет «выжимать богачей, пока они не заскрипят от боли».

В Сидмонтоне я видел возможность сделать что-то особенное. Он никогда не стал бы красивым домом, но если каким-то образом можно было вновь по кусочкам собрать имение, цены бы ему не было. Открывающий на Уотершип-Даун вид был несравним ни с чем. Это был классический пейзаж восемнадцатого столетия с видом на озеро, заросшее и заброшенное, но в один прекрасный день я мог бы вернуть его к жизни. На главной лужайке располагалась заурядная церковь девятнадцатого века. Это немного сбило цену, так как было мало охотников каждые выходные наблюдать за сельскими свадьбами из окна собственной гостиной. Я мечтал, как однажды превращу эту церковь в театр. И это произошло быстрее, чем я ожидал.

Тем не менее я почти отказался от участия в сделке. Что все же заставило меня рискнуть, было другим важнейшим в моей жизни советом. Его дал мне Билл Уолворф, уилтширский агент по недвижимости, с которым мы с Сарой довольно крепко подружились. Он осмотрел Сидмонтон и сказал, что дом в безупречном состоянии. Он также побеседовал с продавцом. Билл заключил, что он, вероятно, алкоголик, совершенно не привязан к поместью и будет распродавать его по кусочкам, когда ему нужны будут быстрые деньги. Если моя карьера и дальше будет развиваться так же успешно, у меня может появиться уникальный шанс постепенно выкупить все поместье. Сегодня Сидмонтон-Корт насчитывает 4500 акров. Но Билл Уолворф упустил еще один дополнительный бонус. У продавца была прелестная дочь Люсинда. Я часто подвозил ее в школу, и сейчас она по-прежнему живет по соседству и является одной из моих ближайших друзей.

НОВЫЙ 1973 ГОД НАЧАЛСЯ с «Иосифа», который должна был взорвать Вест-Энд семнадцатого февраля. Труппа начала репетировать первое отделение без сценария. Призраки Лесли Томаса и «Таких, как мы» маячили перед нами во время работы. Проблема в робертовской идее приквела заключалась в том, что, если бы она была хороша, мы бы уже давно все написали. Честно говоря, мы с Тимом больше были заняты нашим «Дживсом», чем попытками придумать первую часть «Иосифа». Мистерии сами по себе не имели музыкального сопровождения. Роберт считал, что даже относительно забавный сценарий, рассказывающий ветхозаветные истории до появления Иосифа, будет более чем подходящим началом нашего мюзикла. Особенно с парочкой новых песен для разогрева. Я продолжал настаивать, что зрители Вест-Энда имеют несколько другие ожидания, нежели чем публика в старом Раундхаусе. The Albery, в прошлом New Theatre, был домом «Оливера!» и самым популярным театром Вест-Энда, какой только может быть. Дэвид продолжал думать об «Иосифе» как о варьете. «Когда люди покупают билеты, чтобы увидеть Тома Джонса в Палладиуме, они не думают о жонглерах», – неуверенно бормотал он.

Тим наспех набросал сценарий, в котором Бог появлялся в виде голоса из-за кулис, но он никому не понравился. Так что Роберт привлек Алана Симпсона и Рея Галтона, лучших комедийных писателей, которые также были связаны с его компанией. Алан и Рей написали легендарную радио-комедию «Hancock’s Half Hour», с чьей звездой Тони Хэнкоком я познакомился еще в детстве, они же были авторами невероятно успешного сериала «Steptoe and Son» («Sanford and Son» в США). Их сценарий получил название «Путешествие Иакова». Мы добавили пару новых песен, лучшей из которых была «Seven Years», и это сработало, потому что мы сократили повествование, как делали и в «Иосифе». Музыка сопровождалась довольно сложной лирикой Райса. Одна из песен, «Disillusion Me», была впоследствии записана Гари Бондом как сингл.

«Путешествие Иакова» и «Иосиф» были обречены с самого начала. Аудитория Вест-Энда просто не вынесла бы первого акта, который был бы всего лишь разогревом, а режиссура Фрэнка Данлопа оказалась куда менее эффективной за пределами традиционной театральной авансцены. Впрочем, у меня есть один любимый момент из сценария Галтона и Симпсона…

Бог: Иаков, я решил, что ты должен отказаться от своего имени и отныне называться Израилем.

Иаков: Израиль? Но почему?

Бог: Просто подумай об этом как о прихоти старика.

Иаков: Да, но Израиль?

Бог: Хорошо. Как насчет Венесуэлы?

Иаков: Какое-то не очень еврейское имя.

Бог: Ну, сейчас нет, но когда люди привыкнут к нему…

С приближением Пасхи мы покорились неизбежному. «Иосиф» должен был быть превращен в полноценное представление. Одним июньским вечером «Путешествие Иакова» было позабыто, и шоу, которое было ключевым с самого начала, дебютировало на сцене. Дела пошли в гору, но недостаточно быстро, чтобы исправить положение дел. И к сентябрю мы прекратили показы «Иосифа».

Так и должно было случиться. Но мы сразу же получили предложение о новой постановке в теперь уже не существующем театре Хаймаркет в Лесестере. Режиссером был Робин Мидгли, Иосифа играл сын местной знаменитости Мэйнард Уильямс. Постановка сразу же стала хитом. Затем был организован чрезвычайно успешный тур по Великобритании, срежиссированный и спродюсированный Биллом Кенрайтом. В 1976 году Фрэнк Данлоп поставил полноценного «Иосифа» в Бруклинской академии в Нью-Йорке. В конце концов, после множества постановок в 1981 году мюзикл добрался до Бродвея. Режиссером был Тони Таннер, а на роль рассказчика выбрали Лори Бичман. Ее игра была настолько исчерпывающей, что с тех пор эту роль всегда играют женщины.

В 1992 году я поставил новую версию с Джейсоном Донованом в Лондон Палладиум, она побила все кассовые рекорды. Эта постановка впоследствии шла на Бродвее, в Австралии, прошлась туром по США и вернулась в Вест-Энд в 2007 году. Новая расширенная версия стала доступной для школьных постановок где-то с середины 1970-х и с тех пор она популярна во всем англоязычном мире. Около 20000 школ и колледжей показали «Иосифа» на своих сценах.

В ИЮНЕ 1974 года мы продвигали киноверсию «Суперзвезды» в Чикаго. Не знаю, почему мы так обманулись. Мы посмотрели фильм. Мне показалось, что звук просто ужасен. Я был обижен, потому что меня уволили с должности музыкального режиссера в пользу протеже Нормана Джуисона Андре Превина, которого впоследствии номинировали на «Оскар» за аранжировки. Учитывая то, что в фильме использовались оригинальные треки с альбома, я был уверен, что Дэвид и Роберт отстоят мое право на упоминание в качестве соавтора. Впрочем, я не пересматривал фильм сорок пять лет, так что, наверное, лучше, что мое имя так и не появилось в титрах. Единственное, что мне понравилось – начало фильма, в котором, как я предполагаю, показали съемочную группу, которая приехала на автобусе в пустыню, чтобы снять историю Иисуса. Тим был недоволен, что в одну из песен добавили строчку «Cool it man». Он причитал, что, если это принесет Мелвину Брэггу упоминание в качестве автора сценария, то что насчет него самого? Я ненавидел музыку из фильма, которую написал не я. Полагаю, ее автором был тот же Превин.

Причина, по которой премьера прошла в Чикаго, а не в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, вскоре прояснилась. Опасения преподобного Мартина Салливана сбылись. Организация под названием Лига защиты евреев пожаловалась, что наше обращение с Первосвященником и толпой носило антисемитский характер, потому что включало сцену, где евреи убивают Христа. Вокруг премьеры на Бродвее тоже поднималась шумиха. Но Тим выступил на одной из телепередач и успешно парировал обвинения раввина Марка Х. Таненбаума, сказав, что по факту и жертва, и гонители были евреями, и что его лирика намеренно держит нейтралитет. Более того, центральным пунктом Нового Завета» было то, то Иисус выбрал смерть, следуя велению Бога. Но на этот раз жалоба нанесла серьезный урон. По иронии судьбы, последним фильмом Нормана был «Скрипач на крыше», но он из кожи вон лез, чтобы смягчить критику. И для этого попросил нас написать новую сцену для священников. Оглядываясь назад, я думаю, что эта сцена еще больше усугубила проблему.

Меня выбили из колеи обвинения в антисемитизме. Сефтон Майерс неоднократно обсуждал сюжет «Суперзвезды». И ни у кого из его друзей евреев не возникло никаких вопросов. Я думаю, что Сефтон рассказал о мюзикле главному раввину Британии Джонотану Саксу, который годы спустя обсуждал со мной возможность объединения элементов христианской веры и иудаизма в тексте, который я мог бы положить на музыку. Я знаю, что раввин Сакс очень хорошо знал слова песни «Close Every Door» из «Иосифа».

Тим вновь отбился от всех публичных обвинений, но давление на Неда Танена и Universal было слишком сильным. Фильм был фактически запрещен в США. Возможно, шишкам из Universal, как и продюсеру фильма «Bridget Loves Bernie» угрожали члены Лиги защиты евреев. В 2001 году эта организация была признана ФБР как правое экстремистское движение.

ТЕМ ЛЕТОМ мы с Тимом провели много времени вместе. Мы проехались через Францию до Ла Мортолы на его новенькой BMW, чтобы, не торопясь, поработать над «Дживсом». Мы бессчетное количество раз связывались с соавтором Вудхауса Гаем Болтоном, которого великий писатель однажды описал как «похожим на острый индийский суп… лучше не притрагиваться». Мне напомнили, что Вудхаус писал песни для невероятного успешного трио Wodehouse, Bolton and Kern (Джером Керн сочинял музыку). И он (Вудхаус) придумал одну из моих любимых песен – «Bill» из «Show Boat». Никто не знал, какое влияние Гай Болтон оказывал на Вудхауса, но он, прослышав о наших планах, попытался войти в дело, несмотря на то ему было почти девяносто. Мы несколько раз встречались с ним, и он предлагал нам писать песни для его различных проектов, которые впоследствии проваливались.

Театром в империи Стигвуда занимался забавный человек с крайне левыми взглядами по имени Боб Свош. Политика, впрочем, не мешала ему думать о деньгах, когда он прикидывал, как протащить «Дживса» сквозь капиталистическое болото Вест-Энда. Боб Свош знал, что мы с Тимом медленно работаем над шоу. Возможно, рука помощи с книгой наперевес могла бы нас подтолкнуть. Так появился Алан Эйкборн. Его пьеса «Absurd Person Singular» только что была удостоена восторженных отзывов критиков. И Боб подумал, что «Дживс», написанный Райсом, Уэббером и Эйкборном, вызовет огромный ажиотаж в театральных кругах. В общем, он назначил нам встречу.

Мы с Аланом тут же поладили, особенно, когда речь зашла о бурманских кошках, я понял, что мы готовы к серьезному сотрудничеству. Но тот факт, что к нашей парочке присоединился такой авторитетный человек означал, как сказал бы Вудхаус, что среди голубей появился персидский кот. Короче говоря, двадцатого сентября Тим покинул проект. Но не сам факт его ухода расстроил меня. Он имел полной право отказаться от работы, относительно которой сомневался. Меня возмутил способ, которым он сообщил свое решение. Я узнал новость из письма, которое он написал Гаю Болтону, а копии отправил мне и Дэвиду.

Однако мое смятение вскоре перешло в восторг. Так как Тим отказался от трехстороннего сотрудничества, Алан сразу же предложил свою кандидатуру на роль поэта-песенника. Я торжествовал. Наконец-то у меня был настоящий театральный соавтор, и не какой-то там, а британский герой дня. Теперь-то Тим поймет, что к чему. Алан Эйкборн был художественным руководителем театра Стивена Джозефа в Скарборо, где всегда проходили премьеры его новых вещей. В 1974 году он уже начал работу над пьесой «Absent Friends» и был увлечен предстоящей вест-эндовской постановкой своей самой амбициозной на тот день работы – трилогии под названием «The Norman Conquests». Поэтому «Дживса» пришлось на время отложить.

Небольшое дополнение: в ноябре сам П. Г. Вудхаус написал мне, предлагая свою кандидатуру в качестве поэта и уже существующий сценарий «Дживса», написанный Гаем, для основы будущего шедевра Вудхауса, Бол-тона и Уэббера. Но к тому времени наше с Аланом сотрудничество зашло слишком далеко. Боже мой, если бы я тогда понимал, что строчка «Ллойд Уэббер и Вудхаус» будет значить для моего резюме.

НО В ОЖИДАНИИ АЛАНА Я НЕ БЕЗДЕЛЬНИЧАЛ. Спасибо старому другу Ви, кинорежиссеру Ронни Ниму. Теперь я гораздо чаще виделся с тетушкой. Италия и ее нога оказались несовместимы, так что я помог Ви и Джорджу купить небольшой домик в Брайтоне. Несмотря на то что история с бабушкой все еще терзала меня, мы никогда об этому не говорили. И они светились, когда их друзья просили помочь с билетами на «Суперзвезду», которая тогда все еще была самым громким лондонским шоу.

В сентябре Ронни Ним спросил у Ви, как он может связаться со мной. Он снимал фильм по роману Фредерика Форсайта «Досье ОДЕССА». Не напишу ли я саундтрек для него? Сюжет был об охоте за известным садистским нацистским преступником. Дело должно было происходить в зимней Германии сразу же после убийства Кеннеди, что очень заинтересовало меня. К тому же «Досье ОДЕССА» должна была стать второй экранизацией произведений Форсайта. Первой был фильм по роману «The Day of the Jackal» с Джоном Войтом в главной роли, и это был несомненный успех. Известный британский продюсер Джон Вулф хотел, чтобы главная песня была настолько аутентичной, что могла бы стать хитом в Германии в 1963 году. Ее должен был спеть американский исполнитель, популярный в то время. Моим главным кандидатом были Everly Brothers.

К сожалению, их братские отношения напоминали историю Иосифа и его братьев, так что мне пришлось работать с настоящей легендой, сладкоголосым Перри Комо, которого я едва ли имел в виду. Имя Перри Коматоз подошло бы ему куда лучше. Даже человек, страдающий самой страшной бессонницей, мог бы с легкостью уснуть на его выступлениях. Я попросил Тима написать слова, хотя большая часть песни все равно оказалась на немецком. «Christmas Dream» – моя любимая «неизвестная» композиция, которую мы написали вместе. Американская трансляция была ограничена из-за неправильной интерпретации куплета: «Watch me now, here I go, all I need’s a little snow». Подразумевалось, что это просьба о рождественской открытке в то жестокое время, но радиопродюсеры нашли другой смысл и запретили ее. Джозеф Майнард Уильямся спел песню намного лучше коматозника, но, думаю, не стоит упоминать, что его версию не одобрили, несмотря на все мои ухищрения.

Фильм вышел осенью 1974 года и был встречена достаточно спокойно – тогда не наблюдалось особого интереса к подобным темам. О музыке отзывались хорошо, но с тех пор больше никто не просил меня писать саундтреки.

В МАРТЕ 1974 ГОДА произошла встреча, обернувшаяся множеством последствий, впрочем, проект, который тогда обсуждался, был реализован не совсем в том виде, что я себе представлял. Когда я был маленьким, у меня было две любимых книги с иллюстрациями. Первая называлась «A Valley Grows Up» – о том, как воображаемый город развивался с доисторических времен до двадцатого века. Второй был «Паровозик Томас».

Томас – маленький паровозик, главный герой серии детских книг, действие которых происходит в исчезающей сельской Англии. Это британский эквивалент «Паровозика, который смог». Мораль книг такова, что хорошая машина может быть полезной во все времена. Я хотел превратить истории в мультипликационный музыкальный сериал. Так что я встретился с автором, бывшим преподобным Уилбертом Адри. Это было приятное знакомство, хотя, когда я заваривал быстро растворимый кофе на пустой кухне своего нового огромного дома, он, должно быть, думал, что перед ним не вполне нормальный человек. Что бы подумал Преподобный Адри, если бы знал, что его очаровательные истории вдохновят грандиозный мюзикл на роликовых коньках и дадут название компании на Фондовой бирже?