Я был так счастлив просто видеть Сару живой, что совсем не помню, о чем мы говорили. Помню только, что она необычайно быстро шла на поправку. В Сидмонтоне должно было пройти два сольных концерта моего брата Джулиана. Мы решили устроить их, так как я хотел понять, есть ли в округе потенциальные посетители ежегодного Сидмонтонского Фестиваля. Сара сказала, что отмена концертов исключена. Более того, до больницы она успела приготовить и заморозить тесто для кишей, которыми мы планировали угощать зрителей после выступления. Неужели Ви не поможет мне? Несмотря на сильную слабость, Сара была решительно настроена немедленно справиться с кетоацидозом и его последствиями. Многие люди с диабетом первого типа продолжали жить полноценной жизнью. И Сара Джейн Тюдор Ллойд Уэббер собиралась стать одной из них. Она была так настойчива, что концерты действительно прошли, как мы планировали. Их успех способствовал появлению Сидмонтонского Фестиваля, на котором затем на протяжении тридцати лет проходили премьеры большинства моих работ.
Задачей номер один было найти первоклассного специалиста по диабету для Сары. Джордж и Брайан Пиготт порекомендовали доктора Дэвида Пайка, и мы записались к нему сразу же, как Сару выписали из больницы. Ее волновало два вопроса. Сможет ли она вести нормальную жизнь и сможет ли родить ребенка? Врач дал утвердительный ответ на оба вопроса, но только при условии, что она будет следить за собой. Сорок пять лет назад людям с диабетом было сложнее завести детей, чем сейчас. Но все было возможно при строгом следовании двум правилам: регулярные анализы крови и отказ от готового сахара, который смертельно опасен для диабетиков. Это была не самая лучшая новость для Сариного отца, который руководил самой крупной сахарной компанией в Британии. Мне пришлось научиться помогать Саре с ее инсулиновыми инъекциями, которые нужно было делать два раза в день. Меня начинало мутить каждый раз при виде шприца, и я ужасно переживал из-за дрожащих рук, так что в итоге я нашел инсулиновый пистолет, благодаря которому можно было избавить себя от вида иглы. Сара и по сей день благодарит меня за то, что я совершенно бескорыстно помогал ей во всем. Меня очень беспокоило, что ее диабет положит конец нашим гастрономическим приключениям. Все, начиная суетой с инсулиновыми инъекциями в публичных местах и заканчивая страхом выбрать блюдо не с тем сахаром, грозило вашему покорному слуге отказом от посещения его любимых ресторанов.
В общем, дабы избавиться от страха, мы стали вдвое чаще посещать рестораны. Достаточно быстро мы стали разбираться в том, что и как едим. В результате Сариного диабета мы оба стали питаться лучше, а, главное, полезнее, чем раньше. Никому не вредно понимать, сколько сахара содержится в углеводах и разных фруктах. Например, сколько людей знают, что в сладкой газировке Fever-Tree tonic содержится на 60 процентов больше добавленного сахара, чем в Schweppes? Контроль над диабетом заключается в том, чтобы сохранять баланс между глюкозой, которая требуется организму, и количеством инсулина, который нужен для ее переработки. Мы поняли, что диабетик, который следит за диетой, может спокойно посещать рестораны и наслаждаться вином. Нужно просто знать, что ешь. Сара дожила до шестидесяти четырех лет и продолжает радоваться жизни, мы родили двух здоровых детей. Она живой пример того, как диабетик может жить полной жизнью. Если бы все следовали такой диете, как она, мы все были бы намного здоровее.
РАБОТУ НАД «ЭВИТОЙ» мы заканчивали в Англии, чтобы Сара могла оставаться дома. Большую часть времени мы с Тимом проводили в Сидмонтоне. Они с Джейн еще не успели переехать в новый дом в деревне Грэйт Милтон в Оксфордшире. Сейчас эта деревня славится мишленов-ским рестораном Belmond Le Manoir aux Quat’Saisons. Хорошо, что его не было в 1975 году, иначе «Эвита» никогда не была бы написана.
В начале 1976 года мы были готовы продемонстрировать нашу работу смущенному Дэвиду Ланду и его жене Заре в моей квартире на Итон-Плейс. Двое не умеющих петь людей и моя сомнительная игра на фортепиано, наверное, не лучшим образом демонстрировали потенциал произведения. Тим хотел, чтобы сначала мы записали «Эвиту», а уже потом занялись остальным. Нечаянно поступив так с «Суперзвездой», мы поняли, что это неплохой маркетинговый ход. Но, к несчастью, ни одна звукозаписывающая компания не заинтересовалась нашим проектом. Очевидным кандидатом был Роберт и его RSO, но он сказал, что ему нужно зарабатывать деньги для акционеров, и эта история не для него. Не знаю, как в итоге Дэвиду Ланду это удалось, но вы вновь оказались в MCA. Чувствовали ли они, что просто не смогут отвязаться от нас?
Тим переживал. Новой главой компании стал Рой Фезерстоун, с которым у него были проблемы в EMI, Брайан Бролли давно покинул MCA, чтобы возглавить менеджмент Пола Маккартни. Я был спокоен, потому что помнил, что Рой неплохо отзывался о моих аранжировках для Tales of Justine. Но проблема заключалась в том, что после «Суперзвезды» прошло уже шесть лет, а дуэт Райса и Ллойда Уэббера не особо блистал в этот промежуток. Понятно, что акулы звукозаписывающего мира думали, что мы были звездами-однодневками. Двойной альбом о жене аргентинского диктатора не казался безусловным хитом. Так что я договорился еще об одной встрече, которую хранил в тайне. В начале февраля я встретился на бокальчик с Халом Принсом. Я даже показал ему кое-какие материалы. И мы договорились, что, когда альбом будет готов, я приеду погостить к нему на Майорку и сыграю то, что что мы сочинили.
О, самонадеянность юности! С самого начала я не хотел делать аргентинскую стилизацию. Я думал, что ни один уважающий себя композитор не будет использовать характерные элементы тех стран, где происходит действие. Пуччини не использовал в «Богеме» аккордеоны, только потому что местом действия был Париж. Мне нравилось, что в «Don’t Cry for Me» есть намек на танго, но я собирался обработать его по-своему, не используя фальшивые аргентинские мотивы. Кроме того, я сделал кое-что очень иррациональное. Мне очень нравилось звучание парагвайской арфы. Только по этой причине я добавил ее в ритм-секцию. Через десятки лет я вернулся к «Эвите» и переработал ее для постановки Майкла Грандаджа. Я добавил трюки, которые используют аргентинские ресторанные музыканты, и это придало композициям немного местных оттенков и возможно даже улучшило ее. Но сорок лет назад я был ярым противником аутентичности.
Для начала я попытался вновь привлечь к записи нашу аккомпанирующую группу из «Суперзвезды», но все куда-то подевались. В любом случае, по мере работы я понял, что далеко ушел от тяжелого рока, который они играли. В общем, я собрал новую группу вокруг гениального молодого барабанщика Саймона Филлипса. Саймон был гораздо более лоялен к современному джазу, чем любой из старых рокеров, и этот факт сильно повлиял на выбор других музыкантов. Моя одержимость парагвайской арфой столкнула меня с потрясающим джазовым арфистом Дэвидом Снеллом. Арфа, возможно, не имела вообще никакого отношения к Аргентине. Но, используя ее как неотъемлемый элемент аккомпанирующей группы, мы сразу же получили ту самую динамику «Эвиты». Джо Моретти и Рей Рассел играли на гитарах. Генри Маккалау теперь выступал с группой Пола Маккартни Wings, но был готов поучаствовать в записи нескольких треков, как и Крис Мерсер, наш саксофонист из «Суперзвезды». Правда, в «Эвите» было очень мало композиций, где требовался саксофон. Наконец, мне порекомендовали молодую клавишницу Анн О’Делл, которая уже успела поработать с Blue Mink и Roxy Music.
Студия «Олимпик» вновь стала нашей штаб-квартирой. К сожалению, Алан О’Даффи теперь был фрилансером, и MCA Records отказались нанимать его для записи, так как это вылетело бы им в копеечку. Так что нам пришлось работать с не менее профессиональным штатным звукорежиссером Дэвидом Гамильтоном-Смитом. Энтони Боулс присоединился к нам в качестве дирижера, а Алан Доггет отвечал за работу хора.
Теперь в нашем с Тимом портфолио был громкий вест-эндовский хит, так что артисты отвечали на наши звонки, и сильно удивлялись, после того как мы называли тему нашего готовящегося проекта. В то время на телевидении шла передача «Rock Follies» о трех рок-исполнительницах. Каждая из девушек – Шарлотта Корнвэлл, Рула Ленска и Джули Ковингтон – обладала внушительным опытом. Но в качестве потенциальной Эвы мы видели именно Джули. Она участвовала в оригинальной лондонской постановке «Godspell», где начинали многие молодые актеры, перекочевавшие потом в мир поп-музыки. Самым известным из них был Дэвид Эссекс, который вскоре дебютировал в театре в роли Че. Джули была очень популярной самопровозглашенной пацанкой. Она одевалась так, будто была одной из жительниц лагеря Greenham Common peace. Я достаточно знал об этом движении, так как военная база Greenham Common располагалась в непосредственной близости от Сидмонтона. Женщины разбивали лагеря по периметру ограды, протестуя против размещения на базе американских ядерных боеголовок. Так как альтернативой служили бомбардировщики B11, которые страшно шумели, пролетая над нашим домом, мы с Сарой были скорее за боеголовки, которые не издавали ни звука. Сара всегда была спокойной и мирной женщиной.
Джули придерживалась крайне левых взглядов. Так что, возможно, именно некоммерческий характер проекта перевесил все ее сомнения относительно игры в роли жены фашистского диктатора. Мы встретились в моей квартире, и как только она запела, мы с Тимом поняли, что она – особенная. Мы записали пару демо-версий песен «Buenos Aires», «I’d Be Surprisingly Good for You» и «Don’t Cry for Me», в которых я аккомпанировал на фортепиано. Ранимость Джули потрясающим образом сочеталась с ее серьезным рок-вокалом. Демо-записи брали за душу. С момента, когда Рой Фезерстоун и команда MCA Records прослушали их, они беспрекословно стали поддерживать проект. На самом деле, мы попросили Мюррея Хеда попробовать спеть несколько песен Че, но в этот раз материал совершенно точно не подходил ему, да и в любом случае, он был на пути к славе во Франции.
Мы с Тимом оба были впечатлены игрой Колма Уилкинсона в роли Иуды в лондонской постановке «Суперзвезды». Колм был великолепным ирландским рок-тенором, который впоследствии сыграл роль Жана Вальжана в «Отверженных» и дебютировал в роли Призрака на Сидмонтонском Фестивале в 1985 году. Энтони Боулс горячо поддержал его кандидатуру, и Колм стал нашим Че. У Тима была гениальная идея насчет Перона – Пол Джонс. В шестидесятых Пол был солистом группы Manfred Mann, но уже давно оставил поп-сцену. Теперь он был хорошо известным вест-эндовским актером и незамедлительно принял наше предложение. Таким образом, у нас осталось три небольших свободных роли: юной любовницы Перона; Агустина Магальди, второсортного певца танго, с которым у Эвы была интрижка по пути в Буэнос-Айрес; и эпизодическая роль руководителя фонда Эвы Перон.
Роберт Стигвуд недавно подписал контракт с юной фолк-исполнительницей Барбарой Дикинсон. Она уже успела сыграть в Вест-Энде в мюзикле ливерпульского драматурга Вилли Рассела «John, Paul, George, Ringo… and Bert», сопродюсером которого был Роберт. Впервые я услышал ее в клубе Ронни Скотта и сразу подумал, что ее ласковое простое обаяние – как раз то, что нужно для песни любовницы «Another Suitcase in Another Hall». Эпизодическая роль руководителя фонда досталась Крису Нилу, другому участнику «Суперзвезды», который сменил Пола Николаса в роли Иисуса. Он спел «And the Money Came Rolling In», песню, которую в театральной постановке исполнил персонаж Че. И я до сих пор не понимаю, почему она не принадлежала ему с самого начала.
Последней задачей было найти артиста на роль Магальди. Кому-то в голову пришла блестящая идея. Тони Кристи. Тони Кристи был главной звездой рабочих мужских клубов, который добился больших успехов с такими песнями как «I Did What I Did for Maria» и «Is This the Way to Amarillo». Мы решили проскочить обычное минное поле из агентов и менеджеров и напрямую обратиться к Тони. Для этого нам понадобилось нанести визит в Клиторпс, приморский курорт в Линкольншире, где Тони давал свои летние концерты. После чрезвычайно медленного и сложного путешествия на поезде, мы, сопровождаемые проливным дождем, в конце концов добрались до захолустного театра на пристани. Мы расположились рядом со служебным входом, ожидая появления звезды. Когда завыл ветер, и волны обрушились на шаткую стальную конструкцию, казалось, ничто не отделяет нас от сердитого Северного моря. Тим повернулся ко мне и сказал: «Эндрю, если бы в 1965 году кто-нибудь показал нам снимок того, где мы сейчас находимся, написали бы мы ”Иисуса Христа – суперзвезду?“. За очень приятным ужином с Тони в ресторане, где подавали такие блюда как жареный грейпфрут с коричневым сахаром и хересом, мы убедили его присоединиться к нашей авантюре.
1 марта я встретился с музыкантами, чтобы разработать дальнейший план репетиций. Я хотел, чтобы арфа была неотъемлемой частью группы. Однако до этого я никогда не встречал арфиста, который играл бы без партитуры. Я боялся, что, если напишу традиционную аранжировку, музыканты перестанут импровизировать и чувствовать музыку. Так что я не брал в расчет арфиста Дэвида Снелла. Мы разработали систему, где нужно строго придерживаться партитуры, а где можно играть свободно. Запись была запланирована на четвертое апреля.
Перед тем как начать работу, мне нужно было уладить один очень важный деловой вопрос. Я не забыл о «Паровозике Томасе» и 15 января основал компанию Really Useful, которая должна была стать отправным пунктом моего телепроекта. Акции я разделил напополам с Сарой. Тогда я и представить не мог, что однажды маленькая компания разрастется до всемирного гиганта. Но пока «Томасу» нужно было подождать.
ЛЕТО 1976 ГОДА выдалось самым жарким в Британии, в главной роли тогда выступила нескончаемая засуха. Ее последствия в Сидмонтоне казались разрушительными. Вековые буки буквально высыхали на глазах. Если бы такое случилось сейчас, это послужило бы убедительным доказательством, что вся Антарктида растаяла. Но тогда мы просто думали, что страдаем от ужасной жары, а не глобального потепления. Но зной не прервал запланированную запись «Эвиты». За исключением одного случая, когда весь оркестр и Джули собрались в первой студии «Олимпик», чтобы записать «Don’t Cry for Me». Рубка была изолирована, поэтому я не очень обрадовался, когда встревоженная ассистентка протиснулась к нам со словами, что мне звонят по срочному делу.
«Кто это, черт подери?!» – закричал я в трубку.
«Армия», – ответили на той линии.
Выяснилось, что из-за жары и засухи моя налоговая схема загорелась. Иными словами, мои леса в Пант-Мауэр полыхали, и мне нужно было дать военным разрешение на тушение пожара. Я сказал тому армейскому парню, что меня ждет оркестр из семидесяти человек, и они могут делать с лесом все, что им заблагорассудится. Помните, что я говорил вам о выгодных схемах налогообложения? Они всегда возвращаются, чтобы подгадить вам.
Возможно, из-за жары в первой записанной версии «Don’t Cry for Me» была классическая ошибка. Если вы внимательно послушаете большую оркестровую часть сразу после того, как Джули заканчивает петь, вы услышите, как валторны играют совершенно не те ноты, чего я не заметил во время записи. Я был уверен, что все вышло идеально, пока два года спустя легендарный дирижер Гарри Рабиновиц не остановил меня в коридоре, громко насвистывая неправильную партию.
В тот день Джули пела просто потрясающе. Но обнаружилась серьезная проблема, которую я боялся обсуждать с Тимом. Тогда песня еще не называлась «Don’t Cry for Me Argentina», она была «It’s Only Your Lover Returning». Одной из моих жалоб было то, что эта строчка не соответствует мелодии. Слово «it’s» ослабляет музыкальный эффект, потому что приходится добавлять дополнительную ноту. Она предвосхищает начало и портит мелодию, которая начинается со слабой доли. Поймет ли Тим, что я имею в виду? Он точно попал в размер, когда написал «Don’t Cry for Me Argentina», строчку, с которой Эва начинает петь в шоу. Тим придумал новое название: «All Through My Crazy and Wild Days». Строчка подходила к музыке, и в ней был смысл… «All through my crazy and wild days / The truth is I never left you». Но вот в качестве названия она была просто никакой, и Тим прекрасно это понимал. Я настаивал, почему бы нам просто не назвать композицию «Don’t Cry for Me Argentina», но Тим говорил, что это противоречит смыслу песни. В конце концов, мы забыли о логике и остановились на «Don’t Cry for Me Argentina».
Теперь проблема заключалась в том, как выцепить Джули Ковингтон с репетиций стоппардовских «Прыгунов» в Национальном театре. Она попросила нас прислать за ней неприметную машину, чтобы тайно добраться до «Олимпик». Последнее, что она хотела, так это, чтобы ее коллеги узнали, что она тайно выступает в роли жены фашистского диктатора. Так что мы наняли самый длинный лимузин, какой смогли найти и отправили его к Национальному театру. Трюк состоял в том, что на каждом углу между театром и студией стоял какой-нибудь сотрудник, участвовавший в записи. Каждый из них «голосовал» лимузину и садился в него, так что, когда машина подъехала к студии, она была битком набита нашими сотрудниками. Шалость удалась. Джули была в хорошем расположении духа, но внезапно набросилась на строчку «Don’t Cry for Me», говоря, что в ней нет никакого смысла. Однако когда мы прослушали запись, все поняли, что смысл был не важен. Песня звучала именно так, как нужно.
КАК ТОЛЬКО «ЭВИТА» была сведена, мы продемонстрировали нашу работу MCA Records. Рой Фезерстоун также восторженно отреагировал на запись, как некогда Брайан Бролли при прослушивании «Суперзвезды». Британский релиз был назначен на октябрь. Мы пошли дальше и устроили аудиовизуальное представление на самом первом Сидмонтонском Фестивале. Тим проделал грандиозную работу, подобрав слайды для сопровождения альбома. Известный остряк Франк Мьюир присутствовал на презентации и нашел, к чему придраться. В одной из песен Че Гевара пел о своем инсектициде: «if you’ve got six legs, I ain’t doing you no favours». Фрэнк отвел Тима в сторону и сказал, что он категорически возражает против подобных высказываний: «Это совершенно необоснованный выпад в сторону Сестер Эндрюс». Все остальные слушатели остались довольны.
Затем я связался с Халом Принсом, который, как я знал, остановился в Лондоне по пути в свой дом на Майорке. Мы ненадолго встретились в Савойе, и Хал сразу же пригласил меня погостить на его вилле. Дом Хала и его жены Джуди располагался на севере острова, недалеко от Польенсы, и представлял собой перестроенный бывший монастырь, из которого открывался вид на деревню и море. К сожалению, сейчас вид уже не тот, но северная часть острова по-прежнему остается достаточно тихой. Франко только что умер, и мой путь из аэропорта проходил по городам, которые казались третьим миром по сравнению с Ривьерой, о которой я знал от тетушки Ви.
Хал позволил мне прервать его семейные каникулы с Джуди и их двумя детьми Дейзи и Чарли. В первый мой вечер у них, мы даже не упоминали «Эвиту», то же повторилось и на следующий день. Я уже начал было думать, что это вообще не произойдет, но тем вечером Хал подхватил меня и сказал, что мы пойдем выпить в порт. За бутылкой вина Хал стал расспрашивать меня о мюзиклах, как я пришел к ним, чего я хотел, и я рассказал ему свою историю. Мы не обсуждали «Суперзвезду», в этом не было особого смысла.
Казалось, я прошел собеседование. На следующий день мы послушали запись. Я знаю, что мозг Хала начал лихорадочно работать с первых звуков музыки. Впоследствии он рассказал мне, что когда услышал симфонический оркестр и хор, которые мы записали, он загорелся идеей поставить «Эвиту». Но я помню только то, что он сказал, что в «Эвите» есть хорошие моменты, но есть и проблемы. Особенно ему не нравилась линия Че Гевары и его патента, которая казалась совершенно лишней. Но он был достаточно воодушевлен, чтобы захотеть обсудить с Тимом свои соображения. Мы решили, что лучше будет притвориться, будто я послал ему запись с просьбой поделиться своими наблюдениями, и чтобы он ответил и мне, и Тиму. Не упоминая, что я даже близко приближался к Майорке.
Когда я вернулся в Лондон, я рассказал Тиму и Дэвиду, что встретил Хала в Савойе, послал ему запись и теперь с нетерпением жду его вердикта. «Кто этот парень?» – спросил Тим у Дэвида Ланда. Конечно, они оба знали, кто он. Вскоре мы получили следующее письмо:
Дорогой Эндрю (и Тим),Всех благ, Хал.
… Я постарался написать здесь все, что пришло мне в голову, не щадя ваших чувств… в целом я считаю, что это увлекательный проект. Вы, ребята, разбираетесь в формате, и мне нравится это. До того как я перейду к конкретным сценам, номерам и песням, я хотел бы сказать, что у меня есть ощущение (и оно увеличивается), что во втором акте чего-то не хватает. Этот пробел мешает и уничтожает Эвиту лучше, чем ее собственные деяния. Вы затрагиваете тему растущего недовольства правительством, но никак не раскрываете ее. У вас нет конфронтации, в которой Эвита (и Перон) ускоряют свое падение. Первый акт настолько хорошо структурирован, что я поймал себя на том, что хотел бы отказаться от антракта, но затем я понял, что именно настораживает меня во второй части. Все дело в шестнадцатом номере («And The Money Kept Rolling In»), и, вероятно, с ним нужно что-то делать.
… Начало великолепно. Я бы хотел, чтобы на сцене кинотеатр смотрелся более органично. Не ради дани мультимедиа, а потому что я вижу в этом нечто напоминающее «Гражданина Кейна» по стилю и устремлениям… Я в восторге от идеи ввести в пьесу персонаж Че Гевары, но я думаю, – опять же, я про театральную постановку – что он должен быть намного более холодным, свободным и циничным. Если он и должен стать резким, то только после того, как он ударился в политику.
Похороны блестящие, как и песня Магальди.
Мне кажется, что Че вышел чересчур британским. Я думаю, что некоторые его речитативы банальны, гораздо слабее остального материала. У меня в голове не складывается цельный образ этого персонажа, как происходит с Эвой, Пероном и некоторыми второстепенными героями. Он похож на известного рок-исполнителя: «Listen chum, face the fact they don’t like your act» и «Which means get stuffed». Эти фразы тоже кажутся слишком британскими.
Мне не нравится, как вы объясняете, что такое GOU (Объединенная офицерская группа). Слишком просто. Объяснение мешает и оно не очень эффективно. С другой стороны, я бы советовал убрать седьмой номер («The Lady’s Got Potential»), что будет требовать объяснения, что такое GOU.
Мне нравится, как Эва соблазняет Перона, и сцена, в которой она преследует его любовницу. Думаю, это хорошо бы смотрелось на сцене.
Простите, но мне не нравится «Dangerous Jade». Я бы хотел, чтобы вы исключили ее.
Последняя сцена первого акта изумительна («On The Balcony Of The Casa Rosada», «Don’t Cry For Me Argentina»), но мне кажется, что аристократия прописана недостаточно изобретательно – музыкально или словесно. Не думаю, что для них нужно больше материала, но они выглядят предсказуемыми, так что я хотел бы, чтобы они были прописаны лучше. Меня по-прежнему волнует вопрос, должна ли Эвита вернуться к финальной речи или она просто воспользуется арией; в конце концов, зрители уже знают, кто она такая.
… В «Rainbow High» мне не нравятся отсылки к Лорен Бэколл (в основном потому, что они отвлекают).
Мне кажется ошибкой вкладывать в уста Че слова: «I don’t think she’ll make it to England now» [49] . Это путает. Не будет ли лучше, если мы узнаем от Че, что она с нетерпением ждала приглашения из Букингемского дворца, но ее с пренебрежением отвергли? (В любом случае, я сохранил бы четверостишие об английском короле.)
Несмотря на то что мне нравится вальс, в нем есть слова, которые меня не устраивают: «So why go bananas chasing Nirvana» (мне кажется, они нарушают целостность, потому что не дотягивают до нужного уровня).
Тим, я знаю, что могу обидеть тебя этим, но «So Saint Bernadette ME!» несколько смущает (и опять же выбивается на общем фоне).
Подводя итог, я считаю, что стиль пьесы должен быть резким – простым – обнаженным. Современным Брехтом. Подчеркиваю.
PS.: Тим, я бы хотел встретиться с тобой. Думаю, тебе будет легче принять критику, если мы обсудим все лично.
Письмо очень наглядно показало, как мыслит Хал. Он рассматривает общую концепцию – метафору, как он ее называет – как катализатор постановки, и почти всегда представляет ее визуально. Из этого письма ясно, что он уже придумал, как киноэкран в первой сцене Тима может стать аудиовизуальным приемом всего шоу.
Так как дата релиза записи была уже запланирована, было уже поздно вносить какие-то кардинальные изменения. Мы не могли убрать историю с инсектицидом, потому что это означало бы перенос выхода альбом на следующий год. Но в августе я переделал «Dangerous Jade». Как же оркестровка может поменять всю композицию! Она стала настолько лучше, что без изменений вошла в постановку Хала два года спустя.
Я перестал винить себя за обманный способ, каким вовлек Хала в наш проект, когда узнал, что Тим и Джейн отдыхали с Робертом на Бермудах, где обсуждали с ним запись. Я знал, что Тим готовил презентацию для руководства американской MCA в Лос-Анджелесе, но я не знал, или не осознавал, что он собирается встретиться со Стигвудом. По всей видимости, Роберту понравилась запись, хоть я и узнал это окольными путями от Дэвида Ланда. Конечно, мне тоже хотелось бы присутствовать на встрече, но я старался не придавать этому особого значения.
«ЭВИТА» ДЛИЛАСЬ сто три минуты, что было намного дольше «Суперзвезды», но ее точно так же нужно было разделить на два виниловых альбома. При нарезке винилового альбома, чем громче музыка, тем шире становятся канавки. Так что стандартные громкие рок-альбомы длятся около двадцати минут на каждой стороне. Очевидно, что, чем дольше длится музыка, тем меньше должны быть канавки, чтобы вместить все композиции. И каждая сторона должна быть нарезана с более тихим звучанием, что сказывается на качестве звука. И, что самое страшное, если вы записываете поп-альбом, на радио он будет звучать тише чужих треков. В общем, «Эвита» как раз столкнулась с этой проблемой. Особенно третья сторона, которая длится двадцать восемь минут и составляет максимум того, что может вместиться на сторону пластинки. Более того, на третьей стороне должна была быть «Don’t Cry for Me», и было жизненно важно, чтобы звук был превосходным. Здесь мы обнаружили еще одну проблему. «Don’t Cry for Me» должна была стать нашим первым синглом. Песня длилась шесть минут. А все поп-синглы, которые записывались на «сорокопятках» длились около трех минут. «Don’t Cry for Me» начинается с симфонического оркестра, который играет в одиночку, до того как вступает солистка. Как, черт подери, мы собирались записать такой объем на пластинку и при этом сохранить качество, чтобы конкурировать с трехминутными соперниками?
Качество звука значит все для меня, и перезапись «Эвиты» с ленты на пластинку просто сводила меня с ума. Тиму было все равно, он полагал, что раз другим людям платят за эту работу, то это исключительно их проблема. Я понимал, что нам нужен мастер своего дела, чтобы записать «Эвиту», и, вероятно, нам понадобится несколько попыток. Рой Фезерстоун понимал, о чем я. Но вот Тим… Сейчас я продемонстрирую вам прекрасный пример, почему отношения между беззаботным Тимом и нервным Эндрю натянулись до предела.
Я организовал прослушивание в «Олимпик», чтобы понять, где можно поменять уровни громкости, чтобы упростить процесс записи на пластинку. Наш режиссер Дэвид Гамильтон-Смит был в отпуске. Так что я в одиночестве слушал записи и делал пометки, где можно сделать звук потише, а где важно сохранить громкость. Я был очень доволен тем, что слышал, пока ассистент звукорежиссера не сказал мне, что система шумоподавления Dolby не была включена, а это означало, что запись звучит неестественно насыщенно. Как только мы включили Dolby, запись стала скучной и безжизненной. У меня началась истерика. Я дозвонился до Дэвида Гамильтона-Смита, который отдыхал в Греции, и сказал ему возвращаться домой, потому что нам нужно срочно все переделать. Дэвид вернулся и согласился, что есть пара вещей, которые мы можем улучшить. Так что мы заново начали сводить треки. Тим был вне себя, потому что не понимал, что не так. Мы переделали все четыре стороны, и были измучены и затра-ханы, как старый персидский ковер. К банковским каникулам в августе мы закончили работу над ремиксами, шел дождь, худшая засуха на моей памяти закончилась, и «Эвита» наконец была готова.
НАЧАЛО СЕНТЯБРЯ принесло нам с Сарой настоящую радость, правда, для нее это сопровождалось небольшим беспокойством. Сара была беременна. Анализы показали, что ее диабет достаточно стабилен. Однако в 1976 году мониторинг уровня сахара в крови был не такой простой процедурой, как сейчас, так что врачи ясно дали понять, что Саре придется лечь в больницу как минимум за шесть недель до рождения ребенка. Шесть недель в больнице представляли собой целое испытание для двадцатипятилетней женщины. И, что самое худшее, лучшие медицинские учреждения для диабетиков располагались не в центре Лондона, а в юго-восточном пригороде Далуича. В случае, если бы все пошло хорошо, Саре нужно было лечь в больницу в середине февраля 1977 года, а ребенок родился бы 31 марта. Это означало, что мне нужно было быть в Лондоне и в феврале, и в марте, что могло бы совпасть с запуском «Эвиты» в США. Мы решили не распространятся о беременности на случай, если что-то пойдет не так.
Премьера альбома должна была состояться в Новом лондонском театре, который впоследствии стал домом «Кошек» и «Школы рока». Накануне премьерного прослушивания я снова пошел вразнос. Акустика в зале была настолько ужасной, что я пригрозил вообще не появляться на премьере. В конце концов Дэвиду Ланду удалось успокоить меня, но не раньше, чем Гамильтон-Смит был срочно вызван в театр для настройки аппаратура. Прослушивание прошло хорошо, и все отзывались положительно. Но к тому моменту Тим был уже сыт по горло моими истериками. Проблема усугублялась тем, что, чем более безразличным становился он, тем больше я бесился. Моим оправданием служит то, что я действительно беспокоюсь о качестве звука. И спустя сорок лет ничего не поменялось. Я устраивал скандалы из-за плохого звука в театрах чаще, чем мне хотелось бы тут упоминать.