Как и в случае с «Суперзвездой», работа над структурой «Эвиты» была первостпенной задачей. Мы с самого начала договорились, где именно должны располагаться «коронные номера», так что «Buenos Aires», песня, посвященная приезду Эвы в Буэнос-Айрес, была написана раньше других. Также и «A New Argentina», единственную настоящую рок-композицию, я закончил одной из первых. Идея Тима о первой сцене в кинотеатре, которая переносит зрителей на грандиозные государственные похороны Эвы, стала основным музыкальным блоком. В конце Эва должна была исполнить обращенный в прошлое «плач». Я написал мелодию, которая подходила и для первой сцены, и для последней. Было крайне важно продемонстрировать масштабы события. Так что для скорбящего хора-толпы я переработал латинский «Реквием», назвав его «Реквием на вечную память донны Эвиты». Кроме того, я подвел музыку к кульминации, которую прерывает Че. Используя его в качестве рассказчика, мы могли построить историю в стиле «Иосифа». Например, Че рассказывает предысторию Перона в песне «Oh What a Circus», которая является рок-танго версией «Don’t Cry for Me».

После того, как Че заканчивает свою критику Эвы и всего, за что она боролась, фокус смещается обратно на похороны. Хор начинает петь латинскую «Salve Regina» на мотив куплета «Oh What a Circus», которую затем подхватывает весь оркестр. Теперь мы слышим голос Эвы, звучащий в буквальном смысле из могилы. Она поет «Don’t Cry for Me Argentina» со своей собственной версией припева, который мы впервые услышали из уст Че. Мелодия «Oh What a Circus» и «Don’t Cry for Me» больше не раздается вплоть до выхода Эвы на балкон Каса Росада Минутная последовательность захватывает, потому что аудитория начинает подсознательно связывать эту музыку с персонажем Эвы.

Я улыбаюсь каждый раз, когда слышу похороны. С тех пор, как я увидел «Тоску» в постановке Дзеффирелли на Ковент-Гарден, мне нужна была подходящая сцена, чтобы выстрелить из пушки со сцены. Тим сделал мне подарок. В песне «Oh What a Circus» упоминались пушки, и я не мог упустить возможность. После сцены похорон мы занялись рок-мелодией в размере 6/4, которая должна была дать толчок развитию действия. Она намеренно не была даже близко похожа на латиноамериканскую музыку. Из рассказа Че мы узнаем, что Эва сошлась с второсортным исполнителем танго по имени Агустин Магальди, так что покинула свою провинциальную дыру и отправилась прямиком в Буэнос-Айрес. Магальди безуспешно пытался отговорить Эву, о чем зрители узнают из песни «Eva Beware of the City», но в «Eva on the Move» она ясно дает понять, что ни перед чем не остановится.

Они приезжают в столицу под звук парагвайских арф, чей звук так заворожил меня в 1976 году. Мне очень нравился этот «взрыв» арф, потому что музыканты любят играть на этом инструменте в дециму, так что в их исполнении всегда можно услышать большую терцию. Когда они играют в разных октавах, они совершают один из главных смертельных грехов, по мнению преподавателей гармонии. Я был тоже не прочь согрешить самым постыдным образом.

Ключевая песня «Buenos Aires» демонстрирует не только триумфальный приезд Эвиты, но и социальный состав города. В 1976 году я хотел, чтобы аккомпанирующая группа была более «роковая», так что мы с гитаристом Генри Маккалау написали небольшой рифф. Но спустя годы аутентичность взяла свое, и в постановке Майкла Грандаджа боссанова обрела безраздельную власть. Тим очень ловко придумывал, как ненавязчиво вводить Че в действие. Например, как в песне «Goodnight and Thank You», где целая группа любовников Эвы бесцеремонно оказывается на улице. Тиму удалось сжать несколько лет повествования всего лишь в одну песню.

Следующей на оригинальной пластинке идет композиция «The Lady’s Got Potential». В музыкальном смысле это рок-песня на старый манер, в которой Че уходит от истории Перонов и рассказывает о своих надеждах в отношении патента. Когда постановкой занялся Хал, песню заменили на «The Art of the Possible». (Алан Паркер, настоящий старый рокер, восстановил песню в своем фильме 1996 года, исключив, конечно, инсектицид.) Затем на политическом митинге по сбору средств для пострадавших от землетрясения Эва знакомится с Пероном и заигрывает с ним песней «I’d Be Surprisingly Good for You». Здесь, как и в случае с «Don’t Cry for Me», мне нужна была мелодия, которую я смог бы вновь использовать в предсмертной сцене Эвы.

«Another Suitcase in Another Hall» была специально написана как самостоятельная песня, спетая юной любовницей Перона, после того как ее сместила идущая напролом Эва. Я последовал совету Хала и переделал некоторые мелодии из «Дживса». Тим считал, что худшим эпизодом «Дживса» была песня о теннисном турнире «Summer Day». И он был прав. Так что я переделал ее припев для «Another Suitcase». Я предложил вплести песню в структуру, повторив ее в сцене, где, в тот момент, когда Эва яростно цепляется за жизнь, появляется новая очень юная любовница Перона. Мы так никогда и не написали эту сцену, но намек на «Another Suitcase» все же раздается в конце финальной сцены между Пероном и Эвой.

Следующий номер – «Dangerous Jade». Мы перезаписали эту песню после того, как Хал Принс послушал черновую версию. Военные офицеры, которые привели Перона к власти, объединяются с аристократией и вместе поют об общем неприятии Эвы. Короткая сцена с Эвой и Пероном содержит единственную настоящую рок-композицию «A New Argentina». Я даже использовал старый хеви-метал трюк с двумя барабанщиками, которые играют одно и то же. В театральной постановке первый акт заканчивается песней «A New Argentina», но на оригинальном альбоме сцена с Пероном и Эвой плавно переходит к Каса Росада, эпизоду, который был моим наибольшим вкладом в «Эвиту». Сначала Перон произносит свою первую речь в качестве президента. Все вожди использовали похожие речевые обороты, так что я написал для Перона шаблонное музыкальное сопровождение, чтобы использовать в нем несколько националистических банальностей, который поднимаются до высокого регистра, когда он произносит «the humble bodies of Juan Perón and his first lady Eva Duarte de Perón». И в этот момент появляется Эва.

Я по-прежнему горжусь своей оркестровкой «Don’t Cry for Me». Ощущение пространства, создаваемое басами и четырьмя валторнами во втором куплете, – эффект, который я никогда даже не пробовал улучшать. Толпа бурно реагирует на гимн Эвы. Те, кто критикует цинизм слов Тима, не понимают, что они направлены на ублажение толпы. Эва исполняет свой коронный номер. За кулисами один из офицеров ставит ее на место: «Statesmanship is more than entertaining peasants». Эта строчка была спета нашим звукорежиссером Дэвидом Гамильтоном-Смитом. Сцена заканчивается тяжелыми гитарными блок-аккордами и духовыми инструментами, сопровождающими гул все более неистовствующей толпы, когда Эва возвращается на балкон.

Изначально я хотел, чтобы первый акт закончился выпадом Эвы в сторону аристократов: «Your despicable class is dead». А второй акт должен был начаться со спокойной вариации оркестра, основанной на музыке из сцены в кафе в Хунине, как впоследствии было на концептуальном альбоме. Сначала это была переделанная версия первой строчки, которая затем переходила в развитие «High Flying, Adored». Моя идея заключалась в том, чтобы начать второй акт с размышлений Че и Эвы, чтобы позже перейти к делу в песне «Rainbow High».

Самым большим сольным номером Эвы является «Rainbow High». Эта песня прекрасно показывает, хороший перед вами исполнитель или нет, она одна из самых требовательных вещей, которые мне довелось написать. Бодрая парагвайская арфа сопровождает «Rainbow Tour», которая рассказывает о европейском туре Эвы и напоминает о беспечных днях «Иосифа». После этого появляются первые намеки на болезнь Эвы и свидетельство ее гнева, когда ее приглашают в Виндзорский замок, а не Букингемский дворец. Аристократия злорадствует по поводу наполовину успешного путешествия Эвы, после чего музыка меняет направление. Реплика Эвы: «the actress hasn’t learned the lines you’d like to hear» – один из тех редких случаем, когда я положил слова Тима на музыку, а не наоборот.

Несмотря на то что за этой частью следует короткий повтор «Another Suitcase» с совершенно другими словами, я ввел элементы целотонной гаммы, приема популярного в начале двадцатого века, который дает эффект мрачности. Это настроение раскрывает Че в строчке «Forgive My Intrusion», за которой следует короткий раздел с оркестровкой для ударных. Он предвещает смерть Эвы и был навеян мне заброшенным грузовичком с мороженым, припаркованным около больницы в тот день, когда Сара чуть не умерла. Грузовичок казался зловещим, совсем как будочка, где продавалась абрикосовая в романе Булгакова «Мастер и Маргарита», в тот эпизоде, когда Сатана появляется в сталинской Москве. Всякий раз, когда я слышу позвякивание колокольчиков на грузовике с мороженым, меня пробирает дрожь. В очень редких случаях, когда «Эвита» исполняется полный оркестром, звук глокеншпилей и ксилофонов производит на меня такой устрашающий эффект.

Затем следует еще одна песня Че «The Money Kept Rolling In», в которой он рассказывает о крайне непостоянных действиях благотворительного фонда Эвы Перон. Эта сцена была идеей Тима. Ему казалось, нам нужна энергичная песня перед сценами, ведущими к смерти Эвы. Я адаптировал аутентичную пропагандистскую песню перонистов, переписав ее в размере 7/8. Финиш песни с ее ложным окончанием – другая идея Тима, которая всегда вызывает шквал аплодисментов, последних перед завершением шоу. Таким образом, по своей функции песня напоминает «King Herod’s Song» в «Суперзвезде». Она также появляется в середине второго акта и завершает третью сторону оригинального двойного альбома. Она снимает напряжение, подготавливая слушателей к тяжелому финалу.

Еще в одном варианте «Oh What a Circus”/“Don’t Cry» показаны дети, а затем толпа, провозглашающая Эву святой. Затем Че напрямую ставит под вопрос ценности Эвы в песне «Waltz for Eva and Che». Тим изобразил обоих персонажей как циничных политических оппортунистов. Я написал горьковато-сладкий вальс, который исполняется целым симфоническим оркестром. Композиция была записана в Зале Генри Вуда, чью чувствительную акустику я считал гораздо более подходящей, чем теплое звучание в студии «Олимпик». Исполнение Джули и Колма остается моим любимым. Возможно, потому что это единственно исполнение, сопровождавшееся моей оригинальной оркестровкой. Однако в ней содержался куплет, который создал множество проблем для Тима. Он даже утверждает, что она подводит итог всей его жизни. «Why go bananas / chasing Nirvanas», – эти слова за время своего существования смутили столько людей, выходящих на сцену.

Следующая часть альбома представляла проблему для нас обоих. Че возмущается, что его заявку на патент отклонили и покидает сцену с криком Эдипа: «Oh My Insecticide». Момент в стиле Монти Пайтона, который полностью сводит на нет эффект от вальса. Сейчас этой сцены уже не существует. Среди военных растет недовольство, что Эва узурпировала власть. В своей единственной сольной песне «She Is a Diamond» Перон утверждает, что военный режим держится только на популярности Эвы среди бедняков. У песни спокойная мелодия, которая перекликается с концом «I’d Be Surprisingly Good for You».

Следует финальная сцена между Пероном и Эвой, для которой Тим написал слова в самую первую очередь. Он был особенно доволен «сонетом» Эвы, который он написал в строгой ямбической форме. Он содержит строки: «conservatives are kings of compromise / It hurts them more to jeer than to applaud». Мне было ужасно жаль, что эти строчки были сокращены, потому что Хал посчитал, что сонет слишком длинный. В самом конце сцены смертельно больная Эва, обессилев, падает в объятия Перона. Это единственный момент, когда я позволяю слушателям посочувствовать Эве с помощью темы «I’d Be Surprisingly Good for You», исполненной оркестром, за которой следует ироничная реприза песни «Another Suitcase».

Затем идет аналог истории Джуди Гарленд с песней «Over the Rainbow». Обессилевшая Эва в своем последнем обращении к народу поет такую же слабую версию «Don’t Cry for Me». И на этот раз песня прекрасно подходит по смыслу. Далее следуют быстро сменяющиеся эпизоды из предыдущих сцен, которые изображают мысли умирающей Эвы перед ее последним плачем. На концептуальном альбоме плач в два раза превышает длину театральной версии, из которой были вырезаны строчки, в которых Эва оплакивает ребенка, которого у нее никогда не было. Когда-нибудь они должны быть восстановлены.

ПЕРВЫЙ АЛЬБОМ С «ЭВИТОЙ» позиционировался MCA как опера. Вполне понятно, что это вызвало возмущение в одних кругах и невероятный ажиотаж в других. Как еще мы могли назвать наше произведение? Оно не было «рок-оперой» – его большая часть исполнена оркестром, и, в любом случае, этот термин уже устарел к 1976 году; не было оно и мюзиклом в традиционном понимании, так как в нем не было диалогов, только песни. Лично я считаю, что это бессмысленная дискуссия. Британские отзывы разделились на два лагеря. Наш вечный соратник Дерек Джевелл из Sunday Times возглавил лагерь под названием «Настоящий шедевр», в то время как тогдашняя поп-библия думающего человека, еженедельник Melody Maker назвал «Эвиту» «Огромным индюшачьим забегом» и пришел в ужас от того, что Джули Ковингтон связана с подобным мусором. Конечно, подобный отзыв не сподвиг Джули помочь нам с раскруткой альбома.

В отличие от «Супезвезды» «Эвита» стала настоящим хитом в Британии и доброй половине развитых стран, но не в США. Сингл «Don’t Cry for Me» медленно, но верно завоевывал британское радио, и в итоге занял место легендарной шестиминутной композиции «MacArthur Park». Диджеи восхищались нашей смелостью оставить одноминутное вступление оркестра.

К концу февраля наш с Тимом первый сингл, который возглавил британские чарты, оказался в невероятно популярном телешоу «Top of the Pops». Но даже тогда Джули Ковингтон отказалась выступать. Правда, она соизволила дать знать о своем присутствии, когда на фоне фотографий Эвы Перон заиграла песня. Я был страшно удивлен, когда «Don’t Cry» заняла первое место в танцевальном рейтинге. Песня с одноминутным вступлением адажио, исполненным симфоническим оркестром, видимо, подразумевала такие танцевальные движения, о которых я и знать не знал. Впрочем, я быстро нашел разгадку. «Don’t Cry» ставили на дискотеках, чтобы расчистить танцпол.

«Эвита» была не единственным моим проектом. Хал Принс как-то предложил мне посмотреть очаровательный фильм «Господин Шекспир», в котором очень юная Фелисити Кендал играла актрису странствующей театральной труппы, которая ставила в индийских городах пьесы Шекспира в пику растущему влиянию Болливуда – невыполнимая миссия, если такая и была в реальности. Я так и не смог понять, как Хал собирался превратить эту историю в театральный мюзикл. Думаю, он тоже не вполне понимал, поэтому задумке так и не суждено было сбыться. Возможно, я просто не был готов к «Господину Шекспиру». Годы спустя я стал продюсером «Bombay Dreams», первого болливудского мюзикла на лондонской и бродвейской сценах, который явил Западу гениального композитора А. Р. Рахмана, который впоследствии получил аж два «Оскара». В Лондоне мюзикл прошел на ура, но Рахман – мусульманин, и когда я поставил мюзикл на Бродвее, критики отреагировали на него так, будто я вступил в Аль-Каиду. В общем, я потерял все свои вложения.

«Паровозик Томас» тоже не был забыт. Я написал несколько песен с Питером Ривзом, нашим рассказчиком из эдинбургского и вест-эндовского «Иосифа». Питер был остроумным писателем с огромным опытом работы на детском телевидении. Джонни Хамп из Granada заказал нам пилотную серию (мы записали ее в январе 1977 года). Руководство телекомпании пришло в восторг, и мультипликаторы приступили к своей кропотливой работе. В моем третьем проекте не было соавторов. Я начал писать «Вариации на тему Паганини».

В конце 1976 года появилось несколько заманчивых предложений, которые грозились увести «Эвиту» с коммерческой сцены. Граф Хэрвуд, занимавший в ту пору пост руководителя Английской национальной оперы, был первым. Мысль о том, чтобы провести премьеру в настоящем оперном театре с полноценным оркестром, была очень соблазнительной, хотя очевидно, что профессиональные оперные голоса совершенно не подходили для нашего произведения. Еще более серьезное предложение поступило от старого друга тетушки Ви, Ронни Нима. Он сразу же предложил экранизировать «Эвиту». Ронни был на очень хорошем счету в Голливуде. Начиная с фильма «Досье ОДЕССА», у всех его проектов были огромные кассовые сборы. Доказательство тому – «Приключение «Посейдона»». Он снял Альберта Финни в мюзикле Лесли Брикасса «Скрудж». Что привлекало меня, так это его обещания относительно звука в фильме. Звуковые возможности кино значительно усовершенствовались со времен «Суперзвезды», и мой опыт заставлял меня опасаться, что «Эвита» никогда не попадет на сцену коммерческого театра. Ронни давил на нас, чтобы мы разрешили ему обсудить «Эвиту» в голливудских кругах, так что во время встречи в моей лондонской квартире в начале 1977 года мы с опаской дали ему свое согласие.

Две недели спустя MCA устроили смехотворную презентацию альбома в Парижском театре в Нью-Йорке. Мы могли бы даже не утруждать себя посещением сего мероприятия. Во время прослушивания кто-то из зрителей засмеялся на моменте, когда в самой первой сцене фильм прерывается объявлением о смерти Эвиты. Пиар-менеджер MCA Линн Келлерман даже написала Дэвиду Ланду, что «едва ли его мальчики стали такими же героями в США, как в Британии». Этим они подытожила, что у ее компании не было особых иллюзий относительно нашего проекта. Но хотя бы Сара была рядом со мной. Врач достаточно доверял ей, чтобы разрешить полететь со мной. Она была уже на шестом месяце беременности, и у нее оставалось всего несколько свободных дней перед длительным заключением в больнице.

Год проходил в попытках Ронни разжечь в ком-нибудь интерес к экранизации «Эвиты». Я опасался, что история с театральной постановкой повторится, и мы снова окажемся без нормального продюсера. В то время Стигвуд был захвачен кинопроизводством: он занимался «Лихорадкой субботнего вечера» и «Бриолином». Так что театральные дела мало волновали его, и он уже заявил, что, скорее всего, Майкл Уайт станет креативным продюсером «Эвиты». Но я был твердо убежден, что кто-то с настоящим опытом в продюсировании должен возглавить проект, и этим человеком должен стать Хал Принс. Хал был не только прекрасным режиссером, он успешно выступил продюсером таких шоу как «Вестсайдская история», «Кабаре» и «Скрипач на крыше».

Так как мое отношение к Халу было предельно ясным, лагерь Стигвуда играл в молчанку. Я тоже решил сыграть в игру и повторял, что не уверен, нужна ли нам вообще театральная постановка. Тим так злился на меня, что однажды мы чуть не подрались в фойе отеля Regency. Впрочем, все это время я был на связи с Халом. В начале апреля в Савойе состоялась наша главная встреча. Не думаю, что мои махинации в итоге принесли плохие плоды.