Но было и кое-что хорошее в той провальной поезде в США. Двое молодых продюсеров Крейг Задан и Нейл Мерон пригласили нас с Тимом поучаствовать в шоу «Broadway at the Ballroom». Суть заключалась в том, что бродвейские композиторы и поэты-песенники около часа рассказывали анекдоты и пытались петь свои песни с разной степенью успеха. Мы должны были принять участие во втором сезоне шоу. Так как продюсеры уже успели позвать всех очевидных звезд вроде Чарли Страуса и Шелдона Харника, им пришлось копнуть глубже и выйти на нас. Крейг и Нейл явно шли к успеху. «Чикаго» возглавляет длинный список их фильмов, кроме того, они были одними из первых, кто запустил прямые телетрансляции классических мюзиклов.

Наши выступления были запланированы на первую неделю марта. Сара уже три недели лежала в больнице, но настаивала, чтобы я принял участие в шоу. Тим никогда не тушевался, когда дело доходило до микрофона, так что дважды в день на протяжении целой недели мы выступали с единственным в нашей жизни шоу, на которое приходило около сотни зрителей. Мне понравилось. Тогда я почувствовал себя таким уверенным, каким никогда не был. Крейг руководил процессом и не позволял отклоняться от сценария, так что мы с Тимом не могли отвлечь внимание зрителей от других участников. Среди разных театральных деятелей я чувствовал себя, как дома, и мне было грустно, когда выступления закончились. Я по-настоящему подружился с Тайлером Гатчеллом, главным менеджером «Суперзвезды», который уговаривал меня вложиться в новое шоу Чарли Страуса. «Это именно то, что мы, американцы, делаем хорошо», – говорил он. Я послушал саундтрек и согласился, что в этом что-то есть. Но в то время в Британии все еще действовали валютные ограничения, так что мне пришлось отказаться. Речь шла о мюзикле «Энни».

К тому моменту я уже стремился как можно скорее вернуться к Саре, которая сходила с ума от тоски, запертая в своей маленькой больничной палате. Необходимость так долго оставаться в больнице казалась бредом, она была на сто процентов здорова. Но в те времена врачи настаивали, чтобы за шесть недель до родов беременные, страдающие диабетом, ежедневно сдавали анализы крови. Я пытался навещать ее дважды в день и обеспечить непрерывный поток друзей, чтобы скрасить ее шестинедельное заточение. Сара была особенно тронута визитом Джули Ковингтон, когда «Don’t Cry for Me» стала хитом номер один. С тех пор одна из медсестер закрывала глаза на подозрительную бутылку, которую я тайком проносил в родильное отделение.

НА 31 МАРТА было запланировано рождение нашего ребенка. Очень странно знать точную дату заранее. Но, по крайней мере, я мог планировать дела и в перерывах между посещениями Сары заниматься своими вариациями на тему Паганини. Конечно, вскоре работа, включая и «Эвиту», отошла на второй план. Утром 31 марта с помощью кесарева сечения родился наш ребенок. Это была прекраснейшая здоровенькая девочка. Я был на седьмом небе от счастья. Оставалось только придумать для нее подходящее имя.

Казалось, пришло время воспользоваться нескончаемым потоком христианских имен прерафаэлитов. Но Сара почему-то не разделяла моего восторга. Конечно, я осознавал, что Партенопа или Аглаофения – это слишком, но я до сих пор не понимаю, почему она отвергла такое заурядное имя как Прозерпина. Скрепя сердце мне пришлось согласиться назвать дочь в честь сариной бабушки Имоген. Должен признать, оно подходит ей, но я все равно иногда думаю, как выглядела бы картина в стиле Россетти с героиней по имени Имоген, вкушающей запрещенный гранат. Второе имя Имо – Энни, в честь мюзикла.

Вскоре после рождения Имоген, произошло еще кое-что, приведшее к тому, что мои вариации на тему Паганини на время стали приоритетом моего творчества. Я проиграл спор своему брату Джулиану. Клуб «Лейтон Ориент» как обычно находился на гране вылета и должен был выиграть на своем поле, чтобы выжить. Я поспорил с Джулианом, что они проиграют, но ко всеобщему удивлению, они сыграли вничью, и проиграл я. По условиям спора, я, как проигравший, должен был сочинить что-то для Джулиана. Моим козырем в рукаве были вариации Паганини для виолончели. Премьера должна была состояться шестого августа на Сидмонтонском Фестивале.

Никколо Паганини (1782–1840) – возможно, самый знаменитый скрипач всех времен и народов. Его способности были настолько выдающимися, что многие действительно думали, будто он заключил сделку с дьяволом. И его несколько диковатая внешность только подпитывала этот миф. Он был высоким человеком с длинными костлявыми пальцами и экстравагантным чувством стиля. Зрители впадали в транс, наблюдая, как он качается из стороны в сторону, исполняя невообразимые музыкальные фигуры. Однажды на концерте Берлиоза в Ницце он произвел фурор, с головы до ног одевшись в ярко-красный цвет. Зрители думали, что кто-то вызвал дьявола. Я думаю, что именно этой историей вдохновился Гастон Леру, описывая костюм красной смерти в «Призраке оперы». Вера в сверхъестественное происхождение Паганини была настолько сильна, что его отказались хоронить в христианских обычаях. Вместо этого тело музыканта было выставлено как экспонат на ярмарке, пока его друзья не похитили останки и не спрятали неподалеку от скал Пуант де Сент-Опсис в Сен-Жан-Кап-Ферра, то есть практически в саду дома, где я жил какое-то время с Сарой Брайтман. Сейчас Паганини знаменит в основном своим каприсом № 24 в ля-миноре. Эту тему за всю историю перерабатывали около пятидесяти композиторов, включая Брамса и Рахманинова.

Теперь и я присоединился к этой компании. Вся музыка связана с математикой, и бесконечные возможности, созданные такой вариативной формой и темой как у Паганини, занимают умы композиторов сотни лет. По сути, вы берете простую мелодию и, основываясь на ней, создаете свою собственную версию. Мелодия Паганини идеальна, потому что фактически это первая нота в ряду, за которой следуют две ноты выше и ниже ее, которые называются «квинтой». Эта последовательность повторяется и сопровождается семью аккордовыми прогрессиями, которые гармонично заканчиваются там же, где начались. Наверное, самая известная в истории вариация – это рахманиновская «Вариация 18» из его «Рапсодии на тему Паганини». Он перенес оригинальную мелодию из минорной тональности в мажорную и более или менее изменил ее. Получилось просто, но в то же время гениально. В этом талант Рахманинова. Другая причина, почему тема Паганини так привлекает композиторов – это ее необычайная виртуозность.

Сочинение и запись «Вариаций» были счастливейшим временем в моей жизни. Я не могу припомнить ни одного даже самого незначительного огорчения в тот период. С самого начала я задумал свои вариации исключительно как произведение для Джулиана, и потому они должны были исполняться вживую. По этой причине они представляли полную противоположность чудовищному хиту Майка Олдфилда «Tubular Bells», который был результатом наложения слоев звука в студии. Мои вариации были не такими.

По счастливой случайности в офисе Роя Фезерстоуна я нечаянно услышал альбом «Electric Savage» группы Colosseum. Их исполнение идеально подходила для моего нового опуса. Colosseum, инструментальная группа, исполнявшая джазз и рок, была детищем гениального барабанщика Джона Хизмана. Она состояла из самых настоящих музыкантов, которые соответствовали званию рок-исполнителей, но при этом могли играть по нотам и прекрасно слышали друг друга. Я не был готов презентовать свои труды на Фестивале с полным музыкальным составом, но все равно позвонил Джону.

Я встретился с ним и его красавицей-женой Барбарой Томпсон в нашей квартире на Итон-Плейс. Мне показалось, что я встречал ее раньше. И когда Джон сказал, что она была саксофонисткой, пазл сложился. Она участвовала в лондонской постановке «Кабаре» и помимо саксофона играла еще и на флейте. Теперь мне оставалось найти только пианиста. И вновь Рой Фезерстоун оказал неоценимую услугу. Он прислал мне сингл, за основу которого была взята «Гимнопедия № 1» Эрика Сати. Аранжировка была написана бывшим клавишником Zombies Родом Арджентом, который был также автором хита «She’s Not There». Мне понравился сингл. Спустя какое-то время на каком-то официальном мероприятии Рой посадил меня рядом с Родом. Мы сразу нашли общий язык. Я нашел клавишника и друга, с которым впоследствии работал на протяжении многих лет. Вскоре я начал собирать всю компанию на ужины в Сидмонтоне. За те годы немало творческих команд были заманены к нам домой вкуснейшей жареной курицей в сарином исполнении.

После окончания работы над «Вариациями», как они теперь назывались, пришло время вернуться к «Эвите». 24 июля я снова полетел на Майорку к Халу Принсу, чтобы убедить его взяться за лондонскую постановку. Я убежден, что Хал с самого начала ухватился за идею поставить «Эвиту», но, как он мне позже рассказал, мой приезд убедил его еще больше. У меня отлегло от сердца. С Халом во главе проекта мы обрели бы и режиссера, и продюсера в одном лице. По всей видимости, кто-то из стигвудовской компании все же прислушался к моему нытью, и, оказалось, что Роберт уже связался с ним, и они уже обсудили условия контракта. Единственная загвоздка была в том, что Хал был занят вплоть до весны 1978 года, так что премьера «Эвиты» могла состояться не раньше лета того года. Но, несмотря на опасения, что к тому времени шумиха вокруг альбома сойдет на нет, я был очень рад, что все согласились отложить постановку. На самом деле, все произошло совсем наоборот: ожидание только подпитывало интерес зрителей, тем более мы объявили, что постановкой займется легендарный Хал Принс. В общем, у меня было время еще поразмышлять о «Вариациях» и еще одном небольшом дельце.

СЕВЕР МАЙОРКИ, может, и был нетронутым кусочком средиземноморского побережья в 1977 году, но юг уже давно имел репутацию магнита для самых бескультурных британских туристов. Аэропорт Пальмы-де-Майорки был вечно заполнен пьяными пузатыми увольнями и их подружками, которые, празднуя начало и окончания отпуска горланили «Y Viva España». Когда самолет пролетал над Шагалуфом, – как называют Магалуф туристы – тяга к низкосортному попу одолела меня, и я решил, что мы с Тимом должны написать песню вроде этой. Тим сдуру согласился. В результате появилась «Magdalena», в которой поется о деревенском парне, который по пути домой на туманный Альбион мечтает об испанской девушке, с которой у него был курортный роман.

Мы с Тимом редко писали песни вне театрального контекста. Последней такой композицией была «It’s Easy for You», специально написанная для Элвиса Пресли. В ней пелось о женатом мужчине, который оставил жену и детей ради девушки, которая впоследствии бросила его. В джангл-версии (которая звучит лучше других) слышно, как «король» бормочет, что это «очень волнительная песня для него». Считается, что это последняя песня, которую он записал, и это означает, что мы написали композицию, которая убила его.

Мы даже не думали, кто мог бы спеть нашу летнюю композицию. Исполнителем определенно должен был быть Тони Кристи. Рой Фезерстоун клюнул на приманку. Я договорился с большим оркестром, Тони был в прекрасной форме, и на подпевках была не кто иная, как наша бывшая Мария Магдалина Дана Гиллеспи. К сожалению, песня так никогда и не стала хитом. Может, ошибкой было выпустить совершенно летнюю песню в промозглом и холодном феврале? Впрочем, благодаря записи я познакомился с молодым человеком, с которым впоследствии часто пересекался по работе. Какое-то время отец во всю расписывал мне своего студента из Лондонского музыкального колледжа, который мог бы выступить в качестве режиссера в одном из наших проектов. Запись песни оказалась прекрасной возможностью посмотреть, чего он стоит. Высокий, очень привлекательный юноша по имени Дэвид Каддик занял место на возвышении, произведя фурор среди женской части оркестра (который, боюсь, был безответным). Он с абсолютно невозмутимым видом провел свою первую запись. Дэвид продолжил карьеру в театре. Он до сих пор является нашим незаменимым дирижером в нью-йоркском «Призраке оперы».

Мои «Вариации» были представлены на суд публики 6 августа, во второй половине концерта для виолончели на Сидмонтонском Фестивале. Джулиану аккомпанировали Род, Джон и Барбара, играя, соответственно, на фортепиано, барабанах, и флейте, сменяющейся на саксофон. «Вариации» длились всего двадцать минут, так как все еще задумывались как одна сторона пластинки, но зрители неистовствовали. Исполненной на бис последней вариации оказалось недостаточно, и нам пришлось повторить всю вещь целиком. Среди наших слушателей оказался Мелвин Брэгг, он сразу же предложил нам выступить в его новой передаче «The South Bank Show» на телеканале ITV. Рой Фезерстоун тоже не полез за словом в карман, и поручил MCA записать нас, при условии, что я допишу «Вариации» до полной длины альбома. Я согласился на все быстрее, чем вы успели бы произнести «Pagan Ninny’s Keep ’Er Goin’ Stomp» (название композиции Реда Ингла, одной из наименее известных, среди сочиненных по мотивам Паганини). Если бы только тетушка Ви видела наш успех! Она не пришла, сославшись на проблемы со здоровьем, чему я тогда не придал большого значения.

Настало время пригласить остальных музыкантов группы Colosseum: Дона Эйри (клавишные), Джона Мола (бас-гитара) и Гэри Мура (гитара). Расширенный состав казался просто идеальным. Теперь у меня было два высококлассных клавишника, так что я мог использовать все возможности синтезатора. Джон Мол был потрясающим бас-гитаристом, а Гэри Мур попросту самым лучшим, но самым недооцененным рок-гитаристом на свете. Конечно, его хэви-метал прошлое в группе Juicy Lucy временами давало о себе знать, но все же он был самым лиричным гитаристом из тех, что я знал. Гэри излучал то потрепанное временем роковое очарование, которое особенно отличало гитаристов в семидесятых. Его смерть в 2011 году лишила рок-музыку одного из лучших своих исполнителей.

С таким составом я мог делать со своей композицией буквально что угодно. Само понятие вариации подразумевало, что при наличии структуры, любые правила отсутствовали. Я мог смешивать хеви-метал с классическим исполнением, комичность с лиричностью, другими словами, делать все, что заблагорассудится. Но больше всего я хотел написать музыку, которой понадобится виртуозное исполнение. «Вариации», как я стал называть их, могли явиться миру и в звукозаписывающей студии, но я работал над чем-то театральным, эффектным. Более того, я писал ее для живого исполнения. Джон Хизман предложил нам записаться в студии «Морган» в Уиллсдене, «цветном» и опасном районе на северо-западе Лондона, разительно отличавшемся от зажиточного и спокойного Барнса, где находилась «Олимпик». Но ее оборудование уже считалось устаревшим, да и я все еще помнил о некачественном звучании валторн в «Don’t Cry for Me». В общем, при беглом осмотре оказалось, что «Морган» – отличный вариант. К тому же мне пообещали, что с нами будет работать их лучший звукорежиссер Мартин Леван.

МЫ ЗАПИСАЛИ «Вариации» в два захода: в начале октября и в ноябре, после чего мы с Мартином Леваном отправились в Брюссель, чтобы свести запись в сестринской студии «Морган». Мы правильно рассчитали, что так нас никто не потревожит. У Мартина оказался очень тонкий слух, что, впрочем, не удивительно, ведь его отец был профессиональным скрипачом в Лондонском симфоническом оркестре. Он прекрасно слышал все ошибки и игру мимо нот. Мы обнаружили, что в четвертой вариации совершенно забыли про шейкер. Мартин решил проблему, предложив записать, как я трясу железной банкой с сахарозаменителем. Именно Брюссель положил начало нашей профессиональной дружбе, которая продлилась почти пятнадцать лет. Мартин был моей правой рукой, моим звукорежиссером на протяжении всей работы над «Аспектами любви». Он ушел на пенсию и поселился в Уэльсе, во время первых дней «Бульвара Сансет».

Во время двухнедельного перерыва между записями «Вариаций» я находился с Тимом в Чикаго. Главной целью нашей поездки было знакомство с актрисой Бонни Шон, которую Хал предлагал на роль Эвы. Уже тогда мы подозревали, что Джули Ковингтон покинет нас. Откровенно говоря, я не понимал, как любой исполнитель сможет выдержать восемь показов «Эвиты» в неделю. И я боялся, что нам придется нанимать четырех актрис. Бонни оказалась действительно хороша. Но мы с Тимом сомневались, что неизвестная американка будет тепло встречена в Британии.

Вскоре после нашего возвращения Джули действительно покинула проект. Конечно, в прессе писали, что она поступила так из-за своего высокомерия, но я абсолютно уверен, что у нее были веские профессиональные причины. Думаю, она понимала, что не выдержит ни физически, ни психологически. Годы спустя она согласилась сыграть Эву в австралийской постановке, но во время репетиций вновь отказалась от роли. Поиски актрисы на главную роль теперь приобрели реальный масштаб, так что мне приходилось разрываться между прослушиваниями и последствиями внезапного успеха «Вариаций».

Рой Фезерстоун был в восторге от нашей записи. Мой дорогой Дэвид Ланд пришел с женой ко мне домой, и, бедняга, казалось, он слова не мог вымолвить от потрясения. Мелвин Брэгг не только утвердил наше выступление во втором выпуске его «The South Bank Show», но и выбрал вступление «Вариаций» в качестве заставки к передаче, которая продержалась тридцать два года. Авторство не было указано в титрах, и сейчас я задаюсь вопросом, сколько из знаменитостей, появлявшихся на передаче, знали, откуда эта музыка из заставки.

В СЕНТЯБРЕ тетушке Ви стало хуже. Джордж решил, что она нуждается в уходе, который он не мог обеспечить ей дома. Так что после короткого пребывания в больнице, она отправилась в дом престарелых в Хове. Честно говоря, я не был удивлен – ни Джордж, ни Ви не отличались умеренностью и не были сторонниками здорового образа жизни. Ей было всего пятьдесят лет, и я думал, что ее выздоровление – вопрос времени. Но я был потрясен, когда увидел ее настолько болезненной и вялой. Возможно, я не должен был, но я следовал маминой мантре, что работа должна быть прежде всего. В результате до нового года я всего лишь два раза виделся с Ви.