Наступила среда. Первый предпоказ был на носу. Я пытался думать о тетушке Ви и счастливых днях, проведенных в Ла Мортоле. Днем я встретился с Кэмероном в «Занзибаре», модном баре рядом с театром. Мы обсудили лучшие моменты в наших карьерах и как мы наслаждались профессией, из которой вылетим буквально через пару часов. Сара присоединилась к нам и великодушно сказала, что высидит всю провальную постановку, ну или хотя бы первый акт. Мы с Кэмероном не были готовы к такому испытанию. Нашей стратегической позицией было место за пультом звукорежиссера, которое находилось в непосредственной близости от входа в гримерку, где Ник Аллотт уже расставил крепкие напитки, которая, в свою очередь, имела доступ к пожарному выходу. Будучи британцем с безупречными манерами, я предложил Кэмерону зайти перед шоу в театр и пожелать труппе удачи. Так все поймут, что мы находимся в зале, и наш внезапный побег в аэропорт Хитроу и далее не будет выглядеть так малодушно.
Когда мы добрались до театра, все актеры уже находились за кулисами. Быстро выглянув в зал, я увидел целую толпу стервятников, с нетерпением ожидающих жирных останков театральной катастрофы. Из зала послышался пронзительный возглас: «Дорогой, этот иммерсивный театр зашел слишком далеко!», который растворился в общем хохоте. Я оглянул наших выстроившихся в ряд кошек. Какими молоденькими они казались! Некоторым из них не было и двадцати, и они выглядели страшно уязвимо в своих обтягивающих костюмах. Кто-то задал философский вопрос: «Что мы здесь делаем?». Из громкоговорителя послышался голос помощника режиссера:
«Увертюра и начинающие». Через три минуты на сцену выбежала Шэрон Ли Хилл, девушка, которой я обещал опыт, который изменит ее карьеру. В костюме кошки она попала в луч света от автомобиля и впервые показала самый величайший сентиментальный момент в истории театра. Как только Гарри начал играть увертюру, мы все инстинктивно сбились в кучу. Я думал: «Господи, пусть с поворотным механизмом все будет в порядке». Затем мы все пожелали друг другу удачи, и Кэмерон, кажется, сказал: «Сделайте все возможное, дорогие». И мы остались вдвоем.
Какой же бесконечной казалась увертюра! Правда ли ожидание удара палача может быть таким же мучительным? Мы с Кэмероном вцепились друг в друга, ожидая провала, когда прозвучали последние ноты «кошачьей темы». Но вместо неодобрительного свиста раздались громкие аплодисменты. Шэрон Ли Хилл выбежала на сцену, и зал умолк. Когда к ней присоединились другие кошки, зрители по-прежнему молчали – никаких издевательских выкриков или смеха. «Jellicle Songs» была исполнена лучше, чем когда-либо. Казалось, что наши актеры переключились с режима самосохранения на радостно-возбужденное состояние. Во время сцены, в которой Джефф Шэнкли в роли Манкустрапа прерывается, чтобы представить зрителям песню «The Naming of Cats», поднялась еще она волна аплодисментов, которой просто не должно было быть.
Мы с Кэмероном незаметно прокрались в фойе. Зрителям действительно нравилось наше шоу. «Rum Tum Tugger» в исполнении Пола Николаса привела их в восторг, как и «Mungojerrie and Rumpleteazer». А появление Старика Дьютерономи, казалось, тронуло их за живое. Пришло время «The Pekes and the Pollicles». Молиться, чтобы аудитории понравилась и эта сцена, было уже слишком. Мы с Кэмероном спрятались в гримерке и ждали, когда наш мыльный пузырь лопнет, но их колонок вновь раздались бурные аплодисменты. Они что, издевались над нами? Нет, они были с нами. Мы с Кэмероном обнялись. Я процитировал фильм «Продюсеры»: «В какой момент мы повернули туда?»
Вторая часть шоу началась не так гладко. Затянутое вступление удивило зрителей, и «Growltiger» была исполнена беспорядочно. Дела наладились ближе к песне «Skimbleshanks», и, так же как в Сидмонтоне, «Macavity» и «Mr Mistoffelees» завоевали аудиторию. Уэйн в роли Мистоффелиса поразил всех своими невероятными танцевальными па. Я специально написал танцевальную музыку для этих номеров. Каждый раз, когда я вижу, как спустя сорок лет кто-то пытается с точностью повторить его движения, как будто это Священное Писание, я расплываюсь в улыбке.
«Memory» не попала в яблочко в ту ночь. Элейн по вполне понятным причинам чувствовала себя неуверенно. Так что второй акт не превзошел первый. Но неважно, мы пережили это. Добравшись наконец до «Занзибара» в сопровождении Сары, мы испытали настоящее облегчение.
ВТОРОЙ ПРЕДПОКАЗ ОКАЗАЛСЯ не таким удачным. Первый акт прошел так себе. Не хватало адреналина, который переполнял всех прошлым вечером. Элейн Стритч демонстративно ушла во время перерыва объявив «Кошек» настоящей катастрофой. Джили провела воспитательную беседу с труппой, и второй акт прошел куда лучше. «Memory» наконец выстрелила, даже несмотря на то что Элейн по-прежнему пела гибридную версию Райса и Нанна. Кэмерон сказал Тревору, что так больше не может продолжаться, но тот возразил, что для начала Элейн не плохо было бы выучить остальную часть роли. Он не хотел менять слова на этой неделе, но обещал придумать что-нибудь к понедельнику.
В пятницу не намечалось никаких изменений в постановке. Так что мы с Сарой решили отдохнуть от шоу и провести наш первый за несколько месяцев романтический вечер в ресторане «Булестин» на Ковент-Гарден. После ужина мы прошлись до театра и обнаружили, что зрители пребывали в полном восторге.
Стоячие овации не были обычным делом в лондонских театрах в те дни. Исключением считались только премьеры. Но после того показа зрители около трех минут аплодировали стоя. После шоу мы с Сарой зашли на бокальчик игристого в «Аннабельс». Обычно пятница – не время для посещения этого заведения. Пятницы предназначены для иностранцев и приезжих из других городов. Мы сели в небольшой комнате в глубине клуба рядом с мужчиной лет пятидесяти и его спутницей, которой на вид было лет восемнадцать. Напротив нас сидел двадцатилетний парень и девушка примерно того же возраста. Парень внимательно наблюдал за мужчиной, что показалось мне несколько странным. Мужчина ответил на взгляд юноши таким же странным образом, но вернулся к ногам своей спутницы. Внезапно юноша сорвался с места, обхватил мужчину и заорал: «Папаша!» Затем последовало обсуждение прелестей их юных спутниц. Через какое-то время «папаша» повернулся ко мне и спросил: «Послушай, старик, есть ли у нас шанс получить четыре билетика на это твое новое шоу?».
Когда мы собирались уходить, легендарный привратник клуба тоже спросил меня насчет билетов на хорошие места. В тот вечер я понял, что мы поставили нечто грандиозное.
ТИМ РАЙС находился среди зрителей тем пятничным вечером. Сразу после шоу я получил телеграмму, в которой он писал, что «понял, что провалил прослушивание» на роль автора «Memory» и просил убрать его слова из последующих выступлений. Я просто сгорал от стыда. Я не собирался устраивать Тиму «прослушивание». Я обратился к нему с искренней надеждой, что он напишет слова для нашей новой песни. Теперь же казалось, будто я просто использовал его. Мы с Кэмероном не могли переубедить Тревора. Последние несколько дней оправдали его особое видение «Кошек», несмотря на невероятно сложный процесс постановки. Кроме того, Тревор настаивал на том, что его трактовка стихотворения Элиота кардинально отличается от того, что придумал Тим. Я ответил ему, что Элейн нужно выучить неподъемное количество материала в предельно сжатые сроки, и невозможно постоянно держать ее в состоянии неопределенности. И очевидно, что мы должны заменить слова песни как можно скорее. Я не упомянул, что это случится, только когда Тревор наконец закончит свою версию. Наступил понедельник, и ничего не изменилось. К нашему с Кэмероном стыду Элейн продолжала петь гибридную версию.
Дэвид Ланд любил приговаривать: «Где есть хит, есть и судебное разбирательство». Теперь Тим собирался применить на практике знания, полученные от наставника. Он прислал мне еще одну телеграмму: «Как я понимаю, мои слова все еще звучат в шоу, несмотря на все твои заверения в обратном. Я требую, чтобы вы сегодня же убрали их, иначе я подам в суд». Тревор не волновался или, по крайней мере, делал вид, что ему абсолютно все равно. Ходило много мерзких слухов о том, что, возможно, деньги, которые могла принести «Memory» составляли основную проблему. Я должен был разобраться со всем этим, нужно было обострить ситуацию. Так что я сказал Тревору, что Polydor требует срочно записать сингл. Мы с Элейн немедленно отправляемся в студию и запишем там те слова, которые сможем придумать вместе. В итоге мы с Тревором встретились в репетиционной комнате театра «Друри-Лейн» и, вооружившись его «каракулями» и текстом Элиота, написали два варианта: один для записи, второй для театра. Причина появления двух версий песни кроется в музыкальных нюансах. Мелодия написана для женского грудного голоса. Это значит, что композитор ограничен набором из десяти нот даже с такой блестящей исполнительницей, как Элейн. Опытная певица может переключиться на сопрано, что расширит ее диапазон, но «прибыльные ноты», из-за которых у зрителей бегут мурашки по коже, скрываются как раз в верхнем регистре грудного голоса.
Структура «Memory» не вполне привычна. Я намеренно три раза меняю тональность, чтобы оставить песню в лучшем диапазоне грудного вокала и достичь эмоционального эффекта от надрывного крика Гризабеллы. В версии для сингла, основанной непосредственно на тексте Элиота, исполнительнице приходится петь очень низко. Низкий регистр хорошо звучит, если исполнительница стоит вплотную к микрофону, но в театре этот эффект теряется. Так что в версии для сцены часть песни исполняется котенком на октаву выше. Такое решение позволило нам также усилить композицию визуально: противопоставляя невинность котенка упадку Гризабеллы. Но котята не должны исполнять тяжелый текст Элиота, так что для постановки нам пришлось заменить несколько строчек. Первой актрисой, исполнившей роль невинного котенка, стала Сара Брайтман.
Иски и военные действия со стороны бывшего соавтора были предотвращены. «Кошки» освоили пердпоказы и стали темой разговоров не только в Лондоне, но и на Бродвее. Через неделю после первого показа мы нашли недостающие инвестиции и даже увеличили их. Если бы я отличался умом и сообразительностью, то вложил бы часть своих денег, но мы с Сарой переживали, что находимся в каком-то странном состоянии вечного медового месяца, и это не может продолжаться вечно. Я получил письмо поддержки от Хала Принса, хоть он и предостерегал меня относительно звука. И правда, мы уже успели столкнуться с огромной проблемой – нательные микрофоны постоянно ломались из-за пота, который неизбежно на них попадал.
Видел «Кошек», это первоклассная работа. Позволь одно предостережение. Мы с трудом разбирали имена кошек, о которых шла речь. Будучи незнакомыми с первоисточником, мы несколько растерялись. В любом случае – Браво! Хал.
Наступил май, и мы с Кэмероном ругали себя за то, что так далеко перенесли премьеру. Когда бы в Лондоне не начиналась шумиха, «Кошки» были тут как тут. Впервые я почувствовал это на радиопередаче Би-би-си «Start the Week» в понедельник утром в день премьеры. Пренеприятнейший Кеннет Робинсон наехал на меня во время записи, сказав, что среди других вещей, которые он никогда раньше не видел на сцене Вест-Энда, были крайне непривлекательные девушки. Я практически со слезами в голосе ответил, что все причастные к шоу рисковали своими карьерами ради него и что мы думали, будто делаем что-то смелое и оригинальное. Этот инцидент вызвал волну поддержки в мою сторону со стороны прессы, и Робинсон извинился передо мной. Но ко мне вернулся страх, что «Кошки» – это мыльный пузырь, который скоро лопнет. Мы с Сарой думали, что проведем понедельник в ожидании триумфа, но мистер Робинсон сорвал наши планы.
ЛОНДОНСКАЯ ПРЕМЬЕРА «КОШЕК» до сих пор считается легендарной. И не только по очевидным причинам. В Британии критики обычно оценивали премьерный показ, а их бродвейские коллеги, наоборот, писали о предпоказе для прессы, который проходил на два дня раньше. Поэтому было крайне неприятно, когда после песни «The Jellicle Ball» из зала раздался крик «Барахло!». Оказалось, что кричал вдрызг пьяный мужчина, который каким-то образом умудрился купить один билет. Но это все равно не успокоило наши расшатанные нервы.
Во время второго акта мы с Сарой больше думали о неизбежной продаже дома, чем о неизбежных аплодисментах. Во время ООС случилось непредвиденное. Старик Дьютерономи или, скорее, его исполнитель Брайан Блессид вышел на сцену и поднял руки. Зрители подумали, что он делает это, чтобы усилить аплодисменты, но он заорал: «Леди и джентльмены, пожалуйста, немедленно покиньте театр! Нам сообщили, что в здании заложена бомба!». Все посмотрели друг на друга с недоверием.
«Я прошу вас немедленно уйти!» – Старик Дьютерономи стянул парик, и образ кота мгновенно исчез. «Пожалуйста, покиньте театр! Сейчас!»
Мы с Сарой направились к служебному выходу, где стали свидетелями причудливой сцены: наши ошарашенные актеры в своих кошачьих одеяниях и гриме, толкаясь выбегали из здания, подгоняемые адреналином от премьерного показа. Очевидно, это было не место для слов: «Ты была великолепна, дорогуша». Откуда-то из толпы раздался американский акцент: «Это как когда “Чингисхан!” шел в “Альгамбре” [я намеренно изменил название шоу и театр]. Тогда тоже кто-то позвонил с заявлением, что “в здании бомба”, они очистили помещение, а потом тот шутник перезвонил со словами: “Я имел в виду, что у вас идет провальное шоу!”».
Сообщение о бомбе оказалось обманом, и вскоре мы смогли вернуться в театр. Но это происшествие, конечно, надолго испортило впечатление от премьеры. Я пытался подбодрить Сару, говоря, что, по крайней мере, это произошло не до «Memory». На вечеринке после премьеры все пытались казаться веселыми. В конце концов, шоу прошло именно так, как мы рассчитывали. Но веселиться не получилось. Тайлер Гатчелл прилетел из Нью-Йорка и признался, что не видит будущего на Бродвее. Тем не менее, тем вечером моя судьба, как и судьбы всех, кто был причастен к «Кошкам», изменилась навсегда.
«КОШКИ» БЫЛИ ПОРОХОВОЙ БОЧКОЙ, которой не хватало только маленькой искры, чтобы взорваться. Несколько восторженных отзывов сделали свое дело. Джон Барбер из Daily Telegraph назвал мюзикл «Об-мурррожительным», Джек Тинкер из Daily Mail написал, что это «Замечательная часть мусора». Кроме того, в газетах появилась новость о том, что наш триумф был прерван сообщением о бомбе. Неважно, что там писали в Sundays, «Кошки» стали хитом. Через несколько дней билетные спекулянты нагло захватили разделы объявлений в газетах. А также появилось новое явление, которое только намечалось раньше. Сувениры. Сувенирная продукция никогда не играла большой роли в британских мюзиклах, так что во время предпоказов работал только один небольшой киоск. Но вскоре за футболками с «Кошками» начали выстраиваться такие же очереди, как в кассу. То же касалось и напитков в антракте.
Ничто из этого не оказалось вне внимания Кэмерона и Энтони Пай-Джерри. Так что вскоре появился огромный стенд с сувенирами, которые продавали очаровательные девушки де Уинтера. Некоторые из них достаточно сблизились с отдельными представителями нашей творческой команды во время вечеринок в баре Нового лондонского театра. Кстати, проблема с напитками решилась благодаря «Кошачьим наборам», в которых был миниатюрный джин тоник или водка и пластиковый стаканчик. Вскоре спрос на приглашения на закрытые вечеринки в баре театра стал выше, чем на сами билеты.
Слава Богу, тогда еще не существовало социальных сетей. В Сидмонтоне у нас было огромное джакузи, которое как-то вместило тридцать человек одновременно. Труппа и не думала о том, чтобы оставить нас на праздники и каникулы, и джакузи-вечеринки в Сидмонтоне стали легендой. Джакузи было незаметно и слабо подсвечено, так что никто и не думал бросаться в него нагишом. Это скорее было веселье и громкая музыка, чем оргия. И я с сожалением вспоминаю те времена, когда смотрю на кирпичный угол, который остался от моей великолепной горячей ванны.
ТЕМ ЛЕТОМ ПРОИЗОШЛО столько событий, что хватило бы для мини-сериала. Например, произошел инцидент с участием Рам-Там-Таггера или Пола Николаса, который решил взъерошить лысую голову арабского принца, после чего его телохранители немедленно схватились за оружие. Головорезы принца оставались под арестом, пока их босс не сказал Министру внутренних дел, что в будущем Великобритания может ощутить сильный недостаток нефти. Одним вечером к нам присоединились принц и принцесса Уэльские. Когда принц Чарльз поразился тому, как танцоры достигли такого мастерства, Диана, принцесса Уэльская, ответила ему, сев на шпагат. К сожалению, ее наряд совсем не подходил для подобных трюков, так что она продемонстрировала больше королевских интимных мест, чем принято среди членов семьи Виндзор. Именно в тот вечер принцесса Диана обнаружила свое влечение к Уэйну Слипу. Когда он возродил танцевальную группу Dash, она регулярно наблюдала за ним из-за кулис. В другой вечер одна разодетая женщина фактически остановила наше шоу. «Спасибо» карри из индийского ресторанчика напротив. Ее беспорядочный выход по проходу над музыкантами заставил нашего трубача отметить: «До этого на меня блевали руководители, но никогда этого не делал зритель». В ту ночь жуткий вирус напал на нашу компанию. Заболело столько людей, что едва ли мы могли провести показ. А к моменту, когда приехал Кэмерон, чтобы разобраться, в чем дело, от большой надписи «Cats» отвалилась буква «S».
Но ничто из этого не могло сравниться с визитом Барбары Стрейзанд. Великая Стрейзанд дала понять, что может записать «Memory», но до этого она хотела посмотреть шоу, и ее посещение должно было быть совершенно инкогнито. Довольно сложно тайно провести кого-то в зал, который находится в движении, особенно, когда вокруг бегают актеры-коты со светящимися глазами. И то, что вашу тайную гостью знает весь мир, а ее наряд даже Сара Бернар сочла бы перебором, не облегчило задачу.
Нику Аллоту каким-то чудом удалось посадить ее в первый ряд рядом с Сарой прямо перед выходом Таггера, я же тем временем накрывал в гримерке стол для антракта. В конце первого акта я открыл бутылку шампанского, которая выстрелила и обдала содержимым мои волосы, рубашку и канапе, которые я купил в кулинарии «Хэрродс». Ближайшая ванная была в милях от театра. Как раз в тот момент, как я вытирал свои красные липкие руки об ковер Ник распахнул дверь перед самой известной в мире суперзвездой. Делать было нечего, так что я объяснил, что произошло.
«Не хотите немного… эээ… шампанского?» – осмелился я, нервно оглядывая содержимое опустевшей на половину бутылки.
«Молока», – ответила она.
Ее слова стерли ухмылку с лица Ника. Давайте посмотрим правде в глаза: как можно найти стакан молока в обыкновенном театральном баре?
Ник пробормотал: «Одну минуту, мисс Стрейзанд» и оставил меня рассказывать небылицы о том, как мы с Тимом смотрели премьеру «Смешной девчонки», и, как я надеюсь, что ей понравится «Memory» во втором акте.
За секунду до начала второго акта Ник вернулся, гордо неся в руках стакан молока. В то же мгновение дива заявила, что у нее началась клаустрофобия, и ей нужно срочно уйти.
И вновь Ник пришел на помощь. Она отослала своего водителя, так что он поспешно нашел таксиста в пабе поблизости. Я думал, это конец истории о Барбаре Стрейзанд и «Memory», впрочем, я попытался выкрутиться и послал ей письмо с извинениями, что в тот вечер в зале были другие зрители. Позже я спросил у Ника, где, черт подери, он откопал молоко. Он сказал, что девочки де Уинтера помогли ему открыть пару десятков капсул с порционным молоком и вылить их в стакан. Ник стал правой рукой Кэмерона не просто так.
Пласидо Доминго был нашим постоянным гостем. Мы несколько раз встречались в Лондоне и Нью-Йорке, что в итоге привело нас к сотрудничеству над «Реквиемом» три года спустя. Другим приятным зрителем был обладатель «Оскара» Милош Форман, чешский режиссер, снявший «Пролетая над гнездом кукушки». Он работал над фильмом по пьесе «Амадей» Питера Шеффера, и я был рад, что нам удалось его обсудить. Идея показалась мне очень интересной. В «Амадее» речь идет, конечно же, о Моцарте. Какую музыку Милош мог бы хотеть от меня? «Memory» была написана в подражание Пуччини. Неужели он положил глаз на хит в стиле Моцарта?
Собираясь на встречу, я был озадачен. Мы немного поболтали о том, о сем, я сказал, что мы с Халом Принсом видели его фильм «Волосы», и нам обоим очень понравилось. Он ответил, что, похоже, мы единственные, кто оценил его картину. Затем он ошарашил меня своим заявлением. Он хотел, чтобы я сыграл у него Моцарта.
Эндрю Амадей Уэббер? Креветка явно попала не в то горло. Я откашлялся и с дрожью в голосе сказал, что из меня никудышный актер.
«Да что вы, – ответил он, – я слышал, что у вас ужасный характер. И только что вы гениально откашлялись. И вы – импульсивный перфекционист, который может быть крайне неприятным. Я хочу, чтобы вы сыграли самого себя!»
Я пробормотал что-то о том, что я очень занят иностранными постановками «Кошек» и возможным фильмом «Расскажи мне в воскресенье», который, в свою очередь, предложил снять Милошу. Но он настаивал, что я не только получу огромный гонорар за роль, но и стану суперзвездой мирового масштаба. Я покинул ресторан, содрогаясь от одной мысли о том, чтобы стать кашляющей мировой суперзвездой и быть осмеянным и униженным Кэмероном и толпой других доброжелателей.
Я надеялся, что Милош забудет о своей безумной идее. Но он не забыл.
В ТО ЖЕ ВРЕМЯ идея экранизации «Эвиты» постепенно воспалялась. Роберт Стигвуд хотел, чтобы режиссером стал Кен Рассел, который шокировал и восхищал своими фильмами о таких композиторах как Дилиус и Чайковский. Он также снял для Роберта «The Who’s Tommy». Я поладил с ним – мы оба любили прерафаэлитов и давно забытого композитора Кетелби, так что сотрудничество с ним казалось многообещающим. Также я верил, что мой энтузиазм относительно экранизации «Эвиты» поможет восстановить отношения с Тимом. «Кошки», конечно, шли с большим успехом, но не казались мне венцом карьеры. И я все еще цеплялся за надежду, что Тим останется моим самым главным.
Однако «Кошки» захватили мою жизнь. К концу мая почти все владельцы крупных американских театров хотели приютить наше шоу. Дэвид Меррик предлагал «переместиться на Сорок вторую улицу», а влиятельнейшие владельцы бродвейских театров, Шуберты и Недерладнеры, использовали всевозможные уловки, чтобы заманить нас на одну из своих сцен. Так что мы с Кэмероном решили устроить кастинг. Но до этого я решил сделать кое-что в духе Стигвуда. Руководствуясь принципом «когда ты имеешь что-то, выстави это напоказ», я нагло разместил рекламу «Кошек» в New York Times.
Океанский лайнер казался более стильным транспортом для триумфального прибытия в Америку, чем «Конкорд». Так что мы сняли два люкса на лайнере «Куин Элизабет II», который отходил в середине июня. Мы с Сарой решили взять с собой четырехлетнюю Имоген и малыша Ника, так что оплатили еще одну каюту для детей и няни. Меня мучает чувство, что слово «стильный» не подходит для флагманского корабля «Кунард Лайн», на котором мы отправились из Саутгемптона в Шербур во Франции, где перед пересечением Атлантики на борт зашли последние пассажиры.
Обеды в элитном «Куинс Гриле» были, прямо скажем, не блестящими. Меню умещалось на одной странице. Сама еда напоминала кухню британского прибрежного отеля 1960-х годов. Мы успокаивали друг друга, что это всего лишь пробная версия еды по сниженной цене, и после Шербура «Куинс Гриль» приобретет гламур и роскошь «Великого Гэтсби» на гастролях.
Как же мы ошибались! Вечернее меню было напечатано на таких же непримечательных листочках, а еда была такой же поганой. Кэмерон как настоящий гурман самоотверженно предложил свою кандидатуру на роль повара, но был отвергнут здоровым шотландским шефом, размахивающим разделочным ножом. К счастью, мы могли в неограниченных количествах заказывать то, что нам понравилось. Так что большую часть пути трое из нас протянули на икре. Кроме того, наша няня сбежала с помощником капитана, и старшему стюарду пришлось вытаскивать девушку из глубин кают экипажа. Театральные развлечения оказались не лучше. За них отвечала организация, оригинально названная «Theatre at Sea», которая совершила невозможное: показала комедию Нила Саймона «Plaza Suite», не вызвав ни одного смешка у зрителей. Даже статуя Свободы была окутана туманом. Едва мы сошли с флагмана «Кунард Лайн», я потащил Кэмерона в «Ле Ве д’Ор», чтобы наконец нормально пообедать. Мы ощущали примерно то же самое, как, когда после нескольких недель, проведенных в больнице, кажется, что уже забыл вкус настоящей еды.
НАШ КАСТИНГ нью-йоркских театральных светил был по меньшей мере занимательным. Наша первая встреча с легендарным театральным владельцем Джимми Недерландером служит тому примером. Обязательным к просмотру шоу тогда было отважное моновыступление Лины Хорн «The Lady and Her Music». Его премьера состоялась в недавно купленном Джимми театре на совершенно не модной тогда Сорок первой улице. Мы с Кэмероном попросили его дать нам пару билетов. Он подозвал помощника: «Мальчикам нужны билеты на Лину Хорн. Это наш театр?». У меня навсегда останутся теплые чувства к Джимми. Да и как они могу не остаться после его слов: «Не существует предельного числа билетов на шоу, которое никто не хочет смотреть, которые вы не можете продать»?
В отличие от семейного бизнеса Недерландеров, театры Shubert Organization принадлежат благотворительному фонду. Тогда должности исполнительных директоров занимали Берни Джекобс и Джеральд Шонфельд. Оба были настоящими знатоками театра, но, боже мой, они управляли своей благотворительностью на коммерческой основе. Они пригласили нас на обед в ресторан «Сардис». Как только мы расселись, знаменитый агент Мэнни Азенберг указал на корзинку с хлебом и произнес: «Обратите внимание на эту черную булочку, она была белой, пока Берни не посмотрел на нее».
Мы с Кэмероном послушно посещали один театр за другим. Температура на улице превышала 30 градусов, и мы уже очень хотели домой. Тем не менее, мы получили прекрасную возможность осмотреть все бродвейские музыкальные театры. Поскольку мы знали, что Тревор отвергнет большинство, если не все, мы расширили поиск и осмотрели еще несколько спящих красавиц. Мы бродили по пустынному театру Нового Амстердама, который тогда еще не принадлежал Диснею, как вдруг обнаружили, что на нас проецируется порнофильм. Несколько человек были вынуждены с отвращением вынуть руки из штанов. Позже мы едва уклонились от падающих обломков крыши Оперного дома Хаммерстайна на Тридцать четвертой улице. Многострадальная Опера использовалась в качестве магазина грузовиков.
После третьего по счету теплового удара мы оказались в кафе на Пятьдесят первой улице рядом с театром «Уинтер Гарден». Мы оба устали, хотели домой и потеряли всякое желание жить нью-йоркской жизнью дольше, чем нужно. Я никогда не видел Кэмерона таким разбитым. Он сказал, что хочет заниматься постановкой исключительно в Британии. Именно тогда в кафе я рассказал ему, что Роберт спродюсировал тринадцать постановок «Эвиты» по всему миру всего через три года после лондонской премьеры и плюс к тому запустил тур по США. Даже в то время Роберт хотел, чтобы я появился на премьере в Вашингтоне, которая была запланирована на конец года. И если Кэмерон хочет обрести международное признание, ему нужно взять пример с Роберта прямо сейчас. Мне не нужно было повторять дважды. Никто не мог воспринять мантру Роберта буквальнее, чем Кэмерон Макинтош.
НЕУДИВИТЕЛЬНО, ЧТО В ТОТ ГОД мне нечего было показать на Сидмонтонском Фестивали. Основой программы стал «Masquerade» Рода Арджента, а список приглашенных имел ярко выраженный американский оттенок, так как театральные воротилы продолжали осаждать нас своими предложениями. Кэмерон теперь склонялся к Шубертам, увидев, что в их театрах, по крайней мере, был легкий косметический ремонт. Сделкой занимался недремлющий Брайан Бролли, который внимательно следил за тем, чтобы все права на произведения Т. С. Элиота остались у Really Useful.
Зарплата Брайана по-прежнему составляла двадцать тысяч фунтов в год, и компания не могла платить ему больше, пока «Кошки» не начали получать прибыль. Так что я делился с ним небольшим процентом от авторских роялти, которые получал, пока он руководил компанией. Его ничуть не смущала эта ситуация, и он даже не подумал вознаградить мою доброту, когда из всех людей, кому он мог продать свою долю в копании, он, даже не посоветовавшись со мной, выбрал Роберта Максвелла. Но я считаю, что его недремлющая защита моих прав не только на «Кошек», но и на другие проекты, стоила того. По крайней мере, в самом начале.
Тогда Шуберты вложили половину инвестиций в Дэвида Геффена. Ни у меня, ни у Кэмерона не было конкретной роли в шоу, но мы делили прибыль как оригинальные продюсеры. Иерархия в Нью-Йорке была предельно ясна. Шуберты, конечно, обещали прислушиваться ко мне и Кэмерону, но править бал будут они. Это будет их театральная постановка. Выставление счета довершило дело. Shubert Organization и Дэвид Геффен займут решающие позиции, а Кэмерон и Really Useful отойдут на второй план. Впрочем, Кэмерон получил неслыханное поощрение: долю от кассовых сборов, что составило бы целое состояние, так как в 1980-х эти суммы достигали невиданных размеров.
После того, как Шуберты встали у руля, они стали требовать адаптации «Кошек» для США. В августе, например, я получил такое письмо от Берни Джекобса:
Я надеюсь, что вы продолжите оказывать давление на Тревора Нанна и проконтролируете, что работа над тем, чтобы сделать «Кошек» частью театральной истории, была закончена во время лондонских показов шоу… Я знаю, что у нас (!) в руках грандиозный хит, но мы должны объединиться, чтобы все было выполнено в срок.
Берни окучивал не только меня. Ходили слухи, что хореография Джилли «слишком британская», поэтому перед ней встала задача переделать номер для «The Old Gumbie Cat». Кэмерон самоустранился, оставив меня заправлять всем. Я хотел попробовать поменять кое-что, и это было достаточно просто: переместить песню «Grizabella the Glamour Cat» ближе к началу шоу. В оригинале она следовала за «The Jellicle Ball». Я понимал, что и зрители, и актеры хотят как можно скорее попасть в бар после этой танцевальной эпопеи, так что я перенес песню в середину первого акта, где она остается по сей день.
Не так просто обстояли дела с новым номером Гамби, который поставила Джилли. Так как некоторые критики назвали этот танец непрофессиональным, Джилли задумала то, что, по ее мнению, заставило бы Сорок вторую улицу отбивать чечетку. Она также придумала грандиозный мышиный танец, во время которого наши котята надевали на головы кондитерские мешки, чтобы изобразить грызунов. Репетиции заняли огромное количество времени, и наши танцоры, измученные восемью показами в неделю не были в восторге от того, что их заставляют делать нечто, по их мнению, совершенно бессмысленное. В воздухе запахло мятежом.
Первый показ слегка обновленного шоу не разрядил атмосферу. Сцена «The Old Gumbie» была встречена почти мертвой тишиной. Зал напоминал кадр из «Продюсеров» после песни «Springtime for Hitler». Так как Тревор, Кэмерон и Брайан ушли в отпуск, принимать решение пришлось мне. Перенос песни о Гризабелле остался в силе, но номер «The Old Gumbie» вернулся к первоначальной версии, но даже ее я сократил. Воспользовавшись возможностью, я заставил Джилли отказаться от мышиного танца. Замученная Мира Сандс, игравшая Гамби, заявила об уходе, но успокоилась, когда я заверил ее, что мы покончили с мышиной темой раз и навсегда. До сих пор Кэмерон обвиняет меня в том, что я отказался от нововведений прежде, чем он сам посмотрел обновленную постановку и принял решение.
ПАРАНОЙЯ БЕРНИ И ДЖЕРРИ относительно хореографии дошла до такой степени, что в конце августа они попросили Майкла Беннетта встретиться со мной и Кэмероном и посмотреть шоу. Они, видимо, думали, что он согласится заняться танцами. В качестве режиссера и хореографа «Кордебалета» Майкл, конечно же, считался новым богом американского мюзикла. И вполне заслуженно. Но, что касается ожиданий Шубертов, Папа Римский показался бы менее лояльным на месте Майкла. К сожалению, его поездка в Лондон не принесла никаких результатов.
Майклу понравилась хореография Джилли. После представления мы с Кэмероном позвали его ко мне домой, где оживленная беседа превратилась в грандиозное обсуждение мюзиклов, которые нам нравились. Мы с Кэмероном воспылали внезапной страстью к последнему шоу Ирвинга Берлина «Mr. President». Эта история о простой паре, занявшей Белый дом, содержала в себе такие сокровища, как плач президента «It Gets Lonely in the White House» и песня его дочери «The Secret Service Makes Me Nervous». Оказалось, что Майкл не только видел мюзикл, но и знал все подробности. Каждая пылинка в моей комнате была повернута так, чтобы Майкл мог во всех деталях описать нам шоу. Не думаю, что когда-либо смеялся так же сильно, как когда эта бродвейская легенда исполняла «Doing the Washington Twist, this is a twist with a twist».
Вернувшись домой, Майкл написал Джилли письмо (с копией мне):
Когда я был в Лондоне, я посмотрел «Кошек». И хочу сказать, что мне очень, очень понравилась ваша работа… Сейчас я репетирую новое шоу в Нью-Йорке («Девушки мечты»). Позвоните мне, когда окажетесь здесь, и мы встретимся. Опять же, поздравляю вас с невероятным успехом.
«Ваш» было зачеркнуто и заменено на «с любовью, Майкл».
Паника на той стороне Атлантики достигла предела. Шуберты отказались верить, что Майкл написал это письмо. Уже 27 октября Берни написал мне о «злосчастном письме» и утверждал, что «его написал не Майкл, так как слово ”ваш“ было заменено на ”с любовью“». И поэтому это подделка!
В любом случае, Джилли выиграла эту битву.