Я полностью погрузился в работу над реквиемом. Слово «полностью» я употребил намеренно. Обычно я не могу сконцентрироваться на одной единственной вещи. Но теперь, по крайней мере, Брайан отвечал за все, что касалось бизнеса. Впрочем, то, как он поступил с «Экспрессом», привело к нашему первому серьезному разногласию. Брайан старался отслеживать каждую идею, приходившую мне в голову. И, возможно, переусердствовал с этим.

Конечно, нашлись люди, которые были недовольны тем, как я помогал Саре Б. с карьерой. Показы «Песни и Танца» в «Паласе» подходили к концу. «Концерт для театра», который должен был идти двенадцать недель, продержался 781 показ и пережил четырех исполнительниц: Марти Уэбб, Джемму Крэвен, звезду «Манны небесной», Лулу и Лиз Робертсон, которая была восьмой и последней женой Алана Джея Лернера. Лиз познакомилась с Аланом, когда играла Элизу Дулиттл в ремейке «Моей прекрасной леди».

Телеканал Би-би-си предложил экранизировать шоу в качестве спецпроекта. Они хотели нанять Уэйна Слипа, но, так как Марти играла в оригинальном телешоу «Расскажи мне», они стали искать другую актрису. Я сказал, что роль должна сыграть Сара. Кэмерон этому не обрадовался. Также мне внезапно позвонил Дэвид Ланд, обеспокоенный, что я слишком продвигаю Сару, и это может закончиться плохо для нее. Совсем как когда помощь Тима Райса Элейн Пейдж оказалась ей во вред. Я ответил, что, как Тим, продвигаю Сару исключительно из-за ее таланта.

Я должен был прислушаться к советам. Не думаю, что телеверсия «Песни и Танца» как-то навредила Саре, но она была слишком молода, и эта вещь не подходила для ее сопрано. Но она вновь получила безусловное одобрение от Джона Барбера из Daily Telegraph. А ее широчайший диапазон означал, что «Unexpected Song» можно исполнить в шоу не только в самом конце. Впрочем, от песни почти отказались, когда Ричард Стигло назвал Сару «невзорвавшейся бомбой» в платье, и над ней стали посмеиваться. Джон Барбер довольно точно обозначил наш статус-кво. Он написал о трехоктавном диапазоне и процитировал ее слова: «Эндрю забавляется с моим голосом… Нет, он не говорил о мюзикле для меня. Возможно, когда-нибудь он придумает что-то, и я окажусь правильной исполнительницей для этого». Барбер закончил обзор:

Сложно сказать, куда приведет ее (Сарин) выдающийся талант, но интуиция подталкивает ее к классике. То же самое относится и к ее мужу, в данный момент работающему над реквиемом. Так же, как он раздвинул грани музыкального театра, уникальный голос Сары Брайтман может разнообразить диапазон поп-исполнения. Будут они работать вместе или нет, я буду следить за ее будущим с таким же интересом, как и за его.

И вновь благодаря «Конкорду» мы с Тревором с комфортом отправились в Бостон на заключительный этап тура «Кошек» и затем на их повторное открытие в Вашингтоне. На пути домой где-то на полпути над океаном послышался страшный хлопок. Все двигатели замолкли. Пилот обратился к нам по громкой связи и сказал, что нет повода для паники, это обычное дело: реактивные потоки на высоте свыше шестидесяти тысяч футов часто вызывают подобные вещи. Я сразу вспомнил историю Дэвида Фроста о том, как он летел на вертолете над Центральным парком, и с его винтом что-то произошло. Пилот сказал: «Так, я буду управлять птичкой, а вы, ребята, попробуйте там сзади поколдовать с религией». Конечно, наш пилот по очереди заново запустил двигатели, но я поблагодарил Господа за то, что во мне плескалось достаточное количество вина, и утешился надеждой, что кто-нибудь сможет расшифровать мои черновики реквиема, оставшиеся в Сидмонтоне.

Возможно, находясь под впечатлением от сверхзвуковой драмы, весь апрель я занимался только реквиемом. Я обнаружил, что невозможно класть латинские слова на музыку, сидя за фортепиано. Благодаря базовым знаниям латыни и хорошему переводу на английский, я ломал голову над смыслом реквиема во время долгих прогулок, и бывали дни, когда я вдоволь наслаждался богатством церковной архитектуры, которая является самым недооцененным достоянием Британии. Я снова и снова перебирал фразы у себя в голове, проигрывал их за фортепиано, понимал, что они никуда не годятся, шел смотреть на очередное здание и пробовал еще раз. Английская хоральная традиция, с ее уникальной зависимостью от мальчишеского «пронзительного» сопрано, была фундаментом моей задумки. Латынь, конечно, не является языком английской церкви, но это никогда не было проблемой для викторианских окуренных фимиамом англо-католических церквей, которые я так люблю.

В конце апреля я продвинулся достаточно, чтобы огласить, что первое прослушивание моего произведения пройдет в июле на десятом Сидмонтонском Фестивале. Синдмонтон находится не так далеко от Уинчестера, в котором действует один из самых лучших в Британии церковных хоров. Я связался с его руководителем Мартином Нери, чтобы понять, сможет ли хор выступить на Фестивале. Оказалось, что это огромная проблема. Хор исполнял две совершенно разные программы для утренней и вечерней службы по воскресеньям, плюс, постоянно меняющийся репертуар каждый день во время вечерни. Кроме того, посреди всей этой музыки дети посещал школу. Изучение новой вещи, которая, возможно, будет исполнена всего раз – не то, на что может легко согласиться уинчестерский епископ. Тем не менее, Мартин согласился встретиться и пройтись по первой версии моего «Реквиема».

В НАЧАЛЕ МАЯ начались показы «Призрака» Кена Хилла, и в один жаркий вечер мы с Сарой и Кэмероном наконец попали на него. Это было именно то, чего мы ожидали. Призрак все время выскакивал из-за неустойчивых декораций в викторианском стиле с адским смехом «Ахахахаха!!!», заставляя Кристину изображать страсть, исполняя такие оперы, как «O mio babbino caro» Пуччини. Мюзикл даже близко не соответствовало вест-эндовским стандартам, но в нем были зачатки отличного развлекательного шоу. Сара сомневалась. По крайней мере, в том, что ее возможности позволят ей участвовать в такого рода проекте. Она имела свой взгляд на значение оперы. И, какой бы маленькой не была роль, часами занималась вокалом под пристальным наблюдением своего преподавателя Иэна Адама.

Когда Сара, наконец, справилась с неуверенностью, она уже была поглощена обустройством нашей новой лондонской квартиры на Грин-стрит в Мейфэре. Она располагалась на верхнем этаже высокого здания, окна которого выходилм на прекрасный сад давно заброшенного особняка. Но мы недолго там прожили. Несмотря или может потому, что в непосредственной близости находились отели «Дорчестер» и «Коннот», район казался не очень приятным. Однажды я поздно вечером возвращался домой по Парк-стрит. В одном из дверных проемов стояла дрожащая девочка в мини-юбке, которой едва ли было шестнадцать. Рядом с ней остановился бежевый минивэн, водитель которого открыл заднюю дверь и крикнул: «Внутрь!» Он запихнул девочку в машину, где она присоединилась к двум другим детям. Затем он направил минивэн по направлению к Оксфорд-стрит, крича мне из окна: «Я знаю, кто ты такой!», и угрожая мне расправой, если я сообщу, что-либо полиции.

Несмотря на скепсис Сары относительно постановки Кена Хилла, мы с Кэмероном договорились, что займемся этим «Призраком оперы» ближе к концу года. Мы не планировали менять шутливое настроение шоу, а музыка должна была так и остаться попурри из разных опер. Единственное, мне казалось, что ему не хватает заглавной песни, и я предложил написать ее, но это было бы моим максимальным участием в работе над музыкальным сопровождением. На этом я забыл о «Призраке» Кена Хилла и вернулся к работе над реквиемом.

В СЕРЕДИНЕ МАЯ я стал главным героем одного из номеров журнала Time. Основой истории была премьера «Звездного Экспресса», но кроме нее в статье упоминались три моих шоу на Бродвее и четыре в Лондоне. Над материалом с заголовком «Суперзвезда мюзиклов. Британец Эндрю Ллойд Уэббер – бесспорный король всего мира» работал уважаемый музыкальный критик Майкл Уолш. Статья была наполнена дифирамбами, о которых я мог только мечтать. Мои американские пиарщики решили, что наступило одновременно несколько моих дней рождений и религиозных праздников, раз мы удостоились такого подарка. Но я не был так уверен.

Суть статьи заключалась в том, что я, конченый аутсайдер, взял на себя смелость заняться самым американским театральным жанром, какой может быть – мюзиклом. И надолго отправил его коренных жителей в небытие. В материале также присутствовал подробный анализ моих произведений. Уолш писал о «мучительны, практически атональных частях увертюры «“Суперзвезды” и вступительного припева “Эвиты”». Он продолжал: «Даже самая “избитая” музыкальная форма, фуга, появляется в “Кошках”: в увертюре и в “Jellicle Ball ballet”». Уолш отметил: «Техничные особенности, присущие Ллойду Уэбберу, – синкопы, необычный размер 13/8 [имел ли он в виду размер 7/8?] – слышатся почти незаметно».

Критик так же вспомнил о провальном «Дживсе»: «“Дживс” содержит несколько типично выигрышных мелодий Ллойда Уэббера, таких же прилизанных, как напомаженные волосы Берти Вустера». Далее он цитировал мои слова относительно техники: «Эти вещи – прочная основа, на которую вы начинаете рассчитывать. Если в музыкальном сопровождении нет чего-то основополагающего, центрального, невозможно создать то, что люди запоминают – мелодии». Далее мои же слова: «Если бы у меня был общий замысел, то я бы не написал “Экспресс”. Что мне нужно было бы сделать, так это написать оперу для трех исполнителей, полностью сопровождаемую струнным квартетом, чтобы исполнить дважды и получить восторженные отзывы. Но я не планирую заниматься подобным».

Мой общий замысел совершенно точно не включал эту кажущуюся мечтой статью. Конечно, я был очень благодарен Уолшу за то, что он так серьезно отнесся к моей музыке. Здорово, что он понял, какую значимость я придаю структуре. Но я рассматривал эту статью как красную тряпку для бродвейских быков. В то время я все еще был аутсайдером. Я еще не успел заслужить признание в творческих мастерских и музыкальных барах Бродвея. Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер, возможно, и лелеяли надежду на «особые отношения», но вряд ли британские мюзиклы фигурировали в их разговорах.

Чем больше я думал об этом, тем больше опасался реакции. Как я объясню американским театральным критикам происхождение «Звездного Экспресса»? Для них это будет всего лишь очередное заявление композитора, одержимого зрелищностью. Хорошо, «Эвита» была классической постановкой благодаря Халу Принсу, неважно, что именно я привел его в проект. Бродвейский «Иисус Христос – Суперзвезда» оказался показухой, а «Кошки» едва ли отличались скромностью. И теперь этот парень, который позарился на исключительно американское достояние, пытался продолжить вышеперечисленный список масштабным шоу, которое включало брейк-данс, рэперов и танцоров, одетых в костюмы поездов. В довершении всего он говорит, что работает над реквиемом! Этот тип – явный мошенник. Вот как, я думал, критики воспримут статью. И я не совсем ошибался.

С другой стороны, бродвейские продюсеры более чем когда-либо были готовы поставить мои шоу. Началась борьба за «Песню и Танец», хоть эта вещь и не была изначально предназначена для театра. Кэмерон тоже увидел желтый свет. Он твердо верил, что американская творческая команда должна заняться постановкой, чтобы защитить ее от нападок местных критиков на британскую хореографию, которая, если забыть о признании Майкла Беннетта, казалась слишком целомудренной. Фрэнк Рич уже набросился на работу Энтони ван Лааста над «Вариациями», хоть и назвал мою музыку «восхитительной».

Я думал, что было бы неплохо поставить «Песню и Танец» на Бродвее, но с этим можно и подождать. При этом я твердо сказал Брайану, что «Экспресс» никогда не должен появиться даже рядом с Бродвеем. Мне очень помог Роберт Стигвуд, в чью голову пришла идея о стадионном туре по США. Это звучало более убедительно, как и идея записать концептуальный альбом с американскими артистами под руководством легендарного продюсера Фила Рамона. Я поручил Брайану разобраться со всем этим и вернулся к «Реквиему», который должен был выйти в свет 13 июля.

«РЕКВИЕМ» ПРЕДНАЗНАЧАЛСЯ для полноценного хора, четырех солистов, мальчика-сопрано, сопрано, тенора и баса. Сара Б. была сопрано, а остальные были отобраны из хора Уинчестерского собора, включая мальчика-сопрано Пола Майлса-Кингстона, который вместе с Сарой исполнил «Реквием» как на концерте, так и на записи. Кроме того, произведение подразумевало аккомпанемент органа и четырех инструменталистов. В этот раз Джон Хизман играл на ударных, а его жена Барбара на теноровом саксофоне и флейте. Дэвид Каддик и Дэвид Каллен в этот раз присоединились в качестве клавишников. Так что наша музыкальная семья собралась вновь. Уинчестерский хормейстер Мартин Нери занял подиум дирижера.

Возможно, дело было в волшебном летнем вечере, возможно, простая деревенская церковь обладала какой-то особой атмосферой – было что-то волшебное в слышавшемся во время перерывов птичьем пении, – но зрители казались искренне тронутыми услышанным, и отзывы были крайне позитивными. Почти сразу же Брайан Бролли получил предложения на запись альбома от классического лейбла EMI Records – HMV Angel и от компании Philips Deutsche Grammophon. Руководитель первой, Петер Андри, казался чем-то вроде живой легенды. Андри был ветераном классического подразделения EMI: он присоединился к компании в 1956 году и работал с каждой знаменитостью серьезной музыки. Не зря подзаголовок его автобиографии звучал следующим образом: «Работая с Кал-лас, Ростроповичем, Доминго и элитой классической музыки». Интуиция подсказывала мне, что этот человек может стать идеальным проводником по минному полю классической музыки, так что выбор пал на HMV. Очевидно, что первым человеком, которого я хотел пригласить к сотрудничеству, был Пласидо, но Петер попросил до этого детально проанализировать мое произведение. Он настаивал, чтобы я написал оркестровку для полноценного симфонического оркестра. Думаю, он знал, что только так мы привлечем первоклассного дирижера.

Первой его мыслью был Андре Превин. История с экранизацией «Суперзвезды» уже забылась, когда я встретился с Андре. Ему действительно понравилась первая часть, которую на том этапе с первой доли начинал петь мальчик-сопрано. Он был доволен «Requiem Aeternam», похвалил «Offertorium» и «Pie Jesu», и остался удовлетворен заключением. Но у него были сомнения насчет всего остального. Я ответил, что это лишь первая версия, но, в конце концов, мы не совпали с ним по датам. Хотя он занимал должность главного дирижера Королевского филармонического оркестра, он находился в состоянии перехода из Питтсбургского симфонического оркестра в Лос-Анджелесский. Подозреваю, мы все же могли подстроиться и заняться проектом вместе, если бы Андре действительно хотел.

Петер Андри немедля обратился к другому известному дирижеру, по совпадению связанному с Питтсбургским оркестром, к маэстро Лорину Маазелю. После двух продолжительных встреч Лорин сказал «да». Я всегда буду благодарен судьбе за то, что мне выпал шанс поработать с этим выдающимся музыкантом. Он дирижировал в стиле противоположном «широкой» манере Леонарда Бернстайна. Быстрые, почти незаметные движения рук – все, что ему требовалось для управления оркестровыми войсками во время исполнения сложных произведений, которые он почти всегда помнил наизусть. Лорин оставался моим другом вплоть до смерти в 2014 году. Незадолго до того как он умер, мы встречались с ним за обедом, чтобы обсудить мое сочинение для его фестиваля в Каслтоне.

Для начала мы решили, что должен убрать бас-солиста и переписать его партию для тенора. Это очень помогло выстроить логику моего произведения. Я хотел, чтобы мальчик демонстрировал невинное детство, что ни один ребенок не рождается для ненависти, как и не рождается с определенной религией. У нас могут быть родители, исповедующие иудаизм, ислам, протестантизм и католицизм – мы не можем поменять нашу идентичность, – но мы не рождаемся иудеями, мусульманами, протестантами или католиками. Сопрано было задумано как олицетворение молодой идеалистичной женщины, отвергающей насилие, совершаемое во имя религии, а тенор был уставшим от жизни человеком, повидавшим все на своем веку. Объединение партий баса и тенора сделало эту простую концепцию еще легче.

В КОНЦЕ АВГУСТА мы с Сарой поехали на пару дней в Венецию. Именно там я набрел на то, о чем до сих пор думаю как о потенциальном необычном творческом вечере, хоть мы с Кэмероном и завернули эту идею в начале. Мы с Сарой пили кофе на площади Святого Марка, когда местная группа начала играть потрясающую аранжировку композиций из «Богемы». Она состояла из фортепиано, аккордеона, двух скрипок и баса. Это было невероятно. Лидер группы сказал мне, что ресторанная аранжировка была написана самим Пуччини. Мне хотелось знать больше. Были ли другие?

Пуччини, вероятно, ожидая разгромных рецензий на свои оперы, начинал осаждать итальянские кафе с отрывками из своих произведений за несколько недель до их премьер. Одним словом, Пуччини опередил появление концептуальных альбомов, продвижения на радио, анализа трендов на Spotify, как вы назвали бы это сейчас. Миланские офисы его издателя Ricordi были разбомблены во время Второй мировой войны, так что единственные экземпляры его аранжировок принадлежат семьям потомственных ресторанных музыкантов. Например, партитуры этой «Богемы» достались моему собеседнику от его прадедушки. Когда мы вернулись домой, я предложил Кэмерону воссоздать эти аранжировки и поставить шоу, действие которого будет проходить в кафе, а официанты станут рассказчиками жизненного пути Пуччини. Кэмерон позвал в качестве сценариста остроумного обозревателя классической музыки Робина Рея. Премьера шоу должна был состояться в рамках Сидмонтонского фестиваля 1985 года.

Придумав очередной проект, мы оба отправились в Нью-Йорк для обсуждения судьбы «Песни и Танца». Что еще важнее, нам с Петером Андри предстояло посетить оперу «Лоэнгрин», в которой пел Пласидо Доминго. По плану мы должны были встретиться с ним после концерта и договорить о записи и премьере «Реквиема» в следующем году.

Самый верный способ вывести из себя поклонников Вагнера – выразить мнение, что его произведения звучат лучше, если их сжать до пары минут и не тратить восемь часов на прослушивание. Другой вариант – сказать, будто вы слышали, что Сокращенная шекспировская компания, которая умудрилась втиснуть все его произведения в двухчасовой концерт, основала новое подразделение с названием Сокращенная Вагнеровская компания и собирается исполнить все «Кольцо нибелунга» за один акт. Третий способ подходит только для знатоков искусства: нужно сказать, как сильно вам понравился Пол Николас в роли Вагнера в «Листомании» Кена Рассела.

Первая идея посетила меня вскоре после сказочной увертюры «Лоэнгрин». Возможно, из-за джетлага мне было сложно вникнуть в историю Тельрамунда, Эльзы и рыцаря в сияющих доспехах, который плыл в лодке, которую тянул лебедь. Я помню, как Энтони Болус говорил, что Вагнером стоит восхищаться как минимум по тому, что он умудрился написать все это. Когда первый акт наконец закончился, Петер Андри вскочил со словами: «Сейчас же идем ужинать!» Я был озадачен. Неужели опера подразумевала перерыв, которого достаточно для продолжительного ужина, как принято на фестивале в Глиндебурне? Если так, то бранч должен начаться в восемь утра, и после него все еще останется третий акт. Петер отвел меня в ресторан напротив оперы. «Наш мальчик не участвует во втором акте и появляется только в середине третьего, – сказал он, – так что мы успеем поесть и вернуться обратно».

Я лишился дара речи. И это говорил глава классического подразделения EMI! Я сел за стол и послушно съел свою еду.

В ТО ВРЕМЯ мы одновременно запускали два проекта в Нью-Йорке. Кэмерон был уверен, что мы должны позвать американского хореографа для работы над «Песней и Танцем», так что мы встретились с Питером Мартин-сом, который, кстати говоря, был датчанином. Конечно, он уже успел стать почетным гражданином Америки, с 1970 года будучи главным танцором в Нью-Йорк Сити балет под руководством Джорджа Баланчина, а затем став его балетмейстером. В тот же день мы обедали с Ричардом Малтби.

Кэмерон считал, что с Питером и Ричардом у нас будет команда, достойная уважения Бродвея. Я знал, что сработаюсь с обоими. Более того, я пришел в восторг от предложения Ричарда пригласить Бернадетт Питерс сыграть в «Расскажи мне». Бернадетт начала свою карьеру на Бродвее и была звездой таких шоу, как, например, «Mack and Mabel». Но затем она мудро поступила, переместившись на экран: среди прочих фильмов она снялась со Стивом Мартином в «Придурке» и «Грошах с неба». В общем, она счастливо избежала ловушки под названием музыкальный театр. Она казалась мне идеальной кандидатурой.

Тем не менее меня беспокоили две вещи. Во-первых, не меняли ли мы лондонскую творческую команду на не менее талантливую американскую, только чтобы ублажить нью-йоркских критиков? Во-вторых, этот двойной спектакль стал хитом в Британии в основном благодаря успеху альбомов с «Вариациями» и «Расскажи мне». Но они не были в американских чартах. Не будет ли «Песня и Танец» ошибочно воспринята, как мюзикл, сопутствующий «Кошкам», а не «концерт для театра», состоящий из двух успешных альбомов? Но, когда Бернадетт сказала «да», как я мог сказать «нет»? Энтузиазм Кэмерона вновь сметал все на своем пути.

Пласидо тоже сказал мне «да». Поразительно, как люди, чья жизнь расписана на годы вперед, внезапно находят время для проектов, которые им нравятся. Вскоре мы назначили запись «Реквиема» на предрождественскую неделю. Она должна была пройти в первой студии «Эбби-Роуд». Затем Петер Андри предложил устроить премьеру в Америке, а уже затем в Лондоне. Мне понравился его план. Я подумал, что так США увидит меня с новой, серьезной стороны. В качестве площадки я предложил церковь святого Томаса на Пятой авеню. Она действует совсем как английский собор с полноценным профессиональным хором и хором мальчиков, что вообще-то уникально для США. Прежде чем я успел моргнуть, мировая премьера была назначена на 24 февраля, следующего 1985 года.

Все это было чрезвычайно захватывающе, но у меня оставалось очень мало времени, чтобы переделать оркестровку «Реквиема» для полноценного симфонического оркестра. Так что попросил Дэвида Каллена помочь мне. Затем я обратился к папиному звездному ученику Дэвиду Каддику с предложением стать моей правой рукой.

ТАКЖЕ МНЕ ПРИШЛОСЬ ПЕРЕДАТЬ ЕЩЕ ОДИН ПРОЕКТ – запись заглавной песни для оперного попурри Кена Хилла. Кто-то предложил позвать на роль продюсера и поэта-песенника Майка Батта. Возможно, это даже был я. Майк по большей части известен как человек, стоящий за «The Wombles of Wimbledon», но он также написал «Bright Eyes» и саундтрек к мультфильму «Опаснейшее путешествие». Работу над этим мультфильмом предлагали мне, но после провала «Дживса» его продюсеры быстро забрали предложение обратно. Вскоре мы с Майком написали вещь, которой очень гордились, и в начале ноября он записал трек в «Эир Студиос». Сара предложила своего прежнего возлюбленного Майка Морана на роль клавишника.

Несмотря на то что песня закончилась совершенно иначе, аранжировка ритм-трека составила основу театральной оркестровки. Мы также написали инструментальную версию; виртуозная органная часть Майка была записана в половину медленнее, чтобы сделать ее возможной для воспроизведения. В результате она стала первой частью увертюры. Но все это происходило в редкие свободные минуты, потому что наше с Кэмероном участие в судьбе «Призрака» Кена Хилла практически сошло на нет.

Это произошло во время поездки в Японию. Хотя я отбросил все, что мог, чтобы сконцентрироваться на «Реквиеме», я просто не мог не полететь на показ «Кошек» вместе с Сарой, Кэмероном и Брайаном. Также я узнал, что Джим Шарман, режиссер лондонской постановки «Иисуса Христа – Суперзвезды», тоже собирался прилететь в Токио. Затем Джим поставил «Шоу ужасов Рокки Хоррора». Это к разговору о приятных неожиданностях. Кто мог лучше поставить «Призрака» Кена Хилла, чем человек, который запустил самый популярный мюзикл последних лет?

Мы приехали в Токио и прямиком отправились на банкет, организованный в нашу честь звездой японского театра, продюсером Кэита Асари, чья компания Shiki Theatre занималась постановкой «Кошек». Главным деликатесом были выдержанные суши из тунца. Никогда не думал, что нужно выдерживать рыбу для суши так же, как это делают с мясом для стейков. Вместо того чтобы хранить рыбу в прохладном помещении, ее складывают в маленькие корзинки, как для димсамов, разница только в том, что на дне лежит лед. Это восхитительное блюдо подавали самые скромные на вид гейши, которые кланялись и расшаркивались перед нами – но не перед Сарой – как будто мы находились в каком-то старом голливудском фильме с восточным колоритом. Гости не должны были знакомиться с гейшами, так что я совершил оплошность, когда спросил у одной из девушек, не принесет ли она еще немного этих чудесных суши. Он шепотом ответила мне: «Я ваша Кошка Гамби».

Итак, гейши на самом деле были нашими актрисами. Можете себе представить, как чувствовала себя Сара. Я разрывался между удивлением и улыбкой. Мысль о привлекательной будущей миссис Джон Неппер в облачении гейши, разносящей суши, была просто невероятно соблазнительной.

Следующим шоком был шатер. Мы с Кэмероном и Брайаном согласились на урезанные роялти в Японии, потому что нам сказали, что в Токио нет походящего театра, с полукруглой сценой, и шоу придется показывать во временном шатре. Его проектирование и установка стоили довольно дорого, отсюда и урезанные роялти.

Шатер походил на город. В нем были рестораны, все необходимые помещения для зрителей и сотрудников, огромнейшая акустическая система, какой я никогда не видел в театре, рассчитанном на тысячу мест, и осветительная установка, которой требовалась небольшая электростанция. Мы также узнали, что японская постановка не стоит в одном месте дольше пары месяцев.

НАША ВСТРЕЧА С ДЖИМОМ ШАРМАНОМ прошла очень хорошо. Я был рад увидеть его спустя десять лет. Но было понятно, что он уже давно распрощался с миром трансвестита Фрэнка-эн-Фёртера. Теперь он занимался серьезными постановками, последними он поставил «Смерть в Венеции» Бриттена и «Лулу» Берга. Пошлые комедии больше не входили в сферу его интересов.

«Ты должен сделать это, – сказал он, когда мы прощались, – ты должен написать “Призрака”».

Его совет меня не впечатлил. Последним, что я хотел бы написать для театра после «Экспресса», было несколько случайных песен для комедийного мюзикла.

Так что мы с Кэмероном решили попрощаться с «Призраком». Мне было вполне достаточно «Реквиема», а он обнаружил французское шоу по мотивам «Отверженных» Виктора Гюго, и теперь пытался заставить Тревора поставить его с Королевской шекспировской компанией. Кэмерон сообщил Кену Хиллу, что без Джима Шармана мы не сможем работать над проектом. Брайн поблагодарил Майка Батта: возможно, та песня из «Призрака» когда-нибудь станет новым синглом Сары Брайтман. Но не раньше, чем я доведу до ума «Реквием».