Школьный зал был битком набит родителями с видеокамерами и скучающими братьями и сестрами. К некоторым из юных дарований пришли даже бабушки с дедушками. Обойдя людей, кучковавшихся в проходе, мы с Лукасом сели в один из средних рядов, с краю. Я посмотрела на ксерокопированную программку концерта: Харрисон играл в оркестре старшеклассников, значит появиться на сцене должен был не скоро. Два мальчика моложе его тоже брали у меня уроки, и их выступлений я раньше никогда не видела. Так что у меня был повод поволноваться за них за всех.

Я наклонилась к Лукасу и тихо, чтобы никто из родителей не услышал, сказала:

— Думаю, мне стоит тебя предупредить: многие ребята, особенно из тех, которые будут выступать первыми, занимаются всего несколько месяцев. Поэтому не удивляйся, если они… не совсем виртуозы.

Лукас приподнял уголок рта. Мне захотелось поцеловать его, но я сдержалась.

— То есть ты меня мягко готовишь к тому, что сейчас мне придется слушать скрежет ногтей о стекло? — спросил он.

Справа, из той части зала, которая предназначалась для выступающих, раздался голос Харрисона:

— Миз Уоллес!

Я отыскала его взглядом в море черных полиэстеровых смокингов и длинных сиреневых платьев. В тот самый момент, когда я увидела его белобрысую голову, он заметил, что я не одна. Его приветственно поднятая рука застыла в воздухе, а глаза расширились. Я улыбнулась и помахала ему. Он грустно махнул в ответ.

— Это, надо полагать, один из тех, кто на тебя запал? — спросил Лукас; он сидел, положив щиколотку на колено, и, стараясь не прыснуть со смеху, ковырял шов поношенного ботинка.

— Что? Да они все на меня западают! Я же горячая красотка из колледжа! Забыл? — Я рассмеялась.

Лукас посмотрел на меня, и в его глазах сверкнул огонек. Он наклонился к самому моему уху и прошептал:

— Очень даже горячая! Я только что вспомнил, какая ты была сегодня утром, когда проснулась в обнимку со мной в моей постели. Это будет не слишком большой наглостью с моей стороны, если я попрошу тебя остаться и сегодня?

Я почувствовала, как мое лицо теплеет от удовольствия, и посмотрела Лукасу в глаза:

— Я боялась, что ты об этом не попросишь.

Он накрыл ладонью мою руку, лежавшую у меня на колене. В этот момент на сцену вышел дирижер.

Через полтора часа Харрисон отыскал меня у выхода из зала. В руках у него были красные розы на длинных стеблях. Цвет его смущенного лица почти идеально гармонировал с цветом бутонов.

— Это вам, — запинаясь, сказал он и сунул мне букет.

Родители Харрисона остались стоять футах в пятнадцати от нас, чтобы он мог самостоятельно преподнести мне этот дар. Я взяла цветы и понюхала их, а он мельком взглянул на Лукаса.

— Спасибо, Харрисон. Они чудесные. Кстати, я тобой горжусь: сегодня у тебя было потрясающее вибрато.

Он постарался подавить улыбку, и от этого в его лице появилось что-то неврастеническое.

— Все благодаря вам.

Я покачала головой:

— Нет. Ты работал, много репетировал. Это главное.

Он переступил с ноги на ногу.

— Ты здорово играл, старик! Хотел бы я тоже так уметь! — сказал Лукас.

— Спасибо, — пробормотал Харрисон и хмуро на него поглядел. Мой ученик был довольно рослый, выше меня, но тощий: рядом с Лукасом он казался похожим на шнурок. — Больно было? Прокалывать губу?

Лукас пожал плечами:

— Не особенно. Хотя пару крепких словечек я тогда произнес.

Харрисон улыбнулся:

— Круто!

* * *

Несколько часов спустя, уже в сумерках, мы с Лукасом лежали лицом друг к другу, положив головы на одну подушку. Я сделала глубокий вдох, молясь, чтобы в этот раз он от меня не отшатнулся. Мне казалось, что сейчас между нами тесная, как никогда, связь, и я надеялась, что теперь все получится.

— Как тебе Харрисон?

Лукас внимательно посмотрел на меня:

— Вроде хороший пацан.

— Вот именно.

Я провела пальцами по его лицу, он прижал меня к себе и улыбнулся:

— А что, Жаклин, ты бросаешь меня и уходишь к Харрисону?

Глядя Лукасу в глаза, я спросила:

— Если бы в ту ночь на стоянке вместо тебя оказался Харрисон, думаешь, он бы мне помог? — (Взгляд Лукаса приковался к моему лицу. Он не отвечал.) — Если бы кто-нибудь в шутку попросил его за мной присмотреть, а потом случилось бы то, что могло случиться, разве его стали бы упрекать?

Лукас резко выдохнул:

— Я понимаю, что ты пытаешься сказать.

— Нет. Ты это только слышишь, но не понимаешь, не принимаешь. Твой отец не мог на самом деле рассчитывать на то, что ты защитишь маму. Наверняка он давно уже не помнит тех своих слов. Он винит во всем себя, а ты — себя, но не виноваты ни ты, ни он.

Глаза у Лукаса стали влажными. Он сглотнул душивший его комок и сильно меня сжал.

— Никогда не забуду, как она кричала, — проговорил он, давясь слезами. — Разве я могу себя не винить?

Я тоже заплакала. Теплые ручейки с моего лица стекали на нашу подушку.

— Лукас, вспомни Харрисона. Вспомни себя, когда ты был таким же, и перестань упрекать мальчика в том, что он не помешал злу, которое смог бы предотвратить далеко не каждый взрослый мужчина. Что ты мне сам всегда говоришь? Это не твоя вина. Тебе нужно с кем-то поговорить и найти способ снять тот груз, который ты не должен был на себя взваливать, — твоя мама никогда бы этого не пожелала. Попробуй! Пожалуйста!

— И как так получилось, что я тебя нашел? — проговорил Лукас, отирая слезы с моих щек.

Я покачала головой:

— Наверное, ты нашел меня, потому что я там, где и должна быть.