– Пятки вместе. Бедра напрячь. Раз, два, три, четыре… Айрин Маккаллох! Пожалуйста, разверните плечи и подтяните живот. Сколько раз я должна повторять вам, чтобы вы стояли прямо? Вот так-то лучше! Начнем снова. Раз, два, три, четыре…

Команды бубнились дальше. Около двух десятков правонарушительниц «отрабатывали» полученные за неделю замечания. Это была неподходящая работа для солнечной субботы. Двадцать пар глаз устремлялись поверх головы мисс Джеллингз… через веревки, кольца и параллельные брусья… К зеленым верхушкам деревьев и голубому небу, и двадцать девочек в этот недолгий час сожалели о своих прошлых прегрешениях.

Мисс Джеллингз сама, казалось, была немного раздражена. Она отдавала приказы с резкостью, заставлявшей сорок булав отвечать ей судорожными взмахами. Стоя, прямая и стройная в своем гимнастическом костюме, раскрасневшаяся от движения, она выглядела такой же молоденькой, как ее ученицы. Но, хоть она и выглядела молоденькой, вид у нее был непоколебимый. Ни одна учительница в школе, даже мисс Лорд, не поддерживала более строгой дисциплины.

– Раз, два, три, четыре… Патти Уайат! Смотрите прямо перед собой. Нет необходимости смотреть на часы. Я распущу класс, когда сочту нужным. Над головами. Раз, два, три, четыре.

Наконец, когда нервы были почти на пределе, поступил приятный приказ:

– Внимание! Направо! Шагом марш. Булавы на подставку. Бегом. Стоп. Разойдись.

С возгласами облегчения ученицы разошлись.

– Хвала небесам, нам остается еще только одна неделя этого! – выдохнула Патти, когда вместе с Конни и Присциллой вернулась в Райский Коридорчик.

– Гимнастика, прощай навеки! – Конни помахала над головой гимнастической туфлей. – Ура!

– Джелли сегодня просто ужасна, правда? – продолжила Патти, все еще кипя негодованием после недавнего оскорбления. – Раньше она никогда не была такой противной. Что, скажите на милость, с ней сделалось?

– Она сегодня довольно резкая, – согласилась Присцилла. – Но мне она все равно нравится. Она такая… такая энергичная… ну, понимаете… как норовистая лошадь.

– Хм! – проворчала Патти. – Хотела бы я увидеть хорошего большого, крепкого мужчину, который однажды подчинил бы себе Джелли и просто заставил бы ее играть по правилам!

– Вам обеим надо поторопиться, – предупредила Присцилла, – если вы хотите прямо тут одеться в ваши костюмы. Мартин с «катафалком» будет готов уже через полчаса.

– Мы успеем! – Патти уже сунула лицо в умывальный таз с какой-то черной жидкостью.

Маскарад на свежем воздухе, который школа Св. Урсулы ежегодно проводила в последнюю пятницу мая, состоялся накануне вечером, а сегодня девочки снова надевали свои костюмы, чтобы отправиться к фотографу. Тем, у кого были сложные наряды, требовавшие времени и места для прилаживания и подгонки, предстояло надеть их в школе и ехать в «катафалке». Остальные, имевшие костюмы попроще, должны были ехать на конке и переодеться в тесной приемной фотостудии.

Патти и Конни, у которых был весьма своеобразный грим, одевались в школе. Они изображали цыганок – не опереточных, а настоящих – грязных, оборванных, залатанных. (Целую неделю перед маскарадом обе ежедневно вытирали пыль в комнате своими костюмами.) Патти надевала один коричневый чулок и один черный, с бросающейся в глаза дыркой на правой икре. У Конни из одной туфли торчали пальцы, а подошва другой хлопала сзади. Волосы были встрепанными, а лица испачканными. Это было последнее слово художественного реализма.

Девочки натянули свои костюмы без особых церемоний и кое-как приладили их. Конни схватила тамбурин, а Патти засаленную колоду карт, и обе с топотом спустились по обитой жестью задней лестнице. В холле первого этажа они столкнулись лицом к лицу с мисс Джеллингз, одетой в легкое муслиновое платье. Она уже была в более дружелюбном расположении духа. Патти, никогда долго не державшая обиды, уже забыла о своем раздражении по поводу того, что ей не было позволено смотреть на часы во время гимнастики.

– Посеребрите ручку? Судьбу нагадаю!

Она, пританцовывая и потряхивая красными нижними юбками, приблизилась к учительнице гимнастики и протянула грязную руку.

– Ой, хорошую судьбу! – добавила Конни для убедительности позвякивая тамбурином. – Высокий молодой брюнет.

– Ах, вы дерзкие маленькие оборванки! – Мисс Джеллингз взяла каждую за плечо и повернула к себе, чтобы рассмотреть получше. – Что вы сделали с вашими лицами?

– Умылись черным кофе.

Мисс Джеллингз, вскинув голову, весело рассмеялась.

– Вы позор школы! – объявила она. – Смотрите, не попадайтесь на глаза полицейскому, а то он арестует вас за бродяжничество.

– Патти! Конни! Поторопитесь! «Катафалк» отъезжает.

В дверях появилась яростно потрясающая рашпером Присцилла. Она не успела подобрать для себя костюм, а потому в последнюю минуту нечестиво изобразила из себя Св. Лоренса, просто закутавшись в простыню и сунув под мышку кухонный рашпер.

– Идем! Скажи ему, чтобы подождал! – Патти бросилась на крыльцо.

– Ты без жакета? – крикнула вслед Конни.

– Нет… пошли… не надо жакетов.

Они побежали по дорожке к фургону… Мартин никогда не ждал копуш, предоставляя им догонять линейку и вскакивать на ходу. Они вспрыгнули на заднюю подножку, полдюжины поданных рук втянули их внутрь.

В приемной фотографа, куда они вошли, царил безумнейший беспорядок. Когда шестьдесят взволнованных людей набиваются в помещение, рассчитанное на десяток, отдохнуть там вряд ли удастся.

– Кто-нибудь захватил с собой крючок для застегивания башмаков?

– Одолжи мне немного пудры!

– Это моя булавка!

– Куда ты засунула жженую пробку?

– Хорошо у меня лежат волосы?

– Застегни меня сзади… пожалуйста!

– Торчит у меня нижняя юбка?

Все говорили одновременно, и никто не слушал других.

– Давайте выберемся отсюда – я уже изжарилась!

Св. Лоренс схватил каждую из цыганок за плечо и толкнул их в пустой коридор. Они со вздохом облегчения втиснулись в пролет узкой шаткой лесенки из шести ступенек и остановились перед открытым окном, в которое дул освежающий ветерок.

– Я точно знаю, что мучает Джелли! – сказала Патти, продолжая начатый еще в школе разговор.

– Что? – с интересом спросили подруги.

– Она поссорилась с Лоренсом Гилроем – ну, тем, который работает управляющим в электрической компании. Помните, как он раньше все время крутился возле школы? А теперь совсем не приходит. В рождественские каникулы он приезжал каждый день. Они обычно ходили гулять вдвоем… и вдобавок без всяких сопровождающих! Можно было бы предположить, что директриса поднимет из-за этого ужасный шум, но она, кажется, ничего не имела против. А видели бы вы, как мисс Джеллингз обращалась с этим мужчиной… это был про-сто кош-мар! То, как она отчитывает Айрин Маккаллох, ничто по сравнению с тем, как она отчитывала его.

– Ну, ему не надо отрабатывать замечания. Так что он дурак, что такое терпит, – без обиняков заявила Конни.

– Он больше не терпит.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, я… вроде как подслушала… Однажды в рождественские каникулы я сидела в угловой нише библиотеки – читала «Убийство на улице Морг», – когда туда вошли Джелли и мистер Гилрой. Они не видели меня, а я сначала не обратила на них внимания – я как раз дошла до места, где детектив говорит: «Похоже, что это отпечаток не человеческой руки», – но довольно скоро они начали ссориться, так что я не могла не слышать их голосов, а прервать их мне было неловко.

– Что они сказали? – нетерпеливо спросила Конни, не вникая в ее оправдания.

– Я не совсем поняла. Он пытался что-то объяснить, а она не хотела его слушать – и вела себя просто отвратительно. Сами знаете, какая она бывает: «Я все прекрасно понимаю и не желаю слушать никаких отговорок. Даю вам десять замечаний и в субботу явитесь на дополнительные занятия по гимнастике». Ну, продолжали они в том же духе минут пятнадцать, и оба становились все чопорнее и чопорнее. А потом он взял шляпу и ушел. И мне не верится, что он когда-нибудь вернется… во всяком случае, я больше его ни разу не видела. А теперь она жалеет об их ссоре. И злая с тех пор – как черт.

– А ведь она может быть ужасно милой, – заметила Присилла.

– Да, может, – согласилась Патти. – Но она слишком самоуверенная. Я очень хотела бы, чтобы этот мужчина вернулся и поставил ее на место!

Из раздевалки толпой вышли участницы маскарада и приступили к главному делу дня. Школа позировала сначала целиком, затем бесконечное количество маленьких групп позировали отдельно, в то время как те, что не были в кадре, стояли за спиной фотографа и смешили остальных.

– Юные леди! – умолял измученный фотограф. – Будьте так любезны! Не шумите хотя бы две секунды! Из-за вас я испортил три пластинки. И, пожалуйста, пусть этот монах с края перестанет хихикать. Вот! Все готово. Пожалуйста, смотрите на отверстие дымохода и не двигайтесь, пока я считаю до трех. Раз, два, три… благодарю вас!

Он витиеватым жестом вынул пластинку из аппарата и нырнул в темную комнату.

Настала очередь Патти и Конни быть снятыми вдвоем, но Св. Урсула и ее одиннадцать тысяч дев громко требовали пропустить их вперед по причине численного превосходства и подняли такой гам, что две цыганки вежливо отошли в сторону.

Керен Херси, изображавшая Св. Урсулу, и одиннадцать учениц младшего класса – каждая в роли тысячи дев – составили очередную группу. Должна была, как объяснила Керен, получиться символическая картина.

Когда очередь цыганок подошла во второй раз, Патти, к несчастью, зацепилась платьем за гвоздь и прорвала треугольную прореху спереди на юбке. Дыра была неприлично большой даже для цыганки, так что ей пришлось удалиться в раздевалку и скрепить края крупными стежками, воспользовавшись белой ниткой для наметки.

Наконец, самыми последними, они предстали перед фотографом во всей своей живописной грязи и лохмотьях. Фотограф был художником в душе и высоко оценил их наряды. Если все остальные явно выглядели участницами маскарада, то эти две были настоящими. Он сфотографировал их танцующими и бредущими по безлюдной вересковой пустоши с грозными облаками на холсте за спиной. Он уже собирался снять их в лесу у костра, над которым со связанных вместе трех палок свисал кипящий чайник… когда Конни вдруг отдала себе отчет в том, что в студии стало слишком тихо.

– Где все?

Она торопливо выбежала в приемную и вернулась, не зная, смеяться ей или содрогаться от ужаса.

– Патти! «Катафалк» уехал! А те, что едут на конке, ждут ее на углу возле магазина «Марш и Элкинс».

– Ох, негодницы! Ведь знали же, что мы здесь! – Патти уронила свои три палки и вскочила на ноги. – Простите! – обернулась она к фотографу, вытиравшему пыль с чайника. – Мы должны бежать!

– А мы без жакетов! – простонала Конни. – Мисс Уодсворт не возьмет нас в вагон конки в таком виде.

– Ей придется нас взять, – заявила Патти. – Она не сможет бросить нас на улице.

Они с топотом сбежали вниз по лестнице, но, прежде чем выскочить из дружеской темноты дверного проема на свет, на мгновение заколебались. Однако времени для девического смущения не было, так что, собравшись с духом, они нырнули в толпу, заполнявшую в этот субботний вечер главную улицу городка.

– Ой, мама! Смотри-ка! Цыганки! – взвизгнул маленький мальчик, указывая на проталкивающихся мимо Патти и Конни.

– Кошмар! – прошептала Конни. – Я чувствую себя как в какой-нибудь цирковой процессии.

– Скорее! – выдохнула Патти, хватая ее за руку и пускаясь бегом. – Конка подошла, и они садятся… Подождите! Подождите! – Она неистово замахала над головой тамбурином.

На перекрестке им преградил путь фургон транспортной конторы. Последняя из одиннадцати тысяч дев влезла в вагон, даже не бросив взгляд через плечо, и вагон конки со спокойным лязганьем покатил прочь, вскоре сделавшись лишь желтым пятнышком вдали. Две цыганки стояли на углу улицы и глядели друг на друга в полной растерянности.

– У меня ни цента… А у тебя?

– Ни одного.

– Как мы доберемся до школы?

– Понятия не имею.

Патти почувствовала, что ее толкают под локоть. Она обернулась и увидела юного Джона Дрю Доминика Мерфи, протеже школы и ее близкого знакомого, взирающего на нее с озорным восторгом.

– Эй, вы! Спойте нам и спляшите!

– Хорошо еще, что наши друзья не узнаю́т нас, – шепнула Конни, пытаясь извлечь хоть какое-то утешение из того, что ее инкогнито не раскрыто.

К этому времени вокруг них собралась довольно большая толпа, которая быстро росла. Пешеходам, чтобы пройти мимо, приходилось сворачивать в боковую улочку.

– Нам потребовалось бы совсем немного времени, чтобы заработать на билеты и доехать на конке до школы, – сказала Патти; смущенное выражение ее лица вдруг сменилось озорным. – Давай! Ты бей в тамбурин, а я исполню матросский танец.

– Патти! Веди себя прилично! – На этот раз Конни обрушила на спутницу весь свой остужающий запас здравого смысла. – Остается неделя до окончания школы. Ради всего святого, давай не допустим, чтобы нас исключили в эти последние дни!

Она схватила ее за локоть и настойчиво подтолкнула к боковой улочке. Джон Дрю Мерфи и его друзья следовали за ними несколько кварталов, но, наглазевшись вдоволь и поняв, что цыганки не предложат им никакого развлечения, постепенно отстали.

– Что будем делать? – спросила Конни, когда они наконец отделались от последнего из маленьких мальчиков.

– Думаю, мы могли бы дойти пешком.

– Пешком! – Конни продемонстрировала свою хлопающую подметку. – Ты думаешь, что я пройду пешком три мили в этой туфле?

– Ну хорошо, – сказала Патти. – Что же тогда ты предлагаешь?

– Мы могли бы пройти назад к фотографу и занять у него на конку.

– Нет! Я не собираюсь выставлять себя на посмешище, маршируя из конца в конец по главной улице в дырявом чулке.

– Ну хорошо, – Конни пожала плечами, – тогда придумай что-нибудь.

– Думаю, мы могли бы дойти до платной конюшни и…

– Это на другом конце города… Я не смогу пройти такое расстояние с моей хлопающей подметкой. Каждый раз, когда я делаю шаг, мне приходится поднимать ногу на десять дюймов.

– Ну ладно. – Патти в свою очередь пожала плечами. – Может быть, тогда ты придумаешь что-нибудь получше?

– Пожалуй, самый простой выход – сесть в вагон конки и попросить кондуктора записать стоимость поездки на счет школы.

– Да, и объяснить перед всеми пассажирами, что мы ученицы школы Св. Урсулы? Эта история за один вечер разойдется по всему городку, и Вдова будет в ярости.

– Ну хорошо… что же тогда будем делать?

С минуту они в растерянности стояли перед уютным домом, на крыльце которого играли трое детей. Дети прервали игру и остановились на верхней ступеньке, разглядывая цыганок.

– Пошли! – призвала подругу Патти. – Споем «Цыганскую дорогу». (Это была последняя песня, которую напевала вся школа.) – Я буду подыгрывать на тамбурине, а ты можешь отбивать такт подметкой. Может быть, они дадут нам пару центов. Это была бы отличная забава – заработать на проезд до школы… Я уверена, за то, чтобы меня послушать, стоит заплатить десять центов.

Конни бросила взгляд сначала в один, потом в другой конец пустынной улочки. Не было видно ни одного полицейского. Она неохотно последовала за Патти по дорожке к дому, и песня зазвучала. Дети громко аплодировали, и цыганки уже поздравляли себя с успехом своего представления, когда дверь открылась и на пороге появилась женщина… похожая на мисс Лорд.

– Немедленно прекратите этот шум! В доме больной!

Ее тон так же напоминал о латыни. Они повернулись и побежали прочь – так быстро, как только позволяла Конни ее оторванная подошва. Когда между ними и «латинянкой» осталось добрых три квартала, они упали на удобный порог и, прислонясь плечом к плечу, рассмеялись.

Из-за угла дома вышел мужчина, толкая перед собой газонокосилку.

– Эй, вы! Ступайте отсюда! – распорядился он.

Девочки послушно встали и прошли еще несколько кварталов. Они продвигались в противоположном направлении от школы Св. Урсулы, но, казалось, не знали, что еще можно было бы предпринять, и продолжали бездумно шагать вперед. Они уже добрались до окраины городка и вскоре остановились перед высокой дымовой трубой, окруженной группой невысоких зданий, – это были насосная и электрическая станции.

Луч надежды мелькнул в глазах Патти.

– Слушай! Давай зайдем и попросим мистера Гилроя, чтобы он отвез нас в школу на автомобиле.

– Ты его знаешь? – с сомнением уточнила Конни. Пережив столько публичных оскорблений, она несколько оробела.

– Да. Я знаю его очень близко. Он крутился в школе все рождественские каникулы. Мы даже один раз играли с ним в снежки. Пошли! Он с удовольствием нас выручит. И у него будет предлог помириться с Джелли.

Они прошли по узкой заасфальтированной дорожке к кирпичному зданию с вывеской «Правление». Четыре клерка и машинистка в приемной прервали работу, чтобы посмеяться над двумя нелепыми фигурами, появившимися в дверях. Молодой человек, сидевший ближе всех к двери, развернул свой стул, чтобы лучше видеть.

– Привет, девочки! – сказал он с веселой фамильярностью. – Откуда вы выскочили?

Машинистка тем временем делала замечания вслух о дырах на чулках Патти.

Лицо Патти вспыхнуло под темным слоем кофе.

– Мы хотим видеть мистера Гилроя, – с достоинством сказала она.

– Мистер Гилрой сегодня занят, – усмехнулся молодой человек. – Может быть, вам лучше поговорить со мной?

Патти высокомерно выпрямилась.

– Пожалуйста, скажите мистеру Гилрою… и немедленно… что мы хотим поговорить с ним.

– Разумеется! Прошу прощения. – Молодой человек вскочил на ноги с изысканной вежливостью. – Не дадите ли вы мне ваши визитные карточки?

– У меня случайно нет сегодня с собой визитной карточки. Просто скажите, что две леди желают поговорить с ним.

– О, хорошо! Один момент, пожалуйста… Не хотите ли присесть?

Он уступил свой собственный стул Патти и, выдвинув вперед другой, предложил его Конни с изысканно любезным поклоном. Клерки хихикали, в полном восторге от разыгрывающейся комедии, но цыганки не снизошли до того, чтобы улыбнуться. Они опустились на предложенные стулья с холодным «Спасибо» и сидели, чопорно выпрямившись и глядя на мусорную корзину в самой отчужденной светской манере. Пока почтительный молодой человек передавал их послание в личный кабинет своего начальника, в приемной от обсуждения чулок Патти перешли к комментариям насчет туфель Конни. Вскоре молодой человек вернулся и с невозмутимой вежливостью пригласил их пройти за ним. Он ввел их в кабинет с легким поклоном.

Мистер Гилрой писал, и прошла секунда, прежде чем он поднял взгляд. Его глаза расширились от удивления: их послание было передано клерком дословно и без дополнительных комментариев. Откинувшись на стуле, мистер Гилрой оглядел обеих «леди» с головы до ног, затем издал краткое:

– Ну?

В его глазах не было и намека на узнавание.

Единственным намерением Патти было объявить, кто они на самом деле, и попросить его доставить их к дверям Св. Урсулы, но Патти была не способна подойти к любому делу прямым путем, когда имелся еще и лабиринт. Она глубоко вздохнула и, к ужасу Конни, бросилась в лабиринт.

– Мистер Лоренс Гилрой? – Она сделала реверанс. – Я вас искала.

– Я это вижу, – сухо сказал мистер Лоренс Гилрой. – Теперь вы меня нашли, и что же вам нужно?

– Хочу судьбу вам нагадать. – Патти бойко зачастила на том наречии, в котором они с Конни практиковались на ученицах школы накануне вечером. – Посеребрите ручку… судьбу скажу.

Конни по собственной воле не выбрала бы такой выход из ситуации, но она всегда была готова поддержать любую проказу.

– Ой, хорошую судьбу! – поддержала она подругу. – Высокая молодая леди. Очень красивая!

– Ну и нахальство!

Мистер Гилрой откинулся в кресле и смотрел на них с суровостью во взгляде, но сквозь эту суровость пробивалась искорка веселья.

– Откуда вы узнали мое имя? – спросил он.

Патти небрежно махнула рукой за открытое окно на дальний горизонт, видневшийся между угольными сараями и зданием электростанции.

– Цыгане все знают, – объяснила она вразумительно. – Небо, ветер, облака… всё говорит… только вы не понимаете. У меня послание для вас, мистер Лоренс Гилрой… и пришли мы издалека, ой, издалека, чтобы сказать вам судьбу. – Она жалостным жестом указала на их потрепанную обувь. – Очень устали. Долго шли.

Мистер Гилрой сунул руку в карман и достал два серебряных полудоллара.

– Вот вам деньги. Теперь честно! Что это за жульническая игра? И откуда вы, черт возьми, узнали мое имя?

Они сунули деньги в карманы, сделали еще два реверанса и уклонились от неудобных вопросов.

– Мы скажем вам судьбу, – заявила Конни с деловой прямотой. Она бросила на пол карточную колоду, шлепнулась рядом с ней, скрестив ноги, и разложила карты широким полукругом. Патти схватила руку джентльмена в свои окрашенные кофейной гущей лапы и повернула ладонью вверх для обозрения. Он сделал смущенную попытку отнять руку, но она держала ее цепко, как обезьяна.

– Я вижу леди! – объявила она с поспешностью.

– Высокую молодую леди… темные глаза, светлые волосы, очень красивая, – отозвалась Конни с пола, склоняясь вперед и напряженно изучая даму червей.

– Но она вам доставила много бед, – добавила Патти, хмуро взирая на волдырь на его ладони. – Ой, вижу: была ссора.

Взгляд мистера Гилроя стал пристальным. Вопреки своему желанию, он начал интересоваться происходящим.

– Вы ее очень любите, – объявила Конни с пола.

– Но больше с ней не видитесь, – вставила Патти. – Один… два… три… четыре месяца, вы не видели ее, не говорили с ней. – Она взглянула в его испуганные глаза. – Но вы думаете о ней каждый день!

Он сделал быстрое движение, чтобы отодвинуться, и Патти торопливо добавила следующую подробность.

– Эта высокая молодая леди, она тоже очень несчастна. Она теперь не смеется, как смеялась прежде.

Он замер и с тревожным любопытством ждал, что услышит дальше.

– Она очень страдает… очень сердита, очень несчастна. Все время думает о той маленькой ссоре. Четыре месяца сидит и ждет… но вы не возвращаетесь.

Мистер Гилрой резко встал и прошел к окну.

Его неожиданные посетительницы как с неба свалились в его кабинет в самый критический момент. Он уже два часа сидел за своим столом, пытаясь разрешить проблему, к который они на своем ломаном английском так умело приступили. Должен ли он подавить собственное немалое самолюбие и обратиться с новой просьбой судить его по справедливости? В Св. Урсуле вот-вот начнутся каникулы, так что через несколько дней мисс Джеллингз уедет… и, вполне возможно, никогда не вернется. В мире полно мужчин, а мисс Джеллингз очень привлекательна.

Конни продолжала безмятежно изучать свои карты.

– Еще один шанс! – Она говорила с авторитетом греческой сивиллы. – Пробуете еще раз – выигрываете. Не пробуете – проигрываете.

Патти склонилась через плечо Конни, горячо желая добавить спасительный совет.

– Эта высокая молодая леди слишком… – Она заколебалась в поисках подходящего выражения, – слишком важничает. Слишком командует. Вы заставите ее передумать. Понятно?

У Конни при взгляде на круглолицего полнощекого валета бубен неожиданно возникла новая идея.

– Я вижу другого мужчину, – пробормотала она. – Рыжие волосы и… и… толстый. Не очень красивый, но…

– Очень опасный! – вставила Патти. – Вам нельзя терять времени. Он скоро придет.

В основе этой подробности не было ничего, кроме чистой фантазии и валета бубен, но случилось так, что юные цыганки коснулись открытой раны. Это было точное описание жившего в соседнем городке некоего богатого молодого человека, который осыпал мисс Джеллингз знаками внимания и которого мистер Гилрой ненавидел всей душой. Весь тот день на фоне воспоминаний, сомнений и душевных мук маячила перед ним пухлая физиономия его воображаемого светловолосого соперника. Мистер Гилрой был здравомыслящим молодым бизнесменом, свободным, как большинство ему подобных, от всяких предрассудков, но, когда мужчина влюблен, он готов поверить в любое предзнаменование.

Он пристально смотрел на знакомый кабинет, угольные сараи и здание электростанции, желая убедиться, что по-прежнему стоит на твердой почве здравого смысла. Затем его взгляд, полный тревожного, умоляющего недоумения, вернулся к его неожиданным посетительницам.

Они продолжали изучать карты, сдвинув брови в попытке еще больше напрячь свое воображение, чтобы добавить несколько дополнительных подробностей. Патти чувствовала, что полученные от него пятьдесят центов честно заработаны, и думала о том, как плавно завершить беседу. Она понимала, что в своем дерзком розыгрыше они зашли слишком далеко, чтобы под конец вдруг объявить, кто они такие, и попросить отвезти их домой. Теперь единственным выходом было сохранить инкогнито, убежать и найти другой способ вернуться в школу – во всяком случае, у них был доллар, чтобы оплатить свое путешествие!

Она подняла глаза от карт, мысленно формулируя завершающую фразу.

– Я вижу хорошую судьбу, – начала она, – если…

Ее взгляд скользнул мимо собеседника в открытое окно, и ее сердце дрогнуло: на расстоянии не более двадцати футов от них из своего экипажа безмятежно высаживались миссис Трент и мисс Салли, явившиеся с жалобой на новое электрическое освещение в школе.

Патти судорожно впилась пальцами в плечо Конни и прошипела ей в ухо:.

– Салли и директриса! Быстро за мной!

Она одним взмахом собрала карты и встала. Ускользнуть через дверь было невозможно: в приемной уже слышался голос директрисы.

– Прощайте! – сказала Патти, подскакивая к окну. – Цыгане зовут. Мы должны идти.

Она влезла на подоконник и спрыгнула с высоты восьми футов на землю. Конни последовала за ней. Обе были способными ученицами мисс Джеллингз.

Мистер Лоренс Гилрой с разинутым ртом остался стоять, глядя на то место, где они только что были. В следующее мгновение он уже любезно кланялся директрисе Св. Урсулы и усердно старался сосредоточить свой затуманенный ум на обстоятельствах короткого замыкания в Западном крыле.

Патти и Конни вышли из вагона конки – оставив в нем множество заинтересованных их видом пассажиров – на перекрестке, не доехав до школы. Они проследовали вдоль школьной ограды, пока не оказались напротив конюшен, и скромно приблизились к заднему крыльцу. Им повезло: они не столкнулись ни с кем более опасным, чем кухарка (она дала им имбирных пряников), и наконец достигли своей комнаты в Райском Коридорчике, ничуть не пострадав от своего приключения… и с девяноста центами чистой прибыли.

Когда наступали долгие светлые вечера, промежуток между обедом и вечерними классами в Св. Урсуле заполняли уже не танцами в холле, а общим весельем на лужайке перед домом. В эту субботу вечерних занятий не было, а потому никто не заходил в помещение – все оставались на открытом воздухе. Школьный год почти завершился, предстояли долгие каникулы, и девочки кипели не меньшим весельем, чем шестьдесят четыре резвых ягненка. Игры в жмурки, в «свои соседи», в пятнашки проходили одновременно. Хор на ступеньках гимнастического зала распевал «Цыганскую дорогу», заглушая меньший хор, собравшийся на парадном крыльце. Пять или шесть девочек рысцой бегали вокруг крикетной площадки, катая обручи, а разрозненные группы гуляющих встречались на узких дорожках, приветствуя друг друга радостными возгласами.

Присцилла, Патти и Конни, уже умытые, переодетые и отчитанные за опоздание, бродили, взявшись под руки, в летних сумерках, и беседовали – чуточку озабоченно – о будущем, которое так давно манило их и которое было теперь так пугающе близко.

– Знаете, – сказала Патти с чем-то вроде растерянного вздоха, – через неделю мы будем взрослыми!

Они остановились и молча оглянулись на веселую толпу, скачущую на лужайке, на большой задумчивый дом, который на протяжении четырех бурных, веселых, беззаботных лет любезно давал им приют. Быть взрослыми казалось ужасно скучно. Они горячо желали протянуть руки и ухватиться за детство, которое так бездумно растратили.

– Ох, это кошмар! – выдохнула Конни с неожиданной свирепостью. – Я хочу остаться молодой!

В таком необщительном настроении они отказались от предложения поиграть в «зайца и собак» и, обойдя певиц, сидевших на ступенях гимнастического зала, прошли по крытой аллее из вьющихся растений и выбрались на дорожку, усеянную опавшими лепестками цветущих яблонь. В конце дорожки они неожиданно наткнулись на уединившуюся пару гуляющих и остановились, ахнув с недоверчивым удивлением.

– Это Джелли! – прошептала Конни.

– И мистер Гилрой, – отозвалась Патти.

– Убежим? – спросила Конни в испуге.

– Нет, – сказала Патти, – сделаем вид, что его не заметили.

Втроем они приблизились со скромно потупленными глазами, но мисс Джеллингз, проходя мимо, весело их приветствовала. Был в ее голосе и манерах какой-то неуловимый трепет счастья – «что-то электрическое», как сказала потом Патти.

– Привет, скверные маленькие цыганки!

Это было исключительно неуместное приветствие, но она улыбалась и не подозревала о своем промахе.

– Цыганки?

Мистер Гилрой повторил это слово, и его оцепеневший ум вдруг заработал. Остановившись, он окинул всех троих внимательным взглядом. Они были одеты в элегантные муслиновые платья – такие милые молодые девушки… милее не встретишь. Но даже в начинающих сгущаться сумерках было заметно, что Патти и Конни слишком смуглы: чтобы отмыть кофейные пятна, нужен кипяток.

– О!

Он глубоко вздохнул, осознавая истину, в то время как на его лице сменяли друг друга самые разные чувства. Конни смущенно уставилась в землю, но Патти вскинула голову и взглянула прямо на него. Мгновение они смотрели друг на друга. Взглядом каждый просил другого не выдавать тайну… и каждый безмолвно обещал.

Ветер донес до них голоса девочек, исполнявших хором «Цыганскую дорогу», и, когда они зашагали дальше, мисс Джеллингз тихонько подпела далеким певицам:

Слова замерли где-то среди теней.

Конни, Патти и Присцилла стояли рука об руку и смотрели вслед счастливой паре.

– Школа потеряла Джелли! – сказала Патти. – И боюсь, Конни, это наша вина.

– Я рада за нее! – с чувством сказала Конни. – Она слишком милая, чтобы провести всю жизнь, требуя от Айрин Маккаллох стоять прямо и втягивать живот.

– Во всяком случае, – добавила Патти, – у него нет никакого права сердиться, так как – если бы не мы – он никогда не решился бы на новую попытку…

Они продолжили путь через луг, пока не добрались до изгороди соседнего пастбища, где постояли, запрокинув головы и разглядывая темнеющее небо. Настроение мисс Джеллингз передалось им; приключения этого дня странно взволновали их. Они испытывали трепет перед неизведанным будущим с ожидающей их где-то совсем рядом Любовью.

– Знаете, – после долгой паузы прервала молчание Конни, – я думаю, что, возможно, все это будет интересно.

– Что именно? – уточнила Присцилла.

Конни широким жестом обвела вечерний мир.

– Все!

Присцилла понимающе кивнула и неожиданно добавила с вызовом:

– Я передумала. Пожалуй, я не пойду в колледж.

– Не пойдешь в колледж! – с недоумением в голосе отозвалась Патти. – Почему?

– Я думаю… что лучше выйду замуж.

– О! – Патти негромко рассмеялась. – Я намерена сделать и то и другое!