К тому времени как я добрался до селения Люрэй, почти стемнело. Я подскакал галопом к гостинице, где в то утро мы оставили своих лошадей, и, не слезая с седла, окликнул бездельников на террасе, чтобы спросить, не видел ли кто из них полковника Гейлорда. Двое или трое, обрадовавшись развлечению, поднялись со своих мест и неторопливо подошли к подставке для посадки на лошадь, возле которой я ожидал, обсудить ситуацию.

Что произошло, спросили они. Разве полковник не поехал домой вместе с остальной компанией?

Нет, не поехал, был мой нетерпеливый ответ, после чего я спросил, не видел ли его кто-нибудь.

Посоветовавшись, они, в конце концов, решили, что его никто не видел, и в этот момент мальчик-конюший соизволил сообщить, что Паприка все еще на конюшне.

– Я подумал, возможно, полковник хочет подарить мне эту лошадь, – с ухмылкой заметил хозяин гостиницы, подходя к парням.

Эта острота вызвала у окружающих негромкий смех. Полковник явно не пользовался в округе репутацией дарителя. Я нетерпеливо подобрал поводья, и один мужчина заметил:

– Мне думается, молодой Гейлорд вернулся домой вовремя. Уезжая, он чертовски торопился и не остановился попрощаться.

Делая многочисленные паузы и комичные добавления, невыносимо растягивая слова, им удалось, в конечном итоге, поведать мне, что днем Рэд вернулся в гостиницу раньше остальных, выпил два бокала бренди, велел подать лошадь и умчался, не сказав ни слова, если не считать ругательств в адрес мальчика-конюшего. Оратор закончил свою речь утверждением, что, по его мнению, Рэд Гейлорд и Джефф Гейлорд – одного поля ягоды.

Я беспокойно заерзал в седле. Эти сведения не имели целью прояснить вопрос о местонахождении полковника, а я был не в настроении больше выслушивать сплетни про Рэда.

– Я не ищу молодого Гейлорда, – сказал я резко. – Я знаю, где он. Я разыскиваю полковника. Ни он, ни Моисей-Кошачий-Глаз не вернулись, и я боюсь, что они заблудились в пещере.

От этих слов парни засмеялись. В пещере нельзя заблудиться, сказали они. Все, что нужно делать, это не сворачивать с тропинки, и, кроме того, если полковник был с Моисеем, он не мог потеряться, даже если бы пытался. Моисей так хорошо знает пещеру, что может найти дорогу в темноте. Полковник Гейлорд, вероятно, встретил в селении каких-нибудь друзей и поехал домой с ними.

Однако такого рода объяснение меня не могло удовлетворить. Я знал, что полковник не имел привычки бросать лошадей в такой вот непринужденной манере; но даже если допустить, что он отправился домой с какими-то приятелями, то едва ли он взял бы с собой Моисея.

Я спешился, поручил свою лошадь заботам мальчика-конюшего и объявил, что пещеру следует обыскать. Эта просьба несколько всех позабавила. Идея отправить поисковую группу на розыски Моисея-Кошачьего-Глаза показалась им особенно нелепой. Но я настаивал и, наконец, один мужчина, который обычно работал проводником, с неодобрительным ворчанием убрал ноги с перил террасы и потащился в дом за свечами и фонарем. Двое-трое других примкнули к экспедиции, отпустив на мой счет множество шуток.

Мы направились к входу в пещеру коротким путем, через поля. Уже совсем стемнело и, поскольку луны не было, наш единственный фонарь не слишком преуспевал в освещении тропинки. Мы всю дорогу спотыкались, идя по вспаханной земле, заболоченными пастбищами, под пение квакающих лягушек и жалобных козодоев. Поначалу путешествие оживляли забавные предположения моих спутников относительно того, что сталось с полковником Гейлордом, но так как я не слишком охотно отвечал на их добродушное поддразнивание, они наконец замолчали; и лишь изредка, когда кто-нибудь спотыкался или цеплялся одеждой за колючий кустарник, раздавались проклятия. Спустя примерно полчаса утомительного похода мы вышли на протоптанную тропинку в лесу и через несколько минут достигли входа в пещеру.

Над входом располагалась небольшая грубо сколоченная хибара. Она запиралась ветхой дверью, которую спокойно мог бы открыть и ребенок, – во всяком случае, опасности того, что полковник может быть заперт внутри, не существовало. Мы зажгли свечи и спустились по грубым каменным ступеням в первый большой погреб, который составлял нечто вроде вестибюля, ведущего в пещеры. Прикладывая руки ко рту, мы несколько раз окликнули полковника и, затаив дыхание, подождали ответа. Единственным звуком, нарушавшим безмолвие, был шум изредка падавших капель или трепет крыла летучей мыши. Если бы полковник заблудился в одном из извилистых коридоров, он бы нас услышал и ответил, ибо в таких пещерах слышен малейший звук, который отражается и повторяется эхом в бесчисленных сводчатых галереях. Однако тишина, вместо того, чтобы убедить меня, что его там нет, только усилила мое беспокойство. Что если он поскользнулся на влажной глине и раненый лежит без сознания в темноте?

Парни захотели вернуться, но я настоял, чтобы мы дошли до разбитой колонны, лежавшей в маленькой галерее над Хрустальным озером. Это было то место, где забыли плащ, и мы, по крайней мере, могли выяснить, вернулся ли за ним полковник или Моисей. Мы пустились в путь, растянувшись цепочкой, по влажной глинистой тропинке. Свет от наших немногочисленных свечей делал окружавший нас мрак еще более непроницаемым. Гигантские белые очертания сталактитов, казалось, шествовали за нами, подобно призракам во тьме; то и дело мимо наших лиц проносились, хлопая крыльями, летучие мыши, и я с дрожью подумал: интересно, как кто-то мог иметь мужество пойти в такую пещеру в одиночку.

Хрустальное озеро – это мелкий водоем, который словно лежит в чаше. На его противоположном берегу тропинка бежит вверх по неровному скалистому кряжу в семи-восьми футах над водой. На расстоянии нескольких шагов от водоема тропинка резко отклоняется влево и выходит на маленькую галерею с разбитой колонной.

Когда до уклона нам оставалось подняться всего на две-три каменные ступени, шедший впереди проводник остановился как вкопанный и, вцепившись в мою руку, направил дрожащий указательный палец в сторону водоема.

– Что это? – спросил он, едва переводя дыхание.

Я напряг зрение и вгляделся в темноту, но ничего не увидел.

– Там, что-то черное под насыпью, – произнес он, подняв свечу и осветив воду.

Теперь мы все увидели и, содрогнувшись от ужаса, узнали его. Это было тело полковника Гейлорда. Он лежал лицом вниз на дне водоема, сжимая ил распростертыми руками. Неподвижная вода над ним была кристально-чистой, но окрашенной в красный цвет.

– Это мой дядя! – вскричал я, бросаясь вперед. – Он упал с насыпи. Возможно, он жив.

Но они удержали меня.

– Мертвее не бывает, – заметил проводник зловеще. – Больше того, полковник Гейлорд был не таков, чтобы без борьбы утонуть в ложке воды. Это никакой не несчастный случай. Это убийство! Мы должны вернуться и вызвать коронера. Трогать тело до его прихода – нарушение закона.

Мне было тяжело оставлять старика лежать на дне водоема, но я никого не мог убедить помочь мне поднять его. Нужно привести коронера, упрямо настаивали они, а когда я бросился было в воду, насильно удержали меня. С дрожью в коленках мы повернули обратно и бегом заторопились к выходу из пещеры, скользя и поскальзываясь на влажной глине. Что касается меня, то мне казалось, будто по нашим следам в темноте идет дюжина убийц. И все время меня не покидало мерзкое ощущение, что смерть моего дяди лишь предвещает более жуткую трагедию. Слова проводника: «Это вовсе не несчастный случай, – это убийство» продолжали отдаваться в моей голове, и как я ни старался отгородиться от этой мысли, моим рассудком постепенно овладевало ужасное подозрение, что я знаю, кто убийца.