СЛЕДЫ НА ПЕСКЕ

Армия Фистандантилуса продолжала стремительно двигаться на юг и достигла Кэргота, когда осенний ветер срывал с деревьев последние листья, а холодное дыхание зимы сковало землю первыми заморозками.

Достигнув побережья Нового моря, армия остановилась, но Карамон заранее знал о предстоящей переправе и сумел к ней подготовиться. Поручив командование брату и своим офицерам, Карамон во главе небольшого отряда отборных воинов выдвинулся к побережью. Вместе с ним отправились все кузнецы, плотники и лесорубы, влившиеся в его войско и обнаруженные в попутных поселках.

Свой штаб Карамон разместил в Кэрготе. За всю свою жизнь — прошлую жизнь

— ему довольно часто приходилось слышать рассказы о процветающем торговом порте, каким стал Кэргот через три с лишним столетия после Катаклизма, однако теперь Карамон обнаружил только небольшой поселок, который в одночасье оказался на морском побережье. Раньше Кэргот находился в самом сердце Соламнийских равнин и его жители занимались по преимуществу разведением скота и огородничеством.

Вскоре после катастрофы море заплескалось буквально у порогов домов, и жители поселка никак не могли к этому привыкнуть.

Иногда, глядя туда, где заканчивались все проходившие через поселок дороги, — на краю высокого утеса, у подножия которого за узкой полоской песчаных пляжей перекатывались волны, — Карамон вспоминал Тарсис. Этот город, наоборот, был крупной морской гаванью, однако после Катаклизма море отступило от него, и долго еще остовы парусных и гребных судов гнили на безводном песке, словно мертвые альбатросы. Здесь же, в Кэрготе, море шумело там, где сотни лет подряд паслись стада и пахарь шагал за плугом.

Застрявшие на песке Тарсиса корабли Карамон вспоминал по несколько раз на дню. В Кэрготе, правда, было несколько лодок, однако для армии это было каплей в море. Карамону пришлось разослать своих людей вдоль всего побережья с приказом покупать или реквизировать любую способную держаться на воде посудину вместе с экипажем. Добытые таким образом баркасы и шаланды приходили в Кэргот.

Там плотники и кузнецы приводили их в порядок и переоборудовали для того, чтобы на коротком пути через пролив Чоллси до Абанасинии они могли принять на борт как можно больше людей или груза.

Ежедневно Карамон получал сообщения о маневрах армии гномов, о том, как укрепляются стены Паке Таркаса, как горные гномы используют труд рабов (овражных гномов) в рудниках и кузнях, изготавливая оружие и доспехи, и о том, как это оружие доставляется в крепость или в пещеры под горами.

Прибывали к нему и посланцы гномов холмов и их союзников-варваров. От них Карамон узнал, что племена Абанасинии, позабыв на время о междоусобных распрях, объединились, чтобы сражаться за жизнь своего народа. Гномы холмов тоже не теряли времени даром и усиленно готовились — ковали оружие, используя для черной работы все тех же овражных гномов.

Готовясь к войне, Карамон тайно послал гонца к эльфам в Квалинести. Ответ главы эльфов пробудил в нем ощущение, будто он снова имеет дело с Солостараном, великим Беседующим-с-Солнцами, умершим в Карамоновом времени. Рейстлин, узнав о попытке Карамона втянуть в войну и эльфов, лишь насмешливо улыбнулся. Он и так знал, каким будет ответ. Впрочем, в сердце его все же жила слабая надежда, что в этом времени все еще может быть иначе…

Но, увы, все было именно так, как он и предвидел.

Посланники Карамона, однако, никогда раньше не имели дела с Солостараном.

Не успели они спешиться, г эк вокруг них засвистели стрелы, с тупым стуком вонзаясь в траву и окружая каждого из парламентеров как бы кольцом смерти.

Всмотревшись в заросли, солдаты Карамона увидели сотни лучников, стоящих со стрелами наготове. Ни одного слова ни с той, ни с другой стороны не прозвучало.

Вместо ответа посланцы привезли Карамону эльфийскую стрелу.

Да и сама предстоящая война вызывала в душе Карамона странные и противоречивые чувства. Складывая воедино случайно услышанные обрывки разговоров, которые вели между собой Рейстлин и Крисания, он внезапно подумал о том, что все, что он делал, когда-то уже было сделано до него. Мысль об этом стала для гиганта таким же кошмарным наваждением, как и для его брата, хотя и по совершенно иной причине.

— Мне кажется, что у меня на шее снова появился стальной ошейник, который я носил в школе гладиаторов в Истаре, — пробормотал Карамон однажды вечером, сидя у себя в комнате в кэрготской гостинице, превратившейся в штаб армии Фистандантилуса. — Я снова раб, такой же раб, каким был тогда. Только сейчас мне намного хуже. Раньше я мог выбирать — жизнь или смерть. Если бы мне вздумалось умереть, я бросился бы грудью на меч. Теперь же у меня, по-видимому, отняли и эту возможность…

Эта мысль — пугающая и странная — заставляла его ночами лежать без сна и лихорадочно искать хоть какой-нибудь выход из сложившегося положения, сути которого он не понимал. Будь Рейстлин рядом с ним, Карамон не преминул бы обсудить свои волнения с братом, однако маг остался с основными силами, которые были еще довольно далеко от побережья. Но даже если бы он оказался теперь здесь, Карамон вовсе не был уверен в его готовности обсуждать с ним эту проблему.

Рейстлин между тем набирался сил с каждым днем. После того как его заклинания превратили целую деревню в пылающий погребальный костер, могучий маг два или три дня отлеживался, почти не реагируя на окружающее. Очнувшись от своего полусна-полузабытья, он первым делом объявил о том, что проголодался, и в течение полутора недель поглотил такое количество пищи, какое, бывало, съедал за несколько месяцев. Изнурявшие его приступы кашля больше не повторялись; Рейстлин стремительно восстанавливал силы и даже немного пополнел.

Однако ужасные сновидения продолжали преследовать его, сладить с ними не могли даже самые сильные зелья. Рейстлин обдумывал свою проблему денно и нощно.

Если бы только он знал, в чем была ошибка Фистандантилуса, приведшая к гибели могущественного мага, он мог бы попытаться ее исправить.

В голове его роились самые невероятные планы. Он даже задумывался о том, чтобы вернуться в будущее и провести дополнительные исследования, однако он тут же отказался от этой идеи: если сожжение деревни уложило его в постель на несколько дней, то перемещение во времени отнимет сил куда больше. Пока он будет восстанавливать силы, в будущем пройдут один-два дня, а в прошлом пролетят века. Даже если он сумеет вернуться в нужное время, у него может не хватить сил, чтобы сразиться с Владычицей Тьмы.

И вот, когда Рейстлин готов был уже впасть в отчаяние, к нему пришел простой и ясный ответ…

 

Глава 1

Рейстлин приподнял полог палатки и вышел наружу. При виде его часовой, выставленный Карамоном, вздрогнул. Появление мага всегда воздействовало подобным образом даже на его личных телохранителей, не говоря уже об остальных обитателях лагеря. Никто никогда не слышал, как Рейстлин подходит; всегда он возникал как будто прямо из воздуха. Люди замечали его только тогда, когда к их плечам прикасались обжигающе-горячие пальцы мага, а над самым ухом раздавался негромкий спокойный голос. Иногда, правда, о приближении Рейстлина свидетельствовал тихий шорох его длинного черного плаща.

На палатку, в которой обитал Рейстлин, простые солдаты взирали с благоговейным трепетом и любопытством, но всегда — с почтительного расстояния.

Никто, впрочем, пока не замечал, чтобы вокруг нее творилось что-то необычное.

Некоторые, особенно дети, только и ждали, что из палатки вылетит живой дракон или еще какое-нибудь чудовище, которое ринулось бы на лагерь, пожирая все на своем пути, пока им не удалось бы умилостивить его имбирными хлебцами.

Но, увы, — к разочарованию самых настойчивых наблюдателей — ничего такого не происходило. Маг пуще прежнего берег свои силы и приумножал их отдыхом и штудированием магических книг. «Впрочем, сегодня вечером все будет по-другому, — с ухмылкой подумал Рейстлин. — Но тут уж ничего не поделаешь».

— Эй, солдат! — буркнул он.

— Д-да, господин? — в некотором смятении откликнулся стражник. Великий маг вообще редко с кем-нибудь заговаривал, тем более с простыми воинами.

— Где госпожа Крисания?

Стражник не смог отказать себе в удовольствии чуть-чуть скривить губы, когда он сообщал, что по его мнению, «ведьма» находится в шатре Карамона и готовится ко сну.

— Послать за ней, господин? — спросил он Рейстлина с явной неохотой.

Маг невольно улыбнулся. Впрочем, улыбка его все равно не была видна в черной тени капюшона.

— Не стоит. — Маг кивнул так, словно ответ доставил ему удовольствие. — Есть ли известия от моего брата?

— Предводитель Карамон Прислал гонца с сообщением, что он возвращается в лагерь завтра, мой господин, с легким недоумением ответил стражник, уверенный, что маг-то уж должен бы знать такие вещи. — Он распорядился, чтобы мы дожидались его возвращения на месте и дали возможность подтянуться обозам с продовольствием. Первые фургоны прибыли только сегодня после обеда.

Неожиданная мысль заставила стражника слегка нахмуриться.

— Если ты хочешь отдать, иной приказ, господин, я вызову капитана стражи…

— Нет, ничего такого я не имел в виду, — успокоил встревоженного воина Рейстлин. — Я просто хотел удостовериться, что ничто мне не помешает… никто и ничто. Это ясно, гм… как там тебя?..

— Микаэл, мой господин, — ответил страж. — Разумеется, мой господин. Если ты приказываешь, я никому не дам тебе помешать.

— Вот и хорошо. — Рейстлин снова кивнул и ненадолго замолчал, глядя в небо.

Вечер уже наступил, но вокруг было довольно светло благодаря свету красной Лунитари и звездам. Солинари — серебряная луна — была на ущербе и напоминала тоненькую царапинку на обсидианово-черном небе, однако для глаз мага важнее всего была Нуитари — луна, которую мог видеть только он. Сегодня было полнолуние черного светила, и оно, невидимое, сгустком мрака темнело на черном небе среди ярких звезд.

Рейстлин шагнул к Микаэлу и слегка откинул бархатный капюшон плаща, чтобы свет красной луны отразился в его глазах. Стражник в испуге отступил назад, и только его воспитание и честь Соламнийского Рыцаря помогли ему совладать с собой.

Рейстлин почувствовал, как молодой человек напрягся. Поняв, что рыцарь просто-напросто боится его, маг сдержанно улыбнулся. Подняв руку, он уперся ею в стальную кирасу стража.

— Никто не должен войти ко мне, какова бы ни была причина, — негромким, но твердим голосом отчеканил маг, прекрасно зная, как действует на людей такая манера говорить. — Никто, что бы ни случилось! Ни госпожа Крисания, ни мои брат, ни ты сам… никто!

— Я… я понял, мой господин, — запинаясь пробормотал Микаэл.

— Сегодня ночью ты можешь услышать и даже увидеть много странного, — продолжал Рейстлин, пристально глядя на стражника, словно пытаясь загипнотизировать его. — Не бойся, тебя это не касается. Но каждый, кто осмелится войти в палатку, подвергает опасности свою жизнь… и мою тоже!

— Да, господин! — Микаэл с трудом сглотнул, и по его лицу, несмотря на прохладу, побежала струйка пота.

— Ты ведь состоишь или состоял в рыцарском ордене Соламнии? — внезапно спросил Рейстлин.

Молодой человек переступил с ноги на ногу, засопел, в смущении отвел глаза и уже открыл было рот, однако маг остановил его легким движением руки.

— Не важно, можешь не отвечать. Хоть ты и сбрил усы, я прочел ответ на твоем лице. Видишь ли, однажды у меня был один знакомый рыцарь… Поклянись Кодексом и Мерой, что ты сделаешь, как я велел.

— Я клянусь… Кодексом и Мерой… — прошептал Микаэл.

Маг, удовольствовавшись ответом, кивнул и повернулся, чтобы войти в палатку, а Микаэл, освободившись от взгляда страшных глаз, в которых отражалось только его собственное бледное лицо, вернулся на свое место. У самого порога маг, однако, обернулся и тихо позвал:

— Эй, рыцарь!

Микаэл посмотрел на него.

— Если кто-нибудь войдет в палатку и помешает моим занятиям, — сказал Рейстлин тихим и почти ласковым голосом, — то я, если, конечно, останусь жив, надеюсь увидеть на песке твой хладный труп. Смерть будет для тебя единственной уважительной причиной…

— Да, господин, — ответил Микаэл неожиданно твердым голосом, хотя он и старался говорить негромко. — «Эст суларус от митас» — «Честь или жизнь».

— Вот именно. — Рейстлин пожал плечами. — Именно так все обычно и кончается.

С этими словами великий маг исчез в своей палатке, оставив Микаэла стоять в темноте на часах и гадать: что же там, в конце концов, должно произойти.

Понимая, что ожидать можно чего угодно, Микаэл пожелал, чтобы рядом с ним был его кузен Гэрик — человек, с которым ему легче было бы нести эту тревожную и опасную службу. Но, увы, Гэрик отправился с Карамоном и вместе с ним должен был вернуться — не раньше завтрашнего утра.

Чувствуя себя предельно несчастным, Микаэл плотнее закутался в толстый шерстяной плащ и с тоской посмотрел на лагерь. Там горели веселые жаркие костры, передавались из рук в руки чаши горячего вина со специями, звучали смех и шутки. Там были покой и добрые друзья, а здесь — лишь холодная звездная ночь да притаившаяся в красноватой полутьме неведомая опасность.

Войдя в палатку, Рейстлин плотно задернул полог и подошел к большому деревянному сундуку, который стоял на полу рядом с его кроватью. Этот сундук, украшенный вырезанными на нем руническими письменами, был еще одной вещью Рейстлина, кроме, естественно, магического посоха, которую он никому не позволял трогать. Впрочем, никто к этому и не стремился, особенно после того, как один из воинов по ошибке схватился за него, перепутав, видимо, со своими пожитками.

Рейстлин не сказал ни единого слова, он просто наблюдал. Солдат, державший сундук, неожиданно ахнув, выпустил его из рук и открыл рот от изумления…

Этой ночью потрясенный воин рассказывал у костра своим товарищам, что на ощупь сундук мага оказался намного холоднее льда. И не только это: едва он прикоснулся к резной деревянной поверхности, как испытал столь сильный страх, что едва не сошел с ума.

С тех пор только сам Рейстлин перетаскивал сундук с места на место, хотя никто не мог понять, как это ему удавалось. Тем не менее он всегда оказывался в палатке мага.

Приподняв крышку сундука, Рейстлин некоторое время внимательно разглядывал его содержимое — переплетенные в темно-синюю кожу колдовские книги, пергаментные свитки, бутылочки и мешочки с компонентами для заклинаний и несколько черных накидок, аккуратно сложенных на дне сундука. Здесь не было волшебных брелоков и колец, обязательных лишь для более слабых и менее могущественных магов. Рейстлин считал, что этими игрушками пользуются только недоумки.

Он поочередно осматривал свои магические сокровища. Взгляд его на мгновение задержался на тонкой, изрядно потрепанной книжечке. Название ее, начертанное яркими и затейливыми буквами, сразу же бросалось в глаза: «Ловкость рук. Приемы и способы развлечь и удивить». Чуть ниже было начертано: «Удивите своих друзей! Волшебные трюки и фокусы». Судя по ее виду, книжка была зачитана чуть ли не до дыр и затерта нетерпеливыми руками ее хозяина много лет назад.

Даже сейчас, наскоро пролистав эту книженцию, Рейстлин не сдержал улыбки, о чем-то вспоминая.

Потом, порывшись в кармане плаща, маг извлек оттуда маленькую коробку и, поставив ее на ладонь, поднес поближе к глазам. Коробочку тоже охраняли вырезанные на крышке руны. Пробормотав магическую формулу, чтобы нейтрализовать их действие, маг с благоговением открыл крышку. Внутри была только одна вещь — серебряная подставка, которую он осторожно извлек и, поднявшись на ноги, установил на столе в самом центре палатки.

Затем маг расположился в кресле и достал из другого потайного кармана небольшой предмет, похожий на обычный детский шарик, выточенный из хрусталя. Он сверкал на свету и переливался всеми цветами радуги, казавшимися как бы живыми и находившимися в непрестанном движении. Они сливались, разъединялись и кружились, кружились без конца, словно в поисках выхода из своей темницы.

Рейстлин положил сферу на подставку. Поначалу она выглядела там совершенно неуместно, ибо по сравнению с ней была слишком мала, но уже в следующее мгновение, как всегда неожиданно, шар увеличился в объеме — в точном соответствии с размерами подставки.

Нельзя было, правда, сказать наверняка — шарик ли это вырос, или подставка съежилась… Возможно, усох и уменьшился сам Рейстлин, ибо теперь настал его черед чувствовать себя неуместным и жалким по сравнению с шаром.

Впрочем, к этому ощущению маг уже привык. Он не в первый раз пользовался Глазом Дракона — а именно таково было название магического устройства — и знал, что в первые минуты он всегда подчиняет своей воле того, кто им управляет.

Рейстлин, однако, овладел искусством обращения с шаром давным-давно (вернее — овладеет в недалеком будущем!) и выучил правила жутковатой игры с заключенной внутри хрустальной сферы властной и свирепой сущностью драконьего племени.

Рейстлин закрыл глаза и, расслабившись в кресле, погрузился в свою магию.

Потом он протянул руку и, дотронувшись пальцами до холодной поверхности хрусталя, произнес древнее заклинание.

— Лет билак мойпаралан — сух аквлар танталгузар!

Холод шара начал распространяться по всему его телу, проникая в кости и замораживая кровь. Рейстлин скрипнул зубами и повторил заклинание.

Цветные полосы внутри сферы замелькали с такой быстротой, что за ними мудрено было бы уследить даже наметанному глазу мага. Рейстлин, приподняв веки, пристально всматривался в водоворот красок. У него едва не закружилась голова.

Продолжая прижимать пальцы к холодному боку волшебного устройства, он негромко повторил магическую формулу в третий раз.

Бешеная пляска цветов внутри шара прекратилась, и в глубине его замерцал огонек.

Рейстлин моргнул и нахмурился. Глаз Дракона не должен был быть ни белым, ни черным: он должен сочетать все оттенки, но не иметь какого-либо определенного цвета. Все это символизировало единство добра, зла и баланса (равновесия между ними) — трех сил, которые только и могли удержать внутри сферы агрессивное драконье .начало. Таким Глаз оставался всегда, с того самого раза, когда Рейстлин впервые заглянул в него и подчинил заключенные внутри него силы своей воле.

Однако теперь свет внутри шара был словно окружен черной аурой. Чем дольше Рейстлин всматривался в него, чем более цепким и внимательным был его взгляд, чем сильнее сосредотачивался маг, стараясь исключить всякую возможность воздействия собственного воображения, тем сильнее он хмурился. Черная тень внутри Глаза была, хотя лишь по краям. Это была тень… крыльев!

Две руки протянулись к Рейстлину из шара. Маг перехватил их и… вскрикнул!

Руки потянули его с невероятной силой, и Рейстлин, не будучи готов к такому повороту событий, едва не потерял контроль над ситуацией. Только почувствовав, что его затягивает внутрь каменной сферы, он собрал всю свою волю и дернул руки на себя.

— Что это значит? — строго спросил он. — Как вы смеете не повиноваться мне? Я уже много лет ваш повелитель.

— Она зовет… Она зовет, и мы должны подчиняться.

— Кто зовет? Кто может быть для вас главнее меня? — с насмешкой осведомился Рейстлин, хотя сердце его внезапно сжалось от холода еще более сильного, чем холод ледяной поверхности шара.

— Наша Владычица! Даже во сне мы слышим ее голос, который тревожит нас.

Приди и ты к нам, хозяин. Мы примем тебя! Скорее!

Владычица Тьмы! Рейстлин невольно вздрогнул, не в силах с собой совладать.

Руки, почувствовав его слабость, снова потянули его внутрь шара, но маг в гневе стиснул ледяные запястья еще сильнее и попытался сосредоточиться, разобраться в собственных мыслях, которые крутились у него в голове еще быстрее, чем краски Глаза Дракона.

Великая Такхизис! Он обязан был это предвидеть! Она вступила в этот мир — пусть пока только одной ногой, обутой в легкие черные сандалии, — но вступила!

Теперь она проникла в сновидения злых драконов и пытается разбудить их.

Изгнанные с Кринна искупительной жертвой Соламнийского Рыцаря Хумы, драконы всех мастей (и злые… и добрые) долго спали в потайных местах, и вот теперь их сон нарушила Она…

Разумеется, Такхизис, предстающая порой в образе Пятиглавого Дракона, намеревалась разбудить только злых драконов, которые помогли бы ей добиться своей цели — из Владычицы Тьмы превратиться в Царицу Мира.

Глаз Дракона, хранящий в своей сердцевине начала добрых, злых и нейтральных драконов, не мог не откликнуться на приказы Такхизис, тем более что на данный момент злое начало в нем, подпитываемое флюидами, идущими из темных уголков души самого Рейстлина, явно преобладало.

«Что я вижу, — задумался маг, вглядываясь в глубины хрустальной сферы, — тени черных крыльев или свою собственную тень?»

Однако времени на сомнения у него не было. Все, о чем он подумал, пронеслось в мозгу Рейстлина с быстротой молнии. Этого краткого мига хватило ему, чтобы понять, какая ему грозит опасность. Еще секунда слабости — и Такхизис завладеет его бренным телом и хрупкой душой.

— Нет, моя повелительница, — негромко пробормотал Рейстлин, крепко стиснув холодные запястья своими ладонями. — Может быть, ты и победишь, но это будет совсем не просто…

С шаром он говорил негромким, но твердым и властным тоном.

— Я все еще ваш господин, — сказал он. — Это я спас вас в Сильванести и от безумного короля эльфов Лорака. Это я вытащил вас со дна Кровавого Моря Истара, я, Рей-Маг заколебался, сглотнул появившуюся во рту противную горечь и закончил сквозь стиснутые зубы:

— Я… Фистандантилус, Властелин настоящего и Будущего. Я приказываю вам повиноваться!

Свет внутри шара потускнел. Рейстлин почувствовал, что холодные руки задрожали и едва не выскользнули из его пальцев. Гнев и страх поднялись было в нем с чудовищной силой, но маг справился с собой, продолжая удерживать чужие персты. Наконец дрожь протянутых из шара рук улеглась, а напряжение ослабло.

— Мы готовы подчиняться, хозяин. Рейстлин не позволил себе даже вздохнуть с облегчением.

— Очень хорошо, — сурово сказал он голосом школьного учителя, распекающего ребенка. (Но каким же опасным был этот ребенок, хуже змеи! — подумал он.) Стараясь говорить как можно спокойнее, маг продолжал:

— Я хочу передать сообщение моему ученику, который остался в Палантасе, в Башне Высшего Волшебства. Вы должны донести до него мои слова сквозь время. Имя ученика — Даламар.

Говори, хозяин. Он услышит твои слова, как слышит удары собственного сердца. А ты узнаешь его ответ. Рейстлин кивнул…

 

Глава 2

Даламар захлопнул магическую книгу и в досаде сжал кулаки. Он был уверен, что все сделал правильно, произнес все слова с верной интонацией и повторил заклинание нужное число раз. Да и компоненты для него он подобрал такие же, какие использовал Рейстлин. Сотни раз видел Даламар, как шалафи читает это заклинание, и все равно не смог его повторить!

Темный эльф устало положил голову на руки и закрыл глаза, чтобы вызвать в памяти образ Рейстлина, пытаясь припомнить все до мельчайших подробностей — тон его голоса и ритм произносимых им фраз. Он пытался понять свою ошибку, но не знал, в чем, собственно, она заключалась.

Все было тщетно. Казалось, он делал все точно так же, как учитель, но не смог добиться результата. «Ну что ж, — со вздохом сказал себе Даламар. — Придется, видно, дождаться возвращения Рейстлина».

Поднявшись из-за стола, Даламар произнес короткую команду, снимая заклятье света, наложенное им на хрустальный шар, стоявший на подставке в библиотеке Рейстлина. Волшебный свет мигнул и погас, и комната погрузилась во тьму. Даже в очаге не горел огонь — стояла поздняя весна, и ночи в Палантасе были достаточно теплыми. Пользуясь отсутствием Рейстлина, эльф рискнул даже немного приоткрыть окно.

И в лучшие времена Рейстлин не отличался здоровьем, предпочитая свежему воздуху уютное тепло своего кабинета, в котором пахло то розами, то специями и тленом, то всем этим одновременно. Обычно Даламару было все равно, и лишь временами, особенно весной, его эльфийская душа тосковала по зеленой стране, которую он оставил навсегда.

Стоя у раскрытого окна и вдыхая запахи просыпающейся жизни, заглушить которые не могли даже ужасы Шойкановой Рощи, Даламар поймал себя на том, что думает о своей родине — Сильванести.

Темный эльф — тот, кто изгнан из светлого круга, — вот кем был Даламар для своих соотечественников. Когда его увидели в черной мантии — в одежде, на которую никто из эльфов не мог взглянуть без содрогания, — и уличили в использовании высшего магического искусства, пользоваться которым он не имел права ни по своему рангу, ни по положению в обществе, эльфийские старейшины приказали связать ему руки и ноги, заткнуть рот, завязать глаза, бросить в телегу и отвезти к границам страны эльфов. В эти последние часы на земле своих предков Даламар не мог ничего видеть, и лишь обоняние подарило ему напоследок запах осин, распускающихся цветов и жирной сырой земли.

Вернулся бы он назад, если б мог? Сумел бы отказаться от всего, что окружает его теперь? Жалеет ли он о том, что было прежде?

Даламар не знал, как ответить на эти вопросы, но рука его непроизвольно потянулась к груди. Там, под черной ученической рясой, огнем горели пять глубоких ран. С тех пор как Рейстлин коснулся его своими пальцами, прошло уже больше недели, но выжженные в его теле ямки так и не затянулись. Даламар понял, что вряд ли когда-нибудь боль пройдет.

Теперь он обречен жить с этими незаживающими ранами на теле. Всякий раз, когда он будет снимать свою черную накидку, он будет видеть эти воспаленные язвы. Они никогда не зарастут кожей. Такую цену он заплатил за то, что предал своего шалафи.

Как он сказал Пар-Салиану, главе Ордена Магов, владыке Вайретской Башни Высшего Волшебства, — и своему хозяину, поскольку Даламар был в первую очередь шпионом Конклава, совета магов, которые не доверяли Рейстлину и боялись его так, как не боялись никого из смертных за всю свою жизнь: «Я заслужил это наказание, и даже большее…»

Решится ли он оставить это опасное место и вернуться на родину, в Сильванести?

Даламар поглядел за окно и криво улыбнулся. Он снова вспомнил Рейстлина, своего шалафи, учителя. Почти против воли Даламара взгляд его перебегал со звездного неба на ряды полок, заставленных книгами, переплетенными в темно-синюю кожу. В памяти эльфа снова ожили чудесные и жуткие, восхитительные и страшные, омерзительные и вызывающие благоговейный трепет зрелища, привилегии созерцать которые он удостоился только благодаря тому, что был учеником великого мага. Ему довелось ощутить могущество, которое ненадолго поселялось в его душе и задевало самые чувствительные струны. В конце концов эти воспоминания заставили его забыть о боли и мучениях.

Нет, он никогда не вернется домой. Никогда не покинет…

Размышления Даламара прервал звон серебряного колокольчика. Он звякнул только раз и почти сразу затих. Тем не менее для всех, кто жил (или не жил) в Башне, этот звук был подобен оглушительному реву сигнальной трубы. Кто-то пытался войти в Башню! Тот, кто сумел миновать гибельные ловушки Шойкановой Рощи и теперь находился у самых ворот.

Даламар, только что вспоминавший Пар-Салиана, нахмурился, ибо ему показалось, что именно могущественный белый маг пытается проникнуть в Палантасскую Башню вопреки воле ее хозяина. Всего несколько дней назад эльф сказал Пар-Салиану и совету магов: «Я убью всякого, кто попытается проникнуть в Башню в отсутствие учителя». И вот теперь — этот неизвестный и непрошеный гость…

Даламар произнес несколько слов и в мгновение ока исчез из библиотеки. В следующий миг он был уже внизу, у дверей Башни.

Но внизу его ждали не маги Конклава. Перед ним стояла высокая и стройная фигура, одетая в доспехи из драконьей чешуи. Лицо пришельца скрывала страшная рогатая маска Повелителя Драконов, а в руке он держал черный бриллиант — «слезу ночи». За спиной гостя, или, вернее, гостьи, Даламар почувствовал присутствие еще одного могущественного существа — страшного Рыцаря Смерти.

Черный камень понадобился Повелительнице Драконов затем, чтобы держать на почтительном расстоянии стражей Башни. Их бледные тени даже теперь были видны в мрачном свете «слезы ночи», однако приблизиться они не осмеливались. Между тем Повелительница Драконов тоже была в ярости; ее лица, скрытого под маской, Даламар разглядеть не мог, зато он остро чувствовал силу ее гнева.

— Госпожа Китиара, — сказал Даламар и поклонился. — Прости за столь нелюбезный прием. Если бы ты заранее известила о своем появлении…

Китиара сорвала с головы свой страшный шлем и поглядела на темного эльфа холодным взглядом своих карих глаз, сразу напомнивших Даламару о родстве воительницы с его шалафи.

— …Тогда бы ты подготовил мне еще более теплый прием, не сомневаюсь! — прорычала молодая женщина, сердито встряхнув своими темными вьющимися волосами.

— Я прихожу и ухожу, когда мне вздумается, особенно если речь идет о том, чтобы навестить моего братца!

Ее голос буквально дрожал от ярости.

— Сначала я вынуждена продираться сквозь эти ваши проклятые деревья, а теперь на меня еще и нападают у самого входа! Хорош прием, нечего сказать! — Грозная воительница потянула из ножен меч и шагнула вперед. — Клянусь Владычицей Тьмы, я преподам тебе урок, эльфийское отродье!..

— Я вынужден снова принести тебе свои извинения, — спокойно повторил Даламар, но в его раскосых глазах сверкнул огонек, который заставил Китару заколебаться.

Как и большинство воителей, Повелительница Драконов привыкла считать магов слабаками, которые проводят время за чтением ненужных книг, вместо того чтобы регулярно упражняться с мечом и щитом. Конечно, мага могли иногда устроить шикарный гром и фейерверк, однако, когда дело было серьезным, Китиара предпочитала полагаться на свой меч и воинское умение, а не на запутанные колдовские заклинания и птичий помет.

Именно таким она представляла себе Рейстлина, своего сводного брата, и точно так же она смотрела на его ученика, который к тому же был еще и эльфом, то есть принадлежал к расе ничтожной во всех отношениях, по ее мнению.

Однако Китиара во многом отличалась от других воинов, и именно благодаря этому воительнице удалось пережить большинство своих противников. Самое главное — она всегда умела трезво оценить силу своих врагов. Вот и теперь одного вида спокойных глаз Даламара, его уверенной и собранной позы оказалось достаточно, чтобы Китиара задумалась, не столкнулась ли она с противником, по меньшей мере равным ей по силам.

Даламар был ей непонятен, во всяком случае — пока она не разобралась в нем до конца. Однако даже того, что было ей известно, хватило, чтобы относиться к темному эльфу с некоторой опаской. И хотя воительница мысленно велела себе быть осторожной и попытаться когда-нибудь, если удастся, превратить силу эльфа в его же уязвимое место, она почувствовала, как привлекает ее загадочность Даламара.

То, что он был недурен лицом (Китиара подумала, что в его чертах вовсе нет ничего эльфийского) и крепок телом (широкие плечи и атлетическую фигуру она рассмотрела даже под бесформенным черным балахоном), навело Повелительницу Драконов на мысль, что открытым и дружелюбным поведением она добьется большего, нежели неприкрытой враждебностью. Глядя на грудь Даламара, где воротник его черной накидки разошелся, обнажив упругую смуглую кожу, Китиара решила, что она, пожалуй, сумеет совместить приятное с полезным и немного развлечься.

Вложив меч в ножны, Китиара сделала еще шаг вперед. Огонь, который прежде сверкал на клинке, засиял теперь в ее глазах.

— Прости меня, Даламар, — ведь тебя так зовут? — проговорила она, и ее свирепый оскал превратился в лукавую, чарующую улыбку. — Эта дурацкая Роща вывела меня из себя. Ты совершенно прав. Мне следовало заранее уведомить моего братца о своем появлении. Просто я действвала под влиянием импульса, — добавила она, чуть-чуть приподнимая голову и заглядывая в лицо эльфа, отчасти скрытое в тени капюшона. — Я часто делаю то, что мне хочется…

Даламар жестом отпустил стражей Башни и тоже улыбнулся в ответ на слова молодой воительницы.

— Я прощена? — Китиара протянула руку в перчатке. Улыбка Даламара стала шире, но он только покачал головой и сказал:

— Сними перчатку, госпожа.

Китиара вздрогнула, и ее глаза опасно сверкнули, но это продолжалось считанные доли секунды. Эльф смотрел на нее и не переставал улыбаться. Пожав плечами, воительница потянула толстую кожаную перчатку за пальцы и наконец сняла ее.

— Ну вот, — сказала она. — Теперь ты видишь, что я не прячу никакого оружия.

— Я это знал, — откликнулся Даламар, беря ее пальцы в свои. Не отрывая взгляда от лица Китиары, эльф поднес ее руку к губам и с жадностью поцеловал. — Просто я не мог отказать себе в этом удовольствии.

Губы у эльфа оказались горячими, а пальцы — сильными, и Китиара почувствовала, как кровь быстрее потекла в жилах. Но по глазам Даламара она поняла, что он разгадал ее игру и готов в нее вступить. Правила, по которым она играла, по-видимому, его устраивали. Ее уважение к нему выросло еще больше, как, впрочем, и осторожность. Вот уж поистине ей встретился противник, достойный ее внимания.

Высвободив руку из пальцев Даламара, Китиара спрятала ее за спину кокетливым жестом, который резко контрастировал с ее стальными доспехами и воинской осанкой. Этот жест был призван одновременно смущать и притягивать. По слегка покрасневшему лицу Даламара Китиара поняла, что определенного успеха она достигла.

— А ты не подумал, что кое-какое оружие я могла спрятать под доспехами? — спросила Китиара с насмешливой улыбкой. — Может быть, хочешь поискать?

— Напротив, — возразил Даламар, — твое главное оружие всегда на вид.

Доведись мне обыскивать тебя, госпожа, я искал бы то, за чем охотился взгляд многих мужчин, но чего никто из них не касался по-настоящему.

Глаза эльфа смеялись, а у Китиары перехватило дыхание. Завороженная его словами, вспоминая прикосновение горячих губ эльфа к своей руке, она сделала еще один шаг вперед, обращая лицо навстречу губам Даламара.

Сделав вид, что не заметил ее порыва, Даламар грациозно отступил в сторону. Китиара, ожидавшая, что сейчас ее заключат в объятия, не нашла опоры и потеряла равновесие, неловко споткнувшись.

Впрочем, она тут же с кошачьей ловкостью выровнялась и повернулась к эльфу, чувствуя, как от стыда и ярости пылают ее щеки. Китиаре случалось убивать мужчин и за меньшее, однако она с неудовольствием обнаружила, что эльф, скорее всего, даже не заметил того, что произошло.

Или заметил?

По его лицу нельзя было понять ровным счетом ничего.

Но он только что говорил о Рейстлине… Нет, эльф сделал это специально.

Ничего, он за это заплатит.

Теперь Кит знала, что представляет из себя ее противник, и могла оценить его силу и умение владеть собой. Упрекать себя за ошибку воительница не стала: она раскрылась и пропустила удар, зато в следующий раз она не повторит свой промах.

— …Я глубоко сожалею, что шалафи сейчас нет, — продолжал тем временем Даламар. — Но я уверен, что твой брат будет очень огорчен известием, что ты приходила и не застала его.

— Нет? — удивилась Китиара. — Но где же он? Куда это ему вздумалось отправиться?

— О, я уверен, что он собирался известить тебя, — заметил Даламар, искусно изображая удивление. — Шалафи отправился в прошлое, чтобы овладеть знаниями Фистандантилуса, а затем — попытаться отыскать Врата, сквозь которые он…

— Ты хочешь сказать, что он отправился в прошлое без жрицы? — перебила Китиара, на мгновение позабыв о том, что никто, кроме нее, не знает, что Сот был послан ею убить Крисанию и тем самым помешать безумному намерению Рейстлина бросить вызов Владычице Тьмы. Прикусив губу, она быстро оглянулась через плечо на молчаливого Рыцаря Смерти.

Даламар перехватил ее взгляд и слегка улыбнулся. Он знал все мысли, которые роились сейчас в этой голове под прекрасными вьющимися локонами.

— Тебе, стало быть, известно о нападении на госпожу Крисанию? — с невинным видом спросил он. Китиара оскалилась.

— Ты прекрасно понимаешь, что я знаю об этом. И мой братец тоже. Если он и самонадеянный глупец, то все-таки не полный же идиот!

Она резко повернулась на каблуках к Соту.

— Ты сказал, что женщина мертва! — бросила она.

— Она была мертва, — прогудел Рыцарь Смерти, выступая из тени, и его глаза полыхнули оранжевым огнем в невидимых под шлемом пустых глазницах. — Ни один смертный не смог бы уцелеть после моей атаки. И твой хозяин не мог спасти ее…

Немеркнущий взгляд мертвых глаз остановился на лице темного эльфа.

— Не мог, — согласился Даламар. — Но вот ее господин мог, и он сделал это.

Паладайн наложил на свою жрицу заклятие противодействия и призвал к себе ее душу, оставив на земле пустую скорлупу тела. Брат-близнец моего шалафи и твой сводный брат Карамон, госпожа… — эльф поклонился, чем разъярил Китиару еще сильнее, — доставил тело в Вайретскую Башню Высшего Волшебства, и маги отправили жрицу к тому единственному жрецу, чья молитва в силах была воссоединить душу и тело — к Королю-Жрецу из Истара.

— Недоумки! — почти прорычала Китиара, и ее лицо сделалось синевато-багровым от гнева. — Они сами отослали ее к Рейстлину! Именно это ему и было нужно!

— Они знали, — негромко проговорил Даламар. — Я сказал им…

— Ты сказал? — изумилась Китиара.

— Я должен кое-что объяснить тебе, госпожа. — Даламар слегка поклонился.

— Но это займет некоторое время. Давай же по крайней мере устроимся с комфортом.

Не согласишься ли ты подняться в мои апартаменты?

С этими словами эльф протянул руку. Китиара, поколебавшись, оперлась на нее, но Даламар, обхватив ее за талию, крепко прижал к себе. От неожиданности молодая женщина слегка опешила и попыталась вырваться, однако вскоре затихла.

Эльф держал ее крепко и одновременно очень уверенно.

— Для того чтобы заклятье перенесения подействовало, — холодно сказал Даламар, — необходимо стоять как можно ближе друг к другу.

— Я еще не разучилась ходить, — парировала Китиара. — И не привыкла к магии.

Но даже произнося эти слова, Китиара продолжала прижиматься к мускулистому, сильному телу эльфа с самозабвением неутоленной страсти.

— Прекрасно… — Даламар пожал плечами и вдруг исчез.

Оглядевшись в недоумении по сторонам, воительница услышала его далекий голос:

— Вверх по спиральной лестнице, госпожа. Через пятьсот тридцать девять ступеней поверните налево.

— Так что, как ты изволишь видеть, — закончил Даламар, — я был заинтересован в этом не меньше твоего, госпожа. Конклав магов всех трех Лож послал меня именно затем, чтобы помешать Рейстлину совершить этот возмутительный поступок.

Темный эльф и Повелительница Драконов сидели в Даламаровых комнатах, самых шикарных и комфортабельных во всей Башне. Остатки роскошного ужина исчезли по мановению руки эльфа. Собеседники сидели перед камином, зажженным скорее ради его уютного света, нежели для того, чтобы согреться. Ночь и без того была теплой, но пляшущие языки пламени действовали умиротворяюще и располагали к беседе…

— Тогда почему же ты его не остановил? — сердито поинтересовалась Китиара, со стуком опуская на столик золотой кубок с вином. — Что в этом сложного?

И она совершила соответствующий жест свободной рукой.

— Нож в спину — и все. Быстро, просто, удобно, — с этими словами она насмешливо посмотрела на эльфа. — Или вы, маги, выше этого?

— Нет, не выше, — ответил Даламар, качая головой и пристально глядя на Китиару. — Существуют методы более тонкие, мы, маги Ложи Черных Мантий, пользуемся ими, когда хотим избавиться от своих врагов. Но они бесполезны против него, госпожа. Только не против твоего брата.

Даламар едва заметно вздрогнул и отпил вина из своего кубка с неуместной поспешностью.

— Ба! — фыркнула Китиара. — Что за важная шишка мой брат?!

— Выслушай меня, Китиара, и постарайся понять, — негромко, но твердо сказал Даламар. — Ты просто не знаешь своего брата. Ты не знаешь его и нисколько не боишься. Это очень опасно и может привести к весьма печальным последствиям.

— Бояться? Рейста? — Китиара снова фыркнула. — Да он же весь ссохся, как старый сучок, от него одна кожа да кости и остались!

Она рассмеялась, но смех ее замер сам собой. Наклонившись вперед, она прошептала:

— Ты говоришь серьезно! Я вижу по твоим глазам. Даламар угрюмо улыбался.

— Я боюсь его так, как не боялся ничего на свете, в том числе и самой смерти. Вот, взгляни!

Он поднял руки к груди и одним движением разорвал по шву свою черную накидку, обнажая зияющие на коже раны.

Китиара с интересом посмотрела на глубокие воспаленные стигматы, затем перевела взгляд на бледное лицо Даламара.

— Что за оружие оставило эти следы? Я не узнаю…

— Его рука, — перебил эльф бесстрастно. — Это следы его пяти пальцев.

Таков был его ответ Пар-Салиану и магам Конклава.

Китиара всякого повидала на своем веку, в том числе людей, заживо выпотрошенных, и людей с начисто содранной кожей, людей с отрубленными головами и людей, зверски истязаемых в темницах под горами, известными как Властители Судеб. И все же, глядя на гноящиеся раны, она представила себе, как тонкие пальцы Рейстлина прожигают насквозь тело темного эльфа, и не смогла сдержать дрожи.

Откинувшись на спинку кресла, Китиара заново обдумывала все то, о чем только что рассказал ей Даламар. В конце концов ей стало казаться, что она действительно недооценивала Рейстлина. Мысль эта, безусловно, ничуть ее не успокоила. Лицо воительницы стало мрачным. Насупившись, Китиара медленно потягивала вино.

— Итак, он собрался проникнуть сквозь Врата, — медленно проговорила она наконец, пытаясь свыкнуться с только что услышанной потрясающей новостью. — Он пройдет через Врата с помощью жрицы и окажется в Бездне. А что потом? Надеюсь, он погашает, что никому не под силу сражаться с Владычицей Тьмы в ее собственном мире?

— Разумеется, он знает, — с горечью кивнул Даламар. — Шалафи силен, но там… там Такхизис сильнее. Он хочет выманить ее из Бездны, хочет заставить Темную Воительницу войти в наш мир. Он уверен, что здесь он сумеет победить.

— Безумец! — прошептала Китиара едва слышно. — Он сошел с ума!

Заметив, что вино из кубка потекло по ее дрожащей руке, воительница торопливо поставила сосуд.

— Он видел Такхизис, когда она явилась из Бездны всего лишь бледной тенью, и ей запрещено было перейти в наш мир полностью. Он просто не представляет себе, что будет, если она обрушится на Кринн во всю свою мощь…

Китиара вскочила на ноги и быстрыми нервными шагами заходила по мягкому ковру, на котором были вытканы столь любимые эльфами изображения цветов и деревьев. Почувствовав, как внутри у нее все холодеет, она в конце концов остановилась у огня. Даламар тоже поднялся и, тихо шурша своей черной накидкой, встал рядом. Даже погруженная в свои мысли, воительница чувствовала за спиной жар его тела.

— И что говорят твои маги, чем это все кончится? — спросила она неожиданно. — Кто победит, если Рейсту удастся его безумный план? Есть у него шанс?

Даламар пожал плечами и, сделав шаг вперед, положил руки на нежную шею Китиары. Его пальцы осторожно погладили упругую гладкую кожу. Ощущение было изысканное. Повелительница Драконов закрыла глаза и глубоко, прерывисто вздохнула.

— Магам это неизвестно, — негромко сказал Даламар и наклонился, чтобы поцеловать Китиару за ухом. В ответ молодая женщина потянулась всем телом и, как кошка, выгнулась назад, навстречу эльфу. — Здесь он будет в своем мире,

— продолжал Даламар, — а Такхизис будет слабее. И все же ее не так просто одолеть. Некоторые полагают, что эта битва может разрушить наш мир.

Китиара подняла руку и запустила пальцы в длинные шелковистые волосы эльфа, приближая его жадные губы к своей шее.

— Но… есть у него шанс? — хриплым шепотом повторила она свой вопрос.

Даламар помолчал, потом внезапно отпрянул. Продолжая удерживать Китиару за плечи, он развернул ее к себе лицом. Заглянув в глаза воительницы, он увидел все, о чем она думала в этот момент.

— Разумеется. Шанс есть всегда.

— А что будешь делать ты, если Рейстлину удастся пройти Врата? — Руки Китиары легли на грудь Даламара в том самом месте, где пальцы ее сводного брата навечно оставили свои страшные следы. Глаза воительницы светились огнем страсти, которую, однако, контролировал ее трезвый и расчетливый ум.

— Я должен помешать ему вернуться в этот мир, — ответил Даламар. — Я обязан запереть Врата, чтобы он не смог выйти через них наружу.

Его пальцы медленно скользнули по линии ее изогнутых губ.

— И какова же будет твоя награда за столь опасное предприятие? — поинтересовалась воительница, игриво прижимаясь к эльфу и слегка покусывая его пальцы.

— Я стану хозяином Башни Высшего Волшебства, — ответил Даламар. — И новым главой Ложи Черных Мантий. А почему…

— Я могла бы тебе помочь, — со вздохом перебила его Китиара, медленно передвигая руки с груди Даламара вверх, к плечам, слегка царапая через одежду его тело. Темный эльф почти машинально стиснул ее в объятиях.

— Я могла бы помочь, — повторила Китиара хриплым, низким голосом. — Тебе не под силу сражаться с ним в одиночку.

— О моя госпожа! — Даламар посмотрел на нее с кривой улыбкой. — Кому ты станешь помогать, мне или ему?

— Это, — заявила Китиара, запуская руки под черную ткань накидки, — будет зависеть от того, кто победит.

Улыбка Даламара стала шире, а горячие губы скользнули по подбородку женщины.

— Именно так я и подумал, госпожа, — шепнул он на ухо воительнице.

— Мы прекрасно поняли друг друга, — отрезала Китиара и не сдержала довольной ухмылки. — А теперь — довольно о моем брате. Меня давно интересует один вопрос. Скажи, темный эльф, что носят маги под своими мантиями?

Даламар снова улыбнулся.

— Только собственную кожу, — проговорил он. — А что носят под доспехами женщины-воины?

— Ничего…

***

Китиара ушла.

Даламар лежал на кровати, наполовину бодрствуя, наполовину погрузившись в приятную дремоту. Подушка под его щекой все еще хранила аромат волос молодой женщины — запахи благовоний и железа. Эта неестественная смесь продолжала опьянять Даламара, кружила ему голову, хотя с самой Китиарой она странным образом не ассоциировалась.

Темный эльф с наслаждением потянулся. Он не сомневался, что Повелительница Драконов предаст его, когда ей это будет выгодно. Но и она не могла не знать, что он уничтожит ее в мгновение ока, если это ему понадобится для достижения своей цели. Между тем это знание ни одному из них не отравило проведенных вместе часов. Напротив, их любовные экзерсисы приобрели особую остроту…

Даламар прикрыл глаза и позволил сну постепенно овладевать собой. За приоткрытым окном он услышал шорох драконьих крыльев. Дракон готовился к полету. Даламар представил себе Китиару верхом на ее голубом драконе, в сверкающем под луной шлеме…

— Даламар!

Темный эльф вздрогнул от неожиданности и сел на кровати. Сон как рукой сняло, а все его тело содрогнулось от страха. Он узнал этот голос, не мог не узнать… В ужасе Даламар оглядывался по сторонам и ничего не видел.

— Шалафи? — неуверенно проговорил он. В комнате никого не было, и он прижал руки к вискам. Должно быть, почудилось во сне…

— Даламар!

На этот раз ошибки быть не могло. Эльф слышал голос отчетливо и ясно, хотя и раздавался он откуда-то издалека. Беспомощно оглядываясь по сторонам, Даламар изо всех сил боролся с подступившим к горлу страхом. Рейстлин не любил шутить и никогда этого не делал. Отправившись в прошлое при помощи сложнейшего заклинания неделю назад, он должен был отсутствовать еще долгое время. В то же время Даламар знал голос учителя, как свой собственный. Обознаться он не мог.

— Я слышу тебя, шалафи! — отозвался эльф, стараясь, чтобы голос его звучал как можно тверже. — Но не вижу. Где…

— Я в прошлом, как ты и предположил, ученик. И говорю с тобой при помощи Глаза Дракона. У меня есть для тебя задание. Слушай внимательно и выполняй все в точности.

Начинай действовать немедленно, не теряй времени. Дорога каждая минута…

Даламар закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Он хорошо слышал голос Рейстлина, и ему не мешал даже раздающийся за окном смех: в городе начинался какой-то (праздник, посвященный приход) весны, и за стенами Старого Города пылали в ночи приветливые костры. В их дрожащем свете юноши и девушки дарили друг другу цветы и целовались под покровом ночной тьмы. Вливавшийся в спальню воздух казался сладким от запаха любви и зацветающих весенних роз.

Но Рейстлин уже начал говорить, и Даламар отвлекся от всего окружающего.

Он позабыл Китиару, позабыл о любви. Он не вспоминал даже про наступившую весну, что для эльфа было совсем уж странно. Он слушал, задавал вопросы, запоминал, и все его тело слегка вздрагивало при звуке голоса шалафи.

 

Глава 3

Бертрем, мягко шаркая по полу туфлями, шел по коридору Большой Палантасской Библиотеки. Его длинная ряса тихонько шелестела в такт негромкой мелодии, которую послушник напевал себе под нос. Он только что наблюдал из окна за весенним праздником, и теперь, возвращаясь к своей работе, протекавшей среди многих тысяч рукописных томов и свитков, никак не мог отделаться от застрявшего в голове мотива.

— Ту-там, та-там… — напевал он своим тонким негромким голосом, стараясь не разбудить дремлющее в широких и пустых коридорах эхо.

Впрочем, только эхо он и мог потревожить в столь поздний час. Библиотека давно была закрыта, а большинство Эстетиков — членов Ордена, чья жизнь была целиком посвящена научным изысканиям и трудам, направленным на изучение великого хранилища рукописей, в которых были собраны все знания со дня сотворения Кринна, — либо уже спали, либо занимались своей будничной работой…

— Ту-там, та-там… Моя любовь — как горлинка в ветвях, ту-тум, ту-там…

А я стрелок, что к ней крадется…

Увлекшись, Бертрем даже позволил себе пойти дальше слегка пританцовывающим шагом.

— Ту-там, та-там… Я поднял лук, стрелу наладил… — Он повернул за угол.

— Ту-тум, ту-там… Стрела летит, и в сердце ей свое стальное острие вонзает…

Эй, там!.. Кто ты такой?

Послушник почувствовал, как его собственное сердце подпрыгнуло чуть ли не к самому горлу, когда он едва не налетел на высокую фигуру в черном плаще и капюшоне, стоявшую посреди слабо освещенной мраморной залы.

Незнакомец ничего не ответил. Он просто молча смотрел на Бертрема.

Послушник собрал все свое мужество и, поплотнее запахнувшись в рясу, мрачно смерил непрошеного гостя взглядом.

— Что за дело привело тебя сюда? — спросил он весьма неприветливо. — Библиотека закрыта! Да, даже для тех, кто носит черную мантию. Уходи…

Эстетик нахмурился и махнул пухлой ладошкой.

— Возвращайся утром, да соблаговоли воспользоваться дверью, как все приличные люди…

— Я — не все, и я — не человек, — сказал пришелец с сильным эльфийским акцентом. — Что касается дверей, то они предназначены лишь для тех, кто не умеет проходить сквозь стены. Мне это дано, равно как и умение делать вещи куда менее приятные…

Бертрем вздрогнул. Последние слова эльфа, произнесенные спокойным и ровным голосом, отнюдь не были пустой угрозой.

— Ты — темный эльф! — догадался Бертрем, отчаянно пытаясь понять, что ему нужно делать. Может быть, пора поднять тревогу и позвать кого-нибудь на помощь?

— Точно! — С сардоническим смешком незнакомец стянул с головы капюшон, и магический свет свисающих с потолка хрустальных шаров — дара магов Астинусу, преподнесенного еще в Век Мечтаний, — упал на его смуглое лицо.

— Мое имя Даламар. Я здесь по поручению…

— Рейстлина Маджере! — ахнул Бертрем и с беспокойством огляделся по сторонам, словно ожидая, что великий черный маг вот-вот прыгнет на него из-за угла.

Даламар улыбнулся. Черты его лица были тонкими, даже изящными, как и у всех эльфов, однако в глазах читалась такая холодная решимость и непреклонность, что Эстетику сразу расхотелось звать кого-нибудь на подмогу.

— Ч-что тебе угодно? — пробормотал он запинаясь.

— Не мне, а моему учителю, — поправил Даламар. — Не бойся. Я ищу знаний, ничего, кроме знаний. Если ты мне поможешь, я уйду так же быстро и незаметно, как пришел.

«А если я не помогу ему…» — Бертрем задрожал, чувствуя, как по спине побежала липкая струйка пота.

— Я сделаю все, что в моих силах, маг, — пробормотал он. — Но тебе все же следует сначала переговорить с…

— …Со мной! — раздался из темноты знакомый голос. Бертрем испытал такое сильное облегчение, что едва не потерял сознание.

— Астинус! — невнятно воскликнул он, указывая на Даламара пальцем. — Это… он сам, я не впускал его… Он… Рейстлин…

— Да, Бертрем, — сказал Астинус спокойно. — Не волнуйся.

Историк выступил вперед и похлопал Бертрема по плечу.

— Я в курсе всего, что произошло. При его появлении Даламар даже бровью не повел, словно вовсе не заметил присутствия Астинуса.

— Возвращайся к своей работе, Бертрем, — продолжил тем временем летописец, и его глубокий баритон эхом разнесся по коридорам библиотеки. — Ступай, я сам справлюсь с этой проблемой.

— Да, учитель! — Бертрем с благодарностью поклонился, не сводя взгляда с темного эльфа, и, пятясь задом по коридору, исчез за углом. По шороху накидки и звукам хлопающих по каменным плитам сандалий Астинус заключил, что послушник удаляется по коридору бегом. Темный эльф за все это время не проронил ни звука и не сдвинулся с места.

Астинус улыбнулся про себя. Его лицо, обращенное к Даламару, было лишено возраста; оно оставалось спокойным и абсолютно непроницаемым.

— Иди за мной, юный маг. За мной, — сказал главный летописец библиотеки, резко поворачиваясь на каблуках и идя по коридору быстрым, широким шагом, как нельзя лучше соответствовавшим его внешности и возрасту.

Даламар, которого этот внезапный маневр застал врасплох, немного поколебался, затем, опомнившись, побежал Догонять Астинуса.

— Откуда вам известно, что я ищу? — требовательно спросил он, поравнявшись с летописцем и главным хранителем библиотеки.

— Я записываю историю, — просто ответил ему Астинус. — Даже сейчас, пока мы идем и разговариваем, вокруг нас происходит великое множество разных событий, о которых я тотчас же узнаю. Я слышу каждое произнесенное слово, я вижу любые движения, жесты и поступки вне зависимости от того, важные они или обыденные, хорошие или плохие. Я вижу всю историю насквозь. Я пришел первым и должен буду уйти последним… А теперь — сюда.

Астинус резко повернул налево и снял с подставки светящийся шар. Казалось, от прикосновения шар стал гореть еще ярче. Даламар увидел бесконечные ряды толстых книг. По их гладким кожаным переплетам он даже мог сказать, что эти книги довольно старые, но все они были в превосходном состоянии. Эстетики постоянно очищали их от пыли и в случае необходимости клеили или переплетали.

— Здесь то, что тебе нужно. — Астинус жестом указал на полки. — Гномьи Войны.

— Это?! — Даламар в изумлении разглядывал бесконечные полки и бесчисленные тома, чувствуя, как его понемногу охватывает отчаяние.

— Да, — холодно ответил Астинус. — И еще в соседней галерее…

— Я… я… — Даламар растерялся.. Наверное, Рейстлине очень хорошо представлял себе, насколько сложным будет задание, которое он дал ученику. При мысли о том, что ему придется прочесть все эти тома строго в указанный срок, темный эльф почувствовал дурноту. Никогда еще в своей жизни он не чувствовал себя столь беспомощным и слабым.

Маг ощутил на себе ледяной взгляд Астинуса и вспыхнул от гнева.

— Возможно, я мог бы помочь, — спокойно проговорил Астинус.

Даламар обернулся к нему и увидел, как историк, даже не читая вытисненного на корешке названия, снимает с полки увесистый том. Открыв его наугад, он стал быстро листать тонкие, высохшие страницы, исписанные рядами черных убористых букв.

— Ага, вот оно! — Астинус вынул из кармана закладку в виде тонкой пластинки из слоновой кости, заложил найденную страницу и, захлопнув книгу, вручил ее Даламару.

— Возьми книгу с собой и передай своему учителю. Здесь есть то, что он ищет. И еще скажи ему вот что: «Ветер сотрет следы на песке, но только после того, как он их оставит». Запомнишь?

Историк поклонился темному эльфу с мрачной торжественностью, затем обогнул его и пошел вдоль полок. На углу он остановился и обернулся к Даламару, который стоял, прижимая к груди книгу.

— И еще, молодой маг… Тебе не следует приходить сюда снова. Хроника сама вернется на свое место, как только ты покончишь с делами, — я не хочу, чтобы ты снова испугал кого-нибудь из Эстетиков. Бедняге Бертрему, без сомнения, пришлось лечь в постель после твоего внезапного появления. И еще — передай своему шалафи мои наилучшие пожелания…

Астинус снова поклонился и скрылся в полумраке.

Даламар еще некоторое время стоял в раздумье, прислушиваясь к неторопливым, но твердым шагам летописца, пока они не затихли в отдалении.

Потом он пожал плечами и, произнеся магическую фразу, перенесся в Башню Высшего Волшебства.

— Астинус дал мне свои комментарии к Гномьим Войнам, шалафи. Многое здесь заимствовано из древних Хроник, которые он сам написал…

— Астинус знает, что мне нужно. Начинай.

— Хорошо, шалафи. Вот начало отмеченного им абзаца: «…И тогда великий маг Фистандантилус воспользовался Глазом Дракона, чтобы пройти сквозь время и связаться со своим учеником, которому он велел пойти в Палантасскую Библиотеку и прочесть в Хрониках, увенчается ли успехом его величайшая миссия…» — Голос Даламара задрожал и смолк. Ученик перечитывал про себя поразивший его абзац снова и снова.

— Продолжай! — донесся голос Рейстлина.

Даламар не был уверен, слышит ли он его в действительности, или прозвучавшее слово — плод разгоряченного воображения. Тем не менее, оторвавшись от строк, написанных столетия назад, но абсолютно точно описывавших события, происходившие несколько часов назад, Даламар продолжил:

— «Важно отметить, что Хроники на данный момент повествуют…» Эта фраза подчеркнута, шалафи! — перебил сам себя Даламар.

— Какая?

— «На данный момент» подчеркнуто. Рейстлин никак на это не отреагировал, и Даламар стал читать дальше.

— «…Повествуют, что затея Фистандантилуса могла бы осуществиться. Не исключено, что великий маг вместе со жрецом Денубисом, судя по всем отмеченным Фистандантилусом приметам, проникли бы сквозь Врата. Что случилось бы с ними в Бездне, предугадать невозможно, ибо реальные исторические события пошли по другому пути.

Твердо уверовав, что ему по силам попасть через Врата в Бездну и бросить вызов Владычице Тьмы, Фистандантилус продолжал готовиться к Гномьим Войнам с удвоенной энергией. Паке Таркас пал под ударами объединенной армии гномов холмов и варваров (смотри «Хроники», том CXXVI, книга 6, страницы 589 — 700).

Великий военачальник армии Фистандантилуса Перагас — раб из Северного Эргота, которого маг в свое время купил и обучил гладиаторским боям в Школе Истарских Игр, — сумел оттеснить армию короля Дункана и принудил гномов отступить в горные твердыни Торбардина.

С тех пор война за Гномьи Врата мало интересовала Фистандантилуса, да и с самого начала она служила ему лишь для достижения собственных целей. Отыскав Врата под высокой горной крепостью Заман, он устроил в крепости свой штаб и начал готовиться к тому, чтобы пройти наконец сквозь запретные двери. Между тем предводитель его армии продолжал вести с гномами жестокую истребительную войну.

То, что случилось дальше, даже я, Астинус из Палантаса, не в силах описать достоверно и во всех подробностях, ибо могущественные магические силы, призванные Фистандантилусом, замутили мой взор.

Предводитель Перагас погиб в сражении с деварами — темными гномами из Торбардина. После его смерти армия Фистандантилуса начала терпеть поражение за поражением. Несметные полчища горных гномов вырвались из подземных чертогов Торбардина и ринулись на штурм крепости Заман.

В ходе сражения, осознав, что война проиграна и времени осталось мало, Фистандантилус и Денубис поспешили к Вратам. Здесь великий маг начал читать свое заклинание. В это самое время некий гном-механик, находившийся в плену у гномов Торбардина, включил свое устройство для путешествий во времени, которое он соорудил, стремясь вырваться из темницы. Остается загадкой, как ему удалось привести в действие этот аппарат. Тем не менее устройство сработало, вопреки всем известным примерам из истории Кринна.

Начиная с этого момента я могу опираться исключительно на свои собственные догадки и предположения. Вероятно, эта машина времени каким-то образом вступила во взаимодействие с могущественным и сложным заклинанием величайшего из магов.

Результат нам всем хорошо известен.

Произошел колоссальной силы взрыв, уничтоживший живое и неживое на равнинах Дергота. Обе сражавшиеся армии были практически мгновенно истреблены.

Крепость Заман рассыпалась на части. В результате обвала и возник холм с мрачным названием Череп.

Во время взрыва погиб несчастный Денубис. Фистандантилусу удалось выжить только благодаря своей мощной магии. С тех пор, правда, его дух существовал только в иных планах бытия, однако это скитание продолжалось лишь до тех пор, пока он не нашел пристанища в теле молодого, но подающего большие надежды мага Рейстлина Маджере…»

— Достаточно!

— Да, шалафи, — пробормотал Даламар.

А затем Рейстлин исчез.

Ничего как будто не произошло, не было сказано ни слова, но Даламар, сидевший в кабинете, почувствовал, что те снова остался один. Темный эльф был совершенно потрясен и сбит с толку тем, что он только что прочел. Пытаясь найти хоть один ответ на тысячи вопросов, которые вертелись у него в голове, он так и просидел за столом Рейстлина всю ночь до самого рассвета.

***

Восторженная дрожь пробежала по телу Рейстлина. Мысли его пришли в хаотическое движение; ему нужен был не один час холодных размышлений и расчетов, чтобы убедиться: все, только что им услышанное, — правда. Пока же одна-единственная фраза сверкала у него в мозгу: Задуманное могло бы осуществиться!

Осуществиться!!!

Рейстлин судорожно вздохнул, только сейчас сообразив, что все это время он почти не дышал.

Руки его, лежавшие на гладкой поверхности Глаза Дракона, дрожали. Восторг охватил его, и маг рассмеялся своим особенным, странным смехом. Следы на песке больше не вели на эшафот, они приводили к дверям из кованой платины, украшенной символами и изображениями Пятиглавого Дракона. И они откроются по его приказу!

Нужно только найти и прикончить этого гнома-механика, пока он не закончил сооружать свое дурацкое устройство…

Рейстлин почувствовал резкий рывок. Что-то с силой потянуло его за руки.

— Прекратить! — закричал он, проклиная себя за то, что расслабился и потерял контроль над ситуацией.

Но шар не подчинился его приказу. Слишком поздно Рейстлин очнулся от своих мыслей — чужие холодные руки затягивали его все глубже в хрустальные бездны магического устройства.

С ужасом он почувствовал, что тащат его с многократно умноженной, нечеловеческой силой. Маг поднял голову и вздрогнул: в самом начале это были руки, по которым нельзя было определить — молодые они или старые, принадлежат людям или, может быть, эльфам. Теперь его запястья мертвой хваткой держали изящные, нежные женские руки с длинными тонкими пальцами…

Рейстлин мгновенно взмок и, стараясь не поддаваться охватившей его панике, отчаянно с ними боролся. Он призвал всю свою силу — и магическую, и человеческую, — тщетно пытаясь сломить противостоящую ему чужую волю.

Рейстлин приблизился к шару почти вплотную. Он разглядел в белесом тумане лицо — прекрасное женское лицо темными глазами. Вишневые губы шептали ласковые слова, на которые его тело мгновенно отзывалось с чудовищной силой и страстью, в то время как душа корчилась от отвращения.

Все ближе и ближе…

Рейстлин еще раз попытался вырваться из объятий, сжимающих его со все большей нежностью и все большей силой. Стремление выжить слабело вопреки его воле, и Рейстлин решил проникнуть в тайники своей души. Он и сам не знал, что хотел найти — какую скрытую внутри энергию или секретное оружие. В одном он был уверен: только там он найдет спасение…

Перед его мысленным взором возникло видение прелестной жрицы в белом одеянии, с платиновым медальоном Паладайна на высокой груди. Ее серые глаза сверкнули в темноте, и смертельная хватка тонких рук на мгновение ослабла, но тут же стала еще крепче. Рейстлину показалось, что он слышит сдавленный женский смех. Образ Крисании тут же бесследно исчез.

— Брат! — позвал Рейстлин сквозь зубы, и вместо Крисании перед ним возник Карамон. Одетый в золотые доспехи, со сверкающим мечом в руках, он встал впереди Рейстлина, заслоняя его. Но не успел он сделать и шага, как что-то ударило его в спину, и Карамон тоже пропал.

Все ближе и ближе к туманной поверхности, за которой начинается небытие…

Рейстлин уронил голову на груда: он быстро слабел и начинал терять сознание. И в этот миг, как бы в самой глубине своей бездонной, таинственной души он увидел одинокую жалкую фигурку. На ней не было ни белых жреческих одеяний, ни рыцарских доспехов, а в руке не видно было никакого оружия. Фигурка казалась совсем крошечной, ее чумазое личико блестело от слез. В руке она держала только крысу… мертвую, окоченевшую крысу…

***

Карамон прибыл в лагерь с первыми лучами солнца. Он ехал всю ночь и теперь чувствовал себя совершенно одеревеневшим от усталости и не правдоподобно голодным.

Мысли о завтраке и мягкой постели служили ему утешением на протяжении последних полутора часов пути, и лишь только вдали покачался лагерь, на лице гиганта появилась довольная ухмылка. Он уже готов был дать шпоры своему усталому коню, однако, вглядевшись пристальнее, Карамон осадил копя и, подняв вверх руку, заставил остановиться своих провожатых.

— Что там происходит? — в тревоге спросил он, мигом забыв о еде и отдыхе.

Гэрик, скакавший сзади него, в недоумении потряс головой.

Лагерь напоминал потревоженный улей. Не горел ни один костер, а люди бестолково метались между палатками или собирались группами, которые также перемешались с места на место.

Потом вдруг кто-то замелил группу всадников во главе с Карамоном и издал громкий вопль. В следующую минуту все, кто был в лагере, ринулись вперед. Тут же Гэрик подал короткую команду, и его воины, пришпорив коней и подняв щиты, выехали вперед, загородив предводителя закованными в броню телами.

Карамон впервые стал свидетелем проявления такой преданности со стороны своих людей. Это настолько тронуло его, что сначала он даже не мог говорить.

Смущенно откашлявшись, он приказал всадникам расступиться.

— Это не мятеж, — заявил он уверенно и выехал вперед. Рыцари неохотно пропустили его.

— Взгляните, никто из них не вооружен, — бросил Карамон через плечо, успокаивая своих верных защитников. — Половина здесь — женщины и дети. И все же… — Он ухмыльнулся. — Спасибо за службу.

При этих его словах Гэрик покраснел от удовольствия, но, как заметил Карамон, продолжал держать руку на рукояти меча.

Карамон между тем был уже посреди толпы. Несколько рук угрожающе потянулись к уздечке его коня. Карамонов жеребец нервно запрядал ушами и присел на задние ноги, готовясь нанести удар передними копытами.

— Всем назад! — вдруг зычно крикнул Карамон, привставая на стременах. — Вы что, спятили? Разве это армия?! Вы вес выглядите точь-в-точь как кучка перепуганных крестьян. Назад, я сказал! У вас, может быть, цыплята разбежались или на свиней мор напал? Что нее это значит? Где мои офицеры?!

— Здесь, предводитель, — раздался совсем рядом голос одного из капитанов

— коренастого взъерошенного человека с сердитым красным лицом.

Толпа, пристыженная словами Карамона, понемногу успокаивалась, а невнятные крики перешли в глухой ропот, когда прибывшая вместе с капитаном комендантская сотня начала рассекать толпу и наводить порядок.

— Прошу извинить за беспорядок, предводитель, — сказал краснолицый офицер, помогая Карамону сойти с коня. Спешившись, гигант потрепал жеребца по шее, и тот сразу присмирел, хотя и продолжал беспокойно вращать глазами и поводить большой головой.

Капитан не был молод; он не принадлежал к рыцарскому ордену, но зато обладал тридцатилетним опытом наемной военной службы. Лицо его было изборождено морщинами и покрыто шрамами, половину левой кисти он потерял в бою, да и ходил, заметно прихрамывая. Лицо его, обычно спокойное и невозмутимое, сейчас горело от стыда.

— Разведчики донесли, что вы близко, — доложил он. — Но прежде чем я успел известить вас, эти бешеные псы… — капитан покосился на отступающую толпу, — ринулись на поиски, словно вы — сука во время течки… Прошу прощения, я не имел в виду ничего оскорбительного…

Осознав свой промах, капитан окончательно стушевался.

— Что же все-таки стряслось? — спросил Карамон, стараясь сохранить суровое выражение лица.

Не дожидаясь ответа, он пошел по направлению к лагерю, ведя жеребца в поводу. Офицер, против ожидания, медлил с ответом. Повернувшись к предводителю, он бросил многозначительный взгляд на сопровождавших Карамона всадников.

Тот сразу понял, в чем дело.

— Ступайте вперед, — приказал он и взмахнул рукой. — Гэрик, наведи в лагере порядок.

Когда они с капитаном остались вдвоем, Карамон повернулся к капитану. В ответ на его вопросительный взгляд офицер произнес только одно короткое слово:

— Маг…

Достигнув палатки Рейстлина, Карамон увидел вокруг нее кольцо вооруженных стражников. Сердце его упало. Охрана с трудом сдерживала любопытных. Стоило Карамону приблизиться, как сразу же раздались восклицания: «Предводитель здесь!

Он сумеет с этим разобраться!» Многие одобрительно кивали головами, некоторые вздыхали с облегчением, а иные почему-то аплодировали.

Благодаря капитану, шедшему впереди и прокладывавшему дорогу при помощи своих локтей и отборной ругани, толпа расступилась, давая Карамону пройти.

Стражники тоже пропустили гиганта, а затем снова сомкнули ряды. Люди продолжали напирать, стараясь заглянуть за двойное кольцо вооруженных солдат и хоть что-нибудь увидеть. Капитан так и не сказал Карамону, что же именно произошло в лагере в его отсутствие, и тот готов был к чему угодно, начиная с дракона, восседающего на крыше палатки Рейстлина, и кончая стеной зеленого пламени вокруг нее.

Вместо всего этого Карамон увидел лишь воина, стоявшего на часах у самого входа, да госпожу Крисанию, расхаживавшую из стороны в сторону в сильнейшем беспокойстве. Лицо воина показалось Карамону знакомым.

— Кузен Гэрика? — спросил он несколько неуверенно. — Микаэл, не так ли?

— Да, предводитель, — откликнулся рыцарь.

Выпрямившись, он попытался салютовать Карамону по всей форме, но у него это плохо получилось. Лицо Микаэля было осунувшимся, бледным, а глаза покраснели. Казалось, молодой рыцарь вот-вот упадет в обморок, и все же он продолжал сжимать свою пику и загораживать вход в палатку.

Заслышав голос Карамона, Крисания подняла голову — Хвала Паладайну! — воскликнула она.

Карамон бросил взгляд на ее ввалившиеся серые глаза и вздрогнул, несмотря на то что утреннее солнце пригревало совсем по-летнему.

— Уберите людей! — приказал Карамон капитану, и тот принялся командовать своими людьми. Стражники нашали теснить толпу. Постепенно собравшийся у палатки народ стал расходиться, недовольно ворча. Впрочем, большинство полагало, что ничего интересного они здесь все равно не увидят.

— Выслушай меня, Карамон. — Крисания схватила гаранта за руку. — Этот рыцарь…

Но Карамон стряхнул со своей руки ее пальцы и, не обращая внимания на ее попытки что-то ему объяснить, попытался пройти в палатку мимо Микаэла. Рыцарь преградил исполину путь и поднял пику.

— С дороги! — приказал Карамон, неприятно удивленный.

— Прошу прощения, — твердо ответил Микаэл, хотя гигант видел, как трясутся его губы. — Фистандантилус приказал мне не пропускать никого.

— Вот видишь! — воскликнула Крисания, когда Карамон отступил на шаг, гневно глядя на Микаэла. — Я хотела сказать, но ты меня не слушал! Я всю ночь пыталась войти к нему, я знаю, там внутри случилось что-то ужасное. Но Рейстлин заставил этого юношу поклясться Кодексом и какими-то весами, что ли…

— Мерой, — машинально поправил Карамон, качая головой и думая о Стурме. — Кодексом и Мерой. Этой клятвы ни один рыцарь не нарушит, даже если ему будет грозить смерть.

— Но это же безумие! — вскричала Крисания, и ее голос сорвался.

В смятении она закрыла лицо руками. Карамон нерешительно обнял ее, но Крисания лишь благодарно прижалась нему.

— О Карамон, я так испугалась! — проговорила она. — Это было ужасно. Я проснулась среди ночи — мне показалось, что он зовет меня. Я побежала сюда и увидела, как в палатке вспыхивает огонь, и услышала голос Рейстлина. Он выкрикивал какие-то непонятные слова. Потом Рейст стал звать тебя… А затем я услышала, как он в отчаянии стонет. Я хотела войти, но…

Крисания слабо взмахнула рукой в сторону Микаэла.

— Потом его голос стал стихать. Это было ужасно, жутко! Как будто какая-то сила уносит его прочь!..

— А что было потом?

Крисания некоторое время молчала, потом неуверенно сказала:

— Он… говорил что-то еще. Огонь погас, и раздался громкий треск, словно гром ударил. А потом все затихло, только… только это была очень страшная тишина. Жрица зажмурилась и вздрогнула.

— Что он сказал? — настойчиво переспросил Карамон. — Ты разобрала?

— Мне показалось… я еле слышала его, но мне показалось, он сказал что-то похожее на «бубу» или «бупу». Крисания растерянно подняла на Карамона глаза.

— Бупу! — удивленно вскричал Карамон. Ты уверена?

Крисания кивнула.

— Почти.

— Но почему он звал именно ее, эту маленькую девчонку из племени овражных гномов? — требовательно спросил Карамон.

— Понятия не имею. — Крисания устало вздохнула, отбрасывая ладонью упавшие на глаза волосы. — Я тоже об этом думала. Разве что… Это не Бупу рассказывала Пар-Салиану о том, как добр был с нею Рейстлин когда-то?

Карамон тряхнул головой. Об овражных гномах можно будет подумать потом. На данный момент его гораздо больше занимала совсем другая проблема. Он посмотрел на Микаэла и опять вспомнил Стурма. Сколько раз в своей жизни он видел подобное выражение на лице Соламнийского Рыцаря? Эта клятва, клятва Кодексом и Мерой…

Будь проклят этот Рейстлин!

Микаэл будет стоять здесь, пока не упадет от усталости, а очнувшись и увидев, что не сдержал слова, — убьет себя. Должен быть какой-то способ обойти клятву — или обойти Микаэла.

Карамон посмотрел на Крисанию. Она могла бы воспользоваться своими способностями жрицы и заколдовать воина.

Но об этом нечего и мечтать. Да после этого ее сожгут живьем, и даже он ничего не сможет поделать. Будь проклят Рейстлин, все жрецы и жрицы! А также и все Соламнийские Рыцари с их дурацкими Кодексом и Мерой!

Испустив протяжный вздох, он подошел к Микаэлу. Воин с угрозой приподнял свою гожу, но Карамон показал ему пустые ладони.

Затем гигант неуверенно прокашлялся. Он знал, что хочет сказать, но не представлял, с чего ему следует начать. В голову вновь и вновь лезли воспоминания о Стурме, и Карамон будто наяву увидел лицо старого друга.

Впрочем, сейчас оно встало перед его глазами не таким, каким было при жизни, скрытое под благородной, но суровой и холодной маской. Карамон понял, что в память ему врезалось лицо мертвого рыцаря, с которого перенесенные страдания стерли выражение непомерной гордости и упрямства. В темных неподвижных глазах еще горел отсвет теплоты и понимания, и Карамону показалось, что Стурм печально улыбается ему.

Поначалу Карамон был настолько испуган этим видением, что почти лишился дара речи и молча смотрел на Мнкаэла. В конце концов образ Стурма растаял, и он понял, что глядит на мрачное, испуганное и усталое, но исполненное суровой решимости лицо молодого рыцаря.

— Микаэл, — сказал Карамон, не опуская рук. — Когда-то у меня был друг — член Ордена Соламнийских Рыцарей. Сейчас он мертв. Он погиб в бою далеко отсюда, когда… Впрочем, это не имеет значения. Стур… мой друг был очень похож на тебя. Так же, как и ты, он верил в рыцарский Кодекс и готов был отдать ради этого свою жизнь. Однако в самом конце он вдруг понял, что в жизни есть что-то более важное, чем Кодекс и Мера, нечто давно забытое и не принимаемое во внимание…

Микаэл упрямо нахмурился и крепче стиснул копье.

— Сама жизнь… — негромко закончил Карамон. В глазах рыцаря сверкнул огонек, который почти сразу же исчез из-за выступивших на его глазах слез.

Микаэл сердито моргнул, и выражение суровой решительности снова проступило в его чертах. И все же Карамону показалось, что юноша из последних сил борется со своим отчаянием и сомнениями.

И он зацепился за это, направляя свои слова точно в цель, словно наконечник стрелы, острие меча или пики.

— Жизнь, Микаэл… Это больше, чем Кодекс и Мера. Это самое важное на свете. И речь идет не только о нас, но и о жизни наших близких и друзей. Кодекс и Мера были созданы для того, чтобы хранить и защищать жизнь, однако в конце концов про нее как-то позабыли, и это назначение великих Правил было утрачено.

Они стали важнее самой жизни…

Карамон опустил поднятые руки на затылок и сделал еще один шаг по направлению к Микаэлу.

— Я требую, чтобы ты покинул свой пост, вовсе не потому, что держу в мыслях какое-то коварство. И ты и я — мы оба знаем, что ты покинешь свой пост не из трусости. — Карамон покачал головой. — Только боги ведают, что ты видел и слышал сегодняшней ночью. Я прошу пропустить меня из сострадания. Там, внутри, мой брат. Возможно, он умирает или уже умер. Когда он заставил тебя дать клятву, он не предвидел подобного исхода. Я должен прийти к нему на помощь.

Пропусти меня, Микаэл. Этим ты не уронишь чести и не запятнаешь своего имени.

Микаэл стоял неподвижно, глядя прямо перед собой. Внезапно с его лицом что-то случилось, плечи ссутулились, а пика выпала из пальцев. Карамон едва успел протянуть руки и подхватить падающее тело. Прижимая юношу к себе, гигант почувствовал, как рыдания сотрясают его тело, и неловко похлопал его по плечу.

— Эй, кто-нибудь, — позвал он, обернувшись через плечо. — Сходите за Гэриком! А, вот и ты… — Гигант с облегчением вздохнул, увидев, что Гэрик бегом направляется к ним. — Отведи своего кузена к костру, — распорядился он. — Покормите его чем-нибудь горячим и дайте выспаться. А ты… — он указал на одного из воинов, — встанешь на его место.

Когда Гэрик увел Микаэла, Крисания хотела войти в палатку, но Карамон остановил ее.

— Лучше я войду первым, госпожа.

Он ожидал, что жрица начнет спорить, и удивился, когда Крисания покорно отступила в сторону. Карам он уже взялся за полог палатки, когда почувствовал ее руку на своем плече.

Слегка вздрогнув, он обернулся.

— Ты мудр, как Элистан, — сказала жрица, пристально заглядывая ему в глаза. — Я тоже могла сказать рыцарю эти же слова, но почему-то не сказала.

Почему, как ты думаешь?

Карамон слегка покраснел.

— Я… я просто попытался понять его, вот и все, — пожал он плечами. — Поставить себя на его место…

— А я не хотела понять его. — Крисания побледнела и прикусила губу. — Я желала только, чтобы он мне подчинился.

— Вот что, госпожа, — решительно перебил ее Карамон. — Покопаться в своей душе мы еще успеем. Сейчас мне может понадобиться помощь.

— Конечно! — В лице жрицы снова появилось выражение твердости и уверенности в себе. Ни секунды не колеблясь, она вошла в палатку мага вслед за Карамоном.

Памятуя об оставленном снаружи часовом и о многих других любопытных, Карамон плотно задернул полог. В палатке было настолько темно, что поначалу он ничего не мог рассмотреть. Некоторое время Карамон и Крисания неподвижно стояли у входа, ожидая, пока их глаза привыкнут к темноте. Внезапно жрица вцепилась гиганту в плечо.

— Я слышу, как он дышит! — с облегчением сказала она.

Карамон кивнул и медленно шагнул вперед. Снаружи становилось все светлей и светлей, и кромешный мрак понемногу рассеивался.

— Вот он! — Карамон пинком отшвырнул попавший ему под ноги легкий походный стул и опустился на колени.

— Рейст! — негромко позвал он.

Маг лежал на полу. Даже в полутьме было видно, что лицо его стало пепельно-серым, а губы посинели. Дышал он часто и неглубоко, но все-таки дышал!

Карамон осторожно приподнял тело брата и перенес на кровать. На губах Рейстлина появилась довольная улыбка — будто он видел какой-то приятный сон.

— Мне кажется, он просто спит, — озадаченно сообщил гигант Крисании, которая в это время накрывала мага одеялом. — Но что-то определенно случилось.

В палатке уже можно было кое-что рассмотреть, но Карамон все же зажег принесенную с собой свечу и внимательно огляделся.

— Интересно… О боги!..

Крисания подняла голову.

Шесты, на которых держалась палатка, были опалены каким-то страшным огнем, да и крепчайшая ткань местами почернела и словно бы расплавилась. Впечатление было такое, словно в палатке бушевал огненный смерч, однако сама она на удивление мало пострадала, и восклицание Карамона было вызвано вовсе не ее видом, а предметом, стоявшим на столе.

— Глаз Дракона! — с благоговением прошептал Карамон.

Созданный усилиями магов всех трех Лож и наполненный концентрированной сутью добрых, злых и нейтральных драконов, этот шар, настолько могущественный, что мог подобно мосту соединять берега разных времен, все еще покоился на серебряной подставке на столе Рейстлина.

Только раньше он был источником магического, чарующего сияния.

Теперь же он был черным, безжизненным, а в самом центре зияла глубокая трещина.

Теперь…

— Он разбился, — прошептал Карамон.

 

Глава 4

Армия Фистандантилуса переправилась через проливы Чоллси благодаря имеющейся в ее распоряжении целой флотилии разнокалиберных судов: ветхих лодчонок и баркасов, парусных джонок и гребных галер, грубых барж и разукрашенных прогулочных гондол. Отрезок пути, который предстояло преодолеть морем, был не слишком велик; потребовалось чуть больше недели, чтобы переправить людей, животных и продовольственные припасы.

К тому моменту, когда армия достигла побережья, она разрослась настолько, что лодок уже не хватало. Некоторым судам пришлось совершить по несколько рейсов туда и обратно. Самые вместительные из них были переоборудованы для перевозки скота: превратившись в плавучие скотные дворы, они имели даже стойла для лошадей и коров, а также загоны для свиней.

Переправа прошла довольно гладко, хотя Карамон уже больше недели спал всего по три часа в сутки. Все остальное время он занимался решением проблем, которые, по всеобщему убеждению, никто, кроме него, решить не мог: начиная со скота, страдающего морской болезнью, и заканчивая подъемом с морского дна деревянного сундука с мечами, оброненного по небрежности в воду.

Когда основные силы были уже на противоположном берегу, налетевший внезапно шторм задержал переправу по меньшей мере дня на два. Огромные волны бились о берег, а ураганный ветер сорвал с якорей две баржи, к счастью, пустые, и выбросил их на камни. Как бы там ни было, в конце концов переправилась вся великая армия.

Обошлось без серьезных происшествий, если не считать свалившегося за борт любопытного мальчишки (спасен) да лошади, сломавшей ногу (пущена в общий котел).

На другом берегу армию встречал вождь Всадников Равнин — племен варваров-кочевников, населявших северные степные районы Абанасинии; они были весьма не прочь захватить легендарные сокровища горных гномов. Кроме того, прибыли и представители гномов холмов. Именно встретившись с ними, Карамон испытал потрясение, которое запомнилось ему на долгие годы.

— Регар Огненный Горн и его спутники! — провозгласил Гэрик, входя в палатку. Отступив в сторону, рыцарь пропустил вперед трех гномов.

Карамон, в ушах которого еще звучало имя главного гнома, уставился на него во все глаза. Он смотрел до неприличия долго, и только тонкие пальцы Рейстлина, сомкнувшиеся на его запястье, заставили предводителя опомниться.

— Ни слова!.. — прошипел маг.

— Но он похож… а имя! — вполголоса отозвался Карамон.

— Разумеется, — заявил Рейстлин ровным голосом. — Скорее всего, это дед нашего Флинта.

Дед Флинта! Флинта Огненного Горна — старого боевого друга Карамона, умершего на руках у Таниса в Обители Богов. Ворчливый, раздражительный, острый на язык, на самом деле он был отзывчивым и мягкосердечным гномом. Карамону он всегда казался чуть ли не стариком, а вот теперь оказывается, что он еще даже не родился. Перед Карамоном стоял дед Флинта.

Бывший гладиатор почувствовал легкое головокружение, с необыкновенной остротой осознав, где он находится и в каком времени. Все, что случалось с ним до этого, могло происходить и в другую эпоху, в его времени, и Карамон так к этому и относился, стараясь не принимать ничего близко к сердцу. Даже обещание Рейстлина отправить его домой представлялось ему чем-то вроде обычной поездки.

Он даже воображал себе, как братец сажает его на какой-то особенный корабль и машет с пристани платочком. Все разговоры об «изменении» времени исполин просто-напросто выкинул из головы. Он мало что понимал в этих вопросах, а все попытки разобраться в них напоминали ему бесконечное хождение по кругу.

Теперь же его сначала бросило в жар, затем в холод. Флинт еще не родился.

Таниса нет. Тика не существует. Его самого еще нет на свете!

Нет, слишком невероятно, слишком сложно. Этого не может быть!

Шатер покачнулся перед глазами Карамона, и он испугался, что его сейчас стошнит. К счастью, Рейстлин уже обратил внимание на смертельную бледность его лица. Интуитивно поняв, что именно пытается осознать и усвоить его брат, Рейстлин поднялся на ноги и, заслонив совершенно обалдевшего Карамона, произнес несколько приветственных фраз. Между делом он бросил на предводителя многозначительный резкий взгляд, напоминая ему о его долге.

Наконец Карамон взял себя в руки и приложил максимум усилий, чтобы выбросить из головы все. мысли, которые его смущали и беспокоили. Впрочем, он пообещал себе обязательно все это спокойно обдумать, когда наступит более подходящий случай. В последнее время Карамон часто поступал именно таким образом, вот только удобный момент для раздумий никак не наступал…

Как бы там ни было, гигант встал из-за стола и обменялся рукопожатием с коренастым седобородым гномом.

— Вот никогда не думал, — заговорил Регар, опускаясь в предложенное кресло и одним глотком опустошая поднесенную ему кружку эля, — что мне придется иметь дело с людьми и магами, да еще и выступить против моих дальних родственников.

С этими словами гном ухмыльнулся и посмотрел на дно пустой кружки. Карамон жестом приказал снова налить пенного эля предводителю гномов холмов.

Не переставая ухмыляться, Регар дождался, пока осядет пена. Затем он вздохнул и поглядел на Карамона, который сидел за столом напротив него.

— Дурт замиш охт дурт табор. Странные времена порождают странное братство.

— Кто бы мог возразить, но только не я, — пробормотал Карамон, покосившись в сторону Рейстлина. Потом он поднес к губам чашу с водой и медленно выпил. Маг из вежливости чуть пригубил вина из стоявшего перед ним бокала.

— Давайте встретимся на рассвете и обсудим наши планы, — предложил Карамон. — К этому времени вождь варваров тоже будет здесь.

Ухмылка Регара стала глубже, и Карамон мысленно вздохнул, предчувствуя неприятности. Несмотря на это, он продолжал как можно более приветливым тоном:

— Давайте отужинаем сегодня вечером, чтобы скрепить наш союз, уважаемый гном.

Услышав такое, Регар не выдержал и вскочил на ноги.

— Может, мне и придется сражаться бок о бок с варварами, — прорычал он, — но, клянусь бородой Реоркса, я не обязан сидеть с ними за одним столом. Да и с вами тоже!

Карамон снова встал. Он был одет в свои самые лучшие парадные доспехи (подарок рыцарей) и производил впечатление весьма внушительное. Гном даже присвистнул, глядя на гиганта снизу вверх.

— Ты очень силен, так? — спросил он и фыркнул. С сомнением покачав головой, гном добавил:

— Я подозреваю, что и в голове у тебя больше мускулов, чем мозгов.

Карамон не сдержал улыбки, хотя слышать эти слова ему было больно. Фраза Регара прозвучала очень похоже на то, что мог бы сказать в такой ситуации Флинт.

Но Рейстлин не улыбался.

— Что касается военных вопросов, — неожиданно произнес он, — то мой брат умеет блестяще их решать. Когда мы выехали из Палантаса, нас было всего трое.

Именно благодаря смекалке и энергии предводителя Карамона нам удалось собрать и привести в Абанасинию могущественную армию. Полагаю, этого должно быть достаточно, чтобы вы признали его единственным главой военного союза.

Регар снова фыркнул, пронзительно глядя на мага из-под насупленных, мохнатых бровей серо-стального цвета. Затем он повернулся, позвякивая тяжелыми доспехами, и неуклюже протопал к выходу из шатра. У порога он обернулся.

— Выехали втроем из Палантаса? — переспросил он. — А теперь все это?..

Гном широко взмахнул рукой, обводя взглядом Карамона, палатку, рыцарей в сверкающей броне, стоявших на часах у выхода, и вспоминая сотни людей, которых он видел еще утром, занятых разгрузкой кораблей со снаряжением и продовольствием или обучающихся воинскому искусству под руководством опытных командиров…

Карамон, удивленный и тронутый неожиданным комплиментом мага, не нашел что ответить. Ему удалось только кивнуть.

Регар фыркнул в третий раз и вышел, однако в его темных глазах промелькнуло нечто похожее на восхищение. Не прошло и нескольких минут, как он снова заглянул в палатку.

— Я приду на ужин, — проговорил он и исчез.

— Мне тоже пора, брат мой, — рассеянно промолвил Рейстлин, поднимаясь из-за стола. Сложив на животе спрятанные в рукавах руки, маг в глубокой задумчивости пошел к выходу. Карамон неловко взял его за локоть. Рейстлин остановился с явным раздражением.

— Что еще?

— Я… я просто хотел поблагодарить. — Карамон сглотнул слюну и поспешно продолжил:

— …За то, что ты сказал. Ты… никогда не говорил обо мне ничего подобного… раньше.

Рейстлин улыбнулся. Это была улыбка, в которой участвовали только его тонкие губы, но не глаза, однако Карамон ничего этого не заметил — так глубоко он был взволнован и растроган.

— Это не похвала, а всего лишь истина, — пожал плечами маг. — Кроме того, даже если бы это была ложь, она все равно помогла бы нам приблизиться к цели, коль скоро эти гномы необходимы нам как союзники. Я всегда говорил, что у тебя есть немало скрытых достоинств и талантов, однако ты до сих пор не удосужился их как следует развить. Мы же, в конце концов, близнецы, — ухмыляясь, присовокупил Рейстлин. — Я не думаю, чтобы мы были слишком уж разными, хотя ты, кажется, почти убедил себя в обратном.

Он пошел было дальше, но рука Карамона снова остановила его. Сдержав нетерпеливый вздох, маг повернулся к брату.

— Я хотел убить тебя в Истаре. — Гигант облизнул сухие губы. — И… я думаю, у меня была для этого серьезная причина, по крайней мере, если судить по тому, что мне тогда было известно. Сейчас я в этом не так уверен…

Он вздохнул, поглядел на мыски своих ботинок и снова поднял голову.

— Мне хотелось бы думать, что ты поставил магов в такое положение, что им пришлось отправить меня в прошлое для того, чтобы помочь мне как следует усвоить этот урок. Возможно, основная причина была вовсе не и этом… — поспешно добавил Карамон, заметив, как нервно сжались губы Рейстлина и как быстро его обычный холодный взгляд становится ледяным. — Я даже уверен, что эта причина не была для тебя главной. Ты все это затеял в первую очередь ради себя самого, это-то я знаю очень хорошо. И все же мне кажется, какая-то частичка тебя думала и обо мне. Тебе было не совсем наплевать, что я в беде, и ты решил помочь.

Рейстлин наблюдал за своим братом с явным удовольствием. Увидев, что Карамон замолчал, он слегка пожал плечами.

— Хорошо, брат. Если эти романтические бредни помогут тебе лучше сражаться и строить свою стратегию, если вообще они помогут тебе думать, а мне — и это для меня самое важное — уйти наконец отсюда и вернуться к работе, можешь тешить себя ими сколько угодно. Мне до этого нет никакого дела.

Маг освободил локоть от пальцев Карамона и зашагал к выходу из шатра. Он уже взялся за полог, но вдруг заколебался. Полуобернувшись, он заговорил негромко, однако в каждом его слове слышались боль и глубокая печаль.

— Ты никогда не понимал меня, Карамон. Затем он ушел, сопровождаемый тихим шуршанием своей черной накидки.

***

Ужин решили провести на свежем воздухе. Поначалу, однако, все складывалось далеко не лучшим образом.

Угощение было расставлено на длинных столах, наскоро сколоченных из плотов. Регар прибыл в сопровождении четырех десятков гномов. Темный Ковыль

— вождь Всадников Равнин, своей горделивой осанкой, высокой статной фигурой, суровым видом и мрачным лицом напомнивший Карамону Речного Ветра, — также привел с собой не менее сорока варваров. В свою очередь, Карамон выбрал из своего окружения около сорока воинов, которым, как ему казалось, он мог полностью доверять и кто способен был вести себя благоразумно даже во хмелю.

Предводитель с самого начала предполагал, что и гномы, и варвары, и его воины сядут за столами отдельно друг от друга и никакие уговоры не заставят эти племена смешаться между собой. Так и случилось. Гномы сгрудились вокруг Регара, варвары окружили своего вождя, а солдаты Карамона растерянно переминались с ноги на ногу, не зная, то ли сразу хвататься за мечи, то ли стоит немного подождать.

Карамон вышел вперед. Для этого случая он подготовился специально, надев золотые доспехи, в которых выступал когда-то на арене в Истаре. Бронзовая кожа, мощная атлетическая фигура, властное выражение лица произвели такое сильное впечатление, что даже гномы переглянулись, как бы против воли восхищаясь исполином. Но одного восхищения было явно недостаточно.

Карамон поднял руки.

— Я приветствую своих гостей и соратников! — провозгласил он гулким баритоном. — Добро пожаловать к столу. Этот ужин посвящен нашему союзу, и, смею надеяться, он положит начало долгой дружбе между столь разными племенами.

Среди гостей пронесся возмущенный ропот, а один из гномов сплюнул себе под ноги. Варвары мигом схватились за луки и выступили вперед — среди Всадников Равнин подобный жест считался смертельным оскорблением. Вождь с трудом сдержал своих людей, а Карамон тем временем продолжал, не обратив на происшедшее ни малейшего внимания.

— Нам предстоит сражаться всем вместе, так давайте же хотя бы первую ночь проведем не в бою, а за общим пиршественным столом и по-братски разделим хлеб и вино. Я знаю, что вам нелегко было расстаться со своими друзьями, сородичами и прийти сюда, но мне очень хочется, чтобы здесь вы обрели новых друзей. И для начала я предлагаю вам сыграть в одну игру.

При этих словах гномы снова заволновались и затрясли бородами. Их глаза широко раскрылись, а ворчливые голоса прозвучали в вечерней тиши подобно отдаленному грому. Ни один взрослый гном никогда не позволял себе играть в какие-то игры! (Принятые среди этой расы развлечения типа «Метни молот» или «Расколи камень» считались спортивными соревнованиями.) Темный Ковыль и его люди, напротив, заметно оживились, ибо варвары жили ради состязаний и игр, сравниться с которыми по занимательности могли, по их понятиям, лишь стычки и войны с соседними племенами.

Карамон помахал в воздухе рукой, призывая обе стороны ко вниманию, затем указал на новенький шатер конической формы, который возвышался как раз позади пиршественных столов и притягивал к себе любопытные и подозрительные взгляды и гномов, и варваров. Высотой он был футов в двадцать, а над ним развевалось знамя Карамона. Шелковое полотнище с девятиконечной звездой трепетало на ветру, освещенное грандиозным костром, разложенным неподалеку.

Дождавшись, когда шатер привлек всеобщее внимание, Карамон быстро наклонился и потянул за какую-то веревку. Покрывавшая конус парусина упала на землю, и по сигналу гиганта несколько ухмыляющихся мальчишек поволокли огромное полотнище прочь.

— Что за ерунда? — проворчал Регар, нервно ощупывая свой боевой топор.

Под парусиной оказался один-единственный мощный столб, торчащий посреди широкой ямы, залитой жидкой грязью. Сам столб был совершенно гладким и блестел в свете костра. Почти у самой его вершины имелась круглая площадка, в которой было прорезано несколько отверстий не правильной формы.

Однако не грязная лужа и не столб заставили и варваров, и гномов разразиться восторженными криками. И те и другие пришли в крайнее волнение, разглядев то, что было укреплено над площадкой. Там, сверкая скрещенными рукоятками, висели меч и боевой топор.

Даже в полутьме было ясно видно, что это не грубое железное оружие, каким пользовались многие. Эти великолепные изделия древних мастеров были выкованы из отличной стали и даже издалека казались удобными, изящными и очень прочными.

— Клянусь бородой Реоркса! — Регар судорожно вздохнул. — Этот топор стоит столько же, сколько вся наша деревня! За такое оружие я отдал бы пятьдесят лет жизни!

Темный Ковыль нервно заморгал глазами, с жадностью и нетерпением глядя на меч, притягивающий его, как магнит.

Карамон, внимательно наблюдавший за обоими, улыбнулся.

— Это оружие — ваше! — воскликнул он. Регар и вождь варваров в немом изумлении воззрились на гиганта.

— Если вы сумеете снять его оттуда, — закончил Карамон.

Теперь все заговорили почти одновременно, перебивая друг друга возбужденными криками. В следующее мгновение толпа из сорока гномов и сорока варваров сорвалась с места и ринулась к столбу. Перекрывая гул голосов, Карамон крикнул:

— Регар и Темный Ковыль! Каждый из вас может выбрать по девять воинов себе в помощники. Тот, кто первым достигнет платформы, получит в награду топор и меч.

Вождь варваров не нуждался в понуканиях. Не побеспокоившись даже о том, чтобы позвать на помощь своих людей, он прыгнул в грязь и начал пробираться к столбу. С каждым шагом, однако, он погружался в вязкую жижу все глубже. Когда Темный Ковыль наконец доковылял до столба, грязь была ему уже выше колена.

Огненный Горн был более осторожен. Он видел, каких трудов стоило сопернику преодолеть яму, и поэтому сразу выбрал себе девять помощников из самых крепких гномов. По его приказу они дружно шагнули в ров и тут же погрузились в грязь чуть ли не по самые бороды благодаря тяжелым доспехам, потянувшим их на дно.

При помощи гномов, не принимавших участия в этой затее, один за другим они выползли обратно на твердую почву. Последним из лужи выбрался Регар.

Проклиная всех известных ему богов и отжимая грязную и мокрую бороду, предводитель гномов принялся быстро сбрасывать доспехи. Закончив с этим, он снова вошел в ров, не дожидаясь своих помощников.

Темный Ковыль к этому времени уже достиг столба. Прямо у его подножья грязь была не особенно глубокой, и он нащупал ногами твердую землю. Победно оскалившись, вождь кочевников обхватил руками столб, подтянулся и. выдрав ноги из жидкой глины, обвил ими столб. Под крики своих соплеменников он взобрался вверх фута на три, а потом вдруг резко соскользнул вниз, к немалому удовольствию гномов. Как он ни старался, даже повторить свой прежний успех ему не удавалось — всякий раз великий вождь съезжал обратно в яму, громко скрипя зубами. Наконец он оставил свои попытки и, сидя в грязной луже, мрачно смотрел на проклятый столб, умышленно смазанный салом.

Регар, где вброд, где вплавь, тоже добрался до вожделенного столба. Грязь нередко доходила ему до подбородка, и только невероятная сила Огненного Горна позволила ему преодолеть последний отрезок пути.

— Отойди-ка! — прорычал он, обращаясь к расстроенному вождю. — Надо работать головой! Если мы не можем взобраться за призом наверх, значит — мы должны заставить его упасть вниз!

С улыбкой триумфатора на заляпанном грязью лице Регар широко размахнулся и ударил по столбу топором.

Раздался высокий вибрирующий звук. Топор гнома со звоном отскочил прочь, вырвавшись из рук Регара, — столб оказался сделанным из железного дерева. Сам гном не устоял на ногах и полетел на спину. Теперь настала очередь варваров смеяться, а громче всех хохотал их по пояс измазанный в грязи вождь.

Понемногу смех затих, а гном и варвар мрачно бросали друг на друга напряженные взгляды. Гном первый отвернулся и посмотрел на свой топор, который медленно погружался в грязь. Потом он посмотрел наверх, на прекрасное, но, увы!

— недосягаемое оружие на платформе. Его стальное лезвие блистало так заманчиво, так волшебно.

Регар не выдержал и с сердитым рычанием повернулся к своим людям.

Девять гномов, успевшие освободиться от доспехов, к этому времени почти уже перебрались через ров. Регар что-то сказал им на гномьем языке и велел выстроиться в ряд у основания скользкого столба. Затем гномы начали строить живую пирамиду. Трое встали внизу, двое вскарабкались им на плечи, еще один сверху и так далее. Нижний ряд гномов ушел в грязь почти по пояс, но глубже они уже не проваливались, упершись ногами в твердую землю.

Темный Ковыль мрачно смотрел на гномов, потом позвал девятерых своих воинов. Уже через несколько секунд они строили собственную пирамиду.

Гномы, более низкорослые, чем варвары, были вынуждены сделать основание своей пирамиды менее широким. Один за другим они влезали друг другу на плечи, изо всех сил стараясь достичь необходимой высоты. Венчал эту живую гномью пирамиду сам Регар. Он балансировал на самой вершине, попирая ногами бедных соплеменников, стонущих и скрипящих зубами от неимоверного напряжения всех своих сил. Регар вытягивал руки, едва ли не подпрыгивал, но до платформы, как он ни старался, ему было не достать.

Темный Ковыль, хоть и выстроил пирамиду при помощи своих людей гораздо шире в основании, чем у гномов, без труда добрался по спинам варваров до платформы. Открыто смеясь над Регаром и постигшей его неудачей, он попытался протиснуться в одно из проделанных в площадке отверстий.

Но лаз оказался для него слишком узким.

Как он ни тужился, ни выдыхал из себя воздух — ничего не помогало.

Несмотря на то что вождь был довольно жилистым и поджарым, он не мог пролезть в дыру. В этот момент Регар отважился на опасный маневр. Оттолкнувшись ногами от плеч самого верхнего гнома, он прыгнул…

И промахнулся.

Описав дугу под самой платформой, он звонко шлепнулся в грязь, поднимая тучу брызг. От толчка гномья пирамида рассыпалась, и все девятеро повалились кто. куда.

На этот раз варвары не смеялись. Темный Ковыль задумчиво посмотрел сверху на барахтающегося в глине Регара и внезапно спрыгнул вниз. Приземлившись рядом с предводителем гномов, он схватил его за тунику и выволок на поверхность.

К этому времени вождя варваров и Регара можно было отличить друг от друга только по росту, настолько оба извалялись в липкой жирной грязи. Некоторое время они молча стояли в яме, ничего не предпринимая. Потом Регар смахнул грязь с лица и сказал:

— Ты знаешь, что только я смогу пролезть в эту дыру.

— А тебе должно быть ясно, — откликнулся Темный Ковыль, — что только я могу поднять тебя туда.

Гном быстро пожал руку кочевнику. Вместе они поспешили к варварской пирамиде, которая все еще держалась. Темный Ковыль первым вскарабкался наверх и встал там в качестве последней ступени перед самой платформой. Регар взобрался к нему на плечи и без труда проскользнул в люк.

Гномы внизу разразились радостными криками.

Очутившись на платформе, Регар схватил меч и топор и высоко поднял их над головой победным жестом. Приветственные крики быстро затихли. Гном и варвар недоверчиво и подозрительно смотрели один на другого.

«Вот он, решающий момент! — подумал Карамон. — Как много в тебе от Флинта, Регар? А сколько в тебе от Речного Ветра, Ковыль? Сейчас все зависит от этого!..»

Регар посмотрел сквозь отверстие в платформе вниз — на суровое лицо вождя варваров.

— За этот топор, который, должно быть, выковал сам Реоркс, я премного обязан тебе, варвар! — громко сказал он. — Сражаться рядом с тобой будет для меня великой честью. Ну а тебе, если ты хочешь биться бок о бок с гномами, тоже понадобится доброе оружие!

И под радостные вопли всего лагеря он протянул драгоценный сверкающий меч своему новому товарищу.

 

Глава 5

Пиршество затянулось далеко за полночь. Отовсюду доносились крики, смех, добродушные проклятья на гномьем языке, варварских наречиях, равно как на соламнийском и Общем языках.

В этой суматохе Рейстлину без труда удалось ускользнуть незамеченным. В атмосфере всеобщей радости и веселья никто не хватился молчаливого мага.

Возвращаясь в свою палатку, которую Карамон восстановил для него, Рейстлин старался держаться в темноте, не выходя к жарким кострам. В своем черном плаще он был практически невидим в ночи; посторонний наблюдатель мог заметить лишь смутное движение, мимолетную тень — и все.

Палатку Крисании маг обошел по широкому кругу. Жрица как раз стояла у входа, с завистливой улыбкой глядя издалека на праздник. Она не осмеливалась при соединиться к пирующим, понимая, что появление «ведьмы» может нанести непоправимый вред затее Карамона.

«Как странно, — подумал Рейстлин, — что в эти смутные времена черного мага уважают и боятся, а жрице Паладайна грозят насмешки, хула и смерть».

Бесшумно ступая своими мягкими кожаными башмаками, Рейстлин быстро пересек равнину, почти не оставляя следов на полегшей влажной траве. Ненадолго остановившись, он поглядел в небо, где противостояли друг другу созвездия Платинового и Пятиглавого Драконов. Легкая усмешка искривила его губы. Сознание того, что Фистандантилус мог бы преуспеть если бы не случайное вмешательство какого-то дурацкого гнома-механика, заставило Рейстлина почувствовать мрачную радость. По всем его вычислениям выходило, что именно гном и был тем самым ключевым фактором, помешавшим Фистандантилусу достичь цели. Видимо, гном-механик каким-то образом изменил время. Рейстлину пока оставалось непонятным одно — как ему это удалось. Впрочем, маг решил, что ему нужно как можно скорее попасть в горную крепость Заман. Проникнуть оттуда в Торбардин будет совсем просто, а тогда уж он сумеет отыскать этого гнома и сделать так, чтобы он ни при каких условиях не сумел помешать его замыслам.

Время, которое уже было изменено ранее, никогда не повернется вспять. Там, где потерпел неудачу Фистандантилус, он сумеет победить.

Поэтому — как до него Фистандантилус — Рейстлин уделял особое внимание предстоящей кампании, чтобы быть уверенным в том, что Замана он достигнет. Они с Карамоном часами просиживали над схемами и старыми картами, изучая подходы и систему фортификации, сравнивая их с тем, что они помнили сами, когда им с Карамоном случилось побывать в этих краях, и гадая, что и как могло измениться здесь к тому времени, которому еще только предстоит наступить.

Ключом к победе было взятие Паке Таркаса.

А это, как не раз говорил Карамон, тяжело вздыхая, задача практически невыполнимая.

— Дункан непременно сосредоточит там свои главные силы, — заявлял он, указывая пальцем в то место на карте, где была нарисована гномья крепость. — Ты же помнишь, Рейст, что представляет из себя Паке Таркас, ведь он стоит на перевале между двумя высочайшими горными пиками! Эти гномы, чтоб им провалиться, способны удерживать его несколько лет подряд! Стоит им только запереть ворота и обрушить вниз камни при помощи какого-нибудь из их хитроумных механизмов — и мы застрянем под стенами одним богам известно на сколько. А для того чтобы разгрести такой мощный каменный завал, потребуется сила Серебряных Драконов, — прибавил он мрачно.

— Так обойди с фланга, — посоветовал Рейстлин. Карамон покачал головой.

— Откуда? Где? — Его палец двинулся по карте в западном направлении. — С одной стороны у нас Квалинести. Эльфы нарежут из нас ремней и повесят сушиться на деревьях. А на востоке… — Карамон переместил палец правее. — На востоке только горы или море. У нас не найдется столько лодок, чтобы двигаться морем, к тому же взгляни… — Палец пополз вниз. — Если мы высадимся южнее, в пустыне, мы застрянем как раз посередине между двумя вражескими лагерями, подставив под удар оба фланга. К северу от нас будет Паке Таркас, а к югу — Торбардин.

Карамон разочарованно оттолкнул от себя карту и зашагал из стороны в сторону, время от времени раздраженно поглядывая на стол.

Рейстлин зевнул, затем поднялся и слегка коснулся рукой плеча Карамона.

— Помни одно, брат мой, — сказал он негромко. — Паке Таркас пал!

Лицо Карамона стало мрачнее тучи.

— Да, — пробормотал он угрюмо, мгновенно вспомнив, что он просто играет в большую сложную игру. — А ты не помнишь, как это произошло?

— Нет. — Рейстлин покачал головой. — Но он падет… Он помолчал, затем повторил негромко:

— Паке Таркас падет!

Три широкие приземистые тени вышли из леса. Они двигались с предельной осторожностью, избегая не только огней лагерных костров, но даже лунного света.

На краю лагеря тени помедлили, словно уточняя, где находится нужный им объект.

В конце концов одна из темных фигур указала на палатку Рейстлина. Ее спутники что-то проворчали в ответ, и все трое ринулись во тьму с удивительной прытью.

Они двигались быстро, но отнюдь не бесшумно. Ни один гном не умел двигаться достаточно тихо, а эти трое вообще шумели за десятерых. В их одежде что-то шуршало, скрипело и звякало, а под тяжелыми башмаками при каждом шаге с диким треском ломались сухие сучки. Гномы понимали, что создают гораздо больше различных звуков, чем следовало бы… Они постоянно шикали друг на друга, но шума от этого меньше не становилось…

Рейстлин, дожидавшийся гостей в полумраке своей палатки, услышал их еще издалека и с неодобрением покачал головой. Впрочем, планируя эту встречу, он заранее предвидел, что все будет именно так, поэтому велел гномам прийти в то время, когда пир будет в самом разгаре и заглушит все остальные звуки.

— Входите, — сухо сказал он, услыхав стук башмаков на железной подошве, затихший у самого порога его палатки.

Снаружи завозились, засопели, кто-то выругался вполголоса. Очевидно, никто из гномов не стремился войти первым и не соглашался даже первым дотронуться до ткани, из которой была сшита палатка мага. Снова послышалась приглушенная брань, и полог палатки распахнулся так внезапно и резко, что прочная ткань едва не разорвалась. В палатку ввалился гном, очевидно, предводитель троицы и не последний в своем клане. Он двигался разболтанной, дерзкой, вызывающей походкой, в то время как двое других, вошедших следом, вели себя довольно робко, явно нервничая.

Главный гном быстро и уверенно продвигался к столу в самом центре палатки, хотя толком ничего внутри нее нельзя было разглядеть. За тысячелетия жизни под землей все гномы, а девары в особенности, развили в себе превосходное ночное зрение. Некоторые из них, если верить слухам, обладали даже даром эльфийского зрения, то есть умели различать свечение живых существ в абсолютной темноте.

Но, как ни напрягал гном свои привычные к темноте глаза, он не мог увидеть ничего, кроме закутанной в черный плащ фигуры мага, сидевшего напротив входа за столом. Гнома посетило неприятное ощущение, будто в самой кромешной тьме он обнаружил что-то еще более темное, абсолютно непроницаемое для света. Подобная темень бывает лишь на дне самых глубоких трещин, которые внезапно разверзаются под ногами, когда идешь коридорами гномьих чертогов под горами.

Этот девар был сильным и бесстрашным, даже безжалостным; к тому же его предок скончался, пораженный сильнейшим наследственным сумасшествием, однако даже темный гном не сумел подавить невольной дрожи, пронизавшей все его тело.

Сев на стул, главный гном приказал двум своим спутникам остаться перед входом и наблюдать — на случай если кто-то подойдет слишком близко к палатке.

Гномы кивнули и поспешно отступили, радуясь тому, что им не нужно находиться рядом с черным магом. Устроившись у порога, они стали пристально всматриваться в темноту. Неожиданно вспышка яркого света заставила их вздрогнуть, а их вожак прикрыл глаза рукой, издав хриплое рычание.

— Свет нет, свет не надо! — закричал он на ломаном Общем языке. Внезапно он словно одеревенел и на протяжении нескольких секунд только невнятно шипел и плевался, как дикий кот. Оказывается, свет исходил не от лампы или факела

— пламя пылало прямо в сложенной ковшиком ладони мага.

Все гномы по своей природе довольно подозрительны и терпеть не могут магии. Девары, самые необразованные из гномов и потому особенно суеверные, были испуганы, словно маленькие дети, хотя этот простой трюк мог бы проделать каждый второй бродячий фокусник.

— Должен же я рассмотреть, с кем имею дело, — тихо сказал Рейстлин. — Не бойтесь, снаружи этого света почти не видно. А если кто-то его и увидит, то решит, что я занимаюсь своими исследованиями.

Темный гном медленно опустил свою широкую ладонь и быстро заморгал глазами на ярком свету. Двое его спутников снова уселись на пол, на этот раз еще ближе к выходу, чем раньше. Главарь деваров (а это был именно он), не раз посещавший Совет Танов при дворе короля Дункана, немного успокоился. Рейстлин, внимательно за ним наблюдавший, заметил в его черных глазах, наполовину безумных, наполовину освещенных расчетливой жестокостью, характерной для большинства его соплеменников, огонек осмысленной рациональности, что делало его, безусловно, еще более опасным.

Пока маг изучал гнома, тот в свою очередь тоже давал оценку своему собеседнику. Рейстлин произвел на девара довольно сильное впечатление. Как и большинство гномов, он хорошо знал людей, а человек, владеющий магией, выглядел для него подозрительным вдвойне. И все же девар умел достаточно хорошо читать по лицам, чтобы рассмотреть в надменном лице, тонких губах и холодном взгляде волшебника безжалостное, неуемное стремление к власти, настолько близкое и понятное гному, что он готов был поверить Рейстлину.

Это ты… Фистандантилус? — грубым голосом спросил девар.

— Я. — Маг сжал пальцы, и огонь погас, снова оставив их в темноте. Гном, однако, лишь вздохнул с облегчением. — К тому же я говорю на гномьем языке, так что нам обязательно общаться на Общем, — продолжал маг. — даже настаивал бы на этом: таким образом мы исключили бы возможность ошибок и непонимания.

— Не возражаю. — Девар наклонился вперед. — Мое имя Аргат, и я — тан моего великого клана. Я получил твое послание, маг. Мы заинтересованы, но нам нужно знать больше.

— То есть вам интересно, что вы с этого будете иметь? — переспросил Рейстлин насмешливо и указал куда-то в угол своей тонкой рукой.

Аргат, покосившись в указанном направлении, не увидел ровным счетом ничего. Затем стоявший в углу предмет начал мерцать, сперва неярко, затем все сильнее и сильнее. Аргат со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы, однако не со страхом, а с недоверием и любопытством.

Внезапно он бросил на мага острый, подозрительный взгляд.

— Разумеется, — кивнул Рейстлин, пожимая плечами. — Сходи посмотри сам. Ты можешь забрать это с собой уже сегодня… если мы договоримся.

Но Аргат уже вскочил и бросился в угол палатки. Упав колени, он по локти погрузил обе руки в сундучок со стальными монетами, которые сверкали ярким, магическим светом. Довольно долго девар молча рассматривал сокровище блестящими глазами, пропуская позвякивающие монеты между пальцами. Наконец он судорожно вздохнул и вернулся на прежнее место за столом.

— Ты хочешь предложить план?

Рейстлин кивнул. Магическое свечение монет в сундучке погасло, однако Аргат время от времени непроизвольно кидал взгляд в том направлении, словно желая убедиться, что сокровище еще тут.

— Лазутчики донесли нам, — сказал Рейстлин, — что Дункан собирается встретить нашу армию на равнине перед Паке Таркасом …планируя или победить нас, или по крайней мере нанести нам возможно больший урон. Если мы выиграем сражение, король вернет свои войска в крепость, закроет ворота и включит механизм, который обрушит огромные скалы и завалит вход. С теми запасами еды и оружия, которые у короля Дункана имеются в Замане, он способен дождаться, когда мы сами сдадимся и отступим, либо того момента, когда к нему придет подкрепление из Торбардина. Тогда он сумеет запереть нас в долине. Я прав?

Аргат почесал пальцами густую черную бороду. Вытащив нож, он подбросил его в воздух и ловко поймал. Перехватив напряженный взгляд мага, гном прекратил свою забаву и широко развел руки в стороны.

— Прошу прощения, — ухмыльнулся он. — Привычка. Надеюсь, что я не слишком испугал тебя. Если это неприятно, я мог бы…

— Если мне это будет неприятно, я сумею сам с этим справиться, — отрезал маг. — Продолжай. — Он взмахнул рукой. — Ну, давай!

Аргат пожал плечами, чувствуя себя несколько неуютно под пронзительным взглядом скрытых под капюшоном глаз Рейстлина. Взгляд этот он ощущал каждой клеточкой своего тела. Когда Аргат подбросил нож высоко в воздух, из темноты выскользнула тонкая белая рука и, перехватив его за рукоятку, с силой вонзила в стол, пробив насквозь довольно толстую доску. Гном сверкнул глазами и насупился.

— Магия, — проворчал он.

— Мастерство, — возразил маг. — Так что, будем продолжать играть в игры, которые наскучили мне еще в младенчестве, или поговорим о наших делах?

— Ну что ж, — сказал Аргат без видимой охоты, пряча нож в ножны. — Твои шпионы не соврали. Таков план Дункана.

— Отлично. Моя идея предельно проста. Дункан вернется в крепость — в открытом бою ему не победить. Тогда он прикажет закрыть ворота… — Рейстлин откинулся на спинку стула и — после минутной паузы — продолжил:

— Но когда он отдаст этот приказ, ворота не закроются.

— Так просто? — насмешливо переспросил Аргат.

— Вот именно. — Маг с загадочным видом сложил руки на груди. — Те, кто должны будут это сделать, умрут. А от вас требуется оставить ворота открытыми всего на несколько минут — пока наши силы не начнут штурм. Паке Таркас падет. А твоим людям придется сложить оружие и присоединиться к нам.

— Действительно просто, но есть одна проблема, — заметил Аргат, кисло глядя на мага. — Наши дома и семьи — в Торбардине. Что с ними станет, когда будет известно о нашем предательстве?

— Ничего, — ответил Рейстлин.

Порывшись в кошельке, он достал старинный свиток, перетянутый узкой черной ленточкой.

— Это передашь Дункану.

Он вручил пергамент гному и кивнул.

— Прочти.

Аргат нахмурился. Он по-прежнему относился к магу с подозрением и сомневался относительно того, что ему можно полностью доверять. Гном отнес свиток к сундуку с монетами, которые вновь засветились в темноте, и развернул его.

— Но это же… — Гном удивленно посмотрел на Рейстлина. — Это написано на языке моего народа! Маг нетерпеливо потряс головой.

— Разумеется. Или ты ожидал чего-то другого? В противном случае Дункан ни за что бы этому не поверил.

— Но… — Аргат с трудом справится с потрясением. — Это тайный язык, известный только деварам и лишь немногим избранным. Например, Дункан знает его, но ведь он — король…

— Читай! — Маг раздраженно взмахнул черным рукавом. — У меня мало времени.

Гном пробормотал какое-то проклятье и развернул пергамент. На чтение свитка ему понадобилось довольно много времени, хотя на листе было начертано всего несколько строк. Затем, поглаживая свою спутанную, черную бороду, он надолго задумался. Наконец он поднял голову и, свернув пергамент в трубочку, несколько раз постучал им по ладони.

— Ты прав, маг, это решает все проблемы. Гном вернулся в кресло и, прищурившись, посмотрел на своего одетого в черное собеседника.

— Но я хочу вручить Дункану кое-что еще, помимо свитка. Мне нужно нечто… особенно впечатляющее!

— Что ваш народ считает «впечатляющим»? — спросил Рейстлин, презрительно кривя рот. — Несколько дюжин изрубленных на части тел? Что еще ты хочешь получить?

Аргат ухмыльнулся.

— Голову твоего предводителя.

Наступила тишина. Ни малейшим звуком или движением не выдал Рейстлин своих мыслей. Казалось, он и вовсе перестал дышать. Молчание длилось так долго, что под конец оно стало казаться Аргату живым существом, могущественным и опасным.

Девар вздрогнул, потом ухмыльнулся. Нет, он будет настаивать на этом. Дункану придется объявить его героем, как этого ублюдка Хараса.

— Хорошо, согласен. — Голос Рейстлина был ровным, лишенным всяких эмоций, однако, когда он поднял голову, Аргат увидел блестящие глаза мага, и ледяной холод их бездонных, черных глубин пронзил его буквально насквозь.

— Согласен, — повторил маг. — Постарайся только исполнить обещание, и получишь все, что требуешь. Аргат нервно и как-то жалко улыбнулся.

— Тебя не зря называют Выбравшим Тьму, не правда ли? — спросил он, поднимаясь из-за стола и делая слабую попытку рассмеяться. Пергамент он заткнул за пояс.

Маг не ответил, и Аргат, пожав плечами, повернулся к своим спутникам.

Властным жестом он указал на стоящий в углу сундук. Гномы быстро подошли к нему и закрыли его ключом, который Рейстлин вынул откуда-то из-под плаща. Несмотря на то что девары были привычны к тяжелой работе, даже они пыжились и кряхтели, поднимая драгоценную ношу.

Гномы-носильщики первыми выбрались из палатки. Аргат проводил их взглядом, затем повернулся к магу, который снова был едва различим в сгустившейся тьме палатки.

— Не беспокойся, мы не подведем.

— Я и не беспокоюсь, — отозвался Рейстлин. Аргат вздрогнул; тон мага ему не понравился.

— Видишь ли, Аргат, — продолжил Рейстлин, развивая свою мысль. — Эти деньги прокляты. Если кто-либо, прикасавшийся к этим деньгам (например, ты), попытается меня обмануть, — кожа на его руках почернеет и начнет слезать клочьями. Когда руки превратятся в мерзкие, отвратительно смердящие обрубки, начнет гнить и разлагаться кожа на его ногах. Ему останется только беспомощно наблюдать, как разлагается все его тело и заживо гниет плоть. Он будет постепенно умирать, испытывая адские муки.

Аргат издал невнятный, сдавленный звук.

— Ты лжешь! — с трудом проговорил он.

Рейстлин снова промолчал. Аргат больше не видел его и не ощущал его присутствия; мага могло уже и вовсе не быть в палатке. Единственными звуками, которые доносились до него, были смех и крики, раздававшиеся у пиршественного костра, да и те стали слышны лишь тогда, когда он отдернул полог. В дрожащем оранжевом свете Аргат видел, как люди и гномы, слегка покачиваясь, передают друг другу чаши с вином.

Вполголоса выбранившись, девар поспешил прочь, но даже на бегу он время от времени тщательно вытирал руки о штаны.

 

Глава 6

Пришел рассвет. Солнце Кринна выходило из-за горного хребта медленно, неохотно, словно предчувствуя, какие страшные картины предстоит ему осветить.

Но время нельзя остановить, как невозможно предотвратить солнечный восход.

Поднявшееся над вершинами гор светило было встречено пронзительными криками и звоном мечей о щиты. Так приветствовали солнце те, кто, возможно, видел его сегодня в последний раз.

Радовался восходу солнца и Дункан, король горных гномов. Стоя на самом высоком бастионе крепости Паке Таркас в окружении своих военачальников, он прислушивался к раздававшимся вокруг него хриплым воплям воинов и удовлетворенно улыбался. Сегодняшний день должен был стать самым великим днем в истории Торбардина.

Только один гном не приветствовал восход солнца вместе с остальными.

Дункану не было нужды даже оборачиваться, чтобы увидеть его; он и так чувствовал за своей спиной мрачное молчание ближайшего друга, которое отдавалось в сердце короля, и этот немой звук заглушал — казалось ему — грохот всех боевых барабанов его армии.

Отдельно от остальных стоял на вершине башни Харас, славный герой гномьего племени. Рослый, одетый в сверкающие доспехи, с огромным боевым молотом в руках, он был великолепен. Харас стоял, широко расставив ноги, и глядел на восход. На его глаза навернулись слезы, и две крупные капли медленно ползли по щекам.

Но никто на него не смотрел. Гномы избегали смотреть на Хараса. И дело было совсем не в том, что отважный воин открыто плакал на глазах у всех, хотя слезы и считаются среди гномов детской слабостью. Никто не глядел на Хараса потому, что слезы беспрепятственно катились по его гладко выбритому лицу.

Харас сбрил бороду.

Даже оглядывая равнину перед Паке Таркасом и пытаясь оценить силу врага и выгодность занятых им позиций, видя сверкающие в долине наконечники копий, Дункан не мог забыть потрясения, охватившего его в то утро, когда он увидел Хараса, взошедшего на бастион, с голым лицом. Отрезанную бороду гном держал в руках. Подойдя к краю смотровой площадки, он широко размахнулся и, на глазах у своего короля, швырнул ее вниз.

Гномы, как правило, начинают отращивать бороду с ранней юности. Борода является предметом гордости не только ее обладателя, но и всей гномьей семьи.

Только в дни траура гномы перестают ее расчесывать, и лишь одна вещь может заставить взрослого гнома расстаться со своим главным украшением. Без бороды оставался гном, покрывший себя величайшим позором. Лишением бороды наказывали за самые страшные преступления — убийство, воровство, трусость и предательство.

— Почему?.. — только и спросил Дункан у своего советника.

Глядя в сторону, на вершины далеких гор, Харас ответил королю голосом тяжелым и холодным, как скала:

— Я буду сражаться в этой войне только потому, что ты мне приказываешь, тан. Я поклялся тебе в верности, и моя клятва обязывает меня подчиняться. Но я хочу, чтобы все знали, что я считаю для себя позором убивать своих родичей, а также людей, которые не раз сражались бок о бок со мной. Пусть все знают и видят: сегодня Харас идет в бой, умирая от стыда.

— Отличный пример ты подашь тем, кого поведешь за собой. — Король с горечью покачал головой. — Вдохновляющий и достойный подражания…

Но Харас замолчал и не проронил больше ни слова.

— Тан! — закричали сразу несколько голосов, заставив короля снова посмотреть на равнину. Он увидел, как четыре маленькие, словно игрушечные, фигурки отделились от вражеской армии и быстро поскакали к Паке Таркасу. Трое всадников держали в руках развевающиеся флаги. В руках у четвертого был не то жезл, не то посох, конец которого сиял ярким белым огнем, хорошо видным на большом расстоянии даже при свете солнца.

Два знамени Дункан узнал сразу. Одно из них принадлежало гномам холмов, и на нем были изображены молот и наковальня. Такой же символ имелся и на королевском флаге, только на знамени Дункана он был другого цвета. Знамени Всадников Равнин король никогда раньше не видел, но ошибиться он не мог.

Зеленое полотнище, на котором был начертан знак ветра, пригибающего степную траву, как нельзя лучше подходило диким, необузданным варварам. Третье знамя, как догадался Дункан, наверняка принадлежало этому выскочке-предводителю, который взялся неизвестно откуда.

— Гхрм! — фыркнул король, с отвращением рассматривая девятилучевую звезду и черный зигзаг на светлом поле. — Ему больше пристало бы иметь на стяге эмблему Воровской гильдии и мычащую корову!

Его генералы дружно рассмеялись.

— И увядшие розы! — предложил кто-то из танов. — Я слыхал, что в рядах этой армии, среди разбойников и землепашцев, полно бывших Соламнийских Рыцарей, поправших честь и уложения своего Ордена.

Между тем четыре фигуры быстро приближались. Цветные знамена трепетали на ветру, а из-под копыт коней вылетали клубы густой пыли.

— Всадник в черном — это, должно быть, Фистандантилус собственной персоной, — проворчал себе под нос король и нахмурился, так что его густые брови наползли на самые глаза. Как и все гномы, он был совершенно чужд магии, презирал ее и не доверял колдунам.

— Ты совершенно прав, тан, — поддакнул кто-то из военачальников.

— Его я боюсь гораздо больше всех остальных, — мрачно резюмировал король.

— Ба! — Один из старых гномов самодовольно погладил бороду, заплетенную в толстую косу. — Не бойся его, тан. Наши шпионы сообщили, что маг этот весьма слаб здоровьем. Своей магией он пользуется исключительно редко, если вообще он на что-то еще способен. Большую часть времени этот колдун прячется ото всех в своей палатке. Кроме того, для того чтобы разрушить стены Паке Таркаса только с помощью магии, потребуется целая армия таких волшебников, как он.

— Наверное, ты прав, — задумчиво сказал Дункан и поднял руку, чтобы тоже погладить бороду, однако вспомнил о Харасе, и его пальцы неловко повисли в воздухе. Отчего-то ему вдруг стало крайне неуютно, и Дункан решительным жестом сложил руки за спиной.

— И все же продолжайте за ним присматривать. — Король возвысил голос. — Эй вы, лучники! Мешок золота тому, кто сумеет подстрелить эту черную ворону!

В ответ ему донеслось одобрительное гудение, которое тотчас же стихло, как только всадники остановились перед воротами крепости. Ехавший впереди человек — предводитель всей вражеской армии — поднял вверх открытую ладонь. Этот жест с древних времен означал предложение начать переговоры.

Король пересек смотровую площадку, вскарабкался на каменный блок на краю бастиона, используемый как трибуна для оратора, и, уперев руки в бока и широко расставив ноги, посмотрел вниз с самым суровым и мрачным выражением лица, на какое был способен.

— Мы хотим говорить с вами! — прокричал снизу Карамон, и его мощный голос гулким эхом отразился от стен крепости и окружавших ее крутых утесов.

— Все уже сказано! — отозвался Дункан. Голос гнома прозвучал так же внушительно, как и голос человека, хотя ростом Дункан был, пожалуй, раза в четыре ниже Карамона.

— Мы даем вам последний шанс! — продолжал генерал. — Верните своим сородичам то, что им принадлежит! (Верните людям то, что вы у них отняли!

Поделитесь своими сокровищами, ведь мертвым они вам будут ни к чему!

— Зато вы, если останетесь живы, попытаетесь отыскать к ним дорожку, верно? — насмешливо уточнил Дункан. — Все, что у нас есть, мы заработали честным путем. Ради этого мы десятилетиями трудились не покладая рук в своих пещерах под горами и создавали свое, а не отнимали чужое, как это делаете вы, явившись на готовенькое в компании свирепых варваров. Вот наш ответ, и другого не будет!

С этими словами Дункан взмахнул рукой. Лучники уже были наготове, и теперь все они натянули тетивы своих луков. Рука короля опустилась, и одновременно сотни стрел со свистом рассекли воздух. Гномы, собравшиеся на стенах и бастионах, уже приготовились торжествовать, представляя, как четверо врагов в панике кинутся прочь, спасая свои жизни.

Но, увы, их постигло разочарование. Всадники не сдвинулись с места, хотя стрелы летели прямо в них. Только одетый в черное маг поднял руку с посохом, И наконечники стрел разом вспыхнули, а древки задымились. В несколько мгновении грозные стрелы превратились в легчайший пепел, рассеявшийся в воздухе без следа.

— А это наш ответ! — донесся снизу суровый и холодный голос Карамона.

Развернув коня, исполин быстрой рысью поскакал обратно к своим полкам. Следом за ним помчались гном, варвар и одетый в черное маг.

Дункан, услышав, как его воины начали вполголоса переговариваться с недоумением и страхом, и увидев полные сомнений взгляды, которыми они обменивались, постарался как можно быстрее совладать с собственной неуверенностью. Обернувшись назад, он взмахнул кулаками, причем его борода тряслась от гнева.

— Что такое?! — свирепо спросил он. — Кажется, этот балаганный фокусник напугал вас своими штуками. Вот не знал, что моя армия состоит из легковерных младенцев!..

Под взглядом короля головы гномов опустились, а на их лицах выступила краска стыда.

Дункан спустился со своего возвышения и, подойдя к другому краю смотровой площадки, взглянул вниз, в широкий двор крепости, образованный естественным образом — крутыми склонами гор, окружавших Паке Таркас. По периметру двора виднелись пещеры, уходившие далеко в недра гор. Обычно оттуда доносились запахи дыма и кузни, удары молотов о наковальни и стон раскалываемых камней. Сегодня кузни и шахты были закрыты, зато двор кишел гномами. Одетые в тяжелые доспехи, вооруженные щитами, топорами и боевыми молотами — своим любимым оружием для ближнего боя, — они разом подняли головы и, увидев Дункана, снова разразились приветственными криками.

— Война! Это война! — прокричал король, перекрывая шум и поднимая руки над головой.

Крики внизу усилились, затем внезапно наступила тишина. Несколько секунд спустя гномы затянули песню.

Глубоко под горой из руды и огня Возникают железо и сталь топора.

Рукоятку потом для него подберем, А пока раскалим и слегка откуем.

Так дыханье горы порождает войну, Для солдата топор — как отец и как брат.

Ты под гору вернешься на смятом щите, Коль со славой не сможешь вернуться назад.

И пусть в лоне горы топоры рождены, Они грезят во сне о холодных камнях, Где металл в рудной жиле до срока сокрыт, Ведь железо и камень от века родня.

И солдатское сердце сродни топорам, Славной битве победной солдат был бы рад, Он под гору вернется на смятом щите, Коль со славой не сможет вернуться назад.

Цветом красным железо похоже на кровь, Медно-желтым сверкает огонь золотой, Что в той кузнице мира горит и горит Под высокой и древней, как время, горой.

Этот вечный огонь в наших жилах кипит, Как он греет и жжет, знает каждый солдат, Ты под гору вернешься на смятом щите, Коль со славой не сможешь вернуться назад.

Кровь быстрее побежала по жилам Дункана при звуках этой суровой песни, и он почувствовал, как постепенно исчезают его сомнения — совсем как сгоревшие в полете стрелы. Военачальники его армии уже спускались вниз с бастионов Паке Таркаса, торопясь поскорее занять свои места во главе гномьих отрядов. Только один гном остался рядом с королем на смотровой площадке — Аргат, тан племени деваров. Задержался и Харас. Поглядев на своего советника, Дункан открыл рот, чтобы что-то сказать.

Но герой гномьего племени гак мрачно и горько посмотрел на своего короля, что Дункан замешкался, а Харас быстро поклонился своему королю и, повернувшись, сбежал вниз по лестнице, спеша возглавить отряд пехоты.

Дункан проводил своего советника сердитым взглядом.

— Да спалит Реоркс его бороду! — пробормотал он, тоже собираясь идти.

Король непременно хотел присутствовать при том моменте, когда распахнутся огромные ворота крепости, пропуская армию гномов на равнину.

— Что он о себе воображает?! — не мог успокоиться Дункан. — Мои собственные сыновья — и те не осмелились бы так поступить со мной! После битвы придется поставить его на место, чтобы не забывался!

Так, ворча себе под нос, король добрался до лестницы и готов был начать спускаться, когда ему на локоть легла чья-то рука. Подняв голову, Дункан увидел Аргата.

— Я прошу тебя еще раз подумать, о король! — сказал гном на грубом деварском наречии. — Наш план — это очень хороший план. Оставь им этот бесполезный кусок скалы!

Он махнул рукой в сторону неприятельской армии, выстроившейся на равнине.

— Вот увидишь, они не станут цепляться за Паке Таркас, а будут преследовать нас. Когда мы отступим в Торбардин, враг окажется на открытой равнине. Тогда мы легко вернем себе обе крепости и — бац!.. — Темный гном хлопнул в ладоши. — Они попались! Их армия застрянет между Торбардином на юге и Паке Таркасом на севере.

Дункан смерил девара холодным взглядом. Этот план Аргат представил на военном совете, и король еще тогда подумал о том, как он сумел сам до этого додуматься; обычно девары не хотели ничего знать о военной стратегии, и по-настоящему их занимала только доля добычи, которую они могут получить. Может быть, это Харас таким хитрым способом пытается предотвратить вооруженное столкновение?

Дункан сердито стряхнул руку Аргата.

— Паке Таркас никогда не сдастся! — отрезал он. — Твой план — это план труса! Я ничего не оставлю этому сброду — ни одного медяка, ни одной гальки со двора моей крепости. Я скорее умру, чем оставлю Паке Таркас!

Сердито топая башмаками по каменным ступеням, король стал спускаться, то и дело гневно фыркая в бороду.

Аргат с насмешкой посмотрел ему вслед.

— Возможно, так оно и будет, король Дункан! Возможно, ты действительно умрешь, защищая этот дурацкий кусок скалы. Но не Аргат, нет.

Повернувшись к двум деварам, которые прятались в стенной нише, терпеливо дожидаясь его возвращения, Аргат дважды кивнул головой. Гномы кивнули в ответ и быстро исчезли.

Стоя в одиночестве на башне крепости, Аргат наблюдал за тем, как солнце поднимается в небе все выше и выше. Увлекшись этим зрелищем, он, сам того не замечая, то и дело вытирал ладони о свои кожаные доспехи, словно пытаясь отчистить их от какой-то невидимой грязи.

Хай-гуг не был в этом уверен, однако ему казалось, будто происходит совсем не то, что ожидалось.

Тан овражных гномов не отличался особой сообразительностью и понятливостью в том, что касалось стратегии и тактики военных действий, однако даже он понял, что гномы, возвращающиеся со славой после победоносного сражения, не должны так шататься, вваливаясь в ворота крепости разрозненными группами и отрядами, да и крови на их доспехах было, пожалуй, слишком много. Несколько воинов упали замертво уже во дворе крепости, у самых ног Хай-гуга, и он засомневался еще сильнее.

Один, ну двое — это, пожалуй, еще куда ни шло. Во всякой войне кому-то случается погибнуть — это он понимал, — однако количество умерших и тяжелораненых увеличивалось просто катастрофическими темпами. В конце концов Хай-гуг не выдержал и решил сходить посмотреть, в чем дело.

Он сделал всего два шага, когда за своей спиной услышал какую-то непонятную возню. Хай-гуг тяжело вздохнул и обернулся. Он совершенно забыл про ополчение, которым командовал.

— Нет, нет, нет! — сердито закричал он, махая в воздухе руками. — Сколько моя вас повторять: Стоять на Месте! Король Дункан сказать Хай-гуг: «Твоя храбрые гуги Стоять на Месте! Это значит — Стоять на Месте, и все. Понятно?

Хай-гуг оглядел отряд суровым и пристальным взглядом своего единственного глаза. Этот взгляд заставил потупиться и покраснеть тех, кто устоял на ногах во всеобщем смятении или уже успел подняться на ноги. Все овражные гномы — и те, кто споткнулись о свои пики, и те, кто их выронили, и те, кто в суматохе ткнули ими соседей, и те, кто валялись навзничь на земле, и даже те, кто, перепутав все на свете, развернулись в противоположную сторону, — все без исключения затрепетали при звуках голоса своего командира.

— Вот что, ваша тут не поганки жевать пришла, здесь война! — прорычал Хай-гуг, свирепо вращая глазом. — Ваша слушать моя, пока моя идет посмотреть, в чем дело. Нехорошо, что другие гномы так возвращаться крепость. Никто не петь, все только идти кровь. Король не так сказать Хай-гуг! Короче, моя Пойти, а ваша — Стоять на Месте! Понятно? Повторить!

— Моя Пойти, — послушно повторило войско. — Твоя Стоять на Месте.

Хай-гуг дернул себя за бороду.

— Нет, не так! Моя Пойти, а Ваша… Ладно, не важно.

Тан решительно повернулся и заковылял прочь. За его спиной снова послышался нестройный лязг и сухой стук копий, падающих на утоптанную землю.

К счастью, Хай-гугу идти было совсем не далеко, иначе по возвращении он мог бы застать половину своей роты повисшей на остриях пик другой половины. Как бы там ни было, он успел разузнать все, что ему было необходимо, и вернуться к отряду до того, как он понес существенные потери.

Для того чтобы обогнуть угол стены, даже такому невеликому существу, как овражный гном, потребовалось сделать всего две дюжины шагов. За углом Хай-гуг едва не налетел на Дункана. Король стоял спиной к своему верному капитану и поэтому не заметил его. Дункан, Харас и несколько предводителей гномьего войска были слишком заняты важным разговором, чтобы оглядываться по сторонам. Хай-гуг отступил на шаг и, спрятавшись за углом, стал наблюдать и прислушиваться.

В отличие от доспехов большинства гномов, которые выглядели так, словно их обладатели долго катились вниз по каменистому склону, латы Хараса лишь кое-где были погнуты и помяты. Руки и плечи героя были залиты кровью, однако это была кровь врагов, а не его собственная. Мало кто мог противостоять могучим взмахам тяжелого молота, которым гном владел в совершенстве. Множество врагов пало от руки Хараса, однако в последние мгновения своей жизни противники гнома успевали заметить, что он плачет, нанося сокрушительный смертельный удар.

Сейчас Харас не плакал, хотя на лице его еще заметны были следы слез.

Советник ожесточенно спорил со своим королем.

— Нас разбили, тан, — восклицал он. — Железная Рука был совершенно прав, приказывая отступить. Если мы намерены удерживать крепость, нам нужно немедленно впустить внутрь все войска и запереть ворота, как и планировалось. В конце концов, мы предвидели, что так может обернуться, и мы готовились…

— Все равно это позор! — перебил Дункан, изрыгая свирепое проклятье. — Дать побить себя шайке воров и толпе землепашцев.

— Эта разбойничья шайка прекрасно обучена и подготовлена, тан, — ровным голосом возразил Харас, и военачальники согласно закивали головами. — Варвары — прославленные бойцы, а наши родственники с холмов сражаются с мужеством, присущим всем гномам от рождения. И еще не известно, чем бы все это кончилось, если б не кавалерия Соламнийских Рыцарей, которые скатились, словно лавина с гор, и врезались в наши боевые порядки на своих конях.

— Ты должен дать приказ, тан, — сказал один из военачальников. — Или будь готов умереть на месте.

— Так закройте эти проклятые ворота! — в ярости проревел Дункан. — Но не включайте механизм, который должен обрушить камни. Терпите до последнего момента, может быть, он нам и не понадобится. В любом случае штурм ворот обойдется нашим врагам недешево, а мы не сможем выйти обратно, не убрав со своего пути груды камней.

— Закройте ворота! Закройте ворота! — зазвучали десятки голосов.

Все, кто был во дворе крепости — живые, раненые и даже умирающие, — с надеждой обернулись к массивным деревянным воротам, надеясь увидеть, как они захлопнутся. Хай-гуг тоже посмотрел на ворота с благоговением. Ему, разумеется, приходилось слышать рассказы о том, как плавно и бесшумно закрываются они на своих мощных, хорошо смазанных петлях. Говорили даже, что гигантские ворота могли закрыть всего два гнома, по одному с каждой стороны, однако видеть это воочию командиру дружины овражных гномов ни разу не приходилось, Хай-гуг был несколько разочарован тем, что Дункан запретил включать механизм, при помощи которого на тропу перед воротами можно было обрушить сотни тяжелых камней. Это зрелище заслуживало того, чтобы его посмотреть; счастливый свидетель мог бы рассказывать об увиденном до конца своих дней. Впрочем, смотреть, как закрывают ворота, тоже было весьма интересно…

Внезапно Хай-гуг почувствовал, как у него перехватило дыхание. С того места, где он стоял, командир овражных гномов мог видеть все, что творилось снаружи — на дороге перед воротами, однако представшее взору теперь заставило его замереть в изумлении.

Прямо к воротам стремительно приближалась огромная армия. И это не была армия гномов!..

В свою очередь, это могло означать только одно — к Паке Таркасу движутся враги. Хай-гуг пришел к этой мысли, хорошенько подумав, причем столь поразительное умозаключение он сделал, вспомнив, что в этой войне, насколько ему было известно, пригашали участие только две армии.

Полуденное солнце ярко сверкало на начищенных до блеска доспехах рыцарей, на их сомкнутых щитах и обнаженных мечах. Чудовищные кони выбивали копытами частую дробь. За рыцарями бегом приближалась пехота — вся армия Фистандантилуса рвалась к крепости, надеясь ворваться во внутренний двор на плечах отступающего неприятеля, прежде чем ворота будут закрыты и заблокированы. Отважные горные гномы — весьма немногочисленные, впрочем, — рискнули встать на пути этой армады, пытаясь замедлить ее продвижение, и были порублены или затоптаны лошадьми.

Враг приближался, и Хай-гуг нервно сглотнул. Он не особенно хорошо разбирался в тактике и прочих военных хитростях, однако ему показалось, что сейчас воротам самое время закрыться. Видимо, военачальники армии Дункана думали так же, поскольку все они вдруг побежали к ним, громко крича и размахивая кулаками.

— Именем Реоркса, почему они медлят?! — вскричал король.

Харас неожиданно побледнел.

— Это измена, Дункан, — сказал он негромко. — Нас предали. Ты должен немедленно уходить.

— Ч-что, — в недоумении переспросил король. Привстав на цыпочки, он тщетно пытался разглядеть что-либо за толпой гномов, в беспорядке мечущихся по двору.

— Предали? Но как… кто?!

— Это девары, тан, — ответил Харас, которому, благодаря его высокому росту, было видно гораздо больше. — Они убили стражников у ворот и теперь сражаются с нашими же отрядами, чтобы никто не успел закрыть ворота.

— Убить их! — вскричал Дункан, в гневе брызгая слюной. — Убить всех до одного! Я сейчас сам…

С этими словами король гномов выхватил свой меч и прыгнул вперед.

— Нет, тан! — Харас схватил его за кушак и потянул назад. — Слишком поздно. Идем, нам нужно скорее добраться до грифонов. Король должен вернуться в Торбардин.

Но Дункан не желал ничего слышать и яростно сопротивлялся Харасу. В конце концов советник, более молодой и сильный, взмахнул своим огромным кулаком и ударил короля в челюсть. От этого удара Дункан попятился назад, но не упал.

— За это ты распрощаешься со своей головой! — вскричал король, тщетно пытаясь нащупать за поясом рукоять меча, который он обронил минуту назад. Еще один удар Хараса заставил его опрокинуться навзничь. Рухнув на землю, король слабо дернул ногой и затих.

Харас с мрачным, исполненным горя лицом наклонился над ним И, крякнув, вскинул своего короля на плечо вместе с доспехами, кольчугой и прочей амуницией. Громко призывая на помощь тех, кто еще мог стоять на ногах и прикрывать его сзади, Харас побежал туда, где их ждали ширококрылые грифоны.

Потерявший сознание король свисал с его могучего плеча, и руки его безвольно болтались.

Хай-гуг рассматривал наступающую армию со страхом и любопытством, но в его голове все звучал приказ Дункана: «Стоять на Месте!»

Хай-гуг повернулся и поспешил к своему отряду, который оставался на том же месте, где он его оставил. Подчиняться приказу короля — именно так понимал свой долг капитан овражных гномов.

Последние славятся как самый трусливый народ Кринна, и, по правде говоря, эту свою репутацию они вполне заслужили. Однако стоит их загнать в угол — и овражные гномы сражаются со стойкостью и свирепостью, которая способна удивить любого противника.

Несмотря на это, в большинстве случаев отряды овражных гномов используют только на передовых позициях в качестве вспомогательной силы или в глубоком тылу, так как они способны нанести своим ничуть не меньший ущерб, чем врагам, смотря по тому, кто первым подвернется им под руку.

Единственный отряд овражных гномов, находившийся в распоряжении короля Дункана в Паке Таркасе, состоял из рабочих каменоломен. Король поставил их в самом центре двора и приказал стоять на месте, так как это был, по-видимому, единственный способ лишить воинов отряда возможности нанести увечья себе и другим. На случай маловероятного прорыва врага во внутренний двор Дункан даже выдал им пики.

Однако произошло именно то, на что никто не рассчитывал. Видя перед собой армию Фистандантилуса и познакомившись уже с ее боевой мощью, собравшиеся во дворе крепости гномы растерялись. Они знали, что разбиты и находятся в ловушке, из которой спасения не будет.

Мало кто уцелел в этой страшной кровавой сече. Правда, лучники на бастионах продолжали осыпать атакующих дождем стрел и несколько замедлили продвижение авангарда. Это позволило командирам собрать небольшие отряды и с боем пробиться в горы. Большинство гномов, однако, просто бежали сломя голову в ближайшие безопасные ущелья и пещеры. На пути врага остался только один отряд — отряд овражных гномов.

— Вот что! — объявил Хай-гуг своим бойцам, отдуваясь после быстрого бега.

Его лицо под слоем пыли и грязи было бледно, однако, как и подобает настоящему военачальнику, Хай-гуг был спокоен и сосредоточен. Ему было приказано «Стоять на Месте», и он всерьез намеревался исполнить приказ своего короля.

Заметив, однако, что некоторые из его людей опасливо пятятся, завидев мчащуюся к распахнутым воротам конницу, Хай-гуг решил, что настало самое время немного приободрить подчиненных.

Готовя отряд к сражениям, Хай-гуг обучил свою роту боевому кличу и очень этим гордился. Правда, овражным гномам еще ни разу не удалось его правильно повторить.

— Итак, — прокричал он. — Что ваша дать мне?

— Смерть! — дружно и радостно прокричали его солдаты.

Хай-гуг поморщился.

— Нет! Нет! — с огорчением выкрикнул он и топнул ногой. — Все не так!

Гномы озадаченно переглянулись.

— Моя тысячу раз говорить ваша, пожиратели рыбьих пузырей, как отвечать!..

— Верность до конца! — с триумфом прокричал вдруг один из воинов, заметно просветлев лицом. Остальные овражные гномы недовольно заворчали, кто-то обозвал находчивого солдата «медным носом», а завистливый сосед сзади ткнул счастливца пикой (к счастью, он держал ее тупым концом вперед, в противном случае серьезного увечья было бы не избежать).

— Вот! — Хай-гуг собрал все свое мужество, чтобы не обращать внимания на приближающийся гром копыт за спиной. — Сейчас пробовать еще раз. Что ваша дать моя?

— Ве-рно-сть до… до кон-ца!..

Приветствие прозвучало вразнобой, так как многие овражные гномы не смогли выговорить такие сложные слова с первого раза. Как бы там ни было, но первая часть боевого клича была произнесена, хотя и прозвучала она не с таким воодушевлением, как недавно — вторая.

В заднем ряду поднялась одинокая рука.

— Что твоя хотеть, Гуг-снуг? — прорычал Хай-гуг.

— Наша дать вен… верность до конца, когда умереть? Тан свирепо поглядел на гнома своим здоровым глазом.

— Нет, глупый пожиратель водорослей, — отрезал он. — Смерть или верность.

Смотря что первое…

Гномы дружно заулыбались, заметно приободрившись.

Хай-гуг, все еще тряся головой и бормоча что-то себе под нос, повернулся лицом к врагам.

— Пики наизготовку! — скомандовал он.

Какой это было ошибкой! Хай-гуг понял это, как только роковые слова сорвались с его губ. Сзади снова начались суматоха и возня, раздались крики, проклятья и треск ломающихся копий. Отряд овражных гномов еще не сдвинулся с места, но успел понести значительные потери. Правда, это уже не имело никакого значения…

***

Солнце, окутанное кроваво-красной дымкой облаков, опустилось за безмолвные синие леса Квалинести.

Все было тихо в Паке Таркасе — могучей, в прошлом неприступной крепости, которая пала вскоре после полудня. Почти до самого захода солнца продолжались стычки с небольшими разрозненными отрядами гномьего войска, которые с боем отступали в горы. Многим удалось спастись благодаря беззаветной отваге маленького отряда копейщиков, до последнего вздоха сдерживавшего натиск конных рыцарей, упрямо стоя прямо посередине двора крепости.

Харас с бесчувственным королем улетел на грифоне в Торбардин, вместе с ними бежали и немногие уцелевшие командиры разгромленного войска.

Остатки армии горных гномов, которым пещеры и заваленные снегом тропы были хорошо знакомы и привычны, пробирались тайными ходами в Торбардин. Девары, предавшие своих сородичей, пили захваченный королевский эль в Паке Таркасе и хвастались своими подвигами, однако большинство воинов армии Карамона с презрением отворачивались от предателей.

Вечером, после захода солнца, двор крепости был полон гномами холмов и людьми, празднующими общую победу. Напрасно пытались командиры остановить потоки эля и вина, грозившие уложить наповал всю победоносную армию прямо во дворе, обагренном свежей кровью. Только щедрые проклятья, пинки да зуботычины позволили им отобрать достаточное количество воинов для ночного дозора и похоронных команд.

Так Крисания прошла через испытание кровью. Бдительный Карамон особо следил за тем, чтобы жрица не приближалась к месту схватки, однако, как только войска вошли в крепость, ему стало не до нее, и Крисании удалось ускользнуть.

Теперь она, накинув поверх белого платья грубый плащ с капюшоном, бродила среди раненых и исцеляла тех, кого осмеливалась лечить, не привлекая к себе излишнего внимания. Выжившие в этой битве благодаря ее стараниям, потом долгие годы рассказывали своим детям и внукам сказку о том, как одетая в белое женщина с сияющим огнем на груди возложила им на раны свои нежные руки и спасла их от мучительной смерти.

Карамон тем временем уже назначил военный совет в одном из залов Паке Таркаса. Он торопился обсудить со своими командирами дальнейшую стратегию и планы на ближайшее будущее, хотя от усталости еле держался на ногах и почти ничего не соображал.

Мало кто заметил и одинокого всадника в черном, который въехал в распахнутые ворота крепости на норовистой вороной кобыле. От запаха свежей крови лошадь пришла в еще большее возбуждение, и человек в черной накидке ненадолго остановился, потрепав испуганное животное по холке и пробормотав несколько ласковых слов. Те же, кто увидел мрачного всадника, застыли от ужаса.

Многим показалось (с испуга или спьяну), что это сама Смерть пришла собрать непогребенных.

Потом кто-то пробормотал короткое слово «маг», и все дружно, как по команде, отвернулись от Рейстлина, неуверенно посмеиваясь и налегая на крепкий эль.

Рейстлин, чьих глаз не разглядеть было под низко надвинутым капюшоном, внимательно осмотрелся по сторонам. Он ехал прямо, до тех пор пока не наткнулся на самое потрясающее зрелище этого кровавого дня. Посреди двора лежали тела овражных гномов — сотня или даже больше, — лежали ровными рядами; многие все еще сжимали в руках пики, правда, у большинства оружие было направлено вперед не тем концом. Вперемежку с гномами на земле валялось несколько мертвых лошадей, убитых (по большей части случайно) отчаянными выпадами сражавшихся до последнего воинов Хай-гуга. Когда животных оттащили, на передних ногах у них обнаружились глубокие следы от зубов. Видимо, в самом конце сражения маленькие бойцы оставили свои бесполезные пики и начали сражаться тем способом, каким они лучше всего владели, — зубами и ногтями.

«Этого не было в Хрониках!» — в панике подумал маг и нахмурился, глядя на изуродованные маленькие тела. Потом глаза его сверкнули.

«Возможно, это означает, что ход времени может быть изменен! Возможно, история уже изменилась!»

Довольно долго он неподвижно сидел в седле, размышляя. Потом Рейстлин понял.

Лицо мага было затенено, и никто не мог видеть на мгновение появившегося на нем выражения гнева, горечи и печали.

— Нет, — едва слышно прошептал маг. — Достойная сожаления гибель этих бедных созданий не вошла в анналы истории не потому, что ее никогда не было. О ней просто забыли…

Он помолчал, мрачно глядя на распростертые под ногами тела.

— Потому что никому не было до них дела…

 

Глава 7

— Я должен видеть предводителя!

Этот резкий голос проник сквозь приятный, обволакивающий туман сновидений, который согревал Карамона, словно стеганое ватное одеяло. Гигант блаженствовал на кровати — первой настоящей кровати за последние несколько, месяцев.

— Пойдите прочь!.. — пробормотал Карамон и услышал сквозь сон, как Гэрик, стоявший на посту у входа в комнату, проговорил почти то же самое, во всяком случае, близкое по смыслу…

— Невозможно, предводитель отдыхает. Его нельзя беспокоить!

— Я должен увидеть его. Это срочно!

— Но он не спал почти двое суток.

— Я знаю! И все же…

Голоса за дверью вдруг зазвучали тише.

«Вот и ладно, — подумал Карамон. — Можно спать дальше».

Однако он обнаружил, что не может заснуть. Шепот за дверью заставлял его напряженно вслушиваться в каждое слово, и, хотя он ничего не мог разобрать, спать это мешало почище боевых барабанов. Чувствуя, как с каждой секундой сон ускользает от него, Карамон застонал и накрыл голову подушкой. Все мускулы в его огромном теле ныли — как-никак он не слезал с лошади часов двадцать подряд.

Оставалось надеяться, что Гэрик сможет решить все срочные вопросы без него…

Дверь в комнату тихо отворилась.

Карамон крепко зажмурился и попытался заползти под подушку еще дальше.

Потом ему пришло в голову, что меньше чем через две сотни лет в этой же самой постели будет спать Верминаард, повелитель злых драконов. Может быть, кто-то точно так же будил его в тот день, когда горстка героев освободила рабов Паке Таркаса?

— Предводитель! — сказал над ухом гиганта голос Гэрика. — Карамон!

Из-под подушки донеслись приглушенные проклятья.

«Когда буду уезжать отсюда, — яростно подумал Карамон, — прикажу положить в постель лягушку. За две сотни лет она как раз дойдет до нужной кондиции!»

— Предводитель! — настаивал Гэрик. — Мне очень жаль будить тебя, но во дворе тебя ожидают. Это срочно!

— Зачем? — все еще сонно проворчал Карамон. Все же он нашел в себе силы сесть и отбросить в сторону одеяло. Бедра и спина ныли, и гигант поморщился.

Затем Карамон протер глаза.

— Армия уходит, — сказал Гэрик, заметив вопросительный взгляд исполина.

— Куда это? — уставился на него Карамон, чувствуя, что сон как рукой сняло. — Ты что, спятил?

— Никак нет, — сказал молодой воин, который незаметно просочился в комнату вслед за Гэриком и теперь стоял, прячась за спиной рыцаря. Глаза его были широко раскрыты от прилива благоговения, которое юноша испытывал в присутствии командира. На то, что командир этот полуодет и еще не до конца проснулся, воин не обратил никакого внимания.

— Они теперь собираются во дворе, предводитель. И гномы, и варвары, и даже некоторые из наших.

— Только не рыцари, — быстро вставил Гэрик.

— Ну… я… — Карамон замялся, потом решительно махнул рукой. — Прикажи им от моего имени разойтись. Что за ерунду они затеяли?!

Он яростно выбранился.

— Бот мои, еще вчера три четверти из них были пьяны в стельку, а сегодня с утра им словно вожжа под хвост попала!

— Сегодня они достаточно трезвы, — сказал негромко Гэрик. — И я думаю, тебе все же следует выйти. Это твой брат собрал войска во дворе…

— Что все это значит? — требовательно спросил Карамон.

В холодном воздухе слова слетали с губ вместе с облачками пара. Насколько Карамон помнил, это было самое холодное утро за всю осень. Ночные заморозки покрыли инеем стены и камни во дворе крепости, милосердно прикрыв пятна засохшей крови.

Карамон зябко кутался в грубый солдатский плащ. Второпях он успел надеть только кожаные бриджи и башмаки, и утренний морозец пробирал его до костей.

Во дворе Паке Таркаса было полным-полно гномов и людей. Все они стояли ровными рядами и хранили мрачное молчание.

Взгляд Карамона ненадолго остановился на Регаре Огненном Горне, затем перескочил на вождя варваров.

— Вчера мы сделали то, что хотели, — сказал гигант, и его голос зазвенел от еле сдерживаемого гнева. Сделав несколько шагов, Карамон остановился перед Регаром. — Караваны с продовольствием подтянутся через два дня, — продолжал он.

— Тех запасов, что есть у нас сейчас, не хватит для долгого перехода — вчера вы сами сказали мне об этом, — а на равнинах Дергота вы не найдете и тощего зайца…

— Мы не против пропустить несколько трапез, — проворчал Регар, голосом выделив местоимение «мы» и весьма прозрачно намекая на ставшую общеизвестной любовь предводителя к сытной пище.

Это замечание отнюдь не улучшило настроения Карамона. Лицо исполина покраснело, однако он сдержался.

— А как насчет оружия, длиннобородый глупец? — спросил Карамон с издевкой.

— Как насчет свежей воды, ночевки, пищи для лошадей?

— Нам нет нужды пребывать на равнинах так долго, — парировал гном, сверкая глазами. — Горные гномы — да проклянет Реоркс их каменные сердца! — в смятении и растерянности! Мы должны ударить, пока они не опомнились и не успели снова собрать свои силы.

— Но мы же уже говорили об этом вчера на совете! — выкрикнул Карамон. — Здесь, в крепости, мы столкнулись лишь с частью армии короля Дункана. Под горами вас дожидается еще одна, свежая и более многочисленная!

— Возможно — да, а возможно, и нет, — мрачно проворчал Регар в бороду.

Затем он посмотрел на юг и упрямо сложил руки перед собой. — Как бы там ни было, но мы передумали и выступаем сегодня, с тобой или без тебя.

Карамон бросил взгляд на вождя варваров, который хранил молчание на протяжении всего разговора. В ответ на немой вопрос Карамона Темный Ковыль только кивнул головой. Варвары сидели в седлах позади своего вождя, их лица были суровы, но спокойны, хотя на щеках и под глазами у некоторых еще лежали зеленоватые тени — печать вчерашних неумеренных возлияний.

В конце концов глаза Карамона повернулись к главному виновнику сегодняшних событий — фигуре, закутанной в черный плащ, сидевшей с посохом в руках верхом на вороной кобыле. Взгляд невидимых под капюшоном глаз, следивших за ним с явным удовольствием и интересом, Карамон чувствовал на себе с того самого момента, когда он вышел во двор крепости.

Резко отвернувшись. от гнома, Карамон быстро подошел к Рейстлину, без удивления отметив про себя, что госпожа Крисания тоже здесь, верхом на коне, чуть позади мага. Подол ее белого одеяния — если приглядеться получше — был в черных пятнах засохшей крови, а лицо, закрытое платком, которым жрица завязала шею и подбородок, казалось бледным, но сосредоточенным и решительным. Карамон ненадолго задумался о том, где Крисания была вчера вечером и ночью, однако главное свое внимание он сосредоточил на своем брате-близнеце.

— Это твоих рук дело, — сказал Карамон негромко, останавливаясь рядом с Рейстлином и опуская руку на шею его кобылы.

Рейстлин спокойно кивнул и наклонился с седла, чтобы поговорить с братом.

Карамон увидел его лицо — белое и холодное, словно иней на камнях двора.

— Зачем? — требовательно спросил гигант. — Что ты задумал? Ты же прекрасно знаешь, что нам нельзя выступать без провианта.

— Ты слишком перестраховываешься. — Маг пожал плечами и добавил:

— К тому же обозы нагонят нас без труда. Что касается оружия, то наши люди собрали здесь достаточно стрел, мечей и топоров. Регар прав — нужно ударить как можно быстрее, пока Дункан не оправился.

— Ты должен был обсудить это со мной! — перебил Карамон, сжимая кулаки. — Я здесь командую!

Рейстлин отвернулся от него. Карамон, стоя совсем рядом с ним, почувствовал, как тело его брата содрогнулось под черным теплым плащом.

— Не было времени, — совсем тихо ответил он после минутного молчания. — Я видел сон накануне ночью. Ко мне приходила она — моя Королева, Такхизис… Я должен как можно скорее добраться до Замана.

Карамон внимательно посмотрел на брата, и в его глазах зажглись мрачные огоньки. Он понял.

— Они для тебя ничего не значат, — сказал он тихо, указывая рукой на застывших в ожидании гномов и людей. — Тебе хочется только одного — поскорее добраться до своих драгоценных Врат.

Карамон посмотрел на Крисанию, которая спокойно разглядывала его своими серыми глазами, покрасневшими и запавшими после тяжелой и страшной ночи, проведенной среди раненых и умирающих.

— И ты тоже? — спросил Карамон. — Ты поддерживаешь его в этом?

— Испытание кровью, Карамон, — ответила жрица. — Зло должно быть побеждено, и навсегда. Теперь я знаю, какие самые страшные беды может навлечь на себя человечество…

— Любопытно, — пробормотал Карамон, снова поворачиваясь к брату.

Рейстлин поднял к голове свои тонкие руки и откинул капюшон. Карамону стали видны его глаза, и гигант отшатнулся, увидев в их зеркальной поверхности отражение своего собственного лица — злого, заросшего щетиной, изможденного.

Отросшие спутанные волосы трепетали на холодном ветру. Рейстлин удерживал его своим взглядом, словно змея, загипнотизировавшая птицу на ветке, а в мозгу Карамона сами собой зазвучали слова.

— Ты знаешь меня достаточно хорошо, брат. Кровь, текущая в наших жилах, говорит подчас громче любых слов. Да, ты не ошибся — эта война меня больше не интересует. Я начал ее с одной-единственной целью — достичь Врат, и эти глупцы готовы вымостить мне путь туда своими собственными телами. Именно поэтому меня в конечном счете не волнует, выиграют или проиграют они эту войну.

Я позволил тебе поиграть в полководца, Карамон, и мне кажется, что эта роль пришлась тебе по душе. Ты справился с ней на удивление хорошо и отлично послужил моим целям. Ты и дальше должен будешь служить мне. Ты поведешь мою армию на Заман. Когда я и госпожа Крисания благополучно доберемся до крепости, я отправлю тебя домой. Не забывай, брат, битва на равнинах Дергота была проиграна! Ты не сможешь этого изменить.

— Я не верю тебе, — хрипло сказал Карамон, яростно сверкая глазами. — Ты не поехал бы навстречу собственной смерти. Ты что-то знаешь, знаешь и молчишь!

Ты…

— Я советуюсь только с самим собой. То, что я знаю или не знаю, тебя не касается, а потому — не напрягай мозги в бесплодных раздумьях и догадках.

— Я скажу им! — сквозь зубы процедил Карамон. — Я скажу им правду. Они имеют право знать.

— Что ты им скажешь? Что тебе открылось будущее? Что все они обречены? — заметив в глазах брата сомнение и внутреннюю борьбу, Рейстлин улыбнулся. — Я бы не стал этого делать, брат. Никто тебе не поверит. А теперь, если хочешь когда-нибудь вернуться домой, ты должен надеть доспехи и возглавить свою армию.

Маг снова поднял руки и надвинул капюшон на самые глаза. Карамон резко, с присвистом вздохнул, словно кто-то плеснул ему в лицо ледяной водой. Несколько мгновений он стоял молча, вздрагивая от ярости, которая чуть было не заставила его выйти из себя.

В эти мгновения он не мог думать ни о чем другом, кроме Рейстлина… Вот он смеется на поляне в лесу, вот Рейстлин с кроликом на руках… Рейстлин у костра, он просит посторожить его сон… Ведь не почудилось же ему, Карамон готов был в этом поклясться! Но и сегодняшний Рейстлин тоже реален, реален и холоден, как лезвие ножа, сверкающее на солнце морозным утром.

Понемногу блеск этого ножа начал проникать сквозь туман смущения и растерянности, заполнивший душу и мозг Карамона, бесповоротно и окончательно разрезая еще одну нить, которая связывала его с братом.

Клинок двигался медленно — слишком многое приходилось резать.

Первая ниточка порвалась еще на гладиаторской арене в Истаре, залитой кровью друзей. Карамон понял это только сейчас, во дворе Паке Таркаса, окруженном седыми от инея каменными стенами, когда внутри обрывалась последняя нить, соединявшая его с загадочной и странной, но все же близкой душой.

— Похоже, у меня нет выбора, — мрачно сказал Карамон.

— Никакого, — подтвердил Рейстлин и, подобрав поводья, приготовился дать шпоры своей вороной. — Я должен заняться кое-какими делами. Госпожа Крисания, разумеется, поедет с тобой, в авангарде. Не ждите меня. Некоторое время я буду ехать следом за вами.

«Итак, указания получены, можно исполнять», — с горечью подумал Карамон, глядя вслед удаляющемуся магу. Он больше не чувствовал гнева, только тупую, ноющую боль в груди. Так болит, он слышал, отрубленная нога или рука…

Во дворе крепости воцарилась поистине мертвая тишина. Предводитель в одиночестве вернулся в свой штаб и начал медленно одеваться.

Когда Карамон вернулся, облаченный в свои старые золотые доспехи, и гномы, и варвары, и его собственные солдаты приветствовали его дружными и радостными криками.

Они не только уважали своего предводителя и искренне восхищались им — каждый из воинов чувствовал себя обязанным Карамону за ту блестящую победу, которую они одержали благодаря его превосходному тактическому плану. Многие из воинов верили, что их предводитель — счастливчик, благословленный кем-то из богов. В конце концов, разве не боевая удача Карамона помешала гномам запереть ворота?

Именно поэтому многие почувствовали себя неуютно, когда прошел слух, что армия отправится дальше без него. Об этом говорили вполголоса, причем взоры беседующих непременно обращались к одетому в черное колдуну, если он оказывался в это время поблизости. Никто, однако, не осмелился открыто высказать свое недовольство.

Искренняя радость солдат была приятна Карамону, и он почувствовал себя намного спокойнее. Исполин так взволновался, что в первое время не мог даже говорить. Наконец дар речи вернулся к Карамону, и он отдал необходимые распоряжения.

Затем предводитель взмахнул рукой, подзывая к себе одного из молодых рыцарей.

— Я оставляю тебя в Паке Таркасе, Микаэл, — сказал Карамон, натягивая перчатки, — и назначаю комендантом крепости.

Молодой человек покраснел от удовольствия, видно, ему польстил приказ генерала, однако он продолжал думать и о своих товарищах — о том, что с его отсутствием в их рядах будет недоставать пары крепких рук и одного верного меча.

— Предводитель, я только простой рыцарь, — смущаясь, ответил Микаэл. — Наверняка найдется кто-нибудь более опытный…

Карамон печально улыбнулся.

— Я знаю, на что ты способен, Микаэл. Помнишь, ты был готов умереть, чтобы выполнить приказ, но нашел в себе достаточно сострадания, чтобы ему не подчиниться. Я знаю, что тебе придется не просто, но не сомневаюсь — ты сделаешь все, что в твоих силах. Женщины и дети, разумеется, останутся здесь, к тому же я буду отсылать в крепость всех раненых. Когда подтянутся обозы, проследи, чтобы они отправлялись по нашим следам как можно скорее. Правда, похоже, это случится не скоро… — Он печально покачал головой и добавил:

— Возможно, вам даже придется прожить здесь всю зиму. Что бы с нами ни случилось…

Заметив, что рыцари озабоченно и растерянно переглядываются, Карамон поспешно прикусил язык. Нет, он не должен показывать, что знает будущее, тем более столь безотрадное. И Карамон, старательно изображая беззаботное веселье, хлопнул Микаэла по плечу и прибавил несколько ничего не значащих бодрых фраз.

Затем, под радостные крики солдат, гигант вскочил на коня.

Когда знаменосец высоко поднял боевое знамя, бодрые приветственные крики раздались с новой силой. Широкое светлое полотнище с черным зигзагом и звездой словно горело в ярких солнечных лучах. Карамону стало казаться, что груз забот, давивших ему на сердце, стал легче. Рыцари выстроились позади своего предводителя, и Крисания тоже приблизилась, чтобы ехать вместе с ними. При ее приближении рыцари расступились со свойственной им любезностью и позволили жрице занять место неподалеку от Карамона. До «ведьмы» им было дела не больше, чем всем остальным, просто она была женщиной, а рыцарский Кодекс предписывал им отстаивать ее честь и охранять ее, не щадя своей жизни.

— Открыть ворота! — громко крикнул Карамон.

Тяжелые створки, толкаемые десятками пар нетерпеливых рук, широко распахнулись. Карамон посмотрел назад, на свою армию, готовую выступить по его сигналу, — и вдруг наткнулся взглядом на Рейстлина.

Маг сидел верхом на своей вороной кобыле в тени гигантских ворот. Он даже не пошевелился, просто сидел и молча ждал.

Близнецы не долго разглядывали друг друга; каждый из них успел сделать только по одному вдоху и выдоху. Затем Карамон отвернулся. Он принял из рук знаменосца древко флага и, высоко подняв его над головой, прокричал одно только слово: «Торбардин!». Утреннее солнце, едва успевшее подняться над острыми горными вершинами, засверкало на его доспехах, на золотых нитях, которыми была вышита девятиконечная звезда, заблестело на отточенных остриях копий.

— Торбардин! — еще громче крикнул гигант и, пришпорив коня, галопом проскакал за ворота крепости.

— Торбардин!!! — Тысячи глоток подхватили клич своего предводителя, и тысячи мечей разом громыхнули о щиты. Пришли в движение полки пеших гномов, а их глухие, низкие голоса завели походное присловье, хорошо знакомое Карамону, но способное нагнать на любого непосвященного сверхъестественный страх: «Сталь и камень, сталь и камень, сталь и камень…» Выходя ровными рядами из ворот, коренастые бородатые гномы гулко топали по земле своими подбитыми железом башмаками, выбивая по промерзшим камням грозный, тревожный ритм.

За гномами следовали варвары; они двигались не в таком образцовом порядке.

Завернувшись в свои меха, степные воины ехали верхом или шагали вразвалочку, на ходу дотачивая мечи либо втыкая в волосы разноцветные перья. На лицах у многих были нарисованы какие-то странные знаки. Очень скоро, однако, даже такой нестрогий порядок станет им в тягость, и они разбредутся по разным сторонам тропы и станут двигаться гораздо более привычным для себя образом — охотничьими командами, рыскающими по всему свободному пространству.

Следом за варварами выступало Карамоново войско землепашцев и разбойников

— лихих людей. Многие из них все еще нетвердо держались на ногах после хмельной ночи, но предводитель знал, что по прошествии двух-трех часов нелегкой дороги последний хмель выветрится из их голов. Замыкали шествие новые союзники Фистандантилуса — девары.

Аргат, шедший впереди своих людей, изо всех сил старался перехватить взгляд мага, но тот, все еще сидя за воротами на вороной кобыле, прятал лицо в тени капюшона. Единственное, что увидел Аргат, были белые тонкие руки мага, державшие поводья.

Рейстлин не смотрел ни на деваров, ни на других воинов армии, которая медленно проходила мимо него, вытягиваясь в походную колонну. Глаза его были устремлены вперед, где во главе отряда рыцарей виднелась мощная фигура в золотых доспехах. А для того чтобы заметить, как пальцы Рейстлина сжимают уздечку с гораздо большей силой, чем требуется, и черный плащ время от времени приподнимается, словно маг вздыхает, потребовался бы глаз более наметанный и острый, чем у Аргата.

Но вот наконец девары тоже прошли, и крепостной двор опустел. В Паке Таркасе остался только немногочисленный гарнизон и женщины с детьми, пришедшие вместе с войском. Ребятишки уже карабкались на высокие бастионы, чтобы глядеть вслед уходящей армии и подбадривать ее криками, а женщины, смахнув слезы, стали возвращаться к своим каждодневным делам и заботам. Огромные ворота наконец захлопнулись, плавно и бесшумно повернувшись на своих хорошо смазанных петлях.

Микаэл, стоя в одиночестве на смотровой площадке самой высокой башни, тоже провожал взглядом уходящую на юг армию. Острия пик и копий сверкали на солнце, а горячее дыхание воинов поднималось вверх в виде редкого тумана. Основные силы отошли уже довольно далеко, однако монотонное бормотание гномов все еще доносилось до стен Паке Таркаса.

В арьергарде армии, далеко позади самого последнего девара, ехала на лошади одинокая фигурка в черном развевающемся плаще. Заметив ее, Микаэл приободрился — ему показалось добрым предзнаменованием, что Смерть едет теперь позади армии, а не впереди нее.

***

Солнце освещало ворота Паке Таркаса, когда их открывали, а после его заката замкнулись врата великой горной твердыни Торбардин. Под скрип и стон механизма, приводимого в движение водой, огромный кусок скалы как бы сам собой встал на место, подчиняясь команде невидимого, но очень могущественного волшебника. Закрытые таким образом ворота практически невозможно было обнаружить на склоне горы — столь совершенным было мастерство гномов, потративших несколько десятилетий на создание этого чуда фортификационного искусства.

Запертые ворота означали войну. Доставленные шпионами на быстрокрылых грифонах известия, что армия Фистандантилуса продолжает свой поход, застали горных гномов врасплох, и теперь всюду под горами кипела бурная деятельность.

Из открытых дверей кузен, где ковали оружие, летели снопы огненных искр. Воины не выпускали оружия из рук, даже ложась спать. Таверны и пивные утроили свои доходы, так как каждый считал своим долгом зайти на кружечку эля и похвастаться великими подвигами, которые он совершит в грядущей битве с неприятелем.

Только в одной части гномьего королевства под горами было относительно спокойно. Именно в это место направил свои тяжелые шага Харас — герой народа гномов — всего лишь через два дня после того, как огромная армия Карамона вышла из-под защиты стен Паке Таркаса.

Вступив в величественный Зал приемов, имевший вид чаши, высеченной прямо в монолите скалы, Харас неприятно поразился, как громко стучат по каменному полу его башмаки. Сейчас покои, в которых король принимал просителей, были пусты, если не считать нескольких гномов, сидевших перед тронным возвышением.

Харас прошел вдоль длинного ряда каменных скамей, на которых еще вчера сотни гномов громкими аплодисментами и приветственными криками выражали свою поддержку королю Дункану, который объявил войну своим сородичам с холмов.

Сегодня в Зале приемов должен был состояться военный совет всех танов гномьего королевства. Военный совет не предусматривал присутствия на нем гражданских лиц, даже если они и являлись королевскими советниками, и Харас был несколько удивлен тем, что его тоже пригласили. Герой впал в немилость, и об этом было известно всем без исключения. Ходили даже слухи о том, что король может изгнать Хараса.

Приближаясь к тронному возвышению, он заметил, что король глядит на него мрачно и недружелюбно, хотя виной этому вполне могла быть иссиня-фиолетовая опухоль на его левой скуле, как раз над бородой. Это был след удара, который Харас нанес своему королю перед бегством из Паке Таркаса.

— Встань, Харас, — резко сказал король, когда рослый безбородый гном склонился перед ним в глубоком поклоне.

— Нет, тан, только в том случае, если мне будет даровано прощение, — ответил Харас, оставаясь в прежнем положении.

— За что ты просишь прощения? — осведомился король с горечью. — За то, что вбил немного ума-разума в голову старого дурака?

Дункан криво улыбнулся.

— За это тебя надо не прощать, а благодарить. Долг не всегда бывает приятен, как говорит пословица. — Король потер ушибленную челюсть. — Теперь я многое понял. Ну ладно, довольно об этом.

Видя, что Харас выпрямился, Дункан протянул ему пергаментный свиток.

— Я вызвал тебя на совет по другой причине. Прочти-ка вот это.

Харас недоуменно рассматривал свиток. Он был перевязан черной ленточкой, но не запечатан. Бросив быстрый взгляд на присутствующих здесь танов, каждый из которых должен был сидеть на совете в своем собственном каменном кресле, стоявшем чуть ниже королевского трона, Дункан невольно остановил взгляд на пустующем месте Аргата, тана племени деваров. Невольно нахмурившись, Харас развернул пергамент и громко прочитал его содержимое вслух, изредка спотыкаясь на грубых словах деварского языка.

Дункану, Королю Гномов Торбардинских.

Привет от тех, кого вы теперь считаете предателями!

Мы посылаем это письмо, зная, что король захочет наказать оставшихся под горами деваров за то, что мы сделаем в Паке Таркасе. Если этот свиток попадет в руки короля, значит, нам удалось продержать ворота открытыми достаточно долго.

Наш план высмеяли на Совете! Возможно, сейчас король видит, насколько мы оказались мудры и прозорливы. Теперь армию врага возглавляет сам колдун. Он

— наш друг. Он заставит войско выйти на равнины Дергота. Мы пока что пойдем вместе с армией как друзья и союзники. А когда пробьет час, те, кого вы считаете изменниками, нанесут вашим врагам удар с тыла. Мы нападем на них и погоним их отряды прямо под удары ваших топоров.

Если вы еще сомневаетесь в нашей верности, то можете удерживать наших родственников под горами в качестве заложников до тех пор, пока мы не вернемся как герои. В качестве доказательства своей лояльности мы обещаем преподнести королю Дункану великий дар, который развеет все его сомнения.

За всех деваров — Аргат, тан племени.

Харас дважды перечел свиток и нахмурился еще сильнее.

— Ну, что скажешь? — спросил его король.

— Я не собираюсь иметь никаких дел с предателями, — отрезал Харас, с видимым отвращением скручивая пергамент в трубочку и возвращая его королю.

— Но если они говорят правду, — настаивал король, — то с их помощью мы сможем добиться величайшей победы в истории!

Харас поднял голову и посмотрел своему королю прямо в глаза.

— Если бы сейчас, тан, я мог поговорить с предводителем вражеской армии, с этим Карамоном Маджере, который по всем признакам кажется мне человеком справедливым и честным, я бы подробно объяснил ему, какая опасность угрожает его армии, даже если бы это привело к нашему поражению.

— Тебе следовало бы вступить в Орден Соламнийских Рыцарей, — проворчал один из танов.

В гномьем обществе подобное утверждение отнюдь не считалось комплиментом.

Харас угрюмо оглядел присутствующих, и все надолго замолчали.

Первым нарушил тишину король.

— Харас, — сказал он терпеливо. — Мы все знаем, что ты честный гном, и готовы воздать тебе должное за это. Но никакая честь не спасет от голодной смерти детей тех, кто сложит голову в этой битве. И никакая честь не поможет нашим родственникам отыскать наши кости, если нам случится умереть… Нет, — продолжил король голосом еще более суровым. — Есть время для чести, и есть время, когда каждый обязан выполнить то, что велит ему долг. Ты сам подал мне пример такого поведения.

И он еще раз потер челюсть.

Харас помрачнел. В задумчивости он поднял руку, чтобы погладить отсутствующую бороду. Коснувшись пальцами гладкой щеки, он неловко опустил руки и покраснел.

— Наши разведчики проверили это письмо, — продолжил Дункан. — Армия Фистандантилуса действительно выступила в поход.

Харас поднял голову и ухмыльнулся.

— Я не верю этому, — сказал он. — Как не поверил ни единому слову предателей. Армия вышла из Паке Таркаса, не дожидаясь обозов с продовольствием и снаряжением? Тогда, должно быть, маг действительно взялся руководить армией.

Ни один полководец не допустил бы такой грубой ошибки…

— Они будут на равнинах через пару дней. Их цель, если наши шпионы не ошиблись, — крепость Заман, где они рассчитывают разместить свой штаб. В Замане стоит наш небольшой гарнизон. Он окажет врагу чисто символическое сопротивление, а затем отступит. Возможно, нашим соратникам удастся выманить врага на открытое место.

— Заман… — повторил Харас, задумчиво почесывая подбородок, раз уж он не мог больше дергать себя за бороду. Неожиданно он быстро шагнул вперед, и на лице его отразилось величайшее волнение. — Тан! У меня есть план, который позволит нам прекратить эту войну с минимальным кровопролитием. Согласен ли Совет выслушать меня и позволить попытаться осуществить его?

— Я слушаю, — с подозрением сказал Дункан.

— Дай мне взвод отборных солдат, тан, и я попробую убить этого Фистандантилуса. Когда он умрет, я покажу этот свиток Карамону и нашим родичам, которые пока еще воюют на стороне врага. Они увидят, что их собираются предать, и увидят мощь нашей армии. Продемонстрировав нашу добрую волю, я думаю, мы сможем убедить врагов сложить оружие.

— А что мы будем с ними делать, если они действительно сдадутся? — раздраженно перебил его тан, хотя он уже обдумывал это предложение со всех сторон. Остальные таны тоже перестали шептаться и напряженно прислушивались, обмениваясь пристальными взглядами. Бороды их шевелились, а мохнатые брови сдвинулись на самые глаза.

— Отдай им Паке Таркас, тан, — ответил Харас, едва сдерживая нарастающее волнение. — Отдай его тем, кто захочет там жить, конечно. Наши родичи, несомненно, вернутся на свои холмы. Мы могли бы сделать им несколько уступок, незначительных, конечно… — добавил он поспешно, заметив, как потемнело лицо Дункана. — Этот вопрос можно включить даже в условия сдачи. Зато у наших родичей и у людей будет убежище на зиму. Они могли бы работать в шахтах…

— Это не совсем плохой план, — задумчиво пробормотал Дункан. — Заблудившийся в пустыне захочет спрятаться и под могильным холмом… — Он замолчал, задумавшись, потом покачал головой. — Но это небезопасно, Харас. К тому же твой план может ни к чему не привести. Даже если тебе удастся убить Великого Мага — а я вынужден напомнить тебе, что он один из самых могущественных магов, — многое говорит за то, что ты будешь убит до того, как сумеешь переговорить с их предводителем, Карамоном Маджере. У меня, например, есть сведения, что он и черный маг — братья-близнецы.

Харас устало улыбнулся.

— Это рискованное дело, тан, но я рискну с радостью. Если мой план удастся, больше никто из моих родичей не погибнет в бою.

Дункан смерил его мрачным взглядом, затем потер распухшую челюсть и вздохнул.

— Хорошо, — кивнул он милостиво. — Мы благословляем тебя. Отбери себе самых верных воинов. Когда ты хочешь отправиться?

— Сегодня ночью, тан, с твоего позволения.

— Ворота Торбардина откроются для тебя, герой. Откроются ли они еще раз, чтобы принять твой отряд обратно, или для того, чтобы выпустить армию горных гномов, — будет зависеть только от тебя, Харас. Пусть огонь Реоркса сияет на твоем молоте!

Поклонившись, Харас повернулся и быстро вышел из зала приемов. На этот раз его шаги были намного быстрее и решительнее, чем тогда, когда он шел на Совет.

— Вот идет гном, которого нам очень не хотелось бы потерять, — заметил один из танов, глядя вслед удаляющемуся Харасу.

— Он был потерян для нас с самого начала, — отрезал король хрипло. — Теперь нам нужно подумать, как лучше подготовиться к войне.

Лицо его при этом было искажено страданием и болью, которые король и не думал скрывать.

 

Глава 8

— Снова нету ни капли воды, — негромко пробормотал Карамон.

Регар ухмыльнулся. Несмотря на то что голос предводителя был нарочито спокоен и лишен всяческих эмоций, гном почувствовал, что Карамон считает его виноватым. Сознание того, что он действительно виноват, нисколько не улучшило его настроения.

— В полдневном переходе отсюда должен быть еще один колодец, — проворчал Регар, и его лицо стало непроницаемым, словно высеченным из гранита. — Раньше колодцев здесь было, что оспин на лице больного. Гном взмахнул рукой, и Карамон непроизвольно огляделся по сторонам. Кругом, насколько хватало глаз, не было ничего — ни дерева, ни птицы, ни даже высохших кустов. Ничего, кроме десятков и сотен миль бесконечного песка, испещренного странными куполообразными дюнами.

Далеко-далеко, на самом горизонте, маячили в дымке горные вершины Торбардина, словно овеществленные призраки из дурного сна.

Армия Фистандантилуса проигрывала сражение еще до его начала.

После нескольких дней ускоренного марша они наконец миновали узкий горный проход, который вывел их от Паке Таркаса прямо на равнины Дергота. Обозы с продовольствием и снаряжением так их и не догнали, а если судить по той быстроте, с которой они продвигались вперед, расстояние между ними скорее увеличивалось, чем сокращалось. Похоже, им пришлось бы сделать недельную остановку, чтобы дать обозам возможность подтянуться.

Рейстлин же, не внемля открытым возражениям Карамона, торопил командиров.

Регару, поддерживавшему черного мага, удалось даже привлечь на свою сторону вождей варваров. И снова Карамону ничего не осталось делать, кроме как идти вперед. Теперь армия поднималась задолго до рассвета и шла по пустыне до позднего вечера, делая короткую остановку лишь в полдень. Только в сумерках, пока было еще достаточно светло, огромная армия останавливалась на ночлег, на скорую руку разбивая лагерь.

Теперь войско Фистандантилуса не походило больше на армию-победительницу.

Исчезло чувство товарищества, перестали звучать у костров шутки и смех, прекратились и ежевечерние игрища. Никто больше не пытался петь на марше, и даже гномы прекратили бормотать свое присловье, сберегая дыхание для долгого пути. По ночам солдаты падали там же, где стояли; проглотив свою скудную порцию провизии, они устраивались на ночлег под ближайшим песчаным холмом, и только немилосердные пинки и брань сержантов способны были пробудить их к жизни на следующее утро.

Боевой дух армии тоже был чрезвычайно низок. Командирам то и дело приходилось успокаивать солдат, недовольных едой. Покуда армия шла через горы, охотникам удавалось добыть достаточно дичи, чтобы никто не голодал, однако на равнинах, как Карамон и предсказывал, зверье не водилось, и подчас единственными живыми существами, попадавшимися на глаза солдатам за время дневного перехода, были их же собственные соседи. Армия кое-как существовала на черством походном хлебе и полосках вяленого мяса, выдававшихся дважды в день — утром и вечером. Это была жалкая порция, но Карамон понимал, что, если обозы не нагонят их в ближайшее время, даже эту крошечную порцию придется уменьшить вдвое.

Кроме еды, однако, у предводителя были и другие заботы, представлявшиеся ему, кстати, намного важнее продовольственных. Во-первых, армии не хватало питьевой воды. Регар, правда, неоднократно заверял Карамона, что на равнинах довольно колодцев, однако первые два, к которым вышла армия, оказались высохшими. Только потом старый гном признал, да и то с величайшей неохотой, что в последний раз он бывал на равнинах Дергота еще до Катаклизма. Во-вторых, Карамона весьма заботило ухудшение отношений между союзниками.

Сшитый на живую нитку, союз варваров, северян и гномов начинал трещать по швам. В частности, те, кто пришел с Карамоном из Соламнии, винили во всех своих трудностях варваров и гномов, поддержавших мага.

Варвары, в свою очередь, никогда раньше не бывавшие в горах, обнаружили, что жить и сражаться на заснеженных тропах не так легко, как на равнинах, и к тому же здесь было довольно холодно. Как заявил Карамону их вождь, «в горах для нас либо слишком высоко, либо слишком низко».

Теперь же, когда на горизонте замаячили горные выси Торбардина, еще более высокие и холодные, варвары совсем пали духом и начали задумываться о том, что все золото и сталь мира не могут быть прекраснее золотистых плоских равнин, к которым они были так привязаны. Не раз уже замечал Карамон, как то один, то другой воин обращал свои черные глаза на север, и понимал, что, проснувшись однажды утром, он может обнаружить, что варвары ушли.

Что касается гномов, то они не скрывали своего презрения, считая людей трусливыми слабаками, готовыми с плачем бежать домой к мамочке, как только им стало чуточку трудней. К недостатку еды и воды они относились так, словно это были просто мелкие неудобства, на которые настоящий мужчина не обращает никакого внимания. Гном, который осмеливался только намекнуть, что его мучит жажда, немедленно становился посмешищем среди своих же товарищей.

Именно об этом, равно как и о сотне других проблем, размышлял Карамон, стоя посреди пустыни и в задумчивости подбрасывая носком башмака мелкий холодный песок. Подняв глаза, он вдруг заметил Регара. Думая, что ero никто не видит, старый том поник головой и вздыхал, ссутулив широкие плечи. Он так был похож на Флинта, что гигант снова почувствовал, как в его сердце словно вонзилась игла. Устыдившись своего гнева, направленного, как он теперь понимал, в первую очередь на самого себя, более чем на кого-либо другого, Карамон постарался сгладить напряженность, возникшую между ними в последнее время. Не переживай, — сказал он Регару. — На ближайшую ночь воды хватит. Наверняка завтра мы отыщем другой колодец, разве не так?

И он неуклюже похлопал гнома по плечу.

Регар с внезапным подозрением поднял взгляд на Карамона и вздрогнул, ему показалось, что над нам насмехаются. Увидев на лице военачальника открытую, приветливую улыбку, старый гном сразу остыл.

— Конечно, — сказал он и с трудом улыбнулся в ответ. Завтра…

Оба отвернулись от пересохшего колодца и возвратились в лагерь.

Ночь на равнины Дергота спустились быстро. Солнце стремительно закаталось за высокие горные вершины, словно устав освещать бесплодные песчаные холмы. Во всем лагере горело всего несколько костров, люди слишком уставали, чтобы после дневного перехода заниматься кухней, да и есть было почти нечего. Гномы, варвары и северяне собирались отдельными группами и с настороженностью друг на друга поглядывали. Отношение к деварам стало еще более презрительным и враждебным.

Карамон поднял голову, и ему вдруг бросилось в глаза, насколько особняком от всего лагеря стоит его собственная палатка, словно он уже сбросил со счетов всех этих людей, доверивших ему свои жизни.

В одной древней легенде, которой Карамон никогда не понимал, говорилось о человеке, который совершил столько злых дел, что сами боги спустились с небес, чтобы покарать его. Когда же они объявили ему, что за все свои преступления он будет наделен способностью видеть будущее, человек только рассмеялся — он решил, что перехитрил богов, однако на самом деле его ждала страшная участь и мучительная смерть. Только теперь Карамон начал понимать, в чем суть этой легенды. Воистину способность заглянуть в будущее для смертного является самым страшным наказанием, самой жестокой карой, ибо обгоняя свое время и все зная заранее, человек лишается самого главного — надежды.

До недавнего времени Карамону еще было на что надеяться. Он верил, что у Рейстлина есть какой-то план, верил, что его брат не допустит того, что неизбежно должно случиться. Не может допустить! Теперь, однако, он уверился в том, что магу абсолютно наплевать на то, что станет с этими людьми и их семьями, оставшимися в Паке Таркасе, и все надежды Карамона погасли. Войска были обречены, а сам он не мог помешать вновь произойти тому, что уже когда-то случилось.

Зная это и предчувствуя, какой боли будет стоить ему эта потеря, Карамон начал бессознательно отдаляться от тех, о ком обязан был заботиться. И он снова начал мечтать о доме.

Родной дом! Карамон прилагал немалые усилия, чтобы запереть эти воспоминания в самых темных, самых глухих уголках памяти, и иногда дом действительно казался ему далеким, прочно забытым, однако раз за разом эти дорогие его сердцу картины виделись отчетливо и ярко, и порой Карамон, сидя долгими одинокими вечерами у костра и глядя в огонь, ничего не видел перед собой из-за выступивших на глазах слез.

Только мысль о доме и помогала ему идти вперед. Ведя армию навстречу неизбежному разгрому и гибели, он думал лишь о том, что каждый шаг приближает его к Тике, к дому…

— Эй, осторожнее!.. — Регар схватил Карамона за руку и сильно дернул, выводя гиганта из состояния печальной задумчивости. Карамон заморгал и поднял голову как раз вовремя, чтобы не споткнуться об один из странных куполообразных холмиков, которыми были испещрены равнины.

— Что это за штуки? — проворчал Карамон, разглядывая холм. — Норы каких-нибудь животных? Я как-то слышал историю о бесхвостых земляных белках, которые живут в похожих домиках в степях Восточных Дебрей.

Он оглядел купол, который достигал трех футов в высоту и был почти такой же ширины у основания.

— Не хотел бы я встретиться с белкой, которая вырыла эту нору!

— Ба! — вскричал Регар. — Ну разумеется, белки! Это же гномья работа, разве ты не видишь? Взгляни, что за красота! — Он любовно провел ладонью по гладкому камню. — Разве природе под силу создать такое? Карамон фыркнул.

— Гномы! Но зачем? Для чего в пустыне стоят эти штуки? Даже гномы при их трудолюбии вряд ли стали бы тратить время ради того, чтобы построить в пустыне тысячу-другую лишних кочек.

— Это наблюдательные посты, — лаконично пояснил Регар.

— Наблюдательные? — удивился гигант. — За чем же им тут наблюдать? За змеями и скорпионами?

— За землей, за небом, за армиями… такими, как наша… — Регар топнул ногой, подняв облачко пыли. — Слышишь?

— Что?

— Вот это. — Регар повторил свой эксперимент. — Пусто.

Морщины на лбу Карамона разгладились, зато глаза широко раскрылись.

— Тоннели!

Оглядевшись по сторонам, он увидел бесконечные, молчаливые ряды холмиков и присвистнул.

— Сотни и сотни миль, — подтвердил Регар, с довольным видом кивая головой.

— Их построили так давно, что и мой прадед этого не помнил. Правда; — гном вздохнул, — ими и не пользовались почти столько же времени, сколько они существуют, во всяком случае — большей их частью. Легенды утверждают, что когда-то между этим местом и Паке Таркасом стояли крепости, соединявшиеся с Хароли-совыми горами, и гном мог пройти подземными ходами от Паке Таркаса до самого Торбардина, ни разу не увидев солнца. Теперь этих фортов нет, как нет и большинства тоннелей. Катаклизм разрушил почти всю систему подземных ходов. И все же я не удивлюсь, — закончил Регар приветливо, — если там внизу шныряют, как крысы, шпионы короля Дункана.

— Нас и так видно издалека, — проворчал Карамон, зорко вглядываясь в пустынные просторы.

— Ага, — кивнул гном. — Только врагам нет от этого никакой пользы.

Карамон не ответил. В молчании они прошли еще немного, затем расстались.

Карамон вернулся к себе в шатер, а Регар прошел туда, где устраивались на ночлег его воины.

Под одним из каменных куполов неподалеку от палатки Карамона действительно находилась пара глаз, которые внимательно следили за тем, что творится в лагере. Но наблюдали они не за армией, а высматривали лишь троих из всего войска…

— Теперь уже недолго, — сказал Харас, глядя в смотровые щели. Эти щели были прорезаны в камне столь хитро, что позволяли разведчикам видеть все, что творилось вокруг купола со всех четырех сторон, в то время как заглянуть внутрь купола снаружи было невозможно. — Во сколько ты оцениваешь расстояние?

Вопрос был обращен к пожилому, морщинистому, но еще очень крепкому гному, который со скучающим видом поглядел сначала в бойницу, затем — вдоль темного тоннеля.

— Двести пятьдесят пять шагов, и окажешься точно под шатром, в самой середине, — ответил гном без колебаний.

Харас снова поглядел на песчаную равнину, где довольно далеко от остальных стояла палатка предводителя. То, что старый гном сумел так точно оценить расстояние, могло показаться чудом, и будь это кто-то другой, а не Сокрушитель, Харас непременно высказал бы свои сомнения, однако в данном случае это было бы лишним. Старый вор, давно отошедший от дел, но призванный королем специально для выполнения опасной миссии, обладал многими талантами, а его подвиги снискали ему славу, которая могла сравняться даже со славой Хараса.

— Солнце садится, — сообщил Харас на всякий случай, хотя косые лучи низкого солнца, пробивающиеся сквозь смотровые отверстия, были ясно видны на стенах тоннеля позади него. — Предводитель возвращается. Входит в палатку…

Великий Реоркс, хоть бы он не изменил своей привычке сегодня!

— Не изменит, — отозвался Сокрушитель.

Присев на корточки в углу, он говорил со спокойной уверенностью человека, который в былые времена зарабатывал на жизнь тем, что наблюдал, как приходили (и в особенности уходили) его соплеменники, и привык рассчитывать свои действия.

— Для того чтобы вломиться в дом, — продолжал Сокрушитель, — необходимо помнить две вещи: у каждого человека есть свои привычки, и никто не любит их менять. Погода стоит такая же, как прежде; никаких происшествий не было, кругом все тот же песок… Heт, он будет вести себя как обычно…

Харас нахмурился: напоминание о небезупречном прошлом Сокрушителя было ему неприятно. Он выбрал этого гнома себе в помощники, прекрасно отдавая себе отчет в своих собственных ограниченных возможностях. Ему нужен был кто-то умеющий бесшумно и скрытно подкрадываться, стремительно нападать и столь же быстро растворяться в ночи.

Но Харас, честью и благородством которого восхищались даже Соламнийские Рыцари, страдал угрызениями совести, и ему довольно часто приходилось напоминать себе, что Сокрушитель уже понес наказание за свои темные дела и что, выполнив кое-какие деликатные поручения короля, он не только в значительной степени реабилитировал себя, но и стал почти что легендарным героем.

«К тому же, — сказал себе Харас, — подумай, сколько жизней мы спасем!»

И он с облегчением выдохнул воздух.

— Ты прав, Сокрушитель. Вот идет маг, а вон и ведьма показалась из своей палатки.

Одной рукой Харас взялся за рукоять боевого молота, надежно пристегнутого к поясу, а второй поправил короткий меч, переместив его поближе. Затем он порылся в большом кошельке и извлек оттуда свернутый в трубку пергамент.

Задумчиво взвесив его на руке, Харас переложил его в потайной карман своих кожаных доспехов.

Обернувшись к четырем гномам, которые стояли позади него, Харас сказал:

— Помните, вы не должны повредить женщине и предводителю в большей степени, чем это будет необходимо. Но маг должен умереть, и умереть быстро, потому что из них всех он для нас самый опасный.

Сокрушитель ухмыльнулся и уселся поудобнее. Он слишком стар, чтобы идти в дело. В былые времена это было бы для него оскорблением, однако сейчас он дожил до таких лет, когда напоминание о возрасте звучало почта комплиментом. Да и ноги уже не те, и колени тревожно поскрипывают…

— Дайте им время погрузиться в обычные дела, — посоветовал старый вор. — Пусть сядут за ужин, пусть расслабятся. Затем… — Сокрушитель приложил ладони к горлу. — Двести пятьдесят пять шагов…

Стоя на посту у шатра предводителя, Гэрик прислушивался к тишине внутри палатки, тревожившей его; он скорее предпочел бы, чтобы там ссорились или говорили в повышенном тоне.

Заглянув в шатер сквозь неплотно прикрытый полог, он увидел всех троих за столом. Как бывало каждый вечер, маг, Карамон и ведьма почти не разговаривали и каждый думал о своем.

Маг был погружен в свои занятия. В лагере поговаривали, что он готовит какие-то особенно сильные заклинания, которые распахнут настежь запертые ворота Торбардина. Что же касается Крисании, то никто не осмеливался даже строить догадки насчет того, о чем она может думать. Поэтому Гэрик был рад тому, что Карамон сам за ней присматривает.

О ведьме тоже ходило немало слухов, странных и тревожных. Поговаривали, что в битве за Паке Таркас она оживляла мертвых одним прикосновением рук, заставляла раны затягиваться, а отрубленные конечности — прирастать обратно.

Гэрик, конечно, ничему такому не верил, и все же в облике этой женщины появилось в последнее время что-то такое, что рыцарь невольно задумывался, уж не были ли его первые впечатления ошибочными.

Он беспокойно переступил с ноги на ногу и поежился на холодном ветру, который задул над равниной. Из всех троих, кто был сейчас в палатке, Гэрик больше всего беспокоился за Карамона. За прошедшие несколько месяцев он не только проникся к своему предводителю любовью и уважением, но стал почти боготворить его. Имея возможность наблюдать за своим кумиром вблизи и стараясь во всем походить на него, Гэрик сумел разглядеть подавленность и угнетенное состояние духа военачальника, хотя Карамон искренне полагал, что довольно ловко скрывает свои переживания. Исполин заменил Гэрику потерянную семью, и теперь молодой рыцарь думал о нем как о старшем брате.

— Все из-за этих темных гномов, пропади они пропадом! — вслух пробормотал Гэрик, притоптывая начинавшими неметь от холода ногами. — Я не доверяю им, не доверяю нисколечко, и, будь моя воля, отослал бы их прочь хоть завтра. И Карамон, я уверен, поступил бы точно так же, если бы не его брат…

Гэрик внезапно замолчал и задержал дыхание, прислушиваясь. Ничего. Но он готов был поклясться, что…

Положив руку на рукоять меча, он всматривался в пустыню. Днем, на солнце, бывало даже жарко, а вот ночью равнины Дергота превращались в холодное и зловещее место. На некотором расстоянии от палатки горели костры, у костров плясали черные тени…

И тут он снова услышал встревоживший его звук. Теперь он раздался сзади, прямо за спиной Гэрика. Это был звук ног, обутых в тяжелые, подкованные железом башмаки…

— Что это было? — спросил Карамон, поднимая голову от тарелки.

— Ветер… — пробормотала Крисания и поежилась, глядя, как ходит ходуном, точно живая, плотная ткань палатки. — Он здесь дует постоянно. На открытом месте…

— Это не ветер, — Карамон приподнялся со скамьи и сжал в кулаке рукоять меча.

Рейстлин поднял голову и раздраженно посмотрел на брата.

— Сядь ты!.. — с досадой проворчал он. — Сядь и доешь скорее свой ужин. Я должен вернуться к работе, а мы еще не обсудили все вопросы.

В последнее время Рейстлин работал над одним особенно трудным заклинанием.

Он перепробовал, казалось, уже все возможные комбинации, интонации и варианты произношения отдельных слов, пытаясь открыть секрет магической формулы, но тайна никак не давалась ему в руки. Слова оставались простым набором звуков, бессмысленным и бесполезным.

Оттолкнув свою тарелку с нетронутым ужином, Рейстлин начал подниматься, когда земля в буквальном смысле ушла у него из-под ног.

Рейстлин почувствовал себя словно на пагубе корабля, стремительно скользящего вниз с высокой и крутой волны. Песок под башмаками расступился и перестал удерживать его. Глянув вниз, маг увидел в полу стремительно расширяющееся отверстие, в которое соскользнул один из подпирающих палатку шестов, так что вся конструкция вдруг перекосилась. Висевшая под потолком лампа раскачивалась из стороны в сторону в каком-то диком танце, отчего на стенах, словно стая взбесившихся демонов, вздымались и опадали бредовые черные тени.

Машинально схватившись за стол, Рейстлин удержался за него и только поэтому не провалился в образовавшуюся дыру. Он видел выползающие из-под земли темные фигуры — широкие, бородатые. Мечущийся свет отразился от стальных клинков в их руках, блеснул в решительных черных глазах. Затем стало совсем темно.

— Карамон! — крикнул Рейстлин, однако раздавшиеся за его спиной свирепое проклятье и лязг меча, покидающего ножны, подсказали ему, что гигант тоже заметил опасность.

Еще маг услышал сильный женский голос, выкликающий имя Паладайна, а в следующее мгновение внутренность палатки осветилась чистым белым светом, однако ему некогда было обернуться и позаботиться о Крисании. Огромный боевой молот, сверкнувший в свете медальона Паладайна, повис над самой головой мага, готовый опуститься прямо ему на темя.

Рейстлин быстро произнес первое заклинание, которое ему пришло на ум, и с удовлетворением увидел, как неведомая сила вырвала оружие из рук гнома.

Повинуясь его приказу, магическая сила подняла молот высоко в воздух и зашвырнула в дальний угол палатки.

В первые мгновения Рейстлин оторопел — настолько неожиданным было нападение, — но теперь его мозг снова работал быстро и четко. Справившись с первоначальной растерянностью, маг рассматривал нападение гномов как еще одну досадную помеху своим занятиям. Преисполнившись решимости устранить неожиданное препятствие как можно скорее, Рейстлин сосредоточился на своем враге, стоявшем прямо перед ним и без страха глядевшем на него своими черными глазами.

Рейстлин, зная, что никто не может погубить его до срока, указанного в Хрониках, мог позволить себе не бояться. Само время защищало его от всех нелепых случайностей. Глядя, как гном схватился за меч, Рейстлин холодно улыбнулся и неторопливо призвал на помощь магические силы.

Он почувствовал, как в его теле собирается и вскипает могучая энергия, принося ему ни с чем не сравнимое экстатическое наслаждение. Про себя маг решил, что сегодняшнее приключение поможет ему слегка развеяться, отвлечься от ежедневных занятий и, кто знает, может быть, именно после этого приятного отдыха сложная задача, которую он решал, наконец-то поддастся ему. А сейчас хорошо бы попробовать вот что…

Рейстлин протянул вперед руки и начал произносить магическую формулу, которой давно не пользовался. Врага вот-вот должны были поразить голубые молнии, которые уже начали шипеть и потрескивать на кончиках пальцев Рейстлина, однако закончить заклинание магу не удалось…

Прямо перед ним неожиданно, как гром среди ясного неба, возникли две невысокие фигуры. Они прямо-таки выпали из темноты, словно свалившись с луны или звезд. Одна из них, не удержав равновесия, повалилась магу прямо под ноги и, посмотрев вверх, издала восторженный вопль.

— Ба, да это же Рейстлин! Все получилось, Гнимш! Получилось!!! — Эй, Рейстлин! Готов поспорить, ты не ожидал увидеть меня здесь, правда? Я мог бы рассказать тебе удивительнейшую историю. Видишь ли, я был мертв. То есть не совсем чтобы мертв, но что-то вроде этого…

— Тассельхоф, — ахнул Рейстлин.

Мысли заметались в голове Рейстлина со скоростью молний, которые готовы были сорваться с его пальцев.

Во-первых, кендер… Значит, время может измениться!

Во-вторых, время можно изменить.

И в-третьих — он может быть убит!

Подумав об этом, Рейстлин испытал настоящее потрясение. Спокойствие и сосредоточенность, необходимые ему, чтобы замкнуть сложное заклинание, оставили его. Явление кендера — одновременно нежданное разрешение его проблемы и путающее напоминание о том, чего это может ему стоить, — заставило Рейстлина потерять над собой контроль. Заключительные, самые важные слова заклинания исчезли у него из памяти, и Рейстлин застыл в нерешительности.

Но враг не медлил.

Повинуясь инстинкту, Рейстлин согнул запястье, и в ладонь ему выпал из рукава маленький серебряный кинжал. Маг стиснул его в руке, но кинжал был слишком мал.

К тому же было уже поздно…

 

Глава 9

Харас сосредоточился исключительно на человеке, которого он поклялся убить.

Он действовал с решимостью и целеустремленностью бывалого воина, поэтому неожиданное появление двух привидений нисколько не отвлекло его от фигуры мага.

Нельзя сказать, чтобы Харас не обратил на них внимания; он заметил их, но решил, что это, должно быть, твари из Бездны, которых призвал себе на помощь черный маг Фистандантилус.

От него не укрылось, правда, что глаза мага вдруг стали пустыми и круглыми, а рот, готовый выговорить последние слова гибельного заклинания, удивительно раскрылся.

Из этого Харас сделал только один вывод — на несколько мгновений противник в его власти.

Короткий меч уже был в руке гнома, и он сделал яростный выпад, с удовлетворением ощущая, как острая сталь вонзается в живую плоть.

Шагнув к потрясенному Рейстлину, Харас вогнал меч еще раз, чувствуя, как клинок все глубже погружается в хрупкое человеческое тело. Странный, обжигающий жар опалил гнома, словно адский огонь, а гнев и ненависть, извергнутые словно из самой глубины этой черной души, подействовали на Хараса, как удар дубиной, опрокинув его на землю.

Но дело было сделано. Тот, кого звали Фистандантилусом, был ранен, и ранен смертельно. В этом Харас был уверен. Лежа на полу и глядя снизу вверх в эти страстные горящие глаза, гном увидел в них ярость и страшную боль. В пляшущем сиянии не то фонаря, не то какого-то магического источника света гном видел рукоять своего меча, торчавшую из живота волшебника.

Затем вокруг нее обвились тонкие пальцы, и человек хрипло закричал от боли. Харас понял, что бояться не надо: маг не сможет уже причинить ему никакого вреда.

С трудом поднявшись на ноги, Харас выдернул оружие из раны. Маг испустил еще один вопль и, прижав к животу руки, казавшиеся черными от крови, опрокинулся вперед и затих.

Теперь Харас мог позволить себе оглядеться. Его люди сражались с предводителем, который, услышав крик брата, бился со свирепым отчаянием. Ведьмы нигде не было видно, а сверхъестественный белый свет, который она вызвала к жизни, медленно гас.

Заслышав слева от себя какой-то сдавленный звук, Харас быстро обернулся и увидел двух призраков, которых призвал Фистандантилус в последние мгновения перед гибелью. Оба в ужасе уставились на скорчившегося на земле мага. К огромному удивлению Хараса, твари, явившиеся из других планов бытия, оказались поразительно похожи на кендера в ярких голубых штанах и взлохмаченного гнома-механика с какой-то палкой в руках.

У Хараса не было времени, чтобы как следует обдумать это удивительное явление. Он сделал то, зачем пришел, по крайней мере — почти. Карамон явно не стал бы разговаривать с ним — во всяком случае сейчас, поэтому главной заботой Хараса было вывести своих спутников через тоннель, пока никого из них не убили.

Пригнувшись, гном стремительно пересек палатку и схватил свой молот, валявшийся в углу. Затем он выпрямился и с криком метнул его в Карамона.

Тяжелый боевой молот задел голову гиганта по касательной, — оглушив, но не убив его. Тем не менее предводитель рухнул, как бык на бойне, и в палатке внезапно воцарилась тишина.

Вся схватка заняла несколько недолгих минут.

Выглянув наружу, Харас увидел у самого входа молодого рыцаря, который лежал на земле без чувств. Судя по всему, никто из тех, кто сидел вдалеке у костров, ничего не слышал и не заподозрил.

В палатке стало совсем темно, и Харас, выпрямившись, нащупал во тьме свисавший с шеста фонарь. Кто-то поднес ему уголь из жаровни, и гном зажег фитиль.

Маг лежал на полу в луже собственной крови. Предводитель вытянулся на земле совсем рядом, протянув к нему руку, словно последняя мысль Карамона перед тем, как он потерял сознание, была о брате. В углу белел светлый плащ ведьмы.

Жрица распростерлась на спине, глаза ее были закрыты.

Заметив на плаще ведьмы кровь, Харас сурово поглядел на гномов. Один из них покачал головой.

— Прошу прощения, Харас, — сказал он и вздрогнул, ненароком глянув на тело молодой женщины. — Этот свет… он был таким ярким! Я думал только о том, чтобы он поскорее погас. Мне бы и это не удалось, но в это время закричал колдун, и ее свет тоже стал гаснуть. Тогда я ее стукнул… не сильно, и она упала. Ведьма жива, и даже, думаю, не сильно ранена…

— Хорошо. — Харас кивнул. — А теперь поспешим. Подобрав молот, гном посмотрел на лежащего на земле предводителя.

— Мне жаль… — начал он, но, не договорив, вытащил из потайного кармана хрустнувший пергамент и вложил его в протянутую руку Карамона.

— Может, когда-нибудь я сумею объяснить, в чем тут дело, — закончил он и огляделся по сторонам. — Все целы? Тогда давайте выбираться отсюда.

Один за другим гномы стали спускаться в черную яму.

— А что с этими двумя? — спросил один гном, остановившись возле кендера и гнома-механика.

— Возьмем с собой, — решил Харас. — Их нельзя оставлять здесь — они поднимут тревогу.

При этих его словах кендер словно очнулся, впервые за все это время.

— Нет! — взвыл он, умоляюще глядя на Хараса и пытаясь высвободиться из крепких рук второго гнома. — Вы не понимаете! Вы не должны забирать нас! Мы только что из Бездны, едва вырвались и попали сюда…

— Заткни ему глотку, — перебил Харас, сталкивая кендера и гнома-механика в дыру и опускаясь рядом с ней на колени. Он хотел поторопить своих людей и убедиться, что все будет как надо.

Гномы быстро заткнули кендеру рот куском кожи и поволокли его по тоннелю, однако тот отчаянно сопротивлялся — лягался и царапался, — и им пришлось связать пленника, словно цыпленка. Что касается Гнимша, то с ним не было никаких хлопот. На него словно напал столбняк: разинув рот от изумления и страха, он только беспомощно оглядывался по сторонам и покорно исполнял все, что от него требовали.

Харас уходил последним. Прежде чем спрыгнуть в тоннель, он в последний раз оглядел поле битвы.

Лампу он повесил обратно на крюк, и теперь ее мерцающий теплый свет озарял ужасную картину, словно целиком вырванную из какого-то кошмарного сновидения.

Столы были разбиты вдребезги, кресла перевернуты, по полу разбросаны черепки и остатки еды. Из-под тела мага растекалась лужа крови; собравшись в небольшое озерцо у края дыры, она начинала понемногу капать в тоннель.

Харас спрыгнул вниз и, отбежав на безопасное расстояние, остановился.

Подобрав с пола тонкий канат, он сильно за него дернул. Противоположный конец веревки был привязан к опорному столбу, поддерживавшему свод тоннеля, прямо под палаткой предводителя. Послышался короткий гул, и волна затхлого воздуха толкнула Хараса в грудь. С потолка посыпались земля и камни, а густое облако пыли заволокло все вокруг.

Теперь, когда тоннель позади был надежно заблокирован, Харас повернулся и поспешил вслед за своими воинами.

***

— Предводитель!..

Карамон вскочил на нош и потянулся руками к горлу врага. Лицо его исказила свирепая гримаса. Гэрик в испуге отскочил.

— Предводитель! — воскликнул он. — Карамон! Это я!!!

При звуке знакомого голоса острая боль пронзила голову гиганта. Обхватив виски руками, он застонал и зашатался. Гэрик в последнее мгновение подхватил своего командира и помог ему сесть в кресло.

— Брат? — хрипло спросил Карамон. — Рейстлин?

— Карамон… я… — Гэрик сглотнул.

— Мой брат?.. — Исполин сжал кулаки.

— Мы отнесли его к нему в палатку, — ответил рыцарь. — Рана…

— Что? Что рана?! — нетерпеливо прорычал Карамон, поднимая голову и глядя на рыцаря красными, полными боли глазами.

Гэрик открыл рот, закрыл и потряс головой.

— Отец… мой отец рассказывал мне про такие раны, — пробормотал он запинаясь. — Человек с такой раной угасает медленно, мучительно, но… .неизбежно.

— В живот? — быстро спросил гигант.

Гэрик кивнул и закрыл лицо рукой. Карамон пристально посмотрел на него и заметил, что лицо воина стало белым как полотно и покрылось капельками пота.

Закрыв глаза, гигант тяжело вздохнул и приготовился бороться с головокружением и тошнотой, которые, он знал, навалятся на него, как только он попытается встать. Скрипнув зубами, он все же поднялся. Пространство вокруг него закачалось, но Карамон заставил себя сохранить равновесие. Когда земля под ногами перестала раскачиваться, он рискнул открыть глаза.

— Как ты-то себя чувствуешь? — спросил он, внимательно поглядев на молодого рыцаря.

— Все в порядке, — отозвался Гэрик деланно-бодрым голосом, но его лицо покраснело от стыда. — Они… они напали на меня сзади.

— Понятно. — Карамон рассмотрел запекшуюся кровь в спутанных волосах юноши. — Это бывает, не принимай близко к сердцу. На меня они напали спереди.

Он невесело улыбнулся.

Гэрик кивнул, однако по выражению его лица было видно, что неудача не дает ему покоя.

«Он справится, — устало подумал Карамон. — Нам всем рано или поздно приходится сталкиваться с чем-то подобным».

— Я хочу навестить брата, — сказал он, неверными шагами двигаясь к выходу.

Затем он вдруг остановился. — А госпожа Крисания?

— Спит. Нож скользнул по ее, гм… ребрам. Я… мы перевязали рану… как могли. Нам пришлось… разрезать на ней платье. — Гэрик покраснел сильнее. — И мы дали ей выпить немного «гномьей водки».

— Она знает о Рей… о том, что случилось с Фистандантилусом?

— Маг запретил говорить ей.

Карамон слегка приподнял брови, потом нахмурился. Оглядев разгромленный шатер, он увидел на земляном полу подсохшее кровавое пятно. Вздохнув, предводитель вышел из палатки. Гэрик последовал за ним.

— Как армия?

— В лагере все знают — известия уже распространились. — Гэрик беспомощно развел руками. — Было очень много дел. Во-первых, мы попытались преследовать гномьих лазутчиков.

Карамон фыркнул и тут же сморщился от боли в голове.

— Они наверняка обрушили тоннель.

— Да. Мы пробовали копать, но рыхлая земля все время осыпается. С тем же успехом можно перекопать всю эту проклятую пустыню, — с горечью ответил рыцарь.

— Так что насчет армии? — настойчиво переспросил Карамон, задержавшись перед входом в палатку Рейстлина. При этом ему показалось, что он слышит доносящийся изнутри низкий мучительный стон.

— Люди расстроены, подавлены… — со вздохом признал Гэрик. — Многие сбиты с толку. Я, право, не знаю…

Карамон все понял. Заглянув в полутемную палатку Рейстлина, он сказал:

— Я пойду один. Спасибо за все, что ты сделал, Гэрик, — добавил он с теплотой в голосе. — Ступай отдохни. Мне нужно, чтобы ты хоть немного поспал, прежде чем твоя помощь снова мне понадобится. Если ты не отдохнешь, от тебя будет мало толку.

— Слушаюсь, — отозвался Гэрик и пошел прочь, слегка пошатываясь.

Внезапно он остановился и обернулся. Засунув руку под стальную кирасу, он вынул оттуда испачканный в крови пергамент.

— Мы… нашли это у тебя в кулаке. Написано на языке гномов.

Карамон посмотрел на пергамент, развернул, прочел и снова скатал в трубочку, ничего не сказав и не проявив своих чувств каким-либо иным способом.

Свиток он засунул себе под ремень.

Возле каждой палатки теперь стояли часовые. Карамон жестом подозвал одного стражника и велел ему помочь Гэрику добраться до постели. Затем, приготовившись к самому худшему, он вошел в палатку Рейстлина.

На столе, рядом с открытой колдовской книгой, горела свеча. По всему было видно, что маг рассчитывал вернуться к своим занятиям сразу после ужина, который им так и не удалось закончить. В тени рядом с постелью раненого скрючился на стуле гном средних лет, с лицом, покрытым боевыми шрамами. Карамон сразу признал в нем воина из штаба Регара. Внутри у самого входа в палатку стоял часовой, который приветствовал исполина салютом.

— Подожди снаружи, — приказал Карамон, и стражник вышел.

— Он не дал нам заняться своей раной, — кратко сообщил гном, кивком головы указывая на Рейстлина. — Нужно перевязать. Впрочем, большой разницы нет.

Повязка только поможет удержать внутри то, что уже почти целиком снаружи…

— Я займусь им, — хрипло сказал Карамон.

Гном уперся руками в колени и поднялся, но не вышел, а нерешительно откашлялся, словно не зная, говорить или нет. Приняв решение, он метнул на предводителя взгляд своих быстрых светлых глаз.

— Регар просил тебе сказать. Если хочешь, я мог бы сделать это… ну, ты погашаешь. Быстро и без мучений. Мне приходилось делать это и раньше, я умею.

Дело в том, что я по роду занятий — мясник, забойщик. Сам увидишь.

— Убирайся.

— Как скажешь. — Гном пожал плечами. — Но если бы это был мой брат…

— Ты свободен, — негромко повторил Карамон. Он не глядел на гнома и не слышал даже его тяжелых шагов, когда тот уходил. Все его внимание было сосредоточено на брате.

Рейстлин лежал на кровати поверх одеяла, зажимая руками свою страшную рану. Он был одет, и его черные одежды, обильно смоченные кровью, прилипли к телу. Нестерпимая боль мучила его, и маг перекатывался то на один бог, то на другой. Каждый вздох вырывался из его горла с низким и хриплым стоном, а в легких что-то рвалось и клокотало.

Но самым страшным для Карамона был взгляд Рейстлина. Блестящие глаза мага смотрели прямо на него, видели его, следили за ним. Рейстлин был в сознании.

Карамон опустился на колени рядом с койкой брата и положил руку на его пылающий лоб.

— Почему ты не позволил им послать за Крисанией? — спросил он мягко.

Рейстлин ответил ему гримасой боли. Скрипя зубами, он с огромным трупом заставил себя произнести несколько слов; при этом в уголках его тонких губ выступила кровавая пена.

— Паладайн… не станет исцелять.. меня! — Последнее слово прозвучало как сдавленный то ли всхлип, то ли вскрик.

Карамон в смятении уставился на него.

— Но ты умираешь! Ты не можешь умереть! Ты сам говорил…

Глаза Рейстлина закатились, а голова бессильно откинулась. Изо рта вялыми толчками пошла кровь.

— Время… изменилось… Все… изменилось.

— Но…

— Оставь меня! Дай мне умереть! — взвизгнул Рейстлин в гневе, корчась от боли на одеяле.

Карамон содрогнулся. Он с жалостью посмотрел на Рейстлина, но заострившееся, искаженное страданием лицо не принадлежало тому Рейстлину, которого он знал.

Мудрость и разум спали с его лица, будто маска, оставив вместо себя лишь гордость, тщеславие, алчность и жестокость, не знающую сострадания. Глядя на своего брата-близнеца, Карамон даже подумал, что такого Рейстлина он еще никогда не видел. Перед ним был кто-то совсем чужой, незнакомый.

«Возможно, — подумал Карамон, — такое же лицо было у него, когда в Башне Высшего Волшебства он прожигал голыми руками грудь Даламара. Возможно, таким видел Рейстлина перед смертью Фистандантилус».

Содрогнувшись от ужаса и отвращения, Карамон с трудом оторвал взгляд от этого кошмарного, похожего на оскаленный череп лица и, приняв самый суровый вид, на какой только был способен, протянул вперед руку.

— Позволь мне по крайней мере перевязать тебя.

Рейстлин яростно затряс головой. Испачканная кровью рука оторвалась от раны, зажимая которую, он словно бы удерживал внутри себя жизнь, и стиснула ладонь Карамона.

— Нет! Я проиграл. Прикончи меня! Боги смеются, о, как они смеются! Я не могу выдержать…

Карамон уставился на брата, и внезапно им овладел совершенно необъяснимый гнев, который накопился, должно быть, за годы бесконечных ядовитых насмешек Рейстлина в ответ на его безответную заботу о нем. Он видел, как из-за этого человека гибли его друзья. Из-за него он и сам едва не погиб. Это Рейстлин отверг и убил любовь, которая предлагалась ему совершенно бескорыстно.

Карамон протянул руку, схватил брата спереди за черную мантию и приподнял его голову над подушкой.

— Нет, клянусь богами! — проревел Карамон гневно. — Ты не умрешь! Ты слышишь меня?!

Глаза гиганта превратились в две узкие, как бойницы, щелочки.

— Ты не умрешь, брат мой! Всю свою жизнь ты жил только для себя, и даже на пороге смерти ты ищешь самый легкий, самый простой выход — для себя! Ты без колебаний бросаешь меня здесь, ты бросаешь Крисанию! Нет, братец, ты будешь жить! Ты будешь жить, и ты отправишь меня обратно. Что делать потом — это уж твоя забота.

Рейстлин посмотрел на Карамона, и, несмотря на боль, на его губах появилось слабое подобие улыбки. Он почти рассмеялся, однако вместо смеха на его губах вздулся и лопнул кровавый пузырь.

Карамон чуть было не оттолкнул Рейстлина, но опомнился и выпустил черную рясу. Маг снова уронил голову на подушки и пожирал Карамона глазами. В эти минуты в них не было ничего, кроме горькой ненависти и ярости.

— Я скажу Крисании, — мрачно проворчал гигант, поднимаясь на ноги. На яростный взгляд мага он не обратил внимания. — Она должна хотя бы попытаться вылечить тебя. И нечего на меня так смотреть. Я знаю, что, если бы взглядом можно было убить, я бы уже десять раз умер. Выслушай меня, Рейстлин, или Фистандантилус, или кто ты там на самом деле… Если Паладайну будет угодно, чтобы ты отдал концы, прежде чем успеешь натворить еще каких-нибудь страшных дел, пусть так и будет. Но если он пожелает оставить тебя в живых, мы примем его волю как должное, а ты, я думаю, и подавно.

Рейстлин, истративший почти все свои силы, продолжал стискивать ладонь брата своими окровавленными пальцами, которые, казалось, уже окоченели, словно у мертвеца. Карамон сжал губы и решительно освободился от крепкой хватки Рейстлина. Повернувшись, он оставил палатку, все еще слыша за спиной хриплый стон, исполненный муки и страдания. Этот стон проник ему в самое сердце, и на мгновение гигант заколебался, но потом он подумал о доме и о Тике… и пошел дальше.

Оказавшись снаружи, он направился к палатке Крисании, но заметил гнома, который с безразличным видом стоял неподалеку и строгал острым ножом какую-то палку.

Гигант остановился, сунул руку в доспехи и достал пергамент. Он не нуждался в том, чтобы перечитывать написанные на нем несколько слов — их было немного, и Карамон помнил эта слова наизусть.

«Маг предал тебя и армию. Отправь гонца в Торбардин и узнаешь правду».

Гигант швырнул пергамент на песок.

Что за жестокая шутка!

Что за жестокая, издевательская шутка!

***

Сквозь пелену страшной боли Рейстлин слышал смех богов. То-то они, должно быть, веселились — протянуть одной рукой спасение, а другой выхватить его у него из-под носа. Как они должны теперь радоваться его поражению и отчаянию!

Израненное тело мага корчилось в агонии, и так же в бессильной ярости извивалась его душа. Сознание собственного провала жгло ее, словно адское пламя.

Жалкий и слабый человечишка, казалось, говорили ему боги. С кем ты вздумал тягаться! Но теперь-то мы напомнили тебе, что ты смертен, смертен, как и весь людской род.

А он не мог признать победы Паладайна! Видеть, как Несущий Свет насмехается над ним, слышать голос бога, радующегося его падению, было свыше сил Рейстлина. Нет! Лучше быстрая смерть! Тогда его душа сумеет найти какой-нибудь темный уголок и спрятаться там. И только этот ублюдок, его брат, его вторая половина, человек, которому он всю жизнь завидовал и которого всю жизнь презирал, отказал ему даже в этом — в его последней надежде на спасение!

Острый приступ боли заставил Рейстлина конвульсивно дернуться.

— Карамон! — беззвучно крикнул Рейстлин в темноту. — Карамон! Не уходи! Ты мне нужен!

Никто не шел. Рейстлин жалобно всхлипнул и, зажимая рану на животе, свернувшись в клубок.

— Не уходи… не оставляй меня одного… с этим!

Разум мага помутился, и перед глазами Рейстлина замелькали видения из его прошлой жизни. Жизнь текла меж пальцев тонкой паутинкой, и маг видел черные драконьи крылья, разбитый Глаз Дракона, Тассельхофа, какого-то незнакомого гнома-механика…

Мое спасение…

Моя гибель…

Яркий белый свет — ослепительное сияние — холодный, как лед, и острый, как сталь клинка, пронзил мозг мага. Он пытался убежать, скрыться от него в ласковую, бархатную тьму, но не мог. Он слышал свой собственный голос, умолявший Карамона быть милосердным — нанести ему последний удар, покончить с невыносимой болью и убрать этот режущий яркий свет, однако слова эти срывались с его языка совершенно бессознательно. Маг даже не чувствовал, произносит ли он их на самом деле, или они существуют только в его угасающем разуме.

Вот только Карамон, которого он увидел в этом беспощадном, ярком свете, повернулся к нему спиной.

Сияние вспыхнуло еще ярче и превратилось в лицо — прекрасное, спокойное и чистое — с холодными и безмятежными серыми глазами. Прохладные пальцы коснулись его пылающей кожи.

— Позволь мне вылечить тебя.

Свет резал его плоть, словно стальной нож. Рейстлин вскрикнул и попытался вырваться, но руки держали его крепко.

— Позволь мне вылечить тебя.

— Уходи… Прочь!

— Позволь мне вылечить тебя.

Бесконечная усталость овладела Рейстлином. Он устал сражаться с болью, насмешками, мучениями, которые преследовали его всю жизнь.

«Ну и хорошо. Пусть боги смеются, по крайней мере, теперь они имеют на это право, — с горечью подумал Рейстлин. — Пусть, пусть он откажется исцелить меня.

Лишь бы скорее… тогда я смогу погрузиться в тишину, и темноту, и немоту… и отдохнуть».

Закрыв глаза, чтобы не видеть этого пронзительного света, Рейстлин ждал, что вот-вот услышит смех…

…И вдруг увидел лицо бога.

***

Карамон с тревогой ожидал снаружи, скорчившись в темноте возле входа в палатку Рейстлина и стискивая в ладонях разламывающуюся от боли голову.

Мучительные крики брата, молившего о смерти, вонзались в него, словно кинжалы.

От беспокойства гигант едва держался на ногах. Он почти не сомневался, что жрица потерпела неудачу. Наконец он не выдержал и, стискивая рукоять меча, решительно вошел в палатку и направился к постели брата.

В этот момент крики Рейстлина прекратились.

Крисания без сил упала на его тело, положив голову на грудь мага.

«Умер, — подумал Карамон. — Рейстлин умер».

Глядя на лицо брата, Карамон не почувствовал горя — его вдруг охватил ужас. «Что за страшная маска у смерти!» — подумал гигант и содрогнулся.

Лицо мага было неподвижным, словно у трупа, рот был широко открыт, но из его черного провала не доносилось ни единого звука — ни стона, ни предсмертного хрипа. Кожа была серовато-синего оттенка, а незрячие глаза в провалившихся глазницах смотрели прямо в потолок.

Карамон с осторожностью шагнул вперед. Он так устал и отупел, что не чувствовал ни горя, ни сожаления, ни облегчения. Лишь взглянув повнимательнее на странное выражение лица брата, Карамон вдруг осознал, что Рейстлин не умер.

Просто глаза его, широко раскрытые и неподвижные, казались незрячими оттого, что маг смотрел куда-то далеко и видел другие миры.

Затем тело его вздрогнуло, а с губ сорвался негромкий вздох. Голова откинулась набок, а напряженные мышцы заметно расслабились. Выражение боли тоже исчезло с лица Рейстлина, оставив только серые тени бесконечной усталости на бледных щеках. Он неглубоко вздохнул, затем выдохнул воздух с легким стоном и задышал…

Потрясенный Карамон, глядя, как жизнь возвращается в истерзанное и обескровленное тело брата, все никак не мог решить, благодарить ли ему Паладайна за то, что Рейстлин остался в живых, или горевать — по той же самой причине.

Карамон понемногу стряхнул с себя оцепенение, словно человек, проснувшийся после глубокого и крепкого сна. Опустившись рядом с Крисанией, он бережно обнял ее за плечи и помог подняться. Жрица заморгала, глядя на него, будто видела его впервые. Затем ее взгляд метнулся на Рейстлина, и жрица улыбнулась. Прикрыв глаза, она пробормотала благодарственную молитву.

Затем она вдруг прижала ладонь к своему левому боку и обмякла. На ее белом платье проступило пятно свежей крови.

— Ты должна была вылечить себя, — проворчал Карамон, помогая ей выйти из палатки.

Крисания взглянула на него, и, несмотря на ее слабость, прекрасное лицо озарилось улыбкой.

— Завтра… — негромко ответила она. — Сегодня ночью у меня было другое трудное дело, в котором я добилась великой победы. Разве ты не видел? Паладайн откликнулся на мою молитву!

Глядя на ее безмятежную, мирную красоту, Карамон почувствовал, как на глаза навернулись слезы.

— Значит, таков твой ответ? — грубовато переспросил он, глядя на лагерь.

Костры догорели и превратились в россыпи багровых углей, но на равнине стало чуть светлее — приближался рассвет. Уголком глаза гигант рассмотрел в полутьме какое-то движение. Человек пять бежали от палатки Рейстлина к лагерю, и Карамон понял, что уже завтра утром всем станет известно, что живущие среди них ведьма и маг сумели каким-то чудом вернуться к жизни.

Во рту у гиганта появилась какая-то терпкая горечь, и он с досадой сплюнул. Карамон очень хорошо представлял себе, какие досужие вымыслы и сплетни породит это событие. Теперь еще больше станет враждебных взглядов, еще чаще люди с осуждением и страхом станут качать головами при виде Крисании или Рейстлина. Но с этим, видно, уже ничего не поделаешь. Сейчас же Карамону ничего так не хотелось, как лечь в постель, заснуть и забыть обо всем.

А Крисании тем временем продолжала говорить.

— Это и твой ответ, Карамон, — с горячностью ответила она. — Это — знак, ответ богов, которого мы ждали гак долго.

Остановившись, она серьезно посмотрела снизу вверх на гиганта.

— Неужели ты все так же слеп, как тогда, в Башне? Неужели ты все еще не веришь? Мы предоставили Паладайну решать наши дальнейшие судьбы, и бог сказал свое слово. Рейстлин должен был остаться жить! Он обязан совершить свое великое дело, которое он задумал. Вместе, он и я — и ты, если захочешь к нам присоединиться, — будем сражаться со злом и одолеем его точно так же, как я сражалась со смертью сегодня ночью и победила!

Карамон уставился на жрицу, затем голова его опустилась, а плечи поникли.

«Я не хочу сражаться со злом, — подумал он устало. — Я просто хочу домой.

Неужели я желаю слишком многого?»

Он поднял руку и стал потирать ноющие виски. Внезапно он остановился. В серых предрассветных сумерках он увидел, что его рука все еще в крови — в крови Рейстлина.

— Я оставлю стражу в твоей палатке, — хрипло сказал он. — Поспи… Он отвернулся.

— Карамон, — негромко позвала Крисания.

— Что? — Гигант со вздохом остановился.

— Утром тебе станет легче, я помолюсь за тебя. Спокойной ночи, друг мой.

Не забудь поблагодарить милостивого Паладайна за то, что он подарил жизнь твоему брату.

— Да, конечно, — пробормотал Карамон и кивнул. Ему было совсем скверно, голова раскалывалась, и он, чувствуя, что его сейчас вырвет, поспешил оставить Крисанию.

В шатре его действительно вывернуло наизнанку, и продолжало рвать до тех пор, пока в желудке ничего больше не осталось. Наконец гигант выпрямился и рухнул на кровать, отдавшись во власть усталости и боли.

Но лишь только вокруг него сомкнулась милосердная темнота, Карамон вспомнил слова Крисании: «Поблагодари Паладайна за то, что он даровал твоему брату жизнь».

Он хотел помолиться, но перед глазами встало страшное лицо Рейстлина, и молитва застряла у Карамона в горле…

 

Глава 10

Негромко постучав по гостевому камню, который стоял перед входом в жилище Дункана, Харас с волнением ожидал ответа. Вскоре дверь отворилась, и на пороге появился сам король.

— Входи и добро пожаловать, Харас, — сказал Дункан и, протянув руку, втащил гнома внутрь.

Вспыхнув от смущения, Харас вступил в королевские чертоги. Дункан улыбнулся герою, чтобы подбодрить его, и повел коридорами в свой кабинет.

Выстроенный глубоко под горой, в самом сердце горного королевства, дом-дворец Дункана представлял из себя настоящий лабиринт комнат, коридоров и залов, заполненных массивной, тяжелой, потемневшей от времени старинной мебелью из драгоценных пород дерева. Впрочем, несмотря на свои внушительные размеры, жилище короля было очень похоже на любой другой дом в Торбардине. Да и могло ли быть по-другому, если любое отступление от общепринятого рассматривалось как дурной вкус и пренебрежение к устоям? Даже тот факт, что Дункан был королем, не давал ему право нарушать вековые традиции. Именно поэтому, несмотря на наличие слуг, Дункан сам открывал входную дверь и встречал гостей. Овдовев, король жил во дворце с двумя совсем молодыми сыновьями (одному было чуть больше восьмидесяти, другому — чуть меньше).

В конце концов Харас очутился в кабинете, который, несомненно, был любимой комнатой короля. Стены ее были украшены боевыми топорами, щитами, трофейными хобгоблинскими клинками с широкими изогнутыми лезвиями, трезубцами минотавров, захваченными каким-то далеким предком, и, конечно, орудиями ремесла: молотками, пробойниками, резцами и прочими инструментами для работы по камню.

Дункан, проявляя истинно гномью приветливость и гостеприимство, устроил Хараса поудобнее в своем лучшем кресле, налил большую кружку эля и помешал угли в очаге. И все же Харас продолжал ощущать себя неловко, хотя он уже бывал здесь, и бывал не раз; ощущение, что он непрошеным явился в дом незнакомого гнома, не покидало его. Возможно, виноваты в этом были странные, пронзительные взгляды, которые король время от времени кидал на своего безбородого советника.

Харас почувствовал, что под этими пристальными взглядами не может расслабиться. Он сидел, нервно отирая с губ густую пену. Не без тревоги он ожидал, когда с формальностями будет покончено.

К счастью, его ожидание не слишком затянулось. Налив и себе кружку эля, Дункан осушил ее несколькими внушительными глотками и сел. Поставив пустую кружку на стол подле правой руки, король погладил бороду и уже открыто посмотрел на героя угрюмым и мрачным взглядом.

— Харас, — сказал он наконец, — ты сообщил нам, что колдун мертв.

— Да, тан, — ответил Харас, слегка вздрогнув. — Рана, которую я ему нанес, безусловно была смертельной. Ни один человек не смог бы выжить после такого…

— Колдун смог, — коротко заметил Дункан. Харас ухмыльнулся и сделал движение, будто хотел подняться.

— Ты обвиняешь меня в?..

Теперь настал черед Дункана покраснеть.

— Нет, друг мой, — сказал он угрюмо и вздохнул. — Нет. Я уверен, ты нисколько не сомневался, что действительно убил его. Но наши разведчики сообщают, что видели мага в лагере. Очевидно, он был только ранен. Кстати, он до сих пор не может сидеть в седле. Армия идет на Заман, и волшебник с ними, его везут в телеге.

— Тан! — выкрикнул Харас, и его лицо вспыхнуло от гнева. — Я клянусь! Его кровь так и хлынула по моим рукам, когда я выдернул меч из его тела. Клянусь Реорксом!

Харас содрогнулся.

— Я видел в его глазах смерть, тан…

— Я не сомневаюсь в твоих словах, сын мой, — сказал Дункан твердо и похлопал героя по плечу. — Мне тоже никогда не приходилось слышать, чтобы кто-то сумел выжить после такой раны. Только в прошлом, когда по земле Кринна еще ступали ноги истинных жрецов…

Дункан не договорил. Как и все остальные служители культа, жрецы гномов исчезли незадолго до Катаклизма, однако обитатели чертогов под горами, в отличие от всех других рас, населяющих Кринн, так и не отказались от веры в своего древнего бога — Кузнеца Мира Реоркса. Правда, гномы все же испытывали некоторое разочарование своим покровителем, поскольку он допустил наступление Катаклизма. Однако вера в него так глубоко въелась в их души и стала настолько важной составляющей гномьей культуры, что ее нельзя было так запросто отбросить в сторону после единственной допущенной богом оплошности. И все же гномы о ней никогда не забывали. Поэтому они не поклонялись Реорксу открыто.

— Как, ты думаешь, это могло случиться? — спросил Дункан и нахмурился.

— Не знаю, тан, — искренне отвечал Харас. — И еще мне непонятно, почему предводитель Карамон нам не ответил…

Он задумчиво помолчал, затем поинтересовался:

— Кто-нибудь допрашивал кендера и гнома-механика, которых мы захватили в шатре предводителя? Может быть, они что-то знают?

— Кендер и гном-механик? — Дункан фыркнул. — Что такого интересного они могут нам сообщить? Да я и не так уж интересуюсь магом, чтобы допрашивать этих двоих. Я позвал тебя, Харас, чтобы сообщить эти неприятные новости и попросить оставить эти твои идеи о мире и переговорах. Сосредоточься на войне, Харас, сейчас это самая главная проблема.

— В этих двоих есть кое-что поинтересней бороды, — пробормотал Харас, цитируя старую пословицу. Он, похоже, даже не слышал того, что говорил ему Дункан. — Мне кажется, нам следует немедленно…

— Я знаю, о чем ты думаешь, — мрачно перебил его король. — Призраки, вызванные или сотворенные магом. Но я же говорил тебе, что это по меньшей мере смешно! Какой уважающий себя маг станет призывать из Бездны кендера? Нет, они, скорее всего, просто слуги или что-то в этом роде. В конце концов, ты сам сказал, что фонарь погас и что в палатке вы устроили настоящий ералаш.

— Я не уверен, — негромко сказал герой, — но мне показалось… Видел бы ты, какое выражение появилось на лице мага, когда он увидел этих двоих! Это было лицо человека, который шел по пустыне и вдруг споткнулся о сундук с золотом и драгоценными камнями. Позволь мне сделать это, тан! — взмолился он. — Разреши мне привести их, поставил, перед тобой и расспросить. Это все, о чем я прошу!

Дункан протяжно вздохнул и поглядел на своего советника с неодобрением.

— Хорошо, — отрезал он неожиданно резким голосом. — Не думаю, чтобы это заняло много времени и принесло нам какой-либо вред. Как, впрочем, и пользу.

Но… — Он смерил Хараса пронзительным взглядом. — Обещаешь ли ты отказаться от дальнейших попыток договориться с врагами и сосредоточиться на подготовке к войне, если из твоей затеи ничего не выйдет? Нам предстоит жестокая битва, сын мой, и твой топор нам бы очень пригодился.

Заметив на лице героя, казавшемся из-за отсутствия бороды еще более молодым, выражение горькой печали, король произнес последние слова совсем другим, дружеским и мягким голосом.

— Ты нам нужен, Харас…

— Да, тан, — твердо ответил гном. — Обещаю. Но только если у меня действительно ничего не выйдет.

Дункан кивнул и, вызвав стражников, вышел вместе с ними из дома.

Задумчивый Харас поспешил следом.

***

Они долго шли через обширное подземное королевство, петляли по улицам-тоннелям, пересекли на лодке Урканское море и наконец спустились туда, где размещались темницы первого уровня. Здесь содержались те, кто совершили незначительные проступки и преступления, — должники, молодой гном, который неуважительно разговаривал со старейшиной своего клана, несколько карманных воришек и пьяниц, отсыпавшихся после вчерашнего. Здесь же, во всяком случае до прошлой ночи, сидели за решеткой кендер и гном-механик.

— Все потому, — заявил ведомый стражником Тассельхоф, — что у нас не было карты.

— Ты же говорил, что бывал здесь раньше, — проворчал в ответ Гнимш.

— Не раньше, — поправил его кендер, — а позже. Или спустя — это слово мне кажется более подходящим. Примерно две сотни лет спустя, если я не ошибся в расчетах. Честно говоря, это будет потрясающая история. Мы прибыли сюда, гм… с друзьями. Это было… сразу после того, как Речной Ветер и Золотая Луна сочетались браком, но до того, как мы отправились в Тарсис. Или после Тарсиса?

— Кендер задумался, потом продолжил:

— Нет, этого не может быть, потому что в Тарсисе на меня упал дом, а я…

— Я-уже-слышал-эту-историю, — отрезал карлик.

— Что? — переспросил Тассельхоф.

— Я… уже… слышал… эту… историю… — прокричал Гнимш. Его звонкий голос эхом отразился от каменных стен тоннеля, заставив нескольких прохожих обернуться в их сторону. Стражники-гномы с мрачными лицами погнали своих недавно отловленных во второй раз пленников дальше по коридору.

— Ох! — Кендер помрачнел, но тут же снова приободрился. — Но зато гномий король ее не слышал, а нас ведут к нему. Его величеству, должно быть, будет весьма интересно узнать…

— Ты же говорил, что нам никому нельзя говорить о том, что мы из будущего, — заметил громким шепотом Гнимш, которому мешал идти хлопавший по ногам толстый кожаный фартук. — Помнишь, ты сказал, что мы должны притвориться, будто живем здесь и сейчас?

— Тогда я надеялся, что все пойдет как надо, — парировал Тас и вздохнул.

— И все шло как надо. Твое устройство сработало, и нам удалось бежать из Бездны…

— Нам позволили это сделать, — вставил Гнимш.

— Ну хорошо, позволили, — сказал кендер с легким раздражением в голосе. — Так или иначе, мы выбрались оттуда, а каким образом — дело десятое. И магический прибор сработал, как ты и говорил… — При этих словах кендера Гнимш счастливо улыбнулся и кивнул. — И мы нашли Карамона. Как ты и говорил, устройство было откола… откели… Ну, в общем… чтобы вернуться к нему.

— Откалибровано, — подсказал Гнимш.

— Вот-вот. — Кендер рассеянно жевал кончики своего длинного хохолка. — Но потом все вдруг пошло наперекосяк. Какой-то верзила-гном ткнул Рейстлина мечом, и маг, наверное, умер, а остальные накинулись на нас и уволокли прежде, чем я успел объяснить им, какую они совершают ошибку.

Далее Тассельхоф шел молча, погрузившись в задумчивость. Наконец он покачал головой и сказал:

— Я все обдумал, Гнимш. Я знаю, это отчаянная мера, к которой даже я поостерегся бы прибегать, однако иного выхода у нас, наверное, нет.

Тассельхоф торжественно вздохнул.

— Нам придется рассказать правду!

При этом заявлении кендера Гнимш настолько встревожился, что запутался в фартуке и упал. Стражники, ни один из которых не говорил на Общем языке, подхватили его под мышки и волокли за собой весь оставшийся путь, остановившись наконец перед тяжелой дубовой дверью. Охранники с отвращением покосились на кендера и гнома-механика, но двери открыли. Гнимша и Тассельхофа втолкнули внутрь.

— А я здесь был! — воскликнул вдруг Тас. — Честное слово, был!

— Много нам от этого проку! — проворчал Гнимш.

— Зал приемов, — продолжал кендер, не слушая товарища. — Когда мы тут были в последний раз, Таниса вырвало. Он же эльф, хотя и наполовину, — я тебе рассказывал. Эльфы очень тяжело переносят подземелье.

Тас тихонько вздохнул.

— Хотел бы я, чтобы Танис сейчас был с нами, он бы знал, что нужно делать.

Хотел бы я, чтобы с нами был хоть кто-нибудь по-настоящему мудрый.

Когда стражники вводили их в огромный зал, кендер шепнул Гнимшу:

— По крайней мере, каждый из нас не одинок: у меня есть ты, а у тебя — я.

Это уже кое-что.

— Тассельхоф Непоседа, — представился Тас, склоняясь в глубоком поклоне перед королем горных гномов. Затем он по очереди поклонился каждому из танов, которые сидели в каменных креслах чуть ниже тронного возвышения, на котором стоял трон Дункана.

— А это…

Гном-механик с готовностью выскочил вперед и завел:

— Гнимш-Маригон-Гэйлс-Эфр а-Хуут-Спут-Тур андот-Саманелла…

— Гнимш! — громко сказал Тассельхоф, наступив гному-механику на ногу, когда тот остановился, чтобы перевести дух. — Давай я буду говорить, пока ты что-нибудь не испортил, — громко прошипел он.

Гнимш погрузился в скорбное молчание, а кендер как ни в чем не бывало оглядел тронный зал.

— Как я погляжу, в ближайшие пару сотен лет вы не планируете никакой перестройки, — заметил он. — Я помню этот зал точно таким же, как сейчас.

Только здесь… нет, вон там, повыше, появится трещина. Собственно говоря, уже появилась, только она пока еще слишком тонкая. В будущем эта трещина станет шире, и если вы хотите…

— Откуда ты родом, кендер? — строго перебил его Дункан.

— Из Утехи, — отозвался Тассельхоф, вспомнив, что он собирался говорить правду. — О, не пытайтесь вспомнить, если никогда о ней не слышали, — поспешно добавил он, заметив появившиеся на лбу короля морщины. — Ее, наверное, еще не существует. В Истаре о ней тоже никто ничего не слышал, но Истар не считается, потому что тем, кто там жил, было в высшей степени наплевать на все, чего там не было. В Истаре, я имею в виду. Утеха расположена к северу от Гавани, которой тоже еще нет, но которая появится еще раньше, чем Утеха, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Дункан, подавшись вперед, свирепо посмотрел на кендера из-под густых бровей.

— Ты лжешь.

— Ни чуточки, — с достоинством ответствовал кендер. — Мы прибыли сюда при помощи магического устройства, которое я, как бы это сказать, одолжил у своего приятеля. Оно работало довольно хорошо, но потом я нечаянно его сломал. На самом деле я был вовсе ни при чем, но это совсем другая история. Как бы там ни было, я пережил Катаклизм и попал в Бездну. Не очень-то приятное местечко, доложу я вам. Зато в Бездне я встретил Гнимша, и он его слегка подправил. Что?

Ах, да… Конечно, мое магическое устройство, а не Бездну. Он вообще удивительный мастер, — продолжил Тас доверительно, похлопав Гнимша по плечу.

— Да, он из племени гномов-механиков, но его изобретения работают как надо…

— Значит, вы действительно из Бездны! — суровым голосом перебил Дункан. — Ты только что в этом признался! Призраки из Царства Теней! Вас вызвал этот черный маг, и вы явились в наш мир по его приказу.

Это невероятное обвинение на мгновение лишило кендера дара речи. Некоторое время он что-то бессвязно бормотал, словно душимый негодованием, но постепенно способность говорить вернулась к нему.

— Я… меня еще никогда так не оскорбляли! — воскликнул он. — Даже когда стражники в Истаре обозвали меня, та… грозой кошель… Впрочем, неважно. Кого бы там Рейстлин ни собирался призвать, я не думаю, чтобы в ту минуту он хотел видеть именно нас двоих. — Кендер покосился на Хараса. — Зачем это вам вздумалось убивать его? Конечно, старину Рейстлина нельзя назвать человеком приятным во всех отношениях, и, возможно, он действительно пытался избавиться от меня, когда заставил сломать магическое устройство и бросил одного в Истаре, чтобы боги обрушили на меня огненную гору. И все же он — один из самых интересных людей, каких я когда-либо встречал.

Кендер вздохнул с явным сожалением.

— Твой маг вовсе не мертв, и тебе прекрасно об этом известно, призрак из Бездны! — прорычал Дункан.

— Послушайте же наконец, никакой я не приз… Не мертв? — Лицо кендера засветилось радостью. — Правда? И это — после такого славного удара мечом? Но я же сам видел кровь, и все такое… А-а-а, знаю! — Кендер от волнения даже подпрыгнул на месте. — Я понял! Это госпожа Крисания. Ну конечно же, это она!

— Ведьма, — негромко подсказал Харас, видя, что таны начали недоуменно перешептываться.

— Она действительно бывает холодна и неприветлива временами, — возмутился Тассельхоф, — но это не дает вам т права обзывать ее такими словами. В конце концов, она у жрица, праведная дочь самого Паладайна!

— Жрица! — Таны принялись хохотать.

— Вот и ответ на твой вопрос, Харас, — сказал король, не обращая на кендера внимания. — Колдовство.

— Ты безусловно прав, тан, — пробормотал рослый гном. — Но…

— Послушайте! — взмолился кендер. — Не могли бы вы нас отпустить? Все это

— ужасная ошибка, говорю я вам! Мне нужно поговорить с Карамоном…

Эти его слова немедленно возымели действие. Таны затихли, а Харас насторожился.

— Ты знаешь предводителя Карамона? — подозрительно спросил он.

— Предводителя? — удивился в свою очередь Тассельхоф. — Эге-ге! То-то Танис удивится! Предводитель Карамон — вот так так! А Тика?.. Да она же обхохочется!.. Да, конечно, я знаю Карамона… предводителя Карамона, — поспешно продолжил Тас, заметив, что брови короля снова сомкнулись на переносице. — Он мой лучший друг.

Если бы вы только выслушали то, что я собирался вам рассказать, вы бы поняли, что Гнимш и я… Я и Гнимш прибыли сюда, чтобы отправить Карамона домой. Я уверен, что ему вовсе не по душе здесь находиться. Видите ли, Гнимш починил магический прибор, и теперь он может переносить несколько человек…

— Забран, Карамона домой — куда? — переспросил Дункан. — В Бездну? Может быть, маг и его вызвал к себе на помощь из Царства Тьмы?

— Ничего подобного, — отрезал Тассельхоф, который уже начал терять терпение. — Домой в Утеху, разумеется. И Рейстлина, если он захочет. Собственно говоря, я никак не возьму в толк, что они тут делают. Когда мы в последний раз были в Торбардине — а это время наступит через двести лет — Рейстлин едва здесь не помер. Он постоянно кашлял и жаловался на сырость. Флинт Огненный Горн — тоже мой старый друг — сказал как-то…

— Огненный Горн?! — Дункан даже подпрыгнул на троне, со злобой глядя на кендера. — Ты сказал — Огненный Горн твой друг?

— Да не волнуйся ты так, — ответил Тассельхоф, несколько испуганный неожиданной реакцией короля. — Он мой друг. У Флинта, конечно, были свои недостатки — он постоянно ворчал и обвинял людей в краже, если у него что-нибудь вдруг пропадало, а ведь я на самом деле собирался положить его браслет на то место, где я его нашел. Только не успел. Но не будешь же ты из-за этого…

— Огненный Горн — один из военачальников в стане наших врагов, — мрачно пояснил Дункан. — Или ты этого не знал, кендер?

— Нет, — ответил Тассельхоф с интересом. — Не знал. Впрочем, я уверен, что это не может быть тот Огненный Горн, — закончил он, немного подумав. — Флинт родится лет этак через пятьдесят. Возможно, ваш Огненный Горн — это его отец.

Рейстлин говорит, что…

— Кто это такой — Рейстлин? — требовательно спросил Дункан.

Тассельхоф строго поглядел на короля.

— Ты меня совсем не слушаешь, — заявил он. — Рейстлин — это маг, которого вы убили… то есть не убили. Тот, которого вы думали, что убили, но который…

Его зовут не Рейстлин, — фыркнул Дункан. — Его имя — Фистандантилус.

И король мрачно опустился на трон, с которого незаметно для себя поднялся несколько минут назад.

—  — Итак, — резюмировал он, глядя на кендера из-под кустистых бровей. — Ты собираешься взять этого вылеченного жрицей колдуна, хотя никаких жрецов на Кринне не осталось, и предводителя, которого ты называешь своим лучшим другом, и отправить обоих в то место, которого, по твоим же собственным словам, еще не существует в природе, для того, чтобы они встретились там с нашим заклятым врагом, который, оказывается, еще не родился, и все это при помощи устройства, которое сделано руками гнома-механика и которое работает

— Правильно! — в восторге вскричал Тассельхоф. — В самую точку! Вот видишь, сколько всего можно узнать, если только слушать внимательно!

И Гнимш, стоявший рядом с ним, с энтузиазмом затряс головой.

— Стража! Убрать обоих! — распорядился Дункан, откидываясь на спинку трона. Повернувшись к Харасу, король посмотрел на героя холодным, внимательным взглядом.

— Ты дал мне слово, — напомнил он. — Жду тебя в зале Военного Совета через десять минут!

— Но тан! Если он действительно знает предводителя Карамона так хорошо!..

— Достаточно! — Дункан был в ярости. — Грядет война, Харас! Твоя честь, все твои игры в благородство и разговоры о братоубийстве не могут остановить бойни. Выбирай, либо ты выйдешь на битву вместе с нами, либо окажешься в тюрьме вместе с предателями деварами, дабы мы больше не видели твоего лица. Ты позоришь себя и нас, советник! Так что же ты выбираешь?

— Конечно, я буду служить тебе, тан. — Харас поклонился с непроницаемым выражением лица. — Я поклялся тебе своей жизнью.

— Смотри не забывай об этом, — отрезал король. — А чтобы ты снова не начал сомневаться, я приказываю тебе находиться в своем жилище и отлучаться из него только по государственным надобностям. Что касается этих двоих, — Дункан указал на Тассельхофа и Гнимша, — их нужно посадить под замок и держать их местопребывание в секрете до конца войны. Всякого, кто осмелится нарушить этот приказ, ждет смерть.

Таны переглянулись между собой и одобрительно закивали головами, хотя кто-то из них все же проворчал в бороду, что теперь, пожалуй, слишком поздно.

Стражники схватили пленников и поволокли прочь, хотя кендер еще пытался протестовать.

— Я сказал правду! — выкрикивал он. — Вы должны мне поверить! Я знаю, мои слова кажутся смешными, но я просто… просто не привык. Я не привык говорить правду! Дайте мне немного времени и увидите — у меня получится!

Если бы Тассельхофу сказали, что можно забраться так далеко под землю, он ни за что бы не поверил, однако сейчас он сам спускался куда-то глубоко-глубоко вниз, ведомый свирепого вида гномами. В памяти его сама собой всплыла старая легенда, которую он слышал еще от Флинта: якобы великий Реоркс жил под землей и выковывал мир своим огромным молотом.

— Должно быть, замечательной личностью был этот Реоркс, жизнерадостной и веселой, — пробормотал кендер, ежась от пронизывающей сырости и холода. Зубы его стучали. — Я-то думал, раз Реоркс ковал этот мир, значит, внизу должно быть по меньшей мере тепло…

— Вот-и-полагайся-после-этого-на-гномов, — проворчал Гнимш, в очередной раз зацепившись за фартук.

— Что? — переспросил кендер, которому уже начинало казаться, что половину своей жизни он разговаривает с гно-мом-механиком и начинает каждое предложение с вопроса «что?».

— Я сказал, на гномов нельзя полагаться, — громко объяснил Гнимш. — Вместо того чтобы строить свои дома возле действующих вулканов, которые, несмотря на некоторую нестабильность, обеспечивают достаточное количество тепла, они зарываются все глубже в холодные недра старых, мертвых гор. — Он сокрушенно покачал головой. — Трудно поверить, что мы с ними дальние родственники.

Тас не ответил, потому что в данное время его куда больше занимали иные вопросы. Например, его весьма интересовало, как им выбраться из этой новой темницы, куда идти, если они выберутся, и когда будет обед. Не найдя никакого приемлемого ответа на эти три животрепещущих вопроса, Тассельхоф погрузился в невеселое молчание.

Правда, в их долгом путешествии был один интересный момент, когда пленники и стража спускались вниз по узкому вертикальному тоннелю, прорубленному прямо в твердой скале. Механизм, при помощи которого осуществлялся спуск, у гномов-механиков назывался «подъемником», как сообщил приятелю Гнимш.

(«Довольно неудачное слово, раз мы не поднимаемся, а опускаемся, не так ли?» — заметил Тас, но его товарищ не обратил на это внимания.) Поскольку никакого удовлетворительного ответа на его вопросы так и не нашлось, Тассельхоф решил не тратить зря времени и сил и вовсю наслаждался путешествием на «подъемнике». Правда, непрочная деревянная клеть, опускаемая несколькими мускулистыми гномами, тянувшими за веревку, несколько раз ударялась о каменную стену шахты, и тогда все, кто в ней находился, падали друг на друга, получая синяки и царапины, но эти мелкие неудобства не могли испортить кендеру настроения. Особенно ему нравилось, как после каждого толчка сопровождавшие их стражники свирепо бранились на гномьем языке и показывали кулаки гномам наверху.

Что касается Гнимша, то его долгий спуск вверг в совершенный восторг, близкий к помешательству. Вытащив из кармана кусок угля и позаимствовав у кендера один из его белоснежных носовых платков, он расстелил его на полу и принялся азартно чертить на нем устройство «нового усовершенствованного подъемника».

— Канаты-тяги-и-пар, — бормотал он, рисуя нечто, напомнившее Тассельхофу ловушку для раков на колесах.

— Вверх-вниз-вверх-вниз…какой-этаж? Здесь-ступенька…

Грузоподъемность: тридцать-два.Застрял?

Предусмотреть-сигнальный-звонок-или-свисток. А-это-аварийный-тормоз…

Когда они наконец достигли самого низа, Тассельхоф снова начал оглядываться по сторонам и запоминать, куда их ведут, прикидывая варианты для побега. (Чтобы можно было бежать даже без карты.) Гнимш, однако, буквально повис на Тассельхофе и, размахивая своим наброском, принялся подробно объяснять ему устройство изобретенного им приспособления.

— Да, — кивал кендер, вполуха слушая восторженного изобретателя. — Действительно замечательно. Что ты говоришь? Посадить в углу флейтиста? Зачем?

А-а, успокаивать музыкой тех, кто боится? Это ты здорово придумал, Гнимш.

Между тем настроение его падало все ниже и ниже, и несколько раз Тассельхоф тяжело вздыхал. Подземелье, в котором они очутились, не только выглядело гораздо ужаснее Бездны, оно и пахло во много раз хуже. Повсюду вдоль стен виднелись низкие двери, ведущие в сырые и тесные тюремные камеры, а в свете факелов, которые едва горели, но зато чадили и воняли за троих, кендер увидел, что они переполнены гномами, что называется, под завязку.

По мере того как конвой вместе с пленниками углублялся в узкие коридоры, смятение в душе Тассельхофа нарастало. Гномы, которые сидели в камерах, были не похожи на преступников. Здесь были не только мужчины, но и старики, и даже женщины с детьми. Скорчившись на грязных одеялах, ссутулившись на шатких табуретах, они с тоской смотрели из камер сквозь зарешеченные оконца на дверях.

— Эй! — позвал Тассельхоф, потянув одного из стражников за рукав куртки и указывая рукой на камеры. Он немного говорил на языке гномов, набравшись этой премудрости от Флинта, поэтому рискнул спросить:

— Что это? Почему все они здесь?

Он надеялся, что сказал именно то, что хотел, ибо язык гномов был довольно сложен. Стоило перепутать падеж и пару предлогов, и получилось бы, будто он спрашивает дорогу к ближайшей таверне. Но Тас не ошибся. Стражник мрачно сверкнул на него глазами и ответил одно только слово:

— Девары.

 

Глава 11

— Девары? — с недоумением повторил Тассельхоф.

Страж, однако, отказался развивать тему дальше и жестоким пинком отправил кендера вперед по коридору. Тассельхоф споткнулся и чуть не упал, однако удержался на ногах. Идя дальше, он с удвоенным любопытством вертел головой по сторонам и строил всяческие догадки. Гнимш тем временем, в пароксизме изобретательской горячки, продолжал тарахтеть что-то непонятное о какой-то «гидравлике».

Тас думал. Он пытался вспомнить, кто такие были эти девары и где он мог слышать это слово раньше. Ответ пришел к нему внезапно.

— Темные гномы! — воскликнул он. — Ну конечно! Я же очень хорошо помню — они сражались на стороне Повелителя Драконов! Однако в прошлый раз их не было в Торбардине! Впрочем, для кого прошлый, а для кого он еще только наступит. Что за путаница, право! Был — будет, прошлый — будущий… Впрочем, в любом случае не живут же они в тюремных камерах!

И кендер решился снова побеспокоить стражника.

— Эй, а что они сделали? — спросил он, потеребив гнома за рукав. — За что их бросили в тюрьму?

— Они предатели, — отрезал гном.

За этим содержательным разговором (Гнимш продолжал развивать свои идеи, хотя его никто не слушал) их маленькая процессия дошла до конца коридора и остановилась напротив одной из дверей. Гном, с которым заговаривал Тассельхоф, вытащил из кармана несколько ключей и отпер замок.

Заглянув в распахнутую дверь, кендер увидел двадцать или, может быть, тридцать деваров, сгрудившихся в небольшом мрачном помещении с низким потолком.

Кто-то валялся на полу, словно в забытьи, кто-то дремал, сидя на корточках у стены. Несколько темных гномов, собравшиеся небольшой группой в углу, негромко переговаривались между собой. Стоило входной двери отвориться, как они замолчали и повернулись к вошедшим. В этой камере не было женщин и детей — только мужчины, — и все они с ненавистью смотрели на кендера, Гнимша и пришедших с ними стражников.

Тассельхоф схватил гнома-механика за шиворот за мгновение до того, как тот, все еще продолжая увлеченно рассказывать о том, что делать если усовершенствованный подъемник застрянет между этажами, едва не ввалился в камеру.

— Ну, хорошо, — сказал кендер, оттаскивая Гнимша назад и заставляя встать рядом с собой. — Прогулка была весьма, гм… увлекательной. А теперь, если вы возьмете на себя труд проводить нас в нашу прежнюю камеру, которая, должен заметить, была намного просторнее и светлей, чем этот погреб, я думаю, что смогу пообещать, что мы с моим другом Гнимшем не станем больше предпринимать несан-кици… не разрешенных экскурсий по вашему городу, хотя это очень интересное поселение, с которым я не прочь бы познакомиться поближе. Я…

Но гном грубо толкнул его в спину, так что кендер влетел в камеру и распластался на полу.

— Ты решишь наконец, будем мы входить или останемся снаружи? — недовольно спросил Гнимш, тоже очутившийся в камере.

— Думаю, все уже решено, — отозвался Тассельхоф с сожалением, потирая ушибленные при падении ладони. При этом он с подозрением покосился не деваров, которые молча разглядывали новичков. В тишине было слышно, как тяжелые шаги стражников удаляются по коридору. Вслед им из соседних камер неслись оскорбления и угрозы.

— Привет, — сказал Тас, дружелюбно улыбаясь, но не протягивая руки для рукопожатия. — Мое имя Тассельхоф Непоседа, а это — Гнимш. Похоже, мы с вами

— товарищи по заключению. А как вас зовут? Эй, я вижу, вы не очень-то любезны…

Тассельхоф напрягся, глядя на одного из деваров, который все так же молча поднялся на ноги и пошел к ним.

Это был очень высокий гном. Его лица почти не было видно под густой свалявшейся бородой и шапкой вьющихся, давно не мытых волос, которые падали ему на глаза. Гном внезапно ухмыльнулся, и в руке его словно сам собой появился большой острый нож. Шаркая ногами по каменному полу, девар наступал на кендера, который невольно попятился в самый дальний угол, увлекая за собой Гнимша.

— Кто-это-такие? — в испуге проверещал Гнимш, наконец-то заметивший не слишком дружелюбно настроенных соседей по камере.

Прежде чем Тас успел ответить, темный гном схватил его за горло и приставил к шее клинок.

«Вот оно! — с сожалением подумал Тассельхоф. — Теперь уж я точно умру.

То-то Флинт повеселится — когда родится, конечно!»

Однако нож девара, промелькнувший в нескольких дюймах от лица кендера, не был направлен ему в горло. Ловким движением клинка девар рассек на плечах Тассельхофа завязки, на которых держались его драгоценные кошельки. Последние со звоном упали на пол, рассыпав все свое содержимое.

Мгновенно у ног кендера образовалась куча мала. Казалось, все девары, сколько их было в камере, разом бросились на добычу. Гному с ножом, безжалостно рубившему и кромсавшему всех, кто ему попадался под руки, досталась самая богатая добыча, и он отполз к дальней стене, прижимая к животу два почти полных кошелька.

Остальное имущество кендера тоже исчезло в считанные секунды. Девары снова расселись по своим местам и принялись разглядывать трофеи, изредка затевая между собой шумные ссоры. Гномы у стены высыпали содержимое захваченных главарем кошельков на пол и принялись за дележ.

Тассельхоф со вздохом облегчения опустился на холодный каменный пол, жадно хватая ртом затхлый воздух. Между тем тревога не оставляла его, ибо кендер догадывался, что, как только его сокровища перестанут занимать темных гномов, они примутся за них самих.

— А обыскивать трупы гораздо легче, — пробормотал Тас. Это неутешительное умозаключение, однако, навело его на светлую мысль.

— Гнимш! — прошептал он. — Магическое устройство! Где оно?

Изобретатель заморгал и, похлопав по карману кожаного фартука, покачал головой. Затем он ощупал другой карман и вытащил оттуда кусок угля и тавровый треугольник с делениями. Некоторое время он внимательно рассматривал оба предмета, однако, сообразив, что это вовсе не магическое устройство, убрал их обратно в карман. Кендер начал всерьез задумываться, уж не наподдать ли ему, когда Гнимш с победоносной улыбкой вынул из-за голенища высокого башмака искомую вещицу.

За время их предыдущего заключения гном-механик сумел собрать устройство таким образом, что оно снова приобрело размеры и форму ничем не примечательного не то брелока, не то кулона, который превращался в красивый скипетр с шаром на конце только в руках того, кто знал, как нужно его разложить.

— Спрячь пока, — предупредил кендер. Бросив быстрый взгляд на товарищей по заключению и убедившись, что они поглощены дележом того, что обнаружилось в кошельках, Тас прошептал карлику на ухо:

— Эта штука сработала и вытащила нас из Бездны, и если она отколе… атколиберо… в общем, то слово, которое ты сказал, — чтобы возвратиться к Карамону, раз Пар-Салиан дал устройство именно ему, то почему бы нам не воспользоваться ею еще раз? Только я не хочу, чтобы она опять перенесла нас во времени. Как ты думаешь, может ли она переместить нас в пространстве? Если Карамон — предводитель этой армии, о которой они все твердили, вряд ли он так уж далеко…

Замечательная идея! — восхитился Гнимш, и его глаза заблестели. — Дай мне только минуточку подумать…

Но было поздно. Кендер почувствовал, что кто-то тронул его за плечо.

Ощутив, как сердце отчаянно прыгнуло куда-то вверх, к самому горлу, Тассельхоф обернулся со Зловещей Улыбкой Известного Потрошителя Деваров. Очевидно, его представление удалось, так как подошедший к нему молодой гном в испуге отпрыгнул назад и поднял вверх кулаки, готовясь защищать свою жизнь.

Заметив, что этот юный девар с полубезумным взглядом черных глаз не представляет для него угрозы, Тас немного расслабился, а тот, видя, что кендер не собирается съесть его живьем, немного осмелел и, перестав трястись, с надеждой поглядел на Тассельхофа.

— Ну, что там еще? — спросил Тас на гномьем языке. — Что ты хочешь?

— Идем. Ты — идем, — ответил девар на ломаном Общем и сделал рукой приглашающий жест. Заметив, что Пожиратель Темных Гномов снова нахмурился, девар отошел чуть дальше в глубь камеры и, указывая на что-то, лежащее на земле, снова поманил кендера рукой.

Тассельхоф осторожно поднялся.

— Будь здесь, — велел он Гнимшу, но тот его не слышал. Довольно бормоча себе под нос, он что-то подвинчивал и подкручивал в магическом устройстве.

Сдерживая нарастающее любопытство, Тассельхоф пробрался вслед за молодым деваром. «Может быть, этот парень отыскал выход, — думал он, — или они прорыли подземный ход…» Юный девар вывел его почти на самую середину камеры и остановился.

— Ты помочь? — с надеждой осведомился он.

Кендер посмотрел туда, куда ему указывали, но никакого тоннеля не обнаружил. На полу на сгнившей мешковине лежал старый девар. Лицо гнома было покрыто крупными каплями испарины, а волосы и борода промокли от пота. Глаза старика были закрыты, а тело дергалось и выгибалось, словно в припадке.

Тассельхофу хватило одного взгляда, чтобы его тоже затрясло. Он обежал глазами тюремную камеру, которая показалась ему страшно тесной и душной, и остановил свой взгляд на лице молодого девара. Отрицательно покачав головой, кендер с сожалением пожал плечами.

— Нет, — сказал он негромко. — Мне очень жаль, но я… ничем не смогу помочь.

И он беспомощно развел руками.

Молодой гном понял его сразу. Опустившись на корточки рядом с больным стариком, он поник головой в безутешном отчаянии, а Тас поплелся обратно к Гнимшу.

Внутри у кендера все словно онемело от ужаса. Плюхнувшись на пол в углу, он вглядывался в полутьму камеры и видел признаки смертельно опасной болезни, которые он должен был бы заметить с самого начала. Из дальних темных углов доносилось невнятное бормотание и бред, крики и стенания, просьбы о помощи и просто хриплые голоса, требовавшие воды. Но страшнее всего были неподвижные, молчаливые тела на полу, тела гномов, которых Тас ошибочно принял за спящих.

— Гнимш, — сказал Тас негромко. — Нам нужно выбираться как можно скорее.

Эти гномы больны, больны неизлечимо… Я видел такую болезнь раньше, это мор…

Глаза изобретателя выпучились от испуга, и он чуть не уронил магическое устройство.

— Надо действовать быстро, Гнимш. — Кендер старался говорить так, чтобы голос его не дрожал. — Оставаясь здесь, мы либо примем смерть от ножа, что само по себе достаточно интересно, однако необратимо, либо медленно и скучно умрем от страшной болезни.

— Мне кажется, все сработает как надо, — поделился с ним своими мыслями Гнимш. — Однако оно ведь может отправить нас обратно в Бездну.

— Там не так уж и плохо, — ответил кендер, вставая и помогая подняться карлику. — Нужно просто немного попривыкнуть, вот и все. Конечно, я не думаю, чтобы они были нам очень рады, однако попытаться стоит.

— Ну, хорошо. Дай только я настроюсь на нужное…

— Не прикасайся к нему!

Хорошо знакомый голос донесся из тени в углу, но он был таким суровым и властным, что Гнимш застыл на месте, судорожно сжимая в руках магический брелок.

— Рейстлин! — воскликнул Тас, оглядываясь по сторонам. — Где ты, Рейстлин?! Мы тут, мы тут!

— Я знаю, где вы, — холодно и спокойно заявил великий маг, возникнув на глазах у потрясенной публики прямо из воздуха.

Его внезапное появление повергло гномов в мистический ужас, они разразились хриплыми воплями. Девар с ножом выскочил из своего темного угла и ринулся на мага.

— Рейстлин, сза… — взвизгнул Тассельхоф.

Маг быстро обернулся через плечо. Он не произнес ни слова и не шевельнул ни пальцем, ни бровью. Темному гному хватило одного его взгляда. Лицо его вдруг стало пепельно-серым, а нож выпал из сведенных судорогой пальцев. Отпрянув назад, рослый гном попытался затеряться в толпе, испуганно скуля.

Прежде чем повернуться к кендеру, Рейстлин обвел камеру взглядом, и в ней воцарилась мертвая тишина. Затихли, похоже, даже те, кто бредил и метался в жару. Удовлетворенный осмотром, маг поглядел на Тассельхофа.

— …ди! — закончил кендер, неуверенно улыбаясь. Затем лицо его просветлело, он подпрыгнул от восторга и захлопал в ладоши. — Ох, Рейстлин, я так рад тебя видеть! И выглядишь ты неплохо, особенно для человека, который… которого… Ну, да это неважно! Ты ведь пришел спасти нас? Это очень хорошо, это просто здорово! Я…

— Хватит болтовни! — с прохладцей в голосе сказал Рейстлин и, протянув руку, подтащил кендера поближе.

— Ну-ка, расскажи, откуда вы свалились?

Тас поглядел в глаза Рейстлину и слегка стушевался.

— Я… не знаю, поверишь ли ты… Никто не верит. Но каждое мое слово — правда, я готов поклясться!..

— Просто рассказывай, — оборвал маг. При этом его рука нащупала воротник куртки кендера и крепко стиснула.

— Хорошо! — Тас сдавленно булькнул и забился, как пойманный в силки перепел. — Кстати, мой рассказ выйдет гораздо лучше, если ты иногда будешь давать мне подышать. А теперь… дай-ка припомнить… Я пытался остановить Катаклизм, но устройство сломалось. Я уверен, что ты не хотел… — Тас заколебался. — Должно быть, ты просто перепутал и дал мне не правильные инструкции…

— Хотел, — угрюмо перебил Рейстлин. — И ничего не перепутал. Продолжай же!

— Я бы с радостью… но без воздуха… Маг слегка ослабил хватку, и Тассельхоф сделал глубокий вдох.

— О боги, как хорошо! Где я остановился? Ах да! После того как устройство рассыпалось на части, я пошел за госпожой Крисанией, все дальше вниз, в самую глубокую часть Истарского Храма, который уже весь трясся и разваливался на куски. Я видел, как она вошла в какую-то дверь, и подумал, что она, наверное, разыскивает тебя, потому что она назвала тебя по имени, когда стучалась. Я надеялся, что ты починишь устройство и…

— Побыстрее и покороче!

— Хорошо. — Кендер послушно кивнул, но «покороче» . было свыше его сил, и он решил взять за счет скорости. В результате его речь стала едва понятной.

— Ну вот, я как раз был в коридоре, когда рядом как грохнет! Я обернулся, но это был просто Карамон. Он меня не видел, потому что факел погас и стало темно.

Потом что-то ударило меня по голове, и дальше я ничего не помню. Когда я очнулся, вас уже никого не было, но зато я видел самое главное — как боги сбросили на Истар огненную гору. — Тас набрал в грудь побольше воздуха. — Это было что-то!.. Хочешь, я расскажу тебе подробнее? Не надо? Ладно, как-нибудь в другой раз. Наверное, я опять потерял сознание, потому что, когда я очнулся, кругом было тихо. Я подумал было, что умер, но я не умер. Знаешь, где я был? В Бездне, куда после Катаклизма провалился Храм!

— В Бездне… — шепотом повторил Рейстлин, и рука его задрожала.

— Не слишком приятное местечко, — торжественно заявил кендер. — А знаешь, кого я там встретил? Владычицу! Тассельхофа передернуло.

— Мне… мне что-то не хочется говорить об этом сейчас. — Он вытянул вперед дрожащую правую руку. — Она оставила мне на память вот это, пять маленьких белых пятнышек… и еще она сказала, что мне придется остаться там навсегда, потому что тогда она сумеет изменить ход истории и выиграть войну.

Я… — Кендер с мольбой заглянул магу в глаза. — Я просто хотел помочь Карамону. Но потом я встретил в Бездне…

— Гнома-механика, — негромко подсказал Рейстлин и посмотрел на Гнимша, который в свою очередь уставился на мага с немым восхищением, не смея сдвинуться с места.

— Да. — Кендер с трудом вывернул шею и улыбнулся другу. — Он построил устройство для путешествий в пространстве и времени, устройство, которое работало, действительно работало. Ты только подумай, Рейстлин! Р-раз — и мы уже тут!

— Вы бежали из Бездны?

Маг обратил на кендера взгляд своих блестящих, как зеркало, глаз, и Тассельхоф почувствовал себя весьма неуютно. Воспоминания о последних минутах, проведенных в Бездне, преследовали его по ночам, и в последнее время кендер спал очень мало. Вспоминать об этом лишний раз ему вовсе не хотелось, и все же он улыбнулся Рейстлину обезоруживающей, лучезарной улыбкой (во всяком случае, он надеялся, что улыбка у него вышла именно такой).

— Да, конечно, — сказал он.

Но его старания пропали втуне. Рейстлин рассматривал Гнимша с таким выражением лица, что Тассельхоф похолодел.

— Ты сказал, что твое магическое устройство сломалось, — напомнил он, не оборачиваясь.

— Ну да. — Кендер сглотнул. Почувствовав, что пальцы мага, сжимавшие его воротник, ослабли, Тас сделал попытку освободиться. К его удивлению, маг выпустил куртку, и кендер, не ожидавший такого поворота дела, чуть не упал.

— Значит, устройство было сломано… — пробормотал Рейстлин, пристально глянув на Тассельхофа. — Кто же его починил?

Маг говорил тихо, почти шептал, и Тас отодвинулся от него подальше.

— Я надеюсь, что маги не очень рассердятся, — заметил он. — Гнимш, в общем-то, не чинил его. Ты скажешь это Пар-Салиану, Рейстлин? Я не хотел бы, чтобы у меня были из-за него неприятности… лишние неприятности, я имею в виду. Мы ничего не делали с этим устройством. Просто Гнимш, как бы это сказать… собрал его обратно, и оно заработало.

— Собрал обратно? — удивился Рейстлин, но странное выражение его глаз никуда не исчезло, и кендер заколебался.

— Д-да, — виновато улыбнувшись, Тас шагнул к гному-механику и незаметно ткнул его под ребра как раз тогда, когда Гнимш собирался заговорить.

— Вот именно, снова собрал. Из кусочков.

— Но Тас, — громко заявил изобретатель. — Разве ты не помнишь, как все было? Я…

— Заткнись покамест, — быстро шепнул кендер. — Дай я ему скажу. Мы и так уже попали в беду. Маги не любят, когда кто-то вмешивается в их дела и чинит их вещи, особенно если кто-то чинит их лучше самих магов. Мне думается, что когда я увижу Пар-Салиана, я сумею ему все объяснить. Он будет рад, что ты так здорово его исправил. В конце концов, магам, должно быть, не очень нравилось, что их устройство переносит только одного человека. Наверняка Пар-Салиан тоже так подумает, только все равно будет лучше, если я ему все объясню… если ты понимаешь, что я имею в виду. Рейстлин в таких вещах далеко не лучший вариант, он… часто перескакивает с одной темы на другую, ему недостает обстоятельности и последовательности. Во всяком случае, мне почему-то кажется, что он вряд ли поймет нас правильно, а сейчас… — кендер с тревогой покосился на мага, — сейчас не самое подходящее время для объяснений.

Гнимш тоже поглядел на волшебника, вздрогнул и придвинулся поближе к кендеру.

— Он смотрит на меня так, словно собирается вывернуть наизнанку! — пожаловался гном-механик.

— Он на всех так смотрит, — успокоил товарища Тассельхоф, которому тоже было не по себе. — Со временем ты привыкнешь.

В камере наступила тишина. Никто из деваров не проронил ни слова, и только один больной гном что-то выкрикнул, по-видимому, в бреду. Тас с беспокойством поглядел на деваров и повернулся к Рейстлину. Тот продолжал смотреть только на Гнимша, и странное, угрюмое выражение не сходило с его бледного лица.

— Вот и все, что я могу рассказать, Рейстлин, — громко заявил кендер, озабоченно поглядывая на больных дева-ров. — Может быть, мы пойдем? Может быть, ты «вжикнешь» нас отсюда, как ты это делал в Истаре? Это было здорово! Я тогда…

— Дай мне устройство, — холодно перебил маг, протягивая руку.

По какой-то причине — то ли из-за холода в камере, то ли из-за того, что маг так странно на него глядел, — кендер начал дрожать. Гнимш, сжимавший магический прибор в руке, вопросительно на него взглянул.

— Может, лучше оно пусть пока побудет у нас? — осведомился Тассельхоф. — Мы не потеряем его, честное слово…

— Дай мне устройство. — Рейстлин говорил негромко, но властно.

Кендер с трудом сглотнул. У него во рту появился какой-то странный привкус.

— Ты лучше отдай ему, Гнимш, — посоветовал он.

Изобретатель заморгал, словно пьяный, тщетно пытаясь разобраться в ситуации и недоуменно глядя на Тассельхофа.

— С ним… все будет в порядке. — Кендер попытался улыбнуться, хотя его лицо вдруг стало отсутствующим и безразличным, словно деревянное. — Ре-ре-рейстлин — это мой друг. Он его сохранит…

Гнимш сдался. Пожав плечами, он сделал несколько неуверенных шагов вперед, держа в протянутой ладони магическое устройство. Оно выглядело совершенно обыкновенным и даже не блестело в тусклом свете факелов. Рейстлин осторожно взял его в руку и поднес к самым глазам. Некоторое время он внимательно изучал его, затем опустил в один из потайных карманов плаща.

— Подойди ко мне, Тас, — сказал маг мягко и поманил кендера пальцем. Гнимш все еще стоял перед волшебником, безутешно глядя на карман, в котором исчезло его главное изобретение. Тас схватил его за кожаные лямки фартука и оттащил подальше от Рейстлина. Затем он взял товарища за руку и выпрямился.

— Мы готовы, Рейст! — радостно воскликнул он. — Давай! «Вжикни» нас!

Фьюить — и нету. То-то Карамон удивится!

— Я сказал, подойди ко мне, Тас, — повторил Рейстлин спокойным, невыразительным голосом. Взгляд его по-прежнему был прикован к гному-механику.

— Но, Рейстлин, ты же не собираешься оставить его здесь? — взвыл кендер.

Выпустив руку Гнимша, он шагнул вперед, умоляюще протягивая к магу узкие ладошки.

— Если ты собираешься бросить его здесь, то я, пожалуй, тоже останусь. Ему одному ни за что отсюда не выбраться. А ты знаешь, он придумал такой замечательный подъемник…

Пальцы Рейстлина обвились вокруг запястья Таса и рывком заставили его встать рядом.

— Нет, я не оставлю его здесь.

— Вот видишь? — обрадовался кендер, с торжеством оборачиваясь к Гнимшу. — Я говорил!.. Сейчас он «вжикнет» нас к Карамону. Иногда магия — это просто замечательная штука!

Тассельхоф попытался улыбнуться, хотя пальцы Рейстлина причиняли ему боль, но при виде лица товарища вдруг осекся. Он рванулся было обратно, но маг держал его крепко. Гнимш стоял в углу камеры совсем один, и вид у него был одновременно торжественный и испуганный. В руке он сжимал носовой платок Таса.

Кендер почувствовал себя неловко.

— О Гнимш! Не волнуйся. Все будет в порядке. Я же говорил тебе, что Рейстлин — мой дру…

Маг перехватил Таса одной рукой за шиворот, а вторую вытянул вперед и уставил на изобретателя указательный палец. Над самым ухом кендера раздался его негромкий голос, читавший заклинание.

— Аст кираннан кайр…

Ужас охватил Тассельхофа. Эти слова он однажды уже слышал.

— Нет! — завопил он и, извернувшись, поглядел в глаза магу. — Нет!!!

С этим отчаянным криком он толкнул Рейстлина своим маленьким телом и принялся дубасить его кулачками.

— Гардурм сот арн — Зух кали яларан! — спокойно закончил маг.

Кендер, все еще цепляясь за черный плащ Рейстлина, услышал в воздухе шипение и треск. Издав еще один невнятный крик, кендер обернулся и увидел, как молнии, сорвавшиеся с пальца Рейстлина, ударили Гнимша прямо в грудь. Страшная сила приподняла маленькое тело изобретателя над землей и с размаху швырнула о стену.

Изуродованное тело мешком сползло на пол. Гнимш даже не успел вскрикнуть

— так быстро все произошло. Обугленный кожаный фартук дымился, а в воздухе растекался тошнотворный запах горелого мяса. Пальцы, все еще сжимавшие носовой платок кендера, судорожно дрогнули и замерли.

Тас не мог сдвинуться с места. Он в ужасе смотрел на обугленное тело на полу, продолжая цепляться за черный, словно сажа, плащ Рейстлина.

— Идем, Тас, — сказал маг. Кендер повернулся к нему.

— Нет, — прошептал он, дрожа и пытаясь вырваться из железных пальцев Рейстлина. Затем он закричал, громко и пронзительно:

— Зачем ты это сделал?! Ты убил его! Убил моего друга! Почему?

— Это касается только меня, — ответил маг, продолжая крепко держать Тассельхофа за шиворот. — А теперь ты должен отправиться со мной.

— Нет, не должен! — в ярости воскликнул Тас, отчаянно пытаясь освободиться. — В тебе нет ничего интересного и любопытного — ты гадкий, злой, как все порождения Бездны! Ты ужасный, страшный, я никуда не пойду с тобой.

Никуда и никогда! Отпусти меня! Отпусти сейчас же!

Ничего не видя из-за слез, застилавших глаза, лягаясь, вопя и размахивая в бешенстве сжатыми кулаками, кендер принялся колотить Рейстлина что было силы.

Его отчаянные крики заставили деваров выйти из оцепенения. В панике они принялись вопить и метаться, привлекая внимание гномов в других камерах, которые столпились у решетчатых окон и дверей, пытаясь понять, что происходит.

Началось что-то неописуемое. Сквозь шум и гам едва пробивались крики стражников, которые, звеня оружием, пытались восстановить порядок.

Рейстлин, с холодным и мрачным выражением на лице, положил ладонь на лоб Тассельхофа и быстро пробормотал какое-то заклинание. В следующее мгновение тело кендера обмякло. Рейстлин подхватил Таса, прежде чем тот успел упасть на пол. Маг произнес еще одну магическую формулу и исчез вместе с кендером, оставив деваров в изумлении глазеть на то место, где они только что были, да на мертвое тело Гнимша, распластавшееся в углу.

Примерно через час после описываемых событий Харас, без труда ускользнув из-под домашнего ареста, пробрался на тот уровень темниц, где содержались изменники-девары, и быстро пошел по узким коридорам.

— Что тут у вас творится? — спросил он у сопровождавшего его стражника. — Отчего так тихо?

— Ну, некоторое время назад узники вроде бы подняли восстание, — пробормотал гном. — Мы так и не поняли, в чем дело.

Харас внимательно огляделся. Девары смотрели на него из камер не с ненавистью, как обычно, а с подозрением и страхом; Тревога королевского советника все росла. Он чувствовал, что случилось что-то пугающее и непонятное, и непроизвольно ускорил шаги. У последней камеры он остановился и заглянул внутрь.

При виде его все девары, которые еще могли двигаться, ринулись прочь от двери и забились в самые дальние и темные углы. Там они сгрудились и невнятно забормотали, указывая куда-то в передний угол, которого не было видно из коридора. Харас вошел в камеру и нахмурился, увидев в углу обожженный труп гнома-механика.

— Кто это сделал? — спросил Харас, метнув яростный взгляд на потрясенного и растерянного тюремщика. — И где кендер?

К его великому удивлению девары, вместо того чтобы угрюмо отрицать свою причастность, ринулись вперед, хором выкрикивая что-то непонятное. Стражник попятился, но Харас остался стоять. Коротким рубящим взмахом руки он заставил темных гномов затихнуть.

— Ты, — приказал он, указывая на девара, который все еще сжимал в руках кошельки Тассельхофа. — Откуда ты взял эти вещи? Что здесь произошло? Кто убил гнома-механика и куда девался кендер?

Девар сгорбился и шагнул вперед. Заглянув в его черные глаза, Харас с ужасом понял, что перед ним безумец.

— Я видел ее, — осклабился темный гном. — Видел. Высокая фигура в черном.

Она пришла за гномом-механиком и за кендером. Скоро она придет и за нами!

Девар жутко захохотал.

— За нами, за нами! — повторил он.

— Кто? — резко спросил Харас. — Кого ты видел? Кто пришел за кендером?

— Кто, кто… — прошептал девар, дикими выпученными глазами глядя то на Хараса, то на труп Гнимша в углу. — Сама Смерть…

 

Глава 12

На протяжении нескольких столетий ни одно живое существо не осмеливалось проникнуть внутрь магической крепости Заман. Гномы относились к ней с подозрением и страхом по нескольким причинам. Во-первых, некогда крепость принадлежала магам. Во-вторых, каменная кладка стен не только не была гномьей — она вообще была нерукотворной. Легенда гласила, что крепость эта была воздвигнута при помощи магии, буквально выращена из земли за несколько дней, — и с тех пор именно магические силы удерживали вместе массивные каменные блоки, из которых были сложены высокие стены и неприступные зубчатые бастионы.

— Несомненно, это магия, — проворчал, обращаясь к Карамону, Регар, уничтожающе глядя на высокие и тонкие шпили крепости. — Без магии эти стены давным-давно бы рухнули.

Гномы отказались войти в крепость и встали лагерем на равнине. Так же поступили и варвары. Не то чтобы они испугались мрачной цитадели — хотя, конечно, и они довольно часто шептались и поглядывали в ту сторону, — просто Всадники Равнин чувствовали себя неуютно в любом строении, где были каменные стены и крыша над головой.

Северяне из армии Карамона вошли в крепость с песнями и шутками, открыто смеясь над предрассудками своих суеверных союзников, однако их мужества хватило всего на одну ночь. Утро следующего дня застало людей за разбивкой лагеря на открытой местности, при этом мужественные и закаленные бойцы невнятно бормотали что-то о слишком пыльных комнатах и преимуществах свежего воздуха.

— Что тут было? — с беспокойством поинтересовался Карамон у брата, когда, прибыв вместе со штабом на место, они обходили крепость. — Ты говорил, что это вовсе не одна из Башен Высшего Волшебства, однако крепость эта, безусловно, имеет самое непосредственное отношение к магии. Ее выстроили маги и… — Гигант вздрогнул. — Меня не покидает странное ощущение. Не чувство сверхъестественного, как в твоей Башне, а ощущение… ощущение…

Он замолчал, не в силах подыскать подходящие слова.

— Запах насилия и смерти, — подсказал Рейстлин, чей быстрый взгляд метался из стороны в сторону, оглядывая окружающих. — Страшной смерти, брат. Эта крепость была воздвигнута для магических экспериментов. Маги специально выстроили ее подальше от обжитых краев, потому что знали: их магия может выйти из-под контроля и опустошить окрестности на много миль вокруг. Это случалось довольно часто, но здесь же создавались и такие вещи, которые потом очень помогли миру.

— Почему же эту крепость покинули? — спросила Крисания, кутаясь в меховой плащ. Ветер, проносившийся по коридорам крепости, был довольно холодным и нес с собой запах древней пыли и камня.

Рейстлин довольно долго молчал и хмурился. Все трое медленно шли по извилистой галерее, изгибавшейся в чреве огромной цитадели, словно чудовищный пищевод. Мягкие кожаные туфли Крисании едва слышно шуршали по каменным плитам пола, а тяжелые башмаки Карамона, напротив, будили в этих стенах гулкое эхо, которое ледяной сквозняк тут же уносил прочь, а потом вдруг швырял им прямо в лицо из-за какого-нибудь угла. Рейстлин ступал совсем неслышно, и только его длинная накидка шелестела по камням при каждом шаге. В руке он держал магический посох, на который тяжело налегал при ходьбе. Они и сами могли сойти за духов или привидения, двигаясь по коридору в полном молчании, и когда Рейстлин наконец заговорил, Карамон и Крисания вздрогнули от неожиданности.

— Хотя магические Ложи — Красная, Белая, Черная — существовали всегда, — начал Рейстлин, — мы — белые, злые и нейтральные маги — не всегда поддерживали в отношениях друг с другом Равновесие. Когда люди ополчились на нас, маги Ложи Белых Мантий, не желая проливать кровь, добровольно отступили и заперлись в своих Башнях. Черные маги, однако, пытались, во всяком случае, в первое время, найти какой-нибудь способ нанести ответный удар. Они собрались в этой крепости и попробовали создать могучую армию… — Он помолчал. — Их эксперимент не был успешным, однако он привел к появлению в нашем времени таких существ, как дракониды. Потерпев неудачу, эти маги начали постепенно осознавать, насколько безнадежно их положение. Они оставили Заман и присоединились к другим волшебникам. Все вместе они участвовали в сражениях, известных в истории под названием Проигранных Битв.

— Ты, похоже, неплохо знаешь дорогу, — заметил Карамон.

Рейстлин пронзительно посмотрел на брата, но лицо Карамона сохраняло совершенно спокойное, невинное выражение, и только в его карих глазах промелькнул какой-то непонятный огонек.

— Неужели ты до сих пор ничего не понял? — хрипло спросил Рейстлин, останавливаясь посреди коридора. — Я никогда здесь не был, но я ходил по этим коридорам. Та комната, в которой я остановился… Я спал там много лет назад, хотя мы провели в крепости только один день. Я впервые в этой крепости, но я отлично представляю себе расположение всех комнат — начиная от кабинетов и келий для уединенной работы и заканчивая банкетным залом на первом этаже.

Карамон тоже остановился. Медленно оглядевшись по сторонам, посмотрев зачем-то на пыльный потолок и вдоль длинного узкого коридора, в который сквозь узкие резные окна едва просачивался солнечный свет, он встретился взглядом с братом-близнецом, и Рейстлин вдруг содрогнулся, хотя в глазах Карамона не было ничего угрожающего или опасного.

— Значит, ты знаешь; что это — твоя могила, Фистандантилус? — спросил гигант.

Карамону показалось, что на какую-то долю секунды в зеркальной поверхности глаз Рейстлина образовалась небольшая трещинка, сквозь которую он рассмотрел… нет, не гнев, а радость и торжество. В следующее мгновение, однако, взгляд мага снова стал ничего не выражающим и абсолютно безмятежным. В глазах мага отражался только он сам, предводитель Карамон, освещенный бледными лучами неяркого зимнего солнца.

Крисания приблизилась к Рейстлину и накрыла ладонями его руки, вцепившиеся в магический посох. На Карамона жрица посмотрела пронзительно и холодно. В ее серых глазах стояла зима.

— Боги на нашей стороне, — сказала она. — А Фистандантилусу они не помогли. Твой брат достиг вершин магического искусства, а я сильна в своей вере. Мы не можем потерпеть неудачу.

Рейстлин, все еще глядя на Карамона своими блестящими глазами, улыбнулся.

— Да, — прошептал он, и в его голосе гиганту послышалось змеиное шипение.

— Действительно, боги с нами!

На первом этаже величественной магической крепости располагались огромные залы, которые в стародавние дни служили местом встреч и проведения торжеств.

Здесь же находились просторные комнаты, некогда битком набитые мудрыми книгами, предназначенными для углубленного изучения. В глубине крепости помещались кухни и кладовые. Они были пыльными и пустыми.

На верхних этажах было несколько спален, уставленных причудливой старинной мебелью, даже постели все еще были застелены льняными простынями, нисколько не пострадавишми за сотни лет в прохладном и сухом воздухе. Карамон, госпожа Крисания и офицеры штаба Карамоновой армии остановились именно в этих комнатах.

Порой они и спали не очень крепко; иногда просыпались по ночам, разбуженные далекими голосами, произносившими странные слова, или от ощущения чьего-то незримого присутствия. Случалось, в лунном свете им мерещились призрачные белесые фигуры, исчезавшие так быстро, что никому не удавалось рассмотреть их как следует, однако при дневном свете все страхи забывались, и офицеры старались не упоминать о том, что им почудилось ночью.

Но и эти заботы вскоре позабылись, поглощенные неотложными проблемами, касающимися снабжения, участившимися стычками между гномами и людьми, а также сообщениями лазутчиков, которые докладывали, что гномы Торбардина собирают внушительную, прекрасно вооруженную армию.

На первом этаже Заманской крепости был также один коридор, который выглядел как ошибка строителей, кем бы они ни были. Любой, кто вошел бы в него, обнаружил, что этот аппендикс, ответвляющийся от главного коридора, заканчивается глухой стеной без всякого намека на дверь. Там не было даже каменной кладки; впечатление было таким, что строившие этот коридор рабочие вдруг побросали свои инструменты и ушли.

Но этот короткий коридор не был незавершенным или проложенным по ошибке.

Стоило нужному человеку возложить руки на эту стену, стоило произнести правильные слова и начертить в пыли необходимые руны, как в стене появлялась потайная дверь, ведущая к гранитным ступеням, высеченным в монолите фундамента великой крепости.

Эти ступени вели далеко вниз, в темноту, в самое сердце земли, но не каждый мог по ним спуститься. Спуститься в тайные казематы крепости Заман…

— Давай еще раз. — Голос был мягким, терпеливым, но он обвивал Тассельхофа, словно змея, сжимал свои неподатливые, холодные петли и вонзал в его плоть кривые зубы, высасывая из тела жизнь и тепло. — Давай с самого начала… расскажи мне про Бездну, — повторил голос. — Все, что помнишь. Как ты туда попал, что там увидел. Кого ты там увидел. А Владычица Тьмы — как она выглядела и что тебе сказала? Слово в слово…

— Я стараюсь, Рейстлин, честное слово! — прохныкал Тассельхоф. — Но… в эти дни я уже столько раз рассказывал… Я просто больше не могу ничего вспомнить. У меня болит голова, у меня руки и ноги холодные, а комната все кружится и кружится… Если бы… если бы ты велел ей, чтобы она перестала вращаться, я, может быть, припомнил бы что-то еще…

Почувствовав у себя на груди руку мага, кендер вжался в матрас.

— Нет! — простонал он, отчаянно пытаясь сбросить руку Рейстлина. — Не надо, Рейстлин! Я постараюсь, я все вспомню… Не убивай меня, я буду хороший…

Но ладонь великого мага лишь легонько прикоснулась к груди кендера, затем переместилась на лоб. Тас чувствовал, что его лоб горит от жара, но рука Рейстлина была еще горячее.

— Лежи смирно, — скомандовал Рейстлин. Затем, приподняв кендера за руки, маг пристально всмотрелся в его запавшие, лихорадочно блестящие глаза.

В конце концов он уронил Тассельхофа обратно на подушки и, пробормотав какое-то ругательство, поднялся.

Лежа на подушке, насквозь мокрой от пота, кендер увидел нависшее над ним расплывчатое черное пятно, которое вдруг круто развернулось и под шелест развевающейся мантии с дробным стуком каблуков вылетело из комнаты. Ушел… Тас попытался приподнять голову, но это было свыше его сил. Кендер снова упал на подушку.

«Почему я так ослаб? — подумал он. — Что со мной случилось? Почему так хочется спать? Может быть, если я засну, станет не так больно?»

Он закрыл глаза, но непокорные веки снова открылись, словно к ним были привязаны ниточки, за которые дергала чья-то чужая рука.

«Нет, я не смею спать, — в страхе подумал Тассельхоф. — Здесь, в темноте, притаились твари, которые только этого и ждут! Стоит мне задремать, как они набросятся на меня! Хорошо, что я их увидел… вот они, ждут… Готовятся прыгнуть… кто первый. Конечно, одного кендера им мало…»

Откуда-то издалека до него донесся голос Рейстлина, который с кем-то беседовал. Кендер завертел головой и, стараясь прогнать сон, изо всех сил сконцентрировался на голосе мага.

«Может быть, мне удастся что-то понять, — подумал он. — Может быть, я хотя бы узнаю, что со мной такое…»

Неестественно вывернув шею и с трудом сфокусировав взгляд, он увидел знакомую черную фигуру, а рядом с ней — широкий приземистый силуэт. Рейстлин и незнакомец говорили о нем. Тассельхоф попытался сосредоточиться на том, что говорил маг, но его сознание все время куда-то уплывало, оставляя тело в холодной и сырой постели, поэтому кендер не был до конца уверен, слышит ли он эти слова на самом деле, или они ему просто снятся.

— Дай ему чашку зелья, — говорил голос, похожий на голос мага. — Тогда он будет вести себя тихо. Я не думаю, впрочем, чтобы кто-то наверху услышал его, но я не хочу рисковать.

Невысокий собеседник мага пробормотал что-то неразборчивое. Тассельхоф не выдержал и закрыл глаза, позволив прохладным водам синего-синего озера Кристалмир ласкать свое пылающее тело. Должно быть, это блуждающий разум решил наконец взять с собой и тело…

— Когда я уйду, — донесся из-под воды голос Рейстлина, — ты должен будешь запереть за мной дверь и погасить свет. Мой брат в последнее время стал что-то уж очень подозрительным. Стоит только ему обнаружить волшебную дверь, как он тут же спустится сюда. Он не должен обнаружить здесь ничего. Все комнаты должны казаться пустыми.

Темная квадратная фигура что-то пробормотала в ответ, затем послышался скрип плохо смазанных петель.

Вода озера Кристалмир внезапно закипела, из нее высунулись какие-то щупальца, которые вцепились в Тассельхофа, и кендер моментально открыл глаза.

— Рейстлин! — взмолился он. — Не оставляй меня здесь! Помоги!

Но дверь уже с грохотом захлопнулась, и к постели Тассельхофа медленными, шаркающими шагами приблизилась темная фигура. Вглядевшись в нее, кендер узнал гнома и улыбнулся.

— Флинт? — пробормотал он пересохшими, потрескавшимися губами. — Нет — Арак!

Кендер хотел бежать, но мокрые, горячие щупальца не пускали его, цепляясь за ноги и стаскивая с берега обратно в глубину.

— Рейстлин! — не своим голосом взвизгнул кендер, пытаясь отодвинуться, но его ноги отказывались ему повиноваться. Что-то схватило его за талию. Тас посмотрел и обмер: толстое, покрытое зеленой чешуей и мерзкой горячей слизью щупальце крепко обхватило его тело. Кендер отчаянно забился под одеялом.

— Заткнись, ты, недомерок! Пей! — Новые щупальца вцепившись в хохолок волос на макушке и поднесли к самым губам глубокую чашку. — Пей, или я вырву тебе волосы с корнем!

Давясь и отплевываясь, кидая по сторонам дикие взгляды, Тассельхоф выпил снадобье. Жидкость в чашке была горькой, как ивовая кора, но прохладной и успокаивающей. А ему так хотелось пить! Всхлипнув, кендер вырвал чашку из рук гнома и одним глотком осушил ее до дна. Затем он опустился на подушку.

В считанные мгновения жаркие, скользкие щупальца выпустили его руки и ноги, и прохладные, чистые воды Кристалмира сомкнулись над его головой.

***

Крисания проснулась оттого, что ей показалось, будто кто-то зовет ее по имени. Никаких звуков она, похоже, не слышала, однако ощущение было столь реальным, что она тут же открыла глаза и села на кровати, еще до конца не осознав, что же такое ее разбудило. Может быть, это был сон? Но нет, ощущение чьего-то присутствия нарастало и становилось все сильнее.

В ее комнате кто-то был!

Крисания натянула одеяло до самого подбородка и быстро огляделась. Свет Солинари, проникавший в комнату сквозь окно, почти не освещал огромной спальни, и жрица ничего не могла рассмотреть в темноте. Зато она слышала движение!

Крисания открыла было рот, чтобы позвать стражу, и… И почувствовала, как чья-то ладонь зажала ей рот. Из ночной темноты возник Рейстлин, сидевший на краю ее постели.

— Прости, что напугал тебя, Посвященная, — сказал он негромким шепотом. — Но мне нужна твоя помощь, а я не хотел бы привлекать внимания стражников.

Он медленно убрал руку.

— Я не испугалась, — запротестовала Крисания. Маг улыбнулся, и жрица вспыхнула.

Маг был так близко от нее, что почувствовал дрожь молодого тела и улыбнулся вновь.

— Ты появился… так неожиданно, — пояснила Крисания. — Только и всего. Я спала, а ты явился как продолжение моего сна.

— Иными словами, — проговорил маг, — мы слишком приблизились к богам.

Врата здесь, и они не дают нам спокойно спать.

«Близость богов и Врат здесь ни при чем, — подумала Крисания и судорожно вздохнула. — Не она заставляет меня дрожать».

Она снова прислушалась к своим ощущениям, вдохнув пьянящий аромат, исходивший от черного плаща Рейстлина и почувствовав сверхъестественный жар его тела, и отодвинулась от него почти сердито, не желая потакать стремлениям и подавленным желаниям своего тела. Он выше этого, так почему она должна быть слабее его.

— Ты сказал, что нуждаешься в моей помощи? — спросила Крисания, возвращаясь к делу. — В чем я должна тебе помочь?

Внезапный страх охватил ее, и жрица импульсивно подалась вперед, схватив Рейстлина за руку.

— Как ты себя чувствуешь? Может быть, тебя беспокоит твоя рана?

Легкая гримаса боли исказила черты мага, затем выражение его лица снова стало мрачным и жестоким.

— Я в порядке, — коротко сообщил он.

— Слава Паладайну. — Крисания улыбнулась и позволила своей руке задержаться в ладони мага. Рейстлин сощурился.

— Богу не достанется ни одна из моих благодарностей, — отрезал он. При этом рука, сжимавшая пальцы Крисании, стиснула их с такой силой, что жрице стало больно.

Она снова содрогнулась. На мгновение ей показалось, что обжигающий жар тела Рейстлина изгоняет тепло из ее собственного тела, оставляя пустоту и холодную оболочку. Испугавшись, Крисания попробовала высвободить руку, но Рейстлин, выйдя из своей мрачной задумчивости, повернулся к ней.

— Прости, праведная дочь, — сказал он, опуская ее пальцы. — Боль была совершенно невыносимой. Я молился о смерти, но мне было в этом отказано.

— Ты знаешь, в чем была причина, — ответила Крисания с состраданием, вытеснившим все ее страхи. Ее рука на мгновение задержалась в воздухе, затем упала на покрывало рядом с дрожащими пальцами мага, не касаясь их.

— Да, я знаю и понимаю, — сказал Рейстлин. — И все же я не могу простить Паладайна. Впрочем, эти вопросы относятся только ко мне и твоему богу, — заметил он с укором.

Крисания прикусила губу.

— Я принимаю твой упрек, я его заслужила. — Она наклонила голову.

Некоторое время оба молчали.

— Ты сказал Карамону, что боги на нашей стороне. Значит, ты разговаривал с Паладайном… с моим богом? — спросила наконец Крисания. Голос ее звучал неуверенно.

— Разумеется. — Рейстлин криво улыбнулся. — Это тебя удивляет?

Крисания вздохнула. Голова ее поникла, а черные волосы рассыпались по плечам. Бледный, рассеянный свет луны заставил ее локоны мерцать в темноте, словно драгоценный голубой жемчуг и выбелил ее кожу, сделав похожей на тончайший папирус. Запах волос Крисании заполнил не только комнату, но и всю бесконечную ночь.

Жрица почувствовала легкое прикосновение к своим волосам. Подняв голову, она увидела, как горят страстью глаза Рейстлина, страстью, которая питалась из какого-то внутреннего источника и не имела никакого отношения к магии. У жрицы перехватило дыхание, но Рейстлин уже встал и отошел.

Крисания вздохнула.

— Значит, ты общаешься с обоими богами? — спросила она недоверчиво.

— С тремя, — откликнулся Рейстлин, поворачиваясь к ней. — Я говорил со всеми тремя богами.

— С тремя? — удивилась Крисания. — И с Гилеаном?

— Кто такой, по-твоему, Астинус, как не жрец и пророк Гилеана, Бога Книги?

— с легкой издевкой спросил Рейстлин. — Если, конечно, он не сам Гилеан, собственной божественной персоной, как говаривали некоторые. Впрочем, для тебя в этом не должно быть ничего удивительного…

— Я никогда не говорила с Владычицей Тьмы, — перебила Крисания.

— Вот как? — спросил Рейстлин и подарил жрице такой взгляд, что Крисания содрогнулась до глубины души. — Разве великая Такхизис не знает о твоем самом сокровенном желании? Разве не предлагала она тебе свою помощь.

Глядя в его глаза, чувствуя его близость и нарастающее желание, Крисания не смогла ничего ответить. Рейстлин продолжал глядеть на нее, и жрица все же сказала, судорожно сглотнув:

— Если она и сулила мне осуществление моих желаний, если и предлагала мне свою помощь, то одной рукой она давала, а другой — отнимала.

В темноте послышался шорох черного плаща, словно маг вздрогнул от страха, хотя Крисания произнесла эти слова едва слышно. Лицо Рейстлина, освещенное луной, на мгновение приобрело вид обеспокоенный и задумчивый, но это длилось так недолго, что Крисания приняла это за причудливую игру теней.

— Слава богам, я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать теологические вопросы, — заявил маг с легкой насмешкой в голосе. — У меня есть другое неотложное дело.

— Да, конечно. — Крисания слегка покраснела и отбросила с лица упавшие на него пряди. — Прошу прощения. Ты сказал, что нуждаешься в моей помощи…

— Тассельхоф здесь.

— Тассельхоф? — в крайнем удивлении повторила Крисания.

— Да. И он серьезно болен. Он почти при смерти. Я хочу, чтобы ты испробовала на нем свое целительное искусство.

— Но… я не понимаю, — пробормотала Крисания запинаясь. — Как он здесь очутился? Ты же сказал, что он вернулся в наше время.

— Я так думал, — мрачно кивнул Рейстлин. — Но, по-видимому, я ошибался.

Магическое устройство перенесло его сюда, в тот период, в котором мы все пребываем. Как и полагается кендерам, Тас скитался по миру до тех пор, пока судьба не занесла его в наши края. Должно быть, он услышал о войне и поспешил туда, где интереснее всего. К несчастью, в своих скитаниях Тассельхоф умудрился подхватить чуму.

— Это ужасно! Разумеется, я пойду с тобой. — Крисания стащила со спинки кровати меховой плащ и набросила его на плечи.

Рейстлин деликатно отвернулся. Он смотрел в окно, на луну, но Крисания заметила, что желваки на его скулах ходят ходуном, словно маг вел какую-то борьбу с самим собой.

— Я готова, — деловито сообщила Крисания, застегивая плащ. Рейстлин тут же повернулся к ней и протянул руки. Жрица недоуменно посмотрела на него.

— Нам придется отправиться к нему при помощи моего темного искусства, — негромко сказал маг. — Я же сказал, что не хочу беспокоить стражу.

— Какая разница? — удивилась Крисания. — Почему бы…

— Что я скажу брату? — перебил Рейстлин.

— Понимаю… — протянула Крисания.

— Это довольно серьезная дилемма, — пожаловался Рейстлин, пристально глядя на жрицу. — Если я скажу Карамону, болезнь Таса станет для него еще одной заботой, а у него и так полно проблем. Тассельхоф сломал магическое устройство; это должно особенно расстроить Карамона, хотя я и обещал отправить его домой…

Нет, я должен рассказать ему, что кендер здесь!

— Карамон в последнее время действительно выглядит весьма озабоченным и усталым, — задумчиво покачала головой Крисания.

— События развиваются совсем не так хорошо, как хотелось бы, — без обиняков заявил Рейстлин. — Армия разваливается. Варвары с каждым днем все больше задумываются о возвращении. Гномы Регара и вовсе ненадежный народ — они настаивают, чтобы Карамон нанес удар прежде, чем армия будет к этому готова.

Обозы с продовольствием и снаряжением застряли где-то по дороге, и никто не знает, что с ними случилось. Его собственное войско начинает проявлять недовольство. А если, сверх всего этого, на него еще свалится кендер, сующий свой нос во все дела, болтающий о чем попало?.. — Рейстлин вздохнул.

— И все же, говоря по чести, я не могу не сказан, ему… Крисания поджала губы.

— Нет, Рейстлин, я не думаю, что это будет мудро с нашей стороны. Не надо ему ничего говорить. — Заметив неуверенный взгляд мага, она с горячностью продолжила:

— Карамон тут ничего не сможет поделать. Если кендер действительно серьезно болен, как ты сказал, я сумею его исцелить, но он будет испытывать слабость на протяжении еще нескольких дней. Для твоего брата это будет лишней причиной для беспокойства. Карамон планирует вскоре выступать. Мы же тем временем вылечим кендера и дадим ему возможность полностью восстановить силы.

Если он захочет, то сможет нагнать Карамона на марше, после того как поправится.

Великий маг снова вздохнул, выражая этим свое сомнение и беспокойство.

Затем он пожал плечами.

— Хорошо, Посвященная, — сказал Рейстлин. — В этих вопросах я буду рад положиться на тебя. Твоими устами говорит мудрость твоего бога. Не стоит сообщать Карамону, что кендер вернулся…

Он придвинулся к ней, и жрица, подняв на мага взгляд, перехватила странную улыбку, которая быстро скользнула по его губам. При виде ее Крисания почувствовала непонятный испуг и растерянность и отпрянула, но Рейстлин положил руки ей на плечи и притянул к себе вплотную, окутав мягкими складками своего бархатного плаща.

Крисания блаженно закрыла глаза и тут же забыла эту пугающую улыбку.

Прижимаясь к его горячему телу и прислушиваясь к быстрым ударам его сердца, она не хотела больше ни о чем ни думать, ни знать.

Рейстлин пробормотал коротенькое заклинание и превратил себя и жрицу в пустоту. Несколько мгновений их прозрачные тени еще дрожали в лунном свете, затем с легким хлопком исчезли и они.

***

— Ты держишь его здесь, в темнице? — спросила Крисания, вздрагивая от промозглой сырости и прохлады.

Ширак!

По приказу Рейстлина на конце его волшебного посоха засветился хрустальный шар, наполнивший комнату мягким мерцающим светом.

— Он лежит там, — сказал маг, указывая направление.

У стены стояла грубая деревянная кровать. Направляясь к ней, Крисания с упреком посмотрела на Рейстлина, но тот только покачал головой. Когда жрица опустилась на колени в изголовье кровати и положила руку на пылающий лоб кендера, Тассельхоф завопил не своим голосом и открыл глаза. Крисанию он не видел. Рейстлин, следовавший за жрицей, сделал притаившемуся в углу девару знак уйти. Когда он встал рядом с Крисанией, за его спиной раздался стук закрываемой двери.

— Как ты можешь держать его запертым в такой темноте? — возмутилась Крисания.

— А тебе никогда раньше не приходилось лечить больных чумой? — странным голосом спросил Рейстлин.

Вздрогнув, жрица подняла глаза, потом покраснела и потупилась. Рейстлин с горечью улыбнулся и сам ответил на собственный вопрос.

— Нет, конечно же, нет. Чума ни разу не заглядывала в Палантас. И никогда не поражала обеспеченных и богатых… — Он ничего не предпринимал, чтобы скрыть свое осуждение, и Крисания почувствовала, что щеки у нее горят так, словно это у нее жар. — Но к нам эта болезнь пришла, — продолжал Рейстлин. — Она пронеслась по самым бедным кварталам Гавани. Разумеется, никаких лекарей там не было, как не было никого, кто согласился бы остаться там и ухаживать за больными. Даже ближайшие родственники бросали своих больных и бежали из города.

Бедняга! Я делал все, что мог. Варил для них лекарства из трав. Если я не мог исцелить их, то по крайней мере облегчал их страдания. Моему учителю это не понравилось…

Рейстлин говорил совсем негромко, и Крисания поняла, что он совсем позабыл о ее присутствии.

— И это не понравилось Карамону. Он утверждал, что опасается за мое здоровье… ха!

Рейстлин рассмеялся тихо и горько.

— Он боялся за себя! Заразная болезнь способна напугать его сильнее, чем целая армия гоблинов. Но как я мог отвернуться от этих страдальцев? У них не было никого, кроме меня, и они умирали, всеми забытые, в одиночестве…

Крисания почувствовала, как глаза ей жгут подступившие слезы. Рейстлин не видел ее. Память унесла его в маленькие темные хижины в пропахших отбросами и нечистотами кварталах, сгрудившиеся на самой окраине города, словно они пытались спрятаться там от грозной опасности. В своих воспоминаниях он видел и самого себя, одетого в красную мантию, переходящего от одного смертного ложа к другому. Он заставлял их пить свои горькие лекарства и держал умиравших за руку в последние минуты жизни, облегчая их страдания и скрашивая одиночество. Он работал мрачно, с ожесточением, не ожидая для себя ни награды, ни даже простых слов благодарности, а его лицо — последнее человеческое лицо, которое видели в своей жизни многие и многие, — не выражало ни заботы, ни сострадания. И все же многим умирающим он помог обрести покой, ибо они видели рядом с собой человека, который способен был понять их страдания, человека, который сам денно и нощно сражался с непереносимой болью и глядел в лицо смерти, не страшась ее…

Да, он лечил чумных больных. Рейстлин пошел на это, потому что чувствовал: он должен сделать это, даже рискуя собственной жизнью… но почему должен?

Этого он и сам до сих пор не понял. Была какая-то причина, только теперь он уже совсем не помнил, в чем же тогда было дело…

— Как бы там ни было, — сказал маг, возвращаясь к реальности, — я открыл, что яркий свет влияет на зрение таких больных. Те, кого я все-таки вылечил, едва не ослепли, когда…

Его прервал отчаянный крик кендера, увидевшего мага у своей постели.

Бешено вращая глазами, Тас принялся умолять его:

— Пожалуйста, Рейстлин, не надо! Я пытаюсь вспомнить. Не отправляй меня обратно к Владычице Тьмы…

— Тише, Тас, — негромко сказала Крисания, удерживая кендера за плечи обеими руками, так как он, отодвигаясь от Рейстлина, буквально пытался вскарабкаться на стену. — Успокойся. Это я, Крисания. Ты помнишь меня? Я пришла тебе помочь.

Кендер перевел на нее свои пустые блестящие глаза и некоторое время тупо смотрел. Затем он внезапно всхлипнул и вцепился в ее одежды с удивительной силой.

— Не дай ему отправить меня назад в Бездну, госпожа Крисания! — взвыл он.

— Я не хочу, там так страшно! Мы все умрем, умрем, как бедный Гнимш. Великая Такхизис так и сказала мне!..

— Он бредит, бедняжка, — пробормотала Крисания, пытаясь отцепить пальцы кендера от рукава и заставить его лечь. — Что за странные фантазии? — спросила она у Рейстлина. — Так бывает у больных чумой?

— Да, — кивнул маг. Пристально глядя в глаза Тассельхофу, он опустился на колени у изголовья кровати. — Иногда лучше не спорить с ними, их это успокаивает. Тассельхоф…

Рейстлин положил руку на грудь кендеру, и тот, стараясь избежать прикосновения, упал на по душки, дрожа от страха.

— Я буду хорошим, Рейстлин, — прохныкал он. — Только не убивай меня, как Гнимша! Молнии, молнии!..

— Тас, — решительно и твердо сказал маг, но в голосе его проскользнули также нетерпеливые злобные нотки, которые заставили Крисанию с упреком поглядеть на него.

Лицо Рейстлина, однако, выражало лишь заботу и беспокойство, и Крисания решила, что ошиблась. Закрыв глаза, она прикоснулась пальцами к медальону Паладайна, который носила на шее, и принялась читать целебную молитву.

— Я не причиню тебе вреда, Тас, лежи смирно! — зашипел Рейстлин, видя, что жрица сосредоточилась на молитве. — Скажи, Тас, что говорила тебе Такхизис!

При первых же словах Крисании лицо кендера утратило нездоровый румянец, стало спокойным и прохладным, словно рожденные его воображением воды далекого озера. Жар явно спадал, и щеки Тассельхофа приобрели бледный, пепельно-серый цвет. В глаза вернулся огонек сознания, но оторвать свой взгляд от Рейстлина кендер не мог или не смел.

— Перед тем как отпустить нас, она сказала… — Тас поперхнулся и замолчал.

— Отпустить? — Рейстлин подался вперед. — Мне показалось, раньше ты говорил о побеге!

Тассельхоф побледнел еще больше и облизал пересохшие губы. Как ни пытался он отвести взгляд, блестевшие в свете магического посоха глаза мага не отпускали его, гипнотизировали, лишали воли и выуживали правду из самой глубины сознания.

Тас нервно сглотнул. Пересохшее горло першило.

— Воды, — попросил он.

— Когда скажешь, — отрезал Рейстлин, украдкой бросив взгляд на Крисанию.

Жрица продолжала свой разговор с богом и ничего не видела и не слышала. Лицо она закрыла ладонями, а голову опустила.

Кендер еще раз с трудом сглотнул.

— Я… думал, что мы бежим. Устройство сработало, и мы начали подниматься над этой мрачной равниной… Я увидел, как Бездна проваливается все ниже, уходит у меня из-под ног, но тут… — Кендер затрясся мелкой дрожью. — Она больше не была плоской и пустой! Там… там появились какие-то тени, и я вдруг увидел…

Кендер тряхнул головой и застонал.

— О Рейстлин, пожалуйста, не заставляй меня вспоминать об этом! Не заставляй меня снова возвращаться туда!

— Тс-с! — шепнул Рейстлин и зажал кендеру рот ладонью.

Крисания, бросившая на него озабоченный взгляд, увидела только, как маг ласково гладит больного кендера по щеке. Испуганный и бледный вид кендера ей, впрочем, не понравился, и она нахмурилась и покачала головой.

— Ему лучше, — сказала она. — Он не умрет, но над ним еще витают какие-то черные тени, которые не пропускают свет Паладайна и не дают исцелить его до конца. Это тени его галлюцинаций, Рейстлин. Не мог бы ты с этим что-нибудь сделать?

Тонкие брови жрицы снова сошлись на переносице.

— Что бы ни являлось ему в бреду, для него это очень реально. К тому же испугать кендера может лишь что-то по-настоящему страшное.

— Может быть, если ты уйдешь, ему будет полегче, — предложил Рейстлин. — Как-никак мы с ним старые друзья.

— Ты прав. — Крисания хотела подняться, однако кендер схватил ее за руку.

— Не оставляй меня с ним, госпожа! — взмолился он. — Он убил Гнимша!

Бедный механик! Я видел, как он умер… — Тассельхоф заплакал. — Бедный, бедный Гнимш! Сверкнула молния — бах! трах! — он упал и загорелся…

— Ну-ну, Тас, — ласково сказала Крисания, осторожно, но твердо заставляя кендера лечь. — Никто тебя не тронет. Кто бы ни убил этого твоего Гнимша, теперь он не сможет причинить тебе вреда. Твои друзья рядом, правда, Рейстлин?

— Моя магия сильна, — негромко произнес Рейстлин. — Не забывай об этом, Тассельхоф. Не забывай о силе моей магии!

— Да, Рейстлин, — покорно ответил Тас, лежа совершенно неподвижно, словно пригвожденный к матрасу пронзительным взглядом мага.

— Думаю, тебе действительно стоит остаться и побеседовать с ним, — тихо предложила Крисания. — Эти призраки, порожденные его воображением, еще некоторое время будут преследовать Тассельхофа и могут замедлить процесс выздоровления. С помощью Паладайна я вернусь к себе в комнату сама.

— Значит, мы договорились не рассказывать Карамону? — уточнил Рейстлин, искоса поглядев на жрицу.

— Да, — ответила Крисания твердо. — Иначе мы только расстроим его без надобности.

Она посмотрела на своего пациента.

— Я вернусь завтра утром, Тассельхоф, а ты поговори с Рейстлином. Облегчи свою душу. Потом ты заснешь, а когда проснешься, будешь вполне здоров. — Она положила свою прохладную ладонь на влажный лоб кендера и добавила:

— Да пребудет с тобой Паладайн!

— Карамон? — с надеждой спросил Тассельхоф. — Ты сказала — Карамон? Он здесь?

— Да, он здесь. Когда ты выспишься как следует, когда поешь и отдохнешь, я отведу тебя к нему.

— Я хочу встретиться с ним сейчас! — вскричал Тас чуть ли не в восторге, затем бросил боязливый взгляд в сторону Рейстлина. — Если, конечно, это вас не очень затруднит.

— Нас-то не затруднит, — холодно ответил Рейстлин, — только Карамон сейчас очень занят. Он командует армией и ведет войну. На кендеров у него просто нет времени.

— Нет… наверное, нет, — печально согласился Тассельхоф и вздохнул, опускаясь на подушку. Глаза его все еще были устремлены на Рейстлина.

Крисания в последний раз погладила его по голове и встала. Сжимая в ладони медальон Паладайна, она прошептала молитву и исчезла.

— Итак, Тассельхоф, — сказал Рейстлин тихим голосом, от которого кендера снова начало трясти, — теперь мы одни.

Маг наклонился к кровати, поправил под головой Таса подушку и накрыл его одеялом до самого подбородка.

— Тебе удобно?

Тас ничего не мог сказать, он только кивнул, с нарастающим ужасом глядя на Рейстлина.

Маг сел на кровать рядом с кендером. Он положил больному на лоб свою руку, потом пригладил его влажные волосы.

— Ты помнишь моего ученика Даламара, Тас? — спросил Рейстлин небрежно. — Если я не ошибаюсь, ты должен был видеть его в Вайретской Башне Высшего Волшебства. Я не ошибся?

Его пальцы прикасались к коже кендера совсем легко, словно мохнатые паучьи лапы.

— Помнишь, как Даламар разорвал на груди свою черную рясу и показал пять глубоких ран на груди? Ага, вижу, что помнишь. Это было наказание, Тас. Я покарал его за то, что он кое-что от меня скрыл.

Пальцы мага перестали двигаться по лицу кендера и остановились на лбу, нажав чуть сильнее. Тассельхоф вздрогнул и до крови прикусил губу, чтобы не закричать.

— Я… я помню, Рейстлин.

— Какое интересное переживание, — заметил Рейстлин, — не так ли? Я могу прожечь твое тело насквозь одним прикосновением, как, скажем, я мог бы резать масло раскаленным ножом. Кендеры ведь любят все интересное и необычное?

— Не до такой же степени, — с несчастным видом прошептал кендер. — Хорошо, я скажу тебе, Рейстлин. Я расскажу все… все, что случилось.

Он закрыл глаза и начал говорить, дрожа при воспоминании о пережитом им ужасе.

— Когда мы взлетели, мне вдруг показалось, что не мы поднимаемся над Бездной, а она… проваливается куда-то. Потом я увидел, что она больше не пустая, как мне казалось раньше. Я увидел… мне показалось, что я вижу долины, горы и моря…

Кендер открыл глаза и вытаращился на мага с благоговением во взоре.

— Только это были не моря! Это были ее глаза, а горы и долины — это были ее нос и губы… Мы взлетели вверх с лица! Когда мы поднялись достаточно высоко, Владычица Тьмы посмотрела на меня глазами, в которых горел огонь, открыла рот и… Я думал, что она сейчас нас проглотит! Но ничего не случилось — мы удалялись, а Темная Королева осталась где-то глубоко внизу под нами. И тут она поглядела на меня и сказала… и сказала…

— Что же она сказала? — требовательно спросил Рейстлин. — Это послание было адресовано мне, можешь не сомневаться! За этим она тебя и послала. Что же сказала Королева?

— Она сказала… — Голос кендера стал совсем тихим. — Вернись домой…

 

Глава 13

То, как подействовали на Рейстлина эти слова, потрясло кендера едва ли не больше, чем любое другое событие за всю его жизнь. Тасу приходилось видеть Рейстлина сердитым, приходилось видеть его довольным, Рейстлина убивающего и Рейстлина убиваемого — это когда Харас, герой народа гномов, пронзил его мечом, — но он никогда не видел на его лице такого выражения.

Рейстлин настолько побледнел, что в первое мгновение Тассельхофа посетила нелепая мысль — Рейстлин умер от разрыва сердца. Во всяком случае, два зеркала — его глаза — разлетелись вдребезги, и Тассельхоф увидел, как в этих осколках тысячекратно отразилось его собственное удивленное лицо. Взгляд Рейстлина стал пустым, незрячим и бездонным, устремленным куда-то вперед, но ничего не способным различить вдали.

Пальцы мага, лежавшие на лбу Тассельхофа, начали крупно вздрагивать, и кендер с изумлением увидел, как сидевший перед ним человек съеживается и становится маленьким и жалким. Лицо Рейстлина состарилось на глазах, а когда он встал, растерянно озираясь по сторонам, кендер заметил, что мага трясет.

— Рейстлин? — спросил Тас с тревогой. Он был рад тому, что внимание мага наконец-то переключилось на что-то еще, кроме его скромной персоны, однако странное выражение лица Рейстлина обеспокоило его. Кендер с трудом сел на кровати. Головокружение прошло, а вместе с ним оставило Таса странное, неведомое ему прежде чувство страха. Он чувствовал себя почти что прежним Тассельхофом Непоседой…

— Эй, Рейстлин, я не хотел ничего такого… Тебя что, тошнит? Ты выглядишь очень странно…

Но маг ничего не ответил. Попятившись, он наткнулся на каменную стену и прилип к ней, часто, с присвистом дыша. Закрыв лицо руками, маг пытался совладать с собой. Его борьба с каким-то невидимым противником была так ясно видна Тассельхофу, словно Рейстлин сражался с напавшим на него привидением.

Затем, с низким и протяжным криком, Рейстлин ринулся вперед. Схватив магический посох и путаясь на бегу в длинных полах плаща, он выбежал сквозь открытую дверь.

Глядя ему вслед, Тас увидел, как Рейстлин пронесся мимо стоявшего в коридоре на часах девара. Тому хватило лишь одного взгляда на лицо мага, чтобы, до смерти перепугавшись, ринуться наутек. С пронзительным визгом он понесся по коридору в направлении, противоположном тому, в котором бежал Рейстлин, и вскоре ни того ни другого не стало видно.

Все происшедшее было так удивительно, что кендеру потребовалось несколько секунд, чтобы понять: он больше не пленник.

— Знаешь что, — вслух обратился к самому себе Тассельхоф, — Крисания была права. Я действительно чувствую себя намного лучше после того, как рассказал обо всем Рейсту. Жаль, что ему это ничего не дало, даже напротив — скорее повредило, но меня это не волнует. Во всяком случае — не сильно.

Кендер протяжно вздохнул.

— Никак в толк не возьму, зачем ему понадобилось убивать Гнимша? Ладно, может быть, когда-нибудь я у него спрошу. А пока… — Он огляделся по сторонам.

— Первым делом нужно найти Карамона и сказать ему, что я добыл магическое устройство и мы можем наконец отправляться домой. Вот не думал, что когда-нибудь скажу такое, — бормотал он, пытаясь спустить ноги на пол, — но «домой» в данных обстоятельствах звучит удивительно здорово!

Он попытался встать, но его ноги, очевидно, предпочитали оставаться в постели, так как Тассельхоф вдруг обнаружил себя по-прежнему сидящим на краешке койки.

— Так не пойдет! — возмутился кендер, с угрозой глядя на взбунтовавшиеся конечности. — Не забывайте — без меня вы ничто! Я ваш хозяин, поэтому, когда я говорю «Шагай!», вы должны шагать. Ясно? А сейчас я собираюсь встать, — хмуро предупредил Тассельхоф свои ноги. — И вправе ожидать от вас послушания.

После такой суровой отповеди эффект был налицо. Ноги вели себя намного лучше, чем в первый раз, и кендер, правда, слегка покачиваясь, сумел пересечь темную комнату и подобраться вплотную к двери, за которой начинался освещенный несколькими факелами коридор.

Осторожно выглянув из-за угла, он посмотрел сначала налево, потом направо, но не увидел ничего, кроме дверей темных комнат, подобных той, из которой он так стремился выбраться. Левый коридор уводил во тьму, правый заканчивался ведущей наверх лестницей.

«Интересно, где это я?» — задумался кендер, направляясь к лестнице, так как, насколько он мог судить, единственный выход из подземелья был именно там.

«Впрочем, не так уж это и важно, — заключил он с философским спокойствием. — Вот преимущество человека, побывавшего в Бездне, — все остальные места, сколь угодно мерзкие, по сравнению с ней кажутся ему светлыми и прекрасными».

На полдороге ему пришлось остановиться для небольшого спора со своими ногами, которые опять взбунтовались. Видимо, они очень хотели вернуться в постель и полежать еще немного, так что Тассельхофу пришлось напомнить им, «кто в доме хозяин». Когда эта минутная слабость прошла, кендер приблизился к подножию лестницы и вдруг услышал доносившиеся сверху голоса.

— Вот незадача, — пробормотал он с досадой, проворно ныряя в тень. — Наверху кто-то есть. Должно быть, это стража. Похоже на гномов. Девары — так, кажется, они называются…

Кендер затаился и напряг слух, пытаясь разобрать, о чем шла речь.

— Неужели нельзя было сподобиться выучить язык, на котором разговаривают все приличные люди, — с раздражением заметил он через несколько минут. — Ведь ничего же не понятно! Впрочем, они что-то уж слишком возбуждены!

Не в силах справиться со своим непомерным любопытством, Тассельхоф медленно поднялся по лестнице и заглянул за угол, но тут же спрятался обратно.

— Двое, — пробормотал он. — И оба загораживают мне проход. И ведь никак их не обойдешь…

Его кошельки с оружием и инструментами исчезли, оставшись в подземных темницах Торбардина, но нож за поясом он сохранил.

«Но чем он может мне помочь против этих?» — спросил сам себя Тассельхоф, с уважением вспоминая огромные боевые топоры, которые он заметил в руках гномов.

Он выждал еще немного, надеясь, что темные гномы уйдут. Оба часовых выглядели довольно усталыми, однако они словно приросли к тому месту, которое охраняли, и уходить никуда не собирались.

— Но я же не могу оставаться здесь всю ночь или весь день, смотря что у них там наверху, — проворчал Тассельхоф. — Ладно, последую совету отца, который любил говорить: «Сначала поработай языком, и только потом берись за отмычку».

Самое худшее, что они мне сделают — если, конечно, не убьют меня на месте, — это посадят обратно под замок. В этом случае я снова буду на свободе минимум через полчаса — или я ничего не понимаю в замках.

Кендер тихо пошел по коридору.

«Или это не отец говорил? — размышлял он на ходу. — Тогда кто? Может быть, дядюшка Пружина?»

Выйдя из-за угла, Тас оказался на виду у гномов-часовых, которые заметно вздрогнули при виде кендера.

— Привет! — беззаботно окликнул их Тас. — Меня зовут Тассельхоф Непоседа.

— Он протянул руку для знакомства. — А вас? Ах, вы не хотите знакомиться? Ну и хорошо. Наверняка я не смог бы правильно произнести ваши имена. Видите ли, я сидел там внизу, в тюрьме, а теперь я ищу того человека, который обычно запирал меня на замок. Вы, должно быть, знаете его — это маг, который всегда ходит в черном. Он как раз допрашивал меня, когда кое-какие мои слова сильно его удивили. У него сделалось что-то вроде припадка, и он выбежал из камеры, позабыв запереть дверь. Может быть, кто-нибудь из вас видел, куда он побежал? Я хотел бы… Эй, куда же вы?

Тассельхоф заморгал, потом с осуждением покачал головой.

— Фу, какие они невоспитанные! Разве прилично вести себя подобным образом?

Последние слова относились к обоим гномам, которые сначала рассматривали кендера с нарастающей тревогой на лицах, а затем, хором выкрикнув какое-то смутно знакомое слово, бросились наутек.

— «Антаракс», — повторил задумчиво Тассельхоф, с недоумением глядя вслед гномам. — Похоже на гномье слово… Ах да, конечно! «Моровая язва»… Так вот оно в чем дело — они думают, что я все еще болен чумой. Ну что ж, это весьма кстати.

Теперь кендер стоял в длинном и пустом коридоре, почти точь-в-точь таком же, как и тот, который он видел внизу. В дальнем его конце виднелась еще одна лестница, к которой бежали оба девара.

— Я все еще не знаю, где я, — подытожил Тас, — и никто, похоже, не собирается подсказать мне, как отсюда выбраться. Должно быть, мне придется последовать за этими двумя деварами — уж они-то, наверное, знают, где выход.

Может быть, мне повезет, и Карамон тоже окажется где-нибудь поблизости.

Однако подгибающиеся ноги недвусмысленно указали Тассельхофу на то, что о беге не может быть и речи. Кендер неловко заковылял вслед за гномами, стараясь двигаться как можно быстрее, однако они взлетели по ступенькам и пропали из виду, а Тас еще не преодолел и половины коридора. Отдуваясь и борясь с головокружением, он карабкался вверх, горя желанием поскорее найти Карамона, однако, справившись с последней ступенькой и завернув за угол, он резко остановился.

— Оп-па! — Кендер присел от неожиданности и поспешно отступил обратно, зажимая рот рукой. — Заткнись, Непоседа, если не хочешь иметь дело с целой деварской армией.

И действительно, двое стражников, за которыми спешил Тассельхоф, столкнулись в коридоре по меньшей мере с двумя десятками гномов. Скорчившись в каком-то темном углу, Тас слышал их возбужденные восклицания и все ждал, что они вот-вот отправятся искать его, топая ножищами по каменному полу.

Но ничего подобного не случилось.

Прислушиваясь к разговору, Тас выждал еще немного, а потом рискнул выглянуть из-за угла. Только теперь он разглядел, что некоторые из присутствующих гномов вовсе не похожи на деваров — их бороды были тщательно расчесаны, да и одеты они были в сверкающие доспехи.

Самое главное, они выглядели довольно воинственно и грозно. На двух деваров эти новые гномы смотрели мрачными взглядами, словно прикидывая — свежевать их сейчас или немного погодя.

— Горные гномы! — пробормотал Тассельхоф, узнав орнамент на доспехах и гербы на щитах. — А если верить тому, что сказал Рейстлин, — они и есть враги, с которыми воюет Карамон. Следовательно, они должны сейчас быть у себя под горой, а не у нас. Если мы, конечно, сами не под горой, а я начинаю склоняться именно к этому выводу. Интересно, однако, что они тут делают?

В это время один из горных гномов заговорил, и Тассельхоф заметно просветлел.

— Наконец-то попался хоть кто-то, кто говорит на нормальном языке! — с облегчением вздохнул он.

Гном говорил на грубой смеси гномьего и Общего, что объяснялось, по-видимому, его незнанием или нежеланием говорить по-деварски. Насколько Тас понял, предводителю горных гномов было плевать на спятившего мага и на умирающего от чумы кендера, который бродит где-то в подземном лабиринте.

— Мы пришли за головой предводителя Карамона, — прорычал гном. — Вы, девары, сказали нам, что маг обещал все подготовить. Если все готово, то на конечном этапе мы могли бы обойтись и без него; лично я предпочел бы не иметь больше дел с черным магом. Теперь скажи мне, Аргат, твои воины готовы атаковать вражескую армию изнутри? Готовы ли вы пойти и убить предводителя? Или все это было простой уловкой? Если да, то вашим сородичам в Торбардине придется плохо!

— Это не уловка, — проревел тот, кого звали Аргат, и стиснул кулаки. — Мы готовы начать действовать. Предводитель сейчас в штабе. Маг сделал так, что он сейчас один — с ним только его телохранитель. Наши люди готовы атаковать гномов холмов. Когда вы сделаете свою работу, когда лазутчики сообщат, что ворота Торбардина открываются…

— Сигнал уже звучит, звучит в эти самые минуты, — отрезал предводитель горных гномов. — Если бы мы были над землей, ты услышал бы зов боевых труб.

Армия Торбардина уже идет!

— Тогда идем и мы, — подтвердил Аргат. Поклонившись, он сказал с насмешкой:

— Если ты не боишься, идем с нами. Мы лишим Карамона головы прямо сейчас.

— Я пойду с вами, — холодно сказал гном, — лишь затем, чтобы убедиться, что вы не замыслили никакого нового предательства.

О чем еще говорили гномы — Тассельхоф не слышал. Привалившись спиной к стене, он старался переварить услышанное. Ослабевшие ноги затекли, и в них впивались тысячи иголок, голова кружилась, а в ушах гудело, но Тас ничего этого не замечал.

— Карамон, — прошептал он, стараясь что-нибудь придумать. — Они хотят убить его! И все это устроил Рейстлин…

Тас вздрогнул.

— Бедный Карамон. Его родной брат-близнец… Если бы только он узнал, это убило бы его на месте. Гномам не понадобились бы даже их топоры.

Внезапно кендер вскинул голову.

— Тассельхоф Непоседа! — сердито сказал он себе. — Что это ты делаешь?

По-моему, ты бездействуешь и не знаешь, на что решиться, совсем как овражный гном, у которого одна нога завязла в глине. Ты должен спасти Карамона! В конце концов, ты же пообещал Тике присматривать за ним!

«Спасти его?! Как, старая дверная ручка?,.. — зазвучал у него в голове гулкий голос, подозрительно похожий на голос Флинта. — Там не меньше двадцати гномов, а у тебя лишь этот нож, которым лишь курам головы отрезать!

— Что-нибудь придумаю, — отрезал кендер. — А ты сидишь себе под деревом, ну и сиди…

В ответ послышалось насмешливое фырканье, но Тас не обратил на него никакого внимания. Выпрямившись во весь рост, он выдернул из-за пояса маленький нож и начал бесшумно — как умеют только кендеры — красться по коридору.

 

Глава 14

У нее были темные волнистые волосы и кривоватая хитрая улыбка, которая впоследствии так нравилась мужчинам у ее дочери. Ее характер был простым, открытым и честным, как у одного из ее сыновей, и еще она обладала даром — редким и удивительным, — который она сумела передать своему второму сыну.

Это была способность к магии. Но одна способность сама по себе мало что значит, а она была слаба — слаба волей и духом. Вместо того чтобы самой повелевать магическими силами, она позволила магии овладеть собой, и поэтому она умерла. Ее смерть не оказала почти никакого воздействия ни на ее дочь — волевую и целеустремленную Китиару, ни на сына-силача Карамона. Китиара вообще ненавидела мать и сильно ревновала ее, а Карамон, хоть и забоится о матери, однако гораздо ближе ему был собственный брат-близнец — хрупкий и болезненный Рейстлин. Кроме того, странные видения и галлюцинации, а также мистические трансы, в которые мать частенько впадала, делали ее абсолютной загадкой для молодого воина.

Рейстлина смерть матери повергла в глубокое отчаяние. Он был единственным из ее детей, кто до конца понимал свою мать. Он жалел ее за слабость характера, хотя за нее же и презирал. Когда мать умерла, Рейстлин пришел в ярость; он остался один-одинешенек в целом мире, наедине со своим драгоценным и опасным даром. Как ни сердился молодой маг, в глубине его души рождался безотчетный, всепоглощающий страх, ибо в судьбе матери ему виделся его собственный жребий.

После смерти мужа мать Рейстлина погрузилась в состояние, близкое к трансу, вызванное горем и безразличным отчаянием, из которого она не вышла до конца своих дней. Рейстлин был беспомощен. Он ничего не мог сделать, только смотрел, как угасает огонек ее жизни, по мере того как она медленно уходит во тьму. Мать лежала молча, никого не узнавая и отказываясь от еды, то и дело разумом своим уносясь в иные планы бытия, видеть которые дано было только ей.

Ее сына — тоже мага — это потрясло до глубины души.

Он сидел с матерью в ее последнюю ночь. Держа мать за тонкую руку, он смотрел, как ее ввалившиеся, лихорадочно блестящие глаза следят за чудесами, вызванными к жизни сорвавшимися с цепи магическими силами.

Этой ночью Рейстлин поклялся себе страшной клятвой, что никогда не позволит никому и ничему — ни своему брату-близнецу, ни сводной сестре, ни магии, ни судьбе, ни даже богам — играть собой так, как это было с его матерью.

Он сам, и только сам поведет себя по жизни, поведет туда, куда ему будет нужно.

Он поклялся себе в этом самой страшной клятвой, связавшей его на всю жизнь, но он был еще мальчишкой, который остался один в темноте подле умирающей матери. Он слышал ее последний судорожный вздох и чувствовал, как последняя дрожь пробежала по тонким, таким же, как у него самого, пальцам. Сжимая эти пальцы, он плакал и все умолял ее сквозь слезы:

— Мама, вернись домой… вернись домой!

Теперь, в Замане, эти слова были обращены к нему. Они дразнили и испытывали, смеялись и молили, разогревали его гнев и холодили душу. Они звенели в ушах, эхом отдавались в голове, словно звучали надтреснутые колокола — не в тон, не в лад, невпопад. Чувствуя, что голова его вот-вот разлетится от боли, Рейстлин сильно ударился лбом о стену.

Однажды Рейстлин видел, как Ариакас пытал пленного рыцаря, заперев его внутри звонницы. Ночь напролет темные жрецы звонили в колокола, вознося хвалу своей Королеве. Наутро рыцарь был найден мертвым, а на его перекошенном лице навеки застыла гримаса ужаса — ужаса столь бесконечного и глубокого, что даже привычные к жестокости палачи поспешили поскорее избавиться от трупа.

Рейстлин чувствовал себя примерно так же — запертым внутри своей собственной колокольни, колокола судьбы на которой вызванивали и вбивали ему в череп его же собственные слова, предвещавшие его судьбу: «Вернись домой, вернись домой!». Шатаясь, крепко сжимая голову руками, Рейстлин отчаянно пытался заставить их замолчать, но его усилия ни к чему не привели…

Оглушенный и ослепленный болью, маг решил убежать от них. Пошатываясь и спотыкаясь на каждом шагу, он бродил по коридорам магической крепости, понятия не имея, где находится, ища только одного — спасения. В конце концов он наступил на полу собственного плаща и, запутавшись в ней, с размаху упал на колени.

Из его кармана выпал какой-то круглый предмет, выпал и покатился по каменному полу. Глядя на него, Рейстлин ахнул от страха и гнева. Это было еще одно свидетельство его поражения — разбитый, треснутый, бесполезный Глаз Дракона. Рейстлин бросился за ним, но шар будто специально избегал его растопыренных пальцев, катясь по каменным плитам и подпрыгивая на выбоинах.

Рейстлин полз за ним на четвереньках, и в конце концов шар остановился. Со свирепым горловым рычанием маг протянул к нему скрюченные пальцы и вдруг замер.

Глаза его широко открылись от изумления. Он увидел, куда он забрел, и теперь отпрянул, дрожа.

Перед ним возникли Великие Врата.

Они были точно такими же, как в Палантасской Башне Высшего Волшебства — огромная овальная дверь, стоявшая на небольшом возвышении, с причудливым орнаментом на ней — изображением Пятиглавого Дракона. Пять обращенных к центру двери голов разевали пасти в неслышном гимне Владычице Тьмы.

Врата в Палантасской Башне были заперты; никто не мог открыть их снаружи, сделать это можно было только изнутри, из самой Бездны, из того места, которое никто и никогда не покидал против воли Владычицы Тьмы. Эта Врата тоже были замкнуты, однако с этой стороны войти в них могли двое — идущие рука об руку Белый Жрец Бесконечного Добра и Черный Маг, воплощающий в себе Бесконечное Зло.

Столь невероятное сочетание было специально предусмотрено великими магами, которые надеялись таким образом навсегда запечатать эти страшные Врата, ведущие в Царство Тьмы и Бессмертия.

Обычный смертный, глядя в эти Врата, не увидел бы ничего, кроме непроницаемой, кромешной тьмы.

Но Рейстлин давно уже не был простым смертным. С каждым днем он становился все ближе и ближе к своей богине и подчинял себе силы все более могущественные.

Все его помыслы были направлены на одно, и теперь маг словно завис между двумя мирами. Глядя на закрытые Врата, он почти проникал взглядом сквозь эту тьму!

Для него мрак не был сплошным…

С трудом оторвавшись от созерцания Врат, Рейстлин снова сосредоточился на Глазе Дракона.

«Как он вообще выскользнул из кармана?» — подумал маг сердито. Он держал шар глубоко в секретном кармане своего плаща и теперь недоумевал, как так получилось, что эта волшебная вещица убежала от него. Пораскинув мозгами, Рейстлин усмехнулся самому себе — он знал ответ. Каждый Глаз Дракона был наделен сильнейшим инстинктом самосохранения. Например, этот шар — из Истара, он заставил короля эльфов Лорака похитить себя и увезти в Сильванести, чтобы Глаз Дракона не был уничтожен в Катаклизме. Потом, когда Лорак сошел с ума и шар не мог его больше использовать, он снова поменял хозяина и привязался к Рейстлину. Это он сохранил жизнь молодому магу на пороге библиотеки Астинуса.

Это он сговорился с Фистандантилусом, чтобы доставить Рейстлина к Владычице Тьмы. Теперь же, почувствовав грозящую ему опасность, Глаз Дракона стремился бежать и от Рейстлина.

Но Рейстлин не собирался этого допустить! Протянув руку, он быстрым движением схватил шар.

Раздался пронзительный визг…

Врата открывались.

Рейстлин поднял голову. Врата открывались, но совсем не для того, чтобы пропустить его внутрь. Они открывались, чтобы предупредить, устрашить его, показав дерзкому магу, какое наказание его ждет в случае проигрыша.

Стоя на коленях и прижимая к груди Глаз Дракона, Рейстлин почувствовал присутствие Великой Такхизис, Владычицы Тьмы, которая медленно вставала перед ним. Потрясенный, он благоговейно склонился к ее ногам.

— Это твой жребий, — прошелестел у него в голове знакомый голос. — Судьба твоей матери станет и твоей. Поглощенный собственной магией, ты навсегда останешься у нее в плену. Даже смерть будет казаться тебе желанной и сладостной, но и в этом тебе будет отказано.

Рейстлин повалился на каменные плиты. Его трясло. Точно так же вздрагивало тело Фистандантилуса, когда он прикасался к нему алым рубином. Голова мага лежала на каменном полу. Так же она лежала на плахе во сне, преследовавшем его много ночей подряд. Рейстлин почти готов был признать свое поражение…

Но в нем оставались еще силы. Когда-то давно магистр Ложи Белых Мантий Пар-Салиан получил приказ богов найти достаточно могущественного мага, который мог бы помочь им справиться с растущим злом Владычицы Тьмы. Великий Пар-Салиан долго искал и наконец остановил свой выбор на Рейстлине. В душе молодого мага он разглядел такой запас сил, какого не было ни у кого. Пока Рейстлин был молод, его возможности напоминали бесформенную и холодную глыбу железа, но магистр надеялся, что раскаленное горнило боли, страданий, честолюбие и война сумеют превратить мягкое железо в закаленную сталь. И он не ошибся…

Рейстлин поднял голову с холодного камня.

Огненная ненависть и ярость Владычицы бушевали вокруг него. Пот потек по спине Рейстлина, а при каждом вздохе словно огонь обжигал его легкие. Такхизис мучила его, высмеивала, дразнила Рейстлина его же собственными словами и воспоминаниями, она смеялась над ним точно так же, как смеялись над слабым и хрупким Рейстлином многие. И все же, хотя тело его содрогалось от страха, какого он не испытывал еще ни разу в жизни, душа мага ликовала.

В растерянности он попытался проанализировать причины этого странного несоответствия. Рейстлин попробовал справиться с собой и страшным напряжением сил, после которого он почувствовал себя слабым и разбитым, заставил замолчать звенящие в голове слова, которые произносились уже не его собственным голосом, а голосом его матери. Он закрыл глаза и перестал видеть насмешливую улыбку Черной Королевы.

Тьма окружила его, и в этой прохладной тьме он почувствовал страх своей богини.

Она боялась… боялась его!

Рейстлин медленно поднялся на ноги. Горячие ветры продолжали веять из Врат, раздувая его черный плащ, так что маг казался самому себе окруженным грозовыми тучами. Но теперь он мог смотреть прямо сквозь Врата. Прищурившись, маг разглядывал страшную дверь с мрачной кривой улыбкой. Затем он взмахнул рукой и швырнул Глаз Дракона прямо в нее.

Ударившись о невидимую стену, шар разлетелся вдребезги. Раздался высокий, едва слышный визг, и над головой Рейстлина захлопали, зашелестели огромные черные крылья. С протяжным воем крылья превратились в дым и были унесены горячим ветром.

Могучие силы бились в жилах Рейстлина, силы, которых он никогда раньше в себе не ощущал. Осознание слабости противника подействовало на мага, как терпкое молодое вино. Магия, чистая магия, вырвавшись из тесного пространства мозга, заполнила его сердце и растеклась по жилам горячей, хмельной волной.

Накопленные за века знания и силы теперь принадлежали ему, Рейстлину… и Фистандантилусу!

Внезапно Рейстлин услышал чистый и высокий зов трубы. Музыка ее голоса была холодна, как воздух на заснеженных вершинах далекой гномьей страны.

Звенящий призыв эхом отдался в его голове и изгнал оттуда все посторонние звуки и голоса. Труба призывала Рейстлина перейти черту и вступить во мрак, даря ему власть над самой смертью.

Но Рейстлин заколебался. Он не хотел торопиться и входить через Врата сейчас. Он предпочел бы немного подождать, но готов был перейти в Бездну в любую минуту, если понадобится. Появление кендера означало, что ход времени можно изменить, направив историю по иному руслу, а смерть гнома-механика защищала его от того, что какое-то магическое устройство — наподобие того, из-за которого погиб Фистандантилус, — будет включено в самый неподходящий момент и помешает его планам осуществиться.

Время пришло.

Рейстлин в последний раз глянул на Врата и, слегка поклонившись Владычице Тьмы, развернулся и стремительно зашагал прочь.

***

Крисания стояла на коленях в своей комнате и молилась.

Вернувшись из подземелья, где лежал больной кендер, жрица хотела было снова лечь, но какое-то неясное предчувствие, наполнившее ее, помешало ей уснуть.

Кругом стояла полнейшая тишина, словно все живое затаило дыхание.

Предчувствие становилось все острее. Нет, пытаться заснуть бесполезно. Крисания вся была в напряжении и чувствовала себя бодрой, как никогда прежде.

Небо за окном было наполнено светом. Во тьме сверкали яркие звезды, а серебряная луна Солинари светилась, словно изогнутый кинжал. Несмотря на то что окно было довольно узким, Крисания ясно видела каждый предмет в своей комнате.

Вещи и мебель казались ей живыми, затаившимися в ожидании каких-то важных событий.

В задумчивости Крисания стала рассматривать небо вычерчивая в нем знакомые созвездия. Вот Гилеан, Бог Книги, вот его Чаша Равновесия, вот Великая Такхизис и Всебесцветная Драконица. А вот и Паладайн — Отважный Воин, и его Платиновый Дракон. Две луны — Солинари Божий Глаз и Лунитари Ночная Свеча — медленно плыли в вышине. За ними, разбросанные по черному бархату неба, перемигивались созвездия второстепенных богов и мерцающие искры планет.

Где-то там была и черная луна — луна, увидеть которую могли только его глаза.

Крисания стояла у окна до тех пор, пока не замерзли пальцы, которые она положила на каменный подоконник. Осознав, что дрожит от холода, она повернулась к кровати с твердым намерением поспать хоть немного…

Но ночь продолжала сдержанно вздыхать, словно говоря ей: «Подожди… подожди еще чуть-чуть».

А потом она услышала звук трубы. Высокий, чистый, переливчатый, он пронзил ее сердце победным гимном, отчего ее кровь быстрее побежала по жилам.

Дверь в ее комнату со стуком отворилась.

Крисания не удивилась. Теперь ей стало понятно, чего она ждала, стоя у окна, почему не ложилась. Он пришел, и она спокойно повернулась к нему.

Рейстлин стоял на пороге, и его силуэт четко вырисовывался на фоне освещенного факелами коридора. Но не хуже, чем факелами, лицо мага освещалось его собственным светом, порочным светом его души, подобно темной заре поднимавшимся откуда-то из-под черных складок его мантии.

Словно что-то подтолкнуло Крисанию. Обернувшись к окну, она увидела в небесах мерцающую тем же нечистым светом Нуитари — черную луну.

Кровь бросилась ей в голову, и жрица прикрыла глаза, пытаясь справиться с головокружением и унять сердцебиение. Затем, когда силы вернулись к ней, Крисания посмотрела на стоящего перед ней Рейстлина.

И почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она видала его всяким — охваченным магическим экстазом, сражающимся с неудачами и с самой смертью, но еще ни разу она не видела его во всей полноте и величии его темного могущества и силы. Печать древних знаний и тысячелетней мудрости лежала на его челе, а теперь оно так изменилось, что Крисания едва его узнавала.

— Пора, Крисания, — сказал маг, протягивая руки. Крисания протянула ему свои. Ее пальцы замерзли, и прикосновение Рейстлина буквально обожгло ее.

— Я боюсь, — прошептала жрица. Рейстлин притянул ее ближе.

— Не надо бояться, — сказал он. — Я вижу ясно — Паладайн с нами. Это моя богиня — Владычица Тьма — должна бояться. И она боится. Я чувствую ее страх. Ты и я — вместе мы пересечем границу времен и вступим в Царство Смерти. Вместе мы станем сражаться с Тьмой и заставим Такхизис пасть на колени!

Маг обнял Крисанию и прижал к груди. Его губы нашли рот жрицы и закрыли его поцелуем.

Крисания закрыла глаза и позволила магическому огню — тому, что пожирает тела мертвых, — охватить и свое тело, которое представлялось ей всего лишь холодным, жалким, испуганным, простой скорлупой из белых одежд, в которую она пряталась все эти годы.

Рейстлин чуть отстранился и провел пальцем по ее губам и подбородку, заставив жрицу приподнять голову и заглянуть прямо себе в глаза. В них Крисания увидела самою себя, отраженную зеркалом его души, — себя, окруженную аурой слепящего и чистого белого света. Она увидела себя прекрасной, обожаемой, любимой. Она увидела себя вестницей правды и справедливости, навеки закрывающей путь в этот мир горю, отчаянию и страху.

— Благословен будь, Паладайн! — прошептала жрица.

— Благословен, — согласился Рейстлин. — Я снова должен защитить тебя заклятием, подобным тому, какое я дал тебе, чтобы пройти сквозь Шойканову Рощу.

Теперь мой поцелуй будет защищать тебя при переходе через Врата.

Крисания затрепетала. Маг снова прижал ее к себе и коснулся губами высокого чистого лба.. Острая боль пронзила все тело Крисании и достала до самого сердца, так что она поморщилась. И все же она смолчала. Рейстлин улыбнулся ей.

— Идем.

Они покинули комнату на легких крыльях произнесенного быстрым шепотом заклятья за несколько мгновений до того, как красные лучи Лунитари проникли в комнату сквозь окно — словно кровь, стекающая с узкого серпа Солинари в подставленную чашу черной луны.

 

Глава 15

— А что у нас с провиантскими обозами? — спросил Карамон усталым голосом человека, который заранее знает ответ.

— Никаких известий, — ответил Гэрик, избегая взгляда предводителя. — Но… мы еще ждем.

— Они не придут. Они попали в засаду, и ты об этом знаешь, — устало улыбнулся гигант.

— Зато мы нашли воду, — неуверенно сообщил молодой рыцарь, тщетно пытаясь придать своему голосу оптимистическую тональность. Взглянув на расстеленную на столе карту, он начертил небольшой кружок внутри крошечного зеленого пятнышка на пергаменте.

Карамон фыркнул.

— Колодец, который к полудню бывает уже пуст. О да, за ночь он снова наполняется, да только эта вода на вкус ничуть не лучше лошадиного пота. Должно быть, в него проникает морская вода.

— И все же ее можно пить, — возразил Гэрик. — Правда, нам пришлось выдавать людям строго ограниченные порции и поставить вокруг колодца стражу, однако не похоже, чтобы он внезапно высох.

— Ну хорошо, — вздохнул Карамон, приглаживая пятерней свои длинные вьющиеся волосы. — Скоро у нас будет не так много воинов, чтобы мы не смогли напоить их вволю водой из этой дыры.

В комнате было тепло и душно. Кто-то из слуг перестарался — набил камин дровами и поджег прежде, чем привыкший спать под открытым небом Карамон успел его остановить. Теперь гиганту приходилось держать окна открытыми, чтобы в помещение проникло хоть немного морозного чистого воздуха, однако бушевавшее в очаге пламя продолжало поджаривать его с одного бока.

— Сколько солдат дезертировало сегодня? — спросил Карамон.

Гэрик смущенно откашлялся.

— Около… около сотни, — признался он неохотно.

— Вот как? Куда же они все направляются? В Паке Таркас?

— Да. Мы так считаем.

— Что еще новенького? — мрачно спросил Карамон, всем своим видом показывая, что ничего хорошего он не ждет. — Я вижу, у тебя есть что еще сказать. Выкладывай… — И он строго посмотрел на молодого человека.

Гэрик покраснел. В эти минуты ему очень хотелось, чтобы ложь не противоречила Кодексу чести Ордена, который он ставил для себя превыше всего. И все же, как он готов был без раздумий отдать жизнь за своего предводителя, так же он готов был и солгать, лишь бы избавить Карамона от боли и разочарований.

Он едва не сделал этого, но в последний момент заколебался, а когда поднял глаза, то понял — Карамон знает.

— Варвары? — спросил предводитель. Гэрик, не ответив, потупился.

— Все?

— Увы. Все до одного.

Карамон закрыл глаза. Затем он вздохнул, снял с карты небольшую деревянную фишку, обозначавшую место дислокации его людей, и принялся задумчиво вертеть ее в пальцах. Внезапно Карамон громко выругался и швырнул фигурку в огонь. Минуту спустя он успокоился.

— Я не обвиняю их вождя и его людей, — проговорил он. — Темному Ковылю нелегко было принять такое решение, и так же нелегко им будет вернуться назад.

Горные гномы наверняка перекрыли все перевалы в горах — именно поэтому обозы так нас и не нагнали. Варварам придется пробиваться с боем. Да пребудет с ними милость их богов…

Карамон некоторое время молчал, затем стиснул кулаки.

— Будь проклят Рейстлин! — выругался он. — Будь проклят мой брат!

Гэрик неуверенно переступил с ноги на ногу. Взгляд его обежал комнату, словно он боялся, что черный маг может возникнуть из пустоты в любом ее углу.

— Ну хорошо, — сказал Карамон, выпрямляясь и возвращаясь к изучению карт.

— Проклятьями делу не поможешь. Теперь единственный выход, насколько я понимаю, — оставаться на равнинах со всеми силами, какие еще остались в нашем распоряжении. Нужно выманить гномов на себя, вынудить их сражаться на открытой местности, чтобы мы могли использовать против них кавалерию. Конечно, теперь мы уже никогда не сможем пробиться в Торбардин, — добавил Карамон с горечью. — Теперь мы можем только попытаться отступить в Паке Таркас с минимальными потерями. Там мы будем в относительной безопасности, а потом…

— Предводитель, — один из стражников, стоявших у дверей, вошел в комнату и слегка покраснел, поняв, что перебил своего начальника. — Прошу прощения.

Прибыл гонец.

— Впусти.

В дверях показался молодой человек, одежда и волосы которого были покрыты толстым слоем дорожной пыли. Лицо его раскраснелось от холодного ветра, и он, с завистью поглядев на огонь, все же шагнул вперед, чтобы вручить Карамону письмо.

— Садись, согрейся. — Карамон махнул рукой в сторону очага. — Я рад, что хоть кто-то может оценить эту жару по достоинству. К тому же у меня есть предчувствие, что новости, которые ты нам доставил, не из приятных.

— Благодарю. — Гонец уже устраивался у очага, протягивая руки к огню. — Новости у меня такие — гномы холмов ушли.

— Ушли? — с изумлением повторил Карамон, вскакивая на ноги. — Куда ушли?

Не может быть, чтобы они вернулись…

— Они пошли на Торбардин. — Гонец заколебался. — И рыцари вместе с ними.

— Это безумие!

Карамон с такой силой ударил кулаком по столу, что деревянные фишки на карте подпрыгнули вверх и раскатились в разные стороны. Потом его лицо снова стало мрачным.

— Это Рейстлин! — прорычал он. — Мой трижды проклятый брат!

— Нет, — подсказал гонец. — Это были девары. Меня же просили передать тебе вот это.

Он вынул из сумки свернутый в трубку пергамент и вручил его Карамону.

Предводитель быстро взломал печать.

Предводитель Карамон!

Я только что узнал от лазутчиков-деваров, что ворота Торбардина откроются, когда зазвучит труба. Мы планируем совершить быстрый марш и застать горных гномов врасплох. Выйдя на рассвете, мы достигнем крепости к вечеру. Мне очень жаль, что у меня не было времени известить тебя о нашем плане. Мои люди уверяют меня, что вы получите свою долю военной добычи, даже если прибудете позже. Да осветит свет Реоркса ваши топоры.

Регар Огненный Горн.

Память Карамона немедленно вернулась к испачканному кровью куску пергамента, который он держал в руках совсем недавно. «Маг предал вас…» — было написано на нем.

— Девары! — Карамон оскалился. — Лазутчики!.. Да, они шпионят, да только не в нашу пользу. Изменники, но только не своему народу!

— Ловушка! — ахнул Гэрик, также вскакивая.

— Да, и мы сунулись в нее, как глупые кролики, — пробормотал Карамон, думая о другом пойманном кролике — том, которого его брат держал в руках, а потом отпустил на волю. — Немудрено, что они так легко сдали Паке Таркас. Для них это была невеликая потеря, коли они всегда могут забрать его обратно, особенно если защитники погибнут. Наши солдаты дезертировали сотнями, потом ушли варвары, а теперь гномы холмов отправились штурмовать Торбардин, имея у себя в тылу воинов-деваров. Могу себе представить, что начнется, когда прозвучат трубы и ворота откроются…

За окнами раздался высокий и чистый зов трубы, и Карамон вздрогнул. Он никак не мог понять, слышит ли он этот звук на самом деле, или это ему просто почудилось. Перед его глазами как наяву возникла страшная картина: девары медленно, незаметно рассредоточиваются среди гномов Регара, вклиниваясь между ними и расчленяя боеспособные отряды на маленькие, разрозненные кучки. Потом их руки медленно поползут к рукояткам топоров, молотов, мечей… и зазвучит труба.

Большинство гномов холмов так и не узнают, кто и откуда на них напал, и погибнут, не успев нанести ни единого ответного удара.

Карамону показалось, что он слышит крики, топот подбитых железом тяжелых башмаков, звон оружия и хриплые, бессвязные вопли низких гномьих голосов. Эти звуки доносились так явственно, словно воображаемая битва кипела тут же, за дверью…

Карамон был так поглощен своим видением, что обратил внимание на бледное лицо Гэрика чисто случайно. Выхватив меч, молодой рыцарь прыгнул к входным дверям с криком, который мигом вернул гиганта к действительности. Круто обернувшись через плечо, Карамон увидел ворвавшуюся в коридор толпу темных гномов. Сверкнула сталь.

— Измена! — завопил Гэрик.

— Назад! — прогремел Карамон. — Не выходи из комнаты! Рыцари ушли — мы одни в крепости. Запри дверь!

Карамон прыгнул вслед за Гэриком и отшвырнул молодого человека назад.

— Эй вы, там! Сюда! — крикнул Карамон, обращаясь к стражникам, которые отчаянно сражались перед дверьми в комнату.

Схватив одного из солдат за руку, Карамон потянул его на себя, одновременно опуская меч на голову вырвавшегося вперед девара. Шлем гнома развалился, как горшок из необожженной глины, и на руку Карамона выплеснулась горячая кровь.

Но он не обратил на это никакого внимания. Протолкнув стражника себе за спину, Карамон всей своей тяжестью бросился на набившихся в коридор деваров, кромсая их огромным мечом.

— Назад, идиот! — рявкнул он второму часовому, который еще несколько мгновений колебался, а затем выполнил приказ.

Яростная атака Карамона произвела желаемое действие. Напор его гигантского тела застал темных гномов врасплох. Многие, потеряв равновесие, упали, а остальные в страхе попятились. Но паника была недолгой. Заметив, что противник приходит в себя и снова собирается с силами, гигант подумал об отступлении.

— Берегись! — крикнул Гэрик, стоявший в дверном проеме с мечом в руке.

Карамон повернулся и попытался отступить в комнату, где он был в относительной безопасности, но поскользнулся в луже крови на полу и упал, едва не вывихнув колено.

С диким воем девары ринулись на него.

— Внутрь! — заорал Карамон Гэрику во всю силу своих легких. — Заприте дверь, забаррикадируйтесь…

Остальные его слова заглушил победный клич темных гномов, навалившихся на предводителя сразу вдесятером.

— Карамон!

Проклиная себя за медлительность и чувствуя, как обливается кровью сердце, Гэрик атаковал гномов. Удар молота пришелся ему по левому плечу, и рука рыцаря бессильно повисла. «Хорошо, что я держу меч в правой», — равнодушно подумал он, не чувствуя боли. Взмах мечом, и один из гномов упал как подкошенный, а его голова, отделившись от тела, откатилась в сторону.

Затем над самой головой Гэрика сверкнул топор. Рыцарь машинально пригнулся, но это не спасло бы его, не промахнись гном на полпальца. В следующее мгновение девар упал — это один из часовых атаковал его сзади.

Карамон продолжал бороться, хотя подняться оказалось не под силу даже ему.

Пинком здоровой ноги он отшвырнул двух деваров с такой силой, что они врезались в своих товарищей и опрокинули их на пол. Повернувшись на бок, Карамон ударил кого-то рукояткой меча в лицо и, не обращая внимания на кровь, хлынувшую ему на руки, двинул мечом в обратную сторону, так что клинок вонзился кому-то в живот.

Гэрик, зарубивший еще двоих, продлил ему жизнь еще немного, но, увы, — спасти Карамона он не мог.

— Карамон! Сверху! — крикнул рыцарь, яростно отбиваясь от наседавших на него деваров.

Гигант перекатился на спину и увидел над собой Аргата с занесенным топором. Он попытался подставить меч, но четверо деваров бросились на него и прижали к земле.

Чуть не плача от ярости, не обращая внимания на угрожавшие ему блестящие топоры, Гэрик предпринял отчаянную попытку спасти Карамона, но между ним и предводителем было слишком много гномов. Занесенный Аргатом топор уже начал опускаться…

И вдруг он упал…

Топор выпал уже из мертвых пальцев, и Гэрик успел заметить, как удивленно раскрылись темные глаза предводителя деваров. Стальное лезвие топора зазвенело по залитым кровью каменным плитам пола, а труп Аргата повалился на Карамона.

Сзади из шеи гнома торчала рукоять небольшого ножа.

Гэрик поднял взгляд, чтобы посмотреть, кто же расправился с Аргатом, и ахнул. Над телом дважды изменника стоял кендер.

Гэрик даже заморгал, решив, что боль и беспокойство за жизнь Карамона сыграли с ним нехорошую шутку и что теперь он видит призрак, однако кендер никуда не исчезал. Впрочем, удивляться не было времени. Молодой рыцарь сумел пробиться к предводителю, а за спиной его двое стражников и присоединившийся к ним гонец теснили деваров, энтузиазм которых с гибелью Аргата заметно поубавился. Они рассчитывали на легкую победу, а теперь дело оборачивалось для них пренеприятнейшим образом.

Четверо темных гномов, удерживавших Карамона на полу, поспешно отпрянули, когда гигант начал выбираться из-под трупа девара. Гэрик помог Карамону, оттащив мертвое тело Аргата в сторону и подставив гиганту плечо. Карамон поднялся с трудом — нога, которую он подвернул, едва выдерживала его вес.

— На помощь! — крикнул Гэрик стражникам, но в этом не было необходимости

— солдаты были уже рядом. Поддерживая Карамона с двух сторон, они помогли предводителю вернуться в комнату и сесть.

Прежде чем последовать за ними, Гэрик быстро оглядел поле боя. Девары неуверенно глядели на него, не делая попыток повторить нападение. Рыцарю показалось, что в глубине коридора он заметил доспехи горных гномов.

Зато прямо посередине площадки стоял этот странный кендер, который появился как из-под земли будто бы только для того, чтобы спасти жизнь Карамону. Лицо кендера было пепельно-серым, а на губах играла болезненная, неуверенная улыбка. Гэрик не придумал ничего лучшего, как обхватить кендера здоровой рукой вокруг талии и, без труда подняв его над землей, потащить за собой в комнату.

Как только он оказался внутри, стражники захлопнули тяжелую дверь и заперли ее на засов.

Лицо предводителя было мокрым от пота и крови, но он по обыкновению широко ухмылялся. Внезапно Карамон посуровел.

— Не очень-то ты хороший рыцарь, — пожурил он. — Я отдал тебе приказ, а ты не послушался. Мне следовало бы… — Тут кендер, извивающийся у Гэрика под мышкой, поднял голову, и Карамон оборвал себя на полуслове.

— Тас! — прошептал гигант, потрясенный.

— Привет, Карамон, — слабым голосом приветствовал его кендер. — Я… я очень рад снова тебя видеть. Мне нужно многое тебе сказать, много-много важных вещей… наверное, мне нужно было бы рассказать тебе все сейчас, но я не могу… Мне кажется, я сейчас… потеряю сознание.

***

— Вот так оно и было, — закончил Тассельхоф, глядя затуманившимися от слез глазами на бледное, лишенное всякого выражения лицо Карамона. — Он наврал мне про магическое устройство — когда я попробовал следовать его инструкциям, оно просто-напросто рассыпалось в моих руках. Я действительно видел, как на Истар свалилась эта огненная гора, — продолжал кендер, — и должен заметить, что одно это почти вознаградило меня за все неприятности. Чтобы увидеть это, стоило, наверное, даже умереть, хотя утверждать наверняка я не берусь — ведь я не умер по-настоящему, хотя в первое время мне именно так и казалось.

Пожалуй, все-таки не стоило бы, если бы потом всю после-жизнь пришлось торчать в Бездне. Это не слишком приятное место, Карамон, и я не пойму, чего Рейстлин так туда стремится.

Тассельхоф вздохнул.

— Но я все равно мог бы простить его за это. — Голос кендера стал жестким, а маленькая челюсть упрямо выдвинулась вперед. — Но только не за то, что он сделал с Гнимшем и пытался сделать с тобой…

Тас прикусил язык. Этого он говорить вовсе не собирался.

Карамон поглядел на него.

— Продолжай, Тас, — мягко сказал он. — Что он хотел сделать со мной?

— Н-ничего, — замялся Тас, виновато улыбаясь. — Это я просто… фантазирую. Ты же меня знаешь.

— Что же еще он пытался сделать? — Карамон с горечью улыбнулся. — Мне казалось, что Рейстлин сделал все, что можно было сделать, лишь бы причинить мне вред.

— Он пытался убить тебя, — пробормотал кендер и покраснел.

— Ах да, конечно. — Выражение лица Карамона не изменилось. — Так, значит, вот что означало послание гнома.

— Он продал тебя этим… деварам, — с несчастным видом продолжал кендер.

— Они собирались доставить твою голову королю Дункану в знак своей преданности.

Рейстлин намеренно отослал из крепости всех рыцарей, сказав им, что ты якобы приказал им отправляться на штурм Торбардина…

Кендер махнул рукой в сторону Гэрика и двух часовых.

— Он сказал гномам, что тебя охраняет только телохранитель…

Карамон молчал. Он и не чувствовал ничего — ни боли, ни гнева, ни удивления. Внутри было так пусто, как бывает только в минуты величайшей усталости или разочарования. Постепенно, однако, эта пустота заполнялась тоской по дому, по Тике, по старым друзьям — Танису, Лоране, Речному Ветру и Золотой Луне.

Тассельхоф, как будто подслушав его мысли, склонил голову на плечо гиганту.

— Можем мы теперь вернуться в наше собственное время? — робко спросил он, глядя на друга снизу вверх. — Я что-то очень устал. Скажи, как ты думаешь, нельзя ли мне будет некоторое время пожить с вами, с тобой и Тикой? Хотя бы до тех пор, пока я не поправлюсь. Я обещаю, что не стану вам надоедать своей болтовней.

Карамон, у которого слезы выступили на глазах, обнял кендера за плечи и прижал к себе.

— Сколько угодно, Тас, — сказал он и печально улыбнулся, глядя в огонь. — Я закончу строить наш дом. На это уйдет не больше двух месяцев, а потом мы съездим навестим Таниса и Лорану — я давно обещал Тике, но нам все было никак не выбраться… Я не мог. Тике всегда хотелось поглядеть на Палантас. И, может быть, мы все вместе сходим на могилу Стурма. Ведь я так и не попрощался с ним как следует…

— А еще мы можем навестить Элистана, — подсказал кендер и вдруг подпрыгнул от волнения. — Госпожа Крисания! Я пытался рассказать ей про Рейстлина, но она мне не поверила! Мы не можем ее бросить!

Тассельхоф в отчаянии заломил руки.

— Нельзя допустить, чтобы Рейстлин взял ее с собой в это ужасное место!

Карамон покачал головой.

— Можно попробовать еще раз поговорить с ней, Тас, только я не думаю, что она нас послушает. Но мы можем по крайней мере попытаться. — Карамон с трудом поднялся и охнул, наступив на больную ногу. — Они теперь, должно быть, возле Врат. Рейстлин не может больше ждать — крепость вот-вот окажется в руках горных гномов.

— Гэрик. — Карамон хромая приблизился к молодому рыцарю, которому один из стражников как раз бинтовал сломанную руку. — Как дела?

Рука Гэрика уже покоилась в грубом лубке, и теперь стражник старался прибинтовать ее так, чтобы она оставалась неподвижной. От боли Гэрик скрипел зубами однако подняв глаза на своего предводителя, он умудрился выдавить улыбку.

— Со мной все будет в порядке сказал он слабым голосом. — Не беспокойся.

Улыбаясь, Карамон подтащил поближе стул и сел.

— Как насчет того, чтобы немного попутешествовать?

— Я готов, предводитель.

— Хорошо. Я полагаю, что другого выхода нет. Скоро это место будет кишеть гномами. Ты должен попробовать выбраться сейчас. — Карамон потер подбородок.

— Регар рассказывал мне, что когда-то между Торбардином и Паке Таркасом существовали подземные ходы. Я рекомендую тебе воспользоваться ими. Это будет совсем не трудно — те холмы, что мы видели на равнине, соединены с подземными тоннелями. Ты должен попробовать воспользоваться ими хотя бы для того, чтобы убраться отсюда подальше, а там уж видно будет.

Гэрик ответил не сразу. Бросив взгляд на гонца и стражников, он вздохнул и негромко спросил:

— Ты сказал, что «рекомендуешь мне». А ты? Разве ты не пойдешь с нами?

Карамон откашлялся и хотел что-то ответить, но не смог. Некоторое время он хмуро смотрел в пол. Этого момента гигант боялся больше всего, и теперь, когда он наступил, приготовленные заранее слова вылетели у него из головы.

— Нет, Гэрик, — сказал он наконец. — Не пойду. Заметив, как сверкнули глаза рыцаря, и догадываясь, о чем он подумал, Карамон поднял ладонь.

— Нет, Гэрик, я не сделаю никакой глупости, например, не стану подвергать опасности свою молодую жизнь ради благородной и дурацкой цели — спасения своего командира!

Молодой человек вспыхнул, а Карамон ухмыльнулся.

— Нет, — продолжил гигант более серьезно. — Хвала богам, я не принадлежу к Рыцарскому Ордену, и у меня хватит здравого смысла бежать, если меня побьют. А сейчас, — он не сдержал тяжелого вздоха, — я разбит. Я не могу объяснить всего, во всяком случае так, чтобы ты понял. Я не уверен что я сам все хорошо понимаю. Единственное, что я могу сказать — это то, что у нас с Тассельхофом есть, гм… скажем так, магический способ вернуться домой.

Карамон смущенно пригладил волосы. Гэрик в мрачном молчании переводил взгляд с предводителя на кендера и обратно.

— Надеюсь, это не связано с твоим братом, — выдавил он наконец и нахмурился.

— Нет, — успокоил его Карамон. — Здесь наши с ним пути расходятся. У него своя жизнь, а у меня — я впервые по-настоящему понял это только сейчас — своя.

Он положил руку на плечо Гэрика.

— Отправляйтесь в Паке Таркас. Ты и Микаэль должны сделать все, чтобы те, кто доберутся туда живыми, смогли перезимовать.

— Но…

— Это приказ, рыцарь, — хрипло сказал Карамон.

— Слушаюсь. — Гэрик отвернулся, быстро обмахнув здоровой рукой набежавшие на глаза слезы.

Карамон бережно обнял рыцаря за плечи, и лицо его стало удивительно нежным.

— Да будет с тобой Паладайн, Гэрик, — прошептал он и, оглядывая остальных, сказал уже громче:

— Пусть Паладайн будет со всеми вами!

Гэрик удивленно поднял голову, и на его щеках появились мокрые следы.

— Паладайн? — с горечью переспросил он. — Тот самый бог, который нас покинул?

— Нельзя терять веру, друг мой, — упрекнул его Карамон, вставая со стула с болезненной гримасой. — Даже если ты не хочешь верить в бога, доверься своему сердцу. Прислушайся к его голосу, и оно станет для тебя лучшим советчиком, чем даже Кодекс и Мера. И тогда ты поймешь…

— Хорошо, — прошептал рыцарь. — Пусть… пусть те боги, в которых веришь ты, пребудут с тобой.

— Я думаю, они были со мной все это время. — Карамон печально улыбнулся.

— Просто я был слишком глуп, чтобы прислушиваться к их голосам. А теперь вам, пожалуй, пора.

Он по очереди попрощался со всеми воинами, стараясь не замечать их тщетных попыток скрыть слезы. Грусть, с которой они расставались со своим предводителем, тронула Карамона. Он и сам испытывал такую печаль, что готов был расплакаться, как ребенок.

Потом они осторожно отперли дверь и выглянули наружу. Коридор был пуст, если не считать трупов, однако Карамон считал, что затишье продлится недолго.

Девары отступили скорее всего лишь затем, чтобы перегруппироваться, а возможно, они просто дожидались подкрепления. После этого они снова предпримут штурм и попытаются прикончить всех, кто засел в штабе не существующей больше армии.

С мечом в руке Гэрик повел троих спутников по коридору, пытаясь следовать несколько путаным указаниям кендера, который рассказал им, как лучше всего добраться до самых нижних этажей магической крепости. (Тас хотел нарисовать подробную схему, но Карамон не дал — время было дорого.) Когда рыцари исчезли из виду и даже эхо шагов затихло в отдалении, Карамон и Тассельхоф отправились в противоположную сторону. Прежде чем уйти, кендер выдернул свой нож из трупа Аргата.

— Ты однажды сказал, что этот нож годится только для того, чтобы сражаться с кроликами, — гордо сказал он, вытирая кровь с лезвия и пряча нож за пояс.

— Не напоминай мне о кроликах, — сказал Карамон таким странным, напряженным голосом, что Тассельхоф посмотрел на него. Посмотрел и вздрогнул — таким бледным стало вдруг лицо исполина.

 

Глава 16

Час пробил. Он был рожден для этой минуты. Ради этого момента Рейстлин терпел боль, унижения, физические и душевные страдания. К нему он готовился, ради него изнурял себя бесконечным штудированием колдовских книг, ради него боролся, жертвовал, убивал…

Теперь он наслаждался величием минуты, позволив магической энергии собраться над своей головой, окружить себя. Никакие иные звуки или предметы не волновали мага; весь мир, за исключением магии и Врат, перестал для него существовать.

Но даже в минуты торжества его разум не прекращал работу. Глаза мага внимательно осматривали Врата, не пропуская ни малейшей подробности, хотя в этом, наверное, уже не было необходимости. Тысячи раз он видел Врата во сне и в мечтах, видел как наяву. Заклинания, открывающие проход, были просты — ничего особо хитрого в них не было. Маг должен был обратиться с соответствующей фразой к каждой из пяти драконьих голов, охранявших Врата. К головам тоже следовало обращаться в определенном порядке, а каждую фразу необходимо было произнести с особой интонацией, но для великого мага, каким стал Рейстлин, это было пустяковой задачей. Как только он закончит с этим, Крисания обратится к своему богу с молитвой, чтобы он удержал Врата открытыми. Когда они войдут, Врата закроются.

И тогда Рейстлин попробует решить ту великую задачу, которую он перед собой поставил.

Мысль об этом привела его в восторг. Сердце забилось быстрее, кровь побежала по жилам, застучала в висках и запульсировала в набухших артериях на шее. Поглядев на Крисанию, маг кивнул. Пора.

Жрица, раскрасневшись от волнения и восторга, уже предвкушала вожделенный молитвенный экстаз, который даровало ей общение с ее богом. С горящими глазами она встала почти в центре Врат, повернувшись к Рейстлину лицом. Этот поступок свидетельствовал о ее полной и безоговорочной уверенности в способностях Рейстлина; ведь одно неверное слово, даже не к месту сделанная пауза, малейшая оговорка или жест руки могли привести обоих к гибели.

Таким образом древние маги, создавшие эти страшные ворота и по какому-то своему капризу не пожелавшие запереть их навсегда, пытались защитить их от непосвященных. Чтобы просто приблизиться к Вратам, черный маг должен был совершить немало страшных деяний. Но и он не мог в одиночку открыть Врата — в этом ему мог помочь только чистый душой и непоколебимый в своей вере жрец Светоносного Паладайна. И два столь разных человека, воплощения двух противоположных начал, должны были бесконечно доверять друг другу и поддерживать один другого, что представлялось совершенно невероятным сочетанием.

И все же однажды так уже было. Фистандантилус и Денубис, крепко связанные ложным обаянием одного и утраченной верой другого, дошли до Врат вместе. Теперь же пред Вратами стояли двое, соединенные тем, чего не предусмотрели древние мудрецы, — странной, противоестественной любовью.

Крисания вступила во Врата. Она бросила последний взгляд на Рейстлина — последний взгляд в этом мире — и улыбнулась. Рейстлин ответил ей тем же, хотя в мозгу его уже звучали первые строки заклинаний.

Крисания подняла руки. Теперь ее глаза смотрели сквозь мага, смотрели в волшебные сверкающие миры, в которых обитало ее божество. Жрица слышала последние слова Короля-Жреца из Истара и знала теперь, в чем заключалась его роковая ошибка. Его подвела гордыня, с которой он требовал то, о чем ему следовало молить униженно и смиренно.

Теперь Крисании не казалось удивительным, что боги в своем праведном гневе обрушили на город огненную гору и наслали несчастья и болезни на весь мир Кринна. В глубине души она не сомневалась, что Паладайн ответит на ее молитвы и даст ей то, в чем отказал он Королю-Жрецу. Эти минуты были великими не только для Рейстлина, но и для нее.

Как великий рыцарь Хума, она прошла через все испытания — испытания огнем, тьмой, кровью и смертью. Теперь она была готова.

— О Паладайн, Платиновый Дракон! Твоя недостойная рабыня припадает к ногам твоим и просит твоего благословения! Глаза мои открыты для твоего света! Только теперь я поняла все то, чему ты пытался научить меня в своей несравненной мудрости. Так прислушайся же к моей молитве, о Несущий Свет! Не оставь меня в радениях моих! Отвори передо мной сии Врата, дабы могла я идти вперед с твоим факелом в руке. Освети мой путь и пройди его вместе со мной, чтобы навсегда исчезла тьма в этом мире!

Рейстлин затаил дыхание. Все решалось именно в эти мгновения. Не ошибся ли он в ней? Хватит ли у жрицы веры, сил, мудрости? В самом ли деле она — избранница Паладайна?

А Крисанию уже закружило ослепительное сияние. Ее темные волосы засверкали, белое платье светилось, словно пропитанное солнечным светом облако, а глаза мерцали подобно серебряной луне. В эти мгновения ее красота стала совершенно сказочной, неземной, небывалой.

— Благодарю тебя за то, что ты ответил на мою молитву, бог Света, — прошептала Крисания, склонив голову. Две слезинки блеснули на ее бледных щеках, словно драгоценные камни. — Я постараюсь быть достойной тебя!

Рейстлин смотрел на жрицу, зачарованный ее красотой. Он чуть было не позабыл, какая великая цель привела его к преддверию Врат. Он смотрел на нее, словно околдованный, и даже мысли о магии ненадолго — на короткий промежуток между двумя ударами сердца — покинули его.

Потом он встрепенулся. Ничто, ничто не могло остановить его теперь!

***

— Карамон, смотри! — прошептал Тассельхоф в благоговейном восторге.

— Мы опоздали, — печально ответил гигант.

В поисках Крисании и Рейстлина оба друга спустились на самый нижний уровень подземных казематов магической крепости и теперь стояли, не в силах отвести взгляд от прекрасной жрицы. Крисания, окруженная аурой серебристого света, стояла в самых Вратах, подняв кверху вытянутые руки и обратив лицо к невидимым небесам. Ее неземная красота болью ужалила Карамона в сердце.

— Не может быть, чтобы было слишком поздно! — вскричал Тассельхоф. — Не может!

— Посмотри внимательней, Тас, — прошептал Карамон, сокрушенно качая головой. — Посмотри на ее глаза! Она слепа, столь же слепа, сколь незрячим был я в Башне Высшего Волшебства. Она не может видеть сквозь этот яркий свет…

— Нужно хотя бы попытаться поговорить с нею, Карамон! — Кендер в отчаянии вцепился в одежду гиганта. — Мы не должны допустить, чтобы она ушла с ним. Это все я виноват — я рассказал ей о Бупу! Если бы не я, Крисания, наверное, не пошла бы с Рейстлином! Пусти меня, я сам с ней поговорю!

Размахивая руками, кендер бросился вперед. Только в последний момент Карамон успел схватить его за хохолок на макушке и потянул на себя. Кендер завопил — от боли и в знак протеста, — и тут Рейстлин обернулся.

В первые несколько секунд великий маг смотрел на них — на своего брата-близнеца и на кендера — с таким выражением, словно никак не мог их узнать. Постепенно, однако, лицо его менялось. Маг узнал обоих, но не был ни доволен, ни огорчен.

— Тише, Тас, — прошептал Карамон. — Ты не виноват. А теперь встань здесь.

Он подтолкнул кендера и заставил его спрятаться за толстой каменной колонной.

— Спрячься, — прошипел он. — Береги устройство, и себя тоже.

Тассельхоф открыл было рот, чтобы возразить, но увидел лицо Карамона, а потом и лицо его брата. Ни слова не говоря, кендер юркнул за колонну, чувствуя себя так, словно он опять попал в Бездну, — испуганным и несчастным.

— Хорошо, Карамон, — негромко пробормотал он. — Я буду здесь. Обещаю.

Тас вздрогнул и притаился за каменным столбом. В памяти его возникла страшная картина — бедняга Гнимш падает на пол, сраженный молниями Рейстлина.

Карамон в последний раз бросил на кендера строгий взгляд и захромал по коридору туда, где стоял Рейстлин. Маг смотрел на него настороженно, почти с угрозой, сжимая в руке свой волшебный посох.

— Значит, ты уцелел, — констатировал он.

— Благодаря богам, а не тебе, — парировал Карамон.

— Благодаря одному богу, мой дорогой братец, — уточнил Рейстлин с кривой улыбкой. — Тебя спасла Владычица Тьмы. Она послала кендера сюда, и это он, я полагаю, изменил время настолько, что твоя жизнь не потребовалась. Тебе не стыдно, Карамон, что своей жизнью ты обязан Темной Воительнице?

— А тебе не стыдно, что ей ты обязан своей душой?

Рейстлин сверкнул глазами. В их зеркальной поверхности появилась небольшая трещинка, которая тут же исчезла. С насмешливой улыбкой маг отвернулся.

Теперь он стоял лицом к Вратам. Подняв правую руку, он повернул ее ладонью вверх и остановил взгляд на драконьей голове в нижнем правом углу Врат.

— Черный Дракон! — Рейстлин говорил мягким, ласковым голосом. — От темноты до темноты разносится в пустом пространстве мой голод.

При этих словах вокруг Крисании начал сгущаться ореол черного света — черного, как сияние «ночной слезы», как лучи невидимой луны Нуитари.

Пальцы Карамона сомкнулись на запястье Рейстлина. Маг сердито дернулся, пытаясь вырвать руку, но Карамон держал его крепко.

— Забери нас домой, Рейстлин… Рейстлин обернулся к брату и воззрился на него в крайнем изумлении, позабыв даже о своем гневе.

— Что? — переспросил он надтреснутым голосом.

— Забери нас домой, — с расстановкой повторил гигант.

Рейстлин издевательски захохотал.

— Какой же ты сопливый дурак, Карамон! — прорычал он наконец, снова попытавшись высвободить руку. С тем же успехом он мог бы вырываться из рук самой Смерти.

— Наверняка ты уже знаешь все, что я сделал! Ведь кендер рассказал тебе про своего друга-механика? Ты знаешь, что я предал тебя, — я собирался бросить твой труп в этом проклятом и страшном месте. Ты уцелел не по моей воле. И все же ты продолжаешь цепляться за меня!

— Я продолжаю цепляться за тебя, потому что вода уже сомкнулась над твоей головой, Рейстлин, — ответил Карамон, глядя на свою сильную, загорелую руку, сжавшую тонкое запястье брата. Рука мага казалась ему хрупкой и тонкой, словно у птицы, и белая кожа была почти прозрачной. Гиганту показалось, что он видит текущую по жилам синеватую кровь. — Моя рука и твоя рука — это все, что у нас осталось.

Карамон помолчал, потом набрал в грудь побольше воздуха.

— Ничто не сотрет и не отменит того, что ты сделал, — продолжил он с глубоким сожалением в голосе. — Наши отношения никогда уже не будут такими, как прежде. Мои глаза открылись, Рейст, теперь я вижу, что ты такое.

— И продолжаешь умолять меня вернуться вместе с тобой? — насмешливо переспросил Рейстлин.

— Я могу научиться жить с сознанием того, что ты такое и что ты сделал, — негромко сказал Карамон, глядя в глаза Рейстлину. — Это тебе нужно будет учиться жить с самим собой. Иногда, особенно по ночам, бремя вины может показаться непереносимо тяжелым, но…

Карамон не договорил. Маг тоже молчал, а лицо его превратилось в непроницаемую маску, по которой нельзя было угадать ни его мыслей, ни чувств.

Карамон сглотнул. Его пальцы чуть сильнее сжались на запястье Рейстлина.

— Подумай вот о чем, — сказал гигант. — В своей жизни ты сделал кое-что хорошее, и, может быть, это твое добро намного важнее всего, что сделал каждый из нас. Легко помогать людям, когда твою помощь оценят. Другое дело — помогать тем, кто швыряет твое добро тебе же в лицо. Ты помогал тем, кто не заслуживал ни помощи, ни сострадания. Ты делал добро, даже когда знал, что все безнадежно и благодарности ты не дождешься. Верь мне… — Рука Карамона задрожала. — Ты еще сможешь сделать немало хорошего, чтобы… искупить причиненное тобой зло.

Оставь все это, вернись домой!

Вернись домой!.. Вернись домой!..

Рейстлин закрыл глаза, потому что боль в груди стала непереносимой. Его левая рука шевельнулась, приподнялась, а тонкие пальцы коснулись гигантской пятерни Карамона легко, словно мохнатые ножки паука. Голос Крисании, все еще читавшей молитву, доносился словно издалека. На веках ее закрытых глаз играли сполохи света.

Вернись домой!..

Когда Рейстлин снова заговорил, его голос был мягким, таким же мягким, как и его прикосновение.

— Ты даже не начал постигать, мой брат, какие черные преступления пятнают мою душу. Если бы ты узнал о них, то отвернулся бы от меня со страхом и отвращением. — Маг вздохнул, и по его телу пробежала легкая дрожь. — Ты прав, иногда по ночам даже я сам отворачиваюсь в ужасе от себя самого…

Рейстлин открыл глаза и посмотрел Карамону прямо в лицо.

— Но знай одно, брат мой, все эти преступления я совершил умышленно, преднамеренно. Знай же еще, что мне предстоят злодеяния еще более мрачные, и я пойду на это без колебаний и вполне сознательно.

Он бросил быстрый взгляд на Крисанию, которая, не видя и не слыша ничего вокруг, стояла в створе Врат, излучая силу и красоту.

Карамон тоже посмотрел на жрицу, и его лицо стало мрачным.

Рейстлин перехватил его взгляд и улыбнулся.

— Да, Карамон, она вступит в Бездну вместе со мной. Она пойдет впереди меня, она будет сражаться за меня с черными жрецами и мрачными магами, с призраками и духами умерших, обреченными вечно скитаться в этом царстве ужаса и теней. Ей предстоит испытать невероятные мучения, которые только способна изобрести моя Королева. Все эти испытания искалечат ее тело, погасят разум, в клочья изорвут и изранят ее. В конце концов, когда она не сможет больше выносить страдания, Крисания упадет на землю, упадет к моим ногам… окровавленная, растоптанная, умирающая. Из последних сил она будет протягивать ко мне руки, прося одного — утешения. Она не станет просить меня спасти ее — для этого у нее слишком твердый характер. Она будет просить меня об одном — чтобы я был рядом с нею в ее смертный час.

Рейстлин глубоко вздохнул, потом пожал плечами.

— Но я пройду дальше, Карамон! Я не задержусь даже для того, чтобы сказать ей слово, чтобы бросить на нее один-единственный взгляд. Почему? Да потому, что она больше не будет мне нужна. Я пойду дальше, к своей цели, и моя сила будет расти даже тогда, когда ее раненое сердце будет истекать кровью.

Рейстлин полуобернулся к Вратам и, подняв левую руку ладонью кверху, посмотрел на голову дракона на вершине Врат. Затем он медленно прочел второе заклинание:

— Белый Дракон! От этого мира до следующего мой голос призывает жизнь!

Карамон посмотрел на Врата, на Крисанию, и его разум заполнился отвращением и ужасом, но он продолжал удерживать Рейстлина за руку. Он хотел сказать еще что-то, но его брат вдруг сделал правой рукой какое-то непонятное, неуловимо быстрое движение, и гигант почувствовал, как к его горлу, к самой артерии, пульсирующей алой кровью, прижался сверкающий серебряный кинжал.

— Отпусти, — коротко сказал Рейстлин. Maг не нанес удара, но Карамон почувствовал, как истекает свежей кровью не тело — его душа. Кинжал Рейстлина перерезал последнюю нить, связывавшую близнецов, положил конец всякой духовной близости между ними. Что-то снова кольнуло Карамона в сердце, и он поморщился, но боль быстро прошла. Последняя связь между ними была оборвана. Он был свободен.

Ни слова не говоря, гигант выпустил руку мага и, прихрамывая, побрел по коридору туда, где за колонной прятался Тассельхоф.

— Последнее предупреждение, брат, — холодно сказал Рейстлин ему в спину, засовывая кинжал в ременную петлю на запястье.

Карамон не ответил, он не остановился и не обернулся.

— Берегись магического устройства для путешествий во времени, — продолжал Рейстлин насмешливым голосом. — Его починила сама Такхизис. Это Ее Темное Величество отправило кендера из Бездны. Если ты им воспользуешься, то можешь оказаться в прескверном месте.

— Это Гнимш! — воскликнул Тассельхоф, выскакивая из-за колонны. — Его исправил мой друг Гнимш. Гном-механик, которого ты убил! Я…

— Тогда воспользуйтесь им, — холодно перебил Рейстлин, и бросил отобранный у Гнимша брелок в руки Таса. — Забирай его отсюда, Карамон, и проваливай сам.

Только помни, я тебя предупредил!

Карамон успел перехватить рассерженного Тассельхофа.

— Спокойно, Тас, спокойно. Хватит. Сейчас это уже не имеет значения.

С этими словами Карамон повернулся назад и снова оказался лицом к лицу с Рейстлином. Лицо воина было бледным от усталости и боли, но на нем появилось выражение холодного спокойствия, присущее человеку, который в конце концов нашел самого себя. Погладив кендера по хохолку волос на голове, он сказал:

— Ну давай, Тас. Нам пора домой. Прощай, Рейстлин.

Рейстлин ничего этого не слышал. Он уже повернулся к Вратам и погрузился в свою магию. И все же, даже начиная третье заклятие, маг следил за тем, как Карамон взял из рук кендера магическое устройство и начал раскладывать его, превращая из ничем не примечательного брелока в скипетр.

«Пусть отправляются, — подумал маг. — Кажется, я наконец-то отделался от этого слюнявого идиота!»

Потом он поглядел на Крисанию и не сдержал довольной улыбки. Жрица стояла в круге белого света, напоминающего сияющее на снегу неяркое зимнее солнце,

— обращение к Платиновому Дракону было услышано.

Он снова поднял руки и повернулся к третьей голове, в левом нижнем углу.

— Красный Дракон! От темноты до темноты зову я! Да станет пустота твердью у меня под ногами!

Красные лучи пронзили белое сияние и черную ауру вокруг Крисании. Алый, как кровь, свет обжигал, и все же он послушно лег на пол перед Рейстлином, протянувшись между магом и входом во Врата, словно мост.

Маг возвысил голос. Повернувшись вправо, он обратился к четвертой голове:

— Голубой Дракон! Время как река течет по твоим следам.

Крисанию затопил поток голубого сияния. Затем голубые лучи начали вращаться, кружиться, словно в медленном танце. Стоя в этом свете, как под потоками воды, жрица подняла вверх лицо, а ее платье затрепетало, словно на сильном ветру, засверкало вспышками синего и голубого. Черные волосы приподнялись, невесомые, и заколыхались, как водоросли, готовые плыть в потоке времени.

Рейстлин почувствовал, как вздрогнули Врата. Очевидно, его магия начала взаимодействовать с защитным полем Врат, отзываясь на его команды. Теперь уже душа Рейстлина задрожала от восторга, который разделяла с ним и Крисания. Глаза ее блестели от слез, а губы приоткрылись во вздохе. Вот жрица протянула руки, и от ее прикосновения Врата приоткрылись!

У мага перехватило дыхание. Новые силы хлынули в его тело, содрогающееся от экстатического восторга, и Рейстлин едва не задохнулся. Теперь он видел все, что происходило с той стороны Врат, видел недоступные ему прежде планы бытия, куда не ступал еще ни один смертный до него.

Откуда-то до слуха Рейстлина донеслось бормотание Карамона, который пытался привести в действие магическое устройство.

— Твое время лежит пред тобой… Для этого крепко возьмись за концы и в разные стороны их поверни… И вскроются времени дали…

Домой. Вернись домой…

Рейстлин начал пятое заклинание.

— Зеленый Дракон. Судьба сильнее всех богов, ибо лишь ей под силу сбросить их с трона. Восплачьте же вместе со мной…

Внезапно голос Рейстлина дрогнул. Что-то было не так. Могучая магия, бьющаяся в его теле, вдруг пошла на убыль, стала медлительной и вялой. Ему удалось кое-как договорить магическую формулу до конца, но каждый вздох давался ему с огромным напряжением, а сердце на мгновение перестало биться. Когда же оно снова начало сокращаться, это произошло так неожиданно и резко, что содрогнулась вся хрупкая фигура мага.

В панике Рейстлин устремил свой взгляд на Врата. Сработало ли его последнее заклинание? Нет! Свет вокруг Крисании стал меркнуть. Врата закрывались!

Рейстлин выкрикнул последнее заклинание еще раз, но его голос странно дребезжал и ломался, отражаясь обратно на него же, хлеща мага, словно кнутом, и жаля, словно рассерженный шершень. Что же случилось? Он буквально чувствовал, как магические силы уходят из-под его контроля. Скоро он ослабеет совсем, и Врата закроются навсегда.

— Вернись домой…

Это был ее голос. Это его Королева, Владычица Тьмы, смеялась и дразнила его. Это голос его брата, умоляющий, полный сожаления. И еще один, пронзительный голос кендера. Он не слушал его, он наполовину забыл сказанные Тассельхофом слова…

Но теперь они молнией пронеслись в его голове.

— Гнимш починил устройство. Гнимш, гном-механик…

Рейстлин почувствовал в животе леденящий холод — словно сталь клинка снова пронзила его насквозь. На этот раз, однако, оружие смертных было ни при чем.

Просто он вспомнил слова из летописи Астинуса, переданные ему Даламаром. Это они вонзились в его душу, заставив ее скорчиться от ужаса.

— В это самое время некий гном-механик, находившийся в плену у гномов Торбардина, включил свое устройство для путешествий во времени, которое он соорудил, стремясь вырваться из темницы… Вопреки всей известной истории Кринна, это устройство сработало, и сработало так, как ожидалось… Вероятно, созданное пленным гномом-механиком устройство каким-то образом вступило во взаимодействие с могущественным, но тонким и сложным заклинанием Фистандантилуса — величайшего из магов. Результат нам всем хорошо известен.

Произошел колоссальной силы взрыв, полностью уничтоживший равнины Дергота…

Рейстлин в гневе сжал кулаки. Так, значит, убивать этого Гнимша вовсе не имело смысла! Проклятый гном-механик успел намудрить со своим устройством еще до своей смерти. История повторяется! Следы на песке остались в неприкосновенности…

Рейстлин заглянул во Врата и увидел, как из них выступил палач. Маг видел, как его же собственная рука приподымает черный капюшон, видел блеск опускающегося топора. Своими руками он опустил топор на собственную шею!

Магическое поле Врат бешено пульсировало. Окружившие Врата драконьи головы извергли победоносный рев. Приступ страха и боли исказил лицо Крисании, и маг, заглянув ей в глаза, увидел в них точно такое же выражение, какое он видел в глазах матери, незряче уставившейся в какие-то одной ей видимые дали.

— Вернись домой…

В самих Вратах закружилась неистовая радуга огней. Вырвавшись из-под контроля, они окружили обмякшее тело жрицы, совсем как вызванный Рейстлином огонь в чумном поселке. Крисания вскрикнула от боли — это ее кожа и тело ощутили обжигающий жар прекрасного и гибельного пламени никем больше не управляемой магии.

Наполовину ослепленный этим непереносимым сиянием и собственными слезами, катившимися из обожженных глаз, Рейстлин все смотрел и смотрел на кружащийся огненный вихрь. Он увидел — Врата закрываются.

В бешенстве маг швырнул на пол свой магический посох и издал пронзительный вопль, в котором отразились его неистовая ярость и горькое разочарование.

В ответ ему из Врат донесся переливчатый, насмешливый хохот.

— Вернись домой…

Рейстлином овладело спокойствие — холодное спокойствие отчаяния. Он проиграл, но она не должна увидеть его побежденным. Если ему суждено умереть, он умрет, но подчинит себе свою магическую силу.

Рейстлин поднял голову. Потом встал на ноги. Используя все свои огромные знания и силу, накопленную поколениями магов, свою собственную силу и ту, о которой он и понятия не имел, но которая все это время жила в его теле и в потайных, самых темных уголках души, Рейстлин поднял руки и снова закричал. Но на сей раз это не был невнятный вопль отчаяния и бессилия. Слова приказа прозвучали отчетливо и громко — приказа, который еще никто и никогда не отдавал за всю историю Кринна.

Но они были услышаны и поняты.

Поле Врат держалось. Он сам держал его! Он сам повелевал ему! По его приказу Врата содрогнулись и замерли.

Рейстлин глубоко, судорожно вздохнул. Уголком глаза он увидел яркую вспышку у себя за спиной — магическое устройство для путешествий во времени сработало!

Врата дергались и раскачивались в неистовом, сумасшедшем танце. Магия устройства Пар-Салиана набирала силу и распространялась во все стороны, а могучие судороги пространства сотрясали даже монолитный фундамент старинной крепости. Древние камни стен запели, и убийственные звуки окружили Рейстлина.

Ревели в гневе драконьи головы. Лишенные возраста голоса камней и существующие вне времен голоса драконов соперничали, сплетались, боролись, подняв в конце концов такую какофонию, что немудрено было сойти с ума.

Звук был оглушительным, он раскалывал голову и рвал барабанные перепонки.

Мощь двух заклинаний заставляла землю трястись и подпрыгивать. Поющие камни с треском разлетались на тысячи осколков, а металлические голоса драконов переходили в хрип.

Сами Врата начали рушиться.

Рейстлин пал на колени. Магическое поле разваливалось, трещало по швам, рассыпалось на части, словно рушащийся по кирпичикам мир. Оно ломалось, рвалось, и, поскольку Рейстлин продолжал удерживать его, оно стало разрывать и самого мага.

Голова раскалывалась от боли. Тело свело судорогой. Рейстлин скорчился в агонии. Он оказался перед страшным выбором: стоило ему чуть ослабить усилия, сдаться, и он рухнул бы в пропасть навстречу собственной незавидной судьбе, провалился бы в мрачное безымянное Ничто, по сравнению с которым любой мрак был бы стократ предпочтительнее. Но он знал и другое: если он будет удерживать поле, могущественные магические силы, которые он же сам и вызвал к жизни, разорвут его тело в клочки и разметают по времени и пространству.

Он уже чувствовал, как отрываются мышцы от костей, как натягиваются и лопаются сухожилия и связки.

— Карамон! — простонал Рейстлин, но Карамон и кендер уже исчезли.

Магическое устройство, исправленное каким-то дурацким гномом-механиком, изобретения и аппараты которого всегда работали, сработало и на этот раз.

Карамон был далеко, и помощи ждать было неоткуда — Рейстлин чувствовал, что ему остаются считанные секунды, чтобы что-нибудь предпринять, но боль была столь сокрушительной, что он не мог даже думать. Вот уже затрещали кости, выворачиваясь из суставов, глаза готовы были выскочить из орбит, сердце словно вырвали из груди, а из черепа выдавливался мозг. Рейстлин слышал свой собственный крик и знал, что этот крик — предсмертный. И все же он продолжал бороться, как боролся всю свою жизнь.

— Я справлюсь…

Слова вырывались у него изо рта вместе с клочьями кровавой пены.

— Я справлюсь… я снова подчиню себе свою магию… Он протянул руку и сжал в кулаке магический досох.

— Справлюсь…

Но он уже летел куда-то, летел в ослепительно яркий вихрь света и разноцветного огня. Вернись домой!..