— Вот убийца, ваше магичество, — сказал Гарет, указывая на связанного узника с кляпом во рту.

— Он, верно, доставил вам много хлопот? — спросил красивый холеный человек циклов сорока, который взирал на Хуго с таким скорбным видом, словно не мог поверить, что на свете бывают подобные злодеи.

— Ничего, ваше магичество, мы управились, — ответил Гарет, явно смущенный присутствием домашнего мага.

Маг кивнул и, вспомнив о том, что на него смотрит большая толпа, выпрямился и церемонно скрестил руки на груди. На нем было коричневое бархатное одеяние: он был главным местным магом и носил одежды соответствующего цвета. Но не было на нем мантии королевского мага — говорили, что он давно мечтает получить этот титул, но лорд Рогар почему-то отказывает ему.

Народ, толпившийся во дворе, увидел, что преступника повели к магу, который теперь, после гибели лорда, был первым человеком в Ке-лите, и подтянулся поближе — послушать, что он скажет. Пламя факелов металось на холодном вечернем ветру. Дракон лорда, решив, что сейчас будет битва, громко затрубил, требуя, чтобы его выпустили на врага. Драконюх успокаивающе погладил зверя. Скоро он отправится на битву с Врагом, от которого не уйти ни человеку, ни даже долгоживущему дракону.

— Выньте у него кляп изо рта, — приказал маг. Гарет кашлянул, прочистил глотку, косо посмотрел на Хуго. Потом склонился к магу и шепнул ему на ухо:

— Ваше магичество, от него, кроме лжи, ничего не услышишь. Он такого наболтает…

— Я сказал, выньте кляп! — прервал его магикус таким повелительным тоном, что все тотчас поняли, кто теперь хозяин в Ке-литской крепости.

Гарет угрюмо повиновался и так грубо выдернул тряпку изо рта у Хуго, что чуть не свернул ему шею. На щеке Хуго остался уродливый рубец.

— Каждый человек, сколь бы ужасно ни было его преступление, имеет право исповедаться и очистить свою душу. Как твое имя? — надменно спросил маг.

Хуго не ответил. Он смотрел куда-то вдаль, поверх головы мага. Гарет ткнул его в спину.

— Он известен как Хуго Длань, ваше магичество.

— Это прозвище?

Хуго сплюнул кровью. Маг нахмурился:

— Послушай, это не может быть твоим настоящим именем! Твоя речь, твои манеры — все выдает в тебе человека высокородного! Конечно, ты незаконнорожденный. Но все же назови нам имена своих предков, чтобы мы могли препоручить им твою недостойную душу! Молчишь?

Волшебник протянул руку, взял Хуго за подбородок и заставил его поднять голову.

— Лицо правильное. Нос аристократический. Глаза очень красивые, хотя в глубоких складках кожи и чувственных губах заметно что-то крестьянское. И все же в твоих жилах, очевидно, течет благородная кровь. Жаль, что ты ее позоришь. Ну же, сэр, откройте нам свое истинное происхождение и признайтесь в убийстве лорда Рогара. Это признание очистит вашу душу.

Распухшие губы преступника раздвинулись в улыбке. В глубоких темных глазах вспыхнуло пламя.

— Мой отец там, куда вскорости отправится его сын, — ответил он. — А что до убийства — я не убивал вашего лорда, и тебе это известно лучше, чем кому-либо из присутствующих.

Гарет замахнулся, собираясь дать ему оплеуху за дерзость. Но взглянул на волшебника — и опустил руку.

Лоб магикуса тотчас разгладился, и лицо его стало спокойным и ясным, как весеннее солнышко. Однако зоркий капитан успел заметить, как маг вздрогнул, услышав слова Хуго.

— Какая наглость! — холодно произнес маг. — Ты держишься чересчур дерзко для приговоренного к смертной казни. Впрочем, скоро ты будешь плакать и молить о пощаде.

— Лучше бы ты заткнул мне рот, да побыстрее, — ответил Хуго, облизывая потрескавшиеся, окровавленные губы. — А то еще вспомнят люди, что теперь ты остался правителем при маленьком лорде. Так ведь, магикус? А это значит, что ты здесь будешь главным, пока мальчишке не исполнится… сколько там? Восемнадцать? А может, и дольше — если тебе удастся достаточно крепко опутать его своей сетью. А что до скорбящей вдовы — ее ты утешишь! Какую мантию наденешь ты сегодня? Пурпурную мантию королевского мага? И не странно ли, что мой кинжал вдруг исчез так внезапно — словно по волшебству…

Волшебник вскинул руки.

— Сама земля содрогается от слов этого богохульника! — возопил он. И в самом деле, земля во дворе задрожала. Гранитные башни пошатнулись. Люди завопили от страха и сбились в кучу. Иные попадали на колени, прямо в грязь, умоляя мага смягчить свой гнев.

Магикус свысока поглядел на капитана. Гарет ткнул Хуго в поясницу. Казалось, он сделал это нехотя. Тем не менее Хуго охнул от боли и с трудом перевел дыхание. Но взгляд его остался ясным. Он по-прежнему смотрел в лицо волшебнику. Тот побледнел от злости.

— Я терпел долго, — проговорил магикус, отдуваясь, — но вижу, что на такую дрянь не стоит тратить времени. Прошу вас простить меня, капитан, — продолжал маг, возвысив голос, чтобы перекричать грохот землетрясения и вопли толпы. — Вы были правы. Он готов сказать что угодно — лишь бы спасти свою жалкую жизнь.

Гарет что-то проворчал себе под нос, но вслух ничего не сказал. Магикус успокаивающе воздел руки, и земля постепенно перестала дрожать. Люди облегченно вздыхали и поднимались на ноги. Рыцарь украдкой взглянул на Хуго и встретился с пристальным, пронзительным взглядом убийцы. Гарет нахмурился и перевел глаза на волшебника. Во взгляде у него появилась задумчивость.

Магикус не заметил этого — он беседовал с толпой.

— Мне искренне жаль, что этот человек должен умереть с такой черной совестью, — говорил волшебник опечаленным и набожным тоном, — но он сам захотел этого. Я дал ему возможность исповедаться, вы все тому свидетели!

Толпа сочувственно и почтительно загудела.

— Принесите плаху!

Народ загомонил еще громче, предвкушая редкое зрелище, и подвинулся поближе, чтобы лучше видеть. Из маленькой дверцы, ведущей в подвал крепостной башни, появились двое крепких стражников — самых сильных в крепости. Стражники волокли огромный камень. Это не был легкий пористый коралит, из которого был построен весь город, кроме самой крепости. Магикус, которому полагалось уметь распознавать все виды и породы камня, знал, что это мрамор. Он не был найден ни на этом острове, ни на соседнем большом континенте Улиндии — там такого камня не водилось. Стало быть, мрамор привезли с другого континента — Аристагона. Из вражеских земель.

То ли это был очень древний камень и попал он на Дандрак законным путем, во время одного из немногочисленных и кратких перемирий между людьми и эльфами империи Трибус, — это волшебник считал маловероятным, то ли Ник Три Удара раздобыл его контрабандой — магикус считал, что это вполне возможно.

Впрочем, это неважно. Среди друзей, родичей и вассалов покойного лорда было, конечно, немало твердолобых националистов, но, по мнению волшебника, никто из них не стал бы возражать против того, чтобы такому подонку, как Хуго Длань, отрубили башку на вражеском камне. И все же они были народ горячий, так что волшебник про себя радовался, что камень так вымазан запекшейся кровью, что мало кто из родичей Рогара смог бы определить, что это мрамор. Так что никто не спросит, откуда взялся этот камень.

Камень был огромный, четыре на четыре фута, и в нем была прорублена выемка по размеру человеческой шеи. Стражники, пошатываясь под тяжестью камня, выволокли его во двор и установили перед магикусом. В это время из двери вынырнул палач, Ник Три Удара, и толпа возбужденно зашумела.

Ник был огромного роста, и ни одна живая душа на всем Дандраке не знала, кто он такой и как он выглядит. Во время казни он всегда надевал черную одежду и черный колпак, чтобы люди не сторонились от него в обычное время. К несчастью, в результате народ сторонился любого человека ростом выше семи футов, предполагая, что, быть может, это и есть палач.

Но когда дело доходило до казни, Ник сразу оказывался самым популярным палачом на Дандраке. То ли он и впрямь был таким растяпой, то ли, наоборот, талантливым артистом, но Ник Три Удара умел поразвлечь публику. Его жертвы никогда не умирали сразу — они подолгу кричали и извивались в агонии, пока Ник кромсал их своим мечом, не менее тупым, чем его башка.

Увидев Ника, все тут же обернулись к черноволосому узнику. Тот, надо признаться, успел произвести на всех впечатление своим хладнокровием. Но все, кто был в ту ночь во дворе, любили своего покойного лорда и скорбели о нем, и оттого с радостью предвкушали ужасную смерть его убийцы. Поэтому зрители с удовольствием отметили, что при виде палача и заржавевшего от крови меча у него в руке лицо Хуго окаменело и дыхание участилось, хотя держался он хорошо и изо всех сил старался сохранить спокойствие.

Гарет схватил Хуго за руки и оттащил на несколько шагов в сторону, чтобы волшебник не мог слышать их.

— Ты сказал, что магикус… — прошептал Гарет и осекся на полуслове, видимо почувствовав, что волшебник смотрит ему в спину. Но в глазах его стоял вопрос.

Хуго посмотрел ему в лицо. Глаза убийцы казались черными дырами во мраке двора, освещенного лишь неровным светом факелов.

— Не спускай с него глаз! — сказал он. Гарет кивнул. Глаза у него покраснели и опухли, щеки заросли щетиной. Он не спал две ночи — со дня гибели лорда. Он стер пот с верхней губы, затем опустил руку на пояс. В свете пламени блеснул острый клинок.

— Я не могу тебя спасти, Хуго, — тихо сказал Гарет. — Они нас обоих растерзают. Но я могу сделать так, чтобы ты умер быстро. Скорее всего это будет стоить мне чина капитана, — рыцарь мрачно оглянулся на волшебника, — но, судя по всему, мне его и так больше не видать. Ты был прав. Я должен сделать ради нее хотя бы это.

Капитан подтолкнул убийцу к плахе. Палач торжественно снял с себя свое черное одеяние — он не любил пачкать его кровью. Он передал одежду мальчишке, который стоял рядом с плахой. Мальчишка, польщенный, показал язык своему менее удачливому приятелю, который отирался рядом, надеясь, что палач отдаст одежду ему.

Ник взялся за меч, помахал им в воздухе, разминая руки, потом кивнул, показывая, что он готов.

Гарет поставил Хуго на колени перед плахой и отступил — но недалеко, на пару шагов. Рыцарь стиснул рукоять кинжала, спрятанного в складках плаща. Он лихорадочно сочинял себе оправдания. «Когда меч опустился на шею Хуго, злодей завопил, что лорда убил ты, магикус. Я это хорошо слышал. А ведь говорят, что перед смертью люди не лгут. Я-то, конечно, знаю, что мерзавец солгал, но крестьяне — народ суеверный, они могли и поверить. Так что я счел нужным оборвать его жалкую жизнь». Магикус, конечно, не поверит. Он все равно все узнает. Ну и что? Ему, Гарету, все равно не так уж долго осталось жить.

Палач схватил Хуго за волосы, чтобы положить его голову на плаху. Но магикус, как видно, почувствовал в толпе беспокойство, которого не могло унять даже предвкушение зрелища, и поднял руку.

— Стойте! — воскликнул он. Порыв ветра взметнул одежды мага. Он подошел к плахе.

— Хуго Длань, — громко и сурово произнес он. — Я даю тебе еще один шанс. Скажи нам — теперь, когда ты стоишь на пороге Царства Смерти, — есть ли тебе в чем покаяться?

Хуго поднял голову. Должно быть, ужас перед приближающимся небытием наконец одолел его.

— Да, — сказал он. — Мне есть в чем покаяться.

— Я рад, что мы поняли друг друга, — мягко сказал магикус. На его сухом тонком лице появилась торжествующая улыбка. Это не ускользнуло от наблюдательного Гарета. — О чем же ты сожалеешь, покидая сей мир, сын мой?

Распухшие губы Хуго скривились. Он расправил плечи, посмотрел магикусу в лицо и сказал:

— О том, что я ни разу не убил ни одного из ваших, колдун.

Толпа ахнула — не без удовольствия. Ник Три Удара хихикнул. Чем дольше будет умирать этот преступник, тем щедрее заплатит волшебник за казнь.

Магикус улыбнулся с холодной жалостью.

— Так пусть душа твоя сгниет, как и твое тело, — процедил он.

Бросив Нику взгляд, явно приглашавший палача позабавиться, волшебник отошел на прежнее место, чтобы кровь не забрызгала его парадного одеяния.

Палач достал черный платок и принялся завязывать Хуго глаза.

— Нет! — хрипло сказал Хуго. — Я хочу запомнить его лицо!

— Кончай с ним! — На губах волшебника выступила пена.

Ник схватил Хуго за волосы, но тот стряхнул руку палача и сам положил голову на окровавленный камень. Глаза его были открыты. Он смотрел в лицо магикусу. Палач откинул в сторону косицу Хуго: он любил, чтобы шея была видна целиком, иначе работать неудобно.

Три Удара вскинул меч. Хуго вздохнул и стиснул зубы, не сводя глаз с волшебника. Гарет посмотрел туда же. Магикус побледнел, сглотнул. Глаза у него забегали, словно он искал, куда бы спрятаться.

— Сколь велика злоба этого человека! — воскликнул волшебник. — Скорей же! Это невыносимо!

Гарет еще сильнее стиснул рукоять. Ник напрягся, готовясь опустить меч. Женщины закрывали глаза руками, глядя на казнь сквозь пальцы, мужчины вставали на цыпочки, детей поднимали повыше, чтобы им было виднее.

И тут у ворот послышался лязг оружия.