— Тедди был у меня с самого детства, — сказала Элиза, крепко обнимая медвежонка.

Я никогда не видел более самодовольных и нахальных игрушечных медведей. Мне ужасно хотелось его задушить.

— Я нашла его в одной из старых комнат Купели, где любила играть, — продолжала девушка. — Наверное, раньше в этой комнате была детская, потому что там хранилось много разных игрушек. Но Тедди понравился мне больше всех. Я делилась с ним всеми секретами. Он был моим другом, мы с ним играли. — В ее голосе послышались печальные нотки. — С ним мне не было одиноко.

Я подумал о том, знала ли Гвендолин правду. Знала ли она, что на самом деле Тедди — это Симкин? Впрочем, кто-то может считать, что Симкин и «на самом деле» — понятия несовместимые.

Гвендолин прикусила губу и взглядом попросила Сарьона помолчать.

— Я потеряла Тедди много лет назад, — продолжала рассказывать Элиза. — Уже не помню, как это случилось. Он все время был со мной, но однажды вдруг куда-то пропал. Мы везде его искали, правда, мама?

Элиза посмотрела на меня, потом на Сарьона.

— Где вы его нашли?

Мой господин в это мгновение стал таким же немым, как и я. Врать он совершенно не умел. Я знаками подсказал ему, что мы нашли медвежонка где-то в Приграничье. Это было не совсем неправдой. Сарьон дрогнувшим голосом пересказал мои слова.

— Как же он там оказался? — удивилась Элиза.

— Кто знает, дочка, кто знает? — ответила Гвендолин и разгладила ладонями юбку. — А теперь пойди и найди отца. Скажи ему… Нет, подожди! Отец Сарьон, умоляю! Неужели нет другого выхода?

— Гвендолин, меня привели сюда очень важные дела, — мягко сказал Сарьон. — Очень срочные и очень важные.

Она вздохнула и склонила голову. Затем, улыбнувшись через силу, вновь обратилась к дочери:

— Скажи Джораму, что пришел отец Сарьон.

Элизой овладели сомнения. Ее радость из-за найденного медвежонка померкла при виде встревоженного лица матери. На мгновение она снова превратилась в ребенка. Но это мгновение истекло, ушло навсегда.

— Да, мама, — покорно сказала Элиза. — Но потребуется какое-то время. Отец на дальнем пастбище. — Потом она повернулась ко мне, и лицо ее просияло. — А можно… Можно, Ройвин пойдет со мной? Ведь он родился в Купели. Мы будем проходить в тех местах по пути на пастбище. Наверное, ему хочется увидеть Купель снова.

Гвен не знала, что и сказать.

— Сомневаюсь, что твой отец будет рад незнакомцу, который явится к нему внезапно, без предупреждения. Наверное, тебе лучше пойти одной.

Элиза огорчилась. Свет, озарявший ее лицо, померк, словно солнце скрылось за облаками. Матери пришлось уступить.

— Ну, хорошо. Ройвин может пойти с тобой, если захочет. Но сперва приведи себя в порядок, Элиза. Я ни в чем не могу ей отказать, — вполголоса пожаловалась Гвендолин отцу Сарьону, втайне гордясь дочерью и стыдясь своей уступчивости.

Поэтому они и не отняли у девочки медвежонка Тедди, хотя и Гвендолин, и Джорам прекрасно знали, что это не совсем обычная игрушка. Я представил себе, как они оба винили себя за то, что вынуждены были растить ребенка в полной изоляции. Детство самого Джорама тоже прошло в одиночестве, вне общества других детей. Наверное, он считал сей удел печальным наследством, которое досталось его дочери, и тяжело переживал по этому поводу.

Элиза усадила Тедди в корзинку с цветами и в шутку попросила его больше не теряться.

— Сюда, Ройвин, — сказала она мне с улыбкой.

Я заслужил ее благосклонность тем, что «нашел» плюшевого медвежонка, однако моей заслуги в этом вовсе не было. Оглянувшись на Тедди, я последовал за Элизой. Черные глаза-пуговицы на мордочке медвежонка хитро сверкнули.

Я оставил рюкзак рядом с медвежонком, но электронный блокнот взял с собой. Сарьон и Гвендолин уселись на каменную скамью в тени дерева. Элиза снова надела соломенную шляпу, спрятав под ней роскошные черные кудри, и так быстро зашагала вперед, что мне пришлось догонять ее.

Пока мы шли по саду, дочь Джорама не сказала ни слова. Я, естественно, тоже хранил молчание. Но эта тишина была приятной, мы наполнили ее своими мыслями и как будто общались друг с другом. Мысли Элизы были серьезны — судя по выражению ее лица.

Мы достигли стены, ограждающей сад. Элиза открыла калитку в ограде и провела меня по каменной лестнице, которая тянулась по склону горы. Отсюда открывался вид на другие здания Купели, некоторые целые, многие разрушенные — от этой картины захватывало дух. Серые камни на зеленых склонах холмов. Горные вершины на фоне голубого неба. Темно-зеленые деревья и светлая зелень травы. Не сговариваясь, мы одновременно остановились на узких каменных ступенях, чтобы полюбоваться зрелищем.

Потом Элиза снова пошла впереди, чтобы показать мне дорогу. Сделав несколько шагов, она обернулась и чуть склонила голову, чтобы увидеть мое лицо из-под широких полей своей шляпы.

— Правда красиво? — спросила она.

Я кивнул — ведь я не мог ничего сказать, даже если бы захотел.

— Мне тоже нравится, — призналась Элиза. — Я часто задерживаюсь здесь, когда иду обратно. Мы живем вон там, — она показала на длинное приземистое здание, пристроенное к другому, гораздо большему зданию. — Мой отец говорит, что раньше в этой части Купели жили каталисты. Там есть кухня и колодец с водой. Отец сделал нам с мамой ткацкие станки, и мы работаем вон там, в тех комнатах: сами прядем шерсть и сами ткем шерстяные ткани. Из овечьей шерсти, конечно. А еще там есть библиотека. Когда мы заканчиваем работать, мы читаем. Иногда вместе, вслух, иногда по отдельности.

Так, разговаривая, мы спускались по ступеням. Вернее, говорила Элиза. Но с ней я не чувствовал себя исключенным из беседы. Иногда люди, стесняясь моей ущербности, говорят не со мной, а как бы мимо меня, в воздух. Но эта девушка, мне кажется, была искренне увлечена общением со мной.

Элиза продолжала рассказывать о книгах.

— Папа читает книги по плотницкому делу и о садоводстве, и все, что может найти об овцах. Мама изучает кулинарные книги, хотя больше всего ей нравятся книги о Мерилоне и всяком волшебстве. Но эти книги она читает, только если папа не видит. А то он огорчается.

— А какие книги нравятся тебе? — спросил я знаками, стараясь двигать руками помедленнее.

Я мог бы воспользоваться блокнотом, но в этом мире он казался чуждым и неуместным.

— Какие книги нравятся мне? Ты ведь это спросил, правда? — Элиза обрадовалась тому, что поняла меня. — Книги с Земли. Я много знаю о земной географии и истории, о науке и искусстве. Но больше всего люблю фантастику.

Я очень удивился. Если на Тимхаллане и были какие-нибудь книги с Земли, то, наверное, очень древние, оставшиеся со времен Мерлина и первых поселенцев. Если Элиза изучала земные науки по этим книгам, то, наверное, считала, что Земля плоская, а Солнце вращается вокруг нее?

Но потом я вспомнил: Сарьон рассказывал, как Симкин где-то раздобыл копии пьес Шекспира. Правда, Сарьон не знал, как ему это удалось. Каталист предполагал, что когда-то давно, еще до Железных войн, прежде чем волшебная сила Симкина начала угасать вместе с угасающей магией Тимхаллана, этот странный человек мог свободно путешествовать из Тимхаллана на Землю и обратно. Возможно, он даже лично знал Шекспира. А может быть — Сарьон шутил по этому поводу, — сам Симкин и был Шекспиром! Так, может быть, это «Тедди» приносил Элизе книжки?

Элиза ответила на невысказанный вопрос, прочитав его в моих глазах.

— После того как Тимхаллан был разрушен, сюда прилетали корабли, чтобы эвакуировать людей на Землю. Мой отец сразу решил, что останется здесь, и попросил привезти ему припасы, инструменты и еду на то время, пока он не сможет добыть все это сам. И еще попросил привезти книги.

Ну конечно же! Я должен был догадаться. Прежде чем вернуться в Тимхаллан, Джорам десять лет прожил на Земле. И он прекрасно знал, что ему понадобится, чтобы выжить в изгнании вместе с семьей.

К этому времени мы уже дошли до той части Купели, где Джорам устроил себе жилище. Мы не входили внутрь, только прошли мимо построек в готическом стиле, напомнивших мне Оксфорд. Потом мы шагали по запутанным извилистым тропинкам, окружавшим гигантское здание, и вскоре я совершенно потерял ориентировку. Когда постройки остались позади, мы снова пошли вниз по склону горы, но спускались недолго. Впереди раскинулись холмы, заросшие буйной травой. Вдалеке, на фоне зеленой травы, я заметил белое пятно — отару овец, а рядом темную точку — пастуха, который за ними присматривал.

Увидев Джорама, я остановился. Теперь мне уже не казалось хорошей идеей пойти к нему вместе. Я показал на Элизу, потом вдаль, на ее отца. Приложив руку к груди, я похлопал ладонью по каменной ограде, которая, судя по запаху и внешнему виду, была овечьим загоном. Так я хотел объяснить Элизе, что останусь здесь и подожду их возвращения.

Элиза посмотрела на меня и нахмурила брови. Она прекрасно поняла, что я хотел сказать. Признаться, нам удивительно хорошо удавалось общаться друг с другом. Но тогда я был слишком смущен и взволнован, чтобы осознать это.

— Но я хочу, чтобы ты пошел со мной, — капризно сказала Элиза, как будто это все меняло.

Я покачал головой, показывая, что устал, — и это отчасти было правдой. Я не очень привык к физическим нагрузкам, а мы уже прошли не меньше двух километров. Вынув электронный блокнот, я написал:

— Твоя мать права. Тебе лучше пойти к нему одной.

Она посмотрела на экран и прочла мои слова.

— У отца тоже есть что-то вроде этого, — сказала она, осторожно тронув экран пальцем. — Только гораздо больше твоего. Он хранит там свои записи.

Элиза умолкла. Нахмурившись, она смотрела то на меня, то на овец и далекую фигуру пастуха, который за ними присматривал. Потом на ее лице отразилась решимость. Она повернулась ко мне.

— Мама соврала отцу Сарьону, Ройвин, — спокойно сказала Элиза. — Она и себя тоже обманывает, так что, наверное, это не считается ложью. Папа не счастлив. Он был всем доволен, до того как пришел этот человек, Кевон Смайс. Но с тех пор папа ходит мрачный и молчаливый, если не считать того, что разговаривает сам с собой. Он не говорит нам, что случилось, не хочет нас расстраивать. Я думаю, это хорошо, что пришел отец Сарьон. Папа сможет поговорить с ним. Но о чем пойдет речь? — Она попыталась выведать это у меня. — Ты знаешь?

Я покачал головой. Не я должен был ей об этом рассказывать. Я снова показал знаками, что останусь здесь и подожду их, а ей посоветовал идти к отцу. Она немного надулась, но не всерьез, а потом, как рассудительная девушка, согласилась, хотя и неохотно, что так будет лучше всего.

Элиза побежала вниз по склону холма. Ее юбки развевались, шляпка снова сдвинулась назад, и по плечам рассыпались великолепные кудрявые волосы.

Я думал об Элизе, даже когда она исчезла из виду. Я помнил каждое ее слово, каждое выражение ее лица, каждую ноту ее голоса. Но я еще не влюбился. Пока. Ну, может быть, влюбился совсем чуть-чуть. До нынешнего времени я встречался с несколькими женщинами — с некоторыми серьезно, по крайней мере, мне так казалось, — но никогда еще не чувствовал себя с женщиной так свободно и раскованно. Я попытался понять, в чем тут дело. Необычные обстоятельства нашего знакомства, удивительная открытость этой девушки и очаровательная манера открыто высказывать свои мысли. Может быть, довольно было того, что мы оба родились в одном и том же мире. А потом мне в голову пришла крайне странная мысль.

Мы встретились не как чужие, незнакомые люди. Где-то, когда-то наши души уже знали друг друга.

Я улыбнулся этой невероятной романтической мысли, но моя улыбка получилась несколько натянутой — я вспомнил видение, в котором Элиза была королевой, а я — всего лишь одним из заурядных усердных каталистов.

Отмахнувшись от таких глупых мыслей, я принялся наслаждаться прекрасными видами. Я видел, что раны, нанесенные земле Тимхаллана войной, пожарами и землетрясениями, начинали заживать. На пепле сожженных деревьев вырастали молодые побеги. Трава скрыла рваные шрамы, изрезавшие землю. Неутомимый ветер сглаживал острые изломы скал.

Здесь царили тишина и спокойствие. Не ревели в небе реактивные самолеты, не грохотала музыка из телевизоров, не завывали сирены. Кристально чистый, прозрачный воздух пах травами, цветами и далекой грозой, а не бензином и соседским обедом. Сидя здесь, на невысокой каменной ограде овечьего загона, я почувствовал себя невероятно умиротворенным и счастливым. Я представлял, как Джорам, Гвендолин и Элиза живут здесь, читают книги, работают в саду, ухаживают за овцами, прядут и ткут шерсть. Я представил здесь себя самого, и мое сердце внезапно заныло от щемящей тоски по такой простой и безмятежной жизни.

Конечно же, я воспринимал все слишком романтично. Я намеренно упускал из виду тяжелый каждодневный труд и изолированность от мира. Земля была вовсе не таким ужасным местом, какое я вообразил для контраста. И там тоже была своя красота, как и здесь.

Но какая красота останется у всех нас, если хч'нив сомнут нашу оборону, доберутся до нашей планеты и опустошат ее, как опустошили другие миры? Если могущество Темного Меча действительно поможет победить враждебных чужаков, то почему бы Джораму его не использовать? Может быть, именно к такому решению и пришел Сарьон?

Я раздумывал и мечтал, сидя на ограде овечьего загона, и смотрел на Элизу, которая шла по холму — яркое светлое пятнышко на фоне зеленой травы. Я видел, как она встретилась со своим отцом. С такого расстояния было не разглядеть, но я хорошо представлял, как он всматривается в то место, где я сидел. Несколько долгих мгновений они стояли на месте и разговаривали. Потом оба принялись собирать овец и погнали отару вниз по склону холма, к загону.

Внезапно каменная стена, на которой я устроился, показалась мне очень холодной и слишком жесткой.