Проклятие мертвых Богов

Уэйс Маргарет

Книга четвертая

Башня в Кровавом море

 

 

Глава 1

Чемош стоял на стене своего укрепленного замка и, скрестив руки на груди, наблюдал тот фарс, что разыгрывался перед ним на клочке выжженной земли. Красивые брови Повелителя Смерти были нахмурены. Время от времени он так разъярялся, что срывался с места и начинал метаться по стене, но затем останавливался и снова принимался смотреть в надежде, что дела пошли лучше. Но, кажется, наоборот, становилось только хуже и хуже.

— Вот ты где, мой господин, — произнесла Мина, выходя на стену через дверцу в одной из угловых башен. — А я искала тебя повсюду.

Она подошла к Богу и обняла. Но Чемош оттолкнул женщину, возмущенный ее прикосновением.

— У меня скверное настроение, — сообщил он. — Тебе лучше оставить меня одного.

Мина проследила его разъяренный взгляд до того места, где Рыцарь Смерти Азрик Крелл пытался сделать из Возлюбленных Чемоша войско.

— Что же не так, господин? — спросила она.

— Разве ты сама не видишь? — Повелитель Смерти махнул рукой. — Эта недисциплинированная толпа и есть моя армия. Армия, которой предстоит промаршировать под морем, чтобы захватить Башню Нуитари. Ха! — Он в отвращении отвернулся. — Да эта армия не сможет завоевать даже кендеров на прогулке!

Крелл пытался выстроить Возлюбленных в ряды. Большинство бессмертных просто не обращали на него внимания. Те же, кто подчинялся приказу, вставали на места только для того, чтобы тут же забыть, для чего они это сделали, и снова разбрестись. Азрик пытался орать на них, угрожал тем, кто не подчинялся приказам, но его присутствие не вызывало у них ни малейшего страха. Он мог бы переломать им все кости, а они только встряхнулись бы и снова принялись отхлебывать из висящих на поясе фляг.

Крелл бросился сгонять в кучу тех, кто разбрелся, выстраивая их обратно в ряды. Пока его не было, оставшиеся без присмотра тоже начали расходиться, и он бросился в погоню за ними. Некоторые из Возлюбленных просто стояли там, где было приказано, не проявляя интереса к происходящему, они таращились в небо, в землю или друг на друга.

— Вот что я сделаю с теми новобранцами, кто не слушается моих приказов! — заорал Крелл, разъярившись. — И пусть это послужит всем уроком!

Выхватив меч, он принялся рубить Возлюбленных, отсекая руки, ноги и головы. Возлюбленные валились на землю, где, жутко извиваясь, принимались спустя несколько минут собираться обратно.

— Смотрите! Все видели? — Крелл развернулся к оставшейся части войска, которое, как оказалось, уже двинулось в сторону ближайшего города, подгоняемое вечной жаждой убийства.

— Я создал идеальных солдат! — бушевал Чемош. — Нечувствительных к боли! В десять раз сильнее простых смертных! Неподвластных любой магии! Они не знают страха! Их невозможно уничтожить! Они убили бы и собственных матерей! Вот только есть одна проблема… — Он перевел дух. — Все они идиоты!

Мина помнила, что однажды уже видела армию мертвецов, трупов, идущих маршем на войну. Как и Повелитель Смерти, она предполагала, что из покойников должна получиться идеальная армия. И, как и он, сейчас она начала понимать: то самое, что делает человека слабым, в то же время делает его хорошим солдатом.

— Все у меня получается не так! — Чемош отвернулся от нелепого действа, разворачивающегося внизу, и пошел к двери, ведущий в замок. — Все меня предали. Даже ты, клявшаяся меня любить.

— Не говори, что я тебя предала, мой господин! — взмолилась Мина.

Она бросилась к нему и снова обняла.

— А разве это не так? — Чемош сердито поглядел на нее и отстранил от себя. — Где же тогда мои священные артефакты? Ты ведь была внутри «Солио Фебалас». Мои артефакты были уже у тебя в руках, но ты пришла ни с чем. Ни с чем! И ты отказываешься пойти туда снова!

Мина опустила глаза под напором его гнева. Она смотрела на руки Бога, на кружева, доходящие до тонких пальцев. Эти пальцы не ласкали ее уже много ночей, и она тосковала по их прикосновению.

— Не сердись на меня, мой возлюбленный Повелитель. Я же пыталась объяснить. «Солио Фебалас» — это священное место. Запретное. Мощь и величие Богов, всех без исключения, наполняет его. Я не посмела ни до чего дотронуться. Просто не осмелилась! Я могла только упасть на колени в благоговейном трепете…

— Уволь меня от выслушивания этих глупостей! — оборвал Чемош. — Может, Такхизис и могло обмануть твое показное смирение. Но не смей дурачить меня!

Он пошел прочь, а Мина застыла в оскорбленном молчании. Дойдя до двери, Бог остановился, затем развернулся и зашагал обратно.

— Знаешь, что я думаю, моя госпожа? — начал он холодно. — Я думаю, ты взяла что-нибудь из артефактов и оставила у себя.

— Я никогда не поступила бы так, господин! — выдохнула Мина, потрясенная.

— Или же ты оставила все Зебоим. Вы ведь с ней такие подружки…

— Нет, господин! — выкрикнула женщина.

Чемош схватил ее и крепко сжал. Мина вскрикнула от боли.

— Тогда возвращайся обратно в Башню в Кровавом море! Докажи, что любишь меня. Магия Нуитари не сможет тебя остановить. Драконица позволит тебе пройти…

— Я не могу вернуться назад, господин, — произнесла Мина тихо, дрожащим голосом, трепеща в его объятиях. — Я люблю тебя. Я сделаю для тебя что угодно. Только… только не это.

Чемош оттолкнул ее от себя, отшвырнул к каменной стене.

— Так я и думал. Ты оставила артефакты себе, ты хочешь сама получить от них силу. — Бог наставил на нее указательный палец. — Я отыщу их, госпожа! Ты не сможешь спрятать их от меня, и когда я найду…

Он не договорил, а только угрожающе посмотрел на женщину — взгляд его был темным и недобрым. Затем Чемош развернулся на каблуках, подошел к двери, с грохотом распахнул ее и исчез внутри Башни. Створка с грохотом захлопнулась.

Мина соскользнула вниз по стене, слишком ослабевшая, чтобы стоять на ногах. Она была измучена, сбита с толку, смущена. Чемош казался довольным, когда Мина описывала все обнаруженные ею в Доме Святотатства чудеса. Но его радость быстро улетучилась, когда она заговорила об испытанном ею чувстве благоговения и почтительности.

— Не думай об этом. Какие же из этих чудес ты принесла мне? — спросил Бог.

— Никаких, господин. — Мина говорила запинаясь. — Разве я осмелилась бы коснуться их?

Он поднялся с их общей постели, вышел и больше уже не возвращался.

И вот теперь он был уверен, что она ему лжет, скрывает от него принесенные предметы. Хуже того, он ревновал ее к Зебоим, поскольку Морская Королева сделала все возможное, чтобы вызвать в нем эту ревность, только Мина ничего об этом не знала.

— Извини, что не привела твою обворожительную смертную сразу, — сказала Зебоим Чемошу по возвращении. — Мы сделали небольшой крюк. Я хотела познакомить ее с моим монахом. Ты ведь помнишь Риса Каменотеса? Ты оставил его мне в обмен на Крелла. Проведенный мной опыт оказался чрезвычайно любопытным.

Чемош бросился обратно в объятия Хаоса, не доставив Зебоим удовольствия вопросом, что же произошло. Он расспросил о монахе Мину, но она отвечала туманно и уклончиво, усиливая его подозрения.

Мина не желала говорить об этой мимолетной и волнующей встрече. Она никак не могла изгнать из памяти образ монаха. Даже теперь, несчастная, охваченная горем, женщина мысленно видела перед собой его глаза. Ей не понравился монах. Она не ощущала к нему никакого влечения. Она посмотрела в его глаза и поняла, что он знает ее. Точно так же, как знала ее драконица.

«У меня есть секреты от Повелителя, — призналась себе Мина, охваченная чувством вины. — Но не те, о которых он подозревает. Хотя какая разница? Может быть, мне стоит рассказать ему всю правду, объяснить, почему я не могу вернуться в Башню? Рассказать, что я боюсь драконицы. Драконицы и ее ужасных загадок».

Ужасных, потому что Мина не знала на них ответа.

А вот монах знал.

Чемош, скорее всего, не поймет. Он посмеется над нею, хуже того — он ей не поверит. Чтобы Мина, убившая могущественную Великую Драконицу Малис, вдруг испугалась престарелой, беззубой развалины? Однако Мина испугалась. Все в ней переворачивалось каждый раз, когда она вспоминала голос старой рептилии, вопрошающий: «Кто ты такая? Откуда ты пришла?»

Чемош ступил в большой зал, куда только что пришел и Крелл. Некоторые Возлюбленные бесцельно болтались по залу: одни требовали эля, другие просили еду. Несколько Возлюбленных посмотрели на Повелителя Смерти, но без всякого интереса. Они совершенно не обращали внимания на Крелла, который проклинал их, потрясая сжатыми в кулаки латными перчатками. И они не обращали внимания и друг на друга, что было самым странным.

— С тем же успехом можно выводить на поле боя овражных гномов, господин, — проворчал Крелл. — Эти тупицы, которых ты создал…

— Замолчи! — приказал Чемош, поскольку в этот момент Мина спустилась по лестнице.

Она была очень бледна и явно только что плакала — глаза у нее покраснели, на щеках остались мокрые дорожки. Бог ощутил укол совести. Он знал, что был несправедлив к ней. На самом деле он вовсе не думал, будто бы она могла украсть артефакт и оставить себе. Он сказал так, чтобы сделать ей больно. Ему требовалось уязвить кого-нибудь, сорвать на ком-нибудь злость.

Все у него шло наперекосяк. Ни один из его грандиозных планов не осуществился, как он того ждал. Нуитари посмеялся над ним. Зебоим издевалась. Саргоннас, который в данный момент был самым могущественным Темным Богом, правил пантеоном без его участия. Белая Госпожа, Мишакаль, недавно явилась к нему, полыхая бело-голубым светом ненависти, и потребовала, чтобы он уничтожил Возлюбленных, иначе пусть пеняет на себя. Он, естественно, выказал ей свое презрение. Но она, уходя, предупредила, что ее жрецы объявляют открытую войну его поборникам и она намеревается очистить Кринн от всех его учеников.

Она не сможет вот так запросто уничтожить его Возлюбленных, он понимал, но у Чемоша было не так много живых последователей, и он начал сознавать их ценность.

Бог мрачно размышлял об этой и прочих неприятностях, когда его вдруг окликнул Крелл.

— Мой господин, — негромко произнес рыцарь, — взгляни на это!

Всего миг назад Возлюбленные бесцельно слонялись по залу, некоторые даже натыкались на Повелителя Смерти, не обращая на него ни малейшего внимания. И вдруг все они замерли. Перестали болтать. Сосредоточились.

— Мина! — произнес кто-то из них с благоговением.

Другие принялись выкрикивать, словно в агонии:

— Мина!.. Мина!..

Как бы они ни произносили его — с восхищением, с мольбой или с ужасом, — ее имя было на устах у всех Возлюбленных до единого.

Ее имя. Не имя их Бога, их Повелителя. Не имя Чемоша.

Мина в изумлении смотрела на толпу бессмертных, которая подступала к лестнице — с простертыми руками, с ее именем на устах.

— Нет, — сказала им Мина в смущении. — Не ко мне. Я не ваш Бог…

Она ощущала присутствие Чемоша, чувствовала, как оно пронзает ее, словно острое копье. И она подняла голову, чтобы встретить его взгляд.

Горячий румянец залил лицо женщины. Горячий румянец вины.

— Мина! Мина! — скандировали Возлюбленные.

— Поцелуй меня еще раз! — выкрикнул кто-то.

— Убей меня! — выли другие.

Чемош стоял, в изумлении взирая на происходящее.

— Повелитель! — Отчаянный голос Мины заглушил все нарастающий шум.

Она сбежала по ступенькам, пытаясь подойти к нему, но Возлюбленные толкались вокруг нее, в тщетной надежде прикоснуться к ней, умолить или проклясть ее.

Бог вспомнил подслушанный им разговор между Миной и минотавром Галдаром, ее верным другом.

— Я подняла армию мертвецов, — сказала Мина. — Я сражалась и убила двух могущественных драконов. Я победила эльфов и загнала под каблук своего сапога. Я одержала победу над соламнийцами и видела, как они удирают, словно побитые собаки. Я наделила Рыцарей Тьмы властью, и теперь их боятся и уважают.

— И все во имя Такхизис, — откликнулся Галдар.

— Я хотела, чтобы это было во имя меня…

«Я хотела, чтобы это было во имя меня».

— Молчите! — разнесся по залу голос Мины. — Разойдитесь! Не смейте трогать меня!

Повинуясь ее приказу, Возлюбленные отшатнулись.

— Ваш Бог — Чемош, — продолжала Мина, и ее виноватый взгляд нашел его, стоящего в противоположном конце зала. — Это он даровал вам бесконечную жизнь. Я всего лишь принесла вам его дар. Никогда не забывайте об этом!

Никто из Возлюбленных не произнес ни слова. Они расступались, давая ей пройти. Крелл засопел:

— Она считает себя такой умной. Пусть тогда и командует этой жалкой армией, господин.

Рыцарь Смерти даже не догадывался, насколько близок к тому, чтобы быть разорванным в клочья и вышвырнутым в забвение. Но Чемош сумел сдержать свой гнев.

Мина быстро шла к трону Возлюбленных. Она пересекла зал, все ускоряя шаг, и, оказавшись рядом с Богом, упала перед ним на колени.

— Повелитель, прошу, не сердись на меня! Они не ведают, что говорят…

— Я не сержусь, Мина. — Чемош взял ее за руки и помог подняться. — На самом деле это я должен просить тебя о прощении, любовь моя. — Он поцеловал ей руки, затем — губы. — Все эти дни у меня было плохое настроение, и я изливал свой гнев и недовольство на тебя. Прости меня.

Янтарные глаза Мины засияли от радости и, как заметил Бог, облегчения.

— Повелитель, я люблю тебя всей душой, — сказала женщина тихонько. — Поверь хотя бы этому, если не веришь всему остальному.

— Верю, — ответил он, проводя рукой по ее золотисто-рыжим волосам. — А пока ступай в свою комнату, подожди меня там. Я скоро приду к тебе.

— Приходи поскорее, мой господин, — произнесла Мина, нежно поцеловала Чемоша и ушла.

Бог с тревогой смотрел на Возлюбленных, которые тут же принялись болтаться по залу. Нахмурив брови, он жестом подозвал к себе Крелла.

Рыцарь Смерти почуял кровь и с готовностью бросился к своему повелителю.

— Приказывай, господин!

— Она что-то задумала, и мне необходимо выяснить что. Ты будешь следить за ней, Крелл, — сказал Чемош. — И днем и ночью. Я хочу знать о каждом ее шаге. Я желаю слышать каждое ее слово.

— Ты узнаешь все, что тебе угодно, Повелитель.

— Она не должна заподозрить, что за ней следят, — предупредил Бог. — Не грохочи рядом с ней, не брякай железом, не лязгай, как какой-нибудь паровой механизм сумасшедшего гнома-механика. Сумеешь, Крелл?

— Да, господин, — заверил Чемоша Азрик Крелл.

Чемош заметил огонек ненависти, горящий в пустых глазницах, и его сомнения улеглись. Азрик Крелл не забыл, что Мина победила его в его собственной Башне, застала врасплох и едва не уничтожила. И еще он никогда не забудет, что Возлюбленные подчиняются каждому ее слову, тогда как на его команды вообще не обращают внимания.

— Ты можешь на меня положиться, господин.

— Прекрасно, — отозвался Повелитель Смерти.

Мина сидела перед зеркалом в спальне, расчесывая длинные рыжие волосы. На ней была тончайшая шелковая сорочка, подаренная Повелителем. Сердце Мины быстро колотилось в предвкушении его прикосновения и от радостного осознания, что Чемош все еще любит ее.

Она решила принарядиться для него и вот тогда заметила нитку черного жемчуга, лежащую на ночном столике. Думая о своем господине, Мина взяла жемчуг. И вдруг услышала голос Зебоим, которая, как оказалось, стоит у нее за спиной.

— На ожерелье наложено заклятие, — сказала Морская Королева. — Оно исполнит твое сокровенное желание.

Мина заволновалась:

— Благодарю тебя, госпожа, но у меня уже есть все, чего я желала. Мне больше ничего не нужно…

Мина замолкла на середине фразы — она только что вспомнила, чего хочет. Хочет очень сильно.

— Жемчуг приведет тебя в грот. Там тебя будет ждать то, о чем ты мечтаешь. Не благодари, дитя, — добавила Зебоим. — Мне доставляет удовольствие делать смертных счастливыми.

Морская Богиня колдовала над ожерельем, застегивая его на изящной шее Мины.

— Не забудь, кто это для тебя сделал, дитя, — сказал она, исчезая и оставляя после себя запах морской свежести.

Чемош вошел в комнату и обнаружил, что Мина расчесывает волосы.

— Что… — Он замер. — Откуда у тебя это ожерелье?

— Его подарила мне Зебоим, господин, — ответила Мина. Она не сводила глаз со своего отражения, продолжая расчесывать волосы. — Я никогда раньше не видела черных жемчужин. Они такие удивительные, так странно блестят, правда? Похожи на черные капли росы. По-моему, они поразительно красивые.

— А по-моему, они похожи на заячий помет, собранный на нитку, — холодно заявил Чемош. — Выброси их.

— Ты просто ревнуешь, господин, — возразила Мина.

— Я сказал, выброси этот жемчуг! — приказал Бог.

Женщина вздохнула, неохотно поднимая руки к застежке, потянула ее, но не смогла расстегнуть ожерелье.

— Ты мне не поможешь, господин?…

Чемош уже был готов сорвать жемчуг с ее шеи… но передумал.

С каких это пор Морская Ведьма раздает смертным подарки, задумался он. С чего бы это эгоистичной стерве делать подарки кому бы то ни было, в чем причина? Почему Зебоим принесла Мине жемчуг? За этим кроется что-то большее. У них зреет против него заговор. Лучше не возражать. Он будет вести себя как глупец, которым они его и считают.

Чемош поднял роскошные пряди Мининых волос, отводя их в сторону, провел кончиками пальцев по жемчугу.

— От него веет магией, — сказал он обвиняющим тоном. — Божественной магией.

Отражение Мины взглянуло на него. В ее глазах блестели непролившиеся слезы.

— Разумеется, ведь эти жемчужины заговорены, Повелитель. Зебоим сказала, что они выполнят мое заветное желание. — Мина подняла руку, прижала ко рту. — Я понимаю, что потеряла твое расположение. И сделаю все, чтобы снова завоевать его. Все, что угодно, лишь бы снова испытать то счастье, какое было у нас. Ты и есть мое заветное желание, Повелитель. Эти жемчужины должны были успокоить тебя, вернуть тебя мне!

Она была так прелестна, так печальна. Он едва не поверил, что она говорит правду. Едва.

— Оставь жемчуг у себя, — великодушно разрешил Чемош. Он забрал у женщины щетку для волос и отложил в сторону, затем заключил ее в свои объятия. — Ожерелье красивое, но оно не так прекрасно, как ты, моя дорогая.

Бог поцеловал Мину, она жаждала его прикосновения, и он не отказал себе в удовольствии.

Заодно доставив удовольствие ей.

Азрик Крелл наблюдал из темноты.

 

Глава 2

Мина спала беспокойно, то проваливаясь в дрему, то выплывая из нее. Проснувшись окончательно, она обнаружила, что одна в постели. Чемош ушел от нее среди ночи, она не заметила когда.

Понимая, что больше не заснет, женщина смотрела, как бледный, сероватый рассвет пробивается в окно, и вдруг вспомнила о Зебоим, ее подарке… и о своем заветном желании.

Она не солгала Богу. Чемош был ее заветным желанием, но было и еще одно, то, чего она хотела не меньше его любви. Кое-что, в чем она нуждалась даже сильнее.

Мина сбросила одеяло и встала с постели. Сняла шелковую сорочку и надела простую полотняную рубаху, которую нашла в заброшенном крыле, где когда-то жили слуги, и пару мягких кожаных туфель. Она надеялась выскользнуть из замка, не привлекая к себе внимания Чемоша. На случай же, если им все же выпадет столкнуться, у нее было заготовлено объяснение. Только она не хотела лгать своему Богу, поэтому надеялась, что не встретит ни его, ни Возлюбленных, которые при виде ее тотчас начнут стенать и умолять.

Мина с головой завернулась в теплую толстую шаль и, выйдя из спальни, тихонько пошла по все еще темным коридорам.

Она размышляла о том, что внутренне готова солгать своему Богу. Она говорила Чемошу правду о том, что любит его и сделает что угодно, завоевывая снова его любовь. Она любила его больше, чем жизнь. Так стоит ли лгать сейчас? Почему бы не сказать правду?

Потому что Бог не поймет.

Мина сомневалась, что и сама понимает до конца. Золотая Луна все время повторяла, что не имеет значения, кто были родители Мины. Прошлое есть прошлое. Значение имеет только «здесь и сейчас». Если ее отец был торговцем рыбой, а мать — женой торговца рыбой, какое это имеет значение?

— Но что если, — спорила маленькая Мина, — мой отец был королем, а мать — королевой? Вдруг я принцесса? Разве это не будет иметь никакого значения?

Золотая Луна улыбалась и отвечала:

— Я была принцессой, Мина, и мне казалось, что это важно. Но когда я открыла свое сердце Мишакаль, я поняла, насколько ничтожны титулы. Важно лишь то, что мы представляем собой в глазах Богов. Точнее, что живет в глубине наших сердец, — добавляла жрица со вздохом, потому что к тому времени Боги давным-давно ушли.

Мина пыталась понять и старалась гнать от себя все мысли о родителях, и некоторое время у нее получалось. Она, конечно же, расспрашивала Единого Бога, но Такхизис давала ей почти тот же ответ, что и Золотая Луна, только не в такой мягкой форме. Такхизис называла Минину тоску по родителям слабостью, язвой, которая так и будет разъедать ее, если только не прижечь ее быстро и решительно.

Может быть, память об ужасном наказании Такхизис и не позволяла Мине заговорить об этом с Богом Смерти. Он же Бог. Он просто не может понять. Ее тайна не так уж значительна. Совершенно безобидна. Она расскажет ему обо всем, когда сама узнает. Тогда они вместе посмеются, над тем, что она, оказывается, дочь торговца рыбой.

Выбирая черные лестницы и захламленные коридоры, Мина добралась до помещения, некогда служившего кухней, оттуда попала в кладовую, где бывшие владельцы замка держали бочонки с элем, бутыли с вином, корзины картофеля и яблок, копченое мясо, связки лука. Призраки вкусных запахов до сих пор висели в воздухе, но во Дворце Смерти витало столько призраков, что Мина почти не обращала на них внимания. Она алкала, но не пищи.

Мина понятия не имела, где может находиться Чемош. Может быть, ищет новых учеников, судит души, играет в кхас с Креллом или же делает все сразу. Зато она точно знала, где его нет, — в кладовой. И когда он вдруг появился, возник прямо перед ней, она испытала изрядное потрясение.

Она ожидала упреков, обвинений, нотаций. Он посмотрел на нее без особого любопытства, словно они встретились за завтраком, и произнес:

— Ты так рано встала, моя дорогая. Куда-то уходишь?

— Я подумала, не пойти ли мне искупаться, Повелитель, — ответила Мина слабым голосом, выдавая заготовленное заранее объяснение.

Она и подумать не могла, что именно оно покажется Чемошу самым подозрительным из всех возможных.

— Разве сейчас не слишком холодно для морских купаний? — спросил он лукаво, на губах у него играла странная улыбка.

— Воздух холодный, но вода теплая, особенно по сравнению с воздухом, — сбивчиво пояснила Мина, щеки ее запылали.

— Я вижу, ты так и не сняла жемчуг. Он не идет к такой простой одежде. Кстати, ты не боишься его потерять?

— Застежка надежная, Повелитель, — возразила женщина. Ее руки невольно потянулись к ожерелью. — Мне показалось…

— А почему ты в кладовой? — спросил Бог, осматриваясь.

— Это самый короткий путь к морю, господин, — ответила Мина. Она уже справилась со своим потрясением и теперь начала ощущать раздражение. — Повелитель, разве я твоя пленница, что ты хочешь знать, куда и откуда я иду?

— Однажды я уже потерял тебя, Мина, — негромко пояснил Чемош, — и не хочу потерять снова.

Женщину вдруг охватило раскаяние.

— Я твоя, мой Повелитель, сейчас и навсегда, пока…

— Пока не умрешь. Потому что однажды ты умрешь, Мина.

— Это правда, господин, — согласилась она и посмотрела на Бога с сомнением, пытаясь понять, угроза ли это.

Но лицо Чемоша было непроницаемым.

— Удачно искупаться, моя дорогая, — сказал он, целуя ее в щеку.

Когда Повелитель Смерти ушел, Мина долго стояла на месте, сжимая рукой ожерелье. Сердце подвело ее. Совесть ее укоряла. Она едва не развернулась и не бросилась бежать обратно в свою комнату.

И что там делать? Метаться взад-вперед долгими часами, как металась она в Башне Высшего Волшебства? Быть пешкой сначала одного Бога, затем другого, третьего, четвертого… Такхизис, Чемош, Зебоим, Нуитари…

— Ну что им всем от меня надо? — спросила Мина в отчаянии.

Она стояла посреди холодной пустой кладовой, глядя в темноту и не видя ничего.

— Я не понимаю! Я отдаю и отдаю им, а они ничего не предлагают взамен. То есть они утверждают, будто предлагают. Чемош заявляет, что даровал мне власть над Возлюбленными, но, когда он видит, как я могу ими управлять, он явно завидует. Зебоим дарит жемчуг, обещая исполнить заветное желание, но от этого жемчуга нет ничего, кроме неприятностей. Я никак не могу ублажить Богов. Ни одного из них! Поэтому стоит сделать что-нибудь для себя. Для Мины. Я должна выяснить, кто я такая.

Приняв это решение, она продолжила свой путь.

Чемош открыл ей тайну секретных порталов, позволяющих входить и выходить из замка. Мина опасалась, что он мог лишить ее магии, и испытала настоящее облегчение, когда портал открылся и она смогла выйти. Кладовая выходила во двор, где стояли деревянные хозяйственные постройки. За ними поднималась стена с воротами, от которых прямо к берегу моря вела дорога. Но самих створок не сохранилось — только ржавые железные петли да почерневшие деревянные обломки.

Выйдя за замковую стену, Мина остановилась и огляделась. Она не знала, куда идти, чтобы найти нужный грот. Зебоим сказала только, что жемчуг укажет ей путь. Мина тронула жемчужины, надеясь ощутить что-нибудь или увидеть картину, которая сама вдруг предстанет перед ее мысленным взором.

Утреннее солнце сияло на поверхности воды. Замок был выстроен на каменистом мысе. Там, где стояла сейчас Мина, береговая линия изгибалась, образуя небольшой залив, ограниченный скалами, с полумесяцем песчаного пляжа, протянувшегося на полмили и упирающегося в одинокую скалу, выходящую в море. Эта скала и утесы с другой стороны ломали бурные волны, так что, достигнув пляжа, они уже мягко катились по песку, оставив позади всю пену и водоросли.

Песок был мокрым, точно так же, как и прибрежные скалы. Мина, выросшая у моря, поняла, что во время прилива полоска пляжа оказывается под водой. Только когда наступает отлив, на этом песке можно загорать или ходить по нему.

Мина рассмотрела поверхность утеса, но не увидела никакого грота. Она ощутила смутное разочарование. Пробежала пальцами по жемчужинам, трогая их одну за другой.

Они были гладкие, как и полагается жемчужинам.

Какое-то движение на море привлекло ее внимание. Корабль — судя по ярко раскрашенным парусам, принадлежащий минотаврам, — несся по океану. Она смотрела на него с любопытством — ей показалось, что судно идет прямо на нее, но потом она догадалась, что корабль быстро удаляется. Мина наблюдала за судном, пока оно не исчезло за горизонтом.

Тогда женщина вздохнула и снова огляделась вокруг, гадая, что же делать. Потом решила поплавать.

Раз уж она сказала, что идет купаться, следует придерживаться этой версии. Чемош, возможно, наблюдает за ней. Подумав так, Мина оглянулась, чтобы посмотреть на замковую стену. Бога Смерти там не было, а если и был, то он позаботился, чтобы его не было видно.

Она шагнула на полоску пляжа. И как только ее нога опустилась на песок, Мина тут же поняла, куда ей идти. Хотя она ни разу не была в этом месте, ей показалось, будто последний год она только и делала, что гуляла по здешнему пляжу.

Шепотом извиняясь перед Зебоим за то, что усомнилась в ней, Мина поспешно шагала по песку. Она не знала, куда идет, но понимала, что выбрала нужное направление и с каждым шагом приближается к цели. Подобное ощущение привело ее в замешательство.

Мина шла вперед, потом побежала по мокрому твердому песку. Она следила за волнами, пытаясь определить, поднимается или опускается вода. Судя по ширине мокрой полосы на скалах, наступал прилив. Когда он достигнет высшей точки, воды будет ей по плечи или даже глубже, в зависимости от фазы лун.

Мина достигла одинокой скалы, по-прежнему не наблюдая никакого грота, и перебралась через острые гранитные валуны, проклиная мягкие кожаные туфли, непригодные для лазанья по скалам.

С другой стороны скалы береговая линия делала крутой загиб. Мина, обернувшись, не увидела замка, значит, тот, кто мог бы наблюдать за ней со стены, тоже ее не видит.

Дальше тянулись песчаные дюны. Наверху они переходили в плоскую равнину. Видимо, там дорога. Дорога, ведущая к замку. Мина сделала шаг вперед, направляясь к дюнам, и тотчас же поняла, что это неверное направление. Она заблудилась и совершенно не понимала, где находится и куда ей надо попасть.

Мина пошла в другую сторону, обратно к утесу, и на нее снова нахлынуло чувство, будто она знает это место. Она продолжала двигаться прямо, оставив дюны за спиной, перелезала через каменные обломки, останавливаясь только для того, чтобы в очередной раз взглянуть на утес в надежде заметить какую-нибудь расселину.

Женщина ничего не находила, но была твердо уверена, что сейчас движется в верном направлении, поэтому продолжала идти. Судя по следам, кто-то недавно прошел этим же путем. Она видела на мокром песке отпечатки ног, и очень немаленьких.

Мина начала сожалеть, что не захватила оружие. Она шла дальше, теперь ступая осторожно, обратившись в зрение и слух.

Грот оказался так хорошо замаскирован, что она прошла мимо, не заметив его. Только когда при следующем шаге ее снова охватило ощущение потерянности и она поняла, что пропустила нужное место, Мина развернулась и принялась вглядываться в поверхность утеса, но так ничего и не увидела.

Наконец она обошла кругом большой обломок скалы и только тогда увидела грот, наполовину скрытый очередным, косо нависшим куском скалы. Когда-то, догадалась она, подходя ближе, грот был полностью скрыт от глаз. Она видела, что завал кто-то расчистил, сложив камни в кучу. Судя по всему, это работу проделали совсем недавно. Земля у входа была еще сырая.

Мина стояла перед входом в грот. Теперь, когда она добралась до нужного места, она сомневалась, стоит ли входить внутрь. Этот грот, невидимый с замковых стен, был идеальным местом для засады. Никто не увидит и не услышит ее, если ей вдруг потребуется помощь. Она вспомнила отпечатки огромных ног. Они были раза в три больше ее собственных следов.

Дотронувшись до жемчуга, Мина ощутила исходящее от него ободряющее тепло. Она проделала весь этот путь, рискуя вызвать гнев своего Повелителя. Она не имеет права повернуть назад.

Вход в пещеру был достаточно широк, чтобы туда могли войти разом два широкоплечих мужчины, зато потолок — низкий. Мине пришлось вжать голову в плечи, чтобы зайти. Она так и стояла согнувшись, когда из глубины пещеры до нее донесся собачий лай.

Сердце женщины учащенно забилось от волнения. Страх исчез. Образ монаха стоял перед ее глазами с того самого момента, когда она впервые его увидела. Она явственно представляла его лицо, она могла бы нарисовать его. И сейчас она воочию видела это лицо: худое, словно высеченное из камня. Глаза, большие и спокойные, как темные воды. Оранжевая ряса священного цвета Маджере, со священным узором из роз, болталась на худощавых мускулистых плечах и была перехвачена на поясе ремнем. Каждое его движение, каждое слово были сдержанными и выверенными.

Черно-белая собака смотрела на монаха, как на хозяина.

— Благодарю тебя, Королева, — произнесла Мина вполголоса, поднесла ожерелье к губами поцеловала жемчужины.

А затем вошла в грот.

Азрик Крелл двигался беззвучно и плавно, преследуя Мину на почтительном расстоянии. Как ни странно, Крелл умел двигаться тихо, когда хотел. Рыцарь Смерти не любил красться, как какой-нибудь жалкий воришка. Ему нравилось грохотать доспехами. Звенящая сталь предвещала смерть, вселяла страх в тех, кто слышал его приближение. Но он мог делаться незаметным, когда это требовалось. Как и его жизнь, доспехи Рыцаря Смерти были сгустком нечестивой магии, он был навеки привязан к доспехам и мог грохотать или же не грохотать ими по своему собственному выбору. Крелл поступился бы и гораздо большим, чтобы столкнуть Мину с того высокого пьедестала, на который она была вознесена и откуда презрительно глядела на него.

Мина никогда не скрывала того факта, что презирает его за предательство своего господина, Лорда Ариакана. Но дело было не только в этом, еще она победила его в бою, унизила перед Повелителем Смерти. Возлюбленные ни во что не ставили Крелла, даже когда он рубил их на куски, а Мине стоило лишь шевельнуть мизинцем, как они выстраивались перед ней и принимались выкрикивать ее имя.

Крелл давно убил бы ее, но понимал, что делать это опасно. Чемош мог сколько угодно сердито сверкать на нее глазами или проклинать ее, но он всё равно каждую ночь приходил в ее спальню. Кроме того, существовала еще и Зебоим, главный его враг, которая делала Мине подарки. Зебоим может оскорбиться, если он убьет ее дорогое «дитя», вот почему Рыцарь Смерти сдерживался и действовал исподтишка. Нелегкая задача, но ненависть способна двигать горы.

И теперь все, что требовалось Креллу, — уличить Мину в предательстве. Он знал по собственному горькому опыту, что бывает, когда на тебя обрушивается гнев Божества, и тешил себя, тайком пробираясь за Миной, живыми картинами тех мучений, которые ее ожидают. Просто удивительно, сколько еще может прожить человек после того, как ему выпустят кишки.

Когда Крелл увидел, как Мина исчезла в гроте, он пришел к выводу, что у нее свидание с любовником. Подкравшись ближе, Азрик с удовлетворением услышал низкий мужской голос, но был несколько обескуражен, когда до него донесся еще один голос, дребезжащий, подозрительно похожий на принадлежащий кендеру, однако Крелл не отличался сообразительностью. Его девизом всегда было: «Да о чем тут думать!».

Радостно потирая латные перчатки, Рыцарь Смерти затаился рядом со входом, надеясь услышать что-нибудь еще. Но обнаружил, к своему огорчению, что все слова, доносящиеся из грота, звучат глухо и неразборчиво. Однако Крелл не слишком переживал. Ему было плевать, что именно там происходит. Всегда можно придумать что-нибудь. Ревнивый Чемош запросто поверит в самое худшее. Азрик сидел у входа в пещеру и ждал, когда выйдет Мина.

 

Глава 3

Рис потерял счет времени на борту корабля минотавров. Путешествие по бурным волнам ночи в магический шторм казалось бесконечным. Ветер неистово завывал, паруса хлопали. Корабль опасно поднимался над волнами. Капитан ревел, команда хохотала и кричала ветру что-то вызывающее.

Что касается Риса, он провел темную ночь в молитве. Монах покинул своего Бога, зато Бог отказывался покидать его. Рис опустился на колени на палубе, пристыжено и смущенно склонил голову, его щеки были мокры от слез, и он униженно вымаливал у Бога прощение. Хотя ночь и само призрачное путешествие были ужасны, у него в душе царил покой.

Занимался день. Корабль выбрался из магического моря и опустился на спокойные воды моря настоящего. Капитан минотавров выпустил трясущегося кендера и хромающую собаку из их ящиков и передал своим матросам, потом посмотрел на Риса, стоящего на коленях среди палубы.

— Надо полагать, ты молился, — произнес капитан, одобрительно кивая. — Что же, брат, твои молитвы услышаны. Ты благополучно пережил эту ночь.

— Так оно и есть, капитан, — тихо ответил Рис, поднимаясь на ноги.

Минотавры погрузили всех троих в шлюпку и погребли к неведомому берегу. Сначала монах смотрел на воду цвета крови, потом поднял глаза на поднимающееся из моря солнце, и догадка осенила его. За эту сумбурную ночь их корабль пролетел через время и пространство. И теперь они находились на другой стороне континента.

Рис увидел силуэт какого-то замка-крепости на фоне бледнеющего неба, но это было все, что он успел рассмотреть, — минотавры вытряхнули его из лодки и потащили по мокрому песку, по дюнам, в сторону одинокого утеса.

Подойдя к скале, минотавры опустили монаха, кендера и собаку на землю и принялись поднимать гигантские валуны и складывать их в кучу. Он не понимал их языка, но сумел уловить слова «грот» и «Зебоим». Они вели себя так тихо и почтительно, что у него сложилось впечатление, будто за завалом из камней находится что-то вроде святилища Морской Богини.

Наконец минотавры расчистили завал и вошли в грот, оставив Риса снаружи под охраной часового. До него донеслись грохот, стук молотов и звяканье железа. Минотавры вернулись, подхватили Риса и затащили в пещеру вместе с Аттой и Пасленом.

С железных колец, только что вделанных в каменные стены, свисали цепи. Работая при мутном свете, пробивавшемся внутрь пещеры, минотавры приковали Риса и Паслена к железным кольцам, кинули им небольшую котомку с едой, оставили бочонок воды и молча ушли, отказавшись отвечать на вопросы.

Цепи были присоединены к тяжелым ручным и ножным кандалам, их длины хватало для того, чтобы кое-как двигаться, — монах и кендер могли лежать на каменном полу, вставать и отходить на несколько шагов.

Потрясенная всеми событиями этой ночи, Атта была слишком измождена, чтобы шевелиться. Она перекатилась на бок и лежала, тяжело дыша, на каменном полу. Рис, и сам измученный, взял испуганную собаку на руки и как мог успокаивал ее. У Паслена промокла одежда, а в гроте было холодно. Он сидел, сжавшись в комок, и пытался согреться, хлопая себя ладонями по бокам.

— Эти минотавры не были призраками, Рис, — сказал кендер. — Сначала я думал, что они призраки, но это не так. Они были ужасающе реальными. Слишком реальными, если хочешь знать мое мнение. — Он потер плечо, за которое его держал один из минотавров. — Синяк будет огромный.

Ответа не последовало. Паслен увидел, что Рис так и заснул сидя, привалившись спиной к каменной стене.

— Наверное, это лучшее, что можно сделать, — сказал кендер себе. Он закрыл глаза в надежде, что, когда откроет их, все это окажется сном, а сам он будет сидеть в «Последнем Приюте» над тарелкой куриных клецок…

Рис проснулся внезапно, вырванный из дремы ярким лучом солнца, упавшим ему на лицо. Свет заливал грот, у дальней стены которого, в нескольких шагах от него, находился вырезанный в скале алтарь, покрытый слоем пыли, явно давно позабытый. На стенах были нарисованы какие-то картины. Они так выцвели от времени, что Рис не сумел разобрать, что же на них изображено. Алтарь украшала большая витая раковина.

Паслен лежал на полу рядом с ним, Атта свернулась в клубок у его ног, в нескольких шагах стоял, прислоненный к стене, посох. Подчиняясь приказу капитана, минотавры несли эммиду, завернув в большой кусок кожи. Они оставили монаху посох, но положили так, чтобы он не смог до него дотянуться.

Грот, куда их притащили, был круглым, около двадцати шагов в диаметре, а потолок достаточно высоким, чтобы минотавры могли распрямиться в полный рост, хотя Рис запомнил, что этим немаленьким созданиям было непросто пробраться внутрь по узкому коридору, ведущему в пещеру.

Из коридора в грот врывался свежий воздух. Рис не помнил, чтобы сюда вел другой ход, но он сам признавал, что был слишком уставшим и измученным, поэтому мог что-нибудь упустить.

Атта очнулась от сна, приободренная. Вскочив на ноги, она выжидающе поглядела на Риса, замахала хвостом, готовая к тому, что он скомандует выходить и отправляться в путь. Монах с трудом поднялся на ноги, цепи зазвенели. Этот звук испугал Атту. Она отпрыгнула от хозяина, когда цепи потянулись по камням пола, затем осторожно подкралась, обнюхала их и продолжала озадаченно рассматривать это диво, пока Рис, морщась от боли в затекшей спине и шее, ковылял по пещере к бочонку.

Минотавры оставили им жестянку, чтобы наливать в нее воду. Рис напоил Атту, потом попил сам. Вода была солоновата на вкус, но жажду утоляла. Он поглядел на котомку с едой, запах от нее шел несвежий, и монах решил, что пока не настолько голоден. Он поковылял обратно на свое место у стены и сел.

Атта стояла рядом, не сводя с него глаз, потом ткнула носом.

— Прости, девочка, — сказал Рис, протягивая руку, чтобы погладить ее. Он показал ей кандалы на запястьях, хотя и знал, что она не сможет понять. — Боюсь…

С кошмарным криком проснулся Паслен. Он резко сел, дико озираясь кругом.

— Мы тонем! — закричал он. — Мы все сейчас утонем!

— Паслен, — твердо заговорил Рис. — Ты в безопасности. Мы уже не на корабле.

Паслен не сразу сумел осознать этот факт. Он озадаченно осмотрел грот, затем взглянул на свои руки. Кендер чувствовал вес кандалов, слышал звон цепей — и теперь испустил вздох облегчения.

— Ух ты! Тюрьма! Какое счастье!

Рис невольно улыбнулся:

— Что же это за счастье — оказаться в тюрьме?

— В тюрьме безопасно, она стоит на твердой земле, — пояснил Паслен, радостно похлопывая по каменному полу. — А где мы?

Монах задумался, не зная, как лучше ему объяснить, но в итоге решил сказать все как есть:

— Насколько я понимаю, мы на берегу Кровавого моря.

Паслен уставился на друга, разинув рот.

— Кровавого моря?

— Мне так кажется, — пояснил Рис. — Хотя, конечно, я могу и ошибаться.

— Кровавого моря, — повторил кендер. — Того, что находится на другой стороне континента? — многозначительно подчеркнул он.

— А разве их два? — удивился Рис.

— Все может быть, — заметил Паслен. — Никогда не знаешь. Вода цвета крови и…

— …солнце, встающее прямо из него, — подхватил Рис. — Все это навело меня на мысль, что мы находимся на восточной оконечности Ансалона.

— Ого! Чтоб мне стать шелудивым псом! — выдохнул Паслен. — Не принимай на свой счет, — добавил он, погладив Атту. Ему потребовалось несколько минут, чтобы осмыслить это, затем, потянув носом, он заметил котомку и повеселел. — По крайней мере, они не собираются уморить нас голодом. Давай посмотрим, что у нас на завтрак.

Кендер вскочил, но очень быстро и неловко осел обратно.

— Тяжелые! — проворчал он, имея в виду кандалы.

Затем Паслен снова попытался встать, на этот раз осторожно, выдвинул одну ногу вперед, подтягивая руками свои цепи. Ему удалось добраться до котомки, но силы оставили его, и ему пришлось постоять и отдышаться, прежде чем заглянуть внутрь. Потом он развязал котомку и исследовал ее содержимое.

— Соленая свинина. — Кендер сморщился и добавил печально: — Надеюсь, это не мой сосед, тот хряк из соседнего ящика. И я, и Атта успели с ним подружиться. — Он протянул руку. — Хотя, с другой стороны, стать беконом — участь всякой свиньи. Ты хочешь есть, Рис?

Не успел монах ответить, как залаяла Атта.

— Там кто-то есть, — предостерегающе произнес Рис. — Может быть, тебе пока лучше сесть на место.

— Но они же сами оставили нам еду, — возразил Паслен. — Они могут обидеться, если мы не попробуем.

— Паслен, прошу тебя…

— Ну ладно, ладно. — Кендер дотащился до своего места у стены и сел.

— Атта, тихо! — приказал Рис. — Ко мне!

Собака умолкла, подошла и легла рядом с ним.

Но она осталась начеку: уши подняты, все тело напряжено, готовое к прыжку.

В пещеру вошла Мина.

Рис и сам не знал, кого он ожидал увидеть: Зебоим, капитана минотавров, кого-нибудь из Возлюбленных. Кого угодно, но только не ее. Он смотрел на женщину в изумлении.

Та, в свою очередь, рассматривала его. Свет внутри небольшой пещерки с каждой минутой становился ярче по мере того, как поднималось солнце, но ей все равно потребовалось время, чтобы глаза привыкли к сумраку.

Прошло несколько мгновений, Мина подошла ближе и остановилась, рассматривая Риса. Янтарные глаза пристально вглядывались в него, она хмурилась.

— Ты выглядишь совсем по-другому, — произнесла, наконец, женщина обвиняющим тоном.

Монах покачал головой. От усталости он соображал так же туго, как и закованный в кандалы кендер.

— Боюсь, я не понимаю, о чем ты говоришь, госпожа…

— Нет, понимаешь! — сердито отрезала Мина. — У тебя другая ряса! Ты был в оранжевой рясе, вышитой розами, когда я видела тебя в таверне, а теперь твоя ряса грязно-зеленого цвета. И глаза у тебя не такие!

— Глаза у меня такие, какие есть, госпожа, — сказал Рис, совсем озадаченный. Он понятия не имел, как она могла видеть его таким, каким он был когда-то, а не таким, каким он стал. — Я не мог вот так запросто переодеться. Это та же ряса, в какой я был, когда мы впервые встретились…

— Не лги мне! — Мина ударила его по лицу.

— Атта, нельзя! — Рис успел схватить пришедшую в неистовство собаку за шиворот и оттащить ее назад, прежде чем та бросилась в атаку.

Щека Риса горела. Скула ныла. Он крепко держал разозленную Атту.

— Иди к Паслену!

Собака посмотрела на него, уточняя, правильно ли поняла приказ, затем, опустив голову и свесив хвост, подошла и легла к ногам кендера.

— Я говорю тебе правду, госпожа, — спокойно произнес Рис. — Я не лгу.

— Разумеется, лжешь, — насмешливо возразила Мина. — Все кругом лгут. Боги лгут. Люди лгут. Мы лжем самим себе, если больше некому лгать. В последний раз, когда я тебя видела, ты был в оранжевой рясе, и ты меня узнал. Ты посмотрел на меня, и по твоим глазам я поняла, что ты все обо мне знаешь.

— Госпожа, — беспомощно возразил монах, — я видел тебя тогда впервые в жизни.

— В твоих глазах уже нет того выражения, но оно было, когда ты увидел меня в прошлый раз. — Мина сжала руки в кулаки так, что ногти впились в ладони. — Расскажи, что ты знаешь обо мне!

— Ты отняла жизнь у моего брата и сделала его одним из своих рабов — вот все, что я знаю…

— Не рабов! — закричала Мина с неожиданной горячностью и тут же виновато огляделась, словно испугавшись, что кто-нибудь может ее услышать. — Он не мой раб! Никто из них не является моим рабом. Они последователи моего Бога, Чемоша. И прекрати хныкать, кендер! Что с тобой такое? Точно так же ты хлюпал носом и в прошлый раз, когда я тебя видела!

Она развернулась к Паслену, который скорчился на полу. Глаза его были полны слез, ручьями бежавших по щекам. Он старался успокоиться, сжимал губы, но все равно у него то и дело вырывались всхлипывания.

— Я никак не могу остановиться, госпожа. — Паслен утер нос рукавом. — Это так печально.

— Что тут такого печального? Если ты не успокоишься, у тебя сейчас появится причина для слез.

— Она уже есть, — пробормотал Паслен. — Это ты. Ты такая печальная.

Мина засмеялась:

— Не валяй дурака! Я не печальная. Я могу получить все, что захочу. У меня есть любовь и доверие моего Бога, у меня есть власть…

Смех ее оборвался, она плотнее завернулась в свою шаль. Воздух в гроте был прохладный по сравнению с залитым солнцем берегом.

— Никакая я не печальная.

— Я не хотел сказать, что ты печальна, — сбивчиво начал Паслен. Он поглядел на Риса, надеясь на его поддержку.

Но монах ничем не мог ему помочь. Он понятия не имел, о чем толкует кендер.

— Когда я смотрю на тебя, мне делается грустно.

— Это правильно, — зловеще одобрила Мина и снова повернулась к Рису. — Скажи мне, монах. Скажи ответ на загадку.

— На какую загадку, госпожа? — терпеливо переспросил Рис.

Мина задумалась, вспоминая.

— Драконица, кажется, удивилась, увидев меня. Она не разозлилась, не расстроилась. Она была удивлена. Она сказала: «Кто ты такая? Откуда ты пришла?»

Мина опустилась на колени рядом с Рисом, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Это и есть загадка. Я не знаю ответа, зато ты знаешь. Ты знаешь, кто я такая.

Рис старался как мог:

— Госпожа, драконица загадала тебе вечную загадку — загадку, над которой бьется человечество, на которую никто не знает ответа. «Кто я такой? Откуда я взялся?» Нам требуется вся жизнь, чтобы понять…

Взгляд Мины сделался рассеянным. Она смотрела на него, но не видела. Она видела перед собой старую драконицу.

— Нет, — возразила она тихо. — Это не так. Она не так это сказала. Ударение неправильное.

— Ударение? — Рис помотал головой. — Я не понимаю, о чем ты говоришь, госпожа.

— Драконица сказала не «Кто ты такая?», а «Кто ты такая? Откуда ты пришла?» — Янтарные глаза Мины сосредоточились на нем. — Ты чувствуешь разницу?

Монах пожал плечами:

— Я не знаю ответа. Надо спрашивать драконицу, а не меня.

— Драконица рассердилась. Она думала, я потешаюсь над ней, и больше не захотела со мной разговаривать. А я в самом деле понятия не имею, о чем она толковала. Но ты мне скажешь.

Мина схватила его цепь, дернула, ударив Риса головой о выщербленную каменную стену. От удара волны острой боли прокатились по всему телу монаха, перед глазами поплыло, на какой-то момент он испугался, что сейчас потеряет сознание. Во рту ощущался вкус крови — оказалось, он прикусил щеку изнутри. Голова гудела.

— Я не могу сказать того, чего не знаю, — возразил Рис, сплевывая кровь.

— То есть ты не скажешь. — Мина яростно сверкнула на него глазами. — Я слышала, что вы, монахи, учитесь переносить боль, но только пока вы живы.

Она придвинулась к нему, упираясь руками в пол по сторонам от его тела. Ее янтарные глаза с такого близкого расстояния словно пожирали его.

— Возлюбленный мне не солжет. Ты почувствуешь поцелуй Мины, монах.

Ее губы скользнули по его щеке.

Внутри Риса все сжалось. Сердце забилось. Он вспомнил о Ллеу, чудовище, мучимом жгучей болью, которую можно утишить только убийством. Монах втянул в себя воздух и произнес как можно спокойнее:

— Но я должен принести клятву верности Чемошу, а этого я никогда не сделаю.

Мина скривила губы в презрительной насмешке:

— Не прикидывайся праведником, монах. Ты клялся в верности Зебоим. Она сама мне рассказала. Если ты служишь ей, ты продашь душу и Чемошу…

— Я поклялся в верности Маджере, — спокойно произнес Рис.

Мина села на пятки. Рот ее кривился.

— Лжец! Ты предал Маджере. Зебоим и это мне рассказала.

— Благодаря мудрости кендера и отказу моего Бога покинуть меня я усвоил данный мне урок, — продолжал монах. — Я просил у Маджере прощения, и он даровал мне свое благословение.

Женщина снова засмеялась, ткнув в Риса пальцем:

— И вот ты здесь, прикованный к стене пещеры на краю света. Ты полностью зависишь от моих прихотей. Какой странный способ избрал Бог, чтобы выказать свою благосклонность!

— Как ты сама сказала, госпожа, я прикован к стене. Я нисколько не сомневаюсь, что ты хочешь меня убить, но да, мой Бог любит меня. Потому что я хотя бы нашел ответ на свою загадку. Я знаю, кто я такой. — Рис поднял на нее глаза. — Прости, госпожа, но тебя я не знаю.

Мина смотрела на него в возмущенном молчании. Янтарные глаза метали молнии.

— Ты ошибаешься, монах, — сказала она наконец, когда снова обрела дар речи. — Я не стану убивать тебя. Я убью их. — Она указала на Паслена с Аттой. — У тебя есть целый день, чтобы найти ответ на мою загадку, монах, целый день, чтобы вообразить, какой конец их ждет. Они умрут в ужасных мучениях. Сначала собака, потом кендер. Я вернусь на закате.

И она, кипя от злости, выбежала из грота.

Топтавшийся снаружи Крелл услышал, как Мина объявила о своем уходе, и едва успел спрятаться, как она появилась — лицо бледное, янтарные глаза сверкают, губы сжаты. Это лицо не было лицом влюбленной женщины. Она явно была разозлена, разозлена и возмущена. Однако Креллу было наплевать на подобные мелочи. Он знал, что хочет услышать его хозяин, и был готов рассказать ему об этом.

Но теперь Рыцарю Смерти было необходимо выяснить имя.

Он пытался подслушать разговор, но слова из грота доносились невнятно. Он уловил лишь немногое из сказанного, но спустя некоторое время сообразил, что мужской голос кажется ему чрезвычайно знакомым.

Крелл был уверен, что уже где-то слышал этот голос раньше, но никак не мог вспомнить где. Он в последнее время слышал так много голосов, что внутри его пустого шлема они сливались в настоящий нестройный хор. Единственное, что он знал наверняка: звук этого спокойного голоса вызывает у него крайнюю неприязнь. Он явно не питал к обладателю голоса теплых чувств, только никак не мог вспомнить, из-за чего именно.

Рыцарь Смерти шел за Миной, пока не убедился, что она направляется в замок, и тогда вернулся обратно к гроту. Он уже собирался войти и взглянуть на человека, выяснить, где же они встречались…

Из грота вырвался ветер с брызгами дождя, морской пены и гневными словами.

— Что значит, ты поклялся в верности Маджере?! — Богиня рвала и метала. — Ты мой! Ты отдал себя мне!

Если мужского голоса Крелл так и не вспомнил, то этот голос узнал сразу. Зебоим. И вне себя от ярости.

Азрик понятия не имел, что делает здесь его мучительница, и не собирался это выяснять — его вдруг осенило, что Чемош с нетерпением ждет его доклада.

— Я же не могу заставлять хозяина ждать, — пробормотал Крелл, развернулся и ушел.

 

Глава 4

— Что значит, ты поклялся в верности Маджере?! — гневно кричала Зебоим. — Ты мой, монах! Ты отдал себя мне!

Богиня материализовалась в гроте с порывом ветра и брызгами дождя. Зеленое платье колыхалось. Длинные волосы хлестнули Риса по лицу, оцарапав до крови. Серо-зеленые глаза обжигали его. Заскрежетав зубами, Морская Королева бросилась к монаху, вытянув руки; пальцы ее были скрючены и походили на когти.

— Ты неблагодарный негодяй! После всего, что я для тебя сделала! Да я могла бы выцарапать тебе глаза! К черту глаза, я могла бы вырвать твои внутренности!

Паслен вжался в стену. Атта скулила. Рис мысленно вознес молитву Маджере и ждал.

Зебоим распрямилась, руки ее подрагивали. Она вздохнула, вздохнула еще раз. Медленно овладела собой. Даже сумела выдавить из себя кривую улыбку — и опустилась на колени рядом с Рисом. Чувственным жестом погладив его по плечу, Богиня произнесла вкрадчиво:

— Я дам тебе еще один шанс, чтобы ты мог вернуться ко мне, монах. Я спасу тебя от Мины. Я спасу тебя от Чемоша. И попрошу взамен очень немного.

— Королева, я…

Зебоим закрыла ему рот ладонью:

— Нет, нет. Погоди, ты еще не слышал, что я собираюсь сказать. Это совсем немного. Меньше, чем немного. Почти ничего. Пустяк. Просто… скажи мне ответ.

Рис был озадачен.

— Ответ на загадку, — уточнила Зебоим. — Кто такая Мина? Откуда она пришла?

Монах вздохнул и закрыл глаза.

— Я сказал правду, я не знаю, Королева. Откуда мне знать? И какое это имеет значение?

Зебоим поднялась на ноги. Сжав ладони и постукивая пальцами друг о друга, она заметалась по пещере, путаясь в подоле зеленого платья.

— Какое это имеет значение? Я сама задаю себе этот вопрос. Какое значение имеет, кто дал жизнь этому созданию, от которого столько неприятностей? Мне это безразлично. Но по какой-то непонятной причине это волнует моего брата. Нуитари даже отправился к Саргоннасу, чтобы расспросить его, что тот знает о Мине. У нее, как известно, был друг, минотавр или кто-то еще. Этого Галдара нашли, но он не смог помочь. — Зебоим возмущенно фыркнула. — Как бы то ни было, теперь уже все Боги бьются над этим нелепым вопросом. Драконица, впервые задавшая его, исчезла бесследно, словно ее поглотило море, чего оно не делало. Хотя бы за это я могу поручиться. Остаешься только ты.

— Королева, — начал Рис. — Я не знаю…

Зебоим перестала метаться и развернулась к нему:

— А она утверждает, что знаешь.

— Еще она утверждает, что на мне была оранжевая ряса Маджере, когда она увидела меня в первый раз. Ты тоже была там, Королева. Ты-то знаешь, что я был в зеленой рясе, которую ты сама дала мне.

Зебоим посмотрела на него. Посмотрела на его рясу. Снова на него. Она уже не видела его. Взгляд Богини сделался рассеянным.

— Любопытно… — проговорила она задумчиво.

Глаза Морской Королевы сузились, снова сфокусировавшись на монахе. Она опустилась перед ним на корточки, грациозная, гибкая, смертельно опасная.

— Посвяти свою жизнь мне, монах, и я тебя освобожу. Прямо сейчас. Я даже освобожу кендера и шавку. Отдай мне свою веру, и я тут же призову корабль минотавров, они отвезут тебя куда пожелаешь, в любую точку огромного мира.

— Я не могу отдать тебе то, чего у меня больше нет, госпожа, — ответил Рис мягко. — Моя вера, моя душа в руках Маджере.

— Мина всегда держит свое слово, — взорвалась Зебоим. — Мина убьет и собаку, и этого презренного кендера. Они будут умирать медленно и мучительно — и все из-за тебя.

— Маджере присмотрит за своей собственностью, — возразил Рис, бросая взгляд на посох, прислоненный к стене.

— И ты позволишь тем, кто доверяет тебе, умереть в муках, хотя ты запросто можешь спасти их?! Хороший же ты товарищ, монах!

— Рис не позволит нам умереть в муках! — громко закричал Паслен. — А мы хотим умереть в муках, верно, Атта! Ой! — прибавил он тихо. — Что-то не то получилось.

Зебоим встала, величественная и холодная.

— Быть по-твоему, монах. Я могла бы уничтожить тебя прямо сейчас, но не хочу лишать Мину удовольствия. Знай, я буду наблюдать, буду слизывать каждую каплю крови! И на случай, если ты думаешь, будто бы это тебя спасет…

Она нацелила палец на эммиду, и посох взорвался во всполохе ядовито-зеленого света. Щепки разлетелись по пещере. Одна из них содрала кожу с руки Риса. Он быстро прикрыл рану, и Зебоим не успела заметить.

Богиня исчезла с раскатом грома, порывом сырого ветра и ехидным смешком.

Рис посмотрел на свою руку, на длинную неровную царапину. Из раны сочилась кровь. Он зажал ее краем рукава. Все, что осталось от посоха — поранившая его щепка, — лежало на полу рядом с ним. Монах поднял обломок и зажал в ладони.

Он получил от Маджере ответ и был доволен.

— Не грусти, Рис, — бодро сказал Паслен. — Я не против умереть. И Атта тоже. Должно быть, это весело — стать призраком. Я смогу проходить сквозь стены и завывать в ночи. Мы с Аттой будем к тебе приходить, когда станем привидениями. Хотя надо сказать, что я не часто встречал призраки собак. Интересно, почему? Может быть, души собак завершают свой путь, освобождаются и вольны бежать и играть вечно на травянистых лугах? Наверное, они охотятся на души кроликов. Но только если у кроликов есть души… Ой, не надо мне было упоминать о кроликах…

Рис терпеливо ждал, пока кендер закончит свои метафизические рассуждения. Когда Паслен выговорился и уселся играть с Аттой в «камень, ножницы, бумага», он сказал:

— Ты ведь можешь протиснуть кисти рук в наручники, правда?

Паслен прикинулся, будто не слышит.

— Бумага заворачивает камень. Ты снова проиграла, Атта.

— Паслен… — настаивал монах.

— Не мешай нам, Рис, — произнес Паслен, отвлекаясь. — Эта игра требует внимания.

Он сделал еще попытку:

— Паслен, я знаю…

— Нет, не знаешь! — крикнул Паслен, сердито посмотрев на Риса, затем, возвращаясь к игре, легонько постучал по лапе Атты. — Так нечестно. Нельзя менять мнение на полпути. Ты же сначала сказала «камень»…

Рис сидел тихо.

Паслен поглядывал на него краем глаза, неловко поеживаясь. Он продолжал играть, но забыл, что собирался назвать — камень, ножницы или бумагу, — и от этого вся игра пошла насмарку.

Вдруг он закричал:

— Ну, ладно, хорошо! Да, наручники у меня на запястьях болтаются свободно.

Он посмотрел на свои ноги и просиял:

— Но мне ни за что не вытащить из кандалов ноги!

— Ты сможешь, — возразил Рис, — если соскребешь с солонины немного сала и смажешь их.

Кендер закусил нижнюю губу:

— Я испорчу сапоги.

Рис покосился на его сапоги. Розовые большие пальцы кендера торчали из дыр.

— Когда начнет темнеть, — сказал Рис, — ты освободишься, заберешь Атту, и вы уйдете.

Паслен покачал головой:

— Только с тобой. Мы используем то же самое сало, чтобы намазать тебе руки…

— У меня наручники слишком тугие, а кандалы на ногах еще туже. Я не смогу бежать. А вы с Аттой сможете.

— Не прогоняй меня! — взмолился кендер.

Рис обнял его за плечи:

— Ты хороший, верный друг, Паслен, мой самый лучший друг. Благодаря твоей мудрости я вернулся к Богу. Посмотри на меня.

Паслен замотал головой. Слезы катились по его щекам.

— Я умею переносить боль, — продолжал монах. — Я не боюсь смерти. Маджере ждет меня. Мне будет легче умирать, зная, что вы с Аттой в безопасности. Ты ведь не откажешь мне в этой последней жертве, Паслен?

Кендер несколько раз тяжело глотнул, потом проговорил несчастным голосом:

— Да, Рис.

Атта смотрела на хозяина. Хорошо, что она не понимала, о чем он говорит. Она наверняка решительно отказалась бы.

— Прекрасно, — поставил точку Рис. — А теперь, как мне кажется, нам следует поесть, выпить воды и немного отдохнуть.

— Я не голоден, — пробормотал Паслен.

— А я голоден, — заявил монах. — И Атта тоже.

При упоминании о еде собака облизнулась и поднялась, помахивая хвостом.

— И мне кажется, ты тоже, — добавил с улыбкой Рис.

— Ну, разве что самую малость, — признал Паслен, с траурным видом вытащил руки из ручных кандалов и, звеня цепью, пошел за котомкой с солониной.

 

Глава 5

Океан сильно бурлил, когда Зебоим бросилась в воду, и, когда она поднялась на борт корабля минотавров, от нее шел пар. Капитан низко поклонился ей, команда опустила косматые головы.

— Куда ты желаешь попасть, о славная Королева? — униженно спросил капитан.

— В Храм Маджере, — приказала Богиня. Капитан потер морду и с извиняющимся видом воззрился на нее:

— Боюсь, я не знаю…

Зебоим махнула рукой:

— Он находится на какой-то там горе. Забыла название. Я тебе расскажу, как добраться. Поторопись.

— Да, славная Королева. — Капитан еще раз поклонился и принялся выкрикивать приказы.

Команда кинулась к парусам. Зебоим вскинула руки, призывая ветер, и паруса тут же надулись.

— На север, — сказала она.

Волны вздымались и пенились под носом корабля, ветер гнал его вперед, к облакам.

По воле Богини корабль летел через эфир, пенящийся под килем, и скоро доставил ее в отдаленные земли, которых никогда не было на карте Кринна, поскольку мало кто из смертных видел их и еще меньше — подозревал об их существовании. Те же, кто знал, не видели смысла наносить это место на карту, ибо и без того понимали, где находятся.

Это была земля с высокими горами и тенистыми долинами.

Ничто не росло на голых скалах. Долины прорезали их толщу, и здесь встречались иногда поросшие травой холмы, а время от времени попадалась скрюченная сосна или кривая ель. Кочевники, обитающие в этом заброшенном уголке, бродили по горам со своими стадами коз, стараясь выжить во что бы то ни стало. Эти люди жили точно так же, как жили их предки сотни лет назад, не зная ничего о мире за пределами их земель, не желая от этого мира ничего — только чтобы их оставили в покое.

Когда Богиня приближалась к месту назначения, она окутала корабль облаками из опасения, что Маджере, этот одинокий Бог-отшельник, узнает о ее прибытии и исчезнет раньше, чем она успеет с ним поговорить.

— Прекрасная госпожа, это безумие, — сказал капитан минотавров, бросая тревожные взгляды на нос корабля. Каждый раз, когда тучи расступались, он видел, что судно движется опасно близко к зубчатым, покрытым снегами утесам. — Мы врежемся в какую-нибудь гору — и нам всем придет конец!

— Бросай якорь, — приказала Зебоим. — Мы уже близко. Дальше я пойду одна.

Капитан был счастлив повиноваться. Он остановил корабль, и они закачались на облаке.

Завернувшись в серый туман, который окутывал ее, словно шелковый шарф, Зебоим спустилась по склону горы, высматривая обиталище Маджере. Она не была здесь целую вечность и успела забыть, где именно располагается его жилище. Спустившись на плато, протянувшееся между двумя скалами, Богиня подумала, что это место кажется ей знакомым, она подняла туманную вуаль и присмотрелась. Потом довольно улыбнулась.

Простой дом, элегантный, старинный, стоял на плато. Перед домом располагались мощеный двор и сад, все это окружала стена, которую, камень за камнем, сложил сам хозяин. Он же выстроил дом, он же ухаживал за садом.

— Н-да, Боги, наверное, и я бы спятила, как летучая рыба, если бы жила здесь в одиночестве, — пробормотала Зебоим. — Никто тебя не слышит. Никто не подчиняется твоим приказам. Ни одного смертного, чтобы преклоняться и извиваться перед тобой. Если только… это же все не так, верно, друг мой? — Губы Морской Королевы искривила недобрая, насмешливая улыбка. Потом она передернулась. — Нет, только послушайте меня. Пробыла здесь какие-то минуты и уже разговариваю сама с собой. Наверное, в следующий миг я начну распевать гимны и кружиться в танце, размахивая руками и звоня в колокольчики. Ах, вот ты где.

Она обнаружила того, к кому пришла, во дворе, занятого то ли какой-то гимнастикой, то ли каким-то медленным и сложным танцем. Несмотря на пронизывающий холод, от которого у Богини стучали зубы, Маджере был гол до пояса и с босыми ногами, на нем были лишь свободного покроя штаны, подвязанные веревкой. Седые волосы он заплетал в косу, доходившую до пояса. Взгляд его был обращен внутрь себя, и тело и разум двигались, подчиняясь музыке сфер.

Зебоим бросилась на него, как баклан на рыбину, и приземлилась во дворе прямо перед ним. Маджере знал о ее присутствии — она догадалась об этом по едва заметному движению глаз. Наверное, он уже давно знал о том, что она здесь. Хотя сказать наверняка было невозможно, поскольку Бог никак не отреагировал на появление Зебоим, даже когда она окликнула его по имени.

— Маджере, — сказала Богиня сурово, — нам необходимо поговорить.

У Богов нет постоянной телесной оболочки, поскольку они не нуждаются в ней. Они могут общаться друг с другом напрямую, от разума к разуму, их мысли пронзают Вселенную, не ведая границ. Но, как и у смертных, у Богов есть секреты, мысли, которыми они не хотят делиться с другими, планы и намерения, которые они хотят утаить, поэтому они предпочитают использовать свои телесные воплощения, не только общаясь со смертными, но и друг с другом. Бог помещает в свою телесную оболочку только часть себя, таким образом утаивая от остальных Богов свой разум.

Телесная оболочка Маджере продолжала выполнять упражнение: руки грациозно взмывали в прозрачный холодный воздух, босые ноги скользили по камням. Зебоим и сама вынуждена была затанцевать, увертываясь от него, отпрыгивая то в одну, то в другую сторону, чтобы не отставать от него и при этом смотреть ему в лицо.

— Неужели нельзя минуту постоять спокойно? — спросила она, наконец, раздражаясь, поскольку только что наступила на подол собственного платья.

Маджере продолжал исполнять свой ежедневный ритуал. Его взгляд был устремлен на горы, а не на нее.

— Мы оба знаем, почему я здесь. Из-за твоего монаха — монаха, которого Мина собирается выпотрошить или снять с него кожу, — не знаю, каким именно способом она собирается развлечься.

Маджере отвернулся от Зебоим, неторопливо, уверенно, но она все-таки успела заметить, как блеснули его серые глаза.

— Ага! — воскликнула Морская Королева, обходя его и снова вставая на пути. — Мина. Это имя тебе знакомо, верно? Откуда? Вот в чем вопрос. Думаю, ты что-то знаешь о ней. Думаю, ты многое о ней знаешь.

Рука Бога описала в воздухе изящную дугу. Зебоим потянулась и схватила его за запястье, так что Маджере пришлось посмотреть на Богиню.

— Мне кажется, ты делаешь ошибку, — произнесла она.

Бог стоял совершенно неподвижный, спокойный, сосредоточенный. Вид у него был такой, будто он собирается простоять здесь до следующего столетия, и нетерпеливая Зебоим выпустила его руку. Маджере продолжал свое упражнение, словно ничто его и не прерывало.

— Вот моя теория, — продолжала Морская Королева. Она уже не пыталась идти рядом с ним, а уселась на каменную стену и принялась излагать свои взгляды. — Либо ты уже знал что-то о Мине, либо догадался. Как бы то ни было, ты решил поручить это дело своему монаху, и этот первый последователь Мины, несчастный брат монаха, явился в твой монастырь. Что же должно было произойти? Могли ли монахи своими молитвами вернуть его к жизни? Снять с него проклятие?

Она сделала паузу, давая возможность Маджере ответить, но Бог не проронил ни звука.

— Не важно, — продолжала Зебоим. — То, что должно было произойти, не произошло, а вместо этого случилось какое-то несчастье. Может быть, Чемош о чем-то узнал и каким-то образом разрушил твои планы. Его последователь уничтожил монахов. Всех, кроме одного, Риса Каменотеса. Он должен был выступить от твоего имени, но — увы! Ты его потерял. Он, что вполне естественно, на тебя разозлился. Где ты был, когда твои монахи гибли? Вот здесь, вытанцовывал свои танцы? Это все из-за вашей так называемой свободы выбора. — Богиня потерла руки, пытаясь согреться. — Вы, Боги Света, вечно толкуете о свободе воли, и вот теперь мы имеем наглядный пример, почему подобные рассуждения просто смешны. Только представь, что твой поборник отчаянно нуждается в тебе, — и что он получает? Свободу выбора. Тогда он отворачивается от тебя и обращается за помощью ко мне. Однако ты отказываешься покинуть его. Что ж, ты умеешь прощать и понимать, это я признаю. — Зебоим пожала плечами. — Если бы такое сделал мой поборник, я утопила бы его в собственной крови. Но ты — совсем другое дело. Ты терпеливо бредешь рядом с ним. Терпеливо пытаешься наставить его на верный путь, но где-то что-то снова идет не так. Не могу понять, что именно, но что-то.

Маджере продолжал выполнять упражнение. Он не говорил. Он не смотрел на нее. Но все-таки он ее слышал. В этом она была уверена.

— Я привожу Мину к тебе, точнее, к Рису. На самом деле я не ожидала такого результата. Мы очень спешили. Я должна была отвести ее к Чемошу — это была часть заключенного между нами соглашения. Но мне показалось, я должна познакомить этих двоих, ведь это я требовала, чтобы Рис ее отыскал. Я хотела, чтобы он знал, как она выглядит. И что же? Представь мое потрясение, когда Мина заявила, будто он ее знает! Он утверждает, что нет, и мне совершенно очевидно, что монах говорит правду. Этот несчастный болван просто не умеет врать. Я верю ему, но Мина — нет. Я верю. Я решила еще раз свести эту парочку. В качестве дополнительной награды за правильный поступок мне удалось испортить настроение Чемошу, но ничего путного все равно не вышло. Мина видит Риса, и теперь он ее не знает, и она знает, что он ее не знает. Она сбита с толку, несчастная девочка. Не могу сказать, что виню ее за это. Однако же она говорит ему кое-что любопытное. Она утверждает, что, когда видела его в первый раз, на нем была оранжевая ряса. На Рисе не было оранжевой рясы. Его ряса была очаровательного зеленого оттенка, который выбрала для него я, значит, Мина либо не различает цветов, либо не в себе.

Зебоим остановилась, чтобы перевести дыхание. Казалось, одним своим взглядом Маджере лишает ее сил. Она уже не ждала, что он заговорит.

— Я не думаю, что Мина дальтоник или ненормальная. Я уверена, она видела то, что видела. Я считаю, она видела Риса Каменотеса в тот момент его жизни, когда он действительно был в оранжевой рясе, когда он на самом деле знал, кто она такая. Но не сейчас, потому что сейчас он ничего не знает. Не в прошлом, потому что до сих пор он не знал. Остается только одно — время, когда он будет знать. — Зебоим выдержала паузу для большего эффекта, затем продолжила: — Мина видела твоего монаха в будущем — в будущем, когда он вернулся к тебе, в будущем, когда он узнал что-то о Мине. А узнал он, потому что ты ему сказал. — Богиня передернула плечами. — Беда лишь в том, Маджере, что теперь это будущее никогда не наступит, поскольку Мина собирается замучить твоего монаха до смерти. Остается еще кендер, который принимается хлюпать носом и пускать пузыри каждый раз, когда видит Мину, но не стану докучать тебе еще и этим. В конце концов, он всего лишь кендер. От них сложно ждать разумных поступков.

Зебоим внимательно посмотрела на Маджере:

— Давай. Танцуй дальше. Делай вид, что ты выше всего этого. На самом деле ты попал в безвыходное положение. Не я одна интересуюсь этой смертной, Миной. Мой брат Нуитари — пусть он и заноза в одном месте, но он не дурак. Он и его странноватые кузены тоже задают вопросы. Саргоннасу совсем не нравится тот факт, что Возлюбленные собираются на востоке Ансалона, так близко к границам его империи. Нуитари не нравится их близость к его драгоценной Башне. Мишакаль рвет и мечет из-за того, что они гибнут только от руки ребенка, хотя должна признать, это блистательный ход Чемоша. Забавное будет зрелище, когда очаровательные детишки обратятся в кровожадных убийц. Почему я здесь, Маджере? Я вижу, ты задаешь себе этот вопрос. Я пришла предупредить тебя. Я первая из Богов, кто явился к тебе, но не последняя. Все стрелки указывают на тебя. Остальные тоже найдут тебя среди этих гор, и некоторые из них, прежде всего на ум приходит мой отец, будут вовсе не так милы и обходительны с тобой, как я. Ты бы сделал что-нибудь, пока ситуация окончательно не вышла из-под твоего контроля. Если, конечно, еще не слишком поздно. А может, тебе хочется облегчить душу? Рассказать мне правду? Я с радостью помогла бы Рису Каменотесу, не задаром, конечно. Но я бы успокоила отца и брата, не позволила бы им нарушать твой покой. Расскажи мне, что ты знаешь о Мине. Это будет наш с тобой секрет, клянусь, я никому не скажу!

Зебоим ждала, потирая руки и переступая с ноги на ногу.

Маджере продолжал двигаться, плавно скользя по холодным камням. Его лицо было лишено всякого выражения, глаза бездонные, непроницаемые.

— Что ж, храни свой секрет! — выкрикнула Богиня хрипло. — Это будет несложно сделать. Твой несчастный монах скорее умрет, чем выдаст тайну. Ах да, я забыла! — Она хлопнула в ладоши. — Он не сможет выдать секрет, потому что ничего не знает! Его будут пытать, чтобы выяснить то, о чем он понятия не имеет, поэтому не расскажет. Как здорово ты подшутил над бедным парнем! Это научит его, как доверять Богам вроде тебя!

Зебоим ушла в припадке гнева, волоча за собой шлейф тумана и измороси. Вернувшись на корабль, она приказала минотаврам поднять якорь и скорее отправиться в какое-нибудь место потеплее.

У себя во дворе Маджере пытался продолжить занятия, но обнаружил, что не может. Разум должен быть спокоен и ясен во время медитации, а его был в смятении.

— Паладайн, — позвал Бог тихо, — твое смертное тело не слышит меня, но, может быть, слышит твой бессмертный дух. Я подвел тебя. И прошу прощения. Я постараюсь все исправить. Хотя, боюсь, уже слишком поздно.

 

Глава 6

Чемош стоял на зубчатой стене Замка Возлюбленных (он всерьез подумывал о том, чтобы сменить название) и глядел, как Мина бежит по пляжу. Волны подкатывали к ее ногам, смывая следы. Он смотрел, пока женщина не вошла в замок, где он уже не мог ее видеть.

Развернувшись, он едва не наступил на Азрика Крелла и, изрыгая проклятия, отшатнулся.

— Что ты задумал? Так подкрадываться ко мне!

— Но ты сам приказал мне ходить тихо, — возмутился Крелл.

— За Миной, ты, ходячий котелок! Когда подходишь ко мне, можешь грохать и звенеть, сколько тебе угодно. Ясно? — После паузы он добавил: — Какие новости?

— Ты был прав, Повелитель, — произнес Крелл с пафосом. — Она ходила на свидание с Зебоим!

— Не с любовником? — переспросил Чемош, изумленный.

Крелл понял, что допустил ошибку.

— И с ним тоже, — поспешно добавил он. — Мина ходила на свидание с Морской Ведьмой и с любовником. — Он пожал плечами. — Наверное, он из жрецов Зебоим.

— Наверное? — повторил Чемош. — Ты не знаешь? Ты его не видел?

Крелл смутился:

— Я… э-э… едва ли я мог это сделать, мой господин. Там была Зебоим и… и ты же не хотел бы, чтобы она узнала о моем присутствии…

— Ты хочешь сказать, ты не хотел, чтобы она узнала, что под этими стальными доспехами скрывается жалкий трус. — Чемош пошел к лестнице, ведущей в Башню. — Идем. Ты покажешь мне, где искать ее любовника. Хочу на него посмотреть.

Крелл оказался в затруднительном положении. У него получилась вполне складная история, во всяком случае до этого места. Он не упоминал о кендере и собаке, которые, чем больше он об этом думал, тем яснее понимал, плохо вязались с рассказом о любовнике и тайном свидании. Еще он вольно обошелся с порядком, в котором происходили события: Зебоим появилась, но только после того, как ушла Мина, а это довольно странно, если предположить, что они затеяли какой-то заговор.

— Подожди, мой Повелитель!.. — воскликнул поспешно Крелл.

— Что? — Чемош нетерпеливо обернулся.

— Э-э… дождись ночи, — закончил Рыцарь Смерти, на которого внезапно снизошло спасительное вдохновение. — Я слышал, Мина пообещала этому человеку вернуться к нему ночью. Тогда ты сможешь застать их на месте преступления, — пояснил он, уверенный, что подобная возможность обрадует хозяина.

Чемош внезапно сильно побледнел. Его кулаки в обрамлении рваных кружевных манжет сжимались и разжимались, нечесаные волосы трепал ветер.

— Ты прав, — согласился Бог лишенным выражения голосом. — Именно так я и сделаю.

Крелл испустил, хотя и неслышный, глубокий вздох облегчения, отсалютовал своему господину и развернулся на каблуках. Он хотел вернуться в пещеру и сделать так, чтобы Чемош, когда придет, увидел именно то, о чем ему сообщили.

— Крелл, — коротко позвал Повелитель Смерти. — Мне скучно. Пойдем поиграем в кхас. Мне нужно отвлечься.

Азрик обмяк. Он терпеть не мог играть в кхас с Чемошем. Во-первых, Бог все время выигрывал. Это нетрудно, когда сразу видишь все возможные ходы, все возможные варианты. Во-вторых, у Крелла было срочное дело в пещере. Ему необходимо избавиться от кендера и собаки.

— Я был бы счастлив сыграть с тобой, Повелитель, но я должен учить Возлюбленных. Почему бы тебе не обыграть Мину? Вы могли бы даже сыграть на деньги…

Крелл понял, что совершил большую ошибку. Он с удовольствием проглотил бы свои слова, если бы мог, и себя заодно, но было слишком поздно. В темных глазах Чемоша мелькнуло что-то такое, от чего Рыцарю Смерти захотелось съежиться внутри своих доспехов и уже никогда не распрямляться.

Повисла ужасающая тишина, затем Бог сказал холодно:

— С этого момента учить Возлюбленных будет Мина. А ты будешь играть в кхас.

— Да, господин, — пробормотал Крелл.

Рыцарь Смерти, ковыляя вслед за Чемошем, спустился по лестнице и вошел в зал. Пусть Крелл и впал в немилость, его утешала хотя бы одна мысль: он не согласился бы сейчас оказаться на месте Мины за любые сокровища, какие только были на Небесах или в Бездне.

Мина поплавала в океане, хотя и не собиралась делать этого. Волны, взбудораженные гневом Зебоим, затопили узкую полоску пляжа, протянувшегося от одинокого утеса до скалы, на которой стоял замок. Здесь было неглубоко, а силу ударов воды смягчали скалы. Мина хорошо плавала, она обрадовалась упражнению, которое разогревало мышцы, освобождало разум и заставило ее признать неутешительную правду.

Она поверила монаху. Он не лгал. Она знала людей, а монах принадлежал к тому типу, который был не способен лгать. Он, как ни странно, напомнил ей Галдара, ее офицера и верного друга. Галдар тоже был не способен произнести ложь, даже когда знал, что она предпочла бы услышать ее вместо правды. Мина задумалась, ощущая боль в сердце, где сейчас Галдар. Она надеялась, у него все хорошо. Ей вдруг захотелось увидеться с ним. Захотелось в какой-то миг, чтобы он обнял ее — той рукой, которую она чудесным образом вернула ему, — и сказал бы, что все будет хорошо.

Выйдя из моря, Мина выжала воду из волос и одежды и прекратила мечтать о несбыточном. Надо решать, что делать с монахом. Сейчас он ее не знал, но знал, когда она увидела его в первый раз. В его глазах промелькнуло узнавание, знание. Но он забыл, или же что-то заставило его забыть.

Одним из средств для освежения памяти была боль. Мина приказывала пытать своих пленников. Рыцари Тьмы были в этом деле мастера. Она видела, как люди страдали, иногда умирали, но тогда она была уверена, что поступает верно, служит благому делу, делу Единого Бога.

Сейчас же она не испытывала уверенности. Она сомневалась. Утром она разозлилась настолько, что была готова содрать с монаха шкуру, не чувствуя ни малейшего укора совести, но, немного подумав, задалась вопросом: «А смогу ли я пытать человека в спокойном состоянии? И если да, можно ли верить сведениям, добытым под пыткой?»

Галдар всегда сомневался, что пыткой можно получить верную информацию.

— Человек скажет что угодно, лишь бы остановить боль, — сказал он ей однажды.

И Мина понимала справедливость этого утверждения. Ее саму пытали, и она была готова на все, лишь бы прекратилась боль.

Существует и другой способ. У мертвецов нет секретов. Во всяком случае, от Повелителя Смерти.

Протянув руку к ожерелью из черного жемчуга, Мина приняла решение. Она расскажет Чемошу все. Обнажит перед ним свою душу. Он поможет ей вытрясти из монаха правду.

Женщина вцепилась в ожерелье, сорвала его с шеи и выбросила в море. Ей стало легко на сердце, она вернулась в замок, оделась в красивое платье и отправилась на поиски Чемоша.

Мина обнаружила Повелителя Смерти в кабинете, он играл в кхас с Креллом.

Она обменялась с Рыцарем Смерти взглядами, в которых сквозило бесконечное отвращение, после чего Крелл вернулся к созерцанию доски. Мина посмотрела на него повнимательнее. Вроде бы перед ней был тот же самый жестокий, грубый негодяй, каким он выглядел всегда, но в нем появилось какое-то скользкое самодовольство, и это ее обеспокоило. Еще ее взволновало то, что ее Повелитель, кажется, чувствовал себя вполне счастливым в обществе Рыцаря Смерти. Чемош даже смеялся тому, что говорил ему Крелл, когда она вошла.

Мина хотела заговорить, но Бог опередил ее.

— Ты хорошо искупалась, госпожа? — спросил он, равнодушно глядя на женщину.

Ее сердце дрогнуло. Тон Чемоша был холоден, слова обидны. Госпожа! Можно подумать, он разговаривает с незнакомкой.

— Да, — ответила Мина и быстро продолжила, пока ее не покинула решимость: — Мой Повелитель, я должна поговорить с тобой. — Она бросила взгляд на Крелла. — Наедине.

— Я играю, — ответил Чемош апатично. — И, судя по всему, Крелл вот-вот меня обыграет. А что ты думаешь, Крелл?

— Да, у меня есть шанс, Повелитель, — отозвался Рыцарь Смерти без энтузиазма.

Мина сглотнула:

— Может быть, после игры, Повелитель?

— Боюсь, что нет, — возразил Чемош. Он протянул руку и сделал ход рыцарем, двинул его через поле и сбил на пол одну из пешек Крелла. — Я все знаю о твоем любовнике, Мина, так что тебе больше нет нужды мне лгать.

— Любовнике? — переспросила Мина, пораженная. — Я не понимаю, о чем ты, мой господин. У меня нет любовника.

— А кто тогда тот человек, который прячется в гроте? — спросил Бог, разворачиваясь на стуле и глядя ей в лицо.

Женщина задрожала. Она могла бы найти для себя десяток оправданий, но все они звучали недостаточно убедительно. Она раскрыла рот, но не смогла произнести ни слова. Краска бросилась ей в лицо, и Мина тотчас поняла, что ее молчание и этот румянец подтверждают ее вину.

— Мой Повелитель, — произнесла она с отчаянием, когда сумела, наконец, заговорить. — Я могу объяснить…

— Мне неинтересны твои объяснения, — холодно отозвался Чемош, снова отворачиваясь к игровой доске. — Я мог бы убить тебя за предательство, госпожа, но тогда меня целую вечность мучил бы твой жалкий призрак. К тому же твоя смерть будет напрасной утратой ценного сторонника.

Он не смотрел на нее, продолжая говорить, а обдумывал свой следующий ход.

— Ты примешь командование над Возлюбленными, госпожа. Они тебя слушают, они подчиняются тебе. У тебя имеется боевой опыт. Ты самый подходящий для них полководец, ты составишь из них армию и подготовишь к походу на Башню Нуитари. Ты построишь Возлюбленных и отведешь их в лагерь, который я разобью подальше отсюда.

В комнате потемнело. Пол закружился, стены задвигались. Мине пришлось схватиться за край стола, чтобы устоять на ногах.

— Ты прогоняешь меня от себя, мой Повелитель? — спросила она чуть слышно, едва сумев обрести дыхание, чтобы задать этот вопрос.

Он не удостоил ее ответом.

— Я могла бы тренировать их здесь, — сказала она.

— Мне это не понравится. Как оказалось, меня раздражает их вид. И твой тоже.

Мина на негнущихся ногах сделала несколько шагов по полу, который дергался и качался под ней. Подойдя к Чемошу, она опустилась на колени и схватила его за руку:

— Мой Повелитель, позволь мне все объяснить! Умоляю!

— Я же сказал тебе, Мина, я играю…

— Я выбросила ожерелье! — закричала она. — Я понимаю, что огорчила тебя. Но я должна тебе рассказать…

Чемош вырвал у нее руку и поправил смятое кружево.

— Ты отправляешься завтра. А сегодня просидишь запертая в своей комнате, под охраной. Этим вечером я собираюсь навестить твоего любовника и не желаю, чтобы ты ускользнула и предупредила его.

Мина едва стояла. Ноги дрожали, руки тряслись. Ее прошиб холодный пот. И тут Крелл хихикнул — тихо, себе под нос. Женщина посмотрела в злобные красные глаза Рыцаря Смерти и увидела в них ликование. Она поняла, кто ее выследил.

Ненависть к Креллу придала ей сил, она смогла встать на ноги, подавить готовые пролиться слезы и набраться храбрости, чтобы произнести:

— Как прикажешь, Повелитель.

Чемош сделал очередной ход.

— А теперь можешь идти.

Мина вышла из комнаты, она понятия не имела как. Она ничего не видела. Она ничего не чувствовала. Она лишилась всех ощущений. Она шла и шла — и сумела добраться до своей комнаты, прежде чем тьма накатила на нее, после чего рухнула на пол и лежала там, словно мертвая.

После того как она ушла, Крелл посмотрел на доску и понял, к собственному изумлению, что выиграл.

Рыцарь Смерти двинул пешку, схватил черную королеву и сбросил с доски.

— Твой король в западне, мой господин, — взволнованно произнес он. — Ему некуда идти. Партия моя!

Чемош поднял на него глаза. Крелл поперхнулся:

— Или все-таки нет. Этот последний ход… я ошибся. Это было не по правилам. — Он быстро поставил черную королеву обратно на ее шестиугольник. — Прошу прощения, Повелитель. И о чем я только думал…

Чемош схватил доску для кхаса и швырнул в лицо Крелла.

— Если понадоблюсь, я в Зале Уходящих Душ. Не спускай с Мины глаз! И собери фигуры, — приказал он, уходя прочь.

— Да, мой Повелитель, — пробормотал Азрик Крелл.

 

Глава 7

Холод, исходящий от каменного пола, привел Мину в чувство. Она так дрожала, что с трудом смогла встать. Поднявшись на ноги, женщина сдернула с кровати одеяло, завернулась в него и подошла к окну.

Ветер ослабел, Кровавое море было спокойно, мелкие волны омывали скалы почти без звука. Стая пеликанов, растянувшаяся в форме драконьего крыла, охотилась на рыбу. Блестящее тело дельфина рассекло поверхность воды и скользнуло обратно.

Она должна поговорить с Чемошем. Она должна заставить его выслушать ее. Это недоразумение, точнее, злобные происки.

Мина дошла до двери комнаты, и оказалось, что дверь не заперта снаружи, как она опасалась. Женщина распахнула створку.

Перед ней возник Азрик Крелл.

Мина одарила его презрительным взглядом и попыталась пройти мимо.

Рыцарь Смерти загородил ей дорогу.

Мине пришлось с ним заговорить.

— Убирайся!

— У меня приказ, — сказал Крелл торжествующе. — Ты должна оставаться в комнате. Если тебе нечего делать, можешь готовиться к завтрашнему путешествию. Ты, наверное, захочешь забрать все свои вещи. Ведь ты больше не вернешься сюда.

Мина смотрела на него с ледяной ненавистью.

— Ты же знаешь, что человек в пещере мне никакой не любовник.

— Ничего подобного я не знаю, — возразил Азрик.

— Женщины обычно не приковывают любовников цепями и не угрожают им смертью, — едко произнесла Мина. — Кстати, а как же кендер? Он тоже мой любовник?

— У людей бывают иногда причуды, — заметил Крелл благодушно. — Когда я был жив, мне нравилось, когда женщины сопротивляются и кричат. Так что не мне тебя судить.

— Мой господин не глупец. Ночью он придет в грот и увидит изможденного монаха и маленького плаксивого кендера, прикованных к стене, и поймет, что ты солгал ему.

— Может быть, да, — бесстрастно ответил Азрик. — А может быть, нет.

Мина в отчаянии сжала кулаки:

— Ты действительно так глуп, Крелл? Когда Чемош узнает, что ты солгал ему, он разозлится на тебя. Он даже может отдать тебя Зебоим. Но ты все еще можешь спастись. Пойди к Чемошу и скажи, что все как следует обдумал и понял, что ошибался…

Крелл был не так глуп. Он уже все обдумал. И знал, что именно сделает, чтобы обезопасить себя.

— Мой господин Чемош приказал, чтобы его не беспокоили, — сказал он и так толкнул Мину, что та влетела обратно в комнату.

Захлопнув за ней дверь, Рыцарь Смерти запер ее снаружи и снова встал на часы.

Мина вернулась к окну. Она догадывалась, что задумал Крелл. Все, что от него требовалось, — отправиться в пещеру, убрать кендера и собаку, убить монаха, снять цепи и оставить тело Чемошу в доказательство того, что грот был ее любовным гнездышком.

Возможно, он уже все сделал. Тогда его самодовольный вид понятен. Мина не знала, сколько она пролежала без сознания. Наверное, несколько часов. Окна замка выходили на восток, и сейчас его темная тень падала на кроваво-красные воды. Солнце уже идет на закат.

Мина стояла у окна. «Я обязана вернуть любовь и доверие своего Повелителя. Должен же найтись способ доказать мою любовь. Если бы я могла сделать ему подарок… Что-то такое, о чем он мечтает».

Но чего Бог не сможет получить, если захочет?

Только одно. Одну-единственную вещь Чемош хотел и не мог получить.

Башню Нуитари.

— Если бы я могла, я бы достала ее для него, — сказал Мина тихо, — пусть даже это будет стоить мне жизни…

Она закрыла глаза и представила себя на дне моря. Башня Высшего Волшебства поднималась перед ней. В ее хрустальных стенах отражалась прозрачная синяя вода, красные кораллы, зеленые водоросли и пестрые морские обитатели — панорама вечно меняющейся подводной жизни протянулась по зеркально-гладкой поверхности стен.

Она была в Башне, в своей камере, говорила с Нуитари. Она была в воде, в хрустальном шаре, говорила с драконицей. Она была в «Солио Фебалас», охваченная трепетом и восхищением, окруженная чудесными отражениями Богов.

Мина протянула руки. Тоска, гнездящаяся где-то в глубине ее души, усилилась. Сердце громко стучало, мышцы онемели. Она со стоном повалилась на колени, все еще простирая руки к Башне, которая была где-то внутри ее.

Эта тоска захватила ее полностью, захлестнула волной. Женщина не могла остановиться, не хотела останавливаться. Она отдалась этой тоске, и ей показалось, что ее сердце рвется на куски. Она хватала ртом воздух. Она вздрагивала и стонала, и вдруг внутри ее что-то щелкнуло.

Тоска, желание хлынули потоком в ее протянутые руки, и на нее снизошли покой и умиротворение…

Крелл нашел выход из затруднительного положения, хотя и не тот, о котором думала Мина. Чтобы исполнить его план, ему пришлось бы выйти из замка, а он боялся это сделать, боялся, что Чемош может вернуться в любой момент. Может быть, у него и были мозги крысы, но он был гораздо подлее этого животного. Его план был прост и незатейлив.

Он не станет убивать кендера, монаха или собаку. Все, что ему нужно, — убить саму Мину.

Если Мина умрет — конец истории. Чемошу незачем будет идти в пещеру встречаться с ее любовником, а проблема Крелла будет решена раз и навсегда.

Крелл терпеть не мог Мину, он убил бы ее давным-давно, но он опасался, что тогда Чемош убьет его, пусть это непросто, раз уж Крелл и так мертв, но Рыцарь Смерти почему-то был уверен: Повелитель Смерти найдет способ его умертвить, и способ этот будет неприятен.

Азрик решил, что безопаснее всего убить Мину сейчас. Чемош не любит ее. Он ее презирает. Он видеть ее не может.

— Она пыталась бежать, мой Повелитель, — произнес Крелл, репетируя свою речь. — Я не собирался ее убивать. Просто не рассчитал силу.

Теперь, когда решение убить Мину было принято, оставалось выбрать время. Вот в этом и состояла сложность. Чемош сказал, что отправляется в Зал Уходящих Душ, но так ли это? Действительно ли он ушел или до сих пор бродит по замку?

Каждый раз, когда Крелл брался за ручку двери, ему мерещился Чемош, входящий в комнату в тот миг, когда Рыцарь Смерти резал горло его любовнице. Может, Повелитель Смерти и ненавидит ее, но все равно подобное грубое зрелище может его оскорбить.

Азрик не осмеливался оставить свой пост, чтобы пойти и проверить, где сейчас Чемош. Наконец он перехватил пролетавшего мимо маленького призрака и приказал ему все разузнать. Тот исчез на некоторое время, которое Крелл метался по коридору, рисуя себе картины мести и распаляясь все больше и больше.

Призрак принес добрую весть. Чемош в самом деле был в Зале Уходящих Душ и явно не спешил возвращаться.

Отлично. Чемош еще будет там, когда явится душа Мины. Ему незачем будет идти в пещеру. Совершенно незачем.

Крелл протянул руку к дверной ручке и остановился. Янтарный свет полился из дверного проема. Пока он наблюдал, хмурясь, свечение делалось все ярче и ярче.

Крелл улыбнулся. Все складывается еще лучше, чем он надеялся. Видимо, Мина подожгла комнату.

Он вынес дверь ударом кулака, выхватил меч и бросился внутрь.

 

Глава 8

Весь грот пропах соленой свининой. Атта облизывалась и выжидающе поглядывала на Паслена, который старательно, хотя и неохотно смазывал сапоги изнутри полоской жирного мяса. Рис рассудил, что кендеру будет гораздо проще выскользнуть из сапог, чем пытаться протиснуть сапоги через кандалы.

— Ну вот, готово! — объявил Паслен. Он скормил то, что осталось от несчастного мяса, Атте. Собака проглотила кусок одним махом и принялась жадно обнюхивать его ноги.

— Атта, оставь его в покое, — велел Рис. Та послушно подошла и легла рядом с ним.

Паслен покрутил правой ногой и закряхтел.

— Нет, — сообщил он после нескольких минут возни. — Не пролезает. Прости, Рис. Конечно, попытаться стоило…

— Тебе просто нужно по-настоящему шевелить ногой, Паслен, — с улыбкой сказал Рис.

— Так я и шевелю, — возразил Паслен. — Только сапоги сидят плотно. Они всегда были мне маловаты. Вот поэтому пальцы и вылезли. Давай лучше поговорим, как нам обоим бежать.

— Мы поговорим об этом после того, как ты освободишься, — особо подчеркнул это слово Рис.

— Обещаешь? — Кендер с подозрением посмотрел на друга.

— Обещаю!

Паслен взялся обеими руками за железный обруч, охватывающий его лодыжку, и принялся выпихивать ногу из сапога.

— Согни ступню, — посоветовал Рис.

— Кто я, по-твоему, такой? — спросил Паслен. — Какой-нибудь циркач, который может завязать ноги в узел за шеей и пройтись на руках? Я точно знаю, что не могу так, потому что как-то раз попробовал. Отцу пришлось меня развязывать…

— Паслен, — произнес монах, — мы теряем время.

Дневной свет угасал. В гроте темнело.

Кендер испустил тяжкий вздох. Скривив физиономию, он толкал и тянул. Его правая ступня выскочила из сапога. Вслед за ней и левая. Он вытащил сапоги из кандалов и посмотрел на них с отвращением.

— Каждая собака во всех шести королевствах будет идти по моему следу, — сердито заявил Паслен. Он натянул сальные сапоги и, взяв еще одну полоску свинины, склонился над Рисом. — Теперь твоя очередь.

— Паслен, посмотри сюда. — Рис указал на кандалы, плотно охватывающие его босые ноги, потом поднял руки — наручники были такие тугие, что содрали кожу у него с запястий.

Кендер посмотрел. Нижняя губа у него задрожала.

— Это я виноват.

— Нет, конечно, ты ни в чем не виноват, Паслен, — произнес изумленный Рис. — С чего ты так решил?

— Если бы я был нормальным кендером, ты сейчас не сидел бы здесь, прикованный! — закричал Паслен. — У меня должны быть отмычки, такие замки я должен открывать просто, как… — Он щелкнул пальцами, точнее, попытался. Пальцы были в сале, и щелчка не получилось. — Отец подарил мне набор отмычек, когда мне было двенадцать, он старался научить меня работать с ними. У меня плохо получалось. Один раз я уронил отмычку, она упала и перебудила весь дом. А другой раз провалилась в замочную скважину, до сих пор не понимаю как, и оказалась с другой стороны двери, и я потерял этот… — Кендер скрестил руки на груди. — Я никуда не пойду! Ты не можешь меня заставить!

— Паслен, — твердо сказал Рис. — Ты должен.

— Ничего подобного.

— Это единственный способ меня спасти, — произнес монах торжественным тоном.

Паслен недоуменно посмотрел на него.

— Вот о чем я подумал, — продолжал Рис. — Мы ведь на Кровавом море. Наверное, где-то рядом с Устричным. В Устричном есть Храм Маджере…

— Правда? Вот здорово! — воскликнул Паслен в волнении. — Так я побегу в Устричный, найду Храм, созову монахов, приведу их сюда, они тут всем покажут, и мы тебя спасем!

— Великолепный план, — подтвердил Рис. Паслен вскочил на ноги:

— Я уже иду!

— Ты должен взять с собой Атту. Она тебя защитит. Устричный — город порочный, во всяком случае, я так слышал.

— Верно! Идем, Атта! — Кендер засвистел.

Атта вскочила на ноги, но не двинулась с места. Она смотрела на хозяина, чувствуя: происходит что-то не то.

— Атта, охранять! — велел Рис, указывая на Паслена.

Он часто приказывал ей «охранять», что означало присматривать за объектом, не отпускать его далеко от себя. Атта охраняла попавших в беду овец, пока Рис ходил за помощью. И он так же часто приказывал ей охранять Паслена.

Но в этот раз хозяин никуда не уходил. Он оставался, а уходил объект, который она должна охранять. Рис не знал, поймет ли собака приказ, послушается ли. Правда, она привыкла присматривать за кендером, и монах надеялся, что Атта пойдет за ним, как ходила раньше. Он думал, не сделать ли поводок, но эта собака не знала, что такое ходить на привязи. Рис подозревал, что Атта станет протестовать против поводка, а у них было мало времени. Ночь надвигалась очень быстро.

— Атта, ко мне!

Собака подошла. Монах положил руку ей на голову и посмотрел в карие глаза.

— Иди с Пасленом, — сказал он. — Присмотри за ним. Охраняй его.

Рис притянул ее к себе и с нежностью поцеловал в лоб.

Потом отпустил.

— Позови ее еще раз.

— Атта, идем, — позвал Паслен.

Атта взглянула на Риса. Тот указал на кендера.

— А теперь уходи, — велел монах Паслену. — Быстрее.

Тот повиновался и пошел к выходу из грота. Атта еще раз посмотрела на хозяина, потом послушно побежала за кендером. Рис тихонько вздохнул.

Паслен остановился:

— Мы скоро вернемся, Рис. Не… не уходи никуда!

— Удачи тебе, друг, — ответил монах. — Присмотрите с Аттой друг за другом.

— Хорошо. — Кендер еще немного помялся, потом развернулся и вышел из пещеры. Атта потрусила следом, как она делала уже много раз.

Рис привалился спиной к скале. Слезы лились у него из глаз, но он улыбался.

— Прости меня за ложь, Наставник, — произнес он тихо.

За всю долгую историю существования Ордена Маджере у его монахов никогда не было Храма в Устричном.

Чемош постоянно находился в Зале Уходящих Душ и очень редко сюда заходил — подобное противоречие объяснялось тем, что одно из воплощений Бога Смерти вечно присутствовало в Зале, восседая на темном троне, вглядываясь в каждую душу, которая покидала смертную оболочку и собиралась перейти на следующий этап вечного пути.

Чемош редко возвращался в это свое воплощение. Место было слишком уединенное, слишком далеко расположенное и от мира Богов, и от мира людей. Остальным Богам запрещалось входить в Зал, они появлялись здесь только в том случае, если имели право вмешаться в дальнейшую судьбу души.

Повелителю Смерти дозволялось использовать свой последний шанс переманить душу на сторону Зла, заставить ее прервать дальнейшее путешествие, схватить и оставить у себя. Но души, усвоившие жизненные уроки, легко ускользали от его когтей, это были невинные души, такие как у детей.

Кто-нибудь из Богов Света или из Нейтральных Богов мог выступить в защиту души, но только если он успел благословить ее перед вступлением в Зал. И вот сейчас одна из таких душ стояла перед троном из оникса и серебра, она была черной, но сквозь нее проходило голубое свечение. Этот человек совершал при жизни плохие поступки, зато погиб, спасая из пожара детей. Путь его души был нелегок, ему еще многому предстояло научиться, но его благословила Мишакаль, и ему удалось избежать костлявой жадной руки Повелителя Смерти. Когда же Чемошу удавалось схватить душу, он мог бросить ее в Бездну или же вселить обратно в мертвое тело, которое теперь становилось для нее чудовищной тюрьмой.

Боги Тьмы тоже могли предъявлять свои права на души. Души, уже поклявшиеся в верности Моргиону или проклятые Зебоим, обычно входили в Зал закованными в цепи, чтобы Бог Смерти мог отдать их тем Богам, которым они поклялись служить.

Чемош приходил в Зал Уходящих Душ в своем смертном воплощении только тогда, когда его что-то сильно беспокоило. Ему нравилось созерцать доказательство своего могущества. Каким бы Богам ни поклонялся смертный при жизни, после смерти каждая душа представала перед ним. Даже те, кто вообще отрицал существование Богов, оказывались здесь, для большинства из них это оказывалось изрядным потрясением. И всех их судили по тому, как они жили, а не по тому, веровали ли они при жизни. Колдунья, всю свою жизнь помогавшая людям, отправлялась по своему пути дальше, а себялюбивая, жадная душа торговца, постоянно обманывавшего своих покупателей, но при этом ни разу не пропускавшая молитвы, поддавалась на льстивые речи Повелителя Смерти и оказывалась в Бездне.

Некоторые души могли бы идти дальше, но сами не хотели этого. Мать не желала расставаться с маленькими детьми, муж не хотел оставлять жену. Такие души оставались привязанными к людям, которых любили, пока их не убеждали, что будет лучше продолжить путь, оставить живых жить, а мертвым двигаться дальше.

Чемош стоял среди Зала, глядя на ряд выстроившихся душ, ряд, который считался бесконечным, и вспоминал ужасное время, когда этот ряд вдруг неожиданно и резко оборвался, время, когда пред ним предстала последняя душа, и он озирался вокруг в изумлении, которое простиралось безгранично. Повелитель Смерти поднялся со своего трона в первый раз с того момента, когда занял это место в начале творения, в гневе выбежал из Зала и обнаружил, что Такхизис похитила и мир, и все души.

Вот тогда Чемош осознал смысл поговорки смертных: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем».

И он поклялся, что никогда не потеряет этого снова.

Чемош наблюдал, как души подходят к нему, выслушивал их истории, судил и рядил, выносил решение, некоторых хватал, некоторых отпускал и дожидался, пока его зальет теплым светом удовлетворения.

Но в этот день ничего подобного не происходило. Он явственно ощущал недовольство. Все, что должно было получиться, не получалось. Он утратил власть и понятия не имел, как она от него ускользнула. Можно подумать, будто он проклят…

При этой мысли он осознал вдруг, что привело его сюда, понял, чего он ищет.

Он стоял в Зале Уходящих Душ и снова видел перед собой первую душу, пришедшую сюда после возвращения мира: смертную душу Такхизис. Все Боги присутствовали при ее уходе. Он снова слышал ее речь, наполовину состоящую из отчаянной мольбы и наполовину — из злобного рычания.

— Вы совершаете ошибку! — сказала тогда Такхизис всем им. — То, что я сделала, нельзя переделать. Проклятие живет среди вас. Уничтожьте меня, и вы уничтожите самих себя.

Чемош не мог ее судить. Никто из Богов не мог. Все-таки она была одной из них. Верховное Божество пришло заявить права на душу своего потерянного ребенка, и правление Такхизис, Королевы Тьмы, закончилось, а время и вселенная продолжились.

Чемош не думал тогда о ее пророчестве. Тирады, бредни, угрозы — Такхизис сыпала словами целую вечность. Но теперь он невольно задумался и гадал с тоской, что же имела в виду усопшая и неоплаканная Королева.

Существовал лишь один человек, только один, кто был к Такхизис ближе, чем кто-либо за всю историю. И именно этого человека он прогнал от себя.

Мина.

 

Глава 9

Паслен вышел из грота с тяжелым сердцем, слишком тяжелым, чтобы оно могло оставаться на отведенном ему месте в груди, поэтому упало в желудок, где его оскорбило зрелище соленой свинины, и оно отомстило Паслену резями в животе. После чего упало еще ниже, добавив веса ногам, которые и без того шагали все медленнее и медленнее, и требовались невероятные усилия, чтобы хоть как-то двигаться вперед. А сердце делалось все тяжелее.

Мозг Паслена твердил ему, что он выполняет срочное дело, спасает Риса. Беда была в том, что сердце этому не верило, поэтому оно не только давило на ноги, утяжеляя их с каждым шагом, но еще и ссорилось с его головой, не говоря уж о соленой свинине.

Паслен не обращал внимания на сердце и подчинялся голове. Голова означала логику, а люди обычно очень уважают логику, постоянно подчеркивают, как важно поступать логично. Логика подсказывала Паслену, что вернее всего он поможет Рису, если приведет помощь в образе монахов Маджере, чем если он, простой кендер, останется с ним в гроте. Это была логика Риса, убедившего Паслена уйти, эта же самая логика заставляла его двигаться вперед, хотя сердце требовало, чтобы он развернулся и побежал назад.

Атта шла за ним по пятам, как ей было сказано. Надо полагать, ее сердце тоже возмущалось, потому что она постоянно останавливалась, получая суровые отповеди от кендера.

— Атта! Ко мне, девочка! Ты должна идти за мной! — наставлял ее Паслен. — У нас нет времени валять дурака!

Атта бежала за ним, потому что так ей приказали, но делала это неохотно, так же как и Паслен.

Сама по себе ходьба была немалой проблемой. В эту ночь в небе висели Солинари и Лунитари. Солинари в конце первой четверти, Лунитари полная, причем обе луны подмигивали кендеру, словно какие-то сумасшедший глаза. Он видел высоко над головой хребет, через который собирался перевалить, и рассуждал — логически, — что с вершины холма увидит дорогу и эта дорога приведет его в Устричный. Вершина холма казалась не такой уж далекой: один прыжок, один скачок, перебежать через песчаные дюны, пробраться между валунами…

Однако пройти через дюны оказалось не так просто. Об одном прыжке и одном скачке речи уже не шло. Песок осыпался, проваливался, уезжал из-под сапог Паслена, которые и без того были скользкими от свиного сала. Он завидовал Атте, которая бежала по верхушкам дюн, и жалел, что у него нет четырех лап. Паслен форсировал дюны, как казалось, целую вечность, чаще оказываясь на четвереньках, чем на ногах. Он взмок и устал, и каждый раз, когда он поднимал глаза, вершина холма все больше удалялась от него, вместо того чтобы приближаться.

Тем не менее, рано или поздно кончается все, кончились и дюны. Остались валуны. Паслен подумал, что камни будут лучше дюн, и облегченно принялся карабкаться вверх.

Радость оказалась преждевременной.

Он даже не подозревал, что камни бывают такими большими, что у них такие острые края, что карабкаться по ним так сложно и что между этих камней живут такие огромные и злые крысы. По счастью, с ним была Атта, иначе крысы утащили бы его, потому что они нисколько не боялись кендера. Собака же им не понравилась. Атта лаяла на крыс. Они таращились на нее красными глазками, бранили ее, но потом разбежались.

Совсем недолго проплутав между валунами, Паслен ободрал руки до крови. Лодыжка болела — он оступился и едва не вывихнул ее. Один раз ему пришлось остановиться, потому что его вырвало, но это хотя бы разрешило проблему соленой свинины.

И вот, когда казалось, что булыжникам не будет конца-краю, он добрался до вершины холма.

Паслен выбрался на дорогу, которая должна была привести его в Устричный, к монахам; он смотрел вправо, он смотрел влево. Первой его мыслью было, что само слово «дорога» является незаслуженным комплиментом для этой окаменелой колеи. Вторая мысль была более мрачной. Так называемая дорога тянулась в обе стороны, насколько хватало глаз.

Но ни справа, ни слева не было видно города.

Устричный был огромным. Паслен слышал рассказы о нем и его жизни. Это был город, который никогда не спит. Это был город, освещенный факелами, огнями таверн, пляжными кострами, домашними очагами, пылающими за окнами домов. Паслен был уверен, что когда доберется до дороги, то сразу же увидит огни Устричного.

Но единственным светом здесь был холодный бледный свет звезд и двух сумасшедше мигающих лун.

— Ну и где он? — Кендер повернулся в одну сторону, затем в другую. — Куда мне идти?

Правда вышла наружу. Правда кольнула его в сердце. Правда посрамила логику.

— Совершенно безразлично, где находится Устричный, — сказал Паслен, на которого вдруг снизошло ужасное просветление. — Это не имеет никакого значения, потому что он далеко отсюда. И Рис это знал! Он знал, что мы не успеем добраться до города и привести помощь вовремя. Он отослал нас прочь, потому что знал, что ему предстоит умереть!

Кендер сел на землю, обхватил руками собачью шею и притянул Атту к себе.

Она в ответ отстранилась и побежала обратно к камням, затем остановилась, вопросительно посмотрела на него и замахала хвостом.

— Из этого ничего не выйдет, Атта, — сказал Паслен несчастным голосом. — Даже если я и сумею спуститься по этим чертовым камням, не сломав себе шеи, в чем я сильно сомневаюсь, все равно ничего не получится. — Он утер с лица пот. — Мы не сможем спасти Риса, во всяком случае одни. Я кендер, ты собака. Нам нужна помощь.

Он сидел на дороге, охваченный отчаянием, закрыв лицо руками. Атта лизала ему щеку, тыкала носом ему под мышку, пытаясь подтолкнуть, его к действию.

Паслен поднял голову. Его осенила идея — идея, от которой он едва не сошел с ума.

— Смотри, Атта, мы чуть живые от усталости, потому что пытались спасти Риса, а что все это время делал его Бог? Ничего, вот что! А ведь Боги многое могут! Маджере мог бы поставить Устричный туда, где бы мы его нашли. Маджере мог бы сделать рыхлый песок твердым, а острые камни мягкими. Маджере мог бы сделать так, чтобы цепи сами упали с Риса! Маджере мог бы прислать мне на помощь шесть монахов, и они сейчас шли бы по дороге спасать Риса. Ты слышишь меня, Маджере?! — прокричал Паслен небесам.

Он подождал немного, давая Богу шанс, но шесть монахов не появились.

— Ну, смотри, — произнес кендер многозначительно. Он встал на ноги, посмотрел в небо, уперся руками в бока и заговорил с Богом. — Не знаю, слушаешь ли ты меня, Маджере, — выговаривал Паслен сурово. — Наверное, нет, ведь я всего лишь кендер, нас никто не слушает, и еще я мистик, а значит, я не поклоняюсь тебе. Хотя, знаешь ли, это ничего не должно для тебя значить. Ты ведь добрый Бог, если верить Рису, то есть ты должен выслушивать всех людей, всех без исключения, кендеров и мистиков тоже, поклоняются они тебе или нет.

Я понимаю, ты можешь решить, что с моей стороны не очень-то справедливо ожидать от тебя помощи, раз я ничего для тебя не сделал, но ты ведь гораздо больше меня, гораздо могущественнее; думаю, у тебя должно быть большое сердце или широкая душа, или как там еще говорят о человеке, когда хотят сказать, что он добр и щедр с теми, кто этого не заслуживает.

Может, я и не заслуживаю твоей помощи, зато заслуживает Рис. Да, он отрекся от тебя и поклонялся Зебоим, но ты-то должен понимать, что он сделал так, обидевшись на тебя. О, разумеется, я слышал, все повторяют, что нам не дано знать, пути Богов неисповедимы, но ведь Боги обязаны понимать сердце человека, значит, и ты должен понимать: Рис покинул тебя, потому что был обижен и сердит. А теперь ты принял его обратно, что очень благородно с твоей стороны, но все-таки в этом нет ничего удивительного, ведь ты же добрый Бог, поэтому не жди от меня за это похвалы.

Паслен сделал паузу, чтобы отдышаться и попытаться упорядочить сбившиеся в кучу мысли. Когда это удалось, он продолжил свою речь, постепенно все больше распаляясь:

— Рис доказал свою верность тебе, когда отвернулся от Зебоим, предлагавшей нас спасти, и тем, что сидит сейчас в пещере и ждет, когда Мина явится его пытать. И чем же ты ему отплатил? Оставил его прикованным к стене грота!

Паслен воздел руки, возвысил голос и закричал:

— Неужели ты так понимаешь доброту, Маджере?!

Он замолчал, давая Богу возможность обдумать его слова.

Кендер слышал, как морские чайки ссорятся из-за рыбы, как волны плещут на берег, ветер шуршит сухой травой. Ни один из этих звуков не был похож на голос Бога.

Паслен тяжко вздохнул:

— Наверное, я должен предложить тебе что-нибудь ценное. Я мог бы пообещать тебе сделаться одним из твоих поборников, но, если честно, это было бы неискренним порывом. Мне нравится быть ночным бродягой. Мне нравится помогать душам мертвых находить дорогу из этого мира, если они того хотят, мне нравится болтать с теми, кто предпочел остаться. Мне нравится то ощущение, которое я испытываю, произнося заклинание, когда духи земли проникают в меня, заполняют мой разум, вытекают из пальцев, руки мои звенят от магии, и я, я, кендер, заставляю громадного, сильного минотавра рухнуть на землю.

Так что, видимо, мне нечего тебе предложить, ты это знаешь, Маджере. Кроме того, люди не заключают сделок с Богами. Почему? Потому что вы — Боги, вы великолепные, чудесные и могущественные, а я просто кендер, Атта просто собака и Рис просто человек, и мы нуждаемся в тебе. Так что пошли мне шесть монахов — и дело с концом.

Паслен опустил руки, прерывисто вздохнул и принялся ждать.

Чайки перестали переругиваться, когда одна из них схватила рыбину и улетела. Волны продолжали плескать, но они делали так вечно. Ветер утих, поэтому трава молчала. Молчал и Бог.

— Ну, пусть не шесть монахов, — сдался Паслен. — Как насчет двух монахов и рыцаря? Или одного монаха и одного мага?

Атта заскулила и прижалась к его ноге. Паслен протянул руку, чтобы приласкать ее, но она увернулась. Собака смотрела на него, глаза ее сузились. Она не намекала. Она просто говорила: «Хватит заниматься глупостями. Пора идти обратно!»

От ее пристального взгляда кендер съежился.

— Теперь я понимаю, что чувствует овца, — пробормотал он, пытаясь избежать пронизывающего взгляда. — Давай подождем еще минутку, Атта. Дадим Богу шанс. Это все из-за камней, понимаешь? У меня на руках живого места нет… Что это?

Паслен заметил какое-то движение. Он стремительно развернулся, поглядел на дорогу и увидел в свете мигающих лун двоих бредущих в их сторону людей.

— Благодарю тебя, Маджере! — закричал Паслен. Он побежал вниз к дороге, размахивая руками и крича: — На помощь! На помощь!

Атта мчалась за ним, лая как безумная. Кендер был так взволнован и обрадован, что не обратил внимания на тон ее лая. Он бежал вперед, выкрикивая:

— Парни, как я рад вас видеть!

И только когда он приблизился к двум путникам и внимательно посмотрел на них, он понял, что это не так. Он вовсе не рад видеть их.

Это были Возлюбленные.

 

Глава 10

Мина смотрела в окно на Кровавое море, спокойное в освещенной лунами ночи. Красный свет Лунитари поблескивал на волнах, образуя лунную дорожку, красную дорожку на красной воде, ставшей пурпурной в темноте. Тоска вынесла Мину из ее тюрьмы к бескрайнему вечному морю. Волны лизали ее ноги, она шагнула в воду…

У нее за спиной со скрипом открылась дверь.

— Чемош! — воскликнула Мина, переполненная радостью. — Он пришел ко мне!

Женщина снова оказалась в комнате, мгновенно вернувшись в свое узилище. Раскинув руки, она развернулась, чтобы приветствовать своего любовника, готовая броситься к его ногам и умолять о прощении.

— Мой Повелитель… — начала она.

Слова замерли у нее на губах. Радость в сердце угасла.

— Крелл, — протянула она, даже не пытаясь скрыть своего отвращения. — Что тебе надо?

Рыцарь Смерти тяжеловесно вступил в комнату. Голова в шлеме, украшенном загнутыми рогами, нависла над ней, угли глаз недобро блестели.

— Убить тебя.

Крелл ударом ноги закрыл дверь. Выхватил из ножен меч и двинулся к женщине.

Мина выпрямилась и насмешливо взглянула ему в лицо:

— Мой Повелитель не позволит тебе даже дотронуться до меня!

— Твой Повелитель не даст за тебя и крысиного хвоста, — засопел Азрик. — Давай. Позови его! Посмотрим, ответит он или нет.

Мина вспомнила полный ненависти взгляд, которым одарил ее Чемош, вспомнила, как он велел ей уходить, как отказался даже выслушать ее. Она представила, что умоляет его о помощи, и услышала, как отдается эхом в сердце его молчание.

Она этого не перенесет.

Крелл и раньше ей угрожал, но все прежние нападки были сплошным позерством и бравадой. Он не посмел бы ничего ей сделать, пока Чемош защищал ее. И вот Креллу выпал случай. Она одна и беспомощна. У нее нет оружия. Нет даже молитвы, поскольку Чемош повернулся к ней спиной.

Мина оглядывала комнату, ища что-нибудь, что угодно, пригодное для защиты. Хотя это было не важно. Даже самый острый меч в самых умелых руках в лучшем случае оставил бы зазубрину на доспехах Рыцаря Смерти.

Но она все равно не собиралась умирать без борьбы. Ее душа гордо войдет в Зал Уходящих Душ. Чемошу не придется стыдиться ее.

Крелл тоже оглядывал комнату, хотя и по иной причине.

— Откуда шел тот странный свет? — спросил он. — Ты что-то подожгла?

На столе стоял подсвечник из кованого железа, на когтистой лапе, с тремя когтистыми же плошками, держащими свечи, — большой и тяжелый. Беда только в том, что он стоял в нескольких шагах от Мины.

— Да, — ответила женщина. — Я вызвала духа огня.

Она указала на противоположную стену комнаты.

— Духа огня? — Только Крелл мог попасться на такую уловку. Он повернул голову.

Мина подскочила к столу, схватила подсвечник, крепко сжала ножку и ударила с разворота что было силы по шлему Крелла.

Когда она сражалась с Рыцарем Смерти в Башне Бурь, она одним ударом снесла ему голову с плеч. Но в тот раз Чемош был на ее стороне.

Сейчас же Бог не стоял рядом с ней. Ни один из них не сражался за нее.

Железный подсвечник разбился о голову Крелла, но удар не причинил ни малейшего вреда. Азрик, кажется, даже не почувствовал его. Отдача от удара и последующее прикосновение к Рыцарю Смерти мгновенно парализовали руку Мины от кисти до плеча. Остатки подсвечника выскользнули из пальцев, вдруг потерявших чувствительность.

Крелл снова повернулся к ней, схватил ее за руку, скрутил и прижал к стене. Мина хватала ртом воздух от боли, но не проронила ни звука. Азрик, придавив ее всем телом, чтобы она не могла сбежать, приблизил к ней голову в шлеме.

Женщина видела живущую в нем пустоту, ощущала кислый смрад предательства и смерти.

— Жаль, что я не живой человек, — произнес Крелл, злорадно ухмыляясь. — Я бы с тобой позабавился, прежде чем убить, как в старые добрые времена. Мне нравилось видеть страх в их глазах. Они знали, что я собираюсь сделать с ними, они хныкали, плакали, умоляли пощадить их никчемные жизни, и тогда я говорил, что, если они будут хорошими девочками, если ублажат меня как следует, я не стану их убивать. Я лгал, разумеется. Натешившись, я хватал их обеими руками за шеи, тонкие, нежные шейки вроде твоей, и выдавливал из них жизнь.

Он принялся гладить шею Мины с неистовой силой.

— Но, кажется, придется удавить тебя просто так.

Рыцарь Смерти обхватил ее шею пальцами и надавил.

Ярость, жаркая, неистовая, горькая на вкус, вскипела в душе Мины. Янтарный свет полыхнул в глазах. Янтарный свет сорвался с кончиков пальцев. Она схватила Крелла за руки, оторвала их от своей шеи и отшвырнула его от себя.

— Живой человек! — воскликнула женщина, и от ее гнева содрогнулись стены замка. — Хочешь быть живым?! Я исполню твое желание!

Она наставила на Крелла палец, и янтарный свет залил его. Рыцарь Смерти завизжал, начал съеживаться внутри своих доспехов, и вдруг доспехи разлетелись на куски и бесследно исчезли.

Азрик Крелл стоял перед ней, его обнаженная плоть подрагивала, голое тело сотрясалось. Маленькие поросячьи глазки, налитые кровью, смотрели на нее с непередаваемым ужасом.

— На колени передо мной! — приказала Мина.

Крелл свалился к ее ногам жалкой кучей вялой плоти.

— Отныне ты будешь служить мне!

Азрик забормотал что-то неразборчивое. Мина ударила его ногой, и он завопил от боли.

— Да, да! Я служу тебе! — заскулил он.

Мина прошла мимо скорчившегося Крелла и зашагала к двери. Она дотронулась до створки, и та вспыхнула янтарным огнем. Женщина прошла под дождем из золы, вышла в темный коридор, взглянула на каменную стену, и та растаяла. Появилась каменная лестница. Мина пошла по закрученным спиралью ступенькам, ведущим вверх, на стену.

— Передай моему Повелителю Чемошу, когда он вернется, — зазвенел в ушах Крелла ее голос, — что я отправилась за тем, о чем он мечтает.

Азрик бесформенной массой лежал на полу. Он боялся открыть глаза, боялся увидеть Мину. Но в итоге каменный пол стал причинять костлявым коленям все нарастающую боль. Он холода кожа на руках и сжавшейся мошонке пошла пупырышками. Крелл ущипнул себя за руку и взвыл, потом застонал и принялся изрыгать проклятия.

Никакого сомнения. Средних лет, седой, лысеющий, с желтовато-бледной кожей и дряблым животом, он добился исполнения своего желания.

Рыцарь Смерти снова стал живым человеком.

 

Глава 11

Если Азрика Крелла неприятности настигли внутри Замка Возлюбленных, то Паслена они подстерегли снаружи.

Он должен был сразу узнать бессмертных последователей Чемоша. Если бы он был чуть внимательнее, то сразу бы понял, что два человека (которые, как он надеялся, посланы Богом спасти Риса), шедшие по дороге, вовсе не были людьми. Свет жизни не пробивался из их тел. Они были просто обломками ночи. А Атта знала. Ее лай был предостерегающим, а не приветственным. И теперь она, дрожа, стояла рядом с ним, рычала и скалилась.

Оба Возлюбленных остановились и уставились на Паслена пустыми глазами. Ему сделалось не по себе. Кендер не понимал, почему именно, хотя на ум ему пришло воспоминание о чьем-то разрубленном на куски муже, о котором рассказывал Герард (но он в тот момент был слишком занят обедом и не обратил внимания на его слова).

Возлюбленные, которых Паслен видел до сих пор, были вполне покладистыми, пытаясь соблазнить жертву, и пока что ни один человек, Возлюбленный или нет, не пытался соблазнить лично его (кроме той кошелки из Палантаса, но она не считается, потому что была пьяна в стельку). Но Паслену все равно не нравилось, как эти двое на него смотрят. Большинство Возлюбленных вообще не удостаивали его взглядом. Они его игнорировали, и его это вполне устраивало.

— Извините, ребята, — сказал кендер, помахав им рукой. — Обознался. Принял вас за других людей. За живых, — прибавил он вполголоса.

Он не знал, что теперь делать. То ли вальяжно пройти мимо них, насвистывая что-нибудь жизнерадостное, то ли развернуться и бежать. Инстинкт был за второй вариант. Паслен уже был готов подчиниться ему, особенно когда один из Возлюбленных достал нож.

— Что ты делаешь? — произнес его товарищ. — Это же кендер.

— Ага, — подтвердил Паслен, пятясь. — Я кендер.

— Мне плевать, — сказал Возлюбленный мерзким голосом. — Я все равно отправлю его к Чемошу.

— Но он ведь кендер, — с отвращением повторил первый. — Чемошу не нужны кендеры.

— Знаешь, он прав, — обратился Паслен к владельцу ножа. — Как пишут обычно в гостиницах: «Кендеры не обслуживаются. Кендерам вход в Бездну воспрещен». Я сам видел таблички. Они там повсюду.

— Чемошу все равно, — возразил Возлюбленный. — Мертвец для него и есть мертвец, а боль стихает, когда убиваешь.

Он двинулся на Паслена, потрясая ножом, и Кендер увидел на лезвии темные пятна.

— Прошлой ночью я убил бабу, — продолжал Возлюбленный доверительно. — Выпотрошил стерву. Она не стала приносить клятву Чемошу, но боль стихла. Сам попробуй. Помоги мне убить этого коротышку.

Пожав плечами, второй Возлюбленный подхватил кусок плавника, взял на манер дубины, и оба они двинулись на Паслена.

Теперь Возлюбленные убивают, не только для того, чтобы увеличить число последователей Чемоша, с ужасом осознал Паслен. Они убивают просто так!

Он уже собирался нацелить на чудовище палец, чтобы свалить его, как свалил минотавра, но вдруг вспомнил, что магия на них не действует. Его сердце, до сих пор болтавшееся в пятках, вдруг поднялось, схватило его за горло и принялось трясти.

Паслен потерял драгоценное время, возясь с заклинанием. Но он нагнал убежавшие минуты, развернувшись и рванув с места со всех ног.

— Атта, за мной! — крикнул кендер на ходу, и собака бросилась следом.

Паслен хорошо бегал на короткие дистанции, у него был большой опыт беготни от шерифов, сердитых хозяек, разгневанных фермеров, раздраженных торговцев. Его внезапное бегство явилось неожиданностью для Возлюбленных, поэтому он оставил их позади. Но кендер уже был измотан походом по дюнам и острым камням. Ему не хватало выносливости. Силы начали покидать его. Ямы, неожиданно обширные заросли сухой травы и смазанные свиным салом сапоги тоже не способствовали успеху.

А Возлюбленные тем временем все разгонялись. Если учесть, что они были мертвецами, они могли бежать так целый месяц, про себя же Паслен знал, что продержится еще лишь несколько минут. Кендер не тратил времени на то, чтобы обернуться, — он и так слышал сиплое дыхание и топот ног, поэтому знал, что его нагоняют.

Атта яростно гавкала; она то бежала за Пасленом, то останавливалась, чтобы припугнуть Возлюбленных.

Дыхание кендера превратилось в болезненные рваные всхлипы. Ноги спотыкались на неровной земле. Скоро ему конец.

Один из Возлюбленных схватил его за хлопающий подол рубахи. Паслен рванулся, пытаясь высвободиться, но кончилось это тем, что он кубарем выкатился на какую-то лужайку. Он был готов драться за свою жизнь, но вдруг оказалось, что его окружают кузнечики.

Тучи прыгающих насекомых взмыли в воздух. Они жили на этой лужайке и теперь возмущались грубому вторжению. Кузнечики сидели у Паслена на глазах, на носу, карабкались по шее и заползали в штаны. Он выкатился с лужайки, охлопывая себя, отряхиваясь и отплевываясь. Атта бегала кругами, щелкая зубами и хватая насекомых. Паслен сердито стряхнул несколько кузнечиков с лица и тут с изумлением заметил, что Возлюбленные подверглись настоящему нападению.

Оба они были буквально сплошь покрыты насекомыми. Кузнечики облепили их со всех сторон, заползали им в рот, лезли в глаза, торчали из ноздрей. Трещащие, шуршащие, они ползали по волосам чудовищ, свисали с рук и покрывали ноги — и все новые волны кузнечиков накатывали на Возлюбленных, взмывали в ярости в воздух, выпрыгивали из росшей вдоль дороги травы.

Возлюбленные махали руками и сами прыгали как кузнечики, пытаясь стряхнуть с себя насекомых, но чем старательнее они это делали, тем больше оскорбленных кузнечиков бросалось в атаку.

Даже те кузнечики, что сидели на Паслене, кажется, поняли, что даром теряют время, потому что они, треща, поспешили присоединиться к товарищам. Прошли какие-то мгновения, и Возлюбленные скрылись из виду в движущихся тучах насекомых.

— Ого! — произнес Паслен с трепетом, затем добавил, обращаясь к Атте: — Вот он, наш шанс! Побежали!

В нем еще оставалось немного сил, он опустил голову, заработал ногами и поспешил сойти с дороги.

Он бежал, бежал и бежал вверх по холму, не глядя, куда именно бежит. Атта неслась рядом, и тут он во что-то врезался на полном ходу.

Кендер отлетел назад, перевернулся и шлепнулся обратно на дорогу, пьяно затряс головой, потом посмотрел вверх.

— Ого! — снова произнес Паслен.

— Прошу прощения, друг, — сказал монах и дружески протянул руку, чтобы помочь кендеру подняться. — Мне следовало внимательнее смотреть, куда я иду.

Монах посмотрел на Паслена, затем на дорогу, по которой в противоположном направлении удалялись Возлюбленные, пытающиеся стряхнуть с себя кузнечиков, до сих пор атакующих их, чуть улыбнулся и сочувственно посмотрел на кендера.

— Ты не пострадал? — спросил он. — Они ничего тебе не сделали?

— Н-нет, брат, — пробормотал Паслен. — Повезло, что кузнечики выпрыгнули и…

Вдруг кендер замолк.

Монах был худощавый, стройный, сплошные мускулы, как выяснил Паслен, — натолкнуться на него было все равно, что натолкнуться на скалу. У монаха были стального оттенка седые волосы, заплетенные в простую косу, спускающуюся по спине. Он был в простой рясе ярко-оранжевого цвета, отделанной по подолу и на рукавах орнаментом из роз. У него были высокие скулы, крепкий подбородок и темные глаза, которые сейчас улыбались, но взгляд мог быть очень суровым, когда монах хотел.

Паслен позволил ему поднять себя на ноги, стряхнуть пыль со своей одежды и вынуть из волос упрямого кузнечика, ошибившегося адресом, увидел, что Атта держится в сторонке, ежится и не подходит к монаху, — и тут обрел голос, который было застрял у него в горле.

— Это Маджере тебя послал, монах? Да что я говорю?! Конечно же, это он тебя послал, точно так же, как и этих кузнечиков! — Кендер схватил монаха за руку и дернул. — Идем! Я отведу тебя к Рису!

Монах стоял неподвижно. Паслен не смог сдвинуть его с места, и кончилось тем, что он едва не упал.

— Я ищу Мину, — сказал монах. — Ты знаешь, где я могу ее найти?

— Мину? Да кому она нужна! — воскликнул кендер и сердито посмотрел на монаха. — Ты все перепутал, брат. Ты ищешь не Мину. Я молил Маджере не о Мине. Ты ищешь Риса. Риса Каменотеса, монаха Маджере. Мина служит Чемошу, а это совсем другой Бог.

— Тем не менее, — повторил монах, — я ищу Мину и должен найти ее как можно скорее, пока еще не поздно.

— Поздно для чего? Да, слишком поздно для Риса! Вот куда надо спешить! Идем же, брат! Скорее!

Монах не двигался. Он, хмурясь, посмотрел на небо.

— Гм… какой интересный свет, не правда ли?

Паслен вытянул шею:

— Я тоже заметил. Какое-то странное янтарное свечение. Наверное, это Аура Ареалис, или как там ее еще называют. — Кендер совсем посуровел и сделался совершенно серьезным. — Послушай меня, монах, я очень благодарен за кузнечиков и прочее, но мы не можем терять время, стоя здесь и обсуждая странный цвет ночного неба! Рис в опасности. Нам нужно идти! Сию секунду!

Но монах, кажется, его не слышал. Он посмотрел куда-то вдаль, словно пытаясь найти что-то, потом покачал головой.

— Слеп! — пробормотал он. — Я слеп! Все мы… слепы. Она здесь, но я ее не вижу. Не могу ее найти.

Паслен услышал тоску в голосе монаха, и сердце его сжалось. Он заметил в монахе кое-что еще, что, как и в случае с Возлюбленными, должен был увидеть сразу. Кендер посмотрел на Атту, испуганную и съежившуюся, — воспитанная собака никогда так себя не вела.

Света жизни не пробивалось из тела монаха, но, в отличие от Возлюбленных, его окутывал какой-то эфир, какая-то невидимая завеса, словно этот человек был нарисован на полотне ночи. Кусочки головоломки начали вдруг падать на свои места, больно ударяя Паслена по голове.

— О мой Бог! — ахнул кендер, потом, поняв, что сказал, зажал рот руками. — Прости, господин! — пробубнил он из-под руки. — Я не хотел поминать твое имя всуе. Просто вырвалось!

Паслен опустился на колени и свесил голову.

— Не беспокойся о Рисе, твоя Божественность, — сказал он несчастным голосом. — Что ж, я не знаю, зачем тебе нужна Мина, но могу догадаться. — Он поднял голову и обнаружил, что монах смотрит на него как-то странно. — Это ведь так печально, правда? Я имею в виду все, что связано с ней.

— Да, — негромко подтвердил монах. — Это очень печально.

Маджере опустился на колени рядом с Пасленом и положил одну руку ему на голову, а вторую — на спину Атты, которая от легкого прикосновения Бога опустила морду к земле.

— Благословляю вас обоих, благословляю и Риса Каменотеса. У него есть вера, есть мужество и любовь верных друзей. Ступайте к нему. Он нуждается в вашей помощи. Пусть меня ждут этой ночью другие дела, знайте, что я с вами.

Маджере поднялся, посмотрел на замок, стены которого засветились странным оранжевым светом, и двинулся в том направлении.

Паслен вскочил на ноги. Он чувствовал себя освеженным, словно проспал целую неделю и съел на спор четырнадцать обедов. Тело было переполнено силой и энергией. Кендер бросил взгляд на гребень холма, отделяющего его от пещеры, и радость его утихла.

— Брат Бог! — закричал Паслен. — Прости, что снова тебя отвлекаю, после того что ты сделал для нас! Благодарю тебя за кузнечиков, и за благословение тоже. Мне гораздо лучше. Осталось только одно. — Он махнул рукой и коротко пояснил: — По этим камням так трудно ходить, они ужасно жесткие. И острые.

Монах улыбнулся, и в тот же миг камни исчезли, а вся поверхность холма поросла мягкой зеленой травой.

— Ух ты! — восхитился Паслен.

Размахивая руками и вопя, он понесся вниз по склону.

— Рис, Рис, держись! Мы идем тебя спасать! Нас благословил Маджере, Рис! Он благословил и меня, кендера!

Атта, обрадованная тем, что он, наконец, направляется туда, куда нужно, легко нагнала бегущего кендера, а затем оставила его далеко позади.

 

Глава 12

Рис сидел в темноте грота и, пока приближалась смерть, думал о жизни. Своей жизни. Он думал о страхе и трусости, самонадеянности и гордости и, крепко зажав в кулаке щепку, которая расцарапала ему руку, склонил колени перед Маджере и покаянно просил у него прощения.

Маджере предлагал каждому из своих монахов хотя бы раз в жизни оставить монастырь и отправиться в мир. Подобное путешествие каждый предпринимал по доброй воле, это не было обязанностью. Монахов не заставляли уходить, как не заставляли делать и все остальное. Все обеты, которые они давали, были проявлением их любви и выполнялись, потому что они стоили того. Бог мудро говорил, что обещания, данные под давлением или из страха наказания, лишены всякого смысла.

Рис предпочел не выходить из монастыря. Он ни за что не признался бы себе в этом тогда, зато прекрасно понимал сейчас, почему он сделал такой выбор. Монах полагал, полный гордости и самонадеянности, будто бы таким образом совершенствуется духовно. Мир ничему больше не может его научить. Маджере ничему больше не может его научить.

— Я знал все, — негромко говорил Рис, обращаясь к темноте. — Я был счастлив и доволен. Путь, которым я шел, был гладким и легким, он замыкался в кольцо. И я шел по нему так долго, что уже не видел его. Я мог пройти по нему с закрытыми глазами. Я просто шел и шел, и он всегда был у меня под ногами.

Я уверял себя, что внутри этого кольца Маджере. А на самом деле внутри его не было ничего — пустота. Не подозревая об этом, я двигался по краю пропасти, и, когда разразилось несчастье и путь ушел у меня из-под ног, мне некуда было деться. Я упал в темноту.

Но даже тогда Маджере спас меня. Он научил, как выйти наружу, но я оттолкнул его. Я боялся. Моя солнечная, уютная жизнь была отнята у меня. Я винил Бога, когда должен был винить себя. Наверное, я не смог бы удержать Ллеу от убийства родителей, если бы был там, но я должен был с пониманием отнестись к родительскому горю. Я должен был протянуть им руку помощи, когда они приехали ко мне. А вместо того я оттолкнул их. Меня возмутило, что они несут свой страх и боль в мою жизнь. Я не испытывал к ним никакого сострадания. Только к себе.

Рис поднял глаза к небесам, которых не мог видеть.

— И только когда я потерял свою веру, я обрел ее. Как же возможно подобное чудо? Просто ты, мой Бог, никогда не терял веру в меня. Я без страха брел в темноте, потому что внутри меня горел твой свет…

Пещеру залил холодный бледный свет, похожий на тот, что именуют «блуждающим огоньком», свечение, которое иногда видят над могилой, и суеверные люди считают его зловещим предвестником смерти.

В гроте появился человек. Он был бледен и красив какой-то холодной красотой. У него были черные волосы, великолепный наряд из черного бархата, белая рубаха с кружевными манжетами. Он посмотрел на Риса глазами, у которых не было ни начала, ни конца.

— Я Чемош, Повелитель Смерти, а ты, — прибавил Бог, рассердившись, — ты кто такой?

Рис поднялся с пола, загремев цепями, и почтительно поклонился. Он мог ненавидеть Чемоша за принесенное им в мир зло, но это был Бог, причем тот, перед которым однажды приходится предстать каждому смертному.

— Меня зовут Рис Каменотес, мой господин.

— Мне плевать, как там тебя зовут! — рявкнул Чемош возмущенно. — Ты любовник Мины! Вот кто ты такой!

Рис смотрел на Бога в таком глубочайшем изумлении, что даже не мог придумать ответа на столь поразительное обвинение.

Чемош и сам, кажется, призадумался. Он оглядел сумрачный грот, заметил цепи, жирные остатки соленой свинины, скверную воду, ощутил кислый запах — Рису было негде облегчиться, кроме как в пещере.

— Что ж, я не назвал бы подобное место любовным гнездышком, — произнес Повелитель. — Да и ты… — презрительно оглядел он Риса, — не слишком похож на любовника.

— Я монах Маджере, мой господин, — сказал Рис.

— Это я вижу, — сказал Чемош. Рот его скривился, когда он бросил взгляд на разорванную рясу, приобретшую оранжевый оттенок в призрачном свете. — Тогда возникает вопрос: если ты не любовник Мины, кто ты для нее? Она притащила тебя сюда, жалкого, покусанного блохами монаха. — Бог придвинулся ближе. — Ради чего?

— Тебе нужно спросить у нее, мой господин, — ответил Рис.

Он говорил спокойно, хотя для этого приходилось прилагать усилия. Крепко сжимая щепку от своего посоха, Рис мысленно просил Маджере придать ему храбрости. Его дух принимал неотвратимость смерти, но вот смертная плоть дрожала, внутренности сжимались.

— С чего тебе хранить ей верность? — раздраженно спросил Чемош. — Почему это все хранят верность ей? Клянусь Верховным Богом, который создал нас, Хаосом, который способен поглотить нас, я ничего не понимаю!

Его гнев пронесся по пещере порывом горячего ветра. Рис, потея, вонзил острый конец щепки себе в ладонь, чтобы боль спасла его от потери сознания.

— Она приковала тебя к стене, пытала тебя… я вижу следы ее гнева у тебя на щеке. Она оставила тебя здесь либо чтобы ты умер с голоду… — Чемош замолчал и пристально взглянул на Риса. — Она собиралась вернуться. Пытать тебя. Почему? У тебя есть что-то такое, чего она хочет. Вот причина. Что это, Рис Каменотес? Должно быть, что-то очень ценное…

Монах мог бы все объяснить, но это противоречило его убеждениям. Душа человека принадлежит только ему, учил Маджере. Каждый выбирает сам, открывать или хранить ее секреты. Мина же по какой-то причине предпочла сохранить свою тайну. Она ничего не рассказала Чемошу. Пусть ее душа черна, как грех, это все равно ее душа. У нее одной есть право раскрывать свои тайны.

Рис молчал. Кровь стекала по ладони и просачивалась между сжатыми пальцами.

— Твоя плоть может меня обманывать, — процедил Чемош, его дыхание сделалось ледяным, как воздух, выходящий из склепа. — Но душа — нет. Мертвые мне не лгут. Когда твоя душа будет стоять передо мной в Зале Уходящих Душ, ты расскажешь мне все, что знаешь.

«Тебя ждет горькое разочарование, мой господин, — печально подумал Рис. — Потому что я действительно ничего не знаю».

Повелитель Смерти подошел ближе, протянул руку:

— Я убью тебя быстро. Ты не будешь страдать, как страдал бы в руках Мины.

Рис коротко кивнул, соглашаясь. Его сердце бешено колотилось, во рту пересохло. Он больше не мог говорить, лишь вздохнул, несомненно, в последний раз и собрался с силами. Закрыв глаза, чтобы не видеть перед собой жуткого Бога, монах вручил свою душу Маджере.

Он ощущал, как благословение его Бога охватывает душу, и вместе с этим пришли совершенная безмятежность и лай.

Собачий лай. Прямо у входа в пещеру. А вместе с лаем Атты донесся и пронзительный голос Паслена:

— Рис! Мы вернулись! Слушай, я встретил твоего Бога! Он благословил меня…

Монах открыл глаза. Безмятежность покинула его.

Чемош развернулся, глядя на вход в пещеру.

— Это что такое? Кендер и собака?

— Мои спутники, — сказал Рис. — Отпусти их, мой господин. Они ни в чем не виноваты, просто случайно оказались рядом.

Повелитель Смерти казался заинтригованным.

— Но кендер утверждает, что видел твоего Бога…

— Он же кендер, мой господин, — с отчаянием проговорил Рис.

И, выбрав самый неудачный момент, Паслен заорал:

— Слушай, Рис, дело снова связано с этой Миной! — Его голос и шаги эхом раскатывались по пещере. — Атта, не спеши!

— С Миной? — повторил Чемош. — Так ли уж он не виноват? Видимо, придется допрашивать две души…

— Паслен! — закричал Рис. — Не входи! Беги! Бери Атту и…

— Молчи, монах, — приказал Чемош и зажал рукой рот Риса.

Холод смерти быстро разлился по телу, кровь застыла от жестокого прикосновения. Рис упал на колени.

Атта влетела в пещеру и увидела, что хозяин стоит на коленях, а склонившийся над ним человек явно его обижает. Собаке он не понравился. В нем было что-то такое, что ее испугало. Прежде всего, у этого человека не было запаха. Все живое имело запах, даже мертвое имело запах, иногда приятный, иногда не очень, но этот человек никак не пах — это ее обескураживало. В этом он был похож на ту громкоголосую и неприятную женщину из моря и на монаха, который совсем недавно гладил ее нежной рукой. Ни один из них не имел запаха, и это казалось опасным и пугающим.

Атта была в панике. Ее простодушное сердце разрывалось. Инстинкт требовал, чтобы она поджала хвост и сбежала, но странный человек делает больно ее хозяину, а этого нельзя допустить. Сердце ее дрогнуло от ярости, и она бросилась в атаку. Она не пыталась достать до горла, потому что человек стоял к ней спиной, наклонившись над Рисом. Она искала уязвимое место врага. Мудрость, доставшаяся ей от далеких предков-волков, подсказывала, как лучше всего нападать на крупного противника, — кусать за ноги. Сломать кость или прокусить связку.

И Атта вонзила зубы в лодыжку Чемоша. Телесное воплощение Бога — это сущность, сотканная в некий образ, который кажется сознанию смертных человеком. Его воплощение видят глаза смертного, его ощущают руки смертного. Воплощение Бога может разговаривать со смертными, слышать их, взаимодействовать с ними. Но поскольку воплощение соткано из бессмертной сущности, оно не испытывает ни боли, ни приятных ощущений, к которым восприимчива плоть. Бог может только притвориться, будто чувствует что-то, стараясь больше походить на смертного. Чемош, влюбленный в Мину, иногда даже сам верил в собственную ложь.

Повелитель Смерти не должен был почувствовать, как Атта вцепилась в его ногу, но он почувствовал. На самом деле те зубы, которые он ощутил, не были зубами собаки. Это были зубы гнева Маджере. Точно так же Драконье Копье, благословленное всеми Богами Света, нанесло телесной сущности Такхизис удар, который она ощутила, который заставил ее, плюющуюся и рычащую, отпустить мир. У Богов имеется сила, чтобы причинять боль себе подобным, только они предпочитают этого не делать, каждый Бог знает о возможных печальных последствиях подобного поступка. Боги прибегают к этому крайнему средству только тогда, когда делается совершенно ясно, что равновесие вот-вот нарушится, они помнят, что Хаос, лежащий внизу, с нетерпением ждет, когда же на небесах разразится война. Если подобное произойдет, Боги уничтожат друг друга, отдав Хаосу долгожданную победу, и тогда наступит конец всего.

Бог редко нападает на другого Бога открыто, обычно он действует через смертных. Тогда силы ограничены, и воплощение Бога не слишком страдает — как раз настолько, чтобы понять: он или она пересекли границы дозволенного, зашли слишком далеко.

Гнев Маджере пронзил лодыжку Чемоша зубами Атты, и Повелитель Смерти взревел от ярости. Он отвернулся от Риса, пнул собаку и отшвырнул ее от себя. Занеся сапог над ее телом, Чемош уже собирался показать Маджере, что о нем думает, растоптав проклятую шавку.

Рис все еще сжимал в окровавленной руке обломок посоха. Это было его единственное оружие, и он со всей своей силы вонзил его в спину Повелителя Смерти. Чемош охнул. И промахнулся. Атта уже вскочила на лапы и закрыла собой Риса. Оскалив зубы, она решительно смотрела в лицо Бога.

В этот момент в грот влетел, сжимая кулаки, Паслен.

— Рис, я здесь… — Кендер остановился, воззрился на Чемоша. — А ты кто такой? Стой! Я тебя знаю! Ты, кажется, мне знаком… О Боги! — Паслен затрясся. — Я точно знаю тебя! Ты — Смерть!

— По крайней мере, твоя, — холодно подтвердил Чемош и протянул руку, чтобы схватить кендера.

Вдруг земля — совершенно неожиданно — дернулась, отчего Чемош упал. Стены пещеры дрожали и трескались, куски камня и земли сыпались дождем, затем, коротко содрогнувшись напоследок, твердь замерла и успокоилась.

Бог и смертные смотрели друг на друга. Чемош стоял на четвереньках. Атта легла на брюхо и начала скулить.

Повелитель Смерти поднялся с земли. Не удостаивая смертных взглядом, он уставился в темноту.

— Кто из вас трясет мир? — закричал он, сжимая кулаки. — Это ты, Саргоннас? Зебоим? Ты, Маджере?

Если кто-то и ответил, смертные этого не услышали. Рис от боли был почти без сознания, он едва ли понимал, что творится вокруг. Паслен предпочел зажмуриться и надеялся, что, когда земля содрогнется в следующий раз, она разверзнется и поглотит его. Все лучше, чем снова ощутить на себе леденящий взгляд Повелителя Смерти.

— Встретимся в Бездне, монах, — пообещал Чемош и исчез.

— Ну и дела, ребята, — сказал Паслен, передергиваясь. — Как я рад, что он ушел. Хотя мог бы оставить нам немного света. Здесь темно, как у гоблина в… кишках. Рис…

Земля снова содрогнулась.

Кендер растянулся на камнях, одной рукой вцепившись в Атту, а другой прикрывая голову.

Трещины в стенах грота расширялись. Посыпались обломки скальной породы, валуны, куски почвы, лишившиеся своих убежищ жуки. Затем раздался чудовищный треск и скрежет. Паслен зажмурился покрепче и принялся ждать конца.

И снова все стихло, земля перестала сотрясаться. Но кендер не поверил этому затишью и не открывал глаза. Атта завозилась, высвобождаясь из его цепкой хватки. Он отпустил собаку, и она уползла куда-то вниз. Потом он почувствовал, как жук ползет по волосам, и Паслену пришлось открыть глаза. Он поймал жука и выбросил его.

Атта принялась громко лаять. Кендер стер с лица грязь и огляделся. Оказалось, что нет никакой разницы, открыты у него глаза или закрыты. Вокруг стояла кромешная тьма.

Атта продолжала лаять.

Паслен не рискнул подняться во весь рост из опасения, что стукнется обо что-нибудь, поэтому встал на четвереньки и, нащупывая дорогу, двинулся на бешеный собачий лай.

— Атта? — Он протянул руку и ощутил содрогающееся тело собаки. Она отчаянно рыла лапами землю и продолжала лаять.

Кендер пошарил вокруг, ощутил под пальцами множество острых камней, а затем нащупал что-то теплое и мягкое.

— Рис! — радостно выдохнул Паслен.

Он пошарил еще, нащупал нос и глаза друга, которые оказались закрытыми. Лоб Риса был теплый. Он дышал, но, должно быть, лишился сознания. Кендер коснулся головы монаха и почувствовал что-то теплое и липкое, бегущее струйкой по шее Риса.

Собака перестала копать и принялась лизать щеку хозяина.

— Сомневаюсь, что собачья слюна ему поможет, Атта, — заметил Паслен, отодвигая ее в сторону. — Надо вытащить его отсюда.

Он чуял в воздухе соленый запах моря и надеялся, что вход в пещеру не завалило. Паслен взял Риса за плечи, попробовал потянуть и с радостью ощутил, что тело друга поехало по камням, — он опасался, что Риса могло придавить тяжелыми обломками.

Кендер потянул еще раз, и вот Рис уже был рядом с ним, и Паслен подумал, что они сейчас выберутся отсюда, целые и невредимые, но раздавшийся звук похоронил его надежды.

Звяканье цепей.

Кендер застонал. Он совершенно забыл о том, что Рис прикован к стене.

— Может быть, скала треснула и цепи можно выдернуть? — с надеждой произнес он.

Нащупав наручник на кисти Риса, Паслен пошел по цепи к тому месту, где она была соединена с кольцом, которое, как оказалось, до сих пор, и весьма надежно, сидело в стене.

У кендера вырвалось ругательство, но потом он вспомнил — его же благословил Бог!

— А вдруг он дал мне силу десяти драконов? — взволнованно произнес Паслен, взялся за цепь и вскрикнул от боли в ободранных ладонях. Полагая, что тот, кто облечен драконьей силой, не должен обращать внимания на какую-то там боль, он уперся пятками в землю, отодвинув Атту, и со всей силы потянул за цепь.

Но цепь выскользнула из рук, и кендер упал навзничь.

Он снова выругался, поднялся и попробовал еще раз — теперь ему удалось удержать цепь.

Однако железное кольцо не шелохнулось.

Паслен сдался. Идя по цепи, он вернулся обратно к Рису, лежащему на земле, опустился на колени рядом с другом, откинул с застывшего лица слипшиеся от крови волосы. Атта улеглась рядом и снова принялась усердно вылизывать щеки хозяина.

— Мы пока не уходим, Рис, — сказал ему Паслен. — Правда, Атта? Вот видишь, и она говорит, не уходим. Не сейчас. — Он постарался придать голосу бодрые нотки. — Может, когда землю тряхнет в следующий раз, стена все-таки треснет, и эти кольца вылетят!

«Естественно, — добавил кендер мысленно, — если стена треснет, потолок рухнет нам на головы и похоронит заживо, но я этого не говорил».

— Я здесь, Рис. — Паслен взял вялую руку друга и крепко сжал. — И Атта тоже.

Земля задрожала.

 

Глава 13

Под красными водами Кровавого моря, в Башне Высшего Волшебства, Базальт с Каэле трудились не покладая рук, отмывая и начищая, готовясь к прибытию магов: приблизительно два десятка Черных Мантий должны были оставить свои дома и переселиться в Башню Нуитари.

Башня в Кровавом море была теперь открыта и готова к трудам.

После встречи с кузенами Нуитари понял, что ему больше нет нужды скрывать от всех новое место своего обитания. Он сообщил новость Даламару, главе Ложи Черных Мантий, и велел эльфийскому архимагу разослать приглашения всем Черным Мантиям, желающим совершенствовать свое мастерство в новой Башне.

Предложение было сделано и самому Даламару, который вежливо отклонил его, заметив, что присутствие Черных Мантий необходимо и в Вайрете. Лично Даламар считал, что ему лучше сразу лечь в гроб, чем оказаться погребенным под толщей воды, остаться без ветра и деревьев, синего неба и яркого солнца. Он так и сказал об этом Дженне.

Как Глава Конклава, она вовсе не радовалась решению Богов. Чародейка была против нового разделения Лож. Тоже самое произошло во времена перед началом правления Короля-Жреца, каждая Ложа получила собственную Башню, что привело к трагическим последствиям. Дженна сообщила свое мнение Лунитари, но Богиня Красной Луны была несказанно рада, что великолепная Вайретская Башня будет принадлежать ей безраздельно, и не стала ничего слушать. Что же касается Солинари, его фаворитка, Корин Белая, уже собрала отряд Белых Мантий и отправила его исследовать проклятую Башню, которая официально находилась в Палантасе, но, по сути, стояла в центре темных земель, заселенных умертвиями, Найтлунде.

Если говорить о Даламаре, то он ничего не имел против самой Башни, его не устраивало только ее местоположение. Архимаг считал, что у Ложи Черных Мантий давным-давно уже должна быть своя Башня. Лишь у Дженны имелись серьезные возражения, но она не стала высказывать их, как могла бы сделать в другое время, поскольку сейчас Конклав раздирали противоречивые мнения о том, как разрешить проблему Возлюбленных, особенно теперь, когда стало известно, каким именно жутким способом можно их уничтожить. Маги Ложи Черных Мантий все как один были за то, чтобы собрать армию детей и отправить ее в битву. Ходили слухи, что они уже занимаются этим.

Пока расползались сплетни и страхи, людей, имевших несчастье быть непохожими на соседей, чем-то вызвавших их недовольство или же просто оказавшихся не в то время не в том месте, объявляли Возлюбленными и арестовывали, или на них набрасывалась толпа. И поскольку маги всегда были загадочными, жили сами по себе, чаще вызывали в окружающих страх, они сделались основными мишенями для нападок. Дженна сейчас трудилась день и ночь, отыскивая магическое заклинание, способное остановить Возлюбленных, но у нее ничего не получалось. Башня на дне моря интересовала ее в последнюю очередь, поэтому она не стала спорить.

Нуитари победил и должен был благодарить за это Чемоша, о чем Бог Черной Луны подумывал с иронией.

И вот Базальт стелил в Башне постели, а Каэле в основном стоял рядом и смотрел, как гном работает. Из кладовой была принесена огромная стопка матрасов. Магам предстояло разнести их по комнатам, положить на кровати, затем застелить простынями и принести одеяла.

Оба сейчас работали в комнатах, предназначенных для высокопоставленных Черных Мантий, — каждому и каждой готовились отдельные покои. Матрасы для их постелей были набиты гусиным пухом, простыни из тонкого полотна, одеяла из мягкой шерсти. Комнаты для магов рангом ниже были поменьше, а матрасы — соломенными. Ученики магов жили в общих комнатах и зачастую делили матрасы с товарищами. Пока что Бог пригласил только высокопоставленных магов. Они должны были прибыть завтра утром.

— Ты должен помочь мне снять его, — пробурчал Базальт и указал на матрас на вершине кучи, откуда коротконогий гном никак не мог его достать. — Мне не дотянуться.

Каэле испустил давно сдерживаемый вздох человека, замученного работой, и взялся за края матраса. Он дернул вполсилы, затем застонал и схватился за поясницу.

— Ну, сколько можно наклоняться и разгибаться! Я растянул сухожилие!

Гном сердито посмотрел на него:

— Как это ты мог растянуть сухожилие? Самое тяжелое, что ты поднял сегодня, — стакан лучшего вина хозяина. Кстати, не думай, что я не сообщу ему об этом.

— Я снимал пробу — вдруг прокисло, — огрызнулся полуэльф. — Ты же не хочешь, чтобы архимагам подавали прокисшее вино, а?

— Просто помоги мне снять этот проклятый матрас, — проворчал Базальт.

Каэле поднял руки, и не успел гном его остановить, как эльф взмахнул руками и произнес несколько слов. Матрас поднялся в воздух и завис над ними.

— Что ты творишь?! Нельзя использовать магию для домашних дел! — закричал гном, выведенный из себя. — А вдруг хозяин тебя увидит? Убирай заклинание!

— Ладно, — согласился полуэльф.

Он завершил заклинание, и в результате матрас свалился гному на голову, прижав того к полу.

Каэле хмыкнул. Базальт издал придушенный вопль и с трудом выбрался из-под матраса, одержимый жаждой крови.

— Ты сам сказал, чтобы я убрал заклинание. — Полуэльф закусил губу. — Я просто подчинился приказу. Все-таки это ты у нас Смотритель Башни…

Каэле замолк. Глаза его широко раскрылись.

— Это еще что?

Глаза Базальта выкатились, он задрожал от кошмарного звука.

— Не знаю! Никогда такого не слышал!

Низкий рокот, словно где-то перекатывались гигантские валуны, трущиеся друг о друга, пришёл откуда-то снизу, из глубины у них под ногами. Звук делался все громче и громче, ближе и ближе. Столы и кровати заплясали по полу. Стены затряслись.

Эта тряска передалась ногам Базальта и перешла в кости. У него застучали зубы, и он прикусил язык. Каэле бросился к стопке матрасов и стоял, привалившись к ним.

Тряска прекратилась.

Базальт издал сиплый звук и указал рукой.

Пол, до сих пор совершенно ровный, теперь поднялся под углом. Кровать без матраса медленно выехала в коридор, за ней последовал письменный стол. Каэле оттолкнулся от матрасов.

— Зебоим! — зарычал он. — Морская Ведьма вернулась!

Базальт, неловко ступая по кривому полу, пошел вверх и зашел в одну из комнат. Вся мебель свалилась в кучу под оказавшейся внизу стеной. Гном, не обращая внимания на разгром, подошел к окну, из которого открывался потрясающий вид на подводное царство у подножия Башни. Каэле следовал за ним по пятам.

Они оба уставились на помутневшую воду. Поднятый со дна красный ил закручивался вокруг Башни, словно потоки крови.

— Ничего не вижу в этой мути, — пожаловался полуэльф.

— Я тоже, — встревожено отозвался гном. Башня снова затряслась. На этот раз пол накренился в другую сторону.

Каэле с Базальтом заскользила вниз вместе с мебелью. Оба врезались в стену — Базальт, придавленный столом, и Каэле, прижатый рамой кровати.

Тряска опять прекратилась. У гнома осталось странное ощущение, будто то, что сотрясало Башню, сейчас отдыхает, переводит дух.

Он отодвинул в сторону кровать, не обращая внимания на мольбы Каэле о помощи, снова подбежал к окну и выглянул.

Прижавшись носом к хрустальной поверхности, Базальт разглядел среди столбов мути, обрывков водорослей и безумно мечущихся рыб коралловый риф, растущий из морского дна. Гном часто с удовольствием рассматривал его, поскольку риф напоминал некоторые фрагменты подземного мира, в котором Базальт так долго прожил и по которому до сих пор тосковал.

Если смотреть из этого окна, риф оказывался как раз напротив.

Теперь же гном смотрел на него сверху вниз, кораллы виднелись в нескольких сотнях футов под ним. Базальт поднял голову, увидел над собой луну и звезды…

— Хозяин, — выдохнул он, а потом завыл: — Хозяин! Нуитари! Спаси нас!

Башня снова затряслась.

 

Глава 14

Мина в одиночестве стояла на зубчатой стене замка Повелителя Смерти. Диковинное янтарное свечение заливало небо, воду и землю. Она была тьмой в центре его, никто не мог ее увидеть, хотя они и старались. Боги, смертные — все пытались понять причину, по которой дрожит земля.

Мина созерцала водную поверхность. Ее любовь, ее желание, ее страсть вытекали из нее и становились водой. Она приказала, и Кровавое море начало кипеть и бурлить. Она велела, и движение воды усилилось. Волны вздымались, захлестывали друг друга, сталкивались друг с другом.

Мина погрузила руки в кроваво-красную воду и крепко схватила добычу, то, о чем мечтал ее Повелитель, подарок, который способен заставить его снова ее полюбить. Она потрясла его, высвобождая, а затем потянула наверх из глубин. Все это было утомительно, и Мине пришлось прерваться, чтобы отдохнуть, восстановить силы, а затем она продолжила.

Вода в Кровавом море начала медленно вращаться вокруг какой-то точки. Водоворот, созданный Богами, чтобы служить вечным предостережением смертным в Четвертую Эпоху, вернулся, закружился — сначала медленно, затем быстрее, еще быстрее — вокруг того центра, которым была Мина. Волны разбивались о скалы, разбрызгивая соленую воду и пену. Она почувствовала прохладные капли на лице, облизнула губы и ощутила соль, горьковатую, как слезы, и воду, сладкую, как кровь.

Мина подняла руку, и из центра водоворота начал подниматься остров из черной вулканической породы. Морская вода потоками стекала с острова и, когда он вырвался из водоворота, каскадами хлынула с сияющих черных утесов. Мина водрузила свою добычу на этот остров, словно драгоценный камень на черный поднос. Башня Высшего Волшебства, недавно стоявшая под водой, теперь возвышалась над ней.

В хрустальных стенах Башни отразился янтарный свет глаз Мины, этот янтарь поймал и держал Башню.

Водоворот перестал кружиться. Море успокоилось. Вода стекала с черных скал только что родившегося острова, потоками бежала с гладкого хрусталя.

Мина улыбнулась. А затем упала.

Янтарный свет померк. Лишь свет двух лун, серебристой и алой, отражался в стенах Башни, и ни один из этих божественных глаз не мигал.

Они были широко раскрыты от изумления.

 

Глава 15

Паслен очнулся, ощущая холодную воду на лице и пульсирующую боль в голове, и пришел к ошибочному выводу, будто бы он, совсем еще юный кендер, лежит в постели и его будят родители, которые уже поняли, что единственный способ привести в чувство сына, ночи напролет бродящего по кладбищам, — сочетание воды и хорошей пощечины.

— Еще ведь темно, мама! — раздраженно пробурчал Паслен и перекатился на другой бок.

Мать залаяла.

Паслену подобное поведение показалось странным, даже для матери кендера, но голова болела слишком сильно, чтобы размышлять на эту тему. Он просто хотел еще поспать, поэтому закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на холодную воду, льющуюся ему на штаны.

Мать довольно-таки чувствительно ухватила его за ухо.

— Ну, мама, перестань! — возмущенно воскликнул Паслен, сел и открыл глаза. — Мама?

Кендер ничего не видел, но, судя по ощущениям, под ним была вовсе не кровать. Он сидел на чрезвычайно острых камнях, впивавшихся ему в самые чувствительные места, камни были мокрые и с каждым мигом делались все мокрее.

Ему ответил лай, шершавый язык облизал лицо, лапа с острыми когтями заскребла по колену, и Паслен вспомнил.

— Рис! — ахнул он и нашарил руку монаха. Тот был вялый и тоже весь мокрый.

Кендер понятия не имел, почему сухой до сих пор грот вдруг начал заполняться морской водой, но дело обстояло именно так. Он слышал, как вода журчит среди камней, заваливших пол пещеры. Она поднялась пока еще не очень высоко, это был тоненький ручеек, который мог и дальше оставаться тиковым, а мог в любой момент превратиться в поток. Если грот затопит, им некуда будет деваться. Вода будет прибывать и прибывать.

— Рис, — твердо сказал Паслен, и на этот раз он действительно говорил то, что думал. — Нам пора убираться отсюда. — Кендер зашлепал рукой по воде, подчеркивая серьезность своих намерений, и тут же воскликнул: — Ой! — после чего прибавил: — Проклятие!

Оказалось, он напоролся рукой на длинную щепку, которая глубоко впилась в его ладонь. Паслен выдернул занозу и уже собирался выбросить, когда его вдруг осенило, что найти посреди грота обломок дерева очень даже странно. Он был кендером, поэтому природа наделила его любознательностью, проявлявшейся даже в столь напряженной ситуации. Паслен провел пальцами по щепке, отметил ее длину и гладкость, а также острые края и грустно сказал:

— А, знаю! Это кусок посоха Риса. Я сохраню это для него. На память. Он оценит.

Кендер тяжко вздохнул и опустил гудящую голову на руки, гадая, как же они выберутся из этой кошмарной пещеры. Он ощутил тошноту и головокружение и снова почувствовал себя маленьким кендером, только на этот раз отец пытался научить его вскрывать замок.

«Ты должен полагаться на свое чутье и на звук, — объяснял тот. — Вставляешь отмычку сюда, поворачиваешь, пока не ощутишь, что все, зацепило…»

Паслен так резко вскинул голову, что вспышка боли пронзила глаза. Но он не обратил на это внимания — потом. Кендер посмотрел на щепку, зажатую в руках, хотя ее и не было видно, потому что в гроте стояла кромешная тьма, но ему и не нужно ее видеть. Надо полагаться на чутье и звук.

Единственная беда заключалась в том, что Паслен за всю жизнь не сумел вскрыть ни одного замка. Он во многом, как часто сетовал его отец, был никудышным кендером.

— Но не на этот раз, — пообещал Паслен решительно. — На этот раз все получится. Я должен, — добавил он беззвучно. — Просто обязан!

Кендер захлопал вокруг руками, пока не нащупал костлявые запястья Риса. Вода понемногу поднималась, но Паслен решил и на это не обращать внимания.

Атта негромко поскуливала, лизала Рису лицо и ползала вокруг него на брюхе. То, что при этом она хлюпала по воде, несколько обескураживало. Но Паслен не позволял себе думать об этом.

Прежде всего, требовалось унять дрожь в руках — на это ушло несколько мгновений, затем, затаив дыхание и высунув язык, без чего успешный взлом просто немыслим, кендер поместил конец щепки в замок наручника.

— Только не сломайся! — попросил он, затем вспомнил, что эммида была благословлена Богом, а значит, и щепка тоже.

«Кстати, — вспомнил Паслен, — ведь и я!»

— Я сильно сомневаюсь, — пробормотал он, обращаясь к Богу, — что тебе уже доводилось помогать кому-нибудь взламывать замок или что ты хотел бы помочь в этом деле, но прошу тебя, Маджере, очень прошу, помоги!

Капли пота катились с носа Паслена. Он повернул щепку в замке, пытаясь нащупать то, что, предположительно, должно было щелкнуть и заставить замок открыться. Все, что он знал: он должен это почувствовать, должен на это натолкнуться, и, если повезет, тогда он услышит «щелк».

Кендер сосредоточился, выбросив из головы все лишнее, и вдруг сладостное чувство охватило его, чувство радости, чувство, будто все в этом мире принадлежит ему, и если бы не существовало замков, запертых дверей, тайн, мир стал бы гораздо лучше. Он ощутил счастье вечно идти по дороге, никогда не ночевать в одном месте две ночи подряд, встречать на пути чудесные тюрьмы, сухие и теплые, и таких замечательных тюремщиков, как Герард. Он ощутил радость присваивать интересные вещи, блестящие, хорошо пахнущие, мягкие или сверкающие. Он ощутил радость туго набитой сумы.

Щепка прикоснулась к тому месту, к которому должна была прикоснуться, что-то сказало «щелк» — и это был самый прекрасный звук во всей вселенной.

Наручник раскрылся в руке Паслена.

— Папа! — взволнованно прокричал он. — Папа, ты это видишь?

Он не стал дожидаться ответа — ждать пришлось бы долго, поскольку его отец давным-давно уже отпирал замки в каком-то ином плане бытия. Ползая в потемках, шлепая по воде, крепко сжимая щепку, Паслен нашел наручник, охватывающий второе запястье Риса, и вставил щепку в замок. И этот замок тоже сказал «щелк».

Еще мгновение потребовалось кендеру, чтобы вытащить голову Риса из воды. Он привалил друга к камню, затем нашарил в воде его ноги. Паслену пришлось выкапывать их из кучи мусора, но ему помогла Атта. После серии уже гораздо более уверенных движений кендер услышал еще два греющих душу щелчка — и Рис был свободен.

И очень кстати, потому что уровень воды в гроте поднялся, так что даже с лежащей на камне головой монах рисковал захлебнуться.

Паслен присел на корточки рядом с другом.

— Рис, если бы ты мог идти сам, это было бы просто здорово, потому что голова у меня болит, ноги дрожат, на пути полно камней, не говоря уж о воде. Кажется, я не смогу вынести тебя отсюда, так что если бы ты мог встать и пойти сам…

Паслен ждал с надеждой, но Рис не двигался.

Тогда кендер в очередной раз тяжело вздохнул, сунул ценную щепку в карман, протянул руки и взял Риса за плечи, собираясь волоком тащить его из грота.

Он протащил его дюймов шесть, потом руки у него соскользнули, ноги тоже, и он с громким хлюпом упал в воду, утирая пот.

Собака заворчала.

— Я не могу, Атта, — пробормотал Паслен. — Извини. Я пытался. Я в самом деле старался…

Но Атта ворчала не на него. Паслен услышал звук шагов, множества шагов, хлюпающих по воде. Потом его ослепил яркий свет, и шесть монахов Маджере, одетых в оранжевые рясы, с факелами в руках, торопливо прошли мимо кендера.

Два монаха держали факелы. Четверо наклонились, подхватили Риса за руки и за ноги и быстро вынесли из грота. Атта бросилась за ними.

Паслен один сидел в темноте, недоуменно крутя головой.

Свет вернулся. Над ним стоял монах, глядя сверху вниз.

— Ты не ушибся, друг?

— Нет, — сказал Паслен. — Да. Так, чуть-чуть.

Монах положил прохладную руку на лоб кендера. Боль затихла. Силы вернулись к нему.

— Спасибо тебе, брат, — сказал Паслен, позволяя монаху поднять себя. Он до сих пор ощущал легкую дрожь в ногах. — Наверное, Маджере послал тебя, да?

Монах ничего не ответил, но улыбнулся, и кендер, знавший, что Рис тоже говорит мало, заключил, что такое поведение вполне естественно для монахов, и воспринял его молчание как согласие.

Паслен с монахом пошли к выходу, кендер глубоко задумался, и, когда они уже выходили из грота, схватил монаха за рукав и дернул.

— Я говорил с Маджере, как вы сказали бы, резким тоном, — произнес он покаянно. — Я наговорил лишнего и, должно быть, оскорбил его чувства. Ты сможешь передать ему, что я сожалею?

— Маджере знает, что ты говорил так из любви к другу, — сказал монах. — Он не сердится. Он уважает тебя за преданность.

— Правда? — Паслен залился румянцем от удовольствия. Но потом его охватило чувство вины. — Он помог мне вскрыть замки. Он меня благословил. Наверное, я должен стать его последователем, но я не могу. Не чувствую в себе такой тяги.

— Во что мы верим, не так важно. Главное, что верим, — произнес монах мягко и поклонился Паслену, которого подобное проявление уважения поразило до глубины души.

Кендер неловко поклонился в ответ, и от этого движения кое-какие ценные вещи, о наличии которых он совершенно позабыл, выпали у него из карманов. Он бросился вылавливать их из воды, что-то успел поймать, что-то признал потерянным навеки и, только покончив с этим, осознал вдруг, что монах со своим факелом исчез.

Но теперь Паслену уже не нужен был свет. Его заливало странное янтарное свечение, которое он уже видел раньше.

Кендер вышел из грота, думая, что никогда в жизни не был так счастлив выйти откуда бы то ни было, и обещая себе, что никогда, никогда в жизни не войдет больше ни в одну пещеру. Он огляделся, надеясь еще поговорить с монахом, поскольку не вполне понял его слова о вере.

Монахов нигде не было.

Зато был Рис. Он сидел на холме, пытаясь успокоить Атту, которая лизала ему лицо и руки и пыталась запрыгнуть ему на колени, едва не опрокидывая хозяина на землю от избытка чувств.

Паслен издал радостный вопль и помчался вверх по холму.

Рис обнял его и прижал к груди.

— Спасибо, друг мой, — сказал он, и голос его сорвался.

Паслен засопел было, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, но в этот миг Атта прыгнула на него и повалила на землю, слизывая соленую влагу.

Когда Паслен, наконец, сумел отпихнуть от себя взволнованную собаку, он увидел, что Рис стоит, глядя на море, и на лице его отражается изумление.

Серебристый холодный свет Солинари заливал остров посреди моря. Красные лучи Лунитари освещали Башню, черную на фоне звездного неба, направленную вверх, словно обвиняющий перст.

— Разве это было здесь раньше? — спросил Паслен, почесывая голову и доставая очередного жука.

— Нет, — ответил Рис.

— Ух ты! — воскликнул кендер, пораженный. — Интересно, кто это сюда притащил?

Он даже не подозревал, что тот же вопрос задавали себе Боги.

 

Глава 16

Первым, что увидел Чемош, войдя в замок, был Азрик Крелл, живой и здоровый, голый, как в тот день, когда он (ногами вперед) вышел из материнской утробы. Наводящий ужас Рыцарь Смерти сидел, съежившись, в углу огромного зала, оплакивая свою судьбу, и трясся.

Заслышав шаги Повелителя Смерти, Крелл вскочил на ноги и закричал гневно:

— Смотри, что она со мной сделала, Повелитель! — Его голос поднялся до визга. — Смотри!

Чемош посмотрел и тут же пожалел об этом. Зрелище голого тела мужчины средних лет, дряблого, с бледным выпяченным животом, заросшим волосами, даже у Бога могло вызвать приступ тошноты. Чемош смотрел на Крелла с отвращением, смешанным с гневом.

— Значит, Зебоим все-таки до тебя добралась, — холодно произнес он. — Где она?

— Зебоим?! Это была вовсе не Зебоим! — Крелл с ненавистью заколотил по воздуху руками, словно избивая кого-то. — Это сделала Мина! Мина!

— Не лги мне, слизняк, — процедил Бог, но, хоть и отвергая обвинение Крелла, он все же ощутил, как сомнение черной тучей наползает на разум. — Где Мина? Под замком?

Азрик принялся хохотать. Лицо его подергивалось от ненависти и страха.

— Как же, под замком! — повторял он. Смех булькал у него в горле, словно это была лучшая шутка, какую он когда-либо слышал.

— Это убожество совсем спятило, — пробормотал Чемош, ушел от бредящего Крелла и отправился искать Мину.

Ночь была залита янтарным свечением, пробивавшимся в окна, просачивающимся сквозь трещины в стенах и швы между камнями. Оказалось, что Чемошу трудно смотреть на этот свет, он прикрыл руками свои бессмертные глаза, и его сомнения усилились.

Он направлялся в покои Мины, когда замок пошатнулся и стены задрожали. Рокочущий низкий рев, который он уже слышал однажды, заставил его замереть в изумлении. В последний раз он слышал подобный звук, когда рождался мир. Поднимались горы, их прорезали пропасти, моря были белыми от пены, и все дышало величественностью творения.

Чемош попытался рассмотреть, что происходит, но свет был слишком ярок. Он взбежал по ступенькам на стену и окаменел.

На только что возникшем острове из черного камня стояла Башня Кровавого моря. Она сияла янтарным светом, и там была Мина. Женщина протягивала к Повелителю Смерти руки, и его ослепленным глазам показалось, что она держит башню на ладонях. Затем она упала на каменные плиты и осталась лежать неподвижно.

Чемош мог лишь смотреть.

Из моря поднялась Зебоим, прошла по воздуху и встала над Миной.

Трое кузенов оставили свои небесные дома и спустились посмотреть на Мину.

Рогатый Саргоннас перешагнул через стену замка, остановился во дворе и воззрился на Чемоша. Кири-Джолит, вооруженный и одетый для битвы, тоже пришел, рядом с ним была Белая Госпожа, Мишакаль, прекрасная и могущественная. Явились Хабаккук и Бранчала со своей арфой — ветер шевелил ее струны, производя траурный звон.

Моргион, невидимый для остальных, стоял в тени, оглядывая всех с ненавистью. Чизлев, Шинар и Сиррион застыли рядом, охваченные изумлением. Реоркс поглаживал бороду. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но, почувствовав тяжесть висящего в воздухе молчания, Бог гномов захлопнул рот и смущенно поглядел по сторонам. Хиддукель был мрачен и взволнован, уверенный, что все происходящее плохо отразится на делах. Зивилин и Гилеан пришли последними, оба что-то горячо обсуждали, но умолкли, увидев остальных Богов.

— Одного из нас нет, — сказал Гилеан сурово. — Где Маджере?

— Я здесь.

Маджере медленно прошел между ними, не глядя ни на кого. Он смотрел лишь на Мину, и на его лице застыла невыразимая тоска.

— Зивилин сказал, ты что-то знаешь об этом.

Маджере не сводил глаз с Мины.

— Знаю, Бог Книги.

— И как давно ты знаешь?

— Много, много эпох, Бог Книга.

— Почему же держал это в тайне? — спросил Гилеан.

— Это была не моя тайна, — ответил Маджере. — Я дал нерушимую клятву.

— Кому? — требовательно спросил Гилеан.

— Тому, кого больше нет среди нас.

Боги стояли молча.

— Полагаю, ты говоришь о Паладайне, — заявил Гилеан. — Хотя среди нас нет и кое-кого другого. Это имеет какое-нибудь отношение к ней?

— К Такхизис? — резко спросил Маджере. Голос его посуровел. — Это она во всем виновата.

Тут заговорил Чемош:

— Ее последними словами, прежде чем пришел Верховный Бог, чтобы ее забрать, были: «Вы совершаете ошибку! То, что я сделала, нельзя исправить. Проклятие живет среди вас. Уничтожьте меня, и вы уничтожите самих себя».

— Почему ты ничего нам не сказал? — взревел Саргоннас.

— Она постоянно всем угрожала. — Чемош пожал плечами. — Да и что бы это изменило?

Остальные Боги ничего не ответили. Они стояли молча и ждали.

— Это моя вина, — произнес, наконец, Маджере. — Я хотел сделать как лучше, во всяком случае, так мне казалось.

Мина лежала холодная и недвижная. Чемош хотел подойти к ней, но не мог этого сделать сейчас, когда все собрались. Он спросил у Маджере:

— Она умерла?

— Она не умерла, потому что не может умереть. — Маджере посмотрел на них, на всех по очереди. — Вы были слепы, но теперь-то вы видите правду.

— Мы видим, но не понимаем.

— Понимаете, — возразил Маджере. Он сложил руки на груди и устремил глаза на небосвод. — Вы просто не хотите понимать.

Он видел не звезды. Он видел их первый свет.

— Это началось в самом начале времен, — сказал Бог-богомол. — И началось с радости. — Он глубоко вздохнул. — И вот теперь, из-за того что я молчал, все могло закончиться горьким сожалением.

— Объясни, о чем ты говоришь, Маджере! — зарычал Саргоннас. — У нас нет времени выслушивать твою болтовню!

Маджере перевел взгляд с начала времен на нынешний момент. Взглянул на собратьев.

— Вам не требуются объяснения. Вы и сами все видите. Она Бог. Бог, который не подозревает о том, что является Богом. Она Бог, которого обманула Такхизис, заставив верить, будто бы она смертная.

— Бог Тьмы! — в волнении вскрикнул Саргоннас.

Маджере выдержал паузу. Когда он заговорил, голос его был преисполнен печали.

— Такхизис обманом заставила ее служить Тьме. Но она является… или являлась… Богом Света.