ГЛАВА ПЕРВАЯ

СРЕДИ ОБЛАКОВ

Вдоль улицы Перевозчиков выстроились в ряд наемные экипажи, поджидая пассажиров. Прекрасные и странные одновременно, они поражали воображение. Чего здесь только не было: крылатые белки, запряженные в расписные ореховые скорлупки, раззолоченные тыквы, влекомые упряжкой мышей (эти всегда пользовались неизменным успехом у юных девушек), и более или менее традиционный набор грифонов и единорогов у солидных экипажей, предназначенных для глав гильдий и прочих, кто предпочитал комфорт внешнему блеску. Спеша убраться поскорее, Джорам выбрал первую повозку в ряду — огромную ящерицу, которая, по замыслу мага-создателя, должна была напоминать дракона. Но Симкин заявил, что сие творение есть не что иное, как проявление дурного вкуса (чем зацепил возчика за живое), и пошел вдоль ряда экипажей, придирчиво рассматривая каждый из них.

Они остановились возле черного лебедя, увеличенного Кан-ханар до невероятных размеров. Некоторое время Симкин задумчиво и презрительно изучал повозку, пока Джорам кипел от негодования и нетерпения, после чего экипаж был признан сносным.

— Берем, — горделиво, кивнул Симкин владелице повозки.

— Куда вы направляетесь? — поинтересовалась возница.

Это была молодая женщина, облаченная в костюм из белого лебяжьего пуха. Ее глаза волшебным образом были изменены так, что напоминали птичьи.

— Во дворец, конечно, — устало бросил Симкин, ус-. траиваясь на спине лебедя. Очутившись среди длинных черных перьев, он вздохнул и кивнул Джораму, приглашая присоединиться. Возница с подозрением оглядела обоих пассажиров, и ее глаза превратились в узкие щелочки.

— Покажите ваше разрешение на проезд через Пограничные облака, — ледяным голосом потребовала она.

Женщина недоверчиво оглядывала одежду Джорама, который незадолго до этого не позволил нарядить себя так, как хотелось Симкину.

— Мой милый мальчик, — с печалью в голосе говорил ему Симкин, — позволь мне заняться твоим гардеробом, и каждый твой шаг будет сопровождаться взрывом восторга. Я могу сделать из тебя нечто необыкновенное! У тебя такие прекрасные волосы и сильные, мускулистые руки! При одном взгляде на тебя женщины будут укладываться штабелями!

Джорам заметил, что ходить по штабелям не очень-то удобно, но Симкин разошелся не на шутку.

— Я уже подобрал для тебя подходящий цвет, который я назвал «Пылающие угли»: Огненно-оранжевый, если ты еще не понял. Я могу сделать так, чтобы он обжигал при касании. Маленькие язычки пламени трепетали бы у твоих колен. Конечно, во время танца пришлось бы соблюдать осторожность. Однажды на приеме у императора какой-то гость вспыхнул, будто свечка. Изжога доконала...

Джорам отказался от «углей». Он предпочел наряд в стиле костюма принца Гаральда — длинную, ниспадающую складками тунику без всяких украшений, с обычным воротником.

— А как же крахмальное жабо? — простонал Симкин.

Туника была сшита из зеленого бархата. Джорам выбрал этот цвет в память о платье, которое носила Анджа перед смертью. Это потрепанное зеленое платье — все, что осталось у нее от прошлой счастливой жизни в Мерилоне. И не удивительно, что именно этот цвет выбрал ее сын, когда готовился отвоевать свое место в семье. Сегодня, гладя рукой бархатистую ткань, Джорам чувствовал какую-то особенную связь с матерью. Наверное, потому что увидел ее во сне и понял, что ее неупокоенная душа будет блуждать по свету, пока сын не восстановит ее доброе имя. По крайней мере, Джорам объяснил для себя этот сон именно так. Она тянулась к нему, желая ободрить, обнять, утешить...

— Ну, если ты решил пробраться во дворец под видом мокрого одеяла, я последую твоему примеру, — мрачно заявил Симкин.

И его яркий, вызывающий наряд, который включал, в числе прочих деталей, двухметровый петушиный хвост, пропал. Симкин взмахнул рукой, и пестрая одежда сменилась длинной хламидой ослепительно белого цвета.

— Во имя Олмина! — с отвращением выдохнул Джорам. — Верни обратно! Предыдущий наряд был ужасен, но всяко лучше этого безобразия. Сейчас ты похож на плакальщика у гроба!

— Правда? — быстро переспросил Симкин, явно польщенный. — Тогда этот костюм подходит к случаю как нельзя лучше, вы не находите? Поминовение Мертвого принца и все такое прочее... Рад, что нашел соответствующий наряд.

Переубедить его так и не удалось. Все, на что Симкин согласился, — это добавить к хламиде белый капюшон, скрывающий лицо. Теперь он точь-в-точь походил на плакальщика, провожающего хрустальный гроб с телом усопшего до места упокоения.

— Оплата вперед, — предупредила возница. — Не каждый день нанимают экипаж, чтобы доехать до дворца. Те, у кого есть приглашение, — последнее слово она произнесла чуть повысив голос, — имеют собственные повозки и не нуждаются в наемных.

— Ей-богу, милочка, я же — Симкин, — откликнулся молодой человек, словно это все объясняло. Расправив полы своего белого балахона, он изящно махнул вознице рукой. — Трогай!

Женщина захлопала ресницами лебяжьих глаз, лишившись дара речи — то ли от удивления, то ли от гнева. Но Симкин остался невозмутим.

— Поехали, — нетерпеливо подогнал он возницу. — Мы же опоздаем.

Помедлив еще мгновение, возница опустилась на сиденье у основания лебединой шеи, взяла поводья и заставила птицу подняться на ноги.

— Если нас остановят у Врат, — злобно бросила женщина, — сами будете выкручиваться. Я не собираюсь терять лицензию из-за таких, как вы.

Джорам невольно бросил взгляд вверх, на облака над головой.

— Из этих туч падает не град, а враждебные взгляды, — промолвил Симкин, когда лебедь расправил крылья, оттолкнулся от земли черными лапами и прянул в небеса. От резкого толчка Джорам едва не вывалился из повозки. — Осторожней! Эх, забыл тебя предупредить. Конечно, взлет не самый приятный, зато в полете лебедю нет равных.

— Дуук-тсарит? — спросил Джорам, имея в виду облака, а не птиц.

Хотя с виду бело-розовые пышные нагромождения представлялись безобидными, молодому человеку они казались такими же опасными, как кипящие грозовые тучи над фермерскими деревнями.

— Как ты думаешь, он не остановят нас?

— Мой милый мальчик, — рассмеялся Симкин и положил тонкую руку на плечо Джорама. — Успокойся. В конце концов, ты со мной.

Джорам видел, что молодой человек с бородкой совершенно спокоен и безмятежен и ведет себя так же непринужденно, как всегда. И Джорам тоже перестал тревожиться. Но не успокоился — об этом не могло быть и речи. Юноша сгорал от волнения, так что оранжевый наряд, который предлагал Симкин, показался бы бледным по сравнению с пылавшим в нем жаром. Джорам знал, что сегодня вечером решится его судьба, он знал это так же твердо, как собственное имя. Ничто не остановит его, просто не сможет остановить. Его мечты и честолюбивые устремления поднимались все выше с каждым взмахом лебединых крыльев. Джорам позабыл даже о Дуук-тсарит. Он смотрел на розовые облака гордо и надменно. Черные крылья лебедя прорезали облака, рассеивали их на клочья тумана.

Но вот облака расступились, и Джорам увидел хрустальный дворец императора Мерилона. Дворец сверкал в вышине, расточая белое сияние. Он светился ярче вечерней звезды на фоне багрово-красного закатного неба.

При виде этого чудесного зрелища сердце Джорама едва не выпрыгнуло из груди, а на глаза навернулись слезы. Юноша опустил голову и быстро-быстро заморгал — но не оттого, что стыдился своих слез. Джорам склонил голову в смирении. Потому что впервые в жизни гордый дух, который пылал в его сердце, бросили под ноги и растоптали, как сам Джорам затаптывал искры, вылетавшие из кузнечного горна.

Юноша смахнул слезы и внимательно рассмотрел свою руку. Узкая кисть, длинные тонкие пальцы — это была рука аристократа, а не крестьянина. Джорам разработал пальцы, обучаясь показывать фокусы. Но, как и сами фокусы, эти изящные пальцы могли лишь обмануть невнимательного наблюдателя. Если взглянуть пристальнее, можно было увидеть, что ладони юноши покрыты мозолями от кузнечного молота и других инструментов, кожа испещрена шрамами от ожогов. Черная копоть так глубоко впиталась в поры на коже, что скрыть ее могла разве что магия Симкина.

«И душа у меня точно такая же, — подумал Джорам с внезапно нахлынувшим отчаянием. — Каталист говорил мне об этом — вся в мозолях, шрамах и ожогах. А я стремлюсь к таким высотам...»

Юноша поднял взгляд к императорском дворцу и увидел не только красоты Мерилона, безмятежно сияющие в небесах, но и Гвендолин — она тоже сияла в вышине. И к Джораму вернулась черная депрессия, разрушительная меланхолия, которой не было так долго, что юноша успел поверить, будто в новообретенной жизни ничего темного и мрачного уже не будет.

Джорам поерзал на покрытом перьями сиденье. Его вдруг посетила мысль: а что, если прыгнуть вниз, полететь сквозь душистый вечерний воздух... В это мгновение Симкин крепко, до боли стиснул юноше руку. Джорам понял, что выдал себя, и разозлился. Его пылающий взгляд обратился на Симкина. Тот выглядел немного обеспокоенным.

— Послушай, старина, может, ты не будешь раскачивать лодку? Боюсь, нашему пернатому экипажу это не понравится. Я видел, как эта птица оглянулась и посмотрела на меня своим черным глазом — между прочим, довольно злобно. Не знаю, конечно, как тебе, но мне перспектива быть заклеванным до смерти собственным наемным экипажем не кажется ни впечатляющей, ни любопытной, ни даже забавной.

С этими словами Симкин отвернулся и стал беззаботно рассматривать другие летающие экипажи, которые по спирали поднимались к императорскому дворцу.

— И в том, чтобы кувыркаться в облаках, тоже нет ничего интересного, — продолжил Симкин, все так же крепко держа Джорама за руку. — Впрочем, было бы забавно увидеть, как перекосятся лица у Дуук-тсарит, когда ты изящно пролетишь мимо них, — но, увы, это удовольствие продлится не долго.

Джорам тяжело вздохнул, и Симкин отпустил его, почти сразу же. Джорам так и не понял, догадался ли Симкин о его намерении или болтал просто так, от нечего делать. Как бы то ни было, слова Симкина, как обычно, вернули улыбку на плотно сжатые губы Джорама. Юноша снова совладал с чудовищем, которое металось в темной глубине его души, готовое завладеть им в минуту слабости.

Джорам поудобнее уселся на пернатом сиденье, рискуя навлечь на себя очередной злобный взгляд раздраженного лебедя, и снова посмотрел на дворец, спокойно и невозмутимо. Теперь дворец был виден лучше — Джорам рассмотрел стены и башни, шпили и купола. Юноша уже не испытывал прежнего благоговейного восхищения. Издалека парящий в небе дворец казался невообразимо прекрасным, таинственным, загадочным и недосягаемым. Но при более пристальном рассмотрении Джорам увидел всего лишь здание, построенное людьми, которые отличались от него самого только тем, что у них была Жизненная сила — в то время как у Джорама ее не было.

Подумав об этом, Джорам потянулся за спину, чтобы прикоснуться к Темному Мечу, почувствовать его реальность. А экипаж-лебедь еще пару раз взмахнул черными крыльями и доставил своих пассажиров на хрустальные ступени дворца императора Мерилона.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

ДЕВЯТЬ УРОВНЕЙ ЖИЗНИ

Симкин вспорхнул над ступенями, словно тонкое, изящное перо, а Джорам схватил его за рукав длинного белого одеяния.

— Ты же говорил, что будешь ходить!

— О, прошу прощения. Забыл от волнения, — отозвался Симкин. Он плавно опустился на хрустальные ступени дворца и пошел рядом со своим другом. Потом повернулся к Джораму и со страдальческим видом сказал: — Послушай, мой милый мальчик, я могу дать тебе магию, чтобы ты, как говорят поэты, воспарил на крыльях волшебства...

— Нет, — отрезал Джорам. — Никакой магии. В смысле — мне не нужна магия. Пусть привыкают, что я хожу здесь, среди них, — мрачно добавил он.

— Да, наверное... — Симкин задумался, потом снова вдохновился. — Несомненно, это сочтут очередным моим модным нововведением. Кстати, о модных нововведениях... — Впереди показались золотые ворота дворца, и он дернул Джорама за рукав. — Посмотри-ка туда...

— Мосия! — ахнул Джорам. Он остановился и встревоженно нахмурился. — Что за идиот! Я думал, мы договорились, что он останется внизу, в роще...

— А он и остался! Не делай вид, будто тебя сейчас хватит удар! — сказал Симкин, смеясь. — Этот «Мосия» — один из тех, что я сотворил вчера. У парня, должно быть, необычайные способности, если он может так долго поддерживать мою иллюзию. Наверное, он скопировал мое заклинание! Вот шельмец! Да как он осмелился? Мне очень хочется пойти и превратить его в корову. Посмотрим тогда, как ему понравится внизу, на ферме...

— Забудь об этом. — Джорам снова удержал друга. — Мы здесь для того, чтобы заняться более важными делами.

Они прошли мимо нескольких напудренных, разукрашенных драгоценностями стражников. Они с подозрением косились на Джорама, но, стоило им заметить Симкина, все подозрения мгновенно развеивались. Один из стражников, смеясь, подмигнул Симкину и взмахнул затянутой в перчатку рукой, разрешая пройти. Оказавшись за золотыми воротами, Джорам старался не таращиться по сторонам и делать вид, будто ему здесь ничего не в новинку.

— Где мы и куда пойдем отсюда? — негромко спросил юноша у Симкина.

Симкин с заметным усилием отвел возмущенный взгляд от поддельного Мосии и огляделся.

— Мы в главном вестибюле. Вон там, наверху... — Симкин так запрокинул голову, что едва не упал, — Императорский зал.

Джорам проследил за взглядом Симкина. Вестибюль, в котором они стояли, представлял собой просторную цилиндрическую комнату. Поднимаясь на сотни футов вверх, эта комната проходила сквозь девять отдельных уровней дворца, до огромного купола на самом верху. На каждом уровне были балконы с переходами вниз, в вестибюль, и наверх, к главному куполу. Джорам отметил, что все уровни были разного цвета. Самый нижний был зеленым.

— Уровни отражают Девять Таинств, — пояснил Симкин, указывая наверх. — Тот, на котором мы стоим, — это Земля, отсюда и растительно-животные мотивы. Выше будут Огонь, потом Вода, потом Воздух. Дальше идет Жизнь, поскольку для поддержания жизни необходимы все нижеперечисленные элементы. Следующий уровень — Тень, он олицетворяет наши сновидения. Потом — Время, которое управляет всем на свете. Потом — Смерть, или Техника, потом — Дух, жизнь после смерти. А над всем этим — император! — закончил Симкин с озорной улыбкой.

Джорам тоже едва заметно улыбнулся.

— Проклятье! — пробормотал Симкин, поворачивая голову из стороны в сторону. — Я чуть не вывернул шею! Как бы то ни было, мой милый мальчик, — добавил он вполголоса, наклонившись к Джораму поближе, — теперь ты понимаешь, почему тебе не обойтись здесь без моей магии! Предполагается, что посетители поднимаются сквозь все эти девять уровней к императору.

Симкин показал на блестящую толпу волшебников, которая их окружала. Когда причудливые экипажи подлетали к сверкающим хрусталем и золотом вратам, пассажиры изящно вспархивали и летели во дворец, словно семена одуванчика. Воздух звенел от их голосов. Они смеялись, приветствовали знакомых, обменивались поцелуями и болтали о последних новостях. Впрочем, гости разговаривали и смеялись не слишком громко, и их одежды, прекрасные и разноцветные, как закатное небо, в целом были довольно скромными. Хотя они собрались на императорский бал, этот бал, в конце концов, был посвящен годовщине трагического события. Поэтому увеселения были сведены к минимуму, и все приглашенные, когда они предстанут перед императорской четой, должны были выразить соболезнование по поводу восемнадцатой годовщины рождения принца... Мертвого... и годовщины его смерти.

Джорам смотрел на магов как зачарованный, одновременно выискивая среди них Гвендолин, и видел, что все они, один за другим, войдя во дворец, взмывают в воздух и поднимаются вверх через девять уровней, к куполу, под которым гостей встречают император и императрица. Джорам понял, что Симкин прав, — похоже, другого пути в верхние уровни дворца не существовало. Туда можно было попасть только посредством магии.

— А где будет сам бал? — спросил юноша у Симкина, оглядывая тот уровень, на котором они стояли, — зеленый, украшенный цветами и деревьями. — На каком уровне? На этом?

Деревья и цветы, сделанные из золота, серебра и хрусталя, не были похожи на обычные цветы и деревья. Таких Джорам не видел никогда в жизни. Со второго, огненного уровня струился яркий свет, исходящий из сотворенных магией солнц. Свет переливался на золотых листьях и плодах из драгоценных камней, слепя глаза. В этом неестественном, волшебном лесу, безмолвном и неподвижном, Джорам чувствовал себя как птица в клетке. У него начала кружиться голова от лучей магического света, непрестанно скользящих по золотым ветвям и сверкающим листьям.

— Бал будет на всех уровнях, конечно же, — сказал Симкин и пожал плечами. — А почему ты спрашиваешь?

По лицу Джорама пробежала тень.

— Как я смогу отыскать лорда Самуэлса или Сарьона в такой... в этой толпе! — Юноша раздраженно взмахнул рукой. К нему снова вернулась прежняя мрачность.

— Почему ты никогда меня не слушаешь? — со вздохом сказал Симкин. — Я говорил тебе об этом раз десять! Всех гостей представляют императору и императрице. Сейчас все, кто чего-нибудь стоит, собрались наверху, в зале Величия. Они стоят и смотрят, кого пригласили и — что еще интереснее — кого не пригласили на бал. Все будут там до тех пор, пока сам император не решит, что настало время начать праздник. Либо ты найдешь лорда Самуэлса наверху, либо он сам тебя там найдет. А теперь дай мне руку. Я подниму тебя своей магией — вверх, вверх, вверх!

— Это не сработает! — мрачно прошептал Джорам. — Ты что, забыл про Темный Меч? — Он показал себе за плечо. — Он поглотит всю твою магию! Ничего не выйдет.

— Надо же, я и правда забыл про этот кошмарный меч, — сказал Симкин и уныло огляделся по сторонам. — Все это ужасно глупо и неприятно. Никто не знает, что я здесь! Я не предполагал, что ты... Погоди! — Его лицо посветлело. — Лестница каталистов!

— Что? — нетерпеливо спросил Джорам, пристально вглядываясь во всех новоприбывших гостей, особенно обращая внимание на молодых женщин с золотыми волосами.

— Лестница каталистов, милый мальчик! — повторил Симкин. Он снова лучился довольством и весельем, — Они не могут воспарять на крылах волшебства, точно так же, как и ты, старина. Им приходится подниматься в зал Величия по ступенькам. О, не считая епископа Ванье, конечно. У него есть экипаж специально для этой цели — кажется, это был голубь, пока его толстейшество не разъелся до такой степени, что бедной птице стало не по силам его поднимать. Я слышал, епископ раздавил несчастную птицу своим весом. Во дворце тогда подавали к столу только голубей — жареных, вареных, пареных... Э-э... О чем это я? — переспросил Симкин, заметив, что Джорам хмурится. — Ах да! Лестница. Ступени начинаются вон там, по другую сторону от того толстого золотого дуба. Вон там, посмотри... — Он показал на нужное дерево. — Видишь, кое-кто из святой братии сейчас как раз начинает восхождение.

Шлепая по мраморному полу ногами, обутыми в сандалии, несколько каталистов поднимались по ступеням лестницы, которая начиналась на нижнем уровне и спиралью уходила вверх, выходя в зал Величия. Святые братья и сестры шли по лестнице с выражением покорности и смирения на лицах, хотя Джорам заметил, что некоторые молодые каталисты и каталистки завистливо поглядывали на магов, возносившихся ввысь легко и свободно.

Джорам воспрял духом. Он чувствовал себя так, будто его вдруг наполнила магия. Юноша поспешно пробрался через лес из драгоценного металла и сверкающих камней и подошел к подножию лестницы. Он ненадолго задержался у нижней ступеньки, пропуская вперед каталиста, и посмотрел вверх, на сотни мраморных ступеней, которые спиралью уходили ввысь. На каждом уровне лестница была соответствующего цвета. Джорам кивнул, удовлетворенный увиденным.

«Это правильно — что мне придется подниматься по лестнице каталистов, — подумал юноша. — И правильно, что я надел зеленый костюм, в память о моей матери. — С болью в сердце он вспомнил о каменной статуе, вечно смотрящей в туманы за Гранью. — Наверное, мой отец часто ходил по этим ступеням. И Сарьон ходил по ним. Может быть, он и сейчас идет по этой лестнице!»

Джорам представил себе Сарьона, с худым, осунувшимся после недавней болезни лицом, устало поднимающегося по мраморным ступеням. И начал быстро подниматься сам, обгоняя медлительных каталистов. «Ему понадобится моя помощь», — думал Джорам, взбегая по первому пролету лестницы со всей силой и энергией юности. При этом он едва не сшиб с ног какого-то престарелого дьякона.

— Какого дьявола вы делаете на нашей лестнице, маг? — проворчал дьякон, уже вспотевший и запыхавшийся, хотя ему предстояло преодолеть еще восемь пролетов лестницы.

— У нас спор! — поспешно ответил Симкин, подлетая к Джораму, который, сказать по правде, от волнения совсем позабыл о своем друге. — Мы поспорили на два кувшина вина, что он не сможет пройти по лестнице до самого верха!

— Глупые мальчишки! — пробормотал дьякон, хмуро глянув на Джорама. Он остановился передохнуть на лестничной площадке. — Могу сказать только, что ты выиграешь спор, если твой приятель будет продолжать в том же темпе.

— Ты бы лучше шел помедленнее, — негромко посоветовал Симкин, подлетев поближе к Джораму. — Не стоит привлекать внимания... Встретимся наверху. Только не вздумай входить в зал Величия без меня! — добавил он непривычно серьезным тоном. — Обещаешь?

— Обещаю, — ответил Джорам.

Конечно, это имело смысл, но Джорам не мог понять, почему Симкин придает этому такое значение. Впрочем, спрашивать было некогда — бородатого молодого человека уже окружило несколько смеющихся женщин. Продолжая подниматься по лестнице, Джорам сбавил темп и шел размеренным, не слишком быстрым шагом. Добравшись до пятого уровня, юноша остановился передохнуть и порадовался, что не спешил. Он оперся о перила лестницы и тяжело дышал, не чуя под собой ног. Джорам продолжал высматривать Сарьона и лорда Самуэлса, все так же безуспешно, и постепенно начал понимать, что найти их в такой огромной толпе будет почти нереально. Где-то наверху, в воздухе, звучал голос Симкина. Потом Джорам увидел его — белое одеяние Симкина заметно выделялось на фоне ярких разноцветных нарядов других магов.

— Я назвал этот костюм «Подогретая смерть», — беззаботно сказал Симкин, обращаясь к группе восхищенных слушателей. — Очень подходит к нынешнему веселому празднику, правда?

Джорам, который продолжил взбираться по лестнице, заметил, что на этот раз слова Симкина не были встречены обычным взрывом смеха. Напротив, некоторые маги были явно шокированы его замечанием и поспешно отлетели куда-нибудь подальше. Симкин как будто ничего не заметил, но перепорхнул к другой группе приглашенных на бал и принялся рассказывать о своем великом подвиге, который он называл «Иллюзией тысячи Мосий». Этот рассказ имел успех, слушатели дружно засмеялись, и Джорам позабыл о Симкине, сосредоточившись на том, чтобы переставлять ноги по ступеням лестницы.

Но подъем по лестнице занимал юношу не настолько, чтобы он не обращал внимания на то, что его окружает. Добираясь до каждого следующего уровня, Джорам все больше восхищался красотами императорского дворца. Даже золотой лес с цветами и плодами из драгоценных камней больше не казался ему застывшим и неестественным. При взгляде сверху этот лес представлялся прекрасным зачарованным королевством, как и каждый следующий уровень, на который Джорам поднимался.

На уровне Огня пламя лизало ступени лестницы. От стен, созданных как будто из раскаленной лавы, исходил жар. Джорам забеспокоился, но вскоре сообразил, что это только иллюзия — все, кроме жара. Жар был настоящий. Джорам сильно вспотел и порадовался прохладе, когда добрался до следующего, водного уровня.

Уровень Воды был сделан из голубого кристалла и выглядел как океанское дно. Для большей достоверности водный уровень населяли иллюзии разных морских существ. Свет здесь струился откуда-то сверху, из невидимого источника. Благодаря этому создавалось впечатление, будто все, что есть на этом уровне, на самом деле находится под водой. Впечатление было настолько сильным, что Джорам невольно задержал дыхание.

Если на уровне Воды Джораму не хватало воздуха, то на следующем уровне воздуха оказалось в избытке. Четыре гигантские головы раздували щеки, глядя друг на друга с четырех разных сторон, и прилагали все усилия, чтобы сдуть друг друга в соседние королевства. Противоположно направленные мощные потоки воздуха кружились вокруг Джорама, вынуждали его прижиматься к стене и невообразимо затрудняли подъем по лестнице.

После всего этого уровень Жизни показался очень спокойным и мирным. Этот уровень был посвящен каталистам — ведь они передавали другим жизненную силу, — и Джорам присоединился ко многим из них, сидевшим на деревянных скамьях и отдыхавшим в тишине, похожей на священную тишину собора. Джорам внимательно оглядывал каталистов, надеясь увидеть среди них Сарьона — или, вернее, отца Данстабля, — но его здесь не было.

Джорам вспомнил, что Сарьон еще слаб после болезни, и задумался о том, есть ли особые экипажи для больных каталистов. Но он понимал, что, сидя здесь, не сможет найти ни Сарьона, ни кого-нибудь другого. Поэтому Джорам встал и снова двинулся вверх по лестнице.

Уровень Тени был весьма неприятным местом, которое и Джорам, и бредущие по лестнице каталисты, и даже летящие маги старались миновать поскорее и без остановок. Этот уровень олицетворял сновидения и потому не давал никакого представления о форме или размерах. Он был одновременно крошечным и огромным, круглым и квадратным, темным и светлым. Из скользящих теней появлялись устрашающие и прекрасные фигуры, странно напоминающие каких-то людей, которых Джорам знал, но не мог вспомнить, и места, в которых он как будто бывал, но давно позабыл.

Джорам прошел через уровень Тени быстро, не жалея усталых ног, и попал на уровень Времени. Потрясенный увиденным, юноша остановился и застыл как вкопанный, забыв, зачем он здесь оказался и что собирался делать. Этот уровень представлял в весьма впечатляющих реалистичных иллюзиях всю историю Тимхаллана. Но иллюзии сменялись так быстро, что почти невозможно было понять, что происходит, пока изображаемое событие не заканчивалось. Железные войны промелькнули за считанные мгновения. Джорам заметил сверкающие мечи и хотел их рассмотреть, но они исчезли прежде, чем он понял, что видит их.

Юноша почувствовал внезапное смятение и отчаяние. Он вдруг осознал, что и его жизнь пролетит так же быстро и незаметно. И он ничего не мог сделать, чтобы это остановить. Потрясенный, Джорам продолжил взбираться по лестнице и перешел на уровень Смерти.

Здесь он остановился и огляделся. На этом уровне не было ничего. Только огромное пустое пространство, не светлое и не темное. Просто пустое. Маги пролетали мимо этого уровня, не глядя и не проявляя никакого интереса. Каталисты брели по лестнице, склонив головы, шлепая сандалиями по мраморным ступеням, и радовались, что близится конец пути.

— Это бессмысленно, — пробормотал Джорам себе под нос. — Почему здесь пусто? Смерть, Девятое Таинство... — Потом он понял: — Да, конечно! Техника! Вот почему здесь ничего нет — ведь считается, что Техники в этом мире больше не существует. Но здесь наверняка что-то было прежде... — сказал он, вглядываясь в пустоту. — Может быть, древние механизмы, о которых я читал: боевые машины, стреляющие огнем, порошок, который вырывает с корнем деревья, машины, которые печатают слова на, бумаге. Теперь все это утрачено, возможно навсегда. Если только я не сумею вернуть все обратно!

Джорам стиснул зубы и пошел дальше. Осталось преодолеть еще один уровень.

Это был уровень Духа, послесмертие. Когда-то, наверное, он был невыразимо прекрасным и поражал наблюдателя умиротворением и покоем, доступным лишь тем, кто перешел из этого мира в следующий. Но теперь здесь все как-то поблекло, словно иллюзии начали рассеиваться. В общем-то, именно это и происходило на самом деле. Искусство некромантии — общения с духами — умерших было утрачено во время Железных войн и с тех пор так и не возродилось. И потому никто толком не помнил, как именно должен выглядеть этот уровень.

Вместо восхищения Джорам почувствовал только усталость и порадовался, что долгий, утомительный подъем скоро закончится. Юноша мельком подумал о том, что он будет вынужден взбираться по этой лестнице при каждом посещении императорского дворца — конечно, после того, как он станет бароном, — и Джорам решил, что заведет себе для таких случаев какой-нибудь подходящий экипаж. Например, в виде черного лебедя...

Вынырнув из мира духов, Джорам попал в закат — по крайней мере, ему так показалось — и понял, что дошел, наконец, до зала Величия.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЗАЛ ВЕЛИЧИЯ

Еще не придя в себя от потрясения после стольких увиденных чудес, Джорам оглядел зал Величия и преисполнился благоговейным восхищением.

Этот зал парил над дворцом, словно мыльный пузырь, идеально круглый, целиком сделанный из хрусталя, такого же чистого и прозрачного, как окружающий воздух. Хотя сейчас зал Величия покоился на вершине башни Девяти Таинств, этот хрустальный пузырь при желании можно было перенести в любое место рядом со дворцом, под ним или над ним. Правда, для такого перемещения понадобилось бы тридцать девять каталистов и столько же Прон-альбан, которые трудились бы над этой задачей двенадцать часов кряду. Из хрусталя был сделан не только круглый купол над залом, с такими тонкими стенками, что, если постучать по ним ногтем, они отзовутся мелодичным звоном, но и пол, приподнятый примерно на четверть высоты стенок прозрачного шара. Джорам неуверенно сошел с лестницы каталистов. Юноше казалось, что если он сделает еще шаг, то нога его провалится в пустоту.

Солнце только что зашло. Олмин распростер свой черный плащ почти по всему небу. Сиф-ханар, которые помогали великому волшебнику, постарались дать приглашенным на бал возможность насладиться чудесной красотой ночи. На западе Олмин чуть приподнял край ночного плаща — там виднелся последний отблеск умирающего дня. Багрово-красные отсветы под чернотой неба казались струйками крови.

Впрочем, было уже довольно темно, и в зале замерцали светильники. Между светящимися шарами, по воздуху в хрустальной сфере, прогуливались императорские гости — подходили друг к другу, встречались, снова расходились в разные стороны. Светильники горели неярко, чтобы не отвлекать гостей от прекрасного ночного неба. Свет мерцал на шелках и драгоценностях, искрился в смеющихся глазах, блестел на мягких волнах развевающихся волос.

Никогда еще Джорам так остро не ощущал свинцовую тяжесть своего тела, лишенного Жизни. Он знал, что если шагнет вперед, если войдет в это зачарованное королевство, то хрустальный пол проломится у него од ногами, хрустальные стены разобьются на осколки от его неловкого прикосновения. Поэтому юноша остановился в нерешительности и подумывал о том, не спуститься ли вниз, не вернуться ли обратно в темноту, которая, в конце концов, была привычным и удобным убежищем.

Но вот какой-то каталист — один из тех, кто поднимался по лестнице вместе с Джорамом, отставая на несколько шагов, — пробормотав извинения, обошел вокруг молодого человека и зашагал, казалось, прямо по ночному небу. Услышав, как сандалии каталиста шлепают по хрустальному полу, Джорам приободрился и двинулся следом за священником. Осторожно пройдя несколько шагов, юноша снова остановился, потрясенный величественным зрелищем.

И наверху, и вокруг, со всех сторон сияли звезды — на своих обычных местах в ночном небе. Но сейчас звезды казались незначительными придворными, которые явились, чтобы засвидетельствовать почтение императору, и смиренно держались поодаль, сознавая свое положение. А внизу, под ногами, сверкал огнями город Мерилон, затмевая собой звезды. Звезды светились белым, холодным и мертвым светом, в то время как город полыхал красками жизни. Гильдейские дома ярко сияли, особняки вельмож переливались разноцветными огнями, то там, то здесь взмывали ввысь сверкающие спирали — новые экипажи летели к дворцу, новые гости присоединялись к уже собравшейся веселой толпе.

И Джорам стоял над всем этим.

Сердце юноши переполнилось красотой, которая его окружала, душу захлестнуло ощущение силы. В крови мелкими пузырьками забурлило возбуждение, опьяняя сильнее любого вина. Хотя тело Джорама осталось стоять на месте, его дух воспарил ввысь. Он был Альбанара, рожденный, чтобы ходить здесь, рожденный, чтобы повелевать, — и, наверное, не пройдет и часа, как все эти блестящие, усыпанные драгоценностями люди, которые сейчас настолько выше него, столпятся вокруг, чтобы подобострастно припасть к его ногам.

«Впрочем, это, наверное, немного слишком, — подумал Джорам и криво усмехнулся. Усмешка не развеяла суровой мрачности его лица, лишь добавила огня темным глазам. — Нет, вряд ли эти люди падут ниц перед бароном. Однако я потребую, чтобы все нижестоящие в моем присутствии ходили по земле. Не могу представить, что допустимо поступить иначе. Надо будет спросить у Симкина... Кстати, куда он опять запропастился?»

Подумав о Симкине, Джорам вспомнил, что обещал не представляться императору без него. Юноша нетерпеливо огляделся. Теперь, когда он немного совладал с первым потрясением, Джорам услышал, как в дальнем конце хрустального зала выкрикивают имена. Там светильники горели ярче всего, и именно туда слетались маги, словно подхваченные ветром осенние листья. Джорам тоже двинулся в том направлении, присматриваясь и прислушиваясь, стараясь отыскать в толпе Гвендолин, или лорда Самуэлса, или Сарьона. Но он не мог далеко отойти от лестницы. Симкин наверняка будет искать его здесь. Да куда же подевался этот дурак! Никогда его нет на месте...

— Мой милый мальчик, не надо стоять, разинув рот! — послышался раздраженный голос. — Благодарение Олмину, мы не взяли с собой Мосию. Твоя челюсть упала на пол с достаточно громким стуком. Вот тебе добрый совет — попытайся сделать вид, будто тебе все это наскучило так же, как и всем остальным.

Лоскуток оранжевого шелка трепетал в воздухе. Симкин медленно опустился к Джораму откуда-то сверху. Полы длинного одеяния развевались вокруг его лодыжек.

— Где ты был? — спросил Джорам.

Симкин пожал плечами.

— Возле фонтана шампанского. — Он приподнял бровь, заметив, что Джорам нахмурился. — Тю-тю! Я наверняка уже говорил тебе, мой темный и мрачный друг, что когда-нибудь на твоем лице навеки застынет это неприятное выражение. Пойми, мне просто надо было чем-то занять себя, пока ты совершал восхождение через девять кругов ада. Теперь ты знаешь, почему в Мерилоне нет толстых каталистов. Ну, почти нет.

На верхние ступени лестницы как раз поднялся каталист довольно плотного сложения, спотыкаясь и шумно отдуваясь. Он окинул Симкина недобрым взглядом.

— Приветствую, святой отец! — сказал Симкин, вынимая из воздуха оранжевый шелковый платок. Он заботливо протянул платок каталисту. — Подумайте, сколько жира вы сбросили! К тому же вы изрядно натерли пол, добавив ему блеска. Желаете промокнуть голову?

Каталист раскраснелся еще сильнее, оттолкнул в сторону руку Симкина и, пробормотав нечто совсем не приличествующее священнику, добрел до ближайшего кресла и рухнул в него.

Симкин сложил ладони, как для молитвы, и поклонился.

— И я вас тоже благословляю, отец.

Взметнулся, трепеща, оранжевый шелк — и каталист внезапно исчез.

Джорам, разинув рот, смотрел на пустое кресло, где только что сидел человек. Симкин дернул его за рукав.

— А теперь, милый мальчик, слушай меня внимательно.

Голос Симкина звучал игриво, как всегда, но, обернувшись к нему, Джорам заметил необычный жесткий блеск в бледно-голубых глазах и некоторую мрачность в беззаботной улыбке — и это настроило его на серьезный лад.

Симкин едва заметно кивнул.

— Да, веселье как раз начинается. Ты помнишь, на картах выпало, что ты будешь Королем, а я предложил себя на роль твоего Дурака? Что ж, до сих пор ты и был Королем, милый мальчик. Мы следовали за тобой, не жалуясь и не задавая вопросов, хотя меня при этом едва не арестовали, на каталиста обрушилось проклятие Олмина, а Мосии пришлось бежать, чтобы спасти свою жизнь. — Симкин говорил тихо, почти шепотом, и пристально смотрел на Джорама.

— Продолжай, — сказал юноша. Его голос прозвучал спокойно и ровно, но лицо помрачнело еще сильнее, а на загорелых щеках вспыхнул румянец — значит, слова Симкина задели что-то в глубине его души.

Симкин насмешливо улыбнулся.

— А теперь, мой Король, — сказал он очень тихо, приблизившись к Джораму и скользя взглядом по толпе гостей, — настало время тебе следовать за своим Дураком. Потому что сейчас в руках твоего Дурака твоя жизнь и жизни тех, кто шел за тобой. Ты должен выполнять мои приказы без колебаний, не задавая вопросов. Договорились, ваше величество?

— Что я должен делать? — спросил Джорам. Подойдя еще ближе, Симкин потянулся губами к уху юноши. Его мягкая бородка защекотала кожу Джорама. Волосы Симкина пахли гарденией, в его дыхании ощущался запах шампанского. От всего этого Джорама начало подташнивать, и он непроизвольно отстранился. Но Симкин удержал юношу и настойчиво зашептал ему на ухо:

— Когда тебя будут представлять их величествам, не вздумай, повторяю — не вздумай смотреть на императрицу.

Симкин отодвинулся, пригладил бородку и быстро окинул взглядом толпу. Джорам перестал хмуриться и даже улыбнулся.

— Ты и в самом деле дурак! — пробормотал он, поправляя свою зеленую куртку. — Знаешь, как ты меня сейчас напугал?

— Милый мальчик! — Симкин посмотрел на него так пристально и серьезно, что улыбка Джорама сразу угасла. — Все, что я сказал тебе, очень важно, каждое слово! — Он положил ладонь на грудь юноши, напротив сердца. — Кланяйся ей, разговаривай с ней — скажи что-нибудь лестное, приятное. Но не поднимай на нее глаз. Смотри вниз или куда-нибудь в сторону. Смотри на его императорское скучнейшество. Куда угодно, только не на нее. Помни — ты не увидишь Дуук-тсарит, но они здесь, и они наблюдают... А теперь, — Симкин лениво взмахнул оранжевым шелковым платком, — нам уже пора занять очередь.

Подхватив Джорама под руку, он повел юношу вперед.

— Тебе повезло, мой приземленный друг, что при официальном представлении их величествам все должны подходить пешком. В знак подобающего смирения, уважения и всего такого прочего. Кроме того, кланяться, паря в воздухе, крайне затруднительно. Герцогиня Блатерскилл как-то попробовала поклониться и не сумела остановиться вовремя. Перевернулась кверху ногами. А нижнего белья на ней не было — совсем! Все были шокированы. Императрица слегла в постель на три недели. С тех пор все подходят пешком... Пойдем.

Скользя по хрустальному полу, Симкин и Джорам направились к центру зала. Прочие маги присоединялись к ним, опускаясь сверху, словно сверкающий волшебный дождь. Джорам поглядывал на Симкина, удивленный и обеспокоенный его словами и указаниями. Но молодой человек с бородкой как будто не замечал замешательства своего друга и продолжал беззаботно болтать о неудачливой герцогине. Проходя мимо кресла, на котором недавно сидел толстый каталист, Джорам покачал головой. Симкин тоже взглянул на кресло и ехидно улыбнулся. Джорам заметил это и спросил, оглядываясь на кресло:

— Кстати, что ты сделал с этим толстяком?

— Отправил его обратно, к началу лестницы, — безмятежно ответил Симкин, прикладывая к носу оранжевый платок.

Джорам и Симкин присоединились к череде богатых мерилонцев, которые ожидали своей очереди, чтобы выразить почтение императорской чете, прежде чем все предадутся более интересным занятиям — танцам и увеселениям. Можно было подумать, что повеселиться как следует сегодня не удастся — принимая во внимание печальную годовщину, которой посвящен этот прием. И в самом деле, гости, выстроившиеся блестящей вереницей, которая растянулась по хрустальному полу подобно украшенной драгоценностями шелковой змее, держались гораздо более серьезно и торжественно, чем тогда, когда они только прибыли во дворец. Умолк веселый смех, не слышно было шутливых дружеских перебранок, затихли ахи, вздохи и шепот по поводу нарядов, причесок и дочерей. Все гости склонили головы и смотрели в пол, цвета нарядов стали приглушенными, приобретя оттенки, приличествующие «Печальной мине», как шепотом заметил Симкин.

Разговоры теперь велись вполголоса, и только между парами, а не между группами гостей. Постепенно все разговоры в этой части зала затихли, и тишину нарушали только мелодичные голоса герольдов, объявляющих имена и титулы тех, кого представляли императорской чете.

Вереница гостей была такой длинной, что Джорам еще не видел ни императора, ни императрицу, только хрустальный альков, в котором они сидели. Те гости, которых уже представили, выстроились полукругом возле этого алькова и рассматривали примечательных или забавных персонажей, которые еще стояли в очереди. Они негромко переговаривались — негромко, потому как находились в присутствии императорской четы, — но почти непрерывно двигались: кивали, вертели головами, показывали на того или иного из стоящих в очереди. Джорам, который высматривал в толпе лорда Самуэлса и его семью, заметил, что немало кивков и улыбок предназначалось Симкину. Симкин, облаченный в длинный белый балахон, выделялся на фоне разноцветных одеяний, словно айсберг посреди тропических джунглей. При этом он держался так, будто вовсе не замечает обращенного на него внимания.

Джорам осматривал богато наряженных гостей, задерживая взгляд на каждой белокурой или обритой по-монашески голове. Юноша надеялся отыскать среди гостей если не Гвендолин, то хотя бы Сарьона. Но выяснилось, что найти кого-то среди такого количества людей практически невозможно, тем более что все они были одеты очень похоже — за исключением нескольких модников, вырядившихся на бал в костюмы полевых магов (что немало позабавило Симкина).

«Она тоже ищет меня», — сказал себе Джорам и представил приятную картину: Гвендолин поднимается на цыпочки, выглядывает из-за широких плеч лорда Самуэлса, с часто бьющимся сердцем прислушивается к каждому имени, которое произносят герольды, и разочарованно вздыхает, когда имя оказывается не тем, которое она так хочет услышать. От этих мыслей юноша забеспокоился и даже немного испугался. А вдруг семья лорда Самуэлса уже ушла! Что, если лорду Самуэлсу надоело ждать? Что, если... Джорам нетерпеливо посмотрел на длинную вереницу приглашенных, которые стояли впереди них с Симкином. Он с горечью оглядел каждого престарелого герцога, которому помогали держаться на ногах его каталисты, и двух вдовушек, которые так увлеченно сплетничали, что позабыли продвигаться дальше, — соседям по очереди пришлось слегка подтолкнуть женщин в нужном направлении. Даже учитывая все это, очередь продвигалась довольно быстро, но Джораму хотелось, чтобы она промчалась через зал подобно молнии, — только тогда он был бы удовлетворен.

— Перестань дергаться, — пробормотал Симкин и наступил Джораму на ногу.

— Ничего не могу с собой поделать. Может, поговорим о чем-нибудь?

— С удовольствием. О чем?

— Понятия не имею! О чем угодно! — Джорам передернул плечами. — Ты говорил, я должен что-нибудь сказать императору. А что? Чудесная ночь. Прекрасная погода. Я так понял, здесь уже два года весна, а будет ли когда-нибудь лето?

— Ш-ш-ш... — зашипел на него Симкин, прикрываясь оранжевым платком. — Ну ей-богу! Я начинаю жалеть, что не взял вместо тебя Мосию! Этот бал посвящен годовщине рождения Мертвого принца. Конечно же, ты должен выразить соболезнование!

— Точно. Все время об этом забываю, — угрюмо сказал Джорам, в сотый раз окидывая взглядом зал. — Хорошо. Я выражу соболезнование. Да, кстати, а отчего он умер?

— Мой милый мальчик! — возмущенным шепотом сказал Симкин. — Даже если ты действительно вырос в хлеву, не следует демонстрировать это так явно! Мне казалось, матушка рассказывала тебе всякие истории из мерилонской жизни. А ведь это — самая звездная история, на все времена! Неужели она тебе про это не рассказывала?

— Нет, — коротко буркнул Джорам. Темные брови юноши сошлись над переносицей.

— Ах! — внезапно заметил Симкин, взглянув на Джорама. — М-м-м... Наверное, я понял, в чем дело... Да, несомненно. Понимаешь... — Он придвинулся к юноше поближе и заговорил, заслоняя губы оранжевым платком: — Этот ребенок не умер. Он родился вполне живым, даже очень живым, как об этом рассказывают. Орал во все свое маленькое горло на протяжении официальной церемонии и в конце концов обгадил епископа. — Симкин замолчал, выжидательно глядя на Джорама.

Лицо юноши помрачнело, по нему пробежала темная тень.

— Ну что, теперь понял? — тихо спросил Симкин.

— Ребенок родился Мертвым, как и я, — хриплым голосом сказал Джорам.

Он опустил взгляд и сцепил руки за спиной, сжав их так крепко, что побелели костяшки пальцев. Джорам заметил, что отражается на хрустальном полу, словно в зеркале. Огни Мерилона, сиявшие далеко внизу, просвечивали сквозь его полупрозрачное, призрачное тело. Призрак мрачно смотрел на Джорама.

— Ш-ш-ш! — снова зашипел на него Симкин. — Да, он родился Мертвым. Но разве так, как ты, милый мальчик? — Он покачал головой. — Нет, он был не таким, как все прочие дети, которые родились в этом мире. Судя по слухам, которые до меня доходили, в его случае Мертвый — это даже преуменьшение. Ребенок не просто не прошел одно из Испытаний. Он не прошел все три Испытания! В нем вообще не было ни капли магии!

Джорам не поднял взгляда.

— Может быть, он не так уж и отличался от некоторых других, как ты думаешь, — пробормотал он.

Очередь медленно продвигалась все ближе и ближе к императорскому алькову. Пристально глядя на свое отражение, Джорам не заметил быстрого, проницательного взгляда, которым окинул его Симкин. Не заметил он, и как Симкин задумчиво покачал головой, поглаживая мягкую каштановую бородку.

— Что ты сказал? — беззаботно переспросил Симкин, притворяясь, что высмаркивается в оранжевый шелковый платок.

— Ничего, — буркнул Джорам и встряхнулся, будто желая пробудиться от кошмарного сна. — Когда же мы наконец туда дойдем!

— Потерпи, мой милый мальчик, — посоветовал Симкин. Он приподнялся над полом на пару дюймов, посмотрел через головы собравшихся и опустился обратно. — Смотри, отсюда уже виден императорский трон. Если повезет, ты можешь даже разглядеть императорскую голову.

Джорам вытянул шею и увидел, что за время этого разговора они подошли к трону гораздо ближе. Он увидел хрустальный трон и несколько раз заметил, как император поворачивает голову, обращаясь к гостям, которые стояли перед ним или вокруг него. Джорам мельком увидел даже императрицу, которая сидела по правую руку от императора — поскольку наследование в династии передавалось по ее линии. Но императора юноша видел гораздо яснее, и, радуясь, что можно чем-нибудь занять ум, Джорам с интересом принялся наблюдать за тем, что происходит впереди.

Император сидел на хрустальном троне, в хрустальном алькове, и казалось, что он невесомо парит среди звезд. Облаченный в ослепительно-белые траурные одежды, освещенный яркими лучами света, струившегося сверху, император не просто походил на одну из звезд — он затмевал собою самые яркие из них. После роскошного, причудливого убранства, которое Джорам видел в других помещениях дворца, хрустальный трон и альков поражали своими простыми, изящными очертаниями и отсутствием каких-либо украшений. Хрусталь струился вокруг императорской четы, словно чистая родниковая вода, и только отблески света на гранях хрусталя свидетельствовали о том, что их окружает что-то плотное и реальное.

И тогда Джорам улыбнулся. Оглядев хрустальный зал, он понял, что все это сделано намеренно! Даже кресло, в которое рухнул несчастный толстый каталист, — теперь оно осталось в нескольких сотнях футов позади — было сделано из волшебной ткани, которая казалась прозрачной. Ничто, ни один материальный предмет не должен был отвлекать внимание от единственной реальности, которая существовала для императорских подданных, — от самого императора и его супруги, императрицы.

Джорам и Симкин приблизились к трону настолько, что уже могли расслышать обрывки разговоров в толпе, если гости говорили не шепотом. Джорам с интересом прислушался. Он привык составлять мнение о людях быстро, и зачастую это мнение оказывалось нелестным. При первой встрече с императором юноша счел его крайне надменным, напыщенным и ограниченным человеком, который не замечает ничего, кроме собственной персоны, и, образно говоря, не видит дальше своего носа. Но теперь, прислушавшись к репликам, которые подавал император, Джорам вынужден был признать, что ошибся.

Император был умен и проницателен, а если и держался холодно и отстраненно, то только для того, чтобы соблюсти дистанцию между собой и подданными. Похоже, ему вовсе не нужны были герольды, чтобы называть имена приглашенных, которые подходили к нему. Многих гостей император называл дружескими прозвищами, а не полными именами и титулами. Более того, у него находилось несколько слов для каждого из них — он расспрашивал родителей об их любимых детях, заговаривал с каталистом о той науке, которую тот изучает, обсуждал дела минувших дней со стариками, будущее — с молодежью.

Джорам с растущим восхищением следил за императором, удивляясь его способности вести беседу: учитывая количество людей, с которыми императору приходилось встречаться каждый день, его память, наверное, была поистине феноменальной. Джорам вспомнил свою первую встречу с императором. Он вспомнил, что тогда взгляд императора как будто поглотил его целиком, и на несколько секунд внимание высочайшей особы полностью и безраздельно сосредоточилось только на нем одном. Джорам вспомнил, как он тогда смутился. Это было неприятное ощущение — но теперь юноша понял, почему так случилось. Для императора память значила почти то же самое, что для Сарьона — математические уравнения. Джорам и сам до определенной степени умел манипулировать людьми, поэтому смог заметить и оценить талант настоящего мастера.

И еще Джорам знал — сперва он узнал это от матери, потом это подтвердил лорд Самуэлс, — что больше всего на свете император заботится о своей супруге, императрице. Очередь снова продвинулась вперед, и Джорам перевел взгляд с императора на его царственную супругу. Всю свою жизнь Джорам слышал о несравненной красоте этой женщины, выделяющейся даже на фоне прекраснейших красавиц императорского двора. Красота императрицы была природной и не нуждалась в магических улучшениях. Любопытство юноши подогревало и предупреждение Симкина.

«Не смотри на императрицу».

Слова Симкина эхом отдавались в голове Джорама, но юноша все же незаметно шагнул в сторону от очереди, чтобы взглянуть на женщину, которая сидела на хрустальном троне рядом со своим мужем. А потом очередь снова передвинулась вперед, и Джорам ее увидел.

Юноша затаил дыхание. Слова Симкина мгновенно вылетели у него из головы. Вместо этого вдруг вспомнилось, как описывала императрицу Анджа: «Волосы черные и блестящие, как вороново крыло, кожа белая и гладкая, словно грудь голубки. Глаза темные, искристые, а лицо настолько совершенной формы, будто его сотворили мастерским заклинанием. Она движется так грациозно, как ива раскачивается под ветром...»

Острый локоть Симкина вонзился Джораму под ребра.

— Прекрати сейчас же! — уголком рта зашипел Симкин. — Смотри в сторону!

Джорам рассердился — ему показалось, что Симкин избрал его мишенью своей очередной шуточки. Но все же юноша быстро отвернулся. И снова его поразило выражение лица Симкина — серьезное, почти испуганное, совсем не такое беспечное, как всегда. Очередь продвинулась дальше. Теперь впереди осталось всего около десятка человек. Джорам посмотрел на них и заметил, что все они тоже стараются не смотреть прямо или подолгу на императрицу. Они время от времени поглядывали на нее, но вскользь и сразу же отводили глаза. И если с императором гости разговаривали громко, ясно и спокойно, то, обращаясь к императрице, все понижали голос и бормотали что-то почти невразумительное.

Когда Джорам подошел еще ближе, у него уже болели глаза от непрестанных быстрых взглядов то на императрицу, то куда-нибудь в сторону. К этому времени юноша понял, что с императрицей действительно что-то не в порядке. Нет, ее прославленная красота осталась при ней, но, как ни странно, почему-то она казалась не привлекательной, а отталкивающей. Нежная, гладкая, белая кожа имела голубоватый оттенок и казалась полупрозрачной. Темные глаза, несомненно, были прекрасны, но они не искрились внутренним светом, а словно отражали свет фонарей — как стеклянные. Губы императрицы двигались, когда она говорила. Двигались и ее руки, и все тело — но в этих движениях не было грации. Она походила не на изящную иву, а на марионетку.

Марионетка...

Удивленный Джорам повернулся к Симкину, но бородатый молодой человек только улыбнулся, играя оранжевым шелковым платком.

— Терпение вознаграждается, — сказал он. — Мы следующие.

А потом у Джорама уже не было времени думать о чем-то еще.

Он услышал, как будто издалека, как герольд ударил о пол своим жезлом и выкрикнул мелодичным голосом:

— Симкин, гость лорда Самуэлса...

Дальнейшие слова герольда потонули во взрыве смеха, раздавшемся из толпы. Симкин, наверное, выкинул какую-то нелепость или что-то в этом роде. Джорам был слишком взволнован и смущен, чтобы понять, в чем дело. Юноша видел, как Симкин прошел вперед. Его белоснежное одеяние сияло так же ослепительно, как облачения императора и императрицы.

Императрица. Взгляд Джорама снова невольно обратился к ней, но тут герольд объявил:

— Джорам, гость лорда Самуэлса и его семьи.

Услышав свое имя, Джорам понял, что должен шагнуть вперед, но юноша внезапно осознал, что сейчас на него обращено несколько сотен любопытных глаз. Ему живо вспомнилась гибель матери, Анджи. Тогда все люди тоже смотрели на него. Джораму захотелось только одного — убежать, спрятаться, остаться одному. Почему, почему они на него смотрят?

Император разговаривал с Симкином. Джорам видел это, но понятия не имел, о чем они говорят. Он ничего не слышал. В ушах у него шумело, как во время урагана. Ему хотелось убежать, но он не мог сдвинуться с места. Наверное, Джорам стоял бы так целую вечность, но герольд слегка подтолкнул его вперед. Герольд обязан был следить за своевременным продвижением очереди гостей, и к тому же он привык к подобным проявлениям благоговения у тех, кто впервые оказывался перед лицом его императорского величества. Спотыкаясь, Джорам шагнул вперед и остановился перед императором.

У Джорама хватило ума низко поклониться — точно так же, как это сделал Симкин. Юноша забормотал что-то, не соображая толком, что говорит. Император непринужденно перебил его, напомнив, что они уже виделись у лорда Самуэлса. Его величество выразил надежду, что Джораму понравился Мерилон, а потом взмахнул рукой. Джорам шагнул по хрустальному полу и предстал перед императрицей. Он смутно сознавал, что Симкин наблюдает за ним и как будто едва заметно улыбается. Зная Симкина, Джорам вполне мог поверить, что это так и есть.

Юноша низко поклонился императрице, лихорадочно стараясь придумать, что сказать. Ему нестерпимо хотелось поднять взгляд и рассмотреть эту женщину, но в то же время он мечтал поскорее оказаться где-нибудь подальше отсюда и старательно отводил глаза, как и все, кто представал перед императрицей до него.

Стоя перед ней, Джорам ощутил какой-то странный, удушливый запах.

Прекраснейшая женщина в мире — так о ней говорили. Джорам решил, что должен увидеть это своими глазами.

Он поднял взгляд...

И увидел безжизненные глаза трупа.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ФОНТАН ШАМПАНСКОГО

— Во имя Олмина! — прошептал Джорам и вздрогнул. Холодный пот заструился по его лицу. — Она мертва!

— Мой милый мальчик, если тебе дорога твоя жизнь — и моя тоже, — говори потише! — негромко сказал Симкин, обворожительно улыбаясь и кивая нескольким знакомым, стоящим по ту сторону зала. Они с Джорамом находились возле фонтана из шампанского. Симкин сказал, что к этому месту непременно придут и Гвендолин, и Сарьон — и здесь они все встретятся: возле фонтана с шампанским все назначают свидания. И вправду, вокруг то и дело слышались приветственные возгласы и бурные взрывы смеха.

Фонтан шампанского вздымался на двенадцать футов вверх. Его магически обслуживала группа Прон-альбан, переодетых дворцовыми стражниками. Основание фонтана, украшенное орнаментом из рыб, было создано целиком изо льда — чтобы шампанское постоянно охлаждалось. Вино лилось из надутых губ дельфинов с блестящими глазами и из сложенных лодочками ладоней русалок. Вокруг фонтана рядами парили в воздухе хрустальные кубки. Кубки сами наполнялись шампанским и летели к гостям, которых утомило ожидание — они целых два часа простояли рядом с императором и его мертвой женой.

— Даже думать об этом считается изменой, а тем более — говорить об этом на людях, — продолжал Симкин.

— И как... как давно? — спросил Джорам, исполненный какого-то болезненного любопытства. Ему все время хотелось снова посмотреть в сторону хрустального трона.

— Где-то около года, наверное. Точно никто не знает. Она долго болела и теперь выглядит даже лучше, чем в последнее время.

— Но... зачем оставлять... Я имею в виду... Конечно, я знаю, что он ее любил, но... — Джорам поднес к губам бокал шампанского, потом быстро отставил в сторону. Его руки дрожали. — Наверное, император сошел с ума! — высказал он мрачную догадку.

— Ничуть не бывало, — спокойно сказал Симкин. — Видишь вон того человека в красной мантии, который как раз сейчас подошел к императору?

— Какой-то Дкарн-дуук? Вижу, — сказал Джорам, делая над собой усилие, чтобы отвести взгляд от мертвой женщины на троне и посмотреть на человека в красном, что-то говорившего императору.

Хотя трон был довольно далеко, Джорам разглядел, что это высокий, хорошо сложенный мужчина, а его красная мантия означает принадлежность к ордену боевых магов Тимхаллана.

— Это не просто какой-то Дкарн-дуук. Этот Дкарн-дуук — принц Ксавьер. Он — брат императрицы, а значит, именно он будет следующим императором Мерилона, когда ее смерть будет официально признана. — Симкин поднял бокал шампанского в насмешливом тосте. — И — прощай, его скучнейшество. Он вернется в свое поместье на привольных равнинах Дренгассии, или откуда он там приехал. Если только с ним не случится чего похуже. Люди, которые переходят дорожку нашему Дкарн-дуук, иногда странным образом исчезают — входят в Коридоры и почему-то больше не возвращаются. — Симкин залпом выпил свое шампанское.

— Если этот человек такой могущественный, почему он просто не захватит трон? — спросил Джорам, с любопытством разглядывая высокопоставленного Дкарн-дуук и думая, что этот новый мир, в который он вступает, может оказаться весьма и весьма интересным.

— У императора есть очень мощная поддержка — или мне следует сказать «очень весомая»? Это епископ Ванье. Кстати говоря, я только сейчас заметил, что его толстейшество отсутствует на вечеринке — что особенно странно, учитывая, что здесь подают дармовое угощение. Ах да, я и забыл. Он же никогда не приходит на эту годовщину. Говорит, это противоречит церковным обычаям — отмечать такие праздники. Да, о чем это я говорил? А, вспомнил. Так вот, говорят, что солнце епископа Ванье всходит и заходит вместе с солнцем императора. У нашего Дкарн-дуук есть на примете свой человек, которого он хотел бы видеть в кресле Ванье, — а если подумать, то в этом кресле, наверное, поместятся целых три таких человека. Каталисты и иллюзионисты поддерживают впечатление, что императрица живее всех живых, — да простится мне такое сравнение. И считается государственной изменой как-либо намекать на состояние ее здоровья или отсутствие такового. Она по-прежнему содержит двор, и вся знать Мерилона и других городов-государств, как обычно, является выразить ей свое почтение. И никто не смотрит на императрицу слишком пристально, и никто не говорит ей более чем пару самых незначительных фраз. Но иногда даже это не срабатывает.

Симкин взмахом руки подозвал еще один бокал шампанского. Оркестр волшебных инструментов громко заиграл вальс, и Симкину пришлось наклониться к юноше поближе, чтобы продолжить рассказ.

— Я никогда не забуду, как однажды вечером, за игрой в таро, старый маркиз Дансуорси разговаривал с императором и император спросил: «Вам не кажется, что сегодня ее величество выглядит великолепно, Дансуорси?» А старый Дансуорси посмотрел на сидящий напротив него труп и промямлил: «Мне... мне кажется, она выглядит несколько мертвенно...» Ну, ясное дело, Дуук-тсарит мгновенно занялись стариной маркизом — и с тех пор его больше никто не видел. — Симкин отпил шампанского и промокнул губы оранжевым шелковым платком. — Я заканчивал игру вместо него и выиграл у его величества один серебряный.

Джорам хотел что-то сказать, но вдруг услышал, что его окликнули по имени. Обернувшись, он встретился взглядом с голубыми глазами Гвендолин, сияющими любовью, и сразу же позабыл обо всех мертвецах и политиках в мире.

— Джорам! — смущенно сказала Гвендолин и протянула ему нежную белую руку. Девушка сознавала, что несколько других молодых людей восхищенно смотрят на нее, но она замечала только одного — мужчину, которого любила.

Гвендолин вместе с Марией и леди Розамундой провозились целый день, сотворяя платье для бала. Они так часто изменяли цвета, что комната напоминала мастерскую Сиф-ханар, который специализировался на создании радуг. На рукавах появлялись причудливые цветы, потом их мгновенно сменяли перья маленьких птичек, потом — сами маленькие птички, а потом и они исчезали, не одобренные леди Розамундой. Наконец, после долгих мучений, потоков слез и многих миль изведенных лент, после приступа паники в последнюю минуту, уже в экипаже — «в этом нельзя показываться на людях!» — Гвендолин наконец появилась на балу, где должны были исполниться все ее самые заветные мечты.

И каков же был результат всех усилий, ради чего было пролито столько слез? К сожалению, большая часть трудов была потрачена впустую. Джорам заметил только роскошные золотые волосы, украшенные венком из маленьких белых цветочков, известных под названием «вздох младенца», белую шею, белые плечи, чрезвычайно соблазнительный намек на мягкую белую грудь, обрамленную чем-то голубовато-белым, похожим на пенную морскую волну. Красота Гвендолин очаровала юношу, но это была ее красота, а не платье. Гвендолин могла бы нарядиться в лохмотья — ее преданный поклонник даже не заметил бы этого.

— Миледи... — Джорам взял маленькую, изящную белую ручку и держал ее на мгновение дольше, чем приличествовало, потом поцеловал и неохотно отпустил.

— Я... То есть мы... — пролепетала Гвендолин, мило краснея, — мы опасались, что вы не сможете прийти. Как себя чувствует отец Данстабль? Мы все очень беспокоимся за него.

— Отец Данстабль? — озадаченно переспросил Джорам, глядя на девушку. — Что вы имеете в виду? Разве он не...

— Простите его, милое дитя, — перебил его Симкин, протискиваясь между Джорамом и Гвендолин. Повернувшись к Джораму спиной, он взял девушку за руку. Сперва казалось, что Симкин собирается поцеловать руку Гвендолин, но потом он, наверное, решил, что на это требуется слишком большое усилие, и просто вяло склонился над ее рукой. — Ваша красота совершенно лишила его разума. Такое иногда случается даже с каталистами. Не часто, но случается. Кстати, говоря о каталистах... Из ваших слов я заключил, что с нашим лысоголовым другом не все в порядке. Признаться, это меня несколько удивляет.

— Но разве Джорам вам не рассказал? — Гвендолин попыталась взглянуть на Джорама, но с одной стороны его отделял от девушки Симкин, а с другой — фонтан с шампанским.

— Ей-богу, моя дорогая, — громко сказал Симкин, снова мешая влюбленным посмотреть друг на друга. — Хотите шампанского? Нет? Ну, тогда я выпью за вас, если вы не против. — Два бокала взлетели в воздух и подплыли к Симкину. — О чем это мы только что говорили? Не могу припомнить... Ах да, отец Данстабль. Да, знаете ли, я целыми днями торчал в этом скучном дворце, выслушивал разглагольствования нашего Дкарн-дуук о войне с кем угодно и рассуждения императора о налогах. От скуки у меня чуть мозги не расплавились. А потом я встретил Джорама — ну, моя крошка, станете ли вы винить меня, если мне после всего этого совсем не хочется обсуждать состояние здоровья каталиста?

— Нет, наверное... — пролепетала Гвендолин, розовея от смущения и неловкости.

Слова Симкина привлекли внимание других гостей, и вокруг них уже собралась небольшая толпа желающих послушать, что еще скандального скажет этот известный шутник. Девушка очень остро чувствовала множество взглядов, нацеленных на нее саму и ее возлюбленного.

Джорам попытался пробраться поближе к Гвендолин, но его оттеснили в сторону любопытствующие. Юноша вовремя вспомнил, что ему не следует привлекать к себе внимание, и благоразумно отступил на пару шагов назад. Тем временем в центре внимания толпы оказался Симкин.

— Ну так что же случилось с нашим лысым приятелем? — со скукой в голосе поинтересовался он. — Боже мой! — Лицо его исказилось от внезапного испуга, тонкие брови взлетели вверх. — Неужели епископ Ванье принял его за одну из подушек на скамье? — В толпе раздались смешки. — Такое однажды уже случилось, с каталисткой, которую прежде звали сестрой Сюзанной. Она стала совершенно плоской — представьте себе! Теперь ее называют братом Фредом...

Слушатели засмеялись громче.

— Нет, в самом деле! — Гвендолин попыталась отнять у Симкина свою руку.

Но он ловко удержал ее, да так, что этого никто почти не заметил, и посмотрел на девушку со скукой, но выжидательно. В толпе захихикали.

Гвендолин пришлось что-нибудь сказать.

— Я... Мы проснулись ночью... Нас разбудила Телдара, которая присматривала за отцом Данстаблем. Телдара сказала, что ему стало хуже и она забирает его в Дом Исцеления, что в роще друидов.

— Стало хуже, да? Я глубоко потрясен. Искренне сожалею, даже скорблю, — сказал Симкин, а потом крикнул: — Подайте еще шампанского!

Толпа взревела.

— Симкин, позволь мне... — начал Джорам, снова пытаясь протолкнуться к Гвендолин.

Но Симкин ловко оттеснил юношу — он протянул руку и выхватил какого-то другого молодого человека, одного из толпившихся рядом.

— Маркиз д'Этуа! Очень приятно. Молодому маркизу тоже было очень приятно.

— Эта милая девушка мечтает с вами потанцевать. А все дело в вашей куртке креветочного цвета, маркиз. Она буквально сводит женщин с ума. Моя дорогая, это маркиз д'Этуа.

И прежде чем Гвендолин успела возразить, ее рука перешла от Симкина к потрясенному маркизу.

— Но я... — слабо запротестовала Гвендолин, оглядываясь через плечо на Джорама.

— Симкин, чтоб тебя... — Джорам опять попытался вмешаться. Его лицо потемнело от нетерпения и недовольства, глаза засверкали от гнева.

— Как приятно с вами танцевать... — пробормотал маркиз.

— Очаровательная пара! Ну, давайте же, танцуйте! — Симкин почти толкнул растерявшуюся Гвендолин в объятия маркиза, затянутого в куртку цвета вареных креветок. — А, вот ты где, — с притворным удивлением сказал он, оглядевшись и отыскав взглядом разъяренного Джорама. — Где ты был, мой милый мальчик? Смотри, твоя ненаглядная пошла танцевать с другим мужчиной.

Снова его слова были встречены веселым смехом. Джорам в ярости уставился на Симкина.

— Тыне...

— Не утешу ли я тебя в таком печальном положении? Конечно же утешу! Не оставите ли нас на некоторое время наедине? — обратился он к собравшейся вокруг толпе, которая покорно разошлась в поисках новых развлечений, перед этим наградив. Джорама множеством улыбок. — Шампанское, за мной! — Махнув рукой нескольким бокалам, выстроенным вдоль парапета фонтана, Симкин взял Джорама под руку и повел его к хрустальной стене. Три бокала с искристым шампанским покорно поплыли за ним следом.

— Что это ты учинил? — возмутился разозленный Джорам. — Я так долго искал Гвендолин, а теперь ты...

— Дружище, говори потише, — попросил Симкин. Его лицо лучилось весельем и довольством. — Нам с тобой необходимо срочно побеседовать наедине — о каталисте.

— Бедный Сарьон, — сказал Джорам, мрачнея. Брови сошлись у него над переносицей. — Мне не следовало оставлять его одного прошлой ночью. Но Телдара сказала, что он идет на поправку.

— Все так и было, милый мальчик, — перебил его Симкин.

Джорам напрягся.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что они добрались до него, парень. — Симкин улыбнулся, но его улыбка предназначалась только для сторонних наблюдателей. Омочив губы в шампанском, он опасливо окинул взглядом зал. — И мы с тобой можем быть следующими.

У Джорама внезапно перехватило дыхание. Весь воздух в этом большом зале достался кому-то другому. Сердце юноши болезненно сжалось, как будто стараясь выдавить последние капли воздуха из его груди. В ушах у Джорама зашумело, и он снова перестал что-либо слышать.

— Эй, стой спокойно. На вот, глотни. На нас смотрят. Радость и веселье, помнишь?

Джорам увидел, как движутся губы Симкина, и почувствовал, как ему в руку сунули бокал с вином. Во рту у него пересохло, и юноша поднес бокал к губам. Искристое вино забурлило на языке, по горлу прокатилась приятная прохлада.

— Ты уверен? — наконец сумел выговорить он, переводя дыхание и стараясь вновь взять себя в руки. — А что, если он в самом деле снова заболел?

— Ерунда! Когда мы уходили, с каталистом все было в полном порядке. Кроме того, я не знаю ни одной Телдары, которая вдруг явилась бы без вызова среди ночи, чтобы осмотреть пациента. А вот Дуук-тсарит вполне на это способны. — Симкин зловеще замолчал.

— Он не предаст меня, — тихо сказал Джорам.

Симкин пожал плечами.

— Возможно, у него не останется выбора.

Губы Джорама затвердели, руки сжались в кулаки.

— Я не уйду отсюда, тюка не поговорю с повитухой, которую обещал привести лорд Самуэлс! — ровным голосом сказал он. — Кроме того, скоро все это не будет иметь никакого значения. — Брови Джорама распрямились, он поднял руку. — Скоро я стану бароном. И тогда все сразу уладится.

— Конечно. Очень хорошо — сделаем так, как ты хочешь. Просто я считал, что должен прояснить ситуацию, — весело сказал Симкин, к которому снова вернулось обычное благодушие. — В конце концов, что тут такого? Всего лишь несколько неприятных часов для каталиста. Не более того. К тому же, я слышал, они не возражают против таких вещей. Мученичество. От этого они чувствуют себя праведниками. Ах, блондиночка возвращается... Похоже, она намерена увести тебя к своему папочке, если судить по ее взгляду — заметь, она смотрит на меня, причем весьма недружелюбно. Ни слова больше, я исчезаю. Извести меня, когда надо будет начинать празднование, забивать жирного тельца и все такое... Кстати, для такого случая прекрасно подойдет епископ Ванье. Не забывай, мой милый мальчик, ты провел весьма утомительный вечер у постели больного каталиста. Пока!

Оставив Джорама одного, за что юноша был ему очень благодарен, Симкин вспорхнул в воздух и немедленно смешался с толпой.

— Вам нравится мой костюм? — донеслись до Джорама его слова. — Я назвал этот наряд «Подогретая смерть»...

В зале стало жарко и шумно. Представления императору закончились, люди, стоявшие вокруг трона, разбрелись по залу и изменили цвета своих нарядов с траурных на более подходящие для веселой вечеринки. Джорам прислонился к хрустальной стене и смотрел в ночь, страстно желая оказаться в этой прохладной темноте, которая казалась такой привлекательной по сравнению с резким светом и жарой внутри зала. На мгновение его укололо воспоминание о каталисте. От слова «мученичество», которое употребил Симкин, Джорама пробрала дрожь. Юноша подумал о том, что каталист, возможно, страдает из-за него, и закрыл глаза. Чувство вины пронзило его душу, словно клинок.

Но мгновение спустя Джорам перестал обращать внимание на душевную боль, прикрыв рану горькой слюной, как делал это много раз в своей жизни с телесными ранами, не обращая внимания на отвратительные шрамы, которые остаются навсегда. Он сумеет как-нибудь загладить вину перед Сарьоном. Он будет заботиться о каталисте до самой его смерти...

— Джорам?

И здесь была Гвендолин. Она смотрела на него своими голубыми глазами, видела его раны и жаждала излечить их. Протянув руки, Джорам взял обе ее руки и прижался к ним пылающим лицом. Ее прохладное прикосновение было подобно целительному бальзаму.

— Джорам, что случилось? — негромко спросила девушка, встревоженная мрачным, загнанным выражением лица Джорама.

— Ничего, — тихо ответил он, целуя ее руки. — Уже ничего — теперь, когда ты со мной.

Гвендолин мило порозовела и отняла руки, вспомнив, что леди Розамунда должна быть где-то неподалеку.

— Джорам, отец направил меня с посланием, которое я собиралась тебе передать, когда Симкин...

— Да, да! — пылко сказал Джорам, глядя в глаза девушке. По его щекам разлился темный румянец. — Какое послание?

— Он... он хочет, чтобы ты встретился с ним в одной из отдельных комнат, — пролепетала Гвендолин, испуганная внезапной переменой в молодом человеке. Но в следующее мгновение она позабыла об осторожности, спеша пересказать ему волнующие новости. — Ах, Джорам! — воскликнула девушка, хватая Джорама за руку. — Он нашел ту самую Телдару, которая помогала твоей матери при родах!

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

КАМЕННЫЙ РЕБЕНОК

Джорам гордо шествовал через толпу. Он уже воображал себя бароном, а прекрасную женщину, которая шла рядом, — своей женой. Немногие обращали на них внимание — разве что те, кто удивлялся, почему юноша и девушка идут по полу, как каталисты. Но это скоро изменится, очень скоро! Может быть, всего через час лорд Самуэлс будет идти по полу — да, идти! — рядом с Джорамом, представлять его как барона Фитцджеральда и намекать своим друзьям, что барон вскоре породнится с семьей Самуэлсов. «Тогда все будут обращать на меня внимание, — думал Джорам и мрачно улыбался своим мыслям. — Они готовы будут сделать все ради меня. А я найду Сарьона и заставлю того толстого священника, который посылал его выслеживать меня, извиниться перед нами обоими. Может быть, я даже найду способ сместить его с должности. А потом я...»

— Джорам, — робко сказала Гвендолин. Девушку беспокоило выражение его лица — радостное, целеустремленное и в то же время мрачное. Она не могла этого понять. — Мы не сможем идти дальше пешком.

— Почему? Где твой отец и та Телдара? — спросил Джорам. Он внезапно понял, что не знает, куда идти.

— На уровне Воды, — сказала Гвендолин и показала вниз.

Они стояли на балконе и смотрели вниз, через все девять уровней, на золотой лес первого этажа. От этого зрелища захватывало дух — все уровни светились разными цветами, кроме уровня Смерти, где не осталось ничего, кроме серой дымки. Маги летали вверх и вниз, празднество распространилось на все девять уровней. Джорам посмотрел на лестницу, по которой продолжали подниматься каталисты, шаркая сандалиями по ступеням и тяжело дыша.

И он придумал подходящее оправдание.

— Спускайся вниз, — сказал он Гвендолин, медленно и неохотно выпуская ее руку. Несмотря на одолевавшие его мысли, юноша очень тонко чувствовал тепло и аромат Гвендолин, мягкую нежность ее кожи, которая была так близко. — Скажи отцу, что я скоро буду. Я пойду пешком.

Гвендолин посмотрела на него потрясенно, а потом с такой жалостью окинула, взглядом каталистов, которые брели по лестнице, что Джорам не мог не улыбнуться. Он снова взял девушку за руку и мысленно сказал: «Скоро, милая, ты будешь с гордостью шествовать по этим ступеням рядом со своим супругом». А вслух он произнес:

— Ты, конечно, понимаешь, что сегодня я не могу просить отца Данстабля дать мне Жизненную силу, какими бы важными ни были обстоятельства...

Гвендолин порозовела от смущения.

— О нет! — пробормотала она. Признаться, девушка совсем забыла о несчастном каталисте. Конечно, Джорам мог бы попросить Жизнь у какого-нибудь другого каталиста, но очень многие маги так преданны своим каталистам, что обращаться к другому, совсем незнакомому, считается чуть ли не изменой. — Конечно же нет! Как глупо, что я забыла... — Гвендолин подняла на Джорама свои прекрасные глаза. — И как благородно с вашей стороны пойти на такие жертвы ради него.

Теперь настала очередь Джорама смутиться. Он видел любовь и восхищение в голубых глазах любимой и страдал оттого, что заслужил такой взгляд обманом. «Ничего! — быстро сказал он себе. — Скоро она узнает правду, скоро они все узнают правду...»

— Иди же, твой отец ждет, — поторопил девушку Джорам. Он проводил ее до открытой площадки у края балкона, через которую маги входили и уходили из зала Величия, и расстался с ней, поклонившись. Его сердце замерло, когда девушка изящно шагнула в пустоту. Джорам едва сдержался, чтобы не подхватить ее, спасая от неминуемого — в его случае — падения в золотой лес далеко внизу. Но Гвендолин улыбнулась ему и скользнула вниз легко и плавно, как лилия, плывущая по воде. Многослойное платье взметнулось вокруг нее, словно лепестки цветка, а самые нижние слои одеяния скромно обвились вокруг ног.

— Уровень Воды... — пробормотал Джорам и, повернувшись, направился к лестнице каталистов. Он быстро побежал вниз по ступенькам, едва не сбив с ног плотного, краснолицего каталиста — того самого, над которым Симкин с таким удовольствием поиздевался.

Спускаться по лестнице было намного легче, чем подниматься. Джорам бежал по ступеням так быстро, словно летел, и очень скоро оказался на уровне Воды. Там юноша остановился, стараясь выровнять дыхание, участившееся то ли от волнения, то ли после быстрого бега, он и сам не знал.

Гвендолин нигде не было видно, и Джорам уже собирался отправиться на поиски, когда она окликнула его с нетерпением в голосе:

— Джорам, сюда!

Обернувшись, Джорам увидел, как девушка указывает на дверь, которой он сперва не заметил среди водных иллюзий. Поспешно пройдя мимо русалок, играющих с разноцветными рыбами, Джорам добрался до двери. Он очень надеялся, что уединенная комната для беседы не окажется темным гротом с устрицами.

Ничего подобного там не было. Наверное, иллюзии располагались только вокруг балконов, потому что комната, в которую Гвендолин привела Джорама, оказалась почти такой, как в особняке лорда Самуэлса, — только богаче и роскошнее обставленной. Это была гостиная, где маги могли отдохнуть, не расходуя волшебные силы. Несколько кушеток, обтянутых шелковой узорной парчой, стояли группами возле небольших столиков.

На одной из кушеток сидела маленькая, сухонькая старушка, похожая на птицу. По ее коричневой мантии из дорогой ткани Джорам определил, что эта старушка — друидесса очень высокого ранга. Она была стара, настолько стара, что, наверное, казалась старухой даже матери Джорама, восемнадцать лет назад. Хотя в комнате было тепло, целительница жалась к камину, в котором лорд Самуэлс зажег огонь. Просторная мантия топорщилась на ее теле, словно оперение продрогшей птицы. Сходство с птицей усугублялось еще и тем, что друидесса то и дело приглаживала и поправляла складки мантии тонкой, костлявой рукой, похожей на птичью лапку.

Лорд Самуэлс стоял на полу, чтобы подчеркнуть этим важность обстоятельств, рядом с кушеткой, заложив руки за спину. Он был одет в костюм приглушенных тонов, как и прочие маги на балу в честь печальной годовщины. Его наряд был хорош, но все же не столь изыскан, как у высшей знати, что высшая знать не преминула с удовольствием отметить. Когда Джорам вошел, лорд Самуэлс коротко поклонился. Джорам поклонился в ответ. Телдара с интересом уставилась на юношу любопытными блестящими глазами-бусинками.

— Спасибо, доченька, — сказал лорд Самуэлс, глядя на Гвендолин с гордостью, которой не приуменьшила даже важность предстоящего разговора. — Полагаю, будет лучше, если сейчас ты нас оставишь.

— Папа! — воскликнула Гвендолин. Но, заметив, что отец хмурит брови, вздохнула.

Девушка поклонилась друидессе и, с чувством взглянув на Джорама, покорно вышла из комнаты и тихо прикрыла за собой дверь.

Лорд Самуэлс наложил на дверь заклинание, чтобы во время беседы их никто не побеспокоил.

— Джорам, — сказал лорд Самуэлс, указывая на старушку, — позвольте представить вам Телдару Менни. Телдара много лет присматривала за родильными покоями в Купели. А сейчас ей оказана честь, — осторожно добавил он, — прислуживать нашей возлюбленной императрице, о добром здоровье которой все мы молимся ежедневно и ежечасно.

Джорам отметил, что лорд Самуэлс старался не смотреть на него, пока говорил это. Да и все прочие, кто говорил об императрице, тщательно подбирали слова и отводили глаза куда-нибудь в сторону.

Джорам обнаружил, что ему тоже не хочется встречаться взглядом с Телдарой, и низко поклонился, чтобы этого не делать. Юноша внутренне содрогнулся от отвращения при мысли о том, что эта старушка прислуживает трупу. Мороз пробежал у него по коже. Ему показалось, что в этой жаркой, тесной комнатке пахнет смертью и разложением. Джорам с ужасом подумал о магии, которая поддерживает мертвое тело в нынешнем подвешенном состоянии. Может быть, вместо крови по жилам мертвой императрицы текут волшебные эликсиры? Может быть, настои пульсируют в ее остановившемся сердце, и травы предохраняют кожу от гниения? Какие магические заклинания заставляют застывшие руки двигаться с таким ужасающим изяществом, какая алхимия вынуждает блестеть давно потускневшие глаза?

Юноша вспомнил о Темном Мече, который висел у него за спиной. Оружие придало ему уверенности в себе. «Я вложил жизнь в совсем безжизненную вещь, и за это меня заклеймили как чародея Темных искусств, — сказал себе Джорам. — Но гораздо больший грех — удерживать то, что принадлежит богам — если кто в них верит, — держать дух, который должен был устремиться к звездам, в темнице мертвой плоти...»

Джорам боялся, что не сможет посмотреть в глаза этой женщине и не выдать обуревающих его чувств. Но потом он напомнил себе, что все это его совершенно не касается. Какое ему дело до императрицы? Надо думать о собственной жизни, а не о чьей-то там смерти.

Он поднял голову, откинул со лба пряди непокорных черных волос и посмотрел в глаза Телдаре — уверенно, даже с улыбкой. Старушка негромко усмехнулась, как будто догадывалась, о чем думал юноша, и одобряла ход его размышлений. Она протянула Джораму тощую, костлявую руку для поцелуя, и Джорам склонился к ее руке — хотя не мог себе представить, что когда-нибудь заставит себя прикоснуться губами к такой сухой, сморщенной коже.

Лорд Самуэлс жестом предложил Джораму присесть, и, хотя юноша предпочел бы разговаривать стоя, он все же заставил себя подчиниться.

— Я пока еще не обсуждал с Телдарой Менни ваше дело, Джорам, из уважения предпочтя начать разговор на такую деликатную тему в вашем присутствии.

— Благодарю вас, милорд, — искренне ответил юноша.

Лорд Самуэлс кивнул и продолжил:

— Телдара согласилась побеседовать с нами ради моего доброго друга, отца Ришара. Предоставляю вам самому, молодой человек, изложить свое дело.

Телдара внимательно рассматривала Джорама, выпятив сжатые губы вперед, словно клюв.

Этого Джорам не ожидал. Он не думал, что придется самому все объяснять, хотя и был благодарен лорду Самуэлсу за то, что тот не стал ничего обсуждать с Телдарой в его отсутствие. Юноше захотелось, чтобы Сарьон был здесь. Каталист умел сводить сложное к простому и понятному. Джорам не знал, с чего начать. А еще он боялся. Он только сейчас понял, сколь многое зависит от этого разговора.

— Мое имя — Джорам, — начал он, стараясь все продумать и сложить вместе разрозненные детали. — Мою мать звали Анджа. Это... это что-нибудь значит для вас?

Телдара Менни подхватывала его слова, словно хлебные крошки, часто кивая маленькой головой, но не говоря ни слова.

Не понимая, что бы это могло означать, Джорам продолжил:

— Я вырос в деревне, среди крестьян, и там прошла вся моя жизнь. Но мать всегда говорила мне, что я... — он почувствовал, как щеки залились румянцем, — благородного происхождения и что моя семья родом из Мерилона. Она... моя мать... говорила, что мой отец был каталистом. Они совершили преступление — совокупились телесно — и так зачали меня. Их поймали... — Джорам сказал это с горечью, — и моего отца осудили на Превращение. Он стоит теперь на границе...

Юноша замолчал, вспомнив каменную статую и тепло упавшей на него слезинки. «Хотел ли он, чтобы я оказался здесь?» — внезапно подумал Джорам. Потом, упрямо мотнув головой, продолжил рассказ:

— Мать родила меня в Купели — так она мне сказала. Потом она сбежала, захватив меня с собой. Я не знаю, почему она убежала. Может быть, испугалась. Или, может быть, она уже тогда была немного сумасшедшей... — Это слово далось ему нелегко, и юноша замолчал. Он не думал, что рассказывать о себе будет так трудно. Сейчас Джорам не мог поднять взгляд на лорда Самуэлса и даже на старую Телдару. Он мрачно смотрел на свои руки, которые то сжимал в кулаки, то разжимал.

— Она говорила мне, что однажды настанет день, когда мы вернемся в Мерилон и вернем то, что принадлежит нам по праву, но... — юноша вздохнул, — она умерла прежде, чем наступил этот день. Так уж случилось, что я ушел из деревни, в которой вырос, и с тех пор жил во Внешних землях. Но потом я нашел способ вернуться в Мерилон, чтобы предъявить права на то, что принадлежит мне по праву рождения.

— Но есть некоторое затруднение, Телдара Менни, — вмешался лорд Самуэлс, который решил, что Джорам уже сказал все, что мог. — Дело в том, что никаких записей о рождении этого молодого человека не сохранилось. Насколько я понимаю, это не так уж и необычно. — Лорд развел руками. — Ведь очень много бедных и, скажем так, падших женщин приходит в Купель, чтобы родить ребенка... В суматохе записи могли потеряться. Или — в случае с Джорамом такое вполне возможно — мать покидала Купель тайком, опасаясь преследования, и могла либо уничтожить записи, либо прихватить их с собой. Поэтому мы очень надеемся, что вы сможете опознать Джорама как...

— Тогда тоже была ночь Рождающей Луны, — внезапно прокаркала старуха пронзительным голосом.

— Прошу прощения... — лорд Самуэлс моргнул, не понимая, о чем речь.

Джорам поднял голову и затаил дыхание.

— Ночь Рождающей Луны, — раздраженно повторила Телдара. — Полнолуние. Мы все знали, что когда на небе полная луна, то в родильных палатах тоже будет полно женщин. Так всегда бывает.

— Значит, вы помните? — выдохнул Джорам, подавшись вперед на кушетке и дрожа от волнения.

— Помню? — Старуха хрипло засмеялась, потом закашлялась и вытерла клювоподобный рот рукой, похожей на птичью лапку. — Я помню Анджу. Я была на том Превращении, — сказала она так, будто гордилась этим. — Пошла туда, чтобы приглядеть за ней. Ее заставили смотреть. Она была плоха, и я знала, что это убьет нерожденного младенца — а то и мать. Но они так хотели. И таков закон. — Старуха завозилась со своей мантией, закутываясь поплотнее.

— Продолжайте, прошу вас! — Джораму хотелось подхватить ее и носить на руках — такой драгоценной она ему показалась.

Телдара посмотрела в огонь, что-то неразборчиво пробормотала себе под нос и потерла нос-клюв рукой-лапкой. А потом вдруг подняла голову и посмотрела прямо на Джорама.

— И я не ошиблась, — сказала она пронзительным, звенящим голосом. — Я не ошиблась!

— Не ошиблись? Что вы имеете в виду?

— Он родился мертвым, конечно же! — прокаркала Телдара. — Ребенок родился мертвым. Но и это было странно! — Глаза старухи зловеще сверкнули. Пронзительный голос затих до шепота, наполненного ужасом и восторгом: — Младенец обратился в камень прямо в материнском чреве! Обратился в камень — как и его отец! Я никогда еще такого не видела, — сказала Менни и посмотрела на лорда Самуэлса, оценивая произведенное впечатление. — Никогда такого не видела! Это было божественное правосудие!

Тело Джорама напряглось и застыло, как у того несчастного ребенка и его отца.

— Я не понимаю, — хрипло сказал он.

Лорд Самуэлс подал юноше какой-то знак, но Джорам не обратил внимания. Он не сводил взгляда с лица старой Телдары. Джорам перестал дрожать. Ничто в его теле не шевелилось, даже сердце замерло.

Телдара взмахнула костлявой рукой, словно отбрасывая что-то в сторону.

— Обычно они вялые и гибкие, как кошки, бедняжки, когда рождаются вот так вот. Но не этот ребенок, нет! Только не ребенок Анджи. — Менни взмахивала рукой, как будто подчеркивая каждое слово. — Глаза его были открыты и смотрели в никуда. Холодный и твердый, как камень. Говорю вам — это правосудие, их осудили обоих.

— Этого не может быть! — Джорам сам не узнал своего голоса.

Телдара наклонила голову, прищурила птичьи глазки и протянула к юноше дрожащую тонкую руку.

— Не знаю, какой женщины ты сын, молодой человек, но ты не сын Анджи! О, она была безумна. В этом не может быть никаких сомнений. — Старуха несколько раз кивнула. — И теперь я вижу, что она сделала то, что мы тогда подозревали, — похитила какого-то несчастного младенца из яслей для брошенных деток и убедила себя, будто это ее собственное дитя. Так говорили нам Дуук-тсарит, когда допрашивали по этому делу, и теперь я вижу, что это правда.

Джорам не мог ничего ответить. Юноша слышал слова повитухи, словно во сне. Он не мог ни говорить, ни как-то реагировать на это. И как будто откуда-то издалека до него донесся резкий голос лорда Самуэлса, который спросил:

— Дуук-тсарит? Значит, по этому случаю было расследование?

— Расследование? — повторила старуха. — Да нет, все было не так! Нам пришлось вызвать их, чтобы вырвать мертвого младенца из рук Анджи! Она завернула ребенка в одеяло и пыталась баюкать, старалась согреть ему ножки. Когда мы подходили к ней, она кричала на нас. Из пальцев у нее вырастали длинные когти, зубы превращались в острые клыки. Она ведь была Альбанара, и очень могущественная, — сказала старуха и вздрогнула. — Да, могущественная. Нет, мы не могли к ней приблизиться. Поэтому мы призвали Дуук-тсарит. Они пришли и забрали мертвого младенца и наложили на нее заклинание, чтобы она уснула. Мы оставили ее одну, и в эту самую ночь она сбежала.

— Но тогда почему об этом не сохранилось никаких записей? — настойчиво спросил лорд Самуэлс. Джорам пристально смотрел на старую Телдару, но в его глазах было не больше жизни, чем в глазах каменного ребенка.

— Да были записи, были! — возмущенно заквохтала Менни и взмахнула костлявой рукой, сжав ее в кулачок размером с чайную ложку. — Записи были. Когда я там работала, мы вели записи очень аккуратно. Да, очень аккуратно. Но Дуук-тсарит забрали эти записи на следующее утро после того, как обнаружилось, что Анджа пропала. Спросите у них, куда девались ваши драгоценные записи. Хотя тебе, бедный паренек, от этого все равно будет мало проку, — добавила старуха, с жалостью глядя на Джорама.

— Значит, вы совершенно уверены, что этот молодой человек был украден из яслей? — Лорд Самуэлс кивком указал на Джорама. Во взгляде лорда больше не было гнева, лишь печаль и озабоченность.

— Уверена? Конечно уверена! — Женщина усмехнулась. Зубов у нее во рту было не больше, чем в клюве у птицы. — Дуук-тсарит сказали, что так случилось, и убедили всех нас. Да, я совершенно уверена, мой лорд.

— А вы пересчитывали детей? В самом ли деле одного ребенка не хватало?

— Дуук-тсарит сказали, что не хватало, — сказала старуха, потом нахмурилась и повторила еще раз: — Дуук-тсарит сказали, что не хватало.

— А вы сами это проверяли? — снова переспросил лорд Самуэлс.

— Бедняжечка, бедняжечка... — только и сказала Телдара в ответ. Она посмотрела на Джорама блестящими птичьими глазками. — Бедный, бедный молодой человек.

— Замолчите! — Джорам поднялся на ноги и пошатнулся. Его лицо потемнело, из прокушенной губы струилась кровь. — Замолчите! — снова прорычал он и посмотрел на Телдару так гневно, что старуха испуганно съежилась на кушетке, а лорд Самуэлс поспешно шагнул вперед и стал между ней и Джорамом.

— Джорам, прошу вас, успокойтесь! — сказал лорд Самуэлс — Подумайте! В этом деле еще очень многое непонятно...

Но Джорам уже ничего не видел и не слышал. Его голова кружилась и раскалывалась от боли. Он вцепился себе в волосы и принялся яростно вырвать их.

Лорд Самуэлс увидел, что юноша с безумным взглядом рвет на себе волосы, и попытался успокоить его. Он положил руку на плечо Джораму, но тот с диким криком оттолкнул лорда Самуэлса, едва не сбив его с ног.

— Жалейте! — задыхаясь, крикнул Джорам. — Да, жалейте меня! Я... Я — никто! — Он снова обхватил голову руками и вырвал еще клок волос. — Обман! Все обман! Мертвый... смерть...

Он повернулся и, покачиваясь и спотыкаясь, побрел к выходу из комнаты, вслепую нащупывая дверь.

— Дверь не откроется, молодой человек. Я запер ее заклинанием. Вы должны остаться и выслушать меня! Еще не все потеряно! Почему Дуук-тсарит так заинтересовались этим делом? Давайте разберемся, выясним все до конца... — Лорд Самуэлс шагнул вперед, подумывая, не наложить ли заклинание и на самого Джорама.

Джорам не обращал на него внимания. Добравшись до двери, он попытался открыть ее, но, как и сказал лорд Самуэлс, дверь была заперта заклинанием. Джорам не смог даже дотронуться до двери — его остановила невидимая магическая преграда. Юноша ударился о преграду в бессильной ярости. Он ни о чем не мог сейчас думать — ему хотелось только убраться из этой комнаты, где он медленно задыхался. Поэтому Джорам вынул из спрятанных под плащом ножен Темный Меч и обрушил его на дверь.

Темный Меч словно почувствовал, что настало его время. В металлическом теле клинка запульсировал огонь, горевший в душе Джорама, и меч начал втягивать в себя магию. Заклинание, наложенное на дверь, разлетелось в то же мгновение, когда сама дверь разлетелась под ударом меча. Телдара пронзительно закричала. Лорд Самуэлс смотрел на Джорама с удивлением и испугом. И вскоре почувствовал, что слабеет, — из его тела вытекала Жизненная сила. Темному камню все равно, откуда тянуть магию. А кузнец, создавший Темный Меч, еще не полностью познал его могущество и не очень понимал, как его использовать. Темный Меч вытягивал магию из всех и всего вокруг, и его могущество усиливалось. Металл клинка начал светиться странным голубовато-белым светом и озарял комнату, хотя магические светильники и волшебный огонь в камине погасли.

Лорд Самуэлс не мог пошевелиться. Его тело стало тяжелым и непослушным, словно чужим — как будто он вдруг оказался в телесной оболочке другого человека и не знал, как с ней управляться. Он в ужасе смотрел на Джорама, не понимая, что происходит, и ничего не мог с этим поделать.

Дверь разбилась в щепки и рухнула к ногам Джорама. По другую сторону двери, озаренная голубоватым сиянием меча, стояла Гвендолин.

Она подслушивала, прижав ухо к двери. Сердце девушки сжималось от сладостных, чудесных фантазий, она придумывала, как получше притвориться удивленной, когда Джорам выйдет и сообщит радостные новости. Но чудесные фантазии развеивались одна за другой, превращаясь в чудовищные, демонические видения. Окаменевшие младенцы, несчастная мать, прижимающая к сердцу холодное, застывшее тельце мертвого ребенка, темные тайны Дуук-тсарит, Анджа, которая скрывается в ночи, унося похищенное чужое дитя...

Гвендолин отпрянула от закрытой и запертой заклинанием двери и зажала рот ладонью, чтобы не закричать. Те ужасы, о которых она услышала, затопили ее душу, словно черные воды быстро поднимающегося потока. Всю жизнь дочь лорда Самуэлса прожила в блаженном неведении, под заботливой защитой и охраной, и потому лишь отчасти понимала то, что касалось рождения детей, — при ней эти вопросы никогда не обсуждали. Но женская сущность в ее душе откликнулась, тысячелетние инстинкты заставили ее содрогнуться от разделенной боли и сочувствия. Гвендолин почувствовала одиночество, скорбь и горе Анджи, она сумела понять даже безумие несчастной матери, потерявшей дитя.

Гвендолин слышала ужасный крик Джорама, наполненный гневом и яростью, и девичья часть ее натуры захотела убежать, спрятаться. Но женщина осталась. И эту женщину встретил Джорам, когда прорвался сквозь дверь. Он смерил Гвендолин мрачным взглядом. Меч в его руке ярко сверкал, холодное бело-голубое сияние отражалось в голубых глазах на бледном лице девушки, которая смотрела на него.

Джорам понял, что она все слышала, и внезапно ощутил огромное, потрясающее облегчение. Он видел, что Гвендолин смотрит на него с ужасом. Сначала испуг, потом будет жалость, потом — отвращение... Он знал, что этого не избежать. Наоборот, он мог даже ускорить это. Ему будет так легко уйти, когда она его возненавидит. Он с радостью вновь погрузится во тьму, зная, что никогда больше не поднимется наверх.

— Итак, леди, вы все знаете, — негромко сказал Джорам. Его голос прозвучал резко и холодно, под стать сиянию Темного Меча. — Вы знаете, что я — никто и ничто. — Мрачно глядя на Гвендолин, он поднял меч. Бело-голубое сияние отразилось в ее расширенных от страха глазах. — Однажды вы сказали, Гвендолин, что вам безразлично, кто я и откуда. Вы сказали, что все равно будете любить меня и пойдете со мной. — Джорам медленно переложил Темный Меч в левую руку, а правую протянул Гвендолин. И, усмехнувшись, сказал: — Ну, так идите со мной. Или ваши слова были обманом, как и слова всех остальных?

Что она могла поделать? Он разговаривал с ней грубо, своей грубостью подталкивая ее к отказу. Но Гвендолин видела гораздо больше — она видела боль и обиду в глазах Джорама. Девушка знала, что если сейчас она отвернется от него, если она его оттолкнет — Джорам уйдет в безводную пустыню своего отчаяния и погибнет в зыбучих песках. Он нуждался в ней. Как меч Джорама выпивал магию из мира, так его жажда любви выпьет все, что Гвендолин сможет предложить.

— Нет, я не обманывала вас, — твердо и спокойно сказала она.

Протянув руку, Гвендолин вложила ее в руку Джорама. Джорам смотрел на нее, потрясенный и растерянный. Какое-то мгновение Гвендолин казалось, что он может оттолкнуть ее. Но девушка крепко держала его за руку и смотрела ему в глаза с любовью и решимостью.

Джорам опустил Темный Меч. Он сжал руку Гвендолин, опустил голову и заплакал. Горькие, душераздирающие рыдания сотрясали его тело. Гвендолин нежно обняла Джорама, прижала к себе и стала успокаивать его, как ребенка.

— Ну, ну... Пойдем отсюда, нам надо уйти, — шептала она. — Теперь тебе опасно здесь быть...

Джорам потянулся к ней. Заблудившись в потемках собственной души, он больше не думал о грозившей опасности. Если бы Гвен не обнимала его, Джорам опустился бы на пол прямо там, где стоял.

— Пойдем! — настойчиво шептала Гвендолин. Джорам неуверенно кивнул. И, спотыкаясь, нетвердым шагом пошел за ней.

— Гвендолин! Нет! Дитя мое! — взмолился лорд Самуэлс, глядя им вслед. Он отчаянно пытался пошевелиться, но Темный Меч высосал из него всю Жизненную силу. И теперь лорд Самуэлс мог только беспомощно стоять и смотреть.

Не оглядываясь на отца, Гвендолин повела прочь мужчину, которого полюбила.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПОДУРАЧИМСЯ НА СЛАВУ!

Не зная толком, что делать и куда идти, Гвен повела Джорама на уровень Огня. Здесь, в темном алькове, который казался еще темнее в окружении огненных иллюзий, они спрятались и вздрагивали при каждом звуке, боясь лишний раз вздохнуть.

— Мы должны выбраться отсюда, пока Дуук-тсарит не начали нас искать — если они еще не начали, — прошептала Гвендолин. — Как долго будет действовать на моего отца это заклинание?

Джорам до некоторой степени овладел собой, хотя по-прежнему цеплялся за Гвендолин, как умирающий цепляется за жизнь. Он крепко прижимал девушку к себе, его темная голова склонилась к золотой головке Гвендолин, его слезы высыхали на ее мягких волосах.

— Я не знаю, — с горечью признался Джорам и посмотрел на Темный Меч, который по-прежнему держал в левой руке. — Но, наверное, не очень долго. Я пока еще плохо понимаю, как действует этот меч.

Гвендолин взглянула на отвратительное оружие и содрогнулась. Джорам притянул ее поближе, стараясь защитить. Он не понимал, что девушку сейчас следует защищать от него самого.

Гвендолин тоже этого не понимала. Она была испугана и растеряна и уже начала сожалеть о принятом решении. Ее сердце разрывалось от тоски и печали — Гвен знала, что это будет ужасным ударом для всей ее семьи. Но еще больше ее смущало непонятное, болезненное удовольствие, которое она ощущала, когда Джорам крепко сжимал ее в объятиях. Девушке хотелось прильнуть к нему еще ближе, еще теснее прижаться к его быстро бьющемуся сердцу, чтобы полнее прочувствовать сладостную боль и наслаждение, разливавшееся внутри тела. Но, думая об этом, Гвендолин холодела от страха. А больше всего она боялась, что их поймают, — и этот страх был не напрасным.

— Если мы выберемся из дворца, куда мы пойдем? — спросила Гвендолин.

— В рощу Мерлина, — не задумываясь, ответил Джорам. У него в голове сразу все прояснилось. — Мосия ждет нас там. Мы выскользнем за Врата... — Юноша замолчал и нахмурился. — Симкин. Нам нужен Симкин! Он сможет нас вывести. А потом, когда мы окажемся за пределами этого проклятого города, мы отправимся в Шаракан.

— В Шаракан! — Гвендолин испуганно ахнула и широко раскрыла глаза.

Джорам улыбнулся, стараясь ее ободрить.

— Я знаю тамошнего принца, — сказал он. — Мы с ним друзья.

Молодой человек замолчал, глядя куда-то вдаль. Может быть, принц Гаральд вовсе не друг ему — теперь, когда он стал никем и ничем. Нет. Джорам покачал головой. В конце концов, у него есть Темный Меч. Он знает о темном камне и умеет ковать из него оружие. И поэтому он — не никто. Лицо юноши стало мрачным и решительным.

— Я выкую оружие из темного камня. Снаряжу армию. И вернусь в Мерилон, — негромко сказал он, крепче сжимая рукоять меча. — И получу все, что захочу! Это тоже сделает меня кем-то!

Джорам почувствовал, что Гвендолин дрожит в его объятиях. Он склонил голову и заглянул в ее голубые глаза.

— Не бойся, — пробормотал он, успокаивая девушку. — Все будет хорошо. Вот увидишь. Я люблю тебя. И я никогда не сделаю ничего, что может повредить тебе. — Наклонившись к Гвендолин, он нежно поцеловал ее в лоб. — Мы поженимся в Шаракане, — добавил он, почувствовав, что она дрожит уже не так сильно. — Может быть, сам принц придет на нашу свадьбу...

— Нет, ну надо же! — раздался возглас из адского марева огненных иллюзий, окружавшего Гвендолин и Джорама. — Черная Смерть ищет вас высоко и низко, далеко и близко, а я нахожу вас — и что же? Вы притаились в укромном уголке и играете в обнималки-щекоталки!

Джорам быстро развернулся и поднял меч.

— Симкин! — выдохнул он, когда снова смог говорить. — Не подкрадывайся больше ко мне вот так!

Опустив меч, Джорам отер пот со лба. Гвен выбралась у него из-за спины — она едва не задохнулась, когда Джорам прижал ее к стене.

— Мои милые влюбленные голубки, — небрежно бросил Симкин. — Смею вас заверить, что сейчас к вам, похоже, подкрадывается нечто гораздо более отвратительное и ужасное, чем я. Вас могут поймать в любое мгновение. Во дворце поднялся переполох.

Джорам прислушался.

— Я ничего не слышу.

— Ты и не услышишь, старина. — Симкин погладил бородку. — Это же дворец, помнишь? Не подобает нарушать покой его величества и пугать императрицу, у которой такое хрупкое здоровье. Однако все в курсе, что глаза высматривают, уши прислушиваются, носы вынюхивают. Коридоры ожили.

— Это безнадежно, — прошептала Гвендолин и обессилено приникла к Джораму. По ее щекам заструились слезы.

— Нет, нет. Совсем наоборот, — заметил Симкин. — Ваш Дурак с вами, чтобы избавить вас от последствий вашей глупости. Однако как складно получилось! Надо запомнить эту шутку. — Картинно запрокинув голову, Симкин посмотрел на Гвендолин сверху вниз. — Из вас получится премиленький Мосия, моя дорогая. Едва ли не лучший из всех, которых я сотворил.

Взмахнув оранжевым шелковым платком, который непонятно откуда появился в его руке, Симкин накрыл платком голову Гвендолин и, прежде чем она успела возразить, пробормотал несколько слов, воскликнул:

— Абракадабра!

И отдернул платок в сторону.

Теперь рядом с Джорамом стоял Мосия, прижимаясь к его плечу и вытирая с лица слезы. Посмотрев на себя, Мосия негодующе вскрикнул и устремил на Симкина взгляд, полный возмущения.

— Замечательно! — сказал Симкин, глядя на Мосию самодовольно и с озорной улыбкой. — Сейчас это очень модно, знаете ли.

Джорам зарделся, обнаружив, что нежно обнимает того, кто выглядел сейчас как красивый, стройный и крепкий юноша. Он сразу же попытался отстраниться. Но этот красивый, крепкий юноша на самом деле был испуганной юной девушкой. Это была Гвендолин — такая храбрая и решительная, когда уводила Джорама из комнаты, где беспомощным живым изваянием стоял ее отец. Это она нашла здесь укромный уголок, она прижимала голову Джорама к своей груди, утешала и успокаивала его, пока он боролся с мраком в своей душе.

Но теперь ее силы истощились. Она пришла в ужас, представив кошмарных Дуук-тсарит, которые кладут невидимые холодные руки на плечи своих жертв и уводят их неведомо куда. А ко всему прочему Гвендолин вдруг оказалась в совершенно незнакомом теле. И сильный, красивый юноша расплакался, закрыв лицо руками. Слезы лились по его лицу, плечи вздрагивали от рыданий.

— Проклятье, Симкин! — пробормотал Джорам, неуклюже обнимая Мосию за широкие плечи. Он никак не мог отделаться от странного впечатления, будто успокаивает сейчас своего друга.

— Эй, эй, так дело не пойдет, — строго сказал Симкин, глядя на Мосию. — Соберись, приятель, возьми себя в руки! — велел он и хлопнул юношу по плечу.

— Симкин! — возмутился Джорам, но сразу замолчал.

— Он прав, — всхлипнув, сказал Мосия и отстранился от Джорама. В заплаканных голубых глазах даже блеснула веселая искорка. — Со мной все в порядке. Правда, я в порядке.

— Вот и молодец, парень! — похвалил его Симкин. — А теперь, мой темный и мрачный друг, мы должны проделать то же самое с тобой... Ой!.. Не получается. — Шелковый платок нерешительно затрепетал в воздухе. — Твой меч мешает, ты же знаешь. Убери его.

Джорам нахмурился и неохотно убрал меч в ножны, а потом еще и прикрыл ножны плащом.

— Что ты собираешься сделать? — мрачно спросил он у Симкина. — Ты не сможешь превратить меня в Мосию — до тех пор, пока со мной мой меч. А меч я не сниму, — поспешно добавил он, заметив, как блеснули глаза Симкина.

— Ну, хорошо. — На несколько мгновений Симкин, казалось, приуныл, потом снова оживился и пожал плечами. — Значит, мы сделаем лучшее, на что способны. Переодевание тоже поможет. Нет, не спорь, мой милый мальчик.

Взмахнув лоскутком оранжевого шелка, Симкин превратил зеленый костюм Джорама в одеяние плакальщика, такое же, как у него самого — длинный просторный балахон с глубоким капюшоном.

— Опусти капюшон пониже, спрячь лицо, — решительно сказал Симкин и тоже надвинул капюшон. — И расслабьтесь, вы оба. Вы же пришли на вечеринку в императорский дворец Мерилона. Вы должны выглядеть смертельно скучающими, а не перепуганными до полусмерти. Да, вот так получше, — заметил он, наблюдая, как Мосия вытирает оранжевым платком следы слез на щеках, а Джорам разжимает кулаки. — Если все пройдет гладко, — спокойным голосом продолжал Симкин, — то останется только один неприятный момент — когда мы будем выходить через парадную дверь.

— Через парадную дверь! — Джорам нахмурил брови. — Но ведь здесь наверняка есть какой-нибудь черный ход.

— Мой бедный наивный мальчик... — Симкин вздохнул. — Что бы ты делал без своего Дурака? Разве ты не понимаешь: все будут ждать, что ты попытаешься ускользнуть из дворца тайком, через черный ход. Дуук-тсарит сейчас толпятся вокруг потайных выходов, как грибы после дождя. Зато возле главного входа их осталось, наверное, не больше пары дюжин. И мы не будем ускальзывать! Нет, мы гордо вывалимся из дворца! Трое пьяных, которые направляются на ночь в город.

Заметив, как побледнел Мосия, Симкин бодро добавил:

— Не волнуйся, у нас все получится! Никто ничего не заподозрит. В конце концов, они ведь ищут очаровательную молодую девушку и угрюмого парня — а не двух плакальщиков и крестьянина.

Мосия через силу улыбнулся. Джорам покачал головой. План Симкина ему совершенно не нравился, но он ничего не мог с этим поделать. Как Джорам ни старался, он не мог придумать ничего получше. Мысли у него в голове ворочались медленно и неохотно. Ощущение реальности быстро ускользало от Джорама, и он внезапно решил этому не противиться.

— Да, кстати... — сказал Симкин, посмотрев на Джорама. — Видимо, надо понимать, что баронство тебе не обломилось?

— Да, — коротко ответил Джорам. Острая боль от ужасного открытия притупилась, превратилась в неприятное ноющее чувство, которое останется с ним на всю жизнь. — Ребенок Анджи родился мертвым, — без всякого выражения сказал Джорам. — Она украла младенца из яслей для брошенных, нежеланных детей...

— Ах! — безмятежно сказал Симкин. — Значит, «зовите меня Никто», да? Ну что, мы готовы? — Он оглядел своих спутников. — Собрались? О, чуть не забыл! Шампанское!

В ответ на призыв Симкина в воздухе раздался мелодичный звон и появилась целая вереница бокалов с искристым вином.

— По одному бокалу каждому, — сказал Симкин, отправляя один бокал в ослабевшую руку Мосии, а второй — к Джораму. — Не забывайте, парни, мы радостно веселимся!

Он поднес бокал к губам и осушил его одним глотком.

— Ну-ка, выпили, дружно! — скомандовал Симкин. — Быстро! А теперь — вперед! Пошли!

Взмахнув рукой, он подбросил свой шелковый платок, и тот полетел впереди компании, словно оранжевое знамя. Потом, подхватив под руку Мосию, Симкин кивнул Джораму, чтобы тот взял белокурого юношу за другую руку.

— Подурачимся на славу! — провозгласил Симкин, и все трое зашагали вперед, через огненные иллюзии. Вереница бокалов с шампанским полетела за ними следом.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ПОСЛЕДНЕЕ ВЕЯНИЕ МОДЫ

Мосия — настоящий Мосия — прятался в тени деревьев в роще Мерлина и тревожно вглядывался в темноту. Сейчас он был в роще один — Мосия постоянно повторял себе это каждые пять минут с тех пор, как наступила ночь. Увы, самовнушение не помогало ему успокоиться. Мосия все равно волновался. Симкин сказал правду — никто не ходит в рощу Мерлина после наступления темноты. И теперь Мосия понимал почему. Ночью роща становилась совсем другой.

С рассветом роща приукрашивалась всевозможными цветами, гирляндами и драгоценностями. Она радостно встречала посетителей и развлекала их своими красотами. Посетителям позволялось срывать нежные цветки и беспечно отбрасывать их прочь, и цветки увядали и умирали в пыли под ногами. Роща с улыбкой смотрела, как гости бросают мусор в хрустальные водоемы и топчут пышную зеленую траву. Она выслушивала пустые восторги и восхищенные возгласы, которые срывались с губ посетителей и таяли, словно дым. Но ночью, собрав плату, роща укрывалась с головой одеялом темноты, сворачивалась вокруг усыпальницы и лежала без сна, исцеляя свои раны.

Полевой маг понимал мысли и чувства растений, как друид — а может, даже лучше, чем некоторые друиды, потому что их жизни не зависели от урожая, который они выращивали. Мосия слышал вокруг шепот, рассерженный и печальный.

Сердились живые растения рощи. А печаль исходила, как показалось Мосии, от мертвых. Поэтому молодой маг чувствовал себя уютнее рядом с гробницей Мерлина. Он стоял возле усыпальницы, положив руку на мраморное надгробие, которое оставалось теплым даже в ночной прохладе. С этого наблюдательного поста Мосия бдительно всматривался в темноту и неустанно повторял себе, что, кроме него, в роще никого нет.

Но чем дальше, тем больше он волновался. Обычные ночные звуки дикого леса — или даже одомашненного леса, как здесь, — заставляли Мосию вздрагивать от испуга. Ему было жарко, несмотря на ночную прохладу. Деревья скрипели, листва шелестела, в кустах раздавались какие-то шорохи — и все эти звуки казались Мосии зловещими и как будто таили в себе угрозу. Мосия был в роще чужим, нежеланным пришельцем и тревожил ее ночной отдых. Поэтому юноша беспокойно расхаживал возле гробницы, опасливо поглядывал на деревья и с раздражением думал о том, сколько же времени может понадобиться Джораму для того, чтобы стать бароном.

Чтобы как-нибудь отвлечься от неприятных мыслей, Мосия начал воображать, как Джорам живет в роскоши в собственном богатом имении, вместе с прелестной супругой и полчищем слуг, готовых исполнить его малейшую прихоть. Мосия улыбнулся, но улыбка быстро угасла и сменилась печальным вздохом.

Жизнь во лжи. Всю свою жизнь Джораму приходилось лгать, и теперь ему придется лгать всегда — иначе он просто не сможет. Джорам, конечно, говорил, что богатство сделает его свободным, но у Мосии хватало здравого смысла, чтобы сообразить: богатство всего лишь добавит новые цепи к тем, что уже сковывают Джорама. А то, что эти цепи будут золотыми, а не железными, в сущности, ничего не изменит. Мосия понимал, что Джорам никогда не признается в том, что он — Мертвый. Он никогда не признается в том, что убил надсмотрщика. Правда, в отличие от Сарьона, Мосия не считал и никогда не будет считать убийством смерть Блалоха.

А потом — что будет с их детьми? Мосия покачал головой и рассеянно провел рукой по контурам меча, вырезанного на крышке мраморного надгробия. Родятся ли они Мертвыми, как их отец? Придется ли ему их прятать, как прячутся другие Мертвые? Будет ли ложь продолжаться из поколения в поколение?

Мосия представил, как темный рок падает на семейство и окутывает тенью сначала Гвендолин, которая будет рожать Мертвых детей, не зная почему. Потом настанет очередь детей — они будут жить, постоянно обманывая, как и Джорам. Может быть, Джорам научит их Темным искусствам. Может быть, к тому времени начнется война с Шараканом. Техника снова вернется в мир и принесет с собой смерть и разрушение. Мосия содрогнулся. Ему не нравился Мерилон, не понравились здешние люди, не понравилось, как эти люди живут. Красота и волшебное великолепие, которые поначалу очаровали юношу, теперь, казалось, сверкали слишком ярко и резали глаз. Но Мосия считал, что в этом виноват он сам, но не жители Мерилона. Они не заслужили...

Сзади на плечо Мосии легла чья-то рука. Он мгновенно обернулся, но было уже слишком поздно.

Раздался голос, прозвучало заклинание.

Жизненная сила вытекла из Мосии, и роща жадно поглотила ее. Юноша пошатнулся и рухнул, беспомощный, на землю. Облаченные в черные мантии люди, окружившие Мосию со всех сторон, отняли у него всю магию. Но Мосия прожил всю жизнь среди чародеев Темных искусств. Ему приходилось месяцами жить совсем без магии, и, что еще важнее, ему уже случалось попадать под действие этого заклинания. Поэтому потрясение от отнимающего Жизненную силу заклинания оказалось не таким разрушительным, каким могло бы быть, и это заклинание не полностью парализовало молодого мага.

Но у Мосии хватило ума не дать врагам это понять. Лежа на земле, прижимаясь щекой к прохладной, влажной траве, Мосия старался побороть страх и собраться с силами, отыскивая их внутри себя, а не в магии окружающего мира. Когда юноша почувствовал, что мышцы снова начали ему повиноваться, и понял, что снова владеет своим телом, ему пришлось бороться с неудержимым желанием вскочить и убежать прочь. Бегство ничего бы ему не дало. Он знал, что не сможет убежать. Они наверняка сотворили бы еще более мощное заклинание, с которым он уже не смог бы справиться.

Поэтому Мосия лежал на земле, наблюдал за теми, кто на него напал, собирался с силами, не позволяя страху возобладать над собой, и отчаянно старался придумать, что же делать дальше.

Конечно же, это были Дуук-тсарит. Почти невидимые в темноте рощи, колдуны в черных мантиях стояли рядом с белой мраморной гробницей, возле того места, где лежал Мосия. Колдунов было двое, они переговаривались, стоя так близко от Мосии, что он, наверное, мог бы дотянуться до них рукой. Оба Дуук-тсарит совершенно не обращали внимания на молодого мага, не без оснований уверенные в действенности своего заклинания.

— Значит, они ушли из дворца?

Голос был женский, низкий и холодный. От этого голоса у Мосии мороз пробежал по коже.

— Да, госпожа, — ответил колдун-мужчина. — Им позволили уйти, как вы и приказывали.

— И там не было никаких беспорядков? — озабоченно поинтересовалась колдунья.

— Нет, госпожа.

— Что с лордом Самуэлсом, отцом девушки?

— Им занимаются, госпожа. Он упорствует, продолжает задавать вопросы, но со временем его убедят, что подобное любопытство не пойдет на пользу его дочери.

— Вопросы, которые не слетают с языка, остаются в сердце, пускают там корни и вырастают, — пробормотала колдунья, повторяя старинную пословицу. — Что ж, в свое время мы с ним разберемся. Однако мне кажется, что нам следует искоренить эти вопросы и заменить их правдой, которая со временем, несомненно, завянет и умрет. Конечно, этим должен заниматься епископ Ванье, но, пока я не поговорила с его святейшеством, девчонку тоже возьмите под стражу.

Ответа не последовало, но Мосия уловил легкий шорох одеяния — вероятно, колдун молча поклонился в ответ.

Мосия слушал очень внимательно. Он позабыл про страх, так отчаянно ему хотелось узнать, что произошло. Как они смогли выследить Джорама? Ведь его защищает Темный Меч! «И как они смогли выследить меня? — внезапно спросил себя Мосия. — Более того — они не просто выследили нас обоих, они еще и знают, что мы с Джорамом как-то связаны. Никто не знал, что мы уговорились встретиться здесь. Никто, кроме...»

— И теперь они направляются в рощу? — с ноткой нетерпения в голосе спросила колдунья.

— Так сказал нам предатель, — ответил колдун, — и у нас нет оснований не доверять ему.

Предатель! Мосии сделалось дурно, внутренности скрутило спазмом, в горло хлынула горячая, горькая желчь. Так вот в чем дело! Их предали, и теперь Джорам идет прямо в расставленную ловушку. Но кто их предал?

Мосии живо представился беспечный молодой человек с бородкой, одетый в длинную белую мантию, вынимающий прямо из воздуха клочок оранжевого шелка.

Симкин! Мосия задохнулся от гнева, злые слезы брызнули у него из глаз. «Я убью тебя, Симкин — даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни!

— Спокойно, спокойно. Нужно успокоиться, — сказал себе Мосия. — У меня еще есть шанс. Я должен найти Джорама, предупредить его...»

Мосия заставил себя забыть обо всем и думать только об одном — о побеге. Он осторожно пошевелил рукой и даже затаил дыхание, опасаясь, как бы Дуук-тсарит не услышали. Но колдуны были увлечены разговором и уверены, что заклинание надежно обездвижило молодого человека. Мосия пошарил рукой по земле и нащупал что-то твердое. Палка! Не важно, что это всего лишь инструмент, используя который, он передаст Жизненную силу изначально безжизненному предмету.

Мосия сжал в руке оружие и, чуть приподняв голову, огляделся. Тело юноши напряглось от возбуждения. Колдун стоял спиной к нему. Быстро ударить его по голове, подхватить обмякшее тело, заслониться им от заклинания, которое сотворит колдунья... Мосия сжал палку покрепче, весь подобрался и вскочил на ноги.

В то же мгновение с земли взметнулись ощетинившиеся шипами лианы Киджа и крепко опутали молодого мага по рукам и ногам, острые шипы вонзились в тело. Мосия закричал от боли и выронил палку. Юноша упал на землю, к ногам колдуна, который удивленно посмотрел на него, а потом с виноватым видом повернулся к спутнице.

— Да, ты ошибся, — сказала она колдуну. Раздосадованный Дуук-тсарит склонил голову. — О наказании для тебя я подумаю позже. Сейчас нет времени. Я знаю его лицо. Я должна узнать его голос.

Колдунья присела рядом с Мосией, положила руку ему на плечо — и шипы с лиан Киджа вдруг исчезли. Юноша застонал и перекатился по траве в сторону. Кровь струилась из сотен маленьких ранок, стекала по рукам Мосии, пятнала его одежду.

— Как тебя зовут? — ровным голосом спросила колдунья. Она повернула к себе вспотевшее, искаженное от боли лицо юноши и принялась внимательно его разглядывать.

Мосия покачал головой — по крайней мере, попытался это сделать.

Его движение больше походило на болезненный спазм.

Колдунья спокойно произнесла несколько слов, и Мосия в ужасе замер — на лианах снова начали отрастать шипы. Но пока они не пронзали тело Мосии, а лишь покалывали его.

— Пока... — сказала колдунья, прочитав мысли Мосии на его бледном от страха лице. — Но они будут расти, и прорастут прямо сквозь твою кожу, и пронзят твое тело насквозь, и разорвут тебя на части, и ты умрешь. А теперь — спрашиваю еще раз. Как тебя зовут?

— Зачем тебе? Какая тебе разница? — простонал Мосия. — Ты же знаешь мое имя!

— Развлеки меня, — сказала колдунья и произнесла еще одно заклинание. Шипы на лианах выросли еще на полдюйма.

— Мосия! — закричал юноша, запрокинув голову от невыносимой боли.

— Мосия, Мосия, Мосия...

А потом, сквозь пелену боли, он понял, что задумали Дуук-тсарит.

Мосия замолчал, жалея, что не может проглотить обратно свои слова.

Расширенными от ужаса глазами он смотрел, как колдунья принимает его облик. Ее лицо стало его лицом. Ее одежда — его одеждой. Ее голос — его голосом.

— Что мы сделаем с ним? — смиренно спросил колдун. Он все еще страдал из-за допущенной ошибки.

— Брось его в Коридор и отправь во Внешние земли, — сказала колдунья — нет, теперь Мосия, — поднимаясь на ноги.

— Нет!

Мосия попытался вырваться из сильных рук колдуна, который одним рывком поднял его с земли. Но при малейшем движении острые шипы вонзались в его тело, и юноша, вскрикнув от боли, обмяк. Заметив, что рядом раскрывается темный зев магического Коридора, Мосия отчаянно закричал:

— Джорам! Джорам, беги! Это ловушка! Беги! — Юноша кричал, надеясь, что друг услышит его, но в глубине души он понимал, что это не поможет.

Дуук-тсарит швырнул его в Коридор. Коридор начал закрываться и сдавил Мосию. Шипы вонзились в тело, по коже потекли теплые струйки крови. Бросив последний взгляд на рощу Мерлина, Мосия увидел колдунью — то есть себя. Она — теперь Мосия — посмотрела на него спокойно и равнодушно, а потом развела руками и сказала его собственным голосом:

— Сейчас это очень модно.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ИЛЛЮЗИЯ ТЫСЯЧИ МОСИЙ

— Мне не хочется туда идти, — пролепетала Гвендолин, глядя в темноту рощи, наполненную странными шорохами.

— Ты... Ты и я... Мы оба, — заплетающимся языком пробормотал Симкин и тяжело оперся на Джорама, едва не сбив юношу с ног.

Раздраженный Джорам подхватил Симкина, но колени у того подогнулись, и Симкин опустился на землю. Он обнял Джорама за шею, притянул к себе и доверительно прошептал юноше на ухо:

— Н-ночью здесь чертовски скучно.

— И я не хочу, чтобы вы туда шли, — добавила Гвен, дрожа от ночной прохлады.

Хотя Сиф-ханар поддерживали в Верхнем городе приятную весеннюю погоду, здесь, в роще Мерлина, среди густой листвы, было гораздо холоднее, чем наверху, в городе. Или, может быть, по ночам в роще появлялся такой холод, побороть который не могла даже магия Сиф-ханар.

— Почему ваш друг не мог встретить нас снаружи?

— Не забывайте, его сейчас везде ищут, — ответил Джорам, поднимая Симкина на ноги. Симкин пошатывался и с важным видом пьяницы смотрел по сторонам. — И нас тоже ищут. Отныне наша жизнь будет совсем другой, миледи.

Джорам не хотел грубить девушке, но гнев и разочарование, позабытые на время отчаянного и рискованного бегства из дворца, снова вернулись к нему в полете через Мерилон на крыльях черного лебедя. Он помрачнел еще больше из-за темной, неприятной атмосферы ночной рощи и из-за несносного Симкина, который за время пути старательно опустошил все бокалы с шампанским.

— Дюк-с-срит не смогут... выследить нас... по пузырькам из шампанского, — заявил он.

Гвендолин опустила голову. Девушка снова приняла свой собственный облик, и, глядя на ее поникшие хрупкие плечи, печально обвисшие золотые локоны — из-за его грубых слов, — Джорам понял, что ему следует тщательнее следить за темным чудовищем, которое сидит на цепи в глубине его души.

— Вставай! — Он дернул Симкина, заставляя его выпрямиться.

— Слуш-усь, капитан! — Симкин отсалютовал, проделал изящный пируэт и уселся на траву.

Джорам оставил его и обнял Гвендолин.

— Мне очень жаль, — пробормотал юноша. — Прости меня.

— Нет, это я должна просить прощения, — сказала Гвен, пытаясь улыбнуться. — Ты прав. Я должна привыкать к такой жизни. — Девушка выпрямилась, расправила плечи и решительно сжала губы. — Я пойду с тобой, — сказала она.

— Нет, это не обязательно, — сказал Джорам и улыбнулся. Но в ночной темноте его улыбки не было видно. — Оставайся здесь, с Симкином...

— Останься со мной, полюби меня, — пьяным голосом продекламировал Симкин, развалясь на траве. — И расцветут цветы нашей любви...

— Хотя, если подумать, наверное, тебе лучше будет пойти со мной, — тут же поправился Джорам.

— Я пойду с тобой. Да, пойду! И не буду бояться. Больше никогда не буду бояться. Я хочу, чтобы ты гордился мной, — пылко сказала Гвендолин.

— Я горжусь тобой. И я люблю тебя! — Джорам наклонился и поцеловал ее в губы — и словно прохладный бальзам пролился на пылающую рану в его душе. — Пойдем со мной. Это недалеко. Мосия ждет возле гробницы. Мы уведем его, а этого пьяницу подберем на обратном пути. Потом выйдем за Врата, так же легко, как вышли из дворца, — и отправимся в Шаракан!

— Кто это тут пьяница? — спросил Симкин, возмущенно озираясь по сторонам. — Вот так всегда бывает... Человек... никогда не знает... когда нужно остановиться...

Крепко держась за руки, гонимые теми же безотчетными страхами, которые преследовали Мосию в темной ночной роще, Джорам и Гвендолин быстро шли по дорожке. Им хотелось побыстрее забрать своего друга и убраться отсюда. Они не разговаривали. В роще стояла тишина — не спокойная и умиротворенная, а настороженная, выжидающая, опасная тишина затаившегося охотника. В этой тишине самый тихий шепот показался бы криком. Сердца молодых людей стучали оглушительно громко, и, хотя Джорам ступал по траве осторожно, а Гвендолин вообще парила в воздухе рядом с ним, обоим казалось, что они производят больше шума, чем целая армия.

Джорам и Гвендолин легко нашли путь сквозь лабиринт к сердцу рощи — они шли вдоль ручья, который так весело журчал днем, а сейчас безмолвно струился во тьме, словно зловещая черная змея.

Гробница Мерлина стояла в центре круга больших дубов. Белый мрамор надгробия светился в темноте бледным и холодным светом. Влюбленные крепче сжали руки и придвинулись ближе друг к другу. Джорам внезапно вспомнил о своем белоснежном одеянии, которое выделялось в темноте ярким светлым пятном. Когда он выйдет на открытое пространство, его легко смогут заметить.

Джорам напомнил себе, что бояться здесь нечего. Ведь они благополучно сбежали из дворца...

— Подожди! — предупредил он Гвендолин, и они затаились в темноте за деревьями. Хотя тень деревьев и не была дружелюбной, но, по крайней мере, темнота скрывала их от посторонних взглядов. Они стояли, затаив дыхание, ждали и смотрели. Поляна казалась пустынной. И возле гробницы как будто никого не было. Или все-таки там кто-то был? Как будто чья-то тень шевельнулась возле мраморного надгробия... С такого расстояния невозможно было рассмотреть как следует.

Джораму захотелось вынуть из ножен Темный Меч, но он не решился. Меч будет втягивать в себя магию, отнимая силы и у Гвендолин, и у Мосии. А для того чтобы выбраться за Врата, им может понадобиться вся сила и вся магия, которая у них есть. Джорам с досадой подумал, что на этот раз Симкин будет более чем бесполезен.

— Мне кажется, твой друг там! — прошептала Гвендолин и сжала руку Джорама.

— Да, — Джорам всмотрелся в темноту и тоже увидел неясную фигуру, которая двигалась вокруг гробницы и направлялась в их сторону. — Да, ты права! Это Мосия. Нет, подожди нас здесь. — Он отпустил руку девушки и пошел вперед.

— Джорам! — Гвендолин схватила его за рукав белого балахона.

— Что, моя милая? — нежно спросил юноша. Он повернулся к Гвен и постарался придать лицу выражение терпеливого внимания. Но Гвендолин это не обмануло, и она выпустила его рукав.

— Нет, ничего, — сказала Гвен со слабой улыбкой, едва видимой в тусклом, призрачном свете гробницы. — Всего лишь мои глупые страхи. Прошу тебя, поторопись, ладно?

— Я быстро, — пообещал Джорам и, ободряюще улыбнувшись, повернулся и вышел на поляну.

— Мосия! — Джорам рискнул негромко окликнуть друга.

Неясная фигура возле гробницы повернулась к нему и застыла, всматриваясь в темноту. Джорам помахал рукой. Молодой маг замер в нерешительности. Джорам сообразил, что Мосия не ожидал увидеть его в белом одеянии. Он подошел уже достаточно близко, чтобы различить черты лица Мосии, и откинул капюшон.

— Это я, Джорам! — сказал он немного громче. Присутствие друга придало Джораму уверенности.

Мосия улыбнулся и вздохнул с облегчением. Его вздох эхом пролетел над рощей. Раскинув руки, молодой маг бросился к другу, и не успел Джорам сообразить, что происходит, как Мосия уже сжимал его в объятиях.

— Во имя Олмина, как я рад тебя видеть! — воскликнул Мосия. — А где все остальные?

— Гвендолин ожидает там, под деревьями, — ответил Джорам. Он тоже приобнял Мосию, хотя ему очень хотелось высвободиться из объятий юноши. — Симкин напился, как свинья. Нам придется покинуть Мерилон, — добавил он, удивляясь про себя, почему Мосия продолжает его обнимать. — Послушай, хватит уже... — Терпение Джорама кончилось, и он попытался оттолкнуть Мосию. — Нам пора уходить! Мы в опасности! Перестань...

Джорам не смог пошевелить руками. Мосия держал его крепко и смотрел на него с холодной улыбкой. Бледный свет гробницы мерцал в голубых глазах мага.

— Мосия! — Джорам разозлился и в то же время похолодел от страха. — Отпусти меня!

Юноша резко дернулся, чтобы вырваться из хватки Мосии, но безрезультатно. Руки Мосии сжали его еще сильнее, и Джорам с ужасом понял, что это не просто объятия — он связан магическим заклинанием! Джорам задергался, стараясь дотянуться до Темного Меча, но его тело слабело с каждой минутой, а хватка Мосии становилась все крепче.

А потом Джораму пришлось бороться уже не за меч, а за жизнь — его сдавило так, что он почти не мог дышать. Джорам хватал ртом воздух, глядя в лицо Мосии, и ничего не понимал. Откуда-то издалека донесся женский крик, который быстро оборвался. Джорам попытался заговорить, но ему не хватало дыхания. Темнота рощи быстро опускалась на него, затмевая взор. Смерть подступила очень близко, и Джорам перестал бороться, с благодарностью принимая скорое избавление от боли.

Опытные в подобных делах руки немного ослабили хватку. Мосия улыбнулся и произнес какое-то слово — и лицо молодого мага исчезло. И Джорам, в последние мгновения перед тем, как сознание оставило его, увидел, что его сжимает в объятиях бледная женщина в черном одеянии Дуук-тсарит.

Ноги у Джорама подогнулись, и женщина мягко опустила его на траву. Уже теряя сознание, юноша услышал, как она предупреждает своего невидимого спутника:

— Не дотрагивайся до меча.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

СУД

Дьякон Далчейз пробудился от крепкого сна, услышав раздраженное фырканье, и попытался откатиться в сторону, чтобы убраться подальше от руки, которая настойчиво трясла его за плечо.

— Я уже опоздал на утреннюю молитву, — пробормотал дьякон, зарываясь поглубже в одеяло и пряча лицо в подушку. — Скажите Олмину, пусть начинает без меня...

— Дьякон Далчейз! — Его окликнули по имени, не переставая трясти за плечо. — Вставайте! Вас призывает епископ Ванье!

— Ванье! — недоверчиво повторил Далчейз. Престарелый каталист выбрался из глубин уютной, мягкой постели и заморгал, щурясь от яркого света, который лился из шара-светильника. Над ним стоял человек в черном одеянии с глубоким капюшоном, скрывающим лицо.

— Дуук-тсарит! — пробормотал Далчейз, стараясь встряхнуться и заставить сонный мозг работать.

Испуг при виде колдуна в черной мантии помог ему проснуться, хотя к тому времени, когда старый каталист уселся на постели и опустил ноги на пол, страх сменился отстраненным любопытством. «На этот раз они до меня добрались... — думал Далчейз, пытаясь на ощупь отыскать рясу, которую, кажется, бросил перед сном куда-то на край кровати. — Интересно, из-за чего? Наверняка из-за того неосторожного замечания по поводу императрицы на вчерашнем приеме во дворце. Ах, Далчейз... В твои-то годы мог бы уже соображать, что стоит говорить, а о чем лучше помолчать!»

Каталист вздохнул и принялся натягивать рясу, но Дуук-тсарит остановил его, положив холодную руку ему на плечо. Лицо колдуна было скрыто в темной глубине черного капюшона.

— А теперь вам что не так? — возмутился Далчейз, полагая, что терять ему больше нечего. — Неужели мало того, что его святейшество решил устроить мне наказание посреди ночи? Я что, должен еще и явиться к нему голым?

— Вы должны надеть полное церемониальное облачение, — ровным голосом сказал Дуук-тсарит. — Я принес вашу одежду.

Далчейз увидел, что колдун действительно держит на сгибе руки его лучшее церемониальное облачение — прямо как вышколенный домашний маг! Каталист удивленно вытаращил глаза — сперва на облачение, потом на колдуна.

— О наказании речи не было, — спокойно продолжал Дуук-тсарит. — Епископ просил вас поторопиться. Дело не терпит отлагательств. — Колдун встряхнул парадную рясу каталиста и добавил: — Если желаете, я помогу вам облачиться.

Далчейз поднялся и, промолвив одно слово, оказался облачен в церемониальные одежды, которые он не надевал с... с каких же пор? Наверное, с того вечера, как принца объявили Мертвым.

— Какого цвета? — рассеянно спросил дьякон, приглаживая лысую голову, на которой не осталось ни единого волоска.

— Что «какого цвета»? — переспросил Дуук-тсарит. — Боюсь, я не понял...

— Какого цвета должен быть наряд? — раздраженно уточнил Далчейз. — Сейчас это цвета плакальщика, если вы не ослепли. Мы идем на церемонию погребения? Да? Тогда я оставлю этот цвет. А может, нам предстоит свадьба? Тогда нужно будет сменить на...

— Суд, — сухо промолвил Дуук-тсарит.

— Суд, — понимающе кивнул дьякон.

Чтобы выиграть время, он воспользовался ночным горшком, который стоял в углу маленькой комнаты. И заметил, что чародей начал проявлять признаки крайнего нетерпения. Вместо того чтобы смиренно сложить руки на груди, он нетерпеливо сплетал и расплетал пальцы. Дьякон громко засопел, приводя в порядок одеяние — расправляя складки и окрашивая в серый цвет, который приличествовал судилищу. В это время его сознание, еще не совсем проснувшееся, лихорадочно искало ответ на вопрос: что произошло? Епископ Ванье зовет его среди глухой ночи. В качестве сопровождающего послан Дуук-тсарит, а не простой послушник, как обычно. Не для наказания, а чтобы присутствовать на суде. Дьякон впервые за последние восемнадцать лет облачался в церемониальную одежду. Да, вспомнил он, восемнадцать лет прошло с той страшной ночи, когда принца Мерилона признали Мертвым. Все равно Далчейз ничего не мог понять. Заинтригованный дьякон повернулся наконец к Дуук-тсарит, который едва сумел подавить вздох облегчения. «Молодой еще», — подумал Далчейз, усмехнувшись про себя.

— Что ж, — пробормотал он, — идемте.

И удивился, когда холодная рука снова крепко ухватила его за плечо.

— Мы пойдем через Коридор, отец, — сказал Дуук-тсарит.

— В покои его святейшества? — поднял брови Далчейз. — Наверное, вы здесь новичок, юноша. Но вы все равно должны знать, что это запретное...

— Следуйте за мной, отец.

Видимо, намек на юный возраст задел чародея, и ему пришлось приложить все усилия, чтобы удержать себя в руках. В комнатке Далчейза открылся Коридор, и холодная рука втащила дьякона внутрь. Последовало мимолетное ощущение давления и стесненности, после чего Далчейз оказался в огромном зале, вырубленном в сердце скалы. Легенды гласили, что это сделал тот самый могущественный чародей, который привел сюда свой народ. Это был зал Жизни. В давние времена он носил название зал Жизни и Смерти, дабы представить обе стороны мироздания. После запрета на Темные искусства это название подверглось корректировке. Была ли легенда правдивой или нет, но зал являл собой почти идеальную сферу. Он был похож на каменную дыню, из которой аккуратно выбрали сердцевину. Это помещение располагалось в центре Купели, у самого Источника Жизни, из которого струилась невидимая глазу животворная магия мира. Свод венчали арки из полированного камня. В стенах зала, напротив входа, находились гигантские ниши, тянувшиеся под потолок. Это были так называемые Пальцы Мерлина. Во время важнейших заседаний и советов в них восседали кардиналы Королевства. В противоположной стене темнела еще одна впадина — так называемый Большой Палец, место для епископа, который всегда располагался отдельно от своих советников. По всей длине зала стояли ровные ряды каменных сидений. Холодные и неудобные, они носили среди каталистов и вовсе непристойные наименования, которые шепотом сообщались новым послушникам на ушко.

Обычно сумрак огромного зала озаряли магические светильники, которые поддерживал чародей, находящийся на службе у каталистов. Но сегодня светильники не горели. Далчейз принялся озираться, стоя в полутьме холодного помещения.

— Во имя Олмина! — выдохнул дьякон, опешив от изумления и не веря своим глазам. — Да это же зал Жизни! Я не был здесь с тех самых пор, как... как...

Воспоминания о событии, которое произошло восемнадцать лет назад, нахлынули на дьякона с новой силой. А ведь он, бывало, не мог припомнить, что с ним случилось еще вчера. Он знал, что это — признак наступающей старости. Стремление жить прошлым. Ну, почему бы и нет? Там было гораздо интересней, чем в настоящем. Хотя похоже, что сегодняшняя ночь будет не совсем обычной, понял он, оглядываясь вокруг.

— А где все? — поинтересовался он у Дуук-тсарит, который, не снимая руки с его плеча, направился прямо к Большому Пальцу Мерлина.

По крайней мере, если Далчейз верно помнил план этого зала, именно туда они и направлялись. Чародей пошел вперед, освещая дорогу маленьким светящимся шаром, который держал на ладони. Далчейз поспешил следом. В этой тьме он почти ничего не мог разглядеть. Источник Жизни находился точно посреди зала, насколько он помнил. Дьякон поискал его взглядом. Так и есть, вот он. От Источника исходило слабое радужное свечение, в то время как остальная часть зала лежала во тьме. Внезапно впереди вспыхнул свет. Сощурившись, Далчейз попытался определить его источник, но свет горел так ярко, что он смог только смутно различить несколько фигур.

В последний раз, когда Далчейз присутствовал на суде, был давний случай с мужчиной-каталистом, который связался с молодой благородной женщиной. Ее звали то ли Танья, то ли Анджа, то ли как-то еще... А! Далчейз потряс головой, пытаясь освежить воспоминания. В тот день зал был запружен членами Ордена. Были приглашены каталисты отовсюду, особенно много их прибыло из родного города обвиняемого — Мерилона. Епископ вкратце обрисовал подробности преступления, чтобы потрясти воображение коллег таким страшным грехом. Неизвестно, подействовала речь на таких же грешников или нет, зато многие каталисты не раз засыпали за время трехдневного слушания. А послушники так разволновались, что потом еще целый месяц вечерни пришлось продлевать на час или два. Без сомнений, наказание — Превращение — произвело гораздо более значительный эффект. Далчейзу до сих пор эта сцена являлась в ночных кошмарах. Он снова и снова видел, как рука мужчины, постепенно превращающегося в камень, застывала в последнем отчаянном и непокорном взмахе.

Рассерженный тем, что его снова заставили все вспомнить, Далчейз остановился.

— Послушайте, — упрямо сказал он. — Я требую объяснить, что происходит. Куда вы меня тащите? — Он оглядел темный зал. — И где все остальные? И что случилось с освещением?

— Пожалуйста, подойдите сюда, дьякон Далчейз, — раздался из темноты твердый, но приятный голос. Далчейз догадался, что и голос, и свечение исходят из Большого Пальца. — Вы все поймете.

— Ванье, — прошептал дьякон, содрогнувшись и с тоской вспомнив оставленную теплую постель.

Время повернулось вспять, зал Жизни наполнился запахами мокрого камня и плесневелых гобеленов. Дьякон чихнул, вытер нос рукавом балахона и заставил себя идти вперед, пока не очутился, хлопая глазами как сова, перед его святейшеством, епископом королевства.

— Мой дорогой дьякон, приношу извинения за то, что мы потревожили ваш сон.

И епископ Ванье встал. Это было неслыханной честью — чтобы сам епископ вставал ради обычного дьякона. Более того, ради Далчейза — он пробыл дьяконом сорок лет и, вероятно, умрет дьяконом, потому что имеет длинный острый язык и привык говорить то, что на ум взбредет. Поговаривали даже, что Далчейза давным-давно бы поставили стоять в качестве каменного Дозорного, если бы за него не заступались в неких высоких кругах. Поэтому честь, оказанная ему епископом, была поистине потрясающей. Но то, что последовало за этим, вообще выходило за всякие рамки. Далчейз поклонился и едва не упал, когда Ванье протянул ему толстую руку — не для поцелуя, а просто для пожатия. «Если я сейчас умру, то отправлюсь прямиком к Олмину», — язвительно сказал себе старик. Но он прижал руку епископа ко лбу, не очень искусно притворяясь, что обезумел от восторга. Прикосновение было не слишком приятным, словно прикладываешь ко лбу холодную, только что пойманную рыбину. К тому же пухлые пальцы Ванье слегка дрожали. Видимо, заметив это, епископ вырвал руку, одернул красное одеяние и снова взгромоздился на каменное сиденье. Свет, который сиял из-за спины Ванье, исходил из какого-то магического источника. Лицо епископа оставалось в тени, зато все, кто стоял перед ним, оказывались в круге ослепительно яркого света.

Привыкнув к освещению и не зная, что делать дальше, Далчейз огляделся. К его изумлению, сопровождавший его Дуук-тсарит исчез. То ли ушел, то ли отодвинулся поглубже в тень. Но у дьякона было стойкое ощущение, что в зале есть другие представители Ордена, которые молча наблюдают за происходящим, хотя он никого не заметил. Кроме одного человека. Это был пожилой каталист в красных одеждах, который сидел, со склоненной головой, на каменном стуле неподалеку от епископского трона. Все, что предстало взгляду Далчейза, — это реденькие волосы вокруг большой, сероватой по цвету лысины. Этот человек не пошевелился, когда епископ поднялся, чтобы приветствовать дьякона. Как сидел, так и остался сидеть, вперив взгляд в собственные башмаки. Что-то в этой позе показалось Далчейзу знакомым.

Дьякон попытался рассмотреть его лицо, но с того места, где он стоял, это оказалось невозможным. А привлекать к себе внимание он не рискнул. Взглянув на епископа, Далчейз заметил, что его святейшество больше не смотрит на него, а подает какие-то знаки в темноту.

Дьякон вовсе не был удивлен, когда в ответ из темноты появился давешний Дуук-тсарит, который привел его сюда. Он склонил голову в черном капюшоне, чтобы расслышать торопливый шепот господина. Далчейз воспользовался возможностью сделать шаг к сидящему на стуле каталисту.

— Брат, — мягко и тихо промолвил Далчейз, который мог, когда хотел, усмирять свой злой язык, — боюсь, что вам нездоровится. Если что-то...

Каталист поднял к нему изможденное лицо. От ласковых слов на глазах несчастного засверкали слезы.

Далчейз осекся. Он не только проглотил готовый вырваться возглас удивления, он едва не проглотил свой язык.

— Сарьон!

На некоторое время способность соображать оставила старого дьякона. Окончательно сбитый с толку, он с благодарностью опустился на каменный стул, вовремя подставленный еще одним Дуук-тсарит. Чародей возник по мановению руки епископа Ванье. Любопытство Далчейза перешло все границы, он уже не пытался догадаться, что происходит. В то же время страх, который таился сперва на самом донышке души, начал нарастать. Особенно после того, как дьякон увидел Сарьона. На лице каталиста застыло такое потерянное выражение, что Далчейз теперь недоумевал: как он узнал его с первого взгляда?

Хотя Сарьону было чуть больше сорока лет, он казался старше самого Далчейза. Исхудавшее лицо приобрело пепельный оттенок, который в ярком свете, исходящем из Большого Пальца, казался мертвенным. Добродушные, чуть раскосые глаза математика средних лет превратились в затравленные глаза человека, загнанного в ловушку. Взгляд этих глаз испуганно метался по темному залу, словно в поисках выхода, но неизменно возвращался к епископу Ванье. И тогда в них мелькала такая безнадежность, что у Далчейза сжималось от жалости сердце.

Дьякону стало еще страшнее. Он был постарше Сарьона и гораздо опытней его, и он не видел никакой надежды для несчастного каталиста в спокойном лице его святейшества и его холодном, размеренном голосе. А еще хуже было прикосновение этих вялых пальцев, похожих на дохлую рыбу. Неожиданно Далчейза охватило неприятное ощущение, что, пожалуй, зажился он на этом свете... Он заерзал на каменном сиденье, таком холодном, что тепло его собственного тела не могло его нагреть. Прошло уже полчаса с минуты, как он прибыл в зал, а никто еще и словом не перемолвился, не считая Дуук-тсарит, которые шепотом произносили заклинания, передвигая каменные стулья. Далчейз смотрел на Сарьона, Сарьон не сводил глаз с епископа Ванье, а епископ пялился куда-то в непроглядную темноту.

«Еще немного, — подумал Далчейз, — и я скажу что-нибудь такое, о чем буду жалеть. Я себя знаю. Что случилось с Сарьоном? Он словно вырвался из лап демонов! Я...»

— Дьякон Далчейз, — неожиданно промолвил епископ Ванье голосом, который сразу же заставил дьякона насторожиться.

— Ваше святейшество, — поспешно вскинулся Далчейз.

— Недавно освободилось место домашнего мастера в королевском дворце Зит-Эля, — сказал епископ. — Думаю, это было бы вам интересно, не так ли, сын мой?

Сын мой, как же! Далчейз фыркнул про себя, оглядывая Ванье. Конечно, он был достаточно стар, чтобы усыновить дьякона, но едва ли эти жирные чресла породили хоть одно живое существо. И тут до его сознания наконец дошли слова епископа. Он уставился на Ванье, неудержимо моргая от слепящего света.

— Но... домашний мастер, — проблеял дьякон. — Это... это же кардинальское место, ваше святейшество. Вы же не можете...

— Могу, еще как могу! — заверил его Ванье, взмахнув пухлой рукой. — Олмин надоумил меня. Вы служили ему многие годы верой и правдой, сын мой. И теперь, на склоне ваших лет, будет справедливо, если вы получите это назначение как награду. Бумаги уже составлены, и как только мы решим сегодняшнюю проблему, вы их подпишете и отправитесь во дворец. Зит-Эль — чудесный город, — продолжал вкрадчивую речь Ванье. Он так и не взглянул на Сарьона, который просто пожирал его глазами, и обращался к Далчейзу, словно они были в зале одни. — Настоящий зверинец. У них даже есть несколько кентавров... гм... под охраной, конечно.

Домашний мастер! Кардинальское место! И это предлагается человеку, которому постоянно намекают, что если бы не высочайшее заступничество, его давным-давно вытолкали бы в шею служить каталистом в каком-нибудь селе, где всех дел — выращивать горох. Запахло жареным. С самого начала Далчейз подозревал какую-то западню, а теперь и вовсе уверился, что дело нечисто. «Когда мы решим сегодняшнюю проблему, — сказал Ванье, — то подпишем бумаги». Далчейз посмотрел на Сарьона, пытаясь найти какую-нибудь подсказку в его глазах. Но каталист уже опустил голову и уставился на собственные башмаки. Правда, выражение его лица стало еще более обреченным, чем прежде.

— Я... я не знаю, ваше святейшество, — проблеял Далчейз, надеясь выгадать время, чтобы понять, за что его покупают. — Это так неожиданно, а я ведь даже еще как следует не проснулся...

— Да, мне очень жаль, но это неотложное дело. Отдохнете как следует уже во дворце. С другой стороны, вам не обязательно принимать решение прямо сейчас. Можно подождать, пока наше собрание не закончится... — Ванье сделал паузу и повернул толстое лицо таким образом, чтобы Далчейз не мог рассмотреть его выражения. — Не закончится удовлетворительно. Именем Олмина.

Далчейз усмехнулся, когда Ванье демонстративно возвел очи к небу. Итак, епископ полностью уверен, что старого дьякона можно купить с потрохами. Ну, в принципе можно. Каждый имеет свою цену. Далчейз бросил взгляд на потерянного Сарьона. Гм, если, конечно, не просить слишком много.

Решив, что в этом вопросе разногласий не предвидится, Ванье махнул рукой.

— Приведите пленника!

Темнота пришла в движение.

— И сейчас настало время объяснить, почему мы вытащили вас из теплой постели, кардинал... в смысле... дьякон Далчейз.

И епископ сложил руки на объемном животе. Возможно, это был обычный, ничего не значащий жест, но Далчейз заметил, что стиснутые пальцы епископа побелели, словно он с трудом сохранял спокойствие. Дьякон перевел встревоженный взгляд с Ванье на Сарьона. При слове «пленник» каталист втянул голову в плечи и окончательно оцепенел, превратившись в живое изваяние на своем каменном стуле. Он казался таким больным, что дьякон собрался было прервать представление и потребовать вызвать друида, как вдруг по залу разлился яркий свет.

Перед епископом Ванье возникли три шипящих огненных кольца. Рядом возник молодой Дуук-тсарит, а мгновение спустя внутри колец появился юноша. Кольца огня охватывали его руки и ноги так плотно, что едва не касались его тела. Со своего стула Далчейз ощутил жар, который исходил от них. Он даже поморщился, представив, что случится, если юноша попытается вырваться из магических оков. Но, судя по всему, пленник не собирался вырываться. Он покорно стоял на месте, опустив голову. Длинные черные кудри разметались по плечам и почти полностью скрывали его лицо. Юноше было около восемнадцати лет, как решил Далчейз, оглядывая молодое мускулистое тело с завистью и сожалением. «Итак, мы собрались здесь, чтобы осудить этого молодого человека. Но почему? Почему с ним не могут разобраться сами Дуук-тсарит? Может, он — провинившийся каталист? Нет, невозможно. Ни у какого каталиста не может быть таких мускулов. И почему здесь только мы трое? И почему — трое?»

— Вы, наверное, теряетесь в догадках, дьякон Далчейз, по поводу того, что происходит, — сказал епископ Ванье. — Примите наши извинения. Боюсь, только вы один еще ничего не знаете. Дьякон Сарьон...

Услышав это имя, молодой человек вскинул голову. Отбросив назад спутанные черные волосы, он прищурился и, когда глаза привыкли к яркому свету, огляделся по сторонам.

— Отец! — хрипло воскликнул юноша.

Позабыв об огненных оковах, он быстро шагнул вперед. Раздалось шипение, по комнате поплыл запах обгоревшей плоти. Юноша шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы, но не вскрикнул от боли.

Далчейза удивило, что пленник знает Сарьона, но еще больше его удивила реакция самого Сарьона. Каталист отвел взгляд и непроизвольно вскинул руку — не так, как будто хотел защититься от нападения, а как будто считал себя недостойным прикосновения.

— Дьякон Сарьон знает, что происходит, и вам я тоже сейчас все объясню, брат Далчейз, — невозмутимо продолжал епископ Ванье. — Как известно, законы Тимхаллана требуют, чтобы все преступления, которые касаются каталистов или угрозы королевству, разбирал суд каталистов. Всеми прочими преступлениями занимаются Дуук-тсарит.

Далчейз почти не слушал Ванье. Он знал законы и уже догадался, что речь наверняка идет об угрозе государству. Правда, Далчейз не понимал, каким образом этот молодой человек может угрожать королевству. Каталист внимательно присмотрелся к пленнику. И когда рассмотрел его как следует, то поверил — да, этот юноша действительно может представлять угрозу.

Мрачные черные глаза юноши, который смотрел на Сарьона, буквально пылали от внутреннего жара. Эти глаза показались Далчейзу знакомыми. Где же он мог их видеть? Широкие, густые черные брови, сошедшиеся в одну линию над переносицей, свидетельствовали о необузданной, порывистой натуре. Упрямый подбородок, решительное, волевое лицо, роскошные черные волосы, рассыпавшиеся по плечам крупными локонами, гордая посадка головы, бесстрашный взгляд... Да, этот юноша определенно был сильной личностью, он вполне мог сдвинуть с места звезды, если ему заблагорассудится.

«Но где же я мог его видеть?» — снова и снова спрашивал себя Далчейз. Каталист злился оттого, что знает это подсознательно, но никак не может догадаться, что же именно он знает. «Я уже видел этот царственный наклон головы, эти великолепные блестящие волосы, этот величественный взгляд... Но где?»

— Молодого человека зовут Джорам.

Когда прозвучало имя юноши, внимание Далчейза снова обратилось на епископа. «Нет, это имя ничего для меня не значит, — разочарованно подумал он. — И все же я знаю...»

— Он обвиняется во многих преступлениях, не последним из которых является угроза безопасности королевства. Именно поэтому судить его будем мы. Возможно, вы недоумеваете, дьякон Далчейз, — почему нас здесь только трое? — В голосе епископа Ванье зазвучали мрачные нотки. — Полагаю, вы поймете это, когда я изложу ужасные и потрясающие подробности преступлений этого молодого человека.

— Джорам! — сказал епископ резким, холодным голосом, очевидно, рассчитывая таким образом привлечь внимание подсудимого к себе.

Но юноша обратил на него не больше внимания, чем на говорящего попугая. Джорам пристально смотрел на Сарьона. Каталист сидел, сложив руки на коленях и понурив голову. Далчейз подумал, что из них двоих подсудимым почему-то кажется не юноша, а каталист.

— Джорам, сын Анджи! — снова заговорил епископ, на этот раз с заметным раздражением. Колдун произнес слово — и огненные кольца теснее сомкнулись вокруг молодого человека. Почувствовав их жар, подсудимый неохотно перевел мрачный взгляд на епископа. — Ты обвиняешься в преступном сокрытии того, что ты — Мертвый. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Джорам — очевидно, молодого человека действительно так звали — отказался отвечать, только надменно вздернул подбородок. Это движение показалось Далчейзу до боли знакомым — но он по-прежнему не мог догадаться, почему этот юноша кажется таким знакомым. Далчейз определенно знал его! Но не узнавал. Далчейз был раздосадован точно так же, как от зуда между лопатками, куда невозможно дотянуться, чтобы как следует почесать.

Дуук-тсарит произнес еще одно слово. Огненные кольца вспыхнули, раздалось ужасное шипение, снова запахло опаленной плотью. Подсудимый сдавленно ахнул от боли.

— Признаю, что виновен, — сказал Джорам, но он сказал это с достоинством, громко и внятно. — Я родился Мертвым. Такова была воля Олмина — как сказал мне тот, кого я уважал и почитал.

Юноша снова посмотрел на Сарьона. Сарьон был так подавлен словами подсудимого, что, казалось, никогда уже не оправится от такого потрясения.

— Джорам, сын Анджи, ты обвиняешься в убийстве надсмотрщика в деревне Уолрен. Ты обвиняешься в убийстве колдуна Дуук-тсарит, — безжалостно продолжал Ванье. — Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Виновен, — снова сказал Джорам, на этот раз уже не так гордо. Мрачное лицо стало непроницаемым. — Они заслужили смерть, — негромко пробормотал он. — Один из них убил мою мать. Второй был злодеем.

— Твоя мать напала на надсмотрщика. А злодей, как ты его назвал, действовал в интересах королевства, — холодно заметил епископ Ванье.

Молодой человек не ответил, только посмотрел на епископа, сурово и надменно.

— Это тяжкие обвинения, Джорам. Олмин запрещает отнимать жизнь, каковы бы ни были обстоятельства. За одно только это ты заслуживаешь изгнания за Грань...

Наконец что-то дрогнуло в Сарьоне, и он пробудился от ступора, в который его повергло отчаяние. Каталист поднял голову и быстро посмотрел на епископа Ванье. Далчейз заметил, как вспыхнули глаза каталиста, — во взгляде загнанного животного промелькнул гнев, смешанный со страхом. Епископ же как будто не заметил, что Сарьон на него смотрит.

— Но эти преступления меркнут перед преступлением против королевства, за которое ты будешь осужден...

«Так вот почему нас здесь только трое, — понял наконец Далчейз. — Государственные тайны и все такое... И конечно, понятно, почему меня сделали кардиналом — чтобы заткнуть мне рот».

— Джорам, сын Анджи, ты обвиняешься в причастности к чародеям Темных искусств. Ты обвиняешься в том, что читал запрещенные книги...

Далчейз заметил, что черные глаза юноши снова обратились на Сарьона. Но на этот раз по взгляду Джорама было заметно, как он потрясен. А Сарьона снова оставило всякое присутствие духа, он виновато съежился и поник. Далчейз видел, как опустились широкие плечи юноши. Джорам вздохнул. Вздох был едва слышным, но в нем звучала такая невыносимая боль, что даже у циничного Далчейза дрогнуло сердце. Джорам отвернулся от Сарьона, опустил гордую голову. Черные волосы упали ему на лицо — юноше как будто хотелось навсегда укрыться за этой темной завесой.

— Джорам! Прости меня! — выкрикнул Сарьон и с мольбой протянул руки к подсудимому. — Я должен был им рассказать! Если бы ты только знал...

— Дьякон Сарьон! Вы забываетесь! — одернул его епископ Ванье резким, пронзительным голосом.

— Прошу прощения, ваше святейшество, — пробормотал Сарьон и съежился в своем кресле. — Это больше не повторится.

— Джорам, сын Анджи, — продолжал епископ, подавшись вперед. Он тяжело дышал, пухлые пальцы нервно теребили подлокотники кресла. — Ты обвиняешься в ужасном преступлении — ты вернул темный камень, проклятое творение сатаны, давным-давно исторгнутое из этого мира. Ты выковал оружие из этой демонической руды! Джорам, сын Анджи, что ты скажешь в свое оправдание?

Наступила тишина — не совсем бесшумная, но все же тишина. Тяжелое дыхание Ванье, судорожные вздохи Сарьона, шипение пылающих огненных колец — все это нарушало тишину, но не могло ее развеять. Далчейз знал, что молодой человек не станет отвечать. Он увидел, что огненные кольца сжимаются все теснее, и быстро отвел взгляд. Джорам скорее позволит прожечь себя насквозь, чем проронит хоть слово. Сарьон тоже понял это, вскочил на ноги и закричал. Дуук-тсарит в нерешительности посмотрел на Ванье, ожидая дальнейших указаний, — он не знал, насколько далеко следует заходить с применением огненных колец.

Епископ смотрел на Джорама с холодной яростью. Он уже открыл рот, но молчание нарушил совсем другой голос — голос, который разлился по напряженной тишине, словно масло по бурным волнам.

— Ваше святейшество, — сказал голос из темноты, — я не стал бы винить молодого человека за то, что он отказывается отвечать. В конце концов, вы ведь обращаетесь к нему, используя не настоящее его имя. «Джорам, сын Анджи». Ха! Кто это такой? Какой-то крестьянин? Вы должны назвать его настоящим именем, епископ Ванье, — и тогда он, может быть, соизволит ответить на ваши обвинения.

Этот голос потряс епископа Ванье сильнее, чем удар молнии с ясного неба. Хотя Далчейзу не было видно лица Ванье из-за яркого света, сияющего позади епископского трона, зато он видел, что голова под тяжелой митрой залилась потом, и слышал, как заклокотало сбивчивое дыхание в легких епископа. Пухлые руки Ванье вдруг обмякли, беспокойные пальцы мелко задрожали, а потом поджались к ладоням, словно лапки испуганного паука.

— Называйте его настоящим именем, — продолжал спокойный, ровный голос. — Джорам, сын Эвеньи, императрицы Мерилона. Или, может быть, вернее будет сказать — покойной императрицы Мерилона...

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ПРИНЦ МЕРИЛОНА

— Племянник, — произнес принц Ксавьер.

Он чуть кивнул красным капюшоном Джораму, шествуя мимо пленника, и остановился у подножия епископского трона. Теперь зал был полностью освещен. По приказу могущественных чародеев ввысь вознеслись шары света, источающие на собравшихся теплое золотистое сияние. Епископ Ванье не мог больше прятаться в тени. Все увидели его лицо и узнали правду. Далчейз схватился за сердце и подумал, что еще одного подобного удара не переживет. И пожалуй, мало кто пережил бы. Епископ Ванье попытался было оправдываться, но слова замерли на его устах под пронзительным взглядом Дкарн-дуук. В отличие от несчастного Сарьона, который настолько ушел в себя, что не разглядишь невооруженным взглядом, епископ начал пухнуть и раздуваться. По белой коже пошли алые пятна, со лба покатился пот. Он рухнул в кресло, загнанно дыша. Раздувшийся живот поднимался и опадал в такт дыханию, руки судорожно мяли красные одежды. Он буравил взглядом чародея, не издав ни единого звука. Принц Ксавьер в упор смотрел на Ванье, скрестив на груди руки, спокойный и уверенный в себе. Но между ними шла безмолвная битва. Воздух трещал и искрился от беззвучных заклятий нападения и защиты; каждый пытался понять, где предел знаний врага и как это можно использовать.

Стоя внутри магических кругов, Джорам — награда победителю в этом сражении — был так растерян и смущен, что Далчейз с трудом удержался от смеха, глядя на него. Как ни старался старый дьякон, но смешок все-таки сорвался с его губ. Понимая, что это больше похоже на истерику, Далчейз притворно закашлялся. Один из молодых Дуук-тсарит, конвоировавших пленника, пристально поглядел на него.

Теперь-то Далчейз понял, где он видел эти глаза, гордую посадку головы, повелительный взгляд. Мальчик был как две капли воды похож на мать. Джорам увидел истину в лице Ванье, как и все, кто находился в Зале, но, словно ища подтверждения, он медленно перевел взгляд на каталиста. Сарьон сидел, скорчившись на стуле и закрыв лицо руками. С той минуты, как здесь неожиданно появился Дкарн-дуук, он не поднимал головы. Ощутив, что юноша думает о нем, Сарьон обратил к нему несчастное лицо и посмотрел прямо в темные глаза, где застыл немой вопрос.

— Это правда, Джорам, — тихо, словно в зале больше никого не было, промолвил каталист. — Я знал это... давно. Так давно!

Он запнулся и потряс головой. Его руки дрожали.

— Я ничего не понимаю, — прохрипел Джорам. — Почему? Почему ты ничего мне не сказал? Во имя Олмина! — И с горечью добавил: — Я же верил тебе!

Сарьон застонал, раскачиваясь вперед-назад на холодном каменном стуле.

— Я хотел как лучше, Джорам! Ты должен мне поверить! Я... я ошибся, — заикаясь, пробормотал каталист и посмотрел на епископа. — Но я хотел как лучше. Ты просто не понимаешь, — продолжал он, и безумие в его голосе стало заметней. — Это еще не все...

— Конечно не все, племянник, — внезапно подал голос принц Ксавьер, обернувшись так порывисто, что красные одежды взвихрились вокруг него, словно языки живого пламени. Откинув капюшон тонкой рукой, чародей с интересом, изучающе посмотрел на Джорама. — Тебе посчастливилось принадлежать к нашей ветви семьи — твоей матери и моей. Именно поэтому тебя постигло такое несчастье. Если бы слабая кровь этого дурака — твоего батюшки — текла в твоих жилах, ты бы до сих пор прозябал в деревне и выращивал морковку.

Дкарн-дуук взмахнул рукой, и пламя, опоясывавшее Джорама, исчезло. Обессиленный и потрясенный, Джорам покачнулся и едва не упал. Но сумел удержать равновесие и устоять. «Он держится на одной гордости», — с восхищением понял Далчейз. Такое же восхищение отразилось на лице принца Ксавьера, который перевел взгляд на епископа Ванье.

— Юноша устал. Я полагаю, он сидел в тюрьме со вчерашнего вечера, когда его поймали?

Епископ кивнул, но ничего не сказал.

— Ты что-нибудь ел? Пил? — повернулся Дкарн-дуук к Джораму.

— Мне ничего не нужно, — ответил тот.

Принц Ксавьер улыбнулся.

— Конечно нет. Но тебе лучше присесть. Мы побудем здесь еще немного. — И снова обратил свой взгляд на Ванье. — Пока нам будут давать объяснения.

Епископ уже сидел прямо, на его щеки постепенно возвращался румянец.

— Я хочу знать, как ты докопался до этого! — сдавленно крикнул он, до белых костяшек сжимая подлокотники кресла. — Я хочу знать, что тебе известно!

— Наберитесь терпения, — ответил Дкарн-дуук.

Взмахнув рукой, он заставил подлететь поближе еще два каменных стула и, указав на них, пригласил Джорама сесть. Юноша с подозрением оглядел стул, потом, с таким же подозрением, своего дядю. Принц Ксавьер ответил на его взгляд легкой улыбкой — не оправдываясь и не возмущаясь. Он снова махнул рукой, и Джорам рухнул на стул, словно его тело наконец устало подчиняться хозяину и приняло самостоятельное решение. Дкарн-дуук чуть приподнялся в воздухе и присел рядом с юношей, на соседний стул. Хотя он и принял сидячее положение, но, судя по позе, принц слегка парил над каменным сиденьем. Далчейз так и не понял почему — то ли чародей полагал, что так удобней, то ли щеголял магической силой. Но старый дьякон точно знал одно: с него довольно. Захрустев суставами, Далчейз встал и, приложив руки к груди, повернулся к епископу.

— Ваше святейшество, — промолвил каталист и, не без удовольствия, отметил, что принц Ксавьер настороженно вслушивается в его слова. — Я старый человек. Я прожил шестьдесят лет, находя успокоение в том, что многие могли бы назвать скучной жизнью — в наблюдении за бессчетными глупостями людскими. Язык мой — враг мой. Я открыто признаю это. Повидал я глупостей достаточно и не всегда мог удержать язык за зубами. Но я всегда оставался дьяконом и хотел бы дьяконом и умереть. Вот только мне не хотелось бы умирать дьяконом слишком скоро. Надеюсь, вы понимаете, о чем я.

Дкарн-дуук, судя по выражению его лица, откровенно забавлялся ситуацией — он следил за Далчейзом краем глаза, и с его тонких губ не сходила легкая усмешка. Епископ Ванье сердито глядел на дьякона. Но Далчейз прекрасно понимал, что у его начальника такие неприятности, которые ему самому и не снились, потому смело продолжил:

— Я часто вижу кошмары по ночам, ваше святейшество. Но, такова моя природа, к утру полностью забываю о них. Один из таких страшных снов я наблюдаю сейчас, ваша святость. Это не очень приятный сон, и он грозит перейти в кошмар. — Тут дьякон снова прижал руку к груди и низко поклонился. — Если вы позволите, я бы предпочел вернуться в свою постель и проснуться до того, как все станет хуже некуда. Уверяю вас, к утру весь этот сон полностью выветрится из моей старой головы. Вы — плоды моего воображения, и, раз так, я желаю вам спокойной ночи.

Он поклонился епископу.

— Ваше преосвященство!

Потом отвесил поклон Дкарн-дуук.

— Ваше высочество.

После чего низко склонился перед Джорамом, по лицу которого скользнула тень улыбки — губы остались неподвижными, только потеплели темные глаза.

— Ваше королевское высочество.

Далчейза трясло. «Да, — сказал он самому себе, — нужно уходить». Он повернулся и шагнул к ступеням, ведущим в коридор. Эта крутая лестница выведет его из зала и приведет в родную уютную келью. Но его остановил холодный голос принца Ксавьера:

— Вы мне нравитесь, дьякон. Очень нравитесь. Но, боюсь, уже слишком поздно прерывать этот сон. К тому же вы сейчас находитесь под следствием. И вас ждет приговор. И... — Даже не оглядываясь, Далчейз понял, что чародей сейчас смотрит на епископа. — И мне нужен свидетель. Поэтому проснитесь, пожалуйста, и присоединитесь к нашему обществу.

Далчейз предпринял еще одну, последнюю попытку сбежать. Он повернулся и открыл было рот, но увидел, как недобро сузились глаза колдуна.

— Да, милорд, — вяло согласился дьякон и обреченно плюхнулся обратно на свой стул.

— Итак, с чего начнем? — вопросил принц Ксавьер, складывая пальцы домиком и легонько касаясь ими тонких губ. — Нам нужно выяснить несколько вопросов. Вы, ваша святость, — обратился он к епископу с нескрываемой иронией, — дознавались, как много мне известно и откуда я это узнал. Ты, племянник, — чародей кивнул Джораму, тоже насмешливо, — задал простой вопрос: «Как?» Видимо, ты имел в виду: как ты оказался здесь, если весь мир да и все внутри тебя свидетельствует о смерти. Я, конечно, уважаю вас, ваше святейшество, — снова усмехнулся Дкарн-дуук, и епископ закусил губу. Он дрожал от гнева, но не осмеливался его проявить. — Но сперва отвечу на вопрос моего племянника. В конце концов, он — главный наследник короны.

Принц Ксавьер поклонился Джораму, с почтением опустив глаза. Когда он поднял голову, то увидел, что юноша смотрит на него мрачно и недоверчиво.

— Нет, — сказал чародей, — я не издеваюсь, молодой человек. Отнюдь, я серьезен, я убийственно серьезен.

Он больше не улыбался.

— Видишь ли, Джорам, право наследование на трон Мерилона переходит и по линии императрицы. Увы, твоя мать оставила нас и ушла в пределы смерти. — Последнее слово Дкарн-дуук произнес с особым ударением, отчего все в зале непроизвольно поежились. — Эта трагедия скоро станет достоянием общественности. — Он бросил взгляд на Ванье, который не двигался с места, задыхаясь от бессильного гнева. — Ты, Джорам, наш новый император, император Мерилона. — Принц Ксавьер вздохнул и улыбнулся. — Наслаждайся своим положением, пока есть время. А времени у тебя немного. Видишь ли, как брат покойной императрицы, я — следующий после тебя наследник трона.

Лицо Джорама разгладилось, а взгляд прояснился. «Он понял», — подумал Далчейз. Дьякон облокотился о спинку стула и в отчаянии уткнулся лбом в ладонь. Это же убийство, во имя Олмина... Сдавленный стон, вырвавшийся из груди Сарьона, подтвердил, что он тоже все понял.

— Нет, — жалобно начал он, — вы не посмеете... вы не...

— Заткнись! — оборвал его принц Ксавьер. — Старая марионетка, ты уже не нужен. Ты играл свою роль из рук вон плохо, хотя, надо отдать должное, это не твоя вина. Тот, кто дергал тебя за ниточки, плохо прописал твою роль. Что касается тебя, племянник, отвечу на твой вопрос. Во-первых, чтобы удовлетворить твое любопытство, а во-вторых, чтобы помочь твоим судьям вынести приговор.

Далчейз тяжело вздохнул и пожалел, что сидит здесь, а не на дне Источника.

— Знания, которыми я располагаю, — продолжал Дкарн-дуук, — я вынес этой ночью по крупицам из разговоров с окружающими. Если я в чем-нибудь ошибусь, надеюсь, что епископ меня поправит. Итак, восемнадцать лет назад его святейшество, епископ королевства совершил ошибку. Одну маленькую ошибку. — Чародей небрежно махнул рукой. — Он потерял ребенка. Но оказалось, что эта ошибка стоила многого. Ведь он потерял не простого ребенка. Это дитя было Мертвым принцем Мерилона. Вы, трое... простите, четверо, — улыбнулся он Джораму без приязни, — присутствовали на официальной церемонии, где тебя, племянник, объявили Мертвым. Твой отец, император, отвернулся от тебя, но матушка, моя сестра, не отказалась от ребенка. Она опустилась на колени перед твоей кроваткой и оросила тебя хрустальными слезами. Слезы разбились о твое тело и поранили его.

Побледнев, Джорам схватился рукой за голую грудь. Далчейз увидел старые белые шрамы и прикрыл глаза, вспоминая, как все было.

— Вмешался император, и императрица наконец согласилась передать младенца в распоряжение епископа Ванье, который должен был доставить ребенка в Купель и организовать Смертное бдение. Несколько дней спустя во дворец пришло известие, что ребенок умер и физически. Все опечалились... кроме меня, конечно.

Принц Ксавьер кивнул Джораму:

— Ничего личного.

Тот насмешливо взглянул на дядю и кивнул в ответ.

— Племянник, — одобрительно промолвил принц Ксавьер, — ты мне нравишься. Жалость-то какая. Но на чем я остановился? Ах да. На ошибке Ванье.

Епископ зашипел, словно вырвавшаяся из-под крышки горшка струйка пара.

Даже не взглянув на него, Дкарн-дуук продолжил:

— Его святейшество забрал ребенка в Купель. Капитан дворцовой стражи отправился вместе с ним, чтобы проследить за исполнением ритуала. Ванье отнес младенца в Палату Смерти и положил его на каменную плиту. Времена, когда в семьях Мерилона начали рождаться Мертвые дети, еще не настали. Поэтому, кроме принца, там никого не было. А потом Ванье выкинул глупейшую штуку, племянник. Он оставил ребенка без охраны. Почему? Сейчас объясню. Минуточку терпения. «Все получит тот, кто умеет ждать», как гласит старинная поговорка.

Взмахнув рукой, принц Ксавьер сотворил из воздуха кубок с водой. Кубок послушно подлетел к его губам, и принц отхлебнул из него. В зале царила такая тишина, что каждый глоток был отчетливо слышен.

— Хотите пить, мой господин?

Джорам покачал головой, не сводя взгляда с лица чародея. Дкарн-дуук не стал предлагать воду каталисту. Он промолвил слово — и кубок растворился в воздухе.

— Ребенок был оставлен один, без охраны. Ну, все понятно. В этой палате никогда не было стражей, она расположена в самом сердце священной скалы. Да и что там охранять, если на то пошло? Ребенка оставили умирать? Вот и нет!

Холодный голос принца Ксавьера изменился — в нем горячо забилось и зазвенело торжество, заставив всех вздрогнуть.

— Ребенка оставили жить!

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ПРАВДА СДЕЛАЕТ ТЕБЯ СВОБОДНЫМ

От епископского трона долетело сдавленное бульканье.

— Да, Ванье, — продолжил принц Ксавьер, — я знал о Пророчестве. Дуук-тсарит верны, они верны государству. Когда глава ордена поняла, что государство теперь — я, она мне все открыла. Да, племянник, я вижу, что ты растерялся. До сих пор все было таким понятным. Слушай внимательно. Я имел в виду Пророчество, которое пока было известно лишь епископу Ванье и Дуук-тсарит.

И чародей принялся шепотом излагать Пророчество. И с тех пор этому шепоту суждено было повторяться в ушах Далчейза каждую ночь.

— Родится в королевском доме Мертвый отпрыск, который будет жить и умрет снова — и снова оживет. А когда он вернется, в руке его будет погибель мира...

Принц Ксавьер умолк, не сводя взгляда с Джорама. Юноша сидел белый как мел, с обескровленными губами. Но он так и не шевельнулся и не проронил ни единого слова.

— Поэтому я и предал тебя, сын мой! — вырвалось у Сарьона признание, словно кровь из внезапной раны. — У меня не было выбора! Его святейшество заставил меня увидеть все это! В моих руках были судьбы мира! — Заламывая руки, каталист смотрел на юношу с мольбой.

«На что Сарьон надеется? — подумал Далчейз с жалостью. — На прощение? Понимание?» Дьякон всмотрелся в окаменевшее лицо Джорама. И решил, что в этих черных глазах ничего не разглядишь.

И тут же засомневался в правильности своего наблюдения. Ресницы Джорама затрепетали, плотно сомкнутые губы дрогнули. Он чуть повернул голову в сторону каталиста, который сидел с исказившимся лицом и не сводил с юноши жалобного взгляда. Но гордость, унаследованная от рождения и усиленная тяжелой жизнью, не позволила пролиться слезам и завершить движение. Юноша вздернул подбородок и отвернулся от Сарьона. Каталист вздохнул и поник на стуле. Джорам так и не отвел глаз от Дкарн-дуук.

— Я продолжу, — сказал чародей, с ноткой нетерпения в голосе. — Надеюсь, меня больше не будут прерывать. Теперь ты понимаешь, почему принц не был оставлен умирать. Он должен был выжить, иначе Пророчество грозило исполниться. Хотя все считали его умершим, едва ли могло случиться такое, что в один прекрасный день Мертвый император воссел бы на трон Мерилона.

Принц Ксавьер развел руками, улыбаясь мягко и убийственно.

— Видишь, племянник, в какое затруднительное положение попал наш Ванье. Не знаю, что он собирался с тобой сделать. Что вы предполагали, Ванье? Расскажите нам.

Епископ молчал, он не издал ни звука, если не считать шумного дыхания.

— Ну, это неважно, — пожал плечами Дкарн-дуук. — Вероятно, он собирался держать тебя в подвале, в какой-нибудь тайной камере в Купели. Ты был бы его пленником, пока бы он не придумал, как тебя использовать. О! Судя по выражению лица епископа, я не так далек от истины!

Далчейз взглянул на Ванье и заметил, как тот стиснул зубы.

— Как бы там ни было, его план провалился. Он специально не оставил охраны у палаты, потому что собирался проскользнуть обратно и перенести принца в более безопасное место. Только представь его ужас, племянник, когда он вернулся и обнаружил, что ребенок пропал!

Далчейз представил. По коже тут же побежали мурашки, а ноги стали ватными.

— Поразмыслив, наш епископ не стал впадать в панику. Он провел небольшое расследование и вскоре выяснил, что здесь могло пройти. Женщина по имени Анджа произвела на свет мертвого младенца. Когда Телдара сказала ей об этом и показала ребенка, Анджа обезумела. Она не хотела отдавать труп младенца. Телдара вызвала Дуук-тсарит, чтоб они отняли у нее ребенка. С помощью магии им это удалось. Они забрали ребенка и усыпили его мать. Но Анджа одурачила их. Я слышал, племянник, что ты — мастер отвода глаз и иллюзий и что этому обучила тебя женщина, которую ты всю жизнь считал матерью. Ничего удивительного я не вижу. Анджа владела этим искусством в совершенстве, раз уж она сумела обмануть Дуук-тсарит, а ведь их не так легко провести.

Принц улыбнулся и продолжил:

— Епископ Ванье не мог вызнать все в точности, конечно, но он предположил — и я с ним согласен, — что женщина сбежала из своей комнаты и отправилась блуждать по Купели в поисках выхода. Оказавшись у Палаты Смерти, она нашла там ребенка, живого ребенка! Схватив младенца, Анджа убежала из Купели. Когда Ванье хватился пропажи, опытная волшебница уже успела замести следы.

Итак, племянник, много лет епископ Ванье знал, что где-то на свете живешь ты, принц. Но, как он ни пытался, найти тебя он не мог. Эту тайну он доверил только высокопоставленным Дуук-тсарит, которые помогали ему в поисках. Как они сообщили мне, все сведения о живых Мертвых тщательно проверялись. И первый подходящий случай, Джорам, произошел, когда ты убил надсмотрщика. Описание твоей матери сходилось с внешностью Анджи, твой возраст тоже подходил. Но Ванье не был уверен до конца. К счастью, ты облегчил епископу задачу, сбежав во Внешние земли. Там уже находился чародей — один из лучших Дуук-тсарит, известный под именем Блалох. Он готовил секретную операцию с чародеями. Ему поручили следить за тобой. Этот человек быстро обнаружил тебя и держал под наблюдением.

И снова наш епископ оказался в затруднительном положении. Теперь он уже не рискнул бы запереть тебя в Купели, где, как говорится, даже стены имеют уши и языки. У него было слишком много врагов, которые ухватились бы за любую возможность занять его место. И тогда Ванье решил, что будет гораздо безопасней оставить тебя во Внешних землях, причем под присмотром не только чародея, но и каталиста.

Дкарн-дуук указал на сгорбленную фигурку Сарьона.

— Но Ванье не ожидал, что тебе удастся отыскать темный камень. Незаметно, исподволь, но получалось так, племянник, что Пророчество начало исполняться. Ты становился — или, лучше сказать, становишься — слишком опасен.

Принц Ксавьер умолк, погрузившись в размышления. Никто не проронил ни слова. Епископ Ванье сидел в кресле, судорожно сжимая подлокотники. Он был похож на игрока в карты, который почувствовал близкий проигрыш и теперь не сводит взгляда с соперника, ожидая его следующего хода. Маска гордости начала сползать с лица Джорама, которое приобрело глупое выражение от пережитых волнений и усталости. Юноша глядел прямо перед собой погасшим, невидящим взором. Сарьон окончательно погрузился в пучины самоуничижения. Далчейзу было его жаль, но он ничем не мог помочь старому каталисту.

У дьякона разболелась голова. От холода и встряски его била дрожь, и все усилия уходили на то, чтобы крепко сжимать челюсти, в противном случае зубы начинали мелко-мелко стучать. А еще он злился. Злился из-за того, что оказался втянут в эту абсурдную, опасную ситуацию. Он не знал, кому верить. И можно ли верить хоть кому-то из этих людей. Нет, конечно, кое-что из изложенных фактов было чистой правдой. Например, скорее всего, этот парень — сын императрицы. Эти волосы и глаза говорят сами за себя. Но... Пророчество, которое сокрушит мир? В каждом поколении появляется то или иное пророчество, сулящее общую погибель. Откуда взялось именно это, Далчейз не знал. Но догадаться было нетрудно. Жил в глуши какой-нибудь отшельник, питавшийся жуками и медом, и ему было видение о конце мира. Видимо, у старика были нелады с пищеварением. И вот из-за этой ерунды сотни лет спустя одному юнцу предстоит расстаться с жизнью. Забывшись, Далчейз презрительно фыркнул. В гробовой тишине его фырканье прозвучало как раскат грома. Все в зале вздрогнули. Взгляды присутствующих, в том числе холодный беспощадный взгляд Дкарн-дуук, обратились на старого дьякона.

— Простыл, — буркнул Далчейз, делая вид, что вытирает нос рукавом своего одеяния.

К его радости, епископ Ванье воспользовался этой паузой и заерзал в своем кресле.

— Откуда ты все это узнал? — снова спросил он у принца Ксавьера.

Чародей усмехнулся.

— Все еще пытаетесь спасти свою шкуру, ваше святейшество? Я вас понимаю и не осуждаю. Под ней скрывается столько отвратительного жира, что любого замутит от одного только вида. «А кто еще знает?» — гадаете вы. И нет ли из них претендентов на ваше место? И не собираюсь ли я им помогать?

Ванье задрожал. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но принц Ксавьер поднял тонкую руку.

— Хватит болтать. На самом деле можете не дергаться, епископ. Я мог бы сместить вас, но предпочту оставить все как есть. Если, конечно, мы достигнем соглашения в решении ваших затруднений. Обсудим это позже. А сейчас отвечу на ваш вопрос. Вчера вечером ко мне пришли господа, встревоженные исчезновением дочери.

Джорам вскинул голову, его глаза яростно засверкали.

Принц Ксавьер сразу же переключил внимание с обессилевшего епископа на юношу, сидевшего рядом.

— Да, племянник. Я так и знал, что это известие взбодрит тебя.

— Гвендолин! — хрипло промолвил Джорам. — Где она? Что вы с ней сделали? Ради Олмина!

Он гневно сжал кулаки.

— Если вы навредили ей...

— Вредить ей? — с холодной насмешкой вопросил Дкарн-дуук. — Неужели, Джорам, мы похожи на полных дураков? Зачем вредить бедной девушке, чья единственная вина состоит в том, что она влюблена в тебя?

Принц Ксавьер повернулся к епископу.

— Вчера я попросил лорда Самуэлса прийти ко мне во дворец. Конечно, я уже знал, что Дуук-тсарит ищут какого-то молодого человека с необычной для них настойчивостью. Естественно, что я захотел узнать, в чем дело, и лорд Самуэлс с радостью удовлетворил мое любопытство. Он рассказал все, что знал о Джораме и странном свидетельстве Телдара. Но осталось еще много загадок, которые мне захотелось решить. Почему исчезли записи об Андже? Почему всех убеждают, что ребенок был похищен из яслей, хотя на самом деле все было не так?

Дкарн-дуук пожал плечами.

— Я немедленно послал за главой Дуук-тсарит. Сперва она отказывалась разговаривать. Но я показал, как много мне уже известно, и дал понять, что выгодно говорить со мной и невыгодно — хранить молчание и верность тому, кто не заслуживает верности! — Последние слова принц Ксавьер выделил особо, чем привел в бешенство епископа. — И она выбрала сотрудничество и все рассказала. Не волнуйся, племянник. Твоя возлюбленная сейчас находится в объятиях семьи и проливает горькие слезы по поводу твоего пленения. Ей предстоит еще одно испытание — судилище. Оно болезненно, но необходимо. Говорят, что в давние времена, чтобы исцелить все тело, приходилось отрезать больную часть. Девушка так юна. Она оправится от этой раны, особенно когда узнает, что ее ненаглядный — человек, который убил двоих жителей королевства и занимался Темными искусствами.

На мучнистое лицо епископа постепенно начал возвращаться румянец. Он откашлялся.

— Да, святейшество, — хищно усмехнулся принц Ксавьер, — я сохраню вашу тайну. Это в наших общих интересах. При одном условии.

— Императрица, — промолвил Ванье.

— Именно.

— Завтра о ее смерти узнают все, — сказал епископ и гулко сглотнул, после чего перевел взгляд на двух каталистов. — Мы долго скрывали этот факт, и бедной душе давно пора упокоиться. Но император противился нашей воле. Сомнений не остается, что император безумен.

И Ванье вопросительно взглянул на принца Ксавьера.

— Это очевидно, — сухо бросил чародей.

Епископ с облегчением кивнул и облизал пересохшие губы.

— Остается еще один маленький вопрос, — напомнил принц.

— Какой? — с подозрением спросил епископ, разом потемнев лицом.

— Темный Меч... — начал чародей.

— Никто не коснется этого орудия разрушения! — яростно взревел Ванье. На его лбу вздулись жилы, а глаза выпучились и налились кровью. — Никто! Даже ты, Дкарн-дуук! Он станет уликой на суде как свидетельство вины этого человека. А потом его отнесут в Купель и спрячут на веки вечные!

По голосу епископа стало понятно, что принц Ксавьер, так осторожно и тщательно рыхливший землю их сотрудничества, неожиданно натолкнулся на огромный валун. Он мог бы отодвинуть его, но для этого требовалось время и терпение. И сейчас, конечно, он предпочел бы его обойти. Пожав плечами, чародей чуть склонил голову в знак согласия.

— Вы решили, что делать с мечом. Но что делать со мной? — заговорил спокойным, сдержанным голосом Джорам и горько усмехнулся. — Похоже, вы перед неразрешимой дилеммой. Вы не можете убить меня, иначе Пророчество сбудется. И не можете оставить в живых. Слишком много ошибок уже было совершено. Запереть меня в самом глубоком подземелье? Тогда каждую ночь вы будете просыпаться от страха — а вдруг я сумел выбраться оттуда?

— Ты с каждой минутой нравишься мне все больше, племянник, — вздохнул принц Ксавьер, поднимаясь. — Боюсь, что твоя судьба — в руках каталистов, ибо ты — угроза нашему миру. Епископ Ванье наконец решил свою трудную задачу. Моя же работа завершена. Ваше святейшество!

Дкарн-дуук слегка поклонился епископу.

— Досточтимые братья!

Он кивнул Сарьону, который глядел на епископа с безумным и испуганным видом, и Далчейзу. Дьякон обеспокоено заерзал на стуле, стараясь не встречаться взглядом с холодными, бесстрастными глазами чародея.

Накинув красный капюшон, Дкарн-дуук наконец повернулся к Джораму.

— Встань, племянник, и попрощайся со мной, — попросил чародей.

Тряхнув густой копной черных волос, юноша нехотя повиновался. Он встал, но больше не сделал ни единого движения навстречу дяде. Сцепив руки за спиной, он стоял, выпрямившись и безразлично глядя в темный угол зала. Принц Ксавьер шагнул вперед и тонкими, изящными руками взял племянника за плечи. Джорам дернулся, невольно пытаясь освободиться от объятий чародея, но смирил свой порыв и остался неподвижен. Он был слишком горд, чтобы вырываться. Улыбнувшись, Дкарн-дуук склонился над юношей и поцеловал его в щеки — сперва в левую, потом в правую. Джорам вздрогнул, его кожа побелела там, где ее коснулись холодные губы колдуна. Вырвавшись из рук дяди, он с силой вытер щеки тыльной стороной ладони, словно пытался стереть само ненавистное прикосновение.

За спиной принца Ксавьера открылся Коридор. Шагнув в него, чародей исчез. Вместе с ним погас свет, который он приносил с собой. Большая часть зала погрузилась в полумрак. Только слабо светился Источник Жизни в центре помещения и ярко сиял епископский трон.

Невзирая на пережитое потрясение, Ванье, судя по всему, начал обретать былое самообладание. Повинуясь жесту епископа, из тени выступил молодой Дуук-тсарит. Он произнес одно слово, и Джорама вновь окружили три огненных кольца. Пламя плясало вокруг юноши, озаряя темные углы зала. Епископ молча смотрел на Джорама, звучно втягивая носом воздух.

— Ваше святейшество, — начал Сарьон, медленно поднимаясь со стула, — вы обещали, что не убьете его. — Каталист протянул вперед дрожащие руки. — Вы клялись мне кровью Олмина...

— Стань на колени, брат Сарьон, — строго промолвил епископ, — и моли Его простить тебя!

— Нет! — зарыдал Сарьон, бросаясь вперед.

Грузно поднявшись на ноги, епископ Ванье оттолкнул каталиста и подошел к юноше. Джорам молча следил за ним, чуть презрительно усмехаясь.

— Джорам, сын... — начал Ванье и сконфуженно запнулся. Легкая улыбка на губах юноши стала шире, это была уже насмешливая ухмылка.

Лицо епископа исказилось от злобы.

— Ты прав, юноша! — дрожащим голосом промолвил Ванье. — Мы не станем рисковать, оставляя тебя в живых. И не станем рисковать, убивая тебя. Поскольку ты всегда был Мертвым среди живых, ты станешь живым Мертвым.

Далчейз выпрямился, его горло словно сдавила невидимая рука. «Нет! — хотел крикнуть он. — Я не приму в этом участия!» Он пытался заговорить, но только беззвучно шевелил губами. Впервые голос отказал ему. Как ловко они расставили свою ловушку! Он слишком много знал. И теперь ему придется отправляться в Зит-Эль, где уже собран потрясающий зверинец...

Сарьон яростно вскрикнул и рухнул на колени перед епископским троном.

Ванье не обратил ни малейшего внимания на обоих каталистов. Джорам бросил один-единственный взгляд на раздавленного отчаянием Сарьона, но взгляд этот был холоден и суров. Почти сразу юноша снова обратил свой взор на епископа.

— Джорам! Признав тебя виновным по всем пунктам обвинения, представленным тремя каталистами, как и предписано законами Тимхаллана, я приговариваю тебя к Превращению. На рассвете тебя доставят в Приграничье, где твоя плоть обратится в камень, а душа останется жить внутри тела и раскаиваться в содеянных преступлениях. Ты станешь вечным Дозорным, мертвым и живым одновременно, и до конца времен будешь смотреть за Грань.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ЖИТЬ ЗНАЧИТ ПОВИНОВАТЬСЯ

В закрытую дверь тихо постучали.

— Отец Сарьон? — позвал осторожный голос.

— Пора?

В маленькой часовне окон не было. Яркий утренний свет заливал мир снаружи, но здесь, в чистилище духа, царили холод и темнота.

— Отец Сарьон? — повторил приглушенный голос.

Каталист медленно поднял голову. Остаток ночи он провел, стоя на коленях на каменном полу одной из уединенных часовен Купели, в надежде отыскать успокоение в молитве. Тело одеревенело, колени кровоточили. А ноги давно утратили чувствительность. Ах, если бы только сердце тоже перестало болеть!

Вытянув руку, Сарьон нащупал молитвенный поручень перед собой, подтянулся и попытался встать на ноги. Восстановившееся кровообращение тотчас отозвалось резким покалыванием в теле. С губ каталиста сорвался сдавленный стон. Сарьон попытался сделать хоть шаг, но обнаружил, что ноги не слушаются его. Уткнувшись лбом в ладонь, Сарьон заморгал, чтобы прогнать подступившие слезы.

— Ты, отказавший мне во всем, пошли мне силы двинуться с места, — горячо взмолился каталист. — Пусть я не предам его хотя бы в этой малости. И буду рядом до самого конца.

Ухватившись обеими руками за молитвенный поручень, Сарьон стиснул зубы и попытался шагнуть. Ему пришлось постоять несколько мгновений, тяжело дыша, пока наконец способность ходить не вернулась к нему.

— Отец Сарьон! — снова донесся голос, на сей раз в нем слышалась тревога.

В дверь заскреблись.

— Да, я иду! — огрызнулся каталист. — К чему такая спешка? Не терпится насладиться зрелищем?

Шаркая ботинками по земле, с трудом заставляя мышцы работать, Сарьон проковылял по крохотной комнатке и привалился к двери. Силы оставили каталиста. Дрожащей рукой он смахнул холодный пот со лба и с усилием снял магическую печать, которую наложил на дверь прошлой ночью. Это было слабенькое заклятие. Он сам наложил его, используя жалкий остаток Жизни, который еще теплился в его теле. И он не знал, хватит ли сил снять эти чары. После минутной задержки дверь бесшумно отворилась. На пороге стояла бледная послушница. Глаза у женщины были круглые и испуганные. Увидев пепельное лицо каталиста, она прикусила губу и отвела взгляд.

— Я… я беспокоилась о вас, отец, — промолвила женщина дрожащим голосом. — Вот и все. — Вытерев глаза тонкой рукой, она добавила: — Я не хотела прерывать вас, но... правила...

И умолкла.

— Простите, сестра, — обессилено промолвил Сарьон. — Простите. У меня... была долгая ночь.

— Да, отец, — твердо сказала женщина и безбоязненно посмотрела ему в лицо. — Я понимаю. Я молю Олмина придать мне мужества, чтобы вынести этот суд. Он не покинет меня.

— Рад за вас, — съязвил Сарьон.

Злая насмешка в голосе священника задела послушницу, и женщина наполовину удивленно, наполовину испуганно уставилась на каталиста. Сарьон вздохнул и снова начал просить у нее прощения, а потом оборвал сам себя. Какой прок от ее прощения? Да и от прощения любого человека, кроме одного-единственного... Но ему, Сарьону, этого никогда не дождаться, как бы сильно ни хотелось.

— Это... это тот самый меч?

Испуганные глаза послушницы, яркие и пустые — похожие, по мнению Сарьона, на глаза кролика, — смотрели на непонятную штуку, которая лежала на палисандровом алтаре. Света от маленького шара в ее руке не хватало, чтобы разглядеть предмет как следует.

— Да, сестра, — просто ответил Сарьон.

Он неспроста запечатал дверь заклинанием. Лишь один человек имел право держать в руках оружие тьмы.

— Это будет частью вашей епитимьи, отец Сарьон, — провозгласил епископ Ванье. — Поскольку вы приняли участие в создании этого орудия чародеев Девятого Таинства, вам предстоит охранять его до конца своих дней.

И тут же добавил, более мягким и приятным голосом:

— Конечно, мы назначим представителей нашего ордена, которые попытаются узнать как можно больше о вредоносной сущности этого предмета. А вы окажете помощь этим избранным во всем, что успели узнать о Темных искусствах.

Сарьон молча склонил голову, принимая епитимью с благодарностью. Он твердо верил, что наказание очистит сердце и вернет покой исстрадавшейся душе. Но обещанный покой все не приходил. Он думал, что уже обрел душевный покой — до тех пор, пока не заглянул той ночью в черные глаза Джорама. Память выжгла горькие слова юноши: «Я верил тебе!» — огненными письменами на сердце старого каталиста. Они всегда будут гореть и жечь, и эта мука будет продолжаться вечно. Сарьон опустошенно думал, что именно это пламя сжигает все его мольбы к Олмину — просьбы о прощении и снисхождении к его грехам. Слова пеплом слетают с губ и развеиваются по ветру, а сердце болит, и в груди пустотой зияет открытая рана. Послушница бросила взгляд на окошко в коридоре, за которым бледный свет звезд начинал тускнеть.

— Отец, мы должны идти.

— Да.

Сарьон повернулся и медленно зашаркал к алтарю.

Темный Меч казался мертвой вещью. Свет от магического шара в руке послушницы играл бликами на полированной поверхности алтаря и резных завитушках. Но сталь меча оставалась черной, она не отражала света. Сердце Сарьона наполнилось горем и тоской, когда он осторожно поднял оружие с алтаря. От прикосновения захолодели руки. Он неловко вставил меч в ножны, едва не выронив его при этом. Склонив голову, каталист вознес оружие на вытянутых руках к небесам и выкрикнул самую горячую в своей жизни молитву.

— Благословенный Олмин! Я больше не прошу о себе. Я — погибшая душа. Будь с Джорамом! Помоги ему найти тот свет, к которому он так стремился!

Откликом ему было только жалкое сдавленное «аминь» из уст молодой послушницы. Прижав тяжелый меч к груди, Сарьон вышел из часовни.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ПРИГРАНИЧЬЕ

Приграничье.

Край мира. Заснеженные вершины, и сосновые леса, и сверкающие реки постепенно переходят в просторные луга, населенные города и бескрайние леса. Затем следуют плодородные поля и степи, заросшие высокой травой. Когда трава сходит на нет, ее сменяют бесконечные песчаные дюны. За песками поднимаются туманы Грани. Навсегда приковав невидящие взгляды к туманной пелене, стоят каменные Дозорные. Когда-то они были людьми, но по приговору их магически обратили в каменные статуи, в которых теплилась искра жизни. Все Дозорные были тридцати футов высотой. Женщины и мужчины, они стояли на расстоянии двадцати футов друг от друга. Почти все они были каталистами. Магов наказывали, отправляя за Грань. Считалось слишком опасным оставлять могущественных колдунов в этом мире, пусть и в каменном теле. А каталисты — это совсем другое дело. Когда выяснилось, что на Приграничье необходимы Дозорные, лучшее применение провинившимся каталистам трудно было и придумать.

Что они здесь стерегут, эти молчаливые создания, многие из которых противостояли песчаным ветрам в течение столетий? И что они смогут сделать, если обнаружат что-то материальное в тумане? Никто не знает, ответы на эти вопросы были давным-давно забыты. За туманами Грани нет ничего, кроме царства Смерти. И оттуда еще никто не возвращался.

Граница расположена к востоку от Тимхаллана, поэтому солнце показывается здесь раньше всех прочих мест. На рассвете солнечные лучи кажутся жемчужно-серыми, потому что светят сквозь пелену густого тумана. Эта завеса такая плотная, что даже раскаленное небесное светило не может развеять мглу. Затем холодный и бледный шар — призрак солнца — поднимается, дрожа, над горизонтом, все выше — туда, где начинается чистое голубое небо. Когда солнце наконец выныривает из царства Смерти, оно изливает тепло и свет на все вокруг, словно в благодарность за свободу, и дарит Тимхаллану новый день.

Именно в час, когда солнечные лучи озарили землю, Джораму суждено было обратиться в камень. Поэтому в сером свете раннего утра на песчаных дюнах начали собираться участники скорбной церемонии. Чтобы передать Жизненную силу Палачу, понадобилось двадцать пять каталистов. Они прибыли на место действия первыми. Обычно их собирали со всех концов города, чтобы они представляли разные слои населения. Но этот суд вершился так наскоро, что нынешних каталистов взяли исключительно из Купели. Многие из молодежи никогда не присутствовали на подобной церемонии, а старики уже успели позабыть все детали. Каталисты, избранные для судилища, появлялись из Коридоров с сонным видом. Многие в спешке листали книги, восстанавливая в памяти все подробности ритуала.

Следующим появился Палач. Это был могущественный маг, высокопоставленный Дуук-тсарит и чародей каталистов. Он работал только для них и занимался лишь охраной Купели и исполнением особых заданий, вроде сегодняшнего. Когда Палач вышел из Коридора, все увидели, что он сменил черные одежды на серые — специально по случаю исполнения приговора суда. Он был один, его лицо скрывал глубокий капюшон. Каталисты испуганно теснились, сторонясь его. Он же не обращал на них внимания. Спрятав руки в широких рукавах мантии, Палач замер на песке, словно каменное изваяние. То ли повторял про себя слова сложного заклинания, то ли концентрировал духовную и физическую энергию, которые необходимы для колдовства.

Следующими из Коридора появились двое Дуук-тсарит, сопровождавшие знатного мужчину и молодую девушку, которая едва держалась на ногах. Бедняжка была на грани обморока. Отшатнувшись от чародеев, девушка повисла на руке отца. Увидев каменных Дозорных, несчастная разразилась душераздирающим плачем. Отец поддерживал дочь, в противном случае она бы упала и уже не смогла подняться. Несколько каталистов покачали головой. А самые старые из них шагнули к девушке, чтобы подбодрить и передать ей благословение Олмина. Но девушка отпрянула от них, как прежде отшатнулась от Дуук-тсарит, и спрятала голову на груди отца, не желая смотреть на каталистов.

Колдуны, которые сопровождали эту пару, оставили их неподалеку от места, которое заранее было кем-то отмечено. Увидев отметку — колесо с девятью спицами, девушка потеряла сознание. Присутствующие принялись вызывать Телдара. Потом прибыл кардинал. Уже выходя из Коридора, он спохватился и переменил сверкающие белые одеяния, положенные ему по сану, на серые цвета правосудия. Присоединившись к группе пожилых каталистов, которые почтительно склонились перед ним, кардинал вгляделся в медленно светлеющую мглу и нахмурился. Он недовольно проворчал, что пора приниматься за дело, либо ритуал пойдет не так, как положено. Он выстроил двадцать пять каталистов своего ордена вокруг нарисованного знака. Когда каталисты наконец заняли те места, которые он им предписал, и окрасили одежды в серое, кардинал поклонился Палачу. Тот медленно и величаво занял место в центре круга.

Все было готово. Кардинал сообщил об этом по Коридору в Купель, и через мгновение портал вновь открылся. Все ожидали лицезреть епископа, поэтому повернули головы в сторону Коридора. Но это оказался всего лишь Телдар, который явился на помощь юной девушке. Возникла легкая сумятица. Бедняжке поднесли укрепляющего, и вскоре она смогла встать. Легкий румянец начал возвращаться на ее бледные щеки.

В кругу каталистов произошло легкое волнение. Кардинал грозно нахмурился и мысленно усмирил самых нетерпеливых. Но тут их мучения вознаградились сторицей. Коридор снова распахнулся, открывшись неизвестно откуда. Толпа ахнула. Этого не ожидал никто.

Из Коридора выступил сам император. Пока все стояли, застыв от неожиданности, из Коридора выплыло белокрылое кресло с императрицей. Ее глаза глядели прямо перед собой, в туманы за Гранью. Многие потом шептались (уже после официального объявления о ее смерти), что в глазах императрицы застыла тоска, жажда обрести долгожданный покой. Императорская чета прибыла без сопровождения. Император парил над песком, нетерпеливо оглядываясь.

Ошеломленный кардинал стоял, открыв рот. Каталисты переглядывались в недоумении. Всеобщее замешательство привлекло внимание девушки. Она подняла голову и посмотрела на королевскую чету. Ее взгляд задержался на мертвой императрице и тут же испуганно метнулся в сторону. Только Палач остался неподвижен. Его скрытая капюшоном голова была высоко поднята, а затененные глаза смотрели куда-то поверх голов.

Наконец кардинал двинулся с места и сделал несколько неуверенных шагов к императору, хотя он понятия не имел, что ему делать. К счастью, в этот миг Коридор снова распахнулся, выпуская епископа Ванье и Дкарн-дуук, одежды которого пламенели алой кровью на фоне желтого песка.

Оба новоприбывших застыли при виде императора и его жены.

— Что он здесь делает? — скривившись, тихо спросил Ванье у принца Ксавьера.

— Понятия не имею, — холодно ответил принц, бросив на епископа неприязненный взгляд. — Возможно, решил немного поразвлечься.

— Стены в Купели имеют глаза, уши и языки, — принялся оправдываться епископ, вспыхнув под подозрительным взглядом Дкарн-дуук. — Он уже знает правду.

На мгновение показалось, что Ксавьер вот-вот потеряет свое хваленое самообладание, к радости Ванье. Наклонившись ниже, он прошипел:

— Если юноша заговорит, если он сделает это в присутствии императора...

— Не заговорит, — перебил его Ванье.

Губы епископа скривились в довольной ухмылке. Прищурившись, он поглядел на лорда Самуэлса с дочерью, которые стояли рядом с кругом каталистов.

Поняв намек епископа, принц Ксавьер успокоился.

— Ему сообщили, что она будет здесь?

— Нет. Мы надеемся, что, увидев ее здесь, он будет молчать. Если он попытается сказать хоть слово, каталист, отец Сарьон, предупредит его, что в этом случае девушка пострадает.

— Гм-м...

Это было единственным ответом колдуна. Зато довольно многообещающим. Епископ тут же вспомнил повадки гремучей змеи, которая, говорят, предупреждает жертву перед тем, как ужалить. Но времени для разговора не осталось. Обоим заговорщикам пришлось поспешить к своему господину и мертвой госпоже, чтобы выказать свое почтение и восторг.

Стало ясно, что без императорской ложи не обойтись — чтобы правители могли устроиться с удобствами. Епископ Ванье, Дкарн-дуук и кардинал собирались пережидать церемонию стоя, ради скорейшего завершения.

Но заминка все же произошла. Из Коридора были вызваны несколько Дуук-тсарит, которые должны были обеспечить королевскую ложу. Кардинал лично проследил за этим, чтобы каталисты не тратили свою энергию. Кардинал одарил чародеев Жизнью пополам с яростью по поводу проволочки. Он все поглядывал на туман, который становился светлей с каждой минутой.

Но чародеи знали свое дело. Слово за словом, жест за жестом — и на песке вскоре поднялась галерея с ложами для высокопоставленных гостей. Воздух свернулся множеством мягких подушек, шелковый балдахин затрепетал белым облаком под синим небом. Их величества, епископ и Дкарн-дуук заняли свои места. Сидя над кругом каталистов, они прекрасно видели Палача и нарисованный на песке круг — колесо со спицами. За спинами каталистов разливалось туманное марево Грани, смертоносной границы мира. Облегченно вздохнув, кардинал торопливо подал сигнал, чтобы выводили осужденного.

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

СУДЬБА ТЕМНОГО МЕЧА

Коридор снова открылся, на этот раз точно посередине круга каталистов.

Из него вышел Сарьон, держа в руках Темный Меч так бережно, как отец держит новорожденное дитя. Кардинал опешил от неожиданности — принести орудие зла на священный ритуал! Он посмотрел на епископа, ожидая приказаний.

Поднявшись со своего места, епископ Ванье провозгласил:

— Было решено, что дьякон Сарьон будет стоять рядом с Палачом и держать Темный Меч над головой, чтобы последним, что увидит преступник, было его собственное проклятое творение.

Кардинал поклонился. Каталисты зашептались между собой, но священник тут же восстановил порядок, шикнув на нарушителей. Все снова замолчали. В тишине стало слышно, как пересыпается песок. Но только Сарьон понял этот песчаный язык, он давно научился понимать голос ветра. «Принц Мертв...»

Коридор открылся в последний раз. Под конвоем двоих Дуук-тсарит на песок ступил осужденный. Джорам шел со склоненной головой, спутанные черные волосы закрывали его лицо. Юноше приходилось идти медленно и неспешно — огненные кольца охватывали его грудь и руки. Отвратительные красные пятна ожогов на его коже свидетельствовали, что юноша пытался в безумном порыве избегнуть уготованной ему участи. По толпе пронесся ропот.

Видимо, он хорошо запомнил урок, потому что держался покорно, бесстрастно и равнодушно. Дуук-тсарит провели юношу к нарисованному колесу со спицами и поставили в центре. Он двигался безвольно, будто неживой. Епископ поймал себя на том, что смотрит во все глаза то на юношу, то на труп его матери. Они были так похожи, что жирный затылок епископа пошел складками от неприятного ощущения, и он заставил себя отвести взгляд.

Теперь осужденный был во власти Палача. Облаченный в серое чародей едва заметно шевельнул рукой. Дуук-тсарит, которые сопровождали юношу, отступили.

— Джорам! — воскликнул сдавленный голос. — Джорам! Я...

Крик оборвался горьким плачем. Джорам вскинул голову, увидел ту, что выкрикивала его имя, и посмотрел на Палача.

— Уведите ее! Пусть ее уведут! — сказал он тихо и яростно.

Его глаза полыхнули тусклым огнем. Мышцы на руках вздулись, руки стиснулись в кулаки, и Дуук-тсарит снова сделали шаг к пленнику.

— Позвольте мне поговорить с ним, — попросил Сарьон.

— Я не желаю разговаривать с тобой, каталист! — ощерился Джорам. — Для себя мне ничего не нужно!

Он повысил голос, в нем звенело темное безумие, и Дуук-тсарит пододвинулись еще ближе.

— Уведите девушку! Она невинна! Уведите ее, или, клянусь Олмином, я буду говорить правду, пока мой рот не окаменеет... Ох!

Юноша вскрикнул от боли, когда огненные кольца сомкнулись на его теле.

— Пожалуйста! — взмолился Сарьон.

Палач слегка наклонил голову, скрытую капюшоном, и махнул рукой. Дуук-тсарит попятились. Выронив Темный Меч на песок, к ногам Палача, Сарьон, шатаясь, побрел к осужденному. Юноша следил за ним, злобно сощурив глаза. Когда каталист подошел поближе, он плюнул ему на башмак. Сарьон пошатнулся, словно его ударили по лицу.

— Еще мгновение, и я назову императора «отец», — процедил Джорам сквозь стиснутые зубы. — Скажи им, предатель! Если ее не освободят...

— Джорам, ты ничего не понимаешь, — тихо промолвил Сарьон. — Именно поэтому она здесь. Чтобы заставить тебя молчать. Мне велели сказать тебе, что, если ты заговоришь, ее постигнет та же участь, что и твою матушку, Анджу. Ее отлучат от семьи и изгонят из города.

Сарьон видел, как в глазах Джорама разгоралось яростное пламя его души. И подумал, что этот огонь может сжечь все самое лучшее и благородное в юноше. «Что же мне сказать? — в отчаянии думал каталист. — Что сказать? Банальности не спасут. Только правда. Но если и это не удержит его, девушка погибнет».

— Я предупреждал тебя, сын мой, — промолвил Сарьон, глядя в пылающие глаза юноши. — Я предупреждал, что ты можешь накликать беду на ее голову. Но ты не слушал меня. Ты был так поглощен собственной болью, что не видел страданий окружающих. Так почувствуй их сейчас, Джорам. Почувствуй как свои собственные, потому что это будет последним чувством в твоей жизни. Эта боль станет твоим спасением. И я молю Олмина, чтобы страдание принесло спасение и мне.

Каталист склонил голову. Сперва было тихо, только ветер перешептывался с песком и тяжело дышал Джорам. А потом Сарьон услышал всхлип и поднял голову. Пламя в глазах юноши потускнело, а потом угасло под наплывом слез. Рыдание сотрясло его тело, плечи поникли, и Джорам упал на колени.

— Помоги мне, отец! — простонал он, захлебываясь слезами. — Мне страшно! Так страшно!

— Уберите это! — приказал Сарьон Дуук-тсарит, показывая на огненные кольца.

Помедлив, чародеи взглянули на Палача. Тот кивнул. Время поджимало.

Страшные кольца исчезли.

Упав на колени рядом с Джорамом, Сарьон обхватил его руками. Сильное тело юноши напряглось, потом расслабилось. Уткнувшись лбом в плечо каталиста, Джорам закрыл глаза, чтобы не смотреть на Палача в серых одеждах, на шеренгу Дозорных в песке, на труп собственной матери... которая смотрит, но не знает, что ее мертвый сын обречен на вечную жизнь. Он не мог больше терпеть все это. Ужас, который преследовал его всю ночь, наконец одолел несчастного.

Стоять каменным изваянием вечно, год за годом, пока время течет мимо тебя и сквозь тебя. Всегда на грани жизни, всегда на грани смерти, не зная покоя...

— Помоги мне!

— Сын мой! — бормотал Сарьон, обнимая измученное тело Джорама и гладя длинные черные волосы. — Ты — мой сын. Потому что это я дал тебе Жизнь. И сейчас я снова подарю тебе Жизнь! — Каталист стиснул юношу в объятиях. — Будь начеку! — горячо прошептал он прямо в ухо Джораму.

Дуук-тсарит подхватили каталиста и оттащили в сторону. Потом заставили юношу подняться на ноги и встать в центре нарисованного колеса. Правда, от знака уже не осталось и следа. Встав по обе стороны от осужденного, Дуук-тсарит взяли его за руки, чтобы в последний миг он не мог помешать Превращению.

Джорам поморгал, чтобы стряхнуть с ресниц слезы. На чародеев он даже не взглянул. Юноша не сводил удивленного взгляда с Сарьона, который словно преобразился. На лице каталиста читалась необычная твердость и уверенность в себе. Сарьон с видимым отвращением подобрал с песка Темный Меч и поднял его перед собой. Одной рукой он держался за рукоять, вторая легла чуть пониже перекрестья.

Джорам, который внимательно следил за каталистом, заметил, как тот легким движением слегка выдвинул меч из ножен. Юноша быстро окинул взглядом толпу — не заметил ли кто? Ни единая душа. Все взгляды были устремлены на Палача. Джорам собрался с силами, готовый к действию, хотя он не знал, что задумал Сарьон.

Юноша слышал рыдания Гвендолин; слышал, как каталисты затянули молитву, собирая Жизненную силу из мира. Соединив руки, они начали передавать свою энергию Палачу. Джорам слышал, как Палач начал читать заклинание, и запретил себе слышать что бы то ни было. Он отрезал все звуки окружающего мира, как перед этим отрезал все видимые картины. Вся его суть, все душевные силы обратились к Сарьону. Джорам знал, что если уступить страху, он окончательно возьмет над ним верх.

Епископ Ванье поднялся со своего места с важным видом. Глубоким, хорошо поставленным голосом, который перекрыл молитвы, заклятия и завывания ветра, он начал читать приговор.

— Джорам!

К удивлению некоторых каталистов, он пропустил обычное упоминание имени родителей преступника. И, не удержавшись, бросил косой взгляд на императора. Тот сидел спокойно, только чуть улыбался.

— Ты — Мертвец, который ходит среди живущих. Ты виновен в смерти двоих граждан Тимхаллана. Более того, ты виновен в связи с чародеями Темных искусств. Находясь среди них, ты сотворил орудие зла, которое способно разрушить весь мир. Суд каталистов признал тебя виновным во всех этих злодеяниях. По приговору суда ты будешь превращен в камень и оставлен стоять на границе наших земель как вечное предупреждение тем, кто осмелится следовать за тобой по темной тропе. Последнее, что увидят твои глаза, — это демоническое оружие, которое ты создал. Когда Превращение свершится, на твоей груди будет вырезан символ проклятых искусств. Пусть Олмин пошлет тебе раскаяние в грехах и подарит свое прощение.

Епископ сделал небольшую паузу и закончил:

— Да будет он милосерден к твоей душе. Палач, исполни свой долг.

Джорам слышал эти слова, и был миг, когда ему пришлось сдержать порыв бросить правду в лицо всем собравшимся. Но он сумел побороть ярость. Хотя ему хотелось стереть слащавые маски с лиц этих людей, хотелось увидеть, как они побледнеют и задрожат. Его взгляд метнулся к императору, отцу, и безумная надежда загорелась в сердце. «Он поможет! Он знает, кто я, поэтому и пришел сюда. Он пришел, чтобы спасти меня!»

Но тут взгляд Джорама, словно притянутый неведомой силой, обратился к трупу матери. Он посмотрел в ее мертвые глаза. Мать сидела недвижимая, глаза безжизненно смотрели перед собой. Джорам все понял и только вздохнул. Он снова перевел взгляд на императора. Отец смотрел не на пленника, а сквозь него, не узнавая. Лишь один раз странная улыбка скользнула по губам императора — когда Ванье намеренно пропустил имена родителей казнимого.

«Ты — мой сын, — прозвучали эхом слова каталиста. — Я дал тебе Жизнь».

Заклятие Палача звучало все громче. Он поднял руки над головой.

Сарьон встал рядом с чародеем, слева, как и предписано каталисту, когда он принимает бой вместе со своим колдуном. Он медленно поднял Темный Меч, держа его обеими руками чуть ниже рукояти. Джорам, который напряженно следил за каталистом, заметил, что он держит не сам меч, а только ножны. Сердце юноши забилось чаще, тело напряглось. Это все, что он мог сделать, стоя в центре растоптанного круга. Пленник не сводил взгляда с Сарьона и Темного Меча. Дуук-тсарит оставили его, отступив в круг каталистов.

Джорам остался один.

Громким голосом Палач воззвал к Жизненной силе. Склонив головы, каталисты сосредоточили всю заимствованную из мира энергию на колдуне. Они послали Жизнь в тело Палача. Сила, собранная каталистами, был так значительна, что даже стала видимой: из сцепленных рук вырвались струи голубого пламени. Словно раскаленные ветви молнии, они обвились вокруг Палача.

Облеченный невероятной силой, он указал рукой на Джорама. Еще одно слово — и заклятие будет произнесено, Превращение начнет исполняться!

Палач набрал в грудь воздуха и начал произносить первые слоги заклятия, и в этот миг Сарьон бросился вперед, оказавшись между колдуном и осужденным юношей. Голубой огонь, сорвавшийся с руки Палача, поразил старого каталиста. Вскрикнув от боли, Сарьон попытался сделать еще шаг, но не смог пошевелиться. Его ноги до колен побелели, превратившись в твердый камень.

— Сын мой! — крикнул Сарьон, не сводя взгляда с Джорама. — Меч!

И в последнем усилии, не обращая внимания на смертельный холод, сковавший его колени, он бросил оружие юноше. Темный Меч упал у ног Джорама. Но юноша не двинулся с места, словно тоже обратился в камень. Оцепенев от ужаса, он смотрел на Сарьона.

— Спасайся, Джорам! — крикнул каталист срывающимся голосом, корчась от невыносимой муки. Его ноги полностью стали каменными.

Джорам уловил краем глаза черные тени, которые метнулись с обеих сторон. Вне себя от горя и гнева, он нагнулся, выхватил меч из ножен и выпрямился, оказавшись лицом к лицу с врагами. Наука Гаральда пригодилась. Джорам взмахнул мечом перед собой, стараясь отогнать Дуук-тсарит и выиграть время. Но он недооценил собственной силы самого оружия.

Темный Меч взметнулся в воздух, который светился от магии — накопленная Жизненная сила перетекала из каталистов в Палача. Алкая этой силы, меч начал вбирать ее в себя. Голубая молния выгнулась дугой, оторвавшись от Палача, и потянулась к оружию. Каталисты закричали от страха, некоторые попытались перекрыть поток магии. Но было слишком поздно. Темный Меч становился сильнее с каждым мгновением, и он не позволил оборвать связь, высасывая энергию отовсюду, куда только мог дотянуться. Чародеи метнули в Джорама могущественные заклятия, пытаясь остановить его. Но заклинания заискрились на кончиках их пальцев, и из темной стали в ответ ударила волна чистой энергии. В ярких вспышках, словно взорвавшиеся звезды, колдуны исчезали один за другим.

Темный Меч победоносно гудел в руках Джорама. Голубое пламя, которое вырывалось из черного клинка, опоясывало тело юноши огромной сияющей змеей. Оглушенный взрывами, ошарашенный внезапным исчезновением врагов, Джорам с ужасом и недоумением посмотрел на свой меч. А затем он осознал мощь, которую получил с помощью этого страшного оружия. Он способен завоевать весь мир! Он непобедим!

Закричав от восторга, юноша повернулся к Палачу...

И увидел Сарьона.

Заклинание действовало. Даже силы Темного Меча было недостаточно, чтобы остановить или отменить его. Ноги Сарьона и вся нижняя часть тела обратились в белый твердый камень, безжизненный и неподвижный. Холодное оцепенение поднималось все выше. На глазах у Джорама оно добралось уже до пояса.

— Нет! — закричал юноша и опустил меч.

Дкарн-дуук что-то кричал, епископ Ванье ревел, как раненый зверь. Джорам заметил краем глаза, как из открывшихся Коридоров посыпались бесчисленные фигуры в черном, суетливые, словно муравьи. Насекомые, вот кто они теперь для него. Насекомые, не более того. Упав на колени, Джорам схватил Сарьона за руки. Неимоверным усилием каталист сжал его пальцы.

— Беги, — успел прошептать он, пока окаменение не коснулось горла и навсегда не прервало его голос.

«Беги!» — умоляли глаза, подернутые пеленой боли.

Джорам обезумел. Вскочив на ноги, он бросился к Палачу. Темный Меч пылал синим огнем, вытягивая магию из мира. Палач не смог удержаться на ногах и упал на одно колено. Заклятие Превращения выпило из него много животворных сил, а Темный Меч вытягивал еще и еще. Но колдун сумел поднять голову и встретиться взглядом с Джорамом. Палач смотрел без страха, с холодной обреченностью.

— Отмени заклятие! — потребовал Джорам, поднимая меч. — Или, клянусь Олмином, я снесу тебе голову!

— Делай что хочешь, — слабым голосом отозвался чародей. — Но произнесенное заклятие нельзя остановить. Никак. Даже черной силой твоего меча.

Ослепнув от слез, юноша взмахнул мечом, чтобы исполнить свою угрозу. Каталисты повалились на песок в изнеможении. Кто-то уже лежал ничком, потеряв сознание от слабости. Дуук-тсарит топтались за нарушенным кругом лежащих тел, не зная, что предпринять. Едва покинув Коридор, они почувствовали, как их сила утекает из тела. Никто не решался приблизиться к Джораму, пока у него в руках было это ужасное оружие.

Страх плясал в глазах епископа Ванье и принца Ксавьера. Увидев это, Джорам презрительно усмехнулся. Никто не мог остановить его, и он это знал. Темный Меч легко мог открыть Коридор и перенести его в любую точку мира, стоит только захотеть. И никто не сумеет его найти.

В гробовой тишине раздался слабый звук. Это отлетел последний вздох из окаменевших легких несчастного каталиста.

Джорам внезапно опустил меч. Забыв про Палача, в глазах которого отразилось невероятное облегчение, про Дуук-тсарит, которые замерли в ожидании приказов, Джорам повернулся и медленно пошел к Сарьону. Остановившись возле его окаменевшего тела, юноша видел, что прежними оставались только шея и голова. Протянув руку, он коснулся теплой щеки старика и ласково погладил, чувствуя, как плоть каменеет под его пальцами.

— Я знаю, что мне нужно сделать, отец, — тихо промолвил юноша, поднимая лежащие на песке ножны.

Он вложил Темный Меч в ножны и вставил их в протянутые каменные руки каталиста. Единственная слезинка скатилась по щеке Сарьона, а потом глаза его стали белыми и неживыми. Заклинание свершилось. С головы до ног живая, теплая плоть каталиста обратилась в мертвый камень. Но на окаменевшем лице застыло блаженное выражение покоя, а губы сложились в последней благодарственной молитве.

Успокоенный этим зрелищем, Джорам припал на мгновением щекой к твердой груди.

— Передай мне часть своей силы, отец, — попросил он. А потом встал и отступил на шаг от каменной статуи, вглядываясь в белые, потрясенные лица окружающих.

— Вы называете меня Мертвым! — крикнул Джорам.

И посмотрел на императрицу. Лишенное поддерживающей магии, которая придавала трупу видимость живой женщины, ее тело лежало бесформенной грудой у ног императора, который даже не взглянул на нее. Судя по безжизненному выражению его лица, правитель и сам давно был мертв.

Джорам поднял голову и посмотрел в синее небо. Солнце уже поднялось над туманной пеленой Внешних земель, оно парило в небесах, даря земле радостное тепло. Юноша вздохнул, снова отзываясь эхом на последний выдох окаменевшего Сарьона.

— Но это вы — мертвые, — тихо и печально промолвил он. — Этот мир мертв. Вам нечего меня бояться.

Повернувшись на каблуках, он пошел по песчаным барханам, прочь от каменной статуи. Он слышал, как за спиной началась суматоха — опомнившиеся чародеи больше не боялись смертоносного оружия, которое сжимали мертвые руки каталиста. Но Джорам даже не ускорил шага. Он остался один, наедине с Олмином, и ничто земное его больше не касалось.

— Остановите его! — закричал епископ Ванье хриплым от ужаса голосом. Он внезапно понял, куда направился Джорам.

Дкарн-дуук спрыгнул с галереи, его лицо исказилось от ярости.

— Задержите его любой ценой! — завопил чародей.

Алые одежды развевались вокруг него, словно кровавые волны.

Дуук-тсарит принялись выкрикивать заклинания, но многие ослабли после действия Темного Меча. А может, отблеск этой черной силы еще лежал на его создателе. В любом случае, их магия так и не подействовала. Джорам даже не оглянулся, продолжая шагать вперед. Черные волосы колыхались за его спиной, раздуваемые легким ветерком. Первые клочки тумана завихрились вокруг его ног. Но он продолжал идти.

И лишь один вскрик заставил его замедлить шаг. Отчаянный женский голос позвал его по имени, и в нем звенели боль и любовь.

— Джорам! Подожди!

Лорд Самуэлс побледнел от ужаса и попытался удержать дочь. Но его руки ухватили пустоту. Гвендолин исчезла. Кто-то потом вспоминал, что заметил, как в тумане блеснуло белое платье и золото пышных волос.

Джорам шел. Туман сгустился вокруг него, а потом полностью скрыл из виду. Заклубился жемчужно-серой волной, вспенился и растекся по песчаному берегу границы мира.

Оставшиеся пребывали в полном замешательстве. Епископ Ванье сдавленно закричал, вцепился рукой в горло и рухнул на песок.

Когда Дкарн-дуук понял, что жертва сбежала, то бросился к каменному изваянию Сарьона и попытался вырвать у него из рук Темный Меч. Но мертвый каталист крепко держал оружие в руках. И сдвинуть его с места не представлялось возможным. А может, дело было в ножнах, руны на которых загорелись бледным синим огнем. Как принц Ксавьер ни старался, забрать меч он так и не смог.

Лорд Самуэлс метался по берегу, отчаянно взывая к дочери. Хватая за рукава Дуук-тсарит, он молил их помочь вернуть Гвендолин. Те смотрели на несчастного с холодной жалостью и отстранялись. Открыв Коридор, они поспешили обратно, к привычным делам.

Каталисты помогали друг другу встать, более сильные поддерживали старых и слабых. Увязая в песке, они брели к Коридору и по одному возвращались в Купель. Все старались не смотреть на окаменевшего Сарьона.

Палач медленно поднялся и, шатаясь, подошел к Дкарн-дуук. Чародей задумчиво смотрел на Темный Меч в руках статуи.

— Мне увеличить его до размера остальных милорд? — спросил Палач, кивнув на Дозорных, которые на тридцать футов возвышались над песком.

— Нет! — резко ответил Ксавьер, его глаза полыхнули. — Должен же быть способ забрать этот проклятый меч! — Он протянул руку и коснулся ножен. — Способ...

Коридоры открывались и быстро пустели. Телдар доставил в Купель обеспамятевшего епископа. Тело императрицы, завернутое в белое полотно, отправили во дворец. Дкарн-дуук, в сопровождении Дуук-тсарит и Палача, вернулся в тайные комнаты, где обитал его орден. Они тут же принялись решать, каким образом вызволить зловещее оружие из рук статуи. Лорд Самуэлс, едва живой от горя, вернулся в город, чтобы передать страшное известие жене. Вскоре на берегу остался один император. Никто не сказал ему ни слова. Только забрали труп жены, на который он так ни разу и не взглянул. Он стоял неподвижно, словно статуя, не сводя остановившегося взгляда с туманной пелены. Странная, печальная улыбка блуждала на его губах.

Джорам ушел за Грань, и ветер заносил его следы, шепча одни и те же слова: «Принц Мертв... Принц Мертв...»