Глава первая

Карамон стоял посреди залы, облицованной черным обсидианом. Она была такой большой, что потолок терялся в темноте. Никаких колонн, ни одного видимого окна. Тем не менее помещение наполнял бледный свет, холодный и унылый, не дающий тепла. Карамон никого не видел, не слышал ни единого звука среди тишины столетий, но знал, что он здесь не один. Силач чувствовал, что за ним давно следят, и спокойно ожидал, пока невидимые наблюдатели решат начать разговор.

Вспоминая о них, Карамон улыбнулся, но мысленно — для следивших за ним глаз лицо воина оставалось спокойным и бесстрастным — на нем не читалось ни слабости, ни печали, ни горьких сожалений. Воспоминания словно касались сознания силача мягкими и нежными руками.

Карамон жил в мире с самим собой — вот уже двадцать пять лет.

Словно прочитав мысли силача, те, о ком он думал, внезапно обнаружили свое присутствие. Свет не стал ярче, глаза не стали видеть лучше, темнота не отступила — не изменилось ничего. Но Карамон, стоявший неподвижно уже четверть часа, ощутил приближение посторонних так отчетливо, словно сам был одним из вошедших в залу. Перед ним возникли две фигуры, облаченные в мантии. Эти двое, как и белый магический свет, и древнее безмолвие, являлись частью иного мира. Карамон навсегда останется для них чужаком.

— Мы рады снова приветствовать тебя в Башне, Карамон Маджере, — прозвучал голос.

Силач молча поклонился. Он, как ни старался, не мог вспомнить имя этого человека.

— Юстариус, — подсказал незнакомец, улыбнувшись. — Да, много лет прошло со времени нашей последней встречи, и в недобрый час она произошла. Я не удивлен, что ты позабыл меня. Присаживайся.

Перед Карамоном появилось массивное резное кресло из дуба.

— Ты долго путешествовал и, должно быть, устал.

Силач уже открыл было рот, чтобы сказать, что вовсе не устал и что такое путешествие — ничто для человека, исходившего в молодости почти весь Ансалон, однако при виде мягких подушек кресла вдруг понял: его путешествие продлилось значительно дольше, чем в прошлый раз. Он ощутил боль в спине, доспехи потяжелели, ноги, казалось, были больше не в силах удерживать тело.

«Чего же мучаться? — подумал Карамон. — Сейчас я владелец гостиницы и у меня куча хлопот. Кто-то должен снимать пробу с блюд...»

Он грустно вздохнул, уселся в кресло, стараясь устроиться поудобнее, и усмехнулся:

— Видимо, старею.

— Всех нас это ждет, — кивнул Юстариус. — Вернее, большинство из нас, — поправился он, взглянув на сидящего рядом.

Под пристальным взглядом Карамона незнакомец откинул с лица расшитый рунами капюшон, явив знакомые эльфийские черты.

— Приветствую, Карамон Маджере, — произнес он.

— Здравствуй, Даламар, — спокойно кивнул силач, хотя при виде облаченного в черное мага в памяти пронеслись мрачные картины.

Даламар ничуть не изменился, лишь казался мудрее и сдержаннее. В возрасте девяноста лет он был магом-учеником, считавшимся, по понятиям эльфов, буйным и взбалмошным подростком. Двадцать пять прошедших лет значили для эльфов то же, что для людей — смена дня и ночи. Красавцу Даламару можно было дать от силы тридцать человеческих лет.

— Годы пощадили тебя, Карамон,— продолжал Юстариус. — Твоя гостиница «Последний Приют» — одна из самых процветающих на Кринне. Ты и твоя жена теперь уважаемые люди. Тика столь же прекрасна, как и всегда?

— Еще красивей, — вдруг охрипнув, ответил силач. Юстариус улыбнулся:

— У тебя пятеро детей — две дочери и три сына... Самообладание Карамона едва не дало трещину.

«Нет, — сказал он себе, — теперь они не властны надо мной». И глубже втиснулся в кресло, словно приготовившийся к натиску врага солдат — в окоп.

— Двое старших, Танин и Стурм, — отменные бойцы. Могут скоро превзойти своих знаменитых родителей на поле битвы.— Юстариус говорил беспечно, словно болтал с соседом, но впившегося взглядом в мага Карамона провести было трудно. — Третьего, младшего сына, зовут... — Юстариус замялся.

— Палин, — хмуро проговорил силач. Он увидел, что Даламар наблюдает за ним миндалевидными эльфийскими глазами.

— Да, Палин. — Юстариус помолчал, затем медленно произнес: — Похоже, он следует по стопам дяди.

Вот! Все ясно. Конечно, именно поэтому его и пригласили. Карамон давно ждал — нечто подобное должно произойти. Проклятие! Почему они не оставляют его в покое! Он ни за что не пришел бы сюда, если бы Палин не настоял. Тяжело дыша, Карамон всматривался в лицо Юстариуса в надежде угадать мысли мага. Но с таким же успехом он мог пытаться прочесть книгу заклинаний сына.

Юстариус, глава Конклава Магов, был самым могущественным чародеем Кринна. Облаченный в красную мантию, он сидел в огромном каменном кресле; по правую и левую руку от него располагалось еще по десять кресел, высоких и мощных, образовывая полукруг. Ничто, кроме седины в волосах и морщин на лице, не выдавало преклонного возраста Юстариуса. Как и в прошлом, когда Карамон впервые встретился с ним, взгляд архимага был острым, а тело сильным, если не считать изуродованной левой ноги. Взор силача невольно остановился на ней, но заметить ранение можно было, только когда чародей двигался. Отследив взгляд Карамона, Юстариус невольно дернулся, чтобы помассировать ногу, но остановился, криво усмехнувшись.

Наблюдающий за ним силач подумал, что ущербность Юстариуса только телесная, а дух и амбиции крепки, как никогда. Прежде архимаг был Главой Ложи Красных Мантий, выступавшим и против зла, и против добра, придерживаясь нейтралитета. Сейчас Юстариус правил Белыми, Красными и Черными Мантиями. Каждый чародей каждой Ложи обязан был присягнуть на верность Конклаву вне зависимости от личных целей и велений сердца — так поступали большинство магов.

Конечно, был еще Рейстлин...

Двадцать пять лет назад главой Конклава являлся Пар-Салиан из Ложи Белых Мантий. Касания рук-воспоминаний стали грубее, начали давить.

— Не понимаю, при чем тут мой сын, — сказал воин ровным тоном. — Если хочешь встретиться с моими ребятами — так они в той комнате, куда нас поместили по приезде. Уверен, ты можешь в любой момент перенести их сюда. Итак, если мы покончили со светскими любезностями... Кстати, а где же Пар-Салиан? — спросил вдруг Карамон, оглядев темную залу и скользнув взглядом по пустому креслу рядом с Юстариусом.

— Он оставил пост Главы Конклава ровно двадцать пять лет назад, — серьезно произнес архимаг, — сразу после... инцидента, в который ты был вовлечен.

Карамон вспыхнул, но промолчал. Ему показалось, что на тонких губах эльфа промелькнула улыбка.

— Конклав возглавил я, а главой Ложи Черных Мантий вместо Ладонны выбрали Даламара за смелость в выполнении опасной работы во время...

— Того самого инцидента, — прорычал Карамон. — С чем его и поздравляю!

Губы Даламара изогнулись в сардонической улыбке, а Юстариус лишь кивнул, явно не желая отвлекаться от предыдущей темы.

— Для меня было бы честью познакомиться с твоими сыновьями, — заметил он холодно. — Особенно с Палином. Мне кажется, молодой человек в будущем хочет стать магом.

— Он изучает магию, если ты это имеешь в виду, — грубо произнес Карамон. — Но я не знаю, насколько серьезно он относится к занятиям и хочет ли зарабатывать магией на жизнь, мы никогда это не обсуждали.

Даламар насмешливо фыркнул, но Юстариус мягко положил ладонь на руку эльфа, укрытую черной мантией.

— В таком случае, может быть, мы неправильно поняли то, что слышали об устремлениях Палина?

— Может быть, — холодно сказал силач. — Мы с Палином очень близки. — Голос его чуть потеплел. — Я знаю, он бы доверился мне.

— Это вдохновляет — в наши дни видеть человека, искренне и открыто говорящего о любви к сыновьям, Карамон Маджере... — начал маг успокаивающе.

— Ха! — перебил его Даламар. — Ты мог бы с тем же успехом сказать, что тебя вдохновляет видеть слепца в лесной чаще! Карамон, ты был слеп много лет, пока твой брат вынашивал темные замыслы, еще чуть-чуть — и оказалось бы слишком поздно. Теперь ты повторяешь ошибку в отношении собственного сына...

— Мой сын — хороший мальчик, отличающийся от Рейстлина так же, как серебристая луна от черной! Он не вынашивает замыслов! Что ты знаешь о нем... ренегат? — Карамон в гневе вскочил.

Богатырю было далеко за пятьдесят, но он был еще очень силен, закаленный тяжелой работой в гостинице и — попутно — обучением сыновей навыкам боя. Карамон привычно схватился за меч, позабыв, что в Башне Высшего Волшебства он так же беспомощен, как овражный гном, столкнувшийся с драконом.

— А что касается темных замыслов, то ты, Даламар, хорошо служил своему господину? Рейстлин наверняка научил тебя тому, о чем мы и не подозреваем!

— И я все еще ношу след его руки! — закричал Даламар, тоже вскакивая. Разорвав черную мантию, он обнажил грудь. На темной гладкой коже виднелось пять ран, словно следы пальцев, и из каждой сочилась струйка крови, холодно блестящая в призрачном свете обсидианового зала.— Двадцать пять лет я живу с этой болью...

— А кто вспоминает про мою боль? — тихо произнес Карамон, чувствуя, как руки-воспоминания вгоняют острые шипы в его душу. — Зачем ты позвал меня? Чтобы и мои раны открылись и так же кровоточили?

— Уважаемые, пожалуйста, успокойтесь, — мягко проговорил Юстариус. — Следи за собой, Даламар, а ты, Карамон, присядь. Не забывайте, вы обязаны жизнью друг другу, это накладывает на вас определенные обязательства. — Голос старика легко прорезал холодный воздух, поглотив эхо недавних криков.

Эльф, придерживая разорванную мантию, сел на место. Карамон, пристыженный и огорченный, тоже уселся, откинувшись на спинку кресла. Ведь он клялся себе, что не позволит магам обрести над собой власть, и вот — потерял самообладание! Рука его сжала рукоять меча.

— Прости, Даламар, — попросил Юстариус, снова кладя ладонь на руку темного эльфа. — Он неосмотрительно поддался гневу. Ты прав, Карамон. Твой сын Палин — хороший человек. Я думаю, что пора перестать называть его мальчиком — в двадцать-то лет.

— Ему только-только исполнилось, — пробормотал силач, подозрительно поглядывая на Юстариуса.

Архимаг продолжал:

— И он, как ты говоришь, отличается от Рейстлина. Может, и так. Он ведь другой человек, рожденный другими родителями и при более счастливых обстоятельствах, чем ты и твой брат-близнец. Все говорят, Палин статен, красив, силен — и вообще наделен всяческими достоинствами. На нем не лежит бремя тяжелого недуга, как на Рейстлине. Он предан семье, особенно старшим братьям. А те в свою очередь преданы ему. Это так?

Карамон кивнул, не в силах вымолвить ни слова из-за подкатившего к горлу кома. Умиротворенный взгляд Юстариуса стал вдруг пронизывающим. Он покачал головой:

— Но кое в чем ты действительно слеп, Карамон. О, не так, как сказал Даламар. — Лицо силача начало краснеть от гнева. — И не так, как ты был слеп к злу, живущему в брате. Это слепота, которая не обходит ни одного из родителей. — Маг улыбнулся и неловко пожал плечами. — Я знаю, потому что у меня самого дочь...

Взглянув украдкой на Даламара, архимаг вздохнул. Красивые губы эльфа сложились в едва заметную улыбку, но он молчал, разглядывая тени.

— Да, мы, родители, бываем слепы, — пробормотал Юстариус, — и это бывает совершенно некстати. — Наклонившись вперед, чародей сцепил пальцы. — Я вижу, ты беспокоишься, Карамон. Как ты догадался, мы позвали тебя сюда не просто так. Боюсь, наше дело имеет некоторое отношение к Палину.

«В точку», — сказал себе Карамон, холодея. Вспотевшая рука постаревшего Героя Копья нервно сжимала и разжимала рукоять меча.

— Нет легкого способа сообщить не новость. Я буду прям и откровенен. — Юстариус глубоко вдохнул, его лицо стало серьезным и печальным, по нему скользнула тень страха. — У нас есть причины полагать, что дядя молодого человека, твой брат-близнец Рейстлин, жив.

 

Глава вторая

— От этого места у меня мурашки по коже! — пробормотал Танин, искоса поглядывая на младшего брата.

Палин притворился, что не расслышал замечания, он сидел, уставившись на языки пламени в камине, медленно потягивая из чашки темный тарбеанский чай.

— Во имя Бездны, прошу тебя, сядь! — сказал Стурм, бросив в Танина кусок хлеба. — Ты протопчешь пол насквозь, а что там под нами, одни Боги знают!

Танин лишь нахмурился и помотал головой, продолжая ходить взад-вперед.

— Клянусь бородой Реоркса, брат! — прочавкал Стурм, набив рот сыром. — Это местечко могло бы сойти за комнату лучшей гостиницы Палантаса, а ты думал, мы окажемся в темнице драконидов. Хорошая пища, великолепный эль. — Он долгим глотком запил сыр. — И наверняка мы нашли бы приятную компанию, если бы ты не вел себя как чурбан!

— Как прекрасно, что мы не в гостинице Палантаса,— сказал Танин с сарказмом, ловя очередной запущенный в него кусок хлеба. Расплющив горбушку в кулаке, он бросил ее на пол. — Мы в Вайретской Башне Высшего Волшебства. Нас похитили и заперли в комнате, двери не открываются, нам не выйти. Мы не знаем, что маги сделали с отцом, а ты думаешь только о сыре и эле!

— Не только, — ответил Стурм, выразительно кивнув в сторону младшего брата, все еще сидевшего, уставившись в огонь.

— Да, — прищелкнул пальцами Танин, — я тоже думаю о нем! Палин виноват в том, что мы здесь!

Он вновь принялся расхаживать по комнате, по пути капризно пнув ножку стола.

Увидев, как Палин вздрогнул от слов брата, Стурм вздохнул и вернулся к своим упражнениям, стараясь попасть куском хлеба между лопатками Танина.

Любой, кто посмотрел бы на юношей (особенно сейчас), назвал бы их близнецами, хотя между ними был год разницы. Двадцатичетырехлетний Танин и двадцатитрехлетний Стурм (названные так в честь лучших друзей Карамона Стурма Светлого Меча и Таниса Полуэльфа) действительно действовали, смотрели на мир и даже думали иногда одинаково. Они страшно любили играть в близнецов и ужасно радовались, когда их путали. Высокие и мускулистые, оба брата унаследовали великолепное телосложение Карамона и черты его лица — такого приветливого и честного. Но буйная ярко-рыжая шевелюра и веселые зеленые глаза, неизменно покорявшие любую женщину, встречавшуюся с Танином и Стурмом, достались братьям от матери, которая в свое время разбила немало мужских сердец.

Одна из самых красивых женщин Кринна, великая воительница Тика Вейлан, немного располнела с тех пор, как колотила драконидов сковородкой по голове, но восхищенные взгляды и теперь обращались к ней, когда Тика обслуживала столы в своей пышной белой блузке с глубоким вырезом, и мало находилось мужчин, которые, покидая «Последний Приют», не клялись бы, покачивая головами, что Карамон — счастливейший из смертных.

Теперь зеленые глаза Стурма вспыхнули озорством, он убедился, что Палин не смотрит на него, и тихо подкрался к озабоченному Танину. Вытащив меч в ножнах, он тихонько сунул его под ноги брату. Повернувшись, Танин зацепился за неожиданное препятствие и шлепнулся на пол с таким грохотом, что, казалось, Башня содрогнулась до основания.

— Ах ты безмозглый овражный гном! — взревел старший.

Молниеносно вскочив, он кинулся к Стурму, который предпринял отчаянную, но неудачную попытку отскочить подальше, ухватил его за ворот, перебросил через бедро и, отправив в полет к столу, который тут же развалился под весом юноши, немедленно кинулся следом. Оседлав брата, Танин принялся молотить его кулаками. Одна из привычных веселых потасовок, следы которых можно было найти не в одном разгромленном трактире Ансалона, была в самом разгаре, когда раздался тихий голос:

— Прекратите немедленно! — Палин поднялся со своего стула у очага.— Что вы оба вытворяете?! Забыли, где находитесь?

— Я всегда об этом помню, — проворчал Танин, глядя на брата с пола.

Палин отличался стройной фигурой, хоть и не такой мускулистой, как у старших братьев, он носил длинные волосы, которые были не ярко-рыжими, а темно-каштановыми и спадали на плечи мягкими волнами. Но было что-то в лице и руках Палина, напоминавшее порой его родителям то, о чем они хотели забыть. Его взгляд, казалось, пронзал человека насквозь, во многом напоминая взгляд дяди... А уж руки точно были руками Рейстлина — тонкие длинные пальцы так ловко обращались с ингредиентами сложнейших заклинаний, что Карамон разрывался в чувствах между гордостью и печалью. Сейчас руки младшего брата были сжаты в кулаки. Палин свирепо смотрел на старших, ползающих среди пролитого эля, кусков хлеба, огрызков сыра и обломков стола.

— Тогда попытайся вести себя прилично! — рявкнул Палин.

— Да помню я, где нахожусь, — сердито повторил Танин, поднимаясь на ноги и подходя к брату. — А еще помню, из-за кого мы тут! Одна поездка через этот ужасный лес чего стоила! Мы едва не погибли!

— Вайретский Лес не причинил нам вреда, — бросил Палин, с отвращением косясь на беспорядок. — Я говорил тебе, только ты не слушал — Лес подчиняется магам Башни, защищая их от врагов. Но раз нас пригласили, деревья расступились, открыв нам дорогу, остались лишь ужасы в твоем сознании. Подобная магия...

— Послушай, брат, — прервал его Танин голосом, который Стурм всегда называл «Глас Старшего Брата». — Почему ты просто не перестанешь заниматься магическими штучками? Мать с отцом так переживают, видел бы ты их лица, когда мы поехали сюда. Одни Боги знают, сколько сил им пришлось отдать, когда они разрешили наше путешествие.

Смутившись, Палин закусил губу, но на щеки уже предательски вползала краска.

— Да оставь ты малыша в покое, — сказал Стурм, видя боль на лице младшего.

Он отряхнул эль с кожаных штанов и попытался привести комнату в порядок, хотя большая часть обстановки уже была разбита на куски.

— Младший, у тебя прекрасные задатки мечника, — продолжил Танин, игнорируя слова Стурма и кладя руку на плечо Палина. — Давай, скажи там этим, — он неопределенно помахал рукой в воздухе, — что ты передумал, и мы можем спокойно возвращаться домой.

Палин отпрянул.

— Откуда мы знаем, из-за чего нас пригласили? Я всего лишь ученик, что во мне такого? Пройдет еще немало лет, прежде чем я смогу пройти испытание... — Он горько покачал головой. — Благодаря отцу и матери, конечно...

Братья не услышали его последних слов — в отличие от невидимых наблюдателей.

— Ну да, а я наполовину людоед! — усмехнулся Танин. — И не отворачивайся, когда я с тобой говорю, Палин.

— Оставь меня в покое!

— Слушайте вы, двое... — вмешался миротворец Стурм, но тут братья ощутили, что в помещении уже не одни.

Все ссоры мгновенно оказались забыты — юноши с кошачьей ловкостью оказались спиной к спине, Стурм схватился за меч, Танин выступил вперед, защищая безоружного Палина, который, подобно всем магам, не носил брони, меча или щита. Но младший брат уже выхватил кинжал, спрятанный в складках мантии, и начал бормотать слова тех немногих защитных заклинаний, которые уже успел выучить.

— Кто ты? — крикнул Танин человеку, стоявшему в центре запертой комнаты. — Как ты сюда попал?

— Для владеющего магией нет преград в Вайретской Башне, — самодовольно улыбнулся визитер. — А зовут меня Данбар Первый Помощник с Северного Эргота.

— И что тебе надо? — поинтересовался Стурм.

— Надо? Просто хотел убедиться, что вам здесь удобно, — ответил Данбар. — Исполняя долг хозяина.

— Это ты-то маг?! — разинул рот Танин.

Даже Палин казался пораженным. В мире, где маги предпочитали развивать мощь интеллекта, это человек был явным исключением. Столь же высокий, как и Танин, он имел бочкообразную грудь, которой мог позавидовать и Карамон, под его темной кожей перекатывались мощные мускулы. Казалось, Данбар легко может поднять одной рукой рослого Стурма и подкидывать как ребенка. На Данбаре были лишь яркие, разноцветные штаны, а единственным намеком на его занятия магией служили многочисленные мешочки, подвязанные к широкому поясу.

Данбар расхохотался тяжелым басом, отчего задребезжали остатки посуды.

— Да, я-то уж точно маг. — С этими словам он сделал жест, и стол в мгновение ока стал целым, беспорядок исчез, а на белой скатерти возникли свежий эль и хлеб, дымящееся блюдо жареной оленины и множество других деликатесов.

От вида горы еды рот Стурма наполнился слюной, даже Танин теперь смотрел на чародея менее враждебно.

— Давайте присаживайтесь, — пророкотал Данбар. — Перекусим поосновательнее. И не беспокойтесь об отце, — предупредил он вопрос Танина. — Он ведет важные переговоры с Главами других Лож. Садитесь, садитесь! — Маг усмехнулся, блеснув белоснежными зубами. — Или мне вас заставить?

При этих словах Танин выпустил меч и уселся первым, хотя к яствам не притронулся. Стурм, вздохнув, принялся уплетать за обе щеки, тревожно поглядывая на Данбара. Один лишь Палин остался стоять, скрестив руки, скрытые широкими рукавами белой мантии.

— Пожалуйста, Палин, — попросил Данбар более мягко, — присаживайся. Скоро вы поговорите с отцом и узнаете причину своего присутствия. А до этого времени прошу угощаться.

— Спасибо тебе, — поклонился Палин, — мастер...

— Данбар, я просто Данбар, — махнул рукой эрготианец. — Вы — мои гости, и давайте без формальностей.

Юный маг присел, но было видно, что он притронулся к еде только из вежливости. Однако старшие братья с лихвой восполнили его умеренность — вскоре даже Танин перестал изображать из себя мудрого воина и сосредоточился на еде.

— Ты... сказал — другие Главы Лож, масте... Данбар,—начал Палин.— Значит, ты...

— Глава Белых Мантий? Да, это точно. — Маг откусил огромный ломоть хлеба и, прожевав его, запил длинным глотком эля. — Я стал им после того, как Пар-Салиан отошел от дел.

— Глава Ложи? — Стурм испуганно покосился на соседа. — А какой ты маг?

— Бьюсь об заклад, он умеет больше, чем обрывать крылья летучим мышам, — неразборчиво пробормотал Танин — его рот был набит мясом.

Палин потрясенно посмотрел на брата, посмевшего сказать такое.

Но Данбар лишь вновь рассмеялся.

— А знаешь, ты прав! — Глава Белых Мантий стал серьезным. — Я морской маг, мой отец и дед — оба были капитанами, с детства мне грезились бури и дальние страны. Но сердце выбрало магию, и на время наши пути разошлись. Потом я вернулся, чтобы использовать свое искусство для укрощения шторма или вызова нужного ветра. Могу наслать штиль на корабль конкурента или поджечь палубу врага, если мы на него нападаем. А когда необходимо, — Данбар усмехнулся, — могу качать помпу или крутить шпиль не хуже остальных. Заодно поддерживаю форму. — Он хлопнул себя по широкой груди. — Я понимаю ваши чувства, — продолжил маг, пристально разглядывая Стурма и Танина.— Вас отозвали из похода против минотавров, которые разоряют северные побережья. Я тоже совсем недавно оттуда, был в том узком заливе, который...

Не прошло и минуты, как все трое пустились в обсуждение событий идущей кампании. Даже Танин, недоверчивее всех относящийся к магу, в деталях начал описывать засаду, которая отбросила отряд минотавров от города Каламана. Данбар внимательно слушал, иногда задавая грамотные вопросы, и, казалось, наслаждался беседой. Но его глаза зорко следили за самым младшим.

Видя, что троица углубилась в военные тонкости и не обращает на него внимания, Палин с облегчением выскользнул из-за стола и вновь направился к огню. Он не замечал быстрых взглядов Данбара, которыми тот иногда пронзал его. Лицо Палина побледнело, руки бессильно упали на колени. Его сосредоточенность была так велика, что он начал говорить некоторое фразы вслух. И хотя его бормотание не было громким, маг за столом слышал его.

— Зачем меня вызвали? Неужели они могут разгадать секреты моего сердца? И расскажут все отцу? Он так страдал, эта новость совсем расстроит его...

Кивнув себе, будто получив ответ на вопрос, Данбар вздохнул и полностью погрузился в рассказ о битвах с минотаврами.

 

Глава третья

— Ты ошибаешься, — спокойно сказал Карамон, — мой брат мертв.

Юстариус, подняв брови, посмотрел на Даламара, который лишь пожал плечами. Они были готовы к любой реакции на их известие, но не к такому спокойному опровержению. Архимаг неуверенно нахмурился:

— Ты говоришь так, словно у тебя есть веские доказательства.

— Конечно есть.

— Можно узнать какие? — саркастически бросил Даламар.— Дверь в Бездну закрылась, не без помощи твоего брата, кстати, оставив его в ловушке на той стороне.— Эльф понизил голос. — Ее Темное Величество не убило его, ведь Рейстлин помешал ей войти в наш мир, потому гнев королевы не знал границ. Она собиралась мучить его вечно — смерть была бы спасением Рейстлина.

— Да, так все и было, — мягко произнес Карамон.

— Что за сентиментальная... — гневно начал Даламар, но Юстариус вновь положил ему руку на плечо, заставляя темного мага замолчать.

— Я слышу уверенность в твоем голосе,— искренне удивился архимаг, — это значит, ты обладаешь неизвестным нам знанием. Поделись им, прошу, я знаю, как это болезненно, но мы оказались в крайне затруднительном положении, новости могут повлиять на будущее...

— Это имеет отношение к сыну? — заколебался Карамон.

— Да.

Силач потемнел лицом, он пристально смотрел на меч, машинально проводя пальцами по рукояти.

— Ладно, я расскажу вам, — решил он наконец, — этого не знают ни жена, ни Танис, вообще никто.

Карамон минуту помедлил, собираясь с мыслями. Затем тяжело вздохнул и, прикрыв одной рукой глаза, начал рассказ:

— После того что случилось в Палантасе, я был словно оцепенелый... Я не мог думать, вернее, не хотел, дни пролетали перед глазами, словно у сумасшедшего. Я ходил, говорил, но при этом ничего не чувствовал. Это было так легко...— Воин пожал плечами.— Еще надо было столько сделать... Город лежал в руинах, Даламар, — Карамон бросил краткий взгляд на эльфа, — был почти мертв, Праведная Дочь Крисания ужасно изранена, да еще Тас увел Воздушную Цитадель... — При воспоминаниях о проделках кендера лицо силача озарила улыбка, впрочем, скоро пропавшая. Покачав головой, он продолжал: — Я знал, мысли о Рейстлине придут со временем, мне придется разложить все по полочкам.— Карамон упрямо посмотрел в глаза Юстариуса. — Нужно понять, кто был Рейстлин и что он сотворил. Я осознал его преданность Злу — абсолютному Злу. Мой брат подверг риску целый мир из-за собственной жажды власти, невинные люди страдали и умирали из-за него...

— И вот потому ему гарантировали спасение, — расхохотался Даламар.

— Подожди, — поднял руку Карамон, снова наливаясь краской. — Я многое понял. Я любил Рейстлина, своего единственного брата-близнеца, самого близкого мне человека...— Воин с трудом перевел дух, вертя клинок в пальцах, как тростинку. — Рейстлин сделал не много хорошего... Но без него мы не победили бы драконидов. Он беспокоился о тех, кто... был искалечен, болен.... Вроде него самого... Но даже это, я знаю, не смогло бы его спасти в конце... — Губы Карамона дрогнули, он смахнул слезу. — Когда я встретил его у края Бездны, вы знаете, он был близок к победе. Ему надо было только снова войти в портал и вытащить Темную Королеву в наш мир, где он будет способен нанести ей поражение, а затем занять ее место. Он исполнил бы свою заветную мечту и стал Богом... Но таким образом он уничтожил бы Кринн... Я был в мире будущего и показал его Рейстлину — он Бог, но правит лишь мертвым миром. И тогда брат понял, возврата нет — он сам себя приговорил к этой судьбе. Но он знал, на что идет, когда вновь шагнул в Бездну.

— Верно, — заметил Юстариус, — это соответствовало его амбициям — поставить все на карту. Что ты хочешь этим сказать?

— Только одно, — вздрогнул Карамон. — Рейстлин сделал чудовищную, трагическую ошибку. Ему хватило храбрости попытаться все исправить, даже если в данной ситуации это означало лишь жертвоприношение.

— Ты стал мудрее, Карамон Маджере, и говоришь убедительно... — Почтительно склонил голову архимаг Юстариус. — Однако это философский вопрос, а не доказательство. Извини, что заставил вспомнить неприятные минуты, но...

— После я прожил месяц у Таниса, прежде чем рискнул отправиться домой. — Карамон продолжал говорить как ни в чем не бывало. — Именно в его тихом и мирном доме я смог все обдумать и взвесить. Именно там я смирился со страшным фактом: мой брат, друг с детства, человек, которого я любил больше всех в этом мире, — ушел навсегда. Пропал. Попал в ловушку, где терпит страшные мучения... Однажды, напившись «гномьей водки», я подошел к краю, за которым боль уже не была властна надо мной. — Карамон, вздрогнув, закрыл глаза. — И вот, приблизившись к границе безумия, я ушел в комнату и запер за собой дверь. Вынув меч, я смотрел на него и думал, как будет с его помощью легко... убежать. Я прилег на кровать, совершенно точно решив убить себя, но вместо этого провалился в глубокий сон. Не знаю, сколько я спал, но когда проснулся, за окном была глухая ночь, серебристый свет Солинари заливал комнату, наполняя ее миром и покоем. Я, помню, удивился... а затем — увидел его.

— Увидел кого?! — воскликнул Юстариус, обмениваясь взглядом с Даламаром. — Рейстлина?

— Да.

Лица сидящих магов помрачнели.

— Да, это был он,— прошептал Карамон,— он спал рядом точно так же, как спал, когда мы были детьми... Тогда его часто мучили кошмары... Я будил его и вытирал слезы, а потом веселил, заставляя смеяться... Затем он обычно засыпал, успокоившись... И когда я его увидел...

— Ты видел только сон! — выкрикнул Даламар.

— Нет, — решительно покачал головой Карамон, — все было слишком реально. Я видел его лицо так же ясно, как сейчас вижу вас. Точно такое же, как на границе с Бездной, только теперь разгладились ужасные морщины, печать Зла и алчности покинула черты Рейстлина. Он был такой умиротворенный... словно отдыхал, как сказала Крисания. Это было лицо моего брата, а не того незнакомца, которым он стал...— Карамон вновь промокнул глаза. — На следующий день я отправился обратно, успокоившись и зная, что все в порядке. В тот день я впервые в жизни поверил в Паладайна, я знал, он оценил жертву Рейстлина и благосклонно принял ее.

— Он переиграл тебя, Юстариус, — раздался чей-то голос. — Что ты скажешь о подобной вере?

Оглянувшись, Карамон увидел, как из теней залы вышли четыре фигуры. Троих он узнал мгновенно — даже в слабом свете и несмотря на слезы, застилавшие глаза, — это были его сыновья. Двое старших, нарочито громко гремевшие броней, казались угнетенными, и неудивительно, после стольких историй про Башню, услышанных от него и его друзей... И так же как и сам Карамон, старшие сыновья не доверяли магии и не любили ее. Они, как обычно, охраняли младшего, стоявшего в середине. Палин с тревогой оглядывался по сторонам с того момента, как они вошли.

Юный маг приблизился к Юстариусу, не поднимая глаз, и поклонился, как полагалось ученику низшего ранга. В свои двадцать он не стал еще даже помощником, и будет оставаться учеником еще добрых пять лет, до тех пор, пока не пройдет Испытание — этот изнурительный экзамен, проверяющий навыки и таланты в Искусстве, который должны сдать все, кто хочет обрести новые знания. Полноправный маг владеет слишком большой силой, поэтому Испытание разработано для отсечения малоталантливых и относящихся к профессии слишком легкомысленно. Оно крайне эффективно — ведь провалившийся погибает. Безвозвратно. Человек или эльф, пусть даже людоед, вошедший в Башню Высшего Волшебства, навсегда передает тело и душу магии.

Палин был так взволнован и обеспокоен, словно прибыл в Башню именно для того, чтобы пройти Испытание. «Но это смешно, мальчик еще слишком молод», — напомнил себе Карамон. Конечно, Рейстлин прошел Испытание как раз в этом возрасте, но только по особому решению Конклава. Он был необычайно искусен для своего возраста, но все равно Испытание едва не погубило его. Силач словно наяву видел, как брат лежит на запятнанных кровью ступенях Башни... и сжал кулаки: «Нет! Палин умен и подготовлен, но еще не готов и так молод...»

— Если только не... — зашептал он себе под нос, — не дать ему пару лет для принятия решения, а там, глядишь, он и сам откажется.

Словно услышав отца, Палин приподнял голову и чуть улыбнулся. У пожилого воина сразу потеплело на сердце — может, это сверхъестественное место открыло сыну глаза?

Четверка приблизилась к полукругу кресел, на которых сидели Юстариус и Даламар, а напротив нахохлился напряженный Карамон. Увидев старших сыновей в боевой готовности (а они при необходимости могли наломать дров), силач, чуть ободрившись, принялся разглядывать четвертого, который первым заговорил с Юстариусом о вере.

Незнакомец выглядел удивительно, Карамон никак не мог припомнить, видел ли он похожих людей, хоть и объездил большую часть Ансалона. Цветом кожи тот походил на мореплавателей Северного Эргота. А голос незнакомца был таким, словно он привык отдавать команды, перекрикивая рев ветра и шум волн. Карамон даже оглянулся украдкой, не стоит ли позади него появившееся из ниоткуда парусное судно...

— Карамон Маджере, я думаю? — Незнакомец быстро подошел к воину, неловко вскочившему на ноги. Сила его рукопожатия заставила Карамона удивленно вытаращить глаза и вызвала легкую усмешку незнакомца. — Данбар Первый Помощник с Северного Эргота, Глава Белых Мантий.

Карамон изумленно разинул рот:

— Маг?

Данбар привычно расхохотался.

— Твои сыновья отреагировали точь-в-точь как ты! Да, мы с ними уже познакомились, боюсь, в ущерб моему присутствию тут. Прекрасные парни! Старшие сражались вместе с рыцарями против минотавров у Каламана! Потому я немного задержался. — Он, извиняясь, глянул на Юстариуса. — Мое поврежденное судно бросило якорь в Палантасе, мы получили пробоины в боях с теми же пиратами.

Карамон еще более удивленно посмотрел на него.

— Я — морской маг, — пояснил Данбар, смеясь. — Боги, до чего же сыновья на тебя похожи!

Он вновь пожал руку пожилому воину.

Карамон облегченно улыбнулся — теперь все обязательно будет в порядке, особенно после того, как маги узнали историю про Рейстлина. Сейчас он заберет мальчишек, и они отправятся домой... Внезапно силач заметил, что Данбар пристально смотрит на него, словно читает мысли. Лицо мага стало совершенно серьезным, он повернулся и прошелся по зале цепкими, короткими шагами, словно под ним была ненадежная, кренящаяся палуба. Затем резко повернул и уселся по правую руку от Юстариуса.

— Что ж...— Карамон вновь покрутил меч, с надеждой посматривая в лица архимагов. Они смотрели на него с одинаково странным торжественным выражением. Силач ощутил прилив уверенности. — Думаю, мы все решили... Я рассказал вам о Рейстлине...

— Да, — Данбар кивнул, — многие вещи мы услыхали в первый раз.

Морской маг вновь бросил испытующий взгляд на Палина.

— Поэтому, — вновь прокашлялся Карамон, — пора нам в путь... Главы Лож выглядели по-разному: Юстариус — смущенным, Данбар — грустным, Даламар — строгим, — но все молчали. Воин неспешно поднялся и махнул рукой сыновьям, когда Даламар не выдержал.

— Еще не время уходить, — бросил темный эльф. — Надо обсудить несколько вопросов.

— Тогда говори, не тяни! — сердито крикнул Карамон, вновь поворачиваясь к магам.

— И скажу, раз остальные не могут. — Даламар брезгливо посмотрел на коллег.— Может, все и забыли, с чем столкнулись двадцать пять лет назад, но не я.— Эльф машинально провел рукой по порванной мантии и криво усмехнулся.— Никогда мне этого не забыть... Ибо мне не застят глаза никакие видения. Сядь, Карамон, сядь и услышь правду, которую так бояться произнести эти двое...

— Я не боюсь, Даламар, — хмыкнул Юстариус. — Однако история Карамона имеет прямое отношение к нашему делу.

Эльф замер на несколько секунд, а потом, уступая превосходству архимага, откинулся назад в кресле, демонстративно закутавшись в мантию.

Карамон непонимающе смотрел на магов. Позади раздался звон брони — старшие сыновья возбужденно передвинулись к нему за спину. Силач уже собрался развернуться на каблуках и выйти вон, чтобы никогда больше не появляться в этой проклятой Башне. Сколько боли и горя случилось здесь, во имя Богов, пусть они только попытаются остановить его! Карамон положил руку на рукоять меча и начал медленно отступать к выходу. Старшие сыновья бряцающими тенями следовали рядом.

Один Палин остался стоять; на его лице замерло удивительно знакомое выражение. Хотя «знакомое» — слабо сказано, Карамон почти услышал шепот Рейстлина: «Уходи, дорогой брат, если хочешь с мучениями погибнуть в Вайретском Лесу, ведь меня-то с тобой не будет — я остаюсь». Нет. Его сын молчал. Медленно, с болью в сердце, пожилой воин вернулся и опустился в кресло.

— Говорите, не медлите, — повторил он.

— Больше тридцати пяти лет назад Рейстлин Маджере пришел в Башню, чтобы пройти Испытание, — начал Юстариус. — Однако в Испытание неожиданно вмешались некие силы...

— Я знаю, что с того! — прорычал Карамон.

— Ты знаешь, — ответил Юстариус, глядя на Палина. — Но ты — это не все. А они если и знают, то не полную историю, а лишь часть... Испытание оказалось для Рейстлина очень тяжелым, как и для всех нас, не правда ли?

Даламар промолчал, но его лицо посерело, а глаза наполнились мраком. С лица Данбара исчезли малейшие проблески веселья, морской маг почти незаметно кивнул Палину.

— Безусловно, — Юстариус потянулся и растер ногу, словно вдруг начавшую причинять ему боль, — Испытание сложно, но не невозможно. Пар-Салиан и остальные главы не разрешили бы Рейстлину отправиться на верную смерть, значит, они были в нем уверены. И он прошел бы Испытание, уверяю тебя, Карамон! Мы там были, и ни у кого не возникло даже тени сомнения в счастливом исходе. Твой близнец обладал необходимыми силой и опытом для победы. Но... он выбрал легкий, гарантированный путь — принял помощь от самого злобного мага в истории Кринна, от Фистандантилуса! Фистандантилуса... — повторил Юстариус, пожирая глазами Палина. — Его магия дала сбой только один раз, и он погиб на горе Корона Черепа... Но этот чародей был способен обмануть саму смерть — его дух скрылся в другом плане бытия, поджидая подходящее тело для нового воплощения. И дождался его...

Карамон сидел неподвижно, сжав челюсти, когда ощутил на своем плече руку, — это Палин подошел поддержать его. Наклонившись к уху отца, юноша прошептал:

— Давай уйдем, папа. Мне очень жаль, я был неправ, когда уговорил тебя приехать. Мы не обязаны слушать...

— Увы, юный маг, — вздохнул Юстариус, — боюсь, тебе придется выслушать. Ты обязан знать правду!

Палин вскинулся, стремительно краснея, но Карамон успокаивающе похлопал его по руке и встал.

— Мы знаем правду, — пророкотал он. — Тот злой маг забрал душу моего брата, а вы позволили ему остаться безнаказанным!

— Нет! — Юстариус сжал кулаки, его седые брови сердито сдвинулись. — Рейстлин совершил осознанный выбор, он отвернулся от Света и пошел во Тьму. Фистандантилус дал ему часть силы для завершения Испытания, в обмен Рейстлин передал ему часть жизненной энергии, пошедшей на поддержание неупокоенного духа! Именно это разрушило его тело, а вовсе не Испытание! Мне об этом сказал сам Рейстлин, он пошел на эту жертву ради магии! Теперь ты должен услышать об этом, Карамон!

— Хватит! — Воин, хмурясь, покачал головой. — Это была ошибка Пар-Салиана. Неважно, сколько зла принес в мир мой брат, но именно вы, маги, вымостили ему дорогу во Тьму, по которой он шел.

Карамон жестом приказал сыновьям следовать за собой и подошел к тому месту, где, как он надеялся, в этой странной зале должен находиться выход.

— Стой, Карамон! — Юстариус неуклюже вскочил. Больная нога заставила его пошатнуться, но голос старого архимага эхом разнесся по палате. — Слушай и запоминай, Маджере! Ты можешь отсюда уйти, но после горько пожалеешь!

Карамон медленно повернул голову.

— Это угроза? — спросил он через плечо.

— Нет. По крайней мере, она исходит не от нас, — ответил чародей. — Подумай, Карамон, как ты не видишь опасности? То, что случилось однажды, может произойти снова!

— Не понимаю, — набычился пожилой воин.

Как змея, поднимающаяся из травы для атаки, Даламар соскользнул с кресла.

— Все ты понимаешь, — тихо прошипел он. — И не проси все разжевывать — это выше наших возможностей. Но — а мы знаем это по некоторым знамениям и сообщениям от наших слуг в других планах бытия — мы полагаем, что Рейстлин сохранил свою сущность по примеру Фистандантилуса. И он ищет путь назад, в наш мир, но для этого ему нужна новая оболочка. А ты, его дражайший брат-близнец, уже заботливо вырастил подходящее молодое, сильное тело, да еще и обучил магии!

Слова Даламара вонзились в душу Карамона, как отравленные клыки.

— Твой сын...

 

Глава четвертая

Юстариус вновь расслабленно сидел в своем громадном каменном кресле. Спрятав руки в широкие рукава красной мантии, он беседовал с Карамоном, не отрывая взгляда от юного мага в белом, стоявшего поодаль.

— Как видишь, теперь мы не можем позволить твоему сыну и племяннику Рейстлина продолжить изучать магию и пройти Испытание. До тех пор, пока не сумеем воспрепятствовать дяде использовать Палина для возвращения.

— Особенно, — прибавил Данбар, — пока не будет установлена окончательная привязанность молодого человека к одной из Лож.

— Что ты хочешь сказать? — удивился Карамон. — Он слишком юн для Испытания, но всегда носил белые цвета.

— Я ношу белое, потому что ты с мамой выбрал его, — ровно сказал Палин, глядя прямо перед собой.

В зале воцарилась тишина.

— Ну перестань, папа, ты же знаешь, если бы я выбрал другой цвет, ты даже не подумал бы разрешить мне изучать магию. Никакие уговоры не помогли бы!

— Юноша должен объявить пристрастие, которое лежит в глубине его сердца. Только тогда он сможет использовать истинную власть магии. А сделать это возможно только во время прохождения Испытания, — мягко сказал Данбар.

— Испытание! Опять все разговоры о нем! А я говорю, он даже не решил еще точно, будет ли заниматься магией! Если хотите знать мое мнение... — Карамон остановился на полуслове, уловив взгляд, которым его прожигал Палин. Глаза сына горели, губы сжались в тоненькую ниточку. — Ладно, не принимай все так близко... — пробормотал силач, переведя дыхание.

Позади послышались скрежет меча Танина и тихое покашливание Стурма. А со стороны магов, воин чувствовал, плывет циничная улыбка Даламара. Если бы их оставили одних! Тогда он имел бы возможность объяснить... Карамон вздохнул — видимо, это следовало сделать раньше. Но он продолжал надеяться. Повернувшись спиной к магам, силач посмотрел на сына:

— Палин, а какой цвет ты бы выбрал? — Именно сейчас он ощутил, насколько запоздал разговор. — Ты добрый, сынок, любишь помогать другим... Мне казалось, белый цвет очевиден.

— Не знаю, понравится ли мне помогать другим! — теряя контроль над собой, закричал Палин. — Ты сам придумал эту роль, посчитав ее удачной! Но не подумал, что я не так силен в магии, как мой дядя в этом возрасте. А он посвятил ей жизнь и никому не позволял вмешиваться в занятия! Мне всегда казалось, магия на первом месте, а мир на втором...

Карамон, закрыв глаза, с болью слушал слова сына, а в сознании тихо шептал другой голос: «...для меня магия на первом месте, мир на втором. Если человек поступает по-другому, он ограничивает свой потенциал...»

Пожилой воин ощутил, как его схватили за руку.

— Извини, папа, — тяжело вздохнул Палин.— Я должен был давно поговорить с тобой, но боялся причинить тебе боль. И маме тоже. Ты же знаешь, как она...

— Точно, — пророкотал Карамон, крепко обнимая сына, — я прекрасно это знаю. — Он попытался проглотить комок, подступивший к горлу. — Может, она и кинула бы в тебя чем-нибудь тяжелым... как, помню, однажды запустила в меня моими собственными доспехами. Но когда дело касается тех, кого она любит, Тика просто неудержима. — Воин посмотрел на магов через плечо. — Нам обязательно решать сейчас? Дайте нам уехать, и дома мы все спокойно обсудим. Времени достаточно...

— Сегодня очень редкая ночь, — оборвал его Юстариус, — в небесах одновременно три луны: красная, черная и серебристая, — такое бывает раз в столетие. Сила магии сегодня не знает границ. Если Рейстлин решил бежать из Бездны, то это самый подходящий момент.

Карамон молча опустил голову.

— Что мы должны сделать? — спросил он хрипло.

— Вы отправитесь со мной в Палантасскую Башню, — произнес Даламар, — и попытаетесь пройти через портал.

— Позволь нам отправиться в Шойканову Рощу вместе с тобой, отец, — воскликнул Танин.

— Да! — поддержал брата Стурм. — Палантасская дорога свободна — рыцари позаботились об этом, — но Портиос говорил о засадах драконидов.

— Я разочарую дорогих воинов, — усмехнулся Даламар, — но мы не будем использовать обычные дороги.

Братья непонимающе посмотрели на эльфа, Танин нахмурился, подозревая насмешку, затем Палин быстро нашелся:

— Он имеет в виду магические пути, брат. Прежде чем вы со Стурмом спуститесь по лестнице, отец и я будем уже у подножия Башни Высшего Волшебства в Палантасе, которая полностью подчиняется моему дяде. — Юноша обернулся, надеясь, что никто не обратил внимания на его последние слова, и вспыхнул, заметив выражение лица Даламара.

— Да, придется нам туда отправиться, — невнятно проговорил Карамон, темнея лицом. — А вы двое должны вернуться домой и рассказать все матери.

— Уж лучше столкнуться с людоедами, — уныло протянул Танин.

— Это точно, — усмехнулся Карамон. — Только убедитесь, что у нее нет посуды под рукой, — добавил он, стараясь придать голосу веселые интонации, но в конце концов тяжело вздохнул: — Она знает меня — и ждала чего-то подобного.

— Я думаю, мама все знала, еще когда мы уезжали, — сказал Палин, вспоминая нежные объятия и веселую улыбку матери и как она стоит на пороге гостиницы и машет вслед старым полотенцем... А потом он оглянулся и увидел полотенце у матери возле лица и Дезру, утешающую ее.

— Кроме того, — сказал Карамон, поднимаясь и строго глядя в глаза старшим сыновьям, — вы обещали Портиосу приехать в Квалинести помочь эльфам остановить набеги драконидских отрядов. Вы знаете, каков Портиос. Ему нужно десять лет, чтобы собраться просто поговорить с нами. Сейчас он делает дружественные шаги. Я не хочу, чтобы мои сыновья нарушали слово, особенно данное этому заносчивому эльфу. Ничего личного, — добавил силач, взглянув на Даламара.

— Все в порядке, — откликнулся темный эльф. — Я тоже знаю Портиоса. А теперь...

— Мы готовы, — нетерпеливо перебил Палин. — Я только читал о заклинании, которое ты сейчас произнесешь, но никогда не видел. Какие компоненты в нем применяются? Какой слог усиливать — в первом слове или во втором? Мой учитель говорит, что...

Даламар тихо кашлянул.

— Ты выдаешь наши секреты, мальчик, — сказал он вкрадчиво. — Пойдем, поговорим без свидетелей. — Изящная рука эльфа потянула Палина в сторону от отца и братьев.

— Секреты? — озадаченно спросил Палин. — Что это значит? Не имеют значения услышанные слова...

— Это только предлог, — холодно произнес Даламар, пристально глядя на юношу темными внимательными глазами. — Палин, не делай этого. Возвращайся домой с отцом и братьями.

— Что ты имеешь в виду? — спросил молодой маг, смутившись. — Я не могу... Ты слышал слова Юстариуса. Они не допустят меня к Испытанию и даже не позволят продолжать учиться магии, пока мы не узнаем наверняка, что Рейстлин...

— Не проходи Испытание, — быстро проговорил Даламар. — Брось учебу. Отправляйся домой и будь доволен тем, что имеешь.

— Нет! — сердито ответил Палин.— Для чего мне все это? Ты думаешь, я буду счастлив развлекать толпу на разных ярмарках, вытаскивая кроликов из шляп и золотые монеты из ушей купцов? Я хочу большего!

— Цена такого честолюбия велика, как обнаружил твой дядя.

— Награда не меньше! — парировал Палин.— Я уже принял решение.

— Юнец! — Эльф склонился к Палину, сжав холодной рукой его ладонь, и зашептал так тихо, что юноша не понимал, слышит ли он слова или они звучат лишь в его сознании. — Зачем они посылают тебя на самом деле, как думаешь? — Даламар пристально посмотрел на совещающихся в сторонке Юстариуса и Данбара. — Чтобы любой ценой пробраться через портал и найти твоего дядю или то, что от него осталось? Нет! — Темный эльф покачал головой. — Это невозможно. Комната заперта. Один из Хранителей постоянно стоит на страже с приказом никого не пускать, убивая каждого, кто сделает попытку. Они знают об этом так же, как знают то, что Рейстлин жив! Они посылают тебя в Башню — его Башню — с одной целью. Ты помнишь старую легенду о козленке, которого использовали для поимки дракона?

Недоверчиво воззрившись на Даламара, Палин внезапно побледнел. Облизав пепельные губы, он хотел что-то сказать, но во рту пересохло и язык не хотел ворочаться.

— Я вижу, ты осознал, — холодно констатировал темный эльф, пряча ладони в рукавах черной мантии. — Охотник привязывает козленка перед логовом дракона. Пока дракон пожирает козленка, ловцы затягивают вокруг него сети и подкрадываются с кольями. Дракон пойман. К сожалению, немного поздно для козленка... Ты все еще настаиваешь на том, чтобы пойти?

Внезапно Палин словно увидел то, что знал о дяде из легенд: столкновение со злобным Фистандантилусом, прикосновение кровавого камня к груди Рейстлина, стремительное вытягивание души, высасывание жизни... Юноша содрогнулся, тело покрылось холодным по́том.

— Я сильный, — сказал он ослабевшим голосом. — Я могу биться, как и он.

— Биться — с кем? С сильнейшим из живших чародеев? С архимагом, бросившим вызов самой Королеве Тьмы и почти победившим ее? — Даламар грустно рассмеялся. — Ха! Ты обречен, мальчик, можешь начинать молиться. А ты знаешь, что я буду вынужден сделать, если Рейстлин достигнет цели? — Даламар в низко надвинутом капюшоне склонился над Палином, и юноша ощутил дыхание эльфа на своей щеке. — Я должен уничтожить его, и я его уничтожу. Мне безразлично, в чье тело он вселится. Вот почему они отдают тебя мне — им самим духу не хватит.

Испуганный Палин отшатнулся от Даламара, но взял себя в руки.

— Я... понимаю, — голос его крепчал с каждой минутой, — и уже об этом говорил. Кроме того, я не верю, что дядя причинит мне вред... таким способом, как ты рассказал.

— Не веришь? — Темный эльф усмехнулся, его рука метнулась к груди. — Хочешь посмотреть, какой вред может причинить твой дядя?

— Нет! — Палин отвел глаза и добавил, краснея: — Я знаю об этом, слышал истории... Ты его предал и...

— И это мое наказание. — Даламар пожал плечами. — Прекрасно. Если ты решил...

— Я решил.

— ...тогда иди, попрощайся с братьями в последний раз, если понимаешь мой намек. Я думаю, что в этой жизни вы больше не увидитесь.

Эльф говорил сухо, в его глазах не промелькнуло ни жалости, ни раскаяния. Руки Палина тряслись, он был вынужден сжать кулаки, так что ногти вонзились в кожу, чтобы унять дрожь, и сумел твердо кивнуть.

— Думай, что скажешь. — Даламар многозначительно взглянул на подходящего к Юстариусу Карамона. — Братья не должны ничего знать. И отец тоже — иначе он помешает тебе. Подожди... — Эльф слегка встряхнул юного мага. — Не подавай виду, иначе ничего не получится.

Сглотнув комок, поднявшийся к горлу, Палин пощипал кожу щек, чтобы вернуть им цвет, и вытер пот с лица рукавом мантии. Сжав подрагивающие губы, он отвернулся от Даламара и направился к братьям, шелестя белыми одеждами.

— Что ж, — начал юноша, заставляя себя улыбнуться, — я всегда стоял на пороге гостиницы, маша вслед, когда вы уходили биться с кем-нибудь. Похоже, теперь моя очередь.

Танин и Стурм обменялись быстрыми встревоженными взглядами, и Палин осекся. Слишком они были близки и знали друг друга как облупленных. «И я собирался их одурачить!» — горько подумал юноша. Посмотрев в глаза старшим, он понял, что прав.

— Братья, — прошептал Палин, простирая к ним руки, и, обняв, притянул обоих к себе. — Не говорите ничего, просто позвольте уйти! Отец не поймет, для него это будет слишком тяжело.

— Не уверен, что сам понимаю, — сурово произнес Танин.

— Замолчи! — прошептал Стурм. — Мы оба ничего не понимаем. Но разве это важно? Разве наш братишка рыдал, когда мы уходили на первую битву? — Он обхватил Палина огромными руками и крепко прижал к груди. — Счастливо, парень, береги себя и... не пропадай надолго. — Средний брат замотал головой, отвернулся и поспешно отошел, вытирая глаза и бормоча что-то вроде: «От этих проклятых порошков у меня всегда начинается насморк».

Танин стоял, строго глядя на младшего. Тот посмотрел на него умоляюще, но старший лишь сильнее помрачнел.

— Нет, братишка,— сказал он,— ты меня выслушаешь. Даламар видел, что рука молодого воина легла на плечо Палина. Маг мог предположить, о чем они говорят. Палин отступил, упрямо мотая головой, лицо его превратилось в бесстрастную маску, так хорошо знакомую темному эльфу. Пальцы Даламара коснулись ран на груди. «Как он напоминает Рейстлина! — подумал чародей. — Похож, но все-таки другой. Как сказал Карамон, они отличаются друг от друга, как белая луна от черной...» На этом его размышления были прерваны — Карамон, который до этого только наблюдал за беседой сыновей, теперь направился к ним. Даламар быстро встал у него на пути и положил изящную руку на могучее плечо силача.

— Ты не сказал своим детям правду об его уничтожении, — заметил эльф.

— Я сказал столько, сколько посчитал нужным, — парировал Карамон, краснея. — Я старался показать обе стороны конфликта.

— Ты оказал им плохую услугу, особенно одному из них, — холодно произнес Даламар, посмотрев на Палина.

— Что я мог сделать? — сердито спросил воин. — Когда стали рассказывать легенды о его самопожертвовании ради мира, о его смелом проникновении в Бездну, чтобы спасти леди Крисанию из лап Темной Королевы, что я мог сказать? Я говорил им, как все было на самом деле. Говорил им правду о том, что Рейстлин обманул Крисанию, что он соблазнил ее, если не физически, то духовно, и вел ее в Бездну. И сказал, что, когда она ему стала бесполезна, он бросил ее, оставив умирать в одиночестве. Танис подтвердил мои слова. Но они верили лишь в то, во что хотели... Как и мы сами, я полагаю, — добавил Карамон, виновато взглянув на Даламара. — Я заметил, что маги тоже не стремятся развенчать эти россказни!

— Они пошли нам на пользу, — сказал темный эльф, пожав хрупкими плечами. — Из-за легенд о Рейстлине и его «жертвоприношении» люди больше не боятся магов, не притесняют нас. Наши школы процветают, услуги адептов пользуются спросом. Нас даже пригласили в Каламан, чтобы построить там новую Башню Высшего Волшебства. — Он горько усмехнулся. — Смешно, не правда ли?

— Что?

— Своим поражением твой брат достиг того, к чему стремился. — Даламар криво улыбнулся. — В известном смысле он стал Богом...

— Палин, я настаиваю на объяснениях! Что происходит? — Танин встряхнул младшего брата.

— Ты слышал, о чем шла речь, — уклонился от прямого ответа Палин, кивнув на Юстариуса, который разговаривал с Карамоном. — Мы собираемся в путешествие в Палантас, к Башне Высшего Волшебства, где находится запертый портал... в который мы хотим заглянуть... Это все.

— А я тогда овражный гном! — зарычал Танин.

— Иногда ты рассуждаешь точно так же! — огрызнулся Палин, потеряв терпение, и сбросил с плеча руку брата.

Танин побагровел. В отличие от спокойного Стурма он унаследовал от матери не только локоны, но и ее характер. К тому же Танин серьезно относился к роли старшего брата — иногда чересчур серьезно, по мнению Палина. «Но это потому, что он меня любит», — напомнил себе юный маг.

Тяжело вздохнув, Палин обнял брата за плечи:

— Танин, теперь ты послушай меня — для разнообразия. Стурм прав. Я не рыдал, когда вы в первый раз уходили сражаться. По крайней мере, пока вы могли меня видеть. Но я проревел всю ночь, оставшись один, в темноте. Неужели я, по-твоему, не знал, что каждое наше расставание может быть последним? Сколько раз ты был ранен? В последней стычке стрела минотавра прошла в двух пальцах от твоего сердца!

Танин опустил голову.

— Это другое дело, — пробормотал он.

— Как сказал бы дедушка Тас: «Цыпленок со свернутой шеей и цыпленок с отрубленной головой — разные вещи, но цыпленку от этого не легче», — улыбнулся Палин.

Танин пожал плечами и попытался усмехнуться.

— Думаю, ты прав. — Положив руки на плечи брата, Танин пристально посмотрел в бледное лицо. — Пойдем домой, парень! Брось ты это! — зашептал он отчаянно. — Все это ничего не стоит! Если с тобой что-то случится, подумай, что будет с матерью... и отцом...

— Я знаю. — Глаза Палина наполнились слезами, хоть он и постарался скрыть это. — Я все продумал! Я должен это сделать, Танин, постарайся понять. Скажи маме, что я... я очень ее люблю. И сестренкам... Скажи им, что я привезу подарок, как вы со Стурмом всегда делали.

— Какой?! Мертвую ящерицу или какое-нибудь заплесневелое крыло летучей мыши?! — почти крикнул Танин.

Палин улыбнулся сквозь слезы:

— Придумай сам, ладно? А теперь иди, отец уже косится на нас.

— Береги себя, младший, и его тоже. — Танин посмотрел на Карамона. — Ему будет очень трудно.

— Знаю. — Палин вздохнул. — Верь мне, я знаю. Старший брат колебался. В глазах его еще светилась надежда отговорить Палина.

— Прошу тебя, — тихо сказал юный маг, — не надо. Шмыгнув носом, Танин обреченно махнул рукой, потрепал по голове Палина и отошел к стоявшему у выхода Стурму.

Юноша не отрываясь следил за ним, затем двинулся в противоположном направлении, к магам, чтобы засвидетельствовать свое уважение.

— Значит, Даламар побеседовал с тобой, — заметил Юстариус.

— Да, — мрачно подтвердил Палин. — Он сказал мне правду.

— Неужели? — удивился Данбар. — Запомни, парень, Даламар носит черную мантию. Он честолюбив. Если он что-то делает, то лишь потому, что в конечном счете это принесет ему пользу.

— Вы хотите опровергнуть его слова? Разве вы не собираетесь использовать меня как приманку, чтобы поймать дух Рейстлина, если он еще жив?

Юстариус взглянул на Данбара, тот лишь качнул головой.

— Иногда ты должен искать правду здесь, Палин, — ответил морской маг, протягивая руку и мягко касаясь груди юноши, — в своем сердце.

Палин хотел усмехнуться, но он знал, что должен относиться к столь могущественным чародеям с почтением, потому сдержался и лишь коротко поклонился.

— Даламар и отец ждут меня. Прощайте. Если Богам будет угодно, я вернусь через год-другой и пройду Испытание. Надеюсь, буду иметь честь увидеть вас обоих вновь.

От Юстариуса не ускользнули сарказм и язвительное, сердитое выражение лица юного мага. Он вспомнил другого юношу — с таким же сердитым и язвительным лицом, — пришедшего в Башню почти тридцать лет назад...

— Да пребудет с тобой Гилеан, — мягко произнес архимаг, кутаясь в мантию.

— Пусть Паладайн, Бог, в честь которого ты назван, ведет тебя, — присоединился к пожеланиям Данбар. — И помни, — добавил он, и веселая улыбка расколола черное лицо, — на случай, если никогда больше не увидишь старого морского архимага, — скоро ты узнаешь, что лучше всего послужишь себе, служа миру.

Палин не отвечал. Еще раз поклонившись, он повернулся и отошел.

Пока юноша пересекал залу, ему показалось, что становится все темнее. На мгновение Палину почудилось, что он остался один — не было видно ни Даламара, ни братьев, ни отца... Но чем больше сгущалась тьма, тем ярче становилась на ее фоне белая мантия юного мага, наливаясь светом, словно первая звезда на вечернем небосклоне.

Палин немного испугался. Они в самом деле покинули его? Он один в этой безбрежной тьме? Но тут же юноша заметил блеск доспехов отца и вздохнул с облегчением. Он ускорил шаги и подошел к отцу — рядом с ним было ощутимо светлее. Возле Карамона Палин увидел эльфа, вернее, его бледное лицо — черная мантия терялась в тенях. Старшие братья подняли руки, прощаясь. Юный маг тоже хотел помахать им, но тут Даламар начал читать заклинание и словно мутное облако окутало сияющую мантию Палина и доспехи его отца. Тьма уплотнялась, кружась вокруг них, пока среди теней залы не образовалось пятно абсолютной черноты.

Больше ничего не произошло.

Холодный призрачный свет вновь вернулся в Башню, заполнив образовавшийся разрыв.

Даламар, Палин и Карамон исчезли.

Братья закинули мешки со снаряжением на спины, пустившись в долгое и опасное путешествие через волшебный Вайретский Лес. Мысли о печальном известии для рыжеволосой, горячей, как лесное пламя, матери заставляли их сердца сжиматься, а плечи — горбиться, как тяжелые гномские доспехи.

Юстариус и Данбар остались сидеть одни в своих каменных креслах. Мрачная тишина окружила их. Через некоторое время каждый произнес магическое слово—и оба тоже исчезли.

Башня Высшего Волшебства досталась теням и бродящим по залам воспоминаниям.

 

Глава пятая

— Он пришел посреди чернильно-темной ночи, — негромко произнес Даламар. — Черный свет Нуитари освещал ему путь. — Темный эльф взглянул на Палина из-под низко надвинутого капюшона. — Так гласит легенда о возвращении твоего дяди в эту Башню.

Палин промолчал — слова были в его сердце. Они поселились там тайно — и давно, с тех пор как он стал достаточно большим, чтобы научиться мечтать. Юноша со страхом смотрел на огромные ворота, преграждавшие вход, стараясь представить своего дядю стоящим на этом самом месте и приказывающим створкам распахнуться. И когда они открылись... Пристальный взгляд Палина стремился проникнуть дальше, в темноту самой Башни.

Они покинули Вайретскую Башню Высшего Волшебства, находящуюся в сотнях миль к югу отсюда, в полдень. И в полдень же прибыли в Палантас. Их волшебное путешествие по времени заняло столько же, сколько один глубоких вдох.

Солнце стояло в зените, прямо над Палантасской Башней Высшего Волшебства, застыв между двумя багрово-красными минаретами, напоминавшими жадно тянущиеся к золотой монете окровавленные пальцы. И толку здесь от него было не больше, чем от монеты, — даже двух солнц не хватило бы, чтобы согреть это пронизанное холодом Зла место. Огромное черное здание, воздвигнутое из монолитных глыб, поднятых из костей мира, стояло в тени заколдованной Шойкановой Рощи. Массивные дубы охранявшие Башню, обладали страшной мощью, каждый был сравним с сотней тяжеловооруженных рыцарей. Их магическая сила была столь велика, что никто не рисковал даже просто приблизиться к Роще. Человек, не защищенный темной магией, не мог ни войти в Башню, ни уйти из нее живым.

Палин окинул взглядом высокие деревья. Сильные порывы ветра с моря били в лицо и трепали белый капюшон, а дубы стояли неподвижно. Говорили, что даже во время страшных ураганов Катаклизма в Роще не шевельнулся ни один листок, хотя все деревья в округе были вырваны с корнем. Холодная темнота струилась меж дубовых стволов, выпуская щупальца ледяного тумана, которые сползали на мощенную плитами площадку перед воротами и опутывали ступни подошедших к входу странников.

Дрожа от холода и безотчетного страха перед деревьями, Палин посмотрел на отца с возросшим уважением. Движимый любовью к брату, тот осмелился войти в Шойканову Рощу и едва не заплатил за свою любовь жизнью.

«Он тоже думает об этом», — понял юноша, видя, как бледно и мрачно лицо отца, какие крупные капли пота блестят на его лбу.

— Надо убираться отсюда, — сказал Карамон резко, стараясь не смотреть на проклятые деревья. — Пойдем внутрь, иначе...

— Отлично, — сказал Даламар. Хотя лицо его, как обычно, было скрыто в складках капюшона, Палину показалось, что темный эльф улыбается. — Хотя спешить нам некуда. Мы должны дождаться сумерек, пока серебристая Солинари, любимица Паладайна, и черная Нуитари, фаворитка Темной Королевы, и Лунитари, красная луна Гилеана, не окажутся на небе вместе. Рейстлин будет черпать свою силу от черной луны. А кое-кто, если будет нуждаться, от Солинари, в случае, разумеется, если выбор сделан...

Темный эльф даже не посмотрел на Палина, но юноша понял, что Даламар говорит о нем.

— Что значит «черпать силу»?! — сердито взревел Карамон, схватив чародея за мантию. — Палин пока еще не маг! Ты говорил, что все сделаешь сам...

— Я помню свои слова, — перебил Даламар. Он даже не шевельнулся, но Карамон внезапно отдернул руку, задохнувшись от боли. — И я сделаю все... что должен сделать. Но этой ночью могут произойти странные и неожиданные вещи. Нужно хорошо подготовиться. — Эльф холодно посмотрел на силача. — И больше не надоедай мне. Пошли, Палин. Возможно, тебе понадобится моя помощь, чтобы войти в эти ворота.

Даламар протянул руку. Оглянувшись на отца, юноша увидел, что тот не сводит с него глаз. «Не входи... — молил полный муки взгляд Карамона. — Если ты сделаешь это, я тебя потеряю...»

Палин в смущении опустил голову, делая вид, что не понял смысла этого молчаливого крика, между тем ясного, как первые слова, которым отец учил его. Юноша отвернулся и нерешительно принял руку темного эльфа. Черная мантия была мягкой и бархатистой на ощупь. Палин ощутил могучие мускулы и тонкие, изящные кости под ними, кажущиеся хрупкими, но крепкие, прочные и надежные.

Невидимая рука распахнула ворота, когда-то выкованные из серебра и золота, а теперь черные и покосившиеся, непрерывно охраняемые тенями. Даламар шагнул внутрь, потянув за собой Палина.

Жестокая боль пронзила тело юного мага. Схватившись за сердце, Палин с криком согнулся пополам.

Даламар взглядом остановил бросившегося к ним Карамона.

— Ты не можешь ему помочь, — произнес он. — Так Темная Королева наказывает неверных, смеющих ступить на эту священную землю. Держись за меня, Палин. Держись крепко и продолжай двигаться. Как только мы окажемся внутри — боль стихнет.

Сжав зубы, юноша двинулся вперед мелкими шажками, обеими руками ухватившись за Даламара. Если бы не темный эльф впереди, он бы давно сбежал из этого гнезда Тьмы.

Сквозь туман боли он слышал тихий шепот: «Зачем ты вошел? Только смерть ожидает тебя! Ты жаждешь взглянуть ей в лицо? Поверни назад, глупец! Возвращайся! Ничто не стоит этого...»

Палин застонал. Как мог он быть так слеп? Даламар прав... цена слишком высока...

— Смелее, Палин! — Голос Даламара сливался с шепотом окружающей тьмы.

Башня навалилась на юного мага всей огромной тяжестью темноты и магической силы, выдавливая жизнь из слабого человеческого тела, но он продолжал идти, хотя сквозь кровавую пелену, застилавшую глаза, едва видел камни под ногами. «Так ли чувствовал себя дядя, когда впервые пришел сюда?» — спросил себя Палин, корчась от боли. Нет, конечно нет. Рейстлин уже носил черную мантию, когда вступал в Башню. Он пришел, наделенный почти безграничным могуществом, Хозяином Прошлого и Настоящего. Для него ворота открылись... Тени и твари Тьмы почтительно склонились у входа. Так гласила легенда...

Для него ворота открылись...

С рыданием Палин рухнул у порога Башни.

— Тебе лучше? — спросил Даламар, когда Палин с трудом приподнялся с кушетки. — Глотни вина, это эльфийское, великолепного урожая. Мне его доставили из Сильванести, втайне от местных эльфов, конечно. Это первое вино, сделанное после разрушения суши. У него стойкий, горьковатый привкус — как у слез. Некоторые знакомые говорили мне, что не могут пить это вино — все время плачут. — Даламар протянул Палину бокал с темно-фиолетовой жидкостью. — И в самом деле, когда я пью его, на меня накатывает печаль.

— Тоска по дому, — произнес, покачав головой, Карамон, когда Даламар подал ему стакан.

Палин понял по тону отца, что тот расстроен, чувствует себя несчастным и очень боится за него. Но Карамон невозмутимо сидел в кресле и даже старался казаться беззаботным. Юный маг бросил на отца благодарный взгляд и стал пить вино, чувствуя, как напиток изгоняет странный холод из тела.

Непонятным образом вино заставило Палина думать о доме. «Тоска по дому»,— сказал Карамон. Палин ожидал, что Даламар высмеет это утверждение. Темные эльфы были «изгнаны от света» своего народа, им было запрещено возвращаться на древнюю родину. Грех Даламара заключался в том, что он надел черную мантию, чтобы обрести силу темной магии. Связанного по рукам и ногам, с завязанными глазами его привезли в телеге к границам лесов и выбросили.

Для эльфов, чьи многовековые жизни привязаны к возлюбленным лесам и садам, быть изгнанным из земли предков — намного хуже смерти.

Даламар казался таким холодным и равнодушным, что Палин безмерно удивился, заметив, как на его лице промелькнула и мгновенно исчезла гримаса горя, как рябь на спокойной поверхности воды. Однако судорожный страх юноши перед эльфом уменьшился — ведь что-то могло тронуть и Даламара, в конце концов.

Палин потягивал вино, смакуя горьковатый привкус, и думал о своем великолепном доме, который отец выстроил собственными руками, о гостинице — родительской гордости и радости, думал об Утехе, городе, уютно угнездившемся среди листвы огромных валлинов. Он покинул город, лишь когда пришла пора идти в школу, как и большинству юных магов. Юноша вспомнил о красавице матери и о двух непоседах-сестренках — они таскали у него мешочки с ингредиентами, пытались заглянуть под его мантию, прятали магические книги... Как это может быть — никогда больше не увидеть их?

Руки Палина задрожали.

Он поставил хрупкий бокал на столик рядом, чтобы не уронить его или не пролить вино, затем быстро огляделся — не заметили ли этого отец с Даламаром. Но те были заняты негромкой беседой у окна, выходящего на огромный Палантас.

— Ты больше ни разу с тех пор не возвращался в лабораторию? — тихо спросил Карамон.

Эльф покачал головой, откинул с головы капюшон, и его длинные шелковистые волосы разметались по плечам:

— Я вернулся через неделю после твоего отъезда, — ответил он, — чтобы убедиться, что все в порядке. А затем запечатал дверь.

— Значит, там все по-прежнему, — пробормотал силач. Палин увидел, что отец смотрит на Даламара пронизывающим взглядом, а лицо эльфа, глядящего на город, холодно и невыразительно. — Я полагаю, внутри должны быть вещи, которые могут дать магу громадную власть. Что находится там?

Почти не дыша, Палин поднялся с места и начал подкрадываться ближе, тихо ступая по густому роскошному ковру, чтобы не пропустить ответ Даламара.

— Магическая книга Фистандантилуса, собственные книги Рейстлина по магии, его пометки и сведения о травах и, конечно, его посох.

— Его посох? — внезапно спросил юноша. Даламар и Карамон повернулись к нему — лицо силача стало белее мела, Даламар чуть удивился.

— Ты говорил, что посох дяди потерян! — обвиняюще сказал Палин отцу.

— Так и есть, парень, — ответил Даламар. — Заклятие оплетает ту комнату, даже крысы не могут прошмыгнуть рядом. Никто не может войти туда, не расставшись с жизнью от боли. Если бы знаменитый посох Магиуса лежал на дне Кровавого моря, он не был бы больше потерян для мира, чем сейчас.

— Есть еще одна вещь в этой лаборатории, — медленно произнес Карамон, внезапно озаренный. — Портал в Бездну. Если мы не сможем попасть в лабораторию, то как ты собираешься пройти сквозь него, и что вы, чародеи, потребуете от меня, чтобы убедиться в смерти моего брата?

Даламар молчал, задумчиво вертя в руках бокал за тонкую ножку. Карамон, глядя на него, покраснел от гнева.

— Это была уловка! Вам не нужно было убеждаться в его смерти! Зачем ты нас сюда привел? Чего ты хочешь?

— От тебя ничего, Карамон,— холодно ответил эльф. Силач побледнел.

— Нет! — Его голос надломился. — Только не мой сын! Будьте вы прокляты, маги! Я не позволю этого!

Шагнув к Даламару, он схватил его... и задохнулся от боли. Рука горела, словно ее ожгла молния.

— Отец, пожалуйста, не вмешивайся, — пробормотал Палин, подходя к нему, и бросил на эльфа сердитый взгляд: — В этом не было никакой необходимости!

— Я его предупреждал, — пожал плечами Даламар. — Видишь ли, дружище Карамон, мы не можем открыть дверь снаружи. — Немигающий взгляд эльфа остановился на Палине. — Но здесь есть тот, для кого дверь может открыться изнутри!

 

Глава шестая

— Для меня ворота откроются... — шептал Палин, поднимаясь по темным холодным ступеням винтовой лестницы.

Ночь легла на Палантас, окутав город тьмой и еще больше сгустив бесконечный мрак вокруг Башни Высшего Волшебства. На небе сияла серебристая луна Солинари, любимица Паладайна, но ее белые лучи не могли коснуться Башни. Обитающие внутри нее существа взирали на другую луну, темную, которую могли видеть только они.

На пролетах лестницы царила абсолютная темнота.

Карамон нес факел, но тьма поглощала слабое, мерцающее пламя — света наружу пробивалось не больше, чем от пучка зажженной соломы. Ощупью поднимаясь, Палин устал спотыкаться. Каждый раз сердце его болезненно сжималось, и он прислонялся к ледяной и влажной стене, закрыв глаза. Центр Башни представлял собой полую шахту с крутой спиральной лестницей, ступени которой торчали из стены, как кости неизвестной твари.

— Ты в безопасности, парень, — сказал Даламар, положив ладонь на плечо юноши. — Это задумано как противодействие нарушителям. Нас защищает магия, но вниз не смотри. Скоро станет легче.

— Почему мы должны были подниматься пешком? — спросил Палин, останавливаясь, чтобы отдышаться. Несмотря на его молодость, долгий подъем сделал свое дело: ноги юного мага болели, легкие горели огнем. Не хотелось даже думать, что сейчас чувствует отец. Даже Даламару, казалось, приходилось нелегко, хотя лицо эльфа было холодным и бесстрастным, как всегда. — Разве мы не могли воспользоваться магией?

— Я не буду тратить силы впустую, — ответил Даламар. — Тем более в эту ночь всех ночей.

Палин заглянул в миндалевидные глаза эльфа и снова начал подъем, стараясь смотреть лишь вверх.

— Вот наша цель, — внезапно указал Даламар.

В конце лестницы Палин увидел маленький дверной проем.

«Для меня ворота откроются...»

Слова Рейстлина.

Страх юного мага испарился, по телу пробежала волна силы. Палин ускорил шаг. За собой он слышал легкие шаги Даламара и топот тяжелых сапог отца. Карамон едва переводил дух, и юноша почувствовал раскаяние.

— Хочешь отдохнуть, отец? — спросил он, обернувшись.

— Нет, — прохрипел Карамон. — Давай скорей покончим со всем этим и спокойно отправимся домой.

В грубом голосе отца Палин услышал необычные, не слышанные ранее интонации.

Отец боялся. Не крутого подъема, не шепчущих об отчаянии и гибели голосов, а того, что окружало их сейчас в Башне.

Палин ощутил тайную радость, какую, должно быть, знал только его дядя. Отец — Герой Копья, самый сильный из всех людей, кого он встречал, способный даже сейчас свалить на землю здоровяка Танина и разоружить искусного бойца на мечах Стурма, — боялся, боялся силы магии.

«Он страшится, — изумился юноша, — а я — нет!» Прикрыв глаза, Палин дотронулся до холодной стены, впервые в жизни отдавая себя власти магических энергий.

Они горели в крови, ласкали кожу.

Шепчущие голоса теперь не обещали гибель, а приветствовали и приглашали. Тело трепетало в магическом экстазе. Приоткрыв глаза, Палин увидел, что тот же восторг горит и в ярком взгляде темного эльфа.

— Теперь ты ощутил настоящую власть! — прошептал Даламар. — Вперед, Палин, иди вперед.

Улыбнувшись самому себе, юный маг, окутанный этим чувством, полетел вверх по ступеням.

Для него двери откроются.

В этом нет никаких сомнений. Он не раздумывал, чья рука сотворит это. Неважно. Наконец-то он окажется внутри древней лаборатории, где творилась одна из сильнейших магий на Кринне. Он увидит книги заклятий легендарного Фистандантилуса и книги дяди. Он увидит великий и страшный портал, ведущий из этого мира в Бездну. Он прикоснется к знаменитому посоху Магиуса...

Палин с давних пор мечтал о посохе дяди. Из всех сокровищ Рейстлина он больше всего занимал Палина. Возможно, потому, что посох часто изображали на картинах или обязательно упоминали о нем в легендах и песнях. У Палина была одна такая картина, он хранил ее завернутой в шелк у себя в спальне. На ней Рейстлин, в черной мантии, с посохом Магиуса в руках, сражался с Королевой Тьмы. Юноша тоскливо думал, что если бы Рейстлин был жив, а он, Палин, был достоин, то дядя, возможно, передал бы ему посох. Такие мысли приходили всегда, когда он смотрел на изображенный на картине деревянный артефакт с золотой драконьей лапой, сжимающей сверкающий шар.

«Теперь я увижу его и, может быть, даже подержу в руках! — Палин задрожал от предвкушения. — А что еще мы найдем в лаборатории? — подумал он. — Что увидим, когда заглянем в портал?»

— Все будет так, как сказал отец, — прошептал юный маг, почувствовав, как сердце на секунду сжалось от боли. — Рейстлин отдыхает... Так должно быть! Но отцу все равно будет ужасно больно.

Если сердце Палина и подсказывало другой ответ — он его проигнорировал.

Дядя мертв. Так сказал отец, и ничего другого и не стоит желать...

— Стоп! — прошипел Даламар и схватил Палина за руку.

Тот замер.

Он так задумался, что не заметил, где оказался, а теперь разглядел широкую лестницу, ведущую прямо к двери лаборатории. У Палина перехватило дыхание, когда он посмотрел на короткий лестничный пролет.

Из тьмы на них взирали два холодных белых глаза. Глаза без тела, если только сама тьма не была их плотью и кровью. Отпрянув, юноша натолкнулся на Даламара.

— Спокойней, парень, — приказал эльф, поддержав Палина. — Это Хранитель.

Позади них дрогнул факел в руке Карамона.

— Я помню их, — сказал силач хрипло. — Они могут убить прикосновением.

— Живая плоть, — прозвучал эхом голос призрака. — Я чувствую запах теплой крови. Я слышу стук сердец. Подходите, вы будите мой голод!

Отпихнув Палина в сторону, Даламар шагнул вперед. Белые глаза блеснули и опустились в почтении.

— Повелитель Башни, я не почувствовал твоего присутствия. Ты приходил сюда слишком давно.

— Твой бессменный дозор никто не тревожил? — спросил темный эльф. — Никто не пытался войти?

— Разве ты видишь их кости на полу? Если бы кто-нибудь осмелился нарушить приказ, ты бы их увидел.

— Превосходно, — сказал Даламар. — Теперь я даю тебе новый приказ. Дай мне ключ от замка, потом отойди в сторону и дай нам пройти.

Белые глаза расширились, излучая устрашающий бледный свет.

— Этого не может быть, Повелитель Башни.

— Почему? — холодно спросил Даламар.

Он сложил руки на груди и взглянул на Карамона.

— Твой приказ, господин, был таким: «Возьми ключ и храни всю вечность. Не давай его никому, — сказал ты, — даже мне. С этой секунды твое место у этой двери. Никто не войдет сюда. Позволь смерти быстро поразить того, кто попробует проникнуть внутрь». Таковы были твои слова, господин, и я, как видишь, подчиняюсь им.

Эльф кивнул, края капюшона качнулись.

— Неужели? — пробормотал он, делая шаг вперед. Палин задержал дыхание, когда увидел, что белые глаза засияли ярче.

— Что ты будешь делать, если я попробую войти?

— Твоя магия могущественна, Повелитель, — произнес призрак, и бесплотные глаза скользнули ближе к Даламару, — но на меня она не действует. Был только один, обладавший такой властью.

— Да уж,— раздраженно бросил темный эльф — он колебался, поставив ногу на первую ступеньку.

— Не подходи ближе, Повелитель, — предупредил призрак.

Жадно сверкающие глаза вызвали у Палина неожиданное видение: холодные губы припали к его мертвой плоти, высасывая последние крохи жизни. Вздрогнув, юноша обхватил себя руками и отпрянул к стене. Радость ушла, уступив место разочарованию и холоду смерти. Он чувствовал теперь только холод и опустошение. Может быть, еще можно все бросить. Не стоит и пробовать...

Рука отца легла на плечо Палина, а слова Карамона отозвались на его мысли.

— Давай, сынок, — сказал силач устало. — Все напрасно, лучше пойдем домой.

— Постой! — Взгляд призрака устремился на сжавшиеся фигуры за спиной эльфа. — Кто это? Одного я узнал...

— Да, — сказал Карамон тихо. — Ты уже видел меня раньше.

— Его брат... — проговорил призрак. — Но кто тот, молодой? Его я не знаю...

— Пошли, Палин, — грубо приказал отец, бросая опасливый взгляд на плывущие глаза. — Нам предстоит долгий путь...

Карамон обнял сына за плечи и тянул за собой, но тот не мог повернуться — взгляд юноши оказался прикованным к призраку, который внимательно его рассматривал.

— Постойте! — повторил призрак. Глухой голос заполнил все вокруг. Стихли даже шепоты. — Палин? — пробормотал он, задавая вопрос не то самому себе... не то кому-то еще. Очевидно, решение было принято, голос стал уверенным. — Палин, ты можешь пройти.

— Нет! — Карамон схватил сына за руку.

— Пусть идет! — приказал Даламар, свирепо сверкая глазами. — Я говорил тебе, что это может случиться! Это шанс! — Внезапно эльф прищурился. — Или ты боишься того, что мы найдем внутри?

— Не боюсь! — сдавленно произнес силач. — Рейстлин мертв! Я видел его отдыхающим в покое. Но я не верю магам, и вы не отнимете у меня сына!

Палин чувствовал, как дрожит от волнения отец, видел боль в его глазах. Жалость и сострадание поднялись в душе юноши. На миг ему захотелось остаться под защитой силы отца, но это чувство сменил родившийся внутри гнев, воспламененный магией.

— Разве ты дал Танину меч, а потом попросил сломать его? — спросил Палин, освобождаясь из рук отца. — Дал щит Стурму, чтобы он прятался за ним всю жизнь? О, я знаю! — Юный маг дернулся, увидев, что отец собирается что-то сказать. — Это разные вещи. Ведь ты меня никогда не понимал, отец! Сколько лет прошло, прежде чем я убедил вас отдать меня в школу к наставнику, который учил дядю? Когда вы наконец согласились, я оказался самым старшим из учеников! Несколько лет я отчаянно учился, догоняя остальных. И все время чувствовал, что вы с мамой смотрите на меня с тревогой. Я слышал, как вы по ночам говорите, что «может быть, он забудет этот каприз». Каприз! — Голос Палина стал отчаянным. — Разве ты не видишь? Магия — моя жизнь! Моя любовь!

— Нет, Палин, не говори так! — закричал Карамон срывающимся голосом.

— Почему — нет? Так говорил мой дядя! Вы никогда не понимали его! Ты и не собирался разрешать мне проходить Испытание, ведь так, папа?

Силач стоял неподвижно, молча глядя в темноту.

— Нет, — тихо сказал Палин. — Не собирался. Ты хотел сделать все, что в твоих силах, чтобы остановить меня. — Юноша повернулся и подозрительно посмотрел на Даламара. — Может быть, ты и твои друзья приготовили для меня какой-нибудь грязный трюк, чтобы я отказался от всего? Это даст вам всем превосходное оправдание! Нет, не выйдет! — Холодный взгляд Палина перешел с темного эльфа на отца. — Надеюсь, ты подавишься своими планами!

Пройдя мимо Даламара, юноша поставил ногу на первую ступень, не сводя глаз с призрака, парившего над ним.

— Идем, Палин. — Из пустоты появилась бледная рука. — Подойди ближе.

— Нет! — яростно закричал Карамон, прыгая вперед.

— Я сделаю это, папа! — Юноша шагнул выше.

Силач протянул руки, чтобы схватить сына. Послышалось магическое слово, и Карамона приморозило к каменным плитам.

— Ты не должен вмешиваться, — сурово произнес Даламар.

Палин оглянулся — слезы струились по лицу отца, который в бессильной ярости пытался освободиться от невидимых пут, связавших его. На секунду в сердце Палина мелькнуло опасение. Отец любит его... «Нет! — Губы юного мага решительно сжались. — Тем больше причин идти. Я докажу ему, что силен, как Танин и Стурм. Я заставлю его гордиться мною, как он гордится ими. Я покажу ему, что я не ребенок, нуждающийся в защите».

Даламар пошел было за Палином, но остановился, когда еще две пары глаз вспыхнули в темноте и закружились вокруг него.

— Что это? — свирепо спросил темный эльф. — Вы смеете останавливать меня, Повелителя Башни?

— Есть только один истинный Повелитель Башни, — тихо сказал Хранитель. — Тот, кто пришел много лет назад. Для него ворота открылись.

Хранитель замолчал и протянул призрачную руку. На костяной ладони лежал серебряный ключ.

— Палин! — закричал Даламар. Страх и ярость душили его. — Не ходи один! Ты ничего не знаешь об Искусстве! Ты не прошел Испытание! Ты не можешь бороться с ним! Ты всех нас погубишь!

— Палин! — молил Карамон, извиваясь на месте. — Палин, вернись! Как ты не понимаешь? Я так люблю тебя, сынок! Я не могу тебя потерять — так, как потерял его...

Голоса спутников бились в уши Палина, но юноша не слышал их. Другой голос — тихий, надломленный — звучал в его сердце: «Иди ко мне, Палин! Ты нужен мне! Мне нужна твоя помощь...»

Возбуждение заставляло кровь бежать по жилам быстрее. Юный маг взял у призрака ключ и с трудом вставил дрожащей рукой в маленький серебряный замок.

Раздался звонкий щелчок.

Палин положил ладонь на дубовую панель двери и мягко толкнул ее.

Для него дверь открылась.

 

Глава седьмая

Палин медленно и торжествующе вступил в лабораторию. Обернувшись, он увидел, как дверь захлопнулась, и не без некоторого злорадства подумал о том, что Даламар остался снаружи.

Внезапно юноше стало жутко — он оказался в ловушке, один, в темноте. Палин в ужасе нащупал серебряную ручку двери и отчаянно попытался попасть ключом в замок, но тот исчез прямо из его руки.

— Палин! — слышался из-за двери отчаянный вопль Карамона — далекий и глухой.

Затем раздались непонятные звуки и пение, а следом — глухой удар, словно что-то тяжелое обрушилось на дверь. Через мгновение толстые дубовые панели задрожали, снизу показалась полоска света. «Даламар бросил заклятие, — подумал Палин, прислонившись к створке. — А в дверь, наверное, ударил плечом отец».

Ничего не происходило.

Внезапно позади юноши, в глубине палаты, возник слабый свет; постепенно становясь ярче, он осветил лабораторию. Страх Палина уменьшился, хотя он понял — ничто не может открыть дверь снаружи.

«И все же, — улыбнулся юный маг, — впервые в жизни я сделал что-то самостоятельно, без помощи отца, братьев или учителя». Успокоенно вздохнув, Палин расслабился и огляделся.

Ему лишь дважды описывали эту комнату: один раз отец, другой — Танис Полуэльф. Больше Карамон никогда не говорил о том, что произошло в лаборатории, когда умер брат. Он рассказал об этом младшему сыну лишь после долгих расспросов, да и то вкратце, осторожно подбирая слова. Лучший друг Карамона, Танис, был более многословен, но и в его рассказе был горьковато-сладкий привкус любви и самопожертвования, о которых даже ему было трудно говорить. Однако описания Карамона и Таниса оказались точными. Лаборатория выглядела именно так, как представлял ее себе Палин.

Медленно продвигаясь в глубь палаты, осматривая каждый предмет, юноша почтительно сдерживал дыхание. Ничто и никто не тревожил в течение двадцати пяти лет покой этого места. Как и говорил Даламар, ни одно живое существо не осмелилось проникнуть сюда. Серая пыль лежала на полу толстым слоем, но в ней нельзя было увидеть даже мышиных следов. Она напоминала только что выпавший снег. Пыль просочилась в щели окна, но ни один паук не сплел здесь своей паутины, ни одна летучая мышь не шевелила крыльями в гневе, разбуженная неожиданным визитером.

Размер палаты трудно было определить. Сначала Палин думал, что она маленькая, поскольку находится на вершине Башни и, рассуждая логически, не может оказаться большой. Но чем дольше он в ней находился, тем просторнее она казалась.

— Или это я становлюсь меньше? — прошептал юноша.

«Я ведь не маг и чужой ей», — промелькнула у него мысль. Но сердце возразило: «Ты еще нигде не был настолько своим».

Воздух был спертым, пахло плесенью и пылью. Но сквозь духоту пробивался какой-то знакомый пряный аромат. Палин заметил знакомый отблеск — вдоль одной из стен стояли кувшины, наполненные сухими листьями, лепестками роз, разными травами и пряностями.

Компоненты заклятий.

Но чувствовался и еще какой-то запах, не такой приятный, — запах разложения, смерти. Возле больших кувшинов на полу и у огромного каменного стола лежали скелеты странных, незнакомых существ. Вспомнив рассказы о дядиных экспериментах по созданию жизни, Палин мельком взглянул на скелеты и быстро отвернулся. Он внимательно осмотрел каменный стол, полированную поверхность которого испещряли руны. Неужели этот стол в самом деле подняли со дна моря, как гласит легенда? Пальцы юного мага любовно пробежали по пыльной поверхности стола, оставляя небрежный след. Рука прикоснулась к высокой спинке стула, стоящего рядом. Палин буквально видел, как дядя сидел здесь, работал, читал...

Он перевел взгляд на занимающие целиком одну из стен ряды полок с магическими книгами. Сердце учащенно забилось, когда Палин приблизился к ним, узнавая по описаниям отца книги великого архимага Фистандантилуса — в темно-синих переплетах с серебряными рунами на корешке. От них исходил холодный шепот. Юноша содрогнулся, боясь подойти ближе, хотя руки так и тянулись прикоснуться к фолиантам.

Однако он не осмелился. Только маги высшего ранга могли открывать такие книги, но далеко не каждый из них решился бы прочесть заклинания, написанные в них. Палин знал, что, если он попытается дотронуться до книг, переплеты сожгут его тело, так же как слова внутри сожгли бы разум. Разочарованно вздохнув, он перевел взгляд на другой ряд — там располагались черные книги с серебряными руническими надписями. Книги Рейстлина.

Что было бы, если бы он попытался прочесть их? Юноша шагнул вперед, чтобы рассмотреть их поближе, но тут наконец заметил источник света в лаборатории.

— Его посох, — прошептал Палин.

Посох Магиуса стоял в углу, прислоненный к стене. Его магический кристалл лучился холодным бледным светом. «Похоже на сияние Солинари», — подумал Палин. Слезы счастья выступили на его глазах и, незамеченные, побежали по щекам. Едва осмеливаясь дышать, опасаясь, что свет может внезапно померкнуть, юноша приблизился к посоху.

Тот был подарен Рейстлину архимагом Пар-Салианом, когда юный маг успешно прошел Испытание. Посох обладал необыкновенной магической силой и мог, как помнил Палин, подчиняясь приказу, светиться. Но легенда гласила, что только рука дяди имеет право касаться посоха, иначе кристалл погаснет.

— Но ведь папа держал его, — тихо произнес юноша. — С помощью дяди он использовал посох, чтобы закрыть портал и предотвратить появление Темной Королевы. Затем свет погас и никто не мог зажечь его снова.

А теперь навершие сияет...

В горле у Палина пересохло, сердце бешено заколотилось, дыхание перехватило. Юноша протянул дрожащую руку к посоху. Если свет погаснет, он окажется один, запертый и задыхающийся в кромешной тьме.

Пальцы тронули древко посоха — свет продолжал гореть ровно.

Холодные пальцы Палина плотно сомкнулись и сжали артефакт. Кристалл засиял еще ярче, распространяя чистое свечение вокруг, белая мантия юного мага заблестела, словно расплавленное серебро. Подняв посох, Палин в полном восторге смотрел на него. Вдруг луч света, усилившись, метнулся к находившемуся до сих пор в полной темноте дальнему углу лаборатории.

Подойдя ближе, Палин увидел тяжелый занавес из пурпурного бархата. Слезы превратились в лед на лице Палина. Ему не нужно было дергать за золотой шелковый шнур сбоку, чтобы узнать тайну.

Он знал, что находится за ним.

Портал.

Жадные до знаний маги прошлого создали портал, который привел их к гибели — во владения Богов. Осознав, какие страшные последствия это может иметь для неосторожных умов, мудрейшие трех Лож собрались вместе и приложили все силы, чтобы запечатать вход в Бездну. Чародеи постановили, что только могущественный архимаг Ложи Черных Мантий и Верховный Жрец Паладайна совместными усилиями могут заставить портал открыться.

Они мудро полагали, что подобная комбинация невозможна.

Но не учли силу любви.

Рейстлин сумел убедить Праведную Дочь Паладайна Крисанию действовать с ним заодно, чтобы открыть портал. Он вошел туда и бросил вызов Королеве Тьмы, намереваясь занять ее место. Последствия подобных человеческих амбиций были бы ужасны: разрушение мира.

Зная характер близнеца, Карамон рискнул всем и шагнул в Бездну, чтобы остановить Рейстлина. И силачу это удалось, но только с помощью самого брата. Осознав свою трагическую ошибку, маг пожертвовал собой ради Кринна — так гласила легенда. Рейстлин закрыл портал, не позволив Королеве вырваться, но заплатил за это страшную цену — сам остался в ловушке по ту сторону ужасного портала.

Палин подходил к занавесу все ближе, двигаясь против собственной воли. Что это? Почему его ноги подгибаются, а тело дрожит? Страх или восторг им движет?

И тут он снова услышал шепчущий голос:

— Палин... помоги...

Шепот доносился из-за занавеса!

Юноша закрыл глаза и бессильно оперся на посох. Нет! Не может быть! Отец был так уверен...

Сквозь закрытые веки Палин увидел другой свет и открыл глаза. Из-за бархатного занавеса жуткой радугой лилось разноцветное сияние.

— Палин... Помоги мне...

Рука юного мага, помимо его воли, ухватила золотой шнур. Он не сознавал движений своих пальцев, просто понял, что уже сделал это. Палин неуверенно посмотрел на посох в другой руке, оглянулся на дверь лаборатории. Стук снаружи прекратился, и света больше не заметно. Возможно, Даламар с отцом ушли или Хранители набросились на них...

Юноша задрожал. Надо срочно вернуться... Идти дальше слишком опасно. Ведь он не маг! Но как только эти мысли пронеслись в его голове, свет от посоха стал блекнуть — или ему показалось? «Нет, — решительно подумал Палин. — Я должен дойти до конца и узнать правду!»

Затаив дыхание, он сжал влажной от пота ладонью шнур и потянул. Занавес медленно поднимался вверх, мерцая на сгибах.

Свет резал глаза, ослепляя юношу. Прикрыв лицо рукой, Палин в благоговейном страхе воззрился на открывшуюся перед ним величественную и устрашающую картину. Портал был черной пустотой, окруженный пятью металлическими драконьими головами, разинувшими пасти в безмолвном победном рыке. Ваятель придал им максимальное сходство с Такхизис, Королевой Тьмы. Головы пылали зеленым, синим, красным, белым и черным.

Палин лихорадочно протер слезящиеся глаза. Драконьи головы засияли еще нестерпимее, и теперь юноша услышал их пение.

Первая пела:

— От тьмы до тьмы мой голос эхом звучит в пустоте. Вторая:

— От этого мира до другого мой голос кричит о жизни.

Третья:

— От тьмы до тьмы я кричу. Под моими ногами твердь.

Четвертая:

— Время, что течет, направляет тебя. И наконец, последняя голова пела:

— Раз судьба низвергает даже Богов, плачьте вместе со мной!

«Заклинания», — понял Палин. Смаргивая струящиеся из глаз слезы, он пытался заглянуть в проем. Разноцветные огни начали бешено вращаться, закручиваясь внутрь зияющей пустоты, центром которой был дверной проем.

У юноши закружилась голова, он вцепился в посох и продолжал смотреть в пустоту портала. Темнота шевелилась! Она вращалась вокруг самой себя, где в центре царил непроглядный мрак, как гигантский водоворот. Круг... круг... еще круг... Поднялся ветер — воронка жадно засасывала воздух лаборатории вместе с пылью и светом посоха...

— Нет! — закричал Палин, с ужасом ощутив, что пустота затягивает и его.

Он пытался бороться, но кружащая сила была непреодолима. С таким же успехом младенец мог решить остановить собственное рождение. Обессилевшего Палина затягивало в слепящий свет и корчащуюся тьму. Драконьи головы встрепенулись, завопив хвалебную песнь Темной Королеве.

Они накинулись на Палина, расчленяя когтями — кусок за куском.

Внезапно вспыхнуло пламя, сжигая плоть юного мага до костей.

Водопад обрушился на него; захлебываясь, Палин -шел ко дну.

Он беззвучно кричал, хотя слышал свой голос.

Он умирал и жаждал смерти, которая прекратит нестерпимую боль.

Сердце Палина разорвалось.

 

Глава восьмая

Все остановилось.

Свет, боль...

Наступило безмолвие.

Палин лежал лицом вниз, все еще сжимая в руке посох Магиуса. Открыв глаза, он увидел сияние кристалла — серебристое, чистое и холодное. Палин не чувствовал боли, дыхание было расслабленным и спокойным, тело — целым и невредимым, сердце билось ровно. Но он лежал не на полу лаборатории! Кругом песок! Или так ему кажется? Оглядевшись и медленно поднявшись на ноги, юноша увидел, что находится в странной местности. Голая, бесплодная равнина тянулась сколько хватало глаз и уходила за горизонт.

Палин стоял в недоумении — он никогда не бывал здесь раньше, но место ему было странным образом знакомо. Земля и небо имели странный оттенок — тускло-розовый. В голове юного мага зазвучали слова отца: «Словно пропитанные закатом или пылающим далеким огнем...»

Палин закрыл глаза, с ужасом все яснее понимая, где очутился. Страх обрушился на него удушающей волной, лишив сил даже стоять.

— Бездна, — пробормотал он, опираясь дрожащей рукой на посох.

— Палин... — Чей-то зов оборвался криком. Юноша, вздрогнув, открыл глаза, встревоженный прозвучавшим в голосе отчаянием. Увязая в песке, он повернулся в поисках зовущего и увидел перед собой каменную стену — в том месте, где несколько мгновений назад была голая земля.

К ней ковыляли двое умертвий, что-то волоча. Это «что-то», как ясно видел Палин, было человеком, и человеком живым! Он вырывался из рук тварей, словно пытаясь убежать, но противиться тем, чья сила исходит из загробного мира, было бесполезно.

Эти трое, по-видимому, направлялись к стене, потому что одно из умертвий показывало на нее и хрипло смеялось. На секунду пленник, прекратив сопротивление, поднял голову и посмотрел Палину прямо в глаза.

Золотистая кожа, глаза в форме песочных часов...

— Дядя? — выдохнул юноша, делая шаг вперед. Но пленник покачал головой и сделал едва заметное движение тонкой рукой, словно говоря: «Не сейчас!»

Палин внезапно осознал, что стоит на пустоши посредине Бездны, лишенный какой бы то ни было защиты, кроме посоха Магиуса, которым совершенно не умеет пользоваться. Умертвия, занятые пленником, не замечали юного мага, но это был лишь вопрос времени. Испуганный, Палин беспомощно огляделся в поисках укрытия. К его изумлению, из ниоткуда возник густой кустарник, словно выращенный силой мысли юноши. Не переставая размышлять, как и почему это произошло, Палин нырнул в кусты и прикрыл кристалл посоха ладонью, чтобы сияние не выдало его. Затем он пристально всмотрелся в розоватую, пропитанную жаром землю.

Умертвил подтащили пленника к стене. Раздалось слово команды, и в камне появились кандалы. Твари, без напряжения приподняв Рейстлина, приковали его к стене за запястья. Затем, с издевкой поклонившись, ушли прочь, предоставив пленнику висеть на стене, а его черной мантии трепетать под порывами ветра.

Встав, Палин пошел было вперед, но вдруг какая-то черная пелена застила его зрение, ослепляя сильнее, чем яркий свет. Тьма наполнила его сознание, душу и тело таким ужасом и страхом, что юноша не мог сдвинуться с места. Несмотря на то что темнота была глубокой и всепоглощающей, Палин видел то, что происходит внутри нее, — красивейшая и желаннейшая из всех женщин мира подошла к Рейстлину. Тот молча сжал скованные руки в кулаки. Юный маг видел все это, хотя вокруг него было черно, как на дне самого глубокого океана.

И тогда Палин понял.

Тьма затопила его сознание, ибо смотрел он на Такхизис — саму Королеву Тьмы.

Юноша застыл в благоговейном страхе, ужасе и почтении, толкавшими его пасть на колени. Вдруг он увидел, что облик женщины меняется.

Из тьмы, из песка жгучей земли поднялась драконица. Огромные крылья отбросили на землю необъятную тень, пять шей извивались, пять голов поворачивались в разные стороны, пять пастей открывались с оглушительным ревом и хохотом жестокой радости.

Палин увидел, как Рейстлин отвернулся и закрыл золотистые глаза, словно не в силах видеть нависшее над ним чудовище. Однако архимаг продолжал бороться, пытаясь вырваться из кандалов; его запястья кровоточили от бесполезных усилий.

Драконица медленно и изящно подняла когтистую лапу и одним быстрым ударом разорвала сверху донизу черную мантию Рейстлина. Затем таким же плавным движением она вскрыла тело архимага.

Палин задохнулся и закрыл глаза, чтобы стереть из памяти отвратительное зрелище, но было слишком поздно. Он видел это, и он будет видеть это всегда в своих снах, так же как и вечно слышать дядины крики страдания. Сознание юноши помутилось, колени подогнулись, он опустился на землю, схватившись за живот, — его неудержимо рвало.

Сквозь туман ужаса и тошноты Палин внезапно осознал, что Королева ощутила его присутствие! Он чувствовал, как она прислушивается и принюхивается...

Юноша даже не думал о том, чтобы спрятаться.

Здесь нет места, где она не смогла бы его найти. Да и он не может бороться, что там, не может даже взглянуть на Такхизис Ужасную! У него нет сил. Он может лишь скорчиться на песке, дрожа от страха, и ожидать конца.

Но ничего не произошло.

Тень скрылась, страх Палина медленно проходил.

«Палин... Помоги...» — Голос, пронизанный болью, шептал в сознании юноши. И к ужасу младшего Маджере, к нему прибавились звуки капающей жидкости — льющейся крови...

— Нет! — Палин застонал, тряся головой и зарываясь в песок, словно хотел похоронить себя.

Раздался захлебывающийся крик, и юношу опять стошнило. Он зарыдал от жалости и отвращения к своей слабости.

— Что я могу сделать? Я ничто. У меня нет сил, чтобы помочь тебе! — бормотал Палин.

Он держал посох перед собой и покачивался из стороны в сторону, не в силах открыть глаза.

«Палин...— Голос задыхался, каждое слово, очевидно, причиняло шепчущему боль. — Ты должен быть... сильным. Ради... собственной пользы... а также... и моей».

Юный маг не мог отвечать — горло пересохло, вкус желчи во рту душил.

«Быть сильным. Ради его пользы...»

Палин медленно, помогая себе посохом, встал на ноги. Затем, опершись на него и чувствуя ободряющую прохладность дерева, открыл глаза.

Рейстлин висел в кандалах. Черная мантия была разорвана в клочья, длинные белые волосы упали на лицо, голова бессильно поникла. Палин боялся смотреть на окровавленный, искромсанный торс дяди, но его взгляд против воли возвращался к страшной ране. От груди до паха тело Рейстлина было распорото надвое острыми когтями, внутренние органы вывалились. Капающий звук издавала кровь, стекающая в большой каменный бассейн у ног Рейстлина.

Палина снова едва не вырвало, но желудок был уже абсолютно пуст. Сжав зубы, опираясь на посох, юноша, спотыкаясь, пошел к стене. Но, приблизившись к отвратительному бассейну, он не выдержал — ноги его подогнулись. Боясь вдобавок упасть в обморок от ужасного зрелища, Палин опустился на колени, склонив голову.

«Посмотри на меня, — раздался голос. — Ты... знаешь меня... Палин?»

Палин неохотно поднял голову. На него смотрели золотистые глаза, с расширенными от мук зрачками в форме песочных часов. Окровавленные губы шевелились, но ничего не могли произнести. Дрожь сотрясала худое тело.

— Я знаю тебя... Дядя... — Сгорбившись, юноша зарыдал, и в голове его начало биться: «Отец лгал! Он лгал мне! Он лгал себе!»

«Палин, будь сильным! — прошептал Рейстлин. — Ты... можешь освободить меня. Но ты должен... спешить...»

«Сильным... Я должен быть сильным...»

— Да. — Палин проглотил слезы. Вытерев лицо, он твердо встал на ноги, не отрывая взгляда от дядиных глаз. — Мне очень жаль... Что я должен делать?

«Воспользуйся... посохом. Дотронься им до замков... на кандалах... Скорее! Королева...»

— Где, где она?

Палин подскочил на месте. Стараясь не вступать в лужи крови, он подошел к дяде и, протянув руку, прикоснулся кристаллом к левому запястью Рейстлина.

Изможденный, полумертвый, Рейстлин больше не мог говорить, но Палин слышал его слова в своем сознании: «Твой приход заставил ее уйти. Она не была готова к встрече с таким, как ты... Но это ненадолго. Она вернется. Мы оба... должны уходить...»

Палин прикоснулся посохом к другому замку, и Рейстлин, свободный от цепей, упал ему на руки. Жалость и сострадание вытеснили ужас. Юноша бережно уложил истерзанное, кровоточащее тело на землю.

— Но как ты сможешь идти куда бы то ни было? — пробормотал он. — Ты умираешь...

«Да, — ответил Рейстлин без слов, и его тонкие губы изогнулись в мрачной улыбке. — Через несколько мгновений я умру, как умирал каждое утро до этого бессчетное число раз. Когда наступят сумерки, я вернусь к жизни и проведу ночь в ожидании рассвета — времени, когда Королева придет терзать мою плоть, чтобы еще раз закончить мою жизнь в мучительных страданиях».

— Что я могу сделать? — беспомощно закричал Палин. — Как мне помочь тебе?

— Ты уже помогаешь, — сказал Рейстлин громче. Голос его креп, руки слабо шевельнулись. — Смотри...

Палин с опаской посмотрел на страшную рану. Она затягивалась! Плоть заживала! Юный маг застыл в изумлении. Да будь он хоть высшим жрецом Паладайна, и то не мог бы продемонстрировать большего чуда.

— Что происходит?.. как?.. — ошарашенно спросил он.

— Твоя доброта, твоя любовь, — прошептал Рейстлин. — Мой брат тоже мог бы спасти меня, имей он храбрость войти в Бездну. — Губы Рейстлина горько искривились. — Помоги мне встать...

Палин молча помог архимагу подняться на ноги. Что мог он сказать на это? Стыд затопил душу юного мага, стыд за отца. Ладно, он еще искупит его вину.

— Дай руку, племянник. Я уже могу идти. Мы должны достигнуть портала до возвращения Королевы.

— Ты уверен, что справишься?

Палин обхватил рукой тело Рейстлина, чувствуя странный, неестественный жар, исходящий от него.

— Я должен, и у меня нет выбора.

Архимаг запахнул лоскуты мантии и, опираясь на плечо племянника, пошел так быстро, как только мог, через сыпучий песок к стоящему в центре красноватой пустыни порталу.

Но, не сделав и дюжины шагов, Рейстлин остановился, согнувшись в приступе сильного кашля.

Палин с беспокойством смотрел на дядю, неумело поддерживая его.

— Вот, — предложил он, — возьми свой посох, он поможет тебе идти.

Взгляд золотистых глаз остановился на древке. Протянув тонкую, с золотистой кожей руку, Рейстлин коснулся гладкого дерева и любовно погладил его. Посмотрев на Палина, архимаг улыбнулся и покачал головой.

— Нет, племянник,— сказал он тихим, надтреснутым голосом.— Посох твой — это тебе подарок от меня. Он стал бы твоим когда-нибудь, — добавил он, словно самому себе. — Я бы учил тебя сам, пришел бы смотреть на твое Испытание. Я был бы горд... Так горд... — Рейстлин пожал плечами, взглянув на юношу. — Что я говорю! Я горжусь тобой, племянник. Ты так молод для того, что войти в Бездну...

Словно чтобы напомнить, где они находятся и что им грозит, на них упала тень огромных крыльев.

Палин в страхе оглянулся — портал, казалось, был дальше, чем прежде. Юноша задохнулся:.

— Нам не опередить ее!

— Погоди! — Рейстлин несколько раз глубоко вдохнул, и краска вернулась на его лицо. — Нам не нужно бежать. Посмотри на портал, Палин, сконцентрируйся на нем. Думай о нем так, как будто он находится прямо перед тобой.

— Не понимаю! — озадаченно воскликнул юный маг.

— Сконцентрируйся! — прорычал чародей.

Тени сгущались все быстрее. Посмотрев на портал, Палин попытался сделать, как велел дядя, но перед глазами прыгали лицо отца и когтистая лапа драконицы, раздирающая тело Рейстлина... Тьма продолжала наступать — мрачнее ночи, безысходная, как его собственный страх.

— Не бойся! Сконцентрируйся.

На помощь Палину пришла железная дисциплина, обретенная на занятиях магией,— заставила его сосредоточиться на словах заклинания. Закрыв глаза, молодой человек отбросил все — страх, ужас, печаль — и мысленно воспроизвел портал стоящим прямо перед ним.

— Отлично, юноша, — донесся тихий голос Рейстлина.

Палин моргнул, пораженный. Портал был там, где он его представил, — до него оставался шаг или два.

— Не колеблись, — инструктировал архимаг, читая мысли племянника. — Путь назад не так труден. Вперед. Я могу стоять и последую за тобой...

Палин шагнул внутрь, ощутив легкое головокружение и временную слепоту, которые, впрочем, быстро прошли. Осмотревшись, юноша с облегчением и благодарностью вздохнул — он снова стоял в лаборатории. Портал был за спиной, хотя Палин не помнил ясно, как прошел через него. Рядом стоял Рейстлин. Однако дядя не смотрел на племянника — он пожирал глазами портал, и странная улыбка играла на его губах.

— Ты был прав! Мы должны закрыть его! — внезапно сказал Палин, думая, что догадался, о чем тот думает. — Королева вернется в наш мир...

Подняв посох, юный маг шагнул вперед, и тут же тонкая рука с золотистой кожей сомкнулась вокруг его запястья. Захват причинял боль, прикосновение обожгло. У Палина перехватило дыхание, он прикусил губу и посмотрел на дядю в смятении.

— Всему свое время, мой дорогой племянник,— прошептал Рейстлин. — Всему свое время...

 

Глава девятая

Рейстлин притянул Палина ближе и усмехнулся, поскольку юноша вздрогнул, а в его зеленых глазах плеснулась боль. Архимаг не отпускал племянника, пытливо исследуя глубины его души.

— Ты во многом похож на меня, парень, — сказал Рейстлин, убирая прядь волос с бледного лица Палина. — Больше на меня, чем на отца. И он любит тебя за это еще сильнее, не так ли? О, естественно, он гордится твоими братьями! — Он пожал плечами, когда юноша хотел было возразить. — Но тебя он лелеет, защищает...

Покраснев, Палин разомкнул пальцы Рейстлина, вырвавшись на свободу. Но архимаг продолжал крепко держать его — не руками, а взглядом.

— Он задушит Тебя! — прошипел Рейстлин. — Задушит, как задушил меня! Он не даст тебе пройти Испытание. Ты ведь знаешь это, правда?

— Он... он не понимает, — неуверенно протянул Палин.— Он просто пытается поступать так, как находит...

— Не лги мне, Палин! — тихо приказал Рейстлин, закрыв губы племянника тонкими пальцами. — Не лги себе. Скажи правду, что в твоей душе. Я так ясно вижу ее в тебе! Ненависть, ревность! Воспользуйся этим, Палин! Воспользуйся, чтобы стать сильным. Сделай так, как поступил я!

Рейстлин рукой провел по лицу Палина — по твердому упрямому подбородку, сжатым челюстям, высоким скулам. Юноша задрожал, но не столько от прикосновения, сколько от горящего взгляда глаз со зрачками в форме песочных часов.

— Тебе бы следовало быть моим! Моим сыном, — пробормотал Рейстлин. — Я вознес бы тебя к вершинам власти! Какие чудеса я показал бы тебе, Палин! На крыльях магии мы облетели бы с тобой мир — поздравили бы победителя Арены минотавров с восшествием на престол, вышли бы в море вместе с морскими эльфами, увидели бы рождение золотого дракона... Все это могло быть твоим, Палин, если бы только они... — Тут приступ кашля оборвал речь архимага.

Задыхаясь, Рейстлин схватился за грудь. Палин, помог дяде добраться до ветхого, но уютного кресла у двери. Под слоем пыли на обивке юноша мельком отметил темные пятна, словно кресло много лет назад было перепачкано кровью. Но Палина сейчас заботило лишь то, как помочь дяде. Он извлек из складок мантии свой белый платок, и Рейстлин рухнул в кресло, прижимая его к губам. Палин, бережно прислонив посох к стене, опустился на колени перед дядей.

— Что я могу сделать для тебя? Может быть, что-то принести? Может быть, сделать чай, который ты всегда пил? — Взгляд юного мага остановился на емкостях с травами, стоящих на полке. — Если ты скажешь мне, как их смешать...

Рейстлин покачал головой.

— Придет время...— прошептал он, когда спазм прекратился. — Еще придет время, Палин. — Он устало улыбнулся и протянул руку к голове племянника. — Все в свое время. Я научу тебя... стольким вещам! Как же бездарно они растрачивали твой талант! Что они тебе говорили? Почему они привели тебя сюда?

Палин склонил голову. Прикосновение тонких пальцев взволновало его, он чувствовал себя скованно, с трудом подавляя растущее раболепие.

— Я пришел... Они сказали... что ты попытаешься... забрать... — Юноша сглотнул ком в горле, не зная, как закончить.

— Ах да! Ну конечно. Только так и могли думать эти глупцы! Я возьму твое тело, как Фистандантилус пытался взять мое. Нет, ну просто редкие глупцы! Как будто я захотел бы лишить мир этого юного разума, этой силы! Мы двое... Теперь ведь нас будет двое. Я делаю тебя своим учеником, Палин. — Горячие пальцы погладили каштановые волосы.

Палин посмотрел на дядю снизу вверх.

— Но у меня же низкий ранг, — удивленно сказал он. — И я не прошел Испытание.

— Ты пройдешь его, юноша, — пробормотал Рейстлин, его лицо устало осунулось. — Ты пройдешь Испытание. И с моей помощью ты пройдешь его легко, так же как я прошел его с помощью другого... Тише! Не говори ничего, я должен отдохнуть. — Дрожа, Рейстлин закутал хилое тело в обрывки мантии. — Принеси мне немного вина и другую одежду, а то я замерзну до смерти. Я и забыл, как здесь сыро.

Опустив голову на спинку кресла, архимаг задремал, из его легких с шумом вырывалось хриплое дыхание.

Палин медленно обернулся. Пять драконьих голов, окружающих дверь, все еще блестели, но тусклее. Цвета переливались не так яростно, пасти были открыты, но ничто не нарушало безмолвия. Юноше, однако, казалось, что они затаились, выжидая удобного момента. Десять глаз смотрели на Палина, не раскрывая ему собственного неведомого знания. Маг заглянул в портал — красноватый ландшафт все так же тянулся вдаль. Вдалеке, едва видные, стояла стена и темнел бассейн с кровью. А над ними распростерлась крылатая тень...

— Дядя, — сказал Палин,.— а как же портал? Разве мы его не...

— Палин, — тихо проговорил Рейстлин, — я отдал тебе приказ. Учись подчиняться, ученик, — сделай то, что я велел.

Юноша увидел, что тень сгущается. Как туча окутывает солнце, так крылья окутывали его душу холодом страха. Палин уже начал говорить и вновь обернулся к Рейстлину, но заметил, что, хоть глаза дяди и кажутся закрытыми, между веками виднеется золотистая щелка, словно у ящерицы. Прикусив губу, юный маг поспешно отвернулся, затем поднял повыше посох и осветил им лабораторию, намереваясь выполнить приказ.

Переодетый в черную мягкую, бархатную мантию, Рейстлин стоял перед дверью, потягивая из бокала эльфийское вино, кувшин с которым Палин отыскал в лаборатории. Тень над землей стала такой плотной, что казалось, будто в Бездне наступила непроглядная ночь. Но ни звезды, ни луна не освещали эту ужасную тьму. Единственным видимым предметом была стена, которая излучала свой собственный неприятный свет. Рейстлин мрачно смотрел на нее, и в глазах архимага плескалась боль.

— Она напоминает мне о том, что произойдет, если Такхизис поймает меня, Палин, — сказал он. — Но нет, назад я не вернусь. — Рейстлин смотрел на племянника из-под черного капюшона лихорадочно блестящими глазами. — У меня было двадцать пять лет, чтобы обдумать ошибки. Двадцать пять лет невыносимых страданий и бесконечных мук... Моей единственной радостью, единственным источником сил, помогающими каждое утро встречать пытку, была твоя тень, которую я видел в своем сознании. Да, Палин,— улыбнувшись, Рейстлин притянул к себе племянника, — я наблюдал за тобой все эти годы... Я сделал для тебя все, что мог. В тебе есть внутренняя сила, которая приходит от меня! Жгучее желание и любовь к магии! Я знал, что однажды ты разыщешь меня, чтобы узнать, как пользоваться этой силой. Я знал, что они попытаются остановить тебя. Но не смогут. Все, что они делали, лишь приближало тебя к цели. Я знал, что стоит тебе войти сюда, как ты услышишь мой голос. И освободишь меня. И поэтому я составил план...

— Для меня большая честь, что ты принимаешь такое участие в моей судьбе,— начал Палин, но дрогнул и нервно прокашлялся. — Но ты должен знать правду. Я разыскивал тебя не для того... чтобы получить власть. Я слышал твой голос, просящий о помощи, и... потому пришел.

— Ты пришел из жалости и сострадания, — сказал Рейстлин, криво улыбнувшись. — В тебе все еще много черт отца. Это слабость, которую можно преодолеть. Я просил тебя, Палин, говори правду. Что ты чувствовал, когда впервые вошел в лабораторию, а затем прикоснулся к посоху?

Юноша попытался отвернуться; хоть в лаборатории было холодно, он весь покрылся потом, но Рейстлин держал племянника крепко, заставляя смотреть в свои золотистые блестящие глаза. И видеть там свое отражение...

Правду ли он сказал? В зрачках архимага Палин видел юношу, одетого в мантию, меняющую цвет, — то белую, то красную, то черную...

Рука племянника спазматически дернулась в захвате дяди. «Он видит мой страх», — понял Палин, пытаясь унять дрожь в теле. «Страх ли? — спросили золотистые глаза. — Страх? Или ликование?» Юный маг увидел у своего отражения посох Магиуса. Палин-отражение стоял в круге света от кристалла и чем дольше держал посох, тем сильнее Палин-реальный ощущал его — и свою — магическую силу.

Рейстлин перевел взгляд золотистых глаз на магические книги в черных переплетах, и юноша последовал его примеру. Он вновь ощутил то волнение, которое чувствовал, входя в лабораторию в первый раз, и облизал сухие губы, словно долго блуждавший по пустыне путник, нашедший наконец прохладный источник, чтобы утолить жажду. Посмотрев на Рейстлина, юноша увидел, что его отражение теперь сменило цвет мантии на черный.

— Какие... Какие у тебя намерения, дядя? — хрипло спросил Палин.

— Все просто. Как я уже говорил, у меня было много лет, чтобы разобраться в ошибках. Мои амбиции были слишком велики. Я хотел стать Богом, чего смертным делать не полагается. Об этом, разрывая меня когтем, каждое утро напоминала мне Темная Королева.

Губы Рейстлина изогнулись, глаза блеснули, а тонкая рука дернулась при воспоминании о муке, еще больней сжав кисть Палина.

— Я усвоил урок, — горько сказал архимаг, — и умерил честолюбие. Я больше не буду стараться стать Богом. Мне хватит Кринна. — Сардонически улыбнувшись, он хлопнул племянника по руке. — Нам хватит Кринна, надо было сказать мне.

— Я... — Слова застряли у Палина в горле. Он был напуган и взволнован. Взглянув на портал, он ощутил, как тень надвигается на сердце. — Но Королева? Разве мы не закроем портал и дорогу для нее?

Рейстлин покачал головой:

— Нет, ученик.

— Нет? — Юноша тревожно посмотрел на дядю.

— Нет. Это будет мой подарок для нее, чтобы доказать преданность, — доступ в мир. А мир будет ее даром мне. Она будет править здесь, а я... буду служить. — Рейстлин выплюнул последние слова, словно отраву, и его губы растянулись в напряженной, безрадостной усмешке.

Чувствуя ненависть и гнев в ослабевшем теле, Палин задрожал.

— Брезгуешь, племянник? — презрительно хмыкнул архимаг, отпуская руку юноши. — Брезгливые не достигают власти...

— Ты сказал мне, чтобы я говорил правду. — Палин отпрянул от дяди, с облегчением чувствуя освобождение от горячего прикосновения, но в то же время, непонятно почему, желая ощутить его вновь. — И я скажу. Я боюсь! За нас обоих! Я знаю, что слаб... — Он склонил голову.

— Нет, племянник, — тихо сказал Рейстлин, — не слаб — просто молод. И ты всегда будешь бояться. Я научу тебя овладевать своим страхом, использовать его силу. Заставлять его служить тебе, а не наоборот.

Палин увидел, что лицо дяди выражает бесконечную нежность. Такого Рейстлина вряд ли видел кто-нибудь из ныне живущих. Образ юноши в черной мантии в блестящих золотистых глазах исчез, сменившись тоской и жаждой любви. Теперь Палин сам горячо сжал руку архимага.

— Закрой портал, дядя, и поедем домой! Комната, которую отец приготовил для тебя, по-прежнему пустует в гостинице. Мама сохранила памятную дощечку с магическим знаком на ней. Дощечка спрятана в шкатулке из палисандрового дерева, но я ее видел. Как часто я держал ее и мечтал об этом! Поедем домой! Научи меня тому, что знаешь сам! Я буду почитать и уважать тебя! Мы сможем путешествовать, как ты и хотел! Покажи мне чудеса, которые видел сам...

— Домой. — Рейстлин произнес это слово, словно пробуя на вкус. — Домой. Как часто я мечтал об этом. — Глаза архимага обратились на стену за порталом, призрачно поблескивая. — Особенно с приходом рассвета...— Глядя на Палина из-под низко надвинутого капюшона, Рейстлин улыбнулся. — Да, племянник, — сказал он тихо,— думаю, что отправлюсь домой вместе с тобой. Мне нужно время, чтобы отдохнуть, восстановить силы, избавиться от... прежних грез. — Палин увидел, как потемнели глаза дяди при воспоминании о боли.

Закашлявшись, Рейстлин оперся на руку племянника. Юноша осторожно помог ему подойти к креслу. Посох Палин прислонил к стене. Устало опустившись в кресло, архимаг жестом попросил Палина налить еще вина.

— Мне нужно время... — продолжал он, смачивая губы. — Время, чтобы обучить тебя, ученик. Время, чтобы обучить тебя... и твоих братьев.

— Братьев? — удивился Палин.

— Конечно, мальчик. — Рейстлин посмотрел на Палина с усмешкой. — Мне нужны генералы для легионов. Твои братья будут идеальными...

— Легионов?! — закричал Палин. — Я не это имел в виду! Ты должен вернуться домой и жить с нами — в мире и спокойствии. Ты заслужил это! Ты пожертвовал собой ради мира...

— Я?! — оборвал его Рейстлин. — Я пожертвовал собой ради мира?! — Архимаг разразился ужасающим смехом, от которого тени в лаборатории бешено заплясали, подобно одурманенным дервишам. — О, они так обо мне сказали? — Рейстлин смеялся, пока не задохнулся. Приступ кашля, сильнее, чем до этого, обрушился на него.

Палин беспомощно смотрел, как корчится дядя, издевательский смех все еще звенел в его ушах. Когда приступ прекратился, Рейстлин вздохнул и слабым движением руки подозвал племянника ближе. Юноша ясно видел кровь на платке и серых губах архимага. Отвращение и ненависть поднялись в Палине, но он подошел ближе и, вынуждаемый магической притягательностью Рейстлина, опустился на колени.

— Знай, Палин! — с усилием, чуть слышно прошептал архимаг. — Я пожертвовал собой... собой... ради себя! — Откинувшись на спинку кресла, он вздохнул и дрожащей, испачканной в крови рукой ухватил белую мантию Палина.— Я видел... что я должен... кем должен стать... если одержу победу. Ничем! Это... был... конец. Выродиться... в ничто. Мир... мертв. Этим путем,— его рука слабо указала на стену и ужасный бассейн, глаза лихорадочно сверкнули, — был... все-таки... шанс для меня... вернуться...

— Нет! — закричал Палин, изо всех сил пытаясь вырваться из рук дяди. — Я не верю тебе!

— Почему — нет? — Рейстлин пожал плечами, голос его окреп. — Ты сам говорил им. Не помнишь, Палин? «Человек должен ставить магию на первое место, а мир — на второе...» Так ты сказал им в Башне. Мир значит для тебя не больше, чем для меня! Никто не имеет значения — ни братья, ни отец! Магия! Власть! Это все, что значит что-нибудь для тебя и меня!

— Я не знаю! — отрывисто крикнул Палин, вцепившись в Рейстлина.— Я не могу думать! Отпусти меня! Отпусти... — Руки его бессильно упали, голова поникла, и слезы брызнули из глаз.

— Бедный мальчик, — сказал архимаг. Положив ладонь на голову Палина, он нежно гладил каштановые волосы.

Юноша рыдал, сотрясаясь всем телом. Он был один, совсем один. Кругом ложь, все лгут! Все лгали ему — отец, маги, мир! Что же имело значение, в конце концов? Магия. Это все, что у него было. Дядя прав. Огненное прикосновение тонких пальцев, черная мягкая, бархатная мантия, мокрая от его слез, запах розовых лепестков и пряностей... Это станет его жизнью... Это да горькая пустота внутри, пустота, которую весь мир не сможет заполнить...

— Плачь, Палин,— мягко приговаривал Рейстлин.— Плачь, как когда-то, очень давно, плакал я. Потом ты поймешь, как понял я, что это бесполезно. Никто не услышит твоих рыданий в ночи.

Юный маг поднял заплаканное лицо и заглянул в глаза дяди.

— Наконец-то ты понимаешь, — улыбнулся Рейстлин, убирая влажные волосы с лица Палина. — Возьми себя в руки, мальчик. Нам пора идти, пока не явилась Темная Королева. Нужно многое сделать...

Юноша смотрел на архимага спокойно, хотя тело все еще вздрагивало, а глаза были подернуты пеленой слез.

— Да, — сказал он, — я все понял. Хоть и слишком поздно, но понимаю. И ты ошибаешься, дядя, — добавил юноша робко. — Твой плач в ночи был услышан моим отцом. — Поднявшись, Палин твердо посмотрел на архимага. — Я закрою портал.

— Не будь глупцом! — презрительно усмехнулся Рейстлин. — Я не позволю — и ты знаешь это!

— Знаю, — согласился Палин, прерывисто вздохнув. — Ты попробуешь мне помешать...

— Я убью тебя!

— Ты... убьешь меня... — Если голос юноши и дрогнул, то совсем незаметно.

Он протянул руку за посохом, который стоял рядом с креслом Рейстлина. Едва Палин коснулся древка, кристалл вспыхнул холодным белым светом.

— Что за чушь! — прошипел Рейстлин, поворачиваясь в кресле. — Зачем умирать, делая этот бесполезный жест? Это будет бесполезно, уверяю тебя, мой дорогой племянник. Я сделаю все, что задумал. Мир будет мой! Ты умрешь — и кто будет знать об этом?

— Ты, — тихо проговорил Палин.

Повернувшись спиной к дяде, юный маг твердым шагом направился к порталу. Тень стала еще темнее и глубже, так что стена выделялась ужасным контрастом на розоватом фоне Бездны. Теперь Палин чувствовал, как просачивается из портала злая воля, словно вода в трюм потерпевшего крушение корабля. Он думал о Темной Королеве, которая может войти в мир, — и опять пламя войны пронесется по земле, когда силы Добра поднимутся остановить ее. Он видел, как умирают отец и мать от руки дяди, как братья падают, сраженные магией Рейстлина. Видел воинов в чешуйчатых доспехах, летящих в бой верхом на злых драконах, за которыми следуют ужасные создания, порожденные Тьмой.

Нет! С помощью Богов он предотвратит это — если сможет. Но, подняв посох, Палин беспомощно осознал, что понятия не имеет, каким образом закрывать портал. Он чувствовал силу посоха Магиуса, но не знал, как овладеть ею. Рейстлин прав — это глупый и бесполезный жест.

Архимаг за его спиной хохотал, но смех на этот раз не был издевательским — в нем слышалось смятение, почти ярость.

— Это неразумно, Палин! Стой! Не заставляй меня делать это!

Глубоко вдохнув, юноша попытался сконцентрировать энергию и мысли на посохе.

— Закрой портал, — прошептал он, заставляя себя думать только об этом, хотя тело трепетало от страха. Но не страха смерти — сейчас юный маг мог бы сказать об этом с гордостью. Он любил жизнь — и никогда так сильно, как теперь, но был способен расстаться с ней без сожаления, хотя мысль о горе, которое доставит его гибель всем близким и друзьям, наполнила сердце болью.

Но все равно отец и мать узнают, что он сделал. Они наверняка все поймут, неважно, что там говорил дядя. И они будут бороться с Рейстлином и Такхизис, как уже было однажды. «Ты не победишь!» — Палин сжал посох вспотевшей рукой. Он не боялся смерти. Он боялся боли... «Наверное, это будет очень больно — умереть?» Гневно встряхнув головой, юноша обругал себя трусом и направил пристальный взгляд на портал. Надо сконцентрироваться! Выбросить ужас смерти из головы и забыть. Необходимо заставить страх служить ему, не склонять головы! Это шанс закрыть портал, прежде чем дядя...

— Паладайн, помоги мне,— произнес Палин, не отрываясь от серебристого света кристалла, который сиял непреодолимо и неистребимо во мраке наступающей тени.

— Палин! — захрипел Рейстлин. — Предупреждаю тебя...

На кончиках пальцев архимага сухо затрещала молния. Но юноша по-прежнему не отрывал взгляда от посоха. Его сияние стало еще ярче и прекраснее, уничтожив последний страх Палина.

— О Паладайн, — пробормотал он.

Имя Бога милостиво рассеяло звук читаемого заклинания, которое раздавалось позади Палина.

Боль была быстрой, внезапной... и сразу закончилась.

 

Глава десятая

Рейстлин стоял в лаборатории, опираясь на посох Магиуса. Свет навершия погас, и архимаг остался в темноте, такой же густой, как нетронутая пыль, покрывающая пол, магические книги, кресло и опущенный тяжелый бархатный занавес.

Тишина была почти так же глубока, как и тьма. Рейстлин, затаив дыхание, прислушивался, но никто не тревожил ее — ни крыса, ни летучая мышь, ни паук,— потому что ни одно живое существо не осмеливалось приблизиться к лаборатории, охраняемой теми, чья стража будет длиться до скончания мира и даже дольше.

Рейстлину казалось, что он слышит звуки оседающей пыли и текущего времени...

Устало вздохнув, архимаг поднял голову, вгляделся во тьму и разорвал многовековое молчание.

— Я сделал то, что ты хотел, — прокричал он. — Доволен?

Ответа не было, только мягко перемещалась пыль в вечной ночи.

— Нет, — пробормотал Рейстлин. — Ты меня не слышишь. И это даже очень хорошо. Ты не подумал, Даламар, что, вызывая мою иллюзию для своей цели, ты призовешь и меня! О нет, ученик, — горько улыбнулся архимаг, — не гордись собой. Ты хорош, но не настолько. Не твоя магия пробудила меня от долгого сна, было что-то еще... — Он пытался припомнить. — Что я сказал юноше? «Тень в моем сознании»? Да, именно так. Ах, Даламар, счастливчик, — покачал головой Рейстлин, и темнота на мгновение осветилась блеском золотистых глаз, горевших собственным пламенем. — Если б он был таким, как я, ты оказался бы в печальном положении, темный эльф. Через него я мог бы вернуться. Но раз его сострадание и любовь освободили меня из Тьмы, куда я бросил себя, они связывают меня по-прежнему.

Свет глаз померк, и тьма вернулась.

Рейстлин вздохнул.

— Но все хорошо, — прошептал он, прижавшись лбом к древку посоха. — Я устал, очень устал — и хочу лишь вернуться ко сну.

Легкими шагами, не оставлявшими следов в пыли, архимаг подошел к занавесу. Коснувшись бархата, он оглядел лабораторию зрением памяти, которому не могла помешать никакая тьма.

— Я лишь хочу, чтобы вы знали, — крикнул Рейстлин, — я сделал это не для вас, маги! Не для Конклава. И не для брата! У меня был последний долг в жизни, и теперь я его заплатил. Я могу уснуть спокойно.

В темноте архимаг не видел посоха, на который опирался, но это ему было не нужно — он знал каждую пядь деревянного древка, малейшую царапинку и щербинку на его поверхности. Рейстлин любовно погладил посох — тонкие пальцы пробежали по драконьей лапе и по каждой грани холодного, темного кристалла, зажатого в ней. Глаза архимага устремились во Тьму, в будущее, которое промелькнуло перед ним светом черной луны.

— Он будет велик в Искусстве, — сказал Рейстлин с тихой гордостью. — Величайший из всех живших. Он принесет честь и славу нашему делу, благодаря ему магия будет жить и процветать в мире. — Голос архимага угасал. — Все счастье и радость в моей жизни, Палин, мне дала магия. Для твоей магии я дарю тебе...

Рейстлин прижался щекой к гладкому дереву, а затем магическим словом отшвырнул посох прочь. Тот исчез, поглощенный бесконечной ночью. Голова архимага устало склонилась, он положил руку на занавес и погрузился в сон, слившись воедино с тьмой, безмолвием и пылью.

 

Глава одиннадцатая

Палин медленно приходил в сознание. Его первым чувством был ужас — огненный удар сжег и взорвал тело, но все-таки не убил!

Рейстлин не позволил бы ему остаться в живых — значит, что-то случилось.

Застонав, Палин приподнялся на холодном полу, трепеща в ожидании слов заклинания, треска молний в кончиках тонких пальцев, боясь вновь почувствовать разрывающую, жестокую боль...

Все было тихо...

Юноша прислушивался, затаив дыхание и дрожа от страха, затем рискнул осторожно приоткрыть глаза. Кругом была такая тьма, что он не видел собственного тела.

— Рейстлин? — прошептал Палин, осторожно поднимая голову с сырого каменного пола. — Дядя?

— Палин! — прокричал кто-то.

Сердце юного мага замерло, он задохнулся от ужаса.

— Палин! — закричали снова, и теперь в голосе легко можно было разобрать любовь и страдание.

Палин вздохнул с облегчением и, откинувшись на каменный пол, заплакал от радости.

Кто-то, тяжело бухая сапогами, поднимался по ступеням. Факел горел в темноте. Шаги остановились, и свет завибрировал — задрожала державшая факел рука. Затем раздался быстрый топот, и огонь уже закачался непосредственно над юным магом.

— Палин, сынок! — Палин оказался в объятиях отца.— Что они сделали с тобой? — закричал Карамон сдавленным голосом, прижимая сына к широкой груди.

Юноша не мог говорить. Он просто слушал стук колотящегося сердца отца, разгоряченного подъемом по лестнице, вдыхал знакомый запах и позволял отцовским рукам защищать и оберегать себя. Чуть погодя Палин повернул голову и посмотрел в бледное, искаженное страданием лицо.

— Ничего, отец, — сказал он, мягко отодвигаясь и недоуменно осматриваясь. — Со мной все хорошо. А где мы?

— Мы снаружи... того места, — прорычал Карамон. Он отпустил сына, но смотрел на него с сомнением и тревогой.

— Снаружи лаборатории,— прошептал Палин, удивленно глядя на опечатанную дверь лаборатории и два белых, лишенных тела глаза, и попытался встать.

— Осторожно! — Карамон вновь поддержал его.

— Я же сказал, отец, что со мной все хорошо, — твердо сказал юноша, отклоняя помощь. — Что произошло?

Глаза призрака смотрели на юного мага, не мигая и не двигаясь.

— Ты вошел... туда, — нахмурившись, покачал головой силач. — И... дверь захлопнулась! Я пытался войти внутрь... Даламар прочел какие-то заклинания, но дверь не поддалась. Затем пришло много... таких, — указал он на белые глаза, — и больше я ничего не помню. Когда очнулся, я был с Даламаром в его кабинете...

— Куда мы сейчас и вернемся, — раздался голос позади них, — если вы окажете любезность разделить со мной завтрак.

— Единственное место, куда мы сейчас пойдем, — упрямо произнес Карамон, поворачиваясь к материализовавшемуся Даламару, — это домой. И никакой магии! — Он свирепо посмотрел на темного эльфа. — Если понадобится, мы отправимся пешком. Ни мой сын, ни я никогда не вернемся снова ни в одну из этих проклятых Башен...

Даламар, не глядя на силача, подошел к Палину, который тихо стоял рядом с отцом, опустив глаза, как подобает ученику перед магом высокого ранга.

Даламар обнял юношу за плечи.

— Quithain, Magus, — сказал он с улыбкой, поцеловав Палина в щеку по эльфийскому обычаю.

Палин смотрел на темного эльфа в смятении, не понимая смысла произнесенной фразы. Он говорил немного по-эльфийски благодаря другу отца Танису. Но после всего, что случилось, все слова вылетели из памяти. Он судорожно вспоминал, пока Даламар, усмехаясь, смотрел на него.

— «Quithain»... — повторил Палин, — означает... «поздравления». «Поздравления, маг...»

Задохнувшись, он посмотрел на Даламара.

— Что это значит? — свирепо спросил силач у эльфа. — Не понимаю...

— Теперь он один из нас, Карамон, — тихо произнес Даламар, взяв Палина за руку и торжественно проведя мимо отца. — Он прошел Испытание. Прости, Карамон, что заставили тебя вновь пережить все это.

Карамон сидел напротив эльфа за резным столом в роскошно обставленном кабинете. На лице его все еще отражались беспокойство, страх и гнев.

— Но нам всем было понятно, что ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы помешать сыну пройти Испытание.

— Ты смеешь меня винить? — хрипло спросил силач.

Вскочив, он подошел к большому окну и стал смотреть на укрытую плотной тенью Шойканову Рощу внизу.

— Нет, — сказал Даламар, — мы не виним тебя в этом, потому и придумали способ, чтобы обмануть.

Гневно нахмурившись, Карамон повернулся, указывая пальцем на Даламара:

— Ты не имел права! Он слишком молод! Он мог умереть!

— Да,— тихо сказал Даламар.— Но это цена, которую платим все мы. Твои старшие сыновья, когда отправляются в битву, тоже идут на риск.

— Нельзя сравнивать. — Карамон отвернулся, потемнев лицом.

Палин сидел в кресле с бокалом вина, которое так до сих пор и не пригубил. Он изумленно осматривался, словно все еще не верил в происшедшее.

— Из-за Рейстлина? — улыбнулся Даламар. — Палин действительно одарен, Карамон, так же как и его дядя. Для него, как и для Рейстлина, возможен лишь один выбор — магия. Но в Палине сильна любовь к семье. Он сделал выбор, который разбил бы его сердце.

Силач склонил голову. Палин, услышав горестный вздох отца, отставил бокал и подошел к отцу.

— Даламар прав, — сказал Карамон хрипло. — Я хотел, чтобы тебе было хорошо, и я боялся... боялся потерять тебя из-за магии, как потерял его... Прости, Палин.

В ответ юноша обнял его, ощутив, как отец обхватил его могучими руками.

— Итак, ты прошел Испытание! Я горжусь тобой, сын! Так горжусь...

— Спасибо, отец! Мне нечего тебе прощать, и наконец, я понимаю тебя...

Последние слова заглушили крепкие отцовские объятия.

Затем Карамон вернулся к окну и, вновь нахмурившись, принялся разглядывать Шойканову Рощу.

Палин, повернувшись к Даламару, изумленно смотрел на темного эльфа.

— Испытание, — произнес он неуверенно, — кажется настолько реальным! Однако я здесь... Рейстлин меня не убил...

— Рейстлин! — Карамон побледнел, с тревогой оглядевшись.

— Успокойся, друг мой, — сказал Даламар, поднимая тонкую руку. — Палин, Испытание различно для каждого, кто его проходит. Для одних оно очень реально и может иметь ощутимые катастрофические последствия. Твой дядя, например, едва выжил после встречи с одним из моих сородичей. Юстариуса Испытание оставило хромым. Но для других оно проходит только в их сознании. — Лицо темного эльфа напряглось, голос задрожал от воспоминания о боли. — И это иногда может подействовать хуже, чем другие Испытания...

— Итак, все это была лишь иллюзия и я не оказывался в Бездне? Моего дяди в действительности там не было?

— Да, Палин, — подтвердил Даламар, успокаиваясь. — Рейстлин мертв. У нас не было причин думать иначе, несмотря на то что мы вам сказали. Мы не знаем, конечно, наверняка, но полагаем, что видение, которое описал твой отец, истинно и послано Паладайном, чтобы облегчить его горе. Когда мы сказали, что у нас есть сведения о том, что Рейстлин жив, это было частью ловушки, чтобы привести вас сюда. Не было никаких сведений. Если Рейстлин сегодня и жив, то только в наших легендах...

— И в нашей памяти, — прошептал Карамон у окна.

— Но он казался таким реальным! — запротестовал Палин. — Я чувствовал мягкий бархат в своих пальцах, жгучее прикосновение руки, прохладную гладкость древка посоха Магиуса, помнил взгляд глаз со зрачками в форме песочных часов, ощущал запах розовых лепестков, пряностей, крови...

— Я знаю, — сказал Даламар, вздохнув. — Но это была иллюзия. Хранитель по-прежнему стоит перед запечатанным порталом. И так будет вечно. Ты никогда не входил даже в лабораторию, не то что в Бездну.

— Но я же видел, как он вошел, — возразил Карамон.

— Это часть иллюзии. Я один знал, что это так, поскольку сам ее и создал. Все было устроено очень реалистично, Палин. Ты никогда не забудешь об этом. Испытание не только судит об уровне твоего магического искусства, но и, что более важно, объясняет тебе что-то о самом себе. Ты должен был узнать две вещи — правду о дяде и правду о себе.

«Знай правду о себе...» — эхом отозвался в сознании Палина голос Рейстлина.

— Теперь я знаю, к чему предрасположен, — произнес юноша, разглаживая складки белой мантии. — Как сказал морской маг, я буду служить Кринну, тем самым служа себе.

Даламар улыбнулся, поднимаясь с кресла.

— Теперь, я знаю, ты жаждешь вернуться домой, юный маг. Я больше не задерживаю вас. Я почти сожалею, что ты не сделал другой выбор, Палин, — сказал темный эльф, пожав плечами. — Я был бы рад иметь тебя в учениках, но теперь ты станешь достойным противником. Для меня было честью содействовать твоему успеху. — Даламар протянул руку.

— Спасибо, — сказал Палин, вспыхнув, и благодарно сжал руку Даламара. — Спасибо... за все.

Карамон отошел от оконного проема и тоже пожал руку эльфа, почти утонувшую в могучей ладони богатыря.

— Думаю, я позволю тебе воспользоваться... твоей магией... чтобы отправить нас в Утеху. Тика, должно быть, заболела от переживаний...

— Отлично, — сказал Даламар, обменявшись улыбкой с юным магом. — Встаньте ближе друг к другу. Прощай, Палин, увидимся в Вайретской Башне.

Но тут раздался мягкий стук в дверь.

— Что еще? — недовольно крикнул Даламар.— Я же ясно сказал, чтобы нас не беспокоили!

Дверь открылась сама — во тьме сияли два белых глаза.

— Прости, Повелитель, — сказал призрак. — Но мне велели передать молодому магу прощальный подарок.

— Кто мог велеть тебе что-либо? — Глаза Даламара сверкнули. — Юстариус? Неужели он посмел вступить в Башню без моего позволения...

— Нет, Повелитель, — возразил призрак, вплывая в комнату. Холодный взгляд остановился на Палине. Хранитель медленно приблизился к нему, протягивая бесплотную руку.

Карамон быстро встал между ним и сыном.

— Нет, отец, — твердо сказал юноша. — Отойди, он не причинит вреда. Что у тебя для меня?

В ответ лишенная плоти рука начертила таинственный символ в воздухе — и в ней возник посох Магиуса.

Карамон изумленно отступил назад. Даламар холодно смотрел на Хранителя.

— Ты пренебрег своими обязанностями! — В голосе эльфа звучал гнев.— Клянусь именем нашей Темной Королевы, я пошлю тебя за это на вечные муки в Бездну!

— Я не пренебрег обязанностями, — ответил Хранитель, его глухой голос напомнил Палину о плане бытия, который он посетил, то есть о реалистичной иллюзии. — Дверь лаборатории по-прежнему закрыта. Ключ все еще здесь, как ты можешь видеть. — Страж показал серебряный ключ на призрачной ладони. — Ничто не изменилось. Ни одно живое существо не вошло внутрь.

— Тогда кто... — начал Даламар свирепо. Внезапно его голос оборвался, лицо стремительно побледнело. — Ни одно живое существо...

Потрясенный эльф бессильно упал в кресло, глядя на посох широко раскрытыми глазами.

— Это твое, Палин, как и было обещано, — сказал призрак, передавая посох юному магу.

Палин взял его дрожащей рукой — кристалл немедленно вспыхнул ярким огнем, излучающим холодное серебристое сияние.

— Подарок от истинного Хозяина Башни, — добавил Хранитель ледяным тоном, — а в месте с ним — и благословение.

Белые глаза почтительно притухли и вылетели в коридор.

Держа посох в руке, Палин вопросительно посмотрел на отца.

Карамон улыбнулся сквозь слезы.

— Отправляемся домой, — мягко сказал он, положив руку на плечо сына.