Уолтер Мосли

В своем творчестве Уолтер Мосли продолжает традиции Честера Хаймса и Кэрролла Джона Дейли, однако в отличие от них привносит в жанр мистерии сложную тему расовых отношений и глубоко проникает в дышащее смертью чрево большого города. Мосли — автор двенадцати книг, переведенных на двадцать один иностранный язык. Популярность серии о похождениях Изи Ролинса и его друга Раймонда Александера началась с «Дьявола в голубом». Роман экранизирован под тем же названием, главные роли в фильме сыграли Дензел Вашингтон и Дженнифер Билз. Серию продолжили романы «Красная смерть», «Белая бабочка», «Черная Бетти», «Желтая собачонка», «Плохой малый Броли Браун», «На рыбалку» и сборник коротких рассказов «Шесть пустячков». Еще один персонаж произведений Мосли — отставной начальник полиции Сократес Фортлоу, который живет в Лос-Анджелесе и любит порассуждать на темы политики и морали.

Отрывки из сборника «Всегда один против многих, всегда с одним пистолетом против множества. Рассказы о Сократесе Фортлоу» публиковались в журналах «Эскуайер», «Ю-Эс-Эй уик-энд», «Базз», а также «Мэри Хиггинс Кларк мистери мэгэзин». Один из этих рассказов в 1996 году был удостоен премии О'Генри и включен в сборник произведений, получивших премию О'Генри 1996 года, под редакцией Уильяма Абрахама.

В 1996 году Мосли стал первым писателем, приглашенным для преподавания в Институт африканских исследований Нью-Йоркского университета. Но и впоследствии он не утратил связей с институтом, создав лекционный курс, получивший название «Черный гений», и пригласив в качестве лекторов деятелей искусства, политики и науки, старавшихся отыскать решения самых актуальных проблем современности. Будучи публичными по форме, эти лекции привлекли представителей самых разных интеллектуальных и политических течений, от Спайка Ли до Анджелы Дэвис. В феврале 1999 года вышел в свет сборник «Черный гений», к которому Мосли написал предисловие; в него вошло также одно из его эссе.

В минувшем году Мосли вернулся к жанру мистерии, начав новую серию книг. Уже опубликован его роман «Бесстрашный Джонс», действие которого происходит в 1950-е годы в Лос-Анджелесе. Герои — бесстрашный владелец букинистического магазина Пэрис Минтон и его лучший друг, ветеран войны Бесстрашный Джонс. Произведение уже получило отличные отзывы.

В своих последних работах, в частности романах «Мужчина у меня в подвале» и «Сорок семь», Мосли рассматривает людей исключительно в оттенках черного и белого.

 

1

Первое объявление я прочел во вторник в «Уолл-стрит джорнал»:

«ТРЕБУЕТСЯ ПИСЕЦ.

А. БЕЗЗАКОНЕЦ В ЗДАНИИ „ТЕСЛА“».

Следующее сообщение появилось в четверг в разделе объявлений ежедневной газеты «Нью-Йорк таймс»:

«„ААБ лтд.“ ТРЕБУЕТСЯ ПИСЕЦ.

ОБРАЩАТЬСЯ В КОНТОРУ В ЗДАНИИ „ТЕСЛА“»

Потом, на следующей неделе, на последней странице «Виллидж войс» и в разделе объявлений «Амстердам ньюс»:

«ТРЕБУЕТСЯ ПИСЕЦ. Тел. КЛ-5-8713».

В последних двух объявлениях адрес не указывался, но я догадался, что дал его А. Беззаконец из «ААБ лтд.» в здании «Тесла». Позвонил и нарвался на автоответчик. «Если вы хотите получить должность, оставьте вашу фамилию и телефон, — проговорил хриплый женский голос. — И сообщите, пожалуйста, откуда узнали про эту должность».

Потом последовал сигнал.

— Феликс Орлеан, — заговорил я. Сообщил номер своего телефона и добавил: — Я видел ваши объявления в «Таймс», «Джорнал», «Амстердам ньюс» и в «Виллидж войс».

Гораздо позже, уже ночью, когда я несколько часов как спал, вдруг зазвонил телефон, нагнав на меня порядочно страху. Естественно, в голову полезло: какие-то гадости дома с матерью или отцом. Схватив трубку, взвизгнул:

— Что? Что случилось?

— Мистер Орлин? — Мужчина выговорил «Ор-лин», а не «Ор-ле-ан», как я сам произношу свою фамилию.

— Слушаю вас. Что случилось?

— Ничего не случилось, сынок, — произнес мужчина низким, с хрипотцой, голосом, который напомнил мне рассудительного героя из старых фильмов. — А почему вы решили, что что-то должно случиться?

— Который час?

— Я только что автоответчик прослушал, — продолжал он. — Вы единственный, кто прочел все четыре объявления. Вы что, читаете все нью-йоркские газеты?

— Ага, — подтвердил я. — И еще «Вашингтон пост». А когда удается достать, то и «Интернэшнл геральд трибюн».

Включив свет, я попытался разглядеть, какое время показывают стоящие рядом с кроватью часы, но, ослепленный вспышкой, так ничего и не увидел.

— Вы студент?

— Ага, — ответил я. — В Колумбии. — Не будь я спросонья, вряд ли стал бы так откровенничать.

— Приходите в контору сегодня утром, — сказал он. — Я приеду к пяти, но вам следует явиться не ранее чем без десяти шесть.

— У-у?!

Трубку на том конце провода повесили, а я, привыкнув к свету, разглядел время — 3.45.

Интересно, подумал я, что за человек работает в такое время. И какой бес толкает его звонить кандидату в сотрудники за несколько часов до восхода солнца? Псих? Скорее всего, решил я. Разумеется, я не собирался идти в его контору ни к шести утра, ни в любое другое время. Выключив свет, натянул одеяло до подбородка. Но сон уже не шел.

Целыми днями я так и сяк прокручивал в уме название должности — писец. Поначалу казалось, кто-то забавляется, отыскав название для секретаря, который пишет под диктовку. Но после ночного звонка особой уверенности в этом уже не было. Кто такой А. Беззаконец? Может, это ей принадлежит холодный женский голос на автоответчике? Нет. Судя по всему, это мой басистый полуночный собеседник.

Писец… Что за работа?

— До чего ж погано, что твой папаша пошел у них на поводу и назвал тебя Феликсом, — сказала мне как-то тетя Альберта, сидевшая в тюрьме в Найнс-Уарде. — Так, помнится, кота в мультиках зовут, а уж мы-то знаем, до чего котов любопытство доводит.

Тетю Альберту я обожал. Кто, как не она, поддержал меня, когда я вознамерился отправиться в Нью-Йорк учиться журналистике! Родители мечтали, чтобы я стал адвокатом, как мой отец, а еще раньше — его отец. Даже мой прадедушка изучал право, хотя так и не смог получить лицензию на адвокатскую практику в Луизиане. В те времена цветные адвокаты, даже очень светлокожие, были редкостью на юге.

Отец с неделю увещевал меня бросить глупости и решить наконец, в какой юридический вуз идти учиться. В конце концов я и брякнул ему, мол, тетя Альберта одобряет мое стремление попробовать себя в журналистике.

— А откуда тебе известно, что одобряет Альберта? — поинтересовался отец. Мужик он был крупный, это я получился маломерком. Наверное, пошел в мужчин по материнской линии.

— Спросил ее, — сказал я, слегка дрожа в тени Дж. П. Орлеана.

— Ты… что?!

— Я пошел в окружную тюрьму и повидался с ней, папочка. — Я непроизвольно зажмурился, ожидая хорошего пинка в задницу.

Отец бивал меня и прежде. Нрава он был дикого. «Суров, но справедлив», как говаривала моя матушка. Только я не мог понять справедливости в том, чтобы полосовать ребенка ремнем, пока у него все тело красными рубцами не покроется.

— Кажется, я говорил тебе, Альберта Хэйдити больше не считается членом нашей семьи, — произнес отец тихим, как легкий ветерок с моря, голосом.

Судьба давала мне шанс. После двадцати одного года послушания отцу (или, честнее сказать, вранья) врата раскрылись. Мне всего-то и нужно было — хранить молчание, прикусить язык.

Я уставился на его коричневые туфли. На юге такие зовут «блатчерсами». В Нью-Йорке их называют «кончиками крыла». Эти туфли, я знал, в то утро чистил Чаб Уилки. Он чистил туфли моего отца каждое буднее утро. Дж. П. любил повторять, что Чаб Уилки — самый прекрасный человек во всем набитом правоведами здании, где у отца располагалась адвокатская контора. Только он никогда не приглашал мистера Уилки на ужин, как своих юристов-партнеров по фирме «Герман, Бледсоу и Орлеан».

Мистер Уилки был слишком темнокож и слишком беден, чтобы появляться в обществе нашего социального уровня.

Сами отец с матерью имели тот оттенок кожи, который не темнее кофе с молоком. А я и моя сестра и того светлее.

— Ну?! — произнес отец.

У меня шея заныла от его пристального взгляда.

Величайшая уступка с папиной стороны — обратиться ко мне хоть с какой-то просьбой. А мне полагалось сказать, что я виноват, что больше никогда в жизни не заговорю со своей тетушкой-уголовницей. Слова уже рвались с языка, однако я держал их за плотно сжатыми зубами.

— Надеюсь, ты уберешься из дома до того, как вернется мама, — буркнул отец.

Но он все же колебался. Ждал, что я зайдусь в рыданиях, стану просить прощения. Ведь всю свою жизнь я провел дома, ни единого дня не работая. Только как ни зависел от отца, упрям я был не меньше.

Прошла еще минута… Я взглянул сквозь стеклянную дверь на сад позади дома. И тут понял, что вижу матушкин сад из орхидей и лилий в последний раз.

Я едва не завопил от радости.

Вновь пережив в памяти высылку из семейного гнезда Орлеанов, уснуть я, понятно, не смог. В пять часов вылез из постели и поплелся в крошечную кухоньку, отделявшую мою комнату от обители соседа, звезды футбола Лонни Маккея. Это вместе с ним я снимал квартиру. Чтобы не будить его, согрел себе воду не в чайнике со свистком, а в кастрюльке.

Лонни получал полную стипендию на техническом факультете за то, что капитанствовал у обожаемых всеми футболистов команды «Колумбийские Цицероны» (люди понимающие называли их не иначе, как «костоломы»). Мне приходилось брать ежегодно взаймы тридцать тысяч долларов, а потом еще и подрабатывать, чтобы отдавать возмутительно много за квартиру и за некоторые другие свои потребности — растворимый кофе, например.

Налил в кружку горячей воды и размешал иссушенные в вакууме кристаллики. Кофе был горьким, хотя все равно безвкусным, но мне и такой годился.

Горечь есть вкус моей жизни — таков был ход моих мыслей.

И вдруг…

Длинная красная бархатная портьера, укрывающая проход к Лонни, заколыхалась, и из-за нее появилась молодая женщина. Кухоньку освещала одна-единственная лампочка в сорок свечей, но я разглядел, что на незнакомке практически ничего нет, если не считать трусиков от бикини цвета загара. На дюйм ниже меня, с маловатыми, но отличной формы грудками. У нее были длинные вьющиеся каштановые волосы и большие глаза. Стройненькая фигурка, кожа бледная… Но я как-то понял, что женщина — вернее, девушка, ей не больше девятнадцати — цветная. Увидев меня она улыбнулась, скрестила руки на груди и села на стул по другую сторону стола:

— Привет.

— Привет. — Смущаясь, я старательно отводил взгляд.

— Ты, должно быть, Феликс.

С усилием повернув голову, я глянул ей в глаза. Глаза. Светло-карие и смеющиеся, полные жизни и убеждающие меня остаться там, где я был, а не лететь сломя голову к себе в комнату, чего мне хотелось больше всего на свете.

— Да, — отозвался я.

Шагнул вперед и протянул руку, как всегда делал, когда кто-нибудь называл меня по имени. Она уставилась на мою руку, недоумевая, потом повернулась, ухитрившись и скромность соблюсти, и руку мне пожать.

— Арретт, — назвалась девушка. — Я подружка Лонни.

— Очень приятно.

Некоторое время мы пристально смотрели друг на друга, потом еще некоторое время. Арретт, казалось, еле сдерживала смех. Я был бы счастлив услышать этот смех.

— Ты зачем так рано поднялся?

— Собираюсь на работу устраиваться, — ответил я.

И — все. Судьба моя была решена. Почти голая женщина случайно перешла мне дорогу в предрассветный час, и я слетел со своей орбиты. Вся моя жизнь переменилась из-за девчонки, с которой я, наверное, больше никогда не увижусь.

Мистер Беззаконец сказал бы, что это моя судьба, что лично он в первую же минуту, едва услышав мой мягкий протяжный новоорлеанский выговор, сразу понял, что нам суждено сойтись.

— Что за работа? — спросила Арретт.

— Не знаю.

Она хихикнула, а у меня сердце в груди скакнуло.

Из комнаты Лонни донесся какой-то звук. Не исключено, прозвучало ее имя.

— Он хочет меня, — выдала девица. Прозвучало почти как вопрос.

Я едва не сказал: «Не ходи».

— Ари, — позвал Лонни из-за красной занавески.

Она встала, забыв о скромности, и, обронив: «На занятиях увидимся!» — побежала за красную тряпку, в логово моего соседа по квартире.

Я сел и подумал, не лечь ли снова спать. Но тут воздух пронзил первый всхлип наслаждения, изданный Лонни. Я кинулся к себе, оделся и выскочил из квартиры еще до того, как он успел весь дом наполнить своей любовью.

 

2

Здание «Тесла» находилось в западной части города на Тридцать восьмой улице. Не самое высокое в центре Манхэттена, но приличное. Шестьдесят девять этажей. Входные двери моднючие, из стекла, зато декор вестибюля на полную катушку выдержан в стиле 1930-х годов. Пол выложен черными, белыми и красными мраморными плитами в некотором подобии египетского орнамента. На стенах — мрамор серых и голубоватых оттенков. Громадная картина за каменной стойкой охранника изображала гологрудую золотокожую Жанну д'Арк, ведущую за собой французскую армию. За спиной ее от рамки до рамки золотело солнце, которое, как считалось, знаменовало собой Бога.

— Да? — спросил меня охранник. — Чем могу служить?

— «ААБ лимитед», — назвал я.

Человек за стойкой был, на мой взгляд, африканцем. Черты лица — чисто негроидные. Круглая голова и почти миндалевидный разрез глаз, темная кожа без единого изъяна, а губы казались вырезанными рукой маститого скульптура, настолько они были совершенны. Моя сестра как-то недели две ходила с таким мужчиной, и наши предки решили послать ее на два года в Париж. Насколько мне известно, она до сих пор там.

Охранник взглянул на меня, чувственные губы тронула улыбка.

— Мистер Беззаконец хочет видеть вас?

— Наверное. Он просил приехать меня к без десяти шесть.

— Узнаю мистера Беззаконца. Никаких посетителей после семнадцати пятидесяти пяти. Он меня сам об этом уведомил. — Речь охранника звучала так, словно он учился говорить по-английски у англичанина. — Чем вы занимаетесь?

— Студент. Учусь журналистике.

Такой ответ, казалось, огорчил молодого стража. Он пожал плечами.

— Комната пятьдесят два одиннадцать, — произнес он. — Воспользуйтесь крайним лифтом справа. Он единственный, работающий в такую рань.

Лифт оказался грузовой. Кабина сплошь увешана подобием серых матрацев, чтобы уберечь стенки от повреждений при перевозке громоздких вещей. Я нажал на кнопку, двери закрылись, но никакого ощущения движения не возникало. Пару раз я поглядывал на небольшую панель, где по идее должны бы высвечиваться номера этажей по мере их прохождения, но там наглухо застряла цифра двенадцать.

Наконец, после длительного перерыва, двери открылись, и я вышел, гадая, на тот ли этаж попал. Стены были выкрашены в самый бледный из возможных оттенков зеленого, пол выстлан белым камнем с прожилками фиолетового и густо-зеленого. Две стрелки на противоположной стене указывали в разные стороны. Направо шли номера от 5220 до 5244, налево — от 5200 до 5219.

Я пошел налево. Пройдя первые несколько контор, я понял, что нужная мне дверь в самом конце коридора.

Дверь эта отличалась от других. Издали казалось, что она заколочена досками, будто ремонт шел, или вовсе наглухо. Пять-шесть вылежавшихся досок были прибиты гвоздями вдоль, причем безо всякой претензии на аккуратность. Две доски покороче были прибиты поперек их, более или менее перпендикулярно. Слева от двери что-то висело, но что именно, я разобрать не мог.

Я миновал фирму «Твидз бидз», потом «Сандестрак», потом «Службу личных знакомств». И, гадая, какие могут быть еще знакомства, помимо личных, вдруг разобрал, что свисает с двери в конце коридора рукодельная куколка с черным лицом и в желто-красном полосатом платье. Платье было намалевано прямо по телу, сделанному из цилиндрика, служившего основой для рулона туалетной бумаги или чего-то очень похожего.

Узнав куколку вуду, я на мгновение приостановился. Таких фетишей я в Луизиане навидался. Во Французском квартале их полным-полно, в основном на потребу туристам. Однако висевший здесь, на заколоченной досками двери, человечек делался зловещим знамением.

Какого черта делает эта куколка вуду здесь, на пятьдесят втором этаже небоскреба в Нью-Йорк-Сити?

Я стиснул зубы и глубоко вдохнул через нос. Потом пошел дальше.

Ни дверной ручки, ни даже двери я не увидел. Сплошные серые доски по обе стороны дверного проема, сквозь которые проглядывало нечто черное и деревянное. На круглой головке куколки красовалась изможденная улыбка. Казалось, человечек хитровато косил на меня.

— Давай-давай, — сказал я куколке.

Постучал по доскам. Никакого ответа. Выждав разумную паузу, стукнул опять. Никакого ответа.

Страх перед куколкой быстро обратился в ярость. Что еще за шутки вздумали шутить со мной?! Тот, охранник внизу, тоже в них участвует? Уж не специально ли выставил свою подружку Лонни, чтобы я из дому убежал?

У меня ногти уже прилично впились в ладони, когда из-за двери донеслось:

— Кто там?

Этот скрежещущий бас ни с каким другим голосом не спутаешь.

— Мистер Беззаконец?

— Орлин?

— Да. То есть… да, сэр. — Поправился я потому, что с детства мне привили хорошие манеры.

Дверь открылась внутрь помещения, что меня удивило. Доски располагались так, что складывалось впечатление зашитого деревяшками входа. На самом же деле они были так пропилены, что позволяли двери, с досками и всем прочим, открываться вовнутрь.

Стоящий напротив меня за дверью человек не имел подобия ни в современном мире, ни в истории. В нем было шесть футов и три-четыре дюйма росту, кожа отливала темным янтарем. Волосы по большей части были темно-каштановыми с сединой, однако в густом лесу коротких косичек, которые дыбом возвышались дюймов на девять над его головой, едва-едва прогибаясь, там и тут проглядывали подкрашенные рыжие пряди. Прическа напоминала королевский головной убор, может, даже терновый венец, только жертвой мистера А. Беззаконна назвать было никак нельзя. Грудь и плечи у него были чрезвычайно широки даже для человека его роста. Глаза маленькие, глубоко посаженные. Лоб округлый, высокие скулы будто прорезаны резкими косыми линиями до самого подбородка, что придавало лицу четкую форму сердца. Не было на этом лице ни волос, ни морщин, если не считать мелких в уголках глаз.

Живот выпирал из распахнутой рабочей куртки, но он не выглядел ни обвислым, ни дряблым под розовой, наглухо застегнутой рубашкой. Коричневато-желтые брюки выглядели бесформенными, здоровенные ступни ног были босы.

Лет А. Беззаконцу было сорок пять или, может, шестьдесят. Только даже громила с бейсбольной битой в руках дважды подумал бы, прежде чем замахнуться на него.

— Орлин? — снова спросил он.

— Да, сэр.

— Входите, входите.

Он приглашающе повел руками, довольно коротковатыми для такого телосложения. Но это только напомнило мне то, что я читал про «коричневого бомбардира» Джо Луиса. У того руки тоже были коротковаты.

Мистер Беззаконец обошел меня, чтобы запереть обшитую досками дверь. Он задвинул три запора по сторонам, а потом легким ударом вогнал в порог бронзовый брусок, служивший подпоркой, способной остановить всякого, кто попытает вломиться через дверь силой.

— Просто чтобы нам с вами избежать незваных гостей, — пояснил хозяин. Затем повел меня внутрь конторы.

Я проследовал за ним через средних размеров комнату с потемневшим деревянным полом и деревянной мебелью, изготовленной не в этом веке и даже не в прошлом. Всего пара столов, один стул и кушетка без подушек. Предметы тяжеловесные, они многое пережили за прошедшие лет сто с гаком, но отлично отполированные и крепкие.

В глубине комнаты находились две двери. Прямо по ходу располагалась дверь с матовым стеклом, на котором не было никакой надписи. А сразу слева — дубовая дверь, где по трафарету сверкающими золотистыми буквами было выведено слово «Склад».

Через необозначенную дверь мы прошли в комнату поменьше, которую я принял за контору. Окно в этой комнатенке выходило на Гудзон и раскинувшийся за заливом штат Нью-Джерси. Было около шести часов, и солнце только-только поднималось над затуманенным штатом-соседом. Возле окна стояло деревянное вращающееся кресло, а перед ним маленький столик, места на котором хватало только для переносного компьютера-лэптопа.

В помещении стоял запах мускуса, не сладкий и не кислый, а скорее даже приятный. Позже этот запах всегда ассоциировался у меня с бытием Арчибальда Беззаконца. Собой и своей полуцивилизованной гениальностью он словно пронизывал окружающую обстановку.

На стене слева от меня располагались ряды полок, заставленные всякими диковинами. Стояли там старый обшарпанный ящик для игрушек и детская кукла-голыш с красным поясом вокруг шеи. В большой банке хранилась заспиртованная гремучая змея, рядом свиток пергамента, перевязанный шнурком, еще копия человеческого черепа, чучело маленького зверька (в то время я не знал, что это за вид) и ожерелье, ювелирное изделие для костюма, в пластиковом футляре, державшемся на металлической рамке в форме буквы W. Ожерелье было составлено из кричащих стекляшек, имитирующих по большей части изумруды и рубины, с продернутой через них лентой фальшивых бриллиантов. На полках много чего еще имелось, но с первого раза я запомнил именно эти предметы.

На стене напротив полок красовалась гигантская увеличенная фотография, тонированная сепией, с лицом то ли немца, то ли русского из девятнадцатого века. У мужчины были густые усы и дикий взгляд. Я бы сказал, это Ницше, но знал, что не он, потому что только-только закончил читать «Так говорил Заратустра» и на обложке книги видел фотографию немецкого философа.

— Бакунин, — подсказал А. Беззаконец. — Это Бакунин.

— Анархист?

— Это по его милости я сегодня беседую с вами. И по его милости вы сегодня беседуете со мной.

— А-а… — Я старательно соображал, о чем бы повести разговор.

— Присаживайтесь, — предложил гигант.

Я заметил, что наискосок от кресла лежат два ствола. Самые настоящие стволы деревьев, вырванных прямо из земли. Каждый толщиной чуть не в полный обхват, в каждом сделаны углубления, чтобы удобно сидеть. Я сел.

— Арчибальд Беззаконец, вольный анархист, — формально представился мой хозяин. Он сел во вращающееся кресло и откинулся на спинку.

— Что это в точности означает?

— Что, по-вашему, это означает?

— Что вы намерены свергнуть правительство в надежде создать хаос во всем мире?

— Похоже, и в Ксавьере, и в Колумбии далеки от реальности?

Я не помнил, чтобы говорил ему о своей курсовой в Ксавьере; только я вообще мало что помнил из бывшего до Арретт.

— Чем вы занимаетесь? — задал я вопрос.

— Хожу по кромке.

— Какой кромке?

— Не какой кромке, — анархист воздел указующий перст, — а кромке между какими силами, вы хотите сказать?

— Ладно, — кивнул я. — По кромке между какими силами?

— Я хожу по кромке между хаосом и человеком.

 

3

Арчибальд Беззаконец дотронулся двумя пальцами до нижней губы. Он, казалось, размышлял обо мне и том, сгожусь ли я для предстоящей работы.

Только к тому времени я уже решил за эту работу не браться. Его присутствие стало меня раздражать. Если бы он предложил мне в ту минуту чашку чаю, я бы ее принял из вежливости, но не отпил ни капли.

И все же любопытство разбирало. Лично для меня кромка между хаосом и человеком казалась отличным проникновением в философию А. Беззаконца. Это вызывало в сознании картину какого-то дикого создания, напустившегося на некую великую загнивающую цивилизацию. Для курсовой в университете интересно, но как сфера деятельности — нет.

Только начал я подумывать, как отказаться, если работу мне все же предложат, раздался стук в дверь конторы.

— Феликс, будьте любезны, не посмотрите, кто там? — попросил Беззаконец.

Отговариваться не хотелось, так что я снова прошел через комнату в стиле «американа» и спросил через дверь:

— Да?

— Карлос к А.Б. по делу, — донесся голос, в котором легкий испанский акцент мешался с легким уличным.

Я не знал, что делать, а потому откинул три запора, вздернул вверх подпорку и открыл дверь.

Человек за ней оказался моего роста, щупленький и явно предрасположенный к зеленому цвету. Одетый в костюм цвета зеленого леса с пиджаком на трех пуговицах, бледно-зеленую сорочку и тощий темно-зеленый галстук.

Туфли на нем были, само собой, из крокодиловой кожи и тоже зеленые. И цвет кожи оливковый. Возраст лет за сорок, может, за пятьдесят.

— Салют, братец! — воскликнул Карлос, а я никак не мог сообразить, что с ним делать.

— Подождите здесь, пожалуйста, — пробормотал наконец я.

Тот кивнул, и я отправился обратно в контору Арчибальда Беззаконца. Анархист сидел в кресле, ожидая моего доклада.

— Там тип по имени Карлос. Весь в зеленом. Я не спросил, что ему нужно.

— Карлос, проходи! — громко крикнул Арчибальд.

Зеленый человечек вошел, настежь распахнув дверь конторы.

— Салют, мистер Важный, — приветствовал Карлос.

— Что у тебя?

— Не так много. Говорят, он пил, она нет, но она-то и была той самой девицей, какую он подцепил в том баре.

— Ты не мог побольше узнать? — Беззаконец не выглядел огорченным, но в вопросе слышалась определенная настойчивость.

— Мария старалась, старик, но у них этого нет в компьютере, а файлы отправили в Аризону через три часа после того, как их записали. Это-то ей удалось узнать только потому, что она знакома с мужиком, который работает на подготовке файлов. Он для нее и глянул тайком.

Беззаконец отвернулся от Карлоса и меня и воззрился на штат Нью-Джерси.

— Как твоя мама? — спросил он, обращаясь к городку Хобокен в этом штате.

— В полном порядке, — отозвался Карлос. — И Пити, точно говорю, здорово пашет в школе, куда ты его устроил.

— Передай ему привет, когда увидишь. — Беззаконец крутанулся в кресле и остановил свой мрачный взгляд на зеленом человеке. — До свидания, Карлос.

— Надо будет, зови, мистер Важный. В любое время.

Карлос повернулся, чтобы уйти. Мне показалось, ему не по себе. Не то чтобы напуган, но определенно рад, что уносит ноги. Я проводил его до входной двери и запер ее на три запора.

Когда я вернулся, Беззаконец натягивал грубые рабочие башмаки. Он кивнул на обрубок дерева, и я сел.

— Вам известно, чем занимается писец? — спросил он.

— Не знаю, стоит ли мне вообще…

— Вам известно, чем занимается писец? — оборвал он меня.

— Они монахами были, типа того… Копии делали с Библии раньше, чем появились книгопечатание и наборный шрифт.

— Верно, — одобрительно кивнул он. Ни дать ни взять, один из моих профессоров. — Кроме того, они писали за неграмотных лордов. Контракты, мирные договоры, даже любовные письма. — Беззаконец улыбнулся. — Много ли вы знаете о Бакунине?

— Только имя.

— Он был великим человеком. Все знал про вопиющие несправедливости Сталина еще до того, как Сталин родился. Он был, наверное, величайшим политическим мыслителем двадцатого века, а ведь даже в этом веке не жил. Однако вам известно о его недостатке?

— Нет, сэр.

— Бакунин был человеком дела, а потому не уделял достаточно времени систематизации своих идей. Не поймите меня превратно — писал он много. Однако так и не создал всеобъемлющего документа, который детально и четко излагал бы идею анархистской политической организации. После его смерти многие недалекие люди на основе оставленных им материалов объявляли Бакунина ненормальным и глупцом. Я не хочу, чтобы и к моему наследию было проявлено такое же неуважение.

— И для этого вам понадобился писец?

— Главным образом. — Беззаконец опять повернулся к окну. — Но еще мне нужен просто пишущий помощник. Тот, кто возьмет мои записи и наброски и доведет их до ума. Задокументирует то, что я стараюсь делать.

— Это все?

— По большей части. Будут и другие поручения. Возможно, даже немного аналитические… ну, вы знаете, работы по расследованию. Но ведь тот, кто обучается журналистике, должен любить время от времени пробовать себя в свободном поиске.

— Я не говорил, что обучаюсь журналистике.

— Да, вы не говорили. Но я много знаю о вас, Феликс Орлеан. — На этот раз он произнес мою фамилию правильно. — Поэтому-то я и повесил странную куколку на двери. Хотелось посмотреть, не суеверны ли вы. Известно мне и про вашего отца, Джастина Праудфута Орлеана, процветающего адвоката в Луизиане. И про вашу матушку, Кэтрин Хэйдити, бывшую до выхода замуж за вашего отца студенткой-медичкой и решившую посвятить свою жизнь вам и вашей сестре Рэйчел, которую теперь знают под именем Анжела в той части Лондона, что зовется Брик-стон.

Такое впечатление, что он меня здоровенным окороком по башке трахнул. Я и знать не знал, что моя мать была студенткой-медичкой, но, похоже, это правда, ведь она всегда хотела, чтобы Рэйч стала врачом. Но я и ведать не ведал, что Рэйчел перебралась в Англию.

— Откуда вы…

— А это уже другое дело. — Беззаконец бросил взгляд на лэптоп на маленьком столике. Потом воздел указующий перст. — Никакие исполняемые вами для меня поручения не фиксируются в компьютере. Я хочу выждать, пока мы сделаем все верно, чтобы позволить миру узнать о нашей работе.

— Я у вас не р-р-работаю, мистер Беззаконец, — выговорил я, ненавидя себя за то, что заикнулся.

— А почему?

— Хотя бы потому, что не знаю, чем вы занимаетесь. И мне не по душе люди, которые звонят мне в любой час ночи. У вас двери обшиты досками, и вы сами называете себя анархистом. Какой-то тип, ни дать ни взять уличный головорез, приходит и, типа того, отчитывается перед вами.

— Я сказал вам, чем занимаюсь. Я анархист и хочу, чтобы у всех все обстояло прямо и честно. От безумца политикана, возомнившего, будто он может ограничивать права других на том основании, что располагает некоторыми сведениями об изнанке истины, до фашиста-мэра, старающегося задавить маленького человечка для того, чтобы набивать свои сундуки золотом, и заново изобретающего полицейское государство.

Я последний честный человек, ковбой с востока. А вы, мистер Орлеан, вы молодой человек, старающийся сотворить из себя кое-что. Ваш отец богат, но вы сами оплачиваете путь, который выбрали для себя. Он, готов поспорить, хотел, чтобы вы стали адвокатом, а вы повернулись к нему спиной, чтобы самому решать за себя. Это уже половина пути ко мне, Феликс. Почему бы не взглянуть, что будет дальше?

— Я в силах позаботиться о собственной жизни, мистер Беззаконец, — буркнул я. — От работы мне требуется только одно: деньги.

— Сколько?

— Ну, скажем, плата за учебу, которая составляет пятьсот пятьдесят в месяц, другие мои расходы…

— Стало быть, вам нужно сорок две тысячи, включая налоги, в том, разумеется, случае, если вы налоги платите.

Сам я досчитался до той же суммы, целый день убив на бухгалтерские выкладки.

— Разумеется, я плачу налоги, — выдавил я.

— Разумеется, платите, — поддакнул Беззаконец, широко улыбаясь. — На этой должности я буду платить вам нужную сумму. От вас необходимо лишь согласие попробовать себя в этом качестве несколько недель.

Взглянув на фото Бакунина, я подумал, а не посылает ли мне судьба шанс. В деньгах я нуждался. Предки ни на одно мое письмо не ответили бы, не то что стали бы платить за мое образование.

— Я не уверен…

— В чем?

— В кромке, о какой вы говорите. Она… похожа на границу законности. По одну сторону законопослушание, а по другую — нет.

— Феликс, вы всего-навсего служащий. Как и любой из работающих на «Энрон» или «Хасбро». Ни один из них не несет ответственности за то, что сотворили или не сотворили их работодатели.

— Я ни за что не стану делать что-либо противозаконное.

— Разумеется, — воскликнул Беззаконен.

— И учеба у меня будет стоять на первом месте.

— Можем договориться о гибком графике.

— Если мне не понравится то, что происходит, я немедленно уволюсь. Без предварительного уведомления.

— В вас говорит студент-юрист, а не гончий пес за новостями, — заметил Беззаконен. — Но, поверьте, вы нужны мне, Феликс. У меня нет времени читать газеты. Если я знаю, что вы просматриваете пять-шесть солидных изданий, у меня как гора с плеч. И здесь вы многому научитесь. Я где только не побывал. От Азии, где я гостил в королевских семьях, до тюрем Турции и Мексики.

— Для меня — никаких нарушений закона, — повторил я.

— Это я уже слышал. — Беззаконец взял с подоконника какой-то листок бумаги и протянул мне. — Подберите сведения об этих людях. Пару дней у вас есть.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего сомнительного. Просто выясните, есть ли они в городе. Постарайтесь лично поговорить с ними. Но если не сумеете, просто убедитесь в том, что они здесь и с ними все в порядке.

— Вы полагаете, этим людям может грозить беда?

— Меня не тревожат куколки, свисающие с дверных ручек, — фыркнул он. — Они для меня ничегошеньки не значат. Просто сейчас я занят небольшой задачкой.

— Может, стоит позвонить в полицию?

— У меня с полицией есть уговор. Я не обращаюсь к ним, они не слушают меня. Получается великолепно.

 

4

Мне хотелось поговорить побольше, однако Беззаконец заявил, что у него день уже расписан.

— Я должен уйти, но вы можете остаться, — сказал он. — Комната по соседству будет вашим рабочим местом. Давайте я покажу.

Мой новый патрон встал. Как я уже говорил, человек он крупный. И казалось, будто в мире для необыкновенной цели вдруг ожил и задвигался каменный монолит.

Комната за дверью с надписью «Склад» была узкая, вся заставленная коробками и неопрятная. В ней стоял длинный стол, заваленный вырезками из журналов и газет, а также исписанными от руки бумагами и разными изданиями. Я обратил внимание на коробки. Они были картонные, одни белые, другие коричневые. На крышках белых от руки красным выведена одна-единственная буква. Коричневые стояли наполненные всевозможными папками.

— В белых коробках, — пояснил Беззаконец, — мое личное собрание досье. Содержимое коричневых коробок ждет не дождется, когда вы наведете порядок и там. В углу возле окна кипа несобранных коробок для папок. Когда вам понадобится новая, берите оттуда и складывайте. — Он махнул рукой в сторону какой-то кучи в углу.

— А это что? — Я показал на розовый металлический ящик под окном.

— А это единственное настоящее документохранилище. Но мы в нем документы не держим.

Ничего больше про ящик сказано не было, а я слишком увлекся, чтобы вникнуть.

В окно было видно, как по заливу медленно проходил океанский лайнер. Размерами он превосходил три городских квартала.

— Все документы различаются, — говорил Беззаконец. — К узаконенным относятся мои журнальные статьи, доклады и заметки. Их надо переписывать. Текущая документация — это бумаги, которые поступают ко мне. Вам нужно сортировать их так же, как остальные досье. Появятся вопросы, обращайтесь.

Лайнер загудел. Сквозь закрытое окно я услышал слабый отзвук его гудка.

— А это информационные бюллетени, — договорил мой новый работодатель и умолк.

— И что с ними делать?

— Бюллетени я получаю из разных мест. Они весьма и весьма специфичны. — В руках Беззаконца оказалась толстая пачка печатных материалов. — Некоторые поступают от друзей со всего света. Из анархистских и синдикалистских коммун в Америке и других мест, в этой стране и в крупных городах. Одна из коммун — интернетная. Вот за ней следить интересно. Взгляните, нет ли у них чего-нибудь.

На минутку гигант замолчал, о чем-то задумавшись. Может, об этой анархистской интернет-коммуне, а может, по ходу разговора его какая-нибудь мысль посетила. Пройдет несколько недель, и я привыкну к поразительно глубокой интуиции этого человека. Он походил на доколумбового шамана, видевшего знаки во всем, говорившего с богами, о которых не имели понятия даже люди из его племени.

— Еще больше здесь политических бюллетеней. От различных дружественно расположенных освободительных движений и экологических групп. Ну и, разумеется, Красотка Вторник. Она собирает сведения по проблемам, возникающим по всему миру. Становление диктатур, крах инфраструктур, ходы и передвижения различных игроков, вовлеченных в международные игры «убей-убей».

— Какие игры?

— Как убить змею? — спросил Беззаконец, схватив меня за руку с быстротой, от которой делалось страшно.

Я застыл и подумал, не слишком ли поздно заявлять, что работа для меня не годится.

— Отрубить ей голову, — сообщил Беззаконец. — Отрубить ей голову. — Он отпустил меня. — Для корпораций и союзников по бывшему НАТО весь белый свет не что иное, как змеиное гнездо. У них есть отряды, мальчики «убей-убей», как зовет их Красотка Вторник. Эти отряды снимают головы особо опасным змеям. Некоторые из них прекрасно известны. Вы видите их и по телевидению, и в залах суда. Другие скользят будто тени. Красотка пытается отслеживать их. В издании специальный раздел есть для мальчиков и девочек «убей-убей», чтобы те знали — кое-где кое у кого отыщется мачете и для их ядовитых зубов.

Последнее слово он не столько выговорил, сколько высвистнул на выдохе. Не удержавшись, я засмеялся.

— Ничего смешного, — укорил меня Беззаконец. — Убийственно серьезно. Если станете читать письма к Красотке Вторник, узнаете куда больше, чем любые ежедневные газеты осмелятся вам поведать.

Тут я подумал, и не в последний раз, а в здравом ли рассудке пребывает мой патрон.

— Она безумна, разумеется. — Беззаконец словно прочел мои мысли.

— Прошу прощения?

— Красотка эта. Она безумна. Ее любимая рубрика посвящена папе римскому. Он там втянут в любой заговор — от пресловутого глазного яблока на долларовых банкнотах до замороженных инопланетян в подвалах Ватикана.

— Как же тогда верить всему, что она пишет?

— Вот то-то и оно, сынок! — воскликнул Беззаконец, сверля меня взглядом своих маленьких глазок. — Доверять нельзя никому. Целиком и полностью, во всяком случае. Однако нельзя себе позволять не слушать. Надо слушать, оценивать, а затем вырабатывать собственное суждение.

Тяжесть его слов грузом легла на меня. Такой способ мышления приводит к паранойе.

— Похоже на приглашение посещать дурдом и выспрашивать у его обитателей мнение о вечерних «Новостях», — заметил я, пытаясь облегчить утверждения анархиста.

— Если мир безумен, надо быть глупцом, чтобы, отвечая на его вызов, пускать в ход и отыскивать здравомыслие. — Арчибальд Беззаконец повернулся ко мне всем своим великим сердцеобразным лицом. От его сияющей кожи и тернового венца на голове сердце мое забилось учащенно.

— Остальные бюллетени и прочее поступают от плохих людей. Группы сторонников превосходства белой расы, списки тех, на кого охотятся педофилы, специальные доклады от некоторых ведущих международных банков. Чаще всего ничего стоящего, но порой это позволяет сделать телефонный звонок, а то и еще что-нибудь. — И опять его понесло в космос.

В его словах «а то и еще что-нибудь» мне послышалась скрытая угроза, только к тому времени я уже понял — придется пару часиков посидеть над бумагами. Тетя Альберта была права, когда говорила о моем любопытстве. Всю дорогу сую нос куда не следует.

— Так что можете проводить здесь столько времени, сколько захотите, и чувствуйте себя как дома. Пользоваться телефоном можно сколько угодно, звоните в любой уголок земного шара, но компьютер не трогайте, пока не покажу вам, что там к чему. — Похоже, на него нашел радостный дружелюбный настрой. Порыв этот и мне передался. — Будете уходить, просто закройте дверь. Все три запора сработают сами, от электричества.

Он уже открывал дверь, покидая мой складской кабинет, когда я обратился:

— Мистер Беззаконец.

— Что тебе, сынок?

— Я не понимаю.

— Не понимаешь чего?

— Почему при всех этих Вторниках, педофилической и бело-расистской мути вы уверены, что можете доверять мне? Ведь всего-то и надо — взять да прочесть кое-какие компьютерные файлы. Ведь все это может быть выдумкой, разве не так?

Анархист улыбнулся:

— Ты, Орлин, как чистый лист бумаги. Разве что имя и дата рождения обозначены, да и то карандашом. Ты, Феликс, мог бы стать для меня жутким ночным кошмаром. Только прежде нам придется написать на бумаге несколько слов. — Он вновь улыбнулся и пошел из конторы. Я пошел за ним.

Беззаконец откинул три запора и ногой вышиб подпорку. Потом потянул на себя дверь. И уж совсем было переступил порог, как вдруг, вспомнив что-то, повернулся и наставил на меня свой назидающий перст:

— Дверь не открывай никому. Ни единой душе, кроме меня. Не отзывайся на стук. Ничего не говори через дверь. Можешь этим воспользоваться. — Он кивнул на маленький телемонитор на стене справа от двери. — Посмотришь — и только.

— П-почему? — лепетнул я, заикаясь.

— У нас с домовладельцем возникли небольшие разногласия.

— Разногласия какого рода?

— Я семь лет не платил за аренду, и он считает, что пора с этим заканчивать.

— А вы не платите?

— Единственная истина содержится в Библии, в том месте, где говорится о деньгах и зле, — произнес он и торопливо вышел.

Дверь за ним захлопнулась, а через пять секунд запоры замкнулись и подпорка опустилась. Тут я и заметил, что от двери тянется целая система проводов, которые сходятся в черном ящичке под кушеткой без подушек.

Ящичек был подсоединен к автомобильному аккумулятору. Арчибальд Беззаконец обеспечил неприкосновенность двери даже в случае глобального отключения электричества.

 

5

То утро я провел внутри разума безумца или гения, а может, и вне того, что Беззаконец называл «разумом-ульем, духом, что указывает миллионам бездумных граждан путь среди бесцельных деяний повседневной жизни».

Беспорядочная груда бумаг на моем столе оказалась сущим кладом диковинок и информации. Ксерокопии плакатов «Разыскивается преступник», списки гостей на всевозможные акции по сбору денег в пользу консервативных политиков, схемы штаб-квартир корпораций и полицейских участков. Бюллетени Красотки Вторник содержали подробные сведения о передвижениях некоторых «убей-убей», действовавших под зверскими кличками (Медведь, Шершень Полосатый, Хорек и тому подобные). Меньше откровенничала Красотка в том, что касалось деятельности подрывных элементов, боровшихся за что угодно — от экологии до освобождения так называемых политических заключенных. В отношении этих групп она лишь воздавала хвалу их противоправным акциям и помещала завуалированные предостережения о том, насколько близки они к разоблачению в различных городах.

Беззаконец был прав, когда говорил о ее неприязни к католической церкви. В каждом выпуске Красотки Вторник имелась колонка, обрамленная красно-синими крестиками, с тирадами против католических наркопритонов, оплачивающих политические кампании, и прочими подобными нелепостями. Тут даже язык менялся — заметки грешили опечатками и грамматическими ошибками.

На последней, четвертой, странице каждого бюллетеня Красотка Вторник публиковала статью, подписанную инициалами ААБ. Остальное писала сама Красотка Вторник. Регулярно помещаемая статья шла под рубрикой «Революционные заметки». Пролистав выпусков пятнадцать, я наткнулся на заметку с рассказом об Арчи и плате за аренду. Вот что в ней говорилось:

«Никогда ни на дюйм не уступайте букве закона, если это означает покориться лжи. Ваше слово — это ваша свобода, а не ваши узы. Если вы даете обещание или обещание дается вам, то не подлежит никакому сомнению, что вы уверены: данное слово будет сдержано, что бы ни говорил закон. Ложь — вот основа множества преступлений, совершаемых нами ежедневно. От мелкого воровства до геноцида — все это деяния лжи, а расплачивается за них истина.

Подумайте! Если бы нам удалось заставить кандидата на ответственный пост нести ответ за всякое данное им во время избирательной кампании обещание… Тогда мы увидели бы хоть какую-то демократию, которой пока что-то не заметно. Мой собственный домовладелец обещал мне выбелить стены и постелить красную ковровую дорожку, когда я согласился на его мерзкую арендную плату. Он полагал, что ложь сойдет ему легко, что он сможет выселить меня, поскольку я не подписывал контракт. Только он солгал. Пока я брал его помещения из месяца в месяц, ему нужна была плата и он уверял, что в контракте нет необходимости. Он уверил меня, что покрасит стены и положит ковер, только все это было ложью.

Прошли годы, а я все еще здесь. Он не побелил и ни цента не нажил. Я привлек его к суду и выиграл. И тогда, поскольку человек лгущий не способен осознать истину, он подослал людей, чтобы меня вышвырнули…

Никогда не лги и не принимай ложь покорно. Живи по данному тобой слову, и мир сумеет обрести равновесие».

Я был потрясен этим едва ли не невинным и идеалистическим лепетом, исходившим от столь явно разумного человека.

Мысль о домовладельце, посылающем костоломов, чтобы вышвырнуть меня из помещения, заставила бросить занимательное чтение и взяться за работу, которую мне поручили.

Первой в списке значилась Валери Локс, брокер по коммерческой недвижимости на Мэдисон-авеню. Ее контора располагалась прямо над престижным ювелирным магазином. Туда я добрался примерно в 11.45. Помещения конторы были невелики, но хорошо обставлены. В здании имелось всего два этажа, и дневной свет, лившийся из окон в крыше, щедро наделял пышные зеленые насаждения между столами троих агентов по недвижимости.

— Давайте я вам помогу, — предложил молодой азиат, чей стол стоял ближе всего к двери.

Я подавил желание поправить его. «Позвольте я», — звучало во мне маминым голосом. Однако вместо этого я повернулся к окну и посмотрел на шикарную Мэдисон. Через дорогу располагались меховщик, магазин причудливых игрушек и немецкий магазин канцелярских принадлежностей.

— Да, — произнес я. — Мне нужно увидеться с мисс Локс.

Молодой человек окинул меня взглядом с головы до ног. Ему не понравились мои голубые джинсы и затрапезный ношеный тибетский свитер — такого рода студенческий прикид не подходил для Мэдисон-авеню.

— Мой отец, — продолжил я, — подумывает открыть вторую контору для ведения юридической практики на Манхэттене и попросил выяснить, есть ли подходящее помещение.

— А ваш отец это? — Еще одна неграмотная фраза.

— Дж. П. Орлеан из «Герман, Бледсоу и Орлеан» в Новом Орлеане.

— Подождите здесь. — Проговорив это, молодой человек поднялся со стула и куда-то ушел.

Два других агента, молодые женщины, одна белая, а другая медово-коричневая, переводили взгляды с меня на молодого человека, пока тот проходил мимо них к двери в глубине комнаты-сада.

Я опоздал на семинар по истории Запада, но меня это мало трогало — всегда можно воспользоваться конспектами Клод, моей приятельницы. А работа на Беззаконца обещала отточить мои способности к расследованиям.

«Извлечь смысл из непостижимой, на поверхностный взгляд, мешанины фактов» — так заявил однажды профессор Ортега. Его курс назывался «Искусство в частях речи».

Я не особо понимал, что ищет Беззаконец, однако меня это мало трогало. У меня хватало познаний из практики отца, чтобы не опасаться быть втянутым в преступление. Критерием служило то, что, даже если меня заберут в полицию, я не смогу сообщить ничего конкретного, чего бы стражи порядка уже не знали.

Я уже начал подумывать, куда мог запропаститься агент-азиат, когда из дальней двери появились и он, и невысокая женщина в синем платье. Агент вильнул в сторону, а женщина направилась прямо ко мне.

— Мистер Орлеан? — строго спросила она.

— Мисс Локс? — заулыбался я.

— Не покажете ли хоть что-нибудь, удостоверяющее вашу личность?

На секунду я даже опешил. Чтобы агент по недвижимости спрашивал о чем-то, кроме залога? Однако, вытащив бумажник, я предъявил студенческий билет и водительские права, выданные в Луизиане. Мисс Локс тщательно их рассмотрела и попросила меня следовать за ней.

Кабинет дамы-начальницы был не больше ниши, где сидели агенты, но в нем не было ни прорезей для света в крыше, ни окон. Розоватый рабочий стол походил на школьную парту, рядом с которой пристроился короткий черный ящик для документов. Мисс Локс села и тут же надела микротелефон — просто наушник и крохотный микрофон возле рта.

Я остался стоять, хотя в комнате имелся стул для посетителей. Приходилось следовать полученному воспитанию.

— Садитесь, — пригласила она уже без недоброжелательства.

Я сел.

Валери Локс являла собой легкую смесь противоречий. Бледная кожа казалась жесткой, как из керамики. Туго стянутым белокурым волосам не хватало самую малость, чтобы стать белыми. Желтоватый оттенок в них едва-едва пробивался. Личико маленькое, резкое, черты его, видимо, были вчерне вылеплены, а потом раскрашены. Птичье тельце худощавое и, наверное, такое же жесткое, как и все в ней, зато синее платье отличалось богатством — и расцветки, и ткани. Оно напоминало королевскую мантию, обернувшую плечи белокурой хворостинки.

— Зачем вам понадобилось проверять у меня документы?

— Мы оказываем эксклюзивные услуги, мистер Орлеан, — выговорила она без проблеска человеческого чувства на лице. — И хотим точно знать, с кем приходится иметь дело.

— А-а… — протянул я. — Так это из-за моего наряда или из-за расовой принадлежности?

— Низшие расы, мистер Орлеан, имеются всех цветов кожи. И никто из них повторно сюда не заглянет.

От ее уверенности у меня по спине холодок прошел. Скрывая неловкость, я улыбнулся.

— Так чем же, — спросила она, — можно посодействовать вашему отцу?

Я что-то ей наплел… Соврать для меня труда не составляет. Тетя Альберта как-то сказала мне, что вранье — фамильная черта мужчин в нашем роду по отцовской линии. Как раз поэтому все они и вышли в стряпчие, как называла она адвокатов. «Стряпчий он потому и стряпчий, что ему любую небылицу состряпать раз плюнуть, — говаривала тетушка. — Есть в этом и хорошая сторона, и дурная. Тебе надо хорошего держаться, горе ты мое луковое, чем бы ты ни занимался».

Сорок пять минут я потратил на рассматривание фотографий и чертежей контор по всей округе Мэдисон-авеню. Стоимость аренды ни одной не опускалась ниже трехсот пятидесяти тысяч в год, а комиссионные мисс Локс составляли сумму, равную годовой арендной плате. Уж не жениться ли, подумал я, на агенте по недвижимости, пока бумажной работой буду заниматься?

Мисс Локс на меня не давила. Показывала мне помещение за помещением, время от времени задавала стратегические вопросы.

— Какого рода юридическую практику будет вести ваш отец? — спросила она, улучив момент. — То есть я имею в виду, нужна ли ему большая приемная?

— Была бы нужна, — ответил я, — я бы с вами не беседовал. Всякий юрист с приемной всего в двух шагах от «неотложки».

То был единственный раз, когда я увидел, как она улыбается.

— Есть ли у вашего отца лицензия практиковать в Нью-Йорке? — спросила она, улучив другой момент.

— Вам это следовало знать, — сказал я.

— Как вас понимать?

— Я сообщил вашему помощнику имя моего отца, и он пробыл в вашем кабинете минут пять, если не больше. На вашем месте я бы поинтересовался в Интернете, кто такой Дж. П. Орлеан. И там я увидел бы, что лицензии вести дела в этом штате у него нет. Однако, смею вас уверить, у него много клиентов, которые вкладывают деньги и делают бизнес в вашем городе. Юрист — это прежде всего мозг, а лицензию легко взять напрокат.

Последняя фраза принадлежала моему отцу. Он пускал ее в ход всякий раз в разговорах с клиентами из других штатов, которые не понимали сути игры.

Подозрительность мисс Локс сильно меня озадачивала. Я всего-навсего разглядывал картинки коммерческих помещений. Не было ничего секретного, что я мог бы похитить.

Пока я предавался размышлениям, молодой азиат Брайан принес мне чашечку черного кофе и конфетку в кокосовой крошке. А когда мой визит завершился, проводил меня до входной двери и попрощался, обратившись ко мне по имени. Я сказал ему, как прежде сообщил Валери Локс, что свяжусь с агентством через несколько дней, после того как переговорю с отцом.

Уходя, я заметил, что Валери Локс стоит в дверях своего кабинета и смотрит мне вслед. На ее фарфоровом личике застыло выражение, похожее на озабоченность.

Следующая остановка — стройплощадка на Двадцать третьей улице. Кеннет Корнелл, на которого я пришел посмотреть, работал здесь начальником средней руки. Строители копали глубокую яму, готовясь усадить в нее корни очередного небоскреба. Три больших крана переносили землю и камни с самого низа до ожидающих наверху грузовиков. Кругом все лязгало, визжало и тарахтело. Мужчины и малочисленные женщины орали. Эхом отдавались удары ручных и автоматических молотов, бьющих по многострадальной земле Нью-Йорка в попытке в очередной раз заставить ее подчиниться архитектурным мечтаниям.

Я прошел на площадку, объяснил, что у меня за дело, был снабжен каской и препровожден к человеку, с которым, как я уверял, мы договорились о встрече.

Меня провели к жестяной будке на середине земляного склона. Находившийся в будке человек орал что-то сквозь лишенное рамы окно рабочим, взирающим на него снизу вверх. Я понимал: орет он для того, чтобы перекрыть голосом строительный шум, — но все равно не мог отделаться от ощущения, будто человек пребывает в ярости. А будучи маломерком, я всегда пасовал перед напором злости.

Как мне показалось, Корнелл высок, но несколько долговяз для строительства. Серые глаза Корнелла словно не знали покоя, поскольку они, похоже, слишком глубоко проникали в суть моих намерений.

— Ну?

— Мистер Корнелл?

— Ну?

— Я Орлин. — Я произнес свою фамилию на манер Беззаконца.

— Это должно мне о чем-то говорить?

— Я на прошлой неделе заходил к вам в контору… про работу спрашивал.

Серые глаза напряглись: ощущение такое, будто они мне все легкие сдавили.

— Ты кто такой? — спросил он меня из-под ног и сжал кулаки, подтверждая мое прозрение. — Катись отсюда ко всем чертям.

Не скажу, что я бегом пустился из ямы, но, соревнуйся я в спортивной ходьбе, явно был бы не среди последних.

 

6

Лана Дрексел, манекенщица, значилась в моем списке последней. Как раз на нее-то я больше всего и хотел посмотреть. Но в тот день не получилось.

Предпоследним шел Генри Лансман. Тут все было просто — он работал парикмахером в «Греншо», оживленном местечке Гринич-Виллиджа. В «Греншо» почти всегда была очередь. Парикмахерская существовала еще со старых времен, в ней обслуживались традиционные тридцать с гаком клиентов. Классические прически делались за двенадцать минут, так что заведение могло себе позволить, так сказать, подкорнать конкуренцию.

В салоне, как я узнал от приятелей, стояли девять кресел, которые не пустовали. Однако поскольку был вторник, а время два тридцать пополудни, очереди на приступках парикмахерской ожидали всего десять — двенадцать человек. Чтобы попасть внутрь заведения, надо было одолеть половину лестничного марша. Как оно выглядело изнутри, сказать не могу, поскольку так туда и не добрался.

— Эй! — воскликнул кто-то голосом, в котором звучало предчувствие страха. — Эй, господин хороший…

— Прощения просим, — произнес мужчина в красной пуховой куртке, прежде чем оттереть меня плечом в сторону, и довольно сильно: я бы точно с приступков полетел, если бы не уперся в тучного джентльмена, не давшего мне упасть.

— Эй, ты! Какого дьявола! — рыкнул толстяк, к которому я привалился. Одет он был в синюю форму.

Я захотел взглянуть на того, кто меня толкнул. Мельком увидел верх его затылка, коротко остриженного и наполовину седого. Мужчина сутулился, куртка скрывала его телосложение, но, впрочем, следовало извиниться перед толстяком.

— Извините… — начал я, и тут раздались крики.

— Эй, вы! Господин хороший! Эй, у этого малого, кажись, с сердцем плохо!

Толстяк, успевший крепко схватить меня за плечо, отвлекся на истошный вопль, чего мне хватило, чтобы броситься поближе к вопящему молодому человеку. Увы, не могу сказать, что прыткость я проявил, беспокоясь за чью-то жизнь: на самом деле просто хотел удрать из-под удара.

Орущий был белым, высоким и хорошо сложенным. Под распахнутой черной кожаной курткой виднелась угольного цвета вязаная рубаха с распахнутым воротом, из-под которого проглядывала обвивающая шею толстая золотая цепочка. Глаза у него были как у перепуганного ребенка. Страх его вполне убеждал меня смыться куда подальше, покуда увиденная малым опасность не перешла на других. Я бы убежал, если бы у ног моих не оказался умирающий человек.

Я опустился на одно колено, чтобы получше разглядеть жертву сердечного приступа. В уголке его рта выступила пена. Губы потемнели, ужас в широко раскрытых глазах уступал место смерти. На умирающем была нейлоновая рубашка с короткими рукавами, что казалось странным — как-никак конец октября на дворе, и прехолодный. Серые брюки задрались. Человек был почти лысым.

Борьба в его глазах завершилась к тому времени, как я успел все это разглядеть. Я подсунул ему под голову ладонь. Судорогой охватило его шею. Спина выгнулась, и я подумал, что он хочет приподняться. Но тут он обмяк и снова упал. Из левой ноздри потекла кровь.

— Умер, — прошептал кто-то.

Собравшиеся вокруг мужчины и женщины о чем-то озабоченно переговаривались, но в общем хоре я расслышал всего одну фразу: «Мистер Бартоли, это Генри, Генри Лансман!» — которую выкрикнул мужской голос.

Глядя на то, как цвет уходит с лица мертвеца, я думал, что надо бы смыться отсюда или рассказать кому-то то, о чем я знал. Но хватило меня только на то, чтобы опуститься на колени и поддержать тяжелую голову, завороженно глядя, как по щеке бедолаги стекают капельки крови.

— С дороги! Пропустите! — потребовал какой-то человек.

Округлый, сплошь из мускулов, он оттолкнул меня. На нем был белый халат. Я решил, что это врач. Однако потом понял — кто-то из парикмахерской.

Я двинул в сторонку и пошел дальше. Вопивший с золотой цепью на шее стоял, припав к стеклянной витрине, расположенной рядом с обувной лавкой. С него аж загар сошел. Помнится, я еще подумал, что какой-то бедняжке пришлось бы целую ночь заниматься с ним сексом, прежде чем краски вновь вернутся к нему.

Генри Лансман был мертв. Народ кричал, чтобы кто-нибудь вызвал «скорую». Я стоял и смотрел, пока не услышал вдалеке первые завывания сирены, а потом ушел прочь с того места, чувствуя себя виноватым, сам не ведая в чем.

Я добрался до площади Святого Марка. До улицы, забитой лавками, торгующими наркотиками, и диковатыми юнцами с розовыми волосами и колечками во всех возможных местах. Там находился магазин юмористической литературы, куда я частенько наведывался, а еще псевдоазиатский ресторанчик, где стоимость блюд учитывала возможности студенческих кошельков.

Я заказал себе лапшу с кунжутным соусом и тройной черный кофе. Кофе выпил весь, а вот с основным блюдом справился едва наполовину. Сидел за столиком и раздумывал о фарфоровой женщине, буйном строителе и мертвом парикмахере. Еще утром я был просто студент колледжа, ищущий работу, а днем оказался очевидцем смерти.

Я прикинул варианты. Первый — позвонить отцу. Он знаком с нью-йоркскими адвокатами. Хорошими. Когда расскажу, что за беда приключилась, он сядет на ближайший же самолет. Дж. П. будет здесь. И телом своим заслонит меня от любого, кто попытается обидеть. Он все сделает, чтобы уберечь свое чадо от опасности. Только потом заберет меня обратно в Луизиану, сообщит, до какой степени я глуп и в каком юридическом вузе мне предстоит учиться. Может, даже предложит мне какое-то время пожить дома.

А как тогда ему отказать, если я сам молил спасти меня?

В любом случае, судя по всему, Лансмана действительно убил сердечный приступ. Я решил, что слишком эмоционально воспринимаю произошедшее, на грани паранойи Беззаконца и Красотки Вторник.

Парикмахер был просто болен.

— Вам не понравилось? — участливо спросила слегка располневшая негритянка-официантка с волосами, выкрашенными в голубой цвет. На самом деле волосы у нее были каштановые, с тремя ярко-голубыми прядками, уложенными ото лба к затылку.

— Вы мне нравитесь, — ляпнул зачем-то я.

Хитровато глянув на меня, официантка ушла на кухню. Через несколько секунд она вернулась и подала мне счет. В конце листочка был приписан номер ее телефона и имя — Шари.

Я позвонил Беззаконцу на автоответчик из уличного телефона-автомата.

— С Локс и Корнелл все в порядке, — заговорил я после сигнала. — А вот Лансман умер от сердечного приступа. Упал замертво, как раз когда я туда пришел. До Дрексел я не добрался, и еще я увольняюсь. Платить мне не надо.

Оттуда я направился в специальную лабораторную, устроенную для нас в университете. Там стояли три компьютера, подсоединенные к новостным базам данных ЮПИ, АП и Рейтер. К этим же линиям были подключены полицейские и больничные сводки по Манхэттену. Смерть Лансмана даже не значилась. От этого на душе стало полегче. Если данных о его смерти нет, стало быть, проблема медицинская, а не чья-то грязная игра.

Я просидел до позднего вечера, отслеживая новости по Ближнему Востоку и Африке. Возле президентской резиденции в Каракасе, столице Венесуэлы, взорвалась машина-бомба. Промелькнула мысль: уж не Красотка ли Вторник это подстроила.

Уже в полночь я добрался до Сто двадцать первой улицы, где жил в доме с названием «Мэдисон». Пешком забрался на шестой этаж. Я шел по коридору, когда передо мной возник высокий мужчина в темном костюме.

— Мистер Орлеан?

— Да?

— Нам надо поговорить.

— Уже поздно.

Тот сделал шаг, преграждая мне путь.

Отступив, я уперся во что-то крупное и мягкое, а потому обернулся. Передо мной оказался еще один заслон в облике мужчины в костюме.

Первый мужчина был белым, второй — слегка коричневатым.

— Нам надо поговорить с вами в участке, — заявил коричневатый.

— Вы из полиции?

Мужчина молча предъявил жетон.

— Что вам нужно? — спросил я, сбитый с толку. Все делишки с Арчибальдом Беззаконием я оставил в своем далеком-далеком прошлом.

— Вы свидетель возможного преступления, — произнес тот, что стоял позади меня.

Я обернулся и взглянул на него. Нос большой, с синеватыми и красноватыми прожилками. Изо рта отвратно пахло.

Коричневатый заломил мне руки за спину и защелкнул на моих запястьях наручники.

— Свидетелей вы не арестовываете, — заметил я.

— Ты, сынок, слишком много кругами находил, — выдал белый коп, пахнув ядовитым зефиром из пасти. — А нам нужны кое-какие ответы, прежде чем решить, будем мы предъявлять обвинение кое в чем или нет.

— Где ордер? — повысил я голос, надеясь разбудить своего соседа. И тут же осекся от короткого сильного удара, нанесенного человеком, которого мне предстояло узнать как Августа Моргантау.

 

7

Отвезли меня в участок на Сто двадцать шестой улице. Там весь квартал в обе стороны был забит полицейскими машинами. Меня провели мимо приемной, где сидело много граждан с задумчивым выражением на лицах. На них не было наручников, их не охраняли, из чего я сделал вывод, что тут собрались жалобщики или вызванные по повестке. Зато я в их глазах выглядел настоящим уголовником.

Меня посадили в плексигласовую будку, где полицейский в форме заполнил то, что позже мне предстояло узнать как протокол первичного допроса.

— Имя? — спросил страж.

Я уставился в пол, стараясь избавиться от тошноты, вызванной дыханием Моргантау.

— Имя?

До меня дошло, что от меня требовалось ответить на вопрос. Несправедливость какая-то! С чего это я должен сообщать ему свое имя? Я к ним в гости не набивался.

— Феликс Орлеан, — произнес я, испытывая громадное удовольствие от умолчания своего второго имени.

— Второе имя?

Я покачал головой.

— Номер дела?

— Не знаю. — На сей раз я пытался быть полюбезнее и уже сожалел о детской выходке с утаиванием своего полного имени.

— Ну конечно, не знаешь, дурачок, — ухмыльнулся Моргантау и пнул меня.

— Дело шесть три два два ноль, убийство, — отчеканил коричневатый с круглой физиономией, Тито Перес.

— Обвинения?

— Готовятся, — буркнул полицейский Моргантау.

К будке примыкала плексигласовая стенка с грубо прорезанной в ней дверью. Все края были неровными, а вместо ручки висела гнутая проволока от вешалки. Я представил, как в один прекрасный день полиция осознала, что, доведись кому-то забрести сюда с пистолетом и открыть огонь, окажется очень много жертв, если только не отгородиться от призрачного стрелка пуленепробиваемой загородкой. Вот и понакупили бэушного плексигласа да поврезали его в стены, в двери и во все дыры.

Перес потянул на себя дверь. Она оказалась незапертой, да и не могла запираться, насколько я успел разглядеть. Подталкивая, меня повели вдоль ряда кабинок. За их низко обрезанными стенками сидели мужчины и женщины в наушниках с микрофонами и говорили, обращаясь либо к воздуху, либо друг к другу. Одни в форме, другие нет. Преобладали женщины, почти все белые. В обшарпанном помещении ковер в некоторых местах был протерт так, что пол проглядывал. В кабинках высоченными кипами лежали папки, всюду валялись обрывки розовых и белых бумажек, стояли кружки для кофе, кучками свалены свитера, рубашки и фуражки. Тонированные стенки кабинок были отнюдь не ровными. Некоторых вообще не хватало, какие-то были наполовину попорчены или заляпаны пятнами — результат водного бедствия.

Если таков нервный центр полицейского интеллекта в этой округе, то преступность обещала быть выгодным бизнесом, о котором стоило подумать.

Теперь я понимаю, как неряшливо выглядела полиция. Только в ту ночь, когда я просто-напросто фиксировал то, что попадалось на глаза, разум мой находился в состоянии ужаса. Я собирался, едва добравшись до телефона, связаться с круглосуточной службой отца. Женщину, дежурившую по ночам, звали Бетти. Где бы отец ни был, она обязательно отыщет его.

Меня привели в большую неопрятную кабинку, где очень дурно пахло. Запах был резким и нездоровым. Моргантау уселся за серый стальной стол, рукой указал мне на стул рядом.

— Не могли бы вы снять эти штуки с моих рук? — спросил я.

— Простите, — произнес он с неискренней серой улыбкой. — Положено.

Я приподнял руки, охватывая ими спинку стула, и сел, слегка сгорбившись.

— Моя фамилия Моргантау, а это офицер полиции Перес, — представил он. — Расскажите, что вы знаете о Хэнке Лансмане.

Имя Хэнк на секунду повергло меня в замешательство. Я сдвинул брови, силясь связать его со знакомой фамилией.

— Кончай прикидываться, паренек, — буркнул Перес. — Тебя видели в парикмахерской. Мы знаем, что ты был там.

Мысли роем носились у меня в голове. Откуда им известно, что я там был? Убит ли Лансман? Даже если кто-то и видел меня, то откуда они узнали, как меня зовут? Я никому ничего не говорил. В этой части города я ничего не натворил, у меня здесь даже приятелей не было.

Происходящее едва-едва укладывалось в сознании. Больше всего мною владели страх и неудобство. Неприятный запах от дыхания Моргантау снова стал подбираться к моим ноздрям. При этом он смешивался с резким запахом помещения, что вызывало бурю у меня в желудке.

— Мне нужно сделать телефонный звонок.

— Попозже, — сказал Перес. Голос его звучал мягко.

— ! У меня есть право… — начал я и осекся, когда полицейский уперся подошвой ботинка мне в пах.

— Я задал вопрос, — выговорил он.

— Человек по имени Арчибальд Беззаконец нанял меня для того, чтобы я повидал четверых людей. Он не объяснял зачем. — Я назвал им имена Локс, Лансмана, Дрексел и Корнелла. — Он поручил мне встретиться с этими людьми и убедиться в том, что они живы.

— И что потом?

— Это все, что он сказал. Велел повидать их. Полагаю, он хотел, чтобы я ему отчет предоставил, но так далеко мы не заходили.

— Что вы должны были сказать этим людям при встрече?

— О чем говорить, не имело значения. Просто убедиться, что я их видел, вот и все. Послушайте. Я ничего про это не знаю. Я обратился по объявлению в газете. Попал на Беззаконца. Он сказал, что ему нужен писец…

— Про Беззаконца мы все знаем, — отмахнулся Моргантау. — И про его писцов нам известно, и про тебя тоже.

— Меня с ним ничего не связывает.

— Один мертвец, — возразил Перес.

— Я думал, у него сердечный приступ, разве нет?

Полицейские переглянулись.

— Паренек, только чушь нам не пори, — бросил Моргантау. — Кто там еще в камере?

Именно в эту минуту я стал опасаться, что даже отцу меня не спасти.

Мне пришлось дважды сглотнуть слюну, прежде чем удалось выговорить:

— Что вы имеете в виду?

Моргантау ногой все еще упирался мне в пах. Он немного надавил.

— Тут тебе сейчас погано станет.

Внезапно меня озноб прошиб. Голова пошла кругом, язык в слюне поплыл.

— Вот дерьмо! — заорал Моргантау. Он отдернул ногу, но все же опоздал: я ему всю съеденную лапшу с кунжутным соусом на брючину выблевал. — Черт!

Он отскочил. Перес одним махом выдвинул ящик своего стола и перебросил своему напарнику полотенце, а тот принялся оттирать брючину, отойдя подальше в коридор.

— Ну, паренек, теперь тебе плохо будет, — вздохнул Перес.

Если бы все это я увидел в телевизионном шоу, то лишь презрительно фыркнул бы. Только здесь мне было не до смеха. Меня еще дважды вырвало, и я изо всех сил старался не расплакаться.

Убедившись, что тошнота отступила, Перес рывком поднял меня за руки и потащил по другому коридору, пока мы не оказались в большой комнате, где находились скованные узники. Все — мужчины.

Середина комнаты была свободна от мебели, если не считать маленького столика, за которым сидел одинокий надзиратель. Вдоль трех стен стояли металлические скамьи, привинченные болтами к полу. На каждой скамье примерно через каждые четыре фута торчала головка крупного болта, тоже вкрученного в цементный пол. На каждую скамью приходилось по три таких болта. Шестеро мужчин были прикованы к этому месту кандалами на руках и ногах. Все негры.

— Финни, — позвал Перес, — достань-ка браслетики для этого.

Финни оказался моего возраста, с волосами светло-клубничного цвета, высокий, длиннорукий и длинноногий. Ему пришлось подняться со стула, чтобы встать на колени и достать из-под стола ненавистные железяки. Перес снял с меня наручники, усадил на скамью рядом с коричневым здоровяком, качавшимся взад-вперед и что-то бормотавшим себе под нос. Слов было не разобрать, но здоровяк улыбался и отстукивал такт правой ногой по цементу. Через два места от меня, с другой стороны, сидел мужчина настолько огромный, что его, казалось, никакими цепями не удержать. Напротив располагался молодой человек ужасно противной наружности. Единственный предмет одежды на нем — оборванные до лохмотьев джинсы. Он так и впился взглядом в меня. Такое впечатление, будто я наизлейший враг, до горла которого наконец-то можно дотянуться.

Перес ничего мне не говорил, даже в лицо не смотрел. Просто приладил новые кандалы у меня под коленками и на запястьях и примкнул цепи к головке болта в полу. Потом пошел заполнять какую-то форму у Финни на столе. Затем они обменялись парой фраз, значения которых я не понял, и Перес удалился в дверь, через которую мы вошли.

 

8

Оказавшись вне досягаемости зловонного дыхания Моргантау, я почувствовал себя лучше. Во всяком случае, появилось время сообразить, что же произошло. Если Лансмана убили, то мужчина в красной пуховой куртке как-то к этому причастен. Я хотел рассказать про него полицейским, но те были так уверены в моей виновности, что, полагал я, могли истолковать любые переданные мною сведения как подтверждение моей вины. Опыта в полицейских процедурах у меня не было, но о праве я был осведомлен очень хорошо благодаря отцу и деду, Л. Дж. Орлеану.

Я знал, что, прежде чем начну любого рода значимый диалог с законом, мне нужно побеседовать с адвокатом. Но все шло к тому, что полиция не горела желанием позволить мне сделать телефонный звонок, предписанный Конституцией. Я набирался мужества обратиться к Финни, похожему на выходца со Среднего Запада, с просьбой дать мне позвонить разочек, когда гигант, сидевший в двух местах от меня, заговорил:

— А ты на целочку похож, — обратился он ко мне. Прозвучало это почти как вопрос.

— Целочка-вишенка, целка-вишенка… — напевно заканючил, продолжая раскачиваться, тот что сидел с другой стороны.

— Тебе, видать, дружок нужен, — предположил гигант.

— Мне и так хорошо, — произнес я, нисколечко не дрогнув голосом.

— …целочка-вишенка, целка-вишенка…

— Ты, сучка, что, мною брезгуешь?

Я не знал, что ответить. Извинение выглядело неуместным, а падать на колени и молить о прощении мужчине в такой ситуации не подобало.

Молодой человек напротив беззвучно говорил мне что-то губами — вроде грозился меня то ли грохнуть, то ли чмокнуть; что именно, я так и не понял.

— Охранник, — позвал я. — Охранник…

— …целочка-вишенка, целка-вишенка…

— Охранник!

— Заткнись, — отозвался Финни.

— Охранник, мне до сих пор не предоставлено право на телефонный звонок. Я хочу позвонить прямо сейчас.

Клубничный блондин и ухом не повел. Что-то читал. Я искренне верил, что он больше меня не слышал.

— Я тя, падла, размажу, — пообещал гигант слева.

Я принялся соображать, каким оружием располагаю.

«Мужчина настолько силен, насколько у него глотка крепка или пах, — пришли мне на память слова тети Альберты, и сразу весь череп обдало сначала жаром, а потом холодом. — Крепко запомни, малыш: никаких колебаний, ни на минуту».

— …целочка-вишенка…

Я взглянул на гиганта. Кулачищи у него — со ствол небольшого дерева. Я решил: когда случай представится, я его в самый низ ударю, так чтоб он жизни не взвидел. Тюрьма делала меня кровожадным, а я ведь в ней и часа не сидел.

Зазвонил телефон: дело само по себе не удивительное, только я нигде телефонного аппарата не видел. Он снова зазвонил.

— …целочка-вишенка, дайте-ка и мне, — канючил качающийся взад-вперед.

Малый без рубашки напротив все еще изображал губами свои неистовые обещания.

Телефон зазвонил в третий раз. Охранник перевернул страничку журнала.

Неожиданно гигант слева что было мочи рванул свои кандалы. У меня сердце екнуло. Я был уверен, что он их в два счета порвет.

— Трэйнер, утихни, — произнес блондинистый полицейский. Потом поднялся и подошел к стене, у которой скамей не было.

Зазвонил телефон.

— Ты мне пятки будешь лизать, ниггер, — пообещал мне гигант, которого звали Трэйнером.

Малый напротив беззвучно сулил мне что-то еще.

Зазвонил телефон. Комната пошла кругом. Охранник отыскал в стене скрытую дверь и рывком отворил ее. Потянулся и достал из-за двери желтую телефонную трубку на черном шнуре.

— Финни слушает.

— …целочка-вишенка, слаще не найдешь, — произнес качающийся заключенный. — Целочка-вишенка прямо вся в грязи.

— …мой здоровый черный елдак сосать…

— …Орлеан? — воскликнул Финни.

— Что?

— Это ты Феликс Орлеан? — спросил он.

— Да, сэр.

— «Да, сер», — передразнил Трэйнер. Он упрямо старался поднять меня на смех, только, полагаю, уже понял, что скоро ему, наверное, меня руками не достать.

— Он тут, — сообщил Финни в трубку.

Вернул телефон на место и отправился восвояси — к стулу и журналу.

— Хм, — хмыкнул Трэйнер. — Похоже, копы просто решили убедиться, что ты тут со мной.

— Да пошел ты! — огрызнулся я. Материться не хотел, правда-правда. Только меня мутило, а он был такой оболдуй…

— Что ты сказал?

— Я сказал, да пошел ты, засранец!

У Трэйнера глаза из орбит полезли. Вены на шее враз взбухли от крови. Губы задрожали. И тут я сделал то, хуже чего не мог сделать такому человеку. Я расхохотался.

А что мне было терять? Попадись я ему в руки, он бы меня так и так изуродовал. Может, удастся по кривой его объехать, как тетя Альберта советовала.

— Ну, ты покойник, — пообещал Трэйнер.

— Джеррик, скровянь его целик, — отбивал такт ногой на каждом слоге качающийся сосед.

Я опустил голову и постарался припомнить молитву Господу. Не сумел.

Потом я услышал, как открылась дверь странной комнаты. Увидел, как вошел какой-то белый. Высокий и одетый в дорогой серый костюм.

— Который из них Орлеан? — спросил он блондина.

— А вон, — дернул Финни подбородком.

— Освободите его.

— По правилам требуются два охранника, чтобы освободить буйного, — отчеканил охранник.

— А ну-ка оторви задницу от стула, молокосос, или будешь у меня весь век блевотину в вытрезвителе подтирать. — Серый костюм выговорил это убийственно уверенным голосом.

Охранник поднялся и снял с меня кандалы. Я встал и оделил улыбками Трэйнера и малого без рубашки.

— Сюда, Феликс, — велел человек в сером костюме.

— Ну, я тя упомню, Феликс Орлеан, — произнес Трэйнер.

— Мели-мели, урка, — отозвался я улыбаясь. — Может, чему и научишься.

И опять заключенный Трэйнер натянул свои кандалы. Ко мне рвался, но цепи не пускали. Я перепугался до смерти. Единственное, что не дало мне сойти с ума, — это возможность насмешничать над беспомощным мучителем.

Человек в сером костюме взял меня за плечо и повел из комнаты. Задержанный без рубашки сплюнул на пол, когда я уходил. Трэйнер визжал как взбесившийся слон.

Мы прошли по длинному коридору, добрались до небольшого лифта. Кабина поднялась на семь этажей и открылась в помещение, где были ковры, мягкие стулья, пахло приличным кофе.

— Можете пройти туда и привести себя в порядок, — предложил костюм, указывая на закрытую дверь.

— Как вас зовут? — спросил я.

— Капитан Дельгадо.

Дверь вела в просторную туалетную комнату с душевой кабинкой. Я стянул с себя свой студенческий наряд и простоял под душем минут как минимум пятнадцать. Затем смыл следы блевотины со свитера. От того, что час был поздний, от жары, обезвоживания и страха я чувствовал себя таким усталым, что едва ноги волочил.

На заплетающихся ногах вернулся в комнату, где меня поджидал Дельгадо. Он сидел в большом красном кресле и читал газету.

— Получше стало?

— У-гу.

— Тогда поехали.

Шаг за шагом мы в обратном порядке проделали весь путь, каким меня провели по участку. Я неотрывно держался возле блестящего полицейского, а он указывал дорогу. Никто нас не останавливал, никто ни о чем не спрашивал, когда мы проходили мимо.

Мы вышли к припаркованной перед участком «сабре» 98-го года выпуска, и Дельгадо повез меня дальше, в Гарлем.

— Мы куда едем? — спросил я.

— До Сто пятьдесят шестой, — был ответ.

— Я бы предпочел домой.

— Не предпочли бы. Уж поверьте мне на слово.

— Капитан, что происходит?

— Не имею понятия, сынок.

Мы остановились рядом с большим жилым домом на Сто пятьдесят шестой улице. Несмотря на поздний час, у подъезда с небольшим крылечком слонялись молодые парни и девушки.

— Восемьсот двадцать один, — произнес Дельгадо.

— Что?

— Квартира восемьсот двадцать один. Вам туда.

— Я хочу домой.

— Вылезай.

— Вы со мной?

— Нет.

Таким беззащитным я себя еще никогда в жизни не чувствовал.

Я открыл дверцу машины, и тут же все лица обернулись в мою сторону.

— А там кто? — спросил я у Дельгадо.

Тот захлопнул дверцу и уехал прочь.

— Мужик, ты коп? — спросил молодой человек, спускавшийся с верхней ступеньки крылечка.

— Нет. Нет. Он просто меня подвез.

Спросивший был, наверное, на год-два моложе меня. Очень темнокожий. Хотя в воздухе и морозцем веяло, он в одной футболке с короткими рукавами ходил. Руки тонкие, но бугрились узелками мышц.

— Мужик, ты меня на му-му взять хочешь?

— Нет. Собираюсь подняться в квартиру.

С крылечка спрыгнули еще двое сердитых юношей. Встали рядом, с любопытством принялись буравить меня взглядами.

— Зачем?

— Мне сказали, там находится человек, который помог мне освободиться.

И я пошел. Надо было обойти трех моих новых приятелей. Обошел. Поднялся на крылечко и вступил в темный коридор на первом этаже.

Света не было, и я едва ли не кожей чувствовал шедших вплотную за мной молодых людей. Пока мы поднимались по лестнице, они повели со мной разговор.

— Ну, если ты с копами, то тебе, шмурдяк, отсюда не выйти, — предупредил один.

— Дерки, — предложил другой, — а давай прям счас его сделаем.

— Надо посмотреть, куда он чапает, — отозвался Дерки, тот, кто первым ко мне подошел. — Надо удостовериться.

Добравшись до площадки восьмого этажа, я дышал как паровоз. Почти весь марш-бросок по лестнице проходил в полутьме. Иногда свет пробивался из открытых дверей квартир. При нашем приближении выходили молчаливые часовые — дети, старики, женщины, иногда мужчины. Только никто не спросил у Дерки с его прихвостнями, почему они идут за мной.

В местечках вроде этого мне приходилось бывать и раньше. В Наине-Уарде, в Новом Орлеане. Только там я всегда находился под защитой моей тети Альберты и ее кавалеров. На меня, светлокожего, выходца из семейства, принадлежащего к сливкам цветного общества, в негритянских кварталах всегда смотрели как на чужака.

Я постучал в дверь квартиры номер восемьсот двадцать один и стал ждать… и молиться.

— Там никого, — подал голос Дерки.

И дотронулся до моего плеча.

Дверь открылась, и на площадку хлынул поток яркого света. Рука Дерки дернулась, мое плечо стало свободным.

В дверном проеме появился Арчибальд Беззаконец.

— Мистер Мэдисон, — громко произнес он, — вы, я вижу, проводили моего гостя прямо до дверей.

— Слушай, Беззаконец, — почтительно произнес Дерки, — я не знал, что это твой пацан.

— У-гу, — кивнул анархист. — Теперь можете идти.

Моя свита хулиганов ретировалась. А мой нынешний — и бывший — босс улыбнулся:

— Заходи, Феликс. Хлопотный выдался у тебя денек.

 

9

В роскошной комнате радовали глаз толстые, розовых тонов, ковры и развешанные по стенам живописные полотна восемнадцатого века — сельские пейзажи и прелестные молодые мужчины и женщины всех цветов кожи. В камине гудело газовое пламя, стол из темного дерева был уставлен сырами, мясными блюдами, фруктами и бутылками вина.

— Присаживайся, — радушно произнес Беззаконец.

Возле стола стояла кушетка без спинки, обитая мехом настоящего медведя, а может, бобра.

— Что происходит? — спросил я.

— Ты не голоден?

— Сам не пойму. Меня вырвало в полицейском участке.

— Тогда вина. — Арчибальд взял со стола бутылку из темно-зеленого стекла и тонкий стакан. До половины наполнил его темно-красной жидкостью и протянул мне.

Прекраснее бургундского я в жизни не пил. Пряное, благоухающее виноградом, едва ли не дымчатое, но вовсе не сладкое.

— Сыру? — спросил Беззаконец.

— Через минуточку, — отозвался я. — Это ваша квартира?

— Мне принадлежит дом, — любезно уведомил адвокат. — Купил, когда еще цены держались низкими.

— Так вы домовладелец?

— Домоправитель — так я предпочитаю называться. С жильцов беру сумму за аренду, пока не выплатят стоимость снимаемого помещения. После этого они платят за расчет налогов и содержание здания.

Увидев мое изумление, он добавил:

— Точно так же Фидель делает, на Кубе.

— Кастро — диктатор.

— А Буш — демократически избранный чиновник, — язвительно парировал он.

— Так ведь…

— У нас будет достаточно времени поболтать о политике в конторе, когда дел станет поменьше. А сейчас есть более неотложные заботы.

Я выпил вино, и Беззаконец вновь наполнил стакан.

— Я оставил вам сообщение, — напомнил я. — Вы его прослушали?

— Расскажи-ка мне об убийстве, — произнес он в ответ.

— Так я же уволился.

— Нет.

Вино утихомирило желудок и успокоило кровь. Оно согревало и освобождало от страха, который терзал меня с той поры, как я попал в полицию. Я сидел в безопасном — и даже укромном — месте с человеком, который, казалось, сам по себе сила природы. Его отказ принять мою отставку вызвал во мне усталость. Сделав еще глоток, я поставил стакан на стол. На антикварную деревянную рухлядь, служившую столом.

— Я на вас не работаю, — выговорил я.

А потом у меня глаза закрылись. С усилием я открыл их, но никак не мог на чем-то сосредоточить взгляд. Снова смежил веки и, по всему судя, на какое-то время заснул.

Очнулся я оттого, что где-то рядом кто-то стонал и хныкал…

— У-у-у-у-у, росомахи мичиганские! Черви мушиные. Кровососы и блудодеи…

Голос был пронзительный, порой он точно накладывался на головную боль, от которой у меня в затылке ломило. Я выпрямился и пожалел об этом. Желудок все еще не ведал покоя, а язык был сух, как дерево.

— …шлюхи, сутенеры и учителя, кол вам всем в задницу…

Беззаконец катался по полу и изрыгал все эти проклятия. Поначалу я подумал, что он вина перепил. Подошел к нему, тронул за плечо.

Он содрогнулся, как почва при страшном землетрясении. Схватив меня за волосы и за правое плечо, вскинул высоко над полом.

— Не вздумай меня нае…ть, трам-тара-рам, твою мать! — заорал он. От страха у него даже глазки почти большими сделались.

— Мистер Беззаконец, это же я… Я, Феликс. Ваш писец.

Он медленно опустил меня, а мне больно было: всей пятерней вцепился он мне в волосы.

— Я болен! — закричал он, отпустив меня. — Болен!..

Влево дернулся, потом вправо, а потом рухнул пластом, как маленький ребенок с отчаяния. Я оглядел комнату, выискивая, чем ему помочь. Не увидев ничего подходящего, бросился к двери, которая привела меня в хозяйскую спальню, выкрашенную в синий цвет, с громадной кроватью посредине. В спальне имелся световод. Откуда-то снаружи в нее проникал свет. На кровати лежал белый чемодан, сделанный из кожи, судя по всему, крокодила-альбиноса. Чтобы забраться в чемодан, надо было раскрыть пасть и просунуть руку меж острых зубов. Внутри я нашел нож и пистолет, Библию на английском и потрепанную книжку с текстами Корана на английском и арабском. Там же лежал прозрачный пластиковый бумажник, заполненный однодолларовыми купюрами и янтарного цвета пузыречком с дюжиной пилюль.

Никакой этикетки на стекляшке не было.

Когда я вернулся в гостиную, Арчибальд Беззаконец успел уже сорвать с себя всю одежду. Он стоял на коленях и раскачивался, как тот уголовник в полицейском участке.

Я опустился рядом с ним на колени, вытянул руку с пузыречком и спросил:

— Вы по сколько пилюль принимаете, мистер Беззаконец?

У него вновь широко раскрылись глаза.

— Вы кто?

— Феликс Орлеан, ваш писец. Вы вчера взяли меня на работу.

— Ты «убей-убей»?

— В списках Красотки Вторник не значусь.

Фраза эта отчего-то его рассмешила. Он взял у меня пузыречек и разом высыпал из него в рот все пилюли. Пережевывая их, сказал:

— Мне лучше в постель лечь до того, как сознание потеряю… или умру.

Я помог ему перебраться в спальню. Полагаю, анархист уснул, едва коснувшись головой матраса.

Несколько часов я слонялся вокруг громадной кровати. Беззаконец был без сознания, но то и дело корчился в судорогах. Во сне он говорил вслух, используя при этом по меньшей мере четыре разных языка. По-испански и по-немецки я понимал, но другие были мне недоступны. Впрочем, бормотание его по большей части разобрать было трудно. Зато интонация его голоса была настолько жалобна, что я чувствовал боль.

То и дело я возвращался в гостиную. Съел немного чеддера и хлебнул бургундского. Спустя некоторое время принялся относить еду на кухню, куда вела дверь, расположенная напротив входа в спальню.

Остался я потому, что боялся уходить. Ведь полиция могла все еще охотиться за мной. Дельгадо вроде бы в каком-то долгу перед Беззаконием, только это не значит, что Перес с Моргантау снова не загребут меня. Каким-то боком я оказался замешан в убийстве. Я должен выяснить, в чем дело.

Только было и еще кое-что. Самочинный анархист казался таким беспомощным, когда я объявился… Состояние его психики было явно неуравновешенным, а он взял да и вытащил меня из тюрьмы. Я почувствовал: надо хотя бы подождать, пока он очухается и сможет позаботиться о себе.

В туалетной комнате на стене висела книжная полка. Книги на ней относились по преимуществу к двум жанрам: политика и научная фантастика. Я снял одну — «Душа робота» Баррингтона Дж. Бэйли. Написана она была в небрежном стиле расхожей фантастики, который мне нравился, потому что не было в этом претензии на философию. Просто отличная история, полная невероятных мыслей.

Я читал, сидя на медвежьей или бобровой кушетке, как вдруг кто-то постучал во входную дверь. Пять быстрых ударов, а потом тишина. Я даже сделать вдох не решался. Сосчитал до трех, и стук повторился. Я по-прежнему не издавал ни звука.

Может, я и отсиделся бы молча и едва дыша. Только тут ручка двери задергалась.

Ступая как можно тише, я подошел к двери.

— Кто там? — спросил я.

Ручка двери перестала двигаться.

— Это кто? — донесся женский голос.

— Я Феликс. Работаю у мистера Беззаконца.

— Откройте дверь, Феликс. — Голос звучал ровно и повелительно.

— А вы кто?

— Меня зовут Мэдди. Мне нужно повидаться с Арчи. — В голосе ее зазвучала сладостная ласка.

Я попытался открыть дверь, но она была заперта на три замка, к каждому из которых требовался особый подход. Один состоял из ручки с шариком в прорези, имевшей вид простого лабиринта. У следующего на щитке с кнопками следовало нажать нужные три.

— Феликс, ты меня впустишь или нет? — спросила Мэдди.

— Стараюсь с замками разобраться.

Последним замком служил засов. Ручка его опиралась на пружину, которая приводила механизм в движение. Я толкал ручку вперед, но засов не поддавался. Я попробовал потянуть его на себя, но и опять ничего не получилось.

— Феликс?

— Я стараюсь.

Я вдруг почувствовал руку на моем плече. Это было так неожиданно, что я едва в дверь не влип.

— Что еще случилось? — поинтересовалась Мэдди из-за двери.

— Ничего, — ответил ей Арчибальд Беззаконец.

— Арчи! — позвала женщина.

— Встретимся днем в «Солнечном свете», — проговорил он в дверь, не снимая руки с моего плеча.

— А ты туда придешь? — спросила она.

— Конечно. Я не могу тебя впустить, потому что в самом разгаре одно занятие, которое я должен завершить.

— Ты обещаешь встретиться со мной, — настаивала бестелесная женщина.

— Даю слово.

Беззаконец был одет в защитной раскраски брюки, черную футболку и черные мотоциклетные сапоги. На указательном пальце его левой руки блестело громадное зеленое резное кольцо.

— Ладно, — согласилась Мэдди.

Я глубоко вздохнул.

— Для тебя есть работа, — сказал он.

 

10

Беззаконец выпил стакан вина и со словами: «Ложись спать на кушетке», — поплелся в спальню.

Я улегся, не думая и глаз сомкнуть, однако открыл их лишь тогда, когда в окно стал пробиваться солнечный свет, а в воздухе запахло едой. В дальнем конце узкой кухни находился небольшой столик. Со стульев, стоявших рядом с ним, можно было смотреть в окно, разглядывая игровую площадку для школьников-первоклашек. Адвокат приготовил пирожки со сладким соусом из ореха пекан, острые сосиски, пересыпал сахаром половинки грейпфрута, капнув на них несколько капель виски.

Пока он готовил, я все порывался спросить его кое о чем, но Арчибальд отделывался от вопросов, расспрашивая о тех местах в Новом Орлеане, которые я хорошо знал.

Я обожал разговоры о моем городе. О музыке, какую в нем играют, о еде, какую там едят, о смешении рас и о том, что это единственный по-настоящему французский город в Соединенных Штатах.

— Я, бывало, частенько наведывался туда, — сообщил мне Беззаконец, переворачивая пирожки. — Не столько в сам город, сколько в ваши болота. Можно отыскать кое-каких людей, живущих там вполне по-людски.

Когда завтрак наконец был готов, он уселся напротив меня. Внизу на асфальтовой площадке маленькая девочка громко разговаривала с матерью, обратив личико к окну какой-то квартиры. Но разобрать, о чем они щебечут, мне не удавалось, потому что я внимательно всматривался в глаза безумца.

— Со мной не все в порядке, — произнес он, поводя рукой над тарелкой.

— Вы вчерашнюю ночь имеете в виду?

— Биполярная легкая шизофрения, — продолжал он. — Один врач назвал ее повторяющимся параноидным бредовым состоянием, но я ответил, что если бы он увидел половину из того, что довелось увидеть мне, то обратился бы в живую мумию и опиум горстями ел, чтобы прийти в себя.

Он засмеялся, сверкнув зубами и кивнув головой. Все в Беззаконие, казалось, вызывало уважение и почтение сродни священному, хотя я уверен, что в Бога он не верит.

— Доктор хоть какой-то вас наблюдает? — спросил я его.

— Можно и так сказать, — вздохнул он. — Есть у меня врач в Нью-Дели. Целитель, знаток древних традиций. Он снабжает меня снадобьями вроде тех пилюль, какими ты меня напичкал. Он все делает, чтобы не дать этой старой юле остановиться. — Беззаконец ткнул себя в голову.

— Вы, может, уже наркоманом стали, — предположил я.

— Расскажи-ка мне про убийство, — напомнил он.

— Я на вас не работаю.

— А на себя ты собираешься работать?

— Как это?

— Это значит, что в твоих интересах сообщить мне сведения, которые у тебя есть. Тогда я наверняка устрою так, что тебя оставят в покое и полиция, и остальные.

Конечно же, он прав. Только я не желал признавать этого. Мне казалось, будто меня обманом вовлекли в трудности, и винил в этом А. Беззаконца.

— Прежде хочу, чтобы вы ответили на некоторые вопросы, — важно заявил я.

Беззаконец улыбнулся и воздел вверх ладони — как в молитве.

— Кто был тот тип в зеленом костюме, с кем вы беседовали вчера в конторе? — задал я вопрос.

— Бриллиантовый делец по имени Бенни Ламарр. Выходец из Южной Африки, но лет пять назад обосновался в Нью-Йорке.

— Зачем вам понадобилось вызнавать про него?

Беззаконец улыбнулся. Потом мотнул головой.

— Есть у меня здесь, в Нью-Йорке, приятельница из так называемого центра расследований. Она сообщает, когда у правительства просыпается интерес к арестам, задержаниям, смертям или к освобождению граждан, людей пришлых и государственных служащих.

— Эта приятельница у вас на жалованье? — спросил я.

— Можно и так выразиться. Я помогаю Нелли, но она снабжает меня только той информацией, которая открыта — или должна быть открыта — для общественности. Знаете, Феликс, власти и крупный бизнес скрывают горы всяческих данных. Нагло скрывают правду от нас. Я эту правду выцарапываю, чтобы хоть один человек знал, что кругом творится.

— И о чем Нелли вам поведала?

— Бриллиантовый делец погиб в автомобильной катастрофе. Несомненно, что на местном уровне велась грязная игра, но дело замяли. Папки с его досье были опечатаны и отправлены в Аризону.

— В Аризону?

— Там, возле Феникса, есть некая государственная контора, где хранят определенную щекотливую информацию.

— Вы знали этого Ламарра?

— Нет.

— Тогда откуда такая забота о нем?

— Заглянув в прошлое Ламарра, я обнаружил, что недавно его видели в компании человека по имени Тельман Дрейк. Дрейк тоже перебрался в Нью-Йорк и сменил имя, став Кеннетом Корнеллом. Присмотревшись к ним обоим, я отыскал другие имена в нашем списке.

— И что же?

Арчибальд Беззаконец улыбнулся.

— Чему вы улыбаетесь?

— Ты ловко вопросы задаешь, — похвалил он. — Превосходная черта, и она кое-что говорит о тебе.

— Вызнавать мои черты вам предстоит ровно до тех пор, пока не вытащите меня из каши, какую сами же и заварили.

— Ламарр занимался алмазами. Валери Локс по всему миру сдает в аренду дорогостоящую недвижимость. Тельман Дрейк…

— Кеннет Корнелл, — поправил я, дабы убедиться, что верно улавливаю нить рассказа.

— Да, — кивнул анархист. — Кеннет Корнелл — специалист-взрывник мирового класса. Генри Лансман был убийцей, когда жил в Ливане, а Лана Дрексел… Ну, Лана Дрексел еще совсем молоденькой усвоила, что мужчины, да и женщины тоже, отдадут свои самые оберегаемые секреты при свете любви.

— И правительство приглядывает за всеми этими людьми?

— Я за ними приглядываю.

— Зачем?

— Затем, что убийство Ламарра было замято.

— Вы сказали, что это была катастрофа.

— Все факты упрятали и отправили в Аризону, — пояснил Беззаконец. — Мне этого достаточно.

— Достаточно для чего?

— Пойти по кромке.

От этих слов меня озноб прошиб, несмотря на все мои убеждения вести себя с Беззаконцем на равных.

— Вы работаете на кого-нибудь? — выдавил я из себя.

— На любого и каждого. На общее благо, — заявил Беззаконец. — Впрочем, на твои вопросы я ответил. Твой черед рассказать, что произошло, когда ты увидел, как Генри Лансман умер.

— Еще один вопрос, — попросил я.

— Хорошо.

— Кто для вас капитан Дельгадо?

— Честолюбец. Человек, кому доверять нельзя, но кого стоит использовать. Он хочет выдвинуться у себя в департаменте и знает, что у меня есть связи там, куда ему никогда не дотянуться. Примерно раз в месяц мы встречаемся. Я указываю ему, где может потребоваться кое-какое его содействие, а он в ответ отзывается, когда я звоню.

— Звучит туманно.

— Феликс, ты нужен мне, — в который уже раз напомнил Арчибальд Беззаконец. — Мне нужен человек, способный задавать вопросы и думать на ходу. Побудь со мной день-другой. Я тебе заплачу и сделаю все, чтобы исчезли все беды, какие на тебя обрушились.

— Так чем конкретно вы меня просите заняться?

Мне казалось, я отвечаю на его предложение о восстановлении в правах. Только теперь, оглядываясь на прошлое, я задаю себе вопрос: а может, поколебало меня все-таки не его бессовестное признание в том, что я ему нужен?

— Расскажи мне о смерти Генри Лансмана, — в третий раз попросил он.

Я рассказал ему все в мельчайших подробностях, включая официантку и недоеденное блюдо.

— Нам нужно поговорить хотя бы с одним из этих персонажей, — заявил Беззаконец. — Мне нужно знать, что происходит.

— С кем из них?

— С Ланой Дрексел, по-видимому. Да, определенно с Ланой…

Он встал из-за стола и пошел обратно в гостиную. Я — за ним. Из-под меховой тахты Арчибальд извлек узенький дипломат. Когда Беззаконец открыл его, я увидел, что в чемоданчике находится двадцать пузыречков цвета янтаря в удобных, обитых бархатом углублениях.

— Здесь лекарство, которое прописал мне доктор Мета. А здесь… — Из отделения в верхней крышке дипломата Беззаконец достал три скрепленных степлером листочка бумаги. — Это указания, какой препарат мне нужен в различных внешних состояниях. Вот этот последний пузырек — аэрозольный распылитель. Он может тебе понадобиться для усмирения в случае, если у меня ум за разум зайдет.

— Вы хотите, чтобы я таскал это за вами?

— Нет. Просто хочу, чтобы ты это увидел. У меня несколько таких чемоданчиков. Если я начну сползать, мне потребуется лишь, чтобы ты немного помог.

Услышав его просьбу, я почувствовал, как что-то шевельнулось в моей душе. И тут же появилось подозрение, что Арчибальд Беззаконец сильно пудрит мне мозги.

 

11

Немного погодя мы сидели на кухне, потягивая приготовленный Беззаконцем напиток из свежих лимонов, и анархист говорил мне:

— Лана Дрексел. Она опаснее всех из этой шайки.

— Что вы имеете в виду?

— По сравнению с ней Валери Локс или Кении Корнелл все равно что девятилетние пажи при дворе.

— Она самая миниатюрная, — заметил я, — и самая молоденькая.

— Она легко заглатывает мужиков втрое старше и толще, — добавил Беззаконец. — Но смотреть на нее одно удовольствие, а молодость дается всего раз, как бы долго ты ни жил.

— Вы собираетесь на встречу? — спросил я его.

— Какую встречу?

— С женщиной, с которой через дверь разговаривали.

— О нет. — Беззаконец решительно покачал головой. — Нет. Никогда. Только не я.

Я прокручивал в уме наш разговор, входя в жилой дом под названием «Рудин» на Семьдесят второй улице в восточной части города.

Взамен свитера, который я облевал в полиции, Беззаконец выдал мне самое настоящее вязаное афганское чудо. Выглядеть я стал получше, чем прежде, но не настолько хорошо, чтобы с достоинством миновать привратника в доме Ланы Дрексел.

— Да? — спросил страж в темно-синем пальто, украшенном тусклыми латунными пуговицами, бледно-голубых брюках с темными лампасами по бокам и голубых перчатках.

— Дрексел, — произнес я.

Привратник насмешливо ухмыльнулся.

— И вас зовут?.. — спросил он, словно ожидая, что я отвечу: «Подонок».

— Лансман, — чопорно ответил я. — Генри Лансман.

Привратник зашел в застекленную нишу-конторку и взял телефонную трубку. Нажал несколько кнопок на ее корпусе, подождал, потом произнес:

— Какой-то мистер Лансман.

Приятно было видеть, как его постная физиономия сделалась кислой. По-моему, уже обращаясь ко мне, он все еще наполовину склонялся к тому, чтобы выставить меня.

— Дальний лифт, — сообщил он. — Двадцать пятый этаж.

— А номер квартиры?

— Она на этаже единственная, — уведомил страж, доставляя себе хотя бы маленькое удовольствие от моей наивности.

Кабина лифта была невелика, но добротно отделана: стенки из розового дерева, на полу плюшевый малиново-коричневый ковер. Освещала ее изящная хрустальная люстра. Дверь скользнула вбок, открывая вход в небольшое красное помещение с розовой дверью прямо напротив лифта. Дверь эту держала приоткрытой миниатюрная женщина с оливковой кожей и глазами, которые были вдвое больше положенного. Волосы густые, цвета бронзы с золотым отливом. Скулы высокие, а подбородок всего на капельку ниже, чем того хотелось бы. Женщина была красива той же красотой, что и океан. Не людям свойственное очарование, от которого руки сами раскрываются для объятий, зато полнота острого изящества дикой орхидеи или отдаленного взрыва. Холодная красота, и ты знаешь, что внутри себя она таит палящий жар. Увы, в притягательности Ланы Дрексел не было никакого тепла, никакого покоя. Сплошные джунгли да кое-где в густоте волос проглядывали когти тигра.

Оглядев меня с ног до головы, она изрекла:

— Вы не Лансман.

— Виноват, — извинился я. — Только он умер.

Эту реплику я репетировал часа два. Беззаконец поручил мне пробраться к манекенщице и убедить ее прийти к нему в контору и поделиться тем, что ей известно о других занесенных в наш список. Это я сам придумал притвориться, будто я покойник. Еще полагал, что потрясение, возможно, развяжет ей язык.

Только если мои слова хоть как-то ее встревожили, я этого не заметил.

— В самом деле? — обронила она.

— Ага. Народ вокруг думал, что это сердечный приступ, а потом полиция взяла меня под арест и плела что-то насчет убийства.

— Так его убили? — последовал вопрос.

— Я подумал, надо сюда прийти и вас спросить.

— Почему?

— Потому что полиция с чего-то подозревает, будто я связан с вашей шайкой и вашими делами. Я, видите ли, всего лишь студент, журналистике учусь, и хотелось, чтобы они оставили меня в покое.

— Прошу прощения, — перебила она, по-прежнему не давая мне пройти в дверь, по-прежнему невозмутимая, несмотря на серьезность разговора, — как вас по-настоящему зовут?

На этот раз она хотела взять на испуг. Мысль у меня была такая: если ей надо знать мое имя, значит, она может кого-то на меня наслать. И я горько пожалел (не в последний раз!), что согласился работать на анархиста.

— Я представитель Арчибальда Беззаконца, — заявил я. — Вольного анархиста.

Выражение уверенности будто смыло с лица Ланы Дрексел. Она отступила, позволяя двери открыться. И прошла в просторную комнату.

Я двинул следом.

Похоже, понять странную натуру жителей, населяющих мир Арчибальда Беззаконца, можно по тонкости их вкуса к архитектуре и дизайну. Комната, куда я вошел, была прекрасна и богата внутренней силой, как юная Лана Дрексел. Потолок поднимался не меньше чем на восемнадцать футов, и по меньшей мере такой же была ширина комнаты, а длина — еще больше. Наружная стена — сплошное стекло. Мебели в комнате не имелось, если не считать широкой, укрытой подушками банкетки, тянущейся от входной двери до окна. На половине высоты стены с каждой стороны крепились большие помосты, которые делаются в помещениях без стен. Под помостом справа все было выкрашено в темно-серый цвет. Уголок, созданный помостом слева, был белым.

Мисс Дрексел в густо-малиновом кимоно, едва прикрывающем бедра, уселась посредине банкетки. Наряд не скрывал, а словно нарочно выставлял напоказ точеные ноги и сильные лодыжки. Ногти на ногах были ярко-оранжевыми.

Я присел в нескольких шагах поодаль, возле окна, откуда виднелась южная часть центра города.

— Чего он хочет? — Лана прикрыла глаза ладошкой.

— Точно не знаю. Но он, кажется, думает, будто вы, и Лансман, и еще кое-кто попали в беду.

— Кто? — Лана выпрямилась и подалась ко мне. Пристальный взгляд завораживал и обдавал холодом.

— Валери Локс, Генри Лансман, Кеннет Корнелл, Бенни Ламарр и вы. Ламарр тоже мертв.

— А он как умер?

— Автокатастрофа, по-моему. Он был с женщиной.

— Как ее звали?

— Я не знаю.

Красавица уткнулась лицом в ладони. Под гривой из волос мне видны были ее груди, только почему-то особого впечатления это не производило.

— Чего он от меня хочет? — помолчав, спросила она.

— Встретиться с вами.

Она устало взглянула в мою сторону:

— Вы защитите меня от него?

— Да! — не колеблясь воскликнул я.

Сердце мое принадлежало ей, и, думаю, за ее улыбку я бросил бы вызов даже А. Беззаконцу.

 

12

До небоскреба «Теслы» мы добрались часа в два дня. Из здания выходили и в него заходили всякие люди делового вида. Пожилой белый охранник с пышными усами и сильно поседевшими волосами сидел перед настенным полотном с изображением Жанны д'Арк.

— Приветствую, мистер Орлеан! — возрадовался он. — Мистер Беззаконец ожидает вас и леди.

— В самом деле?

— Да, сэр.

Взглядом охранник, минуя меня, уткнулся в Лану, одетую в японские, похожие на рабочие штаны и грубого хлопка куртку. Линяло-зеленый цвет тем не менее подчеркивал ее красоту.

— Вас как зовут? — спросил я охранника.

— Энди.

— Мне показалось, Энди, что у Беззаконца неприятности из-за этого дома.

— Нет, сэр, мистер Орлеан. Вы это к чему говорите?

— Что-то там с платой за аренду…

— А! — воскликнул он. Улыбка на лице Энди расползлась шире усов. — Вы про то, что владельцы его недолюбливают? Может, это и правда, да только, знаете ли, мужикам в доме, из профсоюзов мужикам, мистер Беззаконец сильно по нраву. В профсоюзах о нем легенды слагают — во всем нашем городе и во всем мире. Причина, по которой им никак его не выкурить отсюда, в том, что ни один настоящий профсоюзник на него ключа не поднимет.

В кабине лифта Лана стояла вплотную ко мне. Когда дверь открылась, она сжала мою левую ладонь. Я коснулся ее руки. Она запечатлела легкий поцелуй у меня на губах и улыбнулась.

За те шесть секунд, что прошли между открытием двери и нашим выходом из лифта, эта женщина подняла во мне сердечное давление до смертельной высоты.

Арчибальд поджидал нас. Я еще постучать не успел, а он уже распахнул дверь и повлек нас к креслам во внутренних покоях.

Позже я узнал, что у себя в конторе Беззаконец не принимал никого, кроме самых доверенных людей.

— Мисс Дрексел! — приветствовал он, широко улыбаясь.

Робко склонясь ко мне на кушетке с твердой спинкой, она произнесла:

— Надеюсь, вы отнесетесь ко мне по-доброму.

— Я поступлю еще лучше, леди, — заверил Беззаконец. — Я буду честен с вами и справедлив.

Лану проняла дрожь. Я дотронулся до ее плеча. Арчибальд Беззаконец рассмеялся.

— Лана, давайте с самого начала кое-что уточним, — начал адвокат. — Феликс работает на меня. Любовная горячка ему не грозит, так что усаживайтесь, леди, прямо и побеседуйте со мной.

Лана и в самом деле выпрямилась. Снова превратилась в ту женщину, что встретила меня у розовой двери. Вернулись самообладание и отрешенность. Прямо европейская принцесса, которую в ожидании выкупа держат в лагере бедуинов.

— Чего вы хотите? — спросила она.

— Вы почему пришли? — поинтересовался он в ответ.

— Потому что ваш служащий сообщил, что Хэнк Лансман и Бенни Ламарр убиты.

Беззаконец улыбнулся. По-моему, Лана ему нравилась.

— Почему вас это обеспокоило?

— А вы не знаете?

Он покачал головой, потом пожал плечами.

— Кое-кто в правительстве пустился во все тяжкие, чтобы скрыть случайную смерть двух ваших приятелей. Вы владеете драгоценными камнями, прячете недвижимость, взрывчатку, охрану, сирену — и все это в кучу смешано, а потом обрушивается молот…

Лана стрельнула взглядом в меня, потом уставилась на безумца.

— Вам что задело? — буркнула она. «Хождение по кромке», — мысленно произнес я.

— Меня наняла страховая компания, поручив установить местонахождение некоей собственности, которая была… временно утеряна, — сообщил Беззаконец.

Я остолбенел. Все время этот тип строил из себя убежденного анархиста, человека народа. А теперь вдруг ни с того ни с сего оказывается, что он работает на Человека.

Лана откинулась на спинку кушетки. Ей, похоже, стало легче.

— Сколько они вам заплатят?

— Пять процентов в случае признания виновности. Восемь, если я все обделаю по-тихому.

— Четыре миллиона — приличная революция, — заметила она. — Зато пятьдесят способны нацию уничтожить.

— Вы беспокоитесь о выживании или о том, что остались в одиночестве? — поинтересовался у красавицы Арчибальд.

Теперь пришел ее черед загадочно улыбаться.

— Ведь вы же понимаете, — продолжал Беззаконец, — тот, кто убил Лансмана и Ламарра, непременно вскоре постучит в вашу дверь.

— Когда-нибудь я так и так умру. — Она слегка надулась. — Однако чтобы остаться в живых, приходится не сидеть на месте.

«Сколько же ей лет? — подумал я. — Старше меня на четыре года и на целый век».

— Я спрашиваю еще раз, — произнес Беззаконец, — вы почему сюда пришли?

— Никто не говорит «нет» мистеру Арчибальду Беззаконцу, — изрекла она. — Спросите хотя бы Энди внизу.

— Чего вы хотите? — спросил Лану Беззаконец.

— Сущий пустяк: двести пятьдесят тысяч мне хватит на билет, чтобы убраться из этого города. И разумеется, я рассчитываю на освобождение от ареста.

— Разумеется.

Лана потянулась, взглянула в его мрачные глаза, потому кивнула.

— На кого вы работали? — спросил он, выдержав приличествующую паузу.

— На Ламарра.

— Что должны были сделать?

— Пойти с ним на вечеринку в Хэмптоне, — отозвалась она скучающим тоном. — Познакомиться с человеком по имени Стрэнгман. Подружиться с его спальней.

— Удалось?

Ответом стал ее удивленный взгляд.

— И что потом? — спросил Арчибальд.

— Я встретилась с Лансманом, сообщила, где убежище, и получила гонорар.

— Это все?

— Я встречалась и с другими из вашего списка, — призналась Лана.

— Когда?

— Утром, после того как провела время со Стрэнгманом. Вот уж кто ничтожество!..

— Где вы встречались? — не унимался Беззаконец.

— В пустующем доме, который Вал продает. Им хотелось уточнить со мной планировку.

— А этот Стрэнгман, он занимался тем же бизнесом, что и Ламарр, я полагаю?

— Я полагаю, — эхом откликнулась она.

— И операция удалась?

— Деньги мне заплатили.

— Кем даны?

Мне захотелось подправить его грамматику, но я попридержал язык.

— Ламарр дал.

Лана задумалась. Бездонные ее глаза словно видели нечто такое…

— С Ламарром один парень был, — наконец подала она голос. — На вид обычный. Белый. За сорок.

— Волосы коротко острижены? — встрял я.

— Кажется, так.

— Слегка седоватые?

Она обернулась ко мне, закусила губу, потом покачала головой.

— Не помню. Особого впечатления он не произвел. Я подумала, наверное, на Ламарра работает. Вообще-то я в этом почти уверена.

— Итак, у нас есть Стрэнгман и белый мужчина в возрасте за сорок, который, возможно, работал на Ламарра, — подытожил Беззаконец.

— Еще Валери Локс и Кеннет Корнелл, — прибавил я.

Сыщик-экзистенциалист покачал головой:

— Нет. Корнелл вчера днем ошибся, работая с детонатором, и лишился половины черепа. Валери Локс пропала. Может, это хитрая уловка, только я и доллара не поставлю на то, что увижу ее живой и здоровой.

— А я как же? — вскинулась Лана Дрексел.

— А вы пока живы и здоровы.

— Что мне делать?

— Ничего из того, что делали прежде. Не ходите домой. Не пользуйтесь вашими кредитными карточками. Не звоните никому из тех, с кем хоть раз говорили по телефону за последние три года.

Молодая женщина скупо улыбнулась.

— Не могли бы вы посоветовать, куда мне податься?

— Непременно. Я до отказа набит советами. Только посидите здесь несколько минут, пока я дам указания своему сотруднику. Пойдем, Феликс, — обратился он ко мне. — Заглянем ко мне в кабинет на минуту-другую.

 

13

— Ее нужно спрятать в безопасном месте, — сказал мне Беззаконец, обратившись лицом к панораме Нью-Джерси.

— Где?

— В Куинсе есть одна часовенка, там служит лишенный сана священник, мой знакомец.

— Друг Красотки Вторник?

Повернувшись ко мне, анархист улыбнулся:

— Именно поэтому мы и сработаемся, малыш. Ты соображаешь, когда и как потешиться.

— Хотите, чтобы я ее туда отвез? — спросил я.

— Нет. Стоит мне позволить ей провести с тобой еще хотя бы час, как первым делом я узнаю о том, что ты лежишь с ножом в спине в каком-нибудь из портовых закоулков Картахены.

Его болотистые глаза пузырились смехом, но я понимал: Беззаконец верит тому, что сказал. Я-то верил! У меня, признаюсь, от души отлегло при известии, что мне не придется сопровождать Лану Дрексел в Куинс.

— Нет, — продолжил Беззаконец, — Лана сама может за себя постоять, а кроме того, возможно, у меня для нее найдется небольшая работенка.

— И какая же?

— Такая, какую тебе я не поручу.

— Что мне делать?

— Следуй тактике, какую я порекомендовал мисс Дрексел. Не делай ничего, что ты делал прежде.

— Как это у меня получится не делать ничего из того, что я делал? У меня при себе всего семь долларов. Да и не знаю я ничего, кроме того, в чем кручусь с утра до вечера.

Анархист улыбнулся:

— Назло всему вы живы, молодой человек, — вот ваш первый младенческий шажок из круга лжи.

— Мне от этого не легче.

— На Тридцать пятой, в восточном секторе, есть одна гостиница, — заговорил Беззаконец. — За парком. Называется «Владения барона». Поезжай туда, когда утомишься. Скажи Фредерику, что я велел тебе остаться там на ночь. Не считая этого, можешь делать все, что угодно. Что угодно, чего не делал раньше.

— Не дадите ли мне аванс, чтоб было на что поесть?

— Фредерик позаботится о твоем пропитании.

— А если мне захочется в кино пойти?

Беззаконец покачал головой. Я словно мысли его читал: «Вот ребенок! Ему все дозволяется, а он, кроме как в кино пойти, ничего и придумать не может».

— Или билеты в оперу купить, — прибавил я.

— Я сам больше десяти долларов наличными при себе не ношу, — заявил он.

— Так у меня-то нет кредитной карточки.

— У меня ее тоже нет. — Беззаконец благочестиво воздел ладони вверх.

— Как же вы выкручиваетесь с десяткой в кармане?

— Сложная задача, — назидательно произнес он. — А сложная задача складывает жизнь в песню.

Вид у меня, должно быть, сделался жалким, потому что анархист издал короткий смешок.

— У тебя в кабинете. Нижняя половина розового ящика. Восемнадцать восемнадцать девять.

С этими словами он встал и направился к двери.

— Когда мы опять увидимся?

— Я тебе позвоню, — пообещал он. — Будь в готовности.

Он быстро удалился из кабинета. Я слышал, как Беззаконец перебросился парой слов с Ланой Дрексел. Та засмеялась и что-то сказала. А потом они ушли.

Я чувствовал себя неловко в его кабинете. Слишком в нем было много личного. В закрытом лэптопе хранились его личные письма, по стенам стояли все эти диковины… Я пошел в кладовку, которую адвокат называл моим кабинетом, и уселся за длинный стол в кресло, сделанное, похоже, из обожженной глины. Оно, словно керамический горшок, блестело темно-красным лаком, а все детали его были изящны и тонки. Я бы не удивился, если бы оно рассыпалось на черепки под тяжестью такого гиганта, как Беззаконец.

Я пролистнул пару бюллетеней Красотки Вторник. Однако паранойя и меня зацепила, так что я отложил газеты.

Из памяти не выходили слова Беззаконца о том, что мы живем в клубке лжи. Как много из сказанного им коренилось в какой-нибудь большей истине… Он во многом походил на моего отца — уверенный и мощный, имеющий на все ответы.

Только Беззаконец был дик. Он не упускал шансы и пропустил немало тяжких ударов. Он жил, нося в себе жестокую душевную болезнь, и отмахивался от угроз, которые иных храбрецов обратили бы в хлипких медуз.

«Не делай ничего из того, что ты делал прежде», — сказал он мне. Я лелеял его слова в памяти как подарок.

Взяв телефонную трубку, я набрал номер с клочка бумаги, который вытащил из кармана.

— Алло, — ответила она. — Кто это?

В трубке слышался громкий шум в отдалении, людские голоса, грохот.

— Феликс.

— Кто?

— Парень, кому ты вчера за обедом телефон дала… Я лапшу с кунжутным соусом заказывал.

— А-а. Привет.

— Я тут подумал, вдруг ты захочешь со мной вечерок провести. После работы, я имею в виду.

— А-а… Не знаю. Я тут собиралась с ребятами в одно место… Но это не обязательно. А ты чем хочешь заняться?

— Я на многое готов. А есть что-то, чего бы тебе действительно хотелось?

— Ну-у…

— Что?

— В монастыре сегодня вечером концерт камерной музыки. Чудесно попасть туда, по-моему.

— Отличная мысль!

— Только билеты по семьдесят пять долларов… каждый.

— Подожди, — попросил я.

Я закинул телефонный провод за небольшой розовый ящичек для досье. Ящик был повернут к окну, и я развернул его. Он оказался куда тяжелее, чем я думал.

Я увидел, что нижняя его часть, по сути, сейф на замке с цифровой комбинацией.

— Эй, ты куда пропал? — донесся голос Шари.

— Я здесь. Слушай, Шари…

— Что?

— Могу я тебе перезвонить через минуту?

— Валяй.

Мне секунды хватило, чтобы вспомнить цифры — восемнадцать восемнадцать девять. Комбинация сработала с первого раза.

В маленьком ящичке денег оказалось больше, чем я когда-либо видел. Пачки стодолларовых банкнот, полусотенных, двадцаток. Английские фунты и кучки евро. Еще были песо и другие дензнаки в белых конвертах — из других, более экзотических уголков мира.

— Ого!

Я взял двести пятьдесят долларов, оставив расписку. И сразу нажал на телефоне кнопку повторного набора.

— Феликс? — раздалось в трубке.

— Ты когда с работы сваливаешь?

Шари изучала музыку в университете. По классу гобоя и флейты. В квартете играли гобой и скрипка, от которых у меня щемило сердце. После концерта мы бродили по темным дорожкам монастырского парка. Я целовал ее, прижав к замшелой каменной стене, а она запустила руки мне под свитер, царапая длинными ногтями по лопаткам.

Поймав такси, мы двинули во «Владения барона». Поначалу портье ни в какую не желал беспокоить Фредерика, но стоило мне упомянуть имя Беззаконца, как помчался за хозяином вприпрыжку.

Фредерик оказался высоким мужчиной, белым, от волос на голове до туфель на ногах. Он провел нас к маленькому лифту и доставил в номер, крошечный и милый. Весь в красном и пурпурном и почти весь — кровать.

Я, должно быть, больше часа покрывал поцелуями шею Шари, прежде чем попробовал снять с нее муслиновую блузку. Она потянула юбку за пояс, стаскивая ее через живот, и сказала:

— Не смотри на меня. Я толстая.

Тут-то я и пустился целовать ей живот вокруг пупка. Пупок у нее был укрытым и уходил очень глубоко. Всякий раз, когда я втискивал в него язык, у Шари перехватывало дыхание и она впивалась ногтями мне в плечи.

— Что ты со мной делаешь? — шептала она.

— Тебя что, раньше никто здесь не целовал? — спрашивал я. — Это ж возбуждает — сил нет. — И следом всовывал язык до самого донышка.

Всю ночь мы отыскивали друг на друге новые и новые места. Это была почти игра. И мы вели себя почти как дети. Даже в туалетную комнату поодиночке не ходили.

В пять утра я сделал заказ по телефону. Бутерброды с салями и кофе.

— Кто ты такой, Феликс Орлеан? — спросила она, когда мы сидели, глядя друг другу в глаза, за низеньким кофейным столиком, на котором стоял наш очень ранний завтрак.

— Всего лишь студент-журналист, — ответил я. — И с головы до пят точь-в-точь именно тот, кем выгляжу.

Шари натянула мой свитер — больше на ней ничего не было. Мне хотелось расцеловать ее живот, но она так уютно устроилась, что жалко было тормошить девушку.

— А у меня ухажер есть, — призналась она.

— Ну-у?..

— Ты псих?

— Какой же я псих? Ты ночью меня как раз тем и одарила, что мне было нужно. И ты такая красивая…

— Ну не очень-то я и хороша. — Она старалась представлять себя красивой и в то же время стыдилась обмана.

— По мне, красивая.

— Только я вот здесь, вся тобой пахну и в твоем свитере, а он в своей постели спит в Ист-Виллидже.

— Вот она ты, и вот он я. Каждый должен быть в каком-то месте.

Тут она подошла ко мне и принялась целовать меня в пупок. Зазвонил телефон. Меньше всего на свете мне хотелось сейчас по телефону беседовать, но я понимал: надо взять трубку. Шари застонала от горя.

— Минуточку, радость моя, — успокоил я ее. — Это, наверное, по делу. Алло?

— Между Шестым и Седьмым на северной оконечности Сорок седьмой улицы, — произнес Арчибальд Беззаконец. — Ювелирный магазин «Делюкс». В девять тридцать. Буду ждать тебя у входа.

Когда я вешал трубку, Шари жарко шептала мне на ухо:

— Дай мне три дня — и я твоя.

Я хмыкнул и потянул ее за высиненные космы, так что губы наши сошлись. И еще долго я совсем не думал ни про большеглазых моделей, ни про анархию, ни про то, чем день может кончиться.

 

14

Я стоял на другой стороне улицы напротив ювелирного магазина в девять пятнадцать, потягивал кофе из бумажного стаканчика и тер воспаленные от недосыпа глаза. Когда я говорю: ювелирного магазина, — то должен пояснить. Там весь квартал — сплошь ювелиры. Что ни дверь — ювелир, что ни этаж, тоже ювелиры. Обитали в том квартале и арабы, и индусы из Индии, и евреи-ортодоксы, и белые, и азиаты, и люди всех других цветов кожи. Здоровенные негры-охранники шутили с похожими на живые мощи дельцами. Прохожие здесь, я сам слышал, бегло говорили по-французски, и по-испански, и на иврите, и на идише, на китайском и даже на скандинавских языках.

За час до этого я усадил Шари в такси. Она уверяла, что собирается немного поспать и что я должен позвонить ей сегодня же, только попозже. Сегодня же позвоню, уверил я ее, если только смогу, и она спросила, не попал ли я в беду.

— Почему ты об этом спросила?

— Папаша мой всегда в беду попадал, а ты мне его напомнил.

— Мне нравится, когда ты зовешь меня папашей, — успел сказать я, прежде чем поцеловать ее и захлопнуть дверцу желтого такси.

Ювелирный «Делюкс» представлял собой всего лишь стеклянную дверь с выведенным на ней золотом названием. За дверью на складном стульчике сидел пожилой чернокожий, голова которого формой напоминала ромб. Впечатление это усиливала сильно забравшаяся вверх линия редеющих волос. В квартале полным-полно было магазинов посолиднее, где в витринах красовались выложенные бархатом и атласом коробки с драгоценными каменьями, оправленными в платину и золото.

По моим прикидкам, люди, работавшие в «Делюксе», служили опорой для низкой арендной платы Беззаконца в этом мире нескончаемого богатства.

— Привет, малыш, — произнес Арчибальд Беззаконец.

Он уже стоял рядом, будто из воздуха нарисовался.

— Мистер Беззаконец!

— Являться вовремя есть добродетель в этом мире, — сказал он. Я так и не понял: похвалил он меня или укорил. — Пойдем?

Мы перешли улицу и двинули к скромному входу.

— Мистер Беззаконец, — радостно приветствовал охранник. — Вы Самми ищете?

— Думаю, сегодня мне понадобится Аппельбаум, Лэрри.

Охранник кивнул и повел рукой:

— Тогда проходите.

Помещеньице, где он сидел, было не более чем выложенным по полу черной плиткой вестибюлем, где, кроме его стульчика, находилась еще дверь лифта. Беззаконец нажал на единственную кнопку на панели, и дверь тут же открылась. Внутри кабины кнопок было двенадцать, и отличались они только цветом. Анархист выбрал оранжевую, и кабина стала опускаться.

Когда дверь открылась, мы оказались в еще одном тесном помещеньице. Правда, побольше, чем вестибюль Лэрри, зато совсем без мебели и с цементным полом.

Дверь нам открыла миниатюрная азиатка с жестким, как бразильский орех, лицом. Стоило женщине увидеть Беззаконца, как она улыбнулась и разразилась потоком слов на каком-то арабском диалекте. Арчибальд отвечал ей на том же языке, чуть помедленнее, но тем не менее бегло и свободно.

Следом за женщиной мы прошли по коридору. По обе стороны располагались комнаты с раскрытыми дверями. В одной сидел пожилой еврей и рассматривал обитую черным бархатом подставку. На темной ткани лежало по крайней мере с дюжину бриллиантов, каждый из которых был достаточно велик, чтобы застрять в горле у мелкой птахи.

В конце коридора имелся дверной проход без двери, через который я увидел убогую контору и непривлекательного человека.

Приветствуя нас, он встал и оказался немногим выше меня. Блондин с коричневой кожей и поразительными изумрудными глазами. Он был одновременно отвратителен и красив — качества, которые плохо уживаются в мужчинах.

— Арчи! — воскликнул он с акцентом, определить происхождение которого я не смог. — Сколько лет, сколько зим.

Они обменялись рукопожатиями.

— Вин, это Феликс. Он работает у меня, — представил Беззаконец.

— Очень рад познакомиться. — Ювелир пожал мне руку и заглянул в глаза.

Пересилив содрогание, я произнес:

— Я тоже.

Мы с Арчибальдом уселись на стульях, Вин Аппельбаум устроился за видавшим виды дубовым столом. Поскольку находились мы под землей, никаких окон не было. Контора, отнюдь не тесная, была выкрашена так давно, что о первоначальном цвете стен оставалось только гадать. На потолке горели светильники дневного света. На полу лежал персидский ковер, протертый на тех местах, по которым постоянно ступали.

Аппельбаум, на вид ему было за сорок, носил переливающийся серебристо-зеленый костюм. Отличный пошив, пиджак на трех пуговицах. Сорочка черная, расстегнутая у ворота.

Меня поразило, что он не носит драгоценностей. Ни кольца, ни цепочки, ни даже часов. Он походил на сводника-гомосексуалиста, занимающегося женщинами, или на мясника-вегетарианца.

— Стрэнгман, — произнес Беззаконец.

— Лайонел, — в тон ему добавил Вин.

— Вот именно. И что с ним?

— Какое-то время он был счастливейшим человеком на свете. Через инвестиционный синдикат сделал приобретение, от какого короли слюной изошли. Теперь он в большой беде.

— Его ограбили?

— Это слово даже близко не объясняет утрату двадцати трех почти красных бриллиантов.

— Красных? — переспросил Беззаконец. — Я считал, самое большее, что можно получить в алмазах, — это розовый или пурпурный.

Аппельбаум кивнул:

— Да. Можно сказать, эти камни (ни в одном из них нет меньше шести каратов) насыщенного темно-розового цвета. Но на взгляд видевшего их, они — красные.

— Красные на пятьдесят миллионов долларов?

— Это если удастся продать коллекцию целиком, — уточнил Аппельбаум, кивая. — Да. Только представьте, какое колье можно сделать всего из девяти этих драгоценностей.

— Мои весы склоняются к голодающим, гибнущим миллионам, — заявил Беззаконец.

— Добычей Стрэнгмана можно насытить народ маленькой страны.

— А что Ламарр? — спросил тогда Арчибальд Беззаконец.

Тут меня сомнение взяло, работал ли он в самом деле на страховую компанию. Я понимал, что даже если и есть у него клиент, то нужды их разнятся точно также, как интересы сошедшихся в манхэттенском подвале торговца драгоценностями и анархиста.

— Бенни? — переспросил Аппельбаум. — А что с ним?

— Он знал Стрэнгмана?

— Лайонела знает всякий. Он уже много лет толчется возле нашего бизнеса. Думаете, Бенни имеет отношение к краже?

— Бриллианты, значит, совершенно определенно были украдены? — уточнил Беззаконец.

— Определенно.

— И у кого они?

Аппельбаум покачал головой.

— Тогда кто их страховал? — спросил Беззаконец.

— «Аушлюс, Энтерби энд Гренелл». Какая-то австралийская компания. — Старый ювелир опять покачал головой.

— И что вам не нравится?

— Стрэнгман старомоден. Он любит носить камешки в кармане, — заметил уродливый бриллиантовый делец. — Многие из старой гвардии делают то же самое. Какие-то болваны говорят, что им всего-то для хорошей жизни и требуется пятьдесят тысяч долларов, так Стрэнгман вынимает из жилетного кармашка бриллиантов на двести тысяч, просто чтобы показать, насколько они на самом деле мелки. Глупости.

— Страховка не распространяется на личную доставку? — спросил я только для того, чтобы почувствовать, что еще не совсем слился с бесцветными стенами.

— Вот именно, — подтвердил Аппельбаум, радушно улыбаясь. — Кто-то заключил со Стрэнгманом сделку. Сделку такую сладенькую и такую надежную, что Стрэнгман принес камни домой и договорился о встрече с покупателем.

Глаза у Арчибальда Беззаконца были закрыты. Он стал покачивать головой, будто вслушиваясь в нежную мелодию. Музыку словно почти не было слышно, только он все же сумел разобрать ее.

— Кто ведет расследование? — спросил он, все еще смежив веки.

— Жюль Виале, — не колеблясь произнес Аппельбаум.

Анархист сразу открыл глаза:

— Как вам удалось так быстро узнать об этом?

— Атак, что он лучший сыщик в АЭГ и, несмотря на пункт в договоре, гласящий, что владелец не имеет права носить драгоценности без надлежащей охраны, у него все равно немало шансов притянуть их к суду.

— Так что Стрэнгман? — спросил Беззаконец. — Все еще где-то поблизости?

— В санатории Обермана на Шестьдесят восьмой.

— Не прикидывается?

— Сомневаюсь. У него никогда не было много денег, и много власти тоже. Те камни могли изменить его жизнь. Требовалось только держать коллекцию у себя в сейфе — и вся округа безмерно его уважала бы. Теперь, само собой, все пропало.

Чувствовалось, что деловая гибель Лайонела Стрэнгмана доставляет Аппельбауму несказанное удовольствие. У меня возникло ощущение, что жизнь в этом ювелирном квартале лишена дружелюбия и безопасности.

 

15

Когда мы вышли на улицу, нас поджидал серебристо-серый «кадиллак». С водительского места показался, приветствуя нас, темнокожий с широченными плечами и шеей, которой следовало быть на дюйм подлиннее.

— Мистер Беззаконец, — произнес он на английском наречии, каким изъясняются на Карибах. — Куда желаете поехать, сэр?

— Это Феликс Орлеан, — представил Беззаконец. — Феликс, познакомься с Дереком Чамберсом.

Руки у шофера оказались жесткими и сильными, росту в нем было поменьше, чем у Беззаконца, — всего около шести футов.

— Рад познакомиться, Дерек, — отозвался я.

— Мы отправляемся в одно место в Манхэттене, — сообщил Беззаконец. — Мне понадобятся телефонные справочники.

Дерек открыл заднюю дверцу, и Беззаконец скользнул на сиденье, оставляя место для меня. Я забрался в машину, и дверца за мной захлопнулась. Шофер обогнул автомобиль, открыл багажник, потом закрыл его. Усевшись на водительское сиденье, он протянул моему временному работодателю справочник и «Желтые страницы» Большого Нью-Йорка.

— На этом уровне коррупцию всегда легко вскрыть, — бормотал Беззаконец. — Крупные компании, богачи и власть имущие — все они чересчур самонадеянны, чтобы тратить время на сокрытие своих преступлений. У них есть официальные каналы, по каким подавать доклады, агенты со льготами по охране здоровья и любовницы, выполняющие их прихоти. Дерек, отвезите нас на Вторую авеню между Пятьдесят четвертой и Пятьдесят пятой.

— Слушаюсь, сэр, мистер Беззаконец.

— Это ваше настоящее имя? — спросил я. — Беззаконец?

Нигилист улыбнулся и потрепал меня по коленке:

— У тебя даже имя человека сомнение вызывает?

— Я подумал, а в чем смысл? Анархист по фамилии Беззаконец. Слишком уж хорошее совпадение.

— А что, если мои родители были революционерами? Что, если я высмотрел себе имя и решил во всем ему соответствовать?

— Ваши родители были революционерами, менявшими свои имена?

— Я Арчибальд Беззаконец, — решительно заявил он. — Я сижу здесь, с тобой рядом. Ты смотришь мне в глаза и сомневаешься в том, что видишь и что слышишь. На улицах встречаешься с азиатами, которых зовут Брайанами, африканцев по имени Джо. Однако не ставишь под сомнение очевидный факт, что их нарекли так в честь чужеземных дьяволов. Ты принимаешь их унижение как должное. Ты принимаешь их утрату истории. И то, что их вырвали из многовековой череды имен, передававшихся по наследству. Почему бы тебе не принять так же просто и мое вольное наречение?

— Я…

— Приехали, — объявил Дерек.

Здание, когда его только-только построили, считалось, должно быть, футуристическим и выпендрежным. Оно и теперь отличалось особой статью, пусть и несколько холодноватой. Серые сталь и камень контрастировали с толстым стеклом окон, что подчеркивалось их слегка зеленоватой затененностью. За стойкой, изогнутой в форме почки, сидели два охранника, перед ними светились экраны мониторов.

— Да? — обратился ко мне тот, что поменьше.

— Беззаконец, — выговорил я. — Арчибальд с помощником к мистеру Виале.

Вход в здание был освещен, но по углам помещения таилась тьма. Темнота поднималась до самой крыши.

Охранник взглянул на экран, отыскал номер и набрал его на старомодном аппарате с крутящимся диском.

— Человек по фамилии Беззаконец и с ним еще один к мистеру Виале, — доложил охранник.

Выслушав ответ, он обратился к нам:

— Присядьте, пожалуйста. Сейчас за вами спустятся и проводят.

В помещении стояла скамья из распиленного по длине ствола дерева. На ней уместилось бы человек десять. Половинка была густо покрыта лаком и снабжена штырями, которые не давали бревну перевернуться, когда кто-то на него садился.

— И они правят миром, — процедил сквозь зубы Арчибальд.

Он сидел рядом со мной, держа руки на коленях. По-прежнему был в черных брюках и армейской куртке, застегнутой до половины груди. Распахнутая куртка позволила мне заметить, что он носит ожерелье из куриных косточек, побелевших от времени и жгучих лучей солнца. Косточки как-то дико цокали друг о друга. Не приходилось сомневаться, почему охранник именно ко мне обратился с вопросом, по какому делу мы пришли.

— Кто? — спросил я.

— Люди в таких домах. Они владеют фермами в Турции, солнечными энергоустановками в пустыне Гоби. Они решают, какие законы принимать в заморских странах, и оплакивают смерть своих чад. Даже любовь их лицемерна. Даже смертью им не искупить своих преступлений…

Беззаконец замолчал, увидев, что к нам идет молодой человек в лавандовом костюме.

— Мистер Беззаконец? — обратился он ко мне.

— Нет, — честно ответил я.

Парень был бледен — явный морфинист на вид. Но номер свой он отрабатывал. Под отворотами пиджака у него имелись мышцы, как и на худосочных, словно спички, плечиках. Сам же себя он, наверное, по-прежнему считал девяностофунтовым слабаком. Он уставился на Беззаконца, как будто гигант был голодным львом, жаждущим закусить бледненьким мальчиком.

— Это вы Беззаконец?

— Мистер Арчибальд Беззаконец.

— Да-да, разумеется, — залепетал молодой человек. — Я Грант Харли, помощник мистера Виале. Прошу следовать за мной.

Он повел нас по настилу над занимающим весь коридор прудом, где плавали зеркальные карпы. В стоявших у стен кадках тянулись вверх трубочки бамбука. Мы вошли в большую комнату, где размещались пять секретарш. У каждой рабочий стол имел свой пастельного тона цвет. В этой комнате были окна и вместо набившей оскомину магнитофонной попсы звучала классическая флейта.

Одна из секретарш, сорокалетняя негритянка с широкой грудью и маленькими глазками, поднялась и подошла к нам.

— Вы Беззаконец? — спросила она меня.

— Мистер Беззаконец — это я, — встрял Арчибальд.

Негритянке, похоже, не понравилось, что этот человек знает себе цену, но, думаю, на нее большего страху нагнали его размеры и рык.

— Сюда, — указала она.

Через небольшую дверь мы прошли в длинный темный коридор. В конце его белела дверь. Секретарша открыла ее и провела нас в большую комнату, в центре которой ниже уровня пола располагался кабинет. Нам пришлось спуститься на пять ступенек, чтобы оказаться на уровне стола, за которым сидел человек такой заурядной наружности, что его и описать почти невозможно.

Вытянувшись на все свои пять футов и девять дюймов, он смотрел на нас вкрадчивыми карими глазами. Волосы темные, кожа белее белой. Руки — обыкновеннее не бывает. Костюм умеренно серого цвета, сорочка белая, с еле заметной голубой нитью.

— Арчибальд! — обратился он к тому, кому надо.

— Я знаком с вами? — спросил мой возможный работодатель.

— Нет. Но разумеется, я многое о вас знаю. Шесть лет назад у нас на Шри-Ланке пропало изумрудное ожерелье, и никто представить не мог, что оно когда-нибудь отыщется. Но в один прекрасный день вы пришли и швырнули его на стол. Насколько помнится, плату свою перевели какой-то благотворительной организации.

— Не могли бы мы присесть, мистер Виале?

— Разумеется. Прошу простить меня. Как зовут вашего приятеля?

— Феликс, — подал я голос. — Орлеан.

— Присаживайтесь, Феликс, Арчибальд. Сюда, на софу.

Напротив его стола располагалась мягкая пушистая софа. Перед нами оказался темный ореховый кофейный столик, весь в пятнах. Виале сел на простой стул из орехового дерева.

— Выпьете чего-нибудь?

— Поговорим о красных алмазах, — ответствовал Беззаконец.

— Мне нравится, когда человек сразу переходит к делу, — произнес Жюль Виале. — Дело — это то, что заставляет мир вращаться…

— …как камешек вокруг костей невинных, — добавил Беззаконец. — Кого вы подозреваете в краже?

— В общем-то, мистер Беззаконец, я не имею права обсуждать обстоятельства любого находящегося в производстве дела, которое мы расследуем. Однако если…

Арчибальд встал.

— Пошли, Феликс.

Не успел я подняться, как страховой следователь вскочил на ноги, подняв руки вверх.

— Не надо так, — произнес он. — Вы же знаете, есть правила, которым я обязан следовать.

— У меня нет времени на ваши правила, мистер. Там люди гибнут, а ваше правительство скрывает это. Прогнило что-то в этом бизнесе, и я именно тот, кому надлежит оздоровить и очистить его.

— Что вы имели в виду, говоря о правительстве? — спросил Виале.

— Сначала вы ответите на мои вопросы, мистер Страховой Служитель, а потом я поделюсь сведениями с вами.

— Едва ли это справедливо, знаете ли, — замямлил Виале. — А ну как я сообщу вам все сведения, какими располагаю, а вы потом повернетесь да уйдете или заявите, что в действительности ничего не знаете.

— Я вам не лжец! — рявкнул Беззаконец. — Лжете вы. Все это здание — ложь. Мальчик ваш бледнолицый и ваши надутые секретарши — ложь. Если бы вы пожирали у себя за столом живую плоть, а у каждой двери выставили бы по горшку с говном, тогда, может, вы и были бы в чем-то на полпути к правде. Нет. Я не лжец, мистер Страховой Служитель. Я единственная правда, какую вы за целый год увидели.

Голос его звучал несколько взволнованно, натянуто. Я испугался — вдруг это и есть признак одного из его психологических расстройств.

— Мистер Беззаконец, — обратился я к нему.

Когда он обернулся на мой возглас, я увидел безумие в его взгляде.

— Что?

— Мы не захватили чемоданчик, и я не в состоянии полностью все запротоколировать.

На какой-то миг он взъярился, но потом разум возобладал. И он, смеясь, успокоил:

— Все в порядке, Феликс. Мы пока просто поговорим. — И, обернувшись к Виале, спросил: — Скажите, кого вы подозреваете в краже?

Виале посмотрел на нас обоих и вздохнул:

— Человека по имени Ламарр.

— Бенни, — кивнул Беззаконец. — Его и Лану Дрексел. А еще Валери Локс, Кеннета Корнелла и Генри Лансмана. Солдаты нам известны. Нам нужно знать, кто за ними стоит, кто финансирует.

Я видел, как сосредоточенно запоминает Виале имена.

— Кажется, вы знаете больше меня, — пролепетал он.

— Кто тот человек, что последнее время путешествует вместе с Ламарром? — задал вопрос Арчибальд. — Белый, за сорок. Короткая стрижка, возможно, седоват, а может, и нет.

— Уэйн Сакорлисс, — не задумываясь выпалил Виале. — Он уже несколько лет увивается вокруг Ламарра. Простой приживальщик, насколько мы можем судить. У него контора на Лексингтон-авеню, чуть южнее Сорок первой улицы.

— Кто покупатель? — не унимался Беззаконец.

— По нашему мнению, некий канадец по имени Рудольф Бикелл. Он очень богатый и коллекционирует редкие драгоценные камни. По полгода проводит в Лас-Вегасе.

— На чем деньги делает?

— На купле-продаже. Вашего зерна — пекарням, хлопка — нелегальным фабрикам в Азии, металла — производителям пушек, а пушек тем, кто за них побольше даст.

— Оружие?

— Все, что угодно. Он всего месяца три как перестал вытрясать из Стрэнгмана душу по поводу покупки камней. Мы полагаем, что, как только у него созрел определенный план, он и прекратил приставать.

— Сколько? — спросил Беззаконец.

— Мы готовы заплатить вплоть до трех миллионов. В том случае, если все камни окажутся в отличном состоянии. Прикрытие тоже затруднений не вызовет.

— Достаточно ли будет свидетельства полиции о том, что я сыграл главную роль в возвращении камней? — спросил Беззаконец тем бесподобным тоном, в каком составляются деловые контракты.

— Разумеется, — заявил Виале.

— Феликс, пошли, — позвал Арчибальд.

Пяти минут не прошло, как мы покинули серое страховое здание.

 

16

— А я-то думал, что вы анархист, — бормотал я, — политический пурист, человек народа!

Беззаконец сидел рядом со мной на заднем сиденье лимузина Дерека Чамберса и просматривал справочник.

— Все это как раз по мне, — заметил он. — Только чаще всего, Феликс, как уже говорил, я хожу по той самой кромке.

— Выходит, три миллиона для вас ничего не значат?

— Эти деньги оплатят бездну хождений, сынок. Рабы, перешагивающие границы, люди в оковах, вновь получающие возможность танцевать, — вот что будет оплачено этими деньгами, и еще многое.

Он дал Дереку адрес на Лексингтон.

Сакорлисс занимался продажей оправ на четырнадцатом этаже. Множество располагавшихся рядом контор пустовали. Приемная была необитаемой уже немалое время. На книге записей пыль и никаких признаков того, что телефон подключен. Я подумал, не перебрался ли Уэйн Сакорлисс к «Производителям линз» или в какой-то еще бизнес, покрупнее.

— Есть тут кто? — крикнул я.

За столиком в приемной виднелась дверь в коридор, устроенный из матовых стеклянных панелей. По форме он напоминал кочергу, ручка которой шла в направлении главной конторы.

— А кто там? — прозвучал в ответ чуть манерный мужской голос.

— Арчибальд Беззаконец, — известил я, — со своим помощником. — У меня язык не поворачивался выговорить слово «писец».

В застекленном углу появился человек, похожий на того, что я видел уходившим с места гибели Генри Лансмана. Только этот человек вместо красной пуховой куртки был одет в светло-коричневый костюм.

— Кто? — переспросил он.

— Мы пришли порасспросить вас о Бенни Ламарре, — произнес Беззаконец.

У Сакорлисса были водянисто-голубые глаза эллиптической формы и широкое лицо. Губы настолько чувственные, что казалось, они принадлежат не человеку, а слегка развращенному полубогу. Все черты его лица выражали только то, что ему хотелось. Не мелькнуло даже проблеска того, что ему знакомо имя человека, на кого он работал. Он вообще никак не отреагировал.

— Можно пройти в вашу контору, мистер Сакорлисс? — спросил я.

— Вы сюда за оправами пришли?

— Нет.

— Тогда не понимаю, о чем нам говорить.

— Ну хотя бы о Генри Лансмане.

Краем глаза я заметил, как одобрительно кивал мне Беззаконец.

— Понятия не имею, кто это, — заговорил Сакорлисс, — но раз уж вам приспичило, идите за мной.

Конец застекленной кочерги уперся в округлую комнату, по одной стороне которой тянулись, на расстоянии чуть не метр от пола, старомодные окна со вставленными в них тонированными стеклами. Сквозь них было видно людей в конторах не более чем в двадцати футах от меня. Кто-то работал, кто-то языками чесал. Эдакий приятный пролетарский взгляд на внутренний механизм коммерции большого города.

Эта комната выглядела тоже довольно запущено. Один кленовый стол да кресло из дуба, телефон с облезлым шнуром, тянущимся к розетке на противоположной стене через всю комнату. На полу лежал компьютер-лэптоп, и нигде не было видно ни клочка бумаги.

Сакорлисс хотя и был на несколько дюймов выше меня и, возможно, фунтов на двадцать тяжелее, чем ему полагалось, двигался ловко и уверенно. Как только мы вошли в комнату, он закрыл дверь.

Взгляд Беззаконца ни на миг не отрывался от него. Его настороженность вызывала во мне нервный зуд, только что делать, я не знал. А потому уселся на край кленового стола, в то время как Уэйн Сакорлисс с Арчибальдом стояли лицом друг к другу.

— Что вы от меня хотите? — допытывался Сакорлисс от представшего перед ним янтарного короля.

— Вам незачем нарываться на неприятности, Уэйн. Меня всего лишь интересует, почему правительство намерено замять факт и причину смерти Лансмана, его и еще нескольких людей, которых вы можете знать, а можете и не знать.

Рот Беззаконца растянулся в улыбке, но глаза смотрели безрадостно. На левой руке у него подергивался мизинец.

Сакорлисс сдвинулся на несколько дюймов вправо и повернулся спиной ко мне. Глядя на его голову в таком положении, я окончательно уверился: именно его я видел покидающим место смерти Генри Лансмана. Я хотел дать знак Беззаконцу, что мы получили что хотели, но тот все внимание сосредоточил на убийце.

— Я поставляю оправы для оптических стекол, мистер… э-э… Беззаконец, так ведь?

— Нам с вами незачем ссориться, Уэйн, — произнес Беззаконец несвойственным ему умиротворяющим тоном. — Феликс и я всего лишь хотим узнать, кому понадобилось укрывать тех, кто убивал международных преступников. Особенно когда эти убийства так хорошо устраивались, что ни один врач не заподозрил грязной игры.

С тем, что произошло в следующий момент, мне несколько дней пришлось разбираться. Сакорлисс приподнял правое плечо так, что навел меня на мысль, будто он собирается отвергнуть как беспочвенные все обвинения Беззаконца. Потом Арчибальд сделал полшага назад. Сакорлисс одолел то же расстояние, шагнув вперед с левой ноги. Потом убийца закричал, и я почувствовал сильный удар в грудь. Перелетел через стол, шмякнулся об пол и, проехавшись по нему, врезался в стену.

Я еще к стене скользил, а Сакорлисс уже успел выхватить откуда-то из костюма тонюсенький десятидюймовый стилет. Метнувшись к инквизитору-анархисту, он ударил его в грудь.

Беззаконец, однако, тоже не промах. Он схватил Сакорлисса за руку у локтя, так что лезвие вошло в тело анархиста не больше чем на полдюйма.

Натужно кашляя, я с трудом поднялся на ноги. Открывшаяся моим глазам картина отдавала сюрреализмом: двое мужчин сражались подобно титанам в черной живописи Гойи. Стилет Сакорлисса все еще торчал в груди Беззаконца, но гиганту удалось остановить продвижение лезвия. За окном напротив две женщины вели беседу. Целая контора, полная служащих, сновала туда-сюда, а один мужчина, перестав стучать по клавиатуре компьютера, мечтательно уставился в пространство, где велась битва.

Неуловимым движением Сакорлисс лягнул Беззаконца в бедро. Он проделал это еще дважды, и я понял — рано или поздно человек, с которым я сюда пришел, окажется мертв. Я толкнулся в дверь, но она была заперта. Я все еще откашливался и приходил в себя после удара киллера. И, оглядываясь, присматривал, чем бы ему врезать. Попробовал поднять дубовое кресло, но оно оказалось чересчур тяжелым, чтобы швырнуть его через голову.

Я уже было потянулся за лэптопом, когда Сакорлисс попытался ударить еще раз. Беззаконец вильнул бедром, и убийца потерял равновесие. Тогда Беззаконец схватил его и поднял над головой. И тут произошло самое поразительное. Каким-то образом Беззаконцу удалось обезоружить противника, так что, когда Сакорлисс с силой брякнулся об пол, у него еще и стилет в груди торчал.

Сакорлисс ударом отшвырнул Беззаконца и вскочил на ноги. Глянул на меня, потом на компьютер. Сделал шаг к лэптопу, но ноги его не слушались, и он опустился на одно колено. Сфокусировал взгляд на своем убийце.

— Кто вы такой? — услышал я его вопрос.

Он рухнул лицом вниз, и я подумал, что Сакорлисс мертв.

Мыском ботинка Беззаконец перевернул Сакорлисса и велел:

— Возьми компьютер.

А в здании напротив конторские служащие все так же чесали языками и работали.

К тому времени когда мы добрались до лимузина Дерека, я так продрог, что у меня зуб на зуб не попадал. Вскоре после этого я потерял сознание.

 

17

Когда я очнулся, было темно. Лежал я на спине полностью одетым в приготовленной для сна постели. Горела пахучая свечка, из магнитофона доносилась негромкая музыка. Охватывало странное чувство: в душе царил покой, а в теле — онемелость. Руки лежали по бокам, но не возникало надобности шевелить ими. Я припомнил смерть Уэйна Сакорлисса и того странного ее свидетеля из окон напротив. Я думал о крови, растекшейся по деревянному полу, но меня это не трогало. Беззаконец, решил я, дал мне каких-нибудь успокоительных пилюль из своего медицинского чемоданчика. Я был признателен ему за любое проявление заботы, поскольку понимал — не получи я помощи, наверняка погрузился бы в пучину жуткого отчаяния.

Я ощутил легкое движение, будто перышко по лбу прошлось. Повернувшись, увидел, что рядом сидит незнакомая женщина — лет около пятидесяти, но все еще привлекательная.

— Сильно же вы напугались, — произнесла она.

— Где я?

— В Куинсе бывали когда-нибудь? — с улыбкой спросила женщина.

— В аэропорту Кеннеди.

Она была худощава и бледна, глаза ясные, голубые, пальцы длинные. Одета в кремовое платье. Лиф из грубого шелка, остальное — тоже шелк, но лучшей выделки. Волосы ее казались не столько белыми, сколько платиново-светлыми.

— Вы кто? — спросил я.

— Добрая знакомая Арчибальда. Сам он сейчас внизу. Хотите повидаться с ним?

— Не знаю, смогу ли подняться.

— Стоит вам начать двигаться, как все пройдет, — подбодрила женщина.

Взяв меня за руку, она встала, подтягивая меня за собой. Силенок у нее не хватало, только я послушно поднимался. Опасался, что, встав на ноги, почувствую головокружение. Но нет. По правде сказать, было мне очень хорошо.

За спальней находился короткий коридор с площадкой, к нему примыкала лестница, ведущая вниз. Из-за толстого зеленого ковра шагов наших не было слышно.

На первом этаже располагалась гостиная с двумя диванами и тремя мягкими креслами. Арчибальд Беззаконец, одетый в золотистый костюм и рубашку цвета охры, сидел в кресле, вытянув ноги на небольшой скамеечке.

— Феликс! Как ты, сынок?

— Вы убили человека.

— И правда убил. Может, не скажи ты ему про Лансмана, я бы сохранил ему жизнь, но…

— Уж не хотите ли вы сказать, что я виноват в его смерти?

— Стоило тебе упомянуть Лансмана, как Уэйн убедился, что мы опознали в нем убийцу. Мы или он — таков был выбор. Я попробовал убедить его, что мне до этого дела нет, но, увы, он профессионал и был обязан хотя бы попытаться прикончить нас.

Я сел на угловой диван, тот, что стоял к адвокату ближе.

— Как вы можете рядить в рыцарские одежды убийство? — спросил я.

— Я его не убивал, — ответил Беззаконец. — Я спасал наши жизни. Этот человек — хладнокровный убийца. Не пусти я в ход свои навыки в приемах тай-чи, он выпустил бы мне кишки, а потом и тебе бы горло перерезал.

Я припомнил последствия удара, нанесенного мне Сакорлиссом в грудь, и с какой быстротой напал он на, казалось бы, недосягаемого Беззаконца.

— А как же все свидетели?

— Никаких свидетелей не было.

— Люди в окнах через дорогу. Мы были у них как на ладони.

— О нет! — успокаивающе затряс Беззаконец головой в косичках. — Эти окна просвечивают только в одну сторону. У меня были такие же.

— Значит, никто не видел?

— Никто. А даже если бы и видели… Он пытался убить нас. То была самооборона, Феликс.

— Не хочет ли кто-нибудь из вас, милые мои, чаю? — предложила наша хозяйка.

— С удовольствием съел бы английский завтрак, если он у вас есть, мэм, — признался я.

Она улыбнулась:

— Арч, он мне нравится. Ты держись за него.

— Красотка, он не хочет работать у меня. Считает, что это чересчур опасно.

Женщина опять улыбнулась:

— Тебе зеленого чая?

Беззаконец кивнул, и она покинула гостиную.

— Как вы ее назвали? — промямлил я.

— Красотка.

— Красотка Вторник?

— Она тебя еще не спрашивала, католик ты или нет?

Мне почему-то в голову не приходило, что Красотка Вторник — реальный человек. Во всяком случае, не миловидная средних лет женщина, живущая в обычном, как у рабочих, доме.

— Если спросит, — продолжал Беззаконец, — скажи, что родители — да, а сам ты отступил от веры.

— Заметано.

— Теперь поговорим-ка о том, что нам предстоит сделать вечером.

— Сегодня вечером? Я ничего не собираюсь делать с вами ни вечером, ни в какое другое время. Вы убили того человека.

— У меня был выбор?

— Зато у меня выбор есть! Выбор не сидеть с вами в одной комнате.

— Так. — Он кивнул. — Однако это очень непростая задачка. Феликс. Ты же видишь, даже мне здесь грозит опасность. Сакорлисс был убийцей. Мы наверняка находились на грани жестокой схватки с ним. Зато сейчас мы едем в санаторий навестить больного человека. Тут нет никакой опасности.

— Зачем, черт побери, я вам вообще нужен? Еще три дня назад вы знать обо мне не знали. Как я могу помогать такому, как вы?

— Моя работа связана с одиночеством, Феликс. А еще она, возможно, чуточку безумна. Я всю жизнь потратил, пробуя выправить сломанные системы, дабы убедиться в торжестве справедливости. В последнее время я стал немного запаздывать. Медлю, срываюсь, совершаю ошибки, которые могут стать роковыми. Иметь тебя рядом — это придает мне немного бодрости, уверенности, которая, я и не заметил как, пропала. Я прошу лишь об одном: побудь со мной, пока мы не найдем ответ на вопрос, почему был задействован Сакорлисс. Побудь со мной, пока в полиции не поверят, что они заполучили убийцу Генри Лансмана.

— Мне казалось, у него сердечный приступ был?

— Нет. Применили аэрозольный яд. Вчера вечером вскрытие подтвердило. Выдан ордер на твой арест в связи с этим убийством.

— На мой арест?!

— Английский завтрак, — возвестила Красотка Вторник, входя в комнату. — И зеленый чай для человека, который следит за своим здоровьем и за здоровьем порабощенного мира.

Она несла чашечки из тонкого фарфора на серебряном подносе, предлагая нам наши напитки.

— Феликс? — обратилась она ко мне.

— Да, мисс Вторник?

— Вы, случайно, не католик?

— Мои родители католики, мэм, только я сам после двенадцати лет в церковь не хожу.

О том, что в здании находится санаторий Обермана, говорила лишь маленькая бронзовая табличка на стене.

Часы показывали 12.15, когда Дерек высадил нас.

Беззаконец позвонил и застыл у двери в золотом костюме и с медицинским чемоданчиком в руке. Он походил на гремучую змею в воскресной шляпе, на палочку динамита, облитую шоколадом по самый запал.

Меня мутило от случившегося за день, и все же я решил остаться с анархистом, поскольку для меня это был единственный способ держаться на плаву. Если бы я тогда ушел, то, даже сбежав обратно в Новый Орлеан, стал бы легкой добычей для людей опасных. К тому же существовал и выданный ордер на мой арест.

Дверь открыла женщина, одетая во все белое. Молодая, высокая, в манерах и внешности проглядывало много мужского.

— Беззаконец? — спросила она меня.

— Это он, — указал я.

— Входите быстрей.

Мы поспешили в дом. Женщина довела нас до лифта, кабина которого была рассчитана на двоих, и подняла на шестой этаж.

Когда мы вышли, спросила:

— У вас с собой что нужно?

Беззаконец вынул большой бумажник из наружного кармана и отсчитал пять стодолларовых бумажек. Вручил их мужеподобной сестре.

— Никаких затей, — предостерегла она, убирая купюры в белый передник.

— В какой он палате? — спросил Беззаконец.

— В седьмой.

 

18

Домашнее убранство палаты меня поразило. Темно-желтые стены, кровать из настоящего дерева, безделушки на полках и бюро… На самой свободной стене висела картина в раме не меньше шести футов в ширину и почти столько же в высоту. В цветовой гамме преобладали темно-желтый и голубой цвета. Пляж в момент рассвета. Почти лишенная деталей, картина показалась мне представлением о начале мира.

В небольшом кресле возле окна сидел тощий человек и смотрел на улицу, локтями упираясь в колени. На нем был серый халат, надетый поверх бело-голубой полосатой пижамы.

— Я… я… я думал, вы сюда за мной пришли, — тихонько выговорил он.

Единственным указанием на то, что мы находимся в медицинском учреждении, был металлический столик-подставка в кровати, с планшетом и врачебным формуляром. Беззаконец снял планшет и принялся читать.

— Да, — ответил он пациенту. — Мне сказали, что вы страдаете от легкого расстройства. Доктор Самсон вызвал меня, чтобы прописать хрономицин.

— Эт-т-т-о что?

Беззаконец поставил чемоданчик на металлический столик и раскрыл его. Извлек шприц с иглой, уже наполненный розоватой жидкостью.

Указывая на шприц, произнес:

— Это поможет снять беспокойство, что позволит вам поспать и проснуться безо всяких забот.

Интересно, подумал я, не этим ли эликсиром он и меня попотчевал.

— А чего же они… почему раньше этого не давали? — забормотал Лайонел Стрэнгман.

— Хрономицин очень дорогой препарат. Получилась волокита со страховкой. — Улыбка Беззаконца была почти доброй.

— Вы не похожи на врача. — Стрэнгман, казалось, обращался к кому-то за спиной громадного янтарного лжеца.

— Попробуйте найти меня в рабочее время и увидите, что я, как и все, хожу в белом халате.

— Может, мне лучше…

— Вытяните руку, — решительно перебил его Беззаконец.

Тощий белый сделал, что ему велели.

Беззаконец взял из чемоданчика ватный тампон со спиртом, протер руку Стрэнгмана, после чего принялся высматривать вену. Я повернулся к ним спиной. Даже не знаю почему. Может, подумал, если не увижу инъекцию, то не смогу предстать свидетелем на суде.

Я подошел к картине на стене. Она оказалась не оттиском, как я поначалу подумал, а оригинальным живописным полотном. К тому же старым. С расстояния в несколько шагов бежевое небо и бледная полоска воды казались слитыми воедино. Но, подойдя поближе, я различил тысячи крохотных мазков кисти, составленных из дюжины красок. Воображение нарисовало мне пациента дурдома из прошлого века, выписывающего маслом эту картину для нынешних обитателей.

— Как вы себя чувствуете, мистер Стрэнгман? — выспрашивал Арчибальд Беззаконец у человека в кресле.

— Хорошо, — не колеблясь ответил тот. — Покойно. Может, мне лучше лечь?..

— Одну минуточку. Сначала мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.

— Ладно.

— Доктор Самсон сказал, что вам стало плохо после кражи.

— Да, — кивнул пациент. И посмотрел на свои ладони. — Забавно, но сейчас это не кажется таким уж важным. Они, знаете ли, были восхитительны. Почти как рубины.

— Их украли из сейфа у вас дома? — спросил доктор Беззаконец.

— Да. — Глаза его полнились блаженством, словно им надлежало составить пару висевшему на стене изображению первобытного перводня. — Я очнулся, а их уже не было. Они, должно быть, оттащили меня, потому что в полиции сказали, сейф вскрыли взрывчаткой.

Он поднес руки к губам рефлекторным горестным движением, однако всю печаль из него теперь вымыл запущенный Беззаконием в вены эликсир.

— Вы знаете Бенни Ламарра? — спросил Беззаконец.

— А как же. Откуда вы про это узнали?

— Он заходил, чтобы справиться, как вам тут живется. Он и его приятель Уэйн Сакорлисс.

— Уэйн. Глядя на него, не скажешь, что он из Ливана, правда?

— Да, — беззаботно произнес Беззаконец. — Меня удивило, что он мусульманин.

— О нет! — воскликнул Стрэнгман писклявым женским голоском. — Христианин. Христианин. Мать его из Армении. Только теперь он американец.

— Вы с ним работали?

— Нет. Он работал на Бенни. Бедняга Бенни!

— Почему вы так говорите? — спросил Беззаконец.

— Он привел свою невесту на вечеринку ко мне домой. А уже на следующую ночь она лежала у меня в постели. — Даже под действием наркотика Стрэнгман оставался псом.

— Кто вы? — спросил я Арчибальда Беззаконца.

Мы сидели на подоконнике круглосуточной закусочной в вестсайдской подземке. На часах 2.57 утра.

— Ты опять сомневаешься в моем имени?

— Нет. Не в имени дело. Как вы проникли в больницу? Откуда узнали, какой препарат давать Стрэнгману? Как поняли, о чем думает тот убийца? Ни один человек не способен проделать все это в одиночку.

— Ты прав.

— Я так и думал. На кого же вы работаете на самом деле?

— Ты, Феликс, очень умный молодой человек. Но один ум не позволит возвыситься. Видишь ты ясно, яснее, чем большинство, но ты не постигаешь.

— Я, да и всякий человек, — это скрытый суверенитет, сам себе нация. Я несу ответ за всякое действие, совершаемое под моим именем, и за всякий шаг, какой я делаю. Или не делаю. Когда попадаешь в такое место, где видишь себя совершенно автономным, самоуправляемым существом, тогда все к тебе придет, все, что тебе понадобится.

Официант подал нам кофе. Я сидел, пил и думал о прошедших днях. Пропустил два семинара и встречу с научным руководителем. Дома не бывал, хотя сомневаюсь, что мой сосед это заметил. Был подвергнут аресту по подозрению в соучастии в убийстве, переспал с женщиной, которую, в сущности, не знаю, был пособником в убийстве и соучастником в незаконном использовании положения врача — в дополнение к незаконному применению контрабандных лекарственных препаратов. И несмотря на свою осведомленность обо всех этих аспектах минувших дней, я по-прежнему пребывал в полной темноте.

— Мистер Беззаконец, мы чем занимаемся? Во что влезли?

Он улыбнулся. Болото его глаз раскинулось до бесконечных, безнадежных просторов.

— Феликс, неужели ты до сих пор не свел все воедино?

— Нет, сэр.

Он улыбнулся и, подавшись ко мне, похлопал по руке. Было что-то успокаивающее в этом жесте.

— Отвечаю на твои вопросы, — заговорил Беззаконец. — Однажды я спас жизнь дочери человека, который пользуется большим влиянием в больнице Святого Ботольфа.

— И что?

— Ботольф содержит санаторий Обермана. Я позвонил этому человеку и попросил его вмешаться. Уговорились в цене — и вот мы здесь.

— Мне казалось, вам только то нужно было, чтобы я записи делал, — буркнул я, пораженный размахом связей Беззаконца.

— Сегодня вечером мы сходим в одно известное мне место за рекой, а завтра вернемся и все расставим по порядку. — Он полез в карман и вытащил оттуда две долларовые купюры. — Ой, кажется, мне немного не хватает. У тебя, сынок, наличных с собой нет?

— А как же ваш большущий бумажник, из которого вы платили сестре?

— У меня была только сумма, необходимая для взятки. А у тебя не осталось денег от тех, что ты в оставленной мне расписке обозначил?

Я расплатился по счету, и мы ушли.

Наискосок от вестсайдской подземки у ветхого причала нас поджидал моторный катер. Ступенек не было, так что пришлось прыгать в эту посудину, которая вверх по заливу доставила нас к странной речной гостинице на том берегу Гудзона, где простирался штат Нью-Джерси.

В гостинице имелся небольшой причал. Капитан нашего катера, темнокожий и совершенно молчаливый человек, там нас и высадил. Ключ от двери лежал в кофейной банке, прибитой к стене. Беззаконец вывел нас на место, частично ушедшее под воду залива.

В жилой части дома никого не было, во всяком случае, я не заметил. Открытая Беззаконием дверь вела в округлую комнату с четырьмя дверями и в просторный коридор.

— Номер второй твой, — сообщил анархист. — Завтракать, когда проснешься, будешь в конце коридора.

Кровать, похожая на койку в каюте, оказалась очень удобной. Может быть, лекарство, которое мне дали раньше, все еще действовало, только я уснул, едва забравшись под одеяло.

 

19

Восход солнца над Манхэттеном — зрелище великолепное. Лучи искрились в воде и ярко светили прямо в мою комнатенку-ракушку. Почти на целую минуту, уже проснувшись, я забыл о невзгодах.

Передышка, впрочем, закончилась весьма скоро. Когда я сел на постели, у меня уже голова шла кругом от беспокойства. Быстро оделся, по коридору прошел во вместительное помещение под низкой крышей, большую часть которого занимал необычной формы стол, накрытый на двоих.

— Доброе утро, Феликс.

Арчибальд Беззаконец поедал омлет. Возле стены на маленькой табуретке сидела миниатюрная азиатка. Когда я вошел, она встала и подставила стул поближе к анархисту. Кивком пригласила меня сесть и, когда я опустился на табуретку, торопливо вышла из комнаты.

— Мистер Беззаконец.

— Не напускай на себя тоску, сынок. Сегодня все наши задачки будут решены.

— Мы где? — спросил я.

— А-а… — произнес он. Полуулыбка делала Беззаконца похожим на главное божество буддистского племени, которое вечность назад обнаружило, что его зашвырнули в Африку. — Это посреднический дом. Местечко, куда приходят утратившие популярность зарубежные знаменитости и агенты, когда им приходится вести дела в Америке.

— Например?..

— Здесь останавливались активные борцы, свергнутые диктаторы, сочувствующие коммунистам, даже анархисты. Президенты и короли, не пользовавшиеся расположением тех кругов, которые на то время правили Америкой, спали в той же постели, что и ты, ожидая встречи с посредниками либо дипломатами из ООН.

— Но здесь же никакой охраны…

— Никакой — тобой замеченной. — Беззаконец хранил на лице выражение святости. — Тем не менее тут под рукой хватает защиты, чтобы отразить штурмовой отряд нью-йоркской полиции.

— Шутите, — выдохнул я.

— Хорошо, — пожал он плечами. — Думай как тебе угодно.

Миниатюрная женщина вернулась с тарелкой омлета и селедкой, чашечкой риса и кружкой, полной исходящего ароматом чая. Обслужив меня, азиатка вернулась на свое место возле стены.

Какое-то время я занимался едой. Беззаконец рассматривал в окно Манхэттен.

— В конторе, значит, вы разглядываете Нью-Джерси, а тут любуетесь Нью-Йорком.

Он хмыкнул, потом засмеялся и схватил меня за шею своей мощной лапищей:

— Ты мне нравишься, малыш. Знаешь, как меня рассмешить.

— Кого вы намерены сегодня прикончить?

Он вновь засмеялся.

— Я вчера вечером с твоей подружкой беседовал…

— С кем? — А сам подумал, уже не добрался ли он до Шари.

— С Ланой. Они с мистером Ламарром формально обручились до того, как она совратила Стрэнгмана.

— Понял.

— Он ей такого порассказал!

— Какого?

— О людях, кому доверял… о местах, где обделывались определенные делишки.

— И где же это могло быть?

Сегодня мы отправляемся в отель «Полуостров», — уведомил он. — Там все наши трудности и закончатся.

Мы покинули постоялый двор «Беженец» (так прозвал речную гостиницу Беззаконец), взобравшись по крутой тропке, которая вывела нас на грязный проселок, шагов через пятьсот превратившийся в мощеную дорогу. Там нас ожидал Дерек. Он тронулся в путь, не спрашивая, куда надо ехать.

В пути Беззаконец растолковывал мне мои обязанности писца. Я устал спорить с ним да и побаивался немного, увидев, с какой легкостью он прикончил убийцу Уэйна Скорлисса, а потому выслушивал наставления без возражений.

За квартал до отеля на меня мандраж напал.

— И что мы собираемся тут делать? — спросил я.

— Завтракать.

— Мы только что позавтракали.

— В данном случае мы должны пойти на эту жертву. Иногда приходится барахтаться в грязи с жирными котами и следовать их примеру. На-ка, надень это.

Беззаконец протянул мне очки в толстой темной оправе и парик из светлых волос.

— А это зачем?

— Ты будешь здесь инкогнито.

Я нацепил очки с париком, поскольку успел уже осознать, что в каждом шаге моего будущего работодателя есть логика. К тому же я продолжал надеяться, что из-за нелепого прикида нас просто вышвырнут из отеля.

В ресторан мы зашли примерно в десять тридцать. Никто и не думал на меня пялиться.

Когда Беззаконец представился, метрдотель проводил нас к столику в укромном уголке главного обеденного зала. Беззаконец устроился на стуле, повернувшись спиной к залу. Я сидел в нише, скрытой от посторонних глаз банкеткой.

Мы заказали мелко порубленную семгу с яйцами пашот, а еще я взял блинчики с обжаренным беконом в яблоках.

Когда завтрак подали, я заговорил:

— Знаете, я не буду с вами работать.

— Я знаю, что вы не собираетесь соглашаться на эту работу, но день еще только начался.

— Нет. Я с вами не работаю ни при каких условиях. Я ведь даже не знаю, чем мы сейчас занимаемся. Как я могу согласиться на работу, из-за которой даже представить не могу, где поутру проснусь?

— Тебе больше нравится, когда все известно от сих до сих до конца твоей жизни? — хмыкнул он.

— Конечно, нет. Только не хочется связываться с уголовниками и грязной политикой.

— Ты тот человек, Феликс, кто заявляет, что всегда платит налоги, — начал Беззаконец. — Это вводит тебя в элиту уголовного и политического класса. Если покупаешь бензин, или вязаный свитер, или хотя бы бананы, уже принадлежишь к величайшему преступному семейству на земле.

Сам не знаю, зачем я с ним спорил. Я знался с людьми вроде него с тех пор, как в колледж попал. «Обмаранное политикой дурье» — так называл их мой отец. Люди, которым грезятся заговоры в нашей экономической системе, люди, которые верят, что Америка и в самом деле настроена против идеи свободы.

Я говорил ему про Конституцию США. Он говорил мне про миллионы умерших в Африке, Камбодже, во Вьетнаме, в Нагасаки. Я ему — про свободу слова. А он в ответ — про миллионы темнокожих мужчин и женщин, которые большую часть своей жизни томятся в тюрьме. Я ему — про международный терроризм. Он же отмахивался и толковал про экономические блокады Ирака, Ирана, Кубы и Северной Кореи.

Я уже собрался ударить по нему из тяжелой артиллерии: американский народ и роль, какую он сыграл во Второй мировой войне. Но в этот момент подошел человек, лицо которого мне было знакомо, и сел к нам за столик.

— Точно в срок, Рэй, — произнес Арчибальд Беззаконец.

Наш гость был одет в темно-синий костюм и белую сорочку, рукава которой скреплялись сапфировыми запонками. «Рэймонд, — подумал я, — это, должно быть, его имя». Я же знал его под единственным титулом — капитан Дельгадо.

— Приветствую, Арчи, — сказал он. — Приветствую, Феликс. Что стряслось?

Имя мое он произнес уважительно, будто я заслужил место за столом. Как ни хотелось мне опровергнуть это, щекотание для самолюбия оказалось приятным.

— Через два столика справа от вас, — сообщил Беззаконец капитану полиции. — Мужчина и женщина ведут беседу за икрой и омлетом.

Я подался вперед и скосил глаза, пытаясь разглядеть эту пару. Сквозь прозрачную оправу маскировочных очков я узнал Валери Локс, агента по недвижимости с Мэдисон-авеню. Все это время, пока мы вели беседу, она сидела рядом с человеком, мне незнакомым.

На ней был красный ансамбль от Шанель и оранжевый шарф. Ее спутника я раньше не видел. Он очень походил на свинью и тем не менее был красив. Движения его были уверенными до небрежности.

— Вы ведь недавно узнали о краже бриллиантов, не так ли, капитан Дельгадо?

— Вы меня посвящаете или у меня выпытываете? — поинтересовался коп.

— Красные бриллианты, — ответил Беззаконец. — Миллионы стоят. Синдикат, представляемый Лайонелом Стрэнгманом, известил о краже свою страховую компанию.

— Я весь внимание.

— Феликса все еще разыскивают в связи с убийством Генри Лансмана?

— И будут, пока не отыщем другого кандидата.

— Погодите, — встрял я. — Почему вообще на меня подумали?

Дельгадо пожал плечами, но ничего не ответил.

— У мальчика есть право знать, почему его разыскивают, — веско произнес Арчибальд.

— Драгоценности, — отозвался капитан полиции, словно это было совершенно очевидно. — Специальная группа стала расследовать все связи Ламарра, как только поступило сообщение о краже. Лансмана, Брейеля, Корнелла и мисс Локс взяли под колпак. Ее телефон прослушивался. Когда она позвонила Корнеллу, мы услышали ваше имя. Потом, когда вас сфотографировали на месте убийства Лансмана, вы стали подозреваемым.

— А почему не Сакорлисс? — спросил я.

— До него не добраться, — пояснил Дельгадо. — Работает на ФБР — осведомителем.

— И невзирая на это, — буркнул Беззаконец, — Сакорлисс — вот кто ваш убийца.

— А на кого он работает? — спросил Дельгадо.

— Как вы указали, — выговорил Беззаконец не без драматизма в голосе, — на тех самых людей, на кого работаете вы. Он же убил Бенни Ламарра и Кеннета Корнелла. Если вы станете искать материалы по этим убийствам, то обнаружите, что они исчезли. Отправились в Аризону, как я слышал.

— Вот остолопы, мать их!.. — пробормотал Дельгадо.

— Согласен, — кивнул Беззаконец. — Впрочем, у вас есть еще одна головная боль.

— Что?

— Человек, сидящий с мисс Локс, это Рудольф Бикелл, один из самых богатых людей в Канаде. Бриллианты она передает ему. Возможно, уже успела передать.

— Вы хотите, чтобы я арестовал богатейшего канадца на основе вашего устного доноса?

— Тут как в орлянке, мой друг. Резко бросите — и, возможно, все потеряете. Вообще не бросите — упустите шанс, какой раз в жизни бывает.

Беззаконец знаком попросил официанта принести счет, а потом обратился к Дельгадо:

— Вам по карману оплатить наш завтрак, господин полицейский? Поскольку даже простой арест Уэйна Сакорлисса поставит вас в выгодное положение в глазах вашего начальства. Пошли, Феликс.

Он покинул ресторан, как всегда не оплатив счета.

 

20

Сообщение об аресте миллиардера Рудольфа Бикелла появилось даже в «Уолл-стрит джорнал». Там же выяснялось, каким образом таинственный предприниматель сумел добиться отпуска под залог и покинуть страну уже через три часа после того, как был арестован при выходе из отеля «Полуостров» в Нью-Йорк-Сити. Девица, отвечающая у Бикелла за связь с прессой, поведала журналистам, будто промышленник понятия не имел, что покупаемые им бриллианты краденые и что ни один закон не запрещает приобретать драгоценные камни у официального представителя продавца алмазов. Валери Локс, угодившая в тюрьму, работала на человека по имени Бенни Ламарр, который погиб в автокатастрофе, не имевшей к делу никакого отношения.

В «Джорнал» не сообщалось об убийстве торговца оптическими материалами Уэйна Сакорлисса. Мне пришлось читать об этом в разделе городских новостей «Нью-Йорк таймс». С мотивами преступления полиция так и не разобралась, но не исключала ограбления. Поступали сведения, что Сакорлисс имел при себе крупные суммы наличными, о чем знали многие.

Никому не пришло в голову связать Сакорлисса с Ламарром. И полиция больше не дежурила у дверей моего дома.

На следующее утро в пять пятьдесят я уже стоял возле стойки в здании «Тесла» и мутным от усталости взглядом разглядывал праведную Жанну д'Арк.

— Мистер Орлеан, — обратился ко мне рыжеволосый охранник.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Мистер Беззаконец дал нам вашу карточку, чтобы мы пропустили вас, даже если вы придете после без пяти шесть.

Он открыл дверь еще до того, как я успел постучать. В то утро он был одет в белый комбинезон и кроваво-красную рубаху. В ответ на приглашающий жест я прошел в кабинет и сел на тот же ствол дерева, что и несколькими днями раньше.

— И что все это значит? — спросил я.

— И за этим ты сюда пожаловал, Феликс?

— Да, сэр.

— Ты хочешь знать зачем, — улыбнулся Беззаконец. — Не по себе сидеть одному в комнате, раздумывая, а не врут ли газеты, а не покрывает ли полиция преступление. Очень беспокоит, что всего несколько слов, сказанных во время дорогостоящего завтрака в центре Манхэттена, способны избавить тебя от подозрения в деле об убийстве. Это не тот мир, в каком, как тебе казалось, ты живешь.

Будь я суеверным, то с ходу поверил бы, что он читает мысли. Атак я подумал, что у него невероятные способности к логике и интуиции.

— Верно, — признался я, — только есть и еще кое-что.

— Во-первых, позволь, я расскажу тебе, что сам знаю.

Беззаконец откинулся в кресле и сложил ладони, словно в христианской молитве.

— На заводах компании «Агиню армаментс» готовится партия оружия для отправки в Эквадор в конце следующего месяца. Заказчик, вернее якобы заказчик, — подставная корпорация, хозяин которой консервативный владелец плантаций в Венесуэле. Несложно понять, куда направляется товар и кто пустит в ход оружие.

— Значит, Бикелл снабжает консервативных повстанцев в Венесуэле?

— Бикеллу нужны были бриллианты, а Сакорлиссу деньги на то, чтобы революцию устроить.

— Зачем?

— А вот это, друг мой, довод, над которым нам еще придется не раз поломать голову. Насколько выяснилось благодаря моим деньгам, Сакорлисс был хорошо обученным агентом на службе у правительства Соединенных Штатов. Задача его состояла в разработке плана ограбления для оказания финансовой поддержки в осуществлении наших тайных интересов в Южной Америке. Ты, наверное, веришь, что не такой уж это и далеко идущий заговорщицкий акт. Тут лишь время да кровь способны сказать свое слово.

— А что с Валери Локс и Ланой Дрексел?

— Локс выпустили из тюрьмы. Она заявила, что знать ничего не знала про украденные драгоценности, что Ламарр всегда имел репутацию респектабельного торговца. Прокурорские решили поверить ей, и это еще раз убеждает меня в том, что и она правительственный агент. Я отослал Дрексел ее деньги. Она перебирается в Голливуд. Я попытался разгадать шифр компьютера Сакорлисса. Когда-нибудь мне это удастся, и я докажу тебе, что я прав. Единственное, что нам осталось обсудить, — это окончательные условия твоего найма.

— Вы что имеете в виду? — взвился я. — Уж не ждете ли, что пойду к вам работать после всего, что довелось испытать?

— Именно этого я и жду.

— Зачем?

— Из-за тетушки твоей, разумеется. Ты соглашаешься работать у меня на определенный срок, а я соглашаюсь сделать то, от чего отказался твой отец — освободить твою тетушку из тюрьмы.

У меня волосы на затылке дыбом встали. Мне этот вариант в голову пришел лишь прошлой ночью. Удивление, должно быть, слишком легко читалось на моем лице.

— Ты мне нужен, Феликс, — вздохнул Беззаконец. — Ты связал в моем сознании воедино разорванную было цепочку. Оставайся со мной на три года, которые твоей тетушке осталось отсиживать по приговору, и я все сделаю, чтобы она вышла на свободу уже в следующее воскресенье.

— И все равно ни в каких преступлениях я участвовать не буду, — упрямо твердил я.

— Согласен. Я ни за что сознательно не поставлю тебя в положение, когда придется нарушать закон. Ты будешь записывать все стоящее внимания из сказанного мною независимо от твоих собственных воззрений на этот счет. Я со своей стороны открою тебе глаза на совершенно новый мир. Ты как журналист от меня узнаешь куда больше, чем из тысячи семинаров.

Мне больше не о чем было спорить.

— Ладно, — буркнул я. — Только у меня есть две потребности и один вопрос.

— Я слушаю.

— Первое — жалованье.

— Сорок две тысячи долларов в год, выплачиваемые из фонда, учрежденного фирмой «Аушлюс, Энтерби энд Гренелл», крупнейшим мировым страховщиком редких драгоценностей. По моей просьбе счет они уже приготовили.

— Второе, — продолжил я. — Вы соглашаетесь не лгать мне. Все это, разумеется, при условии освобождения моей тети Альберты.

— У тебя еще вопрос был, — напомнил Беззаконец.

— А-а… да. Он к контракту отношения не имеет.

— Все же спрашивай.

— Кто была та женщина, что приходила к дверям вашей квартиры, той, в Гарлеме? По-моему, она называла себя Мэдди.

— А-а. Так, никто. Она к нашим делам не имеет отношения.

— Но кто же она?

— Моя невеста. Она меня уже пару лет разыскивает.

Я все еще учусь, все еще в размолвке с родителями. Тетю Альберту выпустили из тюрьмы по формальному поводу, как выяснил коллега моего отца. Она переезжает в Нью-Йорк.

Я работаю у анархиста по меньшей мере четыре дня в неделю. И в каждый из этих дней мы ведем споры. Я по-прежнему считаю, что он безумен, зато успел понять — это далеко не всегда означает, что он не прав.