Эдвард не мог уснуть. Крепко зажмурившись, он старался лежать в постели совсем неподвижно, однако толку что-то не было. Сна ни в одном глазу, палец по-прежнему во рту, мистер Панч крепко прижат к груди. Он знал – прочие ребята о нем сплетничают, но, хотя и это особенно спокойному сну не способствовало, главной причиной его бессонницы являлись не сплетни.

Он слышал – Том шепчет Фрейзеру, мол, наверное, Эдвард призрака в детской увидел, когда его там заперли. Фрейзер от возбуждения аж подскочил – посыпались вопросы и самые безумные предположения, и Эдвард, прислушиваясь к ним, понимал: нынче ночью ему точно не уснуть.

Мальчик сел. Нацепил на нос очки. Окинул взглядом дортуар.

Еще горели несколько свечей, слабо освещая огромную комнату. Том с Фрейзером по-прежнему шептались, нагнувшись друг к дружке с соседних кроватей. Когда увидели, что Эдвард тоже не спит, Фрейзер так на него и уставился, разинув рот, а Том – тот посмотрел прямо ему в лицо.

– Видел ты или нет? – спросил Том, уже сообразивший, что Эдвард, похоже, слышал весь ночной разговор. – Видел ты привидение, а, Эдвард?

Эдвард молчал.

– Это мама твоя была? – предположил Фрейзер, и Флора, тоже внимательно прислушивавшаяся, вздрогнула от бестактности малыша.

– Отстаньте от него, – потребовала решительно.

Том презрительно поморщился:

– Ой, да болтай чего охота. Он тебе дружок, что ли?

– Утихните, – приказала Джойс обычным своим, авторитарным тоном прирожденной школьной учительницы, – не то я на вас миссис Хогг пожалуюсь. На вас на всех, вот.

Элфи натянул одеяло на голову, свернулся клубочком, сказал неразборчиво и сонно:

– Кто как, а я так спать хочу.

Эдвард отвернулся к стене – глаза б его никого не видели – и зажал уши ладонями. Чтобы только их не слышать.

Чтобы только никого не слышать.

Лучше уж в стену смотреть.

Он посмотрел, и на фоне стены, прямо перед ним, возникло чудовищное лицо…

Эдвард дернулся в ужасе – так сильно, что не удержался и выпал из кровати. Потом все же рискнул сквозь сомкнутые пальцы взглянуть на жуткую морду снова, дрожа и не дыша, в ожидании нового приступа ужаса, – и понял, наконец, что перед ним такое.

Всего лишь Том, нацепивший противогаз.

– Че, попался? – завопил Том, стягивая противогаз и отбрасывая прочь. С торжествующим хохотом он направился в сторону своей постели.

Эдвард медленно поднялся с пола и залез, изнывая от стыда и унижения, в кровать. Сжался. Покрепче обнял мистера Панча.

Том откровенно наслаждался страданиями, которые сумел причинить, однако полностью удовлетворен не был. Ему было ясно: симпатии остальных ребят не на его стороне, а Эдварда, но страстное желание действовать мальчику на нервы перевешивало.

Том вынул рисунок Эдварда. Помахал им в воздухе. Изобразил целую пантомиму – сначала аккуратно сложил бумагу, потом засунул в карман пижамы, демонстративно похлопал по карману… мучениям Эдварда не было предела.

– Слышь, отдай.

Вся компания приподнялась на кроватях, дабы получше видеть происходящее. В ногах постели Тома, уперев кулаки в бедра, стоял Джеймс.

– Сказано тебе, отдай Эдварду картинку.

Том ошалело уставился на Джеймса – впервые тот пошел ему наперекор. Ему вообще впервые осмелились перечить. И, судя по выражению лица Джеймса, отступать он не собирался, напротив, готовился к бою.

Том отбросил одеяла, принялся угрожающе подниматься, но драка не состоялась, поскольку в тот же миг за окнами раздался нарастающий рев самолетных моторов.

Дети мгновенно поняли, что творится, – сработали месяцы и месяцы авиационных налетов на Лондон.

Забыв о ссорах, все дети повыскакивали из кроватей и кинулись к окнам – прилипли к стеклам, отпихивая друг друга, чтоб лучше видеть, для более ясного обзора приложив сжатые на манер биноклей ладони к глазам.

Там, вдалеке, плыло сквозь ночное небо звено бомбардировщиков «галифакс», возвращавшихся с боевого вылета.

– Бомбежка начинается! – взвизгнул Фрейзер.

– Дебил, – хмыкнул Элфи, – это наши.

Малыш смущенно огляделся и неубедительно пролепетал:

– Да я уж и сам догадался.

Джойс зашипела, ткнула пальцем куда-то в окно:

– Смотрите!

Один из бомбардировщиков загорелся. Вот он начал отставать от остальных машин – дети смотрели, замерев и не дыша, шепча кто молитвы, кто почти беззвучные слова поддержки, изо всех сил желая экипажу уцелеть.

Никто из них не заметил, как в бледном мерцающем свете свечей из множества теней выделилась одна, как поплыла она в направлении ребятишек.

То была женщина, одетая в черное, женщина с мертвенно-белым лицом. Она бесшумно подошла к детям и замерла у них за спиной. Они смотрели на самолет, а она на них, и в ее огромных угольно-черных глазах тлели огоньки нескрываемой угрозы. Она скользила взором по детским спинам. Она выбирала…

– Что, ради всего святого, здесь происходит?

В дверном проеме стояла Джин. Поначалу собиравшаяся приструнить учеников, директриса проследила в направлении их взглядов – и тоже бросилась к окну.

Так никем и не замеченная женщина с мертвенно-белым лицом беззвучно растворилась во мраке.

Подбитый самолет уже не мог лететь. Огонь перекинулся с фюзеляжа на крыло – и машина начала падать, объятая языками пламени. Люди смотрели – вот самолет по спирали падает в море, вот ударяется о воду – так далеко от берега, что из дома было почти ничего не слышно.

Остальные бомбардировщики продолжили путь в направлении базы, и скоро вновь настала тишина. Успокоилось море, точно ничто и не тревожило его гладь. И только люди в дортуаре все смотрели и смотрели в ночное небо, пытаясь справиться с только что увиденным. И дети, и даже Джин.

Ева из своей комнаты тоже видела, что произошло, но она зажмурилась задолго до того, как самолет ударился о воду. Судорожно прижала к груди медальон с херувимом и зашептала:

– Господи, пожалуйста… только не Гарри!..