Джин смотрела на Гарри и Еву – те стояли у пульта и торопливо переговаривались, пытась решить, как быть дальше. Ее и в расчет не принимали, словно ее там и не было. Или – что еще хуже – как если бы считали ее полной дурой.
– Что же нам теперь делать? – спросила Ева.
Гарри попробовал отремонтировать хоть какие-то кнопки и рычаги генератора, успеха не достиг – и бегом вернулся в комнату.
– Ничего не делать, – главное, держаться вместе. Другого выхода у нас нет.
«Все, – твердо сказала себе Джин, – с меня довольно».
– Так, – начала она, – ну вот что. Все это, наконец, нелепо. Нелепо и анекдотично. – На миг ее голос сорвался на истерический всхлип, но, глубоко вздохнув раз-другой, она сумела овладеть собой. – Это все – обычная суеверная чушь. Произошла всего-то… авария. Провода перегорели. Мы прекрасно справимся с ситуацией, если будем вести себя разумно, а не впадать…
– Всем держаться за руки, – приказала Ева, точно ее не слыша, и они с Гарри принялись раставлять детей в круг.
Эдвард – уж об этом-то Ева позаботилась особо – оказался рядом с ней, и она крепко ухватила его ручонку.
– Отлично, – продолжила, изо всех сил старась говорить спокойно и уверенно, – теперь мы все держимся за руки. Если кто-то отпустит руки – об этом сразу же узнают двое рядом.
Джин попыталась отойти в сторону, отдернула руки:
– Мисс Паркинс, это уже!..
– Джин, – перебила Ева, – умоляю вас!
Ноздри директрисы раздулись от возмущения:
– Не стоит реагировать так ост…
– Просто сделайте это! – грубо заорал Гарри.
Джин, то ли потеряв дар речи от изумления, то ли подавленная силой в голосе молодого человека, растерянно послушалась приказа.
Они встали кругом. Стояли не шевелясь, почти не дыша.
Призрачная считалочка зазвенела снова:
– Как у Дженет Хамфри ребенок помирал…
Дети тихо заскулили от ужаса. Ева и сама была бы рада им последовать, да не могла себе позволить. Кому-то приходилось сохранять спокойствие и ясность мысли, чтобы думать за остальных. Искать и найти путь к спасению.
«Концентрируйся, – принуждала она себя, – не слушай, концентрируйся… стоп».
– Джейкоб, – вспомнила внезапно вслух. – Джейкоб выжил. Единственный. Слепой. Что он там говорил? Что выжил, потому что не мог ее увидеть? Вот оно!
Обвела круг быстрым взглядом:
– Всем закрыть глаза. Слышите? Закройте глаза!
– В воскресенье помер, в понедельник встал…
– Закройте глаза! – закричала Ева. – Немедленно!
Они послушались – все, даже Джин. Конечно, повинуясь Еве, директриса ощущала себя круглой идиоткой, но что-то заставило ее поверить: лучше сделать, как сказано. «Массовая истерия, – крутилось в ее сознании, – стыдно следовать воле толпы»… – Однако глаз Джин не открывала.
– Мэм, – пролепетал голосок, в котором директриса узнала Фрейзера, – мне так страшно, мэм…
Ответить Джин не успела – снова вмешалась Ева:
– Ничего страшного, Фрейзер. Ты помолись. Вот вспомни молитву, которую на ночь читаешь, хорошо?
– Не подпускайте ее ко мне, пожалуйста. – Джеймс заплакал навзрыд.
Джин вновь открыла рот, надеясь сказать что-то твердое и разумное, способное как-то снизить накал ситуации – и опять не нашла слов.
– Давайте все хором, – призвала Ева. – Все вместе, ну?
– Четыре угла…
– А кто помрет теперь? Наверно, это ТЫ!
– Начали, – настаивала Ева, – давайте. Четыре угла у кровати моей…
– И четверо ангелов встали вкруг ней, – неуверенно подтянулись дети.
– Как у Дженет Хамфри ребенок помирал…
– Громче, – приказала Ева.
– Один – чтоб молиться, другой, чтоб спасти…
– В воскресенье помер, в понедельник встал…
– А двое – чтоб душу в рай унести!
– А кто помрет теперь? Наверно, это ТЫ!
Снова зависло молчание. Никто не отпускал рук, никто не открывал глаз. Слышно было лишь, как дождь стучит по крыше да как громыхают корзины с пиротехникой снаружи.
Джин старалась не слушать. Сконцентрироваться на ритме собственного дыхания. Тьма и дыхание. Вот так, правильно, вот что поможет ей пережить творящееся тут. Тьма и дыхание.
А потом она услышала шаги. Медленные, легкие, уверенные шаги.
– Не отпускай руку, Эдвард.
Голос Евы. «Должно быть, – подумала Джин, – мальчик попытался вытянуть ладошку из ее руки и потихоньку ускользнуть». Однако, судя по бешеной силе в голосе Евы, ничего подобного она позволять Эдварду не собиралась.
Шаги приближались.
Тьма и дыхание, тьма и дыхание – Джин прикрыла и без того сомкнутые веки еще плотнее.
– Не смотрите, – говорила Ева, – главное – никому не открывать глаза…
Джин услышала, как кто-то легким шагом обошел вокруг стиснувшей руки друг друга группы.
Ей безумно захотелось открыть глаза и посмотреть, кто же это. Скорее всего, вернулся хмурый сержант, и сейчас он скажет что-то, что заставит их всех ощутить вопиющую нелепость собственных действий, а ее лично – почувствовать себя дурой, ввязавшейся в чужую глупость.
– Это смехотворно, – сказала Джин громко.
– Джин, – в голосе Евы прозвучало тревожное предупреждение.
Кто-то снова и снова обходил круг. Еще, еще и еще.
– Нет. Простите, но – нет. Это переходит все границы.
– Джин, нет! Прошу вас, не надо! – Ева чуть не плакала от отчаяния.
Шаги затихли.
– Полное безумие, – бросила Джин.
Открыла глаза.
И стоявшая прямо напротив нее женщина в черном, с белым, точно мел, мертвым лицом дико закричала.