– Я пришла проводить тебя на королевский совет.

Голос Керидвэн звучал ровно, как будто не происходило ничего особенного. Она словно бы не замечала, что за плечами У нее сгрудилось пятеро дюжих угрюмых стражников, должно быть, специально подобранных королем по выражению лиц.

Керидвэн спокойно улыбалась, хотя от острого взгляда ее не ускользнули ни следы от жестоких пут на запястьях Халя, ни красные рубцы на груди и шее, где прошлась плетка-девятихвостка.

Халь всякий раз почти радовался, когда его приходили бить. Боль от ударов была ничто по сравнению с настоящими муками одиночества в сырой темной камере без окон. Самые невыносимые страдания, от которых он по ночам дрожал и сходил с ума, не оставляли следов на его теле.

К величайшему облегчению Халя, высшая жрица не выказала ни удивления, ни жалости при виде его состояния. Само ее присутствие дало ему новые силы. Халь поднялся на ноги, хотя и не без труда, и хрипло ответил на приветствие.

– Возьми меня под руку, – попросила она, двигаясь навстречу. – Здесь очень скользкий пол, я не хотела бы упасть.

Халь усмехнулся углами губ, стараясь, чтобы боль никак не отразилась на лице, и взял Керидвэн под руку. Она была невысокой и хрупкой, но сильной, совсем как Брид. Опираясь на ее руку, Халь вскинул голову и последовал за стражниками, лишь самую малость пошатываясь.

Рэвик, должно быть, надеялся, что Керидвэн проявит женскую слабость при виде ран Халя. Жалостливые причитания, ахи и охи стали бы для юноши ни с чем не сравнимым унижением. Но Керидвэн, Жрицу-Мать, нелегко испугать.

Двое стражников шли впереди них, трое сзади. Они повели пленников вверх по узкой винтовой лестнице, и Халь нарочито громко осведомился у жрицы, какие новости дома Керидвэн спокойно отвечала, что дома все в порядке, и Брид ждет не дождется его скорого возвращения.

Они поднимались медленно, и изгиб лестницы на миг скрыл их от стражи. Халь быстро наклонился к Керидвэн и прошептал:

– Спасибо, что не жалеешь меня. Она понимающе улыбнулась в ответ.

Пленники прошли несколько коридоров, и наконец перед ними открылся покой, тускло освещенный единственной жаровней. Еще немного света падало сквозь решетку в потолке. Сердце Халя подпрыгнуло – он увидел и моментально узнал широкую спину своего брата в тяжелом торра-альтанском меховом плаще.

Присутствие Бранвульфа, который всегда был для него скорее как отец, чем как старший брат, – это уже слишком. В первый раз Халь признался себе, что в подземелье более всего страшился не боли, которая может повторяться сколько угодно раз, но полной неизвестности и отсутствия вестей из дома.

Бранвульф развернулся к брату, глаза его быстро осмотрели его с ног до головы, прежде чем барон перевел взгляд на жену. Он приоткрыл рот, желая что-то сказать, но овладел собой и только молча улыбнулся. Халь уважал брата больше всех на свете и теперь успокоился, уверенный, что если Бранвульф здесь, все будет в порядке.

Взгляд барона снова перекинулся на младшего брата. Халь понял, что Бранвульф тоже заметил все его увечья и рубцы и то, как он исхудал и вымотался. Но, как и Керидвэн, брат не унизил Халя сочувствием.

Барон превосходно владел собой, но Халь хорошо знал его и видел, как тот напряжен. Почему-то Бранвульф выглядел постаревшим, рука его невольно поднялась, чтобы помассировать затылок. Но и Рэвик тоже выглядел не ахти: в присутствии Бранвульфа он растерял часть своей уверенности и держался нервно.

Не дожидаясь королевского разрешения, барон шагнул к столу посреди круглой нетопленой комнаты. Сел на табурет и подвинул к столу еще один, для Халя.

– Присаживайся, брат, и объясни нашему королю, зачем ты здесь. Пора положить конец этой ошибке.

– Именно так, кузен. Нам нужно посидеть и как следует обсудить происходящее, – отозвался Рэвик, и тонкий голос его звучал неуверенно.

Халь с облегчением сел и только тогда обратил внимание, что за спинами стражи, держась в тени, стоит еще один человек, высокий и плечистый.

– И снова я повторю тебе, кузен, – заговорил Халь слегка пренебрежительным тоном, поджав губы. – Мы пали жертвой интриг твоего брата. Естественно, принц Ренауд не желал твоего брака с принцессой Кимбелин. Потому что, если бы она родила тебе наследника, принц Ренауд потерял бы право унаследовать за тобою трон. Он подстроил собственное пленение по одной причине – чтобы его обман выглядел как можно более естественно.

– Если это правда, будет война! – Высокий человек, чьи светлые волосы отблескивали красным в свете жаровни, выступил вперед и ударил по столу кулаком. – Мой отец потерял в этой схватке двух детей, в чем виновны бельбидийцы. И хотя наши народы четыре века жили в мире, теперь польется кровь!

Он скрипнул зубами. Халь мрачно смотрел на него, Турквина, старшего сына короля Дагонета.

– Мои люди ищут ваших родичей по всему северу, – поспешно заговорил Рэвик. – Заверьте своего отца, что я скорблю не менее его! У меня тоже пропал брат в этой стычке, и, должно быть, вскоре мы отыщем их всех.

– Как? Вы даже не знаете, где искать, – скривился Турквин. – Этот юнец за все время, пока вы его тут держите, не сказал ничего нового, и мои родичи до сих пор неизвестно где. Если не можете заставить его говорить, найдите другой способ.

– Все, что я знаю, я сказал вам без принуждения, – продолжал настаивать Халь. – Я никак не замешан в этом деле.

– Лжешь! – взвизгнул Рэвик, ноздри его трепетали. Он приподнялся, отвернувшись от Халя, и устремил обвиняющий перст в лицо Бранвульфу. – Я знаю эти торра-альтанские штучки! Вы замыслили разрушить Бельбидию. Одним махом вы похитили мою невесту и стравили нас с Кеолотией. И все зачем? Чтобы пересидеть войну у себя дома, в тепле и покое, а потом выползти из укрытия и подбирать крохи за армией Дагонета!

Бранвульф сидел прямо и оставался невозмутим.

– История говорит только хорошее о моей земле. Мы всегда верно служили законным королям и сражались за них против многих врагов. Наша верность Бельбидии не может подвергаться сомнению. Кроме того, не стоит принимать меня за дурака. Вы забыли, что на пути короля Дагонета в Бельбидию стоит Торра-Альта, и если он пойдет войной, мои земли пострадают сильнее всего, кузен.

– Возможно, у вас какой-то особый план на этот счет, и я просто не догадался о нем. Может быть, вы все сбежите в горы и беспрепятственно пропустите Дагонета.

Бранвульф хмыкнул – идея казалась совершенно безумной.

– Мой отец уже собирает армию, – угрожающим тоном продолжал Турквин. – В течение месяца верните мне брата и сестру – или узнаете гнев короля Кеолотии! Бельбидия будет обращена в ничто!

Рэвик молчал, только взгляд его метался между Турквином и торра-альтанцами. Наконец он часто заморгал и повернулся к Бранвульфу:

– Я не могу допустить войны. Страна и так опустошена. Все вы отправитесь в темницу – ты, твоя жена, твой брат – и будете гнить там, пока не скажете, что вы сделали с моей невестой.

Турквин резко поднялся.

– Ты мудрый правитель, Рэвик. Сейчас ты ненадолго отсрочил месть моего отца. Однако помни – ты должен вернуть моих родичей не позже летнего солнцестояния.

Глядя королю прямо в глаза, Бранвульф поднялся напротив Турквина.

– Но это безумие. Я – пэр королевства; вы не можете вынести мне приговор без свидетельства по меньшей мере трех баронов. Вы знаете, что это противозаконно.

– А кто мне помешает? – бросил Рэвик.

– Например, Кадрос и Бульбак, вот вам двое навскидку.

– Я могу назвать четверых, которые поддержат меня. – Углы губ короля сложились в дьявольскую усмешку. – В моих подземельях вы с ведьмой причините меньше вреда, а я в это время упрочу дружбу с кеолотианскими союзниками.

– Так вы не добьетесь долгого мира, – спокойно отвечал Бранвульф без всякого выражения. Его звучный голос заполнил собою все маленькое помещение. – Сколько бы вы ни продержали нас с женой в темнице, это не вернет Дагонету потерянных детей, и я ручаюсь – он будет терпеть недолго.

Но что бы Бранвульф ни говорил, это не могло помешать Рэвику отдать приказ страже.

– Взять их!

Керидвэн угрожающе повернулась к принцу Турквину, и тот отшатнулся от ее пылающего взгляда.

– Кеолотианец, – властно и громко проговорила жрица, и голос ее двоился и троился, как будто говорило несколько человек. – Запомни, ты никогда не узнаешь правды, если будешь слушать только одну сторону. Делая из нас козлов отпущения, вы дурачите самих себя.

Тут стража подхватила торра-альтанцев и повела прочь.

Рэвик сопровождал пленных до самой темницы, и каждый из торра-альтанцев не сводил с него мрачного взгляда, когда их по очереди ставили на колени у стены и заковывали в цепи. Другой конец короткой цепи крепился к кольцу в каменной стене. Бранвульф привалился к холодному камню спиной и снизу вверх взглянул на короля.

– Кузен, ты король великого народа, но сейчас ты попрал королевское достоинство. Ты опозорил сам себя. Твои действия порождены страхом и доказывают, что ты всего лишь жалкая пешка в чужой игре.

– Кто бы говорил, – оборвал его Рэвик. – Ты-то кто такой? Думаешь, важная персона? Отныне ты всего-навсего мой пленник, и я могу сделать все, что пожелаю, с тобой и твоими родственничками.

– Да, я в самом деле важная персона, – не отпуская взгляда короля, кивнул Бранвульф. – У меня есть жена, сын, брат, есть друзья, которые меня любят, и этого ты у меня никогда не отнимешь.

Коротко отдав стражникам приказы, Рэвик повернулся и вышел прочь.

К великому облегчению Халя, его не разлучили с братом. Троих торра-альтанцев разместили в общей темнице, где на них тут же уставилось множество глаз – любопытных, и угрюмых, и налитых кровью. Стражники не подходили то и дело, чтобы обругать или хлестнуть кнутом; напротив, вскоре им принесли хлеба и гнилой воды. Это означало, что Рэвик до сих пор относится к Бранвульфу с некоторым почтением.

Морщась от тюремной вони, Халь оглядел узников вокруг себя. Никто из них не шевелился, все только смотрели тусклыми глазами. Кто-то терся спиной о заросшую мхом влажную стену. Состояние свалявшихся, сильно отросших волос и бород, и сероватый цвет лиц, и жалкие лохмотья на плечах говорили, что эти несчастные томятся здесь уже немало времени.

Пока Бранвульф и Керидвэн тихо переговаривались меж собой, Халь сидел молча, чувствуя кожей внимательные взгляды узников. Наконец он не выдержал.

– Я вижу, наше присутствие вас всех очень развлекло, – прорычал он, – но мы, между прочим, не бродячие артисты. Нечего пялиться.

– Эй, парень, мы тебе ничего дурного не сделали, – отозвался один. – Незачем на нас кидаться. Это не мы посадили тебя сюда.

Пристыженный Халь поднял ладони в знак извинения. С одного запястья тянулась тяжелая цепь.

– Ты прав, добрый человек. Я не хотел тебя обидеть.

– Наверно, таким хорошим господам зазорно соседство со всяким сбродом вроде нас, – куда менее доброжелательно высказался другой узник.

Халь усмехнулся. Ему был чем-то приятен такой прямой вызов и неприкрытое недовольство. Он хорошо понимал этого человека. В самом деле, Халя предал король, его кузен, а простые люди здесь ни при чем и не заслужили враждебного отношения.

Юноша гневно рванул цепь – но металлический браслет только сильнее впился в руку.

– Я бы на твоем месте так не делал, – снова высказался первый узник. Кожа вокруг губ у него потрескалась и сочилась кровью, и Халю было трудно смотреть на него, невольно не задерживаясь взглядом на болячках. – От этого только больнее. И как это вы трое дошли до жизни такой?

Вопрос его был адресован к Халю, потому что остальные двое сидели, повесив головы.

Халь не сразу нашел, что ответить, и решил попросту сказать правду. Вряд ли из этого могло выйти что-то дурное, учитывая плачевное положение прикованных узников.

Вкратце он рассказал о себе и своих товарищах.

– Король предал нас, – заявил Халь, ожидая бурной реакции или хотя бы удивления, но тут его ждало разочарование.

– А кого из нас он не предал? – горестно протянул кто-то из бедняг. – Мы все сидим здесь за неуплату налогов. А поборы растут с каждым годом, это стало уже невыносимо. На этот раз королю понадобились деньги на строительство нового дворца для своей невесты. Чтобы заплатить, я должен был бы продать весь урожай без остатка, и тогда мой сын помер бы с голоду. Уж лучше тюрьма. Так что сижу я тут, у Их величества под сиятельными ногами, и ничего с этим не поделаешь. Последнего, кто пытался бежать, вздернули на виселице… Да и нас не забыли вывести посмотреть на это в назидание.

Остальные тоже заговорили, и оказалось, что все они попали сюда по схожим причинам.

– Я здесь гнию уже полгода, – прохрипел совсем больной и истощенный узник. – Сомневаюсь, чтобы мне пришлось еще увидать своих детей, но все равно я снова поступил бы точно так же. – Он говорил так, будто заранее ожидал от Халя негодования, хотя тот еще не знал, о чем идет речь. – Да, так и знайте, благородный сир, я поступил бы точно так же снова и снова! Единственное, что я отдал этим кровопийцам, – это порченная спорыньей рожь. Меня хотели повесить, когда я сказал, что она еще и заплесневела. Заявили – ты, мол, собрался отравить короля. Ха! Да если бы я только мог!..

Среди узников пронесся одобрительный ропот.

– Эти, знатные, разве они знают, что такое тяжелые времена? Они рвут и мечут, если у них на плащах три слоя горностая вместо четырех! Каждый год нас прижимают все сильнее и сильнее, а мы выжимаем последние соки из земли, хотя она и так уже больна. Моя земля больна, и с каждым годом болезнь все тяжелее.

Остальные узники, не слишком интересуясь несчастьями торра-альтанцев и составом их преступления, принялись вместо того обсуждать земледелие и жаловаться друг другу. Халь не заметил, когда наступила ночь – в темнице не изменилось освещение. Просто в какой-то момент узники начали один за другим умолкать и закрывать глаза. Сон Халя был беспокойным и прерывистым; он с нетерпением ждал утра и завтрака, чтобы на что-то переключиться. Время тянулось безумно медленно. Все дни одиночного заключения Халя кормили мало и нерегулярно, и страх голода и одиночества врывался в его тревожные сны, как проносящийся сквозь них дикий конь.

Он ворочался с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее на жестком камне, прикованная рука невыносимо болела и ныла. Халю приходилось выбирать – скрючиться на корточках, привалившись к стене, или дремать сидя на коленях; но все равно с каждым новым часом ноющая боль поднималась по руке все выше, от кисти до локтя, потом до плеча.

И вот рассвет наконец наступил. В смрадную темницу не проникало ни луча света, но Халь понял, что пришло утро, по шуму наверху, в комнате стражи, да еще потому, что перестали скрестись мыши. В дальнем конце помещения из-за дубовой двери упала полоска оранжевого света, слегка запахло дымом: это оживала пыточная камера. Через некоторое время принесли еду. Халь жадно набросился на серую овсянку, холодную и подгоревшую, с хрустящими на зубах крупицами песка. Воду он выпил одним длинным глотком – и только после этого нашел в себе силы пожелать доброго утра Бранвульфу и Керидвэн.

– А я думал, дворяне выше того, чтобы лопать овсянку, – заметил мрачный узник, который был вчера столь груб с Халем.

Все еще с набитым ртом Халь отозвался:

– Я всю свою жизнь ел овсянку, почти каждый день.

– А мне говорили, что господа жрут только павлинов и лебедей, – хмыкнул мрачный мужлан.

Халь повернулся к брату и кивнул на плошку с кашей:

– Что-то дорогой кузен слишком хорошо с нами обращается – для тех, кто подозревается в предательстве.

Бранвульф кивнул.

– Сдается мне, это все затеяно для того, чтобы доказать королю Дагонету благие намерения. Рэвик делает вид, что делает все для спасения дорогой Дагонетовой доченьки. Война с Кеолотией для него страшнее всего на свете. После Ваалаканских войн Бельбидия очень ослаблена. Все наши ресурсы истощились.

– Это понятно, да, – поморщился Халь. – Но только если кто-нибудь не найдет принцессу Кимбелин и ее похитителей, нам отсюда не выйти.

Из-за дубовой двери, обрамленной оранжевым светом, донесся отчаянный крик боли. Слышался рев огня, и Халь подумал, что железные клейма, должно быть, раскаляют добела. Он постарался не прислушиваться к воплям.

Неожиданно Керидвэн улыбнулась.

– Как насчет истории, чтобы скоротать время?

Она сказала это совсем небрежно, но остальные узники ответили одобрительным гулом, и Халь понял, что это мудрое предложение.

Керидвэн рассказывала, и истории отвлекали всех от страшных звуков из-за дубовой двери. Искусством рассказа она владела лучше, чем кто бы то ни было на памяти Халя. Но очередную интереснейшую сказку вдруг прервал голос из угла. Это была старуха с бородавчатыми руками; она злобно гремела цепями и скалилась на баронскую жену.

– Хватит с нас твоих нечестивых баек, ведьма. Незачем слушать рассказы демоницы!

– Замолчи, старая. Я здесь гнию подольше твоего и соскучился по хорошему голосу. У нее красивый голос, и когда она рассказывает, как будто розы расцветают на камнях! – прохрипел заросший бородой истощенный человек.

– Слушаем, слушаем! – отозвалось еще несколько голосов.

Не обращая на старуху внимания, Керидвэн начала новую сказку – о зайце, который хотел догнать луну. С каждой новой ночью он бежал быстрее и быстрее, и ноги у него становились все длиннее, и он поднимался все выше в горы, чтобы приблизиться к бледному небесному свету. За преданность он был вознагражден – ему подарили серебряную шубку на зиму; но чтобы не зазнавался и помнил, что он – творение земли, летом заяц-беляк должен одеваться коричневым мехом земляного цвета и держаться ближе к земле, которая всегда защитит его.

– А нет у тебя мужских историй? – спросил кто-то из узников. – Эти сказки, конечно, приятно послушать, но они не больно-то трогают нас, мужчин!

Керидвэн засмеялась, и Халь позволил сдержанной улыбке тронуть его уста, хотя и помирал от голода. Уж сейчас Керидвэн удивит этот народ! Халь знал, что она хранит в памяти множество историй про рыцарей с острыми мечами и длинными щитами, какие и Кеовульфу не под силу. Но улыбка Халя вскоре увяла: все без исключения герои Керидвэн разъезжали в сверкающих доспехах.

На миг забыв, где находится, юноша насупился в обиде на Бранвульфа. Это был их вечный камень преткновения: старший брат отказывался купить Халю такие доспехи, отговариваясь тем, что нужно перестраивать замок, и это очень дорого стоит. А Халь был просто уверен, что никто не окажет ему должного уважения, не обзаведись он доспехами!

Истории Керидвэн увлекли всех узников без исключения. Если бы не голод и жажда, да не цепи на руках, Халь мог бы закрыть глаза и представить, что он дома, в Торра-Альте, в каминном зале, и сейчас – время зимнего праздника. Слушатели сочувственно вздыхают над словами рассказчика, который не прервется, пока все гости не заснут; желудки у всех отяжелели, а в головах приятный туман от выпитого эля…

Керидвэн заслушались даже стражники у дверей. Она была очень талантлива, рассказывала хорошо поставленным голосом, но главное достоинство было не в этом. Просто Керидвэн умела подобрать историю на вкус каждого. Вскоре даже старуха с бородавками, которая не желала ее слушать, начала улыбаться. До Халя дошло, что рассказчица специально вовлекает стражников в компанию, заставляя их смеяться вместе со всеми и даже самих что-то рассказывать. Каждая новая сказка Керидвэн как будто превращала того, кто о ней просил, в главного героя – будь то заяц или великий рыцарь, совершающий подвиги доблести. Слушатели словно видели дождь стрел, летящих в синем небе, и земля содрогалась под копытами тяжелых боевых коней. Все слышали звон металла о металл, чувствовали в воздухе пьянящий запах крови.

Эти истории напомнили Халю о Кеовульфе, где он сейчас? Конечно же, друг не мог бросить их в беде; может быть, он собирает баронов Старой Веры им в поддержку? Хотя после нашествия волков Халь не был уверен, что даже Бульбак захочет говорить с ними.

Дни проходили за днями, и его все больше тревожило здоровье Бранвульфа. Тот начал тяжело кашлять. Керидвэн не спускала с мужа глаз, хотя и остальных узников не обходила своим вниманием. Не ограничиваясь одними историями, она проповедовала учение Великой Матери и равновесия Природы. К изумлению Халя, мельники и пахари жадно впитывали каждое слово жрицы, и каждое утро все больше народу присоединялось к ней во время молитвы. Покоренные прекрасными историями, узники подпали под обаяние Керидвэн и жаждали ее слов, безгранично им доверяя.

Однажды утром молитва жрицы едва дошла до середины, но тут ее грубо прервали стражи. Они волокли за собой новых узников, которые громко ругались, кричали и брыкались, как мулы. Один, судя по богатой одежде, купец, возглашал на всю темницу, что если кто-нибудь попробует присвоить хоть кусочек его шелков, на него падет страшное проклятие. И Дети его, и внуки будут страдать от вросшего ногтя, а жены завшивеют и будут чесаться, как последние нищенки, до конца своих дней. Высокий и дородный, купец до крайности нелепо смотрелся здесь в своем золотом халате и красных туфлях с загнутыми кверху носами. Голос его казался слишком тонким для человека такого сложения.

– Как ни посмотри, воришка, все одно это не твои шелка, – отвечал стражник.

Купца сопровождала юная девушка, одетая в похожем стиле – только у нее лицо было закутано специальным покрывалом. Даже в тусклом освещении темницы было видно множество блесток на их одежде. Высокими возмущенными голосами они проклинали стражников, призывая на их головы гнев бога Торговиуса, покровителя всех торговцев. Халь что-то никогда не слышал о таком боге и дивился, из какой кабалланской дали, занесло эту ярко разодетую пару. Говорили они с цветистым офидийским акцентом, хотя это звучало как-то слегка неестественно. Халя немало развлекло такое прибавление в компании; он созерцал их с интересом, пока девушка не сняла свое покрывало. Ярко блеснули огромные зеленые глаза.

Халь едва удержался, чтобы не вскрикнуть от изумления. Это была Брид.

Он мгновенно догадался, кто такой ее спутник – конечно, Кеовульф! Халь никак не мог поверить в реальность происходящего. Керидвэн, однако, не выказала ни малейшего удивления, и юноша догадался, что она, должно быть, чувствовала приближение Брид. Он постарался скрыть беспокойство и хранил молчание, пока стражники не ушли. Только тогда Халь глубоко вдохнул, собираясь заговорить, – но Бранвульф сильно пнул его в бок, понуждая молчать, и тяжело закашлял, сплевывая мокроту. Успокоив дыхание, барон поднял глаза на Кеовульфа.

– Расскажи нам свою повесть, чужестранец. Мы тут жадны до новостей.

Кеовульф сдвинул густые брови.

– Не твое это дело, бельбидиец. Да постигнет твои портянки проклятие вечных дыр, а у ботинок да оторвутся подошвы! Я не разговариваю с людьми этой проклятой страны.

Халь встретился взглядом с Брид. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, не смея выказать любовь в открытую; но Халь почувствовал живую и сильную связь меж ними – крепче, чем стальная цепь.

Кеовульфа и Брид приковали к стене как раз рядом с Керидвэн. Единственное, что от них было слышно, – так это жалобы на злобные нравы Фароны; так продолжалось, пока все узники не отошли ко сну. Только тогда Кеовульф шепотом поведал друзьям свою повесть.

– Я купил эти потешные одежки за потешную сумму денег в одной лавчонке, а потом мы пошли на рынок и в открытую украли кусок шелка, чтобы нас отвели сюда.

– Но как ты мог свалять такого дурака? – гневным шепотом возопил Халь. – И как ты мог втянуть в это Брид? Подвергнуть ее опасности!

Кеовульф смешно задвигал бровями и продолжал:

– Ну, план, конечно, был мой, и я его придумал только для себя. Но Брид каким-то образом нашла меня, когда я был на рынке, и уговорила взять ее с собой. Она приехала из самой Торра-Альты, потому что волновалась о тебе, Халь. О тебе ведь ни слуху ни духу не было.

– Это была моя идея, – отрезала Брид, – так что отстань от него. Мы поняли, что должны вас отсюда вытащить. Говорят, король Дагонет с армией уже на подходе и жаждет крови. Мы должны вас спасти и найти принцессу Кимбелин, пока не стало слишком поздно.

– Вытащить нас отсюда! – простонал Халь.

Он был безмерно рад снова видеть свою Брид, но у него хватало благоразумия, чтобы понять, каким безумием с ее стороны было рисковать собой.

Кеовульф, больше не обращая на Халя внимания, обратился к Бранвульфу:

– Сир, у нас есть план. Рано поутру через южные ворота выедет несколько слуг в нашей одежде, некоторые из них в меховых плащах – очень дорогой наряд для слуги, я бы сказал! И так, держась несколько демонстративно и нарочно привлекая к себе внимание, они поскачут на юг, где им даст убежище мой отец. Это отвлечет внимание короля от нас и собьет его со следа, а мы тем временем бежим из темницы и отправимся на север. Лошадей мы поменяем в Блехаме, а оттуда поскачем в Торра-Альту, возьмем провизию и отправимся выручать принцессу Кимбелин, чтобы снять с себя подозрение.

Что-то Халю не внушала доверия последняя часть плана. Король Рэвик искал Кимбелин уже долгое время безо всякого успеха; отчего бы им оказаться удачливее?

Бранвульф покачал головой.

– Отличный план, нечего сказать. Я только надеюсь, что вы хорошо продумали способ побега из темницы. Отсюда до лошадей в Блехаме – долгий путь, и я боюсь, что ни я, ни моя супруга вам в нем компании не составим.

Брид попыталась возразить, но Керидвэн оборвала ее:

– Бранвульф совершенно прав. Мы докажем свою вину и страх перед королем, если бежим. Единственный способ для нас с Бранвульфом показать, что мы невиновны, – это остаться.

– Но почему это должны быть именно вы? Остаться можем мы с Халем, – настаивала Брид. Она с болью смотрела на их исхудавшие тела. – Бранвульф нездоров, ему нельзя здесь оставаться.

– Это пустяки, – отрезал барон. – Я барон Торра-Альты, и лучшим доказательством верности будет, если останусь именно я и моя жена.

Халь понимал, что его брат прав, но также догадывался, что они с Керидвэн хотят избавить молодых от страданий.

– Я не оставлю Керидвэн, – решительно отказалась Брид. Спор разгорелся с новой силой, но под конец спокойная мудрость жрицы победила.

Брид мрачно поведала друзьям план побега. Оказывается, Кеовульф в своих многочисленных странствиях знавал наемника, который долгое время провел в этой самой темнице. Наконец ему удалось бежать через дымоход, расположенный над камерой пыток, где всегда горит огонь, чтобы раскалять железо для клейм.

– Он рассказал, что самые глубокие подземелья полны костей и что это самая страшная темница, в которой ему приходилось сидеть, – вступил в разговор Кеовульф. – Этому парню в жизни не везло – он попадал в тюрьмы и в плен больше, чем мы все, вместе взятые. А самые серьезные увечья он вынес отсюда, из камеры пыток короля Рэвика. У него не хватает четырех пальцев на левой руке, а берцовые кости были сперва разрублены топором, а потом пронзены железными штырями и так оставлены зарастать.

– Сомневаюсь, что после своей раны ты подходишь для побега. И рассказал ли этот твой наемник, каким чудесным способом ему удалось избавиться от цепей, прежде чем карабкаться по дымоходу? – язвительно вопросил Халь.

План казался ему недостаточным, а горькая наемническая история – напротив, избыточной. Юноша со звоном подергал цепь и закусил губу, когда она впилась ему в раны на кисти.