Май кричала и отбивалась изо всех сил, кусая руку, зажимавшую ей рот. Она пыталась докричаться до Амариллиса – и услышала за спиной его ответный крик, такой же отчаянный, как ее собственный. Враг тащил девушку в темноту, обдирая ей кожу о выступающие камни стен.

Остановившись на миг, он скрутил ей руки чем-то, слишком упругим, чтобы быть веревкой, и поволок за собой так, что девушка наполовину волочилась по полу. Ужасное путешествие, казалось, длится вечно, когда Май наконец поняла, что тьма вокруг рассеивается. Это была уже не абсолютная чернота: взгляд различал очертания стен и арок вокруг.

Амариллис оказался прав. Рубины были повсюду! Именно от рубинов и исходил этот мягкий красноватый свет. Поначалу камни попадались по несколько, как редкие алые звезды в безлунном небе, но вскоре их стало так много, что они образовывали на стенах что-то вроде сияющей коры. В следующей пещере стены сияли почти целиком, и Май разглядела наконец своего похитителя. Это оказался не подземный монстр, как она боялась, а тот самый солдат, напавший на нее в первый день. Но с ним что-то случилось: он как будто весь высох, плоть на его лице и руках сморщилась и висела складками. Свет был слишком слаб, чтобы девушка могла разглядеть его черты; виднелись только черные ямы глаз.

Он тащил ее все дальше, сквозь анфилады сияющих пещер – в узкие темные переходы. Теперь похититель нес Май, перебросив через плечо; его босые ноги размеренно шлепали по камням. Девушка не понимала, как он видит в полной темноте. Ударяясь о его спину при каждом шаге, она тщилась дотянуться связанными руками до ларчика с Яйцом, но не могла. Некронд был ее последней надеждой. Что бы это ни было за создание, его нужно прогнать любой ценой. Но как?

Неожиданно у Май родилась идея. А что, если просто подождать? Это высохшее существо волокло ее в самые глубины гор, куда никому не добраться. Разве она не этого хотела?

Потолок неожиданно понизился, и Май сильно ударилась головой о камень. Кровь потекла по лицу девушки, в голове все поплыло. Она сжала зубы, пытаясь вернуть себе ясность рассудка. Солдат втащил ее в просторную пещеру. Хотя здесь было по-прежнему темно, Май чувствовала широкое пространство вокруг и слышала отдающееся от высокого свода эхо шагов. Солдат все спешил вперед; он протиснулся в узкую щель в камне в следующую пещеру.

Далекий отблеск света все приближался с каждым новым неверным шагом высохшего существа. Наконец оно с Май на плечах вошло в огромный, ярко освещенный зал, полный мерцающих кристаллов. В каждом из рубинов пульсировала капля живого солнца. Теперь Май еще яснее рассмотрела врага. Его шейные позвонки выступали наружу, словно деревянные колышки; кожа потрескалась и плотно облекала кости. Как будто почувствовав внимание девушки, солдат сбросил ее со спины и уставился ей в лицо.

– Помоги, – хрипло простонал он по-кеолотиански.

На краткий миг Май увидела в нем человека: это был проблеск человеческой души в запавших глазах, и душа претерпевала великие муки. Тело дернулось, будто обуреваемое чем-то изнутри, изо рта побежала кровь. Показались кривые желтые клыки. Кеолотианский голос все продолжал, делаясь тише и тише, молить о пощаде, о быстрой смерти; потом лицо исказилось, гниющие губы искривила усмешка.

– Его любимая! – прорычал голос по-бельбидийски. Сильные руки снова перекинули Май через плечо. – Его любовь. Разве не повезло? Мы почти пришли, почти на месте. Я почти получил свое. И скоро не будет нужды в богах.

Босые стопы снова зашлепали по полу в темноту.

Май ослабла от ужаса. Как глубоко в копях она оказалась? Что же делать, как спастись? Она не знала ответа. Руки ее были связаны, так что до Яйца дотянуться невозможно; тогда девушка из последних сил попробовала сосредоточиться на Некронде и коснуться его своей волей. Но страх затуманил ей разум, тонкая стенка серебряного ларца казалась непреодолимым препятствием. Вдруг Май вспомнила рассказы Каспара о том, как однажды ему пришлось в одиночку вести тренировку у юношей.

Управлять юнцами, которых готовили в гарнизон, было невозможно. Каспара в первый раз заставили это делать самостоятельно – нужно было организовать стрельбу по мишени. Ему уже приходилось делать нечто подобное, но всегда под присмотром отца или Халя. А на этот раз помочь было некому, и Каспар растерялся, забыв все, что умел раньше. Май отлично его понимала. Три сотни строптивых юношей, из которых некоторые старше тебя, – это не шутка! Они вообще никого не слушались, если рядом не было барона. Тогда Каспару на помощь пришла его мать.

«Не сосредоточивайся на проблеме, – учила она. – Вообще не думай о них. Вон видишь, стоит Пип. Представь, что здесь только вы с Пипом, и сейчас прекрасный солнечный день (а тогда, как назло, было пасмурно!). Вы стоите с Пипом на поляне, и ты объясняешь ему, что нужно делать. Смотри на их лица и мысленно превращай их всех в Пипа, тогда все будет в порядке». И Каспар справился, хотя, конечно, не так хорошо, как получилось бы у Халя.

Май представила, что она находится в комнатке Морригвэн, где всегда так тепло и уютно Старая Карга берет ее за руку, и вдвоем они тянутся к Некронду… В этот самый миг мысль Май коснулась Яйца, и через нее пробежала волна силы. Наконец-то! Сейчас она покажет своему врагу!

Но миг торжества обратился в ничто, как только Май почувствовала радостную дрожь страшного существа. Оно вклинилось в ее мысли и перехватило контроль над Яйцом, сила его воли, несомненно, была больше, чем у Май. Чудовища Иномирья, огромные великаны зашевелились в стенах вокруг; крошечные гномы затанцевали в лучах света.

Май приказала им защищать ее, но они только оскалились, повинуясь другой воле. Май поняла, что проиграла.

Чем больше слабела ее воля, тем больше сил высасывал из нее враг. Тщетно она пыталась сосредоточиться, обрести то чистое понимание, что давало ей власть над Яйцом. Разум Май трепыхался, как птица в силке. Ощущение было такое, будто в ее мозг вгрызался буравчик – все глубже и глубже.

Май ослабела от боли, мир подернулся красноватым туманом перед бесконечной ненавистью солдата, его злобой, жаждой разрушать, убивать. Мучить. Она тонула в чужих эмоциях, среди которых была и безумная тоска, небывалое одиночество – как будто это создание некогда знало любовь, но давно потеряло последние остатки близости с кем бы то ни было. Подобно дикой кошке в разум Май вцепилась мысль, что одиночество может стать источником таких немыслимых страданий. Кругом кипело месиво чудовищ, тела их свивались в безумном танце. В этом кипящем котле жизни Май тонула, терялась, как новорожденный котенок, которого топят в ведре.

Она должна была оторваться мыслями от Яйца. Демон мог дотянуться до него через ее разум, и Май не желала допустить этого – но как? Душа ее кружилась в водовороте страдающих сущностей, заключенных в темнице Яйца. На периферии ее восприятия выли волки, призванные чернотой, и среди волков стояло трое людей в пурпурных робах и остроконечных шляпах. Они развернулись и захохотали ей в лицо.

«Я слишком слаба», – отчаянно думала она, проклиная себя за то, что посмела украсть Некронд.

Май думала о доме, стараясь представить тех, кто любил ее, и защититься силой их любви. Первыми в голову приходили мама и Морригвэн, но обе были мертвы и не несли утешения. Только мысль о Каспаре помогла – девушка увидела, как он скачет ей на помощь и заключает ее в объятия, защищая от всякого зла. Она никогда не хотела быть баронессой Торра-Альты; это для нее ничего не значило. Май просто хотела быть с честным и добрым Каспаром, видеть нервную улыбку на его губах, позволить ему взять себя за руку и сказать: «Смотри, вон в небе сокол… Пойдем, полетаем вместе с ним?»

Темная рука, стискивавшая ее мозг, слегка разжалась. Май думала было, что это ее воля укрепилась, – но быстро поняла, что ослабла воля демона, разбитая мыслью о Каспаре.

Жгучая ненависть чудовищ вернулась обратно в Иномирье, подчиняясь власти Некронда. Теперь Май снова стала просто пленницей. Она удивлялась, почему враг не пытается силой отнять у нее Некронд, просто достать его из ларчика, висевшего у нее на шее на цепочке.

Солдат вытащил ее из освещенной залы в более темную. Она ничего не видела, только слышала учащенное дыхание врага, несшего ее. Потом он забормотал:

– Его любимая! Его шлюха! Я взял ее! Маленькую поганую женщину, за которой пришлось гоняться по всему миру.

Маленькая дрянь, теперь ты помучаешься. Помучаешься, как мучился я. Ты даже не представляешь, что это значит, но скоро узнаешь. Талоркан пытался мне помешать, но он слаб. Всегда нас, мужчин, совращают женщины, сладкие, речистые женщины. Сам запах женщины – зло! Ты – зло. Вы все – сплошное зло!

Безумные слова солдата наполнили душу Май еще большим ужасом. Смертельно напуганная, она молилась Великой Матери о милосердии. Но молитвы умерли у нее на губах при виде того, что ждало впереди. Теряя самообладание, Май завизжала от ужаса.

Впереди горело зеленое пламя, поднимавшееся из шипящей горячей лужи на полу. Языки огня взлетали вверх, извиваясь зелеными червями. Вокруг зеленого костра возились скрюченные длиннорукие пещерные гоблины. Лица у них тоже были длинными, с маленькими носами и ртами, непропорционально огромные глаза слепо мигали. Узкие змеиные языки свисали из крохотных ртов. Ближайший к Май гоблин восторженно подпрыгнул и облизал ей лицо, особенно задержавшись языком в углах глаз.

Человек, на вид беглый раб из копей, визжал от боли и корчился, потому что его протыкали вертелом. Потом его подвесили над огнем, одежда несчастного загорелась, кожа начала пузыриться, как у жареной свиньи. Другие рабы висели на стенах, поддетые крючьями за плечи. Почти у всех были вырваны глаза, как будто с некоей ритуальной целью.

– Больно! Им больно! – хохотал обезумевший солдат, тыкая пальцем в пустые глазницы одного из рабов. – Почувствуй, как больно! Попробуй моей боли! Скажи, как тебе больно, – не унимался он, пока тонкорукие создания вспарывали трупам животы.

Некоторые, пробегая под ногами у солдата, ласково терлись о него, как собаки. Силы оставили Май, она даже не могла больше кричать.

Девушка тупо оглядывалась вокруг. Она старалась владеть собой и не потерять сознания. Бедные рабы, думала она, находя силы в сочувствии другим. Несчастные кричали и завывали, и Май молилась Великой Матери, чтобы муки их были недолгими.

Солдат все смеялся.

– Не смотри, это не для тебя. Для тебя я придумал получше, шлюха. Теперь ты моя, и сюда, в глубины мира, никто не явится тебя спасти. Это мир гоблинов, которым мало нужно – чтобы кладовые их были набиты мясом и чтобы никто их не трогал. Если кто-нибудь забирается слишком глубоко, попадает к ним. Докопайтесь до их домов – и они сожрут вас! Ни один еще отсюда не возвращался.

Раб на вертеле все еще дергался и хрипел, хотя Май видела, что он почти совсем обгорел и задыхается от дыма. Она молилась, чтобы несчастный скорее потерял сознание.

Один из гоблинов стянул ее со спины солдата и потащил мимо огня – в компанию сородичей, пожиравших обгорелые трупы. Они сидели кружком и с чавканьем обгладывали кости. Один засунул длинный язык в треснувший человеческий череп и высасывал мозг – то через глазницы, то через носовые отверстия. В круге обглоданных черепов стояла высокая кровать из рубиновых кристаллов. Чаша, нож и серп лежали рядом с ней, в гранях камней и в металле ритуальных предметов отражался трепещущий зеленый свет.

Гоблины втащили Май в круг черепов и повалили спиной на кровать. Потом они разом навалились сверху и крепко привязали ее за руки и за ноги к четырем углам кровати. Теперь было видно, что их веревки – это человеческие кишки. Острые кристаллы больно впивались в нежную плоть девушки. Длинные языки гоблинов поспешно облизывали ее кожу, костлявые пальцы тянули за волосы.

Май заметила нож, серп и чашу и подумала, что сейчас ей распорют живот и вытащат внутренности, и самое страшное – она будет жива, пока ей не вырвут сердце. Рот ее сам собой раскрылся в крике.

– Спар! – простонала она. – Где ты? Спаси меня! Май держалась и вырывалась изо всех сил, но не могла порвать пут. Иссохший солдат приблизился и смотрел на нее сверху вниз. Она забилась еще сильнее. Солдат остановился в ногах кровати, и Май подумала, что он ее изнасилует, а потом выпустит кишки. Но он просто стоял и смотрел. Со лба девушки струями тек пот, а он все смотрел и не двигался. Потом солдат вдруг упал на колени и начал извиваться и кататься по полу в судорогах. Черная вязкая жидкость потекла у него изо рта, собираясь в лужу на полу. С последней судорогой черный сгусток величиной с кулак извергнулся из его рта и упал на пол. Черная лужа, густая, как патока, начала двигаться, подтекая по земле в сторону ложа.

Тело солдата упало, как будто из него ушла вся сила – и сверхъестественная, и человеческая. Он всхлипывал, лицо его было искажено крайним ужасом. Всякая ненависть исчезла из его взгляда.

– Закрой разум, – просипел он по-кеолотиански, обращаясь к Май, и еще что-то говорил, предостерегая, но она почти ничего не поняла, так солдат запинался от страха. Он смотрел вниз, на черную массу, медленно подползавшую к девушке по земле.

Теперь Май понимала, почему это существо не желало отнимать у нее Яйцо. Оно хотело войти в ее тело и через нее саму управлять Некрондом.

Май попыталась отползти от черной густой массы, подняться на ноги – но путы держали крепко. Черной змейкой существо проползло по ножке кровати и коснулось ноги девушки. Холод вошел ей в самые кости, наливая тело свинцовой тяжестью. Оно стало как будто чужим. Душа Май сжалась в маленький перепуганный комочек, в то время как ее руки поднялись по приказу чужой воли. Раздался торжествующий вопль, изошедший из ее собственных уст.

Разум заняли чужие мысли, желания власти и мести, радость заставить других страдать. Он хотел обладать миром, этот чужак. Разве он не заслужил это право своими страданиями? Май не понимала его безумной логики, да и не пыталась. Она знала только одно – внутри нее появилось чужое холодное присутствие, и хуже ничего нельзя было представить.

Гоблины перерезали путы на ее руках и ногах, подняли ее с ложа. Май, вернее, тот, кто управлял ее телом, вскочил. Длиннорукие гоблины склонились с глубоким почтением, ударяя лбами о землю и вращая глазами словно сумасшедшие куклы. Май поняла, что вопреки своей воле идет к огню, сама себе говоря, что никого не боится:

– У меня есть власть! Я не поклоняюсь богам. Я есть единственный бог. Бог жизни и смерти, повелитель душ, владыка этой жизни и следующей.

Руки Май задрожали, стискивая ларчик с Яйцом, но чернота внутри нее еще не позволила ей прикасаться к Некронду. Черная Тень еще не была готова. Но какое бы зло ни овладело телом Май, она сама тоже была там! И у нее было на это право. Она не собиралась сдаваться. Если оно может направлять ее волю, то и она может попробовать.

Великая Матерь, помилуй мою душу! Я здесь, в Твоем чреве, глубоко под землей, где рождается всякая жизнь. Матерь, услышь меня, отчаянно молилась она.

Снова и снова повторяя молитву, Май почувствовала обжигающий гнев в своем теле. Ее собственная рука поднялась и вцепилась ей же в ухо. Голова Май откинулась назад, она закричала от боли. Демон засмеялся, завизжал и снова ударил ее, еще сильнее.

В ответ она принялась молиться еще истовее, желая встать в молитве на колени. Май старалась сосредоточиться на Богине, и в какой-то момент ей даже удалось слегка согнуть колени. Но радость маленькой победы отвлекла ее, Май запнулась в молитве – и тело ее тут же выпрямилось и бросилось к зеленому пламени, где пронзенный вертелом человек уже не кричал, обтекая плавящимся жиром. Она сунула руку в огонь. Боль пронзила все тело Май, кожа начала вздуваться пузырями и лопаться.

– Видишь, у меня есть власть. Ты слаба, женщина, – выкрикнули ее собственные губы.

Май внутренне кричала от боли, но не могла ничего поделать, чтобы вынуть руку из огня. Ее держала более сильная воля. Май смотрела на свою руку, от муки теряя остатки воли.

– Обряд! – взревел ее собственный голос. – Начинаем обряд!

Ее руки, одна из них – черная от ожога, взлетели над головой во властном жесте.

– Принесите камни!

Схватив лежавший у костра кривой тонкий нож, она принялась чертить руны на каменном полу. Для той ее части, которая все еще была Май, руны казались бессмысленными.

Гоблины засуетились, снуя туда-сюда. Они таскали к огню необработанные солнечные рубины и укладывали их в круг. За рубинами они выбили в камне еще три круга, самый первый наполнили водой, второй – светящейся зеленой жидкостью. Перерезав горло одному из рабов, подвешенному на стену за ноги, они набрали крови в чашу. Тело раба задергалось, кровь полилась ручьем. Так они поступили с семью рабами, снова и снова наполняя чашу, пока не залили до краев третий, внешний круг.

– Круги кости, круги кристалла, круги воды, круги огня, круги крови, окруженные рунами, откройте врата некромантии, врата бестелесных душ, – воззвал голос Май. – Изгоните ее душу, чтобы я мог полностью владеть этим телом. Я заберу ее и всю ее силу.

Май боролась, как могла, за свое тело, не давая ему войти в круги. Но это было как дергать за веревочки марионетки и вдруг понять, что они перерезаны, и куклы нет. Май знала, что проиграла свой бой из-за недостатка силы воли. Она яростно проклинала себя, теперь понимая, почему Богиня выбрала хранителем Яйца не ее, а Каспара. Сын высокой жрицы, он должен был унаследовать твердость духа, ту самую, за которую его так любила Май.

Она вновь и вновь проклинала свою слабость. Слишком мало разума, слишком мало воли, всего-навсего жалкая девчонка с жалкой попыткой самопожертвования! Она-то думала спасти Спара от искушений Яйца… И теперь слишком поздно исправить величайшую ошибку.

– Я владею Некрондом, и первая моя цель – месть. Он умрет. Только после этого я поведу их вперед, к победе, и стану единственным богом. Сначала я разрушу его тело, а душу навеки заключу в Некронд, и высосу дыхание его жизни.

Май поняла, что ужасный голос, исходящий из ее уст, говорит о Каспаре. Его образ изошел из разума Черной Тени, и девушка увидела его.

– Нет! – яростно вскричала она, наконец прорываясь собственным голосом через клокотание в горле.

Разум демона напрягся, сбитый с толку внезапным противостоянием. Май втянула воздух сквозь зубы, пользуясь мигом передышки, чтобы воззвать к Великой Матери, представляя пред внутренним взором Морригвэн, Керидвэн и Брид, воплощавших Богиню. Но Морригвэн была не более чем сгнившим трупом, а Керидвэн в сознании Май превратилась в ее собственную мать, давно уже мертвую. Май представила, каково ей было умирать, рассеченной ваалаканским топором.

Тогда она уцепилась за образ Брид, как за последнюю надежду, но увидела, как Брид шепчется с Каспаром и смеется. Теперь Май поняла, что именно горечь по отношению к Брид отравляла ее истинную любовь к Великой Матери.

Вдруг она усомнилась, что украла Некронд только ради Каспара. Нет, Май хотела испытать его, проверить, не побежит ли он в конце концов ее спасать! Она всегда винила Брид в своем горе, будто та украла ее счастье. Май всегда была преданной ученицей Великой Матери, однако же имела в душе обиду на Деву. Истина была такова, что Май ненавидела Брид. Эта мысль ужаснула ее и выбила из колеи.

Из черноты в ее груди снова раздался вопль торжества. Тень подпитывалась ее ненавистью, наслаждаясь ею, высасывая сок этой горечи.

Решив держаться до конца в своей преданности Великой Матери и Ее избранной Троице, Май отчаянно просила у Брид прощения, надеясь, что та поймет.

Во мне есть добро, сопротивлялась Май. Я не хотела причинить никому вреда. Я просто хотела любви. Я хочу Спара, вскричала она безмолвно, вспомнив те первые несколько недель, когда он увлекся ею. Они ездили вместе на его прекрасном коне, Май впервые узнала прикосновения Спара – смущенные, но исполненные нежности.

– Спар! – во весь голос возопила она, голос ее вдруг окреп. – Спар!

Она вложила в короткое слово всю свою силу, и существо внутри нее забилось в агонии. Теперь оно пыталось дотянуться до Некронда, как будто звук имени Каспара подкосил его. Оно напрочь забыло об обряде, теперь его интересовало только Яйцо.

Май знала, что первое желание Тени по обретении Некронда – натравить на Каспара свирепых чудовищ, и это знание придавало ей сил бороться. Она собиралась разбить Яйцо. Пусть это освободит древних монстров и рассеет их по лику земли – нести смерть, ненависть и месть, как это делали черномордые волки. Но зато Черная Тень не возьмет ее возлюбленного.

Но правильно ли жертвовать целым миром ради Каспара? Сознание Май разрывалось от противоречия. Она не привыкла мыслить таким категориями и понимала только то страдание, которое видела своими глазами. Она и не хотела думать иначе! Забота Каспара – целая Торра-Альта, а забота жриц – все люди Старой Веры; у нее, Май, есть одна забота – Спар. Больше никто не имел для нее значения. Она решила разбить Некронд.

– Спар! – выдохнула девушка сквозь клокотание в горле. Звук имени Каспара был мучителен для Тени, разум черного человека бился от боли.

– Спар! – опять прохрипела Май, и на этот раз получилось громче.

Она хотела броситься в огонь, чтобы пламя очистило ее и изгнало изнутри дьявольскую душу, а может быть, уничтожило бы заодно и Яйцо. Может быть, оно треснет от жара? Но тело Май не повиновалось ей и отскочило обратно, под защиту кругов. Тьма внутри расхохоталась.

– Ты слаба, девчонка. У тебя нет силы. Ты никто, жалкая пешка в руках ничтожных князьков Торра-Альты. Когда я изгоню тебя из тела, не будет и того, только тень, блуждающая без приюта до конца времен.

Май никогда не двигалась с такой силой и уверенностью и поняла, что это не она управляет своим телом, а тот, кто вселился в нее. Он вошел в центральный круг, и Май почувствовала бесконечный холод, огромную слабость, мир вокруг потускнел, и она потеряла зрение. Зато остальные чувства – осязание, обоняние и слух – обострились до предела, до боли. Она скользила прочь, улетала, утекала, и не могла удержаться, как снег, падающий с покатой крыши.

Тьма внутри ее тела начала петь, называя символы тиса и березы, смерти и перерождения, и ясень – дерево, связующее меж собой миры и вселенные, дарующее понимание великого единства. Демон обращался к деревьям высшей магии, незнакомым Май, которые отвечали за интуицию, силу знания, но более всего за контроль над душой. Она отстраненно дивилась, откуда у этого человека столько знаний.

В отчаянии Май запрокинула голову и прохрипела, как умирающий зверь:

– Спар, умоляю, помоги… Спаси меня! Защити мою душу!

Темнота стала абсолютной, зрение ушло. Рука Май потянулась к Яйцу. Тьма призывала черномордых волков из великой пустоты. Как ни странно, хотя реальный мир подернулся кровавой чернотой, призраки Иномирья были для Май очень яркими. Проваливаясь в страх, она успела рассмотреть среди них три мужских фигуры, высокие, одетые в пурпурные мантии и высокие шляпы. Они смеялись от счастья, разглядывая свои почти совсем плотные тела. Один потянулся к чаше, схватил ее и с удовлетворением смотрел, как предмет в его ладони меняет форму, превращаясь в жабу.

Тьма высосала еще немного ее сил, чтобы сделать магов плотнее и окончательно перенести их в мир. Потом Тень развернула тело Май, и хотя та все равно ничего не видела, она интуитивно почувствовала, что здесь есть кто-то еще.

– Ты! – вырвался из ее губ чужой голос. – Ты! Ты предал меня. Ты умрешь навеки и обратишься в ничто. Без души!

Ответа не было – только звук силы, чистой адамантовой власти, подобной сверкающему солнцу в июльских небесах. Сила изливалась на нее, приказывая, повелевая, и Май знала, что это голос, и он принадлежит Амариллису. На этот раз он не был красивым – но грозным, устрашающим, пульсируя великой мощью земли. И даже более того, его мощь шла от солнца. Май вспомнила давний день, когда Амариллис стоял, не мигая, и жадно впитывал глазами солнечный свет, прежде чем пойти в темноту.

Зрение возвращалось к ней, но странным образом. Все вокруг плавало в тумане, окруженное смутными ореолами. Май видела вещи с большей глубиной, но менее четко. И тут она увидела саму себя! Поняв, что душа ее все же изошла из тела, девушка содрогнулась. Тело Май по-прежнему двигалось, но уже ведомое чужой волей. Простертая на земле, окруженная странным, колеблющимся миром, она поняла, что проиграла. Май видела камень, состоящий из отдельных зерен, и ундин, духов земли, и духов воздуха, танцевавших с радостной легкостью, равнодушных к ее отчаянию.

Кто-то стоял рядом. Маленькая женщина с длинными прекрасными пальцами и длинными волосами. Вокруг нее плавала золотая аура. Май тут же узнала ее – эта самая таинственная женщина угостила ее ивовой корой в Моевкиной Бухте. На лице гостьи была печаль и сострадание. Она погладила Май ладонью, но та, конечно, не ощутила прикосновения. Ей было ужасно холодно и одиноко.

– Это все, что от меня осталось? – спросила она.

– Это все, что остается от каждого, лишенного тела, бедное дитя.

Картина перед глазами Май обрела новую перспективу, и она увидела духовную ауру иных созданий вокруг себя. Измученные рабы, дрожавшие от страха, светились голубым, из ее собственного одержимого тела исходило черное облако. А потом она увидела его!

Амариллис шагнул вперед, от него били лучи энергии. Он весь был одет в сияние, золотое, как солнце. Примерно так Май представляла себе ангелов, добрых духов, о которых узнала в детстве из рассказов о Новой Вере. Он был светел и силен, и свет его проникал даже во тьму черной ауры ее тела.

Теперь Май видела, как сильно женщина с золотыми волосами похожа на Амариллиса. Золотая дама шагнула в зачарованные круги, ломая их, раскидывая рубины и чертя на полу новые руны. Тело Май было отброшено в сторону и ударилось спиной о камни, как пущенное из катапульты. Амариллис возвышался над ним, стены пещеры трепетали от силы его песни. Алые кристаллы вдребезги разбивались от ударов энергии.

Май снова куда-то провалилась и очнулась от ужасной боли в обожженной руке. Она была счастлива этой боли: ведь невыносимый холод одиночества ушел, душа снова была в своем теле.

Песня Амариллиса, извергавшая месть и ненависть, сменилась другой – источающей несказанную любовь. Он поднял Май на руки и нежно поцеловал, вливая в нее часть своей силы. Май пила его силу и тепло, пряча лицо у него на груди, и плакала, как ребенок.

– Я была одна… Я была снаружи и совсем одна, душа без тела… Где… он? Оно… то, что вошло в меня?

– Он убежал. Несчастная душа без тела, как было с тобой. Он ушел во внешний мир.

Май еще крепче прижалась к Амариллису и закрыла глаза. Взглянула она, только когда почувствовала присутствие таинственной золотоволосой женщины. Та опустилась на колени рядом с Май и коснулась ее обожженной руки чем-то, похожим на простую ивовую кору. Но этот кусочек коры исцелял и забирал острую боль.

Май уже хотела поблагодарить ее, но женщина вздрогнула, глядя куда-то ей за плечо. Девушка проследила ее взгляд – и сначала не увидела ничего особенного, а потом ахнула от удивления. Воздух трепетал от язычков живого света, которые все росли и уплотнялись, пока не обрели очертаний людей – таких же маленьких и золотоволосых, появившихся из воздуха. Среди них были и мужчины, и женщины.

– Что ты делаешь, Сайлле? – вопросил темнокожий мужчина с суровым лицом. Волосы его так же сияли золотом, как и у остальных. – Ты не должна была вмешиваться. Ты же знаешь, что на это воля судьбы. Мы не о том договаривались.

– Страйф, ты безжалостен! Это невинное создание могло потерять душу. Все, что я сделала, – это вернула ей тело. Ведь она имеет на него право и не совершила ничего дурного, никогда не грешила против закона природы.

– Ты знаешь, что по такому важному вопросу, как права человеческой души, должен собираться весь Высокий Круг, – вмешался еще один мужчина с глубоким голосом, державший тяжелую книгу словно оружие.

Двенадцать золотоволосых людей стояли в круге. Все они были потрясающе красивы, с утонченными эльфийскими лицами. Май смотрела, не в силах оторваться. И… у них были крылья! Паутинные, совсем прозрачные крылья, сверкающие и трепещущие в воздухе. Примерно так Май и представляла себе сказочных фей. Только эти были больше… и настоящие. Похоже, они спорили между собой, взмахивая посохами. У каждого на груди был знак – руна, и Май сразу узнала эти руны. Тот, что с книгой, был Фагос, бук; тот, что так сурово говорил, – Страйф, терн. Остальные двое, участвовавшие в споре, – Нуйн, ясень, и Дуйр, дуб. Все как один они повернулись к Амариллису.

– Ты использовал магию своего голоса, – осудил его Страйф.

– Ты знал, что это не входит в договор.

Фагос подергал себя за длинную бороду, всегда раздражавшую его, и вырвал из нее буковый орешек. Дерево знания и науки, вспомнила Май сущность бука.

– Ее душа куда важнее! – неистовствовал Амариллис. – Потеряй она душу, я потерял бы все. Я не мог не бороться! Я мог потерять ее и не желал этого допустить. Потому что я люблю ее.

Сердце Май дрогнуло.

– Может, и так, но своей последней песней ты сплел заклятие, заставляющее ее полюбить тебя, – настаивал Страйф. – Это было запрещено. Ты нарушил наши правила.

– Нет, это была песня заботы и защиты, песня спасения, – возразил Амариллис.

Сайлле продолжала лечить обожженную руку Май и ушибы по всему ее телу, о которых девушка и не помнила.

– Скоро ты сможешь пойти домой, к своей матери, – обещала Сайлле.

– Моя мать умерла.

– О да, конечно. Прости, милая, – извинилась она, как если бы знала все о жизни Май, просто забыла. – Тогда ты вернешься к своему любимому.

– Он любит другую, – с не меньшей скорбью отозвалась девушка.

– Разве? – В голосе женщины слышалось сомнение.

– Если бы он любил меня, то пришел бы мне на помощь, – горько сказала Май.

Сайлле кивнула, но без особой уверенности, и откинула Май волосы с лица.

– Тебе нужно отдохнуть, дитя. Успокойся и позволь моей силе течь сквозь тебя.

Амариллис продолжал защищаться, говоря, что у него не было выбора. Он просто должен был сделать все, чтобы спасти Май.

Властный и высокий мужчина насмешливо хмыкнул. На его груди красовался знак Дуйр, дуб. В руке у него была прекрасная резная флейта, украшенная перламутром.

– Понятно. Сдается мне, что она все время подвергает себя опасностям, а ты бегаешь следом и защищаешь ее. При этом она обладает третьей силой, что есть у людей. Забавное положение дел! Чего ты от нее хочешь? Третьей силы? Твоя роль защитника – только прикрытие.

Прекрасная леди, от которой распространялся сладкий аромат жимолости, шагнула вперед и глубоко взглянула Амариллису в глаза. Май прочла ее руну: Уйллеанд, жимолость. Она заговорила мягким голосом:

– Он говорит честно и с состраданием. Он проделал долгий путь в поисках собственной души! Сердце его открыто.

– Он лесничий. У них очень маленькие сердца, – жестко перебил тот, кто был помечен руной Тинне, остролистом. – Пора кончать бесконечные споры и действовать.

– Он нарушил правила, и по закону должен быть уничтожен, – торжественно изрек Фагос, приподнимая огромный том.

Страйф и Тинне решительно закивали.

– Но он обретает душу, – взмолилась Сайлле.

Май была безмерно напугана. Мужчины совета держались непреклонно, даже Дуйр, чье лицо казалось таким добрым.

– Нуйн, что скажешь ты? – Он повернулся к самой сияющей из фей, чьи роскошные волосы струились по плечам.

Она держала в руке связку ключей. Май чувствовала исходящую от нее глубокую мудрость.

– Я думаю, что нужно дать ему еще один шанс, – громко вмешалась Сайлле, и Уйллеанд согласно закивала, обнимая себя за плечи тонкими руками.

Так они продолжали спорить, и Май казалось, что прошло уже очень много времени. Эти создания каким-то образом вмешивались в законы природы, управляли ими. Девушка придвинулась к Амариллису и ласково погладила его по руке. У нее уже ничего не болело, рука совсем зажила – как будто прошло много недель.

Сайлле дала ей и оставшимся в живых рабам, пострадавшим от гоблинов, сонного зелья, и Май вскоре погрузилась в дрему. Иногда она просыпалась и, обнаружив, что спор о судьбе Амариллиса все еще продолжается, снова погружалась в сон.

Из этих отрывочных пробуждений она постепенно узнала многое. Амариллис был на самом деле никаким не магом с Горты, а созданием из Иномирья, земель, через которые проходят души людей после смерти, чтобы достичь блаженства Аннуина и воссоединиться с Великой Матерью перед новым рождением. Похоже, что у Амариллиса не было души, бессмертный, он жил бы вечно – но чем-то согрешил и заслужил смерть, если только не найдет себе душу.

Теперь Май поняла, что он в самом деле не желал завладеть Некрондом. Ему нужна была только душа, чтобы влиться в круг жизни и жить по-настоящему. Эта нужда была сильнее любой другой.

– Она тебя не любит. Она любит другого. Ты не обретешь души, пока не заслужишь любовь человеческой женщины.

– Но зато я ее люблю, – тихо ответил Амариллис. Несколько минут стояла полная тишина. Воздух дрожал от напряжения.

Страйф недоверчиво фыркнул, но Уйллеанд покачала головой:

– Ты не прав, Страйф. Он говорит правду.

– Это не важно, – не сдавался Страйф. – Он использовал магию голоса и нарушил договор. Умри эта девушка, он тут же отыскал бы другую и соблазнял бы ее. Немало их у него было в Ри-Эрриш, в Иномирье, как те земли называют люди.

– Нет! Мне не нужно другой! – вскричал Амариллис. – Когда она нечаянно призвала меня из Ри-Эрриш своим заклинанием… Когда я впервые увидел ее, такую слабую, невинную, и то, как она нуждается во мне, по-настоящему нуждается… Ни один из вас не знает, как это, когда в тебе нуждаются! Она беспомощна, ужасно одинока и несчастна, и возложила на себя миссию, которая не под силу никому из людей! И сделала так от благородства сердца. Я тысячу раз готов повторить свою песню, пусть это и запрещено, чтобы только оградить ее от зла! Спасение ее души для меня важнее, чем обретение своей. Поймите же, я люблю ее, она открыла мне, что такое любовь.

– Тем не менее ты нарушил запрет и будешь отправлен обратно в Ри-Эрриш, где твое тело будет высушено и распылено. Ты обратишься в ничто, в бесплотную пыль вселенной. Ты перестанешь существовать, – торжественно изрек приговор Фагос.

– Это моя судьба, и я готов ее принять. Но дайте мне время помочь девушке завершить ее миссию. Я не могу оставить ее здесь, в пещерах гоблинов. Даже если она убежит от них, то станет рабыней в копях Каланзира. Жизнь жестока и безжалостна. Я должен оставаться с ней. Вы должны это позволить! Ведь вы не хотите, чтобы она пострадала за мои грехи? Ради нее, умоляю вас, дайте мне отсрочку.

– Это благородные слова, – вскричала Сайлле, по лицу ее струились слезы. – Я считаю, мы должны исполнить его желание.

Фагос изучил выражения лиц остальных одиннадцати фей и покачал головой.

– Сайлле, большинство не согласно. Он должен обратиться в прах.

– Нет! Не сейчас, – отчаянно протестовал Амариллис. – Не причиняйте ей такого зла, ведь больше ей никто не поможет. Я должен защитить ее.

Сердце Май стремилось к нему. Амариллис просил только за нее, и по щекам девушки покатились слезы. Она сделала усилие, чтобы сбросить остатки волшебного сна. Амариллис стоял перед Высоким Кругом Старейшин в дальнем конце пещеры. Май решительно приблизилась, взяла его за руку и крепко сжала. Она его не собиралась оставлять. Она не отплатит ему злом за добро. Ведь в руках Май было спасение его души!

– Спар, прости меня, – прошептала она неслышно, соленые ручьи текли и текли по щекам.

Она переплела свои пальцы с пальцами Амариллиса и почувствовала ответное ласковое пожатие.

– Но я люблю его. Не забирайте его от меня, – попросила она. – Вы не должны, пожалуйста, смилуйтесь… Не поступайте так с ним… и со мной.

Круг заколебался. Уйллеанд приблизилась и взглянула Май в глаза. Девушка почувствовала поток силы, хлынувший к ней в душу и высвечивающий ее насквозь.

– Нет, это правда! – неожиданно для себя запротестовала Май. – Я его люблю! Я… нуждаюсь в нем, он нужен мне.

– Не благодаря ли чарам его песни?

– Чары песни меня всегда пугали, – спорила Май. – Я думала, он хочет власти надо мной. Нет, я люблю его, он мне нужен. Он защищал меня столько раз, спасал мне жизнь, хотя я неблагодарно пыталась сбежать от него. Он всегда оставался рядом.

Чем больше она настаивала, тем сильнее понимала, что не лжет, говоря о любви. В самом деле, некоторым образом она любила Амариллиса! Сердце Май было разбито, она оказалась одинока и брошена – и тут появился кто-то, кому она была нужна. Амариллис не солгал: ничто не сравнится с тем, когда в тебе нуждаются.

– Мы дадим ему время, – сдался Дуйр. – Нам нужно время, чтобы решить окончательно.

Все согласно закивали, и Май почувствовала, что Амариллис еще сильнее сжал ее руку. Воздух замерцал, и крылатые создания начали медленно уменьшаться, пока не превратились в мерцающие золотые точки.

Май смотрела, как они исчезают, и тут весь мир вокруг пробудился. Зашевелились, стеная, спавшие рабы; те, у кого из них оставались глаза, оглядывались с недоуменным ужасом, как дети, которые не знают, где очутились. Но Май почти не смотрела на них. Она пала в объятия Амариллиса.

Обхватив девушку руками, он коснулся ее губ своими. Это был не страстный и не требовательный поцелуй, но полная самоотдача и нежность. Сердце Май затрепетало, и она еще крепче прижалась к нему.

Амариллис первый прервал поцелуй.

– Ему понадобится немного времени, чтобы поработить еще чью-нибудь душу. Нам нужно спешить.