Внезапно кафе превратилось в один из шерстяных свитеров, которые двоюродная бабушка дарит мне каждое Рождество. Стало жарким. Колючим. Удушающим.

Трясущимися руками я щелкнула по фотографии, чтобы увеличить ее. Смуглая кожа. Темные глаза. Короткие волосы, щедро намазанные гелем для укладки, потому что иначе их пришлось бы без конца приглаживать.

Уж я-то знаю.

– Боже мой. Божебожебожебожемой. Меня сейчас вырвет. – Я попыталась встать. Комната закружилась.

Рен схватил меня руку и усадил обратно на стул:

– Все хорошо, Лина. Все в порядке. – Он говорил словно из-под воды. – Наверняка это всего лишь совпадение. Ты же еще очень похожа на свою маму. Все так считают.

– Рен, она ни разу не сказала, что он мой отец. – Что?

Я развернулась к нему:

– Мама ни разу не сказала, что Говард – мой отец. Она всегда говорила о нем как о лучшем друге.

Его глаза расширились.

– Davvero? Тогда почему ты решила, что это так?

– Из-за бабушки. Это она сказала, что он мой папа, а мама никогда не упоминала об этом, чтобы я дала ему шанс и не злилась на него. – Я положила руку на сердце. Оно пыталось выбить мне ребра. – И слепой заметит, что я ни капли не похожа на Говарда. Ты посмотри. – Мы оба уставились на экран.

– Должно быть какое-то объяснение. Возможно… – Рен осекся.

«Возможностей» тут не было.

– И стоило мне приехать, как все тут же начали твердить, что я похожа на итальянку. И ты мне так сказал там, на холме. Боже мой! Я итальянка! Итальянка!

– Только наполовину. Успокойся, пожалуйста. Это еще не конец све…

– Рен, как думаешь, он знает? Говард знает?

Он замялся и снова поглядел на фотографию:

– Не знаю. Должен же?

– Тогда почему он всем говорит, что я его дочь? О нет. – Я уронила голову на колени. – Той ночью, когда я вернулась от Елены, у него были гости, и я слышала, как одна из них спросила: «Она дочка той девушки-фотографа»? Говард ответил «да», но не добавил, что я еще и его дочь.

– Мне он представился как твой папа. Когда мы в первый раз с ним говорили. И Соня считает так же, разве нет?

– Значит, они либо врут, либо сами в это верят. – Я обхватила голову руками. – Рен, а что, если об этом знала только мама? И она отправила мне дневник, чтобы я выяснила правду, о которой не подозревают другие?

Рен поморщился:

– Зачем ей так поступать? Это как-то…

Подло? Бестактно? Выбирай любое.

Я покачала головой:

– Даже не знаю. С тех пор, как я начала читать дневник, я постоянно гадаю, знала ли я ее на самом деле. – Я перевела взгляд на экран. – Еще вчера я думала, что они быстро сошлись с Говардом, потому что мой день рождения в январе. Оказывается, торопиться некуда. Наверное, мама переехала к нему уже беременной.

– И что теперь?

Я глубоко вздохнула:

– Позвоним Маттео. Мне надо с ним встретиться.

– Постой, это плохая идея. Может, сначала поговорим с Говардом? Или хотя бы дочитаем дневник.

– Пожалуйста, Рен! Мне кажется, мама хотела, чтобы я так поступила. К тому же сейчас я не смогу посмотреть Говарду в глаза. Не смогу. Это номер Маттео внизу страницы? – Я схватила телефон и попыталась набрать номер, но руки слишком сильно тряслись.

– Я позвоню. – Рен забрал телефон. – Нам нужна его галерея?

– Да. Узнай, когда она открыта. И где находится. Как мы туда доберемся? На скутере можно доехать до Рима?

– Нет, поедем на поезде. Они ходят круглые сутки. – Он приложил телефон к уху. Пошли гудки.

Скутер мчался на всех порах к вокзалу. Я сидела за Реном, прицепившись к нему, как обезьянка-лунатик. Мы проверили расписание в Интернете и обнаружили, что экспресс отбывает через двадцать шесть минут. Мы доехали за двадцать четыре.

– Успели, – задыхаясь, сказала я. – Успели.

Рен плюхнулся на пустое сиденье:

– Никогда… не… бегал… так… быстро…

Я прижала руку к ребрам. У меня кошмарно резало в боку.

– Какова… вероятность… того, что поезд… мог уже отъехать?

Рен отдышался.

– Они ходят круглые сутки, но этот – самый скоростной. А нам нужна скорость. Если мои родители обнаружат, что я отвез тебя в Рим на встречу с каким-то левым мужиком, они меня зарежут. А Говард сварит в кипящем масле.

– Маттео – не левый мужик. А Говард… – Я тяжело вздохнула. – Это ужасно. Мама и так разбила ему сердце, а скоро он узнает, что у него и дочки-то нет.

В эту же секунду раздался разрывающий барабанные перепонки шум, и мы зажали уши руками, пока водитель поезда что-то громко передавал на итальянском. Наконец объявление завершилось, послышался скрежет, и поезд медленно отъехал от станции. Мы уезжаем. В самом деле уезжаем.

– Дневник у тебя? – спросил Рен.

– Да. – Я достала его из сумочки. – Я буду читать всю поездку. Сколько нам туда добираться?

– Полтора часа. Читай быстрее. – Он поставил ноги на переднее сиденье, откинулся назад и закрыл глаза.

– Рен? – позвала я.

Он посмотрел на меня:

– Что?

– Честное слово, обычно со мной скучно.

– Сомневаюсь.

9 мая

Семестр заканчивается. Симоне с Алессио уже уехали. Они оба нашли работу в музее в Неаполе, и мы рады, что им не придется разлучаться. Иначе с кем они будут ссориться? Адриенна тоже не стала дожидаться конца учебы и уехала, не попрощавшись.

Теперь нас осталось трое, и мы с Франческой и Говардом стали больше времени проводить вместе и частенько шутим, что Говарду пора переехать к нам и сэкономить на жилье. Уроков больше нет, но до сдачи выпускных проектов осталась пара недель, а я уже стала ассистентом Петруччини.

Такое чувство, будто прошла эпоха. За этот год я пережила как лучшие, так и худшие моменты в своей жизни. С того дня на вокзале Икс не писал и не звонил, и острые края того воспоминания уже сгладились. Я без конца задаю себе вопрос: почему наша любовь так много значила для меня и так мало для него?

12 мая

Последние пару недель мы с Говардом каждые выходные арендуем машину и тащим Франческу с нами в путешествия по городкам на холмах Тосканы. Каждому отведена своя роль: Говард ведет машину и ставит музыку, я зачитываю отрывки из книги для туристов, а Франческа сидит сзади и ворчит. Мы так весело проводим время! И я рада, что благодаря им могу отвлечься от грустных воспоминаний. Не буду же я расстраиваться вечно?

13 мая

Франческе только что предложили работу ассистента известного модного фотографа в Риме. Если она согласится (а она согласится), ей придется уехать меньше чем через месяц. Говард тоже ходит на интервью. Он сказал, что на все готов, лишь бы остаться в Италии. Кому-нибудь нужен уборщик, защитивший диссертацию по истории искусств? Нас всегда связывала любовь к Флоренции. Все наши друзья жаловались на туристов и высокие цены, а мы с Говардом любовались каждым витражным окном и пробовали все вкусы джелато подряд.

Честно говоря, хоть я и люблю Флоренцию всем сердцем, теперь она еще и навевает на меня грусть. Куда бы я ни пошла, мне встречаются улочки, по которым мы гуляли с мистером Икс, и до меня доносятся обрывки наших разговоров. Я часами размышляю над тем, почему он порвал со мной так внезапно. О нас узнали в академии? Он полюбил другую девушку? Но мои догадки ни к чему не приведут. Я могу думать об этом вечно.

14 мая

Осталась неделя до сдачи проекта. Петруччини посоветовал мне пару художественных школ, ориентированных на портретную фотосъемку, и сказал, что с моим портфолио меня возьмут на любой курс. Я стараюсь этому радоваться. Отчасти я готова к переменам, отчасти надеюсь, что смогу остаться во Флоренции навсегда.

15 мая

Похоже, Говарду надоело, что я не уделяю ему времени из-за работы над портфолио, и он захватил меня врасплох у выхода из студии и заявил, что мы едем на Американское кладбище и мемориал во Флоренции. Последние несколько месяцев он работал там волонтером (история Второй мировой дополняет огромный список его интересов), а недавно попробовал устроиться на должность смотрителя с проживанием по месту работы. В начале месяца бывший смотритель умер от приступа, и ему срочно ищут замену. Говард идеально подходит для этой работы, а работа идеально подходит ему. Он сказал, что шансы невелики, и делает вид, будто его это не волнует, но я-то знаю, как ему хочется попасть на эту должность.

18 мая

Что со мной не так? То я спокойна и все нормально, то становлюсь плаксивой и чересчур эмоциональной, как будто все еще стою на том вокзале в Риме. Я работаю допоздна почти каждый вечер, а в свободные вечера не могу уснуть. Закрывая глаза, я думаю о мистере Икс. Я знаю, что мне давно пора его забыть, но хочу еще раз поговорить с ним. Порой я давала слабину и набирала его номер, но его телефон был выключен. Я знаю, что это к лучшему, но все равно страшно разочарована.

20 мая

Говарда взяли на работу! В честь этого мы с Франческой отвели его в его любимую пиццерию. Потом, когда мы вернулись к дому, Франческа убежала вверх по лестнице, и мы с Говардом остались наедине. Я собиралась пожелать ему доброй ночи, а он несколько раз прокашлялся, что-то забормотал и внезапно предложил мне остаться с ним на кладбище до конца лета. В его устах это звучало так просто: готовься к магистратуре, оставайся у меня в свободной спальне и проведи еще немного времени во Флоренции. Вот это предложение! Я согласилась, не дав ему договорить.

22 мая

Завтра я уже не буду ученицей АИИФ. Я собираюсь отдохнуть в выходные, а с понедельника начать ассистировать Петруччини. Мы с Франческой весь день паковали вещи. Не думала, что скажу это, но я буду скучать по своему картонному матрасу и шумным посетителям пекарни. Здесь произошло столько всего хорошего!

Франческа уехала час назад. Ее стажировка начнется через две недели, а пока она решила навестить родителей. Я помогла ей вытащить на улицу все девять сумок, а потом мы обнялись. Франческа утверждала, что никогда не плачет, но я заметила, что ее подводка для глаз слегка смазалась. Надеюсь, она сдержит обещание и приедет навестить нас с Говардом.

24 мая

Что ж, теперь я законный житель Американского кладбища и мемориала во Флоренции. Вчера я внезапно и разом ощутила все напряжение от окончания учебного года и еле вылезла из постели, настолько уставшей я себя чувствовала. В доме осталась мебель от прошлого смотрителя, и Говард смог тут же приступить к работе. Я в восторге от своей комнаты, и Говард разрешил мне завесить стены фотографиями.

26 мая

Кладбище потрясающее! В свободное время мне следовало бы готовиться к поступлению в магистратуру, но я постоянно делаю перерывы и брожу вдоль надгробий. Особенно меня заинтересовала Стена без вести пропавших. Как так вышло, что они жили, дышали, а потом раз – и их нет? Сегодня утром, когда я фотографировала Стену, ко мне подошла ассистент смотрителя, Соня, и мы долго с ней разговаривали. Она очень приятная, умная, как Говард и сильно любит свою работу.

30 мая

Неделя прошла прекрасно. После работы мы с Говардом готовим ужин, смотрим старые фильмы и подолгу гуляем. Все это кажется идеальным. Порой к нам присоединяется Соня – тогда мы играем в карты, смотрим фильмы или болтаем. Не знаю, как это объяснить, но я годами чего-то искала, как будто находилась не на своем месте. Но здесь, с Говардом, это ощущение исчезло. Может, дело в городе, или в мирной тишине кладбища, или в тоннах свободного времени на фотосъемки. Впервые мне так спокойно. В этом месте есть нечто целебное.

31 мая

Сегодня утром показала Петруччини фотографии, которые сняла на кладбище. На северо-западе есть один уголок, из которого открывается чудесный вид, и я делала оттуда фотографии в разное время дня, наблюдая за удивительной сменой цвета и света.

Наверное, это неудивительно, но жизнь на кладбище заставила меня задуматься о смерти. В ней есть порядок, которого нет в жизни, и меня это, как ни странно, успокаивает. Может, в этом красота смерти? Никакой суеты. Она бесповоротна и окончательна.

Бесповоротна и окончательна.

Я вздохнула. Как же она ошибалась! Что тут окончательного, когда ты оставляешь в одиночестве своих близких, даже не поделившись с ними своими секретами?

– Что там? – спросил Рен. – Что-нибудь новенькое?

– Мама переехала с Говардом на кладбище. Но они только друзья. И она уже беременна. – Я покачала головой. – Наверняка от Маттео.

– Можно я почитаю?

Я передала ему дневник и откинулась на сиденье, наблюдая за пролетающим за окном пейзажем. Мы проезжали мимо зеленых полей и гладких холмов, словно сошедших с открытки, и таких красивых, что мне хотелось кричать.

Почему она сама не рассказала мне об этом?