Просто поразительно, как, едва свадьба осталась позади, начала шириться талия Хелен. Два дня спустя подвенечное платье уже не сходилось в поясе, а через неделю при попытке застегнуть его на груди швы грозили лопнуть.

– Поразительно, – говорил Клиффорд, который снова и снова просил ее надеть платье, словно чтобы определять на глаз степень ее беременности. – Полагаю, ты решила, что можешь расслабиться. Но нет. Сделать остается еще очень много.

Что было совершенно верно. Дом в Примроуз-Хилле необходимо было превратить из меблирашки в жилище, достойное Вексфорда и его расцветающей новобрачной, куда можно было бы приглашать друзей, которыми он намеревался обзавестись. А поскольку Клиффорд был всегда очень занят, взяться за все это предстояло Хелен. И она взялась. Он очень оберегал ее беременность, но не позволял ей чувствовать себя дурно. Если она утром надрывно кашляла над тазиком, он деловито хлопал в ладоши, говорил «довольно!», и каким-то чудом этого оказывалось довольно. Он не требовал, чтобы она советовалась с ним об обоях, краске или мебели, оговорил лишь, что стены должны годиться под картины, а мебель должна быть старинной, не новой, так как новая перепродается всегда в убыток. Он, казалось, одобрял все, что она делала – или, во всяком случае, не неодобрял. По субботам и воскресеньям он играл в теннис, а она смотрела и аплодировала. Ее рукоплескания ему нравились. Но ведь ему нравились рукоплескания кого угодно. Она это понимала.

– Ты совсем не спортивна! – жаловался он.

А она думала, что, наверное, Анджи была спортивной и все остальные тоже.

На поверхности все шло отлично. Дни были солнечные, полные полезной деятельности, младенец побрыкивался; ночи были неловкими и менее бурными, но успокаивающими. Вскоре знакомые Клиффорда начали осторожно заглядывать в гости и, обнаружив, что его молодая жена не так глупа, как они опасались, засиживались и становились друзьями; ее друзья приходили, видели и не возвращались, обнаружив, что она для них почему-то потеряна. Как они, молодые, бедные, чуть-чуть богемистые, без честолюбивых устремлений, могли чувствовать себя непринужденно с Клиффордом Вексфордом, которому требовалось что-то помимо чисто человеческих качеств? И как, если уж на то пошло, могла себя чувствовать с ним непринужденно она сама? Она видела, что ей следует быть более женой Вексфорда, чем дочерью «Яблоневого коттеджа». Она научилась обходиться без болтовни и близости своих друзей, без приятного тепла их заботливого внимания. Когда они не возвращались, она не звала их обратно. Они все милые люди, они ведь приходили, несмотря на Клиффорда. Читатель, суть заключалась в том, что она отяжелела, огрузнела и начинала ходить вперевалку – вы же знаете, какими становятся женщины в конце беременности, – а младенец давил на седалищный нерв, но она стискивала зубы, и ставила свою улыбку на «ясно», а не на «усталость» и «жалобы». Все ради Клиффорда. Она будет для Клиффорда всем. Он больше ни разу не взглянет ни на одну другую женщину. И одновременно она знала, что все бесполезно. Она его потеряла, хотя как и почему ей ясно не было.