Примерно тогда же, когда через два года с месяцами после того, как ЗОЭ-05 пошел трещинами и разбился, были наконец выплачены все страховые премии и компенсации, включая и лишних два миллиона фунтов миссис Блоттон сверх и помимо сорока тысяч за потерю мужа (ввиду доказанной небрежности со стороны авиакомпании), произошла крайне странная вещь. В авиакомпанию ЗАРА позвонила дама, владелица дома мод в Париже. Она сказала, что чувствует себя обязанной сообщить кое-что. У нее было столько хлопот с созданием своей фирмы, что она вот только сейчас умудрилась выбрать свободную минуту. Да и в любом случае вполне возможно, что сведения ее никакого значения не имеют. Артур Хокни, вызванный из Нью-Йорка, тотчас прилетел в Париж побеседовать с этой мадам Рависсер, которую нашел весьма обворожительной и элегантной дамой средних лет, хотя в некоторых отношениях и склонной мешкать и тянуть время. Он простоял перед ее дверью добрых пять минут, прежде чем она собралась ее открыть. Такой уж у нее был характер. Мадам Рависсер, со своей стороны, увидев столь достойного и красивого черного американца, была обрадована незамедлительным ответом авиакомпании ЗАРА и с непринужденной словоохотливостью повела свой рассказ на английском языке, который недавно выучила. Она, начала она, навсегда покинула приморский городок Лозерн-сюр-Мер в тот самый день, когда разбился ЗОЭ-05. После многолетних колебаний она, наконец, решилась продать свою маленькую charcuterie, покинуть мужа и с некоторым запозданием отправиться искать счастья в большом мире. Лучше поздно, чем никогда. Таков ее девиз. Она села в парижский автобус примерно через полчаса после падения самолета – собственно говоря, им пришлось постоять лишнее, пропуская машины «скорой помощи».

На первой остановке в автобус села весьма странная пара, сказала она – уродливый злобный мужчина, который непрерывно курил, и прелестная маленькая девочка с вьющимися белокурыми волосами, большими глазами и ротиком, как розовый бутон. Ну а мадам Рависсер хорошо знала свой тихий городок, и эти двое, казалось, упали прямо с неба. Откуда они взялись? В дороге девочка начала мучиться, ей хотелось faire pipi, и она, мадам Рависсер, остановила автобус и помогла ребенку – и обнаружила, что туфельки у нее мокры насквозь и трут ножки «la pauvre petite», а носочки у нее все в песке. Тут она заметила, что брючины у мужчины тоже снизу мокрые и прилипают к ногам ниже колена, точно он бродил по воде на пляже. С тех пор мадам не могла отделаться от мысли, что мужчина и девочка действительно упали с неба, что они имеют какое-то отношение к авиакатастрофе, хотя почему и каким образом она сказать не может.

– Вы описали его как заядлого курильщика, – сказал Артур. – Вы уверены?

– Две пачки «Голуаз» подряд, и перерыв он сделал только потому, что третьей у него не нашлось. О да, он был заядлый курильщик. Я тогда же подумала, что он не может быть отцом девочки – всякий раз, когда он к ней наклонялся, она начинала кашлять. Его собственный ребенок свыкся бы с запахом. А когда он сошел с автобуса – на рю Виктор Гюго – то сразу вошел в tabac. Я за ним следила.

– Вам следовало бы стать сыщиком, – заметил Артур Хокни. Ему понравился ее импозантный галльский вид, неторопливая уверенность ее движений. Она предложила ему кофе, и ей понадобилось полчаса, чтобы его сварить, но был он превосходным.

– Вам потребовалось немалое время, чтобы сообщить эти сведения, – все-таки заметил Артур.

– За хлопотами время проходит так быстро, – ответила она неопределенно. И правда, у нее словно были собственные внутренние часы, которые шли по-другому, чем у остальных людей.

Он провел неторопливую, полную неги, чрезвычайно приятную ночь с мадам Рависсер, должна я с сожалением констатировать. Но с другой стороны, как обнаружил Саймон, Хелен не видела никого, кроме своего малыша, а любовь без взаимности долга мучительна и требует передышек: да-да, Артур Хокни действительно был влюблен в Хелен. Ее рождественская открытка, встретившаяся в пути с его собственной, вызвала у него замирание сердца, и он осознал, что влюблен. Влюблен в смутную, бледную, несчастную англичанку! Нелепица! И тем не менее – правда. Искать утоления этой любви он не собирался – просто болезнь или ноющая боль в сломанной ноге, и скоро все пройдет. Смирись с ней и жди, пока она не угаснет, не иссохнет от отсутствия внимания. Но почему-то, пока этого не произошло, в нем проснулся больший интерес к другим женщинам, большая отзывчивость, большее, он опасался, упоение жизнью.

Tabac на рю Виктор Гюго указал Артуру Хокни дорогу в некое кафе, где деньги перешли из одного кармана в другой и была организована своего рода экскурсия по борделям Алжирского квартала, в которых, по утверждению его осведомителей, человеческие жизни постоянно становились предметом купли-продажи. Это была своего рода международная биржа, специализировавшаяся на сбыте мужчин, женщин и детей в домашнее или сексуальное рабство, а также тесно связанная с новым, растущим, менее опасным, но весьма доходным промыслом – продажей на черном рынке детей для усыновления. Похищенные или законно осиротевшие дети (их термин) контрабандой вывозились из стран Третьего мира, переходили от перекупщика к перекупщику по все более высокой цене, пока, наконец, не попадали к заказчику. Эти два рынка – рабов и детей – разграничены, хотя порой операции и совмещаются. Именно этого, разумеется, Артур всегда и опасался – что подобная судьба постигла крошку Нелл. Тем сильнее было его облегчение, когда след привел его к Марии, единственной служащей данного дома дурной славы, которая находилась там в дни катастрофы ЗОЭ-05 и продолжала находиться теперь, несмотря на текучесть персонала (не говоря уж о смертельных исходах).

Мария сидела, вздыхала и накручивала на палец длинную прядь своих темных волос. Он подумал, что вид у нее совсем детский.

– Я очень порядочная женщина, – сказала она. – И этим занимаюсь временно, пока не подыщу себе хорошее место.

– Ну конечно, – сказал он.

– И я оказываю моим клиентам большое одолжение, – сказала она, – а их жен избавляю от многих горестей.

– Я знаю, – сказал он мягко.

– Вот и хорошо. У меня слишком доброе сердце, в том-то вся беда. Когда сюда привезли маленькую английскую девочку, я делала для нее все, что в моих силах. Я позаботилась, чтобы она не видела ничего такого, чего ей видеть не годится.

– Благодарю тебя от имени ее родителей.

– А, так у нее есть родители? Обычно родителей нет в живых. Что стало бы с этими детьми, если бы о них было некому позаботиться?

– Действительно, что?

– Маленькой английской девочке очень посчастливилось. Порой жизнь бывает не слишком добра, особенно к детям. Она уехала к новым родителям в Шербур.

– Шербур? Ты уверена?

– Нет. Так, как-то само оказалось. Мне всегда нравился Шербур. Я ездила туда маленькой с моей мамочкой.

– Постарайся припомнить. Это очень важно.

– Шербур. Да, точно.

– А фамилия ее родителей?

– Ну откуда мне помнить? Пойми же, я веду очень насыщенную жизнь. Вижу много людей.

– Пожалуйста, все-таки попробуй.

– Помнится, я подумала… а да, что ей очень повезло. Вот-вот. Она поехала к милорду и миледи. Если бы мне так повезло! Меня ведь тоже удочерили. Все смеялись.

– Почему они смеялись?

– Может быть, эти милорд и миледи были смешные. Я что-то устала. Может быть, поднимемся ко мне в комнату?

– Попозже.

Нет, в мужчине, который привел девочку, ничего запоминающегося не было. Нет, она не помнит, курил ли он. Так ведь это когда было! С тех пор в ее кровати перебывало много мужчин, и как могла она запомнить этого? А девочку помнит. И особенно, как она ей помогла. Странно, после все для нее так хорошо сложилось.

– Как именно помогла? – спросил Артур. За время с ней ему пришлось заплатить. У нее было скуластое лицо и сильные руки, много волос на теле и сильный, не неприятный запах. Разговаривая, она пинцетом выщипывала волосы на ногах. Она принадлежала к женщинам, которые не любят бездельничать. Ей бы шестерых детей и ферму, подумал Артур. (Мужчины всегда желают женщинам чего-нибудь такого, не задумываясь, какой тяжкой и скучной может быть жизнь Домашней хозяйки.)

У маленькой девочки был драгоценный камень на цепочке, сказала Мария. Ясно было, что она из хорошей семьи, это сразу заметно, как с котятами: ее и любили, и лелеяли, не то что обычное отребье – рожи уже землистые, глаза косят от несладкой жизни и всяких бед. От этой мысли ей просто плакать захотелось – la pauvre petite! И вот, вместо того чтобы забрать изумруд себе, как сделал бы любой разумный человек, она его обезопасила и отдала девочке и наказала хорошенько беречь. Кто знает, может быть, в один прекрасный день он вернет девочку ее настоящей семье? Правда ведь куда страннее выдумок!

– Обезопасила? Как?

Мария рассказала Артуру про жестяного пузатенького мишку с отвинчивающейся головой, в которого она спрятала кулон.

– Я про них слышал, – сказал Артур. – Как, впрочем, и все таможенники в мире. А в каком смысле все потом сложилось хорошо?

Она кончила выщипывать левую ногу, вытянула ее, полюбовалась, какая нога стала гладенькая, и взялась за правую. Хорошие, крепкие ноги. Она ответила, что ее сутенера на следующий день убили, и она радовалась: он был злобный отвратный человек. А теперь у нее другой, который по-настоящему блюдет ее интересы. (Словно актриса говорит о своем агенте, подумал он.) Если Артур хочет чего-нибудь сверх разговоров, так она не против. И доплачивать не надо. А то у нее такое чувство, словно она мошенничает, то есть если разговор, и ничего кроме. Но просто удивительно, скольким мужчинам только этого и нужно. Артур с благодарностью отклонил ее предложение и уплатил ей сто франков сверх таксы, чтобы ее доброе деяние было вознаграждено хотя бы в жизни сей. А каково ей придется в жизни той, он судить не брался.