Ну а как же крошка Нелл, которую эта безответственная парочка бросила на милость вихрей судьбы? Да-да, они несомненно вели себя безответственно: они вступили в брак друг с другом, а потому обязаны были, раз уж обзавелись Нелл, приладиться друг к другу. (Как распоряжаются своей жизнью бездетные люди – никакого значения не имеет. Пусть разъезжаются хоть в разные концы света, мне все равно: повредить они могут лишь друг другу и самим себе и скоро излечатся.) Так вот, в ту ночь, когда Клиффорд и Хелен воссоединились, в ту ночь Нелл, или Эллен Рут, как ее звали теперь, убежала из Истлейкского центра, убежала от глупого Хореса и его злобной пьянчужки-жены Аннабел. Во всяком случае, такими их видела Нелл, хотя, вполне допускаю, что на самом деле они были не такими.

Хотя Нелл и свыклась с нежданными ужасными событиями, всю ее коротенькую жизнь, если исключить единственный день в обществе Эрика Блоттона, о ней заботились самые добрые, самые чуткие, самые отзывчивые люди в прекрасной, пусть порой и необычной, обстановке. Центр, где мешались запахи капусты, дезинфекции и человеческое отчаяние, а взрослые были требовательны, суровы и всесильны, привел ее в изумление, но не сокрушил. Он не мог причинить такой глубокой травмы, как авиакатастрофа, как дьявол, сровнявший замок с землей, как объятые огнем обломки и трупы на Route National, зато изумлял больше. И изумление это было не из приятных! Стоять в унылом истлейкском медицинском кабинете и терпеть, как ее стригут наголо! Смотреть, как ее прелестные кудри падают на истертый линолеум! И некого обнять, и некому рассказать ей сказку, некому спеть ей. Впрочем, с этим всем она еще могла на время смириться. Но не иметь возможности любить, не быть любимой, – если бы такое положение продлилось, вот это было бы истинное несчастье, собственно говоря, худшее из всех возможных, какое только может выпасть на долю ребенка, и Нелл инстинктивно знала, что ей надо уйти отсюда, и поскорее. Что в любом другом месте ей будет лучше, чем тут! Что в мире есть много хорошего, есть добрые люди, и она должна отправиться на их поиски.

Это был седьмой день рождения Эллен Рут – как постановил Истлейкский центр. Мы-то знаем, что на самом деле Эллен было только 6 1/2. Но 7 – магический возраст, когда по закону дети считаются способными сами ходить в школу – переходить магистрали, избегать незнакомых людей, которые подстерегают их, – и Нелл слушала, как Аннабел объясняет ей все это, а сама думала: если я такая большая, что могу сама переходить через дорогу, значит, я такая большая, что могу уйти отсюда и никогда-никогда не возвращаться. К тому же в этот день ее впервые в жизни отправили в школу. До сих пор она посещала в центре младший класс для детей с особыми нуждами – то есть в тех случаях, когда у Аннабел Ли доходили до этого руки и она снисходила организовать «водяную игру» или поставить песочницу. То наводило на нее скуку, это она возненавидела. Огромное, оголтелое, грохочущее, стучащее место, полное воплей, визга, щипков, оскорблений! И еще там была высокая седая женщина, которая все время учила ее читать, и не верила, когда она говорила, что умеет читать, и даже не послушала, как она читает, и тогда Нелл замолчала, а женщина ударила ее по щеке. Нет, Нелл надо было уйти!

Когда она вернулась из страшного места, называемого школой (другие возвращались домой по-настоящему, а у нее был только Истлейкский центр, а они все его знали и потому не хотели с ней водиться), Нелл взяла в прачечной выстиранную, не знающую сноса наволочку и уложила в нее свое нехитрое имущество: мешочек с губкой, мылом и зубной щеткой, свитер, желтоволосую тряпичную куколку, подаренную ей в счет суммы, любезно пожертвованной миссис Блоттон, и единственное, что ей осталось от всей ее прошлой жизни, – жестяного пузатенького мишку на серебряной цепочке, которого ей удалось сохранить ценой множества трогательных улыбок и просьб. Она легла в постель в общей спальне, как обычно, но не давала себе уснуть (что оказалось чуть ли не самым трудным), а когда услышала, что часы в коридоре пробили девять, тихонечко встала с кровати, прокралась вниз по лестнице, отперла тяжелую входную дверь и выскользнула в блещущую звездами ночь, в большой, оголтелый, занятый мир искать свое счастье.