И вот вскоре на асфальте Хитроу в Сочельник уже стоял частный самолет – пилот ждал разрешения взлететь, когда взлетную полосу очистят от снега. Клиффорд и Хелен сидели рядом и держались за руки. Барбара сидела по другую сторону прохода, перегибаясь через него, чтобы держаться за другую руку Хелен. Она нашла мать, няня осталась с ней. Ее серьезное личико уже посветлело и повеселело. Позади сидела юная Нелл Килдейр, ведущая манекенщица «Дома Лалли», ее коротко подстриженные черные волосы вызывающе торчали во все стороны. Все они отправлялись праздновать Рождество в Манхэттене, а затем присутствовать на открытии выставки «Мода как Искусство» в большой новой наисовременнейшей галерее, выходящей на Центральный парк. Нелл ненавидела летать. На счастье она надела серебряную цепочку со своим пузатеньким мишкой.
Эдуард, Макс и Маркус были отправлены раньше под присмотром двух стоических нянь, чтобы провести целую неделю в Диснейленде, а потом встретить Хелен с Клиффордом в Нью-Йорке. Это придумала Нелл. Хелен свыклась с их шумом и буйной энергией, но заслужила некоторый отдых. Клиффорд, как видела Нелл, еще не свыкся. Его лучше было приучать к мальчикам мало-помалу. Он ей кого-то напоминал, только она не могла понять кого. И она перед ним робела – ощущение для нее непривычное. Оно ее удивляло. Она старалась поменьше попадаться ему на глаза. И все время твердила себе, что она – служащая, а не член семьи. Нет, она не должна слишком уж ко всем ним привязываться. Ведь опыт, вспомните, читатель, научил ее, что люди, которых ты любишь, внезапно исчезают, что приятная спокойная жизнь внезапно обрывается. И хуже того – по ее вине. Раз любишь, значит, губишь – в огне, в страшных авариях. О, она была осторожна!
Барбару спросили, не хочется ли ей отправиться вперед с мальчиками. «Нет! Нет! – закричала она, упираясь лбом в живот Нелл. – Они такие грубые. Не хочу!» Она начинала сама о себе заботиться, и получалось это у нее очень недурно.
Сидел там и Джон Лалли со своей женой Марджери. В конце-то концов он был ведущим художником «Леонардо», а в нынешние дни художнику следует быть на виду. (Хватит прятаться среди полей и писать подсолнухи в безвестности!) Марджери поверх платья куталась в лоскутную шаль – она сама ее сшила. Некоторые лоскутки были останками старого голубого в рубчик платья, которое так часто носила Эвелин, мать Хелен – в дело все пускай опять и нужды не будешь знать! Мы с вами, читатель, знаем про эти лоскутки. А больше никто не заметил. Даже Хелен. За маленьким Джулианом присматривала Синтия. Они покинули прекрасную квартиру и теперь жили в маленьком доме в Хемпстеде с садиком, где маленькому мальчику всегда были рады. О, Синтия тоже изменилась! Как она гордилась Клиффордом в тот странный реактивно смещенный день в Нью-Йорке! Ее родные объявились в огромном числе – она уже не могла ставить им в вину то далекое-далекое прошлое. И время доказало, до чего они были неправы: Отто, некогда смиренный подрядчик, дитя копенгагенских трущоб, все еще таинственный в своем достоинстве, но ныне богатый, всеми уважаемый, более чем равный им. Приятно оглядываться на свою жизнь и знать, что ты была права.
На Хелен, кстати, было платье из новой тяжелой шелковой ткани, придумать узор для которой снизошел Джон Лалли. Основой его были очень маленькие золотые львы и совсем крохотные беленькие агнцы, и агнцы не были пожираемы львами, но просто лежали с ними. Фасон платья многим был обязан Нелл – создание его пришлось на то время, когда Хелен места себе не находила из-за Клиффорда. В багажном отделении самолета находились восемь полотен Джона Лалли, предназначенные для выставки, устраиваемой «Леонардо» (нью-йоркским филиалом) – четыре ранние яростные беспросветные картины и четыре нынешние, более добрые. В целом, ранние его работы теперь попадали в галереи, более поздние – на частные стены.
Когда Нелл поднялась в самолет, Клиффорд улыбнулся ей обычной дружеской и совсем не похотливой улыбкой. Он знал, как привязана к ней Хелен. Он ничего против не имел. Хорошенькая, умная, веселая девочка. Вот только ее волосы… Знаете, иногда у меня возникают сомнения, уж не ошибаюсь ли я в своей готовности простить Анджи. Быть может, она была даже хуже, чем мне казалось, быть может, именно убегая от Анджи, Клиффорд спотыкался и падал в такое количество объятий, нанося травмы, навлекая страдания? Но ведь и это лишь означает, что Анджи была гранью Клиффорда: от кого мы бежим, как не от самих себя? Тем не менее представляется несомненным, что Клиффорд получил свободу стать самим собой, только когда она умерла, и это его подлинное «я» оказалось куда лучше, чем кому-нибудь могло пригрезиться. Какое-то проклятие было с него снято.
А кто еще, как не Артур Хокни, Сара и малютка Анджела, смуглая темноглазая крохотная красотка, сидели ближе к хвосту самолета? Они воспользовались возможностью слетать в Штаты бесплатно, чтобы провести Рождество с близкими Артура и похвастать своей новой дочуркой. В самолете оставалось много свободного места, и Клиффорд по просьбе Хелен был счастлив поделиться с ними. Раз эти люди – друзья Хелен, значит, они и его друзья. У Клиффорда возникло смутное, чуть неприятное воспоминание о какой-то давней встрече с Артуром, но он не стал копаться в памяти. Ким остался ждать хозяев в Приграничном питомнике, теперь, увы, перешедшем в другие руки. Бренда вышла за своего Неда, и, кстати, ее прыщи исчезли без следа. Правда, ее мать должна была, видимо, пожить у них, пока снова не станет на ноги.
А еще ближе к хвосту, собственно говоря, в самом последнем ряду – который Питер Пайпер всегда предпочитал всем остальным – сидели два представителя «Пайперовской охраны шедевров с ограниченной ответственностью»: Питер Пайпер лично и отец Маккромби. Их обоих очень смущало присутствие в самолете Артура Хокни.
– Его я не предусмотрел, – сказал Питер Пайпер. – Шесть футов четыре дюйма, если не выше. – Он закурил новую сигарету, держа ее в пальцах, которые дрожали даже больше, чем обычно. И не удивительно: события этого дня решали многое.
И вот, читатель, произошли следующие события. Едва самолет миновал половину пути, как отец Маккромби небрежно прошел по проходу в кабину пилота, и никому не пришло в голову остановить его или хотя бы удивиться, что ему там понадобилось, а когда он оттуда вышел, то вместе с пилотом, которого держал под прицелом пистолета. Пассажирам понадобилось время, чтобы разобраться в происходящем: слишком уж маловероятным оно казалось. Только Барбара среагировала молниеносно: она кинулась на колени к Хелен и спрятала лицо у нее на груди. Тут же в хвосте самолета возник Питер Пайпер, и он тоже целился из пистолета – мерзкого черного смертоубийственного на вид «люгера».
– Сидеть! – сказал он Артуру, который поднялся на ноги. Артур сел.
– Никто не управляет самолетом, – пожаловалась Марджери.
– Он на автопилоте, – сказал Артур. – Некоторое время это безопасно. Сохраняйте спокойствие.
– А ты заткнись, – сказал Питер Пайпер. Артур пожал плечами и заткнулся. Относиться к злодеям слишком серьезно не стоит. С другой стороны, их лучше не провоцировать, потому что они нервничают и случаются всякие крайне неприятные вещи. Кроме того, они обычно глупы, и оттого трудно предвидеть, как они поступят. Тут следует думать и взвешивать, а не исходить из логических предположений.
Затем пилота насильно усадили в кресло, которое освободила Барбара. Его не просто пристрелили, из чего следовало, что злодеи эти еще не самые отпетые. С ними можно было вступить в переговоры. Артур погладил Сару по колену и сказал «не бойся», но она, естественно, боялась. Питер Пайпер поручил себе присмотр за пассажирами, а отец Маккромби вернулся в кабину и взял курс на городок к северу от Нью-Йорка на самом берегу океана, где у него были друзья и полезные знакомства. Казалось, все происходит во сне. Никто не взвизгнул (даже Марджери), никто не завопил (даже Джон Лалли). Они словно перешли из жизни в кинофильм, сами того не заметив. Заговорил Питер Пайпер.
Это не похищение, объяснил он. И даже не ради выкупа. Это всего лишь вооруженный грабеж: ему нужны картины Джона Лалли. И он их заберет.
Клиффорд засмеялся.
– Могу только, – сказал он, – выразить надежду, что у вас есть на примете новый рынок сбыта, и вы не рассчитываете на уже действующую сеть. Покупатели краденых картин берут только Старых Мастеров, французскую школу и иногда прерафаэлитов. Что-нибудь постсюрреалистичное? А, бросьте! Современная английская живопись? Вы шутите! Даже тем, кто занимается кражей предметов искусства, следует хоть что-нибудь знать об искусстве! Как, вы сказали, вас зовут?
Артур надеялся только, что Клиффорд не зашел слишком далеко. Бледность Питера Пайпера стала зеленоватой. Всегда неприятно, когда тебя публично уличают в невежестве, и уж тем более унизительно, если уличитель вроде бы твоя жертва и должен трястись от ужаса.
Выражения его были ужасны. Я не стану их воспроизводить, читатель. Он обозвал Клиффорда всеми словечками, какие только есть под самой адской из лун, а самолет трясло и подбрасывало, когда он попадал в воздушную яму – и когда не попадал. Внезапно все почувствовали, что пистолет Пайпера еще не самое страшное. С тех пор, как отец Маккромби последний раз сидел за штурвалом самолета, времени прошло порядочно, и для укрепления нервов он выпил много коньяку. Ему вспомнилось, как в дни юности, участвуя в Битве за Англию, он говорил с Богом, и Бог отвечал ему. И теперь спьяну он вновь воззвал к своему Творцу и пытался справиться с самолетом, а тот рыскал и вибрировал, словно Дьявол забрался в воздушные потоки, среди которых он летел. Питер Пайпер ничего не замечал: он принялся обвинять Клиффорда в заговорах, кражах, соблазнении женщин, незаконнорожденности и похищении детей, употребляя самые яркие и возмутительные эпитеты.
– Эрик Блоттон! – перебил Клиффорд. – Вы Эрик Блоттон! – Он уставился на дрожащие желтые от никотина пальцы Пайпера. Как мог он их забыть?
Тут Хелен и Артур Хокни чуть было не вскрикнули: раз вы Эрик Блоттон и вы живы, то где наша Нелл? Но не вскрикнули, потому что Эрик бесился, расхаживал, выпячивая грудь, и его палец вновь лежал на спусковом крючке, а Джон Лалли впал, в одно из своих прежних «я» и принялся вопить и бушевать, оттого что его картины не стоили даже того, чтобы их крали, а Марджери пыталась его остановить, будто она была не она, но Эвелин, а Эрик срывал ожерелье с шеи Хелен и отшвыривал его с возмущением, ибо оно было пластмассовым (шуточная бижутерия? Это вам что – шуточки?) и требовал, чтобы все отдали ему свои бумажники (он ведь должен был награбить хоть что-нибудь, не то в слишком уж глупом оказался бы положении), но и в них не нашел почти ничего, одни только кредитные карточки, а самолет трясся, и Эрик ударил пилота по голове рукояткой своего пистолета, и тот откинулся на спинку без сознания – или только притворился? – чтобы не пророчил катастрофы, если его немедленно не допустят к рычагам управления; а малютка Анджела плакала, а Барбара с Клиффордом пытались утешить Хелен, а Артур Хокни все еще выжидал удобный момент (или он был парализован страхом и забыл все, что когда-нибудь умел, утратив мужество вместе с ощущением вины?); а у Сары началась воздушная болезнь и ее вытошнило на ботинки Эрика Блоттона – все это было бы смешно, когда бы не было так страшно. А Нелл? Нелл за годы на Дальней ферме навидалась преступников. Она умела распознать пустопорожние угрозы, она знала, что пилот притворяется и что главная опасность – какая-нибудь нелепая случайность, а не злодейские умыслы.
– Послушайте, – спокойно сказала она Эрику Блоттону, – успокойтесь. У меня во всяком случае есть настоящая драгоценность, и можете ее взять.
Из-за ворота свитера она вытащила своего пузатенького мишку и, не торопясь, отвинтила ему голову. Движения ее были уверенными и точными. Все смолкли и следили за ней. Нелл достала маленький кулон и протянула его Эрику. Ей было очень горько, но она умела смотреть в глаза необходимости.
– Настоящий изумруд, – сказала она, – а кроме того, он приносит удачу, но все равно берите. По-моему, он вам очень нужен.
Хелен посмотрела на кулон в пальцах Нелл, а потом на Нелл, и Клиффорд тоже, и Артур, и всех троих озарило одновременно.
– Он мой, – сказала Хелен. – Я так хорошо его помню. Мне его подарил Клиффорд. Ты Нелл. Наша Нелл. Клиффорда и моя. Ну конечно же! Как ты можешь ей не быть? – И в этот миг, потому что пилот перехватил его взгляд и кивнул, Артур прыгнул на Эрика Блоттона, который был недотепистым преступником, как это за ними часто водится, без труда разоружил его и привязал к сиденью. Потом вместе с пилотом Артур пошел в рубку и выволок из нее павшего духом Маккромби. Маккромби ничуть не огорчился, что его сменили у штурвала: чем больше он говорил с Богом, тем больше Бог отмалчивался и тем хуже вел себя самолет, чему вы и я, читатель, удивляться не станем.
– О, бегорра, – сказал он неожиданно, – лучше бы мне умереть.
С чем лично я не согласна, если учесть все обстоятельства. Вот таким образом, к тому времени, как самолет благополучно приземлился в аэропорту Кеннеди с задержкой лишь на несколько минут и Блоттон с Маккромби были переданы ожидавшим полицейским, Клиффорд и Хелен нашли свою крошку Нелл, а она нашла своих родителей, и никто из них друг в друге не разочаровался.
– Так она наша сестра? – сказали Эдвард, Макс и Маркус, полные впечатлений от Диснейленда, и вроде бы вовсе не удивились. – А на обед что?
– Наша внучка! – воскликнул Отто. – Пусть-ка приведет в порядок свои волосы. – Но было видно, что он очень доволен. И Синтия порхала, как будто помолодев на двадцать лет. И чуть было не условилась о свидании с другом своего мужа, но вовремя спохватилась.
– Почему она не бросит возиться с тряпками, – сказал Джон Лалли очень громко, – и не займется настоящей живописью?
Так он признал ее своей.
И Нелл убедилась, что любить людей, быть может, еще не значит подвергать их опасности, как она думала прежде: она разрешила себе влюбиться в немыслимого юного художника, который носился повсюду на мотоцикле и веровал, что все должны носить китайские комбинезоны из синего холста. Длиться этому предстояло недолго, – да и как же иначе? – но начало оказалось положено. Достаточно было просто держаться за руки, чтобы она почувствовала себя менее жесткой и деловитой, более нежной и мягкой, как ее мать.
А какие истории рассказывала Нелл своим родителям – о замке и де Труатах, и об Истлейке (и отвратительной Аннабел), и о туманном рае Дальней фермы, и странных событиях в Приграничном питомнике! Клиффорд и Хелен были в своих рассказах осмотрительнее, как вы, читатель, конечно, поймете. Они не хотели причинять боль друг другу или Нелл. К тому же чем старше мы становимся, тем менее восхитительным должно выглядеть в наших глазах наше прошлое.
Но какие же они были счастливцы, что получили свой второй шанс, – и как мало, можете вы подумать, они его заслуживали! Наших детей надо любить и беречь, а не использовать как пешки в безумной брачной игре. Ну а следовало ли Хелен еще раз принять Клиффорда, решайте сами. Лично я не очень-то уверена. Но, разумеется, Хелен советов слушать не стала бы. Она его любила по-прежнему, вот и все. Единственное, что нам останется, – просто пожелать им в дальнейшем жить-поживать да добра наживать, и, по-моему, у них не меньше шансов, чем у всяких разных-прочих, что это сойдет им с рук.