Каждое утро между семью и половиной восьмого нам в почтовый ящик кидают газету. Письма приносят немного поздней. Скрип железного козырька, шорох газеты, рвущейся об острые края щели, в то время, как ее втискивают в ящик, глухой шлепок и вот — весь внешний мир там, внутри, и пусть те, у кого есть глаза, чтобы видеть, видят там все, что хотят.

Почтальон будит меня по утрам все дни недели, кроме воскресенья. Другими словами, меняет характер окружающего меня мрака.

Счета. Лоренс читает их мне вслух со стонами и вздохами, но я знаю, что в глубине души он гордится этими огромными суммами и тем, что может их уплатить, а также тем, что мучительный страх остаться совсем без денег, некогда терзавший и преследовавший нас, навсегда исчез. Теперь, оглядываясь назад, я не понимаю, о чем мы тревожились. Мы были молоды, мы ели и спали, у нас была обувь и крыша над головой. Так-сяк. И мы видели. Оба видели.

Если нам перерезали электричество, мы придумывали что-нибудь взамен. Если судебный исполнитель забирал наши сокровища, впереди было время скопить новые. Я думаю, когда мы состаримся, страх вернется и с большим основанием. Если вы не можете больше заплатить за свой кров, это делает кто-нибудь другой, неохотно, скупо. От стариков, как и от брошенных женщин, ждут, что они примут все, что дадут, как воздаяние за их невзгоды.

Изабел рассказала Хомеру. В воскресенье ночью. Большая часть семейных трагедий происходит в конце недели. Согласно статистике в некоторых городах США женщинам, которые волнуются за свою жизнь, можно всю неделю быть дома, а на уик-энд лучше куда-нибудь уйти.

Хомер, конечно, не убил Изабел, но она прокралась ко мне в дом в понедельник рано утром, как привидение. В то утро пришло всего одно письмо: понедельник легкий день для почтальона. Конторы в конце недели закрыты, мы не получили ни одного счета. В начале недели к работе приступают заново. Больше всего Лоренсу звонят по вторникам и средам, в пятницу к вечеру аппарат молчит. Люди устали.